Краткая история Германии

В тупике

Пример Пруссии оказался заразительным, и в 1531 г. новоиспеченные протестантские князья создали Шмалькальденскую лигу, оборонительный союз с регулярной армией. Присоединиться к нему могли только лютеране. Идея немецкой Германии – без Рима – набирала силу. Но Лиге по-прежнему противостоял самый могущественный правитель в мире.

В 1543 г. Карл V одержал окончательную победу над Францией и пережил вторжение Османской империи в Европу. Теперь он не был склонен к компромиссам. В 1547 г., впервые после событий 16 г., вооруженные до зубов, хорошо обученные пехотные войска – легендарные испанские терции – переправились через Дунай и вторглись на территорию Германии под флагами Римской империи и ее Церкви, готовые к войне со Шмалькальденской лигой. Решающее сражение произошло при Мюльберге, где императорские войска форсировали Эльбу и разбили противника наголову. И вновь на берегу реки стоял победивший римский император, считая, что покорил Германию.

Но хотя немецкие вельможи недолюбливали друг друга, им совсем не хотелось лишиться привилегий. Протестанты и католики объединились и заявили Карлу, что лучше они призовут на помощь французов, чем позволят ему получить абсолютную власть. В итоге Карл пошел на уступки и в 1555 г. заключил с ними соглашение – Аугсбургский религиозный мир. По его условиям все правители, малые и великие, были вправе выбирать свое вероисповедание, руководствуясь принципом cuius regio, eius religio («чья власть, того и вера»). На первый взгляд это породило хаос, но на самом деле это был колоссальный шаг вперед.

Император Карл V в сражении при Мюльберге. Портрет кисти Тициана, 1548 г. На самом деле монарх так страдал от подагры, что на поле битвы его доставили на носилках

Германия после Аугсбургского религиозного мира, 1555 г.

Все регионы Германии, которые сохранили верность Риму, в 768 г. были частью Франкского королевства. Но оно не осталось целиком католическим, хотя даже в Вюртемберге и Пфальце, номинально кальвинистских, население в основном не изменило прежней вере. Северные и восточные земли взбунтовались против Рима. Такая картина не удивила бы Карла Великого или Марка Аврелия. Великий европейский раскол никуда не делся. Но место Европы, а значит, и Германии в мире изменилось.

Децентрализованная Германия

После Коперника – польского богослова из Королевства Пруссия, который стал астрономом, – Земля перестала быть центром Вселенной. После Колумба Европа перестала быть центром мира. Будущее было за семью морями.

События в Германии, которая находилась в стороне от новых морских торговых путей, внезапно были отодвинуты на второй план трансконтинентальной борьбой между королевой Англии Елизаветой I и Габсбургами. При этом силы протестантизма и католицизма в Германии так хорошо уравновешивали друг друга, что в течение полувека после 1555 г. ни одна сторона не нарушала перемирия.

Разгром Непобедимой армады в 1588 г. ослабил империю Габсбургов. Несмотря на сказочные богатства Перу и Мексики, в 1595 г. король Испании Филипп II был вынужден объявить о невозможности выполнить свои долговые обязательства. Напряжение росло, и католики с протестантами ощутили ветер перемен.

Кульминация наступила в 1618 г., когда ревностный католик Фердинанд II, император Священной Римской империи и король Богемии, попытался отменить сделку, которую он заключил с чешскими протестантами. Дело закончилось так называемой пражской дефенестрацией – императорских наместников выбросили из окна в Праге, после чего началась Тридцатилетняя война (1618–1648).

Апокалипсис

Тридцатилетняя война стала очередным раундом в давней борьбе за господство Рима на территории Германии. На этот раз она обрела форму конфликта католиков и протестантов, во всяком случае сначала.

В 1630 г. силы империи во главе с фельдмаршалом Иоганном фон Тилли и генералиссимусом Альбрехтом фон Валленштейном, казалось, были близки к победе. Но протестантская Швеция и католическая Франция начали опасаться тотального имперского контроля. Париж предложил финансовую помощь шведам, которые вторглись на территорию империи. Король Швеции Густав II Адольф впервые применил элементы линейной тактики, которая обеспечивала максимальную мощь пехотного огня, и в 1631 г. одержал блестящую победу в битве при Брейтенфельде. После этого он отдал армии приказ сровнять с землей Баварию. Однако на следующий год Густав Адольф был убит в битве при Лютцене, после чего Франции пришлось открыто вступить в войну.

Театр военных действий в Европе, 1618–1648 гг.

В итоге конфликт перерос в войну между испанскими Габсбургами и французскими Бурбонами. Мелкие раздробленные германские государства были в этой войне всего лишь пешками или полями сражений для более сильных централизованных держав. Целому поколению пришлось отказаться от торговли и сельского хозяйства: какой смысл трудиться, если в любую минуту может нахлынуть огромная голодная армия, которая оставляет за собой лишь чуму да трупы?

Офорт Жака Калло из серии «Большие бедствия войны», 1633 г.

Трудно описать состояние Германии в 1648 г., при заключении Вестфальского мира, избегая библейской лексики. Нечто похожее происходит сегодня в Сирии. По меньшей мере треть населения была уничтожена, а в некоторых землях дела обстояли еще хуже. Если в 1631 г. в Магдебурге, любимом городе Оттона Великого, насчитывалось более 20 000 жителей, к 1649 г. их осталось всего 450 – остальные погибли в массовой резне на улицах. До сих пор в немецкой версии детской песенки «Божья коровка, улети на небо…» упоминается Померания в огне.

После войны царил такой хаос, что никто не знал точно, сколько крохотных государств образовалось в итоге – по некоторым оценкам, их было около 1800. Кроме того, появилось более полусотни вольных городов и свыше шестидесяти церковных княжеств. Все эти изменения попросту невозможно уместить на карте.

Какое будущее ожидало народ, переживший потрясение такого масштаба? Ответ на этот вопрос – хорошо это или плохо – лежал на востоке.

Бросок на восток

После Тридцатилетней войны в Европе появился новый потенциальный гегемон. Если бы пропорции численности населения не изменились с 1660 г., во Франции проживало бы втрое больше людей, чем сегодня. Людовик XIV, «король-солнце», который правил 72 года (с 1643 по 1715 г.), сплотил эту великую нацию. Франция могла заткнуть за пояс любую из соседних стран, и карликовые государства на территории Западной и Южной Германии не шли с ней ни в какое сравнение.

Больше повезло крупным немецким династиям – австрийской ветви Габсбургов, саксонской династии Веттинов и новоиспеченной династии Гогенцоллернов, которые носили титул маркграфов Бранденбурга с 1415 г. На свое счастье, все они находились в отдалении от Франции, а их владения не имели с ней общих границ. И вновь подтвердилось, что судьбу определяет география.

Германия: династии, которым повезло

Фридрих Вильгельм I из рода Гогенцоллернов, правитель Бранденбурга-Пруссии (эти земли объединились в 1618 г.), был герцогом, который формально подчинялся польской короне. Поляки, шведы и русские, воюя между собой, рассматривали Пруссию как потенциального, но второстепенного союзника. Однако в 1657 г. Фридрих Вильгельм утер нос им всем, добившись суверенитета Пруссии, и приступил к формированию собственной армии. Когда непобедимые ранее шведы предприняли попытку вторжения, он поразил всю Европу – 18 июня 1675 г. прусская армия успешно разгромила противника в сражении при Фербеллине, недалеко от Берлина. Теперь Фридрих Вильгельм, прозванный Великим курфюрстом, обладал реальной властью: как герцог Пруссии он правил независимым государством за пределами Священной Римской империи (номинально оставаясь вассалом короля Польши), а как маркграф Бранденбургский имел статус курфюрста, который избирает императора.

Тем временем австрийские Габсбурги тоже успели прославиться ратными подвигами. Сначала они создали коалицию, которая в 1683 г. победила турок в Венской битве после двухмесячной осады города войсками Османской империи, а позднее, в 1697-м, австрийская армия под предводительством принца Евгения Савойского нанесла поражение туркам в битве при Зенте, одним махом завоевав Венгерское королевство, которое было куда больше нынешней Венгрии.

Август Сильный, курфюрст Саксонский из династии Веттинов, который гнул подковы голыми руками и, по слухам, имел более 300 незаконнорожденных детей, тоже обратил взгляд на восток. Чтобы занять польский престол, он принял католицизм, подкупил польскую знать и при поддержке российского императора Петра I провозгласил себя королем польским.

Пока курфюрсты на востоке благоденствовали, раздробленный Запад пытался объединиться. Две ветви рода Виттельсбахов, которые правили Баварией и Рейнским Пфальцем, сблизились с курфюрстами Трира, Кельна и Майнца, чтобы сформировать альянс с Францией – не только чтобы сохранить мир и законность в Германии, но и во имя христианской цивилизации. Эта новая католическая общность получила название Рейнская лига. Южная и Западная Германия объединились – без привлечения восточных земель.

Однако Франция пользовалась таким авторитетом, что вскоре Лига стала инструментом в ее руках. Снова возникла дилемма, актуальная во времена римлян и Карла Великого (американская оккупация после 1945 г. еще раз поставит ее на повестку дня): станет ли Германия частью Запада или пойдет своим путем?

Но в Рейнланде слишком сильно ощущалось влияние Франции, а Саксония, Бранденбург-Пруссия и Австрия находились далеко на востоке. Все они пользовались политической поддержкой за Эльбой или Дунаем. Разве хоть одно из этих государств могло претендовать на роль наследника Карла Великого? Но где же тогда настоящая Германия?

Этот вопрос становился все более важным, поскольку солнце Франции поднималось все выше и выше.

Век Франции

XVIII в. в Европе принадлежал Франции. Правящие дома Германии тратили баснословные деньги на дворцы, копирующие Версаль, а монархи, окруженные придворными льстецами, привыкали говорить по-французски. В XVIII в. с немецким языком происходило то же самое, что и с английским после 1066 г.: в нем становилось все больше романской лексики, которую вводили в употребление высшие сословия. Вот лишь несколько весьма показательных заимствований – Champignon, Kostüm, Parfüm, Polizei, Toilette, Omelett, Serviette (салфетка), Etikette, Charme, Salon, Eleganz, Kompliment, Promenade, Sofa, Balkon, Onkel (дядя), Tante (тетя), Armee.

Офранцуживание Германии: дворец Сан-Суси

Фридрих Великий (1712–1786), король Пруссии, писал, что немецкий – это полуварварский язык, на котором даже гений не способен создать достойное произведение. Именно поэтому он повелел, чтобы преподавание в Прусской академии искусств велось на французском. Его собственный дворец под Берлином получил французское название – Сан-Суси.

Немецкие патриоты отчаянно искали альтернативу. Писатели нового поколения восхищались Шекспиром, любили природу, презирали французский рационализм и считали, что эмоции – единственный путь к познанию. «Единственное, что имеет значение, – это чувства», – писал Иоганн Вольфганг Гёте (1749–1832).

Немецкая культура возродилась и должна была вот-вот изменить правила игры навсегда. Универсализм – мысль о том, что одни и те же культурные нормы применимы повсюду, – был развенчан как прикрытие для французского владычества. Теперь утверждалось, что у каждого народа собственный путь развития. В определенных кругах считали, что элиты Германии офранцузились и подлинный дух страны живет лишь в простом народе и его преданиях. Самыми известными среди тех, кто призывал искать корни национального характера в прошлом страны и языка, в мифах и преданиях, были братья Гримм. Сегодня эта идея получила широкое признание и многие забыли о том, что некогда она была якорем спасения немецкой культуры от французского засилья.

Эти поиски национальной идентичности отчасти объясняют, почему в центре внимания немецких патриотов оказалась Пруссия.

Юнкерское государство

Все обернулось неожиданным образом. В 1750 г. Пруссия не только имела офранцуженный двор – пожалуй, даже в большей степени, чем в других странах, – но и неприглядную репутацию агрессивного милитаристского государства.

От своего грубого и жестокого отца Фридрих II (Фридрих Великий) получил в наследство бюрократический аппарат и армию, такую огромную, что Вольтер, который одно время жил при дворе и пользовался расположением монарха, заметил: «У многих государств есть своя армия, но только у прусской армии есть свое государство». Кроме того, отец нанес Фридриху тяжелую травму: его близкий друг лейтенант фон Катте был обезглавлен у него на глазах. Все это не прошло для Фридриха бесследно: король Пруссии, который командовал самой боеспособной армией в Европе, явно обладал психопатическими чертами. Его племянник Фридрих Вильгельм II однажды назовет его «Божьим наказанием, посланным на Землю из ада».

Истоки военной мощи Пруссии кроются в сделке, которую отец Фридриха II заключил с юнкерами. Теперь они были гораздо беднее дворян в любой другой европейской стране: хотя прусский помещик передавал свой титул по наследству всем потомкам мужского пола, родовые земли, часто весьма скверного качества, мог получить лишь один из сыновей. Закон не позволял юнкерам ни продавать свои поместья на сторону, ни закладывать их, чтобы произвести улучшения. В итоге в стране появилось множество амбициозных молодых людей, готовых к военной службе и не имеющих ни гроша за душой. При этом все они носили дворянский титул, о чем свидетельствовала частица фон перед фамилией, – а этого не купишь ни за какие деньги. Несмотря на различия в достатке и статусе, они чувствовали себя особой кастой, и многие предпочли бы скорее умереть, чем утратить принадлежность к привилегированному сословию.

Эти юноши становились отличными офицерами. Готовые отдать жизнь за монарха, который даровал им особые привилегии, они шли в атаку под артиллерийским огнем и поднимали за собой солдат. Фридрих Вильгельм I соблюдал взятые на себя обязательства: упразднив крепостное право на государственных землях, он позволил сохранить его в юнкерских поместьях и во время своего правления лично следил, чтобы офицерами в армии становились только лица благородного происхождения. Это соглашение между короной и юнкерами помогло Фридриху Вильгельму превратить Пруссию в уникальное государство.

Вступив на престол в 1740 г., Фридрих II сразу воспользовался тем, что в его распоряжении была огромная армия. Он вторгся в Австрию и захватил Силезию, что положило начало 125-летней борьбе между австрийцами и пруссами за германские территории. Боевые действия в основном велись на берегах Эльбы – от Мольвица в 1741 г. до Кёниггреца в 1866-м.

Австрия, которой во время Семилетней войны (1756–1763) удалось создать коалицию с Россией и Францией, казалось, была близка к победе. Поначалу жители Германии относились к Пруссии как древние греки к Спарте: в ней видели мрачную страну свирепых воинов. Но, подобно спартанцам, которые спасли Грецию в Фермопильском сражении, Пруссия завоевала доверие народа и даже его любовь, когда разбила превосходящие силы французов в битве при Росбахе в 1757-м.

Испытывая острую потребность в обретении национальной культуры, немцы не могли устоять перед военной мощью, пусть неприглядной, которая способна противостоять гегемону Европы. Культ Фридриха Великого распространился далеко за пределы Пруссии, хотя он не слишком заботился о своем имидже и по-прежнему отдавал предпочтение всему французскому.

Миф о непобедимости прусской армии родился во время Семилетней войны. Позднее прусско-немецкие историки и генералы утверждали, что Пруссия всегда одерживала верх над любым противником благодаря железной дисциплине среди солдат и офицеров, готовых отдать жизнь за короля. На самом деле Фридрих не раз терпел поражение в битвах с русскими и австрийскими войсками. После того как его армия была разгромлена в битве при Кунерсдорфе (1759), он в отчаянии писал своему министру (разумеется, по-французски): «Все потеряно. Гибели своего отечества я не переживу. Прощайте навсегда».

Пруссия выжила лишь потому, что Англия, вовлеченная в войну с Францией, поддерживала Берлин щедрыми субсидиями, а российская императрица Елизавета Петровна (которая ненавидела Фридриха) скончалась и на престол вступил ее племянник Петр III (который обожал его). Сам Фридрих назвал эти события «чудом Бранденбургского дома», но позднее те, кто прославлял прусскую армию, старались не вспоминать об этом удивительном стечении обстоятельств, которое имело мало общего с непобедимым образом страны.

Юнкеры считали за честь умереть за Пруссию: Фридрих Великий (второй справа) оплакивает гибель юного фаворита в Кунерсдорфском сражении (1759)

Вскоре Фридрих наладил отношения с бывшими врагами, Россией и Австрией, путем совместного раздела территории польско-литовского государства – Речи Посполитой в 1772–1795 гг. На протяжении следующего столетия и в дальнейшем Пруссия и Россия продолжали бороться с независимостью Польши и только благодаря этому не перегрызли друг другу глотки.

В конце XVIII в. Западная Германия оказалась зажатой между могущественной Францией за Рейном и двумя абсолютистскими державами – Австрией и Пруссией – на востоке. Обе вышли далеко за исторические границы Германии, управляли многочисленными народами негерманского происхождения и имели протяженную сухопутную границу с Россией.

Противовес этим силам могла создать лишь Западная Германия – и для этого требовались те, кто поможет ей объединиться. Среди инициаторов объединения выделялся Карл фон Дальберг (1744–1817), архиепископ и курфюрст Майнца. Он отстаивал идею «третьей Германии», считая, что мелкие германские государства должны сплотиться и создать альтернативу Пруссии и Австрии.

«Зажатый» Запад: Германия в 1800 г.

На какое-то время Дальберг действительно стал князем-примасом всей Западной Германии, но при этом вел себя так, что в итоге дискредитировал саму идею. Цезарь изобрел Германию в 58 г. до н. э., а «третью Германию» создал тот, в ком многие видели нового Цезаря, – Наполеон Бонапарт.

Франция – последний рывок

В 1789 г. во Франции произошла революция, а за ней последовала серия войн, в ходе которых Европа пыталась уничтожить молодую Французскую республику, низложившую короля.

Пруссия первой из европейских монархий заключила мирный договор с революционной Францией, когда «непобедимая» прусская армия потерпела поражение в битве при Вальми (1792). По условиям секретных соглашений, которые были частью Базельского мирного договора (1795), Пруссия признавала Францию единственной правомочной силой на левом берегу Рейна (с 1615 г. Пруссия владела там герцогством Клевским) в обмен на соответствующие компенсации.

Заключение сепаратного мирного договора означало открытый разрыв со Священной Римской империей, возглавляемой Австрией. Пруссия рассчитывала получить протекторат в нейтральной Северной Германии. Это объясняет, почему в 1804 г. католические князья Рейнланда приветствовали Бонапарта во время его визита в Ахен, куда тот прибыл с целью посетить могилу Карла Великого. Они заявили, что он «первым из наших цезарей переправился через Рейн, чтобы прогнать варваров». Это был прозрачный намек на то, что католики Рейнланда видят во французах не завоевателей, а освободителей.

Вскоре Наполеон воплотил идею «третьей Германии» в реальность. В 1805 г. новоиспеченный император разбил русских и австрийцев под Аустерлицем, что развязало ему руки в Европе. Пруссия позволила ему пройти по своим землям и рассчитывала, что теперь, когда Наполеон разделается со Священной Римской империей, пруссы получат право распоряжаться Северной Германией. Наполеон заставил австрийского императора Франца II отречься от престола и тем самым положил конец существованию Священной Римской империи. Однако, к великому огорчению пруссаков, он провозгласил Баварию, Вюртемберг и Саксонию свободными королевствами, такими же, как сама Пруссия. Кроме того, он заставил немецкие монархии заключить Рейнский союз, и это было еще более оскорбительным для Пруссии.

Наполеон расстраивает планы Пруссии: Рейнский союз, 1806 г.

Многие в Германии приветствовали господство Франции и наполеоновские реформы, в том числе отмену привилегий аристократии и равенство перед законом – даже для евреев. Среди них был и Гёте: он с гордостью носил орден Почетного легиона, награду, полученную из рук человека, которого он во всеуслышание называл «мой император».

Но объединенная Западная Германия положила конец планам Пруссии добиться гегемонии на севере. Берлин охватила военная лихорадка. Разъяренные юнкеры-офицеры точили сабли на ступенях французского посольства. Веря в миф о прусской армии, Фридрих Вильгельм III уповал на помощь русских и надеялся, что приближение холодов удержит французов от нападения. 26 сентября 1806 г. он предъявил Наполеону ультиматум, требуя распустить Рейнский союз.

В результате Германия была навсегда избавлена от посягательств Пруссии. Наполеон нанес удар до осенних дождей, прежде чем русские успели привести в готовность свои войска. 14 октября 1806 г. прусская армия, численно превосходившая силы Наполеона (100 000 человек против 80 000), была разбита в двойном сражении при Йене и Ауэрштедте.

В отличие от Австрии, которая не раз терпела поражение в битвах с Наполеоном, но всегда оправлялась от удара, Пруссия была уничтожена. По-видимому, Вольтер был прав: без армии Пруссия – ничто. Наполеон с триумфом въехал в Берлин. Пруссия все еще надеялась на помощь Российской империи, но, после того как в июне 1807 г. русская армия проиграла битву под Фридландом, рядом с нынешним Калининградом (некогда Кенигсбергом), стало ясно, что игра окончена. Наполеон и Александр I встретились на плоту посреди Немана, где некогда пролегала граница между Литвой и Восточной Пруссией, оставив Фридриха Вильгельма ожидать своей участи на берегу, под проливным дождем.

Наполеон хотел окончательно ликвидировать прусскую корону. Но он хотел мира с Александром и даже планировал породниться с его династией, поэтому не мог открыто демонстрировать презрение к монархической власти. В итоге он согласился даровать Пруссии жизнь, но превратил ее в наместника России на территории Ост-Эльбии.

По условиям Тильзитского мира (1807) Пруссия теряла все свои владения к западу от Эльбы. Она вернулась в границы 1525 г. – мелкое государство за пределами территории, которую Октавиан Август и Карл Великий считали Западной Европой. Владения Пруссии были урезаны и к востоку от Эльбы – ей пришлось уступить часть земель своему ненавистному соседу и сопернику, Саксонии. Но хуже всего то, что она лишилась львиной доли польских территорий – теперь на их месте появилось Великое Герцогство Варшавское.

Пруссия загнана в угол: Рейнский союз и Великое Герцогство Варшавское, 1812 г.

В 1808 г. название Рейнского союза уже не вполне отражало действительное положение дел, поскольку на востоке его земли простирались за пределы Эльбы и включали все, что Октавиан Август называл Германией.

В конечном счете Пруссию – а с ней и Германию – спасла не собственная доблесть, а фатальный просчет Австрии.

Энтузиазм, с которым жители Западной Германии встретили французскую власть, вскоре начал угасать, поскольку милитаристский по сути режим Наполеона требовал все больше налогов и рекрутов, а на весьма прибыльную торговлю Рейнланда с Британией был наложен запрет. Но, будучи по-прежнему раздробленной, Германия не могла сбросить это ярмо. Пруссия безмолвно стояла в стороне: она оставалась верна Наполеону во время австро-французской войны 1809 г. и позволила ему использовать свою территорию как плацдарм в войне с Россией в 1812-м. В октябре 1812 г. она отвергла предложение Австрии создать антифранцузскую коалицию с Российской империей. Даже при отступлении Наполеона из Москвы, когда la Grande Armée[15] была практически уничтожена и русские подошли к границам Восточной Пруссии, король не решился изменить Наполеону. Когда 30 декабря 1812 г. прусский генерал Йорк в одностороннем порядке заключил с русскими соглашение о нейтралитете, король поначалу хотел отдать его под трибунал. Пруссия боялась открыто сопротивляться Наполеону, пока не убедилась, что он окончательно потерпел поражение, – и здесь весьма кстати оказалось участие России. Одним словом, сюжет не для героического эпоса.

