Кровожадный Карнавал

Глава девятая

Если вас отсылают спать, говоря при этом «утро вечера мудренее», подразумевая под этим, как вы, несомненно, знаете, мол, «ложитесь спать и хорошенько подумайте, а к утру решение должно быть принято», то о сне не может быть и речи. Вы думаете задачу всю ночь напролет, ворочаетесь с боку на бок, воображая разные ужасы и пытаясь решить, что же делать, и вряд ли это будет способствовать сну. Как раз сегодняшней ночью мне не давала покоя необходимость принять решение относительно глазной пипетки, жадного ночного сторожа и подноса, уставленного чашечками со сладким кремом, и сейчас, утром, я чувствую себя таким усталым, что с трудом печатаю эти строки.

Так было и с бодлеровскими сиротами той ночью, когда Эсме Скволор посоветовала им принять к утру решение — столкнуть ли Мадам Лулу в яму к львам и присоединиться ли затем к труппе Графа Олафа. Дети, разумеется, вовсе не собирались вступать в шайку злодеев или сбрасывать кого бы то ни было в гибельную яму. Но Эсме задала им вопрос, что они станут делать, если не присоединятся к олафовской труппе, и именно этот вопрос и заставил детей ворочаться всю ночь напролет в га-маках, а гамак совершенно неподходящее место, чтобы в нем ворочаться. Вместо того чтобы присоединяться к Олафу, Бодлеры мечтали уехать через Пустоши в моторизованной повозке, то есть переделанной руками Вайолет тележке с американских гор, и вместе с ними должна была ехать Мадам Лулу в своем настоящем обличье Оливии с газетным архивом из-под стола гадальной палатки. Они все отправятся в Мертвые Горы в надежде найти в штабе Г.П.В. кого-то из бодлеровских родителей, причем живыми и невредимыми. Однако план был таким сложным, что дети боялись, как бы он не провалился. Вайолет размышляла об устройстве, производившем молнию, которое она собиралась превратить в ремень вентилятора, но волновалась, что у такого мо-тора не хватит силы, чтобы двигать тележку куда надо. Клаус волновался, что в архиве Мадам Лулу не окажется конкретных инструкций, как найти дорогу в штаб и они заблудятся в горах, которые, по слухам, громадны, со множеством запутанных троп, и полны диких зверей. Солнышко волновалась, что в Пустошах не будет вдоволь еды. И все трое волновались, что Мадам Лулу не сдержит обещания и выдаст их, когда наутро про них Граф Олаф задаст вопрос. Они волновались всю ночь и, — в отличие от меня, которого повар, готовивший десерт, сумел разыскать в гостинице и постучать в окно как раз вовремя, перед рассветом, — бодлеровские сироты с наступлением утра не заметили, чтобы оно стало мудренее вечера. Они лишь пришли к заключению, что их план — весьма рискованный, и притом единственный, который приходит им на ум.

Когда первые солнечные лучи упали через стекло на горшки с цветами, Бодлеры потихоньку вылезли из гамаков. Хьюго, Колетт и Кевин, объявившие вечером, что готовы присоединиться к труппе Графа Олафа и им незачем ждать утра для принятия решения, спали крепким сном, как это часто бывает с людьми, которые не считают утро мудренее вечера. Они даже не проснулись, когда дети покинули фургон, чтобы приняться за исполнение своего плана.

Граф Олаф с труппой успели выкопать яму для львов вдоль полуразрушенных американских гор, да так близко к ним, что детям пришлось ступать по самому краю, чтобы подобраться к покрытым плющом тележкам. Яма была не очень глубокой, стены достигали как раз такой высоты, чтобы сброшенный в яму не мог выбраться из нее.

И не очень велика, поэтому львы теснились в ней так же, как в прицепе. Подобно бодлеровским коллегам, львам тоже очевидно не требовалось ночью решать проблемы, и они пока еще дремали на утреннем солнышке. В спящем состоянии львы не казались особо свирепыми. Гривы у них свалялись: видно, их давно не расчесывали. Иногда у кого-то во сне подергивалась нога, словно ему снился приятный сон о лучших днях. На спинах и животах у них виднелись отчетливые шрамы — следы ударов олафовского хлыста, и Бодлерам невольно стало жаль их. К тому же почти все львы выглядели очень, очень худыми, как будто давно не ели как следует.

— Мне их жалко, — сказала Вайолет, разглядывая одного тощего как скелет льва. — Если верить Мадам Лулу, эти львы раньше были благородными животными, а теперь смотