Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей

Вкус Меланезии

В Брисбене, в конторе авиакомпании «Эйр Пасифик», ко мне отнеслись внимательно. Предупредили, что с британскими властями шутить не стоит.

— Милостивый государь, у вас нет британской визы, поэтому мы не имеем права продать вам билет до Хониары, можем предложить лишь в Порт-Вилу (Новые Гебриды). Разумеется, транзитом через Соломоновы острова. Это разрешается. Возможно, вам удастся получить визу на месте, в аэропорту. Хотя с таким паспортом… — чиновник многозначительно помолчал, — вряд ли.

Я, конечно, понял откровенный намек — пугал мой польский паспорт. Здесь боялись… коммунистической пропаганды.

— И еще. Искренне советую сразу же принять решение, так как если улаживание всех формальностей затянется, а наш самолет тем временем улетит, то следующий рейс в Порт-Вилу состоится лишь через неделю, которую вам придется провести… впрочем, к чему говорить об этом, вы сами все понимаете…

Я поблагодарил услужливого чиновника за чуткое отношение к пассажиру. В глубине души я все-таки питал слабую надежду на то, что, может, мне удастся посмотреть Соломоновы острова и не угодить в тюрьму.

Самолет, на котором мне предстояло лететь, имел весьма внушительный вид. Четыре мотора вселяли надежду, что перелет через Коралловое море, который должен был продолжаться несколько часов, завершится без особых приключений. Так оно и получилось. На изборожденной мелкими волнами поверхности океана время от времени появлялись маленькие атоллы, два или три раза мне удавалось увидеть плывшие разными курсами суда, и на исходе третьего часа полета показалось зеленое пятнышко острова, которое росло по мере того, как наш самолет опускался все ниже. Поскольку мы летели с юга, нам пришлось пересечь на небольшой высоте весь остров, ведь административный центр Соломоновых островов Хониара находится на северной стороне острова Гуадалканал. Остроконечные, покрытые веленью вершины, тесные долины и внушительная гора Попоманисиу, достигающая высоты в два с половиной километра, — все предвещало встречу с малоосвоенной и неприступной страной. Лишь кое-где разбросанные возделанные поля и жилые дома окаймляли тонкой полосой примыкающую к побережью землю.

Наступил восемьдесят первый день плавания. Утром испанцы заметили атоллы островов Онтонг-Джава. Вскоре увидели и возвышающуюся над поверхностью моря центральную часть Соломоновых островов. Это событие произошло 7 февраля 1568 года, что и было увековечено в первой достоверной записи, повествующей о высадке европейских первооткрывателей на Соломоновых островах.

Восемьдесят дней экспедиция, которой руководил племянник вице-короля Перу Альваро Менданья де Нейра[Менданья де Нейра Альваро (1545–1595) — испанский мореплаватель. Совершил два путешествия из Кальяо (Перу) в западную часть Тихого океана. Во время первого плавания (1567–1568) открыл Соломоновы острова и несколько атоллов в архипелаге Гилберта, во время второго (1595 г.) открыл четыре острова из группы Маркизских и Санта-Крус. — Примеч. пер.], бороздила Тихий океан на двух утлых суденышках, построенных испанцами в Кальяо. Невероятно, но, проплыв вою акваторию Полинезии, они почти ничего не увидели. Экспедиция прошла тысячу восемьсот миль в Тихом океане и только раз издали заметила атоллы Лагунных островов. Цель экспедиции Менданьи — обращение аборигенов в христианскую веру, поэтому на борту судов находились монахи. Это была как бы первач миссионерская экспедиция на острова Южных морей. На самом деле испанцы искали золото, а точнее — легендарный материк или остров, откуда парь Соломон будто бы привез золото и о существовании которого рассказывали старые легенды инков.

Утлые суденышки Менданьи стали на якорь в заливе у северных берегов острова, которому дали имя Санта-Исабель. И тут же бригада плотников приступила к строительству небольшого разведывательного судна, которое они называли бригантиной. В нашем представлении, это была открытая парусная шлюпка длиной в пятнадцать метров. Несмотря на то что некоторые детали для строительства судна были доставлены из Перу, на его постройку ушло почти два месяца.

