Я ехал по длинному спуску Беверли-Хиллз, ехал медленно, потому что боялся угодить в аварию. Бывают дни, когда вы можете кончиком пальца коснуться болевой точки и все вокруг вас становится на свои привычные места. А бывают другие дни.
Джордж беспокоил меня. Он сидел согнувшись, придерживая голову ладонями, и время от времени стонал. Он обладал особым инстинктом, даже лучшим, чем у меня, совать нос куда не следует и получать синяки и шишки. Ему была нужна нянька. И, кажется, эта роль выпала на мою долю.
Я отвез его к своему врачу, терапевту по фамилии Вольфсон, чей кабинет находился на бульваре Санта-Моника. Вольфсон положил Джорджа на обитый по бокам металлический стол в небольшой комнате, прошелся по его лицу и черепу своими толстыми искусными пальцами, посветил маленьким фонариком ему в глаза и проделал другие обычные манипуляции.
— Как это произошло?
— Он упал и ударился головой о каменную плиту.
— Кто толкнул его? Вы?
— Наш общий друг. Не будем вдаваться в подробности. Это не опасно?
— Может быть небольшое сотрясение. Вам приходилось получать ушибы головы? — спросил врач Уолла.
— Да, когда играл в американский футбол, — ответил Джордж.
— Сильные ушибы?
— Думаю, что да. Пару раз терял сознание.
— Мне это не нравится, — сказал Вольфсон. — Надо отвезти его в больницу. Ему надо полежать хотя бы пару дней в кровати.
— Нет! — Джордж сел, оттолкнув доктора. Его глаза тяжело вращались в опухших глазницах. — У меня здесь всего-то пара дней. Я должен ее увидеть.
Вольфсон поднял брови.
— Кого увидеть?
— Свою жену. Она ушла от него.
— Ну и что? Это случается каждый день. Было это и у вас. Все равно ему надо полежать.
Джордж сбросил со стола ноги и встал на них не очень уверенно. Его лицо цветом напоминало свежеуложенный бетон.
— Я отказываюсь ехать в больницу.
— Вы принимаете серьезное решение, — холодно сказал Вольфсон. Это был толстый врач, который любил только медицину и музыку.
— Я могу уложить его в кровать у себя дома. Это годится?
Вольфсон посмотрел на меня с сомнением.
— Можете ли вы гарантировать, что он не будет вставать?
— Думаю, да.
— Очень хорошо, — торжественно произнес доктор. — Я принимаю компромиссное решение. Если это — лучшее, что мы можем сделать, я сделаю ему успокоительный укол и позже осмотрю его.
— Вы знаете, где я живу.
Жил я в оштукатуренном коттедже с двумя спальнями на пятидесятифутовом участке, недалеко от олимпийского стадиона. Вторая спальня некоторое время не использовалась. Потом она была ненадолго занята. А когда окончательно освободилась, то я продал кровать торговцу подержанной мебелью и переоборудовал эту спальню в кабинет. Но мне почему-то было неприятно им пользоваться.
Я уложил Джорджа в свою постель. Приходящая домработница побывала у меня с утра, и простыни не пришлось перестилать. Повесив его порванную одежду на стул, я спросил себя, зачем все это делаю. Посмотрел через гостиную на дверь комнаты, где раньше помешалась спальня и где больше никто не спал. Горьковатый привкус печали появился в горле. Мне казалось очень важным, чтобы Джордж сошелся со своей женой и увез ее с собой из Лос-Анджелеса. И чтобы они всегда жили с ней счастливо.
Он повернул свою голову на подушке. Теперь он уже наполовину спал под воздействием успокаивающего укола и немилосердных кулаков Леонарда.
— Послушайте меня, Арчер. Вы для меня — хороший друг.
— Разве?
— Единственный друг, который у меня есть в радиусе двух тысяч миль вокруг. Найдите ее мне.
— Я же нашел ее. Но какой от этого прок?
— Я знаю. Мне не надо было бы бросаться кдому с кулаками. Я напугал ее. Я всегда все делаю неправильно. Господи, я бы и пальцем ее не тронул. Вы должны ей сказать об этом. Обещайте сделать это.
— Ладно. А теперь спите.
Но было что-то еще, что он хотел сказать.
— По крайней мере, она жива, правда?
— Если она превратится в труп, то это будет симпатичный труп.
— Что это за люди, с которыми она связалась? Кто был этот хам в пижаме?
— Парень по фамилии Торрес. Когда-то он был боксером, если это может послужить вам утешением.
— Это он угрожал ей?
— Видимо.
Джордж приподнялся на локтях.
— Мне приходилось слышать об этой фамилии — Торрес. У Эстер была когда-то приятельница, которую звали Габриэль Торрес.
— Она рассказывала вам о Габриэль, да?