Но теперь пришел черед потерпеть крах и великой династии Габсбургов. Подобно своим предшественникам, император Австрии Франц II старался блюсти свои интересы за пределами Германии. Внезапно он и его министр иностранных дел Клеменс Меттерних решили, что они боятся скорее России, нежели Франции. Габсбурги, которые долго воевали с французами, пока прусские Гогенцоллерны стояли в стороне, не спешили атаковать ослабевшего Наполеона, опасаясь, что победителями в итоге окажутся русские. Хотя Австрия присоединилась к антинаполеоновской коалиции, чтобы принять участие в грандиозной битве под Лейпцигом (1813), где каждая из сторон потеряла больше людей, чем британская армия в битве на Сомме в 1916 г., Габсбурги утратили свой патриотический пыл. Германия освободилась от французского владычества, но Австрия сыграла в этом не самую важную роль.

Поскольку Франция дискредитировала идею «третьей Германии», которая была игрушкой в ее руках, а Австрия жестоко просчиталась, Пруссия могла теперь, несмотря ни на что, стать естественным лидером Германии.

Пруссия получает свой кусок пирога

В 1814 г., после первого поражения Наполеона, Британия и Россия разорвали отношения еще быстрее, чем США и Россия после 1945 г. И выиграла от этого прежде всего Пруссия.

На Венском конгрессе в 1814 г. пруссаки затребовали всю Саксонию – в награду за то, что они, хоть и с опозданием, поднялись на борьбу с Наполеоном. Русские, видя в Пруссии обычное государство-сателлит, поддержали ее требования. Австрия выступила против, и к ней присоединилась Британия. Не прошло и полгода после того, как Наполеон отрекся от престола и был сослан на Эльбу, как Британия заключила союз с Францией и Австрией, чтобы единым фронтом выступить против России и Пруссии, при необходимости объявив им войну. В результате Россия пошла на попятную, и Пруссии ничего не оставалось, как последовать ее примеру и, сдерживая ярость, принять утешительный приз из рук британцев – половину Саксонии и изрядный кусок Рейнланда.

Крупнейший промах Британии: Пруссия получает Рейнланд, 1814 г.

По замыслу Лондона следовало отдать территории по обе стороны Рейна какой-либо крупной немецкой державе, чтобы та служила естественной преградой в случае очередной французской экспансии в будущем. Ни Бавария, ни Австрия, ни Пруссия не хотели брать на себя эту задачу, чтобы не оказаться на линии огня. Не нравилась пруссакам и идея освоения новых земель, по большей части католических, с совершенно чуждыми им социальными и правовыми традициями. Однако ничего другого не предлагалось, и они согласились.

При этом никого не интересовало мнение жителей Рейнланда. Но земли, которые Пруссия сочла утешительным призом, оказались самой развитой торговой и промышленной зоной в мире за пределами Британии.

В 1815 г. Пруссии повезло еще больше. Когда Наполеон вернулся из ссылки, Россия, Австрия и Пруссия объединились против него. Чтобы сохранить за собой французский престол, он должен был немедленно уничтожить одного или двух своих противников. Начать он решил с Британии и Пруссии. Честь окончательно разгромить Наполеона в битве при Ватерлоо выпала британскому герцогу Веллингтону и прусскому фельдмаршалу Блюхеру. Позднее английские и немецкие историки будут ожесточенно спорить, кто выиграл сражение на самом деле, но в то время это никого не волновало. Теперь Пруссия стала любимицей англичан. Они восторженно смеялись, когда Блюхер прибыл в Лондон, где его должны были чествовать как победителя, и, увидев сказочное изобилие вокруг, воскликнул: «Какой прекрасный город для разграбления!»

Германия после Ватерлоо: «Зимняя сказка»

После Ватерлоо страны-победительницы собрались на Венский конгресс, чтобы повернуть время вспять и восстановить старые порядки, начало уничтожению которых было положено Великой французской революцией. Для Франции это, очевидно, означало реставрацию монархии. Однако никто не горевал о Священной Римской империи, которая пала в 1806 г. Ее заменил упрощенный и модернизированный вариант, Германский союз, под бессменным председательством Австрии.

По факту это содружество было не совсем германским и не вполне союзом – если считать таковым объединение равных. В его составе было тридцать восемь стран: наряду с Пруссией и Австрией, которые управляли огромными зависимыми территориями, членами союза были крохотные Гольштейн (где правил король Дании) и Люксембург (где правил король Нидерландов).

Германский союз после Ватерлоо, 1815 г.

В течение следующих пятидесяти лет Пруссия и Австрия продолжали соперничать между собой, в то время как малые государства не могли найти общий язык и сплотиться, отказавшись от многовекового партикуляризма.

Лишь одно объединяло австрийскую и прусскую короны и роднило их с другими европейскими монархами и правителями – ненависть к немецкому национализму. В эту эпоху национализм воспринимался как прогрессивная и либеральная идеология, поскольку требовал, чтобы народ (определяемый по этническому признаку) сам управлял своей страной, а не подчинялся внешним правителям, получавшим трон по наследству. Разумеется, национализм вызывал отвращение и ужас у коронованных особ Европы.

Поначалу общие интересы такого рода подталкивали Пруссию и Австрию к сближению. 26 сентября 1815 г. они заключили Священный союз со своим могущественным соседом, Россией, чтобы защитить самодержавие в Европе. Чтобы ужесточить политику на территории мелких государств Германского союза, были введены в действие Карлсбадские указы (1819), которые провозглашали, что любое проявление либеральных или националистических взглядов – даже если речь шла об университетских преподавателях или спортивных клубах – расценивается как противозаконная подрывная деятельность.

Германию накрыл отупляющий социальный, политический и бюрократический конформизм, который прекрасно отражен в поэме Генриха Гейне (1797–1856) «Германия. Зимняя сказка». Лирический герой, поэт, покинувший Германию много лет назад, полный романтических надежд возвращается на родину – чтобы столкнуться лицом к лицу с прусскими солдатами, которые теперь управляют Рейнландом:

В этой Германии не было социальной мобильности. Высшие должности в правительстве и армии предназначались аристократам; политическая деятельность находилась под запретом. Сделать карьеру можно было лишь в университете, посвятив себя изучению языков, истории, теологии, музыки, естествознания – любого предмета, не связанного с политикой. Средний класс уделял все больше внимания духовности и образованию. Немецкие университеты, последнее прибежище для реализации социальных амбиций, стали одним из чудес света. Поскольку политические дискуссии возбранялись, университетские философы виртуозно оперировали абстрактными понятиями свободы, долга, сопричастности и т. п. Самым влиятельным из этих мыслителей был Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831), чьи труды до сих пор изучаются во всем мире.

Гегель: корень всех зол?

Если вы хотели сказать или написать что-то нелестное о положении вещей в нищей, угнетенной Германии или, упаси бог, продемонстрировать свое отношение, у вас был лишь один путь – покинуть ее. В Британии, «мастерской мира», существовал неограниченный спрос на рабочие руки, границы были открыты для всех желающих, и не было никаких запретов, связанных с въездом и регистрацией. Кроме того, здесь ни при каких обстоятельствах не выдавали иммигрантов зарубежным властям.

Лондон стал излюбленным пристанищем для немецких изгнанников – как для тех, кто искал политического убежища, так и для экономических мигрантов. Отсюда всегда вы могли отправиться в еще более свободную Америку, как и поступали многие. Это позволяло немецким либералам найти альтернативу полицейскому режиму, который процветал в Пруссии и Австрии при поддержке России.

Естественный союзник Англии

Вместо того чтобы бежать в Англию, некоторые немцы искали с ней особых отношений.

Благодаря развитию лингвистики было обнаружено, что в Европе существуют разные группы языков. Поскольку английский принадлежит к германской группе, напрашивался вывод: между англичанами и немцами существует непреходящая связь. Бо́льшую часть XIX в. они называли друг друга «двоюродными братьями». Поэтому некоторые немцы считали, что англосаксонская свобода – это германская идея, в отличие от чуждых западных нововведений, вроде тех, что пыталась навязать Франция.

Сам Гегель полагал, что всемирная история может получить новое прочтение благодаря «северному началу германских народов». Будущее, по его мнению, принадлежало колониальной империи германцев, под которой он понимал альянс протестантских государств, возглавляемый конечно же Пруссией и Англией.

Это была не просто мечта философа. Эта идея захватила одного из самых влиятельных немцев на планете. Альберт Саксен-Кобург-Готский, принц-консорт королевы Великобритании Виктории (которая, разумеется, и сама по материнской линии была немецкой крови), без устали продвигал так называемый план Кобурга. При поддержке короля Бельгии Леопольда II и других своих сторонников Альберт предлагал, чтобы Пруссия сначала провела реформы на британский лад, а затем объединила Германию, которая после этого должна стать, по словам Виктории, «самым полезным союзником» Британии.

«План Кобурга» принца Альберта

Поражение революции 1848–1849 гг

В 1848 г. казалось, что время пришло. Повсеместные неурожаи зерна и картофеля, рост цен на хлеб и торгово-промышленный кризис привели к тому, что Европу захлестнула волна революций. Волнения в Германии начались после того, как стало известно о революции во Франции, но, когда участники демонстраций собрались в Мангейме, чтобы сформулировать свои требования, они опирались на англо-американские манифесты (больше американские, чем английские).

18 марта 1848 г. на улицах Берлина в столкновениях с правительственными войсками погибло 300 демонстрантов (в память об этих событиях получила свое название Площадь 18-го марта перед Бранденбургскими воротами). Фридрих Вильгельм IV дрогнул, склонил голову перед павшими революционерами, публично признал черно-красно-золотой флаг и обещал, что «с этого момента Пруссия растворится в Германии».

Казалось, революционеры одержали победу. Теперь у Пруссии был либеральный король и выборный парламент, ландтаг. Тем временем расширенный всегерманский парламент, или рейхстаг, собрался во Франкфурте, чтобы обсудить форму объединения Германии. При этом возникли разногласия между «великогерманцами», которые хотели видеть во главе объединенной Германии Австрию, и «малогерманцами» – сторонниками объединения Германии во главе с Пруссией.

В итоге обе идеи провалились. Когда 3 апреля 1849 г. франкфуртский парламент предложил прусскому королю Фридриху Вильгельму IV занять престол объединенной Германии, ситуация изменилась и он с презрением отверг это предложение. Тузом в рукаве Австрии и Пруссии стала Россия. Они знали, что могут положиться на царскую армию, где служили крестьяне, не испорченные идеями либерализма. Революция 1848–1849 гг. потерпела поражение, а власть монархий в Германии была восстановлена в полном объеме благодаря процветающему русскому деспотизму.

Открытым оставался лишь один вопрос: кто будет править Германией с одобрения России – Австрия или Пруссия? Пруссия тотчас взялась за дело, пытаясь заставить два крупных государства, Саксонию и Ганновер, присоединиться к Эрфуртскому союзу. Но Австрия была готова к бою. Обе стороны готовились к вооруженному конфликту. Всемогущий император Николай I не позволил Пруссии нарушить статус-кво. 29 ноября 1850 г. ей пришлось подписать соглашение, известное в истории дипломатии как «Ольмюцкое унижение», – в результате Германский союз был восстановлен на условиях 1815 г., а Австрия сохранила за собой статус председателя.

На Западе бушуют страсти

В 1850 г. Германия вернулась к положению дел, которое существовало в 1815-м: противостояние Австрии и Пруссии под суровым оком России. Экономические и политические выселенцы продолжали тянуться в Лондон. Один из таких изгнанников, ищущих политического убежища, осел там, чтобы писать книги – с целью не просто понять мир, но и изменить его.

В это время баланс европейских сил претерпел существенные изменения. В 1853 г. в немецком языке появился термин Westmächte – «западные державы». Франция и Британия объединились, чтобы воспрепятствовать экспансии России на Черном море во время Крымской войны (1853–1856), которую члены коалиции рассматривали как идеологический конфликт между абсолютизмом и либерализмом. Российская армия потерпела серию поражений на собственной территории, что нанесло ощутимый удар по ее мощи и репутации. Сразу после этого англичане жестоко подавили Индийское народное восстание (1857–1859). В конце 1850-х гг., когда Великобритания шла от победы к победе, а американцы еще не увязли в Гражданской войне, казалось, что будущее принадлежит англосаксам.

Новый толчок англофилии в Германии дала помолвка Виктории, дочери королевы Виктории и Альберта Саксен-Кобург-Готского, и Фридриха, второго претендента на трон Пруссии. В 1856 г. Отто фон Бисмарк, в то время не слишком известный юрист и политик, написал одному из своих друзей следующее письмо.

Англофилия была еще сильнее в Рейнланде, который с 1815 г. находился под властью Пруссии. Немецкий национальный союз (Nationalverein), который базировался в Кельне, видел будущее в мировой гегемонии англо-американо-германского альянса, не имеющего ничего общего с прежним блоком Пруссии и России.

Рейнланд смотрел в сторону Запада. Российское влияние слабело, и Пруссия, которая более пятидесяти лет фактически была сателлитом Российской империи, уже не чувствовала себя непобедимой. Напряженные отношения между старой Пруссией к востоку от Эльбы и новыми землями Рейнланда стали очевидными.

Основной причиной конфликта служили деньги. Именно Рейнланд был главным источником благосостояния Пруссии, а решения о том, где будут тратиться налоги, принимал король в Берлине. Но, поскольку промышленный бум вызвал стремительный рост численности населения, Рейнланд, ориентированный на Запад, поставлял все больше денег в казну и все больше своих депутатов в парламент. Самая ожесточенная борьба шла за средства для прусской армии. Едва ли не единственным реальным рычагом власти, который прусский парламент сохранил за собой после крушения либерализма в 1849 г., было право утверждать или отклонять бюджет. Либеральные члены парламента из Рейнланда и Берлина заявили, что будут голосовать за увеличение финансирования армии, только если ее преобразуют в национальную гвардию, а командиры будут назначаться парламентом. Так короля и юнкеров предали анафеме.

В 1862 г. давление со стороны либералов усилилось до такой степени, что Вильгельм I всерьез задумался о том, чтобы отречься от престола в пользу своего сына. В результате королем Пруссии стал бы любимый зять английской королевы Виктории Фридрих, известный своими либеральными взглядами. Для реакционной клики, которая окружала Вильгельма, это было бы полным крахом. Они решили использовать последний шанс: назначить первым министром (премьером) юнкера из Ост-Эльбии, способного противостоять парламентариям западнического толка. И у них на примете уже был подходящий кандидат.

Железный канцлер

Отто фон Бисмарк (1815–1898) был, как и любой другой юнкер, полон решимости сохранить старую добрую монархическую Пруссию. Добиваясь поставленной цели, он не останавливался ни перед чем, но при этом хорошо понимал, что противостоять либеральному национализму бессмысленно, куда лучше направить его в нужное русло. В июне 1862 г. в Лондоне, еще не получив пост премьера, он поделился своими планами с Бенджамином Дизраэли, будущим премьер-министром Великобритании. Тот был поражен, как открыто Бисмарк излагает свою точку зрения, и записал его слова в дневнике. Позднее Дизраэли предупреждал: «Остерегайтесь этого человека, он говорит то, что думает».

Ключевые слова здесь – «под главенством Пруссии». Бисмарк планировал обеспечить национальное единство Германии, но при этом превратить ее в прусский доминион. Немцы, по его мнению, так истосковались по единству, что при умелой подаче и не заметят, что на самом деле к власти пришла монархическая Пруссия.

Спустя некоторое время ему представился случай убедить германских националистов, что их настоящий друг – Пруссия, а не Запад. В конце 1863 г. Дания попыталась окончательно взять под контроль герцогство Шлезвиг-Гольштейн – его земли уже давно находились под властью датского короля, хотя население в основном говорило на немецком языке. Германский союз усмотрел в этом нарушение своих прав и ввел туда отряд саксонцев и ганноверцев, но не добился особого успеха. В итоге ситуация зашла в тупик, и Великобритания во всеуслышание заявила, что поддержит Данию в случае возобновления военных действий.

Германия захлебнулась в патриотическом угаре. Почему англичане, которые защищали греческий и итальянский национализм, не поддержали Германию? Бисмарк воспользовался случаем уличить Великобританию во лжи и привлек к совместным действиям Австрию. Он предложил ввести в Данию прусские войска, чтобы защитить интересы Германского союза. Австрии ничего не оставалось, как последовать примеру Пруссии или уступить свое дутое лидерство в Германии. Датчане быстро потерпели поражение, так и не получив обещанной поддержки от британского флота.

Расчеты Бисмарка оправдались: богатейшая страна в мире была не готова к борьбе. После 1864 г. многие немецкие националисты перестали восхищаться Англией: теперь они видели в ней старого облезлого льва, который думает лишь о своем банковском счете.

Хотя Бисмарк умело использовал националистические устремления либералов, ему не удалось укротить их полностью. Парламентский конфликт, связанный с финансированием прусской армии и военными реформами, обострился еще сильнее. На заседании парламента в июне 1865 г. Бисмарк пришел в такую ярость, что вызвал на дуэль Рудольфа Вирхова, лидера либеральной оппозиции и основоположника клеточной теории в биологии. Говорят, что Вирхов, понимая, что у него нет шансов победить разъяренного юнкера на шпагах или пистолетах, воспользовался своим правом выбрать оружие и предложил сразиться на сосисках. Одна из них будет заражена токсинами и станет смертельной для того, кто ее съест. Эта дуэль не состоялась, но Бисмарк понимал, что жить так, как раньше, уже не получится. Настало время осуществить план, которым он поделился с Дизраэли в 1862 г.

Карикатура в сатирическом журнале Kladderadatsch высмеивает немощь Британии, 1864 г.

Пруссия наносит поражение Германии

9 июня 1866 г. Бисмарк ввел войска в Гольштейн. Он не рассчитывал на мифическую непобедимость прусской армии, а тщательно выверил расклад сил дипломатическим путем. 16 июня, на момент начала военных действий, Россия и Франция сохраняли нейтралитет, а Италия атаковала владения Австрии в Венеции. Габсбурги столкнулись с войной на два фронта.

Бо́льшая часть Германии – в том числе королевства Бавария, Ганновер, Саксония и Вюртемберг – поддержала Австрию. Но в отличие от Пруссии эти государства не планировали войну и оказались к ней совершенно не готовы. И все же они начали военные действия. 27 июня ганноверская армия разбила пруссаков в битве при Лангензальце: если бы прусские войска действовали быстро и превосходили ганноверцев числом, те потерпели бы поражение. Однако исход войны зависел от Австрии.

Роковым образом австрийские Габсбурги, подобно многочисленным поборникам Рима, не смогли собраться с духом и использовать свое положение в Германии. Вместо того чтобы уступить итальянцам Венецию и бросить все силы на войну с Пруссией, они решили воевать на два фронта, расколов армию надвое. 3 июля 1866 г. в решающей битве при Кёниггреце (ныне Градец-Кралове в Чехии) на берегах Эльбы участвовала лишь половина австрийских сил, поэтому численность сторон была примерно равной.

А вот с вооружением дела обстояли по-другому. В пехотном бою превосходство оказывалось на стороне пруссаков: их игольчатые винтовки были куда более скорострельными, чем дульнозарядные штуцеры австрийцев. Австрийцы не могли позволить себе такие современные ружья, тогда как богатство Пруссии обеспечивал Рейнланд. Пруссаки имели возможность стрелять с колена и даже лежа, а австрийским солдатам приходилось перезаряжать ружья стоя, так же как полвека назад во времена Ватерлоо. Чтобы победить в таких условиях, не надо быть стратегическим гением – соотношение потерь составляло 4:1. Прусская армия наголову разбила австрийские войска.

Южные государства Германии во главе с Баварией вели бои с пруссаками еще три недели, но, когда Австрия капитулировала, у них не осталось никаких шансов. Герцогства Шлезвиг-Гольштейн, Гессен-Кассель, Франкфурт и Нассау были аннексированы Пруссией. Династия Вельфов в Ганноверском королевстве, которое сопротивлялось упорнее прочих, лишилась престола, сам Ганновер превращен в провинцию, а его золотые запасы разграблены. Это было окончательное поражение.

Теперь вся Германия оказалась под властью Пруссии. Король жаждал начать наступление на Вену. Армия поддерживала его всей душой. Но Бисмарк не хотел завоевывать земли, где невозможна успешная пруссианизация, и призвал отказаться от продолжения войны. Пруссии нужно было «переварить» свои обширные завоевания.

Так был создан Северогерманский союз (Norddeutscher Bund), призванный стать конституционным прикрытием для фактической гегемонии Пруссии. Формально это было федеративное государство с самостоятельными субъектами и свободными выборами, однако основная власть была сосредоточена в руках прусского короля. Канцлером союза становился первый министр Пруссии. Ей принадлежало более 80 % территорий нового государства, а ее граждане составляли 80 % населения.

Северогерманский союз, 1867 г.

Саксонии пришлось войти в федерацию, но государства к югу от Майна – Бавария, Вюртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт – остались свободными. Бисмарк организовал общегерманские выборы в Таможенный парламент в Берлине. Он рассчитывал, что националистические чувства сделают свое дело и южногерманские государства поддержат объединение под предводительством Пруссии. Но его ожидало разочарование: убедительную победу на выборах одержали антипрусские кандидаты. Они отлично понимали разницу между объединением и пруссианизацией. И это было неудивительно, ведь всего два года назад они выступали как ярые противники Пруссии.

Но жребий еще не был брошен. Теперь, чтобы выполнить план 1862 г. (подчинить мелкие государства), Бисмарк нуждался в том, чтобы Франция напала на Пруссию. Это позволило бы ему выступить в роли защитника Западной Германии, а не ее завоевателя.

Последние годы правления дряхлеющего Наполеона III были катастрофическими для французской монархии. Бисмарк, который сочетал в себе разбойное юнкерское начало с умением держать нос по ветру, породил нового монстра – прессу, которая помогает развязать войну. 13 июля 1870 г. он лично сфальсифицировал саму по себе ничем не примечательную Эмсскую депешу, представив дело так, словно король Пруссии Вильгельм I оскорбил французского посла. По указанию Бисмарка измененный текст депеши был опубликован в газетах. Для пущего возмущения французской публики это сделали в день взятия Бастилии. Наполеон III решил, что у него появился шанс вернуть себе популярность, и при поддержке генералов, которые считали, что армия находится в полной боевой готовности, объявил войну Пруссии.

Весь мир, который ничего не знал о планах Бисмарка, клюнул на его удочку и увидел в происходящем немотивированную агрессию Франции. Спустя неделю Карл Маркс заявил, что речь идет о военном заговоре со стороны французов, в то время как Германия (а не только Пруссия) защищается от нападения бонапартистов. Большинство наблюдателей ожидали, что профессиональная армия Франции окажется сильнее прусских рекрутов, а значит, Германии придется вести затяжные бои на своей территории. Жители Лондона распевали: «Тверд и надежен страж, на Рейне страж!»[17] Австрия потирала руки: если Пруссия потерпит поражение, австрийцы возьмут реванш за 1866 г.

Никто не знал, что Бисмарк и генеральный штаб Пруссии под руководством Хельмута Мольтке готовились к этой войне несколько лет. Бисмарк предусмотрительно позаботился о том, чтобы Россия сохраняла нейтралитет и ему не пришлось держать войска на востоке. Развитая сеть железных дорог позволяла Мольтке быстро доставлять войска на фронт, а французской артиллерии было трудно тягаться со стальными казнозарядными пушками Круппа (они изготавливались в промышленно развитых регионах, которые Великобритания опрометчиво отдала Пруссии в 1815 г.). Пруссаки превосходили противника числом, подготовкой и качеством боевой техники.

