Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей

Последняя добыча европейцев

Сверкающий белизной павильон, являющийся сегодня мемориальным музеем американского броненосца «Аризона», резко выделяется на фоне голубых вод Перл-Харбора. Над ним развевается звездно-полосатый флаг США. Наше суденышко заполнено до отказа: американцы, японцы, слышна и испанская речь. По плавучему помосту вся эта многоязычная группа попадает внутрь оригинального мавзолея. Увешанные фото- и кинокамерами туристы из Японии, особенно старшего возраста, чрезвычайно внимательно рассматривают изъеденные коррозией жестяные листы лежащего под нами броненосца. Возможно, среди них есть участники бомбардировки «Аризоны» 7 декабря 1941 года. Могучий корабль затонул в течение восьми минут, а в нем погибли свыше тысячи офицеров и матросов, включая командира Валькенбурга и контр-адмирала Кидда. «Вечной памяти мужественных моряков» — высечено на бронзовой мемориальной доске.

Перл-Харбор — крупнейшее поражение США за всю их историю. Триста пятьдесят японских самолетов, стартовавших в два приема с бортов авианосцев, напали врасплох на американскую военно-морскую базу на Гавайских островах. Они практически уничтожили весь американский тихоокеанский флот. Разгром американцев многократно описывался в каждом исследовании, посвященном второй мировой войне.

Сегодня Перл-Харбор — составная часть Гонолулу, города, насчитывающего почти четыреста тысяч жителей и расположенного на южном берегу острова Оаху. Американцы считают особенно знаменательным то обстоятельство, что именно в административном центре Гавайев, которые в 1959 году получили статус пятидесятого штата США, существует единственный в Штатах королевский дворец, ибо в течение более ста лет Гавайи были монархией, управляемой династией Камеамеа. Ни для правителей, ни для гавайцев эти годы не были счастливыми. Как и на другие острова Океании, белые принесли сюда болезни. Они захватили земли, способствовали распространению коррупции, алкоголизма и других «благ» цивилизации. Для работы на плантациях сахарного тростника привезли китайцев (а вместе с ними чуму и проказу), корейцев, филиппинцев, пуэрториканцев, рабочих со всего света. Коренные жители Гавайев стали быстро вымирать. Уже через сто лет, прошедших со времени первого пребывания здесь Дж. Кука, численность народа, который по праву мог гордиться своими великолепными воинами, сократилась почти на девяносто (!) процентов.

До конца XVIII века на архипелаге не появлялись, кроме англичан и американцев, представители каких-либо других национальностей. В начале XIX века на Гавайские острова прибыл некий Шеффер. Он прибыл из Ситки (Аляска) и отрекомендовался ботаником и посланником самого царя. В 1804 году к нему присоединились несколько офицеров с корабля «Петропавловск». Вместе они пытались овладеть островом Кауаи. Однако Петербург дезавуировал подобные действия, сочтя Шеффера авантюристом, что лично подтвердил царю запрошенный по этому поводу прославленный Отто Евстафьевич Коцебу[Коцебу Отто Евстафьевич (1788–1846) — видный русский мореплаватель. Участвовал в трех крупных морских экспедициях (1803–1806, 1815–1818 и 1823–1826 гг.). Открыл ряд островов в архипелагах Маршалловых, Туамоту, Самоа. — Примеч. пер.], командир «Рюрика», прибывший на Гавайи 24 декабря 1816 года.

Еще раз Коцебу появился на архипелаге восемь лет спустя, уже после смерти короля Камеамеа I. В это время его наследник уехал с визитом в Лондон. В отсутствие монарха Коцебу был принят главой острова Гавайи и одной из вдов великого короля, «ветреной, круглощекой и тучной» Нома Ханой. Как-то она послала ему письмо, которое сохранилось по сей день. Вот текст письма, приведенный польским океанологом профессором Годлевским (сам он, к сожалению, недавно скончался):

Последним монархом Гавайев была женщина — королева Лилиуокалани. Подобно своему предшественнику-брату, она стремилась продолжить патриотическую программу «Гавайи для гавайцев!». В 1893 году ее свергли плантаторы, а во главе нового правительства стал местный юрист Доул. Его «кабинет» состоял, разумеется, из одних белых поселенцев. Пять лет спустя США официально аннексировали Гавайские острова.

Остатками былого величия гавайцев являются королевский дворец Иолани, павильон для коронации и красивый памятник королю Камеамеа I, сооруженный в центре Гонолулу. В торжественные дни его часто украшают длинными гирляндами из живых цветов, которые, однако, вряд ли могут скрасить настоящее лицо современных Гавайев.

Несомненно, Гонолулу — место отдыха для зажиточной части населения. В районе знаменитого, на мой взгляд, незаслуженно разрекламированного пляжа Ваикики (по-гавайски «Текущая река») громоздятся высотные отели и пансионаты. Цены за номера, питание и напитки в них также весьма высокие. В центре города такой же точно бифштекс стоит в два раза дешевле, и тем не менее все почему-то жаждут поесть только на главной магистрали — Калакула-авеню. Пусть все знают, что во время своего отпуска мистер Браун не экономит. Он может себе это позволить.

Даже самый богатый турист любит, разумеется, проехаться на дармовщинку. Именно на этой аксиоме и строит свои расчеты могущественный «Кодак» — фирма хорошо известная не только в США. Три раза в неделю «Кодак» устраивает бесплатное (!) зрелище в Капиолани-парке. Ровно в десять часов — «показ чудесных танцев, рай для фотолюбителей». Я, естественно, не преминул отправиться туда, причем значительно раньше назначенного часа, так как хотел сфотографировать некоторые улицы города ранним утром, место для прогулок вдоль пляжа, а также Ала Моана Шоппинг-сентер — работающий круглые сутки базар сувениров. Последние здесь такие уродливые, что сувениры, купленные в Сопоте, показались бы подлинным произведением искусства.