На этой бригантине они обогнули острова Санта-Исабель, Малаиту, Гуадалканал и Сан-Кристобаль. Исследования заняли шесть месяцев. Суда же Менданьи в это время плавали, бросая якоря у берегов Малаиты и Гуадалканала. Экспедиция вернулась в Перу практически ни с чем, но, несмотря ни на что, Менданья сделался рьяным приверженцем колонизации знойных, малярийных островов Южных морей. Оставаясь верным своей мечте, через двадцать семь лет — назовем этот период организационным — Менданья провел новую экспедицию, закончившуюся, однако, для него трагически.

Менданья не проводил сколько-нибудь широких поисков и с Соломоновых островов поплыл обратно в Кальяо. После того как его суда покинули Соломоновы острова, в течение двухсот лет белые люди здесь больше не появлялись. И лишь позднее, после плаваний Картере[Картере Филипп (год рожд. неизвестен — 1796) — английский мореплаватель. Пересек Тихий океан от островов Хуан-Фернандес до Филиппин. В 1767–1768 гг. открыл остров Питкерн и несколько островов в архипелагах Туамоту, Соломоновых, Санта-Крус и Бисмарка, — Примеч. пер.], Бугенвиля[Бугенвиль Луи Антуан (1729–1811) — французский мореплаватель. В 1766–1769 гг. возглавлял первую французскую кругосветную экспедицию, во время которой открыл (1768 г.) в Тихом океане несколько островов в архипелагах Туамоту и Луизиада и северную группу Соломоновых островов. Именем Бугенвиля назван один из этих островов . — Примеч. пер.] и других мореплавателей, эти острова стали постепенно входить в орбиту интересов белых людей, снискав себе, однако, весьма дурную славу из-за ужасного климата и огромного числа белых миссионеров, купцов и мореплавателей, уничтоженных грозными аборигенами. Лишь на рубеже XIX–XX столетий над овеянными славой островами был установлен британский протекторат, а несколько лет спустя в этом регионе началась хозяйственная деятельность. Долгое время эти острова оставались малоизвестным регионом, и редко кто в Европе мог бы назвать хотя бы несколько островов, входящих в состав этого архипелага, если бы не вторая мировая война, которая разразилась на Тихом океане. Тогда эти страны стали ареной сражений.

Почти через четыреста лет после того, как экспедиция Менданьи посетила остров Гуадалканал, туда вторглись японцы. Лишь через шесть долгих кровавых месяцев удалось изгнать их оттуда. Американцы, несколько окрепшие в результате своих успешных военно-морских операций на Коралловом море, сумели высадить на Соломоновых островах десант. Однако японцы оказались прекрасными воинами. В зеленом, влажном аду Гуадалканала они прятались в лисьих норах и скрывались на верхушках пальм, но никогда не сдавались в плен. Они стояли насмерть. Бои на острове Гуадалканал вошли в историю второй мировой войны как одни из самых кровопролитных.

Сражения за Гуадалканал велись одновременно на двух фронтах. Пока в горах и на дышащих испарениями болотах шли кровопролитные схватки, такие же бои происходили на море и на извилистых, окаймленных рифами каналах в центральной части Соломоновых островов и близ Санта-Исабель. Над давно истлевшими останками Альваро Менданьи пульсировали мощные винты эсминцев, а во мраке тропической ночи сновали крейсеры.

По ночам на водах архипелага разыгрывались яростные морские сражения. Японцы пытались доставлять снаряжение и подкрепления на эсминцах и мелких барках, способных проскальзывать между рифами. Днем шли главным образом воздушные бои. Самолеты стартовали с авианосцев. Ночью происходили короткие, не на жизнь, а на смерть, артиллерийские дуэли между военными кораблями.

Однажды в августе 1943 года к северу от острова Гуадалканал американцы перехватили и уничтожили тщательно замаскированную группу японских транспортных судов. А в одну из октябрьских ночей того же года военно-морские силы США атаковали японскую эскадру, и в течение десяти минут большинство кораблей противника исчезли под водой.

Другим крупным событием было морское сражение близ острова Санта-Крус, сопровождавшееся обоюдными атаками. Самолеты также принимали участие в сражении. На этот раз и американцы и японцы яростно атаковали авианосцы своих противников. Один американский авианосец, «Хорнет». сильно пострадавший в результате атак «камикадзе»[Камикадзе (яп.) — летчик-смертник, ведущий на таран самолет, груженный взрывчатым веществом. — Примеч. пер.], затонул, а другой, «Энтэрпрайз», поврежден. Из строя были также выведены и два японских авианосца.