Современники этих событий были ошеломлены происходящим. Когда многовековая гегемония Франции пошатнулась, Германию захлестнула патриотическая лихорадка. Прусская армия осадила Париж, и генералитет, охваченный эйфорией, требовал аннексии Эльзаса и Лотарингии, что поначалу встретило сопротивление Бисмарка. Эти земли принадлежали Франции на протяжении жизни нескольких поколений, и – как показывали результаты голосований в течение следующих двадцати лет – такое положение дел устраивало подавляющее большинство населения, хотя местные жители в основном говорили на различных диалектах немецкого языка. Было понятно, что отторжение от Франции двух провинций станет серьезной помехой для франко-германских отношений.

Южногерманские королевства, которые ощущали причастность к этой блестящей победе, начали переговоры о вступлении в Северогерманский союз, правда ставя условием сохранение своей автономии. Однако 10 декабря 1870 г. Северогерманский союз внезапно провозгласил себя империей, а короля Пруссии – императором. Бисмарк дал ясно понять королевствам на юго-западе, что обратной дороги нет.

Утром 18 января 1871 г. в Зеркальной галерее Версальского дворца появились Бисмарк и Вильгельм I. Оба пребывали в скверном расположении духа – всю ночь они ожесточенно спорили о том, как следует титуловать Вильгельма – «германский император» или «император Германии». Великий герцог Бадена решил эту проблему, воскликнув: «Да здравствует император Вильгельм!» С юридической точки зрения это событие было не менее значимым, чем падение Берлинской стены, но история не оперирует юридическими категориями. Создание Второго рейха стало свершившимся фактом.

Юго-запад Германии, который с 100 г. был составной частью Западной Европы, теперь оказался под властью государства, созданного всего триста пятьдесят лет назад. Центр тяжести Европы переместился к востоку. Дизраэли незамедлительно отметил, что это «политическое событие куда важнее, чем Французская революция прошлого века».

Новая парадигма

Создание новой Германской империи произошло в пьянящей атмосфере победы. На Францию была наложена огромная контрибуция, и оттуда потянулись составы, груженные золотыми слитками. Это стало стимулом для бурного роста имперской экономики.

Новоиспеченная империя представляла собой довольно странное образование. Более восьми миллионов человек, которые до 1871 г. считали себя немцами – в Австрии, Богемии и Моравии, – остались за ее пределами. Зато теперь на ее территории проживало три миллиона поляков, а также немало датчан и французов, населявших Эльзас-Лотарингию и Шлезвиг-Гольштейн. Все они не имели ни малейшего желания становиться немцами.

Национальные меньшинства в Германской империи, 1871–1914 гг.

Никогда еще Германия, даже в чьем-то разыгравшемся воображении, не выглядела подобным образом. Долгие годы зарубежные наблюдатели называли ее «Пруссией-Германией» или просто Пруссией.

Казалось, этой империей не сможет управлять никто, кроме Бисмарка. Высшим законодательным органом был рейхстаг в Берлине, при этом в каждой провинции существовал собственный представительный орган – ландтаг. Сама Пруссия разрослась так сильно, что прусский ландтаг, тоже расположенный в Берлине, управлял двумя третями империи. В стране действовала трехклассная избирательная система, при которой вес голоса отдельного гражданина зависел от суммы уплачиваемых налогов. В Ост-Эльбии, где почти отсутствовал средний класс, а основную массу населения составляли безропотные крестьяне, членов парламента фактически выбирали юнкеры, интересы которых представляла Консервативная партия.

Выборы в рейхстаг осуществлялись на основе всеобщего мужского избирательного права. Но члены парламента не могли сместить канцлера с поста – таким правом обладал только император. Пока Бисмарк пользовался доверием Вильгельма, депутаты могли лишь отклонять предложенные им законы или проекты бюджета, а это было чревато новыми выборами. Сам Бисмарк часто намекал, что на такой случай за его спиной стоит армия – закаленные дуэлями помещики-юнкеры и натренированные сельские парни с пудовыми кулаками.

Бисмарк успешно поддерживал видимость демократии, поскольку сумел сблизиться с национал-либералами, которые имели самое большое представительство в рейхстаге. Эта партия опиралась на поддержку Пруссии и мелких протестантских государств. Именно национал-либералы стали играть ключевую роль в политической истории Германии после 1871 г.

Национал-либералы откололись от прогрессистов (партии либерального толка) после войны 1866 г. и создали собственную фракцию на основе викторианской концепции. Разумеется, они верили в свободу и прогресс, однако понимали их по-своему. Они не связывали прогресс с бессистемным расширением свободы личности. По их мнению, подлинная свобода человечества, как некогда заявил Гегель, заключается в принадлежности к бесперебойно функционирующему государству вроде современной им прусско-германской империи. Безусловно, это государство пока не совершенно, но успехи в войне и предпринимательстве служат дарвинистским доказательством верности избранного пути. Поэтому, по логике национал-либералов, и следовало в полной мере поддерживать Бисмарка.

В этом альянсе между новой империей Бисмарка и идеологией «развития через конфликт» уже просматриваются в зачатке основные составляющие любой современной диктатуры:

Бог прогресса терпит неудачу

Бисмарк почти сразу объявил войну католической церкви, чтобы лишить ее социально-политического влияния. Эта кампания получила название «культуркампф», то есть «борьба за культуру». Светская власть взяла под свой надзор образование, уволив из государственных школ всех учителей религии. Были разрешены гражданские браки, а священникам запретили создавать политические организации и высказываться на соответствующие темы.

Зарубежные наблюдатели были обескуражены: странно затевать ссоры с Южной Германией и поляками, если планируешь объединить империю. Но Бисмарк не стремился к унификации. Он хотел пруссианизации, а его верные союзники, национал-либералы, жаждали прогресса. Борьба с католической церковью объединяла эти устремления.

Однако вскоре новая империя столкнулась с кризисом. Тотальный экономический бум подпитывался награбленным французским золотом. Как только его поток иссяк, начался повсеместный спад. Берлинской фондовой бирже понадобилось сорок лет, чтобы вернуться на уровень 1872 г. Эти времена вошли в историю как эпоха грюндерства. Грюндерами («основателями») называли не отцов новой империи, а учредителей сомнительных спекулятивных компаний.[18] После биржевого краха католики под предводительством Церкви выступили против программы «культуркампф». Государственные репрессии ужесточились до такой степени, что их отказались поддерживать даже прусские консерваторы. В конечном счете Бисмарк добился лишь одного – католики создали собственную партию Центра, которая более двадцати лет была крупнейшей партией рейхстага. Между тем в 1875 г. немецкие социалисты объединились под знаменем марксизма и, взяв на вооружение концепцию прогресса, которую пропагандировали их конкуренты, начали пользоваться все большей поддержкой избирателей.

Бисмарк задумался, не начать ли новую войну, чтобы укрепить свою власть. В 1875 г. он использовал прирученную прессу, чтобы намекнуть: в ближайшем будущем возможен новый удар по Франции. Статья «Предстоит ли нам война?» (Ist der Krieg in Sicht?) имела неожиданный результат: она подтолкнула Англию и Россию к сближению с Францией – против «Пруссии-Германии». Бисмарк был вынужден пойти на попятную, не преминув заметить, что «англичанка» – кронпринцесса – донесла на него королеве Виктории. Дела у Германской империи не ладились, а теперь ситуация стала еще хуже.

Смертный приговор Германии

С 1876 г. волна панславянского национализма захлестнула Юго-Восточную Европу, которая находилась под властью Османской империи. В 1877 г. Россия провела успешную военную кампанию против турок и теперь слыла защитником славян во всем мире. Это было чревато роковыми последствиями для Австро-Венгерской империи Габсбургов. После поражения, нанесенного Пруссией в 1866 г., она была близка к краху. Было ясно, что, если поляки, словенцы, сербы, хорваты и чехи начнут борьбу за независимость при поддержке России, судьба Австро-Венгрии предрешена. Немецкое меньшинство – представители правящей верхушки – было не прочь сбежать в Германскую империю, население которой, безусловно, потребовало бы принять их.

Для Бисмарка это стало бы катастрофой. Он не хотел объединенной Германии, ему нужна была прусская Германия. Если империя примет восемь миллионов немцев-католиков, в том числе главу государства из династии Габсбургов, а Вена объединится с Мюнхеном и Штутгартом в противовес Берлину, Пруссия погибнет.

Чтобы продолжать править Германией, Пруссии нужно было любой ценой удержать на плаву Австро-Венгерскую империю. 17 июня 1878 г. Бисмарк признался Дизраэли, что Австрия «связала его по рукам и ногам».

В результате Бисмарк радикально изменил курс, поразив весь мир: он прекратил «культуркампф», порвал с либералами, отказался от свободной торговли и в октябре 1879 г. заключил антироссийский договор со своим злейшим врагом – Австрией.

Австро-германский договор 1879 г., или Двойственный союз, был чудовищной сделкой для Германии. Дипломатический расклад сил был таков, что русские не имели оснований нападать на Германию, в то время как трения между Россией и Австро-Венгрией на Балканах представлялись вполне реальными. И если бы теперь Габсбурги втянули Россию в конфликт, расплачиваться за их авантюры за Дунаем пришлось бы объединенной Германии.

Как в 1815 г., так и в 1850-м Вена хотела убить двух зайцев: сохранить гегемонию в огромной, лишь отчасти немецкой, империи и при этом определять всегерманскую политику. В 1879 г. она получила желаемое. Страна, которая потерпела постыдное поражение от Пруссии в 1866 г., сумела чудесным образом отплатить обидчику. На такое не согласился бы ни один немецкий политик, находящийся в здравом уме.

Бисмарк не сошел с ума. Но он и не был немцем. Он был пруссаком. И, чтобы сохранить в Германии власть Пруссии, он заключил военный союз с Австрией, прекрасно отдавая себе отчет в том, что «какая-нибудь глупость на Балканах» – по его собственным словам – может обречь Германию на войну с Россией.

Теперь королевства и герцогства Западной Германии рисковали в любой момент стать участниками балканского конфликта между восточными немцами и славянами.

Тьма сгущается

В 1879 г. Бисмарк так резко сменил курс, что историки говорят о «втором создании Империи». Это поставило в тяжелое положение людей, определявших себя как немцев-протестантов. В основном они проживали на севере и востоке, но отдельные группы встречались повсюду – в землях, где власти поддерживали Лютера, и в городах, которые были построены позднее как административные бастионы Пруссии. Антикатолическая программа «культуркампф», финансируемая государством, превратила их в радикалов, но в 1879 г. они почувствовали, что Бисмарк бросил их ради сделок с католиками и консерваторами. Этих озлобленных поборников прогресса объединяла новая религия – «быть протестантом в Германии». Замешанная на «немецкости» (Deutschtum), она открыто отторгала чужаков. Антикатолицизм стал для этих людей второй натурой, но роковой особенностью их движения можно назвать совершенно новую разновидность антисемитизма.

Великим его провозвестником был историк Генрих фон Трейчке, гуру национал-либералов. Он пользовался огромным авторитетом, а его «громовой голос», как писал один американец, часто звучал в стенах Рейхстага. Статья Трейчке «Наши перспективы» (Unsere Aussichten), опубликованная в 1879 г. и более известная в сокращенной версии 1880 г. «О нашем еврействе» (Ein Wort über unser Judentum), легла в основу современного политического антисемитизма. На смену обычной ненависти к евреям пришла полноценная идеология, непохожая на все остальные формы расизма.

Трейчке называл евреев «нашей бедой». Он считал, что глубинная непостижимая связь объединяет их с англичанами (которые тоже долго были объектом его гнева). Евреям, как и англичанам, свойственны вырождение и трусость, у них менталитет лавочников, а не героев, и все же – вопреки истинному прогрессу – они умудряются править миром. Современность, для которой характерны глобализация, жестокосердие, бескультурье и меркантильность, – это воплощение англо-еврейского плана. Более здоровые и простые народы, к примеру немцы, становятся игрушкой в их руках. Все антисемиты со времен Трейчке исповедуют эту теорию заговора: кайзер Вильгельм II говорил про Judaengland так же, как сегодняшние антисемиты рассуждают про Jew York.[19]

Обращаясь к читателю, Трейчке делал упор на чисто прусскую тему. «Каждый год из неистощимого чрева Польши, – писал он, – через нашу восточную границу просачиваются тысячи амбициозных молодых евреев, продавцов готовой одежды, чьи дети и внуки овладевают биржами и прессой Германии». Далее он ловко увязывал эту еврейско-англосаксонскую псевдореальность с исконным колониальным страхом и неприязнью Пруссии к Польше. Английские толстосумы и нищие польские иммигранты, число которых росло как на дрожжах, слились у Трейчке в единый образ человека без родины.

С тех пор для радикальных протестантов евреи и католическая церковь представляли собой единую мрачную силу, чуждую для «прусско-немецкости». Брошен клич: «Без Иудеи, без Рима мы построим собор Германии» (Ohne Juda, ohne Rom bauen wir Germanias Dom).[20]

Однако в этом соборе не было места для старой юнкерской аристократии. Отто Бёкель, неистовый молодой библиотекарь из Гессена, в 1887 г. получил депутатский мандат, одержав победу над юнкерской Консервативной партией под лозунгом: «Евреи, юнкеры и священники – одна шайка» (Juden, Junker und Pfaffen gehören in einen Topf). Его сторонники составили скандально известный справочник Semi-Gotha, где были собраны сведения обо всех знатных фамилиях еврейского происхождения.

Новый антисемитизм превратился в радикальное общественное движение. Его представители утверждали, что истинная «немецкость» требует чистоты расы, а не фамильных титулов. Лидеры Антисемитской народной партии, Германской социально-антисемитской партии, Пангерманского союза, Германской партии реформ и тому подобных организаций часто придумывали себе титулы, и уже в 1908 г. один фальшивый аристократ, Ланц «фон» Либенфельс, вывесил у себя в замке флаг со свастикой. Национал-протестантизм, как часто называют этот феномен историки, временами скатывался к чистейшему язычеству.

В 1893 г. кандидаты, которые сделали антисемитизм своей главной политической платформой (половина из них открыто называла себя антисемитами в избирательных бюллетенях), получили шестнадцать мест в рейхстаге – все они представляли аграрные округа протестантской Пруссии, Саксонии и Гессена. То, что за этим последовало, – урок для любой страны, где есть крикливое радикальное меньшинство.

Сами по себе эти шестнадцать мест ничего не значили. Но Консервативная партия, которая представляла прусское юнкерство, впадала в панику от любого посягательства на ее электорат. В 1892 г. на Тиволийском конгрессе[22] антисемитизм впервые стал частью политической платформы консерваторов: новая программа требовала воспрепятствовать «зачастую навязчивому и агрессивному влиянию евреев на жизнь страны». Теперь откровенный антисемитизм был в почете и в высших кругах.

Бисмарк спускает с цепи англофобию

На фоне этих событий Бисмарк питал надежду, что британское еврейство спасет Прусскую империю от войны с Россией.

Он считал, что в лице Бенджамина Дизраэли у Великобритании наконец-то снова появился настоящий лидер, способный дать отпор России. Это открывало перед Бисмарком радужные перспективы – глобальный германо-британский альянс. И консерваторы Великобритании это понимали.

Это брачное предложение было продиктовано геополитической логикой. Россия угрожала Великобритании в Индии, Австрии – на Балканах, Пруссии – на Балтике. Трехсторонняя коалиция могла успешно противостоять ей в любой точке земного шара.

Однако на британских выборах 1880 г. неожиданно для всех (в том числе и для королевы Виктории) победил лидер либералов Уильям Гладстон, а Дизраэли оказался не у дел. Гладстон терпеть не мог Бисмарка, и тот отвечал ему взаимностью.

Планы Бисмарка рухнули в одночасье. Как только стали известны результаты выборов, он в тот же день отправил своего посланника в Санкт-Петербург – в отчаянной попытке минимизировать ущерб. Он резко сменил курс, переключившись на политику антибританского колониализма. Это позволяло ему заручиться поддержкой по крайней мере части национал-либералов, давно мечтавших о колониях. До сих пор Бисмарк не соглашался идти у них на поводу, опасаясь возможных проблем, которые могли помешать ему плести интриги в Европе.

Но теперь он сказал «да». Любые осложнения в отношениях с англичанами – особенно в отдаленных колониях – сейчас были ему на руку. В период выборов в Германии подобные трения осложнили бы жизнь тем, кто исповедовал мало-мальски пробританские взгляды, в частности кронпринцу и объединенной либеральной оппозиции. Бисмарк лично разъяснил эту тактику русскому царю, который был потрясен его политическими комбинациями. Теперь оставалось позаботиться о том, чтобы первые колонии Германии в Африке и южной части Тихого океана оказались в тех регионах, которые британцы считали своими.

В 1884 г., прямо перед выборами в рейхстаг, Бисмарк был изображен на одной из карикатур не как прусский солдат, а как моряк империи, который намерен вмешаться в дела заплывшего жиром Джона Булля (собирательный образ типичного англичанина).

Можно взглянуть на ситуацию и под другим углом. Бисмарк надеялся, что Франция и Россия откажутся от реваншистских планов в отношении Эльзаса-Лотарингии и Балкан, чтобы присоединиться к новому геополитическому броску – в ущерб Англии. Исход, на который рассчитывал Бисмарк: Германия объединяется с Францией и Россией, чтобы отравить жизнь британскому льву (Гладстону).

На выборах 1884 г. Бисмарк одержал убедительную победу. Но ничто уже не могло помешать сближению Франции и России: в 1885 г. Франция вновь вернулась к идее поквитаться с Германией, а Россия обратила свой взор на Балканы, угрожая Австрии. Между тем антианглийская кампания вышла Бисмарку боком. В 1889 г. британский флот и военно-морские силы США вместе выступили против немецкой экспансии в Тихом океане, что вылилось в вооруженный конфликт на островах Самоанского архипелага. Именно тогда начали складываться особые отношения между Америкой и Великобританией.

Интересы царской России на Балканах были никак не связаны с планами республиканской Франции отомстить Германии за 1870 г. Но, после того как Бисмарк в 1879 г. заключил союз с Австро-Венгрией, у Франции и России появились общие интересы.

К 1 января 1887 г. расклад сил, который позднее приведет к Первой мировой войне, был уже очевиден. Вальдерзее, сменивший Мольтке на посту начальника генерального штаба, писал в своем дневнике, что конфликт с Францией неизбежен и может перерасти в мировую войну. Он начал планировать войну на два фронта – с Францией и Россией.

В то же время Бисмарк старался во что бы то ни стало избежать такого развития событий. Он понимал, что победы Пруссии – над Данией в 1864 г., над Австрией в 1866-м и над Францией в 1870-м – во многом обусловлены его дипломатическими усилиями. Стремясь обеспечить господство Пруссии в Германии, он не мог расторгнуть договор 1879 г. с Австрией и в 1887 г. тайно заключил так называемый Договор перестраховки с Россией. По его условиям Германия обязалась сохранять нейтралитет, если Австрия нападет на Россию. Он отлично знал, что этого не случится: договор был просто попыткой внести неразбериху на случай войны, чтобы, как писал сын Бисмарка, статс-секретарь по иностранным делам, «шесть-семь недель удерживать Россию от попыток вцепиться нам в горло», пока не будет разбита Франция.

Но прусский генералитет уверовал в собственную же пропаганду. Они считали, что военный гений Пруссии и воля к победе позволят выиграть любую войну. Молодые прусские дипломаты, купившись на этот миф, все как один выступали за конфронтацию с Россией. Пассаж, приведенный ниже, принадлежит не безумцу, что похваляется своей мощью, а будущему рейхсканцлеру Германской империи, который из посольства в Санкт-Петербурге пишет второму лицу Министерства иностранных дел в Берлине по поводу предстоящей войны:

Лишь родственные чувства престарелого Вильгельма I к русскому царю удерживали Европу от большой войны. В начале 1888 г., после кончины Вильгельма, кайзером стал Фридрих III, надежда либералов, который взошел на престол уже смертельно больным. К концу «года трех императоров» он тоже скончался, а ему на смену пришел воинственный Вильгельм II.

Бисмарк был всемогущ, пока пользовался доверием кайзера – тот был единственным человеком, который мог выставить его за дверь. В борьбе за власть он манипулировал всеми партиями в рейхстаге, не присягая на верность ни одной из них. Поэтому он не мог рассчитывать на поддержку в случае потери императорского расположения. Его главным козырем в отношениях с монархом всегда были угрозы, что он уйдет в отставку. В 1890 г. молодой и горячий Вильгельм II, желая проявить себя подлинным самодержцем, уличил его в блефе и освободил от обязанностей рейхсканцлера. Теперь в Германии не было человека, который дерзнул бы усомниться в планах прусского генералитета.

Германия после Бисмарка: процветающая, но надломленная

Бисмарк ушел, но оставил после себя Германию, готовую к индустриальному буму.

Таможенные барьеры, которые он установил после 1880 г., защищали промышленность от иностранной конкуренции. К примеру, железные дороги, которые финансировались из государственного бюджета (в 1913 г. прусские железные дороги были крупнейшим работодателем в мире), приносили прибыль исключительно немецким компаниям. Государство поддерживало частное производство, что давало предпринимателям уверенность в завтрашнем дне и позволяло ориентироваться на долгосрочную перспективу. Это, как отмечали зарубежные наблюдатели, резко отличало немецкий подход от англо-американской бизнес-модели.

Одним из факторов, который привлекал инвесторов, были хорошо обученные, но бедные рабочие. Уровень грамотности в Германии был гораздо выше, чем во Франции и Великобритании, при этом рабочий класс привык к военной дисциплине и низкой зарплате. Цитата, приведенная ниже, напоминает сегодняшние рассказы об успехах Китая:

Стране с подобной экономикой – маленькая зарплата, низкий уровень внутреннего потребления, государственная дисциплина, государственное финансирование, протекционистские тарифы – нужен богатый партнер без заградительных пошлин, который будет покупать товары, производимые на экспорт. В 1890-х гг. таким потребительским рынком была Великобритания. Однако односторонние торговые отношения чреваты трениями вроде тех, что существуют сегодня между США и Китаем. Уже тогда англичане воспринимали маркировку «Сделано в Германии» как сигнал об экономической угрозе, и именно в эту эпоху на фоне становления всеобщего избирательного права настроения народных масс начали определять отношения между странами.

Другая проблема экспортной экономики с низким уровнем доходов населения заключается в том, что рабочий класс, утратив надежду получить свою долю общественного блага, может стать более радикальным. В 1890-х гг. Германия превратилась в цитадель социализма. Эрфуртская программа Социал-демократической партии, принятая в 1891 г., ставила задачу объединить рабочих для марксистской борьбы, «неизбежной по законам природы». Она начала быстро набирать популярность у электората. Революционеры всего мира видели в Германии страну, откуда вскоре начнется победное шествие коммунизма.

Чтобы рабочие были довольны жизнью, правительству надо позаботиться лишь об одном – основные продукты питания должны быть дешевыми. Для индустриально развитой Германии решение напрашивалось само собой: импортировать недорогое зерно из Америки или черноземных регионов России. А поскольку немецкие промышленники были людьми здравомыслящими, они желали этого всей душой. Но они не могли получить желаемое, потому что, несмотря на все свое богатство, не имели реальной власти. Власть была в руках прусского юнкерства в Ост-Эльбии – именно юнкерам были гарантированы места в парламенте, высокие посты в армии и на государственной службе.

Используя свое политическое влияние, юнкеры категорически отказались от импорта дешевых продуктов, поскольку опасались, что это нанесет ущерб им самим. Так Германская империя раскололась на две части.

Страна, расколотая надвое

В конце XIX в. было непонятно, какая культура завоюет мир в XX в. – немецкая или английская. Германия лидировала в области передовых технологий: даже британский флот использовал для защиты своих боевых кораблей патентованную броню Круппа. От Рейна до Днепра и от Балтики до Черного моря немецкий стал языком торговли, науки и образования. Однако преемники Бисмарка умудрились испортить дело.

