Кровавый круг

20

Париж, аэропорт имени Шарля де Голля

27 марта 2002 года

8 часов вечера

Натан следовал за потоком пассажиров в зону багажа. С момента отъезда из Шпицбергена сегодня утром он пытался совместить элементы своей собственной истории с этой запутанной головоломкой. Временами к нему возвращались образы песчаного берега Хорстленда, когда он, поборов оцепенение от такого неожиданного открытия, спокойно осмотрел тела, пытаясь определить, какие методы позволили извлечь органы. При помощи цифрового аппарата сделал снимки трупов. Параллельные полосы на черепных костях и грудных клетках указывали на то, что они были перепилены. Чтобы сделать надрезы и извлечь мягкие ткани — кожу, мозг, легкие — нужен острый режущий предмет типа скальпеля. Одно было ясно: это дело рук профессионалов.

Потерпевший кораблекрушение корабль никогда не перевозил оксид кадмия, люди из «Гидры» пришли за этими телами. Натан выяснил подлинную цель «Полярного исследователя», он частично проник в тайну Рубо, но до полного раскрытия дела было еще далеко.

Кошмар воплощался в реальность. Убийцы без лица безнаказанно совершали преступления. Но что ими двигало, в чем заключался внутренний смысл этих зверств? Нужно было срочно связаться с Вудсом. Продолжение рукописи, вероятно, позволит продвинуться вперед в расследовании, установить новые связи между прошлым и настоящим.

Он посмотрел на подвесные мониторы и направился к холлу номер четыре, который принимал багаж с рейсов из Вены, Мальты и Осло. Толпа уже распределилась вдоль конвейеров. Натан включил мобильный телефон и позвонил в Малатестиану.

— Натан! Где вы были, черт побери? — раздался голос Эшли.

— Я только что вернулся в Париж. Неплохо съездил.

— Что вы обнаружили?

— Много всего.

— То есть?

— Слушайте, я еще в аэропорту, тут полно народу, я перезвоню вам из дома.

— Из дома? Не забывайте, вас ищут.

— Ну и хорошо, это избавит меня от необходимости разыскивать их самому.

— И все же будьте осторожны.

— Не волнуйтесь. Скажите… Вы продвинулись в расшифровке?

— Да, я ждал, когда вы появитесь, чтобы передать вам продолжение.

— Что там?

— Текст очень пострадал, и мне не удалось восстановить большую часть отрывков. Обрывки текста тем не менее позволили мне понять, что Рок, благодаря связям своего отца-судовладельца, напал на след африканца, по клейму, которое тот носил на плече. Речь шла о рабе по имени Баррак. Этот тип убежал от своего хозяина и путешествовал из Нанта в Сен-Мало, кормился за счет своего чудесного дара…

— Колдун?

— Вот именно. Гипотеза, сформулированная нашими врачами, согласно которой этого человека не было на борту адской машины, кажется, подтверждается. У него, очевидно, не было ничего общего с англичанами, но убийца положил его рядом с ними, вероятнее всего, немного раньше или сразу после атаки с тем, чтобы скрыть его среди других трупов. Со своей стороны, Элиас утверждает, что препарировал его и обнаружил что-то вроде костных пластинок на уровне коленей. По его мнению, эта аномалия была последствием продолжительного заточения. Раба несколько месяцев держали в тесной клетке. Эти детали позволили им добраться до некоего Алистера Эвена, шотландца по прозвищу Наблюдатель. Он был охотником за колдунами. Наши врачи готовились нанести ему визит. Остаток текста сохранился и представляет большой интерес.

— Вы можете выслать мне что-нибудь уже сегодня вечером?

— Я сделаю это немедленно.

— Очень хорошо, до скорого, Эшли.

В 20 часов 30 минут на механическом конвейере появились первые чемоданы. В тот момент, когда Натан наклонился, чтобы забрать свою сумку, боль, словно игла, вошла в его затылок и заставила пошатнуться. Он уцепился за чью-то руку.

— Вы в порядке, месье?

— Да… всего лишь легкое недомогание… извините меня.

Вначале он подумал об усталости, потом о находке Вудса… Нет. Причина была в другом. Он среагировал на знак, на кого-то или на что-то, что только что увидел, услышал, и его мозг неосознанно зарегистрировал. Но что? Он обвел холл взглядом, тщательно вглядываясь в лица, чемоданы, одежду… Он должен был снова вызвать эту реакцию. Его внимание привлекла белая монограмма… на голубой ткани: птица с изогнутым клювом, с ребенком в чреве… Вид четырех одинаковых сумок, которые увозила тележка, спровоцировал новый приступ боли. Сумки принадлежали людям, которые направлялись к выходу. Им навстречу шел шофер в ливрее с табличкой в руке.

Натан поспешил к ним.

Прежде чем заговорить с ними, он быстро расшифровал слова, написанные на табличке черной краской: израильские имена, их, вероятно… И название отеля — «Софитель Пари Рив Гош».

— Простите, господа, что означает этот знак, там, на ваших сумках? — спросил Натан.

Маленький коренастый человек, который, кажется, был единственным, кто говорил по-французски, слегка улыбнулся:

— Это эмблема «Одной Земли», гуманитарной организации, членами которой мы являемся.

Тонкое матовое лицо. Каскады светлых, почти пепельных локонов. Ясные глаза смотрели на него испытующе. Их сопровождала молодая женщина, которую Натан сначала не заметил.

— А птица, — вновь заговорил Натан, это…

Женщина пристально смотрела на Натана.

— Ибис, — сказал мужчина.

— Ибис… Спасибо.

Натан еще раз встретился взглядом с женщиной. Ее глаза блестели от слез. Инстинкт заставил его вернуться.

— Мадемуазель…

Она ускорила шаги.

— Мадемуазель. — Он удержал ее за запястье.

— Что вам нужно? — спросила она по-французски.

— Мой вопрос, возможно, покажется странным, но… вы не помните, мы с вами раньше никогда не встречались?

Она продолжала идти вперед.

— Нет, не думаю.

— Вы чем-то расстроены. Попытайтесь вспомнить, это очень важно.

Она остановилась и мрачно посмотрела на него.

— К вам это не имеет никакого отношения. И прошу вас оставить меня.

Кто-то из ее попутчиков окликнул:

— Machlomka, Rhoda?

— Ken, ani magio![37]

Натан удержал ее. Его рука сжала нежную кожу.

— Отпустите меня!

— Я вам не верю. Почему вы так на меня смотрели?

— Послушайте, я вас никогда не видела. Оставьте меня, вы просто спятили!

Движением плеча она высвободилась и прокричала товарищам что-то на иврите. Коренастый мужчина пошел к ней. Натан в испуге отступил. Он боялся самого себя. Что с ним такое?.. Он еще раз поискал взглядом молодую женщину, но она исчезла в толпе. Он закинул сумку на плечо и пошел к стоянке такси.

Он был сумасшедшим… Совершенно невменяемым.

21

Было около 22 часов, когда Натан вошел в свою квартиру. Он поставил багаж в коридоре и прослушал ответчик — ни сообщений, ни факсов, ни почты. На первый взгляд никто его не ждал. Ему показалось, что место сохранило следы его прошлого присутствия. Впервые со времени пробуждения в больнице у него было чувство, что он вернулся к себе домой. Он приготовил чай, дал ему хорошо настояться, долго смаковал первый горький глоток, а потом устроился прямо на паркете. Он был в нерешительности, звонить ли Вудсу. Ладно, он поговорит с англичанином, но прежде проверит электронную почту. Его охватила дрожь при мысли, что сейчас он обнаружит новые детали истории, содержащиеся в манускрипте. Натан включил переносной компьютер и подсоединил его к телефонной линии. Соединение произошло без всяких проблем, его почтовый ящик появился на экране. Пришло новое сообщение.

Невольник Барракк, до смерти изуродованный… Алистер Эвен по прозвищу Наблюдатель, имена, образы вихрем проносились у него в голове, смешиваясь с оскверненными могилами Шпицбергена…

Он щелкнул по вложенному документу, ввел пароль и погрузился в расследование Элиаса.

Мы покинули Сен-Мало, […] перед деревушкой Порт Руж. Что касается ситуации, беззубый нищий предупредил нас, что Наблюдатель не покидал мест уже три дня, и провел нас через зыбучие пески, которые тут же поглотили бы наши тела и души, будь мы одни.

Сооружение, малый форт с острыми, как сабли, углами, возвышалось на вершине скалы, появлявшейся прямо из ила. […]

Я громко постучал дверным молотком и позвал его по имени.

Я цепенел от ужаса при одной мысли о встрече с этим человеком, который считался самым известным в мире палачом. Рассказывали даже, что ему мало было просто казнить свои жертвы, и он оставлял их гнить, а затем заставлял одного из своих лакеев, который в прошлом был мясником, расчленять их, после чего жарил эти куски плоти и съедал их.

Никто не открыл. Повсюду была тишина. Мы с Роком стояли в нерешительности, но все же решились проникнуть в жилище зверя.

Одним выстрелом я сломал калитку потайного входа, толкнул дверь на петельных крюках и первым вошел в цокольный этаж здания.

Вначале мы почувствовали хорошо знакомый нам медно-красный запах крови. Кровь на стенах, кровь, смешанная с рассыпанными по полу опилками. Случаю было угодно привести нас в самый источник зла, в центр камеры пыток.

