Кремлевский заговор от Хрущева до Путина

Глава 4 В тени Жданова

Дверь распахнулась, и в кабинет ресторана ступила скала — весь из мускулов, ежиком постриженный молодец. С поклоном головы на толстой шее он изрек:

— Извиняюсь. Встречу ждете?

Друг мой Серега откликнулся неспешно:

— Разумеется, уважаемый.

Молодец исчез, затворив за собой дверь.

— Это, — доложил мне Серега, — охранник того самого вице-президента корпорации, от которого зависит судьба трех моих предприятий.

Снова дверь открылась минут через пять. В кабинет вошел седоватый сухопарый муж в очечках. За ним — умненького вида молодой человек с папками. Серегу вынесло из-за стола к ним навстречу. Он пожал руку тому и другому и тут же оборотил взор сухопарого на меня:

— Познакомьтесь, Евгений Петрович, вот — старинный мой товарищ, Николай Михайлович Анисин, заместитель главного редактора газеты "Завтра". Мы теплую встречу уже малость обмыли и с удовольствием приглашаем вас в нашу компанию.

Сухопарый молча протянул мне узкую ладонь через стол и сел напротив рядом с Серегой. Молодой его спутник положил перед ним две папки и из кабинета удалился, пропустив в двери официантку с подносом. Она поставила Евгению Петровичу чашку чая с лимоном и наполнила его стопку из графинчика чем-то вроде виски.

У нас в стопках была водка. Оставшись втроем, мы опорожнили налитое за сказанное Серегой — за здравие присутствующих — и Евгений Петрович, прихлебывая чай и не глядя на меня, заговорил со мной:

— Дело у нас к вам, Николай Михайлович, непростое. Мне им лично приходится заниматься, и хотя сбор информации по делу ведут мои помощники — главного из них вы только что видели — я счел нужным сам с вами объясниться, ибо вижу проблему во всей полноте.

Манерой разговора Евгений Петрович напоминал степенного чиновника. Лицом же походил на занудно-одержимого ученого, для которого даже мнимый научный успех — превыше всех обывательских услад.

Опустив на стол чашку с чаем, Евгений Петрович раскрыл лежавшую чуть слева от него папку:

— В чем суть дела? Внимания нашей корпорации заслуживает ныне здравствующий гражданин 1915 года рождения. Он доблестно сражался с немецкими фашистами, получил на фронтах четыре боевых ордена и три медали, дослужился до командира полка и после войны был направлен из Германии на учебу в Москву. В военную академию. Вот его снимок той поры. Посмотрите.

Евгений Петрович протянул мне верхний в его первой папке лист. На нем — ксерокопия втрое увеличенной фотографии из личного дела. На фото красовался высоколобый подполковник с добродушным взглядом.

— Фамилия этого офицера, — Евгений Петрович забрал у меня лист с ксерокопией, — Щадов, имя-отчество — Тихон Лукич. Так вот, как-то вечером в феврале-марте 1947-го у Малого театра к подполковнику Щадову подошел майор-летчик. Указал ему на автомобиль ЗИС-110, на котором тогда ездили самые высокие чины. И изрек:

— Вас просят туда пройти.

Подполковник подчинился. Майор подвел его к лимузину, велел занять заднее сиденье, а сам сел за руль. А рядом с ним впереди находился генерал-лейтенант, который, не поворачивая головы к Щадову, стал его допрашивать:

— Какую должность в действующей армии вы занимали зимой 1943 года?

— Командир разведроты.

— Вам приказывали тогда срочно прорываться со своей ротой через линию фронта?

— Так точно.

— С какой боевой задачей?

— Не допустить пленения советского летчика-истре- бителя, самолет которого был поврежден огнем и приземлился на занятом немцами плацдарме.

— Вы справились с задачей?

— Так точно.

— Ее выполнение вам тяжело далось?

— Линию фронта мы миновали почти без потерь, а на плацдарме бой с немецкой группой захвата самолета был трудным.

— Вы видели летчика, которого спасли от плена?

— Никак нет. Я был ранен и, когда его подобрали наши, потерял сознание.

— Так вы не знаете, кто этот летчик?

— Никак нет.

— Ну зато теперь, мой дорогой, — генерал-лейтенант обернулся к подполковнику, — узнаешь. Там был я. Я видел тебя раненым и запомнил навсегда. Поэтому мы сейчас выйдем из машины, обнимемся, а потом ни в какой театр не пойдем, а поедем пить спирт — за тебя и мое спасение.

— Пересказанный мной диалог, — Евгений Петрович взял из папки второй лист бумаги, — записан здесь. Записан нами со слов дружка и одновременно водителя Василия Иосифовича Сталина — некоего Олега Степановича. Он оказался памятливым стариком и не забыл обстоятельств ни первой Василия Сталина с Тихоном Щадовым встречи, ни последующих. Для нас, — рука Евгения Петровича потянулась к очередному листу в папке, — особенно ценно следующее воспоминание деда Олега:

— 9 мая 1947 года Василий Сталин, я и Тихон Щадов попали на праздничный прием, где присутствовал Андрей Александрович Жданов — второй человек в партии и государстве. Василий по просьбе Тихона подвел нас к нему — вот, мол, мои боевые друзья, такие-то и такие-то по именам и фамилиям. И тут между Тихоном и Андреем Александровичем случился разговор:

Щадов. Разрешите, товарищ Жданов, сказать очень личное.

Жданов. По случаю праздника не имею права не разрешить.

Щадов. Когда в 1944-м вы и другие руководители Питера вернули исконные названия 44 улицам и площадям моего родного города, когда я узнал, что, Дворцовая площадь уже не Площадь Рошаля, что, как и прежде, есть Невский проспект, а не Проспект имени Урицкого, мне стало легче воевать. Пусть я погибну, но моя война с немцами не закончится триумфом товарищей рошалей и урицких. Примите, пожалуйста, благодарность русского офицера…

Жданов. Погоди-ка, погоди, подполковник, как, говоришь, твоя фамилия?

Щадов. Щадов.

Жданов. А к такому старорежимному литератору, как Прокоп Щадов, ты никакого отношения не имеешь?

Щадов. Никакого, товарищ Жданов. Никакого, если не считать, что Прокоп Кондратьевич Щадов — мой родной дед.

Жданов. Да, братец, корни в твоих умонастроениях проглядывают. Но, надеюсь, книг-то дедовых, запрещенных после 1917-го, ты не читал?

Щадов. Так точно. Не читал, товарищ Жданов. Я их все основательно дома изучал — и когда был старшеклассником, и когда учился в Московском университете. Я ведь до войны стал, как и дед в свое время, дипломированным историком.

Евгений Петрович положил на стол второй взятый им из папки лист с записью беседы поверх первого — с ксерокопией фото и наконец-то взглянул на меня:

— С сочинениями деда упомянутого подполковника — Прокопа Щадова — вам не приходилось знакомиться?

— Я читал пару переизданных недавно его книг.

— А у нас, — тихо сложил ладоши Евгений Петрович, — есть изготовленная по нашему заказу рукопись с изложением содержания практически всех творений Прокопа Кондратьевича Щадова. Он происходил из семьи южнорусских купцов, которым, надо полагать, приходилось сталкиваться с жесткой конкуренцией еврейских торговцев. Поэтому не удивительно, что в Петербургском университете времен царя Александра студент Прокоп Щадов проявляет интерес к еврейскому вопросу и начинает изучать иврит и идиш. Первые его работы — чистая гебраистика — анализ памятников древнееврейской письменности. Но со временем все написанное им, как вы, наверное, сами могли убедиться, пронизывает лозунг: "Шерше де жюир!" ("Ищите жида!") Наблюдается падение нравов в обществе — "Ищите жида!" Свершаются загадочные и запутанные злодеяния — "Ищите жида!" Происходят финансово-экономические потрясения — "Ищите жида!"

До 1917 года Прокоп Щадов не дожил. А его сын Лука встретил Октябрьскую революцию офицером Генштаба. Ему, казалось бы, предстояло ответить за книги отца перед комиссарами-евреями. Но они не только не поставили его к стенке рядом с теми, кого считали черносотенцами, но и доверили ему довольно видный пост в штабе Красной Армии. Почему?

Лука Прокопьевич написал и издал к 10-летнему юбилею Великого Октября небольшую книженцию о своей военной службе до и после революции. В ней он между прочим упоминает о дружеских отношениях в царские времена с неким унтером Соломоном. Мы навели о нем справки и оказалось, что сей Соломон был крупным иудейским религиозным лидером, авторитетным не только для евреев- сионистов, но и для евреев-коммунистов. И те и другие на Талмуде ведь воспитывались. Дружба с Соломоном, вероятно, и явилась для Луки Щадова своего рода щитом от мести за инсинуации отца в адрес евреев.

