Красный свет

VI

Направляясь к старшей сестре, Стив не заметил табличку «Директор» на первой двери по коридору налево.

Как и другие, она была открыта. В кабинете работал лысый мужчина в одной рубашке, и лейтенант бросил ему тоном хорошего знакомого:

— Можно ненадолго занять конференц-зал?

Директор узнал его по голосу и, не оборачиваясь, молча кивнул. В конференц-зал вела следующая дверь.

Там царил золотистый полумрак: сквозь деревянные рейки опущенных жалюзи проникали лишь тонкие лучики света. На стенах пастельного тона висели фотографии почтенных пожилых мужчин, вероятно основателей больницы. В центре комнаты, окруженный десятью креслами со светлой кожаной обивкой, стоял длинный стол с такой отполированной поверхностью, что в нее можно было глядеться, как в зеркало. Дверь в коридор, по которому время от времени проходили сестра или больной, тоже была распахнута.

Лейтенант сел в конце стола, спиной к окну, вытащил из кармана блокнот, раскрыл его на чистой странице и нажал стержень шариковой ручки.

— Садитесь.

В холле он лишь мельком взглянул на Стива и ограничился тем, что знаком велел следовать за ним. Сейчас тоже не проявил к нему особого интереса: что-то записал мелким почерком наверху страницы, взглянул на наручные часы и сделал отметку в блокноте, словно ему было очень важно знать, когда начался допрос.

Это был человек лет сорока, атлетического сложения, с некоторой склонностью к полноте. Сняв и положив на стол кепи с твердым козырьком, он показался Стиву моложе и не столь внушительным из-за коротко подстриженных рыжеватых волос, вьющихся, как шерсть ягненка.

— Ваша фамилия Хоген, не так ли?

— Да, Стивен Уолтер Хоген. Обычно меня зовут Стив.

— Место рождения?

— Гровтон, штат Вермонт. Отец был коммивояжер, продавал химические товары.

Непонятно, для чего он это добавил. Может быть, потому, что всякий раз, когда он говорил, что родина его — Вермонт, люди перешептывались: «Значит, из фермеров»[2].

Нет, отец у него не фермер, а дед был даже помощником губернатора. Вот у Ненси отец действительно канзасский фермер и потомок ирландских иммигрантов.

— Местожительство? — бесстрастно продолжал лейтенант, склонившись над блокнотом.

— Скоттвилл, Лонг-Айленд.

Окно было раскрыто, и в зал, где они занимали лишь ничтожную часть монументального стола, восемь кресел вокруг которого оставались свободны, все-таки проникал воздух. Его освежающая струя смягчала жару, но Стив предпочел бы закрыть дверь — хождение взад и вперед по коридору отвлекало его. Впрочем, не ему сейчас предлагать это.

— Возраст?

— Тридцать два. В декабре будет тридцать три.

— Род занятий?

— Сотрудник бюро «Международный туризм» на Медисон-авеню.

— Давно работаете там?

— Двенадцать лет.

— Значит, поступили туда девятнадцати лет?

— Да. Сразу после двух курсов колледжа.

— Полагаю, вы уверены, что ранена именно ваша жена? Видели ее?

— Нет, меня не впустили. Тем не менее я убежден, что это она.

— По описанию в газете ее внешности и одежды?

— И по месту, где это произошло.

— Вы были там?

На этот раз лейтенант поднял голову, но его взгляд, как бы случайно обращенный на Стива, остался равнодушным. И все же Стив покраснел, заколебался, проглотил слюну и наконец выдавил:

— Дело в том, что возле бара я ненадолго выходил из машины и…

Его прервали жестом.

— Думаю, нам лучше начать сначала. Сколько лет вы женаты?

— Одиннадцать.

— Возраст жены?

— Тридцать четыре года.

— Тоже работает?

— В фирме «Шварц и Тейлор», Пятая авеню, шестьсот двадцать пять.

Стив старался отвечать точно, постепенно отказываясь от мысли, что все эти вопросы не имеют значения.

Лейтенант ненамного старше его. На пальце у него обручальное кольцо, дети тоже, наверно, есть. Насколько Стив может судить, заработок у них приблизительно одинаковый, тип дома и семейного уклада тот же самый.