Несколько ночей американские моряки и пилоты, чтобы как-то спастись, были вынуждены плыть к островам, занятым японцами. На помощь им пришла хорошо организованная спасательная служба. Ее несли жители Соломоновых островов. Кудрявые аборигены, которые еще недавно, не задумываясь, убивали работорговцев и миссионеров, теперь подвергали свои жизни опасности во имя спасения белых людей, улаживавших здесь свои, только им самим ведомые дела.

Среди спасенных в августе 1943 года моряков был Джон Ф. Кеннеди, будущий президент США, в то время — морской офицер, командир торпедного катера. Он и еще десять моряков с потопленного судна обязаны своей жизнью двум меланезийцам с острова Гизо.

Укрывшись в горах и коралловых лагунах, вдали от японских позиций, британские чиновники руководили разведкой и морской спасательной службой. Население Соломоновых островов не покинуло своих насиженных мест, когда туда вторглись японцы. Некий меланезийский епископ, оставаясь на своем посту на острове Мелаита, пытался по мере возможности продолжать деятельность миссии. Британская администрация ушла в подполье, но все же действовала, и аборигены оказывали ей поддержку. Все это приводило в изумление не только японцев.

Тем временем ожесточенная борьба за Гуадалканал не прекращалась; все морские сражения, происходившие на Коралловом море, были лишь ее сопутствующими эпизодами. Тихие днем, джунгли оглашались по ночам гомоном миллионов птиц и насекомых, под шум которых обе стороны производили свои маневры.

Война в этих краях сводилась к непрерывным смертельным атакам, чему способствовали местные условия. Коралл живописных лагун был ядовит. Малейшая ранка вызывала гангрену. Болезни косили солдат обеих сторон. Влажная стена джунглей была одинаково враждебна противникам. Военная форма быстро превращалась в грязные, окровавленные и пропитанные потом лохмотья, оружие требовало значительно более тщательного ухода, свирепствовали тропические болезни со смертельным исходом. В этой борьбе жестокому испытанию подвергались физическая и психическая выносливость человека.

Аэродром, который строили японцы, был вскоре захвачен американцами и переименован. Теперь он стал носить имя Гендерсона. Однако удержать его в своих руках удалось ценой многих жертв и крови. Через некоторое время аэродром стал крупнейшей военно-воздушной базой на всем Тихом океане. В настоящее время это аэропорт гражданской авиации.

В аэропорту имени Гендерсона все мои надежды рассеялись в прах. Меланезиец в форме улыбнулся мне вежливо, но в просьбе отказал: «визы нет, значит, оставаться нельзя». В маленькой комнатке транзитного домика я просидел два часа, пока наш самолет готовили к новому полету. По иронии судьбы, в качестве утешения в моем распоряжении оказались проспект «Отеля Менданья», который расположен в десяти милях от аэропорта, в административном центре Соломоновых островов, а также бронзовая мемориальная доска, посвященная бравому Гендерсону, чья фамилия целых шесть месяцев не сходила с первых полос американских газет.

Длинная посадочная полоса, вытянутая на равнине, и видневшиеся вдали высоты, недавно обагренные кровью, сыгравшие столь печальную роль в былых сражениях за Гуадалканал, утопали в изнурительной жаре, беспрепятственно проникавшей и под крышу дома. Прометавшись около двух часов по раскаленной от жары комнатке, я все меньше сожалел о потерянной возможности хотя бы недолго попутешествовать по Соломоновым островам.

«Не может же всегда все удаваться, — успокаивал я себя.

Мне удалось осмотреть и Бали и Флорес более основательно, чем я даже предполагал. Большой Барьерный риф благодаря Джеку также оказался неожиданно большой удачей, всего ведь не охватить…» — так размышлял я, направляясь к трапу самолета, отлетавшего в Порт-Вилу.

— Он с моего острова, — так представил меня капитан своей темнокожей команде.

Действительно, ведь у каждого человека есть свой «остров», на котором он родился. То обстоятельство, что сей маста родом из Польши, то есть с «острова» их капитана, их совсем не удивило, поскольку знакомство членов команды «Росинанта» с географией было весьма скромным, их знания, как правило, ограничивались островами архипелага Новых Гебридов.

После того как капитан представил меня команде, она сразу же приступила — к исполнению своих обязанностей. Небольшое суденышко, названное так в честь коня Дон-Кихота, ловко отчалило от Правительственной набережной в порту Порт-Вила и, обойдя мелководье, направилось в открытое море. Пока я был единственным пассажиром судна, плывшего под двумя (sic!) флагами (британским и французским). У меня осталось немного времени, чтобы несколько прийти в себя после головокружительных событий, происшедших за последние шестьдесят минут.

