Крестовый поход

24

Королевский дворец, Акра 17 февраля 1277 года от Р.Х.

Смяв пропитанные потом простыни, Гарин перевернулся на бок. В покоях было сумрачно. Плотно задернутые шторы пропускали мало света. В жаровне потихоньку тлел древесный уголь. Гарин сжигал амбру и алоэ, но заглушить их ароматами сладковатый запах канноба не удавалось.

Ему снилось, что он сидит с матерью на лужайке у их старого дома в Рочестере. На дворе лето. У живой изгороди стрекочут кузнечики. И почему-то стоит жуткая жара, какой никогда в этих местах не было. На коленях у Сесилии раскрыта книга в пергаментном переплете. Ее гладкие и прямые белокурые волосы с проседью рассыпаны по спине и худым плечам. Она шевелит губами, но звуков не слышно. Взгляд Гарина прикован к белой шее матери, по которой медленно стекает прозрачная капелька пота. Она исчезла под воротником кремового платья, скользнула между грудей. Гарин застонал во сне и сжал концы простыни.

Солнечный свет начал бледнеть, возникли тени. Гарин повернулся посмотреть на облака и не заметил, как исчезла живая изгородь и открылся вид до самого горизонта. Неожиданно блеснула молния, в воздухе запахло грозой. Он окликнул мать, но она тоже исчезла. На ее месте стояла Элвин, смотрела на него зелеными глазами. А вокруг стала сгущаться тьма.

Гарина разбудил первый раскат грома. Морщась от неприятного вкуса во рту, он медленно приподнял пульсирующую голову. В дверь колотили. С трудом сбросив ноги с постели, он прошлепал по холодным плиткам к двери. В проходе стояли двое. Дворцовый стражник и человек в желтоватом плаще в синюю полоску. Увидев его, Гарин моментально очнулся от наркотического похмелья. Это был личный гонец короля Эдуарда со свитком в руке.

— Де Лион, этот человек пришел к воротам и спросил тебя. — Стражник хмуро посмотрел на гонца. — Сказал, что имеет срочное послание из Англии для передачи прямо в твои руки.

Гонец молча вручил свиток и в сопровождении стражника удалился. Гарин откинулся спиной на прохладную дверь, закрыл глаза, затем открыл и дрожащими руками сорвал восковую печать. Минуя короткое приветствие, нетерпеливо прочел первую строку:

Гарин прошел к столу, взял чашу с вином — там оставалась половина, — залпом осушил и вернулся к чтению.

Гарин прошел к кровати, сглатывая противную горькую слюну. Бросил на влажную простыню свиток и лег рядом, лицом вниз, закрыл глаза. Появление королевского гонца вначале вызвало у него привычный страх, сменившийся яростью. Теперь он чувствовал себя совершенно беспомощным. В ушах звучал надменный холодный голос Эдуарда, всегда заставляющий его ощущать себя глупым и никчемным.

Гарин был настолько погружен в мысли, что не слышал, как отворилась дверь. На его плечо легла тяжелая рука. Он испуганно обернулся. Над кроватью склонился бородатый Бертран.

— Чего тебе?

Бертран шире расставил ноги.

— Надо поговорить.

— О чем?

— О том, что ты вот уже много недель томишься бездельем. — Увидев, что Гарин снова закрыл глаза, Бертран заговорил жестче: — Ты, верно, забыл, что дал моему королю слово?

В тоне Бертрана чувствовалась угроза. Гарин открыл глаза:

— Нет, не забыл. Я дал королю Гуго слово, что добуду для него камень, чтобы он вернул его сарацинам в обмен на помощь. Все как прежде.

— Как прежде? — Бертран хрипло рассмеялся. — У тебя, верно, протухли мозги от этого дерьма, которым ты себя травишь. А тем временем права на трон Иерусалима купил коварный сицилиец.

Гарин снова закрыл глаза. Они болели. Месяц назад прибыло послание от короля Гуго, в котором говорилось, что права на его трон купил Карл Анжуйский. Послание было адресовано бейлифу, лорду Балиану д'Ибелину, которого Гуго наконец назначил после многократных прошений верховного суда Акры. Бейлиф объявил об этом своему двору. Два дня спустя Гарин получил от Гуго личное послание. Король не терял надежды вернуть корону и обещал дать Эдуарду деньги, если Гарин добьется успеха.

Увидев, что Бертран смотрит на свиток, Гарин смял его в кулаке. Посланцу Эдуарда, наверное, не удалось уговорить папу. Либо он прибыл слишком поздно. Продажа свершилась. Но теперь это не важно. Если план Гарина сработает, он представит Эдуарду нечто более существенное, чем деньги. Он представит ему Святой город. Гарин повернулся к Бертрану:

— Пока камень не похитят, мы должны сидеть и ждать. И готовиться. Чего ты еще хочешь?

— Я хочу знать, зачем ты последние восемь месяцев увиваешься за этой женщиной?

Гарин вздохнул.

— Сколько можно объяснять? Разузнать о планах похищения можно только у нее. — Он подошел к жаровне, уронил на угли письмо Эдуарда. Пергамент ярко вспыхнул.

Бертрана его слова, видимо, не убедили.

— Семь месяцев назад мы напали на эту Элвин в переулке, — проворчал он. — Ты сказал, что добился ее доверия. Она тебе что-нибудь рассказала?

— Пока немного. Потому что выпытывать сведения приходится с большой оглядкой. Боюсь вызвать подозрения. Уилл думает, что я нахожусь в Акре по делам короля Эдуарда, и пусть думает. И конечно, ему не нравится, что Элвин со мной общается. Она, к счастью, его не слушает, но все равно встречаться нам надо реже.

Гарин посмотрел на Бертрана. Тупой воин. На поле битвы таким цены нет. Покажи ему врага, и он будет сражаться до последнего. Можно поставить что-нибудь охранять. Но тонкая работа, где нужна хитрость, не для таких. Поэтому готовить поход Гарину приходилось фактически одному. Изучать карты Хиджаза, дороги на Мекку и остальное. Пока все шло по плану.

Прошлым летом после возвращения Уилла из Каира у них с Элвин была размолвка. Гарин даже встревожился, что она не простит рыцарю обмана, и всячески убеждал, что Уилл утаивал свои дела в «Анима Темпли», не желая ее печалить. Потом они помирились. И теперь Уилл, к радости Гарина, разговаривал с ней более открыто, и Элвин много знала.

Возвратившись, Уилл через несколько дней нашел Гарина и потребовал объяснений. Зачем он рассказал об «Анима Темпли» и покушении на Бейбарса? Гарин искусно разыграл раскаяние. Мол, проговорился, потому что был убежден, что Элвин все знает. Разговор закончился холодно. Уилл сказал, что Эврар денег Эдуарду на даст, и посоветовал Гарину поскорее вернуться в Лондон.

— Не тревожься, — успокоил Гарин Бертрана. — Придет время, и мы получим от Элвин все, что нужно. Мы уже узнали, когда намечено похищение и когда отряд отправится в Юлу.

— Мы даже узнали, что твой бывший друг, Кемпбелл, намерен помешать похищению, — буркнул Бертран. — Что делать с этим?

— Намерен — еще не значит, что это ему удастся, — проговорил Гарин, все больше раздражаясь. Его обложили со всех сторон — Эдуард, Гуго и теперь Бертран. — Я не вижу, как он сумеет помешать, если все остальные в отряде намерены выполнить приказ де Боже. Насколько я знаю Уилла, — его губы презрительно скривились, — он, как истинный герой, захочет передать камень сарацинам. Но мы за ним проследим. — Он посмотрел на Бертрана. — А теперь уходи. Мне нужно переодеться.

Глаза Бертрана вспыхнули злобой.

— Чего это ты разыгрываешь из себя лорда в своем замке? Я сыт этим по горло. Живешь здесь, как свинья, в дерьме и еще смеешь повелевать, словно маленький король. Тебя оставили во дворце, чтобы ты работал подобно всем нам. — Он потянулся к Гарину, намереваясь повернуть его лицом к себе, но просчитался. Гарин резко развернулся и поймал его запястье, в то же мгновение другой рукой сдавил Бертрану горло. Киприот захрипел и начал задыхаться.

— Не смей прикасаться ко мне, слышишь ты, плебей, — произнес Гарин.

Бертран заглянул в его темно-голубые глаза и похолодел от ужаса. Как будто встретился взглядом со смертельно опасным зверем.

— Ладно, отпусти, — пробормотал он еле слышно. — Я все понял.

Гарин убрал руку и отпрыгнул назад, на всякий случай изготовившись к бою.

Неожиданно тишину прорезал настойчивый и частый колокольный звон. Бертран прошагал к окну, раздвинул шторы.

Гарин заслонил глаза от света.

— Что там?

— Звонит колокол на навесной башне, — ответил Бертран, высовываясь из окна.

Теперь, кроме звона, можно было слышать крики и лязг мечей.

Бертран выпрямился и побежал к двери, на ходу выхватывая меч из ножен.

Гарин подошел к окну, откуда был виден участок крепостной стены между двумя башнями и за ним ров. Звуки схватки доносились справа, со стороны навесной башни и подъемного моста. Гарин быстро оделся, схватил меч и выбежал в коридор. Кто-то прорывался в королевский дворец, и он не собирался сидеть и ждать появления мародеров.

По коридору бежали воины. Придворные и слуги стояли группами, встревоженные и смущенные. Где-то впереди Гарин услышал хриплый голос Бертрана. Вскоре он увидел всю группу киприотов, которую оставил с ним Гуго. Бертрана, Амори и еще пятерых воинов.

— Вызови лорда Балиана, — рявкнул Бертран стражнику. Затем посмотрел на своих людей: — Пошли.

Гарин двинулся за ними, держась на расстоянии. Сражаться он не собирался, просто хотел знать, что происходит. Они вышли во двор. Ворота крепости были открыты, как обычно, подъемный мост опущен. По нему двигалась группа дворцовой стражи с обнаженными мечами. Сзади вели двоих раненых.

— Поднимите мост! — приказал капитан стражи, седой крепкий киприот. Трое побежали к рукоятке, расположенной сбоку ворот.

— Что случилось? — крикнул Бертран.

— Неизвестные захватили навесную башню, — крикнул в ответ капитан. — Мы пытались их задержать, но они прорвались. Взяли восемь наших. — Он повернулся к стражникам: — Закрыть ворота!

— Закроете ворота, и ваши люди умрут, — громко и отчетливо произнес властный голос. — Лучше отойдите.

Капитан ненадолго задумался, а затем медленно отошел в сторону с поднятым мечом. Вместе с ним с дороги убрались дворцовые стражи, воины Бертрана и все остальные. Гарину такой поворот событий не понравился, и он юркнул на лестницу в узком проходе, где поднялся на несколько ступенек. Отсюда было все хорошо видно. Через несколько минут в воротах появились пятнадцать человек в незнакомых одеждах. Они вели восьмерых дворцовых стражей, приставив к спинам острия мечей. Следом показались семеро богато одетых людей, среди которых выделялся человек в центре, в малиновом бархатном плаще поверх золотистого одеяния. Холеный, уверенный, с прямой спиной. Его голову покрывала бархатная шляпа, украшенная лебединым пером, красивое моложавое лицо с аккуратно подстриженной бородой портило высокомерное выражение.

За вельможами следовали десять человек, чья одежда была Гарину хорошо знакома. Пятеро венецианцев из городской стражи и пятеро тамплиеров. Последними вошли два знаменосца с широким штандартом, на котором был изображен щит со странным гербом. На одной половине был изображен герб Иерусалимского королевства — золотой крест, окруженный четырьмя меньшими серебряными крестами, — а на другой — французская королевская лилия на лазурном фоне.

— Покоритесь, — властно приказал капитану человек в малиновом плаще.

В дверях дворца появился дородный осанистый мужчина с волосами мышиного цвета. По бокам, как будто охраняя его, следовали несколько советников и дворцовых стражей. Это был лорд Балиан, бейлиф Акры.

Остановившись, он посмотрел на штандарт, перевел взгляд на человека в малиновом плаще.

— Что это значит? — Обычно мягкий голос Балиана дрожал от гнева. Он перевел взгляд на рыцарей-тамплиеров, стоявших с каменными лицами.

— Вы лорд д'Ибелин? — поинтересовался человек в малиновом плаще.

— Да, я лорд д'Ибелин. Властитель этого замка и бейлиф Акры. А кто вы, осмелившийся ворваться сюда и напасть на моих людей?

— Я Роже де Сан-Северино, граф Мариско. Бейлиф Акры волею его величества Карла Анжуйского, короля Сицилии и Иерусалима. Я буду править здесь, пока король Карл не займет свой трон.

В толпе советников и стражей лорда Балиана прошел ропот. Бертран стоял мрачнее тучи.

Роже де Сан-Северино кивнул одному из своих людей. Тот полез в сумку и вытащил свиток.

— Вот договор, подписанный королем Карлом, папой Иоанном Двадцать Первым и Марией Антиохской, закрепляющий ее отказ от прав на трон.

Балиан отрицательно покачал головой:

— Мария Антиохская никогда не была законной наследницей трона. Верховный суд Акры решил, что у короля Гуго Кипрского прав больше. Ваш договор не имеет силы.

— Нет, это ваше решение не имеет силы, — резко возразил де Сан-Северино громовым надменным тоном. — Договор скрепил своей подписью сам папа римский. Поэтому посторонитесь и позвольте мне взять бразды правления королевством, иначе придется применить силу. — Он сделал жест в сторону венецианских стрелков и тамплиеров. — Меня поддерживают консул Венеции и Темпл.

Балиан посмотрел на тамплиеров.

— Неужели великий магистр де Боже выступает против меня, бейлифа Акры?

— Да, выступает, — ответил за тамплиеров де Сан-Северино.

Балиан посмотрел на своих советников. Они удрученно молчали.

— В таком случае у меня нет выбора. — Он повернулся к свите: — Теперь извольте подчиняться новому правителю.

Бертран опустил меч последним. Он скользнул взглядом по застывшей толпе, свирепо глянул на Гарина и зашагал прочь по коридору. Следом поспешил Амори. Граф Роже де Сан-Северино вошел в замок, а его люди принялись разоружать капитана и дворцовых стражей. Гарин поторопился исчезнуть, не дожидаясь, пока его тоже разоружат.

Меньше чем через полчаса знаменосцы графа Роже взобрались на крышу самой высокой дворцовой башни и сбросили оттуда флаг короля Гуго. Вскоре над Акрой гордо поднялся штандарт с золотыми крестами и королевской лилией. Это означало, что теперь властителем Заморских земель стал Карл Анжуйский, верный союзник Темпла.

Темпл, Акра 20 февраля 1277 года от Р.Х.

Гийом де Боже развернул на столе карту. Стоявший слева от него Дзаккария поставил на пергамент кубок, чтобы свиток не завернулся.

— Это единственная карта, какую мы смогли найти. Здесь показаны окрестности Хиджаза и сама Мекка. — Гийом ткнул пальцем в правую часть карты: — А это Юла, где ты встретишься с Кайсаном. В мечети, как договорено. А потом оставишь проводника в деревне и продолжишь путь в Мекку с шиитами.

Уилл оглядел сидевших вокруг стола. Дзаккария, Карло, Алессандро, Франческо, Робер де Пари. Встретился взглядом с последним.

— Переход из Юлы в Мекку может занять больше двух недель, — продолжил Гийом. — За месяц до великого паломничества на дорогах будет, конечно, спокойнее, но у стражей-мамлюков появится больше времени на проверку. Нам неизвестно, под каким видом Кайсан намерен вести вас в город, но будем надеяться, что никто ничего не заподозрит.

Уилл думал о послании, которое должно достичь Каира через несколько дней. В нем он, не раскрывая деталей, заверил Калавуна, что похищение будет предотвращено. А Гийом тем временем закончил речь и посмотрел на Дзаккарию и Уилла.

— Я верую, братья, что вы сможете преодолеть любые трудности, какие встретятся на пути. Вот она, — он показал пальцем, — Священная мечеть Каабы, где в стену вделан серебряный обод с Черным камнем. Надеюсь, снять его оттуда будет не трудно.

— Надо приготовить для него шкатулку, — сказал Уилл.

— В Юлу вы пойдете, опять выдавая себя за купцов-христиан. На этот раз будете торговать пряностями. На обратном пути в одну из корзин положите камень. — Гийом внимательно оглядел каждого, задержав усталый взгляд на Уилле. — До выхода осталось пять дней. А пока идите отдыхайте. Впереди вас ждет суровое испытание.

Рыцари с поклоном направились к двери.

— Братья, — окликнул их Гийом, — сознаете ли вы, во имя чего идете на такое испытание?

— Во имя спасения христианства, мессир, — ответил за всех Уилл.

— Во имя спасения христианства, — эхом отозвался Гийом. — Так помните же об этом, с чем бы ни столкнулись. Помните клятву тамплиеров. — Он перекрестил рыцарей. — И да пребудет с вами Господь.

В коридоре Уилл и Робер отстали.

— Надо поговорить, — сказал Робер.

Уилл кивнул.

— Пойдем ко мне в покои. Сейчас там никого нет.

Они пересекли двор и поднялись в солар, который Уилл делил с четырьмя рыцарями, тоже коммандорами. Покои были пусты, как он и надеялся.

— Я не могу поверить, что это случится. Не могу.

Робер подошел к окну, оперся о подоконник. Таким его Уилл никогда прежде не видел. Куда подевалась знаменитая ирония рыцаря?

Они с Эвраром долго размышляли, понимая, что действовать одному Уиллу будет невероятно сложно. Ведь сицилийцы очень подозрительны. В конце концов решили включить в отряд Робера. Объяснили ему, что задумал великий магистр и что они намерены сделать, чтобы это предотвратить. Затем Уиллу удалось уговорить де Боже. Это было не трудно. Робер уже участвовал в двух акциях под началом Уилла — арест Склаво и доставка послания Кайсану. Уилл сказал, что знает Робера с четырнадцати лет и доверяет ему как самому себе.

— Я так и не понял, зачем это великому магистру, — продолжил Робер. — По сути, он ведь обрекает нас на верную смерть. — Он посмотрел на Уилла. — Нас всех. Каждого христианина на Заморских землях.

— Де Боже верит, будто он нас спасает. — Уилл подошел к Роберу. — Запад без серьезной причины Крестовый поход не поддержит. Людей надо объединить. Вот он и решил похитить Черный камень в отместку за похищение частицы Истинного Креста. Он полагает, что на Западе это воспримут с ликованием.

— Ты действительно думаешь, что, если он это сделает, властители на Западе соберут Крестовый поход?

Уилл вздохнул:

— Не знаю. Может быть. Де Боже тесно связан с французским королевским домом. Ему обещали поддержку король Эдуард и, конечно же, Карл Анжуйский, который теперь получил власть над Заморскими землями и, не исключено, захочет померяться силой с мамлюками. — Уилл положил руку на плечо Робера. — Извини. Наверное, мне не следовало тебя в это вовлекать.

Робер усмехнулся:

— Это всего лишь небольшие сомнения, Уилл. У тебя было много месяцев на обдумывание. А у меня всего три дня. Вчера моей единственной заботой казался выбор ужина: козлятина или кабанье мясо, а сегодня меня посылают в дальний поход через пустыню, чтобы проникнуть в город, к которому христианину запрещено даже приближаться, и похитить из-под носа врагов их самую святую реликвию, какую только можно вообразить.

— Я не мог рассказать тебе об этом раньше.

— Да, но теперь я в отряде. По повелению великого магистра. И имею право знать все. Начни с того, как тебе и Эврару стало известно о похищении. — Робер замолк. Посмотрел на Уилла. — Я не святой и не раз нарушал устав. Читал не все молитвы, какие положено, встречался с девушками, отрезал себе за ужином куски сыра потолще, но никогда не смел нарушить приказ любого, кто выше рангом. Даже если был с ним не согласен. А ты вознамерился восстать против великого магистра Темпла и предлагаешь мне пойти с тобой.

— Да, — ответил Уилл. — Ты знаешь, что произойдет, если мы этого не сделаем. Ты только что сам это сказал. Смерть всех христиан на Заморских землях. Я пока не имею права рассказать тебе, как мы с Эвраром узнали о похищении. Еще не пришло время, да это сейчас и не важно. Но я расскажу, как мы его остановим.

— И как же?

— У нас будет копия камня.

Робер удивленно вскинул брови:

— Копия?

— Лишь стало известно о похищении, Эврар изучил все описания Каабы и Черного камня. Поговорил с мусульманами, которые совершали хадж и видели его. Сказал, что пишет трактат о святых реликвиях. Потом я нашел подходящий камень нужного размера. К счастью, он не очень большой. Закатал его в смолу и отлакировал, так что камень выглядит как настоящий. Дело в том, что реликвия больше похожа на черное стекло.

— И что дальше? — спросил Робер.

— А дальше мы войдем в Священную мечеть, как приказал де Боже. Войдем только мы вдвоем. Дзаккария и остальные будут стоять на страже. В Каабе исполним все положенные ритуалы паломничества, суть которых тебе разъяснит Эврар, а потом вернемся с припасенным заранее камнем.

— То есть Черный камень останется на своем месте?

— Мы к нему даже не прикоснемся.

Робер помолчал.

— Но тогда не поднимется война, а великий магистр поймет, что мы его обманули.

— А кто ему это объяснит? — спросил Уилл. — И с чего вдруг он станет нас подозревать? Ведь камень будет у него.

— Ну и как же де Боже станет осуществлять свой план Крестового похода?

— В том-то и дело, что никак. Ну поднимется шум, когда он выставит напоказ камень. И сразу стихнет, лишь только мусульмане объявят, что камень по-прежнему в Мекке.

— И тогда он примется за нас, — пробормотал Робер.

Уилл качнул головой:

— Мы принесли ему камень согласно приказу. Это не наша вина, что все пошло не по плану. Не исключено, мусульманские правители в Мекке, обнаружив пропажу камня, решили заменить его копией. Кстати, хорошая мысль. Тогда все, никакого похищения не было. — Он вздохнул. — В общем, это самое лучшее, что мы смогли придумать.

Робер хмыкнул:

— Я боялся услышать от тебя что-то очень страшное.

— Что мы убьем Дзаккарию и остальных рыцарей, вернемся с пустыми руками и скажем, что нас разоблачили? — насмешливо спросил Уилл.

Робер кивнул:

— Да, примерно так.

— Мы с Эвраром этот вариант сразу отвергли. — Уилл подвел черту под сказанным. — Подлог — единственный путь выполнить приказ без кровопролития.

— Нам придется нелегко, — сказал Робер, разглядывая темнеющий двор внизу.

— Нелегко, — согласился Уилл. — Но мы постараемся.

Гийом аккуратно свернул карту. Прокравшийся снаружи вечер заполнил комнату тенями. Великий магистр не озаботился зажечь свежую свечу. Его глаза привыкли к темноте, а пламя камина было достаточно ярким, чтобы все видеть. Сворачивая карту, он зафиксировал взгляд на черном кружке, обозначающем Мекку, и его опять начали одолевать дурные предчувствия.

Они зародились месяц назад, но Гийом тогда был слишком занят, чтобы их осознать в полной мере. Беспорядки, связанные с отъездом короля Гуго прошлым летом, вести о том, что Гуго отобрал у Темпла несколько земельных участков на Кипре. Но теперь, когда все закончилось, когда граф Роже де Сан-Северино занял пост бейлифа и с этим примирились и верховный суд, и те, кто поддерживал Гуго, де Боже начали мучить сомнения.

Вначале Гийом действовал не рассуждая. Он был совершенно убежден, что делает благо для всех христиан на земле, в отличие от Виттури и других купцов, которые думали лишь о наживе. Гийом и сейчас по-прежнему верил в правоту своего дела. Но что-то изменилось. Шли месяцы, а с Запада не приходило ни единой вести. Король Эдуард молчал о делах на его судоверфях, папа все не посылал легатов призывать народ на базарных площадях к священной войне, и от Карла не было обещанного войска и оружия. Не было даже вестей из Ля-Рошели, где строился флот Темпла. Вот среди этой тишины и зародился червь сомнения. Если не будет Крестового похода, объединенное войско мусульман тамплиерам не одолеть. Без Крестового похода они обречены.

Гийом заставил себя оторваться от карты и обвязал свиток бечевкой. Затем подошел к окну и ухватился за раму, подставив лицо вечернему прохладному ветерку. Четыре дня назад приходил Анджело Виттури. Желал знать, как идет подготовка. Гийом спрятал от него свои сомнения. Теперь их следовало спрятать от себя и положиться на Божью помощь. Но в глубине души он знал, что затеял опасное безрассудство. Однако и бездействовать сейчас было не менее опасно. Следовало попытаться. Тем более что никакой вести об отсутствии помощи с Запада он тоже не получал. Следовало укрепиться в вере.

Гийом перевел взгляд на большой гобелен на стене. Белый шелковый Христос, свисающий с креста. Голова опущена, руки и ноги пробиты гвоздями.

— Тебя тоже посещали сомнения, — пробормотал Гийом. — Но Ты их преодолел и обрел спасение.

Он опустился на колени перед гобеленом, сжал ладони крепко, насколько мог, как будто надеялся, что так молитва быстрее дойдет до Бога. И долго молился, окутанный темнотой.

25

Порт, Акра 25 февраля 1277 года от Р.Х.

— О чем ты задумался?

Уилл вздрогнул и посмотрел на Элвин, на ее лицо, выражавшее усталую покорность.

Они сидели на каменной скамье у таможни под жарким утренним солнцем. В отдалении зеленые волны мерно накатывали на западный мол. Вокруг привычно шумели портовые грузчики и рыбаки.

Он крепко сжал ее руку.

— Все о том же. Понимаешь, поход предстоит очень трудный сам по себе, даже если не знать о его цели. Всякое может случиться.

— Не говори так, Уилл, — прошептала она. — Пожалуйста.

Эти слова его почему-то разозлили.

— Наверное, мне вообще не следовало ничего рассказывать.

— Ты не должен меня осуждать за тревогу, — произнесла Элвин, высвобождая руку. — А что касается следовало или не следовало, то я по-прежнему почти ничего не знаю.

— Потому что, когда я тебе что-то рассказываю, ты всегда расстраиваешься, а мне тебя жалко. — Он нежно тронул ее щеку, чтобы повернуть лицо к себе. — Ты знаешь, куда я еду и зачем. Разве этого не достаточно?

Элвин молчала, смотрела вдаль на покачивающиеся на волнах корабли.

Они посидели так несколько минут.

— Скоро Пасхальная ярмарка, — произнес наконец Уилл беззаботным тоном. — Должно быть, Андреас завалит тебя работой.

Элвин кивнула.

— А как с Гарином? По-прежнему будете встречаться?

Она отвернулась, пытаясь скрыть румянец. Притворилась, что засмотрелась на рыбаков, вытаскивавших из лодки корзины с рыбой.

— Не знаю. Может, и встретимся случайно.

— Или он случайно навестит тебя дома.

Элвин напряглась.

— Дома?

— Да. Катарина рассказала мне о его визитах. — Уилл не мог не заметить ее испуга. — Спрашивала, кто он такой.

Сердце Элвин бешено колотилось. Да, Гарин искал с ней встречи. В последний раз приходил на прошлой неделе. Принес книгу, «Романсеро», которую она хотела почитать. Элвин забыла, что упоминала о «Романсеро» в разговоре, и была удивлена, что он помнил. Они стояли в тени у дома, разговаривали. Он шутил, заставил ее рассмеяться, и она со смутной тревогой обнаружила, что ей с ним легко. Наверное, так было потому, что они делили общую тайну, об «Анима Темпли» и остальном. С ним можно было говорить свободно. Гарин ее понимал, сочувствовал, с ним Элвин ощущала себя не такой одинокой. Во всяком случае, так она себе говорила. Уилл не сводил с нее глаз.

— Я не рассказывала тебе, потому что знала, как ты расстроишься, — ответила Элвин после мучительного молчания. — Но я его никогда не приглашала. Что мне было делать, если он приходил?

— Сказать, чтобы оставил тебя в покое.

— Нет. — Элвин встала. — Ты не имеешь права запрещать мне с ним встречаться. Ведь я совсем ничего не значу в твоей жизни.

Уилл тоже поднялся.

— Он нехороший человек, Элвин. Я ему не доверяю.

— А я доверяю.

— Почему? Ты должна его ненавидеть за предательство в Париже. Какие произошли изменения?

— Он изменился. Я поняла, что заставило его тогда так поступить, Уилл. И недавно он меня выручил из беды, когда…

— Когда меня не было, — с горечью закончил Уилл.

— Давай не будем ссориться? — пробормотала Элвин. — Ты завтра отбываешь. — Она встретила его взгляд. — Я не хочу подобного расставания.

— Я тоже не хочу, — тихо отозвался Уилл и взял ее руку. — Пошли.

Они двинулись вдоль пристани. Молча, оба подавленные.

По возвращении из Каира прошлым летом Уилл уступил ее настойчивым требованиям и рассказал об «Анима Темпли» и неудачном покушении на Бейбарса. Все объяснил.

Затем у них настала счастливая пора. Он навещал ее чаще, чем прежде, всегда с подарком. То с цветами из сада прицептория, то с горшком густого янтарного меда. Однако блаженство Элвин длилось лишь до конца года. В последние месяцы визиты Уилла опять сделались редкими и короткими. Он приходил хмурый, говорил мало. Она понимала, что предотвратить страшную войну очень важно и, когда его миссия закончится, он опять вернется к ней. Но обманывать себя было трудно. Ведь в глубине души Элвин знала, что так и останется у него на втором плане, а за этой миссией последует другая. Она посвятила себя ему, но он посвятил себя спасению человечества и не понимал, что ее тоже нужно спасать. А может, и понимал, но предпочитал об этом не думать, поскольку спасать человечество — это героизм, а для ее спасения надо покинуть орден.

Но самое главное, отдаление Уилла она не только воспринимала сейчас без обычного расстройства, но и тоже начала отдаляться.

Первые признаки этого вызвали у нее шок. После Рождества Андреас отправился в Дамаск покупать шелка, и Уилл приходил к ней в магазин. Однажды, когда они занимались любовью, перед ее внутренним взором неожиданно возник Гарин. Тогда Элвин была сильно огорчена, но в следующий раз, снова увидев перед собой в самый интимный момент Гарина, она лишь покраснела. С тех пор в Элвин что-то неуловимо изменилось. У нее появилась тайна, которую она хранила как драгоценность в шкатулке и куда время от времени заглядывала, получая удовольствие от увиденного. Ключ от шкатулки был только у нее. Об этой тайне никто не мог догадаться, меньше всего Уилл.

Она жила с ощущением, словно ее разделили на две половины. Одна без меры любила этого человека, шагавшего сейчас рядом, державшего ее руку. Эта половина терзалась при мысли об опасностях, которые он скоро встретит, и от невозможности его остановить. Другая половина была холодной и отчужденной, твердо убежденной, что он давно сделал свой выбор, а она никогда ничего от него не получит, кроме страданий. Шкатулку открывала вот эта вторая половина.

Они подошли к дому Андреаса. Уилл поцеловал ее на прощание, сказал не тревожиться. А потом повернулся и пошел твердой решительной поступью. Глядя вслед Уиллу, она вдруг отчетливо осознала, что больше никогда его не увидит. Боль и отчаяние были непереносимы. Но одновременно с этим она чувствовала еще и какое-то странное облегчение, которое добавляло боли.

Цитадель, Каир 25 февраля 1277 года от Р.Х.

Хадир сидел сгорбившись в крытой галерее, соединяющей две башни. Наблюдал последние приготовления к походу армии мамлюков. В головной отряд входили полки Бари, Мансурийя и еще несколько. Позднее в этот же день выйдут остальные полки и вспомогательные части. Всего войско насчитывало больше восьми тысяч. Вот такая сила двинется на север. Лицо Хадира исказила злобная гримаса. Жаль, что мощь эта обрушится не на христиан в Палестине.

Семнадцать лет прошло с тех пор, как Бейбарс разбил неверных. Тогда султан мог уничтожить франков раз и навсегда. И вот сейчас Хадиру мучительно было видеть, что его господин направляется в другую сторону. Но не по своей воле он делает это. Нет. Султана сбили с пути. Калавун, презренный сын греха, после гибели Омара принялся охмурять султана. Но надежда оставалась. Повелителя следовало вылечить от этой болезни, и Хадир знал как.

Назир жив. Ассасины получат выкуп и освободят атабека. Тогда он назовет имена тех, кто повинен в смерти Омара, и Бейбарс начнет мстить. Ему надо лишь омыть руки свежей кровью христиан, и их дни будут сочтены. Это было первое лекарство. А второе Хадир припас для Калавуна. Совсем простое.

После смерти дочери эмир не знал покоя. Посылал людей следить за Хадиром, копался в его прошлом. Прорицателя совсем не тревожили подозрения. Напротив, он радовался тому, что Калавун знал о его причастности к гибели дочери, но не мог доказать.

Хадир разглядывал воинов полка Мансурийя. Калавуна среди них видно не было, но он заметил двоих его сыновей, Али и Халила. Верхом на конях, в новых ярко-синих плащах. Одному пятнадцать, другому тринадцать. Ни в каких битвах они участвовать не будут, просто дойдут с войском до Алеппо, откуда всадники, ведомые Бейбарсом, двинут на Анатолию.

Внимание Хадира привлекла суета у главного входа. Из дверей под звуки труб прошествовал Бейбарс в боевом одеянии, сопровождаемый атабеками полка Бари. На голове красовался отделанный золотом черный тюрбан, под плащом посверкивала длинная кольчуга. Он направлялся к боевому вороному коню, украшенному золотой сбруей. На некотором расстоянии с грустным задумчивым лицом следовал Барака-хан. Хадир был доволен, что Бейбарс позволил сыну участвовать в походе. Это был хороший знак. Прорицатель с гордостью наблюдал, как Барака влез в седло и стал в ряд с воинами полка Бари. За прошедший год мальчик действительно превратился в мужчину, и у Хадира не было сомнений, что все его усилия не пропали даром, а когда принц займет трон, он будет вознагражден.

Увидев, что войско готово выступить, Хадир поспешил по галерее к выходу из дворца, но остановился. Калавун и Ишандьяр о чем-то разговаривали в проходе. Калавун был в боевом облачении, а Ишандьяр, чей полк оставался в Каире, в простом. Хадир притаился.

— Но он обещал это предотвратить, эмир, — произнес Ишандьяр. — Это твои слова.

— Да, — ответил Калавун, — но все слишком серьезно, чтобы полагаться на обещания. Как бы я ему ни доверял, он все равно не наш.

Голоса заглушили звуки труб, возвещающие о начале похода. Хадир выглянул из-за угла. Ишандьяр двигался в глубь дворца, а Калавун уже вышел в залитый солнцем двор. Хадир тоже поспешил занять свое место в колонне. Почтительно поклонившись султану, он влез в седло и сжал тощими ногами бока рыжей кобылы. Затем поискал глазами Калавуна. Интересно, что еще замыслила эта крыса? Впрочем, наплевать. Когда огромные ворота Цитадели раскрылись, выпуская первые ряды войска мамлюков, Хадир опустил руку в кошель из выцветшего шелка, что висел на поясе. Перебрал пальцами горсть монет, несколько черепов мелких животных, пучки высушенных трав и нащупал тряпичную куклу со смертоносной тайной внутри. Он позаботится, чтобы отец последовал за дочерью в ад. Назад в Каир эта крыса в любом случае не вернется.

26

Королевский дворец, Акра 26 февраля 1277 года от Р.Х.

Элвин двигалась по тускло освещенным коридорам дворца с опущенной головой. Юность она провела во дворце французских королей и знала, как пройти незамеченной в таких местах. Притворись слугой — и станешь невидим. Ей казалось, что войти во дворец будет много труднее, но угрюмые стражи у ворот даже не удостоили ее взглядом, когда она промелькнула подобно тени позади двух богато одетых дам.

В воздухе отчетливо чувствовался странный запах, похожий на фимиам. Она считала двери. Дыхание участилось, лицо пылало. Голос внутри кричал, требовал ответа: что она здесь делает? Но вот и девятая дверь, и поворачивать назад было поздно. Да она и не хотела. Надоело сидеть и печалиться, на что-то надеяться. Это был протест, вызов.

Она тронула дверную ручку и застыла, услышав, как позади нее сиплый голос, показавшийся ей знакомым, произнес:

— Помни, король на нас надеется.

— Не тревожься, все идет, как задумано, — ответил второй. Гарин.

Элвин рискнула оглянуться. Дворцовый стражник плотного сложения удалялся по коридору. Гарин смотрел ему вслед. Потом обернулся.

— Боже.

Он метнул взгляд в сторону исчезнувшего в полумраке стражника, рванулся к Элвин, схватил ее за руку и быстро завел в покои.

— Как ты здесь оказалась?

— Извини, — пробормотала Элвин. — Я… пришла просто поговорить.

— Поговорить? — Испуг на лице Гарина сменило обычное настороженно-внимательное выражение. — А что случилось? — Он тронул ее плечо.

— Уилл уехал. — Элвин всхлипнула.

— В Мекку?

Она кивнула, спрятав лицо в руки. Гарин обнял ее, притянул к себе. Она чувствовала его напряженные мускулы. От его черной туники сильно пахло фимиамом и еще мужским потом, но это не было ей неприятно.

— Когда?

— Вчера, — пробормотала она, не отрывая голову от его груди.

Гарин быстро прикинул. Уилла несложно догнать, еще есть время. Они могут выйти сегодня вечером, в крайнем случае завтра на рассвете. Все было готово уже две недели назад — Бертран и его люди, проводник, кони, снаряжение. Единственное, чего он не знал, это когда отбывает Уилл. Собирался встретиться с Элвин под каким-то предлогом, и вот такая неожиданность, она сама пришла. И ведь все могло рухнуть в одночасье, если бы она узнала Бертрана. Слава Богу, этого не случилось.

Гарин вспомнил письмо Эдуарда с требованием получить деньги у «Анима Темпли». Ничего, он привезет королю камень, это дороже золота.

— Не тревожься. — Гарин гладил волосы Элвин и еще раз в уме проверял, все ли готово для похода. — Уилл скоро вернется.

— Откуда тебе знать? — Она подняла голову. — Это же так опасно, похитить камень. Он может погибнуть.

Гарин улыбнулся и вытер с ее щеки слезу.

— Я знаю Уилла. Он везучий.

— Не надо меня утешать. — Элвин неожиданно отстранилась и охватила себя руками. Высокая, стройная, в белом платье, подпоясанном на талии золотисто-красной лентой, она странно выглядела среди отвратительного беспорядка, в котором жил Гарин. Расставленные где попало винные чаши, разбросанная одежда, старая кадильница на столе, смятые простыни на постели. — Мне не следовало сюда приходить.

— Отчего же? — ласково спросил Гарин. — Давай, отведай немного вина. — Он прошел к столу, беззвучно ступая босыми ступнями по ковру. Взял чашу, наполнил ее до самых краев.

Элвин пригубила вина. Их пальцы невольно соприкоснулись. Она вздрогнула, таким интимным показалось ей касание. Его кожа оказалась такой нежной. Запретной. Неожиданно осмелев, она двинула руку дальше по его руке. На мгновение прижалась к нему и тут же отпрянула как укушенная. Ее щеки горели стыдом. Она собралась что-то сказать, но Гарин уронил чашу, разбрызгав по ковру малиновую жидкость, и взял ее лицо в ладони. Он сжал его, нашел губами ее губы и жадно поцеловал. Жадно и крепко, как никогда не целовал Уилл. И в ней остро вспыхнуло желание.

Не отпуская Элвин, продолжая целовать, Гарин потеснил ее назад. Путаясь ногами в одежде на полу, спотыкаясь о пустые кувшины из-под вина, опрокидывая их, они оказались у постели. Гарин толкнул Элвин на матрац и сам повалился сверху. Сорвал с ее головы чепец, освободив золото волос. Отпустив ее губы, он залюбовался. Это было не просто золото. Пробивающиеся сквозь щели в шторах лучи солнца добавляли прядям оттенки меди, янтаря и алого багрянца. Гарин вдруг осознал, что никогда прежде не видел Элвин без чепца. Она смотрела на него своими чудесными зелеными глазами. Ее грудь вздымалась и опадала. Опершись на локоть, он пробежал пальцем по ее телу от подбородка, вдоль шеи, к талии, желая узнать, какие прелести скрываются там, под платьем.

Элвин лежала с закрытыми глазами, пока Гарин возился с узлами на ее поясе. В сознании на мгновение всплыл образ Уилла, но она сердито отпихнула его в сторону. Нечего ему здесь делать. Пусть спасает человечество. Он святой, а она простая смертная, грешница. Она им восхищалась, любила, но ее любовь требовала большего, чем просто встречи от случая к случаю. Она не хотела оставаться всегда второй, всегда любовницей и никогда женой.

Наконец с узлами было покончено, и платье легко слетело с нее, обнажив простую белую сорочку. Гарин склонился, напряженно дыша, потянул сорочку наверх. И она позволила стянуть ее с себя. Он жадно разглядывал ее наготу, восхитительно округлые бедра, дивные груди с розовыми сосками. Поймал губами один, слушая прерывистое дыхание Элвин, погрузив другую руку в золотой водоворот волос.

Затем, с трудом оторвавшись, он яростно сбросил тунику вместе со всем остальным, и через несколько мгновений они предались акту любви.

Гарин слушал ее тихие стоны, закрыв глаза, и в его сознании мелькали образы.

Тринадцатилетняя Элвин на коленях рядом с телом ее дяди Овейна на палубе корабля в Онфлере. Наемники в черных одеждах, которых послал Эдуард, чтобы отобрать у рыцарей драгоценности короны. Их отбили, но какой ценой. Кровь погибших рыцарей на его руках. Он их предал. Вот он встретил ее уже взрослой женщиной в саду у базара рядом с Уиллом. Затем перед ним мелькнуло ее искаженное ужасом лицо в переулке. Он открыл глаза и увидел ее совсем близко, раскрасневшуюся, смотревшую на него своими потрясающими глазами. Гарин не отводил взгляда, пока не содрогнулся и не затих.

Потом, лежа обмякший, ощущая во всем теле знакомую приятную истому, он почувствовал, как трясутся ее плечи. Ему показалось, что она смеется, и он с улыбкой отвел волосы с лица этой потрясающей женщины.

По щекам Элвин струились слезы.

Дорога на Мекку, Аравия 14 апреля 1277 года от Р.Х.

Узкая вертикальная полоска дыма впереди была похожа на белый восклицательный знак, обозначавший очередной оазис. Там могла таиться опасность для любого из шестидесяти человек, следующих в караване. Скупые разговоры стихли, люди напряглись. Слышались лишь поступь верблюдов по зернистому песку да громкие удары палок о землю, которыми двое караванщиков впереди отпугивали змей и скорпионов. Жаркий воздух с каждым вдохом все сильнее пропекал глотку, будто пустыня стремилась войти и навсегда угнездиться в человеке.

Уилл покачивался на сиденье шугдуфа.[6] За пятнадцать дней они миновали девять постов стражи мамлюков. Этот впереди будет десятый. И всякий раз при приближении его охватывала тревога. Спина вся взмокла. Он был одет, как женщина-мусульманка, весь закутанный в традиционное черное одеяние с прорезями для глаз. Напротив на другом шугдуфе сидел Робер в таком же наряде. Над ними колыхался матерчатый навес, защищавший головы от жары.

Дзаккарии и Алессандро приходилось хуже. Они двигались пешком. Прибыв в Юлу, шестеро рыцарей направились в мечеть, как было договорено. Их отвели в тот же самый дом, где они останавливались год назад. А утром снова в путь. В ином облачении и на верблюдах. Дзаккария и Алессандро получили мужские одеяния и вместе с Кайсаном и другими шиитами повели верблюдов, на которых сидели остальные рыцари, изображавшие их жен. Мамлюков не смущали мусульмане с разными оттенками кожи, сами они тоже мало походили на арабов. Поначалу Уилл боялся провала, но пока караван никаких подозрений у мамлюков не вызвал.

Вот уже запахло дымом, а вскоре стали видны хижины и двигавшиеся около них фигуры мужчин. У сторожевого поста караван встретили четыре мамлюка, остальные наблюдали издали. Двое начали проверять содержимое корзин. Уилл напрягся, он знал, что смотреть им в глаза нельзя. Один из стражей поднял крышку его корзины. Погрузил внутрь палец, вытащил, облизнул с него порошок мускатного ореха, закрыл крышку и двинулся к следующему верблюду. Уилл перевел дух. В его корзине под пряностями, завернутый в лоскут ткани, лежал таинственный предмет, о существовании которого было известно только ему и Роберу.

Закончив, стражники махнули каравану двигаться дальше, и спустя несколько часов, когда на долину упали вечерние тени, они достигли последнего поселения перед Меккой.

— А тут оживленно, — пробормотал Робер, разглядывая большую деревню с множеством мечетей и конюшен. Ярко горели факелы, похожие в сгущающейся тьме на оранжевые звезды. Издалека доносились музыка и смех.

Такое количество людей в пустыне Уилла обеспокоило, он привык к одиночеству. Хотя Кайсан говорил, что это капля в море по сравнению с тем, что тут будет, когда начнется хадж и пойдут караваны из Дамаска, Каира и Багдада.

Кайсан оглянулся на голос Робера и произнес на ломаном латинском:

— У нас здесь друзья. Мы в безопасности. Но все равно молчите. Никаких разговоров.

Они вышли на шумный базар. Внимание Уилла привлекли деревянные шесты с множеством разноцветных матерчатых полосок, которые поднимались из прилавков подобно странным голым деревьям. Затем они остановились у дома напротив мечети, и Кайсан ввел их в закрытый со всех сторон двор. Показал на каменную скамью:

— Ждите здесь. Выходим через шесть часов.

Рыцари разминали затекшие ноги, негромко разговаривали, а Уилл отошел в сторону. На черном небе звезды поблескивали, как пыль на бархате. Где-то там, в бесконечном далеке, казалось, остались Акра, Темпл и Элвин. Предстоящее тяжелым грузом давило на сердце. Закрыв глаза, он забормотал Божью молитву, успокаиваясь от многократного повторения знакомых слов.

Хиджаз, Аравия 14 апреля 1277 года от Р.Х.

В конце дня отряд из восьми всадников остановился у подножия гор вблизи поселения севернее Мекки.

— Надо послать кого-нибудь посмотреть, где они.

— Пошли, Амори, — бросил Гарин, не оглядываясь. — И скажи, чтобы поберегся. Он повернулся к Бертрану. Киприот сиял куфию, и стали видны следы похода — худоба, спутанная грязная борода и глаза, сделавшиеся немного безумными. Гарин знал, что сам он выглядит примерно так же, как все остальные. Те, кто выжил.

В поход из Акры они вышли вдесятером, через два дня после тамплиеров. Быстро их нагнали, послали одного вперед, разведать. Гарину не удалось узнать у Элвин численность отряда Уилла, и он обрадовался, что не ошибся в расчетах. Его отряд был почти в два раза больше. Сражаясь с тамплиерами, надо иметь численное преимущество. Проследить в Юле за ними не представляло труда. И тут оказалось, что с тамплиерами следуют еще арабы, которых было больше, чем вдвое. Гарин даже не успел встревожиться, как возникла более серьезная трудность.

В Акре проводник подрядился довести их только до Юлы. Сказал, что найти сопровождающих в Мекку будет легко, но он соврал. Наутро Гарин, скрипя от бессилия зубами, наблюдал, как тамплиеры пустились в путь. Его замысел угрожал рухнуть в самом начале. Он попробовал заручиться поддержкой местных бедуинов, но они даже не стали разговаривать. Однако вечером его нашел молодой тощий бедуин и предложил стать кафиром.

Путь на Мекку пролегал через земли бедуинов. Каждое племя владело своей территорией, на которую чужакам путь был заказан. Кафиром назывался человек из племени, вызвавшийся стать проводником по данной территории. На границе, где начиналась земля другого племени, нужно было нанимать нового кафира. Бедуины вели их по прямой, минуя охраняемые мамлюками дороги. На пути сменилось много кафиров, и с каждым Гарин расплатился золотыми монетами. Вообще-то бедуины с чужаками на своих землях не церемонились, грабили нещадно. Кафир был их охранной грамотой, но все равно потерь избежать не удалось.

Первая смерть случилась в самом начале пути. Один из киприотов во сне придавил змею и вскоре в жутких мучениях умер. Спустя четыре дня, когда они с трудом преодолевали высокий горный кряж, другой киприот поскользнулся на каменистой осыпи. Он содрал со спины почти всю кожу, сломал обе ноги и жутко орал, пока Бертран не прекратил его мучения, быстро перерезав несчастному горло.

— Где ты намерен устроить им ловушку? — спросил Бертран. — В деревне не годится.

Гарин согласился.

— Мы поймаем их вон там. — Он показал место, где горы подступали к дороге с обеих сторон. — И оттуда наблюдение хорошее.

— А арабы? Что будем делать с ними?

— Их придется убить до того, как остановим тамплиеров, — ответил Гарин. — Для этого у нас есть арбалеты.

Бертран кивнул:

— Значит, уберем всех?

Гарин отвернулся. Этот вопрос Бертран задавал ему уже много раз, и столько же раз он на него не отвечал. Перед глазами возникла Элвин, в слезах покидавшая его покои.

— Да, — пробормотал он холодно. — Уберем всех.

Мекка, Аравия 15 апреля 1277 года от РХ.

Мекка, окруженная горами, возникла неожиданно в самом конце похода. Начинался рассвет, и на фоне постепенно голубеющего неба стали видны изящные минареты. Над одной стороной города доминировала гора с вершиной, похожей на купол, на другой простирался большой базар. Между этими главными ориентирами в беспорядке были разбросаны мечети, общественные бани, цирюльни, товарные лавки, добротные жилые дома и постоялые дворы, связанные улочками и переулками. В центре этой гигантской паутины находилась Священная мечеть.

Она появилась из мрака, лучезарная, освещенная факелами, расставленными вдоль стен, украшенных арабской вязью. Открытые арочные ворота охраняла стража. Кайсан, явно робея, начал снимать обувь. Уилл встретился взглядом с Дзаккарией. Тот отстегнул от шугдуфа две корзины. Все сняли обувь и направились за Кайсаном. Кроме двух шиитов, которые собрали обувь и повели верблюдов прочь.

— Они встретят нас у ворот, — объяснил Кайсан.

По мере приближения к Священной мечети напряжение росло. Кайсан вошел первым. Уважительно кивнул стражам. Следом, склонив головы, ворота пересекли Уилл с Робером. Замыкали шествие Дзаккария и Алессандро, каждый с корзиной.

Они успели сделать лишь несколько шагов, как сзади раздался громкий окрик. Уилл замер. Стражник что-то говорил, показывая на корзины. Кайсан взял корзину у Дзаккарии, подошел, открыл крышку и, быстро объясняя, показал содержимое. Стражник махнул рукой, разрешая идти дальше, и Уилл перевел дух.

Они вошли в аркаду, окружающую обширный двор, в центре которого находилась Кааба, сооружение в форме куба высотой в два этажа. Эврар говорил, что святилище покрыто кисвой, особой золотисто-черной парчой, которую меняют каждый год во время хаджа. Так оно и было. Кисва была исписана мерцавшей при свете факелов причудливой арабской вязью. Уилл представлял себе это иначе. Во-первых, здесь было достаточно светло, а во-вторых, совсем не безлюдно. Значительную часть двора устилали циновки, на которых спали люди. Видимо, паломники. Тут даже слабо горели несколько костров. В аркаде то и дело появлялись фигуры стражников.

Как было договорено, Кайсан и его люди удалились, растаяв в полумраке аркады. Уилл и Робер легко подняли принятую у Дзаккарии корзину и направились к Каабе мимо спящих паломников, волоча по песку полы своих одеяний. Босые ноги неприятно холодили черные плитки, которыми было выложено место вокруг Каабы. Сицилийцы двинулись к западным воротам.

Уилл наконец увидел святыню, блестящий овальный камень в серебряном кольце, вделанном в угол храма на высоте груди. Это было ни на что не похоже. Словно стекло, но много благороднее и цветом, и фактурой. По телу пробежала дрожь, когда он вспомнил слова Эврара о том, что, согласно вере мусульман, на камне записаны все людские грехи, которые будут прочитаны в Судный день. Уиллу показалось, что камень наблюдает за ним своим единственным глазом в серебряной оправе, и он отвел взгляд.

План был такой. Робер ждет в отдалении с корзиной, а Уилл делает семь кругов вокруг Каабы, каждый раз целуя камень. Во время последнего прохода он должен задержаться. Стражи сочтут, что паломник решил преклонить перед святыней колени. Дзаккария и остальные рыцари увидят, что он похищает камень. Уилл вернется к Роберу. Тот откроет корзину, и Уилл над ней наклонится. На этом все. Сицилийцы будут находиться далеко и не поймут, что камень остался на месте. Тем более что надо будет немедленно отсюда убираться.

Примерно в десяти шагах от Каабы они поставили корзину. Уилл двинулся дальше, и в этот момент двор огласил воинственный возглас. Все спящие паломники мгновенно поднялись, сбросив грубые одеяла, обнажив серебряные кольчуги и алые одеяния с черными нарукавными лентами. У того, кто подал команду, крепко сложенного смуглого человека, эта лента была расшита золотом. Его люди развернулись веером, а он выхватил из ножен меч и направился прямо к Уиллу.

27

Равнина Альбистан, Анатолия 15 апреля 1277 года от Р.Х.

Калавун окинул взглядом снеговые вершины гор Тавра, похожие на окоченевших великанов, рядом с которыми человек казался ничтожным пигмеем. На морозном воздухе дыхание сразу превращалось в пар. Он плотнее запахнул отороченный кроличьим мехом плащ и пошел вдоль лагеря.

Неподалеку от шатров на скудной траве паслись кони. В пурпурном полумраке мерцали костры. Воины просыпались, тишину оглашали повелительные возгласы атабеков. Калавун ненадолго задержался у расположения своего полка и двинулся дальше мимо свежих могил. Пока потери войска составили двадцать восемь человек. Пятеро погибли в горах.

В Дамаске к ним примкнул полк сирийцев, который Бейбарс отдал под командование Калавуна. Затем они вошли в Алеппо. В этом городе Бейбарс всегда вел себя как-то иначе. И в этот раз тоже. Он сразу навестил могилу Омара, а потом отправился к месту, где некогда стоял амбар, давно сожженный, и провел там больше часа. Просто стоял и молчал. Об этом Калавуну рассказал сопровождавший султана эмир. Калавун не удивился. Он знал, что первый год рабства Бейбарс провел в Алеппо и потом, еще будучи эмиром, всегда посещал это место, когда предоставлялся случай. Значит, его по-прежнему тревожили призраки прошлого.

На следующий день они покинули город. Бейбарс отправил один полк к границе на Евфрате, чтобы помешать монголам напасть с тыла, и повел кавалерию на Анатолию. В Алеппо остались пешие полки, тяжелое снаряжение и осадные орудия. Там же остались Барака, Хадир и сыновья Калавуна. Лазутчики прибыли с донесением, что ильхан Персии Абага знает о намерениях Бейбарса и уже собрал многочисленное войско под командой Татавуна, самого знаменитого военачальника монголов. В его войско входили также сельджуки, предводимые Перване. Монголы намеревались стать лагерем на равнине Альбистан, за широкой рекой Джейхан. Вот здесь Бейбарс и собирался их разбить. Потому и выбрал для похода такой сложный и коварный маршрут.

Горы Тавра всегда забирали человеческие жизни, начиная с первых крестоносцев, которые, переплыв Босфор, наткнулись на мощную преграду. В Сирию можно было добраться, лишь двигаясь по узким горным тропам, карабкаясь по скалам, перебираясь через глубокие ущелья. В первые дни войску мамлюков приходилось идти в тумане, особенно по утрам. Конь одного всадника поскользнулся и опрокинулся в ущелье, увлекая за собой другого. Потом под тремя всадниками обвалился край дороги, и они тоже низверглись в каменную пучину. Где-то в середине перехода прибыл лазутчик с вестью, что за перевалом войско ожидает отряд монголов в две тысячи. Бейбарс послал вперед один полк, подкрепленный бедуинами. К тому времени, когда войско начало спускаться по перевалу, трупы монголов уже распухли и были обсажены мухами.

Калавун нашел Бейбарса на краю лагеря. Султан смотрел на равнину Альбистан. Неподалеку расположились несколько гвардейцев.

— Ты желал меня видеть, мой повелитель?

Бейбарс не оглянулся.

— Воины готовы?

— Да. Через час можно выходить.

— Хорошо.

Калавун нашел глазами то место, куда смотрел Бейбарс. В рассветной дымке простирающаяся внизу долина была похожа на смятую ткань, которую широкой шелковой каймой обрамляла река Джейхан. За ней были видны костры лагеря монголов. Там тоже между шатрами двигались всадники, наверное, будили воинов, но других воинов. Взгляд Калавуна стал стальным, как у Бейбарса. Это были монголы, которые вырезали целые поселения тюрков-кипчаков и угнали мужчин в рабство. Это случилось много лет назад, но старая память как сухое дерево, достаточно маленькой искры, и все внутри воспламенится. Семнадцать лет назад при Айн-Джалуте монголы заплатили. Теперь заплатят еще.

— Чего ты такой молчаливый, эмир? Что тебя тревожит?

Калавун встретил внимательный взгляд Бейбарса. Он не мог рассказать султану, что его тревожит возможное похищение Черного камня из Каабы, но нашелся с ответом:

— Я думаю о Назире, мой повелитель. Жив ли он? Мы не имеем вестей от ассасинов уже много месяцев.

— Им не было ведомо, что мы покинем Каир. Думаю, когда мы вернемся, он будет нас ждать. А теперь пошли готовиться к битве.

Бейбарс и Калавун направились к лагерю, два закаленных воина с поседевшими бородами.

Мекка, Аравия 15 апреля 1277 года от Р.Х.

Уилл не успел дойти до Каабы всего несколько метров. «Нас предали», — мелькнуло в голове. Но размышлять было некогда, он едва успел выхватить из-под одеяния фальчион. Смуглый человек в алом уже стоял рядом. Уилл отбил его удар. Их мечи встретились с оглушительным лязгом. Сзади Робер отражал атаки еще двоих. Сделав очередной выпад, Уилл смог прочитать слово, вышитое на золотистой повязке противника. «Эмир». Такое же слово он видел на повязке Калавуна. Значит, это не обычный страж, не просто воин. Человек, с которым он сражался, был атабеком мамлюков.

За несколько секунд весь окружавший Каабу двор превратился в поле сражения. На помощь Уиллу и Роберу ринулись тамплиеры и шииты Кайсана. Одного почти сразу поразил меч мамлюка. Вот уже и Карло с криком упал на колени, получив удар в живот. Вторым ударом мамлюк с ним покончил. Чуть позднее погиб Франческо, меч мамлюка пробил ему горло. Дзаккария поразил одного мамлюка, но рядом появились двое других, и могучий сицилиец, наверное, впервые за много лет почувствовал непривычные уколы страха.

Уилл слышал крик Робера, но не имел возможности оглянуться. На него наседал эмир. Он хотел крикнуть, что не имел намерения похитить камень, но даже на это не было времени. Смерть ходила совсем рядом.

Пятясь, Уилл споткнулся о корзину и опрокинулся вместе с ней. На черные плитки вывалились пряности, а с ними камень, надежно припрятанный на дне. И это спасло Уилла. Эмир замер в шоке, глядя на выкатившийся из корзины овальный Черный камень. Его взгляд метнулся к святыне, которая по-прежнему сверкала в серебряной оправе, вделанной в стену Каабы. Этих секунд Уиллу хватило, чтобы вскочить и нанести удар. Эмир спохватился, но поздно. Удар пришелся по ноге, в место, не прикрытое кольчугой. Атабек вскрикнул и упал на одно колено. Мгновение спустя Уилл стоял над ним. Мамлюк поднял голову, готовясь к смерти, но внезапно повернулся и побежал.

Роберу приходилось туго. Сквозь разрез на плаще Уилл разглядел глубокую рану на его плече. Рыцарь не видел приближающегося Уилла, тем более не видел его мамлюк, который стоял, повернувшись спиной. Уилл свирепо ударил его мечом по ногам, перерезав подколенные сухожилия. Тот упал со стоном, а Уилл потянул Робера к западным воротам.

— Уходим, — крикнул он Дзаккарии и Алессандро.

Двор устилали трупы. Четыре мамлюка, два стражника, трое шиитов, Карло и Франческо. Кайсан, весь в поту, с дикой улыбкой на лице, отражал атаки нескольких мамлюков. У ворот двое стражников сражались с двумя шиитами, которые остались присматривать за верблюдами.

Уилл потащил Робера дальше. Они выбежали на пустынную улицу.

— Оставь меня, я не могу идти, — обессиленно проговорил рыцарь и повалился на землю, уронив оружие.

— Можешь, — приказал Уилл, с трудом поднимая его на ноги. — Возьми свой чертов меч.

Робер со стоном поднял оружие, а Уилл тем временем шарил глазами по сторонам. И увидел. Их верблюд стоял привязанный неподалеку.

Небо на востоке приобрело кровавый оттенок. Занимался новый день.

Долина Альбистан, Анатолия 15 апреля 1277 года от Р.Х.

Рассветное солнце золотило воды реки, гладило верхушки высокой травы, делая их малиновыми, рассеяло туман, оставив лишь кое-где в низинах клочья. В молочном воздухе мелькали призрачные тени. Это монголы переправлялись через Джейхан.

В другом конце долины по крутым тропинкам с плато спускались мамлюки, готовые их встретить. Зловещий монотонный бой барабанов создавал пульсирующий контрапункт приглушенным стукам копыт коней и верблюдов.

Две армии остановились на расстоянии меньше мили друг от друга и быстро выстроились в привычные колонны. В пространстве между ними в траве гудели насекомые. Сверху оба войска были похожи на диковинных зверей с продолговатыми туловищами, ощетинившимися тысячами пик и копий и двумя длинными конечностями с хищными когтями.

Бейбарс стоял на вершине невысокого холма, покачиваясь на черном боевом коне. С ним была тысяча гвардейцев. Он наблюдал, как Калавун и эмир полка Бари объезжают передовую линию, которую образовывали их подчиненные, одетые в золотистые и синие плащи. Это была ударная сила мамлюков. Правое и левое крылья составляли остальные полки, а также сирийцы и конники-бедуины. Довольный готовностью войска, Бейбарс повернул свой взор на врага.

Армия монголов была огромна. Многочисленнее той, с которой ему пришлось сразиться при Айн-Джалуте семнадцать лет назад. Но тогда он смог заманить их в ловушку среди холмов, где они нашли смерть. Теперь два титана стояли лицом друг к другу на открытой равнине. Прирожденные завоеватели-монголы, потомки Чингиз-хана, ужас народов, бич Восточного мира, противостояли воинам-рабам из Египта, которые пришли к власти, перебив своих хозяев, и теперь, при правлении Бейбарса, владели землями от Александрии до Алеппо, от берегов Нила до Евфрата. Теперь у мамлюков не было перед монголами никаких преимуществ, но Бейбарс знал, что они все равно их одолеют. Он видел это в глазах своих воинов, чувствовал в ритме барабанов.

В Айн-Джалуте монголы пришли непобедимыми. Теперь же им противостоял человек, однажды вкусивший сладость победы, дерзко явившийся на их земли с песней в сердце и пламенем в глазах. Кроме того, до Бейбарса дошел слух о распрях между сельджуками и монголами. Ему донесли, что ильхан больше не доверяет предводителю сельджуков Перване и, возможно, они даже не станут воевать. Шло время, но он не отдавал приказ к атаке. Пусть монголы начнут первыми.

Наконец тишину разорвал трубный рев. Когда он стих, загромыхали копыта и левое крыло монголов двинулось в пять линий. Две — тяжелая конница, вооруженная мечами, остальные три — легкая, с луками и дротиками. Над долиной поднималось солнце. Огромный огненный шар отражался в железных шлемах-луковицах воинов и наконечниках их копий. Достигнув передовой линии мамлюков, в атаку ринулись легкие всадники, осыпая противника градом стрел и дротиков. Сзади, подобно тиграм, подкрадывались тяжелые конники. За несколько минут от дротиков и стрел пали десятки воинов-мамлюков.

Бейбарс в седле напряженно сжал поводья, внимательно наблюдая, как атабеки выкрикивают команды воинам плотнее смыкать ряды и поднимать щиты. Тем временем легкие конники монголов, выполнив свою задачу, быстро отошли. Пришла очередь тяжелых. Их встретят лучшие из лучших, полки Бари и Мансурийя.

Земля содрогнулась от конского топота. Левое крыло монголов двинулось в центр войска мамлюков. Их ждали пять тысяч воинов. С копьями наперевес, читая про себя молитвы Аллаху.

Через несколько мгновений центр поля битвы окутал красный туман. Люди рубили и резали друг друга, сбрасывали с седел, убивали коней. Те, кого не достал меч или копье, гибли растоптанные и раздавленные копытами. Число мертвых быстро росло. Всадники-монголы продолжали теснить назад мамлюков, прорывать их ряды, пробиваясь все дальше, оставляя за собой кровавое месиво.

Бейбарс поднялся в седле. Окинул острым взглядом ряды монголов и вскинул саблю:

— За мной!

Следом за султаном по склону холма ринулась его гвардия. Одновременно трубный рев поднял в атаку правое крыло монголов.

Появление Бейбарса воодушевило войско, придало ему сил. Калавун и султан сражались бок о бок, обрушивая мечи на врагов. На суровых лицах застывали брызги крови. В битву вступили все части каждого войска, кроме сельджуков, защищавших тыл монголов.

Битва была жестокая и упорная. Передовой отряд мамлюков, который с трудом сдерживал натиск монголов и угрожал рассеяться, теперь снова плотно сомкнул ряды. Постепенно монголы начали отходить. Великан Татавун, на голову возвышающийся над своими воинами, в доспехах, покрытых запекшейся кровью, с раной на лбу, прорычал новый приказ. И его конники начали спешиваться и собираться в плотные группы, заставляя мамлюков делать то же самое. И битва продолжилась врукопашную.

Мамлюки наступали, и решительность в глазах монголов сменило отчаяние.

Бойня длилась долгих три часа. Наконец все закончилось. Плененный Татавун приказал своим сдаваться. Выбившиеся из сил монголы сложили оружие, опять побежденные Бейбарсом, вождем мамлюков. Сельджуки успели вовремя сбежать.

На равнине Альбистан осталось больше девяти тысяч трупов, по крайней мере семь из них были монголы. Братья, сыновья, отцы превратились в груды окровавленного мяса. Бейбарс обозревал поле битвы, и ожесточение в его глазах исчезало. Они становились опять пустыми, какими были все последние годы.

28

Дорога вблизи Мекки, Аравия 15 апреля 1277 года от Р.Х.

Гарин оглянулся на свист. Один из воинов-киприотов показывал на восток в сторону Мекки.

— Там кто-то движется, — пояснил Амори.

Гарин осторожно высунулся из укрытия. Вдалеке в их сторону быстро двигался всадник.

— Это они? — крикнул Бертран, прятавшийся за камнями на другой стороне дороги с еще одним киприотом. Остальные трое располагались наверху, на скале, изготовив луки. Через дорогу была протянута веревка, которую они достали в селении бедуинов, куда их вчера ночью привел кафир. Сейчас она лежала на земле, присыпанная песком.

Гарин заслонил глаза от солнца.

— Там только один… нет, погоди, я вижу двоих. На верблюде.

— Но это они?

— Как это могут быть они, если их только двое? — ответил Гарин.

Верблюд с седоками быстро приближался, поднимая тучи пыли. Гарин не думал, что животные могут так бегать. Он напряженно всмотрелся. Оба седока были одеты в черное, но голова переднего была открыта.

— Это Уилл, — крикнул Гарин, прячась за скалу. — Я его узнал.

— Где же остальные? — спросил Лмори.

— Не знаю. Должно быть, у них что-то не получилось.

— Не важно, — резко бросил Бертран. — Мы все равно их остановим и разузнаем.

Гарин кивнул, и они изготовились, ухватившись за концы веревки, обмотанной вокруг камней. Топот верблюда стал громче, отражаясь эхом от скал, обступающих с двух сторон дорогу. Наконец в песок позади Гарина воткнулась стрела. Это подали сигнал сверху.

— Начали! — крикнул Бертран.

Они туго натянули веревку невысоко над землей и напряглись. Через несколько секунд верблюд с шумом влетел в узкий проход между скалами. Споткнулся о веревку и сбросил обоих седоков.

Первым упал Уилл, следом приземлился Робер. Он перевернулся два раза и лежал без движения. Верблюд громко стонал, его ноги были переломаны. Уилл медленно приходил в себя, не решаясь пошевелиться. В голове гудело. Во рту скрипел песок, смешанный с кровью. Неожиданно его грубо схватили и поставили на ноги. Сквозь застилающий глаза туман Уилл увидел четверых. Пятый держал его. Все одеты как бедуины, лица закрыты куфиями. Следующей неожиданностью было то, что один из них, крепко сложенный, заговорил с ним на чистом латинском:

— Где камень?

Уилл молчал. Вопрос его ошарашил. Он мотнул головой:

— Не знаю, о чем ты спрашиваешь.

Здоровяк шагнул вперед и ударил его кулаком в живот. Уилл охнул, пошатнулся.

— Отвечай, где камень? — повторил здоровяк.

Уилл встретил его злобный взгляд и снова через силу выдохнул, отрицательно качая головой:

— Не… знаю…

Здоровяк снова ударил, на этот раз сильнее.

Уилл долго приходил в себя, глядя слезящимися глазами на мучителя. Когда тот занес руку для третьего удара, его окликнул другой, невысокий, толстый.

— Погоди. Вон его друг. — Толстый показал на лежащего без движения Робера.

Здоровяк подошел к Роберу и пнул его в спину. Уилл поморщился. Плечо Робера сильно кровоточило. При падении с де Лари слетело покрывало, и можно было видеть пепельное, безжизненное лицо. Робер мертв, в ужасе подумал Уилл, но затем заметил, что грудь раненого едва заметно шевелится.

Здоровяк выхватил меч.

— Скажи, где камень, или я его убью.

Уилл понял, что побежден.

— Нас уличили, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Там, в Мекке. Мы не сумели его взять.

— А где остальные ваши? — спросил толстый.

— Погибли, — тихо ответил Уилл, не сводя глаз со здоровяка, который по-прежнему держал острие меча над грудью Робера.

— Мы должны взять камень. — Здоровяк повернулся своим людям. — Мы не можем вернуться с пустыми руками, не могу. Мы пойдем в Мекку и возьмем его сами!

Со скалы засвистели. Он поднял голову.

Вскоре оттуда спустились трое.

— Что там? — спросил толстый.

— Всадники, — ответил один. — Скачут из города. Быстро.

Здоровяк грязно выругался. Посмотрел на Уилла:

— Кто они?

— Мамлюки. Гонятся за нами. Ты же все знаешь, поэтому способен догадаться, что они с нами сделают, когда доберутся сюда. И с вами тоже, будь уверен.

Здоровяк снова выругался.

— Надо уходить, — сказал толстый. — Все кончено.

Здоровяк занес меч над Уиллом.

— Не надо!

Это произнес тот, кто стоял поодаль от остальных. Здоровяк оглянулся, и тот отрицательно покачал головой. Бормоча проклятия, здоровяк сунул меч в ножны и побежал.

За ним бросился тот, кто держал Уилла, уронив его на песок. Вся группа в одежде бедуинов начала карабкаться вверх по склону. Они достигли места, откуда начиналась тропа, и быстро исчезли из виду.

Уилл подполз на четвереньках к Роберу. Коснулся его холодного влажного лба.

— Робер.

Рыцарь с трудом раскрыл глаза и застонал. Слева хрипел умиравший верблюд. Уилл шатаясь доплелся до места, где к дороге подступали скалы. Два всадника быстро приближались. Спрятаться было негде. Он в отчаянии выхватил фальчион.

— Боже, дай мне силы.

Появился первый всадник. Уилл не поверил глазам, увидев Дзаккарию. Лицо и одежда у него были забрызганы кровью. Вторым оказался шиит.

Увидев Уилла, Дзаккария резко остановил коня.

— Давай скорей!

Уилл убрал меч в ножны и побежал к Роберу, поднял его. Дзаккария посадил рыцаря в седло перед собой и поскакал. Уилл вспрыгнул на коня шиита.

— Что с Кайсаном? — крикнул он, ухватившись сзади за седло.

— Убит, — с горечью ответил шиит, ударив пятками бока коня. — Все убиты.

Мекка, Аравия 15 апреля 1277 года от Р.Х.

Ишандьяр морщился от боли. Удар пришелся по ноге близко к старой ране, полученной в битве при аль-Бире.

— Ну что? — спросил он подскакавших к нему двоих мамлюков.

Один покачал головой:

— Прости нас, эмир, мы не смогли их догнать. Я оставил несколько человек в деревне на случай, если они попытаются спрятаться там, но думаю, неверные скрылись в горах.

— Ладно, — прохрипел Ишандьяр, — они все равно мертвецы. Если их не убьет пустыня, это сделают бедуины. Зови остальных назад. Мы останемся здесь на ночь. Уверен, опасность миновала.

Воины поклонились и повернули коней на улицу, где у Священной мечети шла оживленная утренняя торговля. Ишандьяр, хромая, вернулся во двор.

Он был залит солнечным светом. Шариф Мекки мрачно смотрел на тела трех стражников и пятерых мамлюков, аккуратно положенные в тени аркады. Поблизости без церемоний были свалены трупы нападавших. Над мертвецами кружили мухи. Слуги ползали вокруг святыни на четвереньках, оттирали с плиток кровь. Ишандьяр бросил взгляд на Каабу. Черный камень был на месте. Значит, все хорошо. Он выполнил наказ Калавуна, послужил Аллаху. Не дал похитить святыню. Они провели в мечети несколько дней в напряженном ожидании. Когда во дворе появились две высокие женщины с корзиной, Ишандьяр знал, это они.

Он подошел к тому месту, где стояла корзина. Выкатившийся из нее камень все еще лежал на плитках. Его изучали два муллы.

— Что это? — спросил он.

Один мулла поднял глаза:

— Это копия, эмир. Возможно, они замыслили поставить ее на место святыни, чтобы первое время пропажу никто не заметил.

Ишандьяр молчал. Калавун сказал, что тот рыцарь-христианин намеревался похищение предотвратить. Так что не исключено, эти убитые были союзниками, но он не стал об этом размышлять. Калавун прав, нельзя полагаться на обещания. Камень на месте, и это главное.

Ишандьяр направился к шарифу.

Вскоре мертвые тела забрали похоронить, и последние следы ночного побоища исчезли. Час спустя, когда муэдзины с минаретов начали созывать на молитву, ворота Священной мечети распахнулись, и терпеливо ожидающие паломники заполнили двор. Их лица светились благоговением.

29

Дамаск, Сирия 9 июня 1277 года от Р.Х.

Громыхание барабанов было слышно в Дамаске задолго до того, как войско мамлюков достигло ворот.

Во главе ехал Бейбарс. Гвардейцы со свирепым торжеством выкрикивали его титул:

— Аль-Малик аль-Захир!

Над передним отрядом гордо развевался кроваво-красный штандарт с желтым львом.

Калавун ехал рядом с султаном, время от времени морщась. От криков воинов звенело в ушах.

После победы при Альбистане мамлюки вошли в столицу сельджуков Кайсери как освободители их земель от монгольского ига. Славящие Бейбарса сельджуки-мусульмане отчеканили в его честь монету и провозгласили наследником трона. Мамлюки провели там несколько роскошных недель, прежде чем Бейбарс решил вернуться в Сирию. Воины ликовали. Они снова победили монголов со сравнительно малыми потерями и были рады теперь прийти в Дамаск, где султан вознаградит их добычей, взятой на поле битвы. Невольниками. Однако некоторые эмиры и советники возражали.

— Зачем уходить? — спрашивали они, осмелившись встретить каменный взгляд султана. — Почему не остаться и не укрепить позиции? Привести больше войска.

Бейбарс решительно отвергал их доводы. Лазутчики донесли, что взбешенный поражением Абага идет из Персии в сельджукское ханство с войском больше, чем в тридцать тысяч, желая отомстить и вернуть земли. У Бейбарса сейчас не было достаточно воинов для подобной битвы. И времени собрать тоже не было. Он сказал своим эмирам и советникам, что если они останутся, то рискуют быть отрезанными от остального войска, находящегося в Алеппо.

Калавун поддержал его решение, но он заметил в облике Бейбарса непонятные безразличие и усталость. Складывалось впечатление, что победа над монголами при Альбистане его совсем не обрадовала. Калавун даже рискнул предположить, хотя это казалось почти невероятным, что султан чуть ли не жалеет о предпринятой кампании. Как будто внутри у него что-то надломилось. На всем пути из Кайзери в Алеппо султан произнес всего несколько слов.

Теперь они подходили к Дамаску. Бейбарс неподвижно сидел в седле, устремив глаза на городские стены, за которыми уже были видны цветущие сады. Слева Калавуна сверлил взглядом Хадир. Прорицатель каким-то образом ухитрился протиснуться и ехать рядом с султаном, хотя его место находилось на несколько рядов сзади, с Барака-ханом. За последние недели ему удалось снова проползти в ближайшее окружение Бейбарса. В основном с помощью назойливой болтовни о грядущем лунном затмении. Он постоянно твердил, что это событие знаменует смерть великого правителя. Прорицатель изображал тревогу и раболепствовал перед Бейбарсом, умолял его той ночью быть, как никогда, осторожным. Султан выслушивал прорицателя внимательно, хотя и равнодушно, и молчал. Во время перехода из Алеппо в Дамаск Калавун постоянно чувствовал неприкрытую ненависть Хадира и, по правде говоря, устал. Он не сомневался, что своими злобными взглядами из-под полуприкрытых век прорицатель пытается навести на него порчу. Конечно, это его не страшило, но раздражало.

Вперед были посланы глашатаи, чтобы предупредить город о прибытии войска и проследить за подготовкой дворца для Бейбарса и его эмиров. Главные улицы были празднично убраны. Вдоль них выстроились горожане, жаждущие приветствовать султана. Когда Бейбарс с войском вошли в город, их осыпали цветами. Гром литавр будил спящих младенцев, всюду в домах выли собаки. Основное войско разбило лагерь за стенами Дамаска. В крепость с Бейбарсом вошла лишь гвардия, где их встретили правители города.

Калавун передал поводья оруженосцу. К нему приблизился человек в бархатном плаще посланца султана.

— Эмир Калавун.

Калавун оглянулся.

Посланец с поклоном передал ему свиток:

— Доставили на мой пост пять дней назад. Когда я узнал, что войско направляется в Дамаск, то прибыл прямо сюда.

Калавун взял свиток, сорвал восковую печать. Там знакомым почерком было написано всего три слова: «Он на месте».

Калавун прочел послание Ишандьяра, и у него отлегло от сердца. Но сразу возникла новая тревога. Что с людьми Кемпбелла и с ним самим? Не поспешил ли он послать Ишандьяра? Нет, сказал себе твердо Калавун. В своем письме Кемпбелл не раскрывал замысла, как он намерен помешать похищению. И можно ли было полагаться на его заверения перед лицом такого злодейства? А что, если бы ему не удалось исполнить свой замысел? Нет, слишком тяжелы были бы последствия, чтобы так рисковать.

Это верно, но Калавун все равно ощущал себя немного предателем.

Цитадель, Дамаск 11 июня 1277 года от Р.Х.

Отдохнув два дня, Бейбарс собрал совет, чтобы обсудить планы. Пришла весть, что Абага вошел в сельджукское ханство с тремя тумэнами и обрушил гнев на мусульман, славивших Бейбарса. А предводитель сельджуков Перване, сбежавший с поля битвы при Альбистане, убит и подан в жареном виде на ханском пиру. Говорят, сам Абага отведал изрядный кусок.

Ильхан стал лагерем на границе с Сирией, по другую сторону гор Тавра. В донесении также говорилось, что дальше Абага идти не намерен по причине недостаточного количества войска. Пока два льва, смирив гордыню, наблюдали друг друга издалека, неохотно признавая, что сейчас у них нет силы победить.

Обсуждение прервало появление гвардейца. Приблизившись к султану, он что-то сообщил.

— Веди его сюда, — произнес Бейбарс зычным голосом, и все умолкли.

Калавун посмотрел на него с вопросом в глазах. Вместо ответа Бейбарс поднялся на ноги. Несколько мгновений спустя трое гвардейцев ввели в тронный зал молодого ассасина в черной запыленной одежде. Высоко держа голову, он смело встретил грозный взгляд султана.

— Султан Бейбарс, — проговорил ассасин, не удосужившись поклониться. — Я пришел за выкупом, что ты обещал за своего атабека Назира. Мы не знали, что ты покинул Каир, иначе бы привели его раньше.

Сидевший в углу зала Хадир зашевелился. Его белесые глаза внимательно изучали молодого ассасина.

Остальные молчали.

— Где он? — спросил Бейбарс.

— Здесь, недалеко, — ответил ассасин. — Когда я получу золото, то сразу прикажу его отпустить.

— Я не стану платить выкуп, пока не увижу своего атабека, — бросил Бейбарс.

Молодой ассасин не дрогнул.

— Тогда ты его вообще не увидишь. Если я через час не вернусь, мои братья убьют Назира.

Челюсть Бейбарса напряглась. Он помолчал, затем кивнул одному из гвардейцев, не отрывая глаз от ассасина:

— Призови сюда казначея.

Вскоре ассасин покинул зал с сумкой золота, а Бейбарс криком призвал к себе четырех гвардейцев:

— Следуйте за ним и не теряйте из виду. Он должен был вернуться через час, значит, его люди где-то рядом. Возьмите атабека Назира, если он с ними, затем убейте фидаинов и принесите назад мое золото.

Гвардейцы поклонились султану.

Затем Бейбарс повернулся к Калавуну:

— Эмир, я желаю, чтобы с этими бунтовщиками было покончено. Раз и навсегда. Пошли на Кадамус батальон сирийских воинов на помощь войску, которое там стоит. Пусть они возьмут эту мятежную крепость.

— Я исполню твою волю, мой повелитель, — пробормотал Калавун.

Он увидел, как в глазах султана вновь вспыхнул яростный огонь, угасший в последние месяцы. Хадир, видимо, тоже это заметил, поскольку сидел с торжествующим видом. Калавун мигом вспомнил все. И стремление прорицателя повернуть Бейбарса снова на дорогу войны против христиан, и его участие в набеге на Кабул, и то, что Хадир настаивал, чтобы к ассасинам послали именно Назира. Не исключено, что этот бывший шиит каким-то образом замешан в похищении камня. Калавун ощутил тревогу. Если у Назира есть доказательство, что Бейбарса хотели убить франки, то это очень скверно. С монголами султан пока воевать не будет. А его победоносное и отдохнувшее войско стоит в Дамаске. Откуда до Акры только три дня хода.

Порт, Акра 11 июня 1277 года от Р.Х.

Гарин бросил сумку на скамью на корме и уперся руками в борт. Посмотрел на зеленые волны. Солнце сзади покалывало шею своими иглами, хотя там все, что можно, уже было сожжено. Волосы тоже выгорели, стали серебристо-белыми. Матросы переговаривались громкими хриплыми голосами. Корабль с грузом сахара готовился отплыть во Францию. Гарину не терпелось выйти в море.

Три дня назад они вернулись в Акру, измотанные и ожесточенные. Вдобавок ко всему их не хотели пускать во дворец. За это время граф Роже изгнал из крепости всех людей Гуго, так что им позволили только собрать вещи. Бертран и остальные киприоты на следующий день отплыли на родину, а Гарин просидел весь вечер в портовой таверне, с грустью размышляя о своем невезении. Он остался с пустыми руками. Истратил кучу золотых монет, чтобы вырваться с киприотами из пустыни. При этом пришлось позаимствовать солидную часть денег короля Гуго, которые он дал для Эдуарда. Зря дал, ведь его трон все равно занял король Карл. Гарин без толку провел год, тратя деньги Эдуарда на коноплю, шлюх и свою бестолковую идею. А заставить раскошелиться Эврара так и не удалось. Гарин надеялся на то, что судовые матросы пристрастны к игре в кости и что сколько-нибудь денег удастся отыграть. Другой вариант был выброситься за борт прямо сейчас и избавить Эдуарда от лишних хлопот.

У Гарина ничего не осталось. И сам он был никто.

В голове вертелись слова дяди Жака, матери и Эдуарда. Он пытался их не слушать, зажмуривался, как будто это могло помочь, но они продолжали его мучить. Твердили, что он никчемный, ничтожный, глупый, нерадивый, позорит своего погибшего героя-отца и братьев и никогда не станет таким, как Уилл. При упоминании этого имени Гарин кривился, словно от удара. Боже, что ему мешало удалить эту колючку, которая впилась в него еще в детстве? Достаточно было позволить мечу Бертрана опуститься. И все бы закончилось быстро и спокойно. И не надо было бы винить себя. Он не понимал, почему крикнул. Для чего остановил руку Бертрана. Весь путь по пустыне Гарин снова и снова вспоминал этот момент, не понимая, зачем спас жизнь Уилла, когда так легко мог ее забрать. Он не испытывал к Уиллу ничего, кроме злобы, неприязни и зависти. Все, чем владел Уилл, должно было принадлежать ему, Гарину. Звание коммандора, место в «Анима Темпли», уважение и дружба товарищей, женщина, любившая его таким, какой он есть. Да, Элвин отдалась ему в тот день во дворце, но без любви. Он это знал. Иначе бы она не плакала так горько после всего. Но Гарин все же смог что-то взять у Уилла. Пусть на короткое время, но взять. Драгоценность, которую невозможно вернуть. Это служило единственным утешением, какое Гарин теперь находил в своих воспоминаниях.

Наконец якорные канаты вытащили, и матросы опустили в воду весла. Гарин с оцепенелой отрешенностью положил голову на руки. Судно медленно вышло из гавани в открытое море. Акра осталась позади.

Цитадель, Дамаск 11 июня 1277 года от Р.Х.

Шли минуты, часы. Бейбарс сидел в неподвижно-задумчивой позе. После ухода ассасина он отпустил эмиров и советников. В зале с ним остались лишь Калавун и Хадир. Калавуну он сказал остаться, а про Хадира просто забыл. Наконец, спустя три напряженных часа ожидания, раздался стук в дверь, и следом вошли четверо. Трое гвардейцев и четвертый, Назир, истощенный до последней степени, весь грязный, в ссадинах и кровоподтеках. Не похожий на человека, каким был прежде.

Калавун шагнул к Назиру. Бейбарс остановил его, вскинув руку.

— Дело сделано? — спросил он гвардейцев.

Воин вышел вперед, протягивая кожаную сумку с золотыми монетами, которую дали ассасину. Она была забрызгана кровью. Так же как и одежда гвардейцев. Один из них, кажется, был ранен.

— Мы их убили, мой повелитель. Но потеряли одного нашего.

Бейбарс кивнул, взвешивая в руках сумку, как бы подтверждая, что потеря того стоила. Затем бросил взгляд в сторону Назира:

— Ты получил то, зачем тебя посылали?

Назир устало кивнул, попытался заговорить, но из горла вырвались лишь сдавленные хрипы. Он слабо откашлялся и попробовал снова.

Бейбарс взял со стола кубок с крепким ароматным напитком, прошагал к Назиру и сунул кубок ему в руки:

— Пей.

Назир поднял кубок к потрескавшимся пожелтевшим губам. Затем вернул пустой Бейбарсу.

— Да, мой повелитель, я это получил.

— И кто же он? Кто нанял ассасинов меня убить?

— Франк, мой повелитель, как ты и говорил. Тамплиер по имени Уильям Кемпбелл.

Хадир победно вскочил на ноги.

— Ты его знаешь, мой повелитель! Знаешь!

Бейбарс недоуменно посмотрел на прорицателя.

— Это тот рыцарь, который привозил подписывать мирный договор! — Голос Хадира возвысился чуть не до визга. — Пять лет назад!

Бейбарс вспомнил руины Кесарии и трон, поставленный в центре разрушенного собора. Вспомнил молодого христианина, рыцаря-тамплиера, протянувшего ему свиток с мирным договором, подписанным Эдуардом Английским. Вспомнил, что рыцарь был темноволос и говорил по-арабски. Бейбарс вспомнил также, что рыцарь попросил позволить ему посетить Сафед.

— Ты позволил ему похоронить отца, — почти радостно закричал Хадир.

— Замолчи, — пробормотал Бейбарс, сжимая кубок.

— Ты позволил ему проехать по своим землям!

— Я сказал, замолчи! — прорычал Бейбарс и швырнул в него кубок, тот врезался в стену, зазвенев как колокол. Алая жидкость расплескалась по ковру.

Хадир испуганно вжался в пол. Гвардейцы и Назир молчали, избегая гневного взгляда султана.

— Мой повелитель… — начал Калавун.

— Найдите его, — рявкнул Бейбарс, прерывая Калавуна. — Найдите и приведите ко мне.

— Где нам начать поиск, мой повелитель? — спросил один из гвардейцев, не смея поднять голову.

— В Темпле, в Акре. Если его там нет, вам скажут, где он.

— Мой повелитель, — снова начал Калавун, более твердо.

Бейбарс повернулся.

— Как ты узнаешь, что это тот же самый рыцарь, который доставлял тебе мирный договор? — продолжил Калавун. — У франков Уильям очень распространенное имя. Да и фамилию Кемпбелл могут носить несколько человек.

— Тогда я убью всех христиан с этим именем, — ответил Бейбарс стальным голосом. — Этого человека следует стереть с лица земли. Тот, кто нанял убийц, напавших на меня на празднике в честь помолвки моего сына и наследника. Их кинжалы меня не настигли, но вонзились в сердце человека, который был мне братом. Больше, чем братом. — Голос Бейбарса сорвался. Он глянул на Калавуна и быстро вышел из зала, бросив по пути гвардейцам: — Идите, выполняйте приказ.

Усталые гвардейцы послушно отправились в конюшни готовить коней, а Хадир засеменил вслед за султаном, оставив Калавуна с Назиром.

Калавун обнял атабека.

— Я был уверен, что ты погиб.

Назир слабо усмехнулся:

— Сам удивляюсь, как удалось выжить.

— Прости меня, брат.

— Тебе не следует себя винить, эмир. Я выполнял свой долг.

Калавун молчал, не зная, как продолжать. Ведь стоит открыть шкатулку, ее уже не закроешь. Но надо было спасать Уилла.

— Назир, — он тяжело вздохнул, — я в большом затруднении. Но есть спешное дело, и ты единственный, кому я могу его доверить.

— Говори, эмир.

Калавун проверил, закрыты ли двери, поднял гобелен с изображением сада, под которым находилась потайная дверь, и вернулся к Назиру.

— Рыцарь, чье имя ты назвал нашему повелителю, мне известен.

Назир с бесстрастным лицом выслушал рассказ эмира о том, как рыцарь предупредил его о заговоре франков похитить из Мекки Черный камень.

— Ты их остановил? — тихо спросил он в конце.

— Рыцарь поклялся, что похищения не будет, но я просто не сумел заставить себя поверить словам неверного в таком серьезном деле. Но все обошлось. Я послал в Мекку эмира Ишандьяра и недавно получил от него весть. Камень на месте.

— Это хорошо, — пробормотал Назир.

— Если тамплиер уцелел после Мекки, его надо предупредить. Сделай это раньше гвардейцев.

Назир молчал.

— Ты прошел через адские муки, — продолжил Калавун, — тебе нужен отдых. Но я перед этим рыцарем в долгу. Мы все в долгу. Если бы не он, наверняка сейчас уже шла бы большая война, гибельная для многих. Поверь, мой друг, Кемпбелл совершил доброе дело. Я объясню тебе больше, когда вернешься, а сейчас его нужно предупредить. Скажи, чтобы он уехал из этих земель и никогда не возвращался.

30

Темпл, Акра 14 июня 1277 года от Р.Х.

— Как славно, что ты наконец вернулся.

Уилл оглянулся. Сзади стоял улыбающийся Саймон.

— Боже, ты стал темный, как сарацин. Я заходил к тебе в покои, мне сказали, что ты у великого магистра.

— Да, я был у него с рапортом.

— Как прошел поход?

Уилл пожал плечами:

— Хорошо. Мы погостили у монголов, отдохнули, подтвердили наши намерения иметь с ними дружбу.

Саймон покачал головой:

— А тут говорят другое. Что не все из вас вернулись, а Робер де Пари ранен. — Он понизил голос: — Это монголы, да? Я слышал, они страшно зверствуют… с врагами.

Уилл удивился. Они только вчера прибыли в Акру, а уже появились слухи.

— Ты все выдумываешь. — Он тоже понизил голос: — Нет, это не монголы. Просто на обратном пути на нас напали разбойники. Трое погибли, а Робер ранен.

— Какие разбойники?

— Не хочется вспоминать.

Саймон кивнул:

— Ладно.

Уилл улыбнулся:

— Я зайду к тебе, как только навещу Робера в лазарете. Хорошо?

— Уилл… — Саймон замялся. — В прицепторий приходила Элвин.

— Сюда?

— Да, тайком. Говорила только со мной. Спрашивала, вернулся ли ты.

Уилл помрачнел.

— Я схожу к ней завтра.

Саймон прикусил губу.

— Лучше сегодня. Прямо сейчас. Вид у нее был… — Он покачал головой. — Понимаешь, больной был у нее вид.

— Больной?

— Да. И она чем-то терзалась. — Саймон смущенно пожал плечами. — Плакала.

Уилл глянул в сторону лазарета. Надо было поговорить с Робером, передать ему объяснение гибели рыцарей-сицилийцев, которое придумал Гийом. Но если Элвин плохо, то…

— Я пойду к ней сейчас, — сказал он.

— Хорошо. Я приготовлю тебе коня.

Саймон поспешил в конюшню, а Уилл остался. Он был не на шутку встревожен. Плакать перед людьми? Это было не похоже на Элвин. Да и приходить в прицепторий тоже.

Его размышления прервал скрипучий голос Эврара:

— У тебя опять нет времени повидаться со мной? — Уилл собрался что-то сказать, но Эврар его остановил, подняв руку. — Пойдем, нужно поговорить.

— Я вернулся вчера ночью и не хотел вас будить, — объяснил Уилл.

— А сейчас что ты собирался делать? Пойти отдыхать? Погреться на солнце?

— Я… — Уилл глянул в сторону конюшни. Затем посмотрел на капеллана и скрипнул зубами. — Не важно. Любое дело подождет.

Он последовал за Эвраром в рыцарские покои.

— Надо собрать братство, — сказал капеллан, как только они вошли в солар. — Но я хочу прежде поговорить с тобой. Полагаю, все прошло успешно?

— Это зависит от того, что вы полагаете успехом, — ответил Уилл, принимая от Эврара кубок с вином. — Если говорить о главном, то да. Похищение предотвращено.

Старик кивнул и сел.

— Но с потерями, — продолжил Уилл. — Нас ждали.

— Я слышал, три рыцаря погибли. — Эврар глотнул вина. — Приближенные де Боже. Расскажи, как было дело.

Уилл рассказал.

Эврар поднялся наполнить свой кубок и оступился, едва не упал. Уилл вскочил ему помочь, но он махнул рукой.

— Не суетись. Я просто старик, Уильям. Старик. — Он хрипло вздохнул и поковылял к кувшину с вином. — Так ты говоришь, те, кто устроил вам засаду недалеко от Мекки, знали латынь?

— Не только знали. Они прекрасно говорили с западным выговором.

— Французским? Английским?

— Не знаю. — Уилл задумался. — Я ведь тогда едва соображал после падения с верблюда.

— А люди, которые напали на вас у Священной мечети, были мамлюки?

— Это точно. Думаю, их послал Калавун.

— Не предупредив нас?

— Может быть, он не получил мое послание.

— Или получил, но не поверил, что мы выполним обещание.

Уилл угрюмо кивнул:

— Вероятно.

— Но главное, камень остался на месте. — Эврар посмотрел Уиллу в глаза. — И тебе повезло уцелеть и вернуться. Ведь после гибели Кайсана шииты вполне могли бросить вас в пустыне.

— С нами им было надежнее возвращаться в Юлу. Ведь их тоже преследовали.

— Но вам все равно повезло. Я слышал, Робер де Пари ранен.

— Должен поправиться, — напряженно проговорил Уилл, глядя в кубок.

— Не принимай на себя никакой вины, Уильям, — резко произнес Эврар. — Робер сам так решил.

— Все закончилось, и слава Богу. — Уилл допил вино.

— Нет, не закончилось, — возразил Эврар. — А великий магистр? Думаешь, он отступится? А его сообщники? Кто они? Мне удалось кое-что разузнать насчет Анджело Виттури. Он наследник богатого торгового дома. Его отец, Венерио, самый крупный работорговец на Заморских землях. Но в последние годы его дела пришли в упадок. Кстати, и кораблестроитель Гвидо Соранцо был в похожем положении. Семейство Виттури связано с мамлюками, поставляло их войску молодых невольников. Где-то там у мамлюков и прячется этот брат Кайсана.

— Но разве это сейчас важно? — осмелился возразить Уилл. — Ведь похищение сорвано. Второй раз у них не получится.

— Ты ошибаешься, Уильям. Эти люди, кем бы они ни были, не успокоятся. Братство считает, — посмотрел Эврар на Уилла, — что ты должен использовать свое положение при великом магистре и вытянуть из него их имена.

Писарь закончил последнюю строку.

— Добавь, что я вскоре напишу еще, и закончи моими поклонами, — произнес не оборачиваясь стоявший у окна Гийом де Боже. — После можешь удалиться.

Писарь поднял глаза:

— Мессир, а остальные послания? Я…

— Это потом, — оборвал его Гийом. — Потом. Сейчас иди.

— Как желаете, мессир. — Писарь собрал принадлежности, поклонился спине великого магистра и покинул солар.

Гийом закрыл глаза. Под мантией все тело было в поту. Голова пульсировала, в желудке крутило. Он ухватился за прохладный подоконник.

После рапорта Уилла Гийом немедленно призвал писаря. Все послания, отправленные в последние месяцы Карлу, Эдуарду и папе, призывающие готовиться к новой войне на Заморских землях, были впустую.

Он потерпел крах.

Христианский мир не объединится против мусульманской угрозы. Мамлюки покончат с монголами и примутся за франков. У них хватит сил. Воины Бейбарса захватят несколько оставшихся христианских городов, и с мечтой о Святой земле придется распрощаться. Гийом прибыл в Акру с большими планами и твердой решимостью вернуть с Божьей помощью Иерусалим. Он очень надеялся на кузена Карла. Поэтому, когда купцы предложили свой план, он согласился.

Но, к своему удивлению, Гийом наряду с горечью поражения испытывал странное облегчение. Мучившая его последние месяцы тревога улеглась. Если бы план удался, они потеряли бы все. Ему уже прислал из Парижа весть инспектор, Гуго де Пейро. Строительство флота на верфях Темпла приостановлено. Правители стран на Западе не собираются посылать на Святую землю войско. И Карл тоже не торопится занять в Акре свой трон.

Гийом стиснул зубы. Наверное, лучше было с честью пасть на поле битвы, чем ждать, когда на тебя опустится топор.

В дверь постучали. Он раздраженно повернулся.

Появился Дзаккария:

— Мессир, к вам визитер.

— Я говорил тебе, чтобы не… — Увидев позади рыцаря человека в черном, Гийом замолк. Это был Анджело Виттури. Он сказал Дзаккарии привести венецианца, как только тот явится в приценторий. Сириец просто выполнил приказ.

— Доброго вам дня, достопочтенный сеньор, — произнес Анджело, входя.

Его красивое смуглое лицо было бесстрастным, но Гийом уловил в приветствии нотки враждебности.

— Зачем пожаловал? — спросил он повелительным тоном.

— Вам ведомо зачем, — бросил Анджело.

— Так ты знаешь?

— Что наш план не удался? Да, слышал. — Анджело по-прежнему говорил резко.

— Откуда?

— Расскажите, что произошло? — спросил Анджело, словно не замечая вопроса. — Мой отец требует объяснений.

Гийом вспылил:

— Виттури, веди себя пристойно. Помни, с кем разговариваешь.

Анджело замолк. Затем, сделав над собой усилие, произнес:

— Я извиняюсь, достопочтенный сеньор. Но моего отца и всех остальных эта весть тяжело огорчила. Мы желаем знать от вас лично причину провала.

Гийом показал рукой на табурет перед столом:

— Садись.

Анджело помедлил, но сел с явной неохотой. Гийом стоя рассказал венецианцу услышанное от Уилла. Как рыцари с Кайсаном и его людьми добрались до Мекки и в мечети попали в засаду, устроенную мамлюками. Камень похитить не удалось.

Анджело помолчал, медленно поднялся. Его лицо побелело от бешенства. Вся куртуазность была отброшена.

— Это все ложь, — прошипел он. — Ваши рыцари сами устроили себе засаду. — Гийом готов был рассмеяться абсурдности этих слов, но Анджело быстро продолжил: — Нам известно, что один из них вел тайные переговоры с эмиром Калавуном, главным приближенным Бейбарса, и они договорились помешать исполнению нашего плана. Он предупредил Калавуна об этом несколько месяцев назад.

— Кто? — скептически спросил Гийом.

— Тот самый рыцарь, которого вы поставили вести отряд. Коммандор Уильям Кемпбелл.

Теперь Гийом рассмеялся.

— Вздор! — Он резко оборвал смех и вгляделся в лицо Анджело. Там не было и намека на лукавство. — Откуда тебе это известно?

— Важно другое, достопочтенный сеньор, — зло проговорил Анджело. — Как этот рыцарь сумел войти в доверие самого могущественного сановника при дворе султана. Ему помогли.

— Кто? — спросил Гийом угрожающим тоном.

— Ты, — выкрикнул Анджело, перестав таиться. — Ты поставил его командовать отрядом и выбрал людей.

— Это все рыцари, которые служили мне многие годы. Трое погибли. Доблестные воины.

— Ты с умыслом пошел на эту жертву, я уверен. Наш план не нравился с самого начала, и ты постарался его погубить.

— Пошел вон с моих глаз, — прорычал Гийом, обходя стол. — Убирайся, или, видит Бог, я заставлю пожалеть о каждом сказанном слове. Передай своему отцу и остальным, что больше у меня никаких дел с ними нет.

— Одно дело осталось, — зловеще отозвался Анджело и быстрым движением выхватил кинжал, искусно скрытый в широком рукаве его парчового одеяния.

Сверкнуло лезвие. Анджело метнулся к великому магистру, его черные глаза горели злобой. Гийом застыл на пару секунд, потрясенный происходящим. Этого хватило Анджело. Он нанес удар в бок Гийому, но тот успел в самый последний момент увернуться и схватить Анджело за плечи, хотя острая боль и ощущение влаги в боку говорили, что негодяй все-таки его ранил. Гийома охватила неописуемая ярость. Он сдавил горло Анджело. Венецианец уронил кинжал и начал вырываться, но великий магистр был сильнее и крупнее и, несмотря на жгучую боль, сумел швырнуть его на стол.

Анджело боролся изо всех сил, извивался, пыхтел, но великий магистр продолжал душить. Затуманенным взором венецианец наблюдал темное расширяющееся пятно на его мантии. Неожиданно Гийом пошатнулся и отпустил Анджело, ухватившись за край стола, прижал другую руку к боку, откуда сочилась кровь. Анджело, хрипло дыша, шарил глазами по полу в поисках кинжала. Наконец увидел, наклонился поднять и быстро оглянулся, услышав скрежет. На него с обнаженным мечом наступал великий магистр. Венецианец сунул кинжал в рукав и выскочил за дверь. Преследовать его у Гийома уже не было сил. Боль усилилась, кружилась голова. Он уронил меч и упал на колени, думая, что умирает. Сквозь стиснутые зубы стал читать молитву. Но вскоре голова прояснилась. Только боль продолжала сжимать своими железными тисками. Он со стоном поднялся, доковылял до порога и рванул на себя дверь.

— Дзаккария!

Из покоев в конце коридора выскочили два рыцаря.

— Его нет, мессир, — произнес один. — Он ушел сопроводить к воротам вашего визитера.

— Проклятие, — пробормотал Гийом.

— Мессир… — Рыцарь замолк, в ужасе глядя на темно-красное пятно на мантии великого магистра. — Беги за лекарем, — рявкнул он товарищу и бросился к Гийому.

— Нет, — прохрипел великий магистр. — Беги к воротам, чтобы этот визитер не покинул прицепторий. Быстро!

Он посмотрел на первого рыцаря:

— А ты найди и арестуй Уильяма Кемпбелла, а после приведи ко мне лекаря.

Саймон стоял в центре двора, озираясь по сторонам. Оседланный пегий мерин негромко заржал. Саймон рассеянно погладил его нос.

— Где же он?

Рыцари стояли разговаривали у главного здания, сержанты с учебными мечами направлялись на турнирное поле. Уилла нигде видно не было.

Поразмышляв, Саймон повел мерина к воротам. Он припозднился. Его задержал главный конюх. А Уилл, наверное, не дождался и ушел.

Его окликнул Пол, страж, несущий службу у ворот:

— Ты не видел коммандора Кемпбелла?

— Сам его ищу. А зачем он тебе?

— Там человек спрашивает его. Говорит, это спешно.

— Что за человек?

— Не назвался. Говорит, коммандор Кемпбелл знает.

Саймон постоял в нерешительности, затем повел мерина к ближайшей коновязи.

— Пойду посмотрю, что за человек.

— Зачем тебе лезть в дела коммандора? — нерешительно проговорил Пол.

— Он мой друг и гневаться не станет. А если это важно, то, может, даже поблагодарит.

— Как знаешь. — Пол пожал плечами и направился к караульному дому.

Саймон вышел за калитку, кивнув на ходу напарнику Пола, Ричарду. На другой стороне улицы стоял человек, закутанный в желтовато-коричневый бурнус. Его лицо скрывал надвинутый на голову капюшон. Человек внимательно разглядывал Саймона, но позы не менял. Конюх двинулся к нему, пропустив двух мужчин, толкающих ручную тележку, полную бархатистых персиков.

— Добрый день. Это ты спрашивал коммандора Кемпбелла?

— Да, — ответил незнакомец, по-прежнему не шевелясь.

Выговор выдавал в нем араба.

— Говори свое дело, я ему передам.

— Мне… говорить с ним… очень спешный, — произнес араб на ломаном латинском. — Где он?

— Наверное, ушел в город, — ответил Саймон медленно, чтобы араб понял. — Скажи свое дело, и я передам, когда он вернется.

Араб хмуро выслушал Саймона.

— Где он в город?

— Я… — Саймон замолк. Его испугал твердый взгляд араба. «Может быть, Пол прав, это не мое дело». — Он шагнул назад. — Тогда жди, когда коммандор Кемпбелл вернется.

Араб молниеносно схватил руку Саймона и прошипел:

— Где?

Саймон попытался вырваться, но араб, невысокий, худощавый, оказался невероятно сильным и держал его крепко.

— Эй! Отпусти!

Араб негромко свистнул. Из ближайшего переулка тут же появились двое, одетые в такие же запыленные бурнусы.

Саймон их не видел. Его взгляд был прикован к кинжалу, который араб приставил к его животу.

— Веди нас к Кемпбеллу или умрешь.

Трое арабов увлекли дрожащего от страха Саймона в переулок. Там их ждал четвертый, с конями.

31

Темпл, Акра 14 июня 1277 года от Р.Х.

— Я не уверен, что у меня получится, — сказал Уилл, ставя пустой кубок на стол.

— А ты попытайся, — хмуро буркнул Эврар.

— Хорошо, попытаюсь. Но осторожно. Не забывайте, я был там главным, с меня и спрос. Великий магистр вряд ли доволен. Стоит ли возбуждать подозрения? Когда я прежде пробовал что-то выведать, он отмахивался, явно не желая говорить. И будет выглядеть странно, если я снова заведу об этом разговор теперь, когда все закончилось.

— Все равно заведи, — настаивал Эврар.

— Я согласен. — Уилл подошел к окну, раздвинул шторы, щурясь от света. — Но нам не следует возлагать на это большие надежды. — Во дворе Саймон шел по двору, вел за поводья коня. Уилл тяжело вздохнул, повернулся к Эврару. — Мне нужно идти. Соберите братство, а я попробую разговорить великого магистра, чтобы…

Дверь с шумом распахнулась. В покои вошел рыцарь. Посмотрел на Уилла и оглянулся:

— Он здесь!

На пороге появились еще двое рыцарей с обнаженными мечами.

— Что это значит? — гневно спросил капеллан.

— Коммандор Кемпбелл, — произнес первый рыцарь, — следуй за нами.

— Куда?

— В тюрьму. Ты арестован.

Эврар поднялся.

— В чем вы его обвиняете?

— Это приказ великого магистра де Боже, — ответил рыцарь, направляясь к Уиллу. — Клади меч на стол.

Уилл посмотрел на Эврара, на суровые лица рыцарей, затем медленно снял с пояса фальчион. Положил на стол и в окружении рыцарей направился к выходу, бросив на ходу Эврару:

— Не тревожьтесь.

Прошло четыре часа. Уилл сидел в каземате подвала Башни казначейства, устало прислонившись к стене. Все было до жути знакомо. Он вспоминал визиты к Гарину пять лет назад. Какой ужасной казалась ему тогда судьба бывшего друга, каким темным каземат, каким тяжелым воздух. Рыцари не объяснили причину ареста, но он догадывался. Великий магистр каким-то невероятным образом узнал. «Если так, то моей участи не позавидуешь», — подумал он, прикидывая варианты. Все равно получалось, что ему отсюда больше никогда не выйти. В самом лучшем случае придется до конца своих дней слушать доносящийся снаружи глухой, мерный шум прибоя.

В коридоре раздались шаги, Уилл поднял голову. Встал, размял затекшие ноги. Звякнули ключи, заскрипел засов. Дверь каземата отворилась. В глаза ударил свет факелов. Неловко пригнувшись, в низкий проход протиснулся Гийом де Боже. Страж вставил в скобу на стене потрескивающий факел и ушел. Каземат был небольшой, Уилл и великий магистр заполняли почти все пространство. Когда глаза Уилла привыкли к свету, он с удивлением отметил, что Гийом де Боже изменился. Это был не тот человек, с которым Уилл разговаривал несколько часов назад. Посеревшее лицо, усталые глаза, тяжело опирается на трость, морщась при этом. Уилл встревожился, не поразила ли Гийома какая-то неведомая болезнь.

— Мессир… — Он замолк, встретив убийственный взгляд.

— Знаешь ли ты, почему здесь оказался? — хрипло проговорил Гийом.

— Нет, мессир.

— Ответь, встречался ли ты с эмиром Калавуном, чтобы предупредить его о нашем плане? — Восковые щеки великого магистра чуть порозовели. — Это было?

— Да, — отозвался Уилл со вздохом.

Гийом остолбенел. Он, видимо, не ожидал такого ответа. Во всяком случае, так скоро.

— Объясни.

Уилл уставился в пол, чувствуя, как стена сзади едва заметно подрагивает под ударами волн.

«Пришла пора признаваться. Ну и прекрасно. Я устал от лжи и недомолвок. Конечно, меня ждет смерть, но такова, значит, Божья воля».

Он коснулся кончиками пальцев стены, будто пытаясь впитать в себя частицу ее монолитности, и поднял глаза.

— Я это сделал, потому что похищение камня привело бы всех нас к гибели. — Уилл вскинул руки. — Всех. И Темпл, и Акру. Я в этом уверен. Не могу представить, как можно надеяться выдержать ярость мусульман, если бы такое случилось. Это был бы конец.

— Ты уверен? — Гийом взмахнул тростью, едва сдерживая гнев. — Мне плевать, в чем ты был уверен! Ты рыцарь! Коммандор! И обязан был исполнять мои приказы. Не рассуждая, правильными они тебе кажутся или нет. Исполнять точно! — Гийом перевел дух. — Меня на этот пост избрал Совет тринадцати. Я дал клятву вести орден на благо христианства. Мое слово для всех здесь закон.

— Я тоже давал клятву, мессир. — Неожиданно для себя Уилл осмелел. Его начала разбирать злость. — Я клялся повиноваться вам и всем, кто надо мной, но я также обещал беречь Иерусалимское королевство. Выполняя ваш приказ, я должен был нарушить вторую клятву. Мне пришлось выбирать.

Гийом смотрел на Уилла, потрясенный. Он опять не ожидал такого ответа.

— Я сделал то, что считал единственно верным, мессир, — продолжил Уилл, успокаиваясь. — И я думал, что, может быть, вы… — он замолк, чтобы собраться с духом, — действуете не совсем по своей воле. Вы говорили, что в похищении камня заинтересованы еще какие-то люди. Я полагаю, они не тамплиеры.

— Нет, они не тамплиеры, — пробормотал Гийом и, шагнув назад, оперся на стену напротив Уилла. Затем неожиданно спросил: — Скажи, как тебе удалось встретиться с эмиром Калавуном? Почему он вдруг стал с тобой говорить?

— Знакомство с Калавуном завел еще мой отец, много лет назад.

— Твой отец?..

— Да, мессир. Калавун хороший человек. Он желает мира. Видит пользу в торговле с нами. Калавун на нашей стороне, мессир. Он против изгнания нас с Заморских земель.

Гийом усмехнулся:

— Разве это важно, чего желает Калавун, если повелитель мамлюков Бейбарс? А этот деспот жаждет нас изгнать. Не просто изгнать, а уничтожить.

— Но Бейбарс не будет вечно править, мессир. А Калавун имеет большое влияние на наследника, Бараку-хана. Когда придет время, с ним легче будет ладить, чем с его отцом. — Уилл оттолкнулся от стены. — Мессир, у нас есть надежда спасти христианство на Святой земле без кровопролития. Зачем ее разрушать?

— Я не глупец, — прохрипел Гийом, — и не стал бы это затевать, если бы не верил, что угроза большой войны всколыхнет весь Запад и поднимет Крестовый поход. — Его слова звучали неубедительно. Казалось, теперь он уже сам в это не верил. — Я не видел другого пути. Не хотел сидеть и ждать, когда Бейбарс с нами покончит.

Уилл кивнул:

— А те другие, мессир, которые желали похищения камня, что двигало ими?

Гийом горько усмехнулся:

— Нет, не спасение христианства на Востоке, а деньги. — Он задумался и со вздохом добавил: — Сегодня один из них пытался меня убить. И это ему почти удалось. Лекарь говорит, что если бы кинжал вошел чуть глубже…

Уилл остолбенел.

— Он решил, что ты выполнял мой приказ, — продолжил Гийом. — Что я намеренно сорвал похищение. Это он сказал мне о твоей встрече с Калавуном.

— Кто он?

— Анджело Виттури. Ты с ним знаком. А вот как он узнал, неизвестно. У него кто-то есть в стане мамлюков. Человек, который свел нас с Кайсаном. Не исключено, он тебя видел, когда ты встречался с Калавуном, или сам Калавун ему сказал.

— Такое невозможно, мессир. Калавун не станет выдавать своих.

— Виттури и остальные тоже своих не выдают. — Гийом опять грустно усмехнулся. — Они хотели использовать меня, ну а я думал, что сумею использовать их. Мне омерзительны и они, и их мотивы. Группа влиятельных купцов, наживающихся на войне. Им нужно было поправить дела любой ценой, а мне казалось, что я смогу обратить это нам на пользу.

Они замолчали.

Наконец Уилл подал голос:

— И как вы намерены со мной поступить, мессир?

Гийом тяжело вздохнул:

— Я думал тебя казнить, Уильям. Вначале допросить, убедиться, что Виттури не солгал, а затем повесить прямо сегодня.

Уилл напряженно ждал.

Гийом хмуро на него глянул и отвел глаза.

— Ты, конечно, виновен. Виновен в нарушении приказа, виновен, что выдал тайну врагу, из-за чего погибли трое моих славных рыцарей. — Он помолчал. — Но и сам ты мог с ними погибнуть, и твои помыслы не были корыстными. Ты желал добра своим братьям и Темплу. — Он направился к двери, опираясь на трость. Взялся за скобу. — Похищение было связано с серьезным риском, я знал, но поскольку никаких других возможностей не видел, то решил на этот риск пойти. Однако если бы нам удалось… — Он посмотрел на Уилла. — Наверное, это Господь вмешался и остановил меня? И потом, эти люди, с которыми я был связан, они ведь пытались меня убить. Дважды. — Он открыл дверь и махнул Уиллу следовать за собой.

— Я свободен? — пробормотал Уилл, боясь надеяться.

— Да, Уильям. Ты доложишь мне полностью о том, что произошло в Мекке. На этот раз правду. Я подумаю, как тебя наказать. Нарушение устава нельзя прощать, несмотря ни на какие благородные помыслы.

— Благодарю вас, мессир, за милосердие, — сказал Уилл, выходя в тюремный коридор, пропитанный соленым подземным воздухом.

Гийом молча кивнул и двинулся к лестнице.

— А что с Виттури? — спросил Уилл.

— С этим еще будем разбираться.

Церковь Святого Николая, окрестности Акры 14 июня 1277 года от Р.Х.

Восемь лет назад Бейбарс с шеститысячным войском попытался осадить Акру. Это ему не удалось, но при отходе он устроил засаду на большую группу рыцарей, возвращавшихся после рейда на мусульманскую крепость, и перерезал всех. А заодно разгромил близлежащее поселение. От церкви Святого Николая остался лишь остов. Прежде сюда приходили играть дети, но после того, как обвалилась часть крыши и придавила двоих мальчиков, на эти руины их не пускали. Внутри стоял противный запах гнили. Наверху виднелись остатки крыши: стропила и доски, почерневшие под горячим палестинским солнцем.

Покривившаяся церковная дверь отворилась. Скрип спугнул черных скорпионов, и они проворно скрылись под кусками каменной кладки на полу.

— Чего так долго?

Конрадт фон Бремен с трудом разглядел говорящего, чей черный шелковый бурнус сливался с мраком.

— Меня задержали неотложные дела, — ответил он по-итальянски с сильным акцентом. — Ушел, как только смог. Пока добрался.

— Пошли, — хрипло проговорил Венерио, закрывая за ним дверь. — Все уже собрались.

Оставляя следы на толстом слое пыли, они двинулись к месту, где прежде располагался церковный хор. Солнце скользнуло за горизонт всего час назад. Сквозь пролом в стене виднелся синий южный вечер, а в прогалины полуразрушенной крыши проглядывало небо с пока единственной посверкивающей звездой.

На кусках разбитой кладки на небольшом, свободном от мусора участке сидели двое. Третий ходил кругами. При появлении Венерио и Конрадта они оживились.

Анджело прекратил беспокойное хождение и сердито посмотрел на германского купца:

— Где ты был? Мы ждем уже несколько часов.

Конрадт глянул на венецианца блеклыми голубыми глазами и медленно отвел со лба рыжую прядь.

— Я уже все объяснил твоему отцу.

Раздраженный Анджело собрался что-то сказать, но Венерио положил на плечо сына руку.

— Довольно. Займемся делом.

— Да, давайте начнем, — раздался певучий голос Рено де Тура.

— Садитесь, почтенные сеньоры, — пригласил венецианец.

— Мы достаточно насиделись, Венерио, — возбужденно бросил Микель Пизани. — Лучше объясни, почему ты собрал нас в этом Богом забытом месте? — Резкость его тона не могла скрыть тревоги. — Все провалилось? — Он показал на Анджело. — Синяки на шее твоего сына, этот спешный сбор, да вдобавок от вас обоих разит страхом. Что произошло в прицептории? Де Боже умер?

Венерио посмотрел на сына.

— Не уверен, — угрюмо буркнул Анджело.

— Что значит, не уверен? — быстро спросил Рено.

— Анджело ударил де Боже кинжалом, — объяснил Венерио. — Потом между ними завязалась потасовка. Ему чудом удалось убежать.

— Сомневаюсь, что он выжил, — произнес Анджело, оглядывая собравшихся, чьи угрюмые лица терялись в полумраке. — Когда я уходил, он умирал.

— Умирал или умер? — пробормотал Микель. — Ведь если он выжил, то…

— Анджело считает его рану смертельной, — сказал Венерио. — В таких делах у него есть опыт.

— Хватит ходить вокруг да около, Венерио, — взорвался Микель. — Если бы ты был уверен, что великий магистр мертв, то не стал бы собирать нас здесь. Ответь, мы можем вернуться в свои дома?

— Для этого мы здесь и собрались, — ответил венецианец. — Решить, что делать.

Конрадт бросил на Венерио холодный взгляд:

— Я вчера предупреждал, что это добром не кончится.

— Против был только ты один, — бросил Анджело. — Остальные согласились, что де Боже заслужил смерть.

— У тебя не было доказательства, что этот рыцарь, Кемпбелл, предупредил мамлюков по его приказу. — Конрадт покачал головой. — Если бы де Боже знал, что рыцарей в Мекке ждет засада, он не стал бы посылать туда своих верных телохранителей.

— Почему? — произнес Венерио, приходя на помощь сыну. — Он вполне мог сделать это, чтобы все казалось правдоподобным.

— Погоди, погоди, — тихо проговорил Рено. — Если великий магистр был против нашего плана, отчего он нас не уничтожил? Не отдал на растерзание верховному суду? Мы должны были давно сидеть в тюрьме, а то и хуже.

Венерио обвел купцов властным взглядом.

— Что сделано, то сделано. Если де Боже мертв, то единственный из нас, на кого падет подозрение, будет Анджело. Он готов уехать, как договорено. — Виттури бросил взгляд на сына, тот кивнул.

— А мы? — спросил Микель. — Думаешь, нам ничего не грозит?

Неожиданно появившийся непонятный шум заставил всех пятерых вздрогнуть. Следом раздались два глухих удара.

— Черт возьми, что это? — пробормотал Микель.

— Наверное, дети шалят? — с надеждой предположил Рено.

Венерио выхватил меч и прошагал к двери. Анджело с мечом последовал за отцом, но не успел сделать несколько шагов, как раздалось шипение и через пролом в крыше в церковь стремительно влетели, осветив все вокруг, четыре желтых огненных шара.

— Греческий огонь! — крикнул Микель, отскакивая в сторону.

Глиняная бутылка с бьющим из горлышка пламенем ударилась о пол и взорвалась, разбрызгивая по сторонам жидкий огонь. Пизанец не успел вскрикнуть, как его шелковое одеяние вспыхнуло. Он стал неистово сбрасывать с плеч одежду, а вокруг продолжали взрываться бутылки с греческим огнем.

Воспламенились сухие балки на полу, пожар начал быстро распространяться по разрушенной церкви, заставляя пятерых купцов пятиться с тревожными криками. Венерио метнулся к двери.

— Туда нельзя! — закричал Микель, продолжая срывать с себя одежду. — Они нас выманивают и перебьют, если выйдем.

— Кто они? — спросил Конрадт.

Но ответ был известен: до них добрались тамплиеры.

На обсуждение времени не было. Две бутылки попали в боковой придел, и пламя забушевало вовсю. Спустя несколько секунд в стропила крыши воткнулись три стрелы с горящими наконечниками. Сухое дерево мгновенно вспыхнуло.

— Мы будем с ними сражаться, — бросил Венерио сквозь стиснутые зубы и направился к двери.

Но она не подалась, прижатая снаружи чем-то тяжелым. Купцы налегли все разом, но тщетно.

Когда огонь окружил их со всех сторон, стало ясно, что это конец. В церкви было светло, как днем. Кверху поднимались клубы густого белого дыма. С пылающих остатков крыши падал дождь красных угольков.

— Попробуем подняться по стене, — крикнул Анджело.

Он вложил меч в ножны и рванулся к задней обвалившейся стене, еще не тронутой огнем. От жара перехватило дыхание. Анджело остановился, набрал в легкие воздуха и стал взбираться на кучу камней. Его остановил страшный треск. Это рухнули вниз два пылающих стропила. Пламя веером развернулось к нему, воспламенив плащ. Он принялся отчаянно сбивать огонь, затем, скуля, присел у стены, зажав между колен обгоревшие руки. Остальные полезли вслед за ним на кучу, но наверху снова затрещало. Рухнуло еще одно стропило. Один его конец пришелся на спину Рено. Он распластался на камнях и затих. Анджело визгливо вскрикнул, когда следующее горящее стропило увлекло в геенну огненную его отца. Секунду спустя за Венерио последовал Микель. Очередные два упавших стропила поглотили Конрадта. Все вокруг заполнил едкий густой дым. Кольцо бушующего пламени продолжало сжиматься вокруг Анджело.

Темпл, Акра 14 июня 1277 года от Р.Х.

— Ты в этом уверен? — настойчиво спрашивал Эврар. — Де Боже действительно ничего не знает о братстве?

— Да, уверен, — ответил Уилл.

Он только теперь начал осознавать, как близко стоял у края пропасти. Глубоко дышал свежим вечерним воздухом, глядя в небо на желтую, почти полную луну. В тюрьме один стражник в коридоре сказал, что через три дня ожидается лунное затмение.

Они стояли с Эвраром в пустынном месте на стене у бойницы рядом с Башней казначейства. Капеллан встретил его во дворе.

— А купцы? Виттури и остальные? Что с ними?

— Де Боже сказал, что с ними разберется, — нехотя ответил Уилл. — Нам не стоит тревожиться за их судьбу.

Эврар уперся руками о парапет.

— Я уже было решил, что с нами покончено. — Он повернулся к Уиллу. — Тебя бережет Господь. Он дал тебе больше жизней, чем этому чертову коту!

Уилл тихо рассмеялся:

— Да, я уже собрался готовиться к казни.

— Ты держался хорошо, Уильям. — Капеллан скупо улыбнулся и положил свою костлявую двупалую руку на его плечо. — Я боялся, что больше тебя не увижу.

Уилл не ответил. Его внимание привлек бегущий по двору человек. Он узнал Саймона и окликнул. Конюх резко остановился, поднял голову. Затем, хрипло повторяя «Уилл! Уилл!», начал быстро взбираться по каменным ступеням.

— Что случилось? — Уилл встретил его на полдороге. Схватил за руки.

— Боже! Боже! — Саймон несколько раз судорожно вздохнул, пытаясь заговорить, и расплакался, рухнув на ступени. — Прости меня. Прости, ради всех святых!

Уилл присел на корточки рядом, схватил его за плечи.

— Что случилось?

Сверху к ним приковылял Эврар.

— Элвин, — простонал Саймон.

Уилл почувствовал, как у него внутри что-то взорвалось.

— Что с Элвин? Говори!

Сила его голоса встряхнула Саймона. Он поднял взгляд.

— Они ее забрали.

— Кто они?

— Я не мог тебя найти, — ответил Саймон, тряся головой. — Приготовил коня, а тебя все нет и нет. Решил, что ты пошел к Элвин. Собирался догонять, а тут Пол сказал, что тебя у ворот спрашивает человек. Ну, я пошел посмотреть. Думал, может, сумею помочь. — Саймон судорожно вздохнул. — Но он пришел по твою душу.

— Купец? — быстро спросил Эврар. — Виттури?

Саймон молчал.

— Кто же? — спросил Уилл. — Он назвал свое имя?

— Это был мамлюк, — отрешенно проговорил Саймон. — Гвардеец султана Бейбарса.

— А при чем тут Элвин?

Саймон вытер нос рукавом туники.

— С ним были еще люди. — Он вскинул глаза. — С кинжалами. Они приказали привести их к тебе, Уилл. Грозили убить. — Он уныло опустил голову. — Пришлось подчиниться. Я испугался, понимаешь? Перестал соображать. Подумал, что ты… и значит… — Он не смог закончить, да этого и не требовалось. Уилл отпустил плечи Саймона и сел рядом на ступеньку.

— Ты привел их к Элвин.

— Я думал, ты там! Думал, ты с ними справишься!

— Зачем она мамлюкам? — спросил Эврар.

Саймон поднял глаза. Казалось, он только сейчас заметил капеллана.

— Они узнали, что она… — Он перевел взгляд на Уилла. — Когда они поняли, что тебя там нет, то вначале решили, что я привел их не туда. Там в доме не было никого, чтобы помочь. Одни слуги. Мамлюки их заперли наверху. Стали допытываться, кто такая Элвин. Мы молчали, и они стали грозиться, что убьют. Они бы так и сделали, Уилл, клянусь. И тогда Элвин сказала, что она твоя жена. И они ее забрали, — обреченно проговорил Саймон. — Велели передать, что если ты хочешь увидеть ее живой, то должен прибыть в Дамаск и получить кару от султана за свое преступление. — Он покачал головой. — Вот так они сказали.

Уилл молчал. Мигом вспомнилось все. Как он замышлял и готовил убийство Бейбарса, как мучился виной после провала. Вспомнились горечь и разочарование. Во время последней встречи с Калавуном он слышал, что Бейбарс приказал допытаться у ассасинов, кто подговорил их на убийство, и найти этого злодея. Найти его! Потом, когда началась эпопея с похищением камня, Уилл убедил себя, что им ничего узнать не удастся. Но они не только узнали, но и похитили Элвин. Значит, теперь ему от кары не уйти.

Уилл потрогал кулон на шее с изображением Святого Георгия.

— Где конь, которого ты для меня оседлал?

— Как где? В конюшне.

— Иди за ним.

— Ты только меня прости, — прошептал Саймон.

Уилл кивнул:

— Я тебя не виню. Ты сделал все, что мог.

Саймон печально покачал головой и поспешил в конюшню.

— Что ты собрался делать? — спросил Эврар, сжав руку Уилла, последовавшего за конюхом.

— То, что должен, — ответил рыцарь.

32

Цитадель, Дамаск 17 июня 1277 года от Р.Х.

По дворцу разнеслась весть. Гвардейцы, которых султан послал найти Уильяма Кемпбелла, вернулись. Калавун прервал совещание с атабеками сирийского полка и направился в тронный зал. В коридоре его окликнул Назир. За эти шесть дней он заметно окреп и посвежел, хотя ссадины на лице еще не зажили.

— Эмир, я направлялся к тебе.

— Нашел Кемпбелла? — тихо спросил Калавун.

Назир опустил голову.

— Эмир, мой конь пал на второй день. Пока я добрался до ближайшей заставы и получил другого, гвардейцы уже возвращались. Я поехал за ними.

— Они его взяли?

— Издалека разглядеть было трудно, но мне показалось, что с ними была женщина.

— Женщина? — Калавун нахмурился. — Ладно. Благодарю, Назир.

— За что благодарить, если я не выполнил наказ.

— Ты сделал, что смог. Теперь иди отдохни. С тебя довольно.

Калавун толкнул дверь тронного зала. По залитому солнцем залу расхаживал Бейбарс в черном одеянии с золотой окантовкой. Лицо красное от ярости. В центре стояли измотанные гвардейцы, между ними женщина. Он возвышался над ними как громовержец.

Вдоль стен выстроились евнухи с опущенными головами. Вокруг стола сидели несколько эмиров, очевидно, призванные на совет. Они выглядели растерянными. К удивлению Калавуна, с ними сидел и Барака-хан, а на верхней ступеньке помоста, рядом с троном, пристроился похожий на стервятника Хадир.

— Мой повелитель, мне сообщили, что твои люди вернулись, — сказал Калавун, закрывая дверь.

Он быстро оглядел женщину. Среди этой обстановки она казалась какой-то странной посланницей Небес. Высокая, стройная, с дивной красоты лицом и великолепными золотисто-медными вьющимися волосами, рассыпанными вдоль плеч. Ее кожа на фоне огненных волос казалась еще белее. Она стояла, трепеща как лань. Калавун заметил, как смотрит на нее Барака-хан, как раздуваются его ноздри, какими напряженно-внимательными стали его узкие глаза.

Бейбарс кивнул Калавуну:

— Смотри. Они привели мне его жену.

— Жену?

— Да, жену Кемнбелла. — Султан развернулся к гвардейцам. — Ну и какой мне от нее толк? Теперь вы его вспугнули, и он сбежит. А я никогда… — Он замолк, захлебнувшись гневом.

— Помилуй нас, о повелитель, — несмело проговорил старший группы. — Но мы решили выманить его сюда.

— Глупцы. Вам следовало убить всех в том доме и ждать его прихода.

— Мой повелитель, а если бы он не пришел?

— Куда бы он делся, если она его жена, — прорычал Бейбарс. — Конечно бы, пришел!

— Ему передадут наше послание, — начал другой гвардеец.

— И что? — проворчал Бейбарс. — Думаете, этот христианин прискачет сюда один? Чтобы ради нее принять смерть?

— Да, — раздался голос, похожий на шипение змеи.

Бейбарс повернулся. Хадир поспешно спустился по ступеням и примостился неподалеку от женщины, бросая на нее свирепые взгляды.

— Он придет. По закону Темпла рыцари не могут жениться. Значит, он женился тайно, сильно рискуя. И потому ради нее будет рисковать снова.

— Когда же он придет? — спросил Бейбарс, немного успокаиваясь.

— Скоро, — ответил Хадир и посмотрел на Калавуна: — И тогда ты позаботишься, чтобы неверный подольше страдал, истекая кровью. Они все должны страдать. — Он переместил взгляд на Бейбарса: — Разве не в этом, о повелитель, ты клялся, когда садился на свой трон?

Калавун увидел, как напряглось лицо Бейбарса. Слова прорицателя подействовали. А ведь всего неделю назад султан не желал слушать его советы.

— Мой повелитель, — поспешил сказать Калавун, — накажи Кемпбелла, если он действительно виновен. Не принимай поспешных решений в гневе.

— Султан может жить своим умом, — злобно проворчал Хадир.

— Уходите. — Бейбарс оглядел придворных и слуг. — Вы слышали? Уходите! Все! — Он посмотрел на сидящих за столом эмиров и своего сына. Затем замахнулся на Хадира: — И ты тоже!

Прорицатель пронзительно вскрикнул и суетливо двинулся позади Бараки и эмиров.

— Здесь останется она. — Бейбарс показал на женщину. — И ты. — Он ткнул пальцем в одного из евнухов.

Калавун посмотрел на женщину. Что-то в ней напомнило ему Айшу. Та же непокорность в глазах, несмотря на страх.

— Иди, Калавун. — Бейбарс мотнул головой. — Оставь меня.

Эмир глянул на женщину в последний раз и закрыл за собой дверь.

Элвин поймала его взгляд. Султан называл человека в синем плаще Калавун. Это имя было ей знакомо. Так звали мамлюка, союзника Уилла. И она увидела, что он смотрел на нее с тревогой и сочувствием.

Рядом возвышалась массивная громада Бейбарса. Вспомнилось все, что люди рассказывали об этом человеке всегда мрачными, испуганными голосами. Человеке, которого называли Арбалет и Лев Востока. В реальности он оказался именно таким, каким она представляла. Внушительным и грозным. Пробудившаяся на несколько коротких мгновений надежда исчезла. Калавун не поможет. Элвин опустила глаза, ожидая, когда султан выхватит одну из сабель, висевших у него на поясе, и зарубит ее прямо на месте. Она стиснула зубы и зажмурилась.

— Исмик… э…

Он повторил это еще раз, и Элвин вдруг поняла, что султан спрашивает ее имя. Она удивленно подняла голову и сглотнула.

— Исми Элвин, малик.

Бейбарс усмехнулся тому, что она назвала его королем. Затем прошагал на помост и уселся на троне, глядя на Элвин сверху вниз.

— Иди сюда, будешь переводить, — приказал он евнуху, не отрывая от нее глаз. — Давно ты стала женой Кемпбелла?

Евнух перевел вопрос на почти чистом французском. Она смутилась, не зная, что ответить, и решила продолжать врать. Ее отношения с Уиллом мусульмане сочтут греховными, так же как и христиане.

— Одиннадцать лет, малик. — Элвин отсчитала срок с того дня, когда Уилл сделал ей предложение в Париже.

Евнух послушно перевел ее слова на арабский.

— Как же ты вышла за него, если он тамплиер?

— В Темпле не знают, что мы женаты. — Теперь, отвечая, она смотрела прямо на султана.

— Он ради тебя рисковал изгнанием из ордена?

— Да, — пробормотала она.

— Значит, он тебя любит?

Элвин молчала, вспомнив Гарина. Стыд, боль и сожаление о содеянном не покидали ее с тех нор ни на секунду. Она чувствовала это даже сейчас, на пороге смерти.

Бейбарс, впрочем, в ответе не нуждался.

— Тогда ты должна знать, почему он пошел к ассасинам, — произнес он хриплым повелительным тоном. — Что подвигло его на убийство? Он тебе что-нибудь говорил?

Наконец Элвин поняла, почему она здесь. Почему мамлюки, явившись за Уиллом, взяли ее. Медлить было нельзя. Бейбарс ждал правдивого ответа.

— Ты убил его отца, малик, — произнесла она медленно, чтобы евнух правильно понял. — В Сафеде. Джеймс Кемпбелл оказался среди рыцарей, которых ты приказал казнить после осады. Вот почему Уилл пошел к ассасинам.

Бейбарс хмуро выслушал евнуха и задумался, устало откинувшись на спинку трона, крепко сжав мозолистыми ладонями головы львов.

Ах вот оно что. Все эти годы он думал, что покушение на его жизнь организовали правители франков из Акры, бароны или рыцари, желавшие сохранить свои земли. Ему никогда не приходило в голову, что этот человек просто мстил. Один из бесчисленного множества тех, чьих близких он предал смерти, когда брал крепость за крепостью, город за городом. К ассасинам Кемпбелла привела жажда мести. Та самая жажда, что мучила его самого. О, Бейбарс знал ее настойчивый зов. Знал очень хорошо. Сколько раз эта песня сирен будила его по ночам и сколько лет. Он удовлетворял эту жажду непрестанно, в каждом сражении, в каждом захваченном городе, а она не проходила. Ничто не могло заполнить пустоту внутри его, где не утихая звонил колокол.

После гибели Омара пустота просто расширилась, и теперь эту жажду утолить нельзя было ничем. А началось все очень давно, в другой жизни, в Алеппо. С той девушки-невольницы, которую при нем жестоко изнасиловал и убил их хозяин, бывший рыцарь-тамплиер. Но ее гибель только расширила дыру, уже пробитую монголами, вторгшимися на земли предков Бейбарса, продавшими его в рабство. А теперь жертвой чьей-то мести оказался он сам. По его приказу был казнен отец этого христианина, и, чтобы уравновесить чашу весов, Небеса забрали у него Омара. Неожиданно Бейбарс понял совершенно ясно, что все его поиски возмездия за причиненное горе тщетны. Он искал его не там.

— Помоги мне, о Аллах, — прошептал Бейбарс, закрывая глаза и еще крепче сжимая львиные головы. — Помоги.

Евнух не стал переводить эти слова. Тишину в тронном зале нарушало лишь тихое, похожее на шепот дыхание трех находившихся там людей. Быстрое и порывистое — Элвин, напряженное и едва слышное — евнуха, дрожащее и протяжное — султана.

Наконец Бейбарс открыл повлажневшие глаза, встал и, ни на кого не глядя, покинул тронный зал.

У стен Дамаска, Сирия 17 июня 1277 года от Р.Х.

Притаившись на холме, Уилл рассматривал Дамаск. Он весь вспотел. Несмотря на утренний туман, солнце пекло нещадно, не уступая в свирепости распростершемуся под ним равнодушному миру. С холма хорошо были видны и город, и окрестности с главной дорогой, ведущей на запад, к Акре. С одной стороны Дамаск огибала широкая река, на берегах которой зеленели сады. С другой от стен города вдаль простирались полностью покрывавшие долину красочные шатры. Среди них Уилл разглядел осадные машины и понял, что это лагерь войска мамлюков. По дороге к городским воротам и обратно двигался непрерывный поток всадников на конях и верблюдах, повозок и просто пеших путников. Значит, войти больших трудностей не составит. Наконец он поднялся и поспешил к тому месту, где оставил коня. Взобрался в седло, собираясь съехать к дороге.

Уилл преодолел трудный путь из Акры. Он измотался. Недосып, постоянная тревога. Саймон, горестно причитая, собрал ему мешок провизии. Но ел Уилл мало. Знал, что надо поддерживать силы, но не мог. Вчера вечером пришлось заставить себя сжевать несколько полосок соленого мяса. Все его мысли занимала Элвин, и она в них была более живой и яркой, чем когда-либо в реальности. Уилл кружился в этом водовороте, пока не пропитался насквозь. А внутри, словно натянутая струна, звенел страх. Сводящий с ума страх за нее.

Уилл устремил взгляд вдаль, за городские стены, где над крышами домов и куполами мечетей возвышалась мощная крепость мамлюков Цитадель. Где-то там, в отливающих перламутром каменных джунглях, была Элвин. Он не представлял, как ее там отыскать, не говоря уже о том, чтобы спасти. Да жива ли она вообще? Не тешит ли он себя безрассудной надеждой? Нет. Уилл встряхнул головой. Надо найти Калавуна. Эмир поможет, если только он там.

Уилл вошел в город, обогнав нескольких мелких торговцев, толкавших тележки с товарами, двух женщин с кувшинами воды на головах, воинов в кольчугах, и повел коня по оживленным улицам. Дамаск служил не только главным торговым городом Востока, но и перевалочной базой паломников на пути в Мекку. Население тут было таким же пестрым, как и в Акре. Так что Уилл не слишком бросался в глаза. Тем более что у многих мамлюков была такая же светлая кожа. Однако в Цитадели — конечно, если ему удастся туда проникнуть в своей грязной одежде, — он будет сильно выделяться. Нужно искать подходящее облачение.

Уилл шел, оглядывая прохожих. Купцы, ремесленники, слуги, дети, нищие. Он задержал взгляд на двух гвардейцах полка Бари в ярких одеяниях, но не последовал за ними, понимая, что одолеть обоих не сможет. Уилл погружался в лабиринт улочек, пока наконец не вышел на небольшой затененный базар, где присел у стены. Отдохнув, он собрался повести коня к оживленному водопою на углу, когда его глаза остановились на человеке в фиолетовом плаще, окаймленном черной с золотом парчой, и тюрбане из такой же ткани. Уилл уже видел людей в подобных одеяниях. Это были посланцы султана мамлюков. Человек направился к коню, привязанному в начале переулка, и встал на колени, подтянуть подпругу. Уилл быстро двинулся к нему.

Цитадель, Дамаск 17 июня 1277 года от Р.Х.

Шипя и брызгая слюной, Хадир метался по своим покоям. Он перевернул здесь все вверх дном. Напрасно, ее не было. Прорицатель тщетно искал куклу повсюду со дня прибытия в Дамаск. Она исчезла. Хадир вдавил лицо в подушку и зажмурился, пытаясь вспомнить, когда видел куклу в последний раз. Затем запричитал на высоких нотах. Ничего не получалось.

Уже несколько лет его память давала сбои. Хадир в одно мгновение вспоминал самые мелкие события из детства, но не мог сказать, с кем разговаривал несколько часов назад. Вот и сейчас, хоть убей, не помнил, брал ли он куклу с собой в поход или оставил в Каире в кладовой, за мешками с зерном.

В Алеппо перед походом Бейбарса в Анатолию ему представился удобный случай. Накануне вечером султан устроил пир, где было легко пустить несколько смертельных капель в питье Калавуна. Тогда-то и обнаружилась пропажа куклы. Хадир искал ее всю ночь где только можно и, не найдя, с бессильной злобой наблюдал на рассвете с городской стены, как Калавун выезжает из ворот Алеппо во главе войска рядом с Бейбарсом. Хадир тогда решил, что оставил куклу в Дамаске, и каждую ночь обрушивал на Калавуна все заклинания, какие знал. Колдовал, чтобы его поразила монгольская стрела, чтобы во время перехода через горы он упал в пропасть, чтобы к нему подкралась и ужалила ядовитая змея. Но эмир вернулся с войском живой и невредимый.

По пути в Дамаск Хадир постепенно уговорил себя, что это к лучшему. Надо, чтобы Калавун умер у него на глазах. Он хотел быть свидетелем его конца, полностью насладиться победой. Однако, вернувшись в Дамаск, прорицатель обнаружил, что память его опять подвела. Куклы там не было. Его начала одолевать смутная тревога. А что, если ее кто-то похитил? Ведь внутри куклы хранилось единственное доказательство его причастности к смерти Айши.

Он резко поднялся. Это все вздор. Хватит ждать, пора действовать. Аккуратно и быстро. Вон как Бейбарс загорелся, убедившись, что франки действительно замыслили его убийство. Но Калавун тут же принялся призывать султана не совершать поспешных действий. И так будет всегда. Поэтому к черту яд, можно обойтись без него. Хадир тронул инкрустированную кроваво-красным рубином золотую рукоятку кинжала. Вот это станет настоящей смертью от руки ассасина. Убийство задержит Бейбарса в Дамаске, и прорицатель позаботится, чтобы султан потом направился не в Каир, а повернул войско на Акру. Его не тревожило обвинение в смерти Калавуна. Бейбарс никогда не убьет Хадира. Прорицатель уже давно посеял в душе султана семена страха за свою жизнь. Убедил, что их судьбы связаны, а гибель одного неминуемо приведет к гибели другого. Бейбарс может посадить его в тюрьму, но и это Хадира не пугало. Ну что ж, посидит пару месяцев и выйдет. За него похлопочет Барака, он уже опять вошел в доверие к отцу. За этот год юноша сильно изменился, возмужал, в нем проснулось честолюбие. Это хорошо.

Хадир посмотрел в окно, где между тонкими кисейными занавесями голубел кусочек неба. Скоро оно полиняет, а потом и вовсе станет черным. Взойдет луна. Сегодня ночью ожидается затмение. Хадир несколько недель нашептывал султану предупреждения. Быть осторожным, удвоить охрану, есть только определенную, проверенную пищу. Султан равнодушно внимал предостережениям, а однажды даже сказал, что он не единственный великий правитель на земле. Смерть, которую предрекали во время затмения, может настигнуть ильхана Абагу или короля франков. «Или твоего ближайшего сподвижника», — добавил про себя Хадир и улыбнулся.

«Если сегодня ночью звезды требуют крови, то я им ее дам». Принятое решение взбодрило Хадира. Он покинул покои и побрел по коридору. На полдороге замер, осмотрелся и скользнул в узкий арочный проход для слуг.

Барака-хан открыл дверь тронного зала в сильном волнении. Стражникам он сказал, что пришел за бумагами, которые отец оставил на столе, и, войдя, тут же впился взглядом в женщину, стоящую у окна. Ее освещенные сзади вечерним солнцем золотистые волосы создавали вокруг головы сказочный ореол. Лицо, измученное, бледное, все равно оставалось прекрасным, а глаза, которые смотрели на него, имели невероятный оттенок зеленого, заставляющий вспомнить воды горного озера.

Барака напряженно сглотнул. Затем глянул на застывшего евнуха и властно бросил:

— Убирайся.

Евнух повиновался. Женщина проводила его глазами и снова посмотрела на Бараку. В ее взгляде была сила, какой он не видел прежде ни у одной женщины. Пытаясь унять нервозность, принц пошел, запер дверь на засов и направился к столу. Притворился, что перебирает бумаги, все время чувствуя на себе прожигающий насквозь взгляд женщины.

Барака не имел представления, о чем говорил с ней отец, и не понимал, почему она до сих пор жива. Но он видел отца, когда тот покидал тронный зал. Лицо султана было мокрым от слез. Барака не мог даже вообразить отца плачущим, представить, что такое случится. Неужели на отца так подействовала эта женщина с золотыми волосами? Заставила заплакать грозного султана?

После смерти Айши Барака осмелел и развлекался с той девушкой-невольницей уже без опаски. И с другими тоже. Каждую неделю, иногда чаще, постепенно становясь все более наглым и бесстыдным в поиске наслаждений. Но с недавних пор это стало надоедать. Невольницы к нему привыкли и сделались послушными. Перестали бояться. А главным наслаждением Бараки было ощущение полной власти, он удовлетворялся, лишь когда брал женщину силой. Только тогда внутри пробуждался жар. Постоянная неудовлетворенность портила настроение, застоявшаяся энергия требовала иного выхода. И Барака его находил. Он не знал, для чего украл у Хадира куклу, но обладание ею давало приятное ощущение всемогущества. Смертоносное сокровище делало его тайным властителем судьбы не только Хадира, но и каждого при дворе отца. На пиршествах Барака наблюдал за придворными, сжимая под столом в потной ладони маленький флакончик, захлебываясь восторгом от мысли, что все они зависят от его милости, а он может погубить любого из них, когда пожелает.

Сзади заговорила женщина.

Барака повернулся.

Она замолкла, затем произнесла на ломаном арабском:

— Кто ты?

Барака остолбенел. Эта христианская женщина, узница, говорила с ним на его родном языке. Осмеливалась что-то спрашивать. Неслыханная дерзость.

— Тихо! — рявкнул он и обрадовался, когда она вздрогнула.

А может, она только притворялась, что не боится? Конечно, боится, еще как. Осознание власти над этой объятой ужасом прекрасной неведомой женщиной придало ему сил. И он двинулся к ней, с каждым шагом возбуждаясь все сильнее и сильнее. А она пятилась и оглядывалась в поисках места, где спастись.

Наконец они оба оказались у окна. Ее дивное лицо теперь раскраснелось. Она быстро говорила на непонятном языке. Барака уловил лишь несколько вклинившихся туда арабских слов. И больше не слушал. Близость к ней, ее страх действовали на него словно наркотик, заставив начисто забыть о всякой осторожности. Принца совсем не тревожило, что его могут с ней застать. Ему было безразлично, что она сделала его отцу и почему он оставил эту женщину жить. Барака видел только ее и хотел лишь одного.

33

Цитадель, Дамаск 17 июня 1277 года от Р.Х.

Калавун прошелся туда-сюда по покоям и остановился у стола. Налил в кубок воды. Свежей, из колодца Цитадели, с минеральным вкусом. Быстро выпил, закрыл глаза и снова увидел женщину, с мольбой смотрящую на него. «Вернись туда, — услышал он внутренний голос. — Ты можешь ее спасти. В конце концов, султан твой старый друг, в скольких сражениях вы сражались бок о бок. Он тебя послушает». Но Калавун боялся разгневать Бейбарса и ослабить свое положение при дворе, боялся вызвать подозрения, не знал, как объяснить свое заступничество. И эти страдания, вызванные беспомощностью, усугублялись еще тем, что эта женщина странно напоминала ему дочь.

Эмир открыл глаза, налил еще воды, поднял кубок, затем поставил обратно на стол. Бросил взгляд на серебряный поднос с фруктами. Персики, виноград, бананы, недавно срезанные, восхитительной красоты, тоже напоминали ему об Айше. Милая, славная девочка никогда больше не примостится у него на коленях, с пальцами, липкими от сока персика, не станет быстро и сбивчиво рассказывать о проведенном дне. Калавун уперся ладонями в стол, постоял так с минуту, потом резким движением смахнул поднос на пол и в то же мгновение ощутил приставленное к шее острие кинжала.

— Наконец-то я до тебя добрался, змей! — прошептал Хадир, обдавая его своим смрадным дыханием.

Калавун метнул взгляд на дверь покоев и понял: прорицатель проник сюда через проход для слуг. Попытка повернуть голову привела лишь к тому, что кинжал проколол кожу.

— Чего тебе нужно, Хадир?

— Я долго ждал этого момента. Очень долго! И теперь сниму узду, которую ты надел на моего повелителя. Теперь он наконец уничтожит неверных франков, и ты его не остановишь!

— Бейбарс сам себе хозяин. Он решил прежде покончить с монголами, и правильно.

— Нет, это твои козни! — прошипел Хадир. — Это ты сбил повелителя с пути. Я не знаю причину, но это так. Ты ослепил его, сделал глухим, подчинил своей воле.

— Но…

— Я собирался тебя отравить, — прорычал прорицатель, — как отравил твою дочь.

У Калавуна перехватило дыхание.

— Но так лучше, — продолжил Хадир. — Так я могу видеть твой страх. — Он шумно вдохнул через ноздри, желая ощутить его запах. Сзади дверь покоев тихо отворилась, но убийца этого не заметил. — Ты сейчас умрешь, эмир Калавун, а я буду любоваться твоими конвульсиями!

— Отпусти его.

Хадир оглянулся. Сзади, угрожающе вскинув короткий меч, стоял гонец султана с сумкой для свитков на плече. Но говорил он почему-то с сильным акцентом. Хадир присмотрелся и вскрикнул, узнав этого человека. Он отвлекся всего на несколько секунд, но Калавуну их оказалось достаточно, чтобы отпихнуть и схватить противника за запястье. Прорицатель успел полоснуть эмира по руке, но было поздно.

Уилл хотел уже помочь прикончить прорицателя.

— Нет, — крикнул Калавун. — Хадир мой!

Он держал его железной хваткой, поворачивая острие кинжала в горле.

Багровый от напряжения прорицатель пытался вырвать руку. Для своих лет он был силен и проворен, но не мог тягаться с Калавуном, героем-мамлюком, поражавшим на поле битвы сразу двух-трех врагов. Эмир намеренно поворачивал острие медленно, дюйм за дюймом. Хадир порывисто дышал, его лицо стало лиловым, вены на шее надулись как веревки. Он пинал Калавуна босыми ногами, но тот продолжал свое дело, глядя в его белесые глаза. Силы покинули Хадира внезапно. Он обмяк, раскрыв рот, однако кинжал не выпустил. И Калавун с негромким вскриком всадил этот кинжал его же рукой ему в горло. Острие весело блеснуло, выскочив с другой стороны. Изо рта Хадира хлынула кровь, забрызгав лицо Калавуна. В глотке прорицателя забулькало, и он упал навзничь, закатив белесые глаза.

Напряженно дыша, Калавун откинулся на стол. Потом быстро перевязал лоскутом ткани кровоточащее предплечье. Взглянул на Уилла, затем на Хадира, скрючившегося среди забрызганных кровью фруктов. Прорицатель смотрел на него своими мертвыми глазами. Рубин на рукоятке кинжала потускнел, залитый кровью.

— Он мертв, — сказал Уилл.

— Давно пора, — произнес Калавун и посмотрел на Уилла. — Зачем ты пришел? Тебя убьют.

— Я должен был прийти.

Эмир тяжело вздохнул.

— Я послал своего атабека с предостережением, но он не успел. — Калавун помолчал. — Но я рад видеть тебя пока живым. В Мекке было очень опасно.

— Почему ты не предупредил, что отправишь туда своих людей? — спросил Уилл. — Там погибли двое наших, а могли бы все.

— Ты не сказал в послании, как намерен помешать похищению.

— А если бы письмо попало в чужие руки?

— Понимаю. — Калавун подошел к Уиллу. — Но и ты меня пойми. Как я мог полагаться лишь на твое обещание, если речь шла о самой большой святыне моего народа? Мне очень жаль, Уильям, но пришлось пойти на жертвы. — Он опять тяжело вздохнул. — Там погибли и наши доблестные воины. Иногда меня посещают мысли, стоило ли… — Калавун замолк и прислушался. В приоткрытую дверь донеслись женские крики. Он встрепенулся. — Это же твоя жена…

Бейбарс услышал крики, когда направлялся в тронный зал. Он вскинул голову, оторвавшись от грустных размышлений, и зашагал по коридору. Но, увидев, что стражники стучат в дверь, побежал.

— Открывайте!

— Дверь заперта изнутри, мой повелитель, — растерянно проговорил стражник.

Тем временем отчаянные крики в зале оборвались, послышался звук опрокидываемой мебели, звон разбитого стекла.

— Кто там? — спросил Бейбарс.

— Твой сын, повелитель, — со страхом ответил стражник.

Бейбарс посмотрел на дверь, отошел назад и сильно ударил ногой. Крепления засова сломались, дверь распахнулась.

Небольшой стол у окна был опрокинут. Стоявший на нем кувшин разбился. На полу Барака-хан боролся с женщиной. Одной рукой он зажимал ей рот, а другой шарил по телу. Ее волосы растрепались, белое платье спереди было порвано от шеи до груди. В памяти Бейбарса вспыхнула похожая сцена из далекого прошлого. В нем вскипела ярость.

Барака поднял голову.

— Она пыталась бежать! — Он не успел встать, Бейбарс схватил его за тунику и поднял, разорвав ткань. — Отец! Я хотел ее остановить…

— Я знаю, чего ты хотел! — рявкнул Бейбарс и, притянув сына к себе, хлестнул по лицу. Барака отлетел назад, запнулся о ножки поваленного стола и распростерся на полу среди осколков разбитого кувшина.

— Отец, пощади!

Женщина уже стояла, прижимая порванное платье к груди, но на нее они не смотрели.

— Ты думаешь, я не знаю? — продолжил Бейбарс, подходя к сыну. — Думаешь, я слепой?

— Отец…

— Я знаю! — прохрипел Бейбарс. — Знаю, чем ты занимался с моими наложницами!

Барака затих.

— Почему, думаешь, я взял тебя в этот поход? — Бейбарс встал, возвышаясь надлежащим ничком сыном. — Послушать твои умные советы? — Он горько рассмеялся. — Я надеялся, что вдали от моего гарема ты возьмешься за ум. Но мне следовало знать, что все напрасно. В твоей пустой башке нет ничего, кроме похоти. Ты мне омерзителен. — Он в ярости пнул Бараку в бок. — Омерзителен!

Барака охнул, отполз чуть дальше, но Бейбарс его поднял, схватив за воротник туники. И тут с принцем что-то случилось. Обезумев от ненависти, он вырвался и швырнул в лицо отцу случайно оставшийся в руке осколок стекла. Осколок не долетел. Шлепнулся где-то посередине. За дверью тронного зала что-то происходило, оттуда доносился шум, но они не слышали. Их внимание было полностью приковано друг к другу. В глазах светилась обоюдная ненависть.

Барака вытер рукавом нос. Его глаза сузились до щелок, но теперь в них не было слез.

— Да, отец, я осквернил твой гарем, — произнес он голосом, лишенным страха. — А ты осквернил свой сан. Хадир, Махмуд, Юсуф и другие умоляли тебя сдержать клятву и уничтожить христиан, но ты их не слушал. Ты знаешь, сколько твоих подданных желают тебе смерти? За твое клятвоотступничество. Но я готов сделать это и сделаю, когда займу твой трон.

Глаза Бейбарса расширились. Он потянулся и встряхнул юнца за плечи. Тот мотнулся, как тряпичная кукла.

— Готов, говоришь, это сделать? Когда сядешь на мой трон? — Он несколько раз сильно ударил сына кулаком в лицо. Затем замер, напряженно дыша. — Но ты на него никогда не сядешь, Барака. Потому что не годен ни на что, тем более управлять страной. Моим наследником будет твой брат Саламиш. — Бейбарс с отвращением отшвырнул от себя сына и отвернулся.

Уилл подбежал к тронному залу следом за Калавуном. В открытую дверь доносился гневный голос Бейбарса.

Дворцовые стражи стояли спиной, и это было хорошо. Рукояткой меча Уилл вырубил одного, а Калавун второго. Забежать в зал и вывести трепещущую Элвин было делом нескольких секунд. Отец и сын их не заметили, занятые ссорой.

— Веди ее в мои покои, — быстро сказал Калавун, вставляя меч в ножны. — За гобеленом в опочивальне увидишь дверь. За ней проход. Иди по нему до лестницы, спустишься по ней, свернешь направо и окажешься рядом с кухней.

В тронном зале послышался визгливый голос Бараки.

— Слушай дальше! — прошептал Калавун. — Минуешь кухню и попадешь в проход, который ведет в город. Выйдешь у мечети, рядом с базаром, где торгуют скотом. Там притаитесь на время. Я пришлю коней и провизию. Мои люди оставят их у входа в мечеть. — Он толкнул Уилла в сторону своих покоев. — Иди!

34

Дорога из Дамаска, Сирия 17 июия 1277 года от Р.Х.

Уилл проверил коней, достал из мешка бурдюк с водой и вернулся к Элвин. Она сидела на камне, закутанная в одеяло, подтянув колени к груди. Освещенная призрачным лунным светом дорога была пустынна. Верхушки деревьев в долине по берегам реки напоминали облака тумана.

Элвин стучала зубами, выпуская изо рта клубы пара. Уилл протянул ей бурдюк. Она взяла его, но пить не стала. Поверх разорванного платья на нее был надет шелковый плащ гонца султана, превратившийся в лунном свете из фиолетового в серый.

— Надо бы развести костер, да где тут найдешь сучья, — пробормотал Уилл, сбрасывая с себя одеяло и накрывая ее плечи. Затем, ежась от холода, стал смотреть на дорогу.

— Ты по-прежнему опасаешься погони? — спросила она.

Уилл оглянулся и отрицательно покачал головой, но было видно, что это его беспокоит.

Они долго ждали, спрятавшись неподалеку от мечети. Наконец появились люди Калавуна, оставили у входа двух прекрасных коней и мешок провизии. Уилл и Элвин благополучно выбрались из города и до позднего вечера скакали по дороге, хотя никакой погони не было. Здесь остановились на ночлег. Говорили мало, оба погруженные в свои мысли.

— Садись.

Уилл заставил себя оторваться от дороги. Посмотрел на изможденное лицо Элвин. Еще на выезде из Дамаска он, вспомнив слова Саймона, спросил, не больна ли она. Элвин тогда отмахнулась, и он не стал ее расспрашивать, как и она его насчет Мекки. Они чувствовали некоторую неловкость в обществе друг друга, став немного чужими после стольких месяцев разлуки. И только теперь Уилл начал наконец осознавать, что вот она сидит перед ним живая, а ему все же удалось ее спасти. Он подошел к Элвин, сел, взял ее руки в свои. «Боже, ведь я почти ее потерял». Он закрыл глаза и пробормотал благодарственную молитву.

Они долго молчали, тесно прислонившись друг к другу.

— Элвин… — начал Уилл и замолк.

Она посмотрела на него своими мерцающими изумрудными глазами и еле слышно произнесла:

— Прости меня.

— За что?

— Зато, что заставила тебя так рисковать. Сказала мамлюкам, что я твоя жена. Надо было придумать что-нибудь другое, но я не знала… — Она на секунду замолкла, затем спросила: — А что с Саймоном?

— Он в порядке, — ответил Уилл. — Но во всем виноват только я один.

Элвин опустила голову и прошептала:

— Моя вина не только в этом…

— Тебя они взяли, чтобы выманить меня, — продолжил Уилл, не слыша этих слов.

— Нет, Уилл, я… должна признаться тебе в очень важном…

— Дай мне договорить, — прервал он ее. — Пожалуйста. Мне следовало сказать тебе это раньше, но… — Он замолк. — Да. Мне следовало сказать тебе много лет назад. Но всегда что-то мешало. Я заблуждался насчет того, что для меня самое важное. Понимаешь, когда я вернулся из Мекки, то, конечно, радовался, что удалось помешать похищению, но потом, когда я скакал в Дамаск, не зная… — он вздохнул, — жива ты или нет, то наконец осознал в полной мере, что для меня всего важнее в мире — это ты…

Его голос пресекся, и он заплакал, к великому смятению Элвин. Тяжелые хриплые рыдания приходили откуда-то из самого центра его существа.

Она обняла его за плечи, и он затих. И они просидели так долгое время.

Потом Уилл поднял голову. Посмотрел на нее:

— Ты еще не передумала выходить за меня замуж?

Элвин ошеломленно смотрела, не зная, что сказать. В этот момент вокруг внезапно потемнело. Она подняла глаза и слабо охнула. На диск луны наползала тень. Уилл кивнул.

— Лунное затмение.

— Да, я согласна стать твоей женой, — прошептала Элвин и крепко сжала его руку. — К тому же я беременна.

Его как будто встряхнули. Там, внутри. На душе неожиданно стало легко и спокойно. «Ребенок! У меня будет ребенок!» Это было естественно, но он никогда не верил, что такое может случиться. Непонятно почему. Ведь фактически он был мужем Элвин уже много лет. И вот наконец ребенок.

Уилл крепко прижал Элвин к себе, широко улыбаясь, осыпая ее лицо поцелуями. Луна была совсем затемненной, и он не видел в ее глазах муку.

Цитадель, Дамаск 17 июня 1277 года от Р.Х.

Калавун вытирал пол, стоя на четвереньках. Вода в бадье сделалась темной от крови, тряпка тоже. Знакомые предметы при слабом лунном свете принимали зловещие очертания. Начавшееся некоторое время назад затмение теперь приближалось к апогею. Луна, хмурая, медно-красная, стала похожа на распухший больной глаз. Калавун выжал в бадью тряпку и вытер лоб тыльной стороной кисти. Бросил взгляд на труп Хадира, прислоненный к стене у двери. Завернутый в простыни, он походил на жука в коконе.

