Кровавый Король

— Я думала это услышать от тебя! — из угла фыркает Изекиль, крепко вжимаясь в ткань генеральского камзола.

— Я здесь потому, что похитили короля Пятой Тэрры и требуют за него Верховную, — непонимающе разводит руками Кас.

Себастьян хмуро вынимает вскрытое письмо и передаёт его Видару.

На бумаге кривым почерком, ничем не отличающимся от почерка первого письма, была выведена угроза.

— Что же, — Видар медленно выдыхает, позволяя уголку губы потянуться вверх. — Видимо, наш брак неизбежен, госпожа Верховная.

Над кабинетом нависает напряжённая тишина. Удивлённые взгляды попеременно скользят то по усмехающемуся лицу короля, то по вытянутому — Эсфирь, то по безмятежному — Паскаля.

— Тебя магией контузило? — первой отмирает Изекиль.

— Что происходит, Видар? — напряжённо выдыхает Файялл. — Что там такое, что ты, демон тебя бери, добровольно бросаешься в брак сэтой…

— Выбирай выражения, когда говоришьо моей сестре! — в глазах Паскаля колотым льдом мерцает опасность.

Он делает шаг вперед, то же повторяют и близнецы. Казалось, ещё мгновение, и все они устроят настоящую бойню в кабинете короля.

— Разошлись. Живо! — вязкий голос Видара затопил пространство до потолка.

Повиновались все, сделав покорный шаг назад. И только душа Эсфирь почувствовала яркое прикосновение когтей лишь на секунду, а потом они, словно извинившись, исчезли. Ведьма переводит на короля красноречивый взгляд. Он только что заставил всех подчиниться. Всех, кроме неё.

— Как всё это связано, брат? Ты не хочешь объясниться? — Себастьян складывает руки на груди.

— Вот в этом письме, — Видар поднимает пальцами первый конверт. — Сказано, что король Брайтон Киллиан Бэриморт находится на территории Узурпаторов. И они готовы его вернуть. За неё. Точнее, за сердце Советницы, — король кивает в сторону Эсфирь. — А здесь, — он зажимает пальцами второй конверт. — Здесь прямая угрозамоейземле. Если я лично не сдам Советницу Узурпаторам, то терновые стрелы будут оказываться в каждом жителе до тех пор, пока они сами её не заберут.

— Логичнее отдать её и спасти всех, — недовольно ворчит Файялл, ловя на себе укоризненный взгляд генерала альвийской армии.

— Причём здесь брак? — Изекиль внимательно смотрит на короля, всё ещё не успевая за его мыслями.

«А при том, что я — долбанный идиот!»

— А при том, что первостепенным титулом ведьмы станет королевский. Любая угроза станет угрозой государству. Мы получим поддержку Второй, Четвёртой и Пятой Тэрр, мобилизуем армии на нашу защиту и защиту нежити. Создадим небольшое «шоу» по отвлечению. Пока Узурпаторы будут в панике, мы вырежем их, как умеем, в тихую, — Видар устало проводит ладонью по лицу, словно сделанное им заявление отняло у него львиную долю сил.

Обдумывать альтернативный вариант развития событий не было времени. И почему-то другого варианта он и не хотел. Возможно, связав её с собой кольцами, обязанностями и долгом, видя в своей спальне, безумная страсть, владеющая его сердцем, наконец, отпустит.

Он всё ещё надеялся, что дело лишь в собственнической натуре, насытив которую, ведьма прекратит быть нужной, а нездоровое, прости Хаос, желание, чтобы она полюбила его, исчезнет так же быстро, как и появилось.

— Ты намерен наделить её равноправной властью? — зрачки Файялла расширяются.

Видар лишь усмехается. Он не собирался делать из ведьмы консорта. Для того, чтобы план сработал, а пыль полетела всем в глаза, королева должна быть настоящим государственным лицом, влияющим на внутренние и внешние процессы.

— Пойдём, Паскаль, нам нужно многое обсудить до завтрака за бокалом амброзии, — Видар отталкивается от стола.

— А меня спросить не нужно? — наконец, отмирает Эсфирь.

Всё это время она медленно сходила с ума от каждого слова, взгляда, эмоции. Страшное желание пятиться к стене — она сдерживала всеми силами, лишь бы не показать слабость и страх.

— Ты выйдешь за меня? — лениво обращается к ней король.

— Нет!

— Вот и славно. Все поздравления принимаем завтра, моя любовь, — хмыкает Видар

Паскаль оборачивается на сестру, отправляя ей сожалеющий взгляд, а затем следует за королём.

С их уходом в кабинете что-то оглушающе трескается. По дубовому столу Видара ползёт огромная трещина-змея.

— Мне плевать, как быстро ты можешь меня убить, но я буду быстрее! — рычит Файялл, одним махом оказываясь около ведьмы.

Между ними резко возникает Себастьян.

— Прекрати! — раздражённо кидает он, ухватывая капитана за остатки камзола и здравомыслия.

— Конечно, кто, как не ты встанешь на её защиту! — Файялл зло вырывается, бросая короткий взгляд на затаившуюся в углу сестру.

Изекиль устало скользит взглядом по троице, явно переваривая всё происходящее. Пропажа маржанского короля, свадьба её собственного короля и советницы, угроза государству — всё смешалось в какой-то с трудом объяснимый шумовой поток и не поддавалось ни логике, ни расчёту.

— Объясни мне одно, Файялл, — лениво начинает ведьма. — По какой из твоих несомненно адекватных причин, все стычки с тобой напоминают людские американские горки, а? Тебя с твоей сестрицей воспитывали дикари?

— Не смей и слова произносить о нашей семье! — шипение из угла заставляет всех обернуться в сторону Изекиль. Её глаза загораются тем же огнём, языки которого полыхали в радужках брата.

— Ты — угрозанашему величеству, ведьма! Из-за тебяон пошёл на демон знает что! А с завтрашнего дня — именноиз-за тебяон может умереть!

— Фай, хватит! — Себастьян предостерегающе выставляет указательный палец.

— Ничего с вашим королём не случится. Мальчик не маленький, поранится — вылечится, — пренебрежительная улыбка касается губ ведьмы.

— Я убью её… — скрипит зубами Файялл, делая очередную попытку накинуться на Эсфирь, но Себастьян снова мешает ему.

— Ты глупая или слепая? — едко произносит Изекиль, поднимаясь с места. — Наш король — сердцеэтой Тэрры! И это не метафора, как ты могла подумать, читаяАльвийский подлинник!

Эсфирь переводит настороженный взгляд с близнецов на генерала, чьё лицо омрачила тень недовольства. Его плечи тяжело вздымались, Себастьян буквально пытался сдержать хлопковой рубашкой гнев, зародившийся на друзей.

— Чего? — Эсфирь всеми силами удерживает себя от шага назад.

Отдельные фрагменты никак не могли уложиться в голове единой картиной. Она принимала тот факт, что не знала силы Видара. Но знала, что он — наследник Каина, самый могущественный Целитель, поддерживающий свою Тэрру с помощью душ. Но то, что говорила Изекиль оставалось за гранью понимания… Сердце Тэрры…

— Хаос, она просто испытывает наше терпение! — взрывается Изи.

— Умрёт король — разрушится Тэрра, — медленно произносит Файялл. — Знаешь, почему он никогда не исцелял себя во время войны?! Потому что он направлял все силы на поддержание земли, которая крошилась тогда, когда ранили его! А если стоит его кому-нибудь ранить…

Изекиль слишком резко перебивает брата, не позволяя ему раскрыть самый главный секрет короля:

— Он же говорил, что мыотличаемсяот всех вас, — предвзято фыркает Изекиль.

Эсфирь переводит взгляд с брата на сестру и обратно. Видар — Кровавый Король, король душ, унаследовавший всю силу Каина. В нём заключалась колоссальная энергия, и её он направлял на свою землю. Поэтому всё работало, как часы, без отклонений, как должно. А ведьма — неизведанный винтик его Тэрры, отклонение, угроза.

— Хаос воздал Каину земли из его крови! Каждый раз, когда умирает король — Тэрра испытывает страшные разрушения и катаклизмы до тех пор, пока новый правитель не примет в себя силу. Видар — единственный, кто не побоялся принять её полностью. Он зависим и связан с нашей землёй и нами, — продолжает Изи, наслаждаясь растерянным лицом Верховной. — Думаешь, он просто так скрывает руны? Думаешь, если бы хоть кто-то узнал — не посыпались бы градом покушения?

— Ты хоть можешь себе представить, сколько стрел я вытащил из своей спины, прикрывая его тогда в Кровавой Бане, когда этот идиот, ослеплённый гневом, ринулся сносить всем головы? Ты хоть можешь себе представить, сколько раз Изи подставила под удар себя, только чтобы его не тронули?! Представь своим крошечным мозгом, какой путь прошёл Себастьян в Холодной войне, прикрывая Видара каждую секунду своей жизни! Хоть раз ты видела его израненную спину? Мы — да! — Файялл уже не порывался ринуться на ведьму, чтобы разорвать её в клочья, у него это вполне получалось с помощью слов.

— Успокойтесь! Это приказ! — почти рычит Себастьян. — А вы только что нарушили государственную тайну!

Эсфирь не видела его лица, но по голосу не могла узнать альва, что стоял к ней спиной. Обманчивая доброта генерала разбилась о пол кабинета, а сам он превратился в того, кто действительно заслужил командовать целыми легионами.

— Ей всё равно нужно было об этом знать! — фыркает Изекиль.

— Да, только после приказа Видара, а не потому что вы ведёте себя, как два юнца-баклана! — парирует генерал.

— Я не расскажу ему, что узнала от вас, — голос ведьмы приковывает к ней взгляды. — Но, если, вы ответите на мой вопрос.

Изекиль шумно выдыхает, а в глазах Файялла сверкает что-то отдалённо похожее на вину и уважение.

— Давай уже, — Себастьян пытается вернуть в голос спокойствие и дружелюбность. Ведьма не виновата в том, что произошло.

— Раз вы так рьяно пытаетесь его защитить, то почему оставили одного против целой армии Энзо?

— Там была ты, — спокойно пожимает плечами Файялл. — И твой братец. Втроём вам не составило труда одолеть их, что собственно, как сказал Видар, вы и сделали.

Эсфирь прикусывает язык только, чтобы не выкрикнуть, что Видар отправил их куда подальше, оставшись там совершенноодин, без чьей-либо помощи. А если бы она тогда не разозлилась и не сожгла добрую половину нежити? Если бы на неё действительно подействовал терновник? Если бы Брайтона не было рядом?

— Хватит на сегодня потрясающих новостей, — прерывает поток мыслей Себастьян. — Завтра, или уже сегодня, важный день. Для всех нас. И настоятельно рекомендую вам троим похоронить топор войны. Все мы теперь в одной лодке. Пойти ко дну не хотелось бы.

⸶ ⸙ ⸷

Наше время

В обеденной царила спокойная атмосфера, что раздражало и бесило ведьму. Пока она сидела здесь, вместе со всеми, где-то далеко терзали её брата. Убивали морально, заставляя ненавидеть сестру.

Эсфирь тяжело выдыхает, украдкой бросая взгляд на Видара и присутствующих. На короле сверкал белый мундир с изумрудными вышивками и золотыми пуговицами. Его Поверенные тоже особо не отличались — все трое, как с иголочки, в парадной форме. Да и саму Эсфирь вновь заставили облачиться в цвет, принадлежавший королю — насыщенный изумруд. Правда, ей снова почему-то разрешили вплести в волосы маленькиечёрные лилии.

Здесь всё кричало о лжи, которую разыгрывал король, чтобы спасти свою страну. И все охотно верили в эту ложь, кроме ничего не понимающей Кристайн. Эсфирь чуть кривит губы в ухмылке, реакция герцогини заставит её отвлечься от всего адского пекла, в которое превратилась жизнь за один миг.

— Прошу Вашего внимания! — Видар поднимается со стула, приковывая к себе взгляды узкого круга придворных. Поверенные, малварский принц, несколько представителей альвийской знати сиюминутно отрываются от трапезы. — Моя любовь, — король чуть поворачивается к Эсфирь, протягивая ей ладонь, чтобы та тоже встала.

В комнату заползает тревога. Альвийская знать перекидывается удивлёнными взглядами, не забывая угостить ими и Кристайн. До сегодняшней минуты — все были уверенны, что король отказался от невест в пользу герцогини.

— Мой Король, — Эсфирь выдавливает два слова, вкладывая ладонь в его.

Видар ухмыляется, отходя с ней в сторону. А затем… опускается на одно колено, хитро смотря на ведьму, что кажется забыла дышать от шока. Кровавый Король преклонял колено. Перед ней. На виду приближённых. И на секунду ей показалось, что всё это не ложь, что он действительно смотрит на неё влюблённым взглядом, и находятся они вовсе не перед зоркими глазами знати и Поверенных, а в укромном тенистом местечке под ветвями плакучей ивы… Там, где он оставлял на её губах невесомые поцелуи.

— Эсфирь Лунарель Бэриморт, Поцелованная Смертью, моя Верховная, моя Советница, я предлагаю Вам свою руку, сердце, душу и всецелую власть надо мной. Согласитесь ли Вы стать моей Жизнью, моей Судьбой и моим Предназначением?

Тишина давит на грудную клетку Эсфирь, откуда сердце так отчаянно хочет выпрыгнуть вон. Она изо всех сил старается думать о том, сколько раз Видар чеканил эту фразу, стоя перед зеркалом. Сколько раз запинался. Сколько раз разбил зеркало. Сколько раз состроил мину настоящей ненависти, прежде чем так обаятельно и по-настоящему влюблённо нести весь этот бред.

Видар выразительно смотрит на ведьму, плотно сжимая зубы и натянуто улыбаясь. Если она не ответит в ближайшую секунду, он возьмёт под контроль её душу и сделает это сам.

— Я согласна, мой Король, — с придыханием отвечает она. — Но только еслитыв ответ станешь моей Жизнью, моей Судьбой и моим… Предназначением, — Эсфирь запинается, так как король прикладывает тыльную сторону её ладони сначала к губам, а потом ко лбу.

Она готова поспорить, что за её «ты» он откусит руку до локтя.

Журчание аплодисментов и ярких возгласов наполняет залу, а сам король подрывается с места, укладывает ладони под её скулы, притягивая к себе и крепко целуя Эсфирь в губы.

Так, как умел целовать только он — грубо, нагло, с присущим напором, наслаждаясь её кожей и смятением.

— Вы, — сквозь поцелуй рвано шепчет он.

Она окончательно теряет над собой контроль. Душе было мало его внимания, его поцелуя. Мало. Душа хотелапризнания.