К девяти часам я забеспокоился не на шутку — к Капиолани-парку направлялись толпы людей. Магическое слово «бесплатно» дало свои результаты. Я быстро присоединился к этому шествию, рассчитывая занять удобное место. Ворота концертной эстрады в форме раковины, разумеется, были еще на запоре, однако туристы терпеливо ждали в длинной, растянувшейся на километр очереди. Я не удивился, когда увидел, что желающие посетить бесплатное зрелище — это процентов на восемьдесят зажиточные рантье, остальные — молодежь. Туристы, отправляющиеся на Гонолулу, как правило, в своей массе составляют такое же процентное соотношение.

Наконец ворота открылись. Следует заметить, зрители довольно степенно рассаживались по местам, заполняя трибуны, окружающие небольшую площадку с трех сторон. На эстраде стояли стилизованные полинезийские хижины под соломенной кровлей, ярко раскрашенные каноэ и несколько пыльных пальм. Я занял, как мне показалось, удобное по отношению к солнцу положение, но сразу же сообразил, что о хороших снимках мечтать нечего. Лишь телеобъектив помог бы в этой ситуации, да и то немного, поскольку публика все прибывала. По моим предварительным подсчетам, на трибунах было около двух тысяч человек, причем каждый зритель держал в руке по два аппарата, а у тех, которые оказались рядом со мной, из сумок торчало пять камер.

Вот на эстраде появился некий джентльмен в белоснежном костюме, с венком из красных цветов на шее. С присущей американцам развязностью он отрекомендовался представителем «Кодак» на Гавайях и, забавляя публику (также в соответствии с американским стилем), стал разглагольствовать о том, какие усилия прилагает его фирма для организации такого великолепного зрелища. Джентльмен говорил, как «Кодак» заботится о развлечениях для туристов и на каком высоком уровне проводится шоу. Как бы между прочим он добавил, что туристы здесь же, на месте, могут приобрести любое количество фотопленки. В заключение он сказал, что фотолюбители сразу же после представления имеют возможность отдать проявить пленку, а на следующий день получить великолепные цветные диапозитивы или фотографии в отеле, у себя в номере.

Пока джентльмен в белом говорил, миловидные девушки в мини-юбках расхаживали по трибунам с туго набитыми сумками и продавали прославленные изделия фирмы «Кодак». Можно было не сомневаться — добродушный дядя внакладе не останется.

Когда представление началось, я буквально остолбенел. Я и представить себе не мог, какой поднимется невероятный шум, когда одновременно защелкают две тысячи затворов фотоаппаратов и заработают несколько десятков кинокамер. Необычайный слуховой эффект: то ли хруст челюстей саранчи, пожирающей гектары зерна, то ли лязг разрываемых на части листов железа. Это был пронзительный, ни с чем не сравнимый звук.

Грациозные танцовщицы танцевали в традиционных гавайских одеждах. Большинство из них были… узкоглазые. Видимо, японки.

Прекрасные выступления, красочные одежды и чудесная музыка, но снимать было просто невозможно — двухтысячная аудитория делала это одновременно. У фотографов не было никакой свободы маневрирования — от объекта их отделяло слишком большое расстояние, и тем не менее все неистово щелкали затворами. Я не пожелал обогащать фирму «Кодак» и, вместо того чтобы безуспешно снимать выступления, предпочел смотреть через объектив на своих соседей.

Когда закончился очередной фрагмент хула-хула, джентльмен в белом объявил перерыв. Девушек в мини-юбках сразу же окружили неистовствующие фотолюбители — у них кончился запас пленки. Коммерция процветала. Добродушный босс обладал широкой натурой: артистам он приказал смешаться с публикой, и… тут началось новое безумие. Каждый пожилой мужчина желал сняться с полуобнаженной танцовщицей. Каждая леди жаждала показать своим приятельницам в Огайо или Техасе фото, на котором она изображена рядом с ладно скроенным юношей. Представитель фирмы успевал всюду — он расточал улыбки, располагал зрителей по группам, усаживал для бесчисленных снимков. Понятно, все деньги, которые фирма вложила в организацию этого шоу, возвращались ей сторицей. Здесь все продумано!

После представления я, пользуясь карманным словариком для туристов, постарался усвоить хотя бы несколько слов по-гавайски. Глагол каукау («есть») не привел меня в особый восторг, но уже в слове халака-хики я ощутил чудесный аромат ананаса, а при звуках ниу — вкус кокосового молока. Ала — по-гавайски «дорога», моана — «океан», лоло — «глупый», хуху — «злой», «сердитый», викивики — «быстро», махало — «спасибо», хаоле — «белый».

Быстрее всего я усвоил обороты типы Алоха ипо, что в переводе приблизительно означает «Здравствуй, мое сокровище!», и Хони кауа викививи — «Поцелуй меня скорее!».

Вооружившись некоторыми знаниями гавайского языка, я поспешил на пляж, где надеялся увидеть славящихся на весь мир своей красотой молодых жительниц Гавайев, наряженных лишь в леи («цветочные венки»). На пляже Вайкики, к сожалению, можно было встретить кого угодно, но только не красивых девушек. В основном здесь проводили время пытающиеся похудеть не первой молодости американки.

— Алоха ипо, — вдруг услышал я приятный альт.

