Кровавый Король

— Какой резон Вам связать свою жизнь со мной?

Ответ всегда давали один и тот же, но Эсфирь продолжала задавать столь ненавистный вопрос.

— Я живу уже много столетий в богатстве и одиночестве. А такой ценный бриллиант, как Вы, способен мерцать только в качественной огранке. Глупо упускать Вас из виду.

Его дыхание обжигает шею.

— Всё, что Вы говорите — сплошная ложь, мой дорогой Ирринг. И будь я такой же, как все легкомысленные принцессы, герцогини, графини и так далее, я бы без раздумий бросилась в омут Ваших предложений.

— Так Вы из тех, кто отвергает?

— Я из тех, кто омуту предложений предпочитает омут желаний. Так, чего жеВыжелаете?

— Вас!

Ирринг ловко оголяет плечо ведьмы, припадая к нему губами.

Эсфирь блаженно прикрывает глаза, чувствуя, как мягкие губы альва прокладывают мокрую дорожку до мочки уха.

— Видите, как легко, когда мы идём за своими желаниями, — обескураживающе улыбается Эсфирь.

Её голос, потрескиванием льда, шумит в голове ослеплённого маркиза. Он исступлённо исследует руками тонкую фигуру, удивляясь тому, как такая хрупкая плоть может быть наделена великой силой.

Одно лишь позволение касаться её — дурманило рассудок. Будто она околдовала его, вскружила все мысли одной стервозной улыбкой.

Камзол маркиза, а вслед за ним и рубашка, летят на пол. Чувствует холодные хрупкие пальцы на своём торсе.

— Ловлю себя на страшных мыслях, — ухмыляется казначей, когда избавляет Эсфирь от платья, поглощая невероятное тело глазами.

— Каких же, уважаемый господин? — нарочито томно шепчет она.

Ей хотелось поскорее получить желаемое, разгрузиться, не думать о Первой Тэрре, Халльфэйре, предназначении, Ритуале Доверия, одиночестве и о долбанном альве. Только последний присутствовал болью в каждом движении.

— Желаю, чтобы нас увидели. Вдвоём. Тогда мне будет не сбежать от своего долга!

Маркиз Долины Слёз проводит двумя пальцами от шеи до низа живота. Бархатное напыление оседает на пальцах.

— Давайте не будем о грустном!

Эсфирь целует его в губы.

Механически, бесстрастно, с ореолом желания. Маркиз Ирринг Оттланд окончательно теряет голову.

⸶ ⸙ ⸷

— Вы же знаете, что я терпеть не могу эту кухню для прислуги! — тихо фыркает Кристайн. — Тем более, нас могу увидеть здесь вместе!

— Кухня тётушки До чудесна — раз! Ты живешь в этом дворце, так как я твой покровитель — два. И что такого, мы ведь всего лишь зашли выпить кофе — три, — пожимает плечами Видар.

Он включает дежурное освещение кухни, заставляя её слабо сиять.

— Возможно, Вы правы, Ваше Сиятельство.

— О, людская кофемашина, лучшее, что они придумали!

Видар быстро ориентируется, где достать кружки. Открывает холодильник, окидывая удивленным взглядом три бутылки вина. Вот так песня!

— Что такое? — заметив замешательство короля, спрашивает Кристайн.

— А тётушка До у нас алкоголичка! — озорная улыбка прокрадывается в лицевые мышцы Видара.

Кристайн никогда не видела его таким беззаботным. Только она была не в силах понять, что всё это напускное, пустое. Как и их вылазка сюда. Он бежал от своих мыслей, лечил свои проблемы с помощью присутствия податливой игрушки.

— Что там? Ого! — Её глаза расширяются от увиденного. — Тут записка прямо на бутылке. «Моей крошке Эффи-Лу. Сияй, моя любовь!». Эффи-Лу? Кто это? — хмурится Кристайн.

— Эсфирь Лунарель Бэриморт, — плотно сжав зубы, произносит Видар.

Хаос его дери, но почему-то именно такая ассоциация всплыла в голове. Всплыла и оказалась безукоризненно верной.

Он резко начинает приготовление человеческого напитка, не обронив более ни слова. Ненависть приливает к сердцу. И тут она! Да ещё, мимоходом, опять кого-то охмурила! Сначала его лучший друг, маркиз Долины Слёз, тётушка До, что видимо приютила её на кухне, а теперь ещё и послания! Послания от очередного бедолаги, которому удостоено называть её так…любовно?

Он ещё не знал, но «треклятое» прозвище впиталось в кровь, как только язык обласкал его ненавистью.

— Видимо, у ведьмы появился почитатель, — хихикает Кристайн.

«И не один!», — хочется рыкнуть Видару, но он молчит, осознавая, что может тремя словами скомпрометировать друга.

— Видар, — нарочито робко начинает герцогиня.

— Если ты опять хочешь сказать что-то про эту демонову ведьму, то лучше молчи!

Он громко ставит стеклянную бутылку молока на столешницу.

— Нет, Ваше Величество… Я хотела узнать, откуда у Вас такой специфичный навык, — хлопает глазами она.

— Чистое любопытство. Иногда подсматриваю за жизнью людей, — уже спокойно отвечает Видар.

— Вам бы хотелось… сбежать туда?

Она усаживается на высокий стул, шелестя платьем.

— Я не поступлю так жестоко со своей Тэррой. Отец этого бы не одобрил, — хмыкает Видар.

Конечно, он хотел! Желал больше всего на свете! Особенно, когда помогал нести гробы матери и отца. Тогда он, как умалишённый, мечтал, чтобы его семья оказалась обычной, с людскими проблемами и заботами. И пусть они были бы людьми. Пусть существовали не с королевскими титулами и не так долго по летоисчислениям, но…жили. Просто жили.

Он ненавидел себя за то, что не понял заговора так сильно, что хотел нырнуть в могилу вслед за родителями. Может быть, новую жизньудалось бы прожить вместе с ними, иначе.

— Да, простите, Ваше Величество… — Она резко поднимает глаза, наблюдая, как по-домашнему он сейчас выглядел. — Ваше Величество, Вы правда собрались жениться?

— Слухи разошлись так быстро? — усмехается Видар, открывая баночку с корицей. — Я намерен лишь начать поиски жены, — холодно оповещает он, не глядя на девушку, чей взгляд на долю секунды мерцает ненавистью.

Видар берёт стеклянный бокал, дабы поставить его перед Кристайн.

Резкая боль пробирает его сердце до дрожи. Вся левая сторона тела немеет, из-за чего нога подкашивается, а он с внушительной скоростью летит на кухонный остров. Бокал разлетается на сотни осколков, а горячий напиток каплями стекает по краю деревянного покрытия.

— Видар! — подскакивает Кристайн.

— Демон! — шипит он, судорожно глотая воздух от боли. — Dolorem!*[1] — пытается прошептать он, но заклинание не работает.

— Видар, чем мне помочь?

Кристайн не знает, что делать. Она бросается к королю, пытаясь помочь ему подняться.

Он прерывисто дышит, словно смертельно раненный зверь.

— Что болит? — в её глазах настоящий животный страх.

— Я… не… знаю, — еле-еле выдаёт король.

Вены проступили на лбу и набухли по бокам шеи. Глаза покраснели, будто за всё свое существование он спал десять минут. Левую руку сковывала судорога.

С огромным трудом ей удаётся усадить Видара на стул. Кажется, дыхание и сердечный ритм короля постепенно восстанавливались.

Он обессиленно упирается лбом в столешницу, чувствуя гладкую поверхность. Грудная клетка постепенно вздымается и опускается. Он не может надышаться.

Кристайн быстро подходит к бокалу, предназначавшемуся для короля. Счёт времени шёл на секунды. Он ловко достаёт из внутреннего кармана накидки флакончик с серебристым порошком, засыпая содержимое внутрь. Мерцающая дымка поднимается над ободом бокала и бесследно исчезает.

— Ваша милость, вот!

Она подносит королю кофе.

Он разгибается, более не чувствуя ничего, кроме разочарования за разлитый кофе.

— Нет, что Вы, это Ваш. Я сделаю ещё, — мимолетно улыбается он, собираясь подняться.

— Ваше Величество, не стоит, сидите. Выпейте, не выдумывайте. Я же всё равно хотела лишь воды…

Кристайн заглядывает в сапфировые глаза короля, нежно улыбаясь.

— Вы уверенны в этом, герцогиня?

— Более чем, — убедительно кивает она, наблюдая за тем, как король поджимает губы, сжимая и разжимая кисть.

— Прошу прощения, что Вы стали свидетельницей этого нечто… — Он отпивает из кружки, наслаждаясь вкусом. — Нужно позвать прислугу, убрать это безобразие. Вы точно не хотите кофе?

— Абсолютно! — Казалось, эту улыбку приколотили намертво. — У Вас это в первый раз?

— Нет, — проводит большим пальцем по ободу бокала. — Думаю, нервы шалят. Слишком многое… свалилось.

— Давайте я позову медикуса? Он осмотрит Вас…

— Не нужно, — хмыкает он. — Кофе и Ваше присутствие и мёртвого с могилы поднимут.

— Вы мне льстите!

Флирт, так расчетливо направленный в цель, делает своё дело. В глазах Кристайн начинают мерцать искорки удовольствия, а на лице появляется тень удовольствия.

— Ждите меня в Ваших покоях, — медленно облизывает губы Видар.

Герцогиня делает реверанс, обольстительно улыбаясь, и робко исчезает за дверьми, боясь быть пойманной.

Видар медленно поднимается с места, опасаясь рецидива. Он быстро находит слуг и распоряжается, чтобы они привели в порядок храм покоя тётушки До. Затем направляется к покоям ведьмы.

Ему приходится сделать парочку лишних кругов, чтобы без лишних глаз проникнуть туда.

Комнату освещал лунный свет. Фамильяра в клетке не обнаружилось, что вызвало облегченный выдох.

В своём же замке он чувствовал себя подлецом, нарушавшим покой пустой комнаты.

Повеяло морозным холодом. Таким же, каким всегда веяло от ведьмы. На письменном столе, в состоянии хаоса, лежали талмуды по чародейству, книги с историей Первой Тэрры, копии государственных документов и лишь письмо аккуратно и ровно главенствовало в центре мироздания стола.

Видар, не удержавшись, скользит глазами по посланию.

— Значит, вот какие тёплые отношения у тебя с братом…

Сам не замечает, как произносит вслух.

Паскаль выражал любовь к сестре каждой запятой, не то что буквой. Для Видара это слыло дикостью.

Он знал историю на зубок. Знал и то, что от ведьм в Малварме отказывались семьи, что с рождения они воспитывались в Пандемониуме, не мог ошибаться и в том, что свои семьи они ненавидели, а ведьмы, что хотели избавиться от сердца — сначала обязывались истребить семью, доказать, что чувства в них действительно вымерли, поклясться, что никакая привязанность более не властна.

Здесь же — было что-то из ряда вон. Искреннее проявление любви, такое высокое и чистое, что при чтении от блеска резало глаза.

Видар, в диком замешательстве, аккуратно укладывает бумагу обратно на место.

Он медленно, будто бы впервые осматривая комнату, подходит к кровати. Недобро усмехается. Постельное бельё — чёрное.

Достаёт из кармана маленький тюбик с заживляющей мазью внутри.

Признавал ли он свою вину? Нет. Руководствовался лишь эстетикой женского тела: уродливым шрамам не место на Советнице.

Второй такой же тюбик укладывает на тумбочку, и третий — в первый ящик.

Ещё раз окинув комнату взглядом, резко отходит ко входной двери.

Стоит взяться за ручку, как его будто молнией поражает.

Он так и стоит, вцепившись в дверную ручку, жадно глотая запах ведьмы: спелая черешня, пресный лёд и нотки нежной акации вперемешку с чем-то ещё, таким до боли знакомым, таким тревожным.

Поднимает взглядна потолок. Странно усмехается, ловя себя на мысли, что белая штукатурка сюда совершенно не подходит. Было бы намного лучше, если бы… Видар с недовольным рыком открывает дверь, выходя в коридор.

Острый слух улавливает крадущийся шаг. Пол секунды, чтобы закрыть дверь и спрятаться за поворотом, дабы сделать видимость, что идёт оттуда в сторону своих покоев, а не нарушает сладкий сон всяких не внушающих доверия ведьм.

Спустя пять долгих секунд, покидает убежище со вселенски усталым видом. Перед королевским взором предстаёт интереснейшая картина: босая блудная ведьма возвращалась в свою тюрьму. В одной руке она держала подол платья и туфли, в другой — бутылку вина со знакомой этикеткой. Она даже не принимает во внимание его лёгкие шаги, лишь обессиленно упирается лбом в стену, будто ища стойкости войти в комнату, а не сбежать вместо этого куда глаза глядят.

— Я подумываю ввести комендантский час. Как считаете? — нагло ухмыляется Видар.

Он ожидал, что она, как минимум, дёрнется от испуга и тут же упадёт в книксен, но вместо того — лишь устало разворачивается, опираясь спиной на стену и сканируя его безразличным взглядом.

— Советы раздаю после посвящения, — ядовито ухмыляется Эсфирь.

— А до него — шляешься где не попадя?

— Мы, что, женаты? — скептически вскидывает левую бровь.

— Упаси Хаос! — лёгкий смешок слетает с его губ, прежде чем он успевает превратить лицо в суровую маску.

— Тогда, до…стопочтенныйальв Первой Тэрры, я посмею удалиться!

В разноцветных глазах сверкает задор.

— Как Вам Долина Слёз?

Видар скрещивает руки на груди. Он медленно обходит ведьму, слегка поворачивая на неё голову.

Она, казалось, даже не дышала. Смотрела на него из-под полуопущенных ресниц тем же самым взглядом, каким он удостаивал Кристайн. Только его безразличие было с жалостью, а её — с искренней ненавистью. Последняя — единственная точка соприкосновения обоих.

— Весьма, — скованно пожимает плечами Эсфирь.

Тело ещё помнило касания казначея, и уже хотело их стереть. А когда каждое неловкое движение напоминало о короле, то все приятные вещи ежесекундно обращались в ненавистные.

— Весьма что?

— Весьма всё.

— Содержательно, — хмыкает король, снова разворачиваясь к ней лицом. — Как Вам казначей? — ядовито усмехается, ясно давая понять, что знает о делах ведьмы.

Не только же она с жителями знакомилась.

— Довольно страстная натура, — жестокая улыбка отправляется прямиком навстречу к королевскому самодовольству.

— Хотите сказать, что он скомпрометировал Вашу честь? — нарочито серьёзно выдает Видар.