С 1897 г. немецкие дипломаты вели себя настолько нерационально, что историки, изучающие оригинальные документы, разводят руками и ищут объяснения в психологии.

Впрочем, если не верить прусскому мифу об объединении Германии в 1871 г., ситуация становится вполне понятной. На самом деле ни о каком единстве не было и речи. Финансовая система Германской империи представляла собой гигантский механизм, который перекачивал богатства либеральной католической Юго-Западной Германии в Ост-Эльбию, в руки прусского юнкерства, помещичьей элиты, не изменившейся с 1815 г. Сельскохозяйственные угодья юнкеров и их служба в армии финансировались за счет налогов западных промышленников и непомерно дорогого хлеба, который покупали западные рабочие. За это юнкеры платили им лютой ненавистью.

В итоге с 1898 г. две Германии с совершенно разной историей, общественным устройством, экономикой и вероисповеданием имели различные приоритеты во внешней политике.

Прусский миф: одна империя, один народ, один Бог

В то время престол занимал кайзер Вильгельм II, наполовину англичанин. Его настроения были ярким отражением раскола страны. Как король Пруссии он любил армию и боялся славян, в ужасе ожидая предстоящей «расовой борьбы»[23] в Восточной Европе. Однако как германский император он всячески содействовал развитию флота, лично контролируя строительство кораблей, и все понимали, что цель этой стратегии – дать отпор Англии.

Начиная с 1897 г. адмирал Тирпиц при поддержке кайзера развернул кампанию за усиление флота. Пропагандисты, вооруженные новейшими медиатехнологиями (среди прочего они демонстрировали первые киноленты), ездили по стране, убеждая людей, что Германии нужен мощный флот. Глубинная причина была проста: имперский флот фактически был противовесом прусской армии.

Это объясняет, почему план усиления флота чудесным образом объединил самых разных людей. Поддерживая флот, либералы, католики, национал-либералы, пангерманисты и даже социалисты демонстрировали свой патриотизм и одновременно голосовали против власти юнкерства. Кроме того, это вело к перераспределению налогов: часть из них теперь должна была тратиться не на прусскую армию, а на сталелитейные заводы, лаборатории и верфи Западной Германии.

Таким образом, движение за создание флота стало чем-то вроде агитационного автобуса для всего радикального, современного и антиюнкерского – как для левого, так и для правого крыла.

Может показаться, что перед нами профессор-марксист, который отправляет юнкеров в мусорную корзину истории, однако на самом деле капитан, а позднее адмирал фон Хееринген возглавлял отдел пропаганды военно-морского флота Германии.

26 марта 1898 г. рейхстаг принял закон о строительстве флота, и тем самым Прусско-Германская империя подписала себе смертный приговор, одновременно готовясь к двум разным войнам. Во флоте поднимали тосты за «день, когда мы выступили против Англии» (как пелось в песне, написанной в 1911 г.), в армии думали лишь о быстрой победе над Францией, после которой можно было бы начинать наступление на Россию. В апреле 1904 г. Великобритания и Франция предали забвению свои разногласия и заключили Entente Cordiale,[24] урегулировав территориальные споры в Африке и Юго-Восточной Азии. Вскоре британские и французские генералы сели за стол переговоров. Несмотря на это, План Шлиффена, стратегический план генерального штаба Пруссии, где был подробно определен порядок быстрого завоевания Франции, а после ее капитуляции – войны с Россией, не изменился ни на день.

Даже теперь казалось невозможным, что Россия и Великобритания, которые находились в натянутых отношениях со времен Крымской войны, могут стать военными союзниками. Рассудочная германская дипломатия намеревалась и дальше стравливать их между собой. Но, когда Пруссия начала строить планы захвата России, а Германия нацелилась на Англию, альянс между Лондоном и Москвой стал реальностью. В 1908 г. они заключили договор, разделив сферы влияния.

Алогичные действия дипломатов, которые привели к Первой мировой войне, были следствием не объединения Германии, а ее раскола под властью Пруссии.

Мировая держава или полный крах

В 1908 г., в десятую годовщину смерти Бисмарка, прусский монархическо-юнкерский режим не только столкнулся с практически непобедимой коалицией Великобритании, Франции и России, но и оказался во внутренней изоляции.

Социал-демократы, левое крыло, добиваясь блестящих успехов на выборах, ожидали наступления эры социализма, о которой, как считали все, включая Ленина, должна возвестить Германия.

Даже умеренные либералы старого толка больше не желали финансировать юнкеров, которые разгуливали в военной форме, выставляя напоказ оружие, готовые вызвать на дуэль любого почтенного гражданина за слишком пристальный взгляд или попросту зарубить всякого, кто случайно столкнулся с ними на улице и при этом недостоин дуэли. Все это сходило им с рук, поскольку судить юнкера могли лишь офицеры прусской армии, равные ему по званию. Видный либерал, юрист и политик Гуго Прейсс писал, что, если Германия намерена избрать западный путь развития, ей нужно первым делом решить проблему юнкерства.

Роза Люксембург, лидер немецких социал-демократов, 1910 г. Будучи радикально настроенной, она дерзко подняла в общественном месте вуаль, которую прикрепляла к шляпке как любая респектабельная дама

Антиюнкерские настроения демонстрировало и правое крыло. Национал-либералы, партия протестантов среднего класса, которые некогда поддерживали Бисмарка, выступали за эффективное современное государство, не имеющее ничего общего с западными моделями. Им был нужен немонархический лидер, который бы понимал, чего хочет народ. А он, по мнению гуру национал-либералов Макса Вебера, желал плебисцитарной демократии. По всей Германии начали возводить монументы суровому «железному канцлеру». Самый грандиозный из них, который до сих пор хмуро взирает на Гамбург, кажется предвестником новой, более мрачной эпохи.

1906 г.: 33-метровый памятник Бисмарку возвышается над Гамбургом

В 1908 г. радикальный журналист Максимилиан Гарден опубликовал сенсационную историю о том, что несколько приближенных к Вильгельму II юнкеров питали чувства к своему монарху и называли предмет своего обожания «милой крошкой» (das Liebchen). Гарден предал их отношения гласности, поскольку считал, что горстка недостойных прусских аристократов не способна защищать интересы Германии и противостоять коварным современным политикам вроде Эдуарда VII, короля Англии.

Феодальный режим кайзера не способен конкурировать с политическим устройством Англии, где правит Эдуард VII. «Что у тебя в кармане, дядюшка?» – спрашивает Вильгельм II. «Европа, голубчик мой», – отвечает Эдуард

Позиция Вильгельма пошатнулась. Нападки со стороны последователей Бисмарка, публичные обвинения в гомосексуальности, страх перед красной революцией окончательно превратили его в адепта прусской военной гегемонии.

Это был переломный момент. Немецкая литература этой эпохи пронизана тоской по свободе и ощущением надвигающейся катастрофы.

Сейсмограф искусства, 1908–1914 гг

Группы «Мост» в Дрездене и «Синий всадник» в Мюнхене объединяли художников, которые противостояли прусскому академическому истеблишменту в Берлине. Среди них были и те, кто покинули консервативный Союз берлинских художников (отсюда название «сецессионисты»). Кайзер называл их работы «искусством сточной канавы» (Gossenkunst). Сценаристы раздвигали границы цензуры. Композиторы, такие как Густав Малер и Рихард Штраус, писали масштабные произведения с внушительными названиями – «Воскресение» или «Смерть и просветление», пытаясь преодолеть влияние мрачных опер Вагнера. Почти все великие писатели той эпохи – Томас и Генрих Манны, Роберт Музиль, Франц Кафка, Райнер Мария Рильке, Стефан Георге – увлекались сочинениями Фридриха Ницше, который предрекал переоценку всех ценностей (Umwertung aller Werte) и появление сверхчеловека (Übermensch). Зачастую литературный герой цепенеет перед картиной всеобщей гибели, как в новелле Томаса Манна «Смерть в Венеции» (1912).

Все это чувствовали и прусские юнкеры. Сохранить свое господство они могли только с помощью войны. Их настроения хорошо передает фраза «мировая держава или полный крах» (Weltmacht oder Untergang) – цитата из изданного в 1912 г. бестселлера «Германия и грядущая война» (Deutschland und der nächste Krieg) прусского генерала от кавалерии Фридриха фон Бернгарди. На военном совете 8 декабря 1912 г. генерал фон Мольтке призывал начать войну как можно скорее, хотя понимал, что сначала ему придется убедить немецкий народ в необходимости прямого столкновения с Россией.

Всем, кто полагает, что немцы агрессивны от природы, следует помнить, что накануне событий 1914 г. «Пруссия-Германия» была единственной континентальной державой, где правящая верхушка всерьез опасалась, что народ не поддержит развязанную ею войну.

В последний раз мантру «чем скорее, тем лучше» Мольтке повторил 1 июня 1914 г. 28 июня поступили новости из Сараево: сербский националист застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника престола Австро-Венгерской империи Габсбургов. 5 июля 1914 г. кайзер Вильгельм II дал генеральному штабу Австро-Венгрии карт-бланш, которого там ожидали с 1879 г.: он обещал, что прусская армия поддержит любые действия, которые позволят решить славянскую проблему.

Австрийцы рассчитывали, что русские пойдут на попятную. Но этого не случилось. Остальные страны последовали примеру России. В последнюю минуту кайзер попытался остановить ход событий, но Мольтке истерически воскликнул, что сбой железнодорожного расписания, составленного прусскими генералами для переброски войск, грозит роковыми последствиями. Как и предсказывал Бисмарк, из-за «какой-то глупости» между немцами и славянами на Балканах вспыхнула Первая мировая война.

Крушение империй

В этой войне должна была победить Германия. Ее промышленность, прежде всего в передовых отраслях, была гораздо более развитой, чем в странах Антанты. Пока Великобритания в 1916 г. не применила танки, силы кайзера использовали самые современные технологии ведения войны: ядовитый газ, огнеметы, сверхтяжелую артиллерию, тяжелые дирижабли-бомбардировщики дальнего радиуса действия (цеппелины), подводные лодки и пулеметы для поражения авиации. В 1914–1915 гг., пока союзники пытались сократить технологический разрыв, их войска терпели одну неудачу за другой и несли огромные потери, в том числе из-за бездарного командования.

Территория Ober Ost в 1916 г.

Осенью 1915 г. «Пруссия-Германия» и Австро-Венгрия предвкушали близкую победу. На территориях, отвоеванных у России, Верховное командование создало нечто вроде отдельного государства с собственной валютой и пресс-службой. Вся власть в регионе, получившем название Ober Ost, принадлежала военному руководству.

Цели прусской политики на востоке остались неизменными с тех пор, как Бюлов написал письмо Гольштейну (см. с. 146): присоединить к Пруссии полосу некогда польской, а теперь русской земли, создать новую Польшу и депортировать туда всех прусских поляков. Затем установить власть Германии – а точнее Пруссии – на пространстве от Балтики до Черного моря. Одна из записок ближайшего советника рейхсканцлера показывает, как остро элита времен Первой мировой войны ощущала свою глубинную связь с Пруссией.

В конце 1916 г. Россия, обессиленная масштабным наступлением против Австро-Венгрии, была готова заключить мир. Между тем британская армия, на которую немцы когда-то смотрели свысока, нанесла мощный удар по войскам Германии в битве на Сомме и теперь стала врагом номер один. Приняв предложение России, Германия получила бы передышку. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег и сам кайзер считали это вполне разумным и хотели воспользоваться такой возможностью. Однако все было не так просто – по плану Ober Ost планировалось подчинить Польшу Германии, а этого не стерпел бы ни один русский.

Теперь Германией фактически правили два человека – генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и генерал Эрих Людендорф, которые стали национальными героями после того, как в 1914 г. отразили наступление России в Восточной Пруссии. Американский журналист Генри Луис Менкен писал, что они оба пользуются бешеной популярностью как в армии, так и среди гражданского населения: «Гинденбург остается национальным героем и идеалом красоты, в глазах народа он почти мессия… В стране продано в десять раз больше его портретов, чем Вильгельма… Портрет Людендорфа висит в любой армейской столовой – он бог каждого юного лейтенанта». И тот и другой были родом из Позена/Познани, одного из самых польских регионов Пруссии. Решение польского вопроса было для них основным смыслом войны. И они, не чинясь, приступили к реализации своих планов – прервали контакты с Россией и 5 ноября 1916 г. создали марионеточное Королевство Польское, зависимое от Германии. Россия была возмущена таким шагом. 14 декабря 1916 г. она заявила, что независимость Польши, провозглашенная Германией, иллюзорна, и пообещала продолжить войну. Верховное командование Пруссии не пожелало отказаться от давно вынашиваемых планов по переделу Восточной Европы и в результате упустило реальный шанс на победу.

Подлинные правители Германии с августа 1916 г.: Пауль фон Гинденбург (слева) и Эрих Людендорф

Спустя год нечто подобное произошло снова. Совершив ряд стратегических ошибок, Германия получила еще одного противника. Немецкие подводные лодки постоянно нападали на суда торгового флота в Атлантике, и это не понравилось Америке. Дело довершил грубый просчет статс-секретаря иностранных дел Артура Циммермана, который предложил Мексике заключить антиамериканский альянс. Британская разведка перехватила его депешу и передала США. Так Соединенные Штаты были втянуты в войну, от которой предпочли бы уклониться многие американские политики и большинство мирного населения.

Брестский мирный договор, 3 марта 1918 г.: передел Востока Пруссией

Впрочем, на востоке дела Германии шли неплохо. Людендорф позволил Ленину проехать через немецкую территорию в закрытом вагоне: для пруссаков революция в России была бы как нельзя кстати. Его расчеты оказались верны. В октябре 1917 г. большевики под руководством Ленина захватили власть, и новый лидер России попросил о перемирии, чтобы взять ситуацию под контроль. Имея серьезного противника на западе и ослабевшего неприятеля на востоке, вменяемое правительство немедленно заключило бы мирный договор с Россией, ведь это могло позволить перебросить более пятидесяти дивизий на Западный фронт.

Однако Людендорфу было мало нанести поражение России. 13 февраля 1918 г. он анонсировал новый грандиозный план: уничтожить большевистский режим и вернуть на престол династию Романовых, сделав Россию сателлитом Пруссии. Пятьдесят с лишним дивизий были снова отправлены на восток, чтобы воплотить в жизнь тысячелетнюю мечту об окончательной победе над славянами за Эльбой. Но в это время на Западный фронт начали прибывать тысячи американских солдат.

На картах ситуация выглядела блестящим успехом, и именно так происходящее преподносили народу Германии. На деле достижения были весьма сомнительными. На востоке все еще оставалось около миллиона солдат, которые контролировали огромные, но бесполезные завоевания. Тем временем 8 августа 1918 г. англичане перешли в контрнаступление во Франции.

Война была проиграна из-за прусской стратегии. Пренебрежение военным потенциалом англосаксов и навязчивая идея перекроить Северо-Восточную Европу обрекли Германию на поражение на западе.

Конец «Пруссии-Германии»

Политические последствия, которых опасался Гинденбург, действительно были ужасны. Из-за блокады со стороны англичан, неурожаев и нехватки рабочих рук для уборки зерна значительная часть населения Германии оказалась на грани голодной смерти.

Единственным, что поддерживало людей, была надежда на победу. В августе 1918 г. большинство немцев продолжало искренне верить, что Германия победит. В сентябре того же года правительству империи удалось покрыть значительную часть своих расходов, продавая военные облигации патриотически настроенному населению. Хотя народ не любил юнкеров Ост-Эльбии, строгая цензура не позволяла ему знать лишнее и он по-прежнему верил, что его военачальники непобедимы в бою.[25]

Когда стало известно истинное положение дел – дух германской армии сломлен, Людендорф в отчаянии, – это поразило людей как гром среди ясного неба. 29 сентября 1918 г. Людендорф сказал кайзеру, что необходимо сформировать новое правительство, ибо «военная катастрофа неизбежна». 3 октября Гинденбург подтвердил это в рейхстаге. Генералы, которые хозяйничали в Германии последние два года, спешили передать бразды правления гражданским лицам, чтобы те, как выразился Людендорф, «расхлебывали эту кашу».

Как только миф о непобедимости прусской армии был развеян, Германия взбунтовалась. По всей стране начались волнения, и самым известным из них стало Кильское восстание 3–4 ноября, когда матросы двух линкоров отказались выполнить приказ и отправиться на битву с Королевским военно-морским флотом Великобритании, где их ждала верная смерть. 9 ноября кайзер бежал из страны. Рейхсканцлер Максимилиан Баденский попросту, без всяких юридических формальностей, передал ключи от своего ведомства Фридриху Эберту, лидеру социал-демократов, которые в свое время поддержали войну. В тот же день была провозглашена республика – с балкона Рейхстага и чуть позднее в парке Люстгартен, где перед собравшимися выступил Карл Либкнехт, лидер так называемых спартакистов, левого крыла Социал-демократической партии Германии (СДПГ).

Киль, 3 ноября 1918 г.: мятежные матросы приветствуют социалистическую республику

В этом хаосе было ясно лишь одно. Прусская империя, которая просуществовала менее полувека, канула в небытие.

Обреченная республика

Новый рейхсканцлер Фридрих Эберт поручил Гуго Прейссу, человеку, который двадцать лет назад призывал покончить с засильем юнкерства, подготовить проект новой конституции Германии, чтобы представить его Национальному собранию. Прейсс опирался на конституционные традиции Запада. Парламент (рейхстаг) и президент должны были уравновешивать друг друга и избираться напрямую всеми гражданами страны – мужчинами и женщинами – по американской модели. Кроме того, Прейсс планировал расчленить Пруссию, объединив ее части с другими германскими землями. В январе 1919 г. состоялись выборы в Национальное собрание, которому предстояло утвердить конституцию. Из-за беспорядков в Берлине первое заседание общегерманский парламент провел в здании Национального театра в Веймаре, городе с богатыми культурными традициями, – отсюда название «Веймарская республика».

Прейсс старался сделать все возможное, чтобы проект конституции был утвержден до заключения мирного договора. Он понимал: если будет казаться, что новая система навязана Германии Антантой, доверие к ней резко снизится. Эта спешка заставила его отказаться от планов раздела Пруссии. Но его усилия оказались напрасны – 28 июня 1919 г., когда обсуждение еще не закончилось, Германия была вынуждена подписать Версальский договор.

Когда 15 августа Эберт подписал конституцию Прейсса, монархисты и милитаристы не упустили возможности заявить, что демократическая Веймарская республика лишь одно из условий Версальского договора. Таким образом, Запад, держа Германию на мушке, подчинил ее своей воле. Еврейское происхождение Прейсса делало его мишенью для еще более злых нападок.

Прейсс, подобно либералам 1848 г., был полон решимости европеизировать Пруссию, но часть западных немцев считала, что это безнадежное дело, и хотела разделаться с ней раз и навсегда. Конрад Аденауэр, член партии католического Центра и обер-бургомистр Кельна, официально потребовал положить конец прусской оккупации.

Германия после заключения Версальского договора

В октябре 1923 г. Аденауэр вновь попытался пролоббировать на высшем уровне поддержку Западногерманского союза (как называл это объединение он сам) со стороны Франции. Подобно архиепископам, которые в 1804 г. призывали Наполеона переправиться через Рейн и изгнать варваров, он не сомневался, что у Германии куда больше общего с Францией, чем с Пруссией.

Пруссия загнана в угол

Пруссия всегда отличалась от своего окружения. Теперь она обезумела от ярости. Ей пришлось уступить ненавистной Польше полосу земли размером с Бельгию. Кроме того, она лишилась нравственных якорей.

С 1525 г. жизнь в этой приграничной зоне шла заведенным порядком. Власть правителя Пруссии была абсолютной, юнкеры как его преданные помощники безраздельно господствовали в своих поместьях. Король представлял собой одновременно и главу Церкви, и духовного и светского наставника своего народа, окруженного поляками-католиками. Но все это осталось в прошлом. Кто будет защищать и наставлять людей теперь? Неужели президент Эберт, лидер социалистов-безбожников, который пользуется поддержкой юго-западных папистов и уже отписал изрядный кусок прусской земли Польше?

По всем приметам юнкерам пришел конец. Им предстояло сгинуть вместе с монархической Пруссией, которая долгие годы гарантировала им высшие посты в правительстве и армии. Ушла в прошлое и трехклассная избирательная система, инструмент махинаций, позволявший юнкерству контролировать прусский парламент. Теперь их голоса имели такой же вес, как у простонародья, родовые титулы стали пустым звуком, а хлебные места уплывали из рук. Кое-кто из них был готов объединиться с подстрекателями-антисемитами, которые до войны считались крикливым сбродом. А многие попросту продолжали воевать.

Война в Ост-Эльбии не закончилась. На этих землях, как всегда, шла особая жизнь. Во время и после заключения Версальского договора здесь продолжались военные действия. Целые дивизии добровольческого корпуса, в том числе артиллерийские подразделения, сражались с поляками за Позен/Познань и Силезию. Фактически они пытались завоевать страны Балтии. Когда один из их предводителей, Ганс Цеге фон Мантейфель, погиб при штурме Риги в мае 1919 г., его погребение напоминало ритуалы тевтонских рыцарей – как и пропагандистская символика новоиспеченной Немецкой национальной народной партии (НННП).

НННП была создана в 1919 г. как зонтичная группа, объединившая бывших членов Немецкой консервативной партии юнкерства, Немецкой отечественной партии, которая получала финансовую поддержку от армии, пангерманистов, антисемитов и тому подобную публику. Вход для евреев был закрыт. Это была монархическая организация, и почти все ее члены были протестантами.

«Спаси Восток» (от поляков и социалистов)

Новая партия объявила своих политических противников предателями, которые за деньги лоббируют интересы евреев и католиков. Некоторые из них были убиты людьми, явно связанными с партией. В 1924 г. НННП стала второй по величине партией в рейхстаге. Она получила почти пятую часть голосов избирателей, и почти все они проживали в Ост-Эльбии.

Съезд НННП, декабрь 1924 г.

Пока Германия версии 1871 г. оставалась единым государством, монокультурная инаковость Ост-Эльбии нарушала общую картину. Говорят, что Аденауэр, после того как ему не удалось добиться отделения Западной Германии, задергивал шторами окна купе, когда ему случалось проезжать Ост-Эльбию. При этом он ворчал себе под нос: «Ну вот, опять Азия».

Пруссия и Россия: тайное братство

По условиям Версальского договора армия Германии была сокращена до 100 000 человек, но люди, которые занимались формированием вооруженных сил, остались прежними.

Генерал Ганс фон Сект, который сохранил свое место, был юнкером до мозга костей – некогда его отец управлял ныне утраченным регионом Позен/Познань. Фон Сект позаботился о том, чтобы несколько тысяч офицерских должностей заняли нужные люди. Каждый инсайдер знал, к примеру, что девятая пехотная дивизия – при вполне безобидном названии – считает себя наследницей императорской гвардии Пруссии.

В результате доля юнкеров в рейхсвере – германской армии – после 1919 г. выросла по сравнению с 1914 г. Должности младших офицеров заняли те, кто был удостоен высоких правительственных наград, и лишь развертывание армии нормальных размеров давало этим людям шанс на повышение. Они видели, как их любимую Пруссию превратили в республику и отдали изрядный кусок земли ее бывшим подданным, полякам. Дым Первой мировой войны еще не успел рассеяться, а Ганс фон Сект уже предвкушал тот день, когда будет восстановлен прежний порядок.