Видар отрывается от неё, не в силах оторваться от разноцветных глаз, где на дне зрачков вспыхивают искры ненависти.

Эсфирь вспоминает причины своего отношения к нему, заносчивому, несносному, жестокому.

Он усмехается, в тайне надеясь, что скоро, совсем скоро, он слезет с иглы под названием «Эсфирь Бэриморт». Видар нежно отпускает её, проводя большими пальцами по линии скул, а затем покорно делает шаг назад, за хрупкую спину ведьмы, демонстрируя всемсвой выбор.

— Ваше Величество, Вы не… — Герцогиня первой вскакивает с места, желая сказать, что он не может так поступить с ней, что только она имеет права на него, что именно с ней он проводил ночь от ночи столько времени.

Кристайн осекается только тогда, когда переводит взгляд с ведьмы на короля. За спиной Эсфирь плотной стеной роились чёрные души, сквозь которые герцогиня отчётливо могла разглядеть жестокое лицо правителя. Он готов был разорвать каждого, кто выразит несогласие. Он явил свою мощь придворным, призывая уважать его половину. Их новую королеву.

— … Вы не представляете, как я рада… Ваше Величество. — В глазах Кристайн мерцает злость и первобытный страх, пока она склоняется в почтительном книксене.

Эсфирь, заметив перемену в неё взгляде, оборачивается на короля. Но от черноты и темноты уже не осталось и следа. Видар обаятельно подмигивает ей, скотски ухмыляясь. И лишь по обсидиановой кайме радужки пляшут тени.

Ведьма оборачивается на голос Себастьяна.

— Мои поздравления, Ваше Величество! Моя Верховная! — он поднимается из-за стола, скользя по герцогине Кристайн самодовольным взглядом. — Надеюсь, что Вы когда-нибудь окажетесь родственными душами.

Паскаль, отпивавший в это время амброзию, резко начинает кашлять, привлекая к себе внимание.

— Всё хорошо! Подавился от надежды… — прокашливается он, подмигивая Изекиль и снова припадая губами к выпивке.

⸶ ⸙ ⸷

Небольшой маленький домик приютился под яркими ветвистыми лапами плакучих ив. В маленьких окошках горел тёплый свет, оповещая лесных обитателей о том, что жилище преисполняется жизнью. Около входа, по левую сторону, стоял колодец, обнесённой старой каменной кладкой, сквозь которую прорастал мох. А чуть поодаль — премилая скамеечка, созданная из переплетения ветвей. Весь уголок казался более сказочным, чем остальные города и места близ Столицы. Здесь и жил последний Старожил альвийской земли, самый большой обманщик и искренний почитатель короля — Румпельштильцхен.

В отличие от других Старожилов — он не особо любил уединённую жизнь. А тайны предпочитал хранить в исправной службе королю. Он лучше всех знал, что для того, чтобы тебя не нашли — нужно прятаться на виду. А потому научил этому простому искусству не только всю Тэрру, но и сам с удовольствием пользовался таким трюком.

Помимо знаний, что уже давно стали ветхими и не пригодными, Румпельштильцхен слыл мастерским фокусником и загадочником. А ещё водил довольно тесную дружбу сДочерями Ночи(истоков этой дружбы король Первой Тэрры так и не постиг, сколько бы не расспрашивал Старожила).

Его услуги заключать сделки, как с нежитью, так и с людьми — король щедро вознаграждал. И не просто деньгами, людскими. Но накопленное Румпельштильцхен не тратил в привычном понимании транжирства. Деньги он перерабатывал в золотую пыль, из которой создавал удобрения, мази, зелья, окроплял напылением воду. Аргументировал свои действия он одним: деньги впитывали в себя души. Именно их Старожил и выжимал.

Чаще всего его можно было найти за жилищем, где располагалось несколько аккуратных невысоких теплиц с королевским гербом — переплетёнными ветвями терновника. По своему обычаю, при свете луны, Румпельштильцхен возился в грядках. Сейчас он бережно окучивал их, сверкая колючим травяным взглядом. Совсем скоро должны были распуститься цветы, какие он ожидал уже много веков: ярко-небесные камелии в обрамлении нежно-зелёных листьев. Сок цветков слыл смертельно-ядовитым, но не это являлось главной особенностью. Зелье, что получалось из сока — могло подарить ещё одну жизнь после смерти.

— Разве я приглашал Вас к себе? — его скрипучий голос раздался слишком резко и озлобленно, но сам он продолжил заниматься грядками.

В нескольких метрах, за заборчиком, стояла тень в капюшоне. Она, опираясь на трость, двигалась в сторону участка Старожила.

— Мне не нужно приглашение. Патетично, знаю, — раздался грубый голос в ответ.

— Знаете, что я чувствую Вашу связь сней? Еёприсутствие в каждой Вашей мысли? Думаете, что Вы самые опасные личности в мире нежити Пятитэррья? — хмыкает Румпельштильцхен.

— Да, мой дорогой Румпель. Да. Я знаю, что ты живёшь только на стороне победителя. А потому — пора переезжать.

— Возможно, что мне комфортно и тут? Не находишь, что очень самонадеянно являться на Территорию Кровавого Короля, Господин Узурпатор? Думаешь, последствия не заставят себя ждать? Особеннотеперь?

Румпельштильцхен хитро улыбается, не поднимая головы. Предсказание Дочерей Ночи сбывалось. Древняя Кровь от Крови Древней обретала друг друга. Иначе бы камелия не взошла.

Старожила резко отрывают от земли за шиворот. Вокруг него в плотном кольце стояли солдаты Генерала Узурпаторов, один из них держал Румпельштильцхена стальной хваткой, а сам Генерал с довольным видом наблюдал за разворачивающейся картиной.

— До меня дошли слухи, чтомоя любимая Верховнаяведьманамеренна явиться к тебе, — гадкая улыбка касается губ Генерала. — С какой бы проблемой она не обратилась — ты будешь с упоением советовать разорвать родственную связь. Мне пришлось хорошенько покопаться, чтобы узнать об этом. Так что, даже если она попросит купить ей туфли. Сердце исвязь— будет твоей ценой! Не за просто так, конечно. Я буду платить тебе в десять раз больше, чем платит Кровавый Король.

— Что же ты сразу об этом не сказал? — Румпельштильцхен расплывается в плотоядной улыбочке. — Что, нынче Госпоже Тьме не хватает только сердца? — в глазах Старожила мерцает хитрость. — Мне казалось, что ей нужнотело…?

— Не твоего ума дела, старик, — усмехается Генерал. — Призови своих Старух, пусть внушат ей ложную судьбу. Или ты, используя свои ухищрения, сделай то же. Внуши избавиться от связи. По моим источникам, она ненавидит альвийского отпрыска. Дави на это, либо ты труп.

— А что я получу взамен, кромеденег?

— Могу выделить тебе душу Верховной. Но учти! Узнаю, что ты меня обманул — я устрою тебе вечные страдания.

— А могу я попросить еётело?

Генерал Узурпаторов плотно стискивает челюсть. Кажется, трость трещит в его руках.

— Зачем тебе?

— Как я понял, оно уже не нужно, ведь так?

— Хорошо. Ты получишь его после Ритуала.

32

От каждого звука, что издавала чёрная мастистая кобыла, Эсфирь едва заметно дёргалась, прикусывая щёки изнутри. Демон бы подрал этого Кровавого Короля вместе с его Тэррой и Старожилами!

Видар не врал, когда говорил, что сопроводит ведьму прямиком к знаниям. Только до последнего не упоминал, что путешествие они совершат верхом и в компании друг друга. Что именно больше нервировало Эсфирь: фыркающая лошадь под ней или точно такой же король рядом — пока оставалось загадкой. Хотя, вполне вероятно, два этих фактора впечатляюще доводили ведьму.

Сам же король решил, что такая поездка будет весьма кстати репутации будущей королевы. Ведьма нуждалась представлению Столице и близлежащим деревням в новом свете — наречённой короля, а Видар лишь пользовался представившейся возможностью. Конечно, изъясняясь языком ведьмы — снова извлекал выгоду.

Эсфирь вздрагивает от урчания лошади, что не укрывается от короля. Он приподнимает уголки губ, безмерно наслаждаясь страхом Верховной.

Шальная мысль — упразднить передвижение на каретах и обязать всех пользоваться исключительно лошадьми — мелькает в мозгу. Видар не сдерживает смешка, тут же прикусывая щёку изнутри. Это было бы забавно — увидеть лицо Эсфирь, когда она прочтёт новый закон.

— Долго ещё трястись и делать вид влюблённой в тебя ведьмы? — фыркает Эсфирь.

Хотя, ехали они не долго, то и дело слезая с лошадей, чтобы пообщаться с альвами той или другой деревни, но спина её непривычно болела, а пальцы сводило от мёртвой хватки за поводья.

— Говорят, что, когда ведьма влюбляется — она перестаёт быть ведьмой, — Видар говорит это с оттенком вселенской скорби на лице. — Сделай одолжение, останься кровожадным монстром.

— Под стать тебе? — с лёгкостью парирует Эсфирь, но в ответ слышит лишь бесстрастную усмешку.

Ведьма закатывает глаза. Интересно, он бы хоть раз обломался, если бы продолжил спор или не завершил словесную баталию усмешкой? Такой раздражающей, холодной, выводящей из себя каждый демонов раз.

Видар натягивает поводья, заставляя белоснежного коня остановиться. Эсфирь, задержав взгляд на его эстетичных руках, проезжает ещё несколько метров, прежде чем проделать тоже самое.

Вокруг, наконец-то, не было ни единой души и ничего отдалённо похожего на поселения. Только плакучие ивы общались друг с другом, чинно покачивая ветвями. Лёгкий ветер кружил меж листьев и игрался с кучерявыми прядями волос ведьмы.

Спокойствие окутывало каждую тэррлию. Солнечный свет струился по траве размытыми пятнами, кое-где манящей голубизной мерцали узкие ручейки. А вдалеке виднелся маленький домик, из трубы которого клубом валил дым.

Эсфирь едва удерживает на губах улыбку, думая о том, что она вовсе не прочь прожить в такой атмосфере скромный остаток жизни.

— Почему остановился? — не поворачиваясь спрашивает Эсфирь, всё ещё витая в иллюзии счастливой жизни.

В голове сменялись яркие картинки, наполненные уютом. Вот она выбегает к колодцу, чтобы наполнить небольшой чугунный чайник водой — ведь её домашние так любят лавандовый чай; а вот вечером в окнах зажигается тёплый свет, что пропитан смехом и уютом; а следующим днём Эсфирь собирает травы в тени плакучих ив, с заботливой нежностью трогая каждый цветок.

Видар медлит с ответом. Подняв на неё глаза, он более не смог их отвести. Рыжие кудри ласково трепал ветер, и Видар завидовал ему самой страшной завистью. Так же, как завидовал солнечным лучам, нежно касающимся бледной кожи; демоновой сторожке Старожила, на которую она смотрела с таким потрясающим выражением лица, что сердце короля замедлило удары, боясь возможности спугнуть её искренность и мечтательность своим грохотом.

«Наваждение. Лишь наваждение. Вынырни из него уже, демон тебя дери!», — но Видар не может справиться с накатившим открытием.

Ведьма блистала невероятной красотой, а он, как неокрепший подросток, не мог оторвать взгляда, не мог заставить себя ненавидеть. Её кровь не под стать его? Хаос, какая чепуха! Она ведёт себя, словно дикарка? Бред, просто бред, только посмотрите на её осанку и поворот головы! Она кровожадная, своенравная ведьма? Можно подумать, он — образец благородства! Все доводы, из которых король старательно черпал ненависть — рассыпались. И что с этим делать — Видар не знал.

«Хватит! Посмотри на неё! Посмотри! Вспомни, что ты хотел сделать с её страной. Вспомни, что ты сделал с ней! И что ты делаешь в итоге? Хочешь жениться на ней? Думаешь, так получится всё исправить? Она ещё больше возненавидит тебя!», — в игру вступает ледяная ярость, что бурлит в жилах. Король лишь плотно стискивает зубы.

— На днях, в этой суматохе, я забыл самое важное, — хмыкает Видар, медленно подъезжая к Эсфирь.

Она, наконец, удостаивает его вниманием. Мечтательный взгляд сменяется скучающим презрением.

«Вот её взгляд для тебя. Так что самое время отплатить тем же!», — не сдаётся рассудок Видара.

Правая рука короля ныряет во внутренний карман расстёгнутого камзола. Эсфирь медленно моргает, стараясь спрятать за незатейливым действием страх, что почему-то сковал внутренности.

В его руке сияло фамильное кольцо — изумруд, переплетённый ветвями терновника. Кольцо наверняка носили все женщины рода, включая саму Лилит. Её портрет ярким пятном застывает перед глазами ведьмы — опасная, рыжеволосая, демоническая, отобранная Хаосом для своего любимца точно так же, как и сама Эсфирь.

— Я понимаю, что тебе это вряд ли нужно. И твоя голова забита совершенно другим, к слову, как и моя. Но иначе я не могу, — Видар чуть дёргает головой, будто избавляясь от ненужных мыслей.

— Мы можем обойтись и без этого, — чётко проговаривает Эсфирь. — Наш брак — не более, чем трюк, который, как мы выяснили, принесёт тебе выгоду.

— Пора уже было уяснить, что я не делаю ничего, чтонеприносит мне пользу, — в глазах Видара сверкает огонь ярости. — Прими его. А вместе с тем… — Видар напряжённо выдыхает. — И настоящее предложение. Без всей той вычурной чепухи.

— Предлагаешь мне выйти за тебя во второй раз? — ухмыляется ведьма.

— Предлагаю тебе свою защиту. Свой цвет. Свой дом. И, как мы выяснили, свою страну, — сдержанно произносит он.

Но Эсфирь понимает, насколько сложно дались ему слова. Насколько они истерзали душу перед тем, как он смог их озвучить. И кому! Своему врагу, той, которую ненавидел всё время самой яркой и ослепляющей ненавистью. Той, которую хотел отослать как можно дальше из своих земель, кому так и не научился доверять полностью и слепо, как того требовали Узы Доверия, что связывали их.

Эсфирь молча протягивает правую руку. В тишине Видар аккуратно, с не присущей ему нежностью, украшает безымянный палец кольцом. Оно садится как влитое, словно все эти века только и делало, что ожидало её — свою хозяйку.

— Подожди!

Эсфирь цепляется своей рукой за его, не позволяя королю взяться за поводья и продолжить движение.