— Хочу сказать, что тебе стоит оставить свои сексуальные домыслы при себе. — Эсфирь отталкивается от стены, укладывая руку на ручку двери. — Недобрых снов, Ваше Величество! Надеюсь, тыуже знаешь, с какой papilio проведёшь её.

Она скрывается за дверьми быстрее, чем король успевает среагировать и гневно поправить её.

— Демонова инсанис! — сквозь зубы шипит он, резко разворачиваясь в сторону своих покоев. До Кристайн этой ночью он так и не доходит.

Эсфирь, тем временем, устало взмахивает рукой в воздухе. Платье растворяется, а взамен него появляется чёрная шелковая сорочка.

— Привет, Идрис! — мимоходом кидает она, когда слышит шелест крыльев фамильяра. Он сверкает глазами-бусинками в темноте. — Тяжёлый день в Тэрре? Расскажешь что-нибудь новенькое?

Аккуратно просовывает руку в клетку. Идрис покорно опускает плотно сомкнутый клюв точно к венам на запястье. Резкий рывок, и клюв погружается в плоть, а глаза Эсфирь закатываются. В голове начинают мелькать картинки из жизни альвов: от простолюдинов до высоких чиновников. От зоркого Идриса и его свиты ничего нельзя было утаить: все сделки — от законных до незаконных, все взаимоотношения, многообразные эмоции, беззаботная и тягостная жизнь.

— Благодарю, мой малыш, — Эсфирь улыбается ворону, как только он вытаскивает клюв. — Отдыхай, ты хорошо потрудился.

Птица будто бы кивает и взмывает на жердочку под потолок клетки.

Эсфирь подходит к кровати, беря в руки тюбик.

Хмурится. Свеча зажигается.

На этикетке красивым почерком выведено:

«Только посмей появиться завтра со шрамами, инсанис!»

— Ещё как посмею! — хищно улыбается Эсфирь.

Она сжимает тюбик в кулаке, тот исчезает, материализуясь в мусорном ведре.

Но стоит ей взглянуть на тумбочку — она снова видит демонов подарок от Видара.

«Я знал, что так будет!», — в каждой букве сквозил его насмешливый тон.

— Осёл! — фыркает Эсфирь, выкидывая тюбик в окно.

Чтобы поделом!

Что-то подсказывает ей открыть первый ящик тумбочки.

Она закатывает глаза.

«Не выводи меня, инсанис!»

Эсфирь облизывает губы, не замечая слабую улыбку на своём лице.

— Пошёл ты, долбанный альв!

[1] С лат. Снять боль.

13

Лагерь Генерала Узурпаторов, наши дни

Темнота скрывает в себе множество пороков. Однако ошибочно полагать, что она — лишь тёмное время суток. С сутками, увы, понятие совершенно не связано. Темнота — это время тёмных душ. Они прекрасно себя чувствуют и при свете белого дня. Наиболее простые пороки, конечно, прячутся. Но не архисложные, что используют сотни схем и тысячи ухищрений. Те, что окутывают терновником Людской мир, мир Нежити, Междумирье и, конечно, все существующие или ранее существовавшие миры.

Тьма — названная дочь Хаоса — всегда знала, что она — улучшенная версия «родителя». От её последствий нельзя было спрятаться или укрыться. Для неё всё существовало словно на ладони, она прокрадывалась червивым зерном во все души, что когда-либо существовали. Прокрадывалась и старалась извести их, опорочить до неузнаваемости. Она мечтала править. В гордом одиночестве. Как когда-то правил Хаос.

Может, со стечением веков, она и потеряла былую физическую сущность, будучи запертой в недрах Пандемониума, но это совсем не означало, что её путы растворились в Небытии. А это ли не победа? Пусть она не правила в полном смысле этого слова, пусть от её блестящей юности осталась лишь скрюченная старая карга, пусть она была поймана самым низким для неё способом! Пусть! Из века в век все живые отчаявшиеся существа, проигнорированные Хаосом, всё равно обращались к ней. А к кому ещё? Если демиургу было всё равно на свою маленькую игрушку в огромном количестве Вселенных, то почему она не могла присвоить себе этот прогнивающий клочок? По какой причине она должна была соревноваться с другими, более благородными созданиями Хаоса и, что хуже, Бога — за пальму первенства?

Могуществу Тьмы не было предела, и Генерал Узурпаторов знал это как никто иной. И ставил на неё. Или, по крайней мере, делал такой вид.

Он, лениво развалившись на жёстком стуле, сканировал своих союзником звериным взглядом. В тусклом свете рассмотреть лицо становилось практически невозможным: только правый глаз цвета мёда с акацией ловил отблески свечи, левый же — перетягивала белая слепая пелена. Подданные, окружавшие его при ярком свете, отмечали уродливый шрам, рассекающий слепой глаз.

Про то, как Генерал получил его, слагали легенды. По одним источникам — он был настолько стар, что являлся свидетелем правления Хаоса, разрухи, устроенной Тимором и Тьмой (названными детьми Хаоса — Страхом и Мраком), наблюдал за исчезновением этих двоих, за возрождением и угасанием Тэрр, а шрамом наградил его сам Хаос за ослушание. Другие утверждают, что Генерал являлся Первым Рыцарем при Тиморе и Тьме, что обязан был когда-то охранять вход в тюрьму, но вместо этого покорился им, сумел покинуть Пандемониум, получив от Всадника Войны подарок в виде шрама, а затем скрылся в Междумирье. Третьи клянутся, что Генерал Узурпаторов и есть тот самый Тимор — олицетворение страха, разрухи и живой паники, верный последователь и любимый брат Тьмы. Что глаз он потерял при легендарной схватке с Анталем Благородным, и уже множество веков вынужден восстанавливать силы, а Тьма нужна ему вовсе не как «любимая сестра» и верная союзница, как источник для обретения сил и власти.

До правды не доходил никто.

Знали, что он был старше самого старого из королей Пятитэррья — Лорензо Адрайана Файра — короля Великого Бассаама — Третьей Тэрры.

Знали, что именно к нему нужно идти за протекцией всем изгнанникам, неугодным и неблагим.

Знали, что по силе его армия равна только альвийской.

Знали и то, что у него когда-то было заброшенное поместье на границе с землями сильфов. Могло ли это указывать на его происхождение? Навряд ли.

Знали, что он был Генералом. Склоняли перед ним нечестивые головы и клялись служить.

Генерал лишь одним видом внушал страх. Он медленно облизывает губы раздвоенным языком, опасно скалясь.

— Всё это — полнейшая чушь! — Одним резким движением костлявой руки он скидывает карты со стола на пол. — Вселенская глупость!

— Но… Мой Генерал, таково указание госпожи…

Его подданный осекается, наткнувшись на адский взгляд.

— Не прикрывайте свои ошибки Её приказами, — ледяной голос Генерала окатывает холодом подданных.

— Простите, Генерал.

— Наступление на Великий Бассаам отменяется. Я знаю, за какую ниточку потянуть, чтобы недоумок Лорензо перешёл на нашу сторону.

По небольшой тусклой зале прокатывается раскат недовольных голосов.

— Мы же не хотим умереть от рук ведьмы-собачки Кровавого Короля? — медленно хмыкает Генерал.

— Убьём её — и дело с концом! — выкрикивает кто-то из толпы.

— Кажется, когда-то, вместе с твоим дружком маржаном, ты пытался сделать это, никс Горлинг, — скрипит зубами Генерал, устало переводя взгляд на поднимающегося мужчину.

Кожа никса блестела светло-голубыми оттенками, глаза будто оттеняли кожу. Сальные черные волосы сосульками спадали на лоб.

— ЭтоТретьяВерховная на моей памяти. А твоя память, случаем, не подсказывает, где теперь твой дружок? Ичемтогда закончилась ваша вылазка?

— Генерал, но…

— Это даже не обсуждается! ЕёпереродилХаос, возвёл на ступень древнейших созданий — Тьмы, Тимора, Каина, Адама, Евы, Авеля; созданная хранить темную магию и, возможно, когда-нибудь, править этим мирком. Ей ничего не стоит стереть такую мелкую Тэрру, как Великий Бассаам, с лица Вселенной и нас вместе с ней. Убивать же ведьму — безрассудство. Она нужна нам и нужна Тьме.

— Вас понял, Генерал. Прошу прощения, — головорез склоняет голову.

— Скройся с моих глаз, — лениво протягивает Генерал, еле поднимаясь с места.

Он берёт трость с наконечником в виде переплетений веток шиповника, что иглами стремились к центру.

— Следующая остановка — Айшграйф — Четвёртая Тэрра. Поместье Ливней. Собирайтесь. Умойтесь, черти. Оденьтесь поприличней. Армии расположите по границам Междумирья. Вы не должны вызывать подозрений жителей и моего негодованья. Используйте чары.

— Какой план, Генерал? — долетает до его уха.

— Вывести из строя Сердце Малвармы и Разум Халльфэйра, — старик ухмыляется, ударяя тростью об пол. — А затем — выполнить своё предназначение — вернуть власть Истинному Королю.

Его окутывает чёрно-золотистый дым. На ногах появляются тёмно-синие сапоги и бежевые брюки. Из-под пресно-фиолетовой жилетки выглядывала светло-голубая рубашка. Завершал образ бархатный камзол, расшитый сиреневыми нитями. Старческие руки превратились в молодые. А лицо… Теперь это был молодой юноша, один его глаз сверкал медовым отблеском, а другой светло-серым. Единственное, что осталось неизменным — шрам. На долгое время чарам он был, увы, не под силу.

Белые волосы спадали на плечи, а тонкие черты лица будто источали слабое свечение.

— С этой секунды я — герцог Тропы Ливней Четвёртой Тэрры, Таттиус Имбрем Орфей Цтир. Прошу любить и жаловать!

Его разноцветные глаза сверкают. Генерал бегло облизывает губы, пока раздвоенный язык превращается в обычный.

⸶ ⸙ ⸷

Халльфэйр, королевство Первой Тэрры, наши дни

Страх имеет привычку проявляться магнетической дрожью вокруг сердца. Её можно игнорировать специально, не замечать в силу других эмоций, а можно просто стоять, ловя каждую вибрацию вокруг мышечного органа и совершенно не знать, как эту дрожь победить.

Страх имеет страсть сжирать подавляющую часть эмоций медленно, методически играючи.

Эсфирь чувствовала его, ощущала, как кончики остроконечных ушей леденеют. Знала, что от этой дрожи не избавиться до конца испытаний, но не знала, чего боялась больше: довериться долбанному альву или позволить ему копаться в своей душе.

— Готова? — глубокий голос Себастьяна промелькнул где-то рядом с ухом.

Она почувствовала, как Баш быстро оценил её внешний вид, удивленно вскинув брови. Платье не украшало фигуру ведьмы, взамен его — элегантный комбинезон древесного цвета с золотой отделкой на груди облегал каждый изящный изгиб. Золото уходило вверх до плеч, где встречалось с воздушными рукавами с разрезами до локтя из фатина, который своей длиной ласкал траву.

— Эсфирь? — почти беззвучно произносит Баш.

Она не была готова. Она не могла исчезнуть в жерле Пандемониума только лишь из-за ошибки короля.

— Мне куда привычнее — «Эффи», — внезапно выдаёт она, затем заправляет кучерявые локоны за уши и мутным взглядом осматривает вход в Железный Лес.

— Приятно познакомиться, Эффи. Я — Баш, — альв протягивает ей ладонь для рукопожатия.

— Баш, — словно пробуя имя на вкус, тихо произносит Эсфирь.

В этот момент генерал хотел почувствовать ток, узреть хоть какой-нибудь знак того, что перед ним стоит судьба. Но пусто: ни боли, ни дрожи, ни сбитого дыхания. Лишь его глупая ослеплённость, что отбирала ночами сон. Может, Видар прав? Может, она околдовала его забавы ради?

— Я думал, Вы опоздаете, — голос короля раздаётся, как гром среди ясного неба. К чему юлить, выглядел он также.

Себастьян отпускает руку, почему-то стыдясь собственной выходки. Он кланяется королю, в то время, как Эффи лишь приподнимает подбородок.

Видар стоял в сопровождении троих солдат. Блистал невиданных размеров величием, самодовольством и изумрудными пуговицами на жакете.

Эсфирь в открытую осматривает его лицо, не боясь быть пойманной — королю она не интересна. С ярким гневом в глазах он смотрел на свою правую руку. Себастьян едва заметно отрицательно качает головой, а Видар облегчённо кивает.

Если бы только Эсфирь знала, что в эти несколько безмолвных секунд обсуждалась она — вряд ли бы выдержала их с таким холодом и спокойствием.

Дорогу до выжженного поля Дочерей Ночи все молчали. Видар всё больше погружался в себя, размышляя о том, что при любом раскладе не сможет довериться ведьме. Разве что ей нужно было родиться альвийкой или (так уж и быть) кем угодно, но не дочерью Вальтера Ги Бэриморта, не принадлежать к расе, которую он ненавидел, будучи ребёнком и презирал сейчас, не принадлежать к близкому кругу короля Малвармы.

Себастьян иногда оборачивался на Эсфирь, ободряюще улыбаясь. Может, родства душ и правда давно не существует? Тогда он смог бы добиться её расположения. А если убедить Видара в своих намерениях, то и его тёмной благосклонности. Себастьян тихо усмехается. Видар никогда не позволит связи альв/маржанка, даже и зарекаться не стоило. Оставалось только наслаждаться больной ослеплённостью и быть ведьме верным плечом в Первой Тэрре, на что король тоже скрипел зубами.

Эсфирь осматривала короля и генерала со спины. Оба высокие. Себастьян в несколько раз крупнее, мускулистее. По нему сразу можно сказать, что регулярные занятия — часть его жизни. Двигался резко, уверенно, что ни движение — опасность. Видар же обладал аристократической фигурой, присущей танцору или натурщику. Наверняка являлся искусным фехтовальщиком, наездником и танцором. Он не шёл, плыл, грациозно перешагивая через коренья и уклоняясь от ветвей деревьев, что так стремились «обнять» короля.

Она могла безоговорочно довериться первому, но предстояло это сделать со вторым. В сознании яркой вспышкой возникают три тюбика с лечебной мазью.

Для чего он это сделал? Почувствовал раскаяние? Укол вины?

Он останавливается и оборачивается, наконец, представляя ей для рассмотрения расслабленное лицо: ни толики хмурого выражения и бесноватой злости. Лишь странная домашняя усмешка и неясный блеск ярких глаз. Тогда он будто бы оценивал её, старался задеть за живое. Сейчас — её не существовало и вовсе. И к лучшему.