Обрадованный, я обернулся и увидел бледнолицую, неопределенного возраста улыбавшуюся женщину, показывающую мне свою искусственную челюсть. В руке у нее был такой же точно словарик, какой я только что изучал.

Я кинулся в океанскую волну, а за мной следом послышалось:

— Хони кауа вики…

В Гонолулу я чувствовал себя не в своей тарелке. Вот уже несколько месяцев я наблюдал за лениво текущей жизнью на островах южной части Тихого океана, а теперь вдруг оказался в типично американском городе, который мало чем отличался от Майами-Бич или других курортных центров на западном побережье США. Шоссейные дороги с многорядным движением, возвышавшиеся на берегу моря гигантские отели, огромное число туристов, сутолока большого города. Гонолулу живет на доходы от туристов и раболепствует перед ними. Думается, в районе знаменитого пляжа Ваикики в определенное время года встречаются старые знакомые со всех концов США.

Мне захотелось увидеть на Гавайях нечто большее, чем уродливые сувениры или зажиточные туристы, одетые в невероятно яркие рубашки, на которых изображены красные пальмы и полосатые зеленые тигры. Но чтобы осуществить это намерение, мне нужно было как можно скорее выбраться с острова Оаху.

«Шериф из Кона» — красочная гавайская новелла Джека Лондона. В молодости мне и моим одноклассникам она казалась подлинным экстрактом экзотики, и я всегда мечтал когда-нибудь поехать на это побережье. Поэтому, когда я садился в Гонолулу на самолет, то почувствовал, как мурашки поползли у меня по спине, хотя и до этого я, бывалый путешественник, имел возможность близко познакомиться с экзотикой. Мне предстояло лететь на Гавайи — крупнейший остров архипелага — и приземлиться как раз на побережье Кона. Суждено ли осуществиться моим давнишним мечтам?

Полет из Гонолулу в Каилуа занимает полчаса. При хорошей погоде, такой, как в тот день, можно с птичьего полета увидеть весь остров Оаху, заглянуть в потухшие кратеры вулканов острова Мауи, а также полюбоваться лентами ананасовых плантаций на острове Молокаи. Этот сладкий плод попал сюда с Ямайки уже во второй половине XIX века и сделал на архипелаге головокружительную карьеру. Сегодня Гавайские острова дают около сорока пяти процентов всей мировой продукции ананасов. Это, в частности, означает, что ежегодно в континентальные штаты завозится около сорока миллионов килограммов свежих ананасов, не считая консервов, соков.

«Вероятно, облако», — безмятежно подумал я, увидев с борта самолета ослепительно-белую полосу, покрывавшую верхушку высокого вулкана Мауна Лоа (по-гавайски «Длинная гора»). Разве после нескольких месяцев странствий по теплым Южным морям и купания на знойном пляже Ваикики мог я подумать о снеге? Но на высоте почти 4200 метров был снег, ведь как-никак уже на дворе стоял январь.

Не только снег поразил меня на этом диковинном острове, который Дж. Кук открыл во время своего последнего плавания. Сандвичевы острова, как тогда назывались Гавайи, — последняя неизвестная в Европе группа больших островов в Тихом океане — имели в то время большое коммуникационное и стратегическое значение.

Наш авиалайнер совершил посадку на черной полосе в почти пустынной местности.

Гавайи называют еще Большим островом, но он ничем не напоминает типичный тропический остров. Здесь, правда, можно увидеть на берегу несколько раскидистых пальм, есть тут и орхидеи. На Гавайях встречаются также и пустыни с кактусами, и песчаные пляжи, и курящиеся кратеры вулканов. В этих местах часты землетрясения, поэтому есть и застывшая и расплавленная лава.

Марк Твен писал, что Гавайские острова — «самая чудесная флотилия островов, когда-либо стоящих на якоре в каком-нибудь океане». Если это так, тогда остров Гавайи следует считать флагманом флотилии, поскольку площадь Большого острова превышает 10 тысяч квадратных километров, то есть составляет две трети площади всего архипелага. Согласно легенде, Гавайи также обиталище богини Пеле, владычицы вулканов. У повелительницы огня работы по горло: остров продолжает проявлять чрезвычайную сейсмическую активность. Страшно представить, что происходит под его тонкой земной корой. Борьба с расплавленной лавой, бесконечно текущей из открытых кратеров, зрелище захватывающее, но и внушающее ужас. Если произойдет крупное извержение, то спастись на острове будет невозможно.

Однако я искал не спасения, а знакомого поляка, уединенный домик, повисший на западном побережье Кона, находящийся близ небольшой местности, именуемой Кэптен Кух.

Недалеко от этого поселка высадился в декабре 1778 года великий первооткрыватель и спустя три месяца погиб здесь от руки гавайского воина. На старинных гравюрах изображены похожие на инков рослые люди в цветных нарядных плащах из птичьих перьев. Они ловко управляют своими большими боевыми ладьями.

Моя первая встреча с капитаном Збигневом Станиславом Модзелевским произошла весьма прозаическим образом — в редакции журнала «Море» в Варшаве во время его первого приезда на родину после тридцатичетырехлетнего пребывания на чужбине. Мог ли я тогда предполагать, что через два года навещу его на Гавайях! В Варшаве он рассказал мне, что родился в Брвинове, окончил морское училище в Тчеве, был членом команды недавно купленного и приведенного в Польшу корабля «Дар Поможа». Плавал на других, немногих в то время, судах польского торгового флота. Вторая мировая война застала его на борту корабля «Слёнск» в шведском порту. Впоследствии — Англия, плавание в конвоях, все военное время — на опасной службе.

После бурных событий второй мировой войны Модзелевский несколько лет служил на море под иностранными флагами. Затем некоторая послевоенная «стабилизация». В те времена он работал в небольшой строительной компании. Затем ушел на пенсию. Заимел на Гавайях гектар земли, сам построил небольшой домик с видом на чудесный залив Кеулакекуа.

С восхищением рассматривал я это строение. Корчевать пни на изрядном куске земли на седьмом десятке жизни, строить дом и ухаживать за садом — такое под силу лишь крепкому поляку! На склоне лет капитан Модзелевский полюбил природу, особенно деревья и цветы. Здесь есть какая-то закономерность. Многие моряки под конец жизни тянутся к матери-земле. К тому же у Модзелевского это увлечение еще и наследственное: его отец, известный в Европе цветовод, выращивал пионы, одна из оригинальных разновидностей которых носит его имя.

Специальностью сына стала дендрология. Он собрал уникальную коллекцию образчиков экзотических деревьев, состоящую не только из отдельных кусочков дерева, но также из предметов, изготовленных им самим из самых редких сортов деревьев. Научно классифицированную древесину и изделия из нее, отличные диапозитивы, большую специализированную библиотеку стоимостью в несколько десятков тысяч долларов — все это Модзелевский собирается передать в дар Польской Народной Республике, несмотря на то что местный университет предлагает купить научное достояние у поляка на месте. Им не хватает только «мелочи» — согласия далеко не богатого пенсионера.

Капитан Модзелевский не любит шумных туристов и Гонолулу, куда ездит только в случае крайней необходимости. Его скептическое отношение к так называемому прогрессу цивилизации на Гавайских островах вполне обоснованно, если учесть хотя бы то обстоятельство, что эндемическая флора и фауна этих островов почти полностью уничтожена. Стоит, кстати, напомнить, что Кук застал на Гавайях около трехсот тысяч жителей, а сегодня на островах архипелага осталось всего лишь двести пятьдесят (!) чистокровных гавайцев, и то, очевидно, только потому, что живут они обособленно, на маленьком острове Ниихау, куда доступ чужестранцам строго запрещен. От прежнего воинственного народа осталась лишь горстка реликтов в музее «Бишоп». Большие земельные угодья на островах сегодня принадлежат потомкам былых миссионеров. В настоящее время Гавайями управляют плантаторы и американцы… японского происхождения. То, что японцам не удалось сделать во время второй мировой войны после Перл-Харбора, они с лихвой окупили после войны мирным путем, завоевав Гавайи этнически и экономически.

Модзелевский оказался гостеприимным хозяином. Он прекрасно знал остров и не жалел времени, чтобы показать его мне. Однажды мы поехали в Хило, который находится на противоположном, то есть восточном, берегу острова. Дорога проходила через седловину между двумя вершинами высотой около четырех тысяч метров каждая. Пейзаж напоминал скорее плато в Андах, чем тропики. Места были пустынные. На склонах вершин поля, покрытые льдом, и скудная высокогорная растительность. Жару мы почувствовали снова лишь в Хило — крупнейшем городе острова. Рядом с набережными торгового порта раскинулся зеленый сырой парк.

— Он возник недавно, — сказал мой спутник, — благодаря цунами.

— Неужели сюда доходят эти чудовищные волны?

— Конечно. За последние пятьдесят лет отмечено появление не менее пятидесяти подобных опустошительных волн-великанов. Самая крупная катастрофа произошла, если не ошибаюсь, в 1960 году. Это случилось после землетрясения в Чили. Жители Гавайских островов были заблаговременно предупреждены. Однако это не помогло, ведь если в районе острова Пасхи цунами поднималась на высоту лишь в треть метра, то, достигнув Хило, ее высота превысила одиннадцать метров. Волна уничтожила много зданий, разбила более десятка автомобилей и в то же время… способствовала созданию этого парка, который задуман сейчас как защитный пояс.

Наши экскурсии по острову продолжались. Капитан Модзелевский хорошо знал фауну и флору острова, интересно рассказывал о прошлом и настоящем Гавайев. Не расставаясь с фотоаппаратом, он выискивал для меня объекты для снимков. Советовал, в какое время дня лучше всего фотографировать. От него я, в частности, узнал, что Гавайские острова — самый южный район США и единственное место в стране, где выращивают немного кофе. Капитан проехал со мной через одну из крупнейших скотоводческих ферм в мире, «Паркер ранч», занимающую свыше восьмидесяти тысяч гектаров. Благодаря этому гиганту и ряду других более мелких ферм Гавайские острова производят около десяти миллионов килограммов говядины в год.

Все началось с нескольких голов скота, которые Джордж Ванкувер[Ванкувер, Джордж (1751–1798) — английский мореплаватель. Участник второго и третьего плаваний Дж. Кука (1772–1779). В 1790–1795 гг. совершил кругосветное плавание. Исследовал тихоокеанское побережье Северной Америки между полуостровами Кенай и Калифорния. — Примеч. пер.] подарил королю Камеамеа в 1792 году. Английский мореплаватель относился благожелательно к гавайцам и советовал королю держаться подальше от европейцев. «Не разрешай чужестранцам селиться на Гавайях, — записал летописец слова Ванкувера, — это по большей части люди злые, алчно захватывающие землю. Будет плохо, если чужестранцы поселятся в вашей стране».

Разумеется, Ванкувер давал хорошие советы, но тем не менее сам во время своего пребывания на Гавайях уговаривал короля согласиться на британский протекторат. Справедливости ради следует отметить, что в те годы данное понятие означало скорее акт, провозглашающий хвалу британскому флоту, чем средство колониальной эксплуатации.

Путешествуя по острову, мы не преминули, конечно, побывать в излюбленном уголке моего соотечественника — «Парке вулканов». Этот необычный заповедник (что весьма существенно) доступен простым смертным. Частые извержения меняют облик этих мест каждые несколько месяцев, а порою даже недель. Незабываемое впечатление производит обширное плоскогорье. Кипящая лава извергалась здесь столь стремительно, что достигала растущих поблизости деревьев. В ее горячих объятиях сгорали стволы, а лава, застыв, принимала форму деревьев.

Модзелевского знали почти все работники парка. Они радушно встречали его как старого знакомого, который провел здесь немало времени, особенно в те дни, когда заговорил строптивый, извергающий дым и лаву кратер вулкана Килауэа.

«Ни перо писателя, ни кисть художника не в состоянии передать величественные световые эффекты, возникающие в кратерах в результате внезапно поднимающихся в них температур. Эти неустанные и изменчивые движения носят здесь бурный характер, создавая удивительные картины, перед лицом которых человек чувствует свое полное бессилие, а разум способен лишь покориться и предаваться серьезным размышлениям. Аборигены ощущают магическое величие и, приближаясь к этому месту, неизменно испытывают благоговейный трепет и отдают религиозные почести. Это вполне понятно. При виде опустошения после извержения лавы на равнинах, перед лицом неизбежных бедствий, которые оно несет населению, человек, живущий в первобытных условиях, способен ощущать лишь свое ничтожество, чувствовать лишь существование неодолимой и гневной силы, которую надлежит задобрить, умилостивить и чье расположение следует снискать. Богиие Пеле (по поверью, она, как Нептун, распоряжается огненными пучинами) воздают всяческие почести: у нее свои жрецы, ей посвящены богослужения. Даже церемония «обручения» венецианского дожа с морем кажется не такой необычайной, как обряд жертвоприношения богине. Огненному озеру островитяне приносят в жертву человека или свинью. Население, живущее в вечном страхе, совершает походы к самому большому из этих шести жерл (кратеру Килауэа), именуемому аборигенами Хау-мау-мау, вознося молитвы и совершая жертвоприношения. В озеро бросают также кости жрецов, выдающихся начальников, а также тех, кто имеет большие заслуги перед страной; таким способом люди смешивают со стихией почитаемой богини остатки тех, кого она возлюбила при их жизни…» — писал Павел Эдмунд Стшелецкий, который в 1938 году посетил Огненный остров.

Неподалеку от внушительного преддверия во владения королевы Пеле расположена Гавайская вулканологическая обсерватория. Благодаря связям капитана Модзелевского нас сразу же приняли ученые, держащие не столько руки, сколько сложную аппаратуру «на пульсе» гавайских вулканов. Одним из сотрудников обсерватории оказался инженер Заблоцкий, американец польского происхождения. Он бегло посвятил меня в тайны вулканологии.

— Остров Гавайи образован пятью слившимися вулканами. Последнее извержение Коахала произошло приблизительно семьдесят тысяч лет назад. Вулканы Мауна-Кеа и Хуалалаи все еще представляют потенциальную опасность, ну а Мауна-Лоа, хотя и бездействует с 1950 года, до сих пор является, несомненно, одним из самых активных вулканов в мире. Кратер Килауэа уже показал, на что он способен. За последние двадцать лет произошло больше двадцати пяти извержений, к счастью незначительных.

Я взглянул на многочисленные сейсмографы. Каждый из них в отдельности регистрировал данные с наблюдательных пунктов в разных точках острова, и в частности на запись из обсерватории на Мауна-Кеа, являющейся самой высокогорной подобной станцией в мире: 13 796 футов, то есть почти 4200 метров над уровнем моря. Стрелка сейсмографа не показывала сколь-нибудь значительных колебаний почвы.

— Скажите, можно ли при помощи этих точных приборов определить момент извержения? — не удержался я от вопроса.

Мой собеседник отрицательно покачал головой.

— К сожалению, еще слишком мало известно о вулканах. Несколько недель назад мы почти с уверенностью ожидали извержения. Однако неожиданно активность вулкана, к счастью, ослабла.

За окном клубился дым, поднимающийся из главного кальдера[Кальдер (исп.) — обширное углубление в верхнем конце жерла вулкана, образующееся обычно в результате взрыва газов; достигает десяти-двенадцати километров в поперечнике и нескольких сотен метров в глубину. — Примеч. пер.] вулкана Килауэа.

В современной научной литературе, касающейся отдельных видов лавы, встречается много слов из гавайского языка. Некоторые из них звучат даже поэтически, например пахоэхоэ или аа. Гавайи — действительно настоящий полигон для мировой вулканологии.

Я за все поблагодарил инженера Заблоцкого. Мне было очень приятно, что он так гордился своим происхождением и много знал о Польше.

Одна из следующих наших экскурсий привела нас к берегам залива Хонаунау. Исконные жители острова Гавайи, сосредоточенные на побережье Кона, устроили там себе убежище. Конечно, оно не защищало их от последствий извержений вулканов, но им пользовались люди, которые вели частые войны и стремились обезопасить на время своих детей и женщин. Сегодня это частично реконструированный скансен[Скансен (шведск.) — краеведческий этнографический музей под открытым небом, где экспонируются памятники народного зодчества, предметы домашнего обихода и орудия данного региона. — Примеч. пер.]. В те далекие времена оно становилось местом, куда отправляли побежденных и преступников, нарушавших существовавшие запреты — капу. Попав в Пуухонуа, преступник становился неприкосновенным. Более того, после «очищения» в убежище он мог спокойно возвратиться к месту своего постоянного жительства.