Левая бровь Видара изгибается, но он не выдёргивает руки, презрительно фыркая. И ведьме кажется, что он и вовсе застывает холодным изваянием, источая лишь неприязнь.

— В моей прежней Тэрре принято, чтобы помолвленный мужчина тоже носил кольцо…

Эсфирь робко поднимает на него взгляд, словно боясь внезапного гнева от столь оскорбительного сравнения для альва. Но взгляд Видара не читаем настолько, что Эффи хочется ударить себя ладонью по лбу. Как ей только в голову пришла настолько тупая идея?

Но дальше происходит то, что заставляет сердце Верховной затрещать по швам — король медленно моргает, словно её касание причиняет ему невыносимую боль, а затем с его губ срывается несколько отрешённых слов:

— Если для тебя это важно.

Ведьма закрывает глаза, всё ещё не веря в произошедшее, а Видар с замешательством наблюдает за тем, как вокруг его безымянного пальца правой руки вырисовывается чернильная аккуратная полоса.

— Когда ты лечил Файялла, я случайно увидела твои руны. И руки. Видимо, ты решил не тратить силы на морок для меня. Этот палец был свободен. И я подумала, что кольца не для тебя, — Эсфирь говорила медленно, словно подбирая слова, способные спасти от его гнева, а он не мог узнать в этой особе знакомую ему ведьму. Она резко отнимает руки, а Видар, не успев среагировать, позволяет это сделать. — Не переживай, оно исчезнет сразу после того, как ты искренне пожелаешь. И следа не останется.

Но след уже остался. В душах обоих.

— Я впечатлён, — единственное, что произносит Видар.

А затем продолжает движение, позволяя Эсфирь остаться чуть позади и избежать дальнейшей неловкости.

Оба смотрели на кольца. Оба украдкой улыбались.

Дверь домика, что так внезапно оказался перед носами, провалившихся в свои мысли путников, резко распахивается, а на пороге стоит Румпельштильцхен собственной персоны. Тот самый Румпельштильцхен, о котором недавно рассказывал Видар.

— Король может возвращаться домой, или он думает, что я приму его вместе с девчонкой?! — Недовольно ворчит он.

Эсфирь глупо хлопает глазами: ожидала увидеть старенького, сморщенного старичка, но никак не остролицего, не высокого мужчину с блестящими от хитрости глазами цвета охры и прилизанными седыми волосами. Казалось, что его волосы созданы из звездного света.

— И тебе привет, Румпель, — хмыкает Видар, спрыгивая с коня.

Он вальяжно подходит к ограде, начиная привязывать поводья к ней. Затем разворачивается к ведьме и подаёт ей руку.

Эсфирь же демонстративно спрыгивает с лошади и проходит мимо Видара с высокоподнятым подбородком, только… в мыслях. В реальности же она продолжала мертвенной хваткой держаться за поводья, стараться не выдать Старожилу бешеный страх лошадей. О виртуозном игнорировании короля приходилось только мечтать.

Видар демонстративно выдыхает, закатывая глаза, тем самым возвращая ведьму в реальность, где он стоял у лошади дольше положенного с вытянутой рукой.

Эсфирь еле разжимает руку, вкладывая её в тёплую ладонь Видара. Король самодовольно усмехается.

«Знаешь, долбанный ты альв, если бы здесь были люстры — тебя бы уже точно ничего не спасло от судьбоносной встречи», — фыркает про себя ведьма, пока Видар помогает ей.

Румпельштильцхен хитро щурится. Несколько глубоких морщин образуются на лбу. Самый острый слух Халльфэйра слышал бешеное и мощное биение двух связанных сердец.

— Во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума, — Эсфирь чуть склоняет голову, обращаясь к Старожилу, одновременно с этим исполняя древний ритуал выражения уважения: указательный и средний пальцы касаются левой ключицы, правой, а затем губ.

— Ты там шевелишься, девчонка? — На лице Румпеля появляется недовольная мина, но в глазах горит уважение.

Старожил скрывается за дверью.

— Ты что собрался меня ждать всё это время? — по пути роняет Эсфирь.

— Бросить тебя один на один с лошадью — великий соблазн. Но твой король сегодня великодушен, — сардонически улыбается Видар.

— Мой король — придурок, — шепчет себе под нос ведьма.

Видар не сдерживает победной улыбки, пряча её в резком повороте головы.

Только скрывшись за дверьми домика, ведьма осознаёт, какназвала Видара, находясь в трезвом рассудке.

Внутри стояла духота. Эсфирь с непривычки задерживает дыхание. В последний раз такой жар она чувствовала лишь в Пандемониуме.

Она бегло оглядывает жилище, отмечая, что в отличие от точно-выверенных грядок и идеальной кирпичной кладки — здесь царил самый настоящий хаос: повсюду книги, перевёрнутые ящики, куча, нет, даже, несметное количество всякого барахла и огромный камин во всю стену — собственно, источник пекла и жара. На столике стояли четыре чайных чашки.

— Часто принимаете гостей? — стервозно дёргает бровью Эсфирь.

— А отчего же не принимать? — щурится старый альв.

Он осматривает её с головы до пят оценивающим взглядом. Эсфирь источала силу, как и говорили его недавние гостьи — Дочери Ночи.

— Я полагаю, что за разговор с тобой нужно заплатить?

— Думаешь, что можешь потянуть мою плату? Присядешь?

Старожил медленно расхаживал вдоль дальнего окна. Эсфирь послушно садится на диванчик, не сводя взгляда со старика. Ей стоило бы сконцентрироваться и почувствовать, как он напряжён, но ведьма видела лишь недовольство и хмурость альва.

— Что нужно? Золото? Ведьмы?… Защита? — перечисляет Эсфирь, замечая, как Румпельштильцхен останавливается, сверкая хитрым взглядом.

— Когда придёт время, ты воздашь мне сполна? Пойдёшь на такую сделку? Тебе же нечего терять?

Эсфирь медленно облизывает губы, подкусывая левую щёку изнутри. Она аккуратно переводит взгляд на стену, за которой, по её расчётам, находился Видар. Что может попросить старик, у которого есть всё? Деньги, власть, юных извивающихся ведьм? Эсфирь может дать ему всё, что он пожелает.

«Глупо утверждать, что можешь дать ему всё. Он знает это, Эффи. Но не один он виртуозен в лазейках, так ведь?»

Она резко переводит взгляд на альва.

— С удовольствием, — уголки губ ведьмы чуть дёргаются в лёгкой полуулыбке.

— Быть может, тогда задашь вопрос, безумная ведьма?

Эсфирь закатывает глаза. Из них двоих на грани с безумством, скорее сам альв, чем ведьма.

— Только если ты прекратишь отвечать вопросом на вопрос.

— Да будет так? — Румпельштильцхен весело подмигивает ведьме и усаживается в кресло напротив, ловко закинув худые ножки на подлокотник.

— Как разорвать родственную связь?

На домик Старожила наваливается тягостное молчание. Слышно, как на улице, фыркают лошади, а Видар похлопывает их по бокам.

Румпельштильцхен крепко сжимает губы, оглядывая ведьму потемневшим взглядом.

— Ни что не совершается без жертвы, дитя, — его голос видоизменяется. Насмешливые нотки прохиндея-старика исчезают, а вместо них появляется опасная сталь и чернота, заволакивающая сердце ведьмы. — И жертва эта — тяжёлая ноша для связанного, как гласят старейшие предания.

— Хватит сыпать загадками.

— Ты же уже достаточно знаешь? Для нашего мира всё началось с братоубийства. Каин избавился от Авеля. Шагнул прямиком в пекло. И вышел оттуда с нами. Его народом. Ошибки со временем не прощаются, безумная ведьма. Даются шансы, чтобы их исправить. Вот и нам дали шанс. Любовь вступилась. Подарила чёрным существам светлое, искреннее чувство. Но завещала, что исчезнет в тот момент, когда история повторится.

— В смысле повторится? Разве не ревнивый альв стал причиной проклятия Любви? — брови Эсфирь сводятся к переносице.

— Там действительно были и ревнивый альв, и прекрасная альвийка и даже твой маржанин. Но также был иещё один— тот, кто запустил проклятие. Умерли предназначенные не от разрыва сердца. Разрыв сердца — это сказка для таких, как ты. Старший брат маржана, узнав о родственной связи младшего решил проучить его, замыслив убийство родственной души. — С губ Эсфирь слетает едва различимый выдох. — Но младший был проворнее, догадливее и… быстрее. Он убил старшего брата, тем самым осквернив другой дар Любви — братскую любовь. Связь родственных душ практически полностью разорвалась, но не исчезла, потому что нельзя перестать любитьпо щелчку. А маржан с альвийкой любили друг друга, пусть благодаря связи, но любили. Настолько сильно, что, порвав её — любить не перестали. И казалось, наоборот, их чувства стали сильнее. Они решили сбежать. Ревнивый альв настиг их. Умертвил их и себя, поклявшись, что и после смерти будет гоняться за ними, а нагнав, терзать до изнеможения.

— Братская любовь… — Тихо шепчет Эсфирь, стараясь успокоить сердце, сорвавшееся на галоп.

Она резко поднимает глаза на Старожила, сильно сжимая ладони в кулаки. Ногти больно впиваются в ладони, словно стараясь отогнать от себя всё услышанное.

— У тебя ведь тоже два брата? До сих пор живых… — хитро щурится Румпельштильцхен. — И, должно быть, Генерал Узурпаторов знает об этом.

От осознания ведьма бледнеет. В глазах застывает самая настоящая безысходность. Освобождение её души не шло ни в одно сравнение со смертью братьев… Тем более, когда всё это и вовсе могло не сработать.

— Есть ли другой способ? — голова Эсфирь раскалывается от внезапно накатившей боли.

— А, что, думаешь, что связанныедействительно любят друг друга, чтобы удержать связь?

— Ты снова задаёшь мне вопросы, — угрожающе протягивает Эффи.

— Есть только два способа, — хмыкает Румпельштильцхен. Он резко меняет положение, делая вид, что собирается рассказать тайну Мироздания. — Оба связаны с потерей сердца.

Эсфирь пододвигается к нему.

— Оба весьма сомнительных. Поговаривают, что если изморозить два сердца до ледяного равнодушия, отказаться ото всех эмоций, радостей и улыбок, то они покроются коркой плотного льда. А когда этот самый лёд затрещит в радужках глаза, нужно лишь вырвать своё сердце и разбить его на крупные осколки на глазах своей души. А затем собрать его заново, пока лёд не растает и вернуть себе.

— Что за сказку ты мне плетёшь? — Эсфирь резко поднимается с места.

Изморозить два сердца ещё невозможнее, чем убить родного брата. На это уйдёт десятки лет… Но, что такое десятки лет по сравнению с вечностью?

— Я лишь делюсь с тобой тем, что слышал сам, разве нет? — Румпель растягивает губы в дьявольской улыбке. — Второй способ куда страннее. Нужно вырвать сердце своей родственной души, обратить его во прах. Затем вырвать собственное и поместить внутрь пары. Тогда образуется связь, сильнейшая, способная создать искусственное сердце в груди Избавляющегося.

— Но? Здесь оно так и напрашивается, — напряжённо проговаривает Эсфирь.

— Но связь при этом остаётся. Чего не сказать о памяти, того, кто запускает заклятье. Он напрочь стирает свой рассудок до чистого листа — это плата. Тогда тот, кто принял сердце Истинной пары, может довести дело до конца. Перевести энергию души во что-тоболее выгодноедля себя. Опережая тебя, снова скажу, что это вычитал в томике: «Заклятия сердца». У короля такой есть.

«Хаос, он просто издевается надо мной!» — Эсфирь прикрывает глаза, пытаясь разобраться со шквалом информации, свалившейся на неё. Было ли хоть слово правды в этом потоке?

Она переводит взгляд на улыбающегося Румпельштильцхена:

— Да и с чего тебе интересоваться родственными душами? Любовь давно покинула миры. И это я про любовь «вообще», — он неоднозначно дёргает бровью, стаскивая со спинки кресла плед и закутываясь в него.

Эсфирь же наоборот расстёгивает верхние пуговички камзола от духоты, поражающей её тело. Она, смерив Румпельштильцхена холодным взглядом, уже собирается подняться, как его старческий голос пресекает попытку.

— Дочери Ночи оставили для тебя послание. На дне кружек. Прочитай, раз уж пришла досаждать меня глупыми вопросами и сказками.

Эффи недовольно фыркает, поднимаясь с места. И это она-то рассказывает ему сказки?

Она ещё раз смеряет его взглядом, замечая, что старик изучал её с той слепой заинтересованностью, с которой наблюдают за умирающим тараканом.

— Что-то не так? — раздражённо дёргает бровью Эсфирь.

— Когда плакать будешь — пророни слезу на землю. Но только одну, не больше, иначе подпишешь себе участь, которой не хочешь. И на костёр раньше времени не спеши.

— Совсем обезумел, старик?

Но ответа на вопрос нет. Румпельштильцхен лишь возится в кресле, поудобнее укутываясь в плед, пока Эсфирь подходит к одиноко-стоящему фарфору. Остатки чаинок образовывали буквы.

Ведьма сглатывает, плотно стискивая зубы. Ржание лошадей с улицы заставляет сердце сорваться на галоп. Эффи оборачивается на Старожила, что дьявольски улыбается ей в ответ, выгибая бровь.

Он знает. Он всё знает. Он слышит, как стучит её сердце.

«Нет. Нет. Невозможно. Это невозможно! Спокойно, это лишь иллюзия от жары!»

Эсфирь возвращает взгляд на дно кружек. Дыхание перехватывает. Всего девять слов — девять дней для успокоения души.

Сначала в глазах вспыхивает яростный огонь, что способен заживо сжечь родных братьев, повинных за вмешательство в связь родственных душ. Но мысль об их убийстве порождает следующую — коварную, безмерно сладкую — убив их, она освободится от Видара. Абсолютно точно освободится, ведь их с королём сердцасвободныот любви.

«А свободны ли?» — ведьма дёргает плечами. — «Абсолютно. Так свободны, что убийство одного из братьев может стать решением её проблемы. Вернее, освобождением».

Эсфирь плотно стискивает зубы, гоня непрошенные мысли вон. Но те, пробившись в мозг, назойливой мухой теперь напоминали о себе каждую секунду.

Оставшиеся две фразы отрезвляют. Да так, что руки начинают трястись. За спиной довольно усмехается Румпельштильцхен.