Эсфирь подкусывает губу. Она сделает это. Доверится, поверит, отдаст ему часть себя, раз так требует судьба. И всё равно, если король не примет такой жертвы. Ей важно сохранить свою жизнь. Вернее, свою жизнь после смерти.

— Мне кажется, или здесь стало ещё чернее, чем было?

Себастьян приседает на корточки, проводя ладонью по выжженной земле.

От состояния почвы его сердце пропускает удар.

— Ты давно здесь не был, — быстро бросает Видар. — Должно быть, тут тебе легче дышится.

Ух, ты, целое предложение принадлежало ведьме!

Здесь и правда было холоднее, чем в окрестностях замка. Земля не обжигала стопы, а на привычной черноте взгляд отдыхал.

— Так и есть, — Эсфирь отвечает коротко и сдержанно, не ведясь на ироничное замечание.

Король удивленно приподнимает бровь, убирая руки в карманы. С ней явно было что-то не так. Может, действие мази?

— Спина прошла? — интересуется он.

Закрадывается сомнение, что у ведьмы могла быть аллергия на альвийские травы.

— Ей ещё долго заживать, — лениво отзывается она, наблюдая за тем, как в его глазах сгущаются облака.

Темнота постепенно опускалась на плечи.

— Объяснись, — выражение лица Видара становится жёстким, а Себастьян оглядывает её спину, пытаясь под одеждами разглядеть шрамы. Находит только выглядывающую полоску на плече, под фатином.

— Я должна быть благодарна за эту… — «Заботой» это не назвать. — Благосклонность. Но я не просила, а потому мазь куда-то… исчезла!

Огонёк озорства мелькает в разноцветных глазах.

Видар медленно моргает, сдерживая ярость, а затем и вовсе отворачивается.

Чёрный туман появляется из ниоткуда, а вместе с ним поднимается и сильный ветер, что расчищает поле от сухостоя.

— Пора, — произносит Видар.

Эсфирь следует за ним.

— Удачи, Эффи, — дергает уголком губы Себастьян, укладывая локоть на эфес меча.

— Спасибо, Баш, — Эсфирь озорно подмигивает ему.

— Вам, Ваше Величество, не желаю. Вы там частый гость, — хмыкает Баш в ответ на пораженный взгляд Видара.

Видар и Эсфирь равняются с границей тумана. Прежде чем шагнуть в самую гущу, Эсфирь хватает его за рукав жакета, встречаясь с брезгливым пустым взглядом.

— Я хотела сказать, что доверяю тебе. — Эсфирь смотрит ему чётко в глаза. — Ты можешь рассчитывать на меня.

Оба застывают на границе тумана, не замечая настороженных переглядок Себастьяна и охраны.

Видар пытается проникнуть в глубь разноцветных глаз, чтобы понять степень её лжи, но ничего не выходит. Она смотрит не моргая, ничего не прося взамен. Просто ошарашивает своим намерением довериться кровному врагу.

— Вы, — сквозь зубы выплёвывает Видар, скидывая холодные пальцы со своего предплечья. — Рассчитывать можно только на себя.

Он окидывает её презрительным взглядом, шагая вглубь тумана.

Эффи на секунду прикрывает глаза, а затем идёт следом.

Внутри царил холод, подушечки пальцев сразу обдало электричеством. Как Эсфирь не пыталась привыкнуть к черноте, окутывающей всё, и ярким вспышкам молний, она не могла. Ведьма застывает на месте, прислушиваясь. Вокруг раздавался шёпот, он звал её, обретал разные голоса родных ей людей, насмехался. Она почувствовала, как большая горячая ладонь легла на плечо. Кто-то находился за спиной.

Эсфирь резко разворачивается. Непозволительно близко стоял король, яркая вспышка молнии за его затылком бросила тень на суровое лицо.

— В первый раз вТумане? — дергает бровью он.

— Да, — слетает с губ ведьмы.

Она и знать не знала о существовании этого места, Богиня Тихе несколько раз общалась с ней напрямую.

— Эти три Старухи живут здесь, в Железном Лесу. Но настигнуть могут даже в людском мире. — Сухо оповещает он.

— Кровавый Король и Верховная Тринадцати Воронов! — Безумный смех градом сыпался со всех сторон. — Как же долго мы ждалиВас!

Наконец, ведьма видит говорящих. Три иссохшие старухи с тонкими руками, лишённые глаз и укутанные в лохмотья, содрогались от смеха, оголяя острые гнилые зубы.

— Госпожа Верховная, именно так Вас и описывала Мать Тихе, — одна из Старух выходит вперёд.

Она протягивает тонкий палец и проводит им по щеке ведьмы.

Видар подаётся вперёд, но Эсфирь опережает его, хватает руку Дочери Ночи и отбрасывает в сторону.

— Не промах! — смеётся та.

— Должно быть, ты счастлив, Кровавый, — улыбается вторая, заметив, как душа Видара против воли его мозга, ринулась защищать ведьму.

— Говорите уже, каковы этапы Ритуала Доверия. Нам некогда возиться с вами, — грозно рычит он.

— Как же много Вам предстоит узнать! — Наконец, Третья подходит максимально близко к королю, вглядываясь в его глаза. — Ну, как? Нашёл, где смерть сыскать? — Она едва ли поворачивает голову в сторону расслабленной ведьмы.

Та, казалось уже привыкла ко всему происходящему.

Её грудь вздымалась спокойно и размеренно, здесь было даже комфортнее: среди холода, разрухи и безумия, чем в защищённом, блестящим лоском, замке.

— Путь Вам долгий предстоит! Сложный…

— Уверенны ли Вы, что хотите отдать единственное, что у Вас пока есть?

Та, что стояла рядом с Видаром, снова возвращает своё внимание к нему.

— Готовы, — Эсфирь отвечает за обоих.

«Спасаешь свой малварский зад, ведьма!», — ухмыляется Видар про себя.

Одна из Дочерей внезапно обхватывает Эсфирь за плечи, вглядываясь в её взгляд.

— Кругами ходишь, Верховная! Тыкаешься, как слепой котёнок! А правда — в безумстве! Те, кто дороги тебе — чужимистанут! АСвященниксДокторомрядом будут! Только не вылечиться от той заразы ни духовно, ни физически! Древняя КровьотКрови Древней! Да прольётся она повсюду!

— Как это понимать?

Разноцветные огни вспыхивают яростью.

— Ваш Ритуал состоит из Трёх этапов! — Дочери Ночи внезапно отходят от них, встают рядом друг с другом и берутся за руки. — Доверие вМеждумирье, ДовериеДуш, ДовериеБесстрашияна Альвийском каньоне…

— И Первое… — безумно улыбается одна.

— Начнётся… — растягивает вторая.

— Сейчас! — рычит третья.

Яркая вспышка ударяет в глаза, шум заволакивает ушные раковины. Туман резко рассеивается.

Эсфирь и Видар оглядываются по сторонам. В радиусе нескольких тэррлий[1] царили различные оттенки серого — пыль на дороге, деревьях. От тяжелого воздуха при каждом вздохе что-то противное оседало на лёгких.

— Noun![2]

Эсфирь произносит заклинание, но оно не отзывается ничем, кроме как насмешливым взглядом Видара.

— Междумирье, — хмыкает он.

— Выходит, магии здесь не водится, — рычит она. — Что нужно делать?

— Выжить? — дёргает бровью король.

— Я буду счастлива, если Вы случайно сдохнете, — бурчит ведьма, обходя Видара.

— Наконец-то «Вы»? — притворно удивляется он.

— Содержание предложениятебяне заботит?

— Я тоже буду счастлив, если ты будешь гореть заживо в Пандемониуме.

— Страдания интереснее смерти?

— Определённо, — хмыкает он, двигаясь за ней. — Куда ты идёшь?

— Если не заметил, то здесь единственная тропа. Глядишь, куда-нибудь приведёт. Жаль, хлебных крошек с собой нет.

— Тебе лишь бы пожрать!

— Если бы я была голодной, я бы сожрала твоё сердце.

— Оно весьма чёрствое.

— Значит, погрызла бы.

— Я же говорю, тебе лишь бы пожрать что-нибудь!

— С чего Достопочтенное Величество говорит со мной?

— Неизвестно, сколько мы проведём здесь, — хмыкает Видар. — Может, я тебя достану в край, и ты тут останешься навсегда.

Эсфирь хмыкает, ускоряя шаг. Видару остаётся только уныло плестись за ней. Ведьма и он, застрявшие в Междумирье с единственной тропой в никуда — точно не было пределом мечтаний.

Она внезапно останавливается, отчего Видар уходит на два шага вперёд.

— У тебя без магии отказывают конечности? — ядовито усмехается он, вглядываясь в сосредоточенное лицо.

Эсфирь слушала тишину с таким видом, будто улавливала чужое присутствие.

— Ты слышишь? Голоса вдалеке… Здесь кто-то обитает?

— Если только изгнанники. Но до них ещё идти и идти…

— Теперь топот… копыт?

Она резко фокусируется на движущемся с огромной скоростью нечто.

Видар резко оборачивается, замечая двух лошадей. Король замирает, не веря своим глазам. Прямо к нему скакали Цири — вороная лошадь его матери, и Глен — белоснежный конь отца. Он стоял, как завороженный, в тайне надеясь увидеть наездников.

Эсфирь бросается вперёд, в первый раз забывая, что магия здесь ей не подвластна.

— Собираешься помахать им руками? — усмехается Видар, не осознанно заводя ведьму обратно за свою спину. — Я знаю их.

После этих слов лошади замедляют бег, переходя на высокомерный шаг. Обе подходят к нему, утыкаясь мордами в плечи. Эсфирь, тем временем, зажимает фатин в дрожащих пальцах, отступая назад.

Она боялась лошадей. Верховная ведьма, что не боялась боли, пекла, Хаоса, до дрожи в пальцах боялась лошадей. Этот отпечаток нанесла Холодная война, когда её жизнь чуть ли не оборвалась под копытами обезумевших зверей. Это был отпечаток Малвармы, когда зачарованная лошадь сбросила с себя старшего брата, а тот свалился на огромной скорости, получив перелом позвоночника. Который пыталась лечить она, маленькая девчонка, не подпускавшая к брату ни единую живую душу, кроме Паскаля.

— Умоляю, скажи, что ты растворилась, — ядовито улыбается Видар, когда оборачивается к ведьме. Улыбка пропадает с губ. — С ними что-то не так?

Король мешкает. Вдруг, ведьма видит их реальное обличие, вдруг это и не лошади вовсе, а на нем не более, чем морок.

— Это же… лошади!

Эсфирь нелепо моргает. Белоснежный конь издаёт недовольное ржание, а ведьма отступает ещё на шаг. Видар не может сдержать лёгкий смешок, что провоцируют появление нескольких ямочек на правой щеке.

— Конечно, лошади, — облегчённо выдыхает Видар, трепля Цири и Глена за ушами. Та, кого боятся Пять Тэрр замерла при виде лошадей. Вот песня! — Дальше поедем на них.

Видар с лёгкостью седлает Глена.

— На… них?

— Давай, инсанис, в первые видишь лошадей? Или всю жизнь в каретах провела? Помогать забираться не буду, кисейная барышня. Лошадь должна чувствовать твою уверенность и доверие! Особенно Цири, она должна повери… поверить тебе! — Его осеняет. — Ты их боишься! Это проверка твоя!

— Я не залезу на неё!

Эсфирь удаётся побороть внутреннюю дрожь.

— Ты думаешь, я вечность буду с тобой тут торчать? — недовольно фыркает король под ржание Глена. Но глядя на перекосившееся лицо ведьмы, закатывает глаза. — Да, демон тебя дери! Глен, никуда не уходи!

Видар треплет коня по гриве, грациозно возвращаясь на землю.

Он протягивает ведьме раскрытую ладонь. Скажи ему об этом несколько часов назад, он бы приказал казнить бедолагу, что решился на крамольную речь.

— Нет, у тебя точно конечности без магии отмирают, — сдержанно произносит король, наблюдая, как Эсфирь скользит взглядом по лошадям, его руке, лицу и снова по уже знакомому кругу.

— К чему это?

— На свидание приглашаю. Конные прогулки по Междумирью под луной. Чего так смотришь? Даже предложение сделаю!

Эсфирь сдержанно выдыхает и вкладывает свою ладонь в его, ощущая жар кожи.

Он крепко обхватывает ладонь ведьмы, заставляя её идти за ним.

— У лошадей особая энергетика, инсанис. Они лечат души. Смотри, какие у неё добрые глаза. Это Цири, когда-то она была лошадью моей матери.

При упоминании королевы, лошадь издаёт тихое почтительное урчание. Эсфирь уже хочет дёрнутся назад, но хватка короля будто стальная.

— Смотри на уши, — мягко произносит он, отчего у Эсфирь в грудной клетке трепещущее нечто растекается вокруг сердца. — Видишь, направлены на нас. Значит, всё её внимание наше, Цири заинтересована… Да, красавица? А если бы они были прижаты, то тогда лучше к ней не подходить: это говорило бы либо об её страхе, либо о гневе. Прижатые уши, кстати, тут только у тебя!

— Очень смешно, — фыркает Эсфирь, на секунду отвлекаясь от мыслей, засматриваясь на королевскую беспечность и уверенность.

— Цири всё чувствует, помни это.

Видар аккуратно приподнимает руку Эсфирь, чувствуя, как она напрягается. Он освобождает её от стальной хватки, оставляя свою руку на весу, ладонью к земле. Левой рукой он вновь берет ладонь Эсфирь, укладывая её поверх своей. Он аккуратно располагает хрупкие пальцы меж своих, сжимая руку в кулак. Предоставляя время сначала привыкнуть к нему, едва касаясь своим плечом её.

Видара прошибает током от близости с ведьмой. Он резко поднимает на неё глаза, но её взгляд сконцентрирован на лошади. Казалось, она и не замечает его рядом. Он был для неё пустотой, и это так играло на руку. Против своей воли, Видар слегка поглаживает большим пальцем её кожу.

Он слегка разжимает ладонь, пытаясь удержать её пальцы, и подносит руку к морде лошади, располагая между глаз. Эсфирь чувствует спокойное дыхание лошади и тяжёлое Видара.

В его грудную клетку проникает запах черешни, пресного льда и акации, с опасной скоростью, впитываясь в кровь. Он медленно убирает свою руку из-под ладони ведьмы, встречаясь с её испуганным взглядом.

Теперь Эсфирь чувствовала подшёрсток лошади. Мгновение, и горячая рука накрывает ладонь поверх, словно не давая отдернуть. Успокаивающе. По-семейному делясь теплотой.

