Кремлевский джентльмен и Одноклассники

Глава 1 Князь. Последний снегопад

Это последний снегопад, подумал он. Город утонул в белых пушистых хлопьях, город будто бы исчез. Но все, снега больше не будет.

Он стоял на ротонде роскошного отеля. Выше всех. Меховой плащ надежно сохранял в тепле руки и плечи, мороз почти не чувствовался. Снег перестал идти, и в прозрачном сыром воздухе отлично были видны огни города внизу, и подсвеченные беспорядочной суетой этих огней низкие косматые облака над головой.

Он ненавидел этот город, огромный и плоский, где взгляду не за что зацепиться. Тот, кто любит стоять выше других, вполне закономерно будет предпочитать отели – современные высотные отели, чтобы из простого президентского люкса на сороковом этаже открывался вид на сорок километров до горизонта. И можно было постоять ближе к полуночи спокойно, неподвижно, с бокалом «Токая» в руке.

Но в этом захолустье, в этой, так называемой, «Северной столице», нет отелей в сорок этажей. Размером город почти с Москву, вот только морской залив отъел ему левый бок… Город не тянется вверх, а стелется низом, словно болотные мхи и лишайники, на которых же и вырос.

Большие здания тут не держит земля, и даже на знаменитом Невском проспекте домишки всего‑то в шесть, редко где семь этажей. Глухая провинция, казалось бы. Но только не произносите здесь этого слова вслух. Сырой, дождливый, многомиллионный Санкт – Петербург при рождении наречен столицей, а то, что запоминаешь в детстве, не забывается никогда. Этот город умудряется гордиться всем – своими островами, торчащими по ночам в небо мостами, своими куцыми куполами и шпилями. Даже тем, что он самый северный миллионер на планете. По населению, конечно же.

Ничего, ненадолго.

Он почувствовал, как теплая точка ожила на его запястье, будто одна из запонок безупречной белой рубашки, мурлыкая, прильнула к руке. Привычным движением он поднес руку к уху и сказал негромко:

– Это Князь. Слушаю вас, ребята.

– Нужный вам человек прибывает, Князь, – сказал хрипловатый, но очень почтительный голос.

– Ненужный мне человек, – спокойно поправил Князь.

Потом сгреб с балюстрады хрупкий снежок, скатал в кожаных перчаточных ладонях белый снежный комочек и запустил прямо в небо, в лиловые облака. Снег оказался пропитан водой, и, исчезая за скатом крыши, брызнул мелкими каплями, в которых отразились маленькие радуги от городских огней.

«Терминал Пулково-2», громко сказано. В этом городе даже пассажира из Лондона встречает павильон, похожий на какое‑нибудь кафе в парке культуры и отдыха. Хотя это и правильно. Что такое пассажир из Лондона, в конце концов?

Князь тронул толстое, почти непрозрачное стекло, заменившее стену в самых верхних апартаментах отеля. Ключ от этих покоев вам не выдадут на ресепшен. Даже будь вы трижды президент Анголы, или Пласидо Доминго, дорога сюда вам заказана. Нет, вас не обидят, вам кокетливо покажут президентский вензель над изголовьем вашей двуспальной койки, позолоту на дверных ручках, и ванну натурального мрамора. А на вопрос, что находится этажом выше, любой порядочный коридорный ответит – крыша. Хотя это не совсем так.

Внутри – сразу уютный полумрак, который отгорожен от снегопада прозрачными стенами. Стекло такого цвета, какой бывает у кофе, заваренного с мускатом и каплей лимонного сока. Запах этого кофе витает над просторной затемненной гостиной. Только пламя в газовом камине бьется синими змейками. И маячит огромный, похожий на домашний кинотеатр монитор. И тихо рдеет огонек переговорного устройства у двери.

В апартаментах Князя ждали трое. И, как всегда, в молчании.

– Ну, как дела, ребята?

– Цель прибывает из Москвы авиарейсом, Князь, – сказал сидевший у дверей на складном стуле человек. Широкоплечий, на редкость некрасивый и конопатый. Одетый в черный свитер, он был совершенно спокоен.

– Спасибо, Рыжий, я уже знаю.

На экране компьютера что‑то взрывалось и горело. Бесшумно. Мальчик лет одиннадцати отвернулся от этого захватывающего действа лишь на секунду, сказал:

– Ну щас, ну щас, у меня тут патроны кончаются… – и снова застучал по клавишам, порулил куда‑то мышкой.

– Не торопись, Ленечка, у нас есть время, – ласково сказал Князь.

Возле уютно потрескивающего камина стоял прозрачный стеклянный столик, а на нем стакан с мутновато – черной жидкостью – кофе с мускатом. За кофе протянул руку третий из «ребят» – здоровенный мужчина лет сорока, в отлично сшитом, но чуть броском костюме. Зеленоватый оттенок пиджака, сочетался с галстуком светлого, почти салатного цвета. Темным с проседью волосам здоровяка отсвет галстука придавал оттенок болотной тины. Словно топором вырубленное, рано покрывшееся морщинами лицо с чуть раскосыми глазами; жестокая складка возле углов губ выдавали характер властный и нетерпеливый.

– У нас много времени, Князь? Может быть, я не нужен сегодня?

– Ты очень нужен сегодня, Робертас.

Князь произнес имя нарочито правильно, не так, как записано в паспорте, а так, как значится в многочисленных, правда давно отправленных в архив рапортах о боевых операциях. Роберт Юшкаускас, или, как его чаще называли в этом городе, Прибалт, любил уважительное обхождение, и терпеть не мог, когда кто‑то насмехался над его отчетливым акцентом – долгие согласные, и слишком шипящее «с». Правда, в этом городе давно уже никто не рисковал насмехаться над Прибалтом.

Юшкаускас отхлебнул кофе и поморщился, непривычный, а вернее неспособный к оценке тонких вкусовых ощущений.

– Мои эстонцы ждут в аэропорту, Князь. Одеты в милицейскую форму.

Мальчик расхохотался. Так искренне и звонко, что стучать по клавишам уже не мог, и немедленно на мониторе расцвел бело – красный взрыв, который сменился черным полощущимся на ветру флагом с объемными черепом и костями. «Гейм овер», подумал Князь. И это хорошо, что Ленечка так бестрепетно позволяет себе проиграть в дурацкую компьютерную стрелялку. Полезно, когда основы взрослой жизни познаются ребенком в игровой форме. Легче воспринять действительность.

