Кровавый апельсин

Глава 1

Вот уже два часа мы втроем — Эд, Алан и я — сидели в тускло освещенной каюте тримарана и резались в покер. Погода продолжала портиться. Все время, пока мы шлепали картами, борта судна сотрясались от ударов волн; ванты гудели от штормовых порывов, койка подо мной ходила ходуном.

— Пожалуй, надо проверить якорь, — сказал Эд.

Рев ветра ворвался в кубрик, как только он приоткрыл люк. Я проводил Эда взглядом, когда он поднимался по трапу в своих тяжелых ботинках. От духоты у меня разболелась голова. И вообще я устал и проголодался. Алан с тревогой посмотрел на меня.

— Все в порядке, — успокоил я его и, натянув капюшон штормовки, направился вслед за Эдом.

Высунув голову наружу, я разглядел чернеющую поверхность воды и подковообразную гряду скал вдали. Тут же порыв ветра швырнул мне в лицо пригоршню дождя. На глаза навернулись слезы.

Бухта Ардмор на южном побережье Ирландии, защищенная от западных ветров черными гранитными скалами, представляла собой наиболее безопасное укрытие для нашего тримарана — но только до тех пор, пока ветер не отойдет к югу. Безопасное, но не удобное. От юго-запада накатывались огромные серые водяные валы, с гребней которых срывалась пена. Раз за разом они накрывали нос судна, вздымая высокие фонтаны брызг, и с громким шипением прокатывались под килем, чтобы вновь подняться за кормой высокой стеной, закрывающей береговую линию.

Тримаран «Стрит Экспресс» представлял собой узкий длинный корпус с двумя поплавками-аутригерами[1], соединенными легкими, но прочными поперечными балками — бимсами. Пространство между балками было затянуто сеткой. Невысокий, коренастый Эд в своей желтой, блестящей от дождя штормовке осторожно пробирался на нос центрального корпуса, к якорной лебедке. Мы отдали примерно десять морских саженец якорной цепи, чтобы стофунтовый якорь лег на грунт глубже шестидесяти футов.

Желтые огоньки Ардмора приветливо мигали на скалистом берегу. Люди сидели в своих домах у каминов, слушая, как в трубах воет и гудит ветер, и наверняка благодарили Бога за то, что они в домашнем тепле, а не в ледяном штормовом море. Неожиданно волна окатила меня с головы до ног, попав под капюшон и промочив шерстяной свитер. Боже, как мне в этот момент захотелось оказаться там, на берегу!

— Ну, что скажешь? — поинтересовался Эд.

— Да вроде бы терпимо, — откликнулся я.

Он согласно кивнул, повернув голову на короткой толстой шее. Я нырнул обратно в каюту. Укрывшись от ветра, мне в первый момент показалось, что тут стало теплее. Алан, закутавшись в спальный мешок, сидел на койке. Я подмигнул ему, чтобы подбодрить. Он всего несколько раз выходил в открытое море и наверняка впервые оказался в такой ситуации.

— Все нормально? — спросил он, подмигнув в ответ. Но в его больших коричневых, как у спаниеля, глазах светилась тревога.

— Полный порядок. Даже если нас сорвет с якоря, здесь неподалеку отличный песчаный пляж.

Он выдавил из себя некое подобие смеха.

— Не о чем беспокоиться, — заверил я. В каюту спустился Эд. Стянув со своего крупного тела штормовку, он произнес:

— Ветер крепчает.

С тех пор как мы неделю назад покинули Пултни, маленький городок на южном побережье Англии, с его широкого щекастого лица не сходило выражение озабоченности. «Стрит Экспресс» обошелся ему в четыреста тысяч фунтов, а всем известно, что гоночные тримараны отнюдь не приспособлены для того, чтобы выдерживать шторм, стоя на якоре. Кроме того, грота-фал «Экспресса» уже довольно заметно перетерся и грозил лопнуть, а это означало, что грот при таком ветре мог рухнуть в любую минуту, лишив тримаран управления. В таком случае самое разумное — забиться в укромный уголок и приготовиться отдать Богу душу.

Я лежал в тесном и узком носовом спальном отсеке, именуемом в просторечье «гробом», забравшись в спальный мешок, и прислушивался к тому, как ураганные порывы ветра норовили оторвать нашу мачту. Немало в своей жизни походив под парусами, я привык засыпать при любых обстоятельствах. Но из-за того, что «Стрит Экспресс» стоял на якоре, его трясло и швыряло из стороны в сторону; нос не мог свободно подняться на волну, удерживаемый якорным канатом, поэтому волны жестко били в скулу, добавляя еще и по поплавкам... Мне никак не удавалось заснуть. Примерно через час, кажется, я все-таки задремал; по крайней мере, в сознании начали мелькать картины спокойной сухопутной жизни, но внезапно сон как рукой сняло: поведение судна изменилось.