В отличие от Прокопа Кондратьевича, Лука Прокопьевич, по всей видимости, на самом деле лично, внутренне не принимал и даже отрицал лозунг "Ищите жида!". Но, тем не менее, книги отца, переезжая из Питера в Москву, он из своей библиотеки не выбросил. В результате наш герой — Тихон Лукич Щадов — получил возможность их изучать, и это обстоятельство перевернуло всю его послевоенную карьеру. Да и всю жизнь после Великой Отечественной.

Изъяв из папки сразу несколько скрепленных вместе листов с текстом, Евгений Петрович снова одарил меня своим лишенным всяких эмоций взглядом:

— Когда Тихон Щадов доложил Жданову, что он — дипломированный историк, Василий Сталин подхватил под локоть своего дружка Олега и увел его знакомить с популярным артистом Андреевым. Короче говоря, наш источник информации в лице Олега Степановича при продолжении разговора Жданова со Щадовым не присутствовал. Но ему известна обращенная тогда к Тихону фраза Жданова:

— Коль ты, подполковник, шибко сведущ в прошлом еврейства, скажи — а в настоящем, сейчас, после того как народы СССР спасли евреев от Гитлера, еврейская проблема у нас в стране может быть успешно разрешена и постепенно сойти на нет?

Ответа Тихона Щадова на этот поставленный Ждановым вопрос, подчеркиваю, Олег Степанович не слышал. Но он прекрасно был осведомлен — какую точку зрения на еврейский вопрос в России-СССР имел Тихон Щадов — и изложил нам ее. Из того обилия слов, что он наговорил в диктофон, мы выбрали ряд наиболее существенных тезисов. Вот, взгляните.

Евгений Петрович вручил мне листы, на первом из которых был заголовок: "РАЗМЫШАИЗМЫ ЩАДОВА НА ТЕМУ ЕВРЕЕВ". А за сим следовало:

— Дворянство как правящий класс России к 1917 году превратилось в навоз. Ни воли истребить заразу смуты, ни мозгов искоренить реальные причины недовольства народа. Русские буржуа в политике — копия дворян.

Вывод: на свалку истории тех и других списала их же политическая импотенция.

— Рабочий класс Российской империи был жалок по числу, не объединен в профсоюзы и как самостоятельная сила в борьбе за власть несерьезен. Великая же масса крестьянства по природе своей способна быть лишь ведомой в политике.

Вывод: на смену дворянско-буржуазной власти в России чисто рабоче-крестьянская власть прийти не могла.

— Шанс править страной по мандату от рабочих и крестьян имели три партии разночинных интеллигентов — кадеты, эсеры, большевики. Русский трудовой люд сомневался — кому из них отдать предпочтение. Евреи же, сплоченные жесткой племенной дисциплиной, в значительнейшей их части с лета 1917-го заняли сторону большевиков. Наплыв в их партию тьмы нахальных еврейских агитаторов- Горлопанов и безжалостных главарей-палачей позволил большевикам и захватить власть, и сохранить ее в ходе Гражданской войны.

Вывод: рабочие и крестьяне России пошли за той партией интеллигентов, на которую поставил Синедрион — тайные вожди 6-миллионной еврейской общины.

— Они — везде на ключевых ролях. Они — в ЦК партии и в правительстве. Они возглавляют губернии, города и уезды. Они управляют всей финансово-хозяйственной деятельностью страны. Они вершат правосудие. Они представляют Россию-СССР за рубежом. Они делают погоду в культуре, образовании и пропаганде.

Вывод: с Октябрьской революции 1917-го субъектом власти в нашей стране стала нация. Нация евреев.

— Верхушка еврейской власти заняла особняки и дачи дворянской знати, она отдыхала на лучших российских курортах и лечилась в Европе, она пристраивала родственников и соплеменников на самые хлебные должности, она обеспечивала беспрепятственное поступление их детей в вузы. То есть она могла жить в России себе в удовольствие. Но, тем не менее, через Коминтерн, Профинтерн и Мин- внешторг уводила из страны за границу миллионы валюты и сплавляла туда в огромных количествах драгоценности и антиквариат.

Вывод: вознесенные на высокие посты евреи смотрели на Россию-СССР не как на Новую Иудею, не как на свою собственную страну, а как на захваченный в бою город, который не грех пограбить.

— Товарищ Карл Маркс, сам еврей — внук раввина, говорил: "Ревнивый бог Израиля — деньги". Это — правда, но не вся правда.

Деньги — теневая власть. Чин — физически осязаемая власть. Слава — моральная власть. Бог сынов Израиля триедин. И евреи, ставшие к рулю Советского государства, принялись не только негласно соревноваться — кто больше валюты и добра умыкнет за границу, но публично начали яростно выяснять меж собой: кому быть всех главней и знаменитей в России-СССР?

Вывод: драчки за первенство между еврейскими руководителями в разоренной двумя войнами стране неминуемо бы привели к новой смуте в ней, если бы товарищ Сталин политическим мастерством своим не обеспечил их съедение друг друга в сжатые сроки.

— В детстве и юности товарищ Сталин был грузином. Но волею судьбы перевоплотился. Она, судьба, погрузила его в раствор русскости. Сталин, крестьянин Тифлисской губернии по паспорту, из года в год, из десятилетия в десятилетие скрывался в разных городах на подпольных квартирах у русских мещан. Он организовывал забастовки и демонстрации русских рабочих. Он в арестантских вагонах долгие дни и ночи проводил с русскими грешниками и праведниками всех сословий по дороге в семь его ссылок в далекое захолустье. Он рисковал жизнью и одерживал победы на фронтах Гражданской войны вместе с одетыми в шинели русскими крестьянами. В отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева и Бухарина, которые бунтовали против царизма за границей, Сталин знал жизнь простых русских людей, впитал их думы и чаяния.

Вывод: среди первых лиц послереволюционной России Сталин являлся единственным русским по духу политиком.

— С 1917-го страной управлял Совет народных комиссаров. Управлял так, как хотело Политбюро ЦК ВКП(б). Партия направляла и контролировала работу всех органов советской власти — от Совнаркома до сельсоветов. Деятельностью партии руководил секретариат — чисто техническая структура. Политбюро принимало решение, секретари ЦК с их аппаратом доводили его до сведения всей партии и обеспечивали исполнение. Никакими властными полномочиями секретариат ЦК не обладал. И когда в 1922-м учредили пост Генерального секретаря — главы секретариата — и назначили им члена Политбюро Сталина, то это означало лишь намерение высших чинов партии повысить статус технической структуры и, соответственно, эффективность исполнения директив Политбюро. Сталин, став генсеком, ничего, как политик, не терял и не приобретал. Он в новой должности был целиком и полностью подчинен Политбюро и мог только его решения проводить в жизнь. Но вскоре Председатель Совнаркома, член Политбюро Ленин напишет в "Письме к съезду": "Товарищ Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть". А это значит, что вожди-евреи революционно болтали, мерились славой, обогащались, развлекались, а Сталин упорно и грамотно работал, решал злободневные проблемы. И большинство партийно-хозяйственного аппарата, в том числе и из евреев, именно с ним предпочитало иметь дело, именно ему желало подчиняться.

Вывод: необъятная, по Ленину, власть Сталина — это власть авторитета его личности, а не должности.

— 16 декабря 1922-го официального главу государства и признанного вождя партии Ленина разбил паралич. Надежды на его выздоровление были призрачны, и, само собой, встал вопрос о преемнике. Наиболее высокую популярность в массах имел член Политбюро, начальник армии и флота Троцкий-Бронштейн. Самый доверенный человек Ленина, властитель Питера Зиновьев-Апфельбаум доминировал в Политбюро. Он делал политические доклады ЦК на XII и XIII съездах партии в 1923-м и 1924-м. Хозяин Москвы и второе лицо в Совнаркоме Каменев-Ро- зенфельд в период болезни Ленина фактически руководил правительством. У всех троих — у Троцкого, Зиновьева и Каменева — были реальные рычаги власти. Сталин таких рычагов не имел. Но во второй половине 20-х по стране пошел гулять анекдот: "Чем Моисей отличается от Сталина? Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро".

Вывод: еврейские деятели потеряли власть потому, что не умели ею распорядиться.

— В день десятилетия Октября ранее грызшиеся между собой сторонники Троцкого, Зиновьева и Каменева объединились и надумали вывести на улицы народ с антисталинскими лозунгами. Но активную поддержку они нашли только у студентов, среди которых процент евреев был огромен. За попытку организовать бузу в столице партийными билетами, а с ними и правом на власть, поплатились не только бывшие члены Политбюро, но и близкие к ним разного ранга партийные и советские работники — гордоны, левины, лелозолы, натансоны, радеки, раковские, рафаилы, роцканы, устимчики, шрайберы.