– Почему эстонцы, дядя Прибалт?

Прибалт обернулся в недоумении. Если в город прибыл Князь, и срочно просит приехать в отель, наверное, Князю виднее, что за дети тут тихо сидят в уголке. Значит, так надо. Но если эти дети задают вопросы Прибалту… Юшкаускас присмотрелся повнимательнее. Ребенок был худощав и довольно заморен с виду. Костюмчик, похожий на маскарадное одеяние юнги, шит у итальянского киндер – модельера. А гладкие волосы цветом, разрез глаз, форма носа кого‑то смутно напоминают.

Прибалт улыбнулся подростку, потом Князю, стараясь показать, что не жлоб, что шутку понимает.

– Вот, Ленечка, – сказал Князь: – наш друг Прибалт предлагает своих эстонцев. Люди они надежные и очень проворные в стрельбе. Одетые в милицейскую форму, они производят арест в аэропорту, а потом везут на бензоколонку, есть у них такая, и там в подвале, добывают информацию…

– Глупо! – радостно выпалил Ленечка, – Очень даже глупо и нелепо. Мы же не бандиты, дядя Прибалт!

– В подвале не бензоколонки, – нервно хрустнув пальцами, поправил Юшкаускас, – а в подвале автомойки…

Юшкаускас смотрел прямо в глаза мальчику, и во взгляде его было нечто, что давно уже отучило каждого в этом городе говорить «Глупо, дядя Прибалт!». Это хорошо, подумал Князь, это полезно. Пусть Ленечка почувствует, в чем разница между злодеями, которых он каждый день в своем компьютере, ноутбуке, телефоне сводит на нет, и таким вот дядей Прибалтом. Но Ленечка, похоже, не прочувствовал.

– Всегда и обо всем можно договориться! – назидательно объяснил он Юшкаускасу, который невольно посмотрел на колышущийся за спиной ребенка пиратский флаг: – Верно, дядя Князь?

– Молодец, Ленечка! И спасибо, Робертас. Я высоко ценю твоих эстонцев, но сегодня они нам не нужны.

– Цель берет такси в аэропорту, – скромно сообщил Рыжий. Внимательно, без единой улыбки он выслушал всю беседу, и – Князь знал это – при необходимости сможет повторить слово в слово.

Прибалт поставил стакан на столик и поднялся в полный рост. Он был высоченный и квадратный, похож на крестьянина, который приехал на выходные в город, надев лучший костюм и положив в карман все сбережения, которые обычно хранит за притолокой. Но Князь знал, что внешность обманчива, что Прибалт очень хорошо умеет и слушать, и понимать. Иначе бы Князь не обратился к Прибалту.

– На шоссе из аэропорта его тоже ждут, – литовец пожал широкими плечами: – За рулем мастер спорта по автокроссу. Рядом специалист по слежке, и по электронным спецсредствам. Мои латыши.

– А я уж думал, латышские стрелки… – ехидно заметил Ленечка.

– Какой у тебя развитой ребенок, – сказал Юшкаускас, пытаясь отгадать, отчего цвет волос малолетнего наглеца кажется знакомым. И вспомнил. И сразу понял, почему в просторной, жарко натопленной гостиной воцарилась неприятная тишина. Рыжий чуть неодобрительно покачал головой. Это ж надо такое ляпнуть…

– Это не мой сын, – сухо заметил Князь. – Ленечка, ты выключи игру. Мы сейчас уже на старте.

– Сестра уехала, – пояснил Ленечка, все с той же непосредственностью повернувшись к Прибалту спиной. И, наклонившись над клавиатурой, продолжал обращаться именно к нему, по – свойски, по – приятельски. – А дядю Князя попросила присмотреть. А у него вдруг дела. Я поканючил, и он меня с собою взял…

Очень раскованный пацан, подумал Юшкаускас, мы такими не были. Почему‑то вспомнилась ему сказка, давно, еще на бабкином хуторе слышанная, про смелого литовского рыцаря, который забрел в хрустальный замок, а там два черта старых, и один чертененок. Ерунда, суеверие.

– Цель поменяла такси.

– Снимай наше наблюдение, Рыжий. Дальше его поведут отлично подготовленные латыши нашего друга Робертаса, – сказал Князь и слегка даже поклонился, как и полагается гостю, не желающему лезть в чужой монастырь со своим уставом. – Одевайся, Ленечка, потеплее. Сестра просила, чтобы я последил. И я послежу.

– А вы не боитесь, дядя Князь? – мальчик сегодня, может оттого, что очень в первом часу ночи спать хочется, явно напрашивался на воспитательный окрик. – Не боитесь, что ваша Цель нырнет в метро, и уйдет от ребят на машине, будь они хоть Шумахерами?

Князь усмехнулся, потрепал мальчишку по голове, а потом залепил не очень сильный, но чувствительный щелбан прямо в дерзко задранный нос.

– Лажанулся. В этом городе метро закрывается не как у всех нормальных людей, а на час раньше, потому что жадные, электричество экономят. Книжки надо читать, а не только интернет… Шарф не забудь. Не «ну – у», а не забудь шарф. Рыжий, проследи.

Ленечка не обиделся. Потирая нос, выбежал в переднюю, саму по себе размером со среднестатистическую отельную гостиную, и стал там с грохотом искать ботинки. Сестры нет, и он нарочно наденет лыжные, в них удобнее, и никто не переспорит.

– Я не понимаю, – тихо, но твердо сказал Юшкаускас: – я не вижу смысл.

Когда обычно невозмутимый Прибалт волновался или злился (что, в общем‑то одно и то же), его вполне правильная речь начинала напоминать тайную исповедь в католическом костеле, зловещую и свистящую. Многим знание этой несложной приметы спасало здоровье, а порой и жизнь.

– Ты играешь в шахматы, Робретас? – так же тихо спросил Князь: – Ведь играл. В лихой юности ты ходил в чемпионах округа, верно? Так скажи мне, можешь снять пешку с доски, Робертас? Вот представь себе, идет партия. Тебе очень нужно, чтобы этой пешки на доске не было. И ты протягиваешь руку и убираешь ее, бедную. Ты так поступишь, Робертас? Есть в этом смысл?