Вместо резких толчков и рывков началась плавная и глубокая качка, как в открытом море. Но в рубке ведь никого нет!

С воплем «Эд!» я вывалился из спального мешка и во мраке каюты принялся нащупывать свою обувь. Крышка люка распахнулась и захлопнулась — Эд уже выскочил на палубу. У трапа я столкнулся с Аланом, который натягивал свой непромоканец[2]. Сверху донесся крик Эда:

— Якорь оторвался! Все наверх!

Я подумал, что еще сплю, потому как этого просто не могло произойти: якорный канат — совершенно новый — не должен был оборваться.

Наш «Экспресс» интенсивно дрейфовал, раскачиваясь на мощных волнах.

Как только до меня дошло, что происходит, сердце гулко забилось. Не успев выбраться из люка, я получил в лицо приличную порцию морской воды. Отплевываясь и протирая глаза, я пытался с трудом удержаться на палубе.

— Грот! — заорал Эд. — Надо поднять грот!

На палубе царила кромешная тьма. За кормой, где должен был находиться Ардмор, уже не было видно никаких огней. Нас развернуло латом[3] к волне, и огоньки поселка оказались по левому борту. Их неожиданная близость стала уже не приветливой, а опасной.

Алан был где-то у меня за спиной, когда я на ощупь добрался до наглухо закрепленного гика и начал лихорадочно распускать риф-штерты[4]. Глаза постепенно привыкли к темноте. Я заметил, что Эд опустил шверт[5]. Может, мне показалось, но движение «Экспресса» от этого стало как будто ровнее.

Автоматически развязывая последние узлы, я все смотрел на береговые огни. Между нами и берегом возникла какая-то странная полупрозрачная завеса — не то тумана, не то брызг, — излучавшая серебристо-желтое свечение. Оттуда доносился низкий тяжелый грохот — такой мощный, что отдавался в груди, сбивая дыхание. Я вдруг понял, что слышу звук прибоя.

Эд уже стоял за штурвалом, пытаясь вести тримаран параллельно берегу. Судя по всему, сейчас мы шли на восток, потому что, когда стемнело, ветер сильно отошел к югу и теперь дул прямо в горловину подковообразной бухты. На «Экспрессе», как это принято на гоночных многокорпусниках, мотора не было. Эду нужно было сменить курс, а для этого необходимо поставить грот. Чтобы поставить грот — нужен грота-фал. Я не был уверен, что все это хозяйство у нас в полном порядке, но выбора не оставалось.

Я наклонился к лебедке. Рядом мертвенно-бледным пятном мелькнуло лицо Алана. Он прокричал:

— Что происходит?

— Поднимаю грот! — крикнул я в ответ. Некогда было объяснять ему, что происходит на самом деле: нас через несколько минут должно было вышвырнуть на камни и разбить прибоем, к чертовой матери. Поэтому я изо всех сил крутил лебедку. Пот заливал глаза.

На удивление, грота-фал пока держался. Парус, оглушительно хлопая на ветру, поднимался все выше; наконец он достиг нужной высоты, принял на себя очередной порыв, и я буквально повис, потому что палуба встала почти вертикально. «Экспресс» заскользил вниз по обратному склону волны, отчего желудок мой взлетел к горлу. Но в результате всего этого тримаран получил ход.

Не успел я толком перевести дух, как «Экспресс» оказался в глубокой ложбине между двумя гигантскими волнами, и тут же раздался страшный, зубодробительный удар. От сильного толчка я упал вперед — не успел даже подставить руки — и в кровь разбил лицо. «Экспресс» стал взбираться на очередную волну, но как-то самостоятельнее, менее слушаясь руля. Я мог объяснить это только одним — мы лишились шверта.

Эд Бонифейс что-то орал, пытаясь перекричать свист ветра и прибоя. Корпус зарылся в очередную волну, и я кое-как пробрался на корму в кокпит, где находился аварийный комплект. На ощупь достав один патрон, я направил его вертикально и выдернул чеку. Огненно-красный шар взвился в черное небо, осветив кровавым заревом хаотичную пляску волн.

Я понял сразу: перед нами были не те ровные длинные гребни, которые методично накатывались на песчаный пляж. Мы продвигались вдоль хребта, незаметно удаляясь от него. Прямо по курсу оказались камни, которых мы сначала не заметили. На один из них мы уже напоролись. То и дело рядом стеной вздымались водяные волны, с грохотом обрушивающиеся на каменные глыбы.