— Да, она рассказала об этом в ту ночь, когда... поведала мне о своих грехах. — Взглядом он тупо обвел комнату и остановил его на углу комнаты, как бы -всматриваясь во что-то невидимое. Его сухие губы шевелились, пытаясь выговорить то, что он знал: — Ее подруга была убита, застрелена весной прошлого года. Сразу же после этого случая Эстер покинула Калифорнию.
— Почему она так поступила?
— Не знаю. Кажется, она винила себя в смерти этой девушки. И она боялась, что ее привлекут в качестве свидетеля, если начнется судебное расследование.
— Но дело ведь так и не дошло до суда.
Он помолчал, не сводя взгляда с пустого угла.
— О чем еще она вам поведала, Джордж?
— О мужчинах, с которыми спала, начиная с того времени, когда была еше подростком.
— С которыми спала Эстер?
— Да, и это меня задевало даже больше, чем что-нибудь другое. Не знаю, что говорит во мне.
Человеческая природа, подумал я.
Джордж закрыл глаза. Я опустил жалюзи и пошел в другую комнату к телефону. Я позвонил на центральный информационный пункт полицейского управления по дорожному движению, где у меня был знакомый по фамилии Мерсеро, работавший там диспетчером. К счастью, он оказался в дневной смене. Нет, в данный момент он не занят, но может оказаться занятым в любую минуту, несчастные случаи назло ему случаются по два и по три сразу. Он попытается тут же выдать мне информацию о «ягуаре» с указанным номерным знаком.
Я сел рядом с телефоном, закурил сигарету и попытался что-нибудь извлечь из своей блестящей интуиции, как это делают все сыщики в книгах, а некоторые даже в реальной жизни. Но мне пришло в голову только то, что «ягуар» принадлежит Лэнсу Леонарду и поэтому не даст мне прямых ответов на вопросы. Урчание в желудке от табачного дыма напомнило о том, что я голоден. Я пошел на кухню и, сделав себе сэндвич с ветчиной и сыром на ржаном ломтике хлеба, открыл бутылку пива. Моя приходящая домработница оставила записку на кухонном столе:
"Дорогой мистер Арчер. Пришла в девять, ушла в двенадцать дни. Мне нужны сегодня деньги. Буду проезжать мимо и могу их взять после обеда. Пожалуйста, положите 3 доллара 75 центов в почтовый ящик, если вас не будет.
С уважением, Беатрис М. Джексон.
P.S. В холодильнике появился мышиный помет, купите мышеловку, я ее поставлю, мышиный помет — негигиенично.
С уважением, Беатрис М. Джексон".
Я положил четыре доллара в конверт, написал фамилию на лицевой стороне и вынес его на площадку. Две домашние кумушки сплетничали под навесом, отпуская нелестные замечания в мой адрес. Почтовый ящик был забит почтой: четыре преждевременных счета, две просьбы из благотворительных организаций о высылке денег, объемистое письмо от моего конгрессмена, где утверждалось, что он проявляет бдительность; проспект, рекламирующий книгу «Секреты супружеского блаженства», по цене 2 доллара 98 центов, которая продавалась только докторам, священникам, работникам сферы социального обеспечения и другим заинтересованным лицам; и новогодняя открытка от девушки, которая приударила за мной на предрождественской вечеринке. Оно было подписано «Мона» и изложено в стихах:
— Истинная дружба — это счастливая вещь.
Которая заставляет людей и ангелов петь.
Новый год начинается, а старый кончается.
Каждый и дальше быть другом ручается.
Я присел в гостиной со своим пивом и попытался набросать ответ. Это давалось мне нелегко. Мона напивалась на вечеринках, потому что потеряла мужа в Корее и малолетнего сына в детской больнице. Я начал думать о том, что у меня тоже нет сына. Мужчина начинает чувствовать одиночество в оштукатуренной пустыне, приближаясь к сорока годам без зазнобы, без детей. Мона была достаточно привлекательна и умна. Единственное, чего она хотела, — это заиметь еще одного ребенка. Так чего же я ждал? Богатую девственницу с именем, занесенным в «Голубую книгу»?
Я решил позвонить Моне. Но прежде чем я дотянулся до трубки, телефон зазвонил.
— Мерсеро? — спросил я.
Но это оказался голос Бассета, щекотавший мое ухо:
— Я пытался дозвониться до вас раньше.
— Я на месте уже полчаса.
— Означает ли это, что вы ее нашли, или вы отказались от этой затеи?
— Нашел и опять потерял. — Я объяснил, как это случилось, под аккомпанемент его «ох» и «ах» и под щелчки на линии. — Пока что это не самый неудачный день. Самая моя большая ошибка заключается в том, что я взял с собой Уолла.
— Надеюсь, он не очень пострадал, — в предположении Бассета прозвучал оттенок злорадства.
— Он — крепкий орешек. Выживет.
— Почему, вы думаете, она убежала от него и на этот раз?