Он считал, что проблему решит возобновление отношений Пруссии и России. На первый взгляд казалось маловероятным, что юнкеры-монархисты пойдут на контакт с большевиками. На самом деле, несмотря на внешние идеологические различия, у них была масса точек соприкосновения: ненависть к демократическому «загнивающему» Западу, культ насилия, благоговение перед военизированным государством и, главное, неприязнь к возрождающейся Польше.

Еще в апреле 1920 г. один из посланников Ленина в Берлине предложил объединить вооруженные силы Германии и Красную армию для войны с Польшей. Фон Сект горячо приветствовал эту идею. Для него Россия оставалась Россией, будь то монархия или советская республика. Он считал, что России и Пруссии следует забыть о размолвках, которые мешали им договориться в XIX в., и заключить антипольский альянс.

Ленин понимал, что юнкеры радикального толка, которые появились после Первой мировой войны, – это новая порода людей. Он называл их «любопытным типом реакционных революционеров» и был готов сотрудничать с ними. В 1922 г. в Рапалло Веймарская республика и Советская Россия пришли к соглашению по вопросу о репарациях. Но помимо этого две страны заключили секретное соглашение, которое позволяло фон Секту использовать для учений лагеря на территории России, вдали от пристального ока Запада. На этих базах рейхсвер и Красная армия осваивали новые виды техники и вооружений, прежде всего танки, которые были под запретом для Германии по условиям Версальского договора.

Вместе против Запада: один из первых танков на совместных советско-германских учениях в немецкой танковой школе «Кама» под Казанью, в 320 км от Москвы, 1931 г. Многие немецкие офицеры были потрясены дисциплиной и моральным духом бойцов Красной армии, которая пользовалась огромным авторитетом в стране. «С 1920-х гг. лидеры вооруженных сил Германии разрабатывают и продвигают новую социальную концепцию: она предполагает объединение гражданского и военного сектора, а в дальнейшем – создание тоталитарного военизированного государства» (Эберхард Кольб)

Пока ультраправые вместе с Москвой готовили заговор против республики, не дремали и ультралевые. В стране царили безработица и голод, с фронта прибывали демобилизованные солдаты, и в январе 1919 г. немецкие коммунисты решили последовать примеру Ленина и захватить власть. Такие попытки были предприняты в ходе восстания спартакистов в 1919 г., Капповского путча в 1920 г. и мартовского восстания в 1921 г.

В отсутствие надежной армии новому правительству пришлось обратиться к добровольческому корпусу, который возглавляли уцелевшие прусские генералы. Они расправились с мятежниками, но затем взбунтовались сами, устроив в марте 1920 г. так называемый Капповский путч (по данным последних исследований, Вольфганг Капп, государственный служащий, а позднее журналист, поддерживал связь с генералом Людендорфом). Активным участником путча была и бригада Германа Эрхардта, которая уже тогда щеголяла в касках со свастикой.

«Свастика у нас на касках, / Красно-бело-черный флаг у нас, / Мы называемся бригада Эрхардта. / Бригаде Эрхардта / не попадайтесь на пути! / Горе вам, горе вам, мерзавцы». Позднее эту песню стали петь нацисты – они просто заменили слова «бригада Эрхардта» на «штурмовики Гитлера»

Капповский путч был сорван из-за всеобщей забастовки и отказа чиновников выполнить требования мятежников. Однако коммунисты превратили мирное сопротивление в вооруженное восстание левых сил, на этот раз в Рурском регионе. Правительство подавило его, призвав на помощь части добровольческого корпуса.

Таким образом, умеренные представители так называемой веймарской коалиции (главным образом социал-демократы и партия католического Центра) оказались зажаты между ультралевыми и ультраправыми, которые пытались уничтожить новую демократию силой.

Республика остро нуждалась в поддержке масс – миролюбивой части населения центристского толка. К сожалению, именно по этим людям был нанесен новый удар.

Смерть денег

В 1921–1923 гг. чудовищная гиперинфляция уничтожила сбережения миллионов людей. Основной причиной скачка цен были государственные займы, с помощью которых Германская империя финансировала войну. По сути, правительство занимало деньги у населения под сверхнизкий процент. Поначалу планировалось вернуть эти деньги, грабя завоеванные народы. Но теперь это было невозможно.

Таким образом, молодая Веймарская республика задыхалась под бременем огромных долгов, сопоставимых с долгами Греции 2013 г. (около 175 % ВВП). Однако помощи было ждать неоткуда. Страны Антанты приветствовали становление новой Германии, но считали, что она обязана расплатиться за войну. Республика не только унаследовала огромные долги от прежнего правительства, но и должна была выплатить победителям крупные репарации, зафиксированные в твердой валюте.

Политическая ситуация в стране была слишком шаткой, чтобы резко увеличить налоги или призвать к всеобщему патриотизму. В итоге правительство запустило печатный станок, чтобы погасить долги перед населением и закупить иностранную валюту. Чем больше печаталось денег, тем ниже становилась покупательная способность марки, поэтому спрос на деньги рос, а марка продолжала обесцениваться.

Катастрофическая инфляция, поначалу ощутимая лишь на валютной бирже, перекинулась на улицы Германии. В 1914 г. доллар стоил 4,2 рейхсмарки, а в январе 1921 г. – уже 191,8. Окончательный удар по национальной валюте был нанесен в январе 1923 г., когда Франция объявила, что Германия не выполняет свои репарационные обязательства, и оккупировала Рурскую область, богатую запасами угля. На территории Рура началось «пассивное сопротивление». Люди прекратили работу при поддержке правительства, которое заявило, что забастовки – это патриотический акт, и пообещало выплатить бастующим зарплату. Промышленное производство оказалось парализовано, денежная эмиссия росла, налоговые поступления отсутствовали. В ноябре 1923 г. доллар США стоил 4,2 триллиона рейхсмарок.

Купюра 100 триллионов марок (биллион в Германии = триллион в США)

Ситуацию удалось стабилизировать в 1924 г. введением рентной марки, новой валюты, обеспеченной материальными активами. Но к этому времени миллионы добропорядочных представителей среднего класса, которые доверяли правительству, полностью лишились своих сбережений, в том числе вложенных в якобы сверхнадежные государственные ценные бумаги. Это нанесло серьезнейший удар по гражданскому обществу. Если вы были земледельцем, помещиком или промышленником, стоимость вашей собственности практически не изменилась. Если вы получали поденную оплату и не имели сбережений, вы тоже не потеряли почти ничего. Однако если вы были государственным служащим, врачом, учителем, инженером, лавочником или университетским преподавателем – одним из множества зажиточных немцев, которые не имели частной собственности, но привыкли откладывать на черный день и верить правительству, – вы понимали, что республика обманула вас, бросив на произвол судьбы.

Тем временем в Мюнхене Адольф Гитлер, бывший капрал, который некогда состоял на службе в отделе военной пропаганды, где убеждал солдат не поддаваться коммунистическому влиянию, обнаружил, что обладает талантом публичных выступлений и может прекрасно выразить чувства тех, кто считает, что новый порядок предал их.

Становление нацизма

История нацизма неразрывно связана с Мюнхеном, хотя, как мы увидим далее, на последних свободных выборах Гитлеру здесь не удалось преодолеть даже двадцатипятипроцентный барьер. Столица Баварии стала пристанищем ультраправых в силу уникального стечения обстоятельств после Первой мировой войны.

Революционные солдаты патрулируют Мюнхен, 1919 г.

В начале 1919 г. средний класс Мюнхена опасался создания республики, подобной Советской России. Совет рабочих и солдатских депутатов, сформированный коммунистами, превратил мирно настроенных жителей в радикалов. Члены совета обратились за помощью к Ленину и начали без суда и следствия расстреливать тех, кого считали тайными агентами врага. В конечном счете революция была жестоко подавлена частями добровольческого корпуса. Город захлестнула ненависть к «красному Берлину» – еще недавно такую же неприязнь здесь питали к Пруссии. В 1920–1924 гг. власти Мюнхена, которые периодически пытались добиться независимости, использовали любую возможность, чтобы досадить Берлину, в том числе отказываясь выдавать беглых политических преступников.

Такова была атмосфера, когда на политической сцене появился Гитлер. Молодая партия нацистов (Гитлер не был ее создателем) была лишь одной из десятков крайне правых организаций, обосновавшихся в Мюнхене в 1920 г. Свои принципы, риторику и флаг она заимствовала у пангерманистов и протестантов националистического толка. Когда Гитлер стал фактическим лидером партии, ее тактика приобрела характерные черты – уличные стычки и популизм в ленинско-большевистском духе.

При этом Гитлеру удалось убедить людей, что он желает лишь одного – вернуть старые добрые времена. Пожалуй, лучше всего продемонстрировать ложь, лежащую в основе нацизма, позволяет архитектура. Посмотрите на фотографию знаменитой Высшей школы строительства и художественного конструирования, Баухаус (вверху). Это подлинный гимн модернизму, созданный архитекторами левого толка, которые считали, что безликие здания, похожие на фабрики, улучшат жизнь народа.

Другой снимок запечатлел Министерство авиации нацистской Германии, построенное десять лет спустя. Те же очертания, напоминающие заводские корпуса, и уже знакомые сталь и бетон, однако внешние детали придают зданию псевдоклассический облик.

Гитлер, который прятал свой радикальный модернизм за внешним консерватизмом, производил неоднозначное впечатление. Он говорил, что хочет вернуть Германии былую славу, при этом его люди в своих действиях использовали коммунистические методы: они называли себя движением, выливали потоки желчи на реакционеров, разбрасывали листовки из мчащихся грузовиков и устраивали потасовки на улицах.

Вскоре нацисты привлекли внимание Эрнста Рёма, штабного офицера, с лицом, изуродованным боевым шрамом. В Мюнхене его прозвали «пулеметным королем» – он контролировал огромные тайники с оружием и боеприпасами, созданные для баварского народного ополчения. Молодая партия так понравилась Рёму, что он вступил в ее ряды и возглавил штурмовые отряды (Sturmabteilung, сокращенно СА).

Рём играл важную роль, помогая поддерживать связь со старой прусской элитой. В этом заключалось одно из ключевых условий успеха нацистов. В начале 1920-х гг. Гитлер был фигурой второго плана по отношению к Людендорфу, который управлял Германией в 1917–1918 гг. Близость к Людендорфу обеспечивала ему уважение и привлекала богатых спонсоров. Кроме того, общение с Людендорфом серьезно изменило его образ мышления. Только теперь архипрусская концепция жизненного пространства на Востоке (Lebensraum im Osten) стала центральной частью гитлеровской идеологии – в нацистском манифесте 1920 г. о ней не сказано ни слова.

9 ноября 1923 г. Гитлер и Людендорф предприняли попытку захватить власть, устроив «пивной путч» в Мюнхене. Они намеревались занять центр города и выступить в поход на Берлин. Затея окончилась провалом и могла стоить Гитлеру карьеры. Но, вместо того чтобы назначить ему наказание, соразмерное тяжести преступления – а речь шла о государственной измене и попытке вооруженного переворота, – баварские судьи, настроенные против Берлина, дали ему всего год заточения в крепости. Обычно такое наказание получали офицеры, нарушившие гражданский закон, но не преступившие воинский кодекс чести. Такой приговор был почетным для Гитлера (бывшего капрала) и не воспринимался как кара.

Но тогда казалось, что ему пришел конец. Валютная реформа, которая остановила гиперинфляцию, и американские займы в рамках плана Дауэса изменили настроение в обществе, и люди были готовы дать молодой республике шанс. В правящую коалицию вошла даже НННП. Берлин стал одним из центров духовной жизни Европы.

Культура Веймарской республики

Впервые после 1819 г. немецкая культура ощутила себя свободной от прусского абсолютизма и «пронизанной некомпетентностью тирании» Австрии (Виктор Адлер). Германия наконец стала западной страной, где никого не призывали на военную службу, женщины имели право голоса, гомосексуалы могли открыто наслаждаться ночной жизнью, а евреи – занимать любые должности в университетах и властных структурах. Люди с удовольствием впитывали американскую культуру – и преображали ее. Бертольт Брехт и Курт Вайль создали «Трехгрошовую оперу» и «Махагони», где стирается грань между легкой и серьезной музыкой, а джазовые баллады делаются частью театрального действа. Источником вдохновения для художников стали плакаты и уличные сцены. Писатели стремились передать атмосферу большого города и его бешеные ритмы – таков, например, роман Альфреда Дёблина «Берлин, Александерплац». В стране бурно развивалось кино – подобные глубины мистики, эротики и образности и не снились Голливуду.

«Метрополис», 1927 г.

«Носферату. Симфония ужаса», 1922 г.

«Голубой ангел», 1930 г.

Освободившись от влияния Пруссии благодаря военной и политической победе Запада, Германия вновь оказалась в самом центре событий.

Задним числом – или с учетом печальных реалий нынешней европейской политики – можно предположить, что подъем ощущался лишь в среде берлинской элиты, а остальное население не испытывало ничего подобного. Но история говорит иное. На выборах в рейхстаг в 1928 г. СДПГ показала лучший результат с 1919 г. и стала крупнейшей партией коалиции – а ведь именно социал-демократы ассоциировались в сознании людей с молодой республикой. Нацисты, партия озлобленных захолустий, недовольных американизацией и либерализмом, получили ничтожные 2,8 %.

Однако всего два года спустя они стали самой крупной партией, а в 1933 г. взяли власть в свои руки. Спрашивается, как вот это —

превратилось в это —

Нацисты идут к победе

Очевидная причина случившегося – биржевой крах 1929 г., который парализовал экономику США и остановил выделение кредитов Германии. В сентябре 1931 г. число безработных в стране составило 1,6 миллиона, а в январе 1933-го – 6 миллионов. Сложившаяся система рухнула. Но это было только на руку Гитлеру, поскольку к тому времени он уже пользовался огромной популярностью.

В первую очередь такие изменения в восприятии обществом Гитлера были заслугой НННП. Эта партия могла воззвать к славным именам прошлого или обратиться к богатым покровителям, но она была настолько прусской – а значит протестантской, – что ей никогда не удалось бы завоевать даже электорат правого толка в других регионах Германии. Ее новый лидер, медиамагнат и бывший член совета директоров Krupp Альфред Гугенберг, решил, что нацисты – более компактная и грубая версия НННП. Ядро нацистской партии составляли активисты «из народа», и это было весьма кстати: пусть головорезы, зато свои. Что, если задиры-коричневорубашечники, современные с виду, но консервативные на деле, помогут НННП получить недостающие голоса, а с ними – реальную власть не только в Ост-Эльбии, но и во всей стране? Члены партии тешились этой иллюзией до 4 января 1933 г., когда Франц фон Папен, последний рейхсканцлер перед Гитлером, сказал своим друзьям знаменитую фразу: «Мы наняли Гитлера».

Альянс нацистов и НННП в 1928 г. стал для Гитлера настоящим подарком, поскольку Гугенберг имел огромное влияние на прессу и компании, которые снимали новостные ролики. Гитлер понимал, что в эпоху массмедиа кино становится мощным средством воздействия, и старался как можно чаще появляться на экране. Аристократы и старики в мундирах времен империи не умели работать на публику – в кинохронике они чинно беседовали и махали народу. Гитлер же обожал камеры и был весьма органичен в образе нового человека с горящими глазами. К моменту «краха Уолл-стрит» в 1929 г. он стал национальным героем, и, что особенно важно, при этом никто не отождествлял его с юнкерами или Системой.

Чтобы проголосовать за Национал-социалистическую немецкую рабочую партию, или НСДАП (гитлеровское движение), надо отметить крестиком № 10

Когда рухнула биржа, многие немцы уже восхищались харизматичным лидером, который не сходил с экранов, имел фанатично преданных сторонников, при этом не был запятнан правительственной деятельностью и обещал простые вещи – прямо сейчас. Важнее всего была личность, а не партия. Любопытно, что нацисты указывали имя своего вождя на избирательных бюллетенях с 1928 г.: гитлеровское движение (Hitlerbewegung).

Но к кому апеллировал этот человек и его движение? Ответ на этот вопрос кроется в религиозных и географических различиях, которые по-прежнему делили народ на две части.

Кто голосовал за Гитлера?

Представьте, что вам показали оборотную сторону фотоснимка. Это фото выбранного случайным образом немца, который участвовал в выборах 1928 г. Вы получите приз, если определите, голосовал ли он за нацистов в 1933-м.

Если вы скажете «нет», ваши шансы будут чуть выше 50/50, поскольку в 1933 г. нацисты получили 43,9 % голосов. При этом вам разрешено задать один вопрос типа «да – нет».

Что вы спросите? Может быть, попытаетесь уточнить возраст, сословие, пол, образование, профессию?

Изучив огромный объем фактических сведений и статистических данных, крупнейший немецкий политолог Юрген Фальтер пришел к выводу, что здесь может действительно помочь лишь один вопрос. И он на удивление прост.

Журнал Der Spiegel выразил эту мысль еще короче:

Не помешает повторить еще раз, что, если вы хотите узнать, стал ли тот или иной немец сторонником Гитлера, нет смысла выяснять, богат он или беден, образован или неграмотен, горожанин или сельский житель, мужчина или женщина. Достаточно спросить, католик он или протестант.

Вот почему прусский миф об объединении Германии в 1871 г. не имеет ничего общего с реальностью. Католики и протестанты не были равномерно распределены по территории страны. Религия в Германии – это не только вопрос убеждений или личных предпочтений. Она тесно связана с вашим происхождением. Так что понять причины успеха нацистов поможет лишь географическая карта.

Число голосов, полученных нацистами в 1930 г., в масштабе страны неожиданно выросло с 2,8 % до 18,3 %. Так они превратились во вторую по величине партию, что широко освещалось в прессе. Но какие же регионы обеспечили столь резкий рост? Если на карту, на которой отмечено число голосов, полученных нацистами, нанести римский лимес и Эльбу, станет очевидно, что на территории Римской империи в границах 100 г. практически нет земель, где нацисты преодолели 20 %-й барьер, и есть регионы, где они не получили и 15 % (вот вам и Бавария – родина нацистов). Если расширить зону интереса до границ империи Оттона I Великого в 940 г., добавив так называемую Среднюю Германию (Mitteldeutschland), вы увидите, что кое-где нацисты добились серьезных успехов, однако остается немало мест, в которых они не получили почти ничего. При этом в Ост-Эльбии уже в 1930 г. находились избирательные округа, где им было отдано более 30 % голосов. Именно жители этих земель обеспечили нацистам блестящие результаты в масштабе страны.

Та же история повторилась два года спустя, в июле 1932 г., когда нацисты получили максимум голосов на свободных выборах и стали самой крупной партией в рейхстаге (хотя и не получили абсолютного большинства). «По данным Федерального центра политического образования (BPB) от 24 мая 2012 г., с 1928 по 1933 г. НСДАП добилась колоссальных успехов в сельских округах, где большинство населения составляли протестанты».

В июле 1932 г. почти во всех избирательных округах Ост-Эльбии Гитлер получил более 40 % голосов, при этом значительная часть региона отдала за него свыше 50 % голосов. Если наложить эти результаты на конфессиональную карту, мы увидим, что там, где проживали католики, наблюдается совсем другая картина.

А затем состоялись роковые выборы 1933 г. Гитлер уже был у власти. Он стал рейхсканцлером 30 января 1933 г. после скандала вокруг имения президента Гинденбурга в Восточной Пруссии. Формально он входил в коалицию с НННП. Ее возглавлял вице-канцлер фон Папен, который пообещал, что сможет контролировать Гитлера. Между тем головорезы из штурмовых отрядов – 50 000 коричневорубашечников теперь находились на государственном обеспечении – сделали предвыборную агитацию за левых и либералов практически невозможной. Нацистская пропаганда и стоящий за ней государственный аппарат взялись за тех, кто еще не определился со своей позицией.

Предвыборные плакаты нацистов, 1933 г. Слева: «Рейх несокрушим, пока вы верны ему и едины» (надпись на памятнике Вильгельму I, воздвигнутом в 1897 г.). Справа: «Фельдмаршал и капрал: сражайся вместе с нами за мир и равноправие»

Предвыборные плакаты нацистов, 1933 г. Слева: «Рейх несокрушим, пока вы верны ему и едины» (надпись на памятнике Вильгельму I, воздвигнутом в 1897 г.). Справа: «Фельдмаршал и капрал: сражайся вместе с нами за мир и равноправие»

Новой темой в стране стал авторитет Гитлера. Как-никак, народный любимец Гинденбург, старый воин, закаленный в боях, обратился к нему в трудную для Германии минуту.

В разгар кампании, 27 февраля, голландский коммунист Маринус ван дер Люббе поджег здание Рейхстага. Историки по сей день спорят, был ли он радикалом-одиночкой с психическим расстройством личности, действующим по указке голландских коммунистов, или стал жертвой заговора нацистов. Как бы то ни было, этот пожар сыграл важную роль в укреплении власти Гитлера.

И вот наступил день выборов, 5 марта 1933 г. Это был отличный момент, чтобы внушить избирателям, что нацисты представляют собой всего лишь более жесткую версию традиционного правого крыла и сейчас главное – проявить твердость, чтобы не дать коммунистам одержать верх. До сих пор за каждыми выборами в веймарский рейхстаг следовали переговоры и создание коалиции, но события 5 марта 1933 г. больше напоминают референдум или выборы президента, когда каждый сразу понимает, за что отдает свой голос. Крестик за нацистов или НННП означал «да, я хочу, чтобы Гитлер остался у власти», а крестик на любой другой строке – «нет, я хочу, чтобы Гитлер ушел». Пришла пора сделать выбор.

Во многих регионах, ограниченных римским лимесом 100 г., Гитлер даже на этот раз не преодолел 35 %-й барьер. В среднем на этой территории он получил менее 40 % голосов. Несмотря на поддержку государственного аппарата, благословение Гинденбурга, попытки запугать население и кампанию, призванную представить его нормальным человеком, Гитлер не сумел покорить юг и запад Германии. Он получил большинство голосов лишь в двух избирательных округах в пределах империи Оттона I Великого в 940 г. (в Восточном Ганновере и Хемниц-Цвиккау), и оба они находятся у восточной границы, на западном берегу Эльбы.

Эта река, как и прежде, разделяет территорию страны на две части. К востоку от нее идет совершенно иная жизнь – так было на протяжении тысячи лет. Здесь Гитлер добивается колоссального успеха – за исключением Берлина, который, как всегда, держится особняком. Именно в Ост-Эльбии нацисты получают свыше 55 % голосов – всего в трех избирательных округах на целую страну, – и, хотя Гитлер не набирает большинства голосов на западе, этого оказывается достаточно, чтобы выйти на 43,9 % в национальном масштабе.

НННП, партия юнкеров, по-прежнему нужна Гитлеру. Она дает ему еще 7,9 %. И конечно же эти голоса тоже из Ост-Эльбии. Если сложить результаты нацистов и НННП, Ост-Эльбия за вычетом Берлина приносит гитлеровской коалиции около 60 % голосов. Таким образом, этот регион обеспечивает коалиции нацистов и НННП большинство в рейхстаге – 51,9 %.

Одержав победу на выборах, Гитлер требует немедленно принять Закон о чрезвычайных полномочиях (Ermächtigungsgesetz). Согласно Веймарской конституции, такой закон предоставляет рейхсканцлеру особые полномочия в период кризиса, позволяя управлять страной без участия парламента. Чтобы придать своим действиям видимость законности, Гитлеру нужно заручиться поддержкой абсолютного большинства (66 %) в рейхстаге. Представители оппозиции, явившись 23 марта 1933 г. на заседание рейхстага, видят, что здание окружено отрядами штурмовиков. Социал-демократы отважно голосуют против. Члены партии католического Центра после мучительных метаний решают, что, если они пойдут против коалиции, католиков вновь выставят предателями воли народа и им придется пережить очередной «культуркампф». Так Гитлер получает две трети голосов, и демократии в Германии приходит конец.