Убежище гавайцев (по-английски City of Refuge) сейчас один из красивейших национальных парков, какие мне довелось когда-либо посетить. Небольшой участок, уютно расположенный у залива Хонаунау и заполненный старыми и восстановленными деревянными статуями, чудесные уголки, скрытые в пальмовой роще, развалины храмов за высокой стеной, сооруженной из обломков черной лавы, производят на посетителей неизгладимое впечатление еще и потому, что былое убежище гавайцев отнюдь не мертво. Приняты меры к тому, чтобы на территории заповедника культивировались традиционные гавайские ремесла под открытым небом. Там трудятся резчики по дереву, из стволов деревьев выдалбливаются по старинке каноэ. Все тут дышит покоем.

Поухонау-о-Хонаунау — некогда столица королевства Кона. Неподалеку от заповедника тогда находились местопребывание властителей этой земли и жилища их подданных. На территории скансена восстановлена даже резиденция короля Каэвэ с характерной для нее покатой крышей и низким входом, которым, судя по его размерам, король мог пользоваться… лишь встав на четвереньки.

Я несколько раз и в разное время дня посещал заповедник, и всегда с удовольствием. Фотоснимки, которые я сделал во время этих экскурсий, храню особенно бережно.

К дому Боба Лесли мы подошли точно в назначенное время благодаря, разумеется, бесценной помощи капитана Модзелевского. Было еще темно, но двери холодильника уже открыты, а две худощавые фигуры вытаскивали оттуда ведра с приманкой. Маленький заливчик, где стояла шлюпка, защищали от океанских волн огромные валуны. В нескольких десятках метров от рыбацкой усадьбы висела мемориальная доска, увековечивающая место высадки великого Дж. Кука в заливе Кеалакекуа. Как-никак место историческое!

Боб Лесли, коренастый, сильный мужчина, энергично подгонял свою маленькую команду. Уже тридцать лет ловит он здесь рыбу, а до этого тут рыбачили его дед и отец.

Бредем рядом со шлюпкой по каменистому дну по колено в воде. Боб ловко ведет свою лодку. Пробираемся через узкий проход между двумя вулканами. В нескольких сотнях метров от берега стоит на якоре маленькое суденышко. Один заход, другой. И вот уже все снаряжение на борту. Шкипер отдает команду сняться с якоря. Рассветает. Вся кормовая часть шхуны заставлена ровно уложенными бухтами каната, в бортовых кассетах помещены стеклянные оплетенные поплавки и характерные рыбацкие колышки с флажками.

Суденышко идет быстро, со скоростью двенадцать-четырнадцать узлов, удаляясь от острова Гавайи, кажущегося отсюда куполообразным. Отчетливо вырисовываются контуры берега. Первые лучи солнца подсвечивают остров и небольшие облачка над ним сзади. Великолепная игра нежных, пастельных красок, расщепленные лучеобразно пучки света.

Команда работает слаженно. Молодые парни возятся со снастями. Атлетического сложения шкипер с высоко расположенного рулевого мостика выискивает, полагаясь на свое рыбацкое чутье, место, где следует сегодня закинуть снасти. Карабкаюсь к нему наверх.

— Видите справа за кормой белую точку? Это памятник Джемсу Куку, там он погиб в стычке с гавайцами.

На одном берегу залива Кеалакекуа мемориальная доска, сообщающая о последнем открытии мореплавателя — великом архипелаге Южных морей, — на другом — белый памятник, символизирующий его кончину. Такова судьба человека.

— Мы ловим японским способом. Спускаем около десяти километров каната, соединенного в секции, а на каждые четыреста ярдов[Ярд — английская мера длины, равная 91,4 см. — Примеч. пер.], или, как мы говорим, на каждую корзину, приходится шесть-семь крючков с приманкой. Они ложатся на разную глубину — от 30 до 70 саженей[Сажень — мера длины, равная 2,134 м. — Примеч. пер.]. Впрочем, увидите сами. Мы скоро будем закидывать сети.

Двигатель работает на медленных оборотах. Шкипер решил, что канат будет спускать сегодня Ларри. Четко, словно машина, он разматывает с помощью Стивенса корзину за корзиной, как автомат, насаживает на отдельные крючки небольших рыбешек. Шнур исчезает за бортом, позади качаются колышки и маячат стеклянные шары. Вся операция длится не более часа. Вглубь ушли сто пятьдесят крючков. Все это направляется к северу.

По указанию шкипера устраивается завтрак, затем наступает несколько часов приятного безделья.

Рыбаки беседуют о делах. Вчера, например, нм не удалось поймать ни одной рыбы. Просто невезение какое-то. Поглядывают на меня. Принесет ли им счастье чужестранец? Я тоже волнуюсь. Так хотелось бы посмотреть, как добывают на этих водах знаменитых пятидесяти-семидесятикилограммовых тунцов. Хуже, чем вчера, быть уже не может. Вряд ли я смогу что-то еще испортить.

Боб покончил со своим завтраком и присоединился к нашей беседе.