Вывод: в 1927 году товарищ Сталин лишил партбилетов и постов только тех евреев, амбиции которых слишком превышали их деловые качества.

— Первый отлив евреев от власти почти сразу сменился их же приливом в нее. Стране предстояло провести коллективизацию — болезненную, но позарез необходимую ей для выживания операцию. Производство хлеба и его поставки на рынок при индивидуальном крестьянском хозяйствовании неуклонно падали. В январе 1926-го заготовки зерна составили 428 миллионов пудов, в январе следующего года — 300 миллионов. А требовалось 500. Надвигался голод. Но русские политики во власти, не желая заглядывать вперед, оперировать русскую деревню отказывались, и товарищу Сталину пришлось потеснить их за счет инородцев. Членом Политбюро стал Каганович, наркомат земледелия возглавил Эпштейн-Яковлев, Колхозный центр — Каминский, Совхозный — Калманович, власть в областях Черноземного центра досталась Варей- кису, в областях Нечерноземья — вокруг Москвы — Бауману, в областях Средней Волги — Хатаевичу, в областях Западной Сибири — Эйхе. Карательные органы позволили прибирать к рукам Ягоде-Иегуде, вместо русского Чичерина наркомом иностранных дел сделали Литвинова-Валлаха, в главное политуправление армии вместо Бубнова назначили Гамарника. Новый призыв во власть инородцев, абсолютное большинство среди которых составляли евреи, обернулся перегибами в коллективизации. Скажем, Варейкис в Черноземье за полгода взвинтил количество крестьян в колхозах с 6 до 80 процентов, а Бауман в Нечерноземье за тот же срок увеличил число колхозников с 3 до 70 процентов. Инородцы мордовали русских крестьян и когда надо, и когда не надо. Но колхозы, тем не менее, приживались, и поставки зерна государству постепенно стали возрастать, что позволило выполнять планы индустриализации страны.

Вывод: отлив евреев от власти и прилив их в нее товарищ Сталин производил не из личных антипатий или симпатий к ним, а исходя из объективных потребностей развития страны.

— Все сословия немцев после 1933 года приняли идеологию национал-социализма, все дружно принялись работать на достижение мирового господства Германии. Избежать пожирания ею Россия могла только в одном случае — только противопоставив огромной монолитной энергии немцев такую же энергию русских. Но русские не могли сплотиться вокруг государства, где господствовали евреи и где интересы их нации были превыше всего.

Вывод: волей обстоятельств в мировой политике Сталин был поставлен перед выбором: или очистить власть России-СССР от евреев, или отдать страну на растерзание Германии.

— К 1934 году еврейские деятели уже почувствовали, что Сталин становится все более и более независим от влияния их общины. В том же году, накануне XVII съезда партии, меж самых влиятельных деятелей этой общины пошли разговоры: надо менять Сталина на Кирова. Он, Киров, член Политбюро и глава Питера, был по природной фамилии Костриковым. Но, женившись в молодости на дочери иудейского священника Маркус, изменил фамилию в честь любимого евреями персидского царя Кира, который разрешил им вернуться из вавилонского плена в Иерусалим и восстановить Храм. С ожидовленным русским Кировым вместо русского грузина Сталина еврейская община могла по-прежнему господствовать в России. До прихода в нее Гитлера. Устранить Сталина решено было на следующем съезде партии. Но он не стал этого дожидаться. Киров был поставлен под пули, а вину за его убийство в первую очередь возложили на его же еврейских единомышленников. По стране покатились волны увольнений, арестов, казней.

Вывод: высокопоставленные евреи не разглядели страшную угрозу для России и их самих со стороны нацистской Германии, опасаясь Гитлера менее, чем Сталина, они готовили расправу со Сталиным и его русскими соратниками — и тем пришлось прибегнуть к поспешной и кровавой чистке власти.

— Из двух тысяч делегатов XVII съезда до очередного XVIII, состоявшегося через пять лет, не дожили 1108. За те же пять лет руководящие посты в органах партии и государства по всей стране заняли 500 тысяч новых работников. Среди лишившихся ключевых должностей в аппарате ЦК и наркоматов сильно преобладали аграновы и берманы, вейнбаумы и гладштейны, паукеры и рухимовичи, слуцкие и тарсисы, фельдманы и якиры.

Вывод: во второй половине 30-х годов в России произошла своего рода русская национальная революция, в ходе которой сообщество евреев утратило статус субъекта власти.

— Необходимость этой революции диктовалась как внешними, так и внутренними причинами, ибо при сохранении еврейского господства исключалось не только единение русского народа с властью, но и успешное развитие экономики и оборонной мощи страны. Пламенные революционеры-евреи в абсолютном их большинстве до 1917 года были торговцами и ремесленниками. Но грянул Великий Октябрь, и бывшие парикмахеры, аптекари, сапожники и лавочники стали управлять всем и вся — от финансов и промышленности до культуры и дипломатии. Некоторые из новых начальников со своими засохшими мозгами овладевать знаниями для эффективного управления уже не могли, некоторые — не хотели: не для того брали власть, чтобы прозябать за книжками. Но и это не все. Каждый почти еврейский начальник впитывал с молоком матери постулат Талмуда: "Вы все, евреи, люди, а прочие народы не люди". Вытравить это вошедшее в плоть убеждение удавалось далеко не многим иудеям, провозгласившим себя коммунистами-интернационалистами. Следовательно, не людям — русским и другим советским гражданам еврейские начальники служили постольку, поскольку надо было для сохранения их власти, о людях же — о себе и своих соплеменниках — радели на всю катушку.

Вывод: устранение из правящей номенклатуры евреев с былыми революционными заслугами означало избавление власти от некомпетентности, своекорыстия и обновление ее свежей животворящей кровью.

— С 1 октября 1939-го до 22 июня 1941-го, то есть меньше чем за два года, численность Вооруженных сил в нашей стране увеличилась в 3,5 раза, а производство оружия — в 4 раза. Раньше в бюджете государства не было денег ни на новых солдат с офицерами, ни на новые танки с самолетами и пушки с пулеметами. И вдруг деньги появились. Откуда? С первых дней Октябрьской революции и до середины тридцатых пламенные революционеры-евреи умыкали из России за границу миллионы валюты и тонны драгоценностей. Перед судебными процессами над ними в 1937—1938-м каждому из них предложили: то ли умереть жутко мучительной смертью, то ли отправиться в мир иной легко или даже сохранить жизнь в случае возврата русскому народу похищенных у него богатств. Что выбрали пламенные революционеры-евреи, неслабую прежде волю которых растопили блага власти, ясно — количество воинов и оружия в Красной Армии значительно возросло.

Вывод: победа русской национальной революции в ЗО'Х поставила крест на грабеже России евреями-револю- ционерами и привела к возвращению в нее значительной части награбленного.

— Удар Сталина по туповатым и жуликоватым евреям во власти не сопровождался выпадами против всей еврейской общины России-СССР. Пострадала в ней лишь группа интеллигентов, тесно связанная с заговорщиками. Никаких мер по ограничению гражданских прав евреев не последовало. Число студентов их нации в вузах не сокращалось, а, напротив, увеличивалось.

Вывод: выдавливание представителей еврейской общины из власти вело евреев не к катастрофе, а лишь к уравниванию их положения в стране с другими народами.

— В 1938-м, когда евреи в Германии, заклейменные Гитлером как нация паразитов, оказались перед неизбежностью массовых погромов и арестов, евреи же в России- СССР могли устраивать свою жизнь как им заблагорассудится. Сталинская политика предоставляла им на выбор два варианта их будущего: либо живите и работайте в любых городах страны и тихо-мирно ассимилируйтесь с коренными народами, либо, если не хотите терять ваше национальное лицо, съезжайтесь все на одну свободную, никем не занятую территорию — вот вам Еврейская автономная область на Дальнем Востоке. Заселяйте ее, обихаживайте с помощью госбюджета СССР и живите там согласно вашим традициям и устоям.

Вывод: после чистки кадров Советское государство не давало еврейской общине никаких поводов для конфликта с ним — такой конфликт мог возникнуть только по субъективным мотивам самой этой общины.