Ей предсказали смерть. Не ведьмовскую. Вполне себе человеческую. Традиционно ведьм сжигали, чтобы их души успокаивались в Пандемониуме, душам Верховных и Чёрных Инквизиторов — даровалось Вечность и посмертие — вечная жизнь после смерти. Поэтому каждый одарённый не боялся смерти, зная, что после неё получит намного больше, нежели при жизни. Поэтому Верховные и Чёрные Инквизиторы не считались со Смертью, упиваясь собственным могуществом с полна.

Но здесь… Эсфирь чувствовала и (что хуже) знала — ей предписана могила. Демонова могила с самым, что ни на есть, реальным гробом. Её лишили уверенности.

Маленькая фарфоровая слеза падает прямиком в последнюю чашку, расцветая в ней солёным малюсеньким цветком камелии.

«Ауры маркие

Любовию яркою!

Камелии рост

В могиле борозд…»

33

Дорога обратно оказалась напряжённой. Эсфирь ни разу не заговорила, даже взгляда не подняла на Видара. В те редкие секунды, когда ему удавалось перехватить блуждающий взгляд — он хмурился, подмечая, что ведьма бродила в лабиринтах собственного рассудка, не различая окружающего мира.

Оставалось лишь слушать топот копыт. Но Видар даже радовался такому стечению обстоятельств. В эти минуты ему казалось, что всё вернулось на правильный путь: неприязнь к ведьме, натянутое молчание меж ними и желание поскорее вернуться в замок, чтобы избавиться от её общества.

И,казалось, всё хорошо. Но раз через раз Видар всё равно оборачивался, окидывая ведьму настороженным взглядом. А, задержавшись в мыслях на имени, думал, почему она выглядела так, будто за время разговора с Румпельштильцхеном потеряла самое дорогое в своей жизни. Хотя, Видар не знал — было ли ей действительно что-то (или кто-то) по-настоящему важен.

Эсфирь сильно закусывает губу, смотря на величественную спину. Король с магнетической грациозностью держался в седле. Палящее солнце оставляло отблески на ядовитых волосах, а цвет глаз, в те редкие минуты, когда он поворачивался на неё, поражал глубиной.

Цепь событий перемешалась в голове одной непонятной кашей: пробуждение родственных душ, становление Советницей, всплывшая правда о правителе Первой Тэрры, подчинение Третьей, исчезновение старшего брата, предложение руки и сердца, вскрывшийся обман братьев и… предсказанная смерть без Вечности и посмертия.

От безысходности хотелось выть истерзанным зверем.

Глаза Эсфирь сверкают безумным огнём. Нужно бежать. Сейчас. Прямиком к границе, а там исчезнуть в лапах человеческих елей. Нужно всего-то бросить всё на самотёк.

Эффи снова скользит взглядом по спине короля, а он, словно почувствовав, тут же оборачивается, едва вздёрнув левую бровь. Ведьма плотно сжимает губы, демонстративно отворачивая подбородок в сторону. Она краем глаза замечает холодную усмешку, что так кстати коснулась его губ и послужила ушатом ледяной воды.

Если она сбежит, то не сможет порвать связь. И тогда сведёт в могилу не только короля, но и всю страну, и что важнее — саму себя. Эсфирь косится в сторону королевского сада, за которым густой стеной прорастал лес. Там, в тени плакучих ив пролегала граница с людским миром. И на секунду кажется, что рядом с тем местом сигнальные ракеты пускают, мол: «Давай, беги к нам! Мы поможем! Чего тебе стоит?».

Одурманенная мыслями Эсфирь уже готовится ударить шпорами, как на пути появляются генерал Себастьян и принц Пятой Тэрры. Паскаль.

Солнечное сплетение стягивает.

Брат.

Она с силой прикусывает язык, запуская боль по венам, лишь бы не сорваться навстречу к нему.

Видар снова поворачивает на неё голову, почувствовав гнев, что буквально напитал пространство.

Ведьма плотно стискивает зубы.

— Что тоже не рада их видеть? — довольно фыркает Видар, поймав раздражённый выдох за плечом.

Но за маской равнодушия он мастерски скрывает тревогу. С ней что-то произошло у Старожила, и он обязательно разберётся в этом.

Слова короля служат для ведьмы спусковым крючком. Никто не успевает понять, что происходит, только Себастьян подрывается в сторону Видара, почувствовав испепеляющую ярость, исходящую от Эсфирь.

Оглушающее карканье разражается над головами, а сама ведьма спрыгивает с лошади.

Мощный поток воздуха скидывает Паскаля с седла, он сильно ударяется рёбрами о дуб, а затем падает на землю, заходясь в хриплом кашле.

Видар и Себастьян, переглянувшись, порываются соскочить с лошадей, но не могут, удерживаемые магией ведьмы. Вороны усаживаются на их плечи и головы, впиваясь острыми когтями в плоть.

— Какого демона ты творишь, ведьма? — грозный голос короля прокатывается по округе.

Солнечный свет меркнет. И, видит Хаос, он старался держать накатившую ненависть и ярость в себе, до побеления костяшек сжимая поводья.

— Если ты хочешь жить, то лучше молчи, Кровавый Король, — её голос подобен малварским ледникам. — Если Вы сдвинетесь с места, а ты подумаешь взять под контроль мою душу — я узнаю об этом ровно за секунду. Убью принца и себя. А со мной умрёшь и ты. В твоей Тэрре будет большой «бум».

Будто в подтверждение слов Верховной, вороны ещё глубже запускают когти.

— Идиотка-суицидница, — тихо бормочет Видар, чувствуя, как кровь буквально бурлит в его жилах, напевая лишь одно: убить её.

Он жмурится до белых пятен под веками, стараясь вернуть власть над рассудком. И снова мантра, что уже буквально прописалась в отметине на рёбрах: «Она не опасна. Она не опасна. Она не опасна».

Демон с два.

Она — смертоносна.

Эсфирь склоняет голову к плечу, растягивая губы в зверской, безумной улыбке.

— Молчишь?

Паскаль приподнимает подбородок, опираясь затылком на кору дерева. Привычной озорной улыбки и шутовства не было. Из глаз исчезли искры лукавства, взамен них появились потрескавшиеся ледяные глыбы; черты лица заострились и будто побелели; а тонкая линия губ изогнулась в подобие бесстрастной ухмылки. Теперь брат и сестра действительно до одури походили друг на друга.

— Давай. Убивай меня. Я всё равно не признаю вины. Можешь даже оставить умирать Брайтона. Мы сделали то, что былодолжно.

Видар переглядывается с Себастьяном, оба стараются ухватить нить разговора. Король усмехается. Кажется, в холёной семье назрел раскол.

Эсфирь делает несколько медленных шагов навстречу к брату. С двух сторон по земле текут трещины, отчего Видар плотнее стискивает зубы. Он начинает глубоко дышать, но чувствует лишь страшное желание — сорваться вперёд и сомкнуть руки на её шее.

Ведьма презрительно качает головой, глядя на брата.

«Ауры маркие… Любовию яркою» — братья Бэриморт вмешались в их родственную связь, запятнав ауры, насильно ускорили процесс соединения. Братьяподтолкнули её к вечной жажде рук короля, к вечно-убыстренному сердцебиению. Они не дали ей выбора. Отобрали время. Если король вдруг захочет другую — ведьма вспыхнет, как тканевый лоскут, облитый горючей жидкостью. Демон, если он захочет поцеловать Кристайн (или она опередит его, желая угодить блистательному Величеству), ведьма рискует оказать на грани с жизнью и смертью. И один демон знает, сумеет ли она выкарабкатьсяживой.

С каждым разом её сердце билось всё тяжелее, находясь рядом с Видаром; желание касаться его каждую секунду облюбовало даже мизерный закуток мозга; а почувствовать его губы на своих губах — стало синонимом дыхания полной грудью.

Она знала, что время подходило к исходу. Нужно было в короткий срок решать проблему, либо… либо проходить ритуалРодственных Уз, чтобы связь начала работать в полную силу.

— А дальше? Потащили бы под мороком и ослеплением аур к Посланникам Храма Хаоса, чтобы засвидетельствовать связь?! — едва слышно цедит она, усаживаясь на корточки рядом с Паскалем.

Ещё чуть-чуть, и она защёлкнет зубы на шее брата. Почему-то сейчас Кас как никогда видел в ней Видара. Она напрочь пропилась им, его повадками, егоземлёй.

— Потащили бы. Вы же упёртые, как два барана, — в тон ей отвечает Кас.

— Предатель.

Паскаль холодно смеётся. Долго, хрипло под стать карканью воронов.

— О чём они говорят? — тихо спрашивает Себастьян.

Только Видар хочет ответить, как вороны дёргают когтями. Король шипит, впиваясь в собственные ладони ногтями. Кровь отливает от лица. Этопроисходило снова. Он опять позволялейпитаться собой, чтобы не причинить боль ведьме, вновь решившей проверить его самообладание.

— Ты в порядке? — Себастьян дёргается от хватки птиц.

— Отчасти, — цедит Видар, чувствуя, как когти продирают ткань камзола, погружаясь в плоть. Поводья трещат от жёсткой хватки, а руки покрываются чернотой душ.

— Держи себя. Слышишь? Держись, брат, — отрывисто произносит Себастьян.

До них снова доносится смех Паскаля, но предмет разговора остаётся тайной.

— А ты глупая, безумная дура, которую, к несчастью всей нежити, нарекли Верховной ведьмой! — выплёвывает Паскаль. — Что? Не нравится? Так давай, убей меня! Чего тебе стоит? Один полёт мысли. И ничего же не шевельнётся, верно?

— Верно, — Эффи с силой стискивает челюсть.

Глаза предательски щиплет.

Пусть он говорит. Пусть продолжает. Пусть делает больно каждым точно-выверенным словом. Пусть доведёт до иступлённого гнева, до яркой ненависти и, может быть, онасможетпогасить в нём жизнь. Отомстить за себя. Порвать связь с ненавистным королём.

«Пожалуйста… Продолжай. Говорить. Просто продолжай.»

Но Паскаль замолкает. А затем усмехается. Как-то по-мальчишески, с ослепительной разочарованностью в самом себе.

— Сделай это, — обессиленно шепчет он. — Так должно быть. Каждаяведьма избавляется от своей семьи, чтобы никто не смог иметь рычагов давления, чтобы убить в себе привязанности, чтобы очернить сердце перед тем как вырвать его, да? И пусть последнее ты уже сделала, но за первым пунктом — должок.

Эсфирь замирает, глядя в ледяные глаза брата. ЕёПаскаля. Она отрицательно качает головой, словно пытаясь уговорить саму себя, но сердце… Демоново сердце не позволяет совершить ошибки. Слёзы больно обжигают щёки, она обессиленно хватается за лацкан камзола Паскаля, пытаясь удержаться от падения. Сердце трещит по швам.

Паскаль молниеносно подрывается, сжимая сестру в крепкое кольцо объятий, утыкаясь носом ей в плечо.

— Я всё понимаю, Льдинка, — тихо шепчет он, чувствуя, как под ладонями спина разрывается от безмолвных рыданий. — Но и ты пойми меня. Мой самый огромный страх — увидеть твою смерть или смерть Брайтона. Считай меня хреновым эгоистом, но я бы боролся, даже если бы ты отреклась от меня… по-настоящему.

Увидев трясущуюся ведьму, генерал и король делают очередную безуспешную попытку подорваться к ней. Они не понимают — в ярости ли она, или это внезапный припадок от скопления магической энергии внутри хрупкого тела.

Себастьян медленно переводит взгляд на Видара, напряжённо сглатывая: на яркие радужки друга осела пыль… Боль достигла пика и грозилась разорвать чувства правителя изнутри. Ситуация сталаслишкомопасной для всех, кто находился в зоне видимости Видара.

Паскаль поднимает глаза на застывших Себастьяна и Видара, но, завидев напряжённые лица, утыкается лбом в лоб сестры.

Бесшумные рыдания душат её. Осознание того, что только что могло произойти больно полощет по душе.

— Это… это… — Паскаль нервно сглатывает и резко открывает глаза.

Мокрые капли катились по точёному лицу, оставляя блестящие дорожки, а под его ладонью бешено стучало сердце.

Он ещё крепче прижимает к себе сестру, закрывая объятиями от мира. Лишь бы никто не понял, что на её глазах самые настоящие слёзы, а трясётся она вовсе не от гнева.

— Ты прав. Ты, как всегда прав, а я дура, — тихо шепчет Эсфирь. — Прости меня, Кас…Кас… Прости меня, Кас…

Его именем она пытается отмолить одно единственное слово, расплавляющее язык — «предатель».

— Всё хорошо, моя Льдинка. Всё хорошо. Надо успокоиться, иначе ты станешь их мишенью.

Эсфирь вспоминает про двух зрителей, но остановиться не может. Она крепко вжимается в тело брата, словно он держит её на краю пропасти. Шаг, и упадут вместе.

На траву капает слеза. Затем вторая. Третья. Вороны взмахивают в небеса, а земля под ногами начинает дрожать.

Себастьян, наконец, спрыгивает с коня, стягивая короля вниз.

— Видар, соберись!

Тот, не устояв, падает на землю, успев упереться в неё чёрными ладонями.

— Это не я… Я держу… контроль… Я… — кряхтит он.

В его голове яркими вспышками пульсирует: «Контроль. Контроль. Контроль».

— Тогда что это?

— Кто, — Видар откашливается и с трудом поднимается, игнорируя помощь друга. — Тэрра приняла будущую королеву, — земля, в подтверждение страшных слов, снова вибрирует под ногами, сильнее, чем в первый раз. — Чувствуешь?

— Будущая Королева Истинного Гнева, — Себастьян переводит взгляд на макушку Эсфирь. — Но как? Как…

— Избранница Лилит…

— Это не отменяет невозможности произошедшего. Земля должна чувствовать слёзы и эмоции, а у неёнетсердца.

— Я не знаю, Баш… Но мы найдём этому объяснение. Мы…

Видар застывает на месте, когда она с величием королевы поворачивается на них. Брат с сестрой медленно приближались, а Видар будто бы видел её в первый раз, осознав, что раньше вообще являлся слепцом. Вдруг, открыв глаза, он прозрел и намертво приковался к её лицу, волосам, фигуре, словно перед ним в первый раз капли шумного водопада мерцали мириадами отблесков.

— У меня что рога выросли? — наглый голос выдёргивает Видара и Себастьяна из раздумий.

И никто из них не знал, сколько силы Эсфирь пришлось вложить в вопрос, чтобы не расколоться прямо на глазах короля и генерала.

— Ч-что? — промаргивается Себастьян.

— С рогами ты была бы привлекательнее, — не теряется Видар.

— Ты что зоофил?