При виде зрелища, которое нас ожидало, мы поняли, что слухи, которые ходили по поводу шотландца, не были вымыслом. Орудия пытки казались одни ужаснее других. В сумерках сверкали ошейники с шипами […] кочерги, клещи, скобы, лезвия. Под гранитными сводами раскачивались железные клетки, едва ли более просторные, чем бочонки с водкой. Привлеченный неведомой силой, я прошел в глубь логова, где находился круглый темный зал. Подняв глаза, я увидел, что над ним возвышалась широкая каминная труба, с которой свисали толстые, почерневшие от копоти цепи.

Костер для казни или сожжения трупов, импровизированный костер судьбы. У меня под ногами располагался огромный сероватый круг из погашенных углей, смешанных с обожженными человеческими останками. В центре этого похоронного ковра я нашел тучный труп Эвена.

Мы с Роком уселись на корточки рядом с изуродованным телом. Дряблая масса, лишенная волосяного покрова и смердящая сильнее, чем паршивый осел. Этот боров упал плашмя, носом в очаг. В то время как я приблизил руку, чтобы перевернуть его, тело резко дернулось.

Он был жив.

Мы схватили его в четыре руки и, приложив некоторые усилия, смогли перевернуть на спину. Лицо его было запачкано рвотной массой и пеной вперемешку с углем. Он слегка приоткрыл глаза, и мы увидели в них выражение неимоверного ужаса.

Я поспешил расспросить его, узнать, что произошло. Криками Эвен дал понять, что хочет говорить, но из его горла вышли лишь сгустки желтоватой желчи. Рок попытался разузнать о судьбе негра, встречал ли он его, знал ли его имя… При этих словах Эвен содрогнулся, его тело дернулось еще раз, он издал последний болезненный хрип, выгнулся, прежде чем снова упасть, подняв облако пепла, в котором мы чуть не задохнулись.

На этот раз все действительно было кончено.

Мы перекрестились и, думая о несчастных жертвах, за которых воистину отомстили этой жестокостью, сосредоточились на причинах его смерти. Я извлек его язык и открыл веки, с тем чтобы осмотреть глаза. По злобному свинцовому оттенку, который они приобрели, и, несмотря на насилие, которое царило в этом месте, мы поставили возможный общий диагноз.

Во время обратного путешествия, […] пытавшийся […] понять […] список моих убеждений.

Подразумевалось, что наш негр побывал в руках Эвена и что этот негодяй знал убийцу. Я предположил, что их связывал некий злосчастный договор. Инстинкт подсказывал мне, что речь там шла не о простом колдовстве, а совсем о другой тайне, гораздо более ужасной и непостижимой.

Мы добрались до города, когда наступила ночь. Шел дождь, принесенный сильным северо-западным ветром. Я попрощался с Роком, который принялся за свою санитарную работу, и добрался до жилища своего друга Пьера Жюгана, главного аптекаря, на улице Мико.

Дверь открылась, за ней появилось очень некрасивое, рябое лицо маленького человечка. Он одарил меня сильным и пылким объятием. Я без обиняков объяснил причину своего визита. Я знал Жюгана как ученого и рассказал ему обо всем, начиная с истории с рабом и до смерти Наблюдателя. Хотя, как я дал ему понять, все указывало на болезнь, я не мог не думать о том, что этот человек, возможно, был отравлен, и только Жюган мог помочь мне это выяснить. Я сунул руку в сумку и развернул кусок материи, в которую были завернуты стеклянные флаконы, и тонкие листы пергамента, где я хранил образцы тканей, взятые у мертвого. Там были кровь, вонючие желчь и слизь, кал и прядь редких волос.

При виде таких трофеев некоторых стошнило бы, но лицо аптекаря прояснилось. Яд — тонкий, неуловимый прием, и, если я правильно понял, изучение того, что я принес, вероятно, позволит нам напасть на след того, кто его изобрел. Мы, не откладывая, принялись за работу.

Лаборатория, расположенная на втором этаже центральной больницы, была великолепным залом, украшенным дубовыми панелями, шкафами и этажерками, на которых в ряд стояли цилиндры каутеров, горшки с мазями, отварами и различными наркотическими средствами. То там, то сям валялись рецепты, для невежественных глаз они были всего лишь ребусами, содержащими неразборчивые кабалистические знаки. В центре, на длинных столах, освещенных медно-красным светом канделябров, стояли дистилляторы, змеевиковые теплообменники, ступки и прочие стеклянные сосуды, необходимые для приготовления лекарств. Пьер надел большой халат из черного льна, приготовил несколько флаконов, которые, как я предполагал, содержали различные эликсиры, вступающие в реакцию со всеми видами ядов, словно алхимик, принялся за работу.

Когда он наконец повернулся ко мне, а это случилось чуть раньше полуночи, по его широкой, открывающей гнилые зубы улыбке, которая разделяла его лицо надвое, я понял, что он выделил требуемое вещество.

Это был яд, называемый «Кантарелла» и описанный Паоло Жовио в книге «Historia sui temporis».[38] Чтобы выработать его, вначале нужно было раздобыть мышьяковистый ангидрид, очищенное и очень дорогостоящее производное мышьяка, которое, по словам Жюгана, можно было достать только при помощи венецианских торговцев, которые запасались товаром на Востоке и в Индии. Затем следовало взять дохлую свинью, вспороть ей живот и посыпать ядом внутренности. После этого животное подвешивали и оставляли тушу гнить, а потом высушивали. После этого оставалось соскоблить почерневшие, вымоченные ткани, чтобы снова в ступке превратить их в очень эффективный и мало известный экспертам порошок, который подсыпали в вино или пищу того, кого хотели отправить на тот свет.

У нас в сознании наметился облик убийцы. Он был богатым человеком, который посещал путешественников или путешествовал сам, но в таком городке, как Сен-Мало, где половина населения сделала состояние на морях, эти следы никуда бы нас не привели. Нет, мне нужно было любой ценой догадаться. Прежде всего, меня поразило то, что этот человек очень удачно выбрал яд. Так же, как некоторые считают пытку искусством, сокрытие преступления с помощью яда — тоже мастерство. И этим искусством мой убийца владел в совершенстве. Я имел дело с виртуозом, существом весьма образованным, изысканным и оригинальным. Таким образом, мне следовало примерить на себя его личину, действовать как он, до тех пор, пока не откроется правда.

22

Эти новые страницы манускрипта Элиаса не содержали никаких зацепок, которые бы позволили Натану установить хоть какую-нибудь связь с трупами во льдах. Врач был прав, утверждая, что речь там шла не о преступлении, связанном с магией. Экспедиция «Полярного исследователя» доказывала, что увечья скрывали гораздо более удивительную тайну. Другим интересным пунктом была эта история с ядом. Способ приготовления красноречиво свидетельствовал о желании убийц скрыть свое преступление. Хотя пока от этой информации не было никакой пользы, Натан отметил эту деталь и снова прошелся по документу, но ему с трудом удавалось сконцентрироваться.

Его волновало другое: молодая женщина в аэропорту.

Он надел парку и сбежал по лестнице. Он поговорит с Вудсом по дороге.

Ночь была безлюдной, он зажег сигарету и поднялся по улице к бульвару Распай.

Рода… Ее звали Родой.

Он закрывал глаза, чтобы вспомнить лицо незнакомки, пытался понять, не пробуждало ли оно в нем воспоминаний. Напрасно. Каждый раз черты соединялись воедино, чтобы образовать размытое воспоминание, которое покрывалось трещинами, оставляя после себя лишь филигранный образ маски смерти. Он хотел повернуть обратно, вернуться к себе, снова погрузиться в манускрипт, но ему не удавалось отделаться от мысли, что их дороги однажды уже пересекались. Он должен ее разыскать.

«Софитель» находился в квартале Гласьер, всего лишь в пятнадцати минутах ходьбы от его дома. Достигнув бульвара Сен-Жак, Натан вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер Малатестианы. Повернув голову, он заметил двух людей, которые быстро шли в том же направлении, что и он. Вход в метро «Сен-Жак» возник метрах в пятидесяти впереди него.

В трубке послышались сигналы.

Между платанами он разглядел еще двух типов. Первый был огромным гигантом с изможденным лицом, одет в свитер с воротником, джинсы и сапоги. Другой, поменьше, был в темном пальто. Его лицо скрывала бейсбольная фуражка. Натан постарался незаметно приблизиться к ним.

В трубке раздался голос англичанина:

— Натан?

От этих типов веяло смертью.

Не отвечая, Натан прервал связь и ускорил шаг. Прямо перед ним была стоянка под открытым небом. В этот момент он увидел, как человек поменьше начал медленно разворачиваться к нему, темный силуэт молчаливо выходил из тени. Ему едва хватило времени броситься между двумя машинами, как к его ногам обрушился шквал приглушенных выстрелов. Прижавшись к земле, Натан прополз между бамперами до сальной рамы полуприцепа.

Это были они. Натан понял свою ошибку — они шли за ним от самого дома и на этот раз, кажется, решили его устранить. Он должен был двигаться, быстро. Один неверный шаг — и ему конец.

Взрыв смеха заставил его повернуть голову. Две пары прохожих шли справа от него. Чуть подальше он разглядел ряд широких опор, возвышающихся над решетками и металлическими арками, — рельсы выходили на поверхность. Наземная линия метро. Он мог выпутаться. Он это чувствовал.