Бледные щеки Юшкаускаса залились краской. Но Князь есть Князь.

– Ты знаешь, кто я такой, Робертас. Если бы я хотел, чтобы этого человека убили, или выбили из него информацию, я бы не приехал сам и тебя беспокоить бы не стал. Я нашел бы людей, которые сделают. Но мне нужно не это. Мне нужно, чтобы перед приехавшим в этом городе не открылась ни одна дверь. За остальные города этой маленькой планеты я и так спокоен. Но здесь мне нужна твоя помощь, Робертас. Без твоего слова здесь не открывается ни распоследний притон, ни приемная губернатора.

Багровая краска на зеленоватых щеках Прибалта сменилась здоровым румянцем. Видно, доброе слово и литовцу приятно, подумал Князь. И еще раз подумал, как он ненавидит этот город. Болото.

– Поедем на моей машине, Князь? Я позвоню шоферу.

– Шофера не надо, – громко сказал Рыжий из передней. Внимательно и критично, как опытный воспитатель детсада, он осматривал Ленечку. Поправил шарф и рукава, задравшиеся под курткой. Мальчик возражать не стал, как не возражает десантник старшине, проверяющему укладку парашюта, и Рыжий подмигнул ему, доверительно пояснив: – я прекрасно вожу машины всех типов, кроме асфальтовых катков.

Литовец нажал кнопку в малахитовой колонне. Заметить ее было непросто, но жизненный опыт – не хвост собачий. И кнопку эту Роберт Юшкаускас заприметил сразу, как только поднялся из паркинга отеля на бесшумном лифте. Впрочем мысли о кнопке меньше всего мучили сейчас главу союза отставных офицеров спецслужб, а в прошлом одного из чемпионов военного округа не только по шахматам, но и по рукопашному бою, и по затяжным прыжкам, и по… Бывшего командира лучшей разведроты 34–й воздушной армии Краснознаменного Закавказского военного округа.

Ведь по чьей другой просьбе Роберт ни за что не поехал бы темной, слякотной ночью пусть даже и в роскошный отель. Не поднял бы по тревоге и без объяснений своих эстонцев, латышей, и еще дюжину других своих подчиненных. Но нет, вызов не оказался ложным. А причуды – что ж, Князь имеет на них право.

Рыжий вторым вошел в просторную, как летний шатер с продажей пива «Карлсберг», и украшенную зеркалом в тяжелой дубовой раме кабину лифта. Он не сменил своего черного свитера, но в руках нес странное – небольшой старомодный саквояж бежевой кожи. Как будто собирался выдать себя за чеховского интеллигента – доктора. Ленечка вбежал следом, досадливо сдул с лица пушистый мех капюшона, и, полный дружелюбия, пихнул своим слабым кулачком в железный даже под пиджаком трицепс Юшкаускаса.

– Шофера не надо! – повторил он серьезно, как будто верил, что сам тут отдает распоряжения: – дядя Князь не хочет, чтобы его видели. Потому и обратился к вам, дядя Прибалт…

– Что бы я без тебя делал, племянничек, как бы жил! – с сильным акцентом проговорил «дядя Прибалт», протянул руку и указательным пальцем ткнул в нос Ленечки: – Ди – линь!

Князь развязал шелковую тесьму под ключицами. Позволил плащу, отороченному мехом чернобурки, соскользнуть с плеч на пол – вещь теплая, но годится только для стояния на крыше. Под плащом оказался френч, и тоже черного цвета – практичная неброская одежда для ночных прогулок на автомобиле…

Снежная каша расползалась под колесами где‑то там снаружи. Внутри салона комфортной температуры воздух пах кашемиром и выделанной телячьей кожей. Он жаркий, но его не замечаешь. Автомобиль темный и неприметный с виду. Никаких синих ведерок на крыше, никакой тонировки лобового стекла. Дорогая одежда всегда выглядит неброско.

Рыжий стянул свитер, остался в черной рубашке, и вел машину виртуозно. Улицы снаружи мелькали, как нарисованные – темные силуэты крыш с метровыми веретеноподобными сосульками, потом сразу – без перехода – залитый белыми огнями, очарованный движущейся рекламой проспект. Обледенелый асфальт у бордюров, в этом городе их называют поребриками. Поворот на светофоре. Узкая, щель между домами. Двор с двумя одинокими лампочками над подъездами, кирпичный брандмауэр, Нерастаявшая пока корка снега отражала блики, подсвечивала. Снова узкая, длинная улица. Мало светящихся окон, еще меньше людей. Автомобиль затормозил.

– Человек уезжает из города, где родился, – сказал Князь: – он много и честно работает, он добывает деньги своим умом и талантом. Он обосновывается за границей и живет мечтами о достатке и славе. В один прекрасный день он оставляет все. Он ездит из города в город, из страны в страну. Возвращается на родину, мечется по столице. И в конце концов он снова здесь, Ленечка. Как ты думаешь, почему?

Сидевший на переднем сиденье рядом с шофером Юшкаускас прижал к уху примитивный, без фотокамеры и полифонии, мобильник и отдал пару коротких, как приказы, распоряжений. Потом склонился к лобовому стеклу, и сделав козырек из ладоней, вгляделся в слабо освещенную редкими фонарями ночь.

Человек шел по обледенелому тротуару очень еще далеко. Руки в карманах, среднего роста, неприметный. Усталая походка, усталые плечи.

– На этой улице единственное заведение ООО «Кувалда», – сказал Прибалт: – больше тут идти некуда.

– Связь есть? – привычно уточнил Рыжий.

– А сам как думаешь? – огрызнулся литовец: – Всюду есть, а тут вот нету, да?

Князь откинулся на кожаное сиденье и преувеличенно вздохнул. Ленечка сочувственный вздох понял, недовольно наморщил нос. Помахал в воздухе «заячьими ушками», напоминая:

– Два раза, дядя Князь. Не три.

– Я помню, что два. Один шелобан за предположение о том, что подзащитный бросится в ближайшее отделение милиции, и еще один за то, что плохо слушаешь…

Щелчки по носу Ленечка получил не очень сильные, скорее обидные.