Эсфирь недовольно щурится. Но глубоко в душе она выражала королю благодарность за то, что не заметил её состояния; за то, что, сам того не зная, держал в тонусе и заставлял забыть о тех страшных мыслях, что копошились в мозгу.

— Скорее да, чем нет, ведь ты та ещё тель[1], — фыркает Видар, быстро скрещивая руки на груди.

Но Эсфирь успевает заметить чёрную плоть. Она хмурится, понимая, что с ним что-то не так. На плечи всех падает напряжённая тишина.

— Что ж… — прочистив горло, начинает Паскаль. — Теперь, когда меня почти побили… Собственно, мы с Себастьяном встречали Вас, чтобы объявить, о готовности проведения военного собрания, — Паскаль изо всех сил старается скрыть свою растерянность.

Видар кивает, не отрывая взгляда от Эсфирь.

Эсфирь повторяет его движение, уголки губ дёргаются в саркастичной улыбке.

⸶ ⸙ ⸷

Паскаль размашистыми шагами измерял расстояние от одной стены кабинета Видара до другой. Изекиль насчитала ровно тридцать восемь шагов и три круга. На четвёртом — несносный принц начал надоедать.

Она вопросительно смотрит на короля, но тот будто замер во времени, сидя в кресле. И вроде бы внимательно слушал всё, что говорил Паскаль, от его уха не укрывались едкие комментарии Файялла и тысяча вопросов Себастьяна, но разумом он был далёк от темы разговора.

Зато затаившаяся в углу ведьма, что раньше являлась чуть ли не центром любого словесного действа, старалась не отсвечивать. Изекиль в первый раз стало её жаль. Она даже поклялась себе обязательно поговорить с ведьмой, как только закончится весь переполох. И, может даже, попросить прощения за грубость и холод. Хотя, в последнее время, Изи контролировала себя, но нормальная беседа у них, конечно, не клеилась. И шпионка искренне хотела наладить контакт, что по ощущениям, изначально оказался бракованным.

Её тянуло к Эсфирь. Может, потому что одиночество и холод должны сопутствовать друг другу. А может, потому что ведьма оказалась достойной противницей.

Эсфирь поднимает вопросительный взгляд на альвийку. Изи чуть кривит губы, выказывая простое сочувствие.

Ведьма кивает, снова утыкаясь в крепко сцепленные руки. Впервые за свою жизнь она не видела выхода. Спасти Брайтона в короткий срок оказалось невозможным. Заявиться, как раньше — одна, обуреваемая яростью и гневом, она больше не могла. Страх смерти навис над могущественным существом. Но есть ли место страху в абсолютном могуществе?

— А если Вторая и Четвёртая Тэрры не помогут по твоему щелчку? — спрашивает Паскаль.

Принц настаивал выступать сразу после свадьбы Эсфирь и Видара, то бишь послезавтра. Со стороны Узурпаторов исходило пугающее затишье, что вовсе не радовало малварцев. Королева-консорт Адель, временно наделённая властью, с трудом сдерживала волнения в стране. Нужно было действовать. Немедленно.

— Теоретически, я могу выступить и без них, но по традициям — в таких случаях мы должны созвать Военный Совет и заручиться поддержкой королей. Первая Тэрра чтит традиции, это должно оставаться таковым. — Размеренно проговаривает Видар.

А практически он мог хоть в данный момент ринуться за Брайтоном Бэримортом, только бросаться очертя голову в пекло из-за какого-то малварца, пусть даже и королевских кровей, не было приоритетом.

За ним стояла целая страна. Страна, которая являлась частью его. Им самим. Рисковать ради какого-то короля — до глупости смешно. Куда больше волновало требование сдать Верховную. Особенно сейчас. Особенно, когда его земля приняла её, связав отсутствующе сердце с целой Тэррой.

— Твои традиции — единорожьи сказки.

Все переводят взгляды на Эсфирь. То, каким голосом она сказала это — заставило всех единовременно стушеваться. Так звучала настоящая ненависть.

— Я не собираюсь сейчас вступать с тобой в полемику, инсанис, — сдержанно произносит король, но желваки, зашедшие за скулы, с потрохами выдают раздражение.

«Ради Хаоса, хотя бы сейчас, прекрати раздувать конфликт из ничего!»

— Плевать ты хотел на традиции. Плевать ты хотел на всё, что идёт в разрез с твоим мнением. Плевать тебе на угрозы твоей расчудесной стране, и на Брайтона тебе плевать с высокой колокольни. Если бы ты нашёл в этом выгоду — Узурпаторы уже были бы разгромлены, а мой брат сидел бы на своём троне!

Эсфирь даже с места не тронулась, смотрела в одну точку — на свои руки, что покрывались копотью от той силы, которую она сдерживала.

— Эффи-Лу, ты не права. Я тоже переживаю за брата, не меньше твоего, если бы всё было так просто, думаешь, сидели бы мы здесь? — Паскаль хочет подойти к сестре, но натыкается на убийственный взгляд. — Политика — это хитрость, ум и выжидание, а военная политика выкручивает это всё до небывалых размеров.

— Эсфирь… — тихо начинает Себастьян, но прерывается.

Видар величественно поднимается из-за стола, резким движением поправляя камзол. На лицо падает тень праведного гнева.

Изекиль медленно переводит настороженный взгляд на брата, а тот, в свою очередь, на Себастьяна. Все трое знали, что так выглядит ярость.

— Завтра мы сыграем свадьбу, — уголки губ Видара приподнимаются в гадкой улыбочке. — У меня всё готово. Будут присутствовать Короли Второй и Четвёртой Тэрры. Всё пройдёт так, как мы обсудили с тобой, Паскаль, — холодно кидает Видар. — После свадьбы мы запросим помощь, как того требуюттрадиции. Ускорим события только в том случае, если малварского короля нам начнут присылатьпо частям. А теперь идите и готовьтесь. Завтра нас ждёт великий праздник.

Эсфирь глубоко дышит, лишь бы не заорать во всё горло, как именно она ненавидит его.

— Но, Видар… — Изекиль пытается вернуть разговор в русло подсчитывания рисков.

По правде, она могла бы за эту ночь разведать обстановку. Но король запрещал, заставляя её и Файялла распускать слухи о «страшной судьбе Верховной».

— Вон отсюда. Все. — Видар переводит затуманенный взгляд на Эсфирь. — Кроме тебя, разумеется.

Все послушно поднимаются со своих мест, кивают в знак почёта и буквально растворяются за закрывающимися дверьми.

Эсфирь демонстративно закатывает глаза, всё ещё крепко держа руки. Её злость пропитывала каждую тэррлию кабинета. Она не знала, кого ненавидела больше: себя или его.

— Я не хочу, чтобы наш с тобой диалог, как обычно, перетёк в негласную войну.

Видар на удивление старался сдерживать себя. Старался не повышать голоса, не разжигать скандала, не призывать магию душ, чтобы она подчинилась.

Хотя, сколько бы проблем это могло решить за раз! Страшно даже думать…

— Конечно, тебе куда привычнее, когда наши диалоги перетекают в горизонтальное положение, — сверкает глазами Эсфирь.

Ей до безумия хочется призвать Идриса. Для того, чтобы защитил. Для того, чтобы не бояться умереть от руки короля.

— Возможно, — Видар кривит губы в ухмылке. — Иногда мне даже кажется, что это чья-то весьма неудачная шутка.

— О, ты бы здорово повеселился, узнав, чьяэта шутка, — с губ ведьмы срывается нездоровый смех.

— Я говорю в первый и последний раз, инсанис, и больше к этому не вернусь. Услышь меня и прекрати злиться, словно маленький людской ребёнок. Я не собираюсь бросаться в огонь ради демон знает кого. Если это повысит твою значимость в моей Тэрре, то я собираюсь защищать лишь тебя. Потому что ты — могущество, сильное оружие, которое должно остаться на моей стороне. Моя выгодав этой игре, если на то пошло, уяснила? Если бы они не потребовали тебя — я бы и пальцем не шевельнул ради твоего брата.

Эсфирь медленно поднимается с кресла — внешне ни разу не дрогнувшая, безразличная и равнодушная, но внутренне — истекающая от безумного количества ран, уставшая, молящая о помощи. Она подходит к Видару, молча протягивая ему руки, что обуглились до запястья.

— Смотри, как я ненавижу тебя, — тихий голос заставляет его сердце зайтись уродливыми трещинами, да с такой болью, которой Видар не ожидал.

Он прикладывает невероятное усилие, чтобы улыбка вышла безмятежной.

Заслужил. Несомненно, заслужил. За всё, что делал с ней. За всю боль, которую причинил как морально, так и физически. Теперь пришла её очередь дробить сердце на мелкие осколки, и он с достоинством принимал блистательные попытки.

От признания ведьмы стало даже легче. Своим видом Видар отвечал за каждое слово и взгляд, что когда-то был адресован рыжеволосой ярости напротив. Он знал, что произошедшее с ним, те потаённые желания, что питали сердце — всё это изначально существовало на грани с реальностью, и он, как мог, эту реальность отдалял. Он вообще не должен к ней ничего чувствовать, и уж точно — не желал тонуть в её глазах, захлёбываясь поломанными чувствами.

Но он чувствовал, тонул, захлёбывался. И ненавидел себя за это даже больше, чем её.

— Приходи с такими заявлениями, когда почернеешь вместе со своей демоновой Малвармой, — взгляд Видара сверкает жёсткостью, неотрывно следя за разноцветными радужками.

Там поднялись полчища демонов и ведьм. И все они хотели наброситься на него — пытать, издеваться, чтобы в конце лишить жизни.

Единственное, что он мог — защищаться сам и защищать её. Но об искренности последнего намерения ей не обязательно знать. Пусть думает, что он ненавидит так сильно, что может в любой момент вышвырнуть за порог. Может, тогда ему станет легче смотреть в её глаза без желания отвести свои.

— Надеюсь, что когда ты искренне кого-нибудь полюбишь, то тебя не будет ждать участь твоего расчудесного Каина. И ты потеряешь свою Лилит, забыв покой на вечность. Я не буду мстить тебе или делать твою жизнь хуже. Я просто хочу, нет, искренне желаю, чтобы каждый день был для тебя хуже прежнего, а последний — хуже всех.

— Ты буквально описала мою жизнь, но надеюсь, что это не проклятие, а то тогда нам обоим придётся не сладко. Я ещё первое не успел отбить до конца, — ухмыляется Видар.

— Что?

Казалось, ещё немного и она набросится на него, чтобы раз и навсегда погасить нахальный блеск холодных глаз.

Его скулы напрягаются. Видар молча расстёгивает камзол.

— Что ты так смотришь? Я начинаю переводить наш разговор в горизонтальное положение. Ты тоже не стой деревом, я же всё-таки не молния.

— Клянусь Пандемонием, я сверну тебе…

Но договорить ведьме не удаётся. Она прерывается на полуслове, стараясь изо всех сил потушить разгорающийся ужас внутри души.

Многочисленные ядовитые узоры на его теле явили себя во всей красе, а затем расступились, демонстрируя на левом ребре то, отчего у любой другой ведьмы подкосились бы ноги.

Метка Каина.

— Что ты там мне свернёшь? — насмешливо хмурится Видар. — Ты договори, чтобы я знал, чтотебе пришивать обратно.

Эсфирь держалась из последних сил. Но хотелось наплевать на всё и упасть прямо перед ним на колени, зайдясь в хриплом вое, хотелось утонуть в своих же слезах.

Все его Поверенные твердили, что постоянно закрывали его спину… от чего? Зачем, если он неуязвимым? Если каждый, кто желал напасть на него — получал своё желание обратно. Она распахивает глаза. Она лично ударяла его, не единожды… Но почему не чувствовала боли? Метка работала не в полную силу? Или… или он смог подчинить её… Тогда это могло означать только одно — по его венам вместо крови постоянно циркулировала ярость, неконтролируемая, ледяная.

Видар усмехается, а ведьма неосознанно делает шаг назад. В таком случае, если он обладал невероятным контролем, то понятно отсутствие ответной боли, но проклятия… Мог ли он отбиваться от невербальных ударов? Вряд ли. Зрачки расширяются. Желая проклясть его — она навлекла беду на себя. Она забыла, что сама же подарила ведьмину защиту, отсебяв том числе. Идиотка, какая идиотка!

— Как я ненавижу тебя, — тихо шепчет она. — Всем сердцем ненавижу, слышишь? Так сильно, что убила бы тебя прямо здесь, на месте. И плевать на все последствия. Но теперь твоё существование даже выгодно мне.

— Ты поразительно быстро учишься быть меркантильной альвийкой, инсанис. Горжусь! — Видар чуть подаётся вперёд, щелкая пальцами по её носу.

— Не смей… Не смей касаться меня.

— Я лишь подлечил твои очаровательные руки.

Эсфирь опускает взгляд на собственные пальцы: уродливой копоти и след простыл. Лишь белая малварская кожа без единого изъяна и сверкающее фамильное кольцо на правой руке, как очередное доказательство королевского превосходства.

Ведьма бегло кидает взгляд на его руки, в тайне мечтая, что не увидит там кольца-татуировки. Но ядовито-чёрная тонкая линия кричала всему свету, что он по праву принадлежит ей.

Эсфирь поднимает глаза на довольного Видара, не улавливая опасный блеск его глаз.

— Ненавижу тебя…

Словно древнюю мантру она повторяет слова ненависти. Прекрасно понимая, что ненавидит его только потому, что любит.

Эффи резко разворачивается, стараясь с достоинством покинуть кабинет. Но спина принимает на себя очередной удар:

— Порепетируй слова любви, инсанис. Завтра они тебе пригодятся.

На языке разъедающим сплавом теплятся тысячи слов, но ведьма лишь усмехается в ответ, покидая треклятое место. Стоит миновать несколько коридоров, как она останавливается, цепляясь взглядом за огонь в левитирующей свече.

Её словно ударяют головой об стену.

Вот оно! Как всегда, на поверхности, и как всегда ускользающее, невидимое!

Вот почему король всегда завершал их разговоры усмешкой! Он затыкал ею сам себя, чтобы не наговорить лишнего, чтобы не натворить чего-то, что ему потом обязательно придётся разгребать; что непременно превратило бы в хаос всё находящееся в радиусе нескольких тэррлий.

Все красноречивые и блестящие предложения укладывались в одну яркую пренебрежительнуюусмешку.

Демонов Видар окончательно пустил корни в её сердце.

[1] Тель — вариант названия Земляного оленя (мамонта) у кетов. Подземный зверь в мифологии коми, а также ненцев и обских угров. Прокладывает русла рек и ручьёв. По представлениям народов коми, земляной олень жил во времена творения мамонтов.