— Видишь, ты нравишься ей, — усмехается Видар. — Цири очень сложно понравиться, она была слишком своевольной.

— Была?

— Глен и Цири погибли от руки Лжекороля, что правил Первой Тэррой во времена Холодной войны. Животных же не пускают в Пандемониум, они вынуждены застрять в Междумирье… — Видар молчит несколько секунд. — Пойдём, помогу тебе забраться.

Эффи хитро щурится. Перед ней стоял кто-то иной, но не Видар Гидеон Тейт Рихард, и уж точно не Кровавый Король. Этого «кого-то» она ни разу не видела. Сердце пропускает удар.

— Держаться придётся за гриву, — хмыкает Видар.

Он разворачивает ведьму лицом к себе, задерживая взгляд на плотно сжатых губах. Сердце пропускает удар, сбивая сердечный ритм. Она была божественно красива. Её кожа чище малварского снега сияла в полутьме. Разноцветные глаза, обведённые тушью, ненавистью к нему и вселенской усталостью, смотрели прямиком в душу. Он замечает небольшой румянец на щёчках, жадно впитывая весь цвет в себя.

Её губы, как назло, пересыхают. И это доставляет жуткий дискомфорт. Но ещё больший — смотреть на его и без того идеальные черты лица. Сейчас она тонула в сапфировых океанах точно так же, как когда-то в том злосчастном озере Малвармы. Только в этот раз Всадник Войны её не разыщет. Из-под обломков своей души, увы, не выбраться.

А он, как дворовый мальчишка, чертил коллинеарные векторы от губ до глаз, не справляясь с бурей эмоции, что вдруг взяли контроль. Их истоков он не знал, разбираться в них не желал и подавно.

Длинные пальцы обхватывают фигуру, в одно мгновение отрывая от земли.

— Перекидывай ногу, я держу тебя!

Эсфирь слышит приглушенный голос Видара, и… в первые, по своей воле, повинуется ему.

Видар, в замешательстве, седлает коня. Мозг изо всех сил старается стереть из памяти это наваждение. Глупость! Лишь помутнение Междумирья. Или его собственного рассудка.

Стоит обоим сесть, как кони, не дожидаясь наездников, срываются на бег.

— Доверься им! — кричит Видар на ходу, запечатлев взгляд, наполненный страхом.

Внезапно мрачные краски Междумирья растворились. Красный цвет заката заливал небо, а ярко-зелёная трава ласкала копыта лошадей. Глен и Цири неслись по полю, позволяя ветру гулять в их гривах и волосах наездников.

Только посмотрев на беззаботно улыбающегося Видара, Эсфирь расслабляется сама. Он в первый раз открыл ей улыбку. Та, что была под огромным запретом для всех.

Король, как она и думала, оказался прирожденным наездником, даже в условиях того, что не он сейчас управлял лошадью. Казалось, что они были единым целым, чувствовали каждое изменение в организмах обоих. Он держался так уверенно, что дыхание Эсфирь перехватывало от этого зрелища. Её сердце целиком и полностью восхищалось королём.

Видар чувствовал свободу. И от этой свободы кружилась голова. Он упивался знанием того, что из-под копыт сейчас летит пыль.

— Дружок, покажем, что мы можем? — тихо спрашивает он Глена, получая в ответ самодовольное ржание.

Глен существенно отрывается вперёд, набирая предел своей скорости, чтобы скрыться от Цири. Затем огибает огромный многовековой дуб и скачет обратно.

Цири заметив, что Глен не сбавляет скорости, постепенно подтормаживает. А Эсфирь зачарованно смотрит на Видара.

Те останавливаются за несколько несчастных тэррлий от Цири и Эсфирь, а затем Глен отрывает передние лапы и встаёт на дыбы.

Одному демону было известно, как Видар удерживался, но делал он это с такой спокойной самоуверенностью в глазах, что у Эсфирь, несмотря на все протесты разума, перехватило дыхание.

Мгновение, и лошади поскакали рядом, бок о бок. Видар прижался всем телом к Глену, ещё крепче обхватывая бока ногами и отпустил руки от гривы.

— Давай руку! — Со счастливой улыбкой прокричал он.

Она не знала этого альва. Но, кажется, сердце её уже давно водило с ним дружбу. И хуже — принадлежало ему.

— Иди ты к демону! Мы разобьёмся!

— Давай же, инсанис! Избавишься от меня и вздохнёшь спокойно!

Она снова подчиняется. Скорость и свобода туманили разум. Эсфирь несмело протягивает ладонь, он крепко сжимает её.

Они скакали по пустоши, намертво державшись друг за друга.

Внезапный туман охватывает их. Поля и лошади исчезают, а король и ведьма на огромной скорости летят в неизвестность. Сам того не ожидая, Видар резко дергает ведьму за руку на себя, прижимая к телу. Жёсткий удар о землю приходится на его спину, и более мягкий — о него — для Эсфирь.

— Демон, — тихо постанывает Видар.

Секунда, он спихивает с себя ведьму и поднимается с земли, как ни в чем не бывало, оставляя её одну в темноте.

— Я убью тебя, долбанный альв! — еле слышно рычит она, чувствуя, как энергия Хаоса растекается по телу. — Со льдом сравняю!

Она резко подскакивает, отряхивая штаны комбинезона. Её взгляд мерцал всепоглощающей ненавистью и… каким-то новым огнём, что для Видара было в новинку. Она уже хочет бесцеремонно схватить его за лацканы жакета, как Дочери Ночи объявляют о себе раскатом грома.

— Первое испытание пройдено, Кровавый Король и Верховная Тринадцати Воронов!

Безумный смех раздался со всех сторон и исчез вместе с туманом.

Первое, что замечают Видар и Эсфирь — двоих спящих солдат. Третий сидел на камне с обречённым взглядом наблюдая за тем, как Себастьян мучал белку.

— Ты где нашёл это зверьё? — не удерживается от смеха Видар.

Солдаты резко подскакивают, Себастьян же разочарованно смотрит в след успешно удирающему животному.

— Должно быть, она молилась на твой приход, — язвительно дёргает бровью Эсфирь, обращаясь к Видару.

Белка, нагло воспользовавшись замешательством Себастьяна, уже, наверное, скакала по деревьям.

— Вы долго! — Себастьян поднимается, отряхивая руки. — Всё хорошо? Прошли? Что за испытание?

— Не разбиться на лошадях, — фыркает Эсфирь, смерив Видара взглядом отвращения.

— Или не умереть со страху, — в тон ей отвечает король. — Всё хорошо, теперь ждём Второе испытание.

Себастьян увлекает Эсфирь расспросами, пока Видар осматривает её в новом свете. Даже у такой сильной ведьмы оказалась брешь.

Странная, почти что больная мысль закрадывается в голову. Теперь одно из её ярких воспоминаний было связано с ним. По крайней мере, какая-то полоумная часть его мозга на это надеялась

[1]Тэррлия— единица измерения. Может быть, как измерением расстояния: 1 террлия = 1 киллометр = 6,21 миль, так и метража и т. д.

[2] С лат. Лучистая энергия, воспринимаемая глазом.

14

Яркие кучерявые волосы рассыпались по плечам гроздьями рябины. Видар, словно зачарованный, смотрел на неё во все глаза. Смотрел и не мог поверить, что сейчас она медленно, словно крадущаяся лиса, подходит к нему с игривой улыбкой на губах.

Тонкий халат падает к босым стопам, позволяя королю детально рассмотреть кружево на бледном теле. Он бегло облизывает губы, чувствуя тяжёлое дыхание.

Эсфирь кривит губы в обольстительной улыбке, забираясь к нему на колени.

— Мы… мы не должны! — неразборчиво хрипит Видар.

Должны или не должны, да какая разница, когда на себе он видел произведение искусства! Кожу приятно обжигало от близости, а руки давно исследовали дурманящие изгибы.

— Разве нам не плевать? — сладко шепчет она, впиваясь в его губы.

Плевать. Настолько плевать, что в этой комнате не останется и тэррлии, на которой альв не будет обладать дьяволицей.

Мозг коротит. Яркая вспышка ослепляет последние клетки разума. Он остервенело-оголодавшим зверем врезается в неё, крепко сжимая лицо в ладонях, боясь, что она растворится в воздухе.

Последнего катастрофически не хватало, но это абсолютно не волновало. Весь безумный мир сконцентрировался на божестве в его руках.

Слабый стон срывается с её губ, обласкав острый слух Видара. Он мог поклясться, что это было лучшим звуком за последние двести лет.

Эсфирь, против его воли, разрывает поцелуй. В глазах сверкает огонь ненависти, только ослеплённый рассудок не в силах этого разобрать. Она резко толкает его в грудь, заставляя лечь на кровать.

Вместо улыбки появляется опасный оскал.

— Я же обещала сравнять тебя со льдом? — томно шепчет она.

— Что ты делаешь?

Видар пытается двинуться, но мышцы парализовало.

— Становлюсь королевой! — нараспев тянет Эсфирь.

В руке сверкает лезвие длинного клинка. Король не успевает среагировать, получая удар прямо в сердце.

Его крик — симфония сфер для ушей новой Кровавой Королевы.

Видар резко раскрывает глаза, обнаруживая свою руку на шее грёбаной ведьмы. Она кряхтела, извивалась, шипела, умоляла отпустить её.

— Видар! Ваше Величество!..

Последнее обращение заставляет ослабить хватку. Пелена сна спадает с глаз, а под собой он обнаруживает перепуганную герцогиню Кристайн.

Он резко убирает руку. Со скоростью света отскакивает на другую сторону кровати. Проводит ладонями по лицу, пытаясь восстановить события былого дня: Первое испытание, жуткое восхищение ведьмой, ужин в компании Кристайн, затем ночь и… очередной кошмар. Никакой малварской ведьмы, слава Хаосу, не было в его постели.

Видар резко поднимает глаза на герцогиню. Та всё ещё держалась за шею, ошарашенно хлопая глазами.

— Прошу извинить меня, Кристайн! — Видар поднимается, одаривая её взглядом, наполненным сожалением. — Я не хотел причинить Вам боль.

— Ч-что Вам снилось? Снова война?

Она сочувственно приподнимает уголки губ. Видар отворачивается.

— Да, — коротко отвечает он. — Кристайн… не прими близко к сердцу, но мы более не можем так часто ночевать в моих покоях. Я не хочу причинять Вам боль. Перейдём к прежним встречам.

Дивуар ошарашенно смотрит на короля.

«Он разум потерял? Всё должно было быть наоборот!»

— Конечно, Ваше Величество. Как Вам угодно, — кивает она. — К слову, есть один отвар, что поможет Вам высыпаться. Распорядиться, чтобы его подавали перед сном?

— Будьте так добры, — кивает король.

Как только Кристайн покидает покои, он, тяжело выдыхая, оседает на кровати. Единственное, чего он желал всем сердцем — отправить демонову ведьму туда, откуда она пришла. Плевать ему на Ритуалы равно так же, как Малварме на дань традициям.

Он касается кончиками пальцев до губ. Предатели помнили поцелуй, будто тот был явью. Такой яркой, живой. Смертельный для него и блестящий властностью для неё.

— Что ты задумала, демонова инсанис? — с рыком бросает Видар, подрываясь с постели.

Демон знает, что это за странные видения, венцом которых выступала его смерть.

Внутри короля горел яркий огонь ненависти, он слепил разум, сердце, душу. Превращал в того юнца, что втайне обещал подчинить себе все Тэрры, что клялся в полной мере овладеть даром предка, что обещал свергнуть Короля Вальтера Ги Бэриморта. Только последнего убила война, а его самого — правильное решение.

С каждым днём он привыкал винить во всём Эсфирь — это становилось своеобразной привычкой, психологическим трюком, что позволял ненавидеть её за все грехи и не срываться на остальных маржан греховным гневом. Он честно много лет учился не ставить барьеры перед другими народами, но она… Она будила в нём древнюю сущность, что так отличалась ото всей нежити.

Желваки заходят за скулы. Даже сейчас он не мог вышвырнуть несносную девку из своих мыслей.

⸶ ⸙ ⸷

Солнце медленно садилось за горизонт, роняя небрежный отблеск на Альвийский каньон. Тем временем в тронном зале царило беспокойство. Генерал Себастьян размашистыми шагами сверял квадратуру теоретическую и практическую, прислуга суетилась вокруг импровизированного ритуального места, состоящего из двух кресел песочного цвета друг напротив друга. Король Видар недоверчиво косился на место, куда ему предстояло сесть, а надоевшей его сердцу ведьмы — и подавно не было.

«Испугалась? Слабачка решила не появляться на Втором испытании? Хвала, Хаосу!»

Но только Видар издаёт облегчённый выдох, как она бесцеремонно, так по-хозяйски, появляется в Лазуритовой зале.

Светлое пудровое платье струилось по полу, элегантно оголяя правое бедро каждый раз, когда она делала шаг. Яркие волосы, словно копировали картинку из его сна, хаотично существовали, заманивая в плен изящных локонов, которые того и гляди обернуться змеями Медузы Горгоны и обратят в камень любого, кто посмотрит на хозяйку.

— Какого демона ты опаздываешь?

Тихий голос короля концентрирует в себе весь гнев миров.

— Всё? — холодно роняет Эсфирь, вызвав испуганный возглас у одной из служанок.

Эсфирь сканирует взглядом присутствующих, но когда переводит глаза на Видара, то мир меркнет. Мрак окутывает тронную залу, позволяя остаться внутри злосчастного тумана лишь проходящим испытание и двум креслам, которые давно уже не рады своему нахождению здесь.

— Вы присядьте, Ваше Величество, Госпожа Верховная! — стрёкот старческого голоса витает вокруг тумана.

Ведьма отличалась несвойственным молчанием. В ответ на приветствие старух — коротко кивает головой и, под удивлённый взгляд Видара, с королевской грациозностью присаживается на кресло. Смотрела куда угодно — лишь бы не встречаться взглядом с ним.

Он подозрительно щурит глаза, по-хозяйски усаживаясь напротив. Видно, ведьма встала не с той ноги, или провела ночь в не удовлетворительных объятиях.

Только Эсфирь при всём желании хотя бы на толику оправдать мысли короля — не могла похвастаться порочным временем суток. Всё её тело до сих пор ломило от раздирающей боли. Стоило звёздам зажечься над Первой Тэррой, как для неё началась самая настоящая пытка — причин которой она не могла установить до самого утра. Под утро, когда боль решила отпустить измученное тело — зарылась в магические талмуды альвийской библиотеки. Но те книги, на которых акцентировалось внимание Верховной — не несли ответов, скорее вопросы.