— Японцы? Да, здесь, на Гавайях, они крепко осели. Экономически они сильны. Гавайи сегодня — это «малая Япония». Я помню 1941 год. В тот день мы ловили рыбу. Вдруг на горизонте показались военные корабли. Я видел самолеты, слышал, как они бомбили Перл-Харбор. Уже тогда японцы, проживавшие на островах, не скрывали своей радости. Правда, впоследствии ФБР США убрало их в течение нескольких дней. Они проиграли войну, а тем не менее японцев сегодня здесь много. Американцы японского происхождения пользуются теперь огромным влиянием и без пушек и самолетов. Они завоевали острова экономически. Туристов из Японии тоже много, но те по крайней мере оставляют на Гавайях деньги.

Беседа текла вяло. Рыбаки расположились на палубе в живописных позах и вскоре заснули. Легкое покачивание, жаркое солнце и слабый ветер сморили их. Около трех часов мы пообедали.

— Поднимаем! — раздалась команда.

Теперь работа закипела. Мокрый шнур накручивали на барабан своеобразного кабестана[Кабестан (франц.) — лебедка с вертикальным барабаном для передвижения грузов, подтягивания к берегу судов, подъема якорей и т. п. — Примеч. пер.], умелые руки свертывали канат в бухты. Требовались большая сноровка и слаженность. Сразу же скатали в бухты главный канат и семь добавочных с крючками. Нетронутую приманку снова отправили в ведра, надкушенных рыбешек выбросили за борт. Без устали работала команда…

Наконец добыча! Опытный глаз шкипера понимает это по движению стеклянного шара. Первый тунец! Как только рыбу крючком вытянули на борт, тут же ей нанесли сильный удар деревянным молотом, затем отправили в люк со льдом.

Тарахтит кабестан. Ничего. Снова ничего! Но вот запрыгал колышек — значит, добыча. Шкипер определил: акула. Трехметровое чудовище, подтянутое к борту, яростно сражалось за право на жизнь. Все наши усилия ни к чему не привели. Тогда шкипер достал нож, и… кусок каната с крючком исчез в морской пучине. Следующая добыча — тунец. Из тела рыбы вырван большой кусок. На тунца, уже попавшегося на крючок, накинулась акула. Чудовище сжало челюсти и… лишило Боба добрых двадцати килограммов рыбы.

Лов идет успешно. Третий, четвертый тунец — сто, сто двадцать фунтов — безошибочно определял шкипер. Настроение на шхуне у всех было приподнятое. Ларри шутил:

— Поляк все-таки принес счастье.

Еще одна небольшая акула. У борта удалось отрезать ей пасть, так что крючок и кусок каната на этот раз уцелели. Снова акула! На поверхности воды маячила изуродованная голова рыбы-молота. Блеснул нож — новая потеря. Акула оказалась очень сильной; канат едва не лопнул от трения о борт, когда она его рванула.

И наконец нечто новое. Большой, круглый, как лохань, красно-белый солнечник. Эту ни на что не годную рыбу бросили за борт.

Две трети каната уже подняты на борт. Поймано пять тунцов. Боб доволен.

— Хорошо, что вы поплыли с нами, — обратился ко мне громко шкипер.

В воде остались еще семь корзин, и тут оказалось, что одна из них — предел мечтаний для рыбака. На семь крючков попались три тунца, одна малая акула и парусник[Парусник — рыба семейства парусниковых (или марлиновых) отряда окунеобразных. Верхняя челюсть вытянута в виде копья. — Примеч. пер.] с характерным копьем.

Стало уже темнеть. Пошли полным ходом домой. Рыбаки счастливы. На борту, вытащенные со льда, лежали ровненько уложенные одиннадцать тунцов и парусник — всего полтонны, то есть по рыночным ценам около полутора тысяч долларов. Вот это был день! Боб торжественно отрезал у парусника копье.

— По праву принадлежит вам. Вы принесли нам счастье. Может, и завтра поплывете с нами? — смеялся шкипер.

Конечно, я тут ни при чем, и тем не менее мне приятно было слышать его слова. Я очень радовался, что увидел, как ловят рыбу на Гавайях.

— Наверное, продадите эту рыбу отелю для туристов? — спросил я, ожидая утвердительный ответ.

— Ничего подобного, они свежую рыбу не покупают вообще. Продадим тунцов, как обычно, на рынке. Туристам подают что попало. Расхваленное в проспектах блюдо из дельфина махи-махи — на самом деле трехлетней давности макрель из холодильника, от японцев. Не дайте надуть себя.

Наступила ночь. Якорь бросили на прежнем месте, и первая шлюпка снова пробиралась между большими валунами. Бреду по воде. И тут я вдруг вспомнил, что даже не узнал названия суденышка Боба. Утром было еще темно, а теперь и вовсе ничего не видно.

На следующий день у Боба устроили настоящий пир, а затем отправились к месту гибели Дж. Кука. Для меня эта экскурсия имела несколько символическое значение. В начале своего путешествия я натолкнулся на артиллерийские орудия великого мореплавателя, а теперь, когда мои странствия по Южным морям подходили к концу, я шел к его символической могиле на острове, который стал венцом всей его жизни и в то же время последним открытием европейцев в районе Тихого океана. Дж. Кук, несомненно, самый выдающийся первооткрыватель этого района. Его славу разделил весь народ, поскольку прямых наследников вскоре у него не стало. У Кука было шестеро детей. Старшая дочь, Елизавета, умерла в детском возрасте во время первой экспедиции отца, двое сыновей скончались в младенчестве в 1768 и 1772 годах. Третий сын, Натаниель, будучи младшим офицером морского флота, погиб у берегов Ямайки во время урагана вместе со своим кораблем. Другой сын, Хью, студент Кембриджского университета, умер в возрасте семнадцати лет. Младший сын, командир британского военно-морского флота, утонул в 1794 году в порту Портсмут. Примечательно, что пережившая столько трагедий жена Кука Елизавета умерла в 1835 году. Ей было девяносто три года.