Он внезапно выскочил, растолкал поравнявшихся с ним людей и устремился к опорам. Отчаянные крики женщин разорвали пространство одновременно с новым шквалом 9-миллиметровых пуль. Две маленькие точки света пронзили темноту. Эти негодяи использовали систему лазерных прицелов. Натан кинулся к решетке, двумя руками ухватился за перекладины, перекинул тело на другую сторону и побежал по путям.

Бежать, не останавливаться. Вокруг него рикошетом отскакивали пули. Он бросил взгляд назад — его преследовал лишь один из убийц. Он прибавил темп. Его шаги стучали по деревянным шпалам в такт работающему с перегрузкой сердцу. Он замедлил ход вблизи следующей станции. Неоновый свет скользил по телу, делая из него ярмарочную мишень для человека со штурмовым ружьем.

Убраться отсюда…

Вдруг все загудело. Он повернулся и увидел ослепительные фары состава, который на полной скорости мчался на него.

Он отпрыгнул в сторону и прижался к стальной балке. Мгновение показалось ему вечностью.

Это было похоже на чудо, но он добрался до другой стороны пути. Живой и невредимый, он восстанавливал силы. Руки его были прижаты к стене, он судорожно хватал воздух. Как только состав проехал, он съежился и расчистил себе проход между металлическими конструкциями до карниза.

Пятнадцать метров — именно эта высота отделяла его от бульвара. Мгновение он понаблюдал за движением машин через трепещущую линию платанов, которые росли вдоль путей. Его преследователи, вероятно, вскоре обнаружат его.

Почему они преспокойно не поджидали его дома, чтобы устранить незаметно? Зачем теперь рисковали приближаться к нему, когда могли без проблем уничтожить его на расстоянии? Он отложил это размышление на будущее. Сейчас следовало сконцентрироваться на том, чтобы спасти свою шкуру.

Крепкое дерево касалось наземной линии метро. Натан собирался использовать его, чтобы спуститься на тротуар. Он двигался боком, прижавшись спиной к холодному камню опоры. Он почти добрался до цели, когда услышал металлический щелчок. Гигант был там, в нескольких метрах под ним. Опустив глаза, Натан увидел, как лазерный луч поднялся по его ноге, пробежал по плечу… но слишком поздно. Для убийцы.

Натан уже устремился в пустоту, на ходу схватился за ветки, которые сломались от удара такой силы. Он падал… Его спина подскочила на чем-то твердом и одновременно гибком. Огненный шар прожег его насквозь. Он выгнулся, уцепился за пришедшуюся как нельзя более кстати нейлоновую сетку, соскользнул по ней, раздирая кожу. Когда он приземлился на асфальт, его рассматривали три типа в шортах, с мячом в руках. Его спасла ограда баскетбольной площадки.

Он огляделся. Убийца убегал по лестнице, ведущей на станцию «Гласьер». Напротив него между башнями просторного бедного квартала открывалась зеленеющая аллея. Идеальное место, чтобы уйти от погони или же загнать его в угол.

Натан устремился на бульвар и не увидел автомобиля, двигавшегося к нему на полной скорости. Тормоза яростно заскрежетали, он почувствовал удар безумной силы. Боль взорвалась в его теле. Когда он пришел в себя, то понял, что лежит на земле с раскинутыми руками, а над ним — нереальное, беззвездное небо.

Его схватили за волосы и ударили головой об асфальт. Ему показалось, что печень разорвалась от удара подбитого гвоздями сапога, который вонзался в его внутренности. Кислый поток рвоты поднялся к горлу и выплеснулся из окровавленного рта и носа. В рот ему засунули тряпку, пропитанную бензином, из-за чего пришлось проглотить второй поток рвоты. Короткая передышка — и на него обрушился новый град ударов.

Ему на голову надели сумку, заломили руки, пластырем обвили запястья, веревкой сжали лодыжки и поволокли по земле. Заскрипела дверь, и он скатился по лестничным пролетам, ударяясь об острые углы. Его бросили в подвал. Там он умрет.

Натан задыхался. Он лежал на полу, усеянном осколками стекла.

Двигая запястьями, ему удалось нащупать большой осколок и освободить руки. Потом он сумел развязать веревку, стягивающую лодыжки, выбраться из мешка и вытащить изо рта кляп. Он глубоко вздохнул и прополз несколько метров, прежде чем сумел выпрямиться. Мерцающий свет лампы, который он заметил невдалеке, послужил для него маяком.

Сейчас или никогда.

Он побежал. За ним уже спешили преследователи. Он вжался в углубление в стене. Сейчас он встретится с ними лицом к лицу.

Его колено с размаха поразило гиганта в солнечное сплетение, резко остановив его на бегу. Ружье, оснащенное электрическим фонариком, полетело вверх, прежде чем упасть на землю. Но гигант все же удержался на ногах. Он рассматривал впавшего в ступор Натана, в его руках блеснуло лезвие.

Натан ударом головы разбил убийце нос. Он схватил одной рукой бритый наголо череп, резко потянул его на себя и большим пальцем другой руки надавил на глазное яблоко. Не пролилось ни капли крови. Кровотечение было внутренним, наступила необратимая кома. Натан ослабил хватку, здоровяк упал к его ногам. Он подобрал фонарь и осмотрел оружие. Удлиненный ручной пулемет Узон с глушителем. В черной кобуре лежал пистолет. В карманах трупа не было ни документов, ни кредитных карточек. Опустошив обоймы и стерев отпечатки пальцев, Натан оставил огнестрельное оружие, взял только нож — черный острый кинжал, покрутил его между пальцев. Клинок прекрасно подходил для ближнего боя.

Натан выключил фонарь и снова побежал к выходу, преодолевая боль, которая распространялась по всему телу. Он должен выйти из этого гадкого места как можно быстрее.

Видимо, убийцы ушли искать его в противоположном направлении. Сколько же их? Двое? Трое?..

Хруст стекла заставил его замереть на месте.

Кто-то медленно приближался к нему, но Натан не различал ни малейшего источника света. Определенно этот мерзавец использовал прибор ночного видения и ориентировался здесь, как среди бела дня.

У Натана не было никакого шанса… Шаги приближались. Тогда ему в голову пришла идея: фонарь будет самой лучшей защитой. Он включит его, и, когда противник окажется рядом, ослепит его. Он приготовился действовать…

Его оглушили ударом приклада по затылку. Он протянул руку, чтобы уцепиться за стену, но следующий удар по грудной клетке перекрыл ему дыхание. Он рухнул на землю. Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя во рту привкус крови. Открыв глаза, он увидел лишь луч лазерного прицела, который танцевал в его зрачках. Убийца держал его на мушке, это был конец. Натан умирал здесь, даже не зная почему.

— Скажи… скажи, кто я… — прошептал он.

Убийца молчал. Вдруг в темноте послышалось заклинание, похожее на молитву. Странный язык. Горловые звуки становились все более и более резкими. Натан не понимал ни слова. Тогда убийца, прижав его коленом к земле, подобрал кинжал и замахнулся… Натан успел перехватить вооруженное запястье и развернуть его против палача, до кости разрезав локтевой сустав. Убийца взвыл, попытался отбиться, но через мгновение лезвие вонзилось ему в горло. Все было кончено.

Натан больше не слышал никаких звуков. Он лежал на земле, вдыхая липкий воздух. Рана на надбровной дуге кровоточила, нижняя губа тоже была разбита. Он отпихнул от себя тело, снял с него прибор ночного видения, надел на себя и подобрал кинжал. Все осветилось зеленоватым светом. Земля была усеяна мусором и разбитыми стеклами. Следовало поторопиться, пока он еще может двигаться дальше.

Он выбрался на широкий пустынный двор, окруженный зданиями. Городок спал. Он выбросил прибор ночного видения в урну и дошел до бассейна, где не жалея воды промыл свои раны. Прохладная жидкость смягчила боль. Одежда была разорвана, и после быстрого осмотра карманов куртки он заметил, что потерял мобильный телефон, который ему одолжил Вудс. Он тут же подумал о компьютере, оставшемся в его квартире. На этот раз он не сможет вернуться к себе. Часы показывали 23 часа 27 минут. Он вышел на улицу Гласьер.

Мир, который его окружал, превращался в нагромождение размытых силуэтов и бесформенных масс. Дрожь сотрясала его тело, зубы стучали. Он добрел до бульвара Сен-Жак. Развевающийся на ветру флаг привлек его внимание. На колышущейся ткани выделялись белые буквы «Софитель Пари Рив Гош». Он достиг своего финального назначения. Ломаные линии, покатые грани, по архитектуре здание напоминало улей. Рода была где-то в одной из этих стеклянных ячеек. Возможно, она куда-нибудь вышла? Натан прошел мимо стекленных дверей. Атмосфера холла — контраст светлого дерева, мрамора и цветных фресок — резко отличалась от серых и угрюмых цветов квартала. В таком виде ему нельзя было зайти в отель, его тут же прогнали бы. Он спрятался за тумбой для афиш, между двумя машинами, припаркованными у тротуара. Оттуда, оставаясь незамеченным, он мог наблюдать за входом, стойкой администратора и лифтами.

Время тянулось, часы, минуты, секунды превратились в бесконечность. Натан уже не чувствовал тела, оставалась живой только душа. Его взгляд был прикован к золотым огням.