34

Традиционное альвийское свадебное платье сидит на хрупкой фигуре ведьмы как влитое. Будто всю жизнь она проходила только в них — лёгких, воздушных, с невероятной изумрудной отделкой.

Будь она кем угодно, но не маржанкой, её жених обязательно облачился бы в цвет невесты. Таковой слыла давняя традиция Пятитэррья: жених в цвете невесты, невеста в цвете жениха — они соединяли в браке не только свою магию, но и отдавали дань родной земле, укрепляя её.

Эсфирь великодушно позволили украсить волосы чёрными лилиями — единственным тёмным пятном, что король терпел, скрипя зубами. На этом всё. Ведьма знала — Видар никогда не допустит чего-то большего.

Она проводит ладонями по приятной ткани. Глаза щиплет от непрошенных слёз. День свадьбы в Малварме всегда считался особенным днём. Подготовка обычно длилась полгода, включая в себя многочисленные ритуалы, семейные ужины, путешествия. Всё это время невеста проводила попеременно с двумя семьями: жениха и своей собственной.

Эсфирь усмехается. У неё и семьи-то не осталось. Отца и мать помнила слишком смутно, больше из разговоров, в которых без устали твердили о сходствах в характерах, поведении, глазах… В ведьме ничего не надламывалось при упоминании родителей, никогда. В какой-то степени она завидовала старшим братьям: те знали отца и мать намного дольше, получили больше родительской любви, их внутренние дети не были обижены, не потерялись в лабиринтах забытья.

Она с силой прикусывает щёку, чуть жмурясь. Сегодня старший брат не поведёт к алтарю. Пока в Первой Тэрре главенствует праздник, её Брайтон, возможно, отдаёт последние вздохи демон знает где…

Эсфирь аккуратно смахивает непрошенную слезинку. Она ещё раз оглядывает платье ненавистным взглядом, а затем подходит к туалетному столику. Надо же, а ведь, будучи малышкой, она мечтала о пышной свадьбе с герцогом! Мечтала о жизни в волшебном мире, откуда сейчас готова нестись подстреленной телью в сторону людей.

Аккуратный стук заставляет ведьму перевести взгляд с себя на открывающиеся двери. Эсфирь уже стало плевать поймают ли её на безмолвном колдовстве или нет. Теперь это забота Видара — хранить её тайны.

— Привет, — тихий голос Изекиль наполняет покои. — Могу войти?

Эффи обескураженно выгибает бровь, смотря на шпионку короля с неприкрытым удивлением.

— Он снова тебя подослал?

Но, несмотря на подозрительный тон, ведьма кивает, позволяя Изи войти в покои и замереть у дверей.

Светло-розовые волосы не изменяли традиции — идеально-прямые, только с левой стороны сверкали невероятной красоты заколки в виде звёздочек, а платье цвета утреннего рассвета выгодно подчеркивало спортивную фигуру. Изекиль выглядела прекрасно, вернее даже — волшебно. Глядя на неё можно с уверенностью сказать, что она женит близкого друга и безмерно рада этому событию. Либо создаёт видимость радости.

— Нет, я пришла сама. Подумала, что тебе пригодилась бы помощь.

Казалось, что ещё больше удивляться некуда, но у Эсфирь получилось. Хорошо ещё, что не стала озвучивать мысли вслух.

Изекиль неуверенно делает несколько шагов, останавливаясь в нескольких тэррлиях от Эсфирь. Она быстро сканирует ведьму взглядом, подавляя в себе задорную улыбку: могущественная ведьма явно оказалась бессильна перед многочисленными застёжками платья и заколками-лилиями, что до сих пор бережно лежали на столе, а не величественно украшали волосы.

— Я понимаю, как странно это выглядит… — Изекиль будто читает мысли. — Прежде всего я хотела извиниться перед тобой за всю грубость. Просто я…

— Я понимаю, — кивает головой Эффи. — Не нужно.

Изекиль благодарно улыбается за то, что ведьма не заставила её раскаиваться и, тем более, рассказывать во всех красках о ревности к Себастьяну.

— Давай так: я не должна была себятаквести. Хотя, признаюсь, ты всё равно меня раздражаешь, но…

— И это я понимаю. Ты защищаешь своего короля. Так и должно быть, — снова кивает Эсфирь. — И я знаю, что, будучи Верховной, являюсь лишь дополнительной угрозой, а не помощью.

— Демон, как же неловко… — тихо произносит Изи. — Знаешь, я, наверное, пойду. Плохая была идея. Я…

— Подожди, — Эсфирь, сама, не зная зачем, останавливает разволновавшуюся девушку. — Помоги мне с волосами. Да, и с платьем помощь бы не помешала… Я имела неосторожность отпустить служанку, что с моей стороны весьма опрометчиво. Я же ни демона не смыслю в традициях альвийского свадебного наряда…

Неловкость, что сковывала плечи Изи, в миг исчезла, взамен её глаза засветились почтительностью и облегчением.

— Да-да, конечно! Это… честь для меня, — Изекиль, не ожидая от себя, делает быстрый книксен.

Она в мгновение ока подлетает к Эсфирь, снова приседая в коротком поклоне.

— Можно? — робко интересуется она, прося ведьму приподнять руки.

— Да, если ты прекратишь падать в книксен, — ухмыляется Эсфирь, губы шпионки в ответ сдерживают смех.

— Я репетировала, — отзывается та, крепко фиксируя изумрудную ленту с чёрной окантовкой вдоль молнии.

— Обещай, что не будешь так делать, — морщится Эффи, чувствуя, как ткань плотно прилегает к телу.

— Ты выходишь замуж за Видара, — ухмыляется Изи. — У нас в общем-то нет выбора: кланяться или…

— Изекиль…

— Просто «Изи». Давай зароем топор войны и начнём нормальное общение с обычных обращений, — улыбается шпионка. — Ну, хотя бы на время свадьбы.

Быстро расправившись с платьем, Изи усаживает Эсфирь в кресло, собирая кучерявые локоны назад. Тонкие пальцы аккуратно поддевают несколько рыжих прядей. Если бы не альвийский свод этикета — Изи оставила бы их распущенными. Волосам ведьмы она всегда в тайне восхищалась.

— Тогда и ты зови меня «Эффи», — зачем-то предлагает Эсфирь, а затем, мысленно ударив себя ладонью по лбу, переводит тему: — Изи, какой он?

— Кто? — не сразу понимает та, поглощённая кудрями невесты.

— Видар. Не король Первой Тэрры и, уж тем более, не Кровавый Король. Какой Видар Гидеон Тейт Рихард?

По правде, Эсфирь уже имела честь познакомиться с Видаром. Она помнила того мальчишку на лошади, что нёсся по полю, словно всю жизнь провёл в седле; помнила того, кто против своей воли поглаживал её кожу в толще воды Альвийского каньона; того, кто рассматривал её так пристально в библиотеке; кто с жаром целовал на кухне тётушки До; кто подарил родное малварское небо над головой в чужой стране. Ведьма точно знала, что еёненавидит король, но ненавидел ли Видар? Вот где скрывался вопрос.

Скорее, он делал всё, чтобы ведьма возненавидела его самой яркой ненавистью, что без сомнений выходило на «отлично». Но мизерные поступки и тёплые жесты, утекавшие из-под жёсткого контроля, занозами застревали в душе ведьмы.

— Несносный, — губ шпионки касается лёгкая улыбка.

Да, пожалуй, именно таким Видар и был. Абсолютно несносный и непредсказуемый, а ещё до одури властный. Никогда не знаешь, что он имеет в виду, и почему то смотрит самым глубоким изучающим взглядом, а то и вовсе делает вид, что её не существует в Пятитэррье.

— Это относится и к королю, — хмыкает Эсфирь, наблюдая за действиями Изекиль в зеркале.

Изи поочерёдно подкалывала пряди чёрными лилиями, стараясь как можно выгоднее расположить их.

— Он очень самоотверженный, — Изекиль не поднимает взгляда на Эсфирь, пытаясь закрутить прядь в аккуратное колечко. — Добрым этого короля зла назвать сложно, но… он справедливый. Война научила справедливости и освободила от предрассудков. Он готов был заслонить своей спиной нуждающегося в помощи. Что этот придурок и делал.

— И, судя по всему, продолжает делать.

Невинное замечание заставляет взгляд Изекиль потемнеть. Прядь, которую она пыталась уложить, выпадает из пальцев.

— Я не хотела, — Эсфирь поджимает губы, снова почувствовав напряжение.

— Нет, всё… всё хорошо, — выдавливает улыбку Изи. — Просто он… он же принял Метку… В смысле метку от королевства и…

Шпионка с треском разламывает своё призвание. Видару стоило бы пересмотреть личные составы.

— Я в курсе, что он носит Метку Каина, — быстро проговаривает Эсфирь, ловя на себе удивлённо-стушевавшийся взгляд.

— Прошу не рассказывай ему, что я прокололась… Просто я была уверенна, что ты уже знаешь и…

— А ты, взамен, не спрашивай при каких обстоятельствах я это узнала, — заговорщически подмигивает ей ведьма.

— Уговор, — несмело улыбается Изи. — Я просто волнуюсь за него. Он мне, как ещё один брат, понимаешь? Мы ведь росли вместе. Наши с Файем родители погибли от лап гуля. Мы были направлены во дворец, как подмастерья. В итоге, я, Фай, Видар иэта Кристайнв детстве проводили неприлично много времени вместе. А потом его начал готовить демонов Теобальд. Он настоял на том, что юному принцу нужно сфокусироваться на учёбе и своём будущем с…

— Дай угадаю, с Кристайн? — хмыкает Эсфирь.

Почему-то в области рёбер неприятно тянет.

— Да, Теобальд все уши ему залил про выгодную партию, и Видар поддался. Они с Кристайн начали больше проводить времени, но он всё равно находил секунды, чтобы сбежать к нам. Кристайн делала абсолютно всё, чтобы рассорить нас, даже как-то устроила сцену ревности ко мне.

Мягкий смех Изекиль окутывает покои, заставляя улыбнуться и Эсфирь.

— Видар и сцена ревности — что-то из фантастики.

— Да, эмоциональный диапазон у него обычно не больше, чем у столового серебра. Собственно, он и не повёлся. Не знаю, способен ли он вообще ревновать. А я оттаскала Кристайн за волосы, за что меня и брата, опять же по настоянию Теобальда, определили на армейскую службу. Об этом узнал Видар, он уговаривал отца отозвать приказ, но тот не послушал. Сошлись на том, что мы отучимся и станем личной охраной Видара. Теневой отряд он сформировал много позже.

— Когда мы проходили испытание, я видела моменты Кровавой Бани. Когда Видар лишил головы Теобальда… он уже тогда был… отмечен?

— Да, — тихо проговаривает шпионка. — Видар живёт с Меткой с момента службы в Пандемониуме. Он уходил туда тем, кого мы с Файем знали, Эффи: целеустремлённым, возлагающим надежды, искренним, смеющимся, а вернулся…мёртвым, с ледяной яростью в жилах. Его сторонились даже деревья. Когда он появлялся в поле зрения, клянусь, становилось холодно. Только после Холодной войны он рассказал нам о Метке. О том, что добровольно убил часть себя тогда, в Пандемониуме.

— Подожди… — зрачки Эсфирь резко расширились.

Она знала, что Смерть невозможно пережить даже наследнику Каина, если только у ребёнка нет выбора с рождения… Если только ребёнок неплод Истинной Любви.

Рождённые в абсолютной любви — Вестники баланса, способные в мире нежити не только на злые поступки, но и добрые, имеющие сострадание и сочувствие. Если такой ребёнок выбирал сторону — это наделяло его могуществом, почти безграничной силой, открывающей доступ к древней магии Хаоса. Дети Истинной Любви отмечаются единожды, несмотря на то есть ли до или после них ещё дети.

Видар выбрал сторону. Полностью впитал Метку Каина. Он на остаток жизни связался с собственной Тэррой, с первородным злом, а доброй стороной откупился от смерти.

Перед глазами застыла картина с Испытания: юный Видар, с широко раскрытыми глазами, позволял себя растерзать огромному существу без доли писка. Только сейчас Эсфирь понимает — то было не существо, то была тёмная сущность Видара.

— Да, мы тоже удивились, когда узнали, что он — ребёнок Истинной Любви. Но это было уже не важно. Он сталвторым Каиноми сделал всё, чтобы ни одна живая душа за пределами круга Поверенных не узнала об этом.

— Одна всё же узнала, — не сдерживается Эсфирь, усмехаясь.

Но усмешка — защитная реакция. Во что она ввязалась? Вот уже через несколько часов она согласится стать женой самого могущественного существа в Пятитэррье, только для того, чтобы в очередной раз помочь ему отвести глаза от драгоценной страны.

— Ты давно входишь в круг Поверенных, как бы по началу нам это не нравилось, — признаётся Изи. — Иначе он бы не показал тебе Метку. Просто так ты бы не поверила ему, как не поверили в своё время и мы. Он очень горд, упрям и… аккуратен. Излишне аккуратен.

— Ты сказала, что волнуешься за него… Но есть ли в этом смысл? С Меткой Каина он неуязвим — проклятия не работают, с отварами — постараться надо найти брешь, иначе смысла в них не будет; убить невозможно, если только он не передаст Метку…

— Не зависимо от Метки, он связан с Тэррой. То есть, Метка — это не дар. Это проклятие. С одной стороны — он воплощение неуязвимости, но с другой… Если кто-то причиняет ему боль — не важно какую, земля испытывает катаклизмы, Метка насылает проклятие на того, кто боль причинил, а Видар пытается затянуть собственные раны и вернуть землю в былое состояние.

Эсфирь глупо моргает, а затем ловит взгляд Изекиль в отражении.

— Я… Я лично ударяла его… И…

— Он веками тренировал контроль, — с губ шпионки срывается горькая усмешка. — И сейчас, как он говорит, «умеет уговаривать Метку», только в эти моменты образуется что-то типа замкнутого круга: Метка подчиняется его воле и вытягивает изнегожизненные силы, а отсюда загибается земля — Видар пытается одновременно контролировать свою боль, жар Метки и расколы земли. Ему приходится самому причинять боль себе — потому что ярость в нём становится невыносимой. И вся проблема в том, что ради своих — он может поставить на кон собственную жизнь, что равняется жизни огромного количества альвов. Поэтому я злилась на тебя. Я понимала, что Видар очертя голову, не смотря по сторонам, бросится в огонь ради тебя.

Девушек окутывает плотная тишина. Спустя несколько очередных манипуляций Изи с рыжими кудрями, Эсфирь всё же находит в себе силы, чтобы произнести одно единственное предложение:

— Ты не права, Изекиль, он ничего не делает радименя.