– Ты тоже не угадал! – запротестовал он: – я хорошо слушаю, ты сказал «не забывай о чувстве дружбы». А он пришел в «Кувалду». А что такое «Кувалда», дядя Прибалт? Это частные сыщики? Или охрана?

– Это подпольное казино, – сказал Рыжий, разглядывая железную дверь без вывески, окруженную, однако же разноцветными бегущими огнями. [1]

Однообразие глухих, забранных решетками этажей в старых домах нарушало кокетливое крылечко со скользкими гранитными ступенями. Выше призывно мигали и переливались волной желтые и красные лампочки. На крыше дома покосились тусклые буквы Hotel, хотя с первого взгляда было видно, что на верхних этажах не живет никто.

Человек стоял на скользком крылечке. Одной рукой он дергал за холодную ручку двери под почти не видной на стекле надписью «открыто круглосуточно», другой прижимал к уху сотовый телефон. Рыжий посмотрел на сенсорный экран, удобно расположенный справа от рулевой колонки, потом вопросительно на Юшкаускаса? Тот махнул рукой – мол: разбираешься, хозяйничай.

– Есть перехват, – сказал Рыжий, и тут же тихая мелодия джаза, звучавшая до того в машине, смолкла, а вместо нее ворвалось дыхание. Сиплое дыхание человека, который пробежал уже не одну стометровку, но подозревает, что марафон еще впереди, и звонит по сотовому в последней надежде, что бежит эстафету, что его кто‑то сменит, или хотя бы воды принесет.

– Значит… – упавшим голосом повторил тот, кто стоял на крыльце: – Вы говорите, что больше тут не работает… И телефона вы не знаете… Да неважно, кто спрашивает… А можно я все‑таки зайду? Ах вы закрыты… У вас воду отключили. А могу я обратиться к вам с не совсем обычной просьбой? Я…

– Пусть вешает трубку! – приказал Юшкаускас в свой ободранный телефон.

Рыжий невольно подумал, что даже у беглеца там, на ледяной ночной улице, и то сотовый поновее. Однако же беглеца это совершенно не радовало. Послушав короткие гудки в трубке, Цель ссутулилась еще больше и побрела к такси, которое, нетерпеливо пофыркивая, ждало в конце улицы. Вполне могло уже и не ждать.

– Человек думает, что у него есть друзья, – сказал Князь: – человек инстинктивно помнит о них, забывая, что прошло время. Что, пока добывал деньги талантом и трудом, он поменялся, и друзья тоже поменялись. И что не поможет ему бывший однокурсник, владелец подпольного казано «Кувалда».

– Через десять минут можете открывать, – говорил в свой телефон Юшкаускас: – расслабься, он на тачке, его тут не будет через пять. А что клиентура? А клиентуре скажи, что облава. А на этот случай два вторых входа иметь надо. Учись, салага. Да не за что.

– А чего у вас телефон такой старый? – спросил Ленечка, потирая нос. С досады спросил.

– А он у меня давно, я привык, – хладнокровно сказал Прибалт. Достал из бардачка пару мандаринов и почти не глядя кинул на заднее сиденье.

Мальчик поймал оба и поглядев на широкую спину литовца с некоторым уважением, открыл пепельницу, чтоб было куда кидать кожуру. В машине запахло Новым годом.

– Делайте ваши ставки, – сказал Рыжий, выруливая мимо казино «Кувалда».

Мальчик только того и ждал. Сразу протянул растопыренную ладошку и торопливо, как говорят дети, когда им кажется, что они поняли, или хотя бы заучили наизусть решение задачи, выпалил:

– Человек думает, что, даже если не осталось друзей, у него еще остались те, кто его защитят. Это закон, но он не верит в закон, потому что полиция пяти стран и прокуратура России не стали с ним разговаривать. Это власть, но сейчас два часа ночи, и он не пойдет на прием к губернатору. Это пресса… Дядя Князь! На три щелбана! Радио, телевиденье, газета!

Князь усмехнулся. Мальчик очень азартен, когда чувствует близкий выигрыш. И точно так же опытный игрок может прочитать масти его карт, отразившиеся прямо в широко раскрытых глазах. Это не проблема. В одиннадцать лет еще не поздно учиться блефовать.

– Пас, Ленечка. Выводы верные. Но слишком очевидно. Не принимаю ставку.

Юшкаускас обернулся к беседующим через спинку переднего сиденья. Удивительно искренним злорадством светились его глаза, когда он, на правах гостеприимного хозяина пользуясь некоторым послаблением правил хорошего тона, показал Ленечке крепко стиснутый желтоватыми зубами кончик языка:

– Цель велела таксисту ехать на телевиденье.

– Он у вас с войны, что ли? – неприветливо осведомился Ленечка, кивая на допотопный телефон. Но настроение Прибалту было уже не испортить.

– Верно. Я служил в Эс Эс. Но меня выгнали за жестокость, – по – свойски сообщил тот.

Рыжий вежливо тронул его за плечо, и посоветовал:

– Пристегнитесь, Прибалт.

Красные фары, и ярко – голубой неон вокруг номера авто, растаяли в ночи, унося странный квартет по проспекту. Юшкаускас сначала недобро оскалился, как бы говоря, что в советах не нуждается, но на Троицком мосту, невольно потянул ремень безопасности на себя, когда показалось, что машина сейчас взмоет в небо и сшибет ангела со шпиля Петропавловки. Чтобы затормозить, пришлось проехать почти весь Каменноостровский, впрочем, туда, в конец и надо.

С веток деревьев опадали пласты снега. Небо приняло фиолетовый оттенок, и в нем, словно на пороге райского казино, мигала разноцветными лампочками телевышка. Кубическое здание телецентра казалось погруженным во мрак, но Князь знал, что именно сейчас, ночью, там клепают новости, веселые шоу и серьезные программы о том, как нам жить дальше. Всю ту информационную вермишель «Доширак», что уготована огромной стране здесь, в этом болотном захолустье.

– Нет, я ни с кем не договаривался… – говорил все тот же голос. И в этом голосе слышалась и безнадюга, и несколько бессонных, в аэропортах проведенных ночей, и элементарно промокшая в снежной окрошке обувь: – но это новость. Это сенсационная новость. Я боюсь, что не смогу прийти завтра. Я боюсь…

Он уже не говорил, а кричал, потому что его тащили по ступеням лестницы два дюжих охранника в одинаковых черных костюмах, с надписью «Security» и полярной звездой меж лопаток.