Почему же Стив в его присутствии чувствует себя таким скованным? За истекшие несколько минут в нем проснулась робость, которую он в школьные годы испытывал перед учителями, а теперь испытывает перед своим хозяином и от которой не может отделаться в отношении м-ра Шварца.

— Дети есть?

— Двое — мальчик и девочка.

Следующего вопроса Стив не стал дожидаться.

— Дочке десять, сыну восемь. Оба провели лето в Мэне, в лагере Уолла-Уолла у мистера и миссис Кин.

Вчера вечером мы поехали за ними.

Он был бы благодарен за улыбку, за любой одобрительный жест. Однако лейтенант только записывал, и Стив, не зная, что он пишет, тщетно пытался разобрать через стол перевернутые буквы. Этот человек не угрожал, не был ни угрюм, ни груб. Он, вероятно, тоже устал: всю ночь патрулировал, ни на минуту не прилег. Но он хоть принял ванну и побрился!

— В котором часу вы выехали из Нью-Йорка?

— В пять с минутами, самое позднее, в пять двадцать.

— Заехали за женой к ней на службу?

— Нет, мы, как обычно, встретились в баре на Сорок пятой улице.

— Что вы пили?

— Стакан мартини. Потом заехали домой поесть и взять вещи.

— Еще что-нибудь пили?

— Нет.

Врать Стив побаивался. Чтобы успокоиться, он напомнил себе, что дает показание не под присягой. Он не понимал, почему его так дотошно допрашивают: он же находился здесь лишь для опознания жены, на которую совершено покушение.

Он пришел в еще большее смятение, увидев за дверным проемом старика в коляске: тот смотрел на Стива, и на его парализованном лице с отвислой губой было такое выражение, словно он втихомолку посмеивается.

А вот лейтенант не обратил на это внимания.

— Вы, конечно, захватили одежду дня на два? Вы это подразумевали под словом «вещи»?

— Да.

Разговор только начался, и первый же с виду простой вопрос ошарашил Стива.

— В котором часу вы покинули Лонг-Айленд?

— Часов в семь, половине восьмого. Вначале из-за пробок ехать пришлось медленно.

— Какие отношения у вас с женой?

— Отличные.

Он не посмел сказать: «Мы любим друг друга», — его ответы заносятся в блокнот. Тем не менее это сущая правда.

— Где вы остановились в первый раз?

Стив даже не попытался схитрить.

— Точно не знаю. Где-то сразу за Меррит-Паркуэй.

.Названия места не помню.

— Жена пошла с вами?

— Нет, осталась в машине.

Кроме Сида Хэллигена, ему скрывать нечего. А то, что произошло у него с Сидом, к жене отношения не имеет: он встретил его гораздо позже покушения.

— Что вы пили?

— Ржаное.

— И все?

— Да.

— Двойное?

— Да.

— С какого момента вы начали ссориться?

— Собственно говоря, мы не ссорились. Я знал, Ненси недовольна, что я остановился выпить стаканчик.

Вокруг них такое спокойствие и тишина, что кажется, будто они живут в выдуманном мире, где ничто не имеет значения, кроме поступков и жестов некоего Стива Хогена. Конференц-зал с его длинным столом выглядит странным судилищем, где нет ни обвинителя, ни судьи, а есть лишь чиновник, записывающий показания, да глядят со стен семь давно умерших попечителей, представляющих здесь вечность.

Стив не возмущался. Ни на минуту не поддался соблазну встать и заявить, что все это никого не касается, он свободный гражданин и скорее ему принадлежит право требовать отчета у полиции, допустившей, что на дороге какой-то неизвестный совершил покушение на его жену.

Напротив, он силился объясниться:

— В таких случаях у меня легко портится настроение.

И я, в свою очередь, начинаю попрекать жену. Так, наверно, бывает во всех семьях.

Лейтенант не улыбался, не поддакивал, но продолжал лишь равнодушно записывать, как будто решающее слово не за ним.

Сестра, которую Стив еще не видел, остановилась в коридоре, постучала о притолоку, чтобы привлечь к себе внимание:

— Вы скоро придете к раненому, лейтенант?

— Как он?

— Ему переливают кровь. Он пришел в себя и утверждает, что может описать сбивший его автомобиль.

— Попросите сержанта — он в моей машине — записать показания и сделать все необходимое. Я загляну чуть позже.

Он возобновил допрос:

— Итак, в баре, где вы остановились…

— В котором? — поспешил уточнить Стив: в любом случае к этому вопросу вернутся.

