Глава 3

Освальд восхищено прицокнул:

– Ай, да девка! Бедняга Вольфганг знал толк в женщинах, даром, что мальчишка совсем. Слушай, а правду молвят, будто она от княжича Земовита сбежала.

– Ну, сбежала…

Глаза добжиньского рыцаря плотоядно блеснули. Усы встопорщились.

– Здорово! Клянусь своими шпорами, покусают еще мазовецкая семейка локти. Это ж какой позор для старика Конрада и всей его родни будет, когда я с Ядвигой… Х-ха!

Вот так-так! Кажется, месть в любом из ее проявлений давно стала навязчивой идеей этого злопамятного пана. В свое время он ведь и Аделаиду сцапал, лишь бы досадить тевтонско-мазовецко-куявским недругам. Переспать с несостоявшейся пассией сына Конрада Мазовецкого для Освальда – тоже часть возмездия. Причем, добжинец и не думал скрывать своих намерений.

– А ты сам не желал бы разделить с Ядвижкой ложе, а?

Поляк весело подмигнул. Бурцев даже не улыбнулся в ответ. Не смешно. Он уже один раз разделил… Хватит, на всю жизнь наделился.

– Э-э-э, да ты, я смотрю, совсем смурной, Вацлав. Не кручинься, Бог даст – найдем и твою Агделайду. И можешь быть спокоен – я между вами больше не встану. Истинный крест! Зачем мне, с этакой-то кульмской красоткой!

Освальд пришпорил коня, погнал по глубокому снегу наперерез девушке. Лихо скакал – дерзко – почти не держась за повод. Красавец, ничего не скажешь! Благородная осанка. Окольчуженная грудь – колесом. Подбородок – выше крыши. Распушенные усы веером. Пена из пасти вздернутого на дыбы коняги – пузырями. Освальд что-то проговорил. Ядвига прыснула. Да, что-что, а любезничать с дамами польские вояки умеют.

Звонкий смех девушки Бурцев слушал с тяжелым сердцем. Аделаида – вот что было в том сердце. Уж он бы тоже вволю погарцевал сейчас вокруг дочери Лешко Белого. Да только кто ж теперь позволит!

– Жалко девка теряться? – сзади тихонько подъехал Сыма Цзян. – Грустно такой девка упускаться?

Всем своим понурым видом бывший советник Кхайду-хана выражал сочувствие.

– Дурасек ты, Сема! – передразнил китайца Бурцев.

Не о той, совсем не о той наезднице, что флиртует с добжиньцем, думал он сейчас.

– Это твоя дурасек, – беззлобно огрызнулся желтолицый старик. – Ядавига – хороший девка! Красивый, рыжий девка! Женихаться надо, Васлав. Имей твоя два жена – Ядавига и Адалайда, и не будь грустной. Такой дела не плохо, такой дела хорошо. Можно три жена, можно четыре, можно десять. Только помещайся в дом или юрта. Сразу забывайся вся беда.

Бурцев сплюнул. Беда забывайся – это, конечно хорошо, но имелось такое подозрение, что ему теперь и сотня любвеобильных красавиц не заменит Аделаиду. Не-е, восточные рецепты тут не годятся.

– Ай-ай-ай, Васлав, твоя себя погубит! – покачал головой китаец.

– Слышь, отвали, а, отец? Без тебя тошно.

Сыма Цзян понял. Сыма Цзян не обиделся. Сыма Цзян отвалил.

Под вечер – перед самой ночевкой – Ядвига Кульмская вновь подъехала к задумчивому Бурцеву. Как бы невзначай – чтобы Освальд не заметил – тронула стременем стремя:

– Вацлав, умоляю, не говори пану Освальду ничего.

– Чего не говорить-то? – он не сразу и сообразил, о чем речь.

– Ну, что мы с тобой… И что я с другими… Пан Освальд… ну… он… не знает… И он…

Странное, совсем не свойственное Ядвиге смущение отразилось на покрасневшем лице. Стесняется? Ну и ну!

– Хочет сделать тебя дамой сердца, что ли?

– Он только что предложил мне руку и сердце. А я, в общем-то, не против. Пан Освальд мне по нраву.

Ого! Бурцеву даже сделалось немного веселей. Тут уже не только месть замешана. Тут, блин, взаимной любовью попахивает. Большой и чистой. Похоже, бывшая пассия Земовита окончательно охмурила добжиньца. Или это просто кратковременная безбашеная страсть? Хотя, какая разница. В любом случае не ему топтать чужие чувства.

– Не расскажешь, Вацлав?

– Да ладно, Ядвижка, какие проблемы – ничего не скажу. Но раз такое дело, то и ты, будь добра, держи язык за зубами. А то… Пан Освальд – человек, знаешь ли, вспыльчивый и вроде как мой сюзерен. Это он ведь меня в рыцари посвящал, а я с его невестой на старой мельнице… Непорядок! Это ж право первой ночи наоборот получается. За такое, наверное, башку снимают.

Ядвига улыбнулась:

– Я – могила. А тебе спасибо. При случае отблагодарю – не пожалеешь.

Она лукаво подмигнула, давая понять, о какой именно благодарности идет речь. Бурцев чуть не свалился с седла. Нет, не то чтобы ему было неприятно… Собственно, ту ночь в домишке кульмского мельника они провели очень даже ничего, но… Но Аделаида! И потом, делать подобные намеки сразу после помолвки… Ядвига Кульмская как всегда была несравненна в своей непосредственности.

Девушка чмокнула губами. Не столько понукая коня, сколько изображая прощальный и такой многообещающий поцелуй… Ишь, не нацеловалась еще!

Ох, несчастный Освальд, угораздило же тебя! Хотя с другой стороны… Пан разбойник тоже ведь не подарочек. Оба они друг друга стоят. Может, потому и спелись так быстро?

На ночь остановились в лесной глуши – то ли на заброшенной летней стоянке прусских бортников и охотников, то ли в тайном разбойничьем схроне. Две шалашообразные хижины издали напоминали погребенные под снегом берлоги. Однако сугробы над рукотворным буреломом надежно защищали от ветра и холода. Да и огонек, разведенный меж ними для согрева дозорного, скрывали от чужих глаз.

Ядвига ночевала с Освальдом. Вторую хижину заняли Бурцев и Сыма Цзян. Мужчины договорились дежурить по очереди. Сначала Бурцев, потом – старик-китаец, последним – Освальд. Но первую вахту спал только бывший советник Кхайду-хана. Бурцев на своем посту хорошо слышал приглушенные звуки из соседнего сугроба. Сомневаться, чем вызвана эта возня в лежбище молодого мужчины и молодой женщины, не приходилось.

Он вздохнул. Ох, и хреново же было слушать такое, сидя в одиночестве у костра. Нет, вовсе не запоздалая ревность к Ядвиге мучила его сейчас. Иная печаль терзала душу. Опять! В язычках пламени чудился милый сердцу образ. Княжна Агделайда Краковская, гордая дочь Лешко Белого, улыбалась из огня приветливо и ласково. Совсем как прежде – так, как, наверное, никогда уж улыбаться не будет. Ему – не будет. Аделаида извивалась, изгибалась, как бывало порой, когда он ласкал ее стройное тело.

Внезапный порыв ветра качнул пламя. Огненная Аделаида будто вскочила с разогретого ложа любви, будто протянула к нему руки, взывая о помощи. Ища защиты. И тут же сникла… Зашипел на углях павший с ветки снег.

Бурцев сжал кулаки. Он вытащит ее. Вырвет из цепких лап штандартенфюрера Фридриха фон Берберга, чего бы это не стоило. Вырвет, даже если сама княжна будет тому противиться. Ну, а потом… Раз им суждено расстаться – расстанутся. Но сначала пусть фон Берберг умрет. И пусть Аделаида окажется вне досягаемости для эсэсовских хронодиверсантов.

Еще один – особенно громкий и звонкий – стон страсти нарушил тишину. Ядвига… А теперь вот – зычнее, глуше – Освальд. Бурцев глянул на луну. Впору взвыть.

Глядел долго, пока не решил: время! Пора будить Сыма Цзяна и ложиться спать… Заставить себя уснуть, пока совсем не рехнулся.

Загрузка...