Кто же уничтожил демократию? Если бы вся Германия в 1928–1933 гг. голосовала, как Рейнланд, Швабия и Бавария, Гитлер не стал бы рейхсканцлером и не смог установить диктатуру. Избиратели Ост-Эльбии помогли ему сделать рывок в 1930 г. и закрепить свой успех в 1933-м. Все очень просто: если бы не Ост-Эльбия, не было бы фюрера.

С тех пор как Британия в 1814 г. отдала Пруссии Рейнланд, Ост-Эльбия медленно, но верно тянула одеяло на себя. И в 1933 г., поверженная, искалеченная, но все еще живая, она в конце концов рухнула в бездну, увлекая за собой Германию.

Гитлер проявляет осмотрительность

Поначалу Гитлер вел себя очень сдержанно, чтобы показать себя нормальным лидером – разумеется, в прусском понимании.

Теперь основная опасность исходила от радикального крыла его собственной партии. Эрнст Рём, его старый друг и руководитель штурмовых отрядов, численность которых уже достигла нескольких миллионов, жаждал немедленной нацистской революции. В первую очередь он хотел реформировать армию – в соответствии с 22 пунктом партийной программы, принятой в 1920 г.

«То, что завоевал Король, объединил Князь, оборонял Фельдмаршал, – сохранил и упрочил Солдат»

Армия была недовольна Рёмом. Министр обороны юнкер Вернер фон Бломберг активно поддерживал Гитлера. В феврале 1934 г. он лично уволил всех офицеров вермахта, в жилах которых текла еврейская кровь (их были единицы, и все они – христиане). Но он считал, что юнкерская армия не может подчиняться головорезам СА.

Гитлер пытался воздействовать на обе стороны, однако ни одна из них не желала идти на уступки. В итоге он приказал уладить дело президенту Гинденбургу. Тот был уже стар и немощен, но по конституции по-прежнему имел право снять рейхсканцлера с должности. 9 апреля 1934 г. на борту крейсера «Дойчланд» Гитлер заключил сделку с Бломбергом: Гитлер пресекает попытки СА подчинить вооруженные силы и содействует возрождению армии, если генералитет выступит в поддержку его кандидатуры на пост президента после смерти Гинденбурга. Чтобы выполнить свои обязательства, 30 июня 1934 г. он расправился с Рёмом, уничтожив его и 150–200 лидеров СА в «Ночь длинных ножей».

Президент Гинденбург публично поздравил рейхсканцлера. Гитлер понимал, что во время кризиса он всецело зависит от генералов, и поспешил поблагодарить их. Он заявил, что армия должна стать «единственным носителем оружия в стране» и, если кто-то из солдат пока «не нашел пути к нам», это вполне нормально. Это означало, что вы, как и прежде, могли сделать военную карьеру, не вступая в партию нацистов. Такая уступка позволяла высшим эшелонам немецкой армии и дальше тешить себя иллюзией, что они стоят в стороне от грязных политических игр.

Прусское офицерство было в восторге от этой сделки. Гитлер оказался лидером, которого они ждали с 1919 г. В день смерти Гинденбурга, 2 августа 1934 г., Бломберг ввел новый текст воинской присяги, не посоветовавшись с Гитлером и не дожидаясь приказа, – теперь солдаты клялись в верности фюреру германского рейха и народа Адольфу Гитлеру.

Пруссия в квадрате

С 1871 по 1918 г. Пруссия без особого успеха пыталась навязать остальной Германии свой образ жизни: милитаризацию общества, культ государства, обожание вождей, рабское повиновение. Молодые юнкеры расхаживали в мундирах и при оружии, задираясь по любому поводу. После 1934 г. нацистское государство быстро наверстало упущенное по этой части.

Новая псевдоэлита подражала заносчивым юнкерам, их отрывистым напыщенным речам и готовности жестоко расправиться с тем, кто встал поперек дороги. Служба СС (Schutzstaffel) создала собственные кадетские лагеря – юнкерские школы СС. Среди прочего там учили правильно держать нож и вилку, не сжимая их в кулаке. Для достижения определенного социального статуса требовалось предъявить свидетельство об арийском происхождении – оно заменило традиционное генеалогическое древо, которое подтверждало принадлежность к знатному роду. Наследственные титулы теряли смысл: если среди ваших предков были евреи, вас ожидала печальная участь, тогда как любой куровод или банковский служащий с доказанной «чистотой крови» и партийным билетом теперь мог вести себя подобно юнкерам. Функционеры СС, которые в жизни не приближались к лошади, щеголяли в кавалерийских галифе. Их черная униформа – ее выпускали фабрики Хуго Босса – и эмблема «мертвая голова» были позаимствованы у «черных гусаров», или «гусаров смерти», которые служили в личной охране кайзера.

По мере продвижения вперед новые псевдоаристократы, не чинясь, перекраивали законы – они были убеждены, что, оставаясь радикалами, «служат фюреру», как было принято говорить в то время. Но аристократии нужен вождь. Теперь считалось, что все чистокровные немцы – равноценные члены нации. Разумеется, были и предатели – левые и либералы, – но, поскольку они боялись открыть рот, сидели за решеткой или находились в изгнании, нацистам надо было найти или изобрести иного врага. Удобным и практически единственным объектом преследования сделались евреи. Антисемитизм, который некогда избрали своей стратегией прусские радикалы и к которому питали слабость прусские консерваторы, стал образом мыслей, сплачивающим нацистское государство в мирное время – до 1939 г.

Кайзер Вильгельм II (слева) в форме «гусаров смерти»; его старший сын, кронпринц Вильгельм (справа), и рейхсфюрер Генрих Гиммлер

Гитлер не встречает отпора

Нацистскому режиму удалось выжить и окрепнуть по одной-единственной причине: он не встретил ни малейшего сопротивления на международной арене.

После 1919 г. самым сильным государством в мире была Америка. Если бы она заняла более активную позицию, ни один лидер Германии не посмел бы подвергнуть ревизии итоги Первой мировой войны. Однако США не желали вмешиваться в происходящее, предпочитая политику изоляционизма. Россия, обессиленная революцией и голодом, пребывала в тисках Большого террора, развернутого Сталиным. Сталин боялся спровоцировать нападение Германии, хотя понимал, что оно неизбежно. Ослабевшая Великобритания попросту не верила, что кто-то в Германии хочет новой войны, – до 1938 г. ее лидеры наивно полагали, что, если идти на уступки и не жалеть средств, Гитлер будет удовлетворен. Франция еще не залечила шрамы, нанесенные войной, и была так истерзана внутренними конфликтами левых и правых, что больше боялась собственных коммунистов, чем германской армии.

Не получая отпора, Гитлер шел от победы к победе, тогда как любое реальное сопротивление быстро заставило бы его сдаться.

1936: ремилитаризация Рейнланда и Олимпийские игры в Берлине

По условиям Версальского договора, подписанного в 1919 г., Германия не имела права размещать свои вооруженные силы на берегах Рейна. Гитлер недолго думая ввел туда войска. На тот момент он признавал, что немецкая армия пока не готова к какой-либо конфронтации. Если бы Великобритания и Франция оказали ему хоть малейшее вооруженное сопротивление, он бы немедленно отказался от своих планов. Но англичане и французы бездействовали, и популярность Гитлера в Германии продолжала расти. В 1936 г., во время Олимпиады в Берлине, он приказал убрать с улиц юдофобские лозунги и объявления, чтобы мир увидел нацистское государство во всей красе. Это была кульминация успеха гитлеровского режима на международной арене.

«Один народ, одна империя, один напиток». В 1936 г. нацистскую Германию считали желанным партнером

Аншлюс: присоединение Австрии, 1938 г

В 1919 г. страны Антанты заявили, что любой народ, в том числе поляки и чехи, имеет право на объединение. «Тогда почему то же самое не могут сделать немцы?» – возразил Гитлер. Международное сообщество не решилось ему помешать, и немецкие войска вступили в Австрию. Вена восторженно приветствовала Гитлера. Он стал настоящим кумиром нации.

Мюнхенское соглашение 1938 г

Этнические немцы, которые проживали на землях Богемии (часть Австрийской империи до 1919 г.), давно мечтали выйти из состава Чехословакии и присоединиться к Германии. Гитлер потребовал передать немецкоязычную Судетскую область Германии. Чехи были готовы к войне. Они заняли пограничные укрепления в горах, стянув туда войска и боевую технику. Многие немецкие генералы считали, что, если Франция и Великобритания поддержат чехов, Германии несдобровать. Кое-кто предпочел бы убить Гитлера, чтобы не идти на верное поражение, – и даже сообщил об этом англичанам. Но те слишком боялись якобы непобедимой немецкой авиации. 30 сентября 1938 г. в Мюнхене состоялась решающая встреча. Премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен предал Чехословакию, чтобы сохранить мир: Судеты были сданы без борьбы. Президент Рузвельт послал Чемберлену телеграмму из двух слов: «Хороший человек».

Гитлер добился полного объединения немцев без боя. Теперь он покрыл себя неувядаемой славой в глазах народа и армейских офицеров. Генералам-заговорщикам пришлось отказаться от своих планов.

Истинное лицо Гитлера

После Мюнхена Гитлер наконец понял, что он волен делать все, что вздумается. Ему больше не нужно было прикидываться консерватором. «Хрустальная ночь» с 9 на 10 ноября 1938 г., накануне дня рождения Лютера, показала, чего он хочет на самом деле. Штурмовики, вооруженные топорами и дубинками, крушили еврейские дома и магазины и поджигали синагоги по всей стране. Министр пропаганды Йозеф Геббельс, ликуя, заявил, что «радикальная точка зрения восторжествовала».

Именно эту точку зрения Гитлер изложил в своей пространной речи в рейхстаге 18 января 1939 г., пророча полное уничтожение еврейской расы в Европе. При этом он пообещал, что та же участь ожидает каждого священника, который выступит против него. Гитлер прошелся и по юнкерам, которые помогли ему прийти к власти, – он заявил, что попытки исчезающих сословий выделиться чужды нацистам.

Теперь все видели, что у нацизма нет ничего общего с традиционным консерватизмом. Нередко приходится слышать, что к радикализации нацистского государства привела война (этот тезис объединяет апологетов нацизма с пацифистами, которые убеждены, что справедливых войн не бывает). На самом деле все наоборот: Гитлер отлично знал – и не раз говорил об этом, – что он сможет действовать радикальными методами только в условиях войны, которая дает основания заткнуть рот любой оппозиции.

В марте 1939 г. он сбросил маску и ввел войска в Чехословакию, после чего присоединил часть Литвы к Восточной Пруссии. А затем последовала сделка, которая потрясла весь мир: договор с Советским Союзом о разделе Польши.

Казалось невероятным, что Гитлер и Сталин могут найти общий язык. Однако в XIX в. Пруссию, а затем Германию с Россией сближало одно-единственное желание – разделаться с Польшей. Последней попыткой решить эту задачу были секретные соглашения фон Секта с большевиками. Договариваясь с Россией о разделе Польши, Гитлер действовал как все прусские лидеры со времен Фридриха Великого.

Нейтрализовав Россию, он мог бы развязать долгожданную войну и наконец стать истинным радикалом. 1 сентября 1939 г. он отдал два приказа: один – о вторжении в Польшу, другой – о развертывании секретной программы очищения немецкой расы. Нет никаких сомнений, что программа была разработана по личному распоряжению Гитлера. Он считал ее столь важной, что выдал карт-бланш на массовые убийства за личной подписью.

Холокост

Здесь хотелось бы залить страницу черным цветом, а потом отправиться в тенистый английский сад, сесть под деревом и попытаться забыть то, что творилось в железнодорожных тупиках среди березовых лесов Центральной Европы. Эти чудовищные события не укладываются в голове и едва ли могут стать предметом рациональной дискуссии. Но умолчать о них невозможно.

Люди, о которых идет речь выше, – не евреи, погибшие в Освенциме, а физически неполноценные немцы, которых уничтожали в Германии в рамках так называемой программы умерщвления T4, которая действовала с конца 1939 г. до августа 1941-го.

В этот период, несмотря на кровопролитные бои в Польше, а с июня 1941 г. – и на оккупированной территории России, систематическое уничтожение евреев в Германии еще не началось, еще не были построены фабрики смерти, где убийство поставили на поток. Методы Холокоста отрабатывались в ходе очищения Германии от немцев, «недостойных жизни».

Этот приквел Освенцима был остановлен благодаря последнему оплоту западной цивилизации в нацистской Германии. Гиммлер сетовал, что трудно держать убийства в секрете. 6 июня 1939 г. глава СС писал: «Можно со всей определенностью утверждать, что лютеранская часть населения лучше понимает задачи и трудности СС, чем католики». Для католической церкви все еще существовала грань, которую она не могла переступить.

3 августа 1941 г. епископ Мюнстера фон Гален выступил против программы T4 с пламенной речью, столь убедительной, что позднее она была отпечатана и разбрасывалась над немецкими городами с британских самолетов.

Это был чрезвычайно смелый шаг. До конца войны фон Гален находился под домашним арестом, но ему удалось остаться в живых – в отличие от трех священников его епархии, которых казнили. Даже в такое время нацистам приходилось действовать с оглядкой, нельзя было просто так убить популярного представителя католического истеблишмента, за которым стояли люди с иными убеждениями.

Мужество Галена и настрой в католических регионах сделали свое дело: массовое умерщвление «неполноценных» прекратилось в августе 1941-го.

Дом тьмы: вилла «Марлир», где участники Ванзейской конференции обсуждали программу геноцида евреев. Выходя из этого музея, чувствуешь облегчение, словно только что очнулся от кошмарного сна. А затем понимаешь, что все это было на самом деле

К этому времени было убито от 100 000 до 200 000 мужчин, женщин и детей, – многие из них умерли в газовых камерах, а затем их тела сожгли в крематориях, построенных специально для этой цели. Все было готово к уничтожению евреев. Тем не менее программа T4 показала нацистам, что даже в военное время в Германии не так-то просто организовать массовое убийство людей.

Эсэсовцам требовалось место, где им не помешают непокорные священники, где можно действовать тайно, где европейская цивилизация уже прекратила свое существование. В конце 1941 г., захватив Польшу и часть запада России, они заполучили то, что хотели. 20 января 1942 г. состоялась Ванзейская конференция, где правительство и лидеры нацистской партии обсудили стратегию «окончательного решения еврейского вопроса». Там выступил Рейнхард Гейдрих, второе лицо СС, который обрисовал собравшимся «перспективы на Востоке». Он считал, что на завоеванных территориях, среди разрухи и запустения, никто не помешает нацистам воплотить в жизнь свои планы.

Гейдрих знал, о чем говорит, – к концу 1941 г. на оккупированных территориях уже происходили массовые убийства евреев при полной поддержке со стороны армии. Ниже приведен приказ, отданный не функционером СС, а прусским аристократом, фельдмаршалом Рейхенау:

Прусские милитаристы десятки лет рассматривали этот регион как будущую колонию. Добавьте сюда радикальный нацизм, и вы получите самоисполняющееся пророчество. Сперва вы утверждаете, что Восток не имеет ни культуры, ни государственности, предпочитая не вспоминать о том, что Пруссия была рождена и взращена под властью Польского королевства и лишь Россия спасла ее от Наполеона в 1807 г. Потом вы систематически уничтожаете все местные органы власти, убиваете потенциальных лидеров и правите самыми жесткими методами, чиня произвол и насилие. Таким образом, вы создаете подлый колониальный режим, при котором на поверхность выходит местное отребье. Только тогда складываются благоприятные условия для нацистского радикализма.

В апокалиптическом мире, созданном нацистами за пределами Восточной Пруссии, не было сдерживающего начала. Программа T4, уже обкатанная в Германии, пошла на экспорт: то же руководство, те же методы убийства, те же бюрократические эвфемизмы, та же секретность и даже те же способы сколотить состояние. В Освенциме, Треблинке, Майданеке и Собиборе евреи, подобно «неполноценным» немцам, рассматривались как отбросы эволюции, которые подлежат истреблению во имя Прогресса.

Холокост – это незамутненное проявление того мрачного модернизма, что видел в людях серую массу, а Прогресс считал единственным мерилом ценности. Он сметал все тщательно возведенные барьеры, с помощью которых западная цивилизация ограничивала и вытесняла индивидуальную жестокость. Холокост не требовал сфабрикованных обвинений и не допускал смягчения приговора. Целый народ был объявлен паразитом – не из-за того, что совершил, а из-за того, на что якобы был способен. Какие бы преступления ни совершили Сталин и Мао, Холокост не имеет параллелей в истории человечества.

Мемориал жертвам Холокоста в центре Берлина

Почему нацисты потерпели поражение

В июне 1940 г. у Гитлера не осталось соперников ни в Европе, ни в Германии. Сталин считался его союзником, а Великобритания, казалось, готова сдать свои позиции. Хотя с англичанами не удалось договориться, их наступательный потенциал был невелик. Гитлер мог без труда упрочить свои позиции в Европе, не встречая серьезного сопротивления. Но вместо этого он напал на Россию.

К этому шагу его побудил ряд причин: так он лишал последней надежды Великобританию, получал доступ к нефтяным ресурсам и наносил упреждающий удар России. Но, скорее всего, он сделал это, поскольку верил, что сумеет повторить бросок Людендорфа на восток в 1918 г. – на сей раз без Западного фронта, который мог бы испортить дело. Подобно прусским лидерам 1914–1918 гг., Гитлер считал, что основная задача войны – раз и навсегда урегулировать ситуацию на востоке. Таким образом, решение напасть на Россию имело глубокие прусские корни.

В июне 1941 г. мало кто из немецких генералов сомневался в победе Германии, – надо сказать, что почти все они прошли Первую мировую войну младшими офицерами или служили в подразделениях добровольческого корпуса.

В результате к концу 1941 г. вермахт был втянут в гибельную войну с огромной и потому практически непобедимой Красной армией, тогда как Африканский корпус один на один сражался с силами Британской империи в Египте. 11 декабря 1941 г. Гитлер без особых на то причин объявил войну США. Его логика выглядит вполне узнаваемой:

С 1941 г. группа офицеров во главе с Хеннингом фон Тресковом планировала убийство Гитлера. Тресков организовал покушение на фюрера в марте 1943 г., но бомба, заложенная в самолет, не взорвалась. Заговор против Гитлера, который находился в зените власти, был подлинным актом героизма.

Впрочем, вскоре стало казаться, что противостоять Гитлеру требует элементарный здравый смысл. После разгрома немецких войск под Сталинградом в январе 1943 г. Гитлеру как воздух нужна была большая победа. Презирая англосаксонскую демократию, он надеялся получить желаемое, воюя с Великобританией и США в Северной Африке. Проигнорировав доводы умного и опытного генерала Эрвина Роммеля, он отправил в Тунис отборные войска. В мае 1943 г. они потерпели поражение, почти столь же позорное, как капитуляция под Сталинградом.[30] Когда в июле 1943 г. русские победили в крупнейшем танковом сражении под Курском, все поняли, что дело идет к развязке. Тайная оппозиция Гитлеру во главе с харизматичным Клаусом фон Штауффенбергом начала стремительно расти.

Среди заговорщиков было немало мужественных и благородных людей, но они взялись за дело слишком поздно. Это дает повод заподозрить даже лучших из них в том, что они не стали бы планировать переворот, если бы Гитлер продолжал свое победоносное шествие по миру. Многие из них хотели мира на западе, только чтобы воевать на востоке. Даже идеалисты вроде Штауффенберга не понимали, что Германия уже изнурена войной, а другие страны не видят особой разницы между «хорошим юнкером» и «плохим нацистом».[31] Их затея была обречена на неудачу. Хитрый как лиса Конрад Аденауэр, будущий канцлер ФРГ, отказался присоединиться к заговорщикам, иронически заметив: «Случалось ли вам хоть раз встретить умного генерала?»

В июле 1944 г. Штауффенберг доставил портфель с бомбой в «Волчье логово» (Wolfsschanze), главную ставку фюрера в Восточной Пруссии. Он активировал детонатор в приемной бункера, вошел внутрь, поставил портфель рядом с Гитлером, а затем покинул совещание под благовидным предлогом. Во время проверки на КПП он услышал взрыв и решил, что диктатор погиб.

Несмотря ни на что, заговорщики не считали свои действия правомерными. Вместо того чтобы рассказать миру, что они сделали, они заявили, что берут власть в свои руки, поскольку Гитлера убили предатели из СС.

На самом деле фюрер выжил. Взрыв оказался недостаточно мощным, и его защитил массивный дубовый стол. Поскольку заговорщики не догадались перерезать линию связи между ставкой и Берлином, Гитлер сообщил о случившемся командиру охранного полка Отто-Эрнсту Ремеру, и тот немедленно арестовал мятежников. По непонятным причинам Штауффенберг и его товарищи не оказали сопротивления, даже когда поняли, что обречены. Таким образом, путч был подавлен практически без единого выстрела, поэтому берлинские обыватели узнали о случившемся не сразу.

Гитлер жестоко разделался со всеми участниками заговора. Тем временем Освенцим продолжал работать. Немецкие войска потерпели поражение в Нормандии и в России. ВВС Великобритании и США бомбили города Германии. Но объемы продукции, выпускаемой немецкими военными заводами, росли и в августе 1944 г. достигли максимума. У Гитлера все еще было достаточно ресурсов, и он по-прежнему контролировал огромную территорию.

Он мог бы бросить все силы на Россию, чтобы попытаться спасти Германию от «недочеловеков»-славян. Но вопреки очевидному – по прусской традиции – он все еще верил, что англосаксы, будучи мягкотелыми демократами, дрогнут, если нанести им удар помощнее. И он принял решение использовать новые образцы военной техники не против Москвы, а против Лондона: речь шла об «оружии возмездия», первых в мире крылатых ракетах, которые существенно опережали технические возможности союзников.

Запуск первой в мире баллистической ракеты «Фау-2»

Надо заметить, что на фоне тотальной войны эта затея была крайне невыгодной: 9000 ракет «Фау-1» и 1100 «Фау-2», запущенных в сторону Великобритании, были одноразовым оружием и в среднем убили по одному человеку каждая.

Тем временем последние по-настоящему боеспособные части Гитлера – 400 000 человек и более тысячи танков и штурмовых орудий при поддержке люфтваффе – были брошены в наступление против армии США в Арденнах (декабрь–январь 1944–1945) на бельгийско-германской границе. Удар был нанесен внезапно, и поначалу Германии удалось добиться успеха, но американцы упорно обороняли ключевые позиции, в том числе Бастонь, а затем при помощи подкрепления и авиации остановили немецкие войска и отбросили их назад.

Когда эта авантюра провалилась, сдержать русских было уже невозможно. Перейдя в контрнаступление, они пересекли Среднеевропейскую равнину и вторглись в пределы Германии. Гитлер запретил даже думать об эвакуации и тем самым обрек женщин Ост-Эльбии и Берлина на «массовые изнасилования, самые масштабные в истории» (Энтони Бивор), из-за которых десятки тысяч жертв впоследствии покончили жизнь самоубийством.

Российские и американские войска встретились на Эльбе – где же еще Восток может встретиться с Западом? 30 апреля Гитлер застрелился, а его любовница была найдена мертвой. 8 мая 1945 г. война в Европе закончилась.

Восстановление границ

Поскольку Германия яростно оборонялась до последнего дня, союзники ожидали, что на ее территории их встретит волна сопротивления. Вместо этого они увидели, как созданная система рухнула в одночасье.

Один из величайших немецких писателей современности вспоминает об этом так:

Этот период вошел в учебники истории под названием «час зеро» – время, когда жизнь остановилась и предстояло начать все сначала.