— В первом. Вам не довелось завязать там знакомство с кем-нибудь из соседей у стойки?

— В первом — нет.

Стив заранее был унижен тем, что неизбежно последует. Все его поступки, которые казались такими обыденными и невинными накануне, когда по меньшей мере миллион-другой американцев пили в придорожных барах, приобретали теперь другой характер даже в его собственных глазах, и он провел ладонью по щекам, словно покрывавшая их щетина являлась признаком его виновности.

— Жена грозила уйти от вас?

Он не сразу понял всю важность заданного вопроса.

Отдает ли лейтенант себе отчет, что Стив не спал всю ночь, предельно устал и лишь с большим трудом улавливает смысл обращенных к нему слов?

— Только когда я вторично решил остановиться, — сказал он.

— А до этой поездки?

— Не помню.

— Говорила она с вами о разводе?

Стив взглянул на собеседника с внезапно вспыхнувшим гневом, нахмурился, стукнул кулаком по столу.

— Об этом и речи никогда не было. Куда вы клоните?

Я выпил лишний стаканчик, хотел добавить. Мы обменялись несколькими более или менее обидными фразами. Жена предупредила, что, если я опять оставлю машину и зайду в бар, она поедет дальше без меня.

Гнев его понемногу перешел в горестное недоумение.

— Вы в самом деле подумали, что она всерьез хотела от меня уйти? Но тогда…

Подобное предположение открывало перед ним такую перспективу, что он не находил слов для выражения обуревавших его чувств. Это хуже всего, что он мог себе представить. Если лейтенант так тщательно записывает его ответы, если он сохраняет равнодушный вид и не выражает ему сочувствия, которое проявляют к любому мужчине, у которого тяжело ранена жена, значит, он вообразил, что это Стив…

Забыв про открытую дверь, Стив возвысил голос, однако без возмущения: он был слишком подавлен и поражен, чтобы возмущаться.

— Вы и впрямь так подумали, лейтенант? Но посмотрите же на меня, посмотрите мне в лицо и скажите: разве я похож на…?

Он действительно знает, на кого похож, а самому себе, наверно, кажется еще страшнее: глаза слезятся, веки набрякли, на лице двухдневная щетина, рубашка грязная.

Изо рта несет перегаром, пальцы, как только он снимает руки со стола, начинают дрожать.

— Спросите Ненси. Она подтвердит вам, что никогда…

Стиву пришлось сделать паузу, перед тем как повторить вопрос: он задыхался.

— Вы впрямь подумали такое?

И он откинулся на спинку кресла, сломленный, утративший силы и желание защищаться. Пусть делают с ним что хотят. Впрочем, Ненси им сейчас скажет…

Но вот другая ужасная мысль оледенила его, укрепилась в нем, вытеснила все остальные. Что если Ненси не придет в сознание?

Почти обезумев, он смотрел на лейтенанта: тот щелкнул ручкой и с расстановкой проговорил:

— По причине, которую я сейчас вам изложу, нам уже с десяти утра известно, что вы не покушались на жизнь своей жены.

— А до десяти?

— В нашем деле следует проверять все версии, ни одной не отвергая априори. Успокойтесь, мистер Хоген.

В мои намерения не входит волновать вас каверзными вопросами. Вы сами делаете скоропалительные, чисто субъективные выводы… Если бы ссоры, подобной той, что произошла этой ночью, были частыми, не исключено, что ваша жена могла бы подумать о разводе. Только это я и хотел сказать.

— Такие ссоры случаются у нас даже не каждый год.

Я не пьяница, даже не тот, кого называют любителем выпить.

Лейтенант встал и закрыл дверь: на этот раз к ней подошел и прислушался к разговору ребенок. Когда Марри вернулся, Стив, размышлявший о том, что же произошло в десять утра, спросил:

— Грабитель задержан?

— Мы поговорим об этом через несколько минут.

Почему, когда вы все же сделали остановку перед вторым баром, ваша жена не уехала на машине, как она грозила?

— Потому что я спрятал ключ зажигания в карман.

Поймет ли, наконец, лейтенант, как просто все это вышло?

— Хотел ее проучить, думал, что она заслуживает урока: Ненси часто бывает слишком самоуверенной.

А после двух стаканов, особенно ржаного, которое на меня плохо действует, все представляется в черном свете.

