Красное сафари на Желтого Льва

13

Мальчик дочитал страницы, замурованные стеной.

— Варвара, можешь закрыть, — попросил он. Книга в стене мягко ушла вглубь. На миг высветилось слово на обложке: Брэдбери.

Я запомню, подумал мальчик и посмотрел в окно. За окном длился Ласковый Дождь.

— Мама, — позвал мальчик без надежды.

В стекло бились струи.

Они прозрачны, и это мама, подумал маленький человек.

Большой человек, ушедший в стену, думал другое: стекло в окне разноцветное. Но всегда мертвое. Малыш, хотел сказать человек, не нужно звать к себе мертвое. Но мальчик уже повернул руль окна. Стекла разъехались в стороны. На стороны осела медленная влага, и дождь оказался теперь прямо на лице мальчика.

Когда я был жив, с неба падали яды и мусор. А теперь брызги летят прямо в меня. И в него. Варвара, ты слышишь воду? Мир меняется — это правда?

Пракошка дернула хвостом где-то в невидимой глубине стен. Мир был слишком мокр, чтобы она заговорила. Стена чувствовала, как Пракошка лежит на книге, на которой написано: Брэдбери. И ей почти хорошо, хотя немного сыро. Варвара, там — живая вода. Так кажется моему мальчику. Может быть, отвернулась Варвара. Распахнула страницы, тронула усами: здесь по крайней мере сухо. И ушла в желтые пустыни Марса.

— Мама, — повторил мальчик свой неверящий зов. Чтобы яснее услышать ответ, прижался щекой к падающей воде. — Тебе никто не открыл. Иди в мое окно, мама.

— Здесь раньше жил НеТак, — уговаривал он. — А потом его не стало. Он не такой и не ушел в Гедономортирум. И в Мусор тоже. Когда за ним пришли, он шагнул в стену, а тень от него спряталась под холодильником. Но потом она заскучала и тоже ушла. Наверно, она его уже догнала. Она была легкая и чуть полосатая. Я немножко с ней поиграл.

— С тенями всегда проблема, — фыркнула внезапная Варвара. Она выскочила из книги и приблизилась к окну. — На Марсе отвратительно. Там тоже последствия цивилизаций. — Она медленно внюхалась во влагу. — Дождь… В этом мире. Странно!

— Это мама, правда? Она так ласково гладит… Правда, Варвара?

— Правда, если тебе так хочется.

— Варвара, ты приходишь. А почему не может вернуться НеТак?

Варвара прижмурилась, делая вид, что дремлет. Опять они спрашивают. Вместо того чтобы думать самим. Естественно, он не может вернуться. Для этого надо быть хотя бы немного ПРА.

А я не смог, думал бывший человек. Я слишком много молчал. И соглашался. Соглашался, пока мог, чтобы оставаться рядом. Чтобы мальчика не отправили на метаморфозы. Чтобы не стряслось ремонтов и переделок. Я молчал и соглашался. Я лгал. Я боялся. Пракошка входила в мои сны и гоняла там лапами по полу маленькие планетки. Я надеялся, что жизнь не растворит меня так внезапно.

Разве бывает живая вода за стеклом? Там плавится в сумерки смерть. Стекло от нее чернеет. А мой сын прижался лицом. Он может погибнуть. Я не успел с ним поговорить.

Уйди от окна, человек. Закрой его. Забронируй.

— Мама, — еще раз попросил мальчик, стоящий навзничь к дождю. Дождь гладил его. Мальчик был жив.

Мальчик ждал долго. За окном перестало литься, и потянулось серое и ровное. Теперь капало внутри. Отсырел потолок, и мальчик видел, как вода, медленно удлиняясь в крохотный сталагмит, отпускает от себя каплю.

— Наверное, прохудилась Крыша.

Он по привычке оглянулся, чтобы сказать о важном событии взрослому.

В комнате накрапывал дождь. Заблестел пол. Захотелось поставить под него что-нибудь глиняное и чтобы в горшке было молоко. И рядом развернутый горячий хлеб.

— Может быть, ты мама? — спросил он влажное. — Поверила, что я жду, и вошла в окно. И теперь останешься в моей комнате.