«Экспресс» ударился днищем, через мгновение — еще раз, так, что у меня клацнули зубы. Черт побери, еще три-четыре такие волны — и на Карахских скалах окажется просто груда обломков. Внезапно я почувствовал страх. Алан срывающимся тонким голосом кричал что-то о спасательном плотике. Слишком поздно думать о плоте. Теперь, чтобы выбраться из этой передряги, оставалось только прыгать в воду и плыть что есть сил к берегу, подальше от скал.

— Надевай спасжилет! — заорал я Алану. — Только вплавь!

Я видел сверкающие белки его глаз и разинутый рот, но не разобрал слов.

— Плыви! — крикнул я еще раз и поспешил на корму. «Экспресс» уже здорово набрал воды и выглядел как дохлый кит. Добравшись до Эда, я рявкнул ему прямо в ухо: — Прыгай за борт!

Перекрывая все звуки, он с яростью бросил, словно отрезал:

— Нет!

— Самоубийца!

— Ни за что! — с той же силой повторил он.

«Экспресс» тяжело поднялся на очередной волне и скатился вниз. От резкого удара я опять чуть не прикусил язык и что было сил ухватился за леер. Теперь мы врезались левым поплавком. Треск, означавший, что его оторвало, совпал с отчаянным воплем Алана. Нечто высокое и черное, похожее на дерево, мелькнуло перед глазами.

Рухнула мачта.

— Алан! — заорал я.

Но он не отвечал.

Я ухватил Эда за ворот. Не так-то легко справиться с массивной тушей Эда, особенно когда он сопротивляется.

Тримаран тяжело вздрогнул: отвалившаяся мачта торцом ударила в корпус, подобно тарану. Под нами прошла еще одна волна, и я увидел в каких-нибудь двадцати ярдах взметнувшуюся белоснежную стену брызг. У нас оставался один-единственный шанс.

Я продолжал изо всех сил тащить Эда, но он уперся кулаком мне в плечо. Ничего не оставалось, как использовать его же силу. Я отпустил его и резко толкнул от себя. Как я и ожидал, он упал навзничь, зацепившись за фальшборт[6], и свалился в воду.

Гораздо проще оказаться в море с чьей-либо помощью, нежели решиться прыгнуть самому. Я набрал полные легкие воздуха и последовал за ним.

Вода оказалась настолько холодной, что перехватило дыхание. Футах в шести барахтался Эд. Я едва успел крикнуть, чтобы он плыл к берегу, как захлебнулся накрывшей меня волной. С трудом сбросив куртку и ботинки, и я поплыл, держась параллельно берегу и стараясь убраться подальше от смертельного кипения бурунов вокруг скал.

От этого заплыва в памяти остались только холод и огромные волны, несущиеся к берегу. Один раз, оказавшись на гребне, я попытался разглядеть Алана, но мне это не удалось. Зато я увидел черную пасть скал, в которой бурлила вода, покрытая пеной, словно белоснежной скатертью. На скалах, подобно гигантскому насекомому, пытающемуся выбраться из этой пены на сушу, что-то темнело. «Стрит Экспресс»...

Спустя некоторое время я приблизился к полосе прибоя и с вершины поднимавших меня волн мог уже разглядеть огоньки на берегу. Я страшно устал. В каких-то пятидесяти ярдах жители самой обычной деревушки спокойно почитывали «Санди пресс», но между ними и мной — гудящее и грохочущее белопенное пространство... Можно было разрыдаться от этакой несправедливости судьбы.

Я начал задыхаться; ноги онемели и почти не слушались. Я уже с трудом держался на плаву. Мощная волна подхватила меня и какое-то время несла на себе к берегу. Я прилагал последние усилия, чтобы удержаться на гребне, но не смог. Она накрыла меня, и наступил миг блаженства — ни ветра, ни грохота... Но волна ушла вперед, и мне показалось, что я попал в гигантскую стиральную машину, где перемешивались вода и песок. Я барахтался в пене, которая была слишком похожа на воду, чтобы дышать, но недостаточно — для того, чтобы держаться на ней. И начал тонуть. Шум и хаос уже пропадали куда-то, но следующая волна подхватила меня и кинула вперед... В этот момент ноги мои коснулись песка — блеснула надежда, которая превратилась в реальность: встав на четвереньки, я выполз на берег, который был покрыт клочьями пены.

Я полз, оставляя в плотном мокром песке глубокие следы. Лунки тут же заполнялись водой, и в них отражался свет уличных фонарей. Добравшись до великолепного сухого и теплого песка, я рухнул.

Чуть отлежавшись, я взглянул на светящиеся стрелки часов, с удивлением обнаружив, что с момента пробуждения в каюте «Экспресса» прошло всего лишь четверть часа. По моим ощущениям, прошла целая вечность.