Еще час назад я сидел в удобном кресле самолета, направлявшегося из Гуадалканала на Новые Гебриды. Ничто, даже предчувствие, не предвещало неожиданного поворота событий, и вдруг я превратился в мореплавателя, целыми неделями странствующего по островам архипелага Новых Гебридов. Все произошло, в сущности, из-за того, что на Соломоновых островах мне не дали визу. Судьба! В аэропорту Порт-Вилы появился капитан Бохеньский. Он отыскал незнакомого соотечественника и с места в карьер спросил:

— У вас есть тридцать, ну, сорок дней, чтобы спокойно путешествовать?

Я мог еще свободно располагать своим временем, поэтому ответил утвердительно.

— Отлично. Итак, плывем вместе. Через полчаса я ухожу в море. Домой ко мне зайдем по возвращении, а сейчас — в порт!

По дороге в порт, в автомобиле, я познакомился и тут же распрощался с женой и дочерью капитана. И вот я сижу на борту судна, плывущего в лучах солнца куда-то на северо-запад, если я правильно ориентируюсь.

— Меня зовут Чарлз. Господин капитан сейчас зайдет к вам. Выпейте пока чаю.

Я пил чай и наблюдал за ловкими действиями команды.

«Росинант» отнюдь не трансатлантический лайнер. На маленьком судне всего лишь несколько коек в общей каюте, а на корме — стол и скамейка. Члены команды спали в форпике, капитан — в рулевой рубке. В машинное отделение спускались через люк. Во время маневров капитан сам становился к рулю. Это было связное судно, доставлявшее в разные точки архипелага чиновников местной администрации, врачей или специалистов по тропическим сельскохозяйственным культурам.

— Вы, насколько мне известно, — первый поляк, прибывший на эти острова из Польши. — Подсев ко мне, начал разговор капитан Бохеньский. — Я здесь уже довольно давно, несколько лет, но Лео живет здесь еще дольше меня.

— Лео?

— Да, Леон Ляска, местный геодезист. Попал сюда еще в 1948 году, после лагеря для военнопленных в Великобритании. Он успел обмерить много островов архипелага. До войны он работал на почте в Гдыне. Познакомлю вас с ним, когда вернемся. Среди чиновников администрации этого кондоминиума он, пожалуй, единственный европеец с таким большим стажем пребывания на Новых Гебридах, кроме нескольких плантаторов.

«Росинант» шел по спокойному морю. Мы оживленно беседовали. Бохеньский говорил на хорошем польском языке, словно последние тридцать пять лет провел не на чужбине, а на Висле.

— Много читаю, да и беседы с Леоном делают свое.

С течением времени я узнавал все новые и новые подробности из биографии капитана Бохеньского — столь же красочной, как коралловые рифы, мимо которых мы проплывали. Она вполне могла послужить основой для создания не одной захватывающей книги.

Мацей Бохеньский родился во Владивостоке. Будучи молодым курсантом польского военно-морского флота, он оказался на борту эсминца «Гром», покидавшего в 1939 году отечественные воды. На «Громе» он тонул под Нарвиком, что не отбило, однако, у него охоты служить под бело-красным флагом всю войну. Он командовал торпедными катерами в проливе Ла-Манш, служил и на других военных кораблях. В 1944 году Бохеньский участвовал во вторжении союзных войск на Европейский континент, находясь на борту польского корабля «Слёнзак». Войну закончил в чине капитана. Впоследствии он водил в Индонезию торпедные катера, их уничтожил в Сингапуре ураган; был капитаном плавучего экскаватора в Иране; работал в Австралии и Новой Зеландии. В южной части Тихого океана Бохеньский выступал в качестве судовладельца, плавал также под флагом Тонга, ловил тунцов. Это лишь краткий перечень важнейших событий из жизни капитана.

— Мой первый собственный дом я построил недавно, здесь, в Порт-Виле, на Новых Гебридах, но он уже успел пройти испытание ураганом. Сейчас живу в нем только с женой Патрицией и дочерью Хеленой. Младший сын, Ян, учится в Новой Зеландии, а старший, двадцатипятилетний Маркус, пошел по следам отца — плавает помощником капитана на крупном австралийском контейнеровозе. Я вас познакомлю со всеми. По неписаному семейному закону мы собираемся все вместе каждое рождество.