— Неужели, Первое испытание был нами засчитано зря? — насмешливо протягивает одна из Старух, являя лик Эсфирь.

— Что значит «зря»? — голос Видара наполняется раздражением.

— Я спрашивала не Вас, Ваше Величество, — беззлобно смеётся чокнутая, снова обращая пустые глазницы к ведьме.

— Не я выношу вердикты, — Эсфирь выразительно смотрит прямо в лицо Старухи, чем поражает короля.

В Верховной не было ни страха, ни спокойствия. Лишь пустота, что окутывала и душила хуже чёрного тумана, пропитанного самой Смертью.

— Пришло времяВторого испытания!

Старух и след простыл, лишь голос звенел в ушах испытуемых.

— Доверие порождает боль…

Раздаётся прямо над ухом Видара.

— Так, способны ли вы выдержать боль друг друга?

— Физическое насилие — оригинальнее некуда, — очаровательно усмехается Видар, замечая, как Эсфирь хмурится. — Мы проходили, да, инсанис?

Она резко переводит взгляд, бессовестно впиваясь в синие сапфиры. Тело ощущает множественные электрические разряды, пока сердце гулко бьётся, подтверждая её догадку. Какая же она дура!

— Не физическое… — тихо произносит она. — Ментальное.

— Что ты несёшь, маржанка? — презрительно фыркает Видар.

— Госпожа Верховная права! Сегодня каждый из Вас проживёт боль другого!

Одна из Старух появляется между Видаром и Эсфирь.

Костлявые пальцы хватаются за обивки кресел и с нечеловеческой силой притягивают их друг к другу. Старуха растворяется в воздухе, как только колени короля и ведьмы соприкасаются. Эсфирь задерживает дыхание.

Видар недовольно кривится, будто дотронулся до грязи, но Эффи не ведёт и бровью, испуганно ощущая, как тело отвечает на опасное касание. Её зрачки расширяются, а глаза наполняются безысходностью. То, что дремалодолгими веками— произошло с ней. Словно шутка Хаоса, вырвавшаяся из-под контроля. Сердце бешено стучало о грудную клетку, изнывая от желания встретиться с его сердцем. Очередной табун мурашек служил ещё одним подтверждением. Перед ней сидело её безумное открытие, то, что считалось давно исчезнувшим в небытии. Её родственная душа. От безвыходности хотелось завыть так, как воют волчицы, лишившиеся потомства.

— Не переживай так, инсанис, моя самая большая головная боль — это ты, — ухмыляется король, и в этой ухмылке она видит собственную смерть.

— Как бы не так, Кровавый Король! — стрекочут Старухи вразнобой. — Протяните друг к другу руки и да начнётся Испытание! Во имя Хаоса!

Старухи полукругом оседают около кресел ведьмы и короля.

Видар протягивает две ладони Эсфирь, но та медлит. Если король хоть раз в жизни мечтал обрести родственную душу, то поймёт сразу же, прямо сейчас. Если нет — то Эсфирь дастведьмин обет, что никогда, ни при каких мыслимых и немыслимых обстоятельствах не скажет ему об этом. Не дотронется до него даже случайно. Не пойдёт на сближение. Отдалится от него настолько далеко, насколько позволит Пандемониум. А там — обязательно найдёт способ разорвать связь, лишь бы не разлагаться от любви к тому, кого ненавидит она. Кто ненавидит её.

Она вкладывает ладони в его, дерзко глядя в глаза. Убеждаясь, что он никогда не поймёт, кто именно находится у него под носом. Сердце пропускает за раз несколько ударов.

— Как хорошо, что у нас это взаимно, — ядовито улыбается Эсфирь.

— Что? — меж угольных бровей Видара появляется глубокая морщина.

— Говорят, если отрубить голову — боли больше не будет, — она оголяет ровные зубы.

Эсфирь прикладывает неимоверное усилие, чтобы её руки не дрожали. Он же безучастно смотрел в разноцветные огни, теряясь в потоке своих мыслей.

Её дикая улыбка и странный отблеск в глазах — последнее, что видит Видар прежде чем оказаться в завьюженных, ледяных полях Малвармы…

15

◊

— Папочка, эта война из-за меня?

Малышка отчаянно цеплялась за плащ отца.

Старшие братья молча наблюдали за сестрой. Ни один не решался подходить к ней, ни один не решался давать ложные надежды на своё возвращение. Оба боялись столкнуться с детским взглядом, от которого щемящее сердце раскололось бы на миллиард льдинок.

— С чего ты это взяла, моя маленькая Льдинка?

Вальтер опускается перед дочерью на одно колено.

— Потому что я — другая? Меня хотят забрать раньше срока?

Паскаль резко втягивает холодный воздух носом, получая от Брайтона молчаливый приказ успокоиться, хотя тот и сам находился в шаге от провала. Все они понимали, что в словах ребёнка есть доля истины. Как и понимали, что до её обучения — она не сможет постоять за себя, не сможет вечно сбегать и искать укрытия. Война была лишь одним из предлогов захватить рождённую Хаосом, маржаны были уверенны в этом.

Видар застывает на месте, опасаясь даже двинуться. Осмотревшись, он с трудом узнаёт поместье Бэримортов. Вокруг царила паника и суета. Они знали, что рано или поздно, но война бы постучалась в их двери. И не важно, кто стал бы инициатором — Первая ли Тэрра или Узурпаторы.

Они не боялись. Они защищали семью. Они защищали страну. Свою Малварму. Пятую Тэрру. Семья старалась уберечь дочь и сестру, Страна — могущественную Верховную.

— Льдинка, нет-нет-нет! Не плачь, а то слёзки примёрзнут! Я клянусь тебе — всё будет хорошо. Тебя никто не заберёт ни у меня, ни у мамы, ни у ребят. Эффи-Лу, запомни, ты никогда не станешь причиной войны! Королевы не плачут, помнишь?

— Но я не королева! — шмыгает носом девчонка.

Братья переглядываются, а затем в безмолвной тишине опускаются на колено, склоняя головы.

— Ещё какая Королева, моя Льдинка! — довольно улыбается Вальтер, пока где-то вдалеке раздаётся очередной залп. — Ты — Наша Верховная!

Видар медленно вдыхает воздух. Кажется, ему предстояло увлекательнейшее путешествие по закоулкам ведьмовской памяти.

◊

Страшные взрывы, нечеловеческие крики, взвизги лошадей — всё говорило о том, что ещё одной точкой отсчета для боли Эсфирь служила Холодная война.

Видар щурится. Только спустя две минуты понимает, что не может дышать, придавленный чем-то тяжелым. Наконец, видит перед собой маленький, захлебывающийся слезами комочек. Тихие мольбы о спасении резали слух.

Видар хмурится. Отец практически умолял дочь поверить ему, заставив думать, что вся семья останется с ней. Только не уточнил, что это будет лишь в её собственных мыслях.

Внезапно темнота исчезает, а сам король видит молодого себя, свой ледяной страх при виде разноцветных глаз, смутно слышит, как даёт наказ маленькой сироте бежать.

И юная Эсфирь срывается на бег, не теряя ни секунды. Так быстро, что икры тяжелеют, а сердце превращается в трепещущее нечто. Несётся подстреленной ланью, унося вслед за собой и Видара, что двигается за ребёнком невидимой привязанной тенью. Очередные взрывы малютку мало пугают, будто она их источник. Девчушка позволяет передохнуть себе лишь у намертво застывшей воды. Идти дальше придётся прямиком через неё, обходного пути нет, вокруг — ледяные скалы.

Видар внимательно рассматривает ребёнка, остро чувствуя страх. Он ощущал каждую эмоцию девчушки: боль потери прожигала её сердце, жгучая обида на ложь терзала разум, она боялась, что единственная осталась в живых, что больше никогда не увидит семьи.

Эсфирь тихо выдыхает, делая первый шаг на лёд. Видару кажется, что нет ничего легче этой задачи, но ровно до того момента, как очередной магический взрыв не разламывает лёд под крошечными ногами. Король инстинктивно хочет поймать юную маржанку, но его бестелесная сущность против такого исхода. А потому ему остаётся лишь погружаться, чувствуя, как лёгкие наполняются острыми иглами воды… Так вот, что для неё значила вода… Смерть.

◊

Когда внутри всё сжимается до предела, его будто окатывают огненной лавой. Пошатнувшись, Видар не сразу осознаёт, где находится.

— Маленькая ведьмачья сука, думала, что можешь сбегать в Тэрры, когда тебе вздумается?! — Дикий ор одного из Инквизиторов окончательно возвращает рассудок Видара. — Думала, что твой жалкий бес Кванталиан вступится за тебя?

Он находился в жерле Пандемониума, где когда-то и сам проходил службу. Сидел, привалившись к огненной скале и пытался свыкнуться с резким перепадом температур и свалившейся на него информацией. Побег в Тэрры, какой-то Кванталиан, хлыст, разрезающий жаркий воздух.

Видар резко поднимает взгляд.

Прямо перед ним болталась в цепях полуобнаженная Эсфирь. Теперь её внешность мало отличалась от ему известной. Он в первые видел, как из разноцветных глаз сочилась боль.

— Считаешь, что Война вступится за тебя?! Что ты дорога Всадникам? — ревел Инквизитор.

И, кажется, Видар даже знал его когда-то.

— Ты сам отправлял меня по заданиям!

Всё обессилевшее тело горело яростью.

— Угадай, кому поверят, маржанское отродье, — тихий булькающий смех служит катализатором очередного града плетей. — Здесь никому нельзя доверять…

Её крик слышал весь Пандемониум, а Видар лишь крючился на полу от невыносимой фантомной боли.

Инквизитор поднимает лицо ведьмы, крепко держа за челюсть.

— Может, твоё красивое лицо тоже испортить? У меня есть знакомый альвийский целитель, он быстро вернёт тебе былой вид! Если не побрезгует, сама знаешь, какие альвы «чистые»! Не беспокойся, твоему Кванталиану личико не нужно! Трахать можно и мордой в пол!

Видар хмурится, оглядывая её лицо. Там только ярость, ненависть и боль в трещинках губ.

— Когда я окончу службу здесь… а ты увидишь столп из воронов в небе… Тогда ты сгоришь заживо, ублюдок!

— До того времени ещё очень-очень много лет!..

Это действительно было так, но Видар точно знал, что Инквизитора нашли прибитого к скале с жуткими ранами от когтей и клювов птиц. Разбирательства по его смерти не было. Все знали, кому принадлежат когти.

◊

Жар Пандемониума сменяется прохладой малварского снега. Тонкое платье Эсфирь давно промокло от ледяной корки. Сколько ведьма так лежала — Видар не мог себе представить. Его очередная попытка помочь — безуспешна. И заем только подрывается?

Эсфирь, словно поломанная игрушка, не имеющая возможности двигаться, лежала, обрамленная пушистым белым бархатом, пока последний безжалостно отмораживал правую щёку. Изо рта стекала струйка крови.

От этого зрелища его сердце замедляет ритм.

Видар оглядывается. Ядовитая темнота скрывала в себе пороки.

Подняв голову вверх, король быстро понимает, что находятся они у стен замка, в окнах которого ещё горел свет. Дом Бэримортов. Опять.

Король хмурится, но сделать что-либо не успевает. Оглушенный болью, он врезается в ледяную стену, со всей дури ударяется виском о камень, в тайне желая не умереть здесь.

— Как и обещал Вам! Отречённая малварская принцесса, свежеиспеченная Верховная! Только из Пандемониума, — оповещает голос из темноты.

— Что ты сделал с ней, щенок?

Факел освещает лица.

Глаза Видара вспыхивают, он узнаёт одежды Узурпаторов. Различает маржана, никса и… сильфа.

— Всего лишь опоил амброзией с транквилизатором и сбросил с окна…

— Ты идиот? Генерал просил доставить её живой!

— Не нужна она нам живой!

За начавшейся перепалкой они не замечают того, чему явился свидетелем Видар. Грудь ведьмы начала вздыматься с новой силой, так, будто у неё не было ни единого перелома. И король готов дать на отсечение голову, но кровь с её лица тоже испарилась, а сама она приняла более эстетичную позу, открыв глаза и сверкнув адским пламенем в них.

— Я думала, что выпивка со старым другом — занятие достаточно приятное!

Её мелодичный голос резанул по заостренным ушам.

Внешне она напоминала айсберг, но внутри иссыхала от боли. И Видар иссыхал вместе с ней.

Он, с широко распахнутыми глазами, наблюдал за тем, как виртуозно она лишала жизни всех, кто находился в столь поздний час по её душу. А последнего — истерзала так, что его было трудно узнать, бросив напоследок, что превратит в то же его хозяина.

Запах шалфея удушающими парами стелился по льду. Кожу приятно покалывало энергией. А Видар, тем временем, не в силах оценить ситуацию, разлагался на атомы от вспышки негативных чувств…

Король снова моргает, просматривая её боль словно в перспективе: предательства, смерть, обман и ложь следовали за Эсфирь всю жизнь, и если со временем она научилась справляться с собственной болью, то Видар думал, что его вывернули наизнанку и отрезали от него по волокну.

Она — Эсфирь Лунарель Бэриморт — сжигала деревни неугодных дотла; безжалостно и крайне извращённо расправлялась со врагами; доверяла только себе; искала расслабление в вине и случайных связях так, что никто не мог её в этом уличить; вела себя высокомерно, наплевательски и уничижительно, но… никто и никогда не знал, сколько боли хранит это тело. Она была почти под стать ему. Только без сердца.

Наконец, он видит её застывшее равнодушное лицо. Разноцветные глаза блестели от слёзной пелены, а пальцы отчаянно сжимали ладони короля, будто она вместе с ним, добровольно, прожила свою никчёмную жизнь ещё раз.

«Разве могут быть слёзы там, где отсутствует сердце?» — про себя хмыкает Видар, но не успевает действительно крепко задуматься, как хватка маржанки ослабевает, а взгляд туманится.

Теперь очередь короля показывать боль. Но он не был к этому готов.

Его будущая советница, слегка подаётся вперёд, будто минутами ранее не пыталась собрать дрожащими руками осколки предательств внутри себя.

Эсфирь, словно ленивая кошка, медленно моргает, склоняя голову в бок.

— Надеюсь, тебе не было больно, — стервозно протягивает она.

Видар злостно ухмыляется, жалость, что начинала зарождаться в его душе обратилась прахом.

Она крепче сжимает его руку, но ладонь жжёт.

— Демон! — шипит она.