– Ладно! Черт с вами, вы не ведаете, что творите! Но вы хоть посмотрите на снег. Ведь это может быть последний снегопад! – несчастный договорил, уже сползая по мраморной лестнице в сугроб, прибитый под вечер лопатами радивых дворников.

– Тут работы много не потребовалось, – заметил Юшкаускас и позволил себе угоститься следующим мандарином, кожуру аккуратно выбрасывая в открытое окно. Не в укор гостям, а просто так удобнее. – тут ведомый сам сделал все, чтобы его посчитали за психа. Сейчас ему лучший друг скажет – иди проспись.

– Человек чувствует, – сказал Князь, задумчиво, словно, припоминая древний эпос, цитировал по памяти, – что родной город не поможет. Двери закрыты на замки, трамваи не ходят, и даже такси сейчас уедет.

И правда. Таксист уже включил зеленый глаз, и выворачивал из сугробов, но промокший насквозь человек в плаще и легких, не по погоде ботинках все‑таки успел распахнуть дверцу, и некоторое время они там о чем‑то пререкались.

– У него деньги кончаются, – сказал Рыжий: – торгуются о том, до куда ехать.

– И все‑таки, – Князь обращался только к мальчику, жестом как бы призывая в свидетели остальных собеседников: – это еще не отчаяние. Ведь пока человек жив, у него остается память, прошлое, юность. Сейчас мы с вами увидим район детства нашего подзащитного.

На этот раз два автомобиля кружили по городу медленно, не нарушая правил ночного движения в снегопад при плюсовой температуре. Проехали мимо таинственно застывшего у гранитной набережной напротив лазоревого особняка легендарного крейсера. Оставили слева темно – красное старинное здание городской тюрьмы. Такси снова забралось на мост, и притормозило возле огромного здания правильной геометрической формы, с огромными антеннами и государственным флагом на крыше.

– Это Большой дом! – четко, как на экзамене сказал мальчик: – милицейское городское управление. По легенде кроме десяти этажей вверх, под зданием есть десять этажей подземных камер, где сидели в свое время Гумилев, Бродский и Кинчев…

Князь, не глядя, влепил ему дружеский щелчок по носу, прерывая непрошенную лекцию:

– Это ты, брат, опять лажанулся. Верно, было тут милицейское управление. Да только выгнали отсюда милицию. А теперь владелец у здания один, Федеральная Служба Безопасности России. Не туда ли?..

Пассажир вылез из такси, стоя на тротуаре, порылся в бумажнике, сунул пару купюр водителю и махнул рукой, проваливай мол. Немного дальше припарковался навороченный джип с бампером, которым можно при желании прижать к стене небольшого слона.

– Скажи, Робертас, – дружелюбно осведомился Князь, пристально глядя через открытое окно – а вооружены твои опытные латыши, наверное, авиационными пулеметами и гранатометом типа «Муха»?

– А вот надумает он сейчас перейти улицу, – недобро пообещал Прибалт, – и увидишь, чем вооружены.

Но человек, которого называли Целью, не пошел через улицу. Он долго стоял, сунув руки в карманы, словно любовался зловещим логовом контрразведки с чисто архитектурной точки зрения. При этом слегка покачивался с пятки на носок. То ли сосредоточенное размышление, то ли философское спокойствие. То ли дикая усталость и ноги уже не держат.

Наконец, он пошел прочь.

Светофоры на проспекте мигали желтым, и машин к трем часам ночи города почти не осталось. В призматический бинокль было отлично видно, как слегка сутулая фигура удаляется по узкой тропинке, протоптанной между фонарями бульвара и большими рыхлыми сугробами, которые еще вечером выглядели скамейками. Если уходить от слежки, то сейчас, подумал Князь, в этом городе каждый двор проходной.

Но этого не произошло. Фигура спустилась в занюханный полуподвальчик под вывеской яркой, как апельсин.

– Интернет – клуб, – заметил Прибалт и заговорил – зашептал в свой телефон, как будто срочно вызывал католического ксендза для очередной исповеди.

– Можно по ай – пи заблокировать, – внес предложение Ленечка.

– Вот это уже похоже на отчаяние, – задумчиво сказал Князь, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза: – Отчаяние, это когда ты, порыскав по миру, возвращаешься домой. И убедившись, что дома тебя не ждут, выходишь в мировую паутину. Там с тобой поговорят. Там тебя поймут.

Оранжевая вывеска погасла.

– Провода перерезали? – понимающе уточнил Рыжий.

– Зачем? – пожал плечами Прибалт: – профилактические работы на подстанции.

– Запоминай, Ленечка. – продолжал Князь: – В такие минуты и правда кажется, что весь мир идет на тебя войной. Будто бы нарочно перегорают лампочки, шарахаются девушки, с которыми заговорил на улице, кончаются чернила в авторучке, и останавливаются часы «Сейко», купленные по случаю. Ты готов поверить в злой рок. Или в зловещий заговор, жертва которого – ты сам… – И, говоря все эти умные слова, Князь невольно себя спросил, а какие чувства сейчас испытывал бы Прибалт, узнав, что это за мальчишка в машине. Узнав, чей это сын. Но вопрос был лишним. Прибалту такое знать не полагалось в принципе.

Унылая фигура выбралась из подвала и свернула в проходной двор.

– Камерас… – отчетливо проговорил Роберт Юшкаускас тоном беспрекословного приказа.

Экран на приборной доске автомобиля сменил цвет, засветился, выдавая блеклую, но отчетливую картинку с камер наблюдения. Из кадра в кадр по заснеженным дворам от подворотни к подворотне двигалась знакомая фигура. Было очень уютно сидеть в пахнущем мандаринами тепле и наблюдать.

– А вот и дворы его детства, – сказал Рыжий.

Человек, который был Целью, шел через дворы, то и дело трогая стены рукой. Видимо, это должно было означать – здесь первая сигарета, здесь первый поцелуй. А здесь просто скамейка, поломанная, с тремя досками в спинке. На ней так удобно было сидеть с ногами, жевать соленый арахис, купленный потому, что на пиво не хватило. И трепаться, смотреть в небо, и кормить арахисом ленивых серых голубей. И все это вместо контрольной по алгебре, которую все равно не знаешь… Давно это было.