Именно тогда появились зеленые глаза и пепельные пряди. Она одна на фоне светлого мрамора. Натан устремился к ней. Когда он проник в атриум, все замедлилось. Бледные беспокойные лица прятались от его взгляда. Мир, который его окружал, стирался. Она облокотилась на стойку администратора, задрапированная в бледную тунику. Все пошло кругом. Он споткнулся, поднялся. Двое поспешили к нему, но остановились на полпути, почувствовав, что здесь что-то не так. Боль подступала со всех сторон, ледяные руки сжимали предплечья. Он больше не чувствовал пола под ногами. Она повернулась, увидела его, и все замерло.

Остались только нефритовые глаза. Ее руки подхватили его…

Наступило забвение.

23

Натан съежился на красной софе в пижаме. Приглушенные звуки, янтарный свет, белые цветы… Он был как во сне. На столике лежал магнитный ключ с цифрой 915 — номер комнаты Роды.

До сих пор он парил в пустоте, подчинившись воздушным потокам. Не переставая разговаривать с ним, Рода медленно его раздела, вымыла, осмотрела его тело, покрытое кровоподтеками, чтобы убедиться в отсутствии переломов. Потом наступило время расспросов. Натан упомянул о своей амнезии после несчастного случая при подводном погружении, но умолчал о нападении убийц. Рода слушала, не перебивая. Кое-что возбудило его любопытство… Несколько раз Рода назвала его Александром. Неужели это тоже он? Скоро он это узнает.

Рода появилась в дверном проеме ванной комнаты.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше.

На ней была та же белая туника, в которой он ее увидел. Она сняла сандалии из светлой кожи и направилась к нему. В руке у нее был небольшой ящичек с изображением креста.

— Коридорный принес для тебя лекарства.

Она открыла аптечку первой помощи, пропитала стерильный компресс антисептиком и принялась обрабатывать рассеченную надбровную дугу.

— Они ни о чем не спрашивали?

— Спрашивали. — Рода разорвала упаковку нового компресса. — Ты мой парень, на тебя напали, когда ты шел на встречу со мной. Они знают, что я врач, и не стали настаивать.

— Спасибо… Ты врач?

— Детский психиатр, я работаю на «Одну Землю»… Ты знаешь, голубые сумки.

— Почему ты в Париже?

— Приехала на конгресс по гуманитарной психиатрии.

— Ты солгала вчера в аэропорту, мы ведь уже встречались, не правда ли?

Она кивнула.

— Скажи… где?

— Терпение.

Она продезинфицировала раны и наложила самоклеющиеся повязки.

— Вот так дело должно пойти на лад.

Рода принесла ему маленькое зеркальце. Его лицо украшала большая гематома, однако рана на губе была поверхностной. Убийцы не промахнулись… В его памяти периодически всплывали черные галереи подвала, безжизненные тела, смертельные удары… Он вспомнил о кинжале и незаметно сунул руку в лежавшую на софе парку в поисках холодного металла… Нож исчез.

— Если ты ищешь нож, я положила его в сейф вместе с твоими документами, — сказала Рода.

— Как…

— Простой обыск. — Она приблизилась к Натану и спросила: — Кто ты?

Натан про себя выругался. Обыскав его одежду, она обнаружила, что он не был этим Александром, с которым она встречалась. Она втерлась к нему в доверие, чтобы разоблачить его.

— Тебе безопаснее не знать этого.

Рода смотрела на него в упор. Ее взгляд из зеленого стал черным.

— Или ты говоришь, кто ты и что произошло сегодня вечером, или немедленно отсюда уходишь.

Натан не мог позволить себе ее потерять. Он должен был ее расспросить, она, вероятно, обладала важной информацией. Он нуждался в этой женщине, единственной связи с его прошлым.

— Ну?

— Хорошо… я все тебе объясню, но сначала ты скажешь, где и при каких обстоятельствах мы познакомились.

Она рассматривала его, будто пытаясь понять, что он замышлял.

— Ладно. Это было в Заире, в нынешней Демократической Республике Конго, в июле 1994 года… в разгар руандского геноцида. Я работала в лагере беженцев в Катале, на севере Гомы, вдоль границы. Ты был Александром Деркуром, молодым швейцарским журналистом. Ты потерялся и пришел к нам, попросил убежище. Ты оставался у нас больше двух недель и однажды утром исчез. Все забеспокоились, подумали, что тебя похитили и убили… Объявили розыск заирским властям и французской армии, присутствовавшей в регионе. Напрасно, мы никогда больше о тебе не слышали. Вот почему я так отреагировала в аэропорту, когда ты, целый и невредимый, возник передо мной. Сначала я подумала, что ты надо мной издеваешься… что это простое совпадение, что ты — это кто-то другой… но я узнала белый шрам на щеке, твои глаза… Это мог быть только ты… Позже вечером я поняла, что, возможно, у тебя проблемы… Я рассердилась на себя… Я тебя ждала… Я надеялась, что… Хорошо, этого достаточно. Твоя очередь!

Натан рассказал ей свою историю.

— Повстречав тебя в аэропорту, — закончил он, — я решил тебя разыскать. Эти типы набросились на меня, избили и оставили на улице. Меня хотели запугать… помешать продолжать расследование…

Он был честен почти во всем, но так и не решился рассказать о двойном убийстве, которое только что совершил, даже если это была самозащита. Лицо Роды стало мертвенно-бледным.

— Ты не пришел бы в такое состояние, полагаю. Возможно, у тебя был сильный приступ паранойи… — заключила она.

— Ты нужна мне, я должен расспросить тебя о нашей встрече и моем присутствии в Африке, — сказал Натан.

Рода встала, взяла из вазы грейпфрут и принялась разделять его на дольки.

— Хочешь? — она протянула ему несколько долек.

Кисло-сладкий вкус мякоти освежил Натана.

— Расскажи еще о Руанде, о Катале, опиши обстановку… — попросил он. — Мне нужно восстановить эти события в памяти.

— Это довольно сложно… Когда 6 апреля 1994 года самолет президента хутус Жувеналя Хабьяримана был уничтожен в воздухе ракетой, Руанда вновь оказалась охваченной расовой ненавистью и межэтническими конфликтами между племенами хутус и тутсис. Хутус расценили это покушение как оскорбление и объявили, что час «окончательного решения» настал. Призывы к убийству приняли массовый характер: тутсис, их сторонники и все, кто противился действующему режиму, подлежали истреблению. Это было массовое убийство. После трех месяцев гражданской войны и миллиона смертей армия тутсис — Руандский патриотический фронт — сумела завладеть страной и взять власть в свои руки. Ситуация была драматической: сотни тысяч тутсис укрылись в соседних государствах — в Танзании, Уганде… Около полутора миллионов хутус достигли Заира, нынешней Демократической Республики Конго.

— Таким образом, лагерь в Катале был стоянкой хутус?

— Да, и всего населения района Гомы.

— Опиши это место.

— Один километр на два между вулканом и лесом. Двести гектаров грязи, лачуг и паразитов, где царили преступность, дизентерия и добрая старая холера… Пятьдесят тысяч беженцев, около шестидесяти гуманитарных организаций…

— Шестидесяти?

— Это не так уж и много. Единственная организация, в основном специализировавшаяся на общественной деятельности, управляла лагерем в координации с представителем Верховного комиссариата ООН по делам беженцев, другие тоже вносили свой вклад.

— Ты знаешь, почему я пришел к вам, к «Одной Земле»?

— Да, Паоло Валенте, глава психиатрического комитета, подобрал тебя на дороге и привез к нам.

— Я был с ним знаком?

— Полагаю, вы познакомились в самолете или в аэропорту Гомы, больше я ничего не знаю…

— А ты меня до этого видела?

— Никогда.

— Ты говорила, что я был журналистом, а не знаешь, я работал на какой-нибудь конкретный орган печати?

— Мне кажется, ты был внештатником, продавал репортажи в различные журналы.

— А не могла бы ты описать того, кем я был в то время, нарисовать портрет Александра Деркура?

— Психологический?

— Да.

— Александр был человеком веселым, образованным, элегантным, иногда немного… агрессивным в своих реакциях. Ты пленил всех, ты был как дыхание свежего ветерка, но думаю, что мне больше всего запомнилось твое общение с детьми…

— Что ты хочешь сказать?

— Через очень короткое время после приезда ты оставил свои репортажи и посвятил себя им. Этим малышам было очень тяжело морально… Они видели, как их родителей убивали, как истребляли их соседей, друзей, учителей… Некоторые, побуждаемые собственными родителями, сами обагрили руки кровью. Многие из них от этого не оправились, они напоминали больных аутизмом… Ты спонтанно шел к тем, кому было хуже всего, это поразительно. Я помню мальчишку… особенно гнусный случай… Хозяин школы, которую он посещал, пришел утром с мачете, мотыгами и пиками и приказал ученикам хутус убить своих одноклассников тутсис. Ребенок отказался, пытался убежать, но хозяин догнал его, избил и пригрозил расправиться с его семьей. Он всучил ему младенца… и вынудил его… размолоть в песте для маниоки. Мать, с которой он бежал из Кигали, рассказала нам, тебе и мне, его историю. Ребенок был ужасно худым, не говорил, отказывался от пищи. Ты провел с ним день, потом другой и третий, а он даже не взглянул на тебя. Но ты не отступился и каждое утро возвращался к нему, чтобы вырвать его из молчания. Ты рассказывал им о пустыне, океане, о вечных снегах. Такое ощущение, что ты пытался в одиночку построить для них другой мир, открыть им двери в новую жизнь, полную обещаний и надежд.