Пытается отдёрнуть руку, чтобы не чувствовать пожар, но жар обдаёт пряди волос.

◊

Эсфирь несколько раз хлопает глазами, осматривая явившуюся ей обитель Пандемониума. Самое жерло, круг в котором карали отъявленных существ за нарушение Нечистого Закона.

Юный Видар слишком отличался от теперешнего, но главное — на лице не было шрамов и жестокого оттенка Холодной войны.

Мальчишка стоял напротив огромного существа, оглядывая его с неприкрытым отвращением. Оно парило в пространстве словно ненастоящее. Будто через него можно было спокойно пройти или укутаться его тенями, как одеялом. Только глаза горели кровавыми огнями, бросая отблеск на острые гнилые зубы.

— Переступи через себя, Видар!

Голос наставника витал в пространстве.

— Но… как?

Чистая душа альва рвалась на части.

— Нарушь главную заповедь кристальной души… Убей!

— Е…его?

Видар нервно сглатывает, продолжая таращиться на нечто огромных размеров.

— Он всего лишь исполнитель воли того, кто тебе ближе всех…

— Но я один…

— Ты есть сам у себя.

— Если я убью себя, то что от меня останется?

— Вернее спросить: кем ты станешь, если позволишь себе умереть без единого писка? Помни, чей ты наследник!

Юный принц хлопает глазами. И Эсфирь, кажется, повторяет его движение.

— Моя светлая часть души… Она погибнет, если я решусь…

— Ты — альвийский принц, порождение ночи! Осознанно умертвив светлую часть себя, ты станешь полноправным существом Пандемониума, гордостью своей семьи, личной гордостью Хаоса!

Видар замирает, прислушиваясь к себе. Мама умоляла сохранить свою светлость, свой дар. Отец предоставлял выбор ему, в тайне мечтая, чтобы юный принц принял родство. Но если он оставит баланс, то не сможет защитить ни семью, ни королевство, ни себя, не сможет стать могущественнее. Будет в вечных сомнениях, будет знать, что такое жалость, будет терзать себя каждый раз, не освоит в полной силе магию исцеления.

Альв делает шаг вперёд, смотря во все глаза, как нечто скалится. Его выбор — правильное решение.

Секунда, и нутро Эсфирь содрогается, а сама она падает, больно ударяясь лопатками о землю, как и юный принц. Видар, с открытыми глазами, не издавая и писка, не выдавая страха и адской боли, лежал, пока существо раздирало его грудную клетку, а капли горячей крови летели в разные стороны…

◊

Далее она мельком видит родную Малварму и его истощенную исполосованную плетьми спину. Обойти и посмотреть в лицо она не решается. Сил хватает лишь взглянуть на Карателя, что в который раз заносит плеть над альвийским принцем, пытаясь выбить из него правду. До последнего не веря, что альв здесь не шпион, а жертва судьбы.

Она видит, как в подземелье с видом хищника входит Паскаль, внимательно оглядывая узника. Он чему-то опасно усмехается. Эсфирь очень редко видела такую усмешку, но знала, что ни к чему хорошему она не ведёт. Шутливость брата слыла лишь одной из его масок. На деле — он мог безжалостно лишить жизни своего пленника.

Паскаль кивком отправляет Карателя вон, а сам садится на бетон, скрещивая ноги и наклоняя голову к левому плечу.

— Какую сказку мне расскажешь? Говорят, ты поразил всех своими историями!

От Видара она слышит лишь хриплый смех в ответ.

— Вот и я также хохотал…

Взгляд Паскаля сверкает осколками льда.

◊

Эсфирь снова открывает глаза, трясясь от боли. Подземелье её дома сменилось на брезентовую палатку. Молодой юноша в военной форме Малвармы сидел за сборным столом, нервно читая послание.

Ведьма медленно подходит к нему, обращая внимание на метку письма — королевская печать Первой Тэрры.

Она заглядывает в лицо, тут же отшатываясь. Перед ней был тот, кто спас её от смерти в Холодной войне, тот, кто наказал бежать, тот, кому она была обязана собственной жизнью. Тот, чью грудь прожигала нечеловеческая боль, та самая, что разгорается внутри при потере безумно дорогого сердцу существа. Тот, на чьей груди мерцала метка её брата. Метка Карателя.

Чёрный шёл ему намного больше, нежели саднившие раны, разрастающиеся гематомы с правой стороны лица и полопавшиеся капилляры в левом глазу. Она искренне не понимала, почему будучи целителем — он не тратил сил на себя.

◊

Эсфирь хочет дотронуться до него, но рука проходит сквозь тело, а сама она оказывается в Первой Тэрре, лицезря его Королевское Величество в слепой ярости, что сносила на своём пути целые жизни, что ревела страшным гневом. Королевский меч останавливается прямо у её скулы, и ведьме кажется, что Видар-воспоминание почувствовал её присутствие, смотря безумными животными глазами прямиком на Эсфирь.

Она пытается найти хоть что-то живое на дне чёрных зрачков, но ответом ей служит лишь злостный рык, сотни погибших и голова Лжекороля, катившаяся по кафелю.

◊

Животные звуки медленно перетекали в рёв души, а сама ведьма слушала песню горя уже в другом месте. Там, куда путь закрыт для всех, в фамильном склепе его родителей.

Молодой король хоронил детство и юность, эмоции, наказы быть светлым и доблестным. Вместе с родителями он хоронил себя прежнего, нетронутого, свободного от темноты и Тьмы за ней грядущей.

Впереди его ждала ледяная пропасть. Теперь он её не боялся. Он её воплощал.

Больше ни что не волновало его сердце. Он не имел в своём арсенале такого фокуса, как у ведьм, чтобы заставить организм жить без органа жизнедеятельности, но в его руках была другая сила: подчинить злосчастную мышцу. И сделав этот отчаянный шаг, он превратился в того, кого так боялась видеть на троне Беатриса Амалия Рихард, ныне покойная королева Первой Тэрры…

Эсфирь и Видар резко распахивают глаза, расцепляя руки. Они так и замирают в воздухе, пока оба прикидывают причиненный урон друг другу.

— Вот уж шутка… — первой отмирает Эсфирь.

Видар в ответ устало вскидывает бровь.

Ему хотелось только одного — вымыть путешествия несколькими графинами амброзии.

— Получается, я обязана жизнью тебе… Тому, чью жизнь в других реалиях я бы отобрала.

— Знай я, что той бродягой окажешься ты, я быоставил тебя подыхать.

— Отбросив личную ненависть, и обращаясь к Твоему Величеству, надеюсь, что большей боли в жизни не испытать, — быстро проговаривает Эсфирь, глядя чётко в глаза короля.

Тот на несколько секунд теряется, обнажая ведьме смятение.

— Отбросив личную ненависть, и обращаясь к Господствующей Верховной, верю, что более тебе не придётся испытывать таких горьких чувств, — сбивчиво отвечает Видар.

На минуту оба замолкают, пытаясь разыскать подвох в лицах друг друга, да и вообще осознать, с чего вдруг такая любезность.

Туман вокруг них растворяется, отрезвляя их и являя тронный зал, перепуганных подданных и скрипучий безумный смех старух. Испытаниепройдено.

— Ваше Величество! — срывается с места Себастьян, только король всё ещё смотрел на Верховную в немом забвении…

Она же, подскочив с кресла и оглядев зал странным взглядом, поспешила удалиться.

⸶ ⸙ ⸷

Эсфирь уже битый час гипнотизировала взглядом бокал с вином. Перед глазами стояла жизнь короля, что не вымывалась из памяти никаким способом. Был даже рассмотрен и применён вариант с заклятием забвения, да только почему-то не работал. Шутка, да и только.

Как только рассеялся туман, Эсфирь сбежала. Она помнила, какое усилие ей пришлось приложить, чтобы подняться с места и с королевским достоинством выплыть из залы, оставив самодовольного короля один на один с расспросами.

Ей так не хватало объятий Брайтона, насмешек Паскаля и холодной Малвармы. Вместо этого — боль Видара с особым пристрастием мучала каждый участок тела.

И почему именно она? Чем заслужила всё это? Разве мало натерпелась? Почему ей запрещено сбежать в мир людей и провести там свою жизнь? Меньше всего на свете Эсфирь хотела ворошить прошлое, разлагать на атомы эмоции и уж подавно делиться ими.

Ведьма устало берёт в руки бокал, залпом опустошая его. В кромешной темноте добредает до холодильника, дабы извлечь очередную порцию с вином Каса.

Перед глазами возникает образ обаятельного рыжеволосого беса с лукавой улыбкой — Кванталиан. Уж кому-кому, а ему всегда удавалось встряхнуть ведьму, да только связь их была паразитирующей, ограничивающейся лишь на одном общемувлечении.

Эсфирь усмехается. Когда приблизитсяшабаш Безлунной ночи— ежегодный праздник ведьм — она обязательно выйдет с ним на связь.

Видар, тем временем, пошатываясь направлялся к крепости тётушки До. Пережитки тяжёлого дня он, по собственному обещанию, вымывал с помощью амброзии и Кристайн. Последняя, к слову, исчезла за напитком с пол часа назад, оставив опьяневшего короля в сладком томлении.

Правда терпением расслабленный альв не отличался, равно как и собранный, а потому — почти на ощупь — брёл тёмными коридорами к неприкосновенным запасам.

Он тихо открывает входную дверь. Небольшую кухоньку освещал лишь тонкий свет холодильника. Видар пьяно ухмыляется, замышляя свой несомненно удачный план в отношении Кристайн.

Он быстрым шагом сокращает расстояние, с закрытыми глазами разворачивая хрупкую фигуру к себе лицом. Его обдаёт холодом хранителя продуктов и алкоголя, но всё становится неважным, когда губы находят то, что им так было нужно.

Бутылка падает из рук ошарашенной Эсфирь, разбиваясь на тысячи осколков у ступней обоих. Его губы нетерпеливо обожгли её.

Яркая вспышка затмевает сознания друг друга. Видар захлопывает дверцу холодильника, прижимая тело девушки к своему телу и прохладному металлу, наплевав на то, что осколки впиваются в подошву его обуви.

В душах обоих случается самая настоящая революция.

Видар, наконец, ловит себя на мысли, что Кристайн пробудила в нём какую-то неистовую, раннее неизведанную эмоцию.

Эсфирь чувствует крах собственного плана «не сближения» с родственной душой: сердце и дух клокотали от счастья. Она впервые чувствовала себя родной, такой нужной, такой преданной и влюблённой. Если через две минуты он приказал бы ей вырвать сердце и раскрошить его на площади перед всеми — она бы сделала это незамедлительно.

Его губы неистово требуют ответа. Видар едва может совладать с мыслями. Кажется, что раньше он попросту не жил в этом мире, даже не существовал, что вместо него ходила безрадостная тень, которая механически отвечала требованиям королевства, запросам друга и уговорам Кристайн.

Видар сильнее вжимается в Эсфирь, грубо терзая нежную кожу острой щетиной. Он отчаянно не понимал, почему Кристайн не укладывает по привычке рук на его плечи, пока не чувствует слабый упор ладошек по своей груди. Его пытались вытолкнуть из головокружительной схватки.

Подумать только, лишить его чувства полного окрыления и сладострастной истомы! Он прикусывает зубами нижнюю губу, а затем осыпает ведьму градом из рваных поцелуев.

Правая рука проскальзывает в волосы, путаясь пальцами в завитушках.

Пальцы замирают.

Осознание пробивает лобную кость.

ЭтонеКристайн.

И, уж тем более, далеконе онастала причиной сумасшедшего огня, дикой схватки.

Оба размыкают губы, всё ещё не отстраняясь, чувствуя уничтожающее дыхание друг друга.

Горячая одинокая слеза скатывается по фарфоровой коже ведьмы. Процесс родства душ бесповоротно запущен. Теперь стрелки часов начинают гонку в обратном направлении.

Видар хочет сделать шаг назад, но душа изнывает от желания продолжить.

Сердца стучат в оглушающем унисоне. Эсфирь, наконец, чувствует, как щиплет босые стопы — мелкие осколки впились в кожу и омывались душистым вином.

— Какого демона, альвийский король? — У неё первой получается вытащить крупицы самообладания. Эсфирь с силой отталкивает его. — Хочешь, чтобы я превратила тебя в топор и разрубила тобой твоих бесчисленных девок?

— Решила, что сможешь околдовать меня, маржанское отродье?

В глазах Эсфирь, на едва заметное мгновение, плескается боль, которая сразу же обращается ненавистью. Видар ошалело смотрит на ведьму, только спустя секунду осознавая, какназвал её. Признать собственную ошибку казалось чем-то нереальным. Вариант с извинениями не принимался. Не после наломанных дров на строительство нового замка.

Ненависть в её глазах вспыхивает гневом.

— Я не ослышалась? — лёгкая ухмылка касается припухших губ.

Видар окончательно теряет связь с реальностью.

В кухне тётушки До в каждом углу лежал нож, у самого короля на перевязи висел клинок. Он мог решить эту проблему так же, как решал со всеми подданными — запугать, пригрозить, даже применить силу и сталь, но несмотря на кровавые методы, которыми виртуозно располагал, был уложен на лопатки одной лишь дьявольской ухмылкой той, что так бесстрашно стояла напротив. Той, что по какой-то неведомой ему причине вовсе не боялась. А стоило.

— Сотри это из своей памяти, ведьма. И, упаси Хаос, попасться мне на глаза в ближайшее время!

Король ненавистно кидает два предложения, а затем быстрым шагом покидает кухню.

Эсфирь беспомощно опирается на кухонный остров руками.

— Долбанный ты альв! — в сердцах шепчет она.

Единственная мысль бьёт набатом в висках — разорвать связь родственных душ до того, как она сойдет с ума окончательно… ну, или до того, пока в такой же сюрреалистичной ситуации их сердца не решат вознаградить друг друга «высшим проявлением» любви во Вселенных, а потом и вовсе завершить ритуал воссоединения.

Спустя секунду мысль превращается в цель.

16

Видар молча, сильно хмурясь, наблюдал за тем, как Эсфирь направлялась в его сторону. На Альвийском каньоне собралась тьма зевак, чтобы лично увидеть Третье испытание.

В последние два дня витало множество слухов, касающихся диаметрально различных тем: от успеха ведьмы до женитьбы короля на… ней же. Все альвы от мала до велика желали воочию увидеть, что же приготовили Дочери Ночи для высокопоставленных господ на сладкое. И в отдельности — каковы отношения Кровавого Короля и Верховной Тринадцати Воронов в реальности.