Теперь дворы тоже поменялись. На всех подъездах (в этом городе говорят бессмысленное «парадная», даже если дверь в подъезд находится в третьем дворе с помойкой, некстати вспомнил Князь), кодовые замки, не войти. Да и большая часть подворотен перегорожена железными решетками. Эти подворотни человек оглядывал узнавающим, но безнадежным взглядом.

Ведь некуда бежать. Много ли толку будет забраться на мокрую крышу, и дрожа от ужаса всеми своими лишними килограммами спрыгнуть по другую сторону гаража, вывихнув при этом ногу? Много ли толку залезть на захламленный, грязный, пахнущий бомжами чердак, чтобы через два дня вылезти оттуда все на ту же улицу голодным, небритым, зачумленным. Некуда прятаться.

– Вот это уже отчаяние, – сам с собой согласился Князь. – Пора готовить встречу.

Они завернули за два угла и Рыжий по молчаливому кивку Роберта мигнул фарами. Солидная чугунная решетка бесшумно отворилась. Машина въехала во двор.

Отнюдь не двор – колодец, еще один предмет необъяснимой гордости местных жителей и вечный источник клаустрофобии любого нормального человека. Нет, этот двор был огромен и прекрасен, хотя и плохо освещен. В нем помещались детская площадка, и школа, еще несколько одноэтажных домиков, бывшая прачечная и трансформаторная будка.

Но, главное, тут были деревья. Старые, разлапистые. Они росли многие годы привольно и широко, словно помещичьи сынки, состарившиеся в своем имении и никогда не видавшие ни маршировки на плацу, ни балов с расфранченными лакеями. Сейчас все черные ветви, казавшиеся нарисованными на фиолетовом небе, были обведены белым.

– По дворам он выйдет сюда, – сказал Прибалт.

– Давай, Рыжий.

Роберт Юшкаускас с интересом смотрел, как Рыжий достает свой дурацкий саквояж и аккуратно щелкает замочками. Прибалт не хотел бы заключать пари на щелбаны, и все же невольно попытался угадать. Пожалуй, израильский пистолет – пулемет «Узи» сюда поместился бы. Или заурядный «Глок», такой, как у меня? Ну, не музейный же «Маузер», в самом деле?

Внутри саквояжа оказался белый шелк, сияющий так, что в машине потянуло холодком. В ледяном белом свете лежала темная бутылка изысканной формы и три бокала для вина. Жестом опытного бармена Рыжий извлек все это хозяйство, и тогда Князь протянул руку и достал из особого кармана то, к чему драгоценное вино очевидно лишь прилагалось, как приятный, но необязательный бонус.

– Сенсорный? – мгновенно спросил Ленечка.

Современные дети любят задавать вопросы о сотовых телефонах так же, как мы спрашивали о магнитофонах и мотоциклах, подумал Князь.

– А вот посмотри…

Мальчик взял в руки телефон… Что‑то вроде телефона. Черный, тонкий, легкий. Экран есть. Камеры нет. Благородная простота, свойственная очень дорогим аппаратам, тем, что не нуждаются в сочетании функций телевизора, плеера и телескопа для того, чтобы быть Очень Дорогими Аппаратами.

– А как номер набирать‑то? – удивился Ленечка и наморщил нос, как будто бы уже ждал чувствительного щелчка по нему.

Все‑таки мальчику эта поездка пошла на пользу. Ребенок не скучал, а это главное. Куда лучше, чем сидеть в номере отеля и смотреть тупые мультики, подумал Князь и ответил:

– А это лишнее. Я с него никому не звоню. Это мне звонят те, кто впал в отчаяние, но знает мой номер. А я в таких случаях всегда рядом.

Ленечка смотрел на него восторженно. Даже нет, не так. Детям лет в одиннадцать нужно так на кого‑то смотреть – неважно, отец это, или старший брат, или футболист любимой команды, вырезанный из мятого журнала и повешенный над кроватью. Это уже не сыновняя преданность, но еще и не юношеская влюбленность. Это радость от того, что есть в мире люди, на которых хочется быть похожими. У Князя потеплело на сердце, когда Ленечка перевел взгляд на экран, где по заснеженным дворам брела одинокая фигура.

– Жалко его, – честно сказал Ленечка: – но он знает твой номер?

– Гейм овер, – тонкие губы Князя раздвинулись в улыбке: – все будет хорошо. Вот только детям до шестнадцати лет пора… – Ленечка упрямо и молча замотал головой, – пора баиньки. Не надо разговоров, не надо расстраивать сестру. «Токайское» мы с дядей Прибалтом будем сегодня пить без тебя. Робертас, твои ребята способны отвезти нашего юного спорщика обратно в отель?

– Почтут за честь, – литовец прокашлялся, не зная чему больше удивляться, предложению выпить, неожиданной развязке погони, или почетному поручению.

Мальчик насупился, но плакать не стал, спросил только обиженно и без особой надежды:

– А чего он остановился?

Тот, кто был на экране камеры наблюдения, действительно стоял в какой‑то подворотне. Снегу туда не заметало, и светила тусклая лампочка из тех, с вольфрамовой нитью, что доживают свой век на задворках империи. Смотрел же он на обитую потертым дерматином дверь, которая вела из какой‑то квартиры не на лестничную площадку, а прямо в подворотню. Такое иногда встречается в Петербургских трущобах.

Человек смотрел на дверь и беззвучно шевелил губами.

– Молится, – предположил Прибалт.

– Или стихи читает. «Горечь первой рюмки, блеск любимых глаз». «Не жалею, не зову, не плачу». Ты мне, Ленечка, зубов‑то не заговаривай. Я говорю, спать, значит спать…

Мальчик поглядел исподлобья, вылез из машины, и, зябко поежившись, побежал к «Джипу», стоявшему за чугунными воротами. Машина приветственно мигнула фарами, ворота приоткрылись.

– Я доверяю тебе, Робертас, – сказал Князь, убрав с лица улыбку. – Надеюсь, ты понимаешь, что за мальчика отвечаешь головой. И за то, чтобы твои латыши забыли, кого и куда возили.