В лучах заходящего солнца я смотрел на лицо худощавого, чтобы не сказать щуплого, мужчины. Тридцать трудных, полных неожиданностей лет… еще один камешек в красочной мозаике судеб поляков. Холодные фиорды Норвегии и дом на Новых Гебридах. Грохот корабельных орудий у берегов Нормандии и слащавый запах копры, перевозимой под палубой судна, курсирующего по опасным водам Тихого океана. А в настоящее время — служба на диковинном образовании, которое представляет собой кондоминиум Новых Гебридов.

— Все собираемся посетить Европу, Польшу. Может, даже в будущем году. Меня немного пугает климат, мы ведь уже давно забыли о теплых пальто.

Тропическая ночь. Над нашими головами зажглись яркие звезды. Незнакомое небо. Я едва узнал странным образом расположенное здесь созвездие Ориона. Беседа продолжалась. Все больше звезд загоралось на небе. Глубокая ночь опустилась на судно. Кругом ни огонька, только тусклые, цветные отблески отличительных огней ложились порой на слегка волнующееся море. Мы плыли словно сквозь черные чернила.

— Пора спать. Впереди у нас еще много времени для бесед. Спокойной ночи! — сказал капитан Бохеньский и направился в носовую часть судна — Однако, — добавил капитан, — вы даже не знаете, куда мы направляемся. На Эспириту-Санто, маста, на Санто!

— Спокойной ночи, капитан. Я еще побуду здесь немного.

«На Эспириту-Санто»! Меня сразу же осенило… Terra del Espiritu Santo. Кирос — последний конкистадор на Тихом океане. Мистик и мореплаватель Педро Фернандес де Кирос, штурман знаменитого Менданьи де Нейри и фанатический приверженец открытия великого Южного материка — Terra Australis Incopnita. Это он 21 декабря 1605 года покинул Кальяо, чтобы расширить мир христианства, и двинулся к неизвестному континенту на двух маленьких, общим водоизмещением менее двухсот тонн, судах — «Капитана» и «Альмиранта», которым предстояло преодолеть огромный океан. На борту этих утлых судов находилась экспедиция в составе почти трехсот человек. Кирос взял с собой большое количество припасов, так как в открытом море уже не раз познал прелести скудного пайка. Экспедиция даже располагала пррвым на Тихом океане опреснителем морской воды. Согласно старым записям, что был «медный прибор», смонтированный «на кирпичной печи, сооруженной на одной из топок».

Приблизительно через месяц суда Кироса прошли мимо одного из островов архипелага Туамоту. по-видимому Анаа, а в конце марта, то есть после почти ста дней плавания, они случайно открыли остров Тумако (архипелаг Дафф). Экспедиция высадилась на этом участке земли, что отвлекло команду от уже надвигавшегося бунта: люди были напуганы затянувшимся плаванием. Местный вождь рассказал испанцам о существовании многочисленных островов, расположенных к югу. после чего Кирос решил, что это подтверждение существования искомого материка. Поэтому он отказался от курса, который привел бы его к Соломоновым островам, и отдал новый приказ, гласивший: «Предоставьте судам плыть куда они пожелают. Бог направит их на правильный курс». Этот весьма оригинальный приказ привел экспедицию в воды нынешних Новых Гебридов. Открывшаяся глазам береговая линия острова пленила участников экспедиции. Он показался им очаровательным. По крайней мере Киросу.

Наконец-то впереди легендарный Южный материк! Кирос был по-настоящему счастлив. Флотилия вошла в большой залив, который командир экспедиции назвал заливом св. Филиппа и св. Якова. Однако, кроме живописных берегов, божественного там было очень мало. Земля, окаймляющая залив, получила название Austrialia del Espiritu Santo — Austrialia, a не Australia, так как необходимо было как-то отметить связь короля Испании с Австрией, эрцгерцогом которой он являлся.

На следующий день под звуки музыки и гром салюта команда торжественно высадилась на берег. В состоянии экстаза Кирос громогласно объявил от имени римского папы и испанского короля об аннексии нового материка «со всеми владениями, навсегда и пока существует закон». Реку, впадающую в залив, назвали Иорданом, а проектируемое поселение — Новым Иерусалимом. Отдельные участки земли засеяли кукурузой, хлопком, бахчевыми культурами и фасолью.

Начались повседневные заботы. Аборигенов заставляли доставлять продукты питания. У них отнимали детей и не возвращали под тем предлогом, что их следует обратить в христианскую веру. Появились первые жертвы, начались раздоры. Испанцы жаждали золота, Кирос — «спасения душ».