Он прижался спиной к стене. Стена попыталась обнять, приближая дальний потолок. Мальчик увидел потолок совсем близко.

— Я вырос, — сказал он стене. Пока стена оживала ответом, солнце на потолке вспыхнуло и разлетелось осколками.

— Темно… — позвал мальчик что-нибудь живое.

Но Человечество давно сократилось в Единую Точку, оставив только мерцающие полужизнью стены. В одну из них ушел НеТак, не захотевший сокращаться до Точки. А мальчик остался потому, что когда-то долго стучался в окна. И потому, что ему открыли.

— Тогда я сам, можно? — спросил мальчик.

До потолка досталось неожиданно и легко. Не понадобился даже забытый Человечеством Всемирный Стул. Мальчик начал вкручивать в патрон новое солнце, но потолок медленно рассеялся пылью, закончив свой дождь.

— Все рассыпается, потому я один и маленький. Я плохо собой согреваю мир, и мир начинает болеть.

Мальчик нашел одеяло и натянул его на стену, где иногда бывает Варвара. Погладил под одеялом бездомную плоскость. Стена заплакала от собственного сиротства. Варвара ушла сушиться за окно.

Мальчик испугался, что она будет теперь очень долго падать, но за окном стало иначе.

— Наверно, началось дно мира, — подумал маленький человек. Варвара ступала лапами по дну легко и твердо. — Жалко, что я не могу никому этого показать. Мое Человечество уменьшилось в Точку, а Точку куда-то заиграл Варварин котенок.

Мальчик выглянул незащищенным лицом наружу.

— Дождь уже не плачет мамой. И я вижу небо и землю сразу.

Варвара вернулась в окно. Снаружи было мокро, как во времена ее праюности. Пожалуй, стрекозы к вечеру будут звучать особенно громко. Сегодня можно помурлыкать даже для человека.

Они сидели рядом, не касаясь друг друга.

За окном над пустынным и нищим застонал длинными журавлями летящий клин. В клине было семь наполненных жизнью точек.

— Там летит! — крикнул мальчик.

— Я же тебе мурлыкала, а ты не понимаешь, — сказала кошка. — Мир перестал быть сквозным и бездонным. В нем появилось основание.

Мимо окна пролетела женщина.

— Мама! Я тоже летал! Я тоже! — позвал он и оттолкнул утлой рукой свои узкие бедра.

Но ноги крепко держались за землю.

Варвара терпеливо мурлыкала.

— Ты не можешь быть тоже, — объясняла она. Эти женщины летят, потому что несут в себе жизнь.

— Я тоже… — упрямо повторял небеременный человек. Он не верил видимому на себе телу. Он знал, что нужное есть и в нем.

Мальчик взлетал локтями, утлое не держало. Беременный клин окончился мимо. Иногда клин вскрикивал над немощной землей свою боль. Боль звучала на забытом языке.

— Я тоже, — плакал мальчик в ту пустоту, куда окончился человеческий клин.

Потом он стирал со Стен, Стула и Стола пыль, которая раньше была потолком. Теперь над ним плавало в проломе небо. Пыль кололась мелким и острым. Он сгреб ее в близкую горсть. В горсти пыль оказалась ровно кубической.

— Контейнеры, — услышал мальчик собственный голос. — Такие маленькие и совсем не цветные. — Он смотрел на острый от клина след в небе. — Я могу, — поверил он. — Внутри меня тоже что-то живет.

…он останется ждать посреди родившей его земли хотя бы для того, чтобы в ней не закончилась вера.

Маленький человек снял со стены одеяло и завернулся в него, чтобы было теплее ждать. Белое хрустело сгибами, как скорлупа. Спиной он прижался к той стене, в которую исчез НеТак и которая поэтому не разрушилась. Он хотел, чтобы НеТак его чувствовал. Когда он заснул, внутрь белых складок прокралась мокрая Варвара, за ней вполз мокрый котенок.

Мальчик соединил своим телом то, что осталось с ним рядом и пыталось как-нибудь жить.

— Так уже было, — пробормотал он воспоминание. — Но падать уже нельзя. Надо идти.