— Ты сидишь в свадебном платье, — хмыкает Изи. — Совсем скоро ты станешь полноправной королевой Первой Тэрры. А ещё через несколько часов он склонит всех к огромной войне с Узурпаторами, чтобы спаститебяот них, и мимоходом захватить твоего старшего брата…

— Ему просто нужно, сохранить секрет своей Тэрры и не выпустить из лап Верховную. Пока все живут в неведении, а он обладает таким оружием — это делает его неуязвимым.

— Может быть и так… Доверять Видару — дело гиблое, но и я не слепая, — хмыкает Изекиль, укладывая последнюю лилию в волосы. — Ну, вот. Почти королева. Видар говорит, что официальная коронация состоится через неделю.

Эсфирь поднимает взгляд на отражение, с трудом сдерживая слёзную пелену. Брайтон бы с удовольствием провёл её к алтарю. Но вместо него это сделает Паскаль. Паскаль, который в принципе не умел сдерживаться на публике, ведя себя вызывающе. Прямо, как и она сама. Эффи ухмыляется. Да, Паскалю сейчас наверняка не легче. От таких выходов и пристального внимания к себе он давно отвык.

— Почти королева… через неделю, — повторяет Эсфирь, позволяя себе рассмеяться. — Как-будто анекдот.

— Анекдот впереди, когда ты выйдешь в зал. Сегодня он будет ломиться от гостей, включая ведьм.

— Безлунная ночь, — смеётся Эсфирь, покачивая головой из стороны в сторону.

— Видара хватит удар, когда он узнает, что закатил свадьбу вШабаш ведьм, — поддерживает смех Изекиль.

— Вы ему не сказали?

— Ну, Баш, конечно, попытался намекнуть… Но все мы знаем Видара — он и слушать не стал, страсть как хотел жениться, наверное. Так ладно, я пойду его проведаю, вдруг он узнал и его придётся откачивать.

— Изи, стой! — Эсфирь останавливает её у выхода. — Позволь мне извиниться за мой… за малварцев, — она аккуратно опускает взгляд на протез шпионки.

— Не нужно, — поджимает губы та, стараясь не потерять самообладания. — Я давно привыкла к нему, Видар сделал всё, чтобы он функционировал как вполне нормальная кисть. Да и он добавляет мне шарма. А, и кстати! — она назидательно поднимает пальчик вверх. — Видар просил передать, что если вдруг ты почувствуешь себя страсть, как не уютно на торжестве, то коснись пальцами правой рукой левой мочки уха. Увидимся!

— Как он мог передать, если он тебя не…

— Ага! — но Изекиль, не дослушав фразу, с озорным смехом скрывается за дверьми.

— Подсылал…

Эсфирь опускает голову, тихо посмеиваясь. Долбанный альв и его очаровательные Поверенные!

И странное чувство вдруг окутывает ведьму — будто она больше не обязана быть чужой, будто теперь она своя — часть страны, земли, королевства, столицы, замка… Поверенных, часть самого Видара.

Осознание того, что сегодняшняя ночь — Безлунная — служит ещё одной причиной для смешка. Традиционно в неё устраивался шабаш у ведьм: заклятия, танцы, песни, поклонения и подношения Верховной. А вокруг — непроходимый лес, яркие костры и нескончаемый смех.

Канун ночи она раньше проводила с Кванталианом. С бесом, что всё-таки предал её. Сегодняшняя ночь тоже предвещала объятия. Да только далеко не беса.

«Хотя, это с какой стороны посмотреть», — Эсфирь снова усмехается, поднимаясь с кресла.

Из отражения за ней наблюдала властная молодая королева.

35

Двери в тронный зал пугают. Эсфирь нервно оглядывает каждую позолоченную завитушку, ожидая момента, когда её пригласят внутрь.

Всё почти как на Посвящении. Только платье пышнее. Волосы в традиционной свадебной причёске. И дрожащие руки. Да, определённо, почтикак на Посвящении.

Ей хочется сбежать, но вместо этого она крепко сжимает в пальцах лепестки белоснежного фатина, что к полу обретали цвет насыщенного изумруда, обрамлённого золотыми ветвями терновника.

— А вот и я, сестрёнка! — затылок обжигает дыхание Паскаля.

— Кас… — еле выдыхает Эсфирь, хватаясь за его локоть, как за спасательный круг.

— Тише-тише, Льдинка, не порви мне рукав. Я, быть может, тоже найду сегодня свою судьбу! Не хочется быть драным, — Паскаль ободряюще улыбается, но Эсфирь замечает беспокойство на дне ледяных глаз.

— Кас, это всё так неправильно. Так… неестественно…

— Хочешь сказать, я должен помереть от одиночества? — задорно дёргает бровью он. — Тогда — рви, — он театрально выдыхает. — Давай-давай, отбрось стеснения!

— Паскаль, — Эсфирь посылает ему предупреждающий взгляд, от которого старший брат виновато улыбается. — Ты в курсе, о чём я.

— Это наш шанс спасти брата, Эффи-Лу. И шанс спасти тебя. Ненавидь меня сколько влезет, но я бы снова и снова так поступал.

В ответ Эсфирь лишь ухмыляется, снова оглядывая подол платья. Краем взгляда замечает, что брат стоит в традиционном королевском одеянии: ядовито-чёрный камзол с серебристыми вставками и пуговицами, на которых изображены чёрные лилии; такого же цвета брюки с серебристыми лампасами, начищенные сапоги и… ордена с медалями. С левой стороны их несметное количество, но самые яркие — Орден Карателя и медаль героя Холодной войны.

«Храни его Хаос! Он застегнулся!», — уголки губ Эсфирь дрожат от того, как она пытается спрятать улыбку.

— Ни слова, Эффи-Лу! Это навсегда останется нашей тайной! — Кас плотно стискивает челюсть, но Эффи видит, что он также безуспешно пытается не дать улыбке растечься по лицу.

— Ты был внутри? — тихо спрашивает Эсфирь, пытаясь отвлечься и собраться духом.

— Ага, — лениво отзывается Паскаль.

— И… как там?

— В центре — огромный, нахрен, костёр, на котором горит Видар, вокруг скачут ведьмы в ритуальной плясовой, а короли обнажают мечи, в погоне за Ветвистой Короной, — Паскаль ярко смеётся, не выдержав скептического выражения лица Эсфирь. — Всё как на типичной свадьбе, Эффи, скучно, пьяно и охренеть как вычурно.

— Идиот, — закатывает глаза Эсфирь. — Там есть мои ведьмы?

— Да, их безмерное количество. Все желают видеть тебя — Верховную, что прибрала к рукам Кровавого Короля. И… — Паскаль осекается, застывая взглядом на золотом вензеле. — Хочешь… Хочешь, я не поведу тебя… Если ты…

Он не знает, как продолжить, поэтому просто прочищает горло. Но знает, что не должен вести её к алтарю лишь по одной причине — его место давно в могиле, что выкопана руками Верховной ведьмы. И вся тронная зала в курсе этого. Все за глаза осуждают её, но никто не смеет произнести недовольства вслух.

— Нет, я хочу, чтобы ты был рядом. Мне плевать, что они все могут подумать обо мне. Да, я не убила свою семью. Но я могу испепелитьих, — в глазах Эсфирь сверкает огненная ярость.

Кровь водой не станет, а потому, никто не смеет даже коситься в сторонуеё семьи.

— Это моя девочка, — довольно улыбается Паскаль, спокойно выдыхая. — Готова?

Она не была готова. Ни разу. Но двери уже медленно раскрываются. Приглушённый свет в зале становится ярче.

Эсфирь медленно моргает, натягивая на лицо самую жеманную улыбку, на которую только способна.

Зал, по которому она шла, было трудно узнать. Сегодня и навсегда в нём преобладало три цвета: золотой, изумрудный и…чёрный. Глубокий чёрный, что Эсфирь предпочитала в цвете платьев, окрасил каменную кладку, поселился на столах в виде лилий, служил вкраплениями в изумрудных скатертях и золотистых стойках.

В зале вывесили флаги — Халльфэйра и…Малвармы. На одном переплетались ветви терновника, а на втором расцветали лилии. И теперь казалось, что лилии способны принести сухости терновника нежность и красоту.

Эсфирь слегка приподнимает подбородок, поднимая взгляд к потолку, но… его не нет. Вместо привычного холодного каменного свода над головами гостей блисталимаржанские созвездия.

Взгляды гостей застывают на будущей королеве, у нескольких ведьм с губ срываются восхищённые вздохи. И только они заставляют Эсфирь вернуться в реальность и, наконец, увидеть Кровавого Короля у алтаря, рядом с Одним из Пятерых посланников Храма Хаоса.

Их взгляды переплетаются. Уголок губы Видара тянется вверх. Кажется, его сердце пробивает грудную клетку. Он не знал, есть ли на всём белом свете кто-то прекраснее неё. Яркие глаза мерцают ясными сапфирами в свете левитирующих свечей.

А она… Она не могла даже вздохнуть, стараясь угомонить бешенное сердцебиение. На Кровавом Короле не было и намёка на изумрудный цвет, так же, как и не было традиционного парадного альвийского мундира.

Его свадебный костюм слепил глазаобсидиановым цветом. Даже рубашка, и та чернее малварской ночи, не говоря уже о мундире, мерцающих чёрным свечением эполетах и таких же лампасах на брюках. Не хуже, чем у Паскаля, левая сторона мундира увешана знаками отличия, среди которых и Орден малварского Карателя…

Демон, как ему шёл чёрный цвет!

Кровавый Король не стыдился Ордена, не стыдился цвета, он вообще не выглядел как тот, кто самолично хотел истребить Малварму. Он выглядел, как мужчина из запретной мечты — высокий, статный, невероятно мужественный, аристократичный и… безумно красивый. Именно за такого, в самых тайных желаниях, в условиях иной жизни, она мечтала выйти замуж.

Видар медленно моргает, стараясь приложить все усилия, чтобы наиглупейшая улыбка не растеклась по лицу. Она смотрела на него, какна Бога. И он не мог смотреть на неё иначе — такую хрупкую, невероятно красивую, маленькую, ужасно опасную ипочтиего.

Он позволил себе то, что в любой другой день было под строжайшим запретом — всего на секунду коснуться её души чёрными когтями. Та трепетала. Не от страха. Не от гнева. Отлюбви.

Страшное открытие молнией ударяет в затылок, заставив пол и стены завибрировать.

Она.

Ведьма смотрит на него пустым взглядом, а отблеск в них вовсе не от свечей — это переливы её ненависти.

Любит.

Она, как полагается истинной королеве, подплывает к столу. Лишь челюсть выдаёт истинное отношение к нему — стиснута так, что желваки заходят за скулы. Протягивает обугленные кисти рук. И ему кажется, что она сдерживает безумную, даже адскую боль.

Его.

«Смотри, как я ненавижу тебя!». Ненавидит. Тебя. Тебя. Ненавидит. Терпеть не может. Лучше бы ты сдох в муках. Лучше бы никогда-никогда не спасал её. Ненависть. Яркая, жгучая. С самого первого дня. А, может, и раньше.

Она любит его.

Ненависть — фарс; внешний холод и сарказм — защита; каждая из провокаций — череда успешных спектаклей. Он с искренностью ребёнка верил ей, пока она любила. Демон, даже вдуматься страшно!

Он улыбается. Ярко, ослепительно, чем неосознанно подтверждает перед всеми собравшимися, что их брак не относится к категории договорных браков.

— Ваше Величество! — голос Паскаля заставляет Видара оторвать взгляд от младшей Бэриморт. — Позвольте вручить Вам самое дорогое, что есть у меня. Часть сердца и души дома Бэримортов! Я передаю Вам Малварский бриллиант — Отречённую Принцессу — Эсфирь Лунарель Бэриморт, Верховную Тринадцати Воронов, Поцелованную Смертью, Вашу Советницу, что теперь станет Вашим сердцем и душой!

Паскаль аккуратно вкладывает ладонь Эсфирь в ладонь Видара и, сделав глубокий поклон, отходит в сторону генерала Себастьяна и Поверенных.

— Это честь для меня! — громко произносит Видар, целуя тыльную сторону ладони Эсфирь.

Её рука почти ледяная.

Он исподлобья поднимает взгляд, убеждаясь, что ей не холодно, что это просто она — внешне ледяная королева, но внутренне… Демон, он снова и снова возвращался к своему ослепительномуоткрытию.

Видар разворачивается вместе с ней, умудряясь незаметно ущипнуть за ладонь. А затем ещё и ещё, пока не чувствует тепло, разливающееся по её коже.

Эсфирь медленно переводит на него возмущённый взгляд, что больше похож на сплав из раздражения и ненависти, но в ответ получает лишь самодовольную усмешку хитрого булавохвостого кота[1].

Зал затихает. А Верховная ведьма старается наслать на саму себя заклятие по остановке сердца, иначе зачем оно так гулко бьётся о грудную клетку?

Ей кажется, что кто-то подшутил и наложил заклинание замедления, потому что иначе объяснить медленное течение времени оказалось не под силу.

Всё это больше и больше походило на сон: Кровавый Король в чёрном, чрезмерно обольстительный и дьявольский, на тонкой грани с ненавистными нотками; она в традиционном свадебном альвийском платье и чёрными лилиями в волосах, старающаяся угомонить дрожь в пальцах; Посланник Хаоса, вновь стоящий напротив со смиренной улыбкой, и зал, наполненный ведьмами, королевскими особами…

— Расслабься и доверься мне, — едва слышно шепчет Видар.

— Доверять альву, что каждую секунду думает, как бы побольше поиметь с меня — безумие, знаешь ли, — тихо фыркает Эсфирь, не понимая, отчего он так довольно лыбится.

— Ты причиняешь мне самую настоящую боль! — выразительно выгибает бровь Видар, отворачиваясь от Эсфирь.

— Если не замолчишь, я тебе ещё и сердце вырву.

В ответ она слышит лишь довольную усмешку.

— Благо, времени у нас теперь предостаточно, — хмыкает Видар, светящийся как звезда на ели в Ледяную Ночь. — А насчёт сердца… собираешь коллекцию?

Шутка кажется Видару просто сногсшибательной, хотя Эсфирь её не понимает.

Наверное, коллекция у неё была внушительной. Видар не знал, сколько сердец она собрала до Кванталиана, не осмеливался считать и тех, кто был после, доих знакомства. Но при нём всё началось с сердца Себастьяна Моргана, а далее — все поголовно начали клясться в любви: казначей Ирринг Оттланд, герцог Тропы Ливней Таттиус Имбрем Орфей Цтир, треклятый бес, покойный король Третьей Тэрры, что не скрывал откровенной похоти во взгляде (или ему это лишь казалось) и, наконец, он.