Скромный белый обелиск установлен на месте смерти Джемса Кука. Однако большее впечатление производит бронзовая плакетка. Во время прилива ее заливают воды океана, который столько раз счастливо бороздили корабли под его командованием. Кук погиб на берегу залива Кеулакекуа: был убит в стычке с гавайцами. Англичане разыскали его останки лишь после кровавой расправы, которую они учинили над гавайцами, обитавшими на побережье Кона.

«Капитан Клерк, — пишет летописец, — отдал обоим кораблям приказ бомбардировать деревню. В Каурауа начался ад кромешный. Ежеминутно из орудий обоих кораблей вылетало двадцать пять снарядов. Все было в огне и дыму. В воздух взлетали скалы, деревья, дома и человеческие тела. Все это создавало ужасную картину разрушения. Весь поселок подвергся уничтожению. Местность, доселе исполненная покоя и экзотического очарования, превращалась в развалины.

Когда обстрел прекратился, к острову поплыли лодки. Хорошо вооруженные солдаты и матросы направились сомкнутым строем в глубь острова, и каждый оставшийся в живых абориген тут же погибал, сраженный штыком, шашкой или охотничьим ножом. Никому не было пощады. Жертвой англичан становились даже дома, которых огонь не достиг. Пришельцы грабили и поджигали их. Возникали новые пожары, и вскоре все побережье застлал густой черный дым».

Один из офицеров Дж. Кука, непосредственно не участвовавший в этой акции, писал о ней так:

«С сожалением вынужден признать, что, выполняя приказ, наши люди допустили ненужную жестокость и вызвали страшное опустошение. Единственным оправданием может служить то, что они были спровоцированы оскорблявшими и нападавшими на них аборигенами и жаждали отомстить за смерть своего командира…»

Открытия и смерть Кука на Гавайях явились переломным моментом в истории Тихого океана. Другой, еще более яркой страницей в истории тихоокеанских островов стала вторая мировая война. Несколько лет Тихий океан был театром военных действий. Острова подверглись своего рода унификации. Каждый остров, почти каждый атолл стали объектом заинтересованности объединенных штабов союзных вооруженных сил: на них доставлялось военное снаряжение, строилась военно-транспортная сеть. Острова становились объектами военного планирования. Когда умолкли пушки, все осталось по-старому, победившие державы восстановили довоенный статус-кво, с той только разницей, что прежние подмандатные территории Лиги наций получили новое название — подопечных территорий ООН, а японские владения в Микронезии перешли, разумеется, к американцам.

Своего рода новинкой явилось лишь учреждение в 1947 году в Канберре Южнотихоокеанской комиссии, которая, по замыслу государств-учредителей, должна была «поощрять и укреплять международное сотрудничество в области развития, обеспечения благосостояния и социального прогресса населения, проживающего на несамоуправляющихся территориях южной части Тихого океана». Комиссия успешно функционирует по сей день, способствуя возникновению многих миниатюрных островных государств.

В этническом и политическом калейдоскопе островов Океании переплетаются сегодня самые различные социальные, экономические и национальные течения, интенсивность которых в значительной мере зависит от состояния экономики островных организмов, от степени их перенаселенности пли даже от эффективности административного аппарата. Растет число национальных партий, требующих ухода колонизаторов, один референдум следует за другим. Трудно, таким образом, говорить о спокойствии под пальмами.

Однако для пришельцев, не посвященных в дела Океании, основной приметой сегодняшнего дня на островах южной части Тихого океана является туризм. Большие современные миграции людей, жаждущих сменить собственную повседневную действительность на повседневность других, оказывают на многих островах Океании большое влияние. Современный туризм — в известной мере также результат второй мировой войны. Дело в том, что в ходе военных действий инженерные войска сражавшихся стран соорудили в самых неожиданных местах (и ценой больших затрат) аэродромы, базы, набережные. В то время они имели стратегическое значение, а ныне используются средствами гражданского транспорта, которыми овладели бесчисленные бюро путешествий, без зазрения совести эксплуатирующие миф о райских тихоокеанских островах. Этот миф родился после открытия Таити капитаном Уоллисом и продолжает (без всяких к тому оснований) существовать по сей день. Именно эти представления продаются туристам, которые расхаживают по этим маленьким, но прославившимся на весь мир островкам. Участки суши, к берегам которых раньше редко наведывались пароходы, стали вдруг доступными для любого рейсового самолета, доставляющего на некогда девственные пляжи шумные толпы туристов. Эти самолеты приносят с собой в то же время и новые обычаи, незнакомые товары, вызывая жажду обладания ими у местного, по большей части малоимущего населения.

Теплое дуновение пассата, большие волны, разбивающиеся о коралловые рифы, кокосовые пальмы, склонившие к воде свои развесистые кроны, и, разумеется, полуобнаженные девушки, кожа которых похожа на цвет старого меда, — таковы составные элементы стереотипа, вызываемого словом «Океания» в воображении европейца. Этот стереотип закрепили произведения литературы и морские рассказы. Действительность, однако, более сложна и, увы, менее привлекательна. Белые люди в значительной мере успели нарушить красоту тихоокеанских островов и идиллическую жизнь островитян. Почти всюду уже проникли туристы, транзисторные радиоприемники или жаждущие барышей торговцы. И лишь кое-где осталась еще девственная природа и человеческая доброжелательность. Там все еще сохранилась подлинная прелесть островов, затерянных в необъятном океане. Хорошо убедиться в этом самому…