Дети… Натан запомнил эту странную информацию.

— А ты знаешь, почему я был настолько в них заинтересован?

— Нет.

— Я тебе рассказывал о своей жизни, о семье, ты помнишь наши разговоры?

— Это было так давно… нет, ты был очень скрытным. Думаю, тебе не нравилось говорить о себе, впрочем, и отвечать на вопросы. Зато я помню, мы часто разговаривали о геноциде. Эта тема… очень интересовала тебя.

— Я об этом говорил?

— Да. Однажды даже случился бурный разговор между тобой и одним типом… Кристиан Брюн, самодовольный врач «скорой помощи», карикатура на служащего гуманитарной организации. Он знал все и обо всем и начал сравнивать милицию хутус с гитлеровской и сталинской системами доносов. Ты вежливо поставил его на место, объяснив, что преступления, совершенные нацистами и коммунистами, были делом рук специализированных органов, таких как СС или НКВД, а в Руанде система стремилась к тому, чтобы геноцид стал коллективным, популярным и остервенелым делом, в котором участвовали бы все.

— Я когда-нибудь вел себя как-нибудь по-особенному, привлекал внимание?

— Поведение… да, пожалуй, было что-то странное.

— Что?

— Персонал, экспатриированный неправительственными организациями, принципиально не живет в лагерях и каждый вечер возвращается в свою «основную жизнь». Мы арендовали дом в деревне Кибумба, это было спокойное место, где мы хоть на несколько часов в день оказывались в своем кругу и не видели насилия и нищеты. Это было единственной возможностью сдержать и предупредить воровство оборудования…

— И?

— Я вспоминаю, что чаще всего ты возвращался с нами, но иногда оставался в лагере с сиротами. Ты говорил, что они нуждаются в тебе, что ты не хочешь их оставлять…

— Ты помнишь, в лагере происходили какие-нибудь особенные события, которые не согласовывались с общей ситуацией?

— Нет. Кроме ужасов, рэкета, проституции, изнасилований, убийств, которые встречались повсеместно, я не помню…

— А какими были отношения? Мы хорошо… ладили? — отважился спросить Натан.

— Мы были очень близки… ты пробыл там недолго… — печально улыбнулась Рода.

— Близки… каким образом?

— Я была почти замужем, я была подругой Паоло Валенте. — Она внимательно смотрела на него. — Ты смущаешь меня своими вопросами.

— Извини… я просто пытаюсь понять, что я там делал. Я не больше чем ты верю в свое прошлое журналиста… Вероятно, я был в этом лагере по другой причине…

Рода, казалось, замкнулась, однако спросила:

— Ты думаешь, что существует связь между твоим расследованием и присутствием в Заире?

— Не имею ни малейшего понятия, но у меня есть чувство, что за моей личностью скрывается пропасть ужаса.

— Зачем ты это делаешь? Почему ты просто не обратишься в полицию?

— Полицию? За исключением трех солдат, умерших восемьдесят лет тому назад и пыльной рукописи, у меня нет никаких доказательств. И потом… ты, кажется, чего-то не понимаешь.

— Чего?

— Я не существую.

24

Натан проснулся один в заполненной светом комнате. Рода исчезла. Лишенный всяких мыслей, он рассматривал белый потолок, потом посмотрел на часы: половина одиннадцатого. Он вспомнил ночь, проведенную с молодой женщиной. Он любовался изгибами ее тела. Он ласкал ее до тех пор, пока не почувствовал, как в нем рождается радость жизни. Она вызвалась сходить забрать компьютер и личные вещи Натана из квартиры на улице Кампань-Премьер. Сначала он отказался под предлогом, что его там, вероятно, поджидали убийцы, но в конце концов уступил ее настойчивости.

На журнальном столике он обнаружил записку:

Часы пробили одиннадцать часов. У него еще оставалось время внести ясность в свои мысли. Он заказал кофе, устроился за письменным столом и начал составлять список улик:

«Ноябрь 1693 года. Элиас обнаруживает тело изуродованного раба, у которого изъяли легкие и мозг.

Июль 1994 года. Я в Заире в разгаре руандского геноцида занимаюсь детьми, травмированными массовыми убийствами, провожу несколько ночей один в лагерях… Зачем?

Я кажусь особенно заинтересованным темой идеологии массовых убийств.

Февраль 2002 года. „Полярный исследователь“ отплывает в Арктику с целью извлечь из-подо льда тела немецких солдат войны 1914–1918 годов, а затем избавиться от них на острове Хорстленд. Увечья на телах идентичны описанным в манускрипте Элиаса.

В ходе миссии погибают судовой врач и еще двое, личности которых не установлены. Официальная причина смерти — авария вертолета.

Март 2002 года. Во второй раз за три месяца убийцы пытаются меня похитить или убить. Чтобы помешать мне вести расследование? Из-за информации, которую, возможно, скрывает моя память?

Убийцы поджидали меня дома. Кто их посылает?»

Натан постарался вспомнить всех, с кем сталкивался с момента выхода из комы. Только один человек угрожал ему и, казалось, имел вескую причину желать его исчезновения.

Он набрал номер «Гидры» и услышал голос секретаря. Женщина без возражений соединила его с Рубо.

— Фал?

— Благодарю вас за прием, оказанный мне вчера вечером. К несчастью для вас, у них было меньше шансов, чем в Хаммерфесте.

— О чем вы говорите?

— Перестаньте принимать меня за дурака. Команда профи пыталась меня прикончить, и вы единственный, кто мог их послать.

— Я не…

— Заткнись и слушай меня! Правила изменились. Я веду собственное расследование, я обнаружил похоронные сумки, тела солдат… — Я собрал достаточно доказательств, чтобы поставить тебя на колени, идиот. Ты сейчас же расскажешь мне о настоящей причине экспедиции, как умер Вилд и другие и кто был заказчиком…

— Идите вы к черту!

— Послушай-ка меня! Либо ты называешь сообщников, либо я звоню в полицию.

Рубо внезапно изменил тон. Угрозы начинали действовать.

— Я к вам никого не подсылал. Я даже не знаю, о чем вы хотите говорить. Что касается миссии…

— Я все сфотографировал, им это понравится, за них не часто делают всю самую грязную работу!

— Ладно, ладно, я готов предоставить вам отчет…

— Я тебя слушаю.

Рубо вздохнул.

— Это было полное фиаско.

— Выкладывай!

— Когда «Полярный исследователь» прибыл в этот район 8 февраля, все было в порядке. Бортовые инженеры меньше чем за сутки определили местонахождение обломков. Послали роботов, в боку затонувшего судна была дыра, в которую могли проникнуть ныряльщики. Все четко. К несчастью, накануне операции на регион обрушился тепловой фронт и ослабил структуру припая. Команда примерно неделю находилась в состоянии готовности, наконец похолодало. 15 февраля капитан и начальник экспедиции приняли решение извлечь кадмий.

— Кто этот человек?

— Малиньон, я о нем еще расскажу. Неожиданно возникло первое осложнение — ваш несчастный случай. В последний момент вас вытащил напарник и вас эвакуировали в Норвегию. По радио я попросил немедленно прекратить миссию, но Малиньон настоял на ее продолжении. Гляциолог команды сделал новые измерения… Меня заверили, что на этот раз припай и структура обломков находятся в стабильном состоянии. Я уступил и разрешил продолжить миссию.

18 февраля водолазы снова спустились на затонувшее судно и обнаружили первые контейнеры, но в них были только боеприпасы и рыбные консервы. Они погружались еще, исследовали все доступные места. Ничего. На борту не было ни одной емкости с кадмием. Двумя днями позже, то есть 20 февраля, я снова связался по радио с «Полярным исследователем» и узнал, что ныряльщики среди обломков наткнулись на замороженные трупы моряков и троих из них подняли на борт.

Вне себя от бешенства, я приказал капитану избавиться от них как можно скорее и направляться к Антверпену. В этот момент положение осложнилось. На флоте существуют правила, а моряки суеверные люди: тот, кто находит в море погибшего, обязан похоронить его и совершить религиозный обряд отпевания, чтобы его душа нашла вечный покой. Мертвые моряки остаются проклятыми, пока не будут похоронены.

Капитан уступил экипажу и решил сделать остановку у Шпицбергена и тайно похоронить тела. Чтобы не привлекать внимания местных властей, сослались на техническую неисправность. 23 февраля утром они отплыли из Лонгьирбюена и после трех часов пути Малиньон, Вилд и моряк Пенко Стоичков незаметно отплыли на «Зодиаке» к Хорстленду, заброшенной деревне, чтобы там похоронить солдат. Время шло, а они не возвращались. После нескольких безуспешных попыток связаться с ними по радио капитан послал вертолет на их поиски. Два часа он кружил над этим районом. Ничегошеньки. Три человека бесследно исчезли.

Натан без труда представил себе продолжение событий.

— Тогда, чтобы избежать начала расследования в Антверпене, — сказал он, — которое, с одной стороны, доставило бы вам кучу неприятностей, потому что вы были обязаны сообщить о находке тел, а с другой — надолго запретило бы морякам выходить в море, вы подменили судовой журнал и рассказали историю о несчастном случае в воздухе. Что вы сделали с вертолетом?