Он, кто никогда в своей жизни искренне не любил. Он, кто исключил ошибки. Кто старался жить только разумом. Ктоискренне ненавиделМалварму и, да простит Хаос, маржан.

И что же в сухом остатке?

Полюбил. Стал ошибаться. Допустил правление чувств. Выражал дань Малварме и всему тому, что привело ведьму к его порогу.

И вдруг стало плевать, что в предсказании он умирает от её руки. Один демон, всё это не сбывалось. И сейчас не сбудется. Видар сделает всё для этого.

Он бросает аккуратный взгляд в сторону Всадников, что поразили всех, и Видара в том числе, прибытием в полном составе. Война, Чума, Голод и Смерть будто наблюдали за невероятным событием.

И, кажется, Видар тоже считал его таковым. Даже больше остальных.

— Мы собрались здесь благодаря прекрасному поводу! — голос Одного из Пятерых посланников Храма Хаоса раскатом сотрясает стены зала.

Эсфирь широко распахивает глаза. Пути назад больше не было.

Зал вспыхивает одобрительными возгласами. Эсфирь видит яркую улыбку Изи, напряжённого брата, добродушного Себастьяна, ищущего подвоха в гостях Файялла. Видит Четырёх довольных Всадников, мысленно проклиная каждого из них затакуюВселенскую шутку. Должно быть, они сравнивают это с походом в людской кинотеатр.

Она видит Кристайн, пальцы которой так сильно сжимают бокал с амброзией, что он вот-вот лопнет. Рядом с ней стоит слегка понурый герцог Тропы Ливней, а в самом углу, за широкой спиной герцога — Румпельштильцхен мерцает хитрым старческим взглядом.

— Великий Король Первой Тэрры! — Подданные опускаются на одно колено, а приглашённые гости других Тэрр учтиво склоняют головы. — Могущественная Верховная Тринадцати Воронов! — Все присутствующие, как один, прикладывают руку к сердцу, а ведьмы встают на колени. Вороны, что всё это время сидели над арками балконов, раскрывают крылья. — Сегодня я — Посланник Хаоса, соединю Вас нерушимымиУзами Брака!

Эсфирь и Видар опускаются на колени, чувствуя, как и в прошлый раз, жар от ладоней Посланника над своими головами.

Только в этот раз они смотрели не вперёд. Друг на друга.

— Вы с блистательным успехом принялиУзы Доверия. И Любовь наградила Вас ещё одним даром — Узами Брака. Отныне Ваши Сердца образуют единство, а любовь меж Вами послужит началом блистательного века, в котором соединяется Вечная Зима и Вечная Весна, соединяются две расы, что кладут конец гонениям, соединяются два сердца, что сгорают от любви!

Эсфирь кажется, что ещё немного, и она станет шуткой в глазах всего королевства. Что на следующий вопрос — король ответит отрицательно, чем раз и навсегда растопчет её и без того пошатнувшееся ментальное здоровье.

Голос Посланника прерывает поток мыслей, заставляя сердце чуть ли не остановиться:

— Видар Гидеон Тейт Рихард, обещаете ли Вы не нарушать Узы Брака?

Эсфирь слышит, как он едва выдыхает, прежде чем сделать новый спасительный вдох и начать говорить:

— Я обещаю предупредить любую беду, — Видар медленно облизывает в миг пересохшие губы. Эсфирь замечает, как дёргается кадык. Должно быть, его скорее стошнит, чем он договорит клятву. — Я обещаю разрушить радиВасвсё святое и уничтожить всех святых. Я обещаю сложить голову замою Королеву. Я обещаю любитьВассо всей страстью Каина и в тоже время так беззаветно и так чисто, что у всего демонова мира нежити защиплет глаза от моих чувств кВам. Я клятвенно обещаю, чтоне нарушуУзы Брака, даже если Хаос захочет заставить меня.

Эсфирь застывает ещё после второго предложения, понимая, что попросту захлебнулась в нежности его взгляда.

— Эсфирь Лунарель Бэриморт, обещаете ли Вы не нарушать Узы Брака?

Она открывает и закрывает рот, загнанная в угол издевательски приподнятой чёрной бровью. Почему-то её незамедлительно захотелось рассечь.

Он вызывающе ухмыляется и ждёт её слов, как верный Цербер, охраняющий врата в Преисподнюю.

— Я обещаю предупредить любую беду. — И вроде ничего сложного в вековых клятвах, но демон, как же тяжело она даётся! Говорить даже невыносимее, чем слушать. Особенно понимая, что каждое демоново слово — правда. — Я обещаю разрушить радитебявсё святое и уничтожить всех святых. Я обещаю сложить голову замоего Короля. Я обещаю… обещаю любитьтебясо всей страстью Лилит и в тоже время так беззаветно и так чисто, что у всего мира нежити защиплет глаза от моих чувств ктебе. Я клятвенно обещаю, чтоне нарушуУзы Брака, даже если Хаос захочет заставить меня. Даже еслиразрушится этот мир, — зачем-то добавляет она, наблюдая, как уголки его губ чуть приподнимаются.

Посланник резко зажимает ладони в кулаки. За правым ухом появляется новая полоса, немного короче и тоньше, чем предыдущая — печать Уз брака.

— Вы можете запечатать Узы! — Посланник отходит на шаг назад.

Видар поднимается на ноги, а затем подаёт две руки Эсфирь, чтобы та смогла подняться в тяжёлом платье.

Зал встаёт с колен следом.

Как только она принимает помощь и ей удаётся встать на ноги, то Видар чуть поднимает ладонь куда-то в сторону. Её прислуга уже бежала поправить платье перед самой важной частью церемонии. Две альвийки непонимающе останавливаются, послушавшись короля, а затем все замирают в немом шоке — Видар собственноручно поправил платье своей королевы.

После нехитрых манипуляций ему подносят бархатную изумрудную подушечку с красивым тонким кольцом с углублениями под шипы веток. Он нежно берёт руку ведьмы, надевая кольцо.

Только спустя секунду Эсфирь понимает, что помолвочное и обручальное кольца создают единый ансамбль: шипы первого как влитые входят в предусмотренные углубления во втором.

Он целует каждый пальчик правой руки, чем вызывает глубокие вздохи барышень в зале.

Она, в ответ, берёт его руку, понимая, что он позволил всем, и ей тоже, вдеть только одну чёрную татуировку — кольцо, что она наколдовала ему в лесу.

Эсфирь чуть склоняется, прижимая длинные пальцы так близко к губам, чтобы никто не понял, что она не произносит ни слова при колдовстве. Вторая чёрная полоса окольцовывает палец. Эффи прикладывает его пальцы ко лбу, а вместе с тем все ведьмы подносят кулачки ко лбам, а потом салютуют любви своей Верховной.

— Да здравствуют Король и Принцесса Первой Тэрры! — громко объявляет Посланник.

Взвизги и одобрительные возгласы оглушают обоих. Видар укладывает две ладони под скулы ведьмы, нагло находя своими губами её пересохшие губы.

Она неуверенно укладывает ладошки на торс, чувствуя, что его тело превратилось в одно остервенело-пульсирующее сердце, отзывающееся оглушающими ударами в каждом атоме.

Видар с нежной аккуратностью, будто дожидаясь позволения, касается её губ. И она разрешила, да так, что забыла, когда следует начать дышать.

Эсфирь прижимается к нему ещё ближе под ликующие звуки.

«Это всё фарс!»

Уже через несколько часов он снова будет смотреть на неё с неприкрытой ненавистью. Она снова будет ненавидеть его. Начнутся вечные склоки. Он не выполнит ни слова из клятвы. Никогда. Эсфирь уверенна в этом. А если и выполнит, то только найдя очередную выгоду для себя.

Когда он мягко отпускает её губы, а руки нежно укладываются на тонкую талию, когда они оборачиваются к толпе, Эсфирь с ужасом осознаётвсюкритичность положения.

Она никогдане хотеласбегать в мир людей. Она былаготоваотказаться от Вечности и посмертия, только в одном случае — если Видар будет в безопасности.

И, о Хаос, как смешны её попытки солгать самой себе!

[1] Булавохвостый кот — вымышленное животное из Северной Америки, наиболее часто описываемое, как имеющее сходные черты с горным львом, не считая очень длинного хвоста, оканчивающегося круглым костяным наростом, с помощью которого оно убивает жертв. Сказки обулавохвостыхкошка были широко распространены среди лесорубов на рубеже 20 века, и существует множество вариаций.

36

«Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог. Правда?»

«Трудно быть богом». А. и Б. Стругацкие

— Господин Видар, конечно мы выступим за Вашу избранницу и за Вас. В этом не может быть никаких сомнений! — улыбается король Второй Тэрры Ойген Навир.

Видар подавляет в себе чересчур довольную улыбку, сдержанно кивая головой. Он совсем не ожидал, что получит благосклонность двух королейнастолькобыстро. Признаться, он даже не окучивал их должным образом или, хорошо зная Видара, явным образом.

План в его голове назрел ещё до выступления против покойного короля Энзо Адрайна Файра. Правда, заключался он совсем не в спасении головы Верховной и, уж тем более, её брата. С её появлением в Замке Ненависти во все стороны поползли слухи об их «якобы романе», что по началу выводило Видара из себя. Ровно до тех пор, пока он не решил захватить Третью Тэрру.

Ему нужен был хороший и разумный повод для отвода глаз. Не предоставь он его — оставшиеся две Тэрры с особым рвением включились бы в грызню за кусок земли. Здесь-то и родился спектакль. Видар сработал на грани с гениальностью, а все последующие события только ложились на руку, как бы он себя не корил за некоторые из них.

Таким образом, он поделился цветом камзола с Советницей сразу после смотрин. Подтвердил все слухи одной тканью. Заранее расположил армии в Третьей Тэрре, пользуясьморокомкороля Брайтона Бэриморта. Дождался, пока его «невесту» выкрадут, а затем выслал официальное уведомление о «злодеянии» покойного короля, постепенно раскрыл нахождение своей армии, а также малварской, что выступила ещё одним доказательством благих намерений. Две страны бились с третьей за Верховную.

Он показал всем, на что готов ради «любви». И ему поверили. Да так, что сегодня королисамиподошли к нему. Самипредложили помощь, только не знали они, что опытный кукловод и здесь дёргал за ниточки.

Видар не выпускал своих шпионов на разведку, но вместо этого они занимались тем, что распространяли слухи по двум странам: один хуже другого и все связаны с нападением на будущую королеву.

— Право, если Вас это не затруднит… — поджимает губы Видар. — Мы нашли помощь у Пятой Тэрры, но ходят слухи, что армия Узурпаторов разрастается, в нашем успехе я не уверен. Знаю только, что никому не позволю дотронуться домоей жены.

— Ваш брак — уникальное событие, Видар! Я не помню, чтобы хоть куда-то приходили все Всадники. Это значит, что Вы отмечены Хаосом. Вторая и Четвёртая Тэрра отныне и навсегда будут выступать только за Вас, — подхватывает король Четвёртой Тэрры Фенранр Киллиот Айр.

— Благодарю! Да хранит Вас Хаос! — Видар слегка кивает, быстро находя взглядом копну рыжих волос с чёрными лилиями.

Он подкусывает губу, чтобы не улыбнуться во весь рот — та танцевала с неуклюжим Файяллом. Ну, как танцевала… Старалась так же неуклюже дрыгаться рядом с ним, чтобы ни в коем случае не поставить достоинство великана под удар. Зрелище разверчивалось ещё то, а потому Себастьян и Изекиль хохотали, позабыв, что находятся среди королей. И к лучшему. Это ещё раз доказывает, что всё происходящее здесь — кристальнаяправда.

«Она стала частью твоего королевства даже больше, чем ты думал!» — внезапно выдаёт мозг, и Видар едва заметно дёргает головой, чтобы эта мысль не пустила сердце в альвийскую плясовую.

«Доверять альву, что каждую секунду думает, как бы больше поиметь с меня — безумие, знаешь ли!»

Видар сильно прикусывает щёку изнутри. Его ведьма оказалась так до одури права, что даже ему уже было смешно.

— Господин Ойген, господин Фенранр, я предлагаю сегодня повеселиться от души.

— Видар, дорогой, ты прекрасно знаешь, что в такие моменты мы крайне уязвимы, скажи, сколько нам нужно сил по границам, на вскидку. Я уже сейчас оповещу своего генерала и выставлю людей, а завтра мы просто всё скорректируем и настроимся на наступление.

— Согласен с Фенранром. Напасть могут в любой момент, не нужно геройствовать и ослепляться прекрасной женой. Хотя она и Верховная, но ей тоже нужен отдых. Мы наслышаны о том, как её пытали саламы.

Видар плотно стискивает зубы, он тоже наслышан, более чем. Под веками до сих пор жгло от воспоминаний обожжённой плоти, от уродливых букв, какие он бережно удалял, стараясь не нарушить сон и не причинить ещё большей боли.

Он старается удовлетворённо кивнуть головой и приглашает королей уединиться в его кабинете с бокалами амброзии и размышлениями по поводу численности воинов.

Эсфирь внимательно наблюдает за тем, как новоиспечённый муж, послав ей воздушный поцелуй и постучав пальцами по сердцу, уводит королей из тронной залы. Она не сдерживает счастливой улыбки. Шанс на спасение брата начал мерцать перед глазами, до того, как она заметила Паскаля, флиртовавшего со знатной альвийкой без зазрения совести.

«Видара хватит удар, если Кас женится на ком-то из его королевства!»

Мысль провоцирует лёгкий смех. Кажется, всё начинает налаживаться.

— И вот так! — Файялл завершает странное дрыганье не менее странной позой, больше похожей на перекачанного лысого павлина, распушившего ощипанный хвост.

Эсфирь ярко смеётся, копируя его позу, чем провоцирует смех компании. Сегодня высокопочтенная знать не косилась, не искала подвох и соринку в каждом движении, все упивались амброзией и веселились, веселились, веселились. Неприлично громко, как в последнем кабаке, кричали слова поздравлений. Альвы радовались свадьбе, считая её благим знамением только потому, что на ней показались Всадники.

Себастьян, Файялл и Изекиль заметно затихают, как один склоняя головы. За спиной Эсфирь стоял Война.

Ведьма медленно оборачивается на него, уже стремясь опустить голову, но он перехватывает подбородок двумя пальцами, не желая, чтобы она кланялась. Всадник аккуратно берёт руку Эсфирь, укладывая на свою.