Победители передали Западную Пруссию Польше, поделили Восточную Пруссию между Польшей и Россией, вернули Эльзас-Лотарингию Франции, а оставшуюся часть Германии разбили на четыре оккупационные зоны.

Германия к востоку от Одера исчезла навсегда, но никто не собирался расчленять оставшиеся территории надолго. На Потсдамской конференции в июле – августе 1945 г. союзники заявили, что их цель – частично деиндустриализировать Германию, полностью очистить ее от нацизма, а затем возродить нормальную политическую жизнь на основе демократии для последующей интеграции страны в мировое сообщество. С этой целью предполагалось поощрять все немецкие политические партии демократического толка.

Но скоро стало понятно, что у русских есть свои планы. В тот день, когда Гитлер покончил с собой, Сталин прислал из Москвы готовое правительство, состоящее из послушных немецких коммунистов. Он не собирался делить Германию: он хотел, чтобы она навсегда осталась единой, слабой и бедной. Он пытался ускорить темпы демонтажа фабрик и заводов, которые вместе с сырьем вывозились за рубеж в качестве репараций, и требовал права участвовать в управлении британской зоной оккупации, где была сконцентрирована немецкая промышленность.

Однако Великобритания хотела, чтобы Германия вновь встала на ноги, поскольку иначе ей пришлось бы кормить не только собственное население, но и Рейнско-Рурский регион. В 1946 г. англичане пошли на беспрецедентные меры: ввели нормированное распределение хлеба, чего не случалось даже во время войны. В отчаянии они обратились к США с просьбой – а точнее с мольбой – объединить американскую и английскую зоны оккупации. Американцы тоже были заинтересованы в восстановлении Германии. Они считали, что план Сталина не дать ей разбогатеть всего лишь прелюдия к захвату власти коммунистами. Лучшей защитой от этого было процветающее капиталистическое общество. На этот раз США не остались в стороне, как случилось в 1919 г.

Когда бывшие союзники раскололись на два лагеря – русский и англо-американский, – события стали развиваться по незапланированному сценарию. Черчилль произнес речь о «железном занавесе» (1946 г.); доктрина Трумэна (12 марта 1947 г.) провозгласила, что политикой Соединенных Штатов должна быть поддержка свободных народов, оказывающих сопротивление внешнему давлению или попыткам вооруженного меньшинства подчинить их себе. В июне 1947 г. Америка и Великобритания официально объединили свои оккупационные зоны, сделав центром Бизонии Франкфурт. В том же месяце был анонсирован План Маршалла – программа послевоенной помощи Европе. Он предусматривал выделение европейским странам кредитов для восстановления экономики (а значит, и европейского рынка сбыта для американских товаров). Русские отвергли этот план не раздумывая. Французы приняли и решили объединить свой сектор оккупации с Бизонией – так появилась Тризония.

Внезапно Европа приобрела те же очертания, что и в 814 г., в момент смерти Карла Великого: Эльба стала ее границей на севере, почти там же, где проходил саксонский лимес, построенный Карлом Великим, а далее господствовали славяне, которые заполучили и часть западного побережья Эльбы.

Первоочередная задача Запада состояла в том, чтобы вновь наладить жизнь в этой части Германии. К этому времени рейхсмарка настолько скомпрометировала себя, что в повседневной жизни ее вытеснили сигареты. Но без нормально функционирующей валюты восстановление было невозможно.

В конце 1947 г. в рамках операции Bird Dog в США были тайно напечатаны новые купюры. С февраля по апрель в Германию переправили 23 000 ящиков с банкнотами, которые спрятали в подвалах бывшего рейхсбанка во Франкфурте. Однако процесс введения новых денег вызывал массу разногласий.

Отчаявшись, американцы обратились к тем, кто был знаком с экономикой Германии и ее народом лучше всех, – к самим немцам. Оказалось, у них уже готов план действий.

Экономическое чудо… которого не было

Еще в 1943 г. глава СС Генрих Гиммлер отдал секретный приказ группе экспертов под руководством группенфюрера СС Отто Олендорфа (позднее он был повешен союзниками за то, что возглавлял один из эскадронов смерти) подготовить план возвращения к свободному рынку после победы в войне. Олендорф привлек к работе Людвига Эрхарда, специалиста по рыночной экономике и будущего канцлера ФРГ (1963–1966), и Карла Блессинга, который позднее стал президентом Бундесбанка (1958–1969).

Вскоре эксперты увидели, что экономика нацистской Германии требует безостановочно печатать деньги. Во время войны полки магазинов опустели, а цены на товары первой необходимости строго контролировались. Из-за этого все свободные средства оседали на банковских счетах граждан. Десять лет люди были вынуждены жить в режиме жесткой экономии. Что ожидало страну в перспективе, когда сдерживающие факторы исчезнут? Эрхард, Блессинг и их коллеги хорошо знали ответ: в отсутствие вассальных государств, которым приходится принимать переоцененные рейхсмарки под дулом пистолета (как французам в 1940–1944 гг.), неизбежна галопирующая инфляция.

Эрхард принял радикальное решение. Он предложил избавиться от избытка бумажных денег, заменив рейхсмарку новой валютой, немецкой маркой. Обменный курс для частных вкладчиков должен был составлять 15:1, а для бизнеса – 1:1 минус чисто формальный налог на капитал, чтобы соблюсти приличия. Такой подход позволял уничтожить проблемные сбережения рядовых граждан, но сохранить капитал предприятий.

Поскольку эта концепция исходила из предательского допущения, что до окончательной победы еще далеко, в 1944 г. ее без лишнего шума положили под сукно. Но в 1948 г., когда союзники делали все, чтобы запустить экономику Германии, она оказалась весьма кстати.

Конкурирующие экономики, в том числе Франция и Великобритания, не могли и мечтать о таких экстремальных мерах в интересах бизнеса. Их население никогда не поддержало бы подобную программу. Она была возможна только в Германии 1948 г., где рядовые граждане видели вокруг себя лишь руины и радовались уже тому, что живы и свободны. В то время мало кто понимал, что разрушены в основном жилые дома, а не промышленные предприятия. Во время бомбежек немецких городов военно-воздушными силами Великобритании и США были убиты тысячи мирных жителей, многие из них в регионах, где нацизм не пользовался особой поддержкой. При этом к маю 1945 г. доля оборудования заводов и фабрик, которое серьезно пострадало во время войны, составила всего 6,5 %. Немецкая промышленность не утратила былой мощи, это был дремлющий гигант, готовый к импровизации. В 1948 г. требовалось лишь разбудить его.

Не дожидаясь разрешения союзников, Эрхард отпустил цены и отменил продуктовые карточки, сделав все для формирования свободного рынка. Всем известен его легендарный диалог с властями США:

И это сработало. Немцы отлично помнят, как практически в одночасье полки магазинов заполнились продуктами, а на фабриках и заводах возобновилось производство.

На самом деле эти события не имели ничего общего с чудом. Теперь в Тризонии была твердая валюта с фиксированным курсом, благоприятствующим экспорту. План Эрхарда позволил сохранить предпринимательский капитал. В стране достаточно квалифицированных кадров, а миллионы беженцев из Ост-Эльбии и Судетской области были счастливы, что остались живы, и готовы работать за гроши. Почти все оборудование находилось в рабочем состоянии. Кроме того, Германия получала помощь по Плану Маршалла. Таким образом, оказались созданы все условия для спасения и расцвета экономики.

Неудивительно, что в таких условиях предприниматели Западной Германии быстро оправились и начали богатеть.

Подлинное объединение – прощай, Берлин?

Теперь все начали думать о будущем. Но как продолжать существовать стране – с нравственной и политической точки зрения, – если все уцелевшие предприниматели еще недавно жили в мире и согласии с нацистским режимом? Как исцелить нацию, если почти половина врачей в прошлом – члены нацистской партии? Как перевоспитать государство, в котором десять лет во всех университетах преподавали расовую теорию? Ответ был прост как для Трумэна, так и для Сталина: забвение допустимо для всех, кроме главных преступников.

Конрад Аденауэр очень хотел проскочить этот этап побыстрее. В июне 1948 г. русские ответили на введение новой немецкой марки блокадой Западного Берлина, что заставило союзников организовать воздушный мост, который действовал около года. Аденауэр воспользовался обострением конфликта, грозящего перерасти в войну, для реализации своей цели – создать Германию, ориентированную на Запад. Незначительным большинством голосов было принято решение, что временной столицей должен стать Бонн, а 24 мая 1949 г. состоялась публикация Основного закона страны. 14 августа 1949 г. 73-летний Аденауэр стал первым канцлером Федеративной Республики Германия и оставался на этом посту до 1963 г. Он управлял страной так, что эти годы называют «эпохой Аденауэра».

Германия Аденауэра очень напоминала римскую Германию, Германскую империю Карла Великого и Рейнский союз, заключенный под давлением Наполеона. Она была отделена буферной зоной от Польши, не соприкасалась с Россией и имела совсем небольшую границу с Чехословакией.

Почти вся Германия к западу от Эльбы стала единым государством, и от так называемого объединения 1871 г. не осталось и следа.

Краеугольным камнем политики Аденауэра была интеграция с Западом. Он так твердо придерживался этой линии, что во время бурных дебатов в бундестаге в ноябре 1949 г. депутат от социал-демократов, вспылив, назвал его «канцлером союзников», а не немцев. Если бы его оппоненты знали, что он думает на самом деле, они наверняка бы распалились еще сильнее.

1 декабря 1955 г. Айвон Киркпатрик, верховный комиссар Великобритании в Германии, направил своему премьер-министру докладную записку с пометкой «совершенно секретно»:

Иными словами, Аденауэр попросту не верил, что объединенная Германия – вместе с Ост-Эльбией, которую он ненавидел, – останется верна Западу.

В то же время его собственная Западная Германия прекрасно вписывалась в эту концепцию. В 1954 г. она выиграла чемпионат мира по футболу, а в 1955-м, после ремилитаризации, стала членом НАТО. В 1957 г. был заключен Римский договор, который заложил основы Европейского экономического сообщества, предшественника ЕС. Председателем Европейской комиссии стал Вальтер Хальштейн, юрист, дипломат и ближайший союзник Аденауэра. Это действительно напоминало возвращение «назад в будущее». Как заметил тогда известный американский социолог:

Лишь недавно стало известно, как далеко мог бы зайти Аденауэр. В 1945 г. Берлин был разделен между союзниками на четыре сектора – по аналогии с четырьмя зонами оккупации страны. Когда в 1949 г. русские создали свое марионеточное государство – Германскую Демократическую Республику (ГДР), – Западный Берлин превратился в анклав на территории восточного блока. В 1961 г., во время кризиса, вызванного строительством Берлинской стены, Аденауэр сделал американцам секретное предложение: не защищать Западный Берлин, но отказаться от своего единственного плацдарма на территории бывшей Пруссии.

Но дело уже зашло слишком далеко. Берлинская стена была построена, и Запад смирился с существованием ГДР. Давайте посмотрим, что там происходит.

ГДР, или Наикратчайшая история Ост-Эльбии

Восточная Германия отличалась от остальной части страны не потому, что в 1945–1989 гг. ее оккупировали русские. Все было наоборот. Русские оккупировали эту территорию потому, что она всегда отличалась от остальной части страны.

Оттон I Великий переправился через Эльбу в 935 г., а в 982 г. славяне отбросили германцев назад. В 1127 г. германцы предприняли еще одну попытку вторжения, и в течение двух следующих столетий им удалось частично – но не окончательно – вытеснить славян к берегам Одера. Тевтонские рыцари зашли еще дальше, но в 1410 г. их разбили поляки. Пруссия появилась на свет под сюзеренитетом Польши в 1525 г., и ее создание было актом сопротивления Риму. Она прославилась в войнах со Швецией, победы на берегах Эльбы и Одера сделали ее великой державой, а в 1807 г. лишь русский царь смог спасти ее от полного уничтожения. В 1866 г., одержав крупную победу при Кёниггреце, Пруссия обеспечила себе гегемонию в Германии, а в 1870 г. покорила Францию. Долгие годы западные немцы обеспечивали Пруссию людскими ресурсами и деньгами для борьбы со славянами. Эта борьба закончилась в 1945 г., когда часть Ост-Эльбии была утрачена навсегда, а то, что от нее осталось, превратилось в беспомощную колонию России.

После создания ГДР этот осколок Ост-Эльбии официально стал тем, чем на деле был всегда – чужаком, который говорит по-немецки среди славян Восточной Европы. Пока не построили Берлинскую стену, ежегодно побег в Западную Германию совершали около 200 000 восточных немцев, в основном молодых и образованных, – примерно столько же, сколько и в 1850-х гг. Если бы под давлением России на пути беглецов не возвели непреодолимую преграду, в 1989 г. за Эльбой попросту не осталось бы ни одного немца.

Те, кому не удалось покинуть страну, остались во власти Штази, Министерства госбезопасности. В его штате числилось 90 000 сотрудников, а контролировать все сферы жизни им помогали 200 000 осведомителей. Именно благодаря им Штази превзошел даже гестапо: бесчисленные информаторы были готовы помогать спецслужбам за самое ничтожное вознаграждение. Они разоблачали друзей, коллег, товарищей по команде и даже родственников. Любой человек мог одним словом разрушить вашу карьеру, закрыть для вас двери университетов, отправить вас в тюрьму или разлучить с детьми.

Либеральные западные немцы – а с ними европейцы и британцы левого толка – словно не замечали, что происходит в ГДР. Здравомыслящие, казалось бы, экономисты верили явно лживым показателям ВВП. Добросердечные политики доказывали, что правители страны движимы благими намерениями. Вполне разумные социологи утверждали, что, хотя это общество не идеально, в нем меньше корысти и больше сплоченности, чем в Западной Германии.

Искусствоведы старались при первой возможности обласкать восточногерманских деятелей культуры – как только кто-нибудь создавал нечто отличное от топорной официальной пропаганды, его тотчас же провозглашали гением.

В последние годы своего существования ГДР пыталась претендовать на роль истинной Германии: она заигрывала с памятью Мартина Лютера, давая понять, что прусские добродетели, свободные от юнкерского милитаризма, – хорошая альтернатива воинственному кока-колониализму Соединенных Штатов. И это получало определенный отклик у ультралевых немцев. Впрочем, любые выпады против Запада находили отклик у экстремистов левого и правого толка, особенно в 1960-х гг.

Смутное время

В 1960-х гг. ФРГ стала столпом НАТО и ЕЭС. Она вышла на второе место в мире по производству автомобилей, догнав Великобританию, и привлекала трудящихся-мигрантов (гастарбайтеров) из Южной и Восточной Европы, чтобы компенсировать нехватку рабочих рук. При этом уровень зарплат и потребления в стране оставался невысоким, а владельцев автомобилей было в два раза меньше, чем в Великобритании.

Однако времена менялись, и поколение тех, кто довольствовался малым и был рад забыть о войне, трудиться и откладывать на черный день, сменили бэби-бумеры, которые хотели всё сразу и прямо сейчас – включая правду.

Скучные, лицемерные, авторитарные старики выводили из себя западную молодежь. В Германии этот конфликт был особенно острым, поскольку среди старшего поколения нередко встречались бывшие нацисты. Освенцимские процессы 1963–1966 гг. во Франкфурте-на-Майне потрясли молодых немцев. Война во Вьетнаме возмутила их. Юные бунтовщики рассуждали примерно так: наши жалкие отцы, бывшие нацисты, стали подпевалами капиталистического запада. Еще вчера они убивали евреев, а сегодня лебезят перед американцами, превратив Германию в беспомощного потребителя МакКультуры. В 1950-х гг. вестернизация воспринималась позитивно, поскольку была альтернативой прусскому или нацистскому авторитаризму. Теперь же подражание Западу приобретало негативную коннотацию, и сопротивление этой тенденции объединило ультралевых и ультраправых.

Именно в такой культурной среде появилась банда Баадера – Майнхоф, она же Фракция Красной Армии, или РАФ, террористическая группировка, которая при тайной поддержке Штази держала в страхе Западную Германию в 1970-х гг. Это помогает понять, почему один из ее лидеров, Хорст Малер, позднее стал видным неонацистом.

Группировка была создана 2 июня 1967 г., когда полицейский (как выяснилось позднее, тайный агент Штази) застрелил безоружного демонстранта, который протестовал против визита иранского шаха. После этого на собрании студентов Гудрун Энслин провозгласила: «Это фашистское государство хочет убить нас всех! На насилие надо отвечать насилием. Это новый Освенцим, спорить с ними бесполезно!»

Германия была не единственным местом, где туманный идеализм 1960-х стремительно трансформировался в призывы к насилию. Но Фракция Красной Армии отличалась от других подобных группировок невероятной жестокостью и успела натворить бед. Пик ее активности пришелся на «Немецкую осень» 1977 г.: тогда террористам удалось убить несколько известных личностей, в том числе крупного промышленника Ганса-Мартина Шлейера и главу Дрезденского банка Юргена Понто. Каждый четвертый житель Западной Германии моложе тридцати симпатизировал этой группе убийц, возомнивших себя спасителями человечества, при этом единственная внятно заявленная цель экстремистов состояла в том, чтобы освободить своих товарищей из тюрьмы.

Почему так много людей в глубине души сопереживали членам РАФ? Разумеется, важную роль здесь играл антиамериканизм. Но, возможно, причины коренились и в прошлом:

Ашерсон, лично знакомый с Майнхоф, безусловно, прав. При таком видении мира не важно, делаем ли мы добро здесь и сейчас. Важен лишь пример, который мы подаем неведомому будущему, сохраняя верность своим убеждениям несмотря ни на что. Если задуматься, идея довольно странная, но трудно не заметить, что она напрямую связана с учением Лютера, который считал, что не добрые дела позволяют нам обрести спасение, а только вера (sola fide).

Германия как поле битвы

К счастью, в этот период нигилизма в немецкой политике доминировал не герой, который думает лишь о том, как оправдаться перед будущим, а классический левоцентрист Гельмут Шмидт, мастер закулисных сделок и заядлый курильщик.

Под руководством Шмидта Германия успешно справилась с левым экстремизмом, практически не ущемляя личных прав и свобод. Развивая систему кредитования, он помог Германии и ее европейским партнерам пережить кризис 1973 г., который начался после введения нефтяного эмбарго. Демократия в стране окрепла, а промышленность и квалифицированные кадры были спасены.

Благоприятный для Шмидта период закончился, когда он принялся активно укреплять связи с Вашингтоном, – это вызвало недовольство социал-демократов, партии, к которой принадлежал он сам. Трения между Востоком и Западом обострились: в 1977 г. Шмидт предупредил НАТО, что наращивание ракетного потенциала Советского Союза – речь шла о ракетах среднего радиуса действия – нарушает баланс сил на мировой арене, а значит, повышает вероятность самого страшного сценария. Он считал, что США наряду с ведением переговоров должны предпринять ответные меры.

Однако идея интеграции с Западом, за которую выступал Аденауэр, всегда вызывала прохладное отношение среди социал-демократов. Несмотря на вторжение русских в Венгрию (1956) и Чехословакию (1968), некоторые члены СДПГ по-прежнему считали, что, скорее всего, войну начнут США. Когда в 1979 г. американцы согласились разместить в Западной Германии ракеты «Першинг», это вызвало массовый взрыв негодования. В результате на свет появилась партия зеленых, но трудно поверить, что ее породил исключительно страх перед гибелью мира по вине США. Пожалуй, был прав Аденауэр, который переживал, что немцам не слишком импонирует идея интеграции с Западом. Как недавно заявила Марилуиза Бек, одна из основателей партии зеленых: «В то время я не понимала, что кампания против “Першингов” была пацифистской лишь отчасти, а в остальном представляла собой весьма противоречивые выступления против США и НАТО».

В 1982 г. отношения Шмидта с собственной партией обострились до такой степени, что, когда ему понадобилось сократить бюджетные расходы, социал-демократы отказались его поддержать. Шмидт покинул пост канцлера, и ему на смену пришел Гельмут Коль, который представлял Христианско-демократический союз Германии и придерживался того же курса, что и Аденауэр. При Коле в ФРГ разместили американские ракеты. Это не привело к гибели мира, но позволило провести серьезные переговоры, благодаря которым в 1987 г. были ликвидированы все американские и российские ракеты средней и малой дальности.

Но к тому времени все изменилось: к власти в СССР пришел Михаил Горбачев, а сама империя находилась на грани развала.

Ост-Эльбия возвращается

В 1989 г. глава ГДР Эрих Хонеккер заявил, что «Берлинская стена простоит еще пятьдесят, а может, и сто лет». 7 октября 1989 г. режим планировал отпраздновать 40 лет своего существования, и в целом все шло своим чередом: Китай славил социализм, который отстоял себя на площади Тяньаньмэнь, немцы по-прежнему пытались бежать из Восточной Германии, а Штази продолжала тренировать отродье, подобное группировке Баадера – Майнхоф, чтобы совершать убийства на западе.

В мае власти Венгрии начали пускать людей в Австрию, откуда можно было попасть в ФРГ. Десятки тысяч восточных немцев почуяли возможность бежать и стали покупать туры в Венгрию. У посольств ФРГ в Будапеште и Праге толпились жители ГДР, которые просили политического убежища. 11 сентября венгры просто открыли ворота. К концу месяца число беженцев в Западную Германию достигло тридцати тысяч.

Правительство ГДР в отчаянии закрыло границу с Чехословакией. 6–7 октября, на праздновании юбилея Восточной Германии, Горбачев сказал Хонеккеру: «Кто опаздывает, того наказывает жизнь».

Толпы людей приветствовали Горби. Когда он уехал, их разогнала полиция. 9 октября в Лейпциге тысячи местных жителей вышли на улицы. Они были полны решимости, но в глубине души боялись: никто не знал, последуют ли власти примеру Пекина, где дело кончилось массовым кровопролитием, или пойдут путем Польши, то есть найдут компромисс.

«Время истекло». Михаил Горбачев дает понять, что судьба ГДР предрешена. Берлин, октябрь 1989 г.

Толпа не швыряла бутылки с зажигательной смесью, а полиция и армия не открывали огонь. 17 октября Хонеккер был освобожден от своих обязанностей, а 3 ноября вновь открыли границу с Чехословакией. За два дня Восточную Германию покинули 15 000 человек. 9 ноября, видимо по ошибке, объявили, что открыта граница между Западным и Восточным Берлином. Толпы людей немедленно хлынули к Берлинской стене. Гельмут Коль не думал, что все произойдет так быстро, – в этот момент он находился с визитом в Варшаве.

События развивались стремительно, но все считали, что Восточная Германия на какое-то время останется самостоятельным государством. Ведь объединение наверняка будет сложным процессом, который потребует привлечения зарубежных партнеров и публичных дебатов в самой Германии, а в дальнейшем – выборов, организованных с учетом сложившейся ситуации.

Однако на деле все было иначе. Патриотический альянс во главе с восточногерманским сектором ХДС, где выделялась молодая Ангела Меркель, в марте 1990 г. организовал в ГДР парламентские выборы. За объединение страны восточные немцы голосовали ногами – только в январе 1990 г. на Запад перебрались 200 000 человек. Теперь митингующие в Лейпциге вместо патриотических лозунгов («Мы единый народ!») выходили с транспарантами иного содержания: «Если придет немецкая марка, мы останемся, если нет, мы пойдем к ней!»

Развитие событий ускорял страх перед новым «бегством с Востока». Если бы Западная Германия обменяла восточные марки на свою валюту по курсу 1:1, это помогло бы удержать людей от миграции. Но как предприятия бывшей ГДР будут выплачивать зарплату? Что произойдет с пенсиями и пособиями в восточных регионах? Было понятно, что это потребует огромных субсидий со стороны ФРГ, поэтому президент Бундесбанка Отто Пель немедленно подал в отставку. Но команда Коля оставалась непреклонной. 1 июля 1990 г. немецкая марка стала официальной валютой ГДР. Западная Германия обязалась платить за то, чтобы немцы остались в Ост-Эльбии, – хотя с 1850 г. это не удавалось ни одному правительству в мирное время.