— Выбросили его за борт…

— Почему экспедиция была назначена на зиму? Условия ужасные…

— Это правда, обычно подобные дела мы планируем на северное лето… Погода позволяет работать почти круглосуточно. Но именно в этом случае, из-за того, что обломки судна «Дрезден» застряли во льду, для нас была предпочтительнее устойчивость элемента.

— Расскажите о начальнике экспедиции, — потребовал Натан.

— С Жаком Малиньоном я познакомился в августе 2001 года. По его словам, к нему обратилась адвокатская контора «Паунд и Шустер» из Лозанны, а сам он уполномочен одним предпринимателем, заинтересованным охраной окружающей среды. Он рассказал об обломках немецкого военного корабля, которые летом 2000 года случайно обнаружила и пометила радиомаяком «Аргос» команда канадских гляциологов. Услышав эту новость, он незамедлительно нашел след этого корабля в архивах Императорского флота, в Гамбурге. «Дрезден», военное грузовое судно, приходило за грузом на Шпицберген, где в то время находились первые заводы кадмия: этот металл был нужен для изготовления электрохимических элементов. Согласно документации немецкого флота, «Дрезден» потерпел крушение в 1918 году, из-за столкновения с айсбергом вблизи Нью-Алезунда, рудникового города Свальбарда.

По предположениям Малиньона, судно стало пленником льдов и дрейфовало вместе с припаем почти 80 лет, поэтому и оказалось так далеко за полярным кругом. Дело показалось мне интересным, тем более что человек пообещал заплатить до отправления миллион долларов. Единственное условие: заказчик, который осуществляет свою первую операцию, желает сохранить инкогнито, чтобы избежать негативной рекламы, если миссия закончится провалом.

— Все это показалось вам нормальным, и, поскольку вы сами являетесь другом природы, вы согласились!

— Начиная с некоторой суммы, я научился не задавать вопросов.

— Вы видели архивные документы?

— У меня есть копия. И признаюсь, что до сих пор не могу объяснить себе отсутствие кадмия на борту. Думаю, есть два решения: либо металл хранили в трюмах, ставших недоступными, когда айсберг пробил судно…

— Или же вы дали провести себя заказчику, который предоставил вам подделку, утверждающую, что судно перевозило тяжелые металлы, в то время как единственное, что его интересовало, — взять на анализ органы этих солдат.

— Взя… взять что? — пробормотал Рубо после молчания.

Натан на мгновение засомневался в добросовестности своего собеседника. Он вспомнил электронное письмо, найденное в кабинете врача в Антверпене, в котором Рубо просил Вилда оценить для команды риски продолжительного контакта с кадмием. Зачем он поднял внутри фирмы такие документы, если был в курсе настоящей цели экспедиции? Сфабриковать доказательства? Нет, решительно, Рубо не по плечу проделать такое. Он всего лишь пешка, им воспользовались.

— Тела, которые я нашел на песчаном берегу Хорстленда, были изуродованы, Рубо, разворочены, с пробитыми черепами… Кто-то вынул их мозг и легкие…

— О! Черт… Это неправда…

— Берегите нервы и лучше расскажите о том, что произошло по возвращении из миссии!

Рубо потерял всякую уверенность, теперь его голос дрожал, как у напуганного ребенка:

— Ну… я пытался снова связаться с адвокатами в Лозанне, но бюро исчезло, по этому адресу больше никого не было. Выплаты были сделаны со счета с номерами оффшорного банка на Каймановых островах…

— Таким образом, вы ничего не смогли узнать о личности заказчика.

— Учитывая размер катастрофы, меня не так уж удивило, что они сожгли мосты. Малиньон меня предупреждал.

— Этот Малиньон, у него была страховка?

— Это взял на себя «Паунд и Шустер». В случае аварии компенсация должна быть перечислена на пронумерованный счет, открытый для каждого из членов миссии, что опять же позволяло не связываться с заказчиком. Мы занимались только гонорарами рабочей команды.

— Тем не менее вы выплатили мне компенсацию!

— Принимая во внимание, что они исчезли, я не хотел рисковать, что вы…

— Я понял. У вас есть еще какие-нибудь другие, касающиеся меня документы?

— Кроме банковских данных о личности и медицинского свидетельства, подписанного де Вилдом до отправления, у меня ничего нет.

— Если вы что-нибудь вспомните, пусть даже детали, которые могут показаться вам несущественными, свяжитесь со мной. Я оставлю вам свой электронный адрес.

Рубо записал и спросил:

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Попытаться разыскать то, что толкает людей потратить миллион долларов на то, чтобы в Арктике извлечь из-подо льда три тела.

— Фал, позвольте задать вам один вопрос.

— Идите к черту!

Натан повесил трубку и набрал номер Вудса.

— Что с вами произошло? — спросил Вудс. — Я подумал… не знаю, что вы погибли…

— Я был близок к этому.

— Где вы?

— В одном отеле, в Париже. Негодяи пытались меня прикончить. Я избавился от двух.

— Что вы подразумеваете под словом «избавился»?

— Я их убил, Эшли, это был единственный способ выпутаться… Вы были правы, они поджидали меня у дома.

— Вы уверены, что сейчас все в порядке?

— Я стараюсь об этом не думать. Но они устроили мне неслабую выволочку.

— Вы смогли установить их личности?

— Нет.

— Где тела?

— Они увезли меня в подвал, трупы остались там.

— Вы оставили отпечатки пальцев.

— Я стер все, что смог, но потерял немало крови.

— Если только в полицейской картотеке нет образца вашей ДНК, что маловероятно, есть один шанс на миллион, что они до вас доберутся.

— Я также потерял мобильный телефон, который вы мне одолжили. Эшли, я думаю, что он выскользнул из парки, прежде чем убийцы до меня добрались.

— Это уже досадно. Я заявлю о потере. Скажите, что вы обнаружили.

Натан вкратце изложил ему события последней недели, но умолчал о встрече с Родой и руандском эпизоде, зато подробно пересказал разговор с шефом «Гидры».

— Вы уверены в Рубо? — спросил англичанин.

— Да, как только я сказал ему о трупах, он запаниковал. Он хотел казаться важной персоной, но я быстро раскусил этого простофилю…

— Вы попросили у него копию с архивных документов, касающихся «Дрездена»?

— Нет, но в любом случае я думаю, что это подделка. Я собираюсь сам просмотреть архивы Императорского флота, разузнать, могут ли они найти оригинал. Возможно, есть отчет о кораблекрушении и подробная опись содержимого трюмов судна…

— Позвольте мне заняться этим. Мне будет легче получить документы через Малатестиану. Я постараюсь сформулировать запрос от учреждения к учреждению.

— Очень хорошо.

— А что вы собираетесь делать дальше?

— Дело «Гидры» — это тупик, я должен определиться, какое направление взять… У вас все еще нет новостей о моих отпечатках пальцев во Франции и в Бельгии?

— Нет. Я сейчас перезвоню Стаэлу.

— Ни слова о том, что я вам только что рассказал.

— Обещаю. Скажите, последние события не пробудили у вас никаких воспоминаний?

— Нет, ничего.

— Вы в этом абсолютно уверены?

Натан почувствовал, что Вудс ему не поверил. Он придал своему голосу как можно больше твердости:

— Точно.

— Натан, вы чуть было не остались там. Вы уверены, что не хотите отступиться?

Вопрос озадачил Натана.

— Как это?

— Я боюсь, чтобы это дело не оказалось выше наших возможностей.

— Что это с вами, Эшли?

— Не обижайтесь, я волнуюсь за вас, это все. Те, за кем вы охотитесь, — вы убили двоих, поверьте, они на этом не остановятся.

— Обещаю быть бдительным.

— Дело ваше, но будьте повнимательнее к себе. Хорошо, теперь, когда вы установили связь между преступлениями, я постараюсь глубже вникнуть в текст манускрипта. Несмотря на века, которые их разделяют, он, возможно, позволит получить новую информацию для нашей истории. Старое вспоминается, как только появляется новое.

Натан попрощался с Вудсом и пообещал вскоре позвонить ему. В бутике отеля он купил белую рубашку, джинсы и темные очки, чтобы скрыть синяки. Потом купил и просмотрел газету «Монд». Ничего. Нигде не упоминалось о телах убийц. Необходимо было рассчитать, сколько времени понадобится, чтобы их обнаружить. Чем позже, тем лучше. Если полицейские найдут трупы, они будут вести расследование в квартале, расспросят потенциальных свидетелей, включая персонал «Софителя». С этого момента они начнут к нему подбираться.

Он сунул газету под мышку и вышел на улицу.

Париж напоминал цепь крутых гор. Нежное белое солнце устремлялось на коньки крыш, бежало вдоль скатов, не пропуская ни одного уголка. Он закрыл глаза и позволил весеннему шуму проникнуть в него.

Она была там, где-то между черными и золотыми куполами, свежей зеленью и светлыми зданиями. Он подумал о ее имени со странными созвучиями, о пепельно-белых локонах, о ее голосе и глазах изумрудного цвета.

В это мгновение жить для него означало вспомнить, и у него было только одно желание: снова увидеть Роду.

25

Такси доставило Натана на улицу Сен-Антуан, перед станцией метро «Сен-Поль». А дальше он поднялся по улице Бирага, пересек большую арку площади Вогезов, внимательно осмотрел галереи под аркадами. Его взгляд устремился к саду по ту сторону решетки.