Король одной позой внушал власть и уверенность, ни один мускул не выдавал внутреннего напряжения. Одет как всегда с иголочки: тёмный цвет брюк и сапог создавал яркий контраст с изумрудным шёлком рубахи, что изредка переливалась в ярком солнечном свете; закатанные до локтя рукава позволяли противоположному полу восхищаться вздутыми венами.

Он старался внимательно слушать слова приближенного двора, пока сердце неистово стучало о грудную клетку. Стоило лишь завидеть ведьму — всё вокруг вспыхнуло адскими языками пламени. Будто бы до того, как она ступила на каменную кладку — весь мир был пресно серым.

Видар сильно хмурится, но отвернуться не может. Поражённый не то странным очеловеченным видом маржанки, не то излишней самоуверенностью, не то ужасающими фрагментами прошлой ночи, когда его нутро изнывало от желания близости с…ней.

Эсфирь будто вовсе не волновал вчерашний променад, а вот сегодняшний — более чем. Она намеренно отказалась от безмерно любимых платьев, сделав выбор в пользу облегающих спортивных лосин, кроссовок, топа и огромной мешковатой толстовки. Её вылазки в людской мир всегда оканчивались такими вещами. Поразительно, но люди горазды создать удобство всему, что касается вещей, но коснись самих себя, так не могут сохранить даже собственной обители.

Волосы трепал жаркий ветер, в то время, как кончики остроконечных ушек припекало солнце. Её рассеянный взгляд блуждал по толпе, а в голове крутилась единственная фраза: «Только бы без воды, только без воды!».

— Что ты на себя нацепила, маржанка?

До острого слуха ведьмы долетает королевское презрение.

Она лениво переводит взгляд на долбанного альва. Стоит взглядам сцепиться, как губы лихорадочно вспоминают его грубость, огонь, страсть… и желание. Эсфирь лишь усмехается, возвращая Видару его любимый способ ответа.

— Каковы планы на сегодня? — дёргает бровью она, осматривая короля и его сопровождение.

— Ожидаем прибытия Дочерей Ночи, — горделиво приподнимает подбородок Кристайн.

Практически ничего не менялось: генерал Себастьян, герцогиня Кристайн, пара тройка солдат из королевской гвардии и слуги. Одиночество ожидало лишь Эсфирь.

Чужая Тэрре. Ненавистная каждому, кто чувствовал её едва уловимый запах.

Себастьян делает несколько шагов к ней, протягивая раскрытую ладонь, чтобы ведьма беспрепятственно поднялась на помост.

В глазах Видара вспыхивают искры ненависти. Эсфирь быстро анализирует сложившуюся ситуацию, без труда решая простейший арифметический пример. Король разгорался внутренней яростью от увлечения своей правой руки. А точнее сказать — от заблуждения.

Ведьма изящно подаёт руку, едва касаясь кожи генерала. Стоит преодолеть пару ступеней, как она с лёгкостью отнимает ладонь и очаровательно улыбается Себастьяну. Не огорчает его отказом, но и, в тот же момент, ясно даёт понять грань развития этих отношений. Ведьмин шармбыл неотъемлемой частью её бренного существования. Мешал ли он жить? Несомненно. Но с ним было веселее, как минимум.

В другой ситуации — она бы давно охмурила этого лощеного красавца в своих целях, не хуже, чем Ирринга недавно. Но сейчас — важно было, чтобы Видар доверился ей, а Старухи — не посчитали её не достойной службы.

Себастьян коротко кивает, ясным выразительным взглядом давая понять, что намерен переговорить с ведьмой после всего с глазу на глаз.

Неприятное чувство незащищенности окатывает ведьму, стоит ей только встать рядом с королем.

Она задорно дергает уголками губ, смотрелись вмести они, и в правду, комично.

— Чтобы я больше не видел таких закидонов, — почти рыча сообщает король, брезгливо осматривая толстовку.

— Да, собиралась сказать тоже самое, — ведьма многозначительно смотрит в яркие глаза противника.

Она готова поклясться, что в сапфировых глазах сверкнула ослепляющая белая молния, расколов зрачок до пожара.

— Я сверну тебе шею, — гневно шепчет Видар, чтобы никто кроме них не слышал.

— Ничего, мне нравится, когда грубо.

Эсфирь довольно оголяет ряд ровных зубов, наблюдая, как его ноздри гневно раздуваются, а желваки заходят за скулы.

Вместо ответа король растягивает губы в напряжённо-кровожадной улыбке. Ямочки опасно сверкают на его щеках, а глаза смотрят с хитрым прищуром.

«Вот же ж! Хаос, лучше бы он что-нибудь ответил, чем так!»

Яркая молния ударяет точно в центр озера, заставив ведьму резко втянуть воздух носом.

Король лишь выгибает левую бровь, ожидая, пока сумасшедшие старухи материализуются. Долго ждать они не заставляют, появляясь прямиком над гладью Альвийского каньона, чем вызывают страх, ужас и смятение толпы. Вдалеке слышится детский плач. Одна из старух оборачивается, кровожадно облизываясь. Воцаряется мертвенная тишина.

— Последнее испытание! — громогласно объявляет вторая.

Дочери Ночи исчезают, появляясь совсем рядом с королём и ведьмой. Присутствующие на помосте делают шаг назад, поддавшись общей ауре промозглого страха. И только Видар и Эсфирь стоят не шелохнувшись, являя Безумным зеркальные отражения друг друга.

Дочери Ночи скалятся, оголяя рядые острые зубы.

— Но готовы ли к немуВаши… души? — заискивающе протягивает третья.

— У меня нет души, — дёргает уголком губы Эсфирь.

— Это мы сейчас и проверим! — втроём рявкают провидицы.

Видар плотно сжимает челюсть. Раскусить провидиц ничего не стоит для него: через несколько минут они скинут ведьму в воду, а ему придётся спасать её. Так банально. Ей — доверить свою жизнь врагу, избавиться от страха воды. Ему — послужить для неё оплотом, избавиться от желания оставить её на дне Каньона.

Дочери Ночи быстро сканируют взглядом Видара, срываясь на сумасшедший гогот.

— Возможно, пришло время вернуть должок, принцесса!

Хохот режет по ушам зевак.

На руках и ногах короля появляется верёвка, что в несколько оборотов накрепко обматывается и завязывается. По щелчку костлявых пальцев старухи исчезают, а Видар подлетает в воздух и пролетает несколько добрых метров вперёд. На середине озера раздаётся всплеск.

Последнее, что он видит — её глаза, наполненные животным страхом. Лицо могущественной ведьмы молило о помощи. Почтидежавю. Только в прошлый раз она была счастлива…

Мозг альва в панике пытается подать сигналы телу, чтобы то помогло выкарабкаться из воды. Верёвка не позволяет. Вода становится настолько ледяной, что тело пронзает иглами. Он тонул. И спасения ему ждать неоткуда. Мысль пронзает мозг тремя судьбоносными словами: «Ведьма боится воды».

Эсфирь стоит, как мраморная статуя, с диким страхом в глазах. Момент падения короля со внушительной высоты происходит словно в замедленной съемке.

— Что ты стоишь? Прыгай за ним!

С места срывается Кристайн, но её опережает Себастьян.

Он перекрывает путь герцогине, подходя непозволительно близко к Эсфирь.

Что-то сбивчиво объясняет ей, пока та вскидывает руки в воздух, по пути роняя заклятия. Энергия лишь обжигает пальцы до ожогов.

Эффи в исступлении перебирает всё, что знает, параллельно подкрепляя безмолвной магией Хаоса. Тело начинает жечь. Она выпарит к Хаосу эту альвийскую лужу!

— Эсфирь! Послушай меня! — отчаянно пытается докричаться до неё Баш.

Громкий всплеск приходится на огромный ожог в области груди. Кожа под толстовкой обугливается.

— Замолчи! — исступленно рычит она.

— Каньон не принимает магию, Эффи! — зло рычит Себастьян, грубо дёргая её за плечо.

Ведьма шипит от боли, в то время как генерал испуганно отступает назад.

— Что, демон вас раздери?!

Она не сводит яростного взгляда с того места, где растворился король.

Лишь небольшое количество пузырьков напоминало о его существовании.

— Каньон — подарок Бога Хаосу! Это единственное место, что обладает чистой энергией, — быстро тараторит Себастьян.

— Он сейчас утонет, ведьма! — Кристайн поднимает голос, стараясь пробиться из-за широкой спины генерала.

В первый раз Себастьян видит в глазах абсолютного могущества и контроля — страх.

— Ваш король мёртв, — безжизненный приговор срывается с её уст, а сама она делает шаг назад.

— В каком смысле?! — пищит Кристайн.

Приближенный двор замирает.

— Эффи, какого демона?

Себастьян силой заставляет посмотреть ведьму ему в глаза.

— Я не умею плавать, — едва слышно произносит Эсфирь.

Он ошалело оборачивается на Каньон. Если прыгнет сам, то неизвестно, как отплатят Дочери Ночи Видару.

Грудная клетка Эсфирь сжимается от боли. Секундой позже она понимает, что боль не её. Король теряет дыхание.

— Демон! — зло рычит она.

Эсфирь отворачивается от Каньона, делает два уверенных шага назад.

— Хочешь подохнуть в адских муках в Пандемониуме? — стервозно изгибает бровь Кристайн. — Только до этого момента — яне оставлю на тебе живого места!

Эсфирь молча стягивает с себя толстовку, являя всем короткий топ, стройное тело и… местами чёрную плоть от заклинаний. Она резко разворачивается лицом к Каньону.

С разбегу в воду она никогда добровольно не прыгала. День, когда тонула — не в счёт. Видела только, как это делают братья. Вроде ничего сложного — разбежаться, оттолкнуться, натянуться, как струна, и войти в воду.

Никто не успевает моргнуть, как Эсфирь исчезает в толще Альвийского каньона.

Вода кажется безумно горячей, будто она добровольно нырнула в чан с кипящим зельем. С трудом разлепляет глаза, пытаясь плыть. Тело короля почти коснулось безмятежного дна.

Эсфирь сильно хмурится. Кто бы только мог подумать, что плыть тяжелее, чем колдовать. Гладь воды сопротивлялась, разгоралась яростным огнём, не собиралась помогать. Силы ведьмы кончались, а остатки кожи начинали принимать разлагающийся вид. Над гладью воды поднимался пар.

Чем ближе она была к Видару, тем вода становилась прохладнее. Но стоило, наконец, сжать в пальцах его рубаху, как Каньон решил отпустить шутку: вода со стороны Эсфирь стала сродни малварским ледникам, в то время, как со стороны Видара — адской лаве. Течения Каньона переплетались, мешая и их энергетики. Сходил с ума Каньон или их ауры — никто не знал.

Эсфирь делает тщетные попытки поднять его со дна. С каждым разом силы ведьмы стремились к минимальной отметке

Видар резко распахивает глаза, чувствуя её ладони на своём сердце. Грудные клетки обоих режет от нехватки воздуха.

Эсфирь чудом развязывает руки короля, прежде чем выпустить последний пузырь воздуха. На тающей жизненной искре она подныривает вниз, дёргая за верёвку на ногах. Та поддаётся также — без усилий, словно и не была завязана сотнями узлов.

«Ну, же, инсанис, нам надо сделать это вместе!» — мысль заставляет Видара с новой силой бороться с Каньоном.

Он обхватывает её тонкую талию.

«Если ты отключишься, то я награжу тебя самой больной плетью, инсанис!»

Ведьма замылено смотрит на короля, пытаясь помочь ему плыть. Казалось, что разноцветные глаза поразили сотни трещин.

Он плотно сжимает губы. На отчаянном рывке выталкивает из воды её.

Она цепляется за ворот его рубахи раньше, чем спасительный воздух наполнит лёгкие. Видар, ведомый какой-то невероятной силой, выныривает за ней, обхватывая ведьму свободной рукой.

Шум аплодисментов и общее ликование толпы доносится до них третьим планом.

Оба, наконец, остервенело вдыхают. Чечётка сердец сливается в общую симфонию, что стоит в ушах и ощущается пульсом.

Его сапфировые радужки с непонятной эмоцией изучают её. Такого спектра чувств в глазах ведьмы он никогда не видел, но, что больше всего настораживало короля — он ощущал бешенное биение сердец. Двух сердец.

— Я вернула долг, — презрительно дёргает носом Эсфирь, тяжело дыша.

— Можем возобновить счёт, — хитро ведёт бровью Видар, он слегка ослабляет руку, наблюдая, как Эффи в замешательстве захлёбывается. — И как тебе только удалось нырнуть за мной? — едва бурчит он, снова обхватывая врага, а заодно стараясь перевести дыхание.

— Я сравняю тебя со льдом! — со свирепостью протягивает она, но король лишь усмехается.

— Если не утонешь.

Эсфирь хмурится. Он ухмыльнулся ей. Не зло, не гневно, а… обаятельно, с каким-то странным теплом.

— Твоя кожа…

Видар поглаживает большим пальцем тело маржанки под водой.

— Может, мы выберемся отсюда? — чуть ли не рычит Эсфирь, возвращая в оболочку короля привычное для него скотство.

Видар плотно сжимает губы. Двигаться с таким балластом и потерянными силами — очередная пытка. В конце концов, неумелое барахтанье под его рукой сдаётся, и ему удаётся приложить третье дыхание для того, чтобы — таки добраться до помоста.

Эсфирь ловко цепляется пальцами за дерево. Генерал с готовностью протягивает ей руку. Только взобравшись на помост, ведьма понимает, что не только Себастьян помог, но ещё и самдолбанный альввытолкнул из воды.

Она резко оборачивается, наблюдая за тем, как он вскарабкивается на помост. Чёрные волосы являли собой мокрый людской арт-хаус, атласная рубаха намертво прилипла к телу, очерчивая рельеф мышц. По лицу, волосам, рукам — катились крупные капли, а сапфировые радужки на фоне серого неба выглядели, как два ярких василька на чёрном гравии асфальта.

Видар остервенело дышит, отмахиваясь от прислуги. Он едва заметно кивает Себастьяну и переводит взгляд на ведьму. Хрупкая, маленькая, с уродливыми ожогами, глубокими ссадинами и ничего не выражающими разноцветными глазами. Она смотрела в никуда, явно взвешивая все «за» и «против» собственного поступка. Одного она добилась точно — весь Двор, подданные от мала до велика — уважали её.

Под тяжёлым взглядом короля она закутывается в толстовку и, не дожидаясь появления Старух, уходит в сторону замка. Себастьян хочет подорваться за ней, но ледяной голос короля останавливает:

— Оставь её, Баш. Кажется, Верховная не в настроении, — он ухмыляется, разворачиваясь лицом к подданным, сканируя народ пристальным взглядом.