– Обижаешь, Князь, – осклабился Прибалт. – Они про тебя‑то не слышали. А вино, я смотрю, славное.

– Экономия – развлечение для бедных, – коротко ответил Князь и невольно снова посмотрел на изображение подворотни, где горела электрическая лампочка. Сутулая спина того, за кем они следили, как раз покидала кадр, но Князь внезапно приказал: – не убирайте изображение! Дайте крупно!

– Камерас! – снова приказал Юшкаускас.

Штукатурная, вся в разводах и трещинах стена стала приближаться на экране монитора. Аппаратура отличная, скоро стало видно короткую надпись, сделанную над звонком то ли авторучкой, то ли фломастером. Номер телефона. Все трое молча смотрели на него, потом Князь каким‑то неприятным голосом поинтересовался:

– Это чей?

– Уже проверяю, – отозвался Рыжий. На коленях он раскрыл ноутбук и стремительными движениями фокусника колдовал с клавиатурой. – Что‑то не так, Князь?

Князь не ответил. Это не мой город, подумал он. Здесь все может быть не так, а ты этого не заметишь. Я не учился в здешней школе. Я не бегал по проходным дворам курить за угол, и не рисовал над звонками в квартиру номер своего телефона, чтобы каждый, кому вздумается, потом мог позвонить, пока стену не покрасят. А красят их в этом городе только на парадных фасадах, дабы было видно, что культурная столица. Мне это не нужно и не свойственно. Я не жду звонка из детства, и не боюсь прошлого. Это последний снегопад. И из темной подворотни уже вышел тот, кто сейчас, почувствовав всю глубину отчаяния, наберет нужный номер, тот, который я лично продиктовал ему полгода назад. И недрогнувшей рукой я завершу партию.

– Все так, Рыжий, – левая бровь Князя слегка приподнялась, придавая лицу столь идущий ему ироничный вид: – но мелочей не существует. Проверь этот номер. А вином я сам займусь.

Застегнув ворот френча, Князь вылез из машины и выставил все три бокала на капот. Тонкое горлышко бутылки он взял ласково, как руку любимой женщины для поцелуя. Роберт Юшкаускас выволок следом свое грузное тело, обмял на талии пиджак, и полез было в карман за неразлучным швейцарским ножиком, чтобы предложить штопор. И застыл с открытым ртом, увидев, как внезапным и сильным движением пальцев Князь отламывает горлышко бутылки вместе с пробкой и небрежно швыряет его в снег.

– Это фокус, – снисходительно пояснил Князь, разливая драгоценную влагу по бокалам, в которых отражались окна полусотни петербургских квартир: – кое что из трюков тайских факиров. Когда я впаду в нищету и бедность, пойду подрабатывать в цирк. Выпьем, не чокаясь.

– Русская традиция? – насмешливо уточнил Прибалт: – о покойных или хорошо, или ничего?

– Новая традиция. Проблема была, теперь ее нет. Есть человек, но нет проблемы. За проблему.

– Он звонит, – сказал Рыжий.

Уже не требовалось смотреть на экран, чтобы увидеть, как изможденная тень человека на другой стороне двора устало прислоняется к стене и шарит по карманам плаща. С трудом, на память, нажимает кнопки телефона. Ждет гудков.

Князь отпил вина. Покатал его языком по щекам и медленно, с удовольствием позволил пролиться в горло. Время застыло. Никто не поймет его. Это круче любви, и азартнее карт. Это называется – власть.

– Он не вам звонит, Князь, – осторожно сказал Рыжий.

И правда. Телефон, покойно лежащий в белой шелковой раковине на водительском сиденье, молчал.

Юшкаускас, не спросив разрешения, протянул длинную руку, включил динамики в салоне автомобиля.

– Алло. У меня деньги на телефоне кончились. Девушка, можно обещанный платеж? Ну да, чтобы я в долг позвонил, а утром в автомате уплачу…

Ирония судьбы, Ленечка, по привычке назидательно, но уже про себя подумал Князь. Человек совершает самый важный в жизни звонок, а у него нет денег на счету. Вот поэтому я в таких случаях всегда рядом. Идиот Робертас все еще думает, что мы киллеры. Он не понимает, что человек, которого я спасу из бездны отчаяния, надежнее любого покойника. Но на то Робертас и идиот.

Он снова отпил вина. А из теплого, пахнущего мандаринами салона автомобиля донесся длинный двойной гудок. Потом второй. Третий. Если бы человек, прислонившийся к холодной стене, прислушался к странному эхо, которое порождает его звонок в стенах этого огромного двора… И огляделся, то вполне мог бы заметить троих мужчин с бокалами вина возле темного автомобиля. Но он не вертел головой.

– Он опять звонит не вам, Князь, – невозмутимо констатировал Рыжий.

Трубку сняли.

– Джентльмены, здрасте! В данный момент меня нет дома, или я немного занят. Но поскольку я вам все равно рад, джентльмены, переведите телефон в тональный режим. И наберите, – в этом месте автор записанного на автоответчик заговорил механическим голосом, но хватило его ненадолго, он закашлялся: – наберите «один», если хотите поговорить с моим секретарем и помощником Сергеем Вихорем, наберите «двойку», если хотите попробовать найти меня в «Скайпе», хотя вряд ли, наберите «три»…

Бокал токайского вина в руке Князя сначала наклонился, потом перевернулся, выливая драгоценную влагу на снег, потом и вовсе выпал из руки, но не разбился, мягко зарывшись в сугроб, по которому расплылось янтарного цвета пятно…

– Чего это за хрень? – спросил Юшкаускас у Рыжего, увидев, что Князь сперва, только услышав слова «Джентльмены, здрасте», зажмурился, потом еще и стиснул зубы.

Это не мой город! – вертелось в голове Князя. Этот город против меня! И всегда будет против, пока… Пока я слышу эти слова «Джентльмены, здрасте!».

– …А если у вас нет тонального набора, – все так же беззаботно советовал неведомый собеседник, – и если Сережа Вихорь до сих пор не взял трубку, что означает, что он где‑то, как всегда, шлындается без дела, у вас, джентльмены, единственный выход. По старинке, по привычке оставьте сообщение, после звукового сигнала…

Несколько тактов Гайдна прозвучали в заснеженном дворе величественно, как хорал в церкви, который полагается слушать стоя и молча.