— На постоянное жительство в Еврейскую автономную область, образованную решением Политбюро ЦК в 1934-м, евреи поехали. Но не миллионами, не сотнями и не десятками тысяч человек. Во второй половине тридцатых годов, так же как и прежде, стремительно продолжало нарастать еврейское население Москвы, Питера и других крупных городов. За первые двадцать лет советской власти миллионы евреев покинули свою родину в бывшей черте их оседлости на Украине и Белоруссии и с помощью родственников и соплеменников во власти благополучно устроились в обеих столицах и в центрах областей Российской Федерации. С 1917-го по 1937-й число евреев в Москве увеличилось в 40 с лишним раз. В последующие годы их миграция в города Великороссии не стала меньше. На призыв же партии и правительства обосноваться в Еврейской автономной области из 6 ООО ООО евреев откликнулись всего 15 ООО.

Вывод: собственная государственность внутри России- СССР ценности для евреев не представляла. Национально-культурная автономия — это, конечно, хорошо, но ее обретение на необжитой и отдаленной территории сулило еврейской общине гораздо меньше материальных благ, чем рассеянность по городам, где жизнь била ключом. Меркантильные интересы евреи предпочли национальным и от своей автономной государственности отказались.

— Согласно переписи 1897 года из 5 миллионов 300 тысяч евреев Российской империи на родном языке говорили 97 процентов. Перепись же 1939 года зафиксировала, что в империи Советской языком предков владеют только 40 процентов всей еврейской общины. Перемещаясь из черты оседлости в российские города, евреи теряли не только свой язык, но и свою культуру с традиционным укладом жизни. Единственное, что все они сохраняли, — это племенная солидарность. Заповедь Талмуда — если еврей мог помочь, но не помог еврею, то его следует забить камнями — еврейская община, разбросанная по столичным и областным городам, свято исповедовала. Можешь пристроить соплеменника на высокооплачиваемую или престижную работу — пристрой, можешь посодействовать ему в получении жилья — посодействуй, можешь протолкнуть его на студенческую скамью в вуз — протолкни.

Вывод: утрачивая национальную самобытность, еврейская община не растворялась среди русских и прочих народов России-СССР, а превращалась в уникальную партию — в партию соплеменников, нацеленную на достижение их преуспевания.

— К двадцатой годовщине Октября — к году 1937-му — из каждой тысячи евреев среднее образование имели 300, высшее — 60 человек. На каждую же тысячу русских приходилось лиц со средним образованием — 80, с высшим — 6. Процент евреев в творческих союзах в несколько раз превосходил их долю в населении страны. В телефонном справочнике Москвы конца тридцатых — уйма еврейских фамилий. А телефон — это показатель достатка или солидного служебного положения. Житейские успехи евреев — результат того, что представители их племенной партии в России-СССР почти 20 лет составляли костяк правящего аппарата. Чистка в этом аппарате лишала еврейскую общину блата в государстве, снижала тем самым ее шансы на преуспевание, и она не могла покорно с этим смириться.

Вывод: теряя влияние во власти на исходе 1930-х, единая племенная партия евреев теряла свою лояльность к Советскому государству и превращалась в оппозиционную ему социальную группу-силу.

— До и во время Великой Отечественной войны еврейское недовольство сталинской политикой было глубоко скрыто и никак не проявлялось. Сталин отнял у общины евреев в России-СССР властные привилегии, Гитлер сулил ей если не физическое, то сокрушительное моральное истребление. Поэтому она в предвоенные и военные годы о вражде с Советским государством не помышляла. С разгромом же Гитлера нужда в мире с этим государством у еврейской общины исчезла, а от желания вернуть в нем свое былое господство она избавиться не могла. Племенной Бог милует евреев на Небе, если на Земле они добиваются полного превосходства над другими народами. А поскольку этого превосходства невозможно добиться без власти, то сразу после салютов 1945-го меркантильные интересы еврейской партии заставили ее думать о том, как посеять в России-СССР такую смуту, в которой можно вновь захватить бразды правления страной.

Вывод: со Дня Победы в лице общины евреев как этнической партии Советское государство заимело серьезного внутреннего врага.

— Разруха от войны в наших западных городах и весях жуткая, на зато русских дух во всей стране крепок, как никогда. Победа над немцами окрашена преимущественно русской кровью. И мы, русские, выиграв великие битвы, обрели великую веру в свои силы. Нам море по колено. Тост товарища Сталина за русский народ на победном приеме в Кремле свидетельствует: в мирное время, как и в военное, сохраняется единение власти и основной нации — русских. А при том никакие невзгоды государству не страшны и ничто ему изнутри не угрожает. Все так. Но только на первый взгляд. Ложка дегтя портит бочку меда, а ничтожный болезнетворный микроб, если не мешать его действию, может сгубить любой живой организм — как человеческий, так и государственный.

Вывод: не важно, что в сравнении с русским и другими народами число евреев в России-СССР невелико. Важно то, что Советское государство, где не они правят бал, им чуждо и их разветвленная община ныне — это уйма бактерий разложения — разложения наших государственных устоев.

— У многих власть имущих русских — жены-еврейки. У многих из них евреи — в друзьях и советчиках. Немало евреев — в руководстве фабрик-заводов, вузов и школ, больниц и коммунальных хозяйств. В прессе и литературе, в кино, театре и музыке евреи — законодатели моды. При таких позициях еврейской общине многое по силам. Она может и нашептывать ошибочные решения в политике, и извращать исполнение решений верных, дабы вызвать недовольство народных масс. Но главная исходящая от общины опасность — идеологический переворот в стране. Миллионы лукавых еврейских умов сначала устно — через остроумные анекдоты-байки и шутки-прибаутки — начнут опошлять высокие идеалы государства. Затем то, что на слуху, — через Эзопов язык — станет проникать мимо цензоров в статьи-книги и в спектакли-кинофильмы: социализм как справедливость для всех и каждого — чушь, служение Родине — ничто по сравнению со служением своему животу. А если русский народ останется без идеалов, то его легко заплутать и втянуть в заварушку, в которой спаянная еврейская партия сможет взять власть, как и в 1917-м, но, вероятно, под прямо противоположными лозунгами.

Вывод: мы не сохраним наше Советское государство, не разрешив еврейскую проблему оптимальными политическими мерами.

Этот вывод был последним на последнем из врученных мне листов с текстом. Когда я дочитывал приписываемые товарищу Щадову мысли о евреях в России-СССР, мой друг Серега Потемкин о них же, о евреях, вдруг молвил Евгению Петровичу свое слово:

— Я — не антисемит. Поверьте, — слегка уже захмелевший Серега постучал себя в грудь. — Но уж больно много евреев в телевизоре. И это б можно не замечать, если бы не одна заморочка. Вот раньше евреи у нас были талантливые. Исаак Дунаевский сочинил "Школьный вальс" — чудо, а не музыка. Марк Бернес что б ни пел — все за душу брало. Аркадий Райкин как отчубучит про греческий зал, все друг другу пересказывают. Ну а теперь, где такие же евреи? Игорь Крутой, говорят, сотни песен написал — я ни одной не запомнил. Веронику Долину, самую раскрученную из певиц еврейку, я по приговору суда могу только слушать. Был артист-юморист Геннадий Хазанов из кулинарного техникума. Был да сплыл — стал на одно лицо с Жванецким и Винокуром: посмешат они тебя — и ты тут же забываешь, над чем смеялся. Да, обмельчало наше еврейство. Обмельчало.

— А вы уподобьтесь мне, — Евгений Петрович жестом предложил Сереге наполнить стопки, — смотрите по телевизору только новости и политические программы. В них выступают артисты не без таланта. Несостоявшийся офицер-разведчик Путин мастерски делает вид, что он — президент России. Спец по электронным приборам Грызлов отменно дает понять, что он знает толк в законотворчестве. Юрист-консультант Греф основательно показывает, что он руководит экономическим развитием и торговлей страны. Прочие актеры в политике тоже не мелкие.

— Да еханый бабай с ними со всеми, — махнув рукой, Серега поспешил разливать. Мы без тоста выпили. Я заел водку грибом и вернул Евгению Петровичу его листы. С репликой:

— Не хватает в вашем тексте самого интересного: мнения товарища Щадова — как следовало разбираться с еврейской проблемой?

— На сей счет, — Евгений Петрович развел руками, — наш источник информации — Олег Степанович — ничего вразумительного не вспомнил. В застольях дружеских Щадов излагал лишь свое видение проблемы, а решения ее не касался. Его ответа на вопрос Жданова, я уже говорил, Олег Степанович не слышал. Но от него мы узнали одну интригующую деталь. В конце разговора Жданов спросил Щадова: "Где ты, подполковник, служишь?" Он отрапортовал: "Прохожу обучение в Академии". И тут Жданов как бы невзначай обронил: "Ученого учить — только портить".

Фраза эта, выяснили мы, не вдруг была брошена, — Евгений Петрович взял очередной лист из своей папки. — Мы нашли в архивном фонде Академии личное дело подполковника Щадова. В нем черным по белому написано, что он, Щадов, в конце мая 1947-го был откомандирован в распоряжение ЦК ВКП(б). Формулировка очень странная, даже загадочная: не переведен, а откомандирован. То есть подполковник Щадов вроде бы остается слушателем Академии, но прерывает обучение в ней и направляется в главный центр власти — Центральный комитет партии — нести там какую-то службу. Какую именно?

В Российском госархиве новейшей истории фонд секретариата ЦК закрыт полностью, а фонд аппарата ЦК слегка приоткрыт. Наши люди в порядке исключения к его документам получили более, чем историкам дозволено, широкий доступ, и нигде фамилия "Щадов" им не встретилась. Тогда они стали в том же фонде аппарата ЦК выискивать тех, кто хоть каким-то боком был причастен к товарищу Жданову. Семь таковых сотрудников ЦК нашли и попытались выяснить — есть ли среди них ныне живущие? Выяснилось: да, есть. Но всего один сотрудник, точнее, сотрудница — Анна Павловна.

Она точно такого же почтенного возраста, как и Олег Степанович, но, увы, далеко не с такой крепкой памятью, как он. Анна Павловна сразу даже не припомнила, кем работала в ЦК — инструктором или инспектором. Сослуживцев своих ей не всех удалось позабыть. Но ни один из воскрешенных в ее сознании не был Щадовым. Все, казалось бы, точка.

Но на удачу нам Анна Павловна оказалась закоренелой антисемиткой. И как только наши люди начали ее вопрошать — не работал ли с ней человек, специально занимавшийся еврейским вопросом, она вдруг просияла: ей в знак особого доверия Жданова поручали вместо машинистки перепечатать на имя Сталина совершенно секретную записку — о евреях. Ее автором был не сотрудник ЦК, а некий статный полковник, вхожий в разные партийные кабинеты, в том числе и в самые высокие. Записка так пришлась по сердцу Анне Павловне, что она тогда, в конце

1947- го, заучила ее наизусть, а в 1956-м, после увольнения из ЦК, запечатлела на бумаге. Чтоб ничего не запамятовать. Сейчас эта пожелтевшая бумага с текстом записки — здесь.

Я ожидал, что Евгений Петрович немедля передаст мне последний в первой его папке лист. Но он озадачил меня вопросом:

— Как вы думаете, чья фамилия стоит под запиской?

— Вероятно, не некоего полковника, а прелюбопытного вам подполковника Щадова.

— Нет, именно полковника. Полковника Щадова. В 1956-м Анне Павловне было всего 40 лет и она с ее умом, достойным сталинского ЦК партии, не могла ничего перепутать. И тут возникает серьезная загвоздка…

— Прошу прощения, — перебил Евгения Петровича Серега. — Вам легче будет одолеть загвоздку, если я еще закажу горючку — у нас и водке, и виски — каюк вот-вот.

— Мне и чаю еще, — отозвался Евгений Петрович. И, не поворачивая головы в сторону подавшегося из кабинета Сереги, продолжил:

— Так вот, слушатель Академии подполковник Щадов с командировкой в ЦК ВКП(б) получает и новую звезду на погоны, и возможность встречаться с высоким начальством. То есть он, оставаясь военным, начинает исполнять некую политическую роль. Эту его роль кому-то не желательно афишировать, и потому Щадов по-прежнему числится в Академии. Ему просто как бы временно предписали чем-то заниматься. Чем конкретно?

Скорее всего, направление Щадова в распоряжение ЦК состоялось благодаря его разговору на кремлевском приеме со Ждановым. А ему он мог быть интересен не как историк с дипломом советского истфака и не как офицер с боевым опытом Великой Отечественной, а как внук литератора царских времен с унаследованным от деда якобы научным антисемитизмом. Таковой антисемитизм, возможно, был симпатичен Жданову, но даже он при всем его огромном влиянии в советской политике вряд ли сам решился бы ангажировать Щадова.

В 1947-м из 10 высших руководителей СССР, то есть из 10 членов Политбюро ЦК, один был евреем — Каганович, а шесть являлись еврейскими родственниками. У Молотова, Маленкова, Ворошилова, Хрущева и Андреева — жены- еврейки, у Сталина — зять-еврей. С этим обстоятельством

Жданову нельзя было не считаться. И коль он запросил командировать в ЦК подкованного антисемита Щадова, то это было нужно Сталину. Ему, Вождю с абсолютной властью, ему, генералиссимусу со всесветной славой победителя фашизма, наверное, чудилась та же внутренняя угроза Советскому государству, что и неизвестному стране подполковнику Щадову. Жданов, по всей видимости, уловил схожесть мыслей генералиссимуса и подполковника и представил Сталину Щадова: вот на редкость образованный политический антисемит, кровью доказавший верность Родине, и кого, как не его, использовать в разработке и проведении тайной операции по разрешению еврейской проблемы. Это наше предположение верно почти на 100 процентов. Почему?

Евгений Петрович умолк, увидев вернувшегося в кабинет Серегу и вслед за ним вошедшую официантку с двумя штофами и чашкой чая на подносе. Официантка изящно выставила напитки на стол, прихватила порожнюю посуду и в две секунды растворилась за дверью. Серега немедля взялся наливать мне и себе — водку, виски — Евгению Петровичу. Тот пригубил из стопки, отхлебнул из чашки чая и впервые обратился ко мне по имени-отчеству:

— Теперь, Николай Михайлович, начинается то самое интересное, которое вы не обнаружили в недавно прочитанных вами страницах.

Личная канцелярия Генерального секретаря ЦК Сталина до 1930-го находилась на Старой площади, а потом переместилась в Кремль. Канцелярия имела и другое название — секретный отдел ЦК.

Чем сей отдел занимался, ни руководители всех прочих отделов Центрального комитета партии, ни секретари ЦК ни даже члены Политбюро, ни тем более наркомы не знали-не ведали. Канцелярия Сталина была канцелярией только Сталина. И только.

В 1922-м из СССР в Германию отпустили на учебу 26летнюю актрису Ольгу Чехову — племянницу жены писателя Антона Павловича Чехова и бывшую жену его же племянника — актера Михаила Чехова. В 1936-м Ольге Чеховой, с успехом снимавшейся на киностудиях Европы и США, Гитлер присвоил звание "Государственная актриса Германии". Ольга Чехова соединяла в себе, казалось бы, не соединимое — она была близкой подругой любимой женщины Гитлера — Евы Браун и преданным агентом Сталина. То есть сведения о планах и намерениях Гитлера Сталин получал из его спальни. Получал не через структуры внешней разведки, где возможна измена и утечка информации, а напрямую. В 1945-м сотрудники Министерства госбезопасности загребли Ольгу Чехову в Берлине и переместили в тюрьму в Москве. И тогда же последовал приказ Сталина: Государственную актрису Германии Ольгу Чехову вернуть в Германию, предоставить ей роскошную виллу в собственность и никогда больше не беспокоить.

Связь с Ольгой Чеховой, как и с иными особо ценными агентами Сталина, вели особые люди — люди из личной канцелярии Сталина. В штате этой канцелярии было несколько должностей сотрудников по особым поручениям. Какие поручения давались таковым сотрудникам — никому из высших деятелей СССР не сообщалось, но всем им надлежало оказывать содействие особистам и исполнять их просьбы.

— Выходит, — попытался я предугадать ход рассуждений Евгения Петровича — наш герой Щадов из Академии шагнул на самый Олимп — стал личным порученцем Сталина.

— Это не совсем так, — Евгений Петрович медленно сделал глоток чая. — Из Академии Щадова откомандировали в ЦК в мае 1947-го, тогда же, мы полагаем, поставили пред очами Сталина и повысили в звании… Но лишь спустя несколько месяцев произошло то, что вы предположили.

Документы из канцелярии Сталина до сих пор полностью засекречены, и нашим людям поработать с ними не удалось. Но в Архиве Президента Российской Федерации нам выдали устную справку о том, что в ноябре 1947-го в сталинской канцелярии на имя Тихона Лукича Щадова было выписано удостоверение сотрудника по особым поручениям. Сталин произвел-таки Щадова в своего особиста. Произвел сразу после того, как Щадов изготовил ту самую записку, которая настолько впечатлила антисемитку Анну Павловну, что она ее запомнила и сохранила для нас с вами. И вы можете ознакомиться с творчеством полковника Щадова.

Евгений Петрович наконец-то протянул мне последний лист из его первой папки. Лист натурально пожелтевшей бумаги. На ней в правом верхнем углу значился адресат: Сталин с двумя его титулами — Генеральный секретарь ЦК и Председатель Совета Министров СССР. Чуть ниже заглавными буквами было напечатано:

"К СТРАТЕГИИ РЕШЕНИЯ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА В СССР"

Далее шел машинописный со строками в два интервала текст под цифрами:

"1. Внутреннюю опасность, исходящую от еврейской общины Советскому государству, не ликвидировать гуманными способами без использования внешнеполитического авторитета СССР.

2. Многие евреи во всем мире сегодня пристально смотрят на Ближний Восток. Сионистское движение набирает силу в разных странах. Но правители США и Великобритании не желают давать добро на еврейскую государственность у холма Сион. Мы должны помочь сионистам, и у нашей дипломатии есть шанс провести в ООН решение о создании государства Израиль.

3. Среди евреев СССР сионистские настроения распространены менее, чем реваншистские. Большая часть еврейской общины мечтает о возврате к прежнему своему владычеству в нашей стране, и после провозглашения Израиля ей придется внятно намекнуть — ради чего Советский Союз добился образования государства у Сиона.

4. Моральный погром еврейской общины — это комплекс разнообразных мер:

— надо отправить за пределы политической сцены наиболее влиятельных лидеров общины — жену члена Политбюро Молотова Жемчужину-Карповскую, близкого некогда к Ленину члена ЦК ВКП(б) Лозовского-Дридзо, режиссера и председателя Еврейского антифашистского комитета Михоэлса-Вовси;

— надо закрыть Еврейский антифашистский комитет — этот своеобразный ЦК этнической еврейской партии и прекратить финансирование убыточных еврейских театров — партийных обкомов еврейства;

— надо раскрыть факты вредительства в трудовых коллективах с еврейским руководством;

— надо организовать громкие суды по антигосударственным преступлениям с участием евреев.

5. Наша пропаганда не должна уподобляться гитлеровской. Русские с их открытой к страданиям всех душой не примут, в отличие от немцев, травлю целой нации.

Нам в прессе следует обвинять не евреев как таковых, а врагов СССР с еврейскими фамилиями. Это усилит спровоцированный самими же евреями бытовой антисемитизм. Его надо умно подогревать и в пик дискомфорта для евреев распахнуть перед ними границу. При всем том евреи-реваншисты вынуждены будут превратиться в сионистов, и Советскому государству, дабы не знать новой смуты, останется лишь обеспечить их добровольный переезд в Израиль.

Р. Б. Главная база сионизма — в США. И как только появится Израиль, могучее сионистское лобби в Америке заставит ее правителей его финансировать. Но неразрывная связка Израиль — США — это удар по религиозным и экономическим интересам арабских стран. Им еврейское государство на их Ближнем Востоке — кость в горле. И они, сегодня находящиеся под влиянием США, вольно или невольно начнут искать дружбы с нами. Таким образом, переселение евреев из СССР в Израиль позволит нашему государству избавиться от внутренних неприятностей и завести новых внешних союзников.

Полковник Щадов.

Ноябрь 1947 года".

Принимая из моих рук пожелтевший лист с сим текстом, Евгений Петрович, как и прежде без эмоций, спросил:

— Комментариев у вас не возникло?

Мне не было резона лукавить и я честно сказал то, что думал:

— Данный текст — подделка. Такой записки, якобы через Жданова ушедшей к Сталину от некоего полковника Щадова, наверняка в 1947-м не существовало.

— Вы можете вашу точку зрения аргументировать?

— Конечно. Я допускаю, что тот же полковник Щадов в том же году мог написать только что прочитанное мной. Я не прочь согласиться, что сотрудница Жданова Анна Павловна, которой под большим секретом доверили записку Щадова перепечатать, восхитилась ею и запомнила ее от строчки до строчки. Но, разрази меня гром, я никогда не поверю, что записку, названную "К стратегии решения еврейского вопроса в СССР" Жданов повелел перепечатать с обращением на имя Сталина. Сталин сам себе во всем был стратег. Если он увидел опасность от общины евреев и решил эту опасность устранить, то стратегия решения еврейского вопроса могла исходить только от него. Посылать ему из секретариата Жданова некие стратегические предложения — это даже не бестактность, а глупость. Жданов же был умным человеком.

Поэтому его сотрудница Анна Павловна в 1947-м никакой записки полковника Щадова Сталину не видывала. Но она ее, видимо, и не придумала. На мой взгляд, когда в

1948- м образовался Израиль и когда курс на дискомфорт евреям в СССР стал очевиден, то, вероятно, из канцелярии Сталина узкому кругу партийно-советских работников дали понять о конечной цели курса — в форме записки полковника Щадова: читайте и делайте выводы. Родилась эта псевдощадовская записка где-нибудь в 1950–1952 годах. Тогда же ее, тайком распространяемую, и заучила Анна Павловна. Но дату потом перепутала. Стратег в еврейском вопросе у нас был один — Сталин. Записка же со стратегическими предложениями полковника Щадова — это миф, призванный обеспечить выброс установочной информации.

Реакция Евгения Петровича на мой монолог была совершенно для меня неожиданной: он впервые за время нашей встречи улыбнулся. Но заговорил по-прежнему без эмоций:

— Рад, что мы с вами одинаково критически смотрим на вещи. Я первоначально оценил записку Щадова так же, как и вы: это — фальшивка. Но если вам показалось, что она — форма утечки конфиденциальной информации для высшего сталинского актива 1950–1952 годов, то мне представилось, что записка составлена еще позднее — в 1956-м. Новый лидер страны Хрущев тогда стал активно обличать покойного Сталина, а отъявленные сталинисты, учитывая наличие антисемитизма в партии, попытались, я полагал, бросить тень на Хрущева через распространение поддельного документа: смотрите, товарищи коммунисты, какой славный план по выдворению евреев в Израиль полковник Щадов предложил Сталину. Вспомните, что Сталин начал этот план исполнять, но пришел гнусный Хрущев, и противных евреев никто и никуда из их хороших квартир уже не собирается переселять. Могла такая акция быть? Да. Могла Анна Павловна запамятовать год рождения текста за подписью Щадова? Опять-таки, да. Короче говоря, сразу по прочтению записки мне пришло в голову то же, что и вам: она — липовая.

При последних словах Евгения Петровича явно скучавший Серега вдруг ожил:

— По уму-разуму единомыслие ваше не грех нам окропить жидкостью хмельной.

Никто не возразил. Евгений Петрович вынул из кармана пиджака с блестящими обложками блокнотик, постучал по нему двумя пальчиками, как бы указывая мне на него, и сообщил:

— Здесь у меня не номера телефонов и не адреса, а мини-конспекты книг по нашей истории сороковых-пятидесятых. Когда я эти книги просматривал, то вдруг сам же себя опроверг в оценке подлинности записки Щадова. Не хотите узнать, что меня на то подвигло?

— Хочу.

— Тогда, — открыл блокнот Евгений Петрович, — вам придется потерпеть банальности. То есть послушать, вероятно, вам известное. Итак, в конце 1946-го Сталин получил от Петра Леонидовича Капицы письмо, где академик- физик, впоследствии лауреат Нобелевской премии уверял Вождя: "Один из главных недостатков отечественной науки — недооценка своих и переоценка заграничных сил… Творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше иных, и на него можно смело положиться… Именно в России явились такие чрезвычайно крупные инженеры-электрики, как Попов (радио), Яблочков (вольтова дуга), Лодыгин (лампочка накаливания), Доливо-Добровольский (переменный ток) и другие…". Сталин в ответном письме Капице поблагодарил его за поднятую проблему, и это стало сигналом Агитпропу — в прессе началось прославление отечественных достижений и осуждение преклонения перед всем заграничным.

Пропагандистская кампания, стартовавшая по инициативе ученого с мировым именем Петра Капицы, была, безусловно, стране нужна. Не будь ее — не укрепилась бы вера наших ученых и инженеров в собственные творческие силы и мы бы, возможно, не сделались первыми на планете в освоении мирного атома и космоса. Но Сталин в пору его переписки с Капицей был уже озабочен не только подъемом духа творцов, но и подрывом основ сотворенного им государства. И поэтому в марте 1947-го во всех министерствах и ведомствах СССР он учреждает суды чести по борьбе с антипатриотизмом, низкопоклонством перед Западом и космополитизмом. Эти суды были призваны вычищать из управленческих структур тех, кто названные выше наклонности проявляет. И лиц какой национальности среди вычищенных антипатриотов и космополитов оказалось две трети? Правильно: еврейской. В 1947-м редкий государственный служащий не знал двустишья:

Евгений Петрович перевернул страничку его блокнота:

— Весной того же 1947-го первые лица СССР на даче Сталина обсуждали ближневосточный вопрос: истекает действие международного мандата Великобритании на управление Палестиной. США настаивают на том, чтоб мандат не продлять, а ввести над Палестиной протекторат Организации Объединенных Наций, некоторые же страны предлагают разделить Палестину на два самостоятельных государства — арабско-палестинское и еврейское. Какую позицию в ООН занять советской дипломатии? Евреев в Палестине гораздо меньше, чем арабов. Для евреев Палестина историческая родина, для арабов — натуральная. Евреев в Палестину, к холму Сион, упертые деятели сионизма начали созывать всего с полвека назад, арабы в Палестине живут 13 веков. В принципе евреев от Сиона следовало бы гнать прочь — Израильско-Иудейское царство там исчезло 2500 лет назад, и хватит тщиться его аналог возродить. Но за палестинскими евреями — их богатые и влиятельные соплеменники-сионисты в разных странах мира. Выгнать евреев-сионистов из Палестины нельзя, потакать их претензиям на собственное государство тоже нельзя — несправедливо. Так пусть евреи пока поживут вместе с палестинцами-арабами, и пусть отношения между ними выясняет назначенный ООН генерал-губернатор Палестины.

Допив из чашки остаток холодного уже чая, Евгений Петрович вопросил меня:

— Вы уловили, что я вкратце изложил вам эдакое коллективное мнение собравшихся на сталинской даче?

— Вполне.

— Ну а кто-то из окружения Сталина мог иметь особую позицию и высказаться за создание в Палестине арабского и еврейского государств?

Я потер указательным пальцем лоб:

— Трудно угадать. Но, насколько мне известно, член Политбюро ЦК, заместитель председателя Совета Министров СССР и союзный министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов очень любил свою жену Полину Семеновну Жемчужину-Карповскую. А она, дочь еврея-порт- ного, где-то я читал, питала страсть к идее сионистов — собрать всех евреев на исторической родине. И, возможно, Молотов, даже не ведая, чего желает Сталин, мог осторожно из любви к супруге пролопотать нечто в духе ее сионистских настроений. У остальных сталинских деятелей — от Берии до Маленкова — не было заинтересованности в Израиле — ни личной, ни служебной. Я не прав?

— У вас, — распрямил спину Евгений Петрович, — весьма здравая логика. Да, в окружении Сталина за создание Израиля ратовал только Молотов. Но его довод — мы посодействуем мировому сионизму, вреда от этого нам не будет, а польза возможна — никто из членов Политбюро всерьез не воспринимал. И, тем не менее, все они вынуждены были согласиться с Молотовым, потому что свой резон в государстве Израиль увидел Сталин.

Весной, летом и осенью 1947-го советские дипломаты, опираясь на толстые кошельки сионистов США, уламывали американских коллег и обрабатывали дипломатов других стран. И в канун зимы — 29 ноября — ООН приняла резолюцию № 181: ликвидировать британский мандат на управление Палестиной и образовать на ее территории два независимых государства — собственно Палестину и Израиль.

Ну а теперь подведем итог ранее нами сказанному. В марте 1947-го Сталин запускает ущемляющую советских евреев кампанию по борьбе с антипатриотизмом и космополитизмом и тогда же дает установку — сломать сопротивление США и Великобритании и преподнести евреям всего мира их собственное государство у священных для них древнеиудейских развалин. Между этими двумя решениями Сталина — прямая связь: жизнь евреев в СССР надо делать все более морально несносной, но надо и обеспечить им исторически и религиозно привлекательное прибежище — не по нраву вам, товарищи евреи, в Стране Советов, перебирайтесь в Израиль — на Землю Обетованную, о которой каждому из вас талдычили с детства.

— Мои изыскания книжные, — Евгений Петрович накрыл ладонью свой блокнот, — позволили мне убедиться: весной 1947-го Сталин уже не сомневался — как в СССР следует решать еврейскую проблему. Но абсолютно ясно ему было и то, что эта проблема сложна чрезвычайно. Евреи пронизывают всю жизненно важную плоть государства, и все действия по их выдавливанию на Ближний Восток должны быть тщательно скрыты и мастерски проведены. В советчиках по стратегии и тактике решения еврейского вопроса Сталин не нуждался, но ему были необходимы толковые исполнители его замыслов. И вот в мае 1947-го Жданов, осведомленный о намерениях Сталина в отношении евреев, представляет ему Щадова. Полюбуйтесь, он — природный русский, он — внук ученого антисемита и имеет глубокие знания о евреях, он — бесстрашный офицер, готовый к любому приказу, и, наконец, он — неизвестный ожидовленной властной верхушке человек. Следовательно, его инкогнито можно внедрять в нее для выполнения деликатных поручений.

Евгений Петрович умолк, потом, кашлянув, устремил на меня ничего не выражающий взгляд и вдруг озадачил:

— Как вы считаете, чем могла завершиться встреча Сталина со Щадовым?

— Уверен, что не рукопожатием. Сталин через словесное представление определял суть человека и никогда впервые не принимал того, кому не давал новой роли. А, по вашим словам, Щадов был зачислен в канцелярию Сталина, и, стало быть, рукопожатие ему не полагалось — с личным своим персоналом Сталин за руку не здоровался и не прощался.

Мой ответ Евгения Петровича явно не устроил, и на его лице впервые мелькнуло нечто эмоциональное. Он, так мне показалось, с досадой поправил очки, а затем изрек:

— Доверенный человек Жданова, Анна Павловна, познакомилась со Щадовым летом 1947-го. И сразу после знакомства при случайной встрече на улице получила от него в подарок букетик ландышей. Значит, тем летом Щадов уже имел доступ в ЦК и другие инстанции. Но, согласно данной нам устной справке из архива с фондами сталинской канцелярии, он стал ее сотрудником в ноябре. В каком же статусе Щадов пребывал почти полгода и где получал зарплату? Для Анны Павловны и ее коллег в ЦК партии он был просто полковником. Но к званию действующего военного всегда прилагается должность. И Щадов уже с мая вступил в новую должность. Какую?

При сталинском Центральном Комитете была политическая разведка. Она имела своих тайных агентов в структурах власти, своих аналитиков и следователей. Агенты в министерствах и партийных комитетах добывали ту информацию, которую от высших руководителей ВКП(б) умышленно или неосознанно скрывали. Аналитики на основе сведений агентов создавали картину происходящего за кулисами. Следователи тайно вникали в деликатные обстоятельства, связанные с высокопоставленными личностями или не подлежащими огласке проблемами. Курировал политразведку в 1947-м самый близкий к Сталину деятель ЦК — Жданов. Он, мы убеждены, углядел в Ща- дове специалиста по актуальному для Сталина еврейскому вопросу, представил его Вождю, и тот приговорил: подполковника Щадова произвести в полковники и направить из Академии в политическую разведку. Но поскольку официально этой разведки как бы не существовало, то армейского полковника Щадова оставили в штате Министерства обороны, вероятно, даже выделили ему там кабинет с правительственной связью и обязали исполнять то, что скажут в ЦК.

В кармане Евгения Петровича заиграл орган — кто-то позвонил ему на мобильный телефон. Пока он говорил со звонившим, Серега освежил все три недопитые стопки и, как только телефон был выключен, не преминул высказаться:

— Истина, так ее сяк, она, конечно, в вине, но если мы горло промочим водкой и виски, то истинная, правильная должность полковника Щадова нам виднее станет.

— Ее мы сейчас и увидим, — Евгений Петрович не отказался потребить чуть виски. — Многократно уже мной не всуе помянутый друг Василия Сталина — Олег Степанович — теплым майским вечером 1947-го в тесной компании обмывал только что врученное Щадову удостоверение. В нем под шапкой "Центральный Комитет ВКП(б)" было написано:

"Полковник Щадов Тихон Лукин.

Офицер по спецзаданиям при секретариате ЦК".

На удостоверении наличествовала подпись Жданова. Но он не мог ее начертать без согласования со Сталиным. А Сталин, позволяя зачисление Щадова в политическую разведку, как пить дать, подшутил над ним: вам, товарищ полковник, надлежит не только вникнуть — откуда и чем конкретно грозят евреи Советскому государству, но и представить соображения стратегического плана: как решать еврейскую проблему в СССР? Разумеется, в таковых соображениях Сталин не нуждался. Но он, имея уже свою стратегию, уготовил новобранцу политразведки тест — разумеешь ли ты желаемое Вождю?

Летом и два осенних месяца никому в структурах власти неизвестный полковник Щадов ходил по разным кабинетам, никому неведомо что выяснял и, наверное, негласно добытые им сведения о месте и роли евреев письменно докладывал Жданову

Сталин, как до войны, так и после, уезжал из Москвы на Кавказ перемешивать труд с отдыхом в конце июля и возвращался к параду и демонстрации в честь Октябрьской революции. Празднование 30-летия Октября вряд ли выбило Сталина из колеи, и 9—10 ноября 1947-го он, вероятно, уже работал по обычному распорядку. Тогда же ему, согласно его майской установке, была направлена из секретариата Жданова записка "К СТРАТЕГИИ РЕШЕНИЯ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА". Спустя же несколько дней ее автора, полковника политической разведки Щадова, Сталин перевел в свою канцелярию и сделал личным сотрудником по особым поручениям. А это говорит о том, что записка полковника Щадова подлинна, что изготовлена она в ноябре 1947-го и что благодаря именно ей Щадов оказался в канцелярии Сталина. Полковник настолько угодил генералиссимусу, то есть его подход к еврейской проблеме, изложенный в записке, настолько во всем совпал с подходом самого Сталина, что тот решил взять Щадова особистом в свою канцелярию: будешь, полковник, от моего имени направлять ход решения еврейского вопроса.

Поставив точку в своем видении истории с должностями полковника, Евгений Петрович пристально взглянул мне в глаза:

— Убедил я вас, что все так и было?

— Вы точно так же меня убедили, как убеждает доверчивого читателя детективный писатель: вот тебе интригующие гладкие доказательства в словах, а правдивы ли они — не важно.

— Разве я похож на сочинителя детективов? — то ли обиделся, то ли удивился Евгений Петрович. — Что вы находите нереалистичного в моем доводе о переводе Щадова в канцелярию Сталина?

— Для вашего довода, — я извинительно склонил голову, — в действительности, на мой взгляд, не было повода. Чтоб никто из подчиненных Сталина не преступал установленные законы и правила, он и сам их не нарушал. Если же интересы государства требовали мер, которые не укладывались в законодательные рамки или традиции, то Сталин собирал членов Политбюро и предлагал коллективно поступиться общепринятым. В тридцатые годы, когда решалось — быть или не быть нормальной власти в стране? — Сталин наверняка не раз от своего ближайшего окружения получал "добро" на действия вопреки закону. Но в глазах всех прочих партийных и государственных чинов Сталин должен был оставаться Вождем, а не паханом. Поэтому указания на ликвидацию кого-то без следствия-суда или на уголовное преследование с попранием закона шли карательным органам не напрямую от Сталина, а от преданных ему членов Политбюро или сотрудников его личного аппарата. Через них были обрушены репрессии на за- говорщиков-евреев в тридцатые, через них же Сталин мог провести и задуманный им комплекс мер по решению еврейской проблемы как таковой в сороковые-пятидесятые.

После войны состав Политбюро мало изменился. А в Кремле по-прежнему обитали два приближенных к Сталину генерал-лейтенанта — заведующий особым сектором ЦК, личный секретарь Вождя Поскребышев и начальник Главного управления охраны Власик. Оба они воспринимались в структурах власти как две тени Вождя, оба были ему по-собачьи преданы. Так зачем Сталину зачислять в личную канцелярию с особой миссией неведомого полковника Щадова, если у него под рукой и отдельные верные члены Политбюро, не женатые на еврейках, и пара проверенных генерал-лейтенантов, которые готовы воплотить любые планы Вождя, в том числе и по еврейскому вопросу?

— Ваши сомнения мне понятны, — Евгений Петрович снова открыл блокнотик с блестящими обложками. — Понимаю я и отчего они происходят. Вы рассматриваете послевоенную ситуацию в кадрах высшего эшелона как статическую, а она динамично изменялась.

В марте 1946-го Сталин производит в секретари ЦК ленинградского партийного лидера Кузнецова и руководителя Москвы Попова, в мае — главу челябинских коммунистов Патоличева. В итоге секретариат ЦК партии обновляется более чем наполовину. Из 5 прежних секретарей остались только двое — сам Сталин и Жданов.

На ответственные посты в аппарат ЦК в 1946–1947 годах переводятся первые лица провинциальных обкомов ВКП(б) — Суслов из Ставропольского края, Игнатьев из Башкирии, Жаворонков из Куйбышевской области, Пегов из Приморского края, Андрианов из Свердловской области.

Заказ Сталина на приток новобранцев в аппарат ЦК исполнял Жданов. Именно ему было поручено вести отбор кадров в новую партийную элиту. Доказательством этого служит возвышение сорокалетних соратников Жданова по работе в Ленинграде — Кузнецова и Вознесенского. Алексей Кузнецов — в войну главный организатор обороны города на Неве — стал как секретарь ЦК курировать все силовые структуры страны и возглавил Управление кадрами партии. Николай Вознесенский, до Великой Отечественной выдвинутый Ждановым из Ленинграда в Москву, в Госплан, в феврале 1947-го к своей должности заместителя Председателя Совета Министров СССР прибавил титул — член Политбюро ЦК. Вскоре такую же должность получил и свежеиспеченный маршал Николай Булганин.

Дело явно шло к вытеснению из партийной верхушки тех ее столпов, которые имели жен-евреек, — Андреева, Ворошилова, Маленкова, Молотова, Хрущева. Коренное изменение в составе Политбюро должно было произойти на очередном партсъезде, который Жданов стал готовить с весны 1948-го. Но в августе того же года 52-летний Жданов поехал отдохнуть-полечиться на Валдай и вдруг скончался там. С его смертью прекратились и подготовка к съезду, и обновление высшей партийной номенклатуры. Более того, в 1949-м Сталин позволил недругам покойного Жданова из Политбюро растерзать его ленинградских соратников — Кузнецова и Вознесенского. Их обвинили в чрезмерном русском национализме, в намерении отделить Российскую Федерацию от СССР, и они оказались в тюрьме. Из всех выдвиженцев Жданова на высоких постах закрепились только Суслов и Игнатьев. Ведущие же позиции в ЦК вместо русских националистов Жданова и Кузнецова заняли интернационалисты Маленков и Хрущев. Все в верхушке партии, казалось бы, вернулось на круги своя. Но отказ Сталина от радикального обновления этой верхушки отнюдь не означал, что он и впредь намерен делить власть с действующим составом Политбюро ЦК. Этот состав Вождь оставил прежним, но поменял его роль.

С 1936 года страна жила по сталинской Конституции. А в ней партия вообще не упоминалась. Сталин — Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) — не узаконил свою власть в Основном законе. Почему? Сталин рассматривал партию исключительно как инструмент для и захвата и удержания власти, для распространения идеалов справедливости и для контроля над несогласными с этими идеалами управленцами. К началу войны большинство граждан в стране приняло коммунистические взгляды и Сталин берет курс на снижение влияния партии. В мае 1941-го он занимает пост Председателя правительства, и это послужило началом изменений в отношениях партии и государства.

Если в 20–30 годы все директивы рождались в Политбюро и ЦК, то в годы Великой Отечественной важнейшие решения сначала принимались в государственных инстанциях — в Ставке Верховного Главнокомандующего, Госкомитете Обороны, в Совете народных комиссаров, в Госплане — и затем доводились до партийных органов. Этот совершенно иной, чем прежде, порядок Сталин сохранил и после войны.

В 1946-м правительство СССР было переименовано: Совет народных комиссаров стал Советом министров, и в него Сталин переместил главный центр власти. Теперь все в жизни страны определялось не в Политбюро и ЦК, а в

Совмине. Партия как инструмент управления Сталину уже была не нужна. Поэтому он поручил Жданову разработать новую программу ВКП(б), где бы четко указывалось: партия из властной структуры превращается в сугубо идеологическую, в идейно спаянное сообщество, пребывать в котором почетно и которое может влиять только убеждением.

Скоропостижная смерть Жданова заставила Сталина отложить реформу партии. Формально ее высшее руководство осталось субъектом власти — на демонстрациях, как и раньше, носили портреты членов Политбюро. Но далеко не все из них приглашались на заседания к Председателю Совмина Сталину и могли что-то серьезное значить во власти. После кончины Жданова старейшие члены Политбюро — Андреев, Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов — лишились постоянного доступа к Вождю. Назначенный вместо Кузнецова секретарем ЦК Хрущев его особым доверием никогда не пользовался, остальные состоявшие в Политбюро — Берия, Булганин, Косыгин, Маленков — использовались Сталиным исключительно в качестве чиновников с конкретными государственными обязанностями. Берия как заместитель Председателя Совмина создавал ядерный щит страны. Булганин в такой же должности курировал вооруженные силы. Косыгин занимался финансами и легкой промышленностью. Маленков разрывался между кадровой политикой, сельским хозяйством, производством техники и идеологией.