Она появилась в тени больших деревьев.

Натан замедлил шаг, чтобы полюбоваться ее хрупким силуэтом. Она стояла, наклонив голову, и обеими руками прижимала к груди большой конверт.

Сердце Натана забилось сильнее. Он не имел никакого представления о чувствах, которые мог испытывать к ней со времени их знакомства в Заире. И к другим женщинам, в иных краях. Но то, что он испытывал в данный момент, показалось ему мгновением чистой благодати, и это ощущение, он был в этом уверен, он никогда не переживал до сегодняшнего дня.

Он хотел бы забыть… арктические льды, Вудса, манускрипт, убийц, которые за ним охотились, проблемы с памятью. Он просто хотел стать другим человеком. Решив в полной мере воспользоваться временем, которое она ему дарила, он прогнал эти мысли и пересек улицу.

— Добрый день, мадемуазель!

Рода вздрогнула от неожиданности.

— Ты опаздываешь, — улыбнулась она.

— Извини, нужно было кое-что уладить. Мне жаль.

— Я пошутила. Ну смотри, все там. — Она кивнула на его дорожную сумку.

В этот момент в его сознании прозвучал сигнал тревоги.

— Ты уверена, что за тобой не следили? — спросил он.

— Почти. Я устроилась на террасе бара перед твоим домом. Все было спокойно, и тогда я вошла в подъезд, доехала на лифте до четвертого этажа, а дальше поднялась по лестнице. Так как на замке не было следов взлома, я вошла.

— Отлично.

— Но хочу тебе признаться: своими историями ты меня напугал. Поэтому я взяла такси до бульвара Хауссманна, там зашла в универмаг, чтобы затеряться в толпе, вышла с другой стороны и села в ту же машину, которая ждала меня на соседней улице.

— Ты чудо. Без твоей помощи я никогда бы не смог их забрать. Как я могу тебя отблагодарить?

— Чудо в том, что я тебя нашла. Останься немного со мной.

Они шли бок о бок до острова Сен-Луи, пересекли Сену и добрались до площади Мобер, где перекусили на террасе простого, но изысканного вьетнамского ресторана.

Рода рассказывала ему о своей жизни. Родилась она в 1966 году в Иерусалиме. Ее отец был йеменский еврей, а мать — румынка. До двенадцати лет она жила в Израиле, а потом переехала в Бухарест. Вернулась на палестинские территории, чтобы нести военную службу, не столько из-за патриотических чувств, сколько потому, что считала это необходимым для жизни. Дальше изучала медицину в Париже. В 1992 году, после падения режима Чаушеску, ее приняли на службу в «Одну Землю» — она работала в румынской психиатрической больнице для сирот. Два года ужаса. Когда стал неотвратим руандский конфликт, она села на судно до Кигали, а там ее эвакуировали к Гоме. Следующие два года она провела в Рухенгери, на севере Руанды, в другом центре «Одной Земли», который занимался примирением тутсис и хутус и заботой об их травмированных детях. Потом были Чечня, оползень в Колумбии, землетрясения в Турции… Уже два года она находилась в Женине, где занималась палестинскими детьми. Существование без близких, в обстановке гражданских войн и гуманитарных катастроф, человеческой боли, насилия и истерзанных душ.

Им было хорошо вдвоем. Но никто не решался сказать о своем чувстве вслух из страха увидеть, как оно разбивается, когда жизнь вновь вернется в прежнее русло. Натан думал только об этом застывшем времени, которое хотел бы остановить навсегда.

Вскоре они пришли в отель. Натан открыл сумку и разложил свои вещи на постели.

— Это твои медицинские карты? — Рода показала на большие конверты.

— Да, из больницы Хаммерфест.

— Можно посмотреть? Я никогда не сталкивалась с таким случаем, как у тебя, хотя часто имею дело с потерей памяти. Мне любопытно мнение психиатра, который тебя лечил.

— Давай, пожалуйста.

Рода устроилась на софе и начала читать.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Натан, когда она отложила бумаги.

— Годится, но чувствуется, что эта Лиза Ларсен особо вникала в твою проблему. Какое лечение она тебе назначила?

— Присоединиться к терапевтической группе, в которой лечат подобные расстройства по различным методикам, например гипнозом.

— Неплохо. Ты нашел такой центр?

— Она порекомендовала один, но, признаюсь тебе, предполагаемый срок лечения меня немного испугал.

— Это действительно может занять несколько лет. Возможно, есть другое средство… Ты видишь сны с тех пор, как вышел из комы?

— Когда я приехал в Париж, мне приснился один кошмар, который впоследствии повторился…

— А какие-нибудь образы тебя преследуют? Ты реагируешь на ситуации, знаки, слова?

— Когда я обнаружил манускрипт Элиаса, в Италии, я испытал странное ощущение, как будто мне в лицо хлестал песок… А потом эта птица на ваших сумках в аэропорту.

— Больше ничего?

— Ничего.

Рода помолчала и сказала:

— Я хочу тебе кое-что предложить. Не гарантирую, что это подействует, но думаю, что можно проделать этот опыт вместе. Предупреждаю: это не безобидная процедура, а очень даже изнурительная для пациента. Прежде чем что-либо предпринимать, об этом нужно поговорить.

— Я тебя слушаю.

Она выпрямилась на диване и сложила руки ладонями друг к другу:

— Три года назад я обратилась к новым, мало известным в Европе терапевтическим методам, которые оказались особенно эффективными в гуманитарной психиатрии, в противоположность психотерапии или медикаментозному лечению, которые гораздо более длительны и, следовательно, мало приспособлены к экстренным случаям, к которым я должна быть готова. Метод, который нас интересует, называется ДПДГ,[39] что означает Десенсибилизация и проработка травм движениями глаз. Этот довольно революционный способ основан на восстановлении травматических воспоминаний. Следуя глазами за светящимся диодом или палочкой, которыми манипулирует практикующий врач, пациент вспоминает свое прошлое до того момента, пока по-настоящему не погрузится в ту ситуацию, которую пережил. Я открыла для себя этот способ в 1999 году в Грозном, в Чечне. Молодой американский гуманитарный врач использовал его для лечения детей, которые пережили или стали свидетелями изнасилований, убийств. Дети не разговаривали, отказывались есть, не хотели возвращаться домой…

Честно говоря, я была довольно скептического мнения об эффективности такого лечения, но результаты оказались впечатляющими. Всего после нескольких сеансов состояние этих детей значительно улучшилось, они стали более-менее нормально общаться. Я убедила свое руководство направить меня на обучение. Они согласились, и я провела несколько месяцев в специальном отделении в госпитале Шейдисайд Питсбургского университета в США. К сожалению, нет точного объяснения функционирования ДПДГ, но такое ощущение, что глазные движения, совершаемые пациентом в течение сеанса, близки к тем, которые совершаются в состоянии сна, и являются мостиком, прямым доступом к эмоциональному мозгу.

— Это очень интересно, но я не вижу связи между этим типом патологии и моей амнезией…

— Симптомы кажутся разными, ты прав, но я думаю, что потеря автобиографической памяти, вероятно, является твоей реакцией на непреодолимый эмоциональный шок. Позволь мне объяснять тебе механизм: во всех случаях травматический опыт провоцирует прерывание функционирования неврологической и психологической систем. В обычное время, когда мысль реагирует на умеренный шок, одна часть мозга активирована, чтобы помочь пострадавшему, это уже давно известный механизм самовыздоровления, даже Фрейд упоминал его в своих работах по трауру. Пример: утром ты переходишь дорогу и тебя почти касается несущаяся на полной скорости машина. Вечером, возвращаясь домой, ты вспоминаешь эту ситуацию и спрашиваешь себя, что случилось, если бы ты шел немного быстрее. Ты бы погиб? Остался парализованным? Ты снова и снова будешь переживать это событие, и это нормально. Именно таким способом твой эмоциональный мозг поглощает травматизм. На следующий день ты снова собираешься переходить дорогу без лишнего беспокойства, но твоя бдительность возрастает. Некоторое время ты будешь хранить воспоминание об этой машине и понемногу забудешь о нем.

А если, напротив, ты пережил очень сильный шок, например автокатастрофу, повлекшую за собой потерю близких, эта естественная функция самовыздоровления может быть приостановлена и твое сознание остается абсолютно потрясенным. Даже если больной знает причину своего травматизма, в многочисленных случаях можно наблюдать, как пациенты реагировали недомоганиями или ужасными приступами страха на банальные ситуации повседневной жизни, запахи, звуки и при этом не понимали, что с ними происходит.

— К чему ты ведешь?

— Пытаюсь объяснить тебе, что многие больные не знают о происхождении своего травматизма, потому что он скрыт у них в подсознании, а ДПДГ позволяет им его выявить, по-другому оценить. Таким образом, им удается освободиться от его влияния. Твой несчастный случай, возможно, лежит в основе твоей проблемы, но есть шанс, что это всего лишь реакция, что твой мозг ответил амнезией на более старый травматизм.

— Но люди, о которых ты говоришь, обращаются к своей памяти, они могут вспомнить свое детство, эпизоды из жизни. А у меня нет ничего.