Обернувшись, я разглядел у кромки прибоя плотную фигуру Эда, ползущего по белесым языкам пены. Чувствуя жуткую боль в ногах, я заставил себя встать. Кроме нас двоих, на пляже не было никого. Кое-как доковыляв до него, я спросил, не видел ли он Алана.

Эд молча покачал головой. По его лицу все еще текли струйки воды.

Потом я услышал возбужденные голоса людей на автомобильной стоянке; по песку и белым гребням прибоя заметались лучи карманных фонарей. На воду спустили несколько рыбацких лодок, которые понеслись по волнам, освещая бурное море прожекторами. Фонари выхватывали из темноты кучи водорослей, выброшенные на берег бревна, мокрый песок... Алана нигде не было.

Из Йохалы примчался, прыгая на волнах, спасательный катер. Людей на берегу становилось все больше. Кто-то отвел меня в дом, дал переодеться, пытался расспросить меня, произнося слова с мягким гортанным акцентом Западного Уотерфорда. Не помню, что я отвечал; знаю только, что рвался обратно на берег.

Стало светать; наступило время отлива. Фонари светили тусклее. Мужчины и женщины несколькими группками стояли вдоль берега. Серенький рассвет помог различить на скалах все, что осталось от «Экспресса», — обломок бимса, расплющенный термос, бубновый валет из покерной колоды... Карахские скалы разделались с ним так; что все остатки тримарана Эда Бонифейса вполне могли бы уместиться в почтовом ящике средних размеров.

Оцепенев, я молча разглядывал все это. За спиной послышался звук шагов. Я обернулся и увидел Эда, который, волоча ноги по песку, приближался ко мне, грязно ругаясь.

Мне не хотелось разговаривать ни с Эдом, ни с кем бы то ни было. Я по-прежнему всматривался во вздымающиеся через равные промежутки времени свинцовые волны, словно надеясь разглядеть плывущего Алана. Спасательный катер и около дюжины рыбацких лодок продолжали бороздить бухту. Поиск длился около шести часов; даже если Алан успел надеть спасательный жилет, за это время он должен был умереть от переохлаждения.

Эд, с остекленевшими, остановившимися глазами, подошел ко мне. Он был в сухой одежде с чужого плеча, великоватой даже для его плотной фигуры. Тот, кто одолжил ему свитер и брюки, поделился и виски — это я определил по его дыханию. Сгорбившись, он тоже всматривался в бушующее море.

— Проклятье! — произнес он.

Я кивнул, решив, что он переживает об Алане. Но ошибся.

— Я позвонил в страховую контору, — продолжил Эд. — Выложил им все, как есть. Они сказали, что проведут расследование. — Он пнул какой-то кусок деревяшки и добавил: — Черт бы их побрал с этим расследованием!

Ветер, не ослабевая, дул с прежней силой. Море все так же бушевало. Алана нигде не было видно.

— Они считают, что якорный канат может выбросить на берег, — сказал Эд. — Хотят его найти и разобраться, в чем причина. Неужели они считают, что я сам перерубил канат и убил этого парня, чтобы получить страховку? Я что, какой-нибудь маньяк-убийца? — возмущенно закончил Эд.

— Может, он еще жив? — предположил я.

Эд промолчал. Мы оба хорошо понимали, что надежды нет.

— Полмиллиона фунтов! — горестно воскликнул Эд. — Полмиллиона этих чертовых фунтов. Вон они! — Кивком головы он показал на обломки тримарана, разбросанные на скалах, как конфетти после свадьбы. Он схватил меня за руку. — Мы попытались уйти в море, но нас выбросило на камни, а потом ты столкнул меня за борт, понял?

Я не мог пошевельнуться от усталости, поэтому просто стоял и тупо смотрел на него. Нешуточное страдание отразилось на его пухлом лице игрока. Он заговорил о деньгах в тот момент, когда здесь, рядом с нами, погиб человек! Эд был моим старым другом, но с недавних пор с ним стали происходить очень странные вещи. Я пожал плечами. Он дернулся было что-то сказать еще, но я отвернулся и отошел в сторону.

До полудня я оставался на берегу. Ветер немного стих; облака над Атлантикой развеяло, и открылся кусок голубого неба. Я все стоял на светлом песке и смотрел, как рыбацкие лодки вдоль и поперек бороздят зеленые волны бухты, продолжая поиски. Над ними парили белые чайки.

От Алана не осталось и следа.

К вечеру, когда стало темнеть, я вытащил Эда из местного кабака. Мы уехали в Корк[7], откуда улетели на следующее утро.