Он защищался неубедительно, сам уже не веря в то, что говорит. О чем еще будут его спрашивать? Он предполагал, что единственный щекотливый для него вопрос — Хэллиген, но о том речь до сих пор не зашла.

— Вы знаете, в котором часу вышли из машины?

— Нет. Часы на приборном щитке давно не ходят.

— Жена не говорила вам, что все равно уедет?

Ему необходимо сосредоточиться. Он больше не помнит, как все было.

— Нет, вряд ли.

— Вы не уверены?

— Нет. Погодите. Мне кажется, упомяни жена про автобус, я поверил бы, что она способна на нем уехать, и не допустил бы этого. Теперь-то я не сомневаюсь: не допустил бы. Но тогда я подумал об автобусе, лишь увидев огни на перекрестке. Да, вот еще. Припоминаю, что, не найдя Ненси в машине на неосвещенной стоянке, я стал звать ее.

Про записку, оставленную Ненси на сиденье машины, он забыл.

— На соседние машины внимания не обратили?

— Минутку.

Он хотел проявить добрую волю, помочь полиции в меру своих сил.

— Мне показалось, что там были в основном старые драндулеты и грузовички. Если только они стояли возле этого бара.

— Бар называется «У Армандо»?

— Возможно. Имя мне что-то говорит.

— Вы узнали бы его?

— Вероятно. Там еще в правом углу от стойки телевизор.

О девчушке, запертой с плиткой шоколада в шкафу, Стив предпочел не упоминать.

— Продолжайте.

— В баре было много народу — и мужчин, и женщин.

Одну пару вижу как живую: сидят себе неподвижно и молчат.

— Никого особенно не приметили?

— Нет.

— С кем-нибудь говорили?

— Сосед предложил мне стаканчик. Я хотел отказаться, но хозяин знаком показал, чтобы я соглашался; человек уже сильно пьян, начнет настаивать, возможно, поднимет скандал. Сами знаете, как это бывает.

— Вы его тоже угостили?

— По-моему, да. Во всяком случае, вероятно.

— Говорили с ним о жене?

— Не исключено. Но, скорее, о женщинах вообще.

— Про ключ ему рассказали?

Стив был изумлен, он больше ничего не соображал.

Намерения у него были самые благие, но он уже сбился с толку: излияния перед Хэллигеном и разговор с голубоглазым блондином, даже воспоминания о барах — все смешалось у него в памяти. Адски болела голова — ее словно в тисках сжимали. Рубашка прилипла к телу, и он чувствовал, что от него дурно пахнет.

— Вы не заметили, этот человек вышел раньше вас?

— Уверен, что нет. Я ушел первый.

— Никаких сомнений на этот счет?

Он дойдет до того, что вскоре ни в чем не будет уверен.

— Могу поклясться, первым ушел я. Как сейчас вижу: расплатился, иду к двери, у порога обернулся. Сосед еще был на месте.

— А жены в машине не оказалось?

— Именно так.

В дверь постучали. Вошел сержант в форме и дал понять начальнику, что хочет с ним поговорить. Видна была только одна его рука: другую он держал за спиной, словно в ней предмет, который Стив не должен видеть.

Лейтенант поднялся из-за стола, они вышли за дверь и пошептались. Марри вернулся один и молча бросил на стол платье и белье — вещи Ненси, найденные в багажнике их машины.

Раз обыскали автомобиль, стоящий на больничном дворе, значит, Стива в чем-то подозревают.

Лейтенант как ни в чем не бывало снова сел.

— Мы остановились, — все тем же равнодушным то» ном продолжал он, — на том, что, выйдя из бара «У Армандо», вы убедились: жены нет.

— Я позвал ее, уверенный, что она где-то неподалеку — вышла размять ноги.

— Дождь шел?

— Нет… Да…

— Вблизи стоянки никого не заметили?

— Никого.

— Уехали сразу?

— Увидев недалеко перекресток, я вспомнил угрозу Ненси и подумал об автобусе. В начале вечера мы разминулись с ночным скорым. Вот это и надоумило меня.

Я ехал медленно, приглядываясь к правой обочине в надежде догнать Ненси.

— Вы не увидели ее?

— Я никого не увидел.

— Сколько времени вы пробыли в баре?

— Минут десять, самое большее четверть часа.

— А не дольше?

Стив жалко улыбнулся своему мучителю.

