Крещение огнем

Глава 9

— Thi еще не спишь, gatita?

Рафаэль, как обычно, укладывался с таким шумом, что мог разбудить и покойника. Сара лежала очень тихо, притворяясь, что спит.

— Должна бы уже проснуться. Я неплохо тут пошумел. — Он мягко рассмеялся. — Я забыл о времени. А ты почему не позвонила мне в студию? Lo siento mucho, — прошептал он хрипло, обнимая и притягивая ее к себе. — Но лучше поздно, чем никогда, es veidad?

— Я устала, — коротко пробормотала она.

— Dios, Сара, кровать всегда к твоим услугам, а я лишь временами, посмеялся он.

— Самодовольный тупица!

— Это какая-то новая игра? Головы, вы хотите меня? Хвосты, вы не хотите меня?

Сара, не произнеся ни слова, выскользнула из его объятий и перекатилась на холодную половину кровати, как бы отгораживаясь от него. Она все еще была под впечатлением подозрений, что мучили ее весь день и весь вечер. Если он любит кого-то еще, то почему не дает ей развод? Или он встретил свою новую любовь совсем недавно? А зачем ему понадобилось тащить ее в постель в тог вечер в Лондоне? А может, эта другая женщина замужем и недоступна ему? Или просто не отвечает ему взаимностью? Вот уже несколько часов, как эти мысли не давали ей покоя, но она все никак не могла найти удовлетворительного ответа. По правде говоря, она не очень-то к этому и стремилась. И ждала, когда он появится.

А он? Он ввалился как ни в чем не бывало и протянул к ней руки, будто она, по какому-то неписаному праву, принадлежала ему. Нет, она не согласна быть только теплым, ждущим ласки телом в его постели, объектом удовлетворения его физических желаний… заменяя какую-то другую, недоступную ему женщину. Ей этого мало. Ее гордость решительно восставала против такой перспективы. Мысли эти обжигали ее, будто кислота, не давая возможности сосредоточиться. Нет, ей этого мало. Соединение двух тел в темноте, без любви, без ласки — это не для нее.

— У меня тоже есть гордость, — заверил ее Рафаэль, явно сердясь. — Мне не надо от тебя ничего, что ты не готова мне дать по доброй воле. Когда благочестивое самоотрицание потеряет для тебя свою привлекательность, ты можешь еще попытаться…

— Никогда! — Она почти выплюнула в него это слово, так была взбешена. — Но у тебя нет другого выбора. На той половине кровати тебе станет холодно и одиноко.

В этом беспечном прорицании было для нее что-то тревожное и угрожающее, от чего ее бросило в дрожь. Но уже очень скоро он задышал ровно и глубоко. Как он может спать, когда она места себе не находит? Из-под ресниц у нее побежали предательские слезы. Рафаэль не попытался ни успокоить, ни переубедить ее. Если в его голосе что-то и прозвучало, так это просто скука. Даже желает ее он, видимо, как-то походя. По правде говоря, она сама не хотела, чтобы он ее хотел, раз уж сама его совсем не хотела, но… Дойдя в своих рассуждениях до этой точки, она бессильно вздохнула, взбешенная, хотя и без малейших на то оснований, его способностью так быстро засыпать, и свернулась твердым калачиком на самом дальнем конце кровати.

— Необходимо официально представить тебя всей семье, — повторила донья Исабель, лежа не двигаясь на кровати.

— Но пока вам еще нехорошо… — обеспокоено пробормотала Сара, понимая, однако, что ее аргументы здесь не имеют никакого веса.

— Я уже выслушала мнение Рафаэля по этому вопросу. Я чувствую себя лучше, — твердо заявила донья Исабель. — Устроим ужин. Я уже готовлю список приглашенных с помощью секретарши Рафаэля, сеньоры Моралес. Тебе тоже будет полезно посмотреть, как делаются такие вещи, Сара.

Сара склонила голову, пряча улыбку, — мать здорово ее в этом натаскала. Подготовить званый ужин для нее было пустяком.

— Хорошо, — согласилась она.

— Приглашения надо разослать завтра. — Проницательные старческие глаза внимательно изучали Сару. — По вечерам тебе надо быть вместе с Рафаэлем, а не проводить время сидя у Моей постели.

Сара была застигнута врасплох.

— Он, вероятно, в студии.

— Консуэло говорит, что он часто засиживается там допоздна.

— Он рисует, — с трудом пробормотала Сара.

— Он просто не находит себе места. Он неудовлетворен. И это нехорошо. Рафаэлем нужно управлять очень осторожно. Умная женщина не даст мужчине почувствовать, что им управляет, — продолжала донья Исабель многозначительно.

Принимая во внимание настроение, в котором сейчас находится Рафаэль, умной женщине понадобился бы пулемет, чтобы к нему приблизиться. Сара с трудом подавила зарождающийся истерический смех. Сама не понимая почему, она не могла пока что быть откровенной с его бабушкой, хотя за последние две недели довольно близко сошлась с доньей Исабель. Бабушка Рафаэля всю жизнь только тем и занимались, что управляла семьей. И хотя Рафаэлемона управлять и не пыталась, не высказать Саре вполне определенно то, что у нее на уме, она тоже не могла.

— Мы очень долго жили врозь. Некоторых… э… трений не избежать, отважилась Сара.

— Я бы занялась этим в первую очередь. Боюсь, что Рафаэль проводит вечера с бутылкой текилы.

— Текилы? — Сара впервые об этом слышала.

— Вместо того чтобы проводить их со своей женой.

Сара покрылась пятнами. Рафаэль сам во всем виноват, и она ему это выскажет.

— Вы считаете, что он пьет? — не сдержалась она.

Донья Исабель посмотрела на нее с надменным видом.

— Ты неправильно меня поняла, — с упреком сказала она. — У Рафаэля нет дурных привычек. Но… — она озабоченно сложила губы, — он стал каким-то диким, каким-то мрачным… Мои сыновья такими не были. Видимо, это у него от матери. То, что он чувствует, он чувствует слишком сильно. И это меня беспокоит.

— Он художник… — попыталась успокоить ее Сара.

— Я не верю в существование особого темперамента художника, — заявила ей донья Исабель. — Просто Рафаэль ведет себя несколько необычно. И это тоже у него от матери, вне всякого сомнения.

Вызвав медсестру по просьбе старой женщины, Сара пошла вниз, не зная, чем заняться. Консуэло убирала кофейные чашки из зала. Рафаэль даже не притронулся к своему кофе, с нарастающим раздражением вспомнила Сара. Как только дети укладывались спать, Рафаэль пропадал. Если они за ужином о чем-нибудь и говорили, то только о Джилли и Бене или о чем-то совершенно постороннем, а вовсе не о том, что на самом деле имело для них обоих значение. Если он и появлялся в спальне, то только под утро, а вставал, как всегда, с восходом солнца.

Дни его были заполнены до предела напряженной семейной жизнью. Он возил детей то в Кордову, то в Гранаду, то в Севилью… Близнецы объехали моль и поперек всю Андалусию и близко познакомились с богатым маврским наследием. У Рафаэля была способность показывать историю живьем. Сара тоже прислушивалась к тому, что рассказывал им Рафаэль — рядом с детьми он был полон очарования, доброты и света. Джилли и Бей и не подозревали, что между их родителями что-то не так. Сара же вспоминала об этом всякий раз, когда чувствовала на себе невидящий взгляд Рафаэля или "орут замечала, как он старательно избегает всякого прикосновения к ней. Отвернувшись от него той ночью, она совершила самую большую ошибку в жизни. Только теперь она начала понимать, что своими сомнениями помешала их сближению, а они становились друг другу ближе, чем когда-либо. Бог с ними, с колкостями и горячими спорами… Ведь благодаря им она могла ему высказать все, что столько лет хранила в себе…

Теперь она по крайней мере лучше понимала себя. Удерживая Рафаэля на определенном расстоянии, она чувствовала себя в большей безопасности, но в результате он отдалился от нее, слишком далеко и слишком быстро… С чего это она решила, что он любит какую-то другую женщину? С каких это пор она научилась читать чужие мысли? А подозрения ее не имели под собой никаких более или менее реальных оснований, и чем больше она об этом думала, тем меньше в них верила. Рафаэль вовсе не походил на мученика.

А она? Она позволила своей глупой ревности подняться до ужасающих высот. Когда Рафаэль, ничего не подозревая, лег рядом с ней, у нее уже был готов портрет соблазнительницы, которая, как и следовало ожидать, оказалась той самой женщиной из Нью-Йорка, чье лицо навеки отпечаталось в памяти Сары. Тонкие черты, алмазные сережки и совершенно невероятное самообладание, с каким она рано утром вышла из комнаты женатого мужчины, свеженькая, как огурчик, даже и не думая отворачиваться от фотоаппарата. А ведь она тоже замужем. Именно такие женщины нравятся Рафаэлю, часто и горько думала Сара. Бесстыжие и беспринципные.

Сара быстро заморгала, все еще очень живо это переживая. Не надо, убеждала она себя, мучительные, болезненные воспоминания вредно сказываются на здоровье. Да, они были очень молоды, но ведь в мире так много супружеских пар, что смогли сберечь свой брак, несмотря на неверность одного из супругов! Рафаэль никогда не был похож на ее отца. Разве он виноват в том, что не может ступить ни шага без того, чтобы не привлечь к себе внимание очарованных им женщин? Так в чем же она его винит? спрашивала она себя.

— Вам что-нибудь нужно, senora? — Консуэло вопросительно и озабоченно смотрела на нее из двери зала.

— Бутылку текилы, — неожиданно для себя сказала Сара.

— Текилы, senora? — поразившись, переспросила Консуэло, но уже в следующее мгновенье, страшно покраснев, взяла себя в руки. — Si, sehora, en seguida. (Да, сеньора, сейчас (исп.).

Сара улыбнулась.

— Я не сержусь, Консуэло.

— Я переживаю за него, senora, — пробормотала Консуэло извиняющимся тоном.

Сара взяла бутылку и отправилась к себе в комнату. Она очень хорошо знала, что сейчас сделает. Карен заставила ее купить это платье еще прошлым летом. Но Сара так ни разу его и не надела. И в чемодан она его сунула чисто случайно. Это было алое мини-платье на завязках с низким вырезом, отороченным кружевами…

Рафаэль, однако, не сидел понуро на софе со стаканом в руке. Он рисовал и был настолько поглощен своим занятием, что даже не заметал, как она впорхнула в студию, чувствуя себя полураздетой. Он продолжал уже получившую международное признание серию картин из жизни цыган. На его новой картине стайка грязных, но красивых ребятишек выпрашивали милостыню с голодным и одновременно любопытным блеском в глазах. Чем-чем, а умиротворением от этой картины и не веяло. У него вообще было мало подобных картин.

— Привет, — сказала она, ставя бутылку на подоконник.

— Чему… — начал было он, но запнулся, заметив ее наряд, — обязан столь высокой честью?

Может, она слишком поторопилась с выводом о том, будто он напивается до беспамятства в одиночку? А может, в ее кофе за ужином была капелька алкоголя? В прекрасного покроя хлопковых брюках цвета хаки и широком кремовом свитере Рафаэль выглядел столь же неотразимо привлекательным, сколь и холодным и далеким, как за ужином.

Молчание становилось неловким. Он все еще вопросительно смотрел на ее алое платье, и ей стало казаться, что ее колени, не говоря уже о других частях тела, слишком уж вызывающе выпирают.

— Твоя бабушка настаивает на званом ужине, — торопливо начала она. Насколько я поняла, ты первоначально был пропив этой затеи.

— Она вот уже много месяцев твердит о том, что находится на грани смерти. И даже меня в этом убедила настолько, что я стал уговаривать ее не перевозбуждаться. А тут вдруг все делает наоборот. — Он положил кисть, не сводя с нее взгляда. — Ни в коем случае не давай ей понять, что ты можешь это сделать без ее помощи.

— Я не такая уж дура.

— Я знаю, но ей необходимо чувствовать, что она еще нужна другим. Кому из нас это не нужно?

Сара глубоко вздохнула.

— Она за тебя очень переживает.

— Это почему же? А? — глаза его засветились легким презрением. — Что ты хочешь сказать, Сара? Я полагаю, мы можем обойтись без посредников. Сара, уже заранее подготовившая свое следующее высказывание, не сдержалась и выпалила:

— Она считает, что ты меня избегаешь.

В его красивых глазах засверкала горькая усмешка, но он тут же спрятал ее под густыми черными ресницами.

— Так, значит, этим неожиданным визитом я обязан abuela.

— Нет, вовсе нет, — запротестовала Сара. — Это был порыв. Может, меня сюда привела скука, навеянная одиночеством?

Черная бровь вопросительно поползла вверх:

— Да?

Решимость, наполнявшая ее всего лишь десять минут назад, стала быстро таять. Рафаэль не собирался ей помогать. Оливковые ветви обычно принимают с благодарностью, а он казался таким чужим, таким холодным.

— А что тут необычного? — резко спросила она, переходя к обороне.

— Почему ты переоделась после ужина?

Можно еще поиграть в эту игру, решила она.

— Я опрокинула на себя кофе.

— А зачем эта бутылка текилы?

— А мне уж и выпить нельзя? — все более и более распалялась Сара.

— Тебе нравится текилы?

— А почему бы и нет? — Сара вызывающе задрала вверх подбородок. — Где у тебя здесь стаканы?

— На кухне.

Пройдя мимо нее, он подхватил бутылку текилы и грациозно проследовал в холл.

— Чистый? — мягко спросил он.

— А почему бы и нет? — «Взялся за гуж, не говори, что не дюж», — с сожалением подумала Сара.

Передав ей бокал, он чокнулся.

— Давай выпьем за откровенный разговор.

Саре этот тост показался странным, но, нацепив на лицо дежурную улыбку, она отважно сделала глоток.

— Неплохо, — прочирикала она. — Откровенный разговор? Когда я сюда приехала, я убеждала себя, что делаю это только ради детей…

— Неужели ты чувствуешь себя в тюрьме? Где цепи? Где затворы? — бросил он, не давая ей времени опомниться.

— У тебя ужасный характер.

Сара непроизвольно отступила на несколько шагов назад.

— Dios, тебя это удивляет? — сердито спросил он.

Сара вздохнула медленно и осторожно.

— Ты хотел от меня слишком многого и слишком скоро. Это вообще для тебя характерно, Рафаэль. Когда ты чего-то хочешь, ты хочешь это уже вчера. Мне не нравится, когда меня подгоняют при принятии важных решений. Мне нужно время. А это то, чего ты мне никогда не давал!

— Я оставил тебя в покое, Сара. Чего тебе еще?

Она склонила голову. Из-за его настроения ей не хватило мужества заявить, что как раз этого-то она и не хотела.

— С тех пор как я сюда приехала, я переживаю один шок за другим. У тебя, оказывается, было слишком много от меня секретов, и я не могу сказать, что от этого чувствую себя лучше.

— Не забывай, это было семь лет назад. Если бы тогда я тебе все рассказал, ты наверняка попыталась бы меня переделать, — отрезал он хрипло. — А меня уже несколько раз пытались сломать. Ты хоть понимала, какую я испытывал потребность в рисовании? Если бы ты знала о моем происхождении, разве не попыталась бы ты убедить меня сблизиться с Фелипе и посвятить остаток своей жизни перекладыванию бумажек в его офисе? Или ты приняла бы меня таким, каким я был?

Она не могла спорить на эту тему. Родительское благословение очень много для нее тогда значило. И вполне возможно, что подсознательно она действительно бы попыталась сблизить его с дедом, заставив его надеть строгий костюм и вступить в мир бизнеса под предлогом, что он сможет рисовать в свободное время. Она вздохнула, не желая лгать.

— Ты прав. У тебя на все есть ответ.

— Если бы он у меня был, мы бы не разошлись.

Разговор приобретал опасный оборот, к которому она не была готова.

Сара побледнела.

— Мы разошлись потому, что ты переспал с другой, — нетвердым голосом сказала она.

— Ты в этом уверена? — свирепо прошипел он.

— На все сто, — заверила его Сара, до боли вонзая ногти в ладонь. Ты хотел причинить мне боль, и тебе это удалось. И давай прекратим этот разговор.

— Я никогда в жизни не думал причинять тебе боль и никогда тебе не лгал.

Она яростно замотала головой.

— И именно поэтому ты никогда об этом не говорил — чтобы не лгать. Я не нуждаюсь в твоих объяснениях. А то я начну тебя ненавидеть, — прямо признала она. — Так что, если ты сейчас будешь говорить об этой женщине, я лучше уйду.

Он побелел от злости.

— Ты осудила меня, не дав мне сказать и слова!

— Ты поступил со мной точно так же, только у тебя было намного меньше оснований, — грустно напомнила она. — Да что об этом говорить?

— По крайней мере я не убегал. Может, тебе было не очень хорошо, но ты носила моего ребенка. Ты не должна была ограничиваться ложью твоих родителей. Но ты даже не захотела меня видеть!

Сара бросилась на цветные подушки на софе. Она скрывалась от него?

Этот горький упрек был сильным для нее ударом.

— У меня не было выбора.

— Ты могла бы позвонить мне из больницы, послать открытку! Все равно что! Но ты и пальцем не шевельнула, хотя знала, что мне неизвестно, где ты.

— Я надеялась, что ты меня отыщешь. — Сара высоко держала голову. — Похоже, пришло время рассказать тебе все. В тот день, когда я узнала о твоем романе, для меня жизнь кончилась. Я не смогла пережить это, как того хотел мой отец. Я была в истерике и посреди одной очень неприятной сцены упала с лестницы. Я насажала себе синяков, и у меня началось кровотечение, — тупо рассказывала она. — Мне показалось, что у меня будет выкидыш, от этого мне не стало легче. Врачи накачали меня успокоительными. Когда они сказали, что мне нужен постельный режим, я согласилась. Я думала, меня положат в больницу, но оказалась в частной клинике. Я не знала, что мой отец заявил нашему пожилому врачу, будто я сама бросилась с лестницы.

Злость Рафаэля улетучилась. Он слушал ее, не пропуская ни слова.

— Зачем ему это понадобилось?

Сара не ответила. Ее точеная фигурка окаменела.

— Мой лечащий врач был личным другом отца. Только через несколько дней после того, как я туда попала, я поняла, что это не простая больница. В соседней палате лежала безумная женщина. Для таких, как она, и была эта клиника. Она была совершенно безобидной помешанной, но, видимо, очень мешала своим богатым родственникам. А меня туда поместили потому, что я якобы пыталась покончить с собой и с моим нерожденным ребенком, и мой бедный, обезумевший от горя отец боялся, как бы я еще чего-нибудь с собой не сотворила.

— Infiemo (Преисподняя! (исп.) — Рафаэль был мертвенно-бледен. В его смятенном взгляде наконец-то заблестел огонек хотя и недоверчивого, но все же понимания.

— Но зачем, зачем ему это понадобилось? Я не вижу в этом никакого смысла!

— Смысл есть, — возразила Сара. — Он выбил меня из колеи. Он был полон решимости разлучить нас. Он попытался убедить меня, что я больна, а он делает все, что мне необходимо. Он хотел, чтобы я подала на развод, но я не подписывала бумаги. В конце концов я их подписала, потому что жизнь утратила для меня смысл.

В глазах у Рафаэля стояла мука.

— Сколько? Сколько ты там пролежала?

— Девять недель. Со мной неплохо обращались. Это верно. Я лежала в прекрасной палате, меня хорошо и регулярно кормили и лечили. — Голос у нее слегка дрожал. — Но все девять недель персонал не верил ни одному моему слову. Они потакали мне во всем! Отец хотел разлучить меня с тобой и ради этого делал все. Это была вендетта. А я оказалась под рукой, и он выместил на мне свою злобу. Нет, забудь об этом. Это несправедливо, ведь ты этого не знал, — добавила она глухо. — Ты так и не получил моего письма.

— Письма? — резко переспросил Рафаэль, думая только о том, что мог помешать ее отцу, но не сделал этого.

— Его так никогда и не отправили. Об этом тоже позаботился мой отец.

— Она поджала губы.

— А что было в том письме?

— Я хотела повидать тебя… поговорить.

Рафаэль едва сдержался, чтобы не выругаться.

— У меня к твоему отцу очень большой счет. И когда мы будем в Англии, мы поговорим с ним вместе.

Сара неуверенно покачала головой.

— Честно говоря, сама не понимаю, зачем я тебе все это рассказала.

Он резко выдохнул.

— Ты должна была рассказать мне это уже давно.

Она слабо улыбнулась.

— Ты же угрожал забрать у меня Джилли и Бена, — напомнила ему она. — Я провела там девять недель. Как, ты думаешь, на это посмотрел бы суд? Рафаэль вздрогнул; в уголке его плотно сжатого рта задергался нерв. — И ты думала об этом?

— Я только об этом и думала, — прошептала она. — Я ни одной ночи не спала спокойно до тех пор, пока мы не приехали сюда. Только здесь я поверила, что ты не собираешься у меня их отнимать.

Он залпом выпил свой бокал; рука его слегка дрожала. На побледневшем лице резко выступали скулы.

— Сара, ты должна мне поверить — я не имел ни малейшего представления о том, что над тобой висело. У меня и в мыслях не было начинать дело в суде или отбирать у тебя Бена и Джилли, если не считать одного сумасшедшего часа.

Бледная улыбка заиграла у нее на губах.

— В это трудно поверить.

— Мне было очень плохо, Сара. — Он выразительно развел руками. — Представляешь, как я себя чувствовал, когда решил, что ты убила нашего ребенка? Я возненавидел тебя. Да и себя тоже. Я чувствовал ответственность за то, что, как я считал, ты сделала. Для меня это было наказанием за мою чрезмерную к тебе любовь, за то, что, несмотря на эту любовь, я сделал тебя несчастной. — Его выразительные губы сжались. — Я не могу представить тебя запертой в том месте.

— Там было не так уж плохо. Спокойно, но раз уж надо было отдыхать… — Не шути так. Представляю, в каком ты была ужасе! Ты тогда была совсем другой. — Он запустил руки в свои и без того растрепанные волосы и привел их в еще больший беспорядок, и она почувствовала зарождающуюся нежность. — Ты была настолько хрупкой, что мне даже было страшно, но, когда мы расстались, я не позволял себе об этом думать. В моем воображении я рисовал тебя бессердечной шлюхой, достойной ненависти! Я винил тебя во всем.

— Что вполне понятно, — сказала она, отпивая еще один маленький глоток. — Мне это нравится.

Он неожиданно улыбнулся одной из тех улыбок, от которых у нее по спине пробегали мурашки.

— То, что ты пьешь, вовсе не текилы. Текилы свалила бы тебя с ног. Ей показалось, что в его голосе прозвучал самый многообещающий намек за все две недели, и она с надеждой взглянула на него, но тут же поняла, что он думал совсем о другом, и улыбка слетела с ее губ.

— Ты знаешь, почему я сегодня здесь?

— Тебя abuela прислала. Все в порядке, — заявил он. — Я не сержусь.

Но ему это явно не нравилось.

— Я пришла сказать тебе, что я… ну, не возражаю против того… Она запуталась, и язык перестал ей подчиняться: а что, если он и не хочет от нее таких заявлений?

— Не возражаешь против чего?

— Против того, чтобы у нас была нормальная семья… против того, чтобы попробовать еще раз. Просто мне нужно было время обдумать это. — У нее получалось вовсе не так складно, как хотелось.

— Так, значит, теперь ты все обдумала. Очень рассудительно с твоей стороны, — невыразительно сказал он. — Но ведь это ты. А не я. Ты не хотела спешить, не хотела решать все с бухты-барахты, что и понятно, ведь для тебя это неважно. А обо мне ты подумала?

Сара ошеломленно смотрела на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Пока ты в течение двух недель взвешивала все за и против, что происходило со мной? Об этом ты подумала? Наверняка я тоже присутствовал в этих твоих за и против… — Золотистые глаза смотрели на нее с едва сдерживаемой яростью. — Тебе понадобилось целых две недели, в то время как я решился меньше чем за двадцать четыре часа!

Сара проглотила ком в горле, не понимая, почему он, собственно, сердится.

— Как ты только что сказал, я — не ты. Мне и в голову не приходило, что я могу здесь не остаться, не рискуя потерять Джилли и Бена.

Он смотрел на нее сверкающим взглядом.

— Не вмешивай их в это дело!

Тут только Сара поняла, что его так рассердило, но сдаваться она не собиралась. Ни за что! Ему не понравилось, что она жила здесь только из-за детей? Но ведь он не остановился перед тем, чтобы притащить ее сюда, в Испанию, даже не потрудившись успокоить ее!

— Когда я взвешивала все за и против, ты весил очень много.

— Я не хочу, чтобы меня взвешивали, как мешок с зерном, — с болью в голосе бросил он. — Я тебя не взвешивал.

Она почувствовала, как в нем закипает гнев. Заметив, как напряглось его мощное тело, она вдруг поняла, наконец-то поняла, хотя ей и трудно было в это поверить, что для него чрезвычайно важно, что она о нем думает. И потому сейчас он так мучительно искал слова, которые могли бы причинить ей боль, ранить ее. Сердце перевернулось у нее в груди и бешено заколотилось. Она вдруг почувствовала себя невероятно щедрой.

— Зачем, ты думаешь, я напялила на себя это идиотское платье? Я пришла, чтобы… э-э-э… соблазнить тебя, — с трудом вымолвила она.

— Que? — пробормотал он, потрясенный.

— Мне показалось, что глоток спиртного мне поможет. Честно говоря, я не смогла продумать все до мелочей и теперь не совсем себе представляю, что делать дальше, — отрывисто призналась она.

Рафаэль тяжело дышал, как человек, одним махом взбежавший на холм в надежде, что увидит оттуда прекрасный вид, но так ничего и не увидевший. — Ты хочешь затащить меня в постель? — яростно спросил он. — Тебе просто нужен мужик!

Эта неожиданная реакция ошеломила Сару. Но когда она наконец поняла смысл того, что он хотел сказать, терпение ее лопнуло. Волна злости и боли охватила ее, и она вскочила на ноги.

— Да! В данный момент просто мужик для меня был бы более привлекателен! — задыхаясь от ярости, заявила она. — Слепец! Неужели ты думаешь, что я легла бы с тобой в постель, если бы не любила тебя?! Я никогда бы на это не пошла — слишком мало, чтобы заставить меня забыть о моих принципах! Мне нужен ты, и если ты думаешь, что мне это нравится, ты просто дурак!