– Алло, – тот, кого Князь называл Целью, заговорил неуверенно, словно подавленный чужой бодростью. Ему вдобавок почудилось – каждое сказанное им слово эхом доносится из дальнего конца двора. Ерунда, конечно же. – Алло. Я собственно, Сергею звонил. Тут его телефон… Но неважно. Так даже лучше. Принц. Ты меня, наверное, не помнишь. А мне помощь нужна. То есть, не мне уже, а ей. Помоги ей, Принц. Я понимаю, это для тебя ерунда, школьные воспоминания. Одноклассники и все такое. Но ты помоги. А еще, я, наверное, скажу тебе. Потому что некому больше. Этот снегопад – последний. Совсем последний. Ты не думай, что я спятил, Принц, и ты Серега, не думай. Я сейчас все объясню…

– Остановите его… – прошептал Князь и тут же, словно боясь, что не сказал, что только подумал, прокричал, срываясь на визг. – Остановите разговор!

Рыжий понял приказ сразу. Нырнув в машину, он склонился к приборной доске и с лихорадочной скоростью переключил несколько тумблеров на ней. Но Роберт Юшкаускас успел за это время присесть, вытащить из кобуры, укрепленной на голени свой заурядный, но очень точного боя «Глок» и прицелиться. Однако, прежде чем спустить курок, успел почувствовать, как пальцы, твердые, будто стальные наручники, обхватили предплечье и с силой вывернули прицел в небо.

Грохнул пистолетный выстрел. И в ту же секунду голос в автомобильных колонках пропал. Вместо него раздалось ровное, мощное гудение, которое можно, хотя и очень недолго, услышать, если по ошибке воткнешь антенну в сеть переменного тока. Теперь все разговоры по сотовому телефону в пределах двора и нескольких окрестных улиц временно недоступны. Хорошая у Прибалта машина, оборудованная.

– Я по телефону бил! – кричал Прибалт, извиваясь в бешенстве, не в силах вырвать руку с пистолетом из мертвой хватки Князя. Но вскоре понял, что это безнадежно, особенно, когда сквозь хриплое дыхание схватки, послышалось «придурок шепелявый». Князь обычно не допускает сильных выражений и если уж дело дошло до ругательств, значит оно серьезное. Но и берет себя в руки Князь тоже быстро.

– А если бы в голову? – спросил он негромко, и резким движением кисти стряхнул злополучный «Глок» в сугроб. Юшкаускас отступил на шаг, массируя запястье, и хмуря полуседые брови:

– Ты – ы-ы, – сказал он, растянув все согласные как только возможно: – Т – ты м – мен – ня…

Человек на другой стороне двора сидел в сугробе, уронив телефон и прикрыв голову руками. И сейчас ему особенно подходило имя “Цель”.

– Рыжий, – сказал Князь, сглотнув тягучую, токайского вкуса слюну, – мигни фарами привратнику. Мы сейчас уезжаем, если конечно Робертас не против.

– Т – ты меня…

– А потом подойди к человеку. Может, чем помочь надо, он же напугался, по нему же не каждый день стреляют. Может, его подвезти куда нужно, так у нас как раз свободное кресло.

Рыжий кивнул и пошел, хрустко ступая по мокрому снегу.

– Я н – не поним – маю… ты меня… – все еще не мог осознать сей прискорбный факт Прибалт.

Он бы на меня уже с кулаками накинулся, подумал Князь, только хватку почуял, не рискует. Меньше мне надо людей за руки хватать, хотя в данном случае неважно. Может быть, так получится даже лучше. Особенно хорошо, что Ленечки рядом нет. Ему все эти разборки смотреть рано.

– Да чего тут непонятного? – удивился Князь. Совсем не чинясь, он, к удивлению Прибалта, закатал рукав френча, и, присев на корточки, шарил в плотном снегу помятого, и забрызганного каплями пролитого вина сугроба. – Ты погорячился, Робертас. И я погорячился. Помаши рукой в камеру. Пусть нам откроют ворота. Сматываться пора.

– Не знал, что ты кого‑то боишься, Князь, – улыбался Прибалт криво, потому что рука еще болела, но смотрел он сверху вниз и довольно нагло: – думал, ты просчитал ходы заранее. Пешка на доске и все такое.

– Когда пешка доходит до последней черты, – спокойно ответил Князь, доставая из сугроба два комка снега – побольше и поменьше, – она может превратиться во что угодно. К этому тоже надо быть готовым.

Комок снега побольше он предупредительно вежливо протянул Юшкаускасу. Как трубку мира протянул, как руку дружбы маленькому, но гордому прибалтийскому народу. Снег налип на спусковом крючке, на раме, но в ствол “Глока” не забился. Хороший у Прибалта пистолет.

– Ты меня… – медленно повторяя эту волшебную фразу, Робертас Юшкаускас обирал холодные ошметки с металла.

Пальцы сразу покраснели, еще бы, давно уже воду из замерзшего колодца таскать не доводилось, подумал литовец. Ботинки все – копец ботинкам, свинская погода, свинские заботы, свинское счастье. Я, понятное дело, не сделаю то, что хочется, что сделал бы с любым другим. Передернуть затвор, ткнуть в рожу стволом, заорать: «Это не твой город, Князь!». Потому что и не мой тоже. Город сам по себе.

– Ладно, поехали, – процедил он сквозь зубы, глядя, как сами собой открываются чугунные ворота: – Только уж ты потом поясни мне, что это за Принц такой, которого даже ты боишься? Чтобы, когда вы доиграете с ним в свои пешечки – королешечки, знать, чей выигрыш.

– Выигрыша не будет, – коротко ответил Князь.

Словно решившись на туповатую школьную шутку, он ткнул ком снега куда‑то под ворот прекрасно пошитого пиджака собеседника. Снег за пазухой, это неприятно, всякий знает. Но через секунду, когда неплотно смятый снежок развалился, Прибалт успел заметить темное стекло отбитого бутылочного горлышка. А в следующую секунду острый осколок вошел ему в подбородок, под язык, и ничего сказать литовец уже не смог. Продолжая сжимать в руке пистолет, он попятился и сел в изрытый сугроб с янтарным пятном от пролитого токайского.