Никаких голосований об объединении не проводилось. Точку в этом вопросе поставила внутренняя политика. Опросы общественного мнения показывали, что на очередных выборах в ФРГ Коля, скорее всего, ждет поражение. Но что, если эти выборы пройдут не только в Западной Германии?

Единство страны было восстановлено 3 октября 1990 г. – ни Восточная, ни Западная Германия не стали проводить референдум по этому вопросу. Многие считают, что Коль заручился поддержкой Франции, пообещав Франсуа Миттерану, что вскоре откажется от немецкой марки и перейдет на евро.

Коль мастерски разыграл патриотическую карту, обещая очередное экономическое чудо, которое превратит новые земли в «цветущий край». На всеобщих выборах в декабре 1990 г. число его сторонников на территории Западной Германии уменьшилось, по сравнению с 1987 г. результаты ухудшились почти повсеместно.[36] Люди были явно не в восторге от того, что сделал «канцлер единства». На Востоке, разумеется, все было иначе: Коль одержал триумфальную победу в пяти новых землях, при этом в четырех – с большим отрывом от конкурентов, что позволило ему легко набрать нужное число голосов, чтобы возглавить коалицию.[37]

Теперь предстояло решить еще один важный вопрос: надо ли переводить парламент из Бонна в Берлин? 20 июня 1991 г. депутаты долго и бурно обсуждали этот вопрос, но исход дебатов был непонятен до конца. Когда началось голосование, большинство тех, кто представлял земли бывшей Западной Германии, выступило за Бонн – 291 против 214. Многие обозреватели считают, что в итоге свою роль сыграла страстная речь министра внутренних дел Вольфганга Шойбле, который призвал перенести правительственную резиденцию в Берлин.

Как часто случалось в истории Германии, Запад проиграл из-за внутренних разногласий. Депутаты Ост-Эльбии действовали более сплоченно и сумели переломить ситуацию, хотя численный перевес был не на их стороне. 80 % представителей новых земель проголосовали за Берлин, и в итоге Бонн получил 320, а Берлин – 328 голосов. Центр политической жизни Германии переместился из Рейнланда в город, который в 1871 г. был провозглашен столицей империи, объединенной под властью Пруссии.

Кратчайшая история Германии со времен Фридриха Великого

Второго чуда не будет

Вскоре стало казаться, что Западная Германия откусила больше, чем может прожевать, – впрочем, кусок ей в рот затолкали против воли. У нее не было тайного рецепта экономического чуда, разве что жесткая чистка методами свободного рынка – снадобье, которым Эрхард потчевал страну в 1948 г., когда для этого подвернулся удобный случай. Валютная уния 1990 г. представляла собой нечто прямо противоположное – она позволила удовлетворить людей в краткосрочном аспекте, но имела катастрофические последствия для бизнеса.

Кратчайшая история налоговых потоков в Германии

Поскольку зарплаты, пенсии и пособия поднялись почти до уровня ФРГ, восточные немцы решили остаться на месте. Но из-за низкой производительности и почти полного отсутствия инвестиций в течение десятков лет предприятия ГДР были неконкурентоспособными. И теперь Западной Германии приходилось платить по счетам.

Так же как в 1871–1933 гг. богатым трудолюбивым западным немцам повторяли, что их национальный долг – вливать средства в безнадежную экономику Ост-Эльбии и содержать огромный бюрократический аппарат в Берлине. Вскоре у них появились сомнения. В народе начали рассказывать анекдоты:

«Чем турок отличается от осси?[38] Турок говорит по-немецки и при этом работает».

«Почему китайцы такие веселые? Их стена цела и невредима».

Экономика трещала по швам. В 1997 г. новый Mercedes А-класса перевернулся на малой скорости во время «лосиного теста» – он показывает, как автомобиль выполняет объездные маневры. История получила широкую известность – это было наглядное подтверждение того, что Германия теряет связь с реальностью. К концу второго тысячелетия трансатлантисты Джордж Буш и Тони Блэр не сомневались, что будущее принадлежит англосаксонской модели:

Третье тысячелетие

В то время как англосаксы пустились во все тяжкие – кредиты и расходы росли как на дрожжах, а виртуальная экономика казалась столь же незыблемой, как исландские банки, – Германия постепенно приводила свои дела в порядок.

Еще один левоцентрист, Герхард Шрёдер, реорганизовал систему выплаты пособий. В 2005 г. в Германии начала действовать новая программа, известная под названием Hartz IV. Она изменила отношение к тем, кто подолгу сидит на государственных пособиях, и заставляла людей обращаться в центры по трудоустройству. Их английское название – Jobcenters – подсказывает, откуда взялась сама идея. Кроме того, Шрёдер убедил партию зеленых, своего партнера по коалиции, поддержать участие Германии в войне на Балканах, чтобы предотвратить массовое кровопролитие. Доза американофобии помогла Шрёдеру наладить отношения с ультралевыми: он заявил, что Германия не будет участвовать в военной операции США против Ирана, ибо «не готова к подобным авантюрам». Джордж Буш пришел в ярость. Шрёдер – хотя и с трудом – победил на выборах и остался на второй срок.

В 2005 г. Германия уже не выглядела больной. Жители Южной Европы охотно тратили переоцененные евро на качественные немецкие товары, тогда как их собственная дешевая продукция пылилась на полках. Стала богатеть и Юго-Восточная Азия – теперь ее жители желали того же, что имеют состоятельные европейцы. При этом они в больших количествах закупали немецкое оборудование: станки, подъемные краны и ленточные транспортеры. Америка активно импортировала немецкие автомобили. Мир увязал в кредитах, а Германия трудилась в поте лица.

Когда в 2008 г. люди обнаружили, что деньги, взятые взаймы, – это всего лишь долги, дела Германии могли обернуться не лучшим образом. Однако экономический спад продолжался всего год. Германия не сомневалась, что шторм минует быстро, и продолжала развивать промышленный сектор, не давая ему зачахнуть. Значительная часть предприятий по-прежнему находилась в частной собственности (в первую очередь благодаря политике Эрхарда в 1948 г.), а не принадлежала инвестиционным фондам. Предприниматели не хотели отказываться от своего бизнеса даже в самых тяжелых условиях. Им на помощь пришли государственные банки, которые владели крупными пакетами акций во многих компаниях, в частности в Volkswagen. Кроме того, работодатели и профсоюзы Западной Германии всегда умели договориться между собой. Владельцы предприятий предложили сократить рабочий день, чтобы не допустить безработицы, и люди пошли им навстречу.

Это был очень мудрый шаг. Когда остальной мир пришел в себя, Америка продолжала зависеть от импорта, а в Юго-Восточной Азии правили бал нувориши. Европейцы, которым теперь приходилось выбирать более осмотрительно, предпочитали качественные долговечные товары. В разгар долгового кризиса в Греции люди жгли на улицах немецкие флаги, но при этом раскупали немецкие автомобили, чтобы застраховаться на случай выхода из еврозоны.

Экономика Германии была сильной и стабильной, как никогда. Раз за разом побеждая на выборах, Ангела Меркель стала канцлером, опираясь на коалиции ХДС/СДПГ (в 2005 и 2013 гг.) и ХДС/СвДП (в 2009 г.). Число ее сторонников в бундестаге постоянно росло, приближаясь к абсолютному большинству. Страна превратилась в одного из крупнейших экспортеров в мире и начала пользоваться таким доверием, что получила возможность брать займы под нулевой процент. Когда люди говорят, что Европа должна помогать слабым государствам, это значит, что помощи ждут от Германии. Когда Америка говорит, что Европа должна противостоять России, она имеет в виду Германию. Когда британские политики требуют уступок от Европы, они обращаются к Германии.

Немецкое общество тоже не стояло на месте. Как ни странно, размеры личного состояния среднестатистического немца были меньше, чем у француза или итальянца. В основном это объяснялось тем, что многие граждане страны не имели собственного жилья, а активы бывших жителей ГДР зачастую оказывались равны нулю. Но, по мнению видного немецкого историка Вернера Абельсхаузера, внутренняя политика Германии не позволяла считать его соотечественников бедными.

За словами Абельсхаузера скрывалось предостережение. Что, если вера западных немцев в экономику и государственные институты ослабеет? Ведь уже наблюдались приметы того, что состоятельные граждане рвали связи с государством всеобщего благоденствия. С 1912 г. немцы с деньгами начали походить на англосаксов: они хлынули на рынок недвижимости, и цены на жилье взлетели так стремительно, что оставили позади даже Великобританию. Внезапно стали бурно развиваться частные образовательные учреждения, которые никогда не играли в Германии столь же заметной роли, как в Англии или США. На свет появилась новая политическая партия АдГ (Альтернатива для Германии): она выступала за свободный рынок, требовала сократить расходы на соцобеспечение, не оказывать помощь Греции и отказаться от евроинтеграции. Ее основатель Бернд Лукке – преподаватель университета. Среди тех, кто подписал первый манифест АдГ, и в руководстве партии немало представителей интеллектуальной элиты – ведущие экономисты, юристы, бизнесмены и публицисты. Похоже, состоятельные граждане начали сомневаться в непреложных истинах прошлого. Что, если бедные – «40 % немцев, у которых нет никакой собственности» (писала газета Die Welt) – тоже утратят веру?

Однако это был всего лишь шум за сценой, когда Меркель, одержав очередную победу, стала канцлером в третий раз. Единственной реальной проблемой оставалась, как всегда, Ост-Эльбия.

Восток лишается поддержки

Несмотря на программу финансовой помощи, земли, которые Коль обещал превратить в «цветущий край», требовали все новых вливаний. Цифры делались все более впечатляющими:

Огромные затраты почти не давали результата. Впрочем, Берлин, судя по всему, процветал. Теперь он стал столицей, а значит, именно ему доставались все траты правительства. Его неряшливое величие и дешевая аренда привлекали туристов и основателей стартапов. Однако все это держалось на долгах и субсидиях. Государственный долг Берлина (население – 4 миллиона человек) был гораздо больше, чем у Баварии (12,5 миллиона), хотя он ежегодно получал от федерального правительства около 3,5 миллиона евро. Все остальные европейские столицы приносили доход своей стране, но в Германии все было наоборот.

Положение в самой Ост-Эльбии было катастрофическим. В 1991–2012 гг. население Баварии выросло на 8 %, а в земле Саксония-Анхальт его численность снизилась на 20 %. В отчете Федерального министерства экономики и энергетики за 2016 г. отмечается, что такая демографическая ситуация не имеет аналогов в Европе и мире. С 1850 г. немцы попросту не желали жить в Ост-Эльбии, и даже два триллиона евро не сделали ее более привлекательной.

Официальные прогнозы говорили о том, что миграция будет продолжаться, а поскольку Ост-Эльбию покидали молодые образованные немцы, по большей части женщины, цифры не передавали в полной мере, как плохо обстоят дела на местах. Достаточно наложить на карту возможного изменения численности населения Германии в 2009–2030 гг. (по прогнозам Федерального института строительства, городского хозяйства и территориального развития) линию римского лимеса, построенного в 100 г., и посмотреть, как проходит Эльба. Те, кто остался – менее образованные, более пожилые, по большей части мужчины, – голосовали иначе, чем Запад. Опросы, которые определяли предпочтения электората («воскресный опрос» социологического института Infratest), неизменно показывали, что Восточная и Западная Германия голосуют по-разному. И эти результаты были вполне закономерны. В 2005 и 2009 гг. по итогам выборов в Ост-Эльбии Национально-демократическая партия Германии, самые натуральные неонацисты, получила места в двух земельных парламентах (3 % голосов). Левая партия (Линке), прямой наследник коммунистов из ГДР, получила еще больше голосов, чем ультраправые (22 %). И опять основную роль сыграла география.

Проще всего объяснить эти результаты советской оккупацией 1949–1989 гг. Но Ост-Эльбия отличалась на выборах из поколения в поколение. До Первой мировой войны здесь предпочитали Консервативную партию, при Веймарской республике – НННП, в 1930–1933 гг. голосовали за нацистов, а в 2009 г. – за экстремистов левого и правого толка.

И если большинство немцев воспринимают ностальгию по старой доброй Восточной Германии – Ostalgie – с иронией, как безобидное приключение для туристов, в Саксонии и Померании осталось немало тех, кто всерьез тоскует по «немецкости», далекой от западных ценностей.

И все же в 2015 г. стабильная процветающая Германия вновь показала, что готова и дальше тянуть за собой экономически отсталую реакционную Ост-Эльбию. Рейтинг популярности Меркель в апреле того же года составил 75 % – поразительный результат для демократического лидера, который уже десять лет находится у власти. Она была беспощадна к Греции, ее невзлюбили в Южной Европе, но новые члены ЕС из Восточной Европы и собственные избиратели горячо одобряли ее курс.

И вот в сентябре 2015 г. она устроила для немецкого общества – и для всего Европейского союза – собственный «лосиный тест».

«Странная осень» Ангелы Меркель

Дублинская конвенция 1997 г. гласит, что проситель убежища в ЕС должен подать ходатайство о предоставлении его в первой безопасной стране по пути следования. В сентябре 2015 г., когда в Европу хлынул поток беженцев из Сирии и Ирака, Ангела Меркель отменила это положение в одностороннем порядке. В результате Германия стала целью номер один для мигрантов с Ближнего Востока.

Ее мотивы не вполне понятны. Возможно, она поступила так из чувства нравственного долга, искренне желая помочь беженцам и ослабить давление на Грецию и Италию. Возможно, полагала, что стране со стареющим населением необходима молодая кровь. А может быть, это был более сложный политический маневр. Долгое время ее партия старалась отказывать в политическом убежище беженцам из Албании, Черногории и Косово на том основании, что теперь эти страны имеют статус «безопасных», однако СДПГ, партнер ХДС/ХСС по коалиции, всегда блокировала такие решения. Кое-кто считает, что, помогая жертвам гражданской войны в Сирии, Меркель рассчитывала укрепить свой моральный авторитет.

Но каковы бы ни были мотивы, цель этих действий состояла в том, чтобы в одностороннем порядке провозгласить Юго-Восточную Европу транзитным лагерем для жаждущих попасть в Германию, где улыбающийся лидер страны делает селфи с мигрантами. Очевидно, что Меркель жестоко просчиталась: она не ожидала, что наплыв беженцев выйдет из-под контроля и вызовет столь серьезное недовольство других членов ЕС.

Немецкая культура гостеприимства привела мир в изумление, но вскоре стало понятно, что сирийцы, которые бегут от реальной опасности, – это лишь малая толика потока мигрантов. В канун Нового года в Кельне «мужчины африканской и арабской внешности» (так описывает преступников полиция) учинили массовые грабежи и изнасилования немок, нимало не опасаясь властей. Репортажи об этих событиях стали погребальным звоном для политики открытых дверей.

Меркель продолжала твердить: «Мы справимся» (Wir schaffen das) – и одновременно требовать, чтобы другие страны ЕС тоже принимали беженцев. На ее призывы откликнулась лишь Швеция, но и та вскоре закрыла свои границы. Особенно резко отреагировала Восточная Европа.

«Новая правопопулистская партия» – это АдГ, которая в 2015 г. приобрела пугающее сходство с неонацистской НДПГ. В 2016 г. она получила 15,1 % на выборах в процветающей земле Баден-Вюртемберг на юго-западе страны. На первый взгляд кажется, что безопасных мест не осталось. Однако хорошо известно, что население этой земли, которая была поделена на три оккупационные зоны после Второй мировой войны, расколото по религиозному признаку. Взглянув на карту, вы увидите, что в 2016 г., как и в 1930–1933 гг., правые радикалы добиваются наибольших успехов там, где живут протестанты. Уязвимыми для нелепых страхов и диких обещаний людей делают не только доходы, но и культура: как в случае с Гитлером, так и в истории с выходом Великобритании из ЕС (Brexit) или Дональдом Трампом в США. Вековая смесь колониальных страхов и лютеранского авторитаризма создала благоприятную почву в Ост-Эльбии: здесь АдГ получила 24 % (Саксония-Анхальт) и 20,9 % (Мекленбург – Передняя Померания). И в той и в другой земле 3 % голосов было отдано НДПГ. Никакие субсидии, в том числе два триллиона евро, которые новые земли получили с 1990 г., не могут изменить прежнюю ментальность.

В феврале 2016 г., после нападения на дом для беженцев, газета Die Welt высказала мысль о том, что проблемы с ассимиляцией испытывают не иммигранты, а «саксонцы» – так в Западной Германии называют восточных немцев. После празднования очередной годовщины объединения Германии в Дрездене, которое омрачили марши ультраправых и поджоги, организованные неонацистами, немецкие газеты, либеральные и консервативные, в один голос вопрошали: а может быть, «саксонцы» в самом деле другой народ? Кто знает, что творится в головах восточных немцев?

В стране появилась шутка: если в Европе может случиться Brexit, Германии не помешает Säxit.

Но в декабре 2016 г., после трагедии в Берлине, когда в толпу посетителей рождественского рынка врезался грузовик, а за рулем сидел проситель убежища, которого, по мнению большинства немцев, давно пора было депортировать, стало не до шуток. На этой волне народного гнева АдГ в 2017 г. наверняка сумеет добиться успехов не только на избирательных участках Ост-Эльбии.

Заключение: 2017 г. и подлинная история Германии

Нет смысла изучать прошлое, если оно не помогает пролить свет на настоящее. Поскольку Западу приходится преодолевать кризис за кризисом, история Германии требует назвать вещи своими именами: прусско-нацистская эпоха – с 1866 по 1945 г. – была чудовищной аномалией.

С 100 г. юго-запад Германии представляет собой часть Западной Европы. Лишь в 1525 г. на исторической сцене появляется новое образование – Пруссия. Западные немцы, которые не были ни прирожденными агрессорами, ни поклонниками сильного государства, оказались не способны объединиться. Все чаще их земли превращались в поля сражений или колонии более сильных соседей. В 1814 г. Пруссия, в то время фактически сателлит России, серьезно упрочила свои позиции в результате роковой ошибки англичан. Британия, которая, подобно нынешним сторонникам Трампа, хотела, чтобы Европу и впредь раздирали конфликты между враждующими государствами, подарила Пруссии богатый, промышленно развитый Рейнланд. В 1866 г. Юго-Западная Германия потерпела поражение в войне и вскоре была поглощена Пруссией, страной, чуждой ей в любом отношении – в историческом, географическом, политическом и религиозном аспекте. Это серьезно ухудшило ее положение. Теперь материальные, промышленные и людские ресурсы юго-востока были поставлены на службу прусским амбициям.

Сама Пруссия считала своей главной задачей установить гегемонию на территории Польши, стран Балтии, Северной и Центральной Европы – либо в союзе с Россией, либо в противоборстве с ней. Эта борьба закончилась в 1945 г. ликвидацией Пруссии, имя которой было стерто с лица земли. Западная Германия наконец-то обрела свободу. В 1949 г. она стала полноправным государством.

Страна Конрада Аденауэра, Вилли Брандта и Гельмута Шмидта не была неполноценным иллюзорным образованием, скорбно ожидающим воссоединения со второй половиной. В отличие от почившего монстра – Пруссии – она имела крепкие корни. Эта полноправная держава со столицей на Рейне, «с окнами, открытыми на Запад… среди виноградников» (Аденауэр), стала кульминацией немецкой истории: непохожая на страны Средиземноморья, но, вне всяких сомнений, неотъемлемая часть Запада.

Однако в 1991 г. виноградники были заброшены ради Берлина, который ближе к Варшаве, чем к Майнцу или Штутгарту. Германию вновь настиг призрак Пруссии. Воссоединение страны вернуло к жизни урезанную версию Германской империи, лживую идею, которую Бисмарк навязал западным немцам и всему миру в 1871 г. Слишком многие не подумали, чем это грозит, и инстинктивно поддержали это сомнительное начинание. Они считали, что столицей страны должен стать Берлин, не задаваясь вопросом почему. Они согласились финансировать Ост-Эльбию, так же как и их предки при юнкерах и нацистах. Мало кто из немцев в 1990 г. понимал, что они вновь поют под прусскую дудку.

Западная Германия (1949–1990) была очень похожа на Германию Октавиана Августа в 1 г. н. э., на Восточно-Франкское королевство, созданное в результате Верденского раздела в 843 г., и на Рейнский союз в 1808 г.

Сегодня эта история может помочь немцам задуматься, в чем заключаются их подлинные интересы и где их настоящие друзья. Нужно сделать это, пока не поздно. Профицит торгового баланса Германии – точнее, Западной Германии, крупнейшей экономики еврозоны, – в 2016–2017 гг., судя по всему, достигнет 100 млрд долларов. Это позволяет правительству брать кредиты по рекордно низким ставкам. В 2016 г. Германия успешно разместила десятилетние облигации с отрицательной доходностью, а это означает, что зарубежные инвесторы платят ей за хранение своих денег. Однако, вместо того чтобы выступить гарантом по единым облигациям еврозоны, Германия требует финансовой ответственности от своих соседей, от экспортных рынков и от лучших друзей, а сама тем временем безрезультатно вливает триллионы – триллионы – евро в Ост-Эльбию, которая так долго подтачивала ее силы. Пруссия не дает ей покоя и после своей смерти.

Прусское влияние ощущается и на выборах. Даже два триллиона евро не склеят то, что было расколотым две тысячи лет. Ост-Эльбия, как всегда, гнет свою линию. Около 40 % избирателей Восточной Германии поддерживают либо ультраправых из АдГ, либо еще более экстремистскую НДПГ, либо ультралевых из Линке. Они выступают против Евросоюза и ненавидят Америку. В отличие от поляков, чехов, венгров и народов Прибалтики, экстремисты правого и левого толка из Ост-Эльбии склонны считать своим партнером Москву, которая ближе им по духу, чем Вашингтон или Париж. Нет нужды повторять, что истоки этой идеи следует искать в истории Пруссии. Если партии, которые опираются на электорат Ост-Эльбии, сумеют исковеркать политику Германии, требуя особого подхода к восточным землям, результат будет плачевным – и не только для немцев.

Бывшего премьер-министра Германии Йошку Фишера трудно назвать бездумным последователем Аденауэра. В 1960-х гг. он сделал себе имя, кидая камни в полицию на демонстрациях ультралевых. Тем не менее он говорит:

Фишер ошибался лишь в одном. На момент написания этих строк новый лидер СДПГ, католик Мартин Шульц, сумел возродить партию. Этот человек, чрезвычайно популярный в стране, всецело предан заветам Аденауэра и может стать реальной альтернативой Меркель.

Но кто бы ни стал канцлером, ему придется иметь дело с миром, где позиции Запада пошатнулись. Будем надеяться, что он не забудет про римский лимес, Каролингское возрождение и золотой век средневековой Германии, про юго-западные княжества, которые безуспешно боролись с Пруссией в 1866 г., про юго-западных немцев, которых Бисмарк заставил воевать с Россией и которые никогда не голосовали за Гитлера, но благодаря Ост-Эльбии получили его в правители, и, наконец, про Западную Германию Аденауэра, ныне не существующую.

Такова подлинная Германия – древняя страна, раскинувшаяся между Рейнландом, Эльбой и Альпами, страна, которой всегда были чужды культ государства, пуританское рвение и милитаризм, с лицом, изуродованным шрамами. Эта Германия – главная надежда Европы. Нужно помочь ей вновь обрести опору, чтобы она могла действовать так, как подобает великой державе в самом сердце западного мира.