Себастьян кротко кивает, расправляя плечи и укладывая правую руку на эфес.

Оба краем глаза замечают, как ведьма хлопает ладонями над головой, растворяясь в воздухе. Оглушающий раскат грома предвещает о появлении Дочерей Ночи.

⸶ ⸙ ⸷

Пережиток очередного дня подходил к концу. С того момента, как Эсфирь сбежала с «поля боя», никто не посмел её тронуть. Казалось, что и сам Замок Ненависти погрузился в тишину: снующие и вечно досаждающие слуги куда-то исчезли; от каменных стен не отражалось перешёптываний и быстросеменящей альвийской поступи.

Судьба последнего испытания уже мало волновала её (хотя, ведьма и была уверенна в успешном прохождении). Она сидела в библиотечной зале, быстро скользя по страницам книги внушительных размеров, до боли прикусывая нижнюю губу. Мозг мечтал найти ответ на один единственный вопрос: «Как разорвать родственную связь?», только похоже книги знать не знали о таком явлении. А если и знали — то на уровне легенд, будто кто-то специально стёр из сознания нежити сей феномен. А то, что произошло с ней и альвийским королём — одна большая шутка.

Эсфирь судорожно выдыхает. Его грубый поцелуй на кухоньке, мягкие поглаживания кожи под водой — никак не выходили из головы.

— Да, чтоб тебе пусто было, Кровавый Король! — раздражённо шипит Эффи, захлопывая магический талмуд.

Самодовольная усмешка пробивает её сердце насквозь, оставляя внутри зияющую дыру. Она медленно переводит взгляд в сторону огромных высоких стеллажей. Видар стоял, опираясь спиной на книжные полки. Он небрежно зажимал в длинных пальцах книгу. Взгляд ярких глаз изучал её, а усмешка, застывшая на губах, буквально кричала о том, как ведьма позабавила королевское эго.

— Позволишь узнать…

— Нет! — осекает его Эсфирь. Ведьма горделиво приподнимает подбородок. — Следишь за мной?

— Слишком много чести, инсанис!

Видар переворачивает страничку, так и не опустив взгляда на книгу. Дело принимает ещё более интересный оборот.

— Давно здесь?

— С час.

— И моё общество вдруг стало приятным? — ядовито фыркает Эффи.

Поведение короля было странным только потому, что он не злился и не раздражался, не акцентировал внимания на правилах этикета и… не исправлял её. Лишь смотрел каким-то непонятным, немигающим взглядом, словно пытался разгадать её. Все попытки разбивались о завитки кучерявых волос.

— Слава Хаосу, я не настолько выжил из ума, — снова переворачивает страничку.

— А мне кажется — настолько. Книги обычно читают глазами.

— Я и читаю.

— Отнюдь не книгу.

— Занятная история. Психологический триллер. Не советую. Поздравляю, кстати…

Эсфирь вопросительно приподнимает бровь.

— … С успешным прохождением Ритуала Доверия, — продолжает Видар.

Он громко захлопывает книгу, усмешка обретает обертон опасности.

Кристайн на её месте уже бы дёрнула плечами или моргнула с перепугу, но не демонова инсанис. Ведьма и ухом не повела, внимательно оценивая каждое движение, словно ожидая нападения.

Зачем он здесь — и сам понять не мог. Мельком увидел яркие волосы ведьмы, и вот уже час наблюдал за спектром отчаяния на её лице. Первые минуты он искренне хотел поблагодарить за спасение — оно казалось каким-то чудом, не меньше. Почему та, что ненавидит всем своим нутром — ныряет за его шкурой, не умея плавать? Почему так отчаянно пытается спасти, не считаясь с самым огромным страхом своей жизни? Последующие минуты он пытался разгадать её, ровно до тех пор, пока она не обратилась к нему. В сердцах. С таким отчаянием, будто он лично зарезал родителей или веками подвергал пыткам.

Сейчас же — разноцветные глаза буквально горели ненавистью к нему. Только ненависть эта была другой, совсем не той, что раньше. Не леденящей. Не обжигающей. Сердечной.

— Благодарить не буду. Это не лучший опыт для нас обоих, — хмыкает Эсфирь.

Она напряжённо наблюдает за тем, как Видар жёстко улыбается, ставя книгу на полку.

— Я надеюсь, что это останется между нами. Все тайны, которые мы узнали.

— Как ты там говорил? Рассчитывать можно только на себя? Так вот, надеяться тоже.

— Я иногда подумываю отрезать тебе язык. На пару недель. Может, тогда ты начнёшь соблюдать установленные правила обращения? — Видар медленно приближается к столу ведьмы. — Потом его восстановлю, — он садится рядом с ней. — Как новенький будет.

— Личные границы. Слышал о таких?

— Не думай, что мне приятно находиться так близко к тебе.

— Начинаю подумывать, что у короля шизофрения.

— Ты стала моей Советницей…

— Но не наложницей. Отодвинься.

— Не надейся на мою постель, хотя я понимаю, что тебе хочется…

Сапфиры искрятся опасными огнями, каким-то тёмным желанием. Эсфирь требуется минута, чтобы понять, что «тёмное желание» — отражение её глаз.

— Безмерно, — томно выдыхает ему в губы.

Ледяная волна ненависти накрывает Видара с головой, он с трудом удерживает себя в руках, чтобы не сорваться на неё, в очередной раз. Особенно, когда пришёл вовсе не за руганью. Но тогда почему эти провокации сжигают до пепла её подвиги?

— Я продолжу. — Видар презрительно окидывает её взглядом. — Ты теперьмояСоветница. Формально, конечно, станешь послеПосвящения. Я должен обеспечивать твою безопасность, как ты мою. Вот это, — он бесцеремонно одёргивает разрез на воздушном салатовом платье, оголяя чёрный участок кожи. — И это, — рука скользит по шрамам на оголённой спине. — Должно исчезнуть.

— Это делает меня живой…

— И разрушает твою идеальность. А тот, кто не идеален — слаб. Слабый же не может защитить сильного.

— Поэтому ты прячешь свои отметины на теле? — хитро щурится Эсфирь.

— Вы, — рычит Видар.

— Но я всё равно вижутебяс ними.

— Лишь потому, что это моё упущение, — хмыкает Видар.

— «Упущение»? — Эсфирь внимательно всматривается в доступные взору участки кожи короля. Чёрные иероглифы, узоры, картинки, мелкие шрамы — всё ещё жили на теле короля. — Я не буду залечивать себя.

— Хорошо, — губы короля плотно смыкаются.

Жёсткой хваткой он притягивает ведьму к себе так близко, что она снова оглушена его биением сердца. Жар тела дурманит прохладную кожу.

Хриплый шёпот врезается в ухо, а сама она застывает в сильных руках. Откинуть Видара от себя с помощью магии не составило бы огромного труда, но рассудком руководила душа. По телу разливается тепло: кожа регенерировала, снова становясь мягкой, гладкой и бледной. Более ни одного шрама не украшало её прекрасное тело.

Видар чуть щурится. На шее, по линии роста волос, проявлялись несколько незамысловатых узоров. С его губ срывается рык, а сам он прикладывает ладонь к шее. Эсфирь резко поднимается, становясь с боку от него.

— Я только вернула тебе долг, и ты…

Её глаза сверкают яростью.

— Будь передо мной любая другая, я бы сказал, что это королевская благодарность, — уголок губы Видара дьявольски тянется вверх. — Но нетебе, — покачивает головой он.

— Ну, уж нет! — Эсфирь разражается заразительным истеричным смехом. — Нет! Нет-нет-нет! Я верну долг, прямо сейчас!

Она резко усаживается позади короля, обхватывая торс руками, накрепко прижимаясь к мужественной спине.

— Что ты…

Видар пытается встать, но попытка заранее обречена на провал. То ли ведьма колдовала, то ли сердце сошло с ума, остервенело ударяясь о грудную клетку. Их поцелуй на треклятой кухне застыл надоедливой картинкой в глазах.

Её пальцы стальной хваткой цепляются чуть ли не за рёбра. Эсфирь проводит носом вверх по позвоночнику. Руки скользят по плечам, а сама она резко поднимается. Когда её мягкие губы касаются того места, что жгло несколькими минутами ранее, из глаз Видара буквально сыплются искры. Пощипывания новой волной захватывают шею. Чувствует, как губы ведьмы шевелятся, слабый шёпот доносится до остроконечных ушей.

Поцелуй. Мурашки табуном летят по спине и рукам, в области живота затягивается тугой узел. Проявившиеся ранее узоры на шее обрастают шипами, образуя подобие на абстрактную клетку или тюремные прутья, из глубины которой будто кто-то наблюдал.

— Я вернула долг. — Ведьма отходит на несколько шагов. Запах короля застыл на ключицах: терпкая ежевика, свежескошенная трава и дурманящий ментол. — Это защита Верховной. Ведьмин оберег. Если что-то случится — я почувствую. А вот помогу или нет — уже зависит от твоего поведения, — дёргает бровью Эффи, прекрасно понимая, что не помочь не сможет. Клятва Верховной нерушима.

— Ваше Величество!

В библиотеку врывается служанка, ошалело застывая в дверях.

Картина, и правда, вырисовывалась из ряда вон: Кровавый Король сидел на тахте, а над ним возвышалась Верховная Тринадцати Воронов, да с таким видом, будто ей помешали обезглавить его.

— Да?

Король не поворачивает на неё головы, внимательно следя за Эсфирь.

— Ужин подан, Ваше Величество…

Служанка опускает глаза в пол.

Видар поднимается с места. Он слегка дёргает кистью, пока морок окутывает его тело, делая кожу совершенной. Теперь даже Верховная не может рассмотреть всех узоров и шрамов без желания Целителя.

— Генерал Себастьян будет рад, если Вы почтите нас своим присутствием. — С этими словами Король направляется к дверям. Эсфирь ничего не отвечает. — А, и вот ещё что… Госпожа Верховная, не проясните ли мне рассудок… Почему не умеющие плавать срываются в пучину неизвестности за утопающими?

Он с секунду сканирует её взглядом, отмечая в хрупкой фигуре быструю смену эмоций с замешательства до гнева, а затем, скотски ухмыльнувшись, скрывается за дверьми.

17

Вокруг Видара сгущались тени. Он расслабленно стоял в эпицентре, наблюдая, как тени клубились у ног, желая затянуть его в черноту. Расфокусированное зрение никак не приходило в норму, а потому он скучающе потирал подбородок, надеясь, что совсем скоро он всё-таки прозреет.

Ожидание растягивалось, а пустота вокруг него буквально вынуждала активизироваться чувствам страха и дискомфорта. Но король не поддавался.

— Я знаю, что это очередной сон, — уголок губы Видара тянется вверх. — И, говоря честно, кошмары уже теряют свою атмосферность.

Он делает шаг в пустоту, наугад. Земля под ногами не раскалывается.

— Может быть, — игривый голос рыжеволосой ведьмы доносится со всех сторон.

— Для чего тебе это?

— Забавы ради!

Она хохочет. Упивается его усталостью сполна.

Видар, в секундном замешательстве, видит промелькнувший в темноте яркий кучерявый локон.

Король хмурится. За почти месяц пребывания ведьмы в Халльфэйре — она много раз дерзила ему, так много, что, приходя к ручью — его яркое журчание, каждый раз напоминало ушам о быстроте речи ведьмы. За почти месяц копошения в его снах — она много раз убивала, так много, что, когда он смотрел в разноцветные глаза в реальности, то хотел собственноручно погасить в них жизнь. Он по-настоящему возненавидел ведьму. Но больше неё — себя. За то, что иногда позволял думать о ней, хвалить её, за то, что иногда доверял ей.

Видар прислушивается. Здесь, внутри головы, во снах и видениях, голос отличался. И понял он это только услышав смех. Ведьма всегда смеялась так заразительно, что его сердце дрожало от ненависти к ней. Сейчас же — оно ровно стучало, не вызывая ничего, кроме усталости.

— Покажись. Скажи уже, чего ты хочешь?

Видар устал бегать за ведьмой в реальности, устал от её «искренне» не понимающих глаз.

Эсфирь появляется прямо перед лицом. Так близко, что можно было заправить непослушный локон из высокого пышного пучка. Золотистые одежды воздушными волнами струились к стопам. Создавалось впечатление, что блёстки на платье шевелились, дышали и от того искрились каким-то бесовским свечением.

Она томно шепчет в губы:

— Твоей смерти…

Видар принюхивается к аромату кожи и волос против своей воли. Из последних сил подавляя желание рук заключить её в объятия.

Он резко поднимает на ведьму стеклянный взгляд.

Демонова инсанис, что шныряла по коридорам его замка никогда не пахла морозом и смертью, от неё никогда не веяло подвальной сыростью и пустотой.

Он, словно отрезвлённый, снова скользит по одеждам. Терзая его сны — она бы надела совершенно другой цвет.

— Ты не она…

Видар шепчет ведьме прямо в губы, прислушиваясь к своему сердцу.

Оно стучало ровно, когда как рядом с реальной Эсфирь рассыпалось от ненависти.

Рыжая хочет отступить на шаг назад, но король бесцеремонно впивается пальцами в холодный локоть.

— И кто же ты у нас такая?

— О, какой напор, Кровавый Король!.. Так бы она сказала? — пухлые губы дёргаются в лисьей усмешке. — Хочешь знать, кто я? По нетерпеливой игре скул вижу, что хочешь… Я — хозяйка этого прекрасного тела! Но для тебя — я — спасение от неё.

— Ох, конечно! Иначе ведь и быть не могло.

— Я показываю твоё будущее… рядом с ней. Показываю то, что ждёт тебя, если твоё сердце не отречётся от неё.

Король хочет снова едко ответить, но ведьма резко, с нечеловеческой силой, вырывает свою руку и с огромной скоростью пробивает грудную клетку короля, обжигая ледяными пальцами его сердце.

Видар широко распахивает глаза, не в силах издать какого-либо звука от шока и боли.

— Отрекись от неё! — Облик Эсфирь падает. Перед королём стоит что-то дряхлое, костлявое, больше похожее на разлагающийся труп. — Она всё равно убьёт тебя. Вот так! — Оно сильнее сжимает сердце. — Вырвет твоё сердце с той же искренней улыбкой, какой удостаивает тебя! Направь её ко мне!

— Мне… нравится её из…во…ди…ть… — еле выдавливает король, захлебываясь кровью.

— Разве я показала тебе недостаточно? Ты подохнешь, она — перережет твой народ. У Халльфэйра будет новая Кровавая Королева!