— Я был в таком состоянии… — горестно пролепетал он.

Он еще с трудом сознавал, что разыскал Ненси, что она в двух шагах от него и он скоро увидит ее, заговорит с ней, может быть, обнимет. Но пустят ли его к жене?

Самое удивительное — он не сердился на полицейских, не возмущался, а чувствовал себя по-настоящему виноватым.

И — какая жестокая ирония судьбы! — именно теперь ему вспоминались обрывки речей, которые, еле ворочая языком, он держал перед Сидом Хэллигеном. Начал он с колеи, конечно, с колеи и дороги, затем перескочил на тех, кто боится жизни, потому что они не настоящие мужчины.

«Так вот, понимаешь, люди выдумывают всякие правила, которые именуют законами; они называют грехом все, что их пугает в других. Вот в чем суть, старина. Если бы они не дрожали, а были настоящими мужчинами, не нужно было бы ни полиции, ни судов, ни пасторов, ни церквей, не нужны были бы банки, страхование жизни, воскресные школы, светофоры на перекрестках. Разве такой парень, как ты, не презирает все это? Вот ты сидишь рядом со мной и смеешься над всеми. Сотни людей ищут тебя на дорогах, повторяют твое имя в каждой радиопередаче. А что делаешь ты? Ведешь себе мою колымагу, покуриваешь и говоришь им: „Дерьмо!“

В действительности Стив излагал все это еще более длинно и путано; он вспоминал теперь, что прямо-таки вымаливал у попутчика хоть слово, хоть знак одобрения, но Хэллиген явно не слушал его. Разве что, не выпуская изо рта сигареты, лишний раз бросил: «Заткнись!»

Утром Стив дал себе слово попросить у Ненси прощения. Но, оказывается, ответствен он не только перед Ненси, а перед всем миром, воплощенным в лейтенанте с рыжеватыми вьющимися волосами, который имеет на него, Стива, свои права.

— Доехав до перекрестка, я обратился в кафетерий на углу. Хозяйка была за стойкой, она вам подтвердит.

Я первым делом спросил, не видела ли она мою жену.

— Знаю.

— Она вам сказала?

— Да.

Он никогда не предполагал, что настанет день, когда любой его поступок приобретет вдруг такое важное значение.

— А сказала она вам, что именно сообщила мне, когда ушел автобус?

— Конечно. Вы сели в машину и, по ее выражению, рванули с места как бешеный.

При этих словах лейтенант впервые слегка улыбнулся.

— Я рассчитывал догнать автобус и упросить Ненси ехать со мной.

— Догнали?

— Нет.

— Ас какой скоростью шли?

— Иногда превышал семьдесят. Удивляюсь, как меня не оштрафовали.

— Просто чудо, что вы не попали в аварию.

— Да, — признал, понурившись, Стив.

— Чем вы объясните, что на такой скорости не догнали автобус, который делает максимум пятьдесят миль в час?

— Заблудился.

— Вы знали, куда ехали?

— Нет. До этого, вечером, когда жена еще была со мной, я свернул не на ту дорогу, но затем мы выбрались на магистраль. Оставшись один, я стал кружить.

— Без остановок?

Что делать? Наступила минута, которой он опасался с тех самых пор, как раскрыл глаза в машине на краю сосняка. Утром, сам не зная почему, он решил, что ничего не скажет. Разумеется, стыдился признаться Ненси в своих отношениях с Хэллигеном. Хотел также избежать длительного допроса в полиции.

Хочешь не хочешь, он подвергался этому допросу уже около часа и, недоумевая, как его угораздило попасть в зубья полицейской машины, мысленно вновь представлял себе, как еще довольно беззаботно — недаром же он успел тогда разглядеть фотографии пожилых господ — вошел вслед за лейтенантом в зал с длинным столом.

В тот момент он предполагал, что все сведется к формальностям. Поэтому вначале говорил больше, чем его спрашивали. Теперь он казался себе затравленным зверем. Дело шло уже не о Ненси, не о Хэллигене, а о нем самом, и он вряд ли удивился бы, если бы ему сказали, что на ставке его жизнь.

Тридцать два, почти тридцать три года Стив был порядочным человеком, ни разу не покинувшим привычной колеи, о которой так неистово разглагольствовал ночью: послушный сын, хороший ученик, служащий, муж, глава семьи, домовладелец в Лонг-Айленде, он никогда не нарушал закон, никогда не представал перед судом и каждое воскресенье отправлялся утром с семьей в церковь. Счастливый человек, он обладал всем необходимым.