— Ты ошибаешься. Мнение твоего психиатра в Норвегии и результаты сканирования ясно доказывают, что они не обнаружили никаких нарушений, автобиографическая память все еще находится в твоем мозгу. Доказательство — твоя реакция на монограммы «Одной Земли» вчера вечером в аэропорту: твое подсознание отказывается выдать воспоминания. Нужно просто найти ключ, который позволит до них добраться.

— И как ты намереваешься это сделать?

— Твои сны, Натан. Мы будем изучать твои сны.

26

Сидя на стуле и вытянув руки вдоль тела, Натан следил глазами за палочкой, которой Рода быстро водила перед его лицом…

— Все в порядке? — спросила она.

Натан кивнул.

Ощущение было странное. Вначале это походило на игру, но, по мере того как двигались его глазные яблоки, Натан чувствовал, как легкий ожог расходился вдоль его зрительных нервов, пока не взорвался в центре мозга. Он не мог объяснить как, но понемногу покидал реальность.

— Хорошо. Мне бы хотелось, чтобы мы вызывали образы из твоего сна, — спокойно сказала Рода.

Натан подумал мгновение и начал рассказывать:

— Я в светлой комнате. Со мной рядом ребенок… Вокруг разбросаны игрушки.

— Тихо, Натан, не спеши. Видишь что-нибудь еще?

— Нет, ничего.

— Посмотри хорошенько. Может быть, в комнате есть что-нибудь или кто-нибудь еще…

Большие окна, из которых льется ослепительно яркий свет, гладкий пол. Запах йода. Море? Он буквально переместился в свой сон, увидел мельчайшие детали, которые память хранила без его ведома. Он почувствовал присутствие.

— Мужчина и женщина… Они наблюдают за нами.

— Какие они? — спросила Рода.

— Не знаю, но чувствую, что они там. Теперь они уходят.

Волна сильного жара поднялась к голове Натана.

— Следи за палочкой. Итак, что происходит? — снова спросила Рода.

— Дверь приоткрыта, кошка тигровой окраски смотрит на ребенка… идет к нему.

— А ты, что ты делаешь?

— Я смотрю… Кошка разговаривает с ребенком.

— На каком языке? Она произносит слова?

— Да, такое ощущение, что это человеческий язык. Я его хорошо знаю, но не понимаю.

— А что делает ребенок?

— Он играет.

— Опиши его.

— Каштановые, очень короткие волосы, бледная кожа.

— Ты его знаешь? Как его зовут?

— Нет. Кошка подходит, трется об него, мурлычет. Она злая.

— Злая? Что это значит?

— Не знаю… Это предатель. — Натан задрожал, но заставил себя продолжить: — Ребенок подбирает что-то, это… нож для резки бумаги. Он вонзает его в голову кошки, потом еще раз, лезвие попадает в глаз, углубляется в череп. Животное истекает кровью, мяукает, извивается. Она хочет убежать, но ребенок прижимает ее к полу.

Натан почувствовал, как по щекам градом покатились слезы.

— Хорошо, очень хорошо. Что было потом?

Жгучий ветер, насыщенный песком, царапает глаза, хлещет по лицу, забивается в рот. Он задыхается. Пейзаж меняется. Он один ночью в пустыне.

— Пустыня, я в пустыне.

— Как называется это место?

— Не знаю.

— Опиши, что ты видишь.

— Тут темно, но я различаю дюны, черные скалы. Надо мной нависает огромная гора. Стоят маленькие, сложенные из ветвей сараи.

— Ты все тот же?

— Да… Мое тело закутано в тонкую коричневую ткань. Я иду вдоль дороги. На меня смотрят люди.

— Какие они?

— Обнаженные, сгорбленные, в ладонях они пытаются укрыть от ветра маленькое пламя.

— Что ты слышишь?

— Шум ветра и что-то еще, что меня печалит. Стоны… Кажется, люди плачут.

— Почему?

Натан сосредоточился на образах, которые возникали в его памяти.

— Не знаю… Такое ощущение, что… они плачут, когда видят меня, но я не уверен.

— Продолжай.

— Я заблудился, спрашиваю у них дорогу, но они не отвечают. Некоторые что-то показывают пальцем.

— Что, что они показывают?

— Я поворачиваюсь в темноту, но ничего не вижу… — Внезапно слезы превратились в неудержимые рыдания, и он забился в судорогах… — Моя грудь! В моей груди что-то происходит…

Натан стонал как ребенок.

— Что, что происходит?

— Я срываю ткань, которая меня укутывает. Видна только зияющая дыра, водоворот черной крови и дрожащие внутренности. Ободранная кошачья голова… она поедает мое сердце.

— Посмотри, внимательно посмотри вокруг себя. Что ты видишь прямо сейчас?

Все более и более жестокие порывы ветра вьются вокруг него. Силуэты становятся хрупкими, неясными… и постепенно исчезают…

— Я поворачиваюсь, кто-то, закутанный в ткань, уходит прямо в бурю. Я чувствую боль… Мне больно.

— Иди за ним, Натан, не упусти его.

— Я НЕ МОГУ!

— Продолжай, Натан, это твоя душа ускользает, догони ее, не позволяй ей снова убежать. Она — ключ ко всему.

Он закрыл глаза.

— Я ЛЕЖУ НА ЗЕМЛЕ… Я НЕ… Я НЕ МОГУ ПОДНЯТЬСЯ. КОШКА ЕСТ МОИ ВНУТРЕННОСТИ… СИЛУЭТ, ЕГО ЛИЦО, ОН ХОЧЕТ… НЕТ! НЕТ!

Натан резко поднялся, задел журнальный столик и упал на пол. Его била дрожь, во рту разливался металлический привкус крови, смешанный с солью слез. Рода склонилась над ним.

— Натан! Что произошло? Никогда, никогда такого не бывало… Мой Бог, что я с тобой сделала?

Она приподняла голову Натана и осторожно положила к себе на колени.

— Я в отчаянии! Мне так жаль!..

— Я… я не…

— Ничего не говори. Прошу тебя, не надо.

Она нежно обняла его, чтобы разделить его страх, стать вместе с ним одним страдающим существом. Ее руки ласкали его волосы, поцелуи нежно покрывали его влажное лицо… Внезапно пришло желание безумной силы. Он обнял Роду, она прижалась к нему. Они не могли больше разлучиться. Новые ощущения захватили Натана. Первый поцелуй, сладкий запах ее тела, жар груди, прижатой к нему. Он открыл глаза, чтобы увидеть удовольствие Роды. В этот момент в его голове раздался отчаянный вопль. Комната приобрела красный цвет. Он оттолкнул Роду и резко встал:

— УЙДИ… УХОДИ… НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!

— Что с тобой? — она протягивала к нему руки.

Он попытался контролировать себя, но его настиг новый приступ гнева.

— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ… ОСТАВЬ МЕНЯ!

— Как?..

— Я ЧУВСТВУЮ… УХОДИ, НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ…

— Что с тобой? — Рода смотрела на него, ничего не понимая.

— НЕ ОСТАВАЙСЯ ТАК, ОДЕНЬСЯ!

Она пыталась что-то сказать, но ее голос оборвался в рыдании. Она схватила свою одежду и заперлась в ванной.

Спокойствие понемногу возвращалось к Натану. Он устроился на софе, подтянул колени к туловищу и закрыл глаза.

Что с ним? После случившегося он много раз чувствовал приступы жестокости, даже убивал, но каждый раз контролировал свои поступки. Но никогда он не был таким агрессивным. Откуда шла эта реакция? Было ли это воспоминанием из его сна? Или Рода скрыла от него что-нибудь, о чем вспомнило его тело?

Нет… Это паранойя. Все дело в нем, только в нем. На этот раз, он был в этом уверен, он терял разум.

Прошло несколько часов. Рода тихонько вышла из ванной.

Натан подошел к ней, не говоря ни слова.

Рода открыла сумку и принялась кидать в нее одежду.

— Я в отчаянии от того, что произошло… это непростительно… Не понимаю, — заговорил он.

Рода не ответила.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

— Я уезжаю. В Израиль.

— Прости меня, искренне тебя прошу.

— Давай забудем, я тоже виновата.

— Что ты хочешь сказать?

— Я нарушила правила. Ты стал моим пациентом. Этого никогда не должно было случиться.

— Уверяю, тебе не в чем себя упрекать. Мы — это другое… Я один отвечаю за все.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Я совершила серьезную профессиональную ошибку. — Она холодно посмотрела на Натана. — Каждый из нас пойдет своей дорогой. Так лучше, поверь.

Рода взяла сумку и вышла в коридор. Но сразу же вернулась.

— Натан… — Она стояла в нерешительности.

— Да…

— Ты меня спрашивал — о лагере в Катале. Я кое-что вспомнила, тогда это не показалось мне важным, но теперь…

— Что?

— Руководители зоны несколько раз подавали жалобы директору Верховного комиссариата ООН по делам беженцев, прикомандированному к лагерю…

— Жалобы на что?

— Беженцы исчезли… Их так и не нашли. Власти решили, что это сведения счетов между хутус и тутсис. Но я вспоминаю, как однажды вечером ко мне пришла маленькая девочка. Она была сильно напугана. Сказала, что ее отца забрали. Я спросила, знает ли она или видела ли тех, кто это сделал. Она их не видела, потому что их нельзя увидеть. Их лица были скрыты масками. Я думала, что это был кошмар… Она сказала… О мой Бог! Это пугает меня!..

— Что… что она сказала? Говори, прошу тебя!

— Что это были демоны… демоны с белыми руками.