Через пять недель оба судна снялись с якоря и вышли в море. Дальнейшая судьба экспедиции неясна. Суда разошлись. Прославившийся вскоре Торрес[Торрес Луис Ваэс де (1560–1614) — испанский мореплаватель. В 1606 г. открыл пролив (названный впоследствии его именем) между островом Новая Гвинея и Австралийским материком. Его имя носит также группа островов в Тихом океане. — Примеч. пер.] провел «Альмиранту» через пролив, названный впоследствии его именем, и дошел до Манилы. На корабле Кироса, по-видимому, вспыхнул бунт, однако он сам благополучно вернулся в Перу и до конца жизни (а умер он в 1615 году) написал около пятидесяти длинных докладных записок, в которых настаивал на необходимости организации дальнейших экспедиций на открытый им «континент». В течение следующих ста шестидесяти лет Новый Иерусалим был предан забвению. И лишь после этого в водах, омывающих Эспириту-Санто, появился на своих кораблях Бугенвиль, который со всей достоверностью установил, что «материк», открытый Киросом, является на самом деле островом, на котором «негры громко кричали в лесах, куда они ретировались; мы слышали, как они били в барабаны». В 1774 году на Новых Гебридах появился великий Дж. Кук, открывший большинство тихоокеанских островов.

В ярком утреннем свете прямо перед форштевнем «Росинанта» отчетливо вырисовывались расщепленные солнечными лучами горные хребты. По курсу судна лежал остров Эспириту-Санто.

«Росинант» причалил к пристани Люганвиля — второго по величине после Порт-Вилы населенного пункта архипелага Новые Гебриды. Я говорю «второго», хотя мог бы сказать и «последнего», так как больше таких «крупных» поселений (около трех тысяч жителей) в кондоминиуме, состоящем из 72 больших или меньших островов, попросту нет. Здесь нет также других пристаней и передвижение совершается на выдолбленных из дерева каноэ. Как я вскоре убедился, немногочисленные суденышки вроде нашего «Росинанта» бросают якоря в любом месте недалеко от островов и на шлюпках добираются до берега.

Мы остановились в Санто (на Новых Гебридах никто не называет его официально «Люганвиль») на несколько дней, так как для нас нашлось место на слипе[Слип (англ.) — сооружение в виде наклонной плоскости для подъема небольших судов на берег. По нему двигается специальная тележка. — Примеч. пер.], где «Росинант» мог избавиться от «бороды», образовавшейся на его обросшем наростами корпусе. Я ничуть не удивился, узнав, что эта операция совершалась на стапеле, принадлежащем… японской рыболовной базе. Во время своих странствий я уже успел привыкнуть к тому, что вездесущие японцы оказываются везде под рукой как на африканских, так и на перуанских водах, на Панамском канале и у берегов Аляски… Впрочем, работу свою они выполнили быстро и аккуратно, что привело капитана Бохеньского в отличное расположение духа.

Во время стоянки в Санто автор этих строк получил возможность уладить некоторые дела (продлить визу, отправить письма и т. п.), а также ознакомиться с проблемами этого единственного в мире франко-британского кондоминиума. Злые языки называют это странное образование греко-латинским словом pandemonium, которое в любом словаре иностранных слов означает, и в этом нетрудно убедиться, «царство дьяволов», «столпотворение».

Не мне судить о положении вещей в этом классическом образовании архаичного колониализма, но все же стоит напомнить о том, что на Новых Гебридах существуют три независимых друг от друга административных аппарата: британский, французский и кондоминиальный — и всего… два кинотеатра в Порт-Виле[В 1980 г. Новые Гебриды получили независимость. — Примеч. пер.].

Как явствовало из контактов автора этих строк с представителями трех администраций, англичане и французы внешне весьма тесно сотрудничают друг с другом, однако в этой деятельности двух ведущих западноевропейских держав существуют подспудные течения, отнюдь не свидетельствующие о наличии идиллических отношений между ними.

Классическим примером, характеризующим существующие отношения, может служить то обстоятельство, что в течение уже почти семидесяти лет обе высокие стороны не могут договориться, как, собственно, называть административный центр Новых Гебридов. Так, англичане упорно употребляют в своей документации название «Вила», а французы — «Порт-Вила». Следует также добавить, что на островах архипелага параллельно имеют хождение две валюты (франки и австралийские доллары), функционируют две системы школьного образования, две полицейские формации и три уголовных кодекса. Каждый житель вправе выбрать себе тот кодекс, который ему больше импонирует. Это связано, естественно, с потенциальной возможностью очутиться в тюремном заключении, что не лишено значения, так как, по слухам, во французской тюрьме питание лучше, зато в британской — значительно удобнее ночлег.