Откуда же вылезало все то, о чем он так пылко рассуждал после лишнего стаканчика, начиная нападать сперва на Ненси, потом на общество в целом? Ему было просто необходимо выплеснуться. Этот бунт неизбежно возобновлялся и всякий раз протекал одним и тем же образом.

Но ведь если он действительно верит в то, что говорил, если это составляет суть его личности, его характера, то разве не продолжал бы он мыслить точно так же, проснувшись на другой день?

На другой день, однако, первым его чувством неизменно был стыд, сопровождаемый смутным страхом, словно он сознавал, что проявил неуважение к кому-то или чему-то, прежде всего к Ненси, у которой просил прощения, а также к обществу, силе более неопределенной, но способной призвать его к ответу.

Вот этого ответа от него сейчас и требовали. Его еще не обвиняли. Лейтенант ни в чем его не упрекал — лишь задавал вопросы и записывал ответы, что, с точки зрения полиции, оказывает гораздо более устрашающее действие; потому-то он и не сказал ни слова, бросив вещи Ненси на стол.

Что мешало Стиву чистосердечно признаться во всем, не дожидаясь, пока его заставят?

На этот вопрос он не осмеливался ответить. К тому же все теперь запуталось. Не будет ли подлостью и трусостью выдать Хэллигена после всего, что произошло между ними нынче ночью?

Стив все больше убеждался, что стал его сообщником.

Так гласит закон. Он не только не попытался задержать Сида, но даже помог ему скрыться, и сделал это не под дулом пистолета.

Не следует, правда, забывать, что это была его ночь!

Утром, обзванивая гостиницы, больницы, полицию, он ни словом не упомянул о беглеце из Синг-Синга.

У него оставалось несколько секунд для выбора. Лейтенант не торопил его, ждал подчеркнуто терпеливо.

Какой он задал последний вопрос?

— Без остановок?

— Нет, я сделал еще одну.

— Помните, где?

Стив молчал, не сводя глаз с золотистых бликов на столе: он был уверен, что лейтенант обдумывает причину его молчания.

— В баре типа бревенчатой хижины.

Марри не отставал:

— Где?

— Не доезжая Провиденса. Рядом с гостиницей.

Почему он почувствовал, что атмосфера разрядилась?

Чем его ответ мог помочь лейтенанту, который внезапно посмотрел на него глазами не чиновника при исполнении служебных обязанностей, а — как показалось Стиву — просто человека?

Он был растроган. Такими же глазами на него смотрели и утром: официантка в кафетерии, равно как участливая телефонистка, видела в нем лишь человека, которому сообщили плохое известие. Они не знали, как он провел ночь. Подозрения возникли только у хозяина станции обслуживания. Кстати, не решился ли все же мужчина с сигарой сообщить о них в полицию? Вполне допустимо. Стив не дал ему убедительного объяснения насчет беспорядка в багажнике, где инструмент обычно не валяется вперемежку с женским бельем. Не сказал он также, где и как потерял бумажник и документы.

Все возможно, и сейчас он уже не сомневался, что лейтенант был полностью в курсе дела еще до того, как они с ним уселись на разных концах длинного стола, вокруг которого осталось восемь незанятых кресел.

Лейтенант тоже казался теперь не таким бесстрастным: он с одного взгляда сообразил, что Стив готов расколоться.

— Он сам назвал себя? — спросил Марри, словно не сомневаясь, что его поймут.

— Не помню, сам или нет. Минутку.

Стив улыбался, почти посмеиваясь теперь над своими страхами.

— У меня в голове все перемешалось… Нет, это я его спросил… Да, я почти уверен, что догадался обо всем, когда обнаружил его в машине: о нем как раз сообщили по радио.

Стив словно выплыл на поверхность. Он глубоко вздохнул и с досадой посмотрел на дверь: в нее опять постучали.

Старшая сестра второго этажа обратилась не к Стиву, а к лейтенанту, которого, видимо, тоже знала:

— Доктор говорит, что он может подняться.

Она подошла к Марри, наклонилась и зашептала ему на ухо. Он отрицательно покачал головой, и сестра снова что-то повторила.