— Может быть, простая паника. А может быть, и нет. Кажется, что здесь скрыто что-то большее, нежели просто дело пропавшей жены. Все время возникает вопрос о Габриэль Торрес.
— Странно, что вы ее упоминаете. Я мысленно возвращался к ней все утро — с того момента, как вы сделали замечание о фотографии.
— И я тоже. На фотографии сняты трое: Габриэль, Эстер и Лэнс. Габриэль была убита, убийца не обнаружен. Двое других были с ней очень близки. Лэнс приходился ей двоюродным братом. А Эстер была ее лучшей подругой.
— Вы не хотите сказать, что Лэнс или Эстер?.. — Его голос был приглушенным, но полным предположений.
— Я только высказываю догадки. Не думаю, чтобы Эстер убила свою подругу. Но уверен, что она что-то знает об этом убийстве такого, чего никто больше не знает.
— Она вам сказала об этом?
— Не мне. Своему мужу. Но все это вилами на воде писано. За исключением того, что почти два года спустя она опять появляется в селении каньона Колдвотер. Вдруг она становится состоятельной, как и ее дружок с огромными кулаками.
— Тут есть о чем подумать, не правда ли? — Он нервно хихикнул. — Что вы то думаете об этом?
— Наиболее вероятен шантаж. А я никогда не исключаю очевидного. Лэнс пустил слух, что он заключил контракт с Гелио-Графф, и вроде бы все выглядит законно. Вопрос заключается в том, на каких условиях ему удалось заключить контракт с большой независимой компанией? Он — симпатичный парень, но теперь требуется нечто большее, чем просто смазливая физиономия. Вы были с ним знакомы, когда он работал спасателем при клубе?
— Конечно. Честно говоря, я бы не нанял его, если бы его дядя не проявил тут большой настойчивости. Обычно летом мы берем студентов.
— Стремился ли он стать артистом?
— Настолько я знаю, не стремился. Он хотел стать боксером, — в голосе Бассета звучало презрение.
— Теперь он стал артистом. Может быть, он — непризнанный гений — случались вещи и почудней, — но я сомневаюсь в этом. А кроме того, Эстер тоже уверяет, что подписала договор.
— С Гелио-Графф?
— Пока не знаю. Собираюсь это выяснить.
— Возможно, вам удастся это сделать на самой студии Гелио-Графф. — Теперь его голос звучал более определенно. — Я сомневался, говорить ли вам об этом, хотя, собственно, из-за этого и звоню вам. На моем месте люди привыкают помалкивать. Как бы там ни было, но сегодня утром я разговаривал с одним человеком, и разговор зашел об Эстер. И о Саймоне Граффе. Их видели вместе при довольно компрометирующих обстоятельствах.
— Где?
— В Санта-Монике, в гостинице «Виндзор», если не ошибаюсь.
— Похоже на то. Она жила там. Когда это было?
— Несколько недель назад. Тот, кто сообщил это мне, видел, как они выходили из номера на одном из верхних этажей. Во всяком случае, мистер Графф вышел из номера, а Эстер проводила его до двери.
— Кто вам об этом сообщил?
— Этого я не могу сказать, старина. Один из членов нашего клуба.
— Саймон Графф — тоже член вашего клуба.
— Не думайте, что я этого не знаю. Он — один из наиболее влиятельных членов клуба.
— Не подставляете ли вы себя, сообщая мне об этом?
— Да, я рискую. Надеюсь, что мое доверие к вам — вера в вашу осмотрительность — не подведет.
— Успокойтесь. Я — могила. А как с вашим коммутатором?
— Я с вами разговариваю с коммутатора, — ответил он.
— Графф все еще в клубе?
— Нет, несколько часов назад уехал.
— Где бы я его мог найти?
— Не имею ни малейшего представления. У него сегодня в клубе встреча, но здесь вам не следует подходить к нему. Ни под каким видом не стоит этого делать.
— Хорошо. — Но про себя я подумал несколько иначе. — Этот ваш секретный доносчик... случайно не миссис Графф?
— Конечно, нет. — Его голос начал стушевываться. Либо он говорил неправду, либо его решение рассказать мне об эпизоде в гостинице «Виндзор» исчерпало всю его энергию. — Не смейте даже и думать об этом.
— О'кей, — согласился я, обдумывая его слова. Затем позвонил в отдел автоинспекции и соединился с Мерсеро.
— Прости, Лью. Ничего не мог сделать. Три дорожные аварии с тех пор, как ты позвонил, а я-то надеялся... — и он бросил трубку.
Но это не имело значения. В этом деле начинала выстраиваться цепочка, как мелодия в диссонирующих, хаотичных звуках. У меня была тончайшая ниточка — соломенная шляпа из магазина в Санта-Монике. У меня появилось также какое-то предчувствие, что где-то что-то должно расколоться.
Перед тем как выйти из дома, я посмотрел на Джорджа. Он храпел. Не стоило бы мне оставлять его.