О создании правовой и организационной системы, возникновении и трансформации отдельных учреждений кондоминиума и функционировании его действующих в настоящее время органов власти — обо всем этом, несомненно, можно было бы написать отдельную книгу, которая развеселила бы даже самых мрачных, угрюмых людей.

В странствиях по острову Эспириту-Санто моим незаменимым гидом был, разумеется, капитан Бохеньский, обладатель выданного в Порт-Виле капитанского диплома № 1. Благодаря своим связям и друзьям Мацей Бохеньский сумел организовать для меня охоту на диких свиней на плантации, занимающей отдельный островок и насчитывающей — шутка сказать! — семьдесят пять тысяч кокосовых пальм. Он познакомил меня с дамой, которую здесь называли «Радио Санто». Ничто, стоящее разглашения, не могло укрыться от этой женщины. Капитан убедил меня в том, что от Нового Иерусалима — поселения, некогда основанного Киросом, — с незапамятных времен не осталось никаких следов. Капитан Бохеньский провел также меня по немногим уцелевшим сооружениям бывшей американской базы, показал заброшенный аэродром времен второй мировой войны, когда на острове Эспириту-Санто квартировали солдаты США, готовившиеся вытеснить японцев с Соломоновых островов.

Наконец-то сверкающий свежей краской чистенький «Росинант» снова на воде. Прихватив на борт двух пассажиров из сельскохозяйственной службы и попрощавшись с «Радио Санто», мы взяли курс на остров Малекула, или Малликоло, как предпочитают называть его французы. Позади остались знойный остров Эспириту-Санто и внушительная вершина Табвемасана, достигающая высоты почти в две тысячи метров.

Плавание по водам Новых Гебридов — занятие отнюдь не из приятных. Мореплавателя здесь повсюду подстерегают рифы, мелководье, еле скрытые под водой валуны и тому подобные препятствия, вынуждающие моряков сохранять постоянную бдительность и осмотрительность. Ночью плавать в этой акватории отваживаются только отчаянные смельчаки, так как отсутствуют навигационные огни, бакены и буи. Плывут, полагаясь лишь на собственное чутье и опыт. Карты, которыми располагал капитан Бохеньский, были составлены на основании «новейших» измерений, произведенных британским судном «Дарт» в… 1893 году, а некоторые — еще раньше. Поэтому, бросая якорь в разных уголках архипелага, капитан тут же производил необходимые замеры, набрасывал кроки[Кроки (спец.) — план местности, сделанный наскоро по глазомерной съемке. — Примеч. пер.], чтобы потом, в старости, как он сказал, составить тщательную лоцию этих негостеприимных берегов.

Стоянки проходили по-разному. Как только судно становилось на якорь, агрономы первыми покидали его, а вслед за ними и все остальные. Агрономы осматривали больные пальмы, а я интересовался окрестностями и местными жителями. Иногда мы все вместе разбрасывали особую разновидность импортного… тимьяна, который будто бы является эффективным средством в борьбе с вредителями кокосовых деревьев.

За несколько дней до рождества мы оказались у берегов небольшого островка Пентекост. Высадка прошла весьма неудачно. Была довольно большая волна, и наше суденышко, как обычно, опасаясь коралловых рифов, бросило якорь подальше от берега. Мы пересели в шлюпку и, обдаваемые время от времени брызгами волн, двинулись в сторону плоского песчаного берега. Как назло, подвесной мотор отказал, поэтому Дэвиду и Чарли пришлось взяться за весла. Я видел, как струйки пота текли по их смуглым лицам. Было очень душно. Капитан сказал, что будет ливень. Границу прибоя мы проскочили довольно благополучно, но около берега пришлось выйти из шлюпки и брести по пояс в воде.

Наши пассажиры — агроном и врач — отправились по своим делам в деревню, а мы с капитаном остались у подножия крутого берегового обрыва.

— Вечерами в Варшаве люди собираются вместе и пьют кофе, — сказал капитан на безукоризненном польском языке. — Отведаем-ка и мы здешней кавы.