— Слушайте, Хоген, — заговорил наконец лейтенант. — До сих пор я не имел возможности сообщить вам некоторые факты. Отчасти по вашей вине. Вначале я должен был…

Стив знаком показал, что понимает. Выложи он все сразу, с этим давно было бы покончено, и теперь он находил свое упорство нелепым.

— Жена ваша вне опасности. В этом врач уверен. Тем не менее она в шоке. Как бы она себя ни вела, что бы ни говорила, вы должны сохранять спокойствие.

Стив не очень представлял себе, что скрывается за этими словами, и, чувствуя в горле комок, послушно ответил:

— Обещаю вам.

Он знал только одно: сейчас он увидит Ненси, и ощущал холодок в спине, следуя за сестрой по коридору, лейтенант шел сзади, стараясь не стучать сапогами.

Они поднялись не на лифте, а по лестнице, дошли до пересекающихся крестом коридоров. Потом Стив так и не смог вспомнить, повернули они вправо или влево.

Они прошли мимо трех открытых дверей, но он старался не заглядывать внутрь. Из четвертой палаты вышел врач, подал знак сестре, что все в порядке, внимательно посмотрел на Стива и пожал руку лейтенанту.

— Как поживаете, Билл?

Эти слова запечатлелись в памяти Стива, как если бы означали нечто чрезвычайно важное. Ноги у него подкашивались. Он насчитал слева вдоль стены всего три койки, а не шесть, как представлял себе утром. На той, что у окна, сидела и читала старуха. Другая женщина, с заплетенными в косы волосами, полулежала в кресле; третья, казалось, спала и тяжело дышала. Ни в одной из них он не узнал Ненси. Она была по другую сторону палаты, где стояли еще три койки, одну из которых скрывала от Стива дверь.

Когда он увидел жену, он произнес ее имя сначала шепотом, потом повторил его громче, стараясь придать голосу веселые нотки, чтобы не напугать Ненси. Он не понимал, почему она смотрит на него с таким откровенным ужасом, что сестра сочла нужным погладить ее по плечу, приговаривая:

— Вы же видите, ваш муж здесь. Он счастлив, что разыскал вас. Все будет хорошо.

— Ненси! — позвал Стив, не в силах больше скрывать тревогу.

Он не узнал ее взгляд. Бинты, обматывавшие голову до бровей и закрывшие уши, вероятно, изменили ее лицо — оно было до безжизненности белым, а бескровные губы показались Стиву иными, чем раньше. Он никогда не видел их такими тонкими, такими по-старушечьи сжатыми. Стив был готов ко многому, он мог и должен был предвидеть, что Ненси изменилась, но он не ожидал увидеть такие глаза: в них застыл страх перед ним, и Ненси внезапно отвела их.

Тогда он шагнул вперед и осторожно взял одну из рук, покоившихся на одеяле.

— Ненси, маленькая, прости меня.

Ему пришлось наклониться, чтобы расслышать ее ответ.

— Замолчи… — сказала она.

— Я здесь, Ненси. Все хорошо. Доктор уверен, что ты скоро поправишься. Мы…

Почему она все время отказывается смотреть на него и отворачивается к стене?

— Завтра я съезжу за детьми в лагерь. С ними все в порядке. Ты увидишь их…

— Стив!

Она как будто хочет, чтобы он наклонился к ней поближе.

— Да, я слушаю. Я так счастлив, что разыскал тебя.

Знаешь, как я ругаю себя за глупость!

— Тише!

Да, она хотела говорить, но сначала ей пришлось перевести дух.

— Тебе сказали? — спросила она, и Стив увидел, как слезы брызнули у нее из глаз, а зубы сжались с такой силой, что он услышал, как они скрипнули.

Сестра коснулась его руки, словно подсказывая ответ, и Стив пробормотал:

— Конечно, сказали.

— Ты когда-нибудь простишь меня?

— Но, Ненси, я же сам прошу у тебя прощения, это я…

— Тише! — повторила Ненси.

Она медленно повернула голову и посмотрела на Стива, но, когда он наклонился, чтобы прижаться губами к ее лицу, вдруг оттолкнула мужа слабыми руками и вскрикнула:

— Нет, нет, не могу!

Он обескураженно выпрямился, и вошедший в эту минуту врач заторопился к изголовью ее койки, а сестра шепнула:

— Уходите! Сейчас ее лучше не трогать.