Отправив Уилла с Элвин, Калавун вошел в тронный зал. Барака лежал на полу. Стоявший над ним Бейбарс разжал кулаки, хмуро посмотрел на эмира и вышел, не промолвив ни слова. Калавун помог принцу подняться на ноги. Предложил отвести его к лекарю, но юноша вырвался и злым голосом потребовал оставить его в покое. Калавун не стал спорить, вспомнив, что ему надо послать Уиллу коией. У входа в тронный зал по-прежнему лежали без чувств двое стражников. Бейбарс прошел мимо, даже не заметив, но Калавун знал, что пройдет немного времени, и султан потребует ответа, куда девалась женщина.

Эмир распорядился отнести стражников в лазарет. Объяснил атабеку полка Бари, что на стражников напал неизвестный в одеянии гонца султана. Он пытался его задержать, но неизвестный вырвался и убежал вместе с женщиной, полоснув ему по руке кинжалом. Султана Калавун посетил только после того, как отправил людей к мечети. Доложил о случившемся. Бейбарс угрюмо выслушал и запретил посылать погоню. Сказал, что его больше не интересуют ни эта женщина, ни тот, кто ее увел.

Калавун уронил тряпку в бадью и встал, разминая затекшие мускулы. Подошел к завернутому в простыни трупу, постоял и потащил в опочивальню.

В дверь постучали. Он бросил прорицателя на пол и приоткрыл дверь.

В коридоре стоял один из евнухов Бейбарса.

— Эмир Калавун, — евнух поклонился, — султан призывает тебя в тронный зал.

Калавун откашлялся.

— Я буду через минуту.

Оставив евнуха ждать в коридоре, Калавун поспешно смыл с рук кровь Хадира, переоделся в чистый плащ и последовал в тронный зал с тревогой в душе. Неужели Бейбарс узнал о судьбе прорицателя? Невероятно.

Султан стоял у окна, освещенный слабым красноватым сиянием луны в пустом тронном зале, отсутствовали даже слуги. Правда, все было прибрано и ничто не намекало на недавно разразившийся здесь скандал.

Бейбарс оглянулся:

— Эмир. Ты мне нужен.

— Слушаю тебя, мой повелитель.

— Созови всех моих приближенных и советников. Только тихо. Я не хочу, чтобы об этом знали до поры до времени.

— О чем знали, мой повелитель? — спросил Калавун.

Бейбарс поднялся на помост, взял со стола у трона инкрустированный драгоценными камнями кубок с кумысом и начал задумчиво пить.

— Тут темно, мой повелитель. Приказать слугам, чтобы зажгли фонари? — предложил Калавун.

— Нет. Так лучше наблюдать затмение. — Бейбарс сел и сухо улыбнулся. — Пожалуй, следовало бы призвать Хадира. Послушать его пророчества. Ты его видел?

— Нет, — ответил Калавун.

Бейбарс сделал еще несколько глотков перебродившего кобыльего молока.

— Я принял решение, Калавун, и почувствовал себя лучше. Теперь ясно, что нужно делать. Неразумно окружать себя людьми, которые меня не уважали, а только боялись и втайне ненавидели. Я их всех разгоню, оставлю лишь несколько самых преданных.

— Но разве есть такие, кто тебя ненавидит? — возразил Калавун.

Бейбарс усмехнулся:

— Их много. Я наказал Махмуда, но не осознавал, как далеко распространилась зараза. Пришло время отсечь гниль. — Он замолк. — Начиная с моего сына.

Калавун напряженно молчал.

— Я лишаю Бараку-хана прав на трон. Моим наследником будет Саламиш.

— Но, мой повелитель, зачем торопиться в таком деле.

— Ну сам подумай, Калавун, какой из него правитель, — решительно проговорил Бейбарс. — Я понимал это давно, но все надеялся, а вдруг он изменится. Не изменится. Теперь я вижу. Ему никогда не удастся побороть слабость внутри. Со временем все будет только ухудшаться. И дело тут не в воспитании, ты вон сколько в него вложил. Просто такой уродился. — Бейбарс вытер со лба капельки пота и покачал головой.

Калавун задумался. Конечно, Бейбарс прав. Все его попытки повлиять на Бараку оказались безуспешны. Это все равно что вычерпывать воду из дырявой лодки. Но Саламиш? Семилетний мальчик, с которым Калавун был едва знаком.

Раздался звон. Это Бейбарс уронил кубок с кумысом и стоял, выставив вперед руку, как будто отпихивая невидимого врага.

— Мой повелитель! — Калавун ринулся к трону. Взбежал по ступенькам, подхватил Бейбарса и закричал что есть мочи: — Лекарей сюда! Лекарей!

Двери тронного зала с шумом распахнулись. Увидев происходящее, двое гвардейцев тут же скрылись. Один подбежал к помосту.

— Что с султаном, эмир?

— Не знаю, — ответил Калавун, держа голову Бейбарса.

Тот порывисто дышал, дико выпучив глаза, словно ему не хватало воздуха.

Несколько минут спустя появился запыхавшийся и растрепанный лекарь. За ним следовали слуги с горячей водой, ножами, тканями и снадобьями. Он тут же приказал зажечь фонари, и в тронном зале стало светло. Калавуна оттеснили в сторону. Бейбарс ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Султан что-то съел? — спросил лекарь.

— Только выпил кумыс, — ответил Калавун и отошел к окну.

Затмение еще продолжалось.

Рядом кто-то остановился. Он повернулся. Это был Барака. Вид ужасный. Одежда порвана, лицо в ссадинах и синяках.

— Он что, умер? — спросил принц, едва двигая распухшими губами. Его лицо было зловеще спокойно.

Калавун, вздрогнув, вгляделся в Бараку. Тот, видно, сообразил, что проговорился, и добавил:

— Он заболел?

— Да, — ответил Калавун, помолчав, — твоему отцу стало нехорошо.

— А… — протянул Барака таким же спокойным тоном, глядя на корчащегося на полу Бейбарса.

35

Темпл, Акра 10 июля 1277 года от Р.Х.

На улицах Акры звучали музыка и смех. Дети в праздничных нарядах играли, гонялись друг за другом под ногами взрослых. А взрослые стояли группами у церквей, оживленно переговаривались, собирались на базарных площадях, потягивали ароматный чай, делились слухами и пели веселые песни в набитых битком тавернах. Горячий ветерок несильно трепал развешанные на веревках между домами шелковые треугольники. Работы на стройках остановились, магазины задернули решетками, в кузнечных горнах огонь едва горел. Так было везде, кроме Мусульманского квартала, где шла обычная жизнь. Для всех остальных в городе был праздник. Не обычный, библейский или посвященный какому-то святому. Нет. Сегодня горожане Акры праздновали смерть.

Почил Бейбарс Бундукари, человек, который согнал их подобно стаду овец к этой узкой прибрежной полосе, истребив при этом великое множество.

Ходил слух, что его отравили. Некоторые говорили, будто бы это сделал прорицатель, но какая разница. Главное, умер самый грозный враг франков со времен Саладина, а его наследник, юноша, едва достигший шестнадцати лет, известен своим слабоволием. И потому люди радовались, рассказывали истории, шутили, а на одной из площадей развели погребальный костер, в который, к всеобщему веселью, бросили соломенное чучело султана.

Весть о кончине Бейбарса пришла неделю назад. Ее объявил бейлиф, граф Роже де Сан-Северино, на спешном собрании городского Совета. Он же объявил этот день праздником, чем серьезно укрепил свой авторитет. И вообще, люди полюбили Роже. Не за его дела, а за их отсутствие.

Акра уже оправилась от прошлогодней смуты, и жизнь наконец вошла в нормальную колею. Мир между кварталами был восстановлен. Карла Анжуйского особенно никто в городе не ждал. Король — это хорошо, но пусть лучше правит на расстоянии. Так было приятнее бюргерской коммуне, верхушке итальянских купцов, магистрам рыцарских орденов, патриарху и многим другим, которые имели свой кусок городского пирога и были довольны. И граф Роже, устраивающий рыцарские поединки и праздники для своих друзей-аристократов, тоже был доволен.

Уилл стоял у окна, слушал, морщась, пьяные выкрики гуляк за стенами Темпла.

— Опусти шторы.

Он оглянулся, увидел Эврара, болезненно щурящегося на своей узкой койке, и отпустил шнур. Штора с негромким свистом встала на место, погрузив покои в угнетающий полумрак.

Уилл подошел к капеллану, сел на табурет рядом.

— Извините, я не знал, что вы проснулись.

— Уже не сплю какое-то время, — сказал Эврар, кладя голову обратно на подушку. — Меня разбудило пение. — Он устремил на Уилла воспаленные глаза и печально вздохнул. — Празднуют его кончину. Как стервятники, обдирающие мясо с костей мертвого льва. Радуются, как будто сами его убили! — Негодование вызвало у Эврара приступ сухого прерывистого кашля.

Уилл привычным движением чуть приподнял его голову, а другой рукой поднес ко рту тряпицу, куда капеллан наконец сплюнул мокроту с большой примесью крови.

— Их нельзя осуждать за веселье, Эврар. — Уилл протянул капеллану чашку с водой, которую тот пренебрежительно отверг. — Бейбарс принес нашим людям много горя.

— Горя? — презрительно усмехнулся Эврар. — А сколько горя принесли мы мусульманам, когда пришли на их землю?

— Я только хотел сказать…

— Знаю, — пробормотал священник, закрывая глаза. — Знаю.

— По крайней мере сейчас есть надежда на мир. Прочный мир. Барака-хан сел на трон, но править всем будет Калавун. Так что смерть Бейбарса нам на руку.

Эврар посмотрел на него.

— Я уже давно не думаю о мести, — проговорил Уилл, как бы оправдываясь.

— По правде говоря, я бы не осудил тебя, если бы ты ее жаждал, — сказал Эврар. — По его приказу казнили твоего отца и похитили Элвин. У тебя есть личные причины желать ему смерти.

— Наверное, прежде были. Но теперь я не чувствую никакой радости. Сам не знаю почему. Вероятно, потому, что он не убил Элвин. Не знаю. Просто… — Он пожал плечами.

— Я знаю почему, — мудро заметил Эврар.

Уилл ждал ответа. Но капеллан молчал. Лежал с закрытыми глазами, мерно дыша. Кожа на его лице стала совсем прозрачной. Непонятно было, как в таком теле еще держится душа. Но она держалась. Прошло уже больше трех недель с тех пор, как лекари Темпла заявили, что жить ему осталось не больше одного дня.

— Сколько, говоришь, этому капеллану? — спросил главный лекарь Уилла. — Девяносто? Так ему давно пора было отойти на небеса.

Эврара соборовали две недели назад, а с тех пор еще два раза, но он по-прежнему решительно цеплялся за жизнь. Уилл решил, что капеллан снова заснул, но тот заговорил:

— Ты стал взрослым, Уильям.

Уилл усмехнулся:

— Мне тридцать, Эврар. Надеюсь, я уже какое-то время пребываю во взрослом состоянии.

Эврар кивнул:

— Да, ты взрослый, чтобы стать рыцарем. Даже коммандором. Но только сейчас ты достаточно вырос для понимания цели братства. — Уилл хотел возразить, но Эврар его прервал: — Все эти годы, что я тебя знаю, Уильям, тобой управляла страсть. Страсть загладить вину перед отцом, страсть к женщине, к мести. Но член братства должен быть иным. Стоять выше личных желаний и страстей. Он воин, и его поле битвы — будущее человечества. Это самая трудная цель — изменить мир к лучшему. Не себя, не отдельный народ, а весь мир. Ты не радуешься смерти Бейбарса, потому что теперь видишь мир иначе. Возможно, глубже, чем его вижу я.

— Мне приятны ваши похвалы, Эврар, но я по-прежнему грешен. — Уилл сунул руку за воротник мантии и вытащил длинную серебряную цепочку, где рядом с кулоном, изображающим Святого Георгия, висело небольшое золотое колечко. — Мной по-прежнему управляет страсть.

Эврар улыбнулся.

— Нет, Уильям. Теперь не страсть управляет тобой, а ты ею. Это большая разница. — Он снова закашлялся, но быстро успокоился. — Как она?

Уилл рассмеялся. Вернувшись из Дамаска, он застал Эврара больным и с тех пор не отходил от его постели, отлучившись лишь один раз, чтобы обвенчаться с Элвин. Андреас организовал тайный обряд. А потом Уилл вернулся к Эврару. С тех нор супруги общались только с помощью писем, которые носил Саймон. Вместе с письмами Элвин передавала корзинки с фруктами для Эврара.

— Ей стало лучше, — ответил Уилл.

— Как она ест? Ей нужно набираться сил. — Капеллан посмотрел на Уилла. — Чего ты улыбаешься?

— Я просто не мог себе вообразить, что настанет день, когда вы с сочувствием спросите о здоровье моей жены, носящей моего ребенка.

Эврар хрипло вздохнул.

— Я сам удивляюсь. Но жизнь, Уильям, всегда преподносит сюрпризы. — Он опять закрыл глаза. Вскоре его дыхание стало ровным и едва заметным. Балансируя на своем табурете, Уилл напряженно прислушивался, пытаясь уловить очередной вздох.

Час спустя он сам задремал, подперев подбородок рукой. Неожиданно веки Эврара затрепетали, и он разлепил сухие губы.

— Помнишь, я дал книгу рабби Илие? Ты ее забери в следующий раз, когда его увидишь.

— Хорошо, — сонно пробормотал Уилл.

Лоб Эврара наморщился.

— Встретит ли меня Хасан?

Уилл теперь окончательно проснулся.

— Что вы сказали, Эврар? Что?

Рот Эврара остался полуоткрытым, но он больше не произнес ни слова. Уилл коснулся вены на его шее. Она чуть трепыхнулась и замерла. Уилл медленно выпрямился, вглядываясь в Эврара, в его хрупкое маленькое тело иод одеялом, почти детское. Прежде чем позвать капеллана и лекаря, он встал, подошел к окну и нерешительно поднял шторы. В солар хлынул золотой солнечный свет. Он обернулся посмотреть на старика, купающегося в этом щедром свете, и отметил, что его прозрачная кожа как будто светится изнутри.

Вечером, когда Эврара облачили для похорон и на вечерне были произнесены заупокойные молитвы, Уилла призвал сенешаль. Он поднимался по ступеням к нему в покои, понимая, что день наконец пришел. Уилл ждал этого много лет, казалось, был готов, но все равно волновался. Теперь, когда главой «Анима Темпли» станет сенешаль, а Уилл в этом не сомневался, ему придется ответить за покушение на Бейбарса и обман братства.

Сенешаль пристально посмотрел на него, оторвавшись от лежащего на столе листа. Освещенный сзади вечерним солнцем, он казался крупнее, чем обычно. Гигант с короткими, темными, отливающими металлом волосами на квадратной голове.

— Садись, — бросил он вместо приветствия и снова углубился в чтение.

Стиснув зубы, Уилл прошел к табурету у стола и сел, с грустной иронией отметив про себя, насколько его сиденье ниже стула сенешаля. Он чувствовал себя напроказившим школьником, вызванным наставником для нагоняя. Видимо, этого сенешаль и добивался. Но почему? За что он так его невзлюбил и до сих пор не может простить, хотя прошло столько лет? Уилл рисковал жизнью, чтобы помешать похищению Черного камня, предотвратил страшную войну, остановил великого магистра, который был готов сделать шаг, откуда нет возврата. Что еще можно сделать и искупить вину в глазах этого человека?

Сенешаль молчал, продолжая читать. Молчание длилось уже несколько минут. Уилл беспокойно ерзал на табурете и наконец не выдержал и встал.

— Мессир, я хотел бы провести вечер в скорби по моему наставнику, удалиться в часовню и читать молитвы за упокой его души. Если вы пожелали меня изгнать, то прошу вас, покончите с этим поскорее, и тогда мы оба смогли бы заняться своими делами.

Сенешаль вскинул глаза и хлопнул ладонью по бумагам на столе.

— Садись!

— Мессир, я…

— Тебя никто не изгоняет.

Эту фразу сенешаль произнес тихо. Уилл засомневался, верно ли расслышал.

— Мессир…

— Сиди, Кемпбелл, — прохрипел сенешаль. Он подождал, пока Уилл снова усядется на табурет, и, быстро вздохнув, заговорил: — Пока ты был в Аравии, брат Эврар собирал «Анима Темпли». Он знал, что ему недолго осталось пребывать в этом мире, и предложил избрать преемника. Братство согласилось с его выбором.

— И что? — спросил Уилл в замешательстве.

— Выбрали тебя, — буркнул сенешаль.

— Что?..

— Я говорю, выбрали тебя, — повторил сенешаль. — Теперь ты глава «Анима Темпли».

Уилл долго не мог найти слов. Потом ошеломленно спросил:

— Братство выбрало меня?

— Не единогласно, — признался сенешаль.

— Почему он мне не сказал?

Сенешаль пожал плечами:

— Таков Эврар. Ты его знаешь лучше меня.

Он вытащил из ящика за столом толстый потрепанный фолиант в кожаном переплете. Передал Уиллу. Это были хроники Эврара.

— Он хотел, чтобы это хранилось у тебя. Полагал, что, не исключено, ты продолжишь. Я бы эти писания лучше уничтожил. У нас было достаточно хлопот, когда пропала «Книга Грааля». Нельзя повторять прежние ошибки. Но это мое мнение. А ты глава. Тебе решать.

— Я вначале почитаю его труд.

Сенешаль кивнул. Уилл понял, что примирение состоялось, и, кивнув в ответ, встал и направился к двери. Завтра он подумает, что это значит и что делать дальше, но не сейчас.

Уилл закрыл дверь. Постоял немного, пряча на груди фолиант. Вдохнул резкий запах старого пергамента, который Эврар всегда предпочитал бумаге, и вдруг понял: все, связанное с этим человеком, ушло в прошлое.

И вот тут наконец он ощутил настоящее горе.

Цитадель, Дамаск 10 июля 1277 года от Р.Х.

Барака-хан сидел на троне. Презрительно прищурив глаза, смотрел на придворных. Главный визирь монотонно бубнил, докладывая положение дел.

Калавуна изумляло, каким маленьким казался принц по сравнению с колоссом, который занимал это место всего три недели назад. Карлик на резном золотом троне. Кулаки Калавуна сжались. Султана только что схоронили, и вот уже его место занято. С Бейбарсом можно было не соглашаться, в чем-то осуждать, но этот человек вызывал уважение. Калавун пытался сделать сына достойным своего отца, но надутый злобный юнец даже отдаленно не напоминал Бейбарса. Годы потрачены впустую. Жертвы оказались напрасны.

Спустя три дня после смерти Бейбарса в зарослях речного тростника рыбак выловил тряпичную куклу. Он собирался ее выбросить, но увидел маленький стеклянный пузырек, спрятанный в разрезанном животе куклы. Боясь колдовства и нечистой силы, рыбак передал ее местному стражнику. Тот не знал, что с ней делать, и передал куклу дворцовым стражникам. Через два дня куклу узнали. Слуги в один голос заявили, что она принадлежала Хадиру. Прорицатель всюду ее искал и очень печалился о пропаже. Лекарь, тщетно пытавшийся спасти Бейбарса, подозревал отравление, но подтвердить это было невозможно. Кумыса в кубке совсем не осталось. Пузырек, находившийся внутри куклы, открыли. В нем оказалось ядовитое зелье из тсуги, симптомы отравления которым были схожи с симптомами Бейбарса. Загадочное исчезновение Хадира, появление куклы с ядом не оставляли у придворных никаких сомнений. Бейбарса отравил прорицатель.

Один лишь Калавун знал, что это не так. И каждый раз при виде Бараки вспоминал глаза принца, наблюдавшего агонию своего отца. Это Барака накапал яд в питье султана в ночь лунного затмения, когда Хадир уже лежал трупом в покоях Калавуна. И эмира начали мучить мысли о дочери, о ее кончине, столь похожей на кончину Бейбарса. Хадир признался, что это он отравил Айшу и также собирался отравить Калавуна. Выходит, замысел прорицателя сорвал Барака, который украл у него куклу с ядом. Но откуда юнец знал, что у нее внутри? Ответ существовал только один: Хадир ему однажды показывал.

И лишь одному Калавуну было также ведомо, что Бейбарс перед смертью решил сделать своим наследником младшего сына, Саламиша. Однако сделать официальное объявление он не успел, и потому на трон взошел Барака-хан, став правителем империи, простиравшейся от Александрии до Алеппо. Калавун не мог этому помешать. Правда, он стал регентом при юном султане и останется им, пока Барака не достигнет восемнадцати лет. Выбор главного визиря пал на него, поскольку он являлся ближайшим сподвижником Бейбарса и тестем Бараки. Но это было слабым утешением, когда знаешь, что этот сидящий на троне юнец с кислым лицом наверняка убийца Айши и Бейбарса.

Подошел Халил. Калавун заставил себя улыбнуться, поправил волосы младшего сына, которые упорно лезли ему на глаза. Мальчику было только тринадцать, но он быстро рос. Калавун полагал, что, став взрослым, сын будет выше его.

— Отец, Али послал меня узнать, когда мы будем есть, — проговорил Халил серьезным тоном.

— Он что, проголодался? — негромко спросил Калавун, бросив взгляд на старшего сына, который, скрестив на груди руки, со скучающим видом наблюдал за церемонией доклада главного визиря. — Иди и скажи брату, чтобы он набрался терпения. И в другой раз пусть не посылает тебя, а спрашивает сам.

Халил смущенно посмотрел на брата.

— Али сказал, что видел Хадира.

— Где? — Калавун вскинул брови.

— Ну, не его самого, а призрак. Он опять подглядывает за нами, как всегда делал.

Калавун крепко сжал плечи сына.

— Брат тебя дразнит. Хадир не может быть призраком, потому что Иблис забрал его в свою ледяную пустыню.

— Правда?

— Конечно. А теперь иди. — Он с улыбкой наблюдал, как, вернувшись, Халил шлепнул брата по руке.

Али глянул на отца и широко улыбнулся, а затем с наигранным интересом повернул взгляд на главного визиря. Он совсем не походил на своего младшего брата, ни внешне, ни характером, но был почти копией Айши, ее мужским воплощением. Разумеется, старше, но с той же улыбкой и тем же пониманием в глазах. «Хорошим эмиром станет со временем мой сын», — подумал Калавун и перевел глаза на хмурого злобного юнца на троне. Нет, надо что-то делать. Регент располагал огромной властью. Главное, правильно ею воспользоваться. Мамлюки пришли к власти через бунт. Бейбарс взошел на трон, убив сначала одного, а затем другого султана.

При жизни Бейбарса подобные мысли никогда Калавуна не посещали. Он был вполне доволен своим положением. Но теперь, когда золотой венец возложен на голову Бараки, терпеть это не было никакой возможности.

В противоположном конце тронного зала Назир, увидев на лице Калавуна улыбку, удивился, не понимая, что она значит.

За все эти годы он превосходно изучил эмира и мог читать его лицо, как опытный охотник тропу хищника. Обычно, только взглянув на эмира, он понимал, о чем тот думает. Но эта улыбка казалась в данный момент странной и неуместной, тем более что Назир знал, какие мысли сейчас в голове у Калавуна. Два дня назад эмир признался ему: несомненно, что Бейбарса убил Барака. Назир удивился, но не очень. Такое вполне могло случиться. Ведь обманывать людей так просто. Он сам многие годы обманывал всех вокруг, включая самого умного из них, эмира Калавуна.