Мы стали подниматься в гору. Подъем был очень трудным. Через пятнадцать минут мы оказались у большого дома в деревне Лолтонг — месте сходок и торжеств. У входа возвышались вырезанные из черной пальмы рослые человеческие фигуры. Их рты, пупки, мужские или женские атрибуты были окрашены белой краской. Местный вождь почтительно встретил капитана. Они были старыми друзьями. Нас усадили на парадную скамью, и завязалась беседа. Меланезийцы весьма любопытны, поэтому вождь заинтересовался моей личностью.

— Он с моего острова, — представил меня, как обычно, капитан, а вождь понимающе кивнул головой.

Я с любопытством рассматривал интерьер дома сходок: несколько масок, две земляные печи для выпечки лаплапа и небольшое пространство, по которому разрешается передвигаться женщинам.

Через некоторое время несколько юнцов по просьбе капитана взялись за деревянные гонги. Специально для нас они дали небольшой импровизированный концерт. Глухие звуки гонгов неслись в сгущавшиеся сумерки, в горные джунгли. Но вот музыканты кончили, и капитан встал.

— Итак, все уже готово. Сейчас пойдем в дом вождя на каву.

И мы двинулись гуськом по невероятно скользкой тропинке, тут карманный фонарь капитана очень нам пригодился. У порога односемейного, покрытого пальмовым навесом шалаша — так, пожалуй, можно было назвать хижину вождя — сидел голый мальчик. Хозяин отдал ему какое-то распоряжение, и мальчуган тут же исчез.

Внутри хижины при свете керосиновой лампы находилась большая группа людей, видимо семья вождя. Тут было, пожалуй, три поколения. Мы увидели очень много малышей (они спали прямо на глинобитном полу), сморщенного старика, каких-то подростков и женщин разного возраста. В хижину вошел мальчик, по-моему тот, которого недавно мы встретили у порога хижины. В руках у него была охапка белесых корней.

— Это и есть кава, или корни растения Piper methysticum, обладающего слабым наркотическим действием. Напиток распространен, по существу, по всей Океании, — объяснил мне капитан.

Я с интересом наблюдал, как готовили каву по-меланезийски. Два рослых юноши слегка сполоснули корни водой, достали большую деревянную миску и с помощью шершавой коралловой палочки стали долго тереть белые корни, словно хрен на терке. Растертую таким способом массу залили водой, и после тщательного перемешивания хозяин достал горсть пальмовых волокон и стал выжимать, словно через сито, жидкость, похожую на разведенную водой глину. Наконец он дал знак одному из сыновей или внуков. Тот подставил под импровизированное сито скорлупу кокосового ореха, которая заполнилась кавой. Капитану поднесли «чашечку» кавы первому. Затем мне.

— Обычай требует выпить это одним залпом, как рюмку водки, — сказал он.

Я выпил сразу. И правильно сделал, так как второго глотка мне бы уже сделать не удалось, до того терпким был вкус этого напитка. Самое неприятное — это то, что привкус кавы еще долго оставался во рту.

Плавание с капитаном Бохеньским, продолжавшееся несколько недель, оставило у меня неизгладимое воспоминание. Многие уголки архипелага Новые Гебриды — места, которых еще не коснулось время. Живущие в первобытных условиях аборигены, их удивительные обычаи, искусство, характерные лица на деревянных гонгах, служащих для контактов… с духами предков. Все это захватывает. Лишь незначительную часть ярких впечатлений удалось зафиксировать на цветной пленке. Зато мое краткое пребывание в доме семьи Бохеньских глубоко запало мне в сердце. Польский сочельник, рождественские подарки, удивительное гостеприимство хозяев — все было столь неожиданно на краю света, вдали от родины. Да, такое быстро не забывается.

С нами не было лишь старшего сына Бохеньского, Маркуса. Морская служба не позволила ему присоединиться к нашему праздничному столу. Патриция Бохеньская, как и каждая мать, очень это переживала, утешаясь лишь тем, что сын приедет, очевидно, к Новому году.

В первый день рождества, когда мы рассматривали чудесную коллекцию раковин Патриции и собранные капитаном произведения искусства аборигенов, радио передало потрясающее известие об ужасном урагане «Трэйси», пронесшемся над Дарвином. Ураган, как сообщил диктор, почти целиком смел с лица земли этот центр Северной Австралии. Зная, что дом семьи Повежа был расположен на холмике над морем, я понял, что его уже нет. Вдруг они не успели уехать с детьми в Кэрнс?.. Первый за многие годы собственный дом, точно такой же, как этот в Порт-Виле, больше не существует. В мрачном расположении духа улетел я в тот день на Фиджи.