Кремлевское дело

Переполох на Пушкинской, 15

В кабинете Генерального прокурора СССР повисла тягостная тишина. Капризно властный, не терпящий возражений подчинённых, способный быстро принимать самостоятельные решения Рекунков на этот раз серьёзно задумался. Мы также не пытались прервать затянувшуюся паузу. Все доводы уже были высказаны. Рекунков колебался, и мы понимали почему: в его душе боролись профессионал и чиновник. И если профессионал подсказывал одобрить наши предложения, то чиновник осторожничал, оберегал от поспешного шага, нашёптывал: «как бы чего не вышло». Прошедший сталинско-брежневскую школу и безоговорочно принявший андроповский курс в правовой сфере, старый прокурорский служака в новых условиях растерялся. Доведённое до филигранности интриганство и иезуитство архитекторов перестройки, заклинания об усилении наступления на мафию при фактическом свёртывании этой борьбы приводили его в замешательство. Рекунков знал, что ему уже подготовлена замена, но ещё надеялся, что это произойдёт не так скоро.

– Я направил информацию в ЦК КПСС, – наконец прервал он молчание, – пригласил товарищей прийти, посмотреть на изъятые ценности. Ответа пока нет. Потом и решим о времени проведения выставки.

Аудиенция закончилась, мы покинули сановный кабинет.

В те апрельские дни 1988 г. в доме 15 по Пушкинской улице, где размещалась Прокуратура СССР, происходили необычные вещи. У Мраморного зала, у дверей кабинетов стояли вооружённые автоматами воинские караулы из дивизии имени Дзержинского, даже Генеральный прокурор не имел доступа в эти помещения. Режим охраны и без того закрытого учреждения был усилен. Со всеми этими обстоятельствами и был связан разговор в кабинете Рекункова.

К тому времени возможности кабинетного разрешения проблем расследования были исчерпаны. Прорыв в средства массовой информации усилил позиции нашей группы, но так и не привёл следствие в кабинеты коррупционеров на более высоких этажах власти. Борьба продолжалась, и требовалось предпринять новые, неординарные шаги, чтобы продвинуть расследование вперёд. С этой целью мы задумали организовать в здании Прокуратуры СССР пресс-конференцию с демонстрацией очередной партии изъятых у обвиняемых ценностей. После некоторых колебаний Рекунков в принципе дал согласие на проведение такой выставки, но о пресс-конференции он и слышать не хотел. В течение последних двух месяцев нашей группой были изъяты крупные капиталы, принадлежащие свату Рашидова – Камалову и первому секретарю Элликкалинского райкома партии Примову. Были тут наличные деньги и облигации на сумму 4 миллиона 700 тысяч рублей. Золотые монеты, кольца, серьги, браслеты, цепочки с бриллиантами и другими камнями весили более 43 килограммов. Общая сумма изъятого по самым скромным прикидкам составляла 8 миллионов рублей.

В конце апреля 1988 г. спецрейсом под усиленной охраной автоматчиков ценности были доставлены из Узбекистана в Москву в здание центрального аппарата Прокуратуры Союза.

Несколько дней следователи группы пересчитывали драгоценности, повторно осматривали их, вели видео– и фотосъёмку, после чего все эти богатства и были выставлены в Мраморном зале. И туг Рекунков вновь заколебался. До сего случая в Прокуратуре СССР ни разу не проводилось не только пресс-конференций, но даже иных более скромных мероприятий: руководство надзорного ведомства продолжало держать круговую оборону против гласности. Да что там гласность: по указанию Рекункова не велено было пускать даже девушек в брюках.

В ЦК КПСС, куда Генеральный прокурор направил информацию о результатах следствия с приглашением посетить выставку изъятого, хранили молчание. С самого начала, между прочим, было ясно, что реакция будет именно такой. Ещё бы, ведь кремлёвских покровителей мафиозных группировок из Узбекистана приглашали посмотреть на капиталы товарищей по партии, на «чёрную партийную кассу».

Рекунков нервничал. С одной стороны, не хотелось терять авторитет в глазах подчинённых, было поздно отступать, ибо весь аппарат прокуратуры знал о предстоящей выставке. В то же время в ЦК КПСС задуманное мероприятие явно игнорировалось. Наконец, 27 апреля Рекунков выдавил из себя разрешение, но предупредил, что пресс-конференции он не потерпит. Ограниченному контингенту журналистов разрешалось лишь поглазеть на изъятые ценности и при этом не задавать никаких вопросов. Дело шло к вечеру, и нужно было спешить, пока начальство не передумало. Всё же, несмотря на окончание рабочего дня, мы успели обзвонить многие редакции. На этой весьма странной пресс-конференции-выставке, где запрещалось предоставлять какую-либо информацию, мы умудрились всё-таки дать краткие интервью тележурналистам из «Взгляда» и программы «Время». Большего не удалось, ибо появился первый заместитель начальника Главного следственного управления В. Илюхин. Оттеснив следователей, он как представитель руководства Прокуратуры СССР сначала расхвалил работу нашей группы, а затем от имени Генерального прокурора заявил, что прокуратура пока не готова дать исчерпывающую информацию. Журналистов попросили в письменном виде направить свои вопросы, и лишь тогда Прокуратура СССР проведёт пресс-конференцию. Это обещание было выполнено лишь после настойчивых требований ряда редакций только в начале 1989 г ., но на это мероприятие мы даже не были допущены. Тем не менее, своей цели мы добились: представители средств массовой информации, а значит и миллионы читателей и телезрителей увидели документальные видеосъёмки изъятия ценностей и иных следственных действий, в неофициальных беседах со многими журналистами мы рассказали о проблемах следствия и препятствиях, которые нам чинят в объективном, полном и всестороннем завершении дела. Конечно, всех интересовал вопрос: кто эти двое партийных работников, у которых отняли их капиталы. Но мы были непреклонны: существует презумпция невиновности, и пока дело не рассмотрит суд, их фамилии останутся тайной следствия.

В тот же день об этом, прямо скажем, неординарном по тем временам событии рассказало всесоюзное радио и телепрограмма «Время», а в последующие дни большинство центральных газет напечатали репортажи с выставки, в которых появилась первая информация о препятствиях, чинимых следствию, зазвучало требование расследовать дело до конца и в полном объёме. Всё-таки недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Всплеск информации по поводу прошедшей в прокуратуре выставки многим открыл глаза на существо проблем нашего следствия, масштабы коррупции в высших эшелонах власти, истинные причины противодействия расследованию. Ситуация, между тем, складывалась парадоксальная и нелепая, какая вообще возможна только в нашем отечестве. В ЦК КПСС негодовали по поводу случившегося. Всё произошло настолько быстро, информация о выставке выплеснулась так внезапно, и где – в полностью управляемых газетах, на телевидении и радио! А на Старой площади не успели даже ничего толком предпринять. В средствах же массовой информации, приученных к покорности, полагали, что всё согласовано наверху и там санкционировано, потому и старались изо всех сил рассказать как можно больше. Громы и молнии обрушились на голову Рекункова. Особенно усердствовали секретарь ЦК КПСС, куратор правоохранительных органов Лукьянов и подчинённый ему адмотдел ЦК КПСС. «Кто разрешил? Кто позволил? Почему вы компрометируете нашу партию?» – допрашивали на Старой площади опешившего Рекункова. В свою очередь тот не нашёл ничего лучшего, как заявить в своё оправдание, что он – Генеральный прокурор –никакого разрешения на проведение выставки не давал, а его подчинённые проявили самовольство. Столь примитивные объяснения только подлили масла в огонь. «Так кто же у вас там Генеральный прокурор – вы или Гдлян?– вопрошали разгневанные борцы за чистоту партийных рядов. – Вы что, уже не в состоянии контролировать ситуацию в своём ведомстве? Может, вы вообще не желаете или не можете работать?» И, как водится в кремлёвском паноптикуме, тут же последовали оргвыводы: не прошло и месяца, как Рекункова отправили на «заслуженный отдых». Его место занял другой функционер, профессионально не подготовленный, зато прошедший многолетнюю комсомольскую и партийную выучку, вёрткий, гибкий и безнравственный, а главное, абсолютно надёжный. Именно Сухареву и было поручено осуществить разгром дела о коррупции в высших эшелонах власти.

Джинн выходит из бутылки

Стремительный прорыв к гласности в нашем расследовании оказался весьма чувствительным. Чтобы ослабить его эффект, вслед за оргвыводами опомнившиеся покровители мафии со Старой площади использовали услужливых журналистов и юристов. Те с пеной у рта начали обосновывать мнение партийных функционеров, что демонстрация, мол, преступно нажитых ценностей и любая иная информация в период расследования недопустимы. Естественно, при этом не приводилось каких-либо ссылок на действующее законодательство, поскольку ссылаться было вовсе не на что…

Трудно и противоречиво утверждалась гласность в правовой сфере, прежде чем достигнуть своего нынешнего уровня. Почти на пять лет глухая завеса молчания опустилась и над расследуемым нашей группой уголовным делом. Вспоминается, например, такой эпизод.

Летом 1985 г. мы направили в Верховный суд УзССР выделенное из основного расследования уголовное дело в отношении Музаффарова, Кудратова, Дустова и других. Многие сотни доказанных эпизодов взяточничества на сумму свыше трёх миллионов рублей нашли своё подтверждение и в суде. В мае 1986 г. был вынесен приговор, а изъятые у шести подсудимых ценности на сумму около 6 миллионов рублей были конфискованы в доход государства. На тот момент это дело являлось уникальным не только для Узбекистана, но и для страны в целом. Неудивительно, что через месяц в штабе группы в Ташкенте появился собственный корреспондент «Известий» Г. Димов. Он показал телеграмму из редакции с заданием о подготовке большой публикации по поводу завершившегося процесса. Журналист уже ознакомился с приговором, другими судебными документами, попросил их прокомментировать и долго записывал наши ответы на магнитную ленту. А вскоре сообщил, что подготовленную им статью в Москве посчитали слишком сенсационной, резкой, поэтому он её сейчас переделывает, смягчает выводы и формулировки. Волокита продолжалась год и лишь летом 1987 г. Димов честно признал, что редакция «Известий» категорически отказывается публиковать ею же заказанный материал, дабы не смущать советских людей масштабами коррупции. Вместо этого ему заказали статью «о нарушении законности следствием».

В декабре 1987 г. в Узбекистан приехал спецкор «Правды» Г. Овчаренко. День за днём наблюдал он за работой группы, участвовал в допросах, обысках. Убедился, в каких трудных условиях работают люди – по нескольку лет вдали от семьи и за нищенскую зарплату, часто без выходных, недосыпая, скверно питаясь, постоянно рискуя здоровьем, а то и жизнью. Уже перед отъездом журналист рассказал, какую установку получил он в редакции: следователи, дескать, являются нарушителями законности, творят произвол в отношении партийных кадров, и обо всех этих «художествах» его просили собрать материал. Статью «Правда» получила прямо противоположную. Трудно сказать, увидела бы она свет, если бы Усманходжаева не убрали с поста первого секретаря ЦК КП Узбекистана во второй половине января 1988 г. Крёстного отца мафиозных групп республики, не достигшего, кстати, пенсионного возраста, тихо спровадили на персональную пенсию союзного значения, сохранив за ним членство в ЦК КПСС, депутатство в Верховном Совете СССР и две шикарные столичные квартиры в придачу. Обычный финал для партийных мафиози подобного уровня предусматривает вместе с тем и снятие запрета на критику опального функционера. И тут уж известная своей принципиальностью «Правда» кинулась догрызать опального партийного начальника: 23 января 1988 г. она напечатала статью Овчаренко «Кобры над золотом».

Как бы то ни было, именно эта публикация прорвала информационную блокаду. Грустно и смешно, но опять сработал стереотип нашего рабского мышления: если в «главной газете страны», печатном органе ЦК КПСС снят запрет с данной темы, то можно подать голос и другим изданиям. Появились статьи и интервью в «Комсомольской правде», «Собеседнике», «Неделе», «Московских новостях», «Аргументах и фактах», «Труде», «Смене», «Крестьянке», других газетах и журналах, пошли репортажи по центральному телевидению и радио.

Журналисты, освещавшие работу следователей, принимавшие участие в отдельных акциях группы, могут немало порассказать о трудностях, которые возникали на пути подготовленных ими материалов на газетную полосу или в эфир. Например, так и не увидели тогда зрители 45-минутный документальный телефильм «Противоборство»[15], подготовленный в феврале 1988 г. для показа по ЦТ в передаче «Человек и закон», запрещались отдельные сюжеты в программе «Взгляд», некоторые статьи в газетах. И тем не менее информация о проблемах следствия по делу № 18/58115-83 становилась достоянием широкой общественности. Почему же стало возможным такое в условиях, когда средства массовой информации являлись ещё достаточно управляемыми, а независимых изданий просто не было? Однозначный ответ дать трудно, нужно учитывать многие факторы. Один из главных, по нашему мнению, заключается в следующем. К началу 1988 г. борьба с мафией в стране была уже почти свёрнута, правоохранительные органы деморализованы, а рост преступности принимал всё более угрожающие размеры. Явное нежелание скомпрометировавшей себя власти прибегнуть к покаянию или хотя бы дать оценку уже сошедшим с политической сцены коррумпированным функционерам также вызывали всё большее недовольство населения. В подобной ситуации наиболее дальновидные из кормчих со Старой площади, оценив эффект первых публикаций, быстро смекнули, что на примере работы нашей группы можно нажить политические дивиденды, а заодно и дезориентировать общественное мнение. И вот уже то там, то здесь завуалированно или почти открыто стала проводиться мысль: именно по инициативе ЦК КПСС в стране ведётся бескомпромиссная борьба с коррупцией, должностными преступлениями. Слова «организованная преступность», а тем более «мафия» официальные структуры произносить ещё не решались.

Тоталитарный режим и раньше допускал гласное осуждение отдельных негативных явлений, лишь бы они не затрагивали её величество Систему. В 1988 г. именно такая ситуация и возникла применительно к отдалённому от Центра региону: бесспорные факты выявленной там массовой коррупции и злоупотреблений были налицо. Им следовало лишь дать оценку. Вот и начали наши оппоненты интерпретировать установленную коррумпированность республиканских этажей власти в выгодном для себя свете: дескать, мы тут в Москве о перестройке печёмся, а на периферии в это время «зоны, закрытые для критики» появились, «отдельные негативные явления» в них наблюдаются. Недосмотрели. Зато теперь искореняем их принципиально и бескомпромиссно. Вот почему Лукьянов и его подушенные успешно отбивали все наши атаки, то окриком, то отеческими поучениями рекомендовали локализовать дело, ограничить его рамками Узбекистана, отказывали в согласии на привлечение к ответственности сановных мздоимцев и фактически заморозили расследование на длительный срок. Выходило так, что вал публикаций на поверхности моря гнал волну, а на дне в тиши кабинетов прожжённые дельцы от политики плели паутину прежних интриг и под перестроечные заклинания обделывали свои клановые делишки.

Покровители мафии просчитались, выпустив джинна из бутылки ради своих тактических, сиюминутных плутней. Благодаря средствам массовой информации об уголовном деле, которое мы вели, заговорила вся страна. Буквально за несколько месяцев мы обрели нового союзника в лице общественного мнения. Пора было переходить в контрнаступление. Уже давно не было иллюзий в отношении позиции Горбачёва и его команды. Только публично поставив руководство страны в сложное положение, можно было добиться от него хотя бы робкого движения в сторону утверждения законности и социальной справедливости. Требовался качественно новый прорыв. Для осуществления его можно было бы использовать трибуну XIX партконференции. Но как на неё пробиться?

В то время как десятки коррупционеров преспокойно получали мандаты делегатов, мы засели за статью, которая приобрела широкую известность под названием «Противостояние». В ней мы поставили многие проблемы борьбы с коррупцией, говорили открыто о противодействии следствию со стороны мафии и её покровителей, в том числе из ЦК КПСС. По прошествии пяти лет многие из вопросов, поставленных нами, не потеряли своей актуальности. Например, проблема создания Следственного комитета не решена и по сей день. Осторожно подбиралось каждое слово, каждое предположение, чтобы не дать противнику ни одного повода для возможных обвинений в нарушении презумпции невиновности или тайны следствия.

Одна редакция за другой отвергали нашу статью, ибо по остроте поставленных вопросов материал был написан на пределе гласности того периода. И вдруг удача – опубликовать материал согласился главный редактор «Огонька» В. Коротич. За два дня до начала конференции статья вышла в свет. Это случилось 26 июня. На следующий день, разумеется, грянул гром со Старой площади. Поздно вечером 27 июня 1988 г. мы вновь сидели в кабинете Генерального прокурора СССР и с интересом наблюдали за поведением Сухарева. В отличие от своего предшественника Рекункова он даже внешне не стремился «сохранить лицо», выглядел каким-то помятым, суетливым, растерянным. Сухарев в который раз уже перечитывал наш рапорт, составленный в тот же вечер по его указанию. Там, в частности, говорилось:

«В связи с публикацией в журнале «Огонёк» № 26 от 26 июня 1988 г. статьи «Противостояние» наше утверждение о том, что на партийной конференции «в числе авторитетных и весьма заслуженных людей оказались и скомпрометировавшие себя на ниве взяточничества лица», основано на материалах уголовного дела. Мы не указали в статье фамилии этих лиц, чтобы не быть обвинёнными в нарушении следственной тайны.

Поскольку Вы не были осведомлены о наших намерениях (статья готовилась ещё при бывшем Генеральном прокуроре СССР Рекункове А. М. без его ведома), то после выхода в свет журнала считаем своим долгом назвать конкретных лиц, проходящих по делу, но представленных в качестве делегатов на партийной конференции. К ним относятся:

1. Бывший заведующий сектором отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС, ныне второй секретарь ЦК КП Молдавии Смирнов В. И., в отношении которого дали подробные показания первые секретари Бухарского, Навоийского, Каракалпакского, Хорезмского, Ташкентского, Кашкадарьинского, Сурхандарьинского обкомов КП Узбекистана Каримов А. К., Есин В. П., Камалов К., Худайбергенов М. Х., Мусаханов М. М., Гурапов Н. Т., Каримов А. и другие, а всего 16 должностных лиц. Из их показаний следует, что Смирнов, как куратор Узбекистана, получил в 1976-1984 гг. взяток на общую сумму 376 000 руб.

2. Могильниченко К. Н. – заместитель заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС. О вручении ему взяток в 1983-1984 гг. на общую сумму 90 000 руб. сообщили в своих заявлениях и на допросах шесть привлечённых к уголовной ответственности лиц, из них четверо – члены и кандидаты в члены Бюро ЦК КП Узбекистана.

3. Джаббаров И. – первый секретарь Бухарского обкома КП Узбекистана. О получении им взяток на общую сумму 77 000 руб. в 1977-1984 гг. дали показания четверо должностных лиц, а бывший Председатель Совета Министров Узбекской ССР Худайбердиев Н. Д., первый секретарь Навоийского обкома партии Есин В. П. и секретарь ЦК КП Узбекистана Айтмуратов Е. сообщили о получении взяток от Джаббарова на сумму 13 000 руб.

4. Раджабов Н. Р. – первый секретарь Самаркандского обкома КП Узбекистана. О вручении ему взяток в 1978-1982 гг. на общую сумму 38 000 руб. указали четверо партийных руководителей, а Худайбердиев Н. Д., Есин В. П. и Орлов Г. М. сообщили о получении взяток от Раджабова на сумму 21 000 руб.»

Далее подробно перечислялось, как на протяжении ряда лет мы и руководство Прокуратуры СССР информировали ЦК КПСС о выявленных криминальных фактах в деятельности указанных выше делегатов XIX партконференции, а также в отношении Усманходжаева и бывшего председателя Президиума Верховного Совета УзССР Салимова.

На Сухарева жалко было смотреть: не проработал и месяца на посту Генерального прокурора, а уже оказался в эпицентре опасного конфликта. Утром следующего дня открывалась конференция. Встревоженные обитатели Старой площади надеялись, что их ставленник как-то потушит возникший скандал, обвинит во всём следователей. Но у нас на руках были факты и документы, и их нечем было опровергнуть. Генеральный прокурор то раздражённо выговаривал нам за самовольничание, то назойливо напоминал, что он только месяц работает, ещё ни в чём не разобрался и не знал о готовящейся статье. Наконец, он выбрал самую безопасную для себя позицию: так и не решившись ознакомить ЦК КПСС с собственным мнением, он отправил на Старую площадь… наш рапорт.

Очередной «исторический» партийный форум был омрачён разыгравшимся скандалом. Видимо, за всю историю съездов и конференций не было ещё случая, чтобы после утверждения доклада Мандатной комиссии ей пришлось собираться повторно, вместо покаянных речей выслушивать дерзкие пояснения Коротича. Публично главный редактор «Огонька» передал в президиум, лично в руки Горбачёва, полученный от нас ранее пакет. Там была подробная информация о следственных материалах в отношении четырёх делегатов конференции, а также перечень документов, направленных в разное время в ЦК КПСС с информацией о взяточничестве этих лиц. Находился в пакете и ещё один документ, ограждающий самого Коротича от назойливого любопытства «товарищей по партии». В своё время мы ознакомили его с рядом видеоматериалов и документов. После чего Коротич дал нам подписку о неразглашении данных предварительного следствия, которые стали ему известны, и о возможной ответственности по ст. 184 УК РСФСР в случае нарушения подписки. Копия этого документа также была передана Горбачёву. И когда на разных этажах партийной иерархии у Коротича требовали объяснений, он ссылался на эту подписку. Кстати, такая форма предусмотрена законодательством большинства цивилизованных стран мира.

Товарищи из ЦК недовольны

Получив ещё одно подтверждение истинной цены заверений о самых демократических выборах делегатов конференции и лозунгов о решительной борьбе с коррупцией, строительстве правового государства, общественность ожидала развязки скандала. При иных обстоятельствах следственную группу тихо бы разогнали, а дело похоронили. А теперь учинить такое с известными всей стране людьми, которые якобы «по инициативе ЦК КПСС ведут бескомпромиссную борьбу с коррупцией в Узбекистане» было нелогично и опасно, могло серьёзно подорвать престиж Генсека и всего коммунистического Олимпа. Оставалось одно: постепенно скомпрометировать следственную группу в глазах общественного мнения.

Пока на Старой площади продумывали новые козни, мы тоже не сидели сложа руки, хорошо понимая, что гласность может стать нашим надёжным союзником.

Так возникла идея предпринять ещё один нетрадиционный ход, открыв для прессы двери следственного изолятора. Журналистам предоставлялась возможность встречи с любым из подследственных и получения от них любой информации, но при условии не предавать огласке обстоятельства конкретных криминальных эпизодов и фамилий тех, кому передавались и от кого получались взятки, хранителей ценностей. Кроме того, если обвиняемый откажется от беседы либо не пожелает завизировать подготовленный материал, то никакой публикации быть не должно. Тем самым учитывались и соблюдение требований закона, основополагающих принципов правосудия, и элементарные нормы журналистской этики, и охрана прав содержащихся под стражей лиц.

В следственный изолятор зачастили журналисты с диктофонами и блокнотами. Они встречались с бывшими секретарями ЦК, обкомов и райкомов партии, хозяйственными руководителями. Подследственные оказались весьма общительными, охотно рассказывали, от кого получали и кому давали взятки, при каких обстоятельствах это происходило, у кого и как хранили свои богатства, о покровителях из Москвы, о коррупции в центральных ведомствах. В подтверждение своих слов предъявляли журналистам личные записи, копии заявлений, отправленных Генеральному секретарю ЦК КПСС, Генеральному прокурору и другим руководителям, где подробно излагались факты коррупции в коридорах высшей партии и государственной власти. Давали оценку следователям, стилю и методам их работы, условиям содержания в тюрьме. Возмущались, почему не принимается мер к сановным соучастникам во взяточничестве.

Не прошло и месяца с момента завершения партконференции, как необычные интервью из следственного изолятора бывших Председателя Совета Министров УзССР Худайбердиева, секретаря ЦК КП Узбекистана Айтмуратова, первых секретарей Ташкентского, Каракалпакского и Сурхандарьинского обкомов партии Мусаханова, Камалова, Каримова, первых секретарей райкомов партии Примова и Каньязова, председателя правления Бухарского облпотребсоюза Мирзабаева появились в некоторых центральных изданиях.

Рассказывая о фактическом положении дел, подследственные в то же время выражали обеспокоенность по поводу покровительства московских функционеров массовому взяточничеству и припискам в Узбекистане. Кстати, после первой статьи в «Аргументах и фактах» руководству еженедельника тут же дали выволочку в ЦК КПСС. Не успели стихнуть гневные речи на Старой площади, как появилась публикация в «Правде», а потом и в других газетах. В редакциях по-прежнему были убеждены, что щекотливая прежде тема «открыта» на самом верху, неповоротливые чиновники со Старой площади вновь не сумели вовремя «перекрыть кран», предупредить очередной залп публикаций.

Руководству Прокуратуры СССР выразил своё крайнее недовольство Лукьянов. Наше правительство оправдывалось: «Эти следователи – неуправляемые, опять действовали самовольно». Вопрос о «самоуправстве» было предложено вынести на рассмотрение коллегии Прокуратуры. В ИЗ-48/4 МВД СССР, широко известный как «Матросская тишина», зачастили проверяющие к обвиняемым, которые встречались с журналистами. Но беседы с «героями» газетных публикаций разочаровывали и даже шокировали. Подследственные благодарили за столь высокое внимание к ним, выражали надежду, что теперь-то уж будут приняты соответствующие меры к должностным лицам из ЦК КПСС и других ведомств, которые получали взятки, способствовали припискам и коррупции в Узбекистане. Почему это, мол, одни сидят в тюрьме, а другие работают как ни в чём не бывало или получают персональные пенсии? А проверяющие только допытывались: не принуждали ли вас давать интервью, не переврали ли чего журналисты. Ответы получали отрицательные. А Худайбердиев отметил, что после того, как журналисты второй раз встречались с ним и визировали материал, он внёс ряд дополнений и уточнений, и именно в таком виде текст был опубликован. Эти статьи обвиняемые приобщили к своим «досье», личным записям, которые при расследовании вёл каждый из них. Претензий по опубликованным материалам ни у кого не было.

Выносить на рассмотрение коллегии оказалось нечего. Но разбирательство всё же было предпринято, так сказать, в семейном кругу. В чём только не пыталось обвинить нас начальство! И в нарушениях общих принципов правосудия и уголовного процесса, забвении принципов невиновности, разглашения тайны следствия, самоуправстве, нежелании подчиниться субординации. Ни о каких нарушениях закона речи, понятно, не шло по той простой причине, что их не было. Самый тяжкий грех, который больше всего беспокоил прокурорских служак, заключался в том, что «товарищи из ЦК недовольны» оглаской и самим прецедентом вообще. Одним словом, пустой и бесполезный получился разговор, в итоге которого последовало высочайшее запрещение каких бы то ни было встреч подследственных с прессой. Через МВД СССР в следственный изолятор поступило указание не допускать журналистов в тюрьму к обвиняемым без письменного на то согласия Генерального прокурора или его заместителей. Любопытно, что при всём желании выслужиться перед ЦК КПСС никакого, даже символического наказания на нас наложено не было. Ну совершенно не за что, что тут поделаешь!

Вместе с другими мерами выступления в средствах массовой информации позволили добиться привлечения к ответственности Усманходжаева, Салимова, Смирнова и других функционеров, продвинуть следствие на очередную ступень. Небезынтересно, что возникали такие ситуации, когда гласность в освещении отдельных сторон следственной работы играла известную роль и в обеспечении безопасности людей из нашей группы. Так, в 1988 г. в КГБ и МВД из разных источников поступила информация, что за головы следователей мафия уплатила наёмникам сотни тысяч рублей, что готовится также нападение с целью отбить у нас часть изъятых у преступников миллионов. Попытки обеспечить каждого следователя личным табельным оружием результата не дали: пистолеты выделили лишь двум руководителям группы. Мы сами приняли рад мер: обеспечили охрану мест проживания следователей, они выезжали под прикрытием автоматчиков, перемещались только группами, менялись номера на автомашинах. Помимо того в печати и по радио, в программе «Взгляд» мы рассказали и продемонстрировали, как вооружена группа. Показали следователей в бронежилетах – о том, что личного оружия у них нет и ребята берут его эпизодически напрокат в других ведомствах, мы, естественно, умолчали. Рассказывали о том, что в нашем распоряжении имеются вездеходы, вертолёт, автомашина с автоматчиками, надёжная охрана. В результате ситуация резко изменилась. Вскоре мы получили информацию о том, что деньги вернулись к хозяевам: наёмники не захотели рисковать. Такое порой ненавязчивое напоминание о возможности вооружённого отпора не одному нашему следователю сохранило здоровье, а то и жизнь.

Вслед за судебным процессом по делу Чурбанова, явившегося по сути дела одним из этапов контрнаступления мафии в предверии окончательного разгрома дела, в центральные средства информации со Старой площади поступил уже официальный запрет на любые наши выступления. А после известного решения Политбюро ЦК КПСС о создании комиссии во главе с Пуго по проверке дела со страниц различных изданий, через телерадиоэфир на следственную группу хлынул обильный поток лжи, дезинформации, нелепых обвинений. Партийная монополия на средства массовой информации блестяще продемонстрировала оборотную сторону гласности времён перестройки.

Не имеет смысла бросать упрёки редакциям, вынужденным тогда выполнять волю своих хозяев со Старой площади. Но спрятать правду становилось всё труднее. Чем сильнее становилось давление на нашу группу, тем меньше оставалось в обществе наивных простаков, которые верили решительным журналистам и правоведам. А по мере того, как разваливался тоталитарный режим, терялась монополия КПСС на средства массовой информации, мы вновь ощутили поддержку честных журналистов, которые то завуалированно, а потом всё более открыто стали писать и говорить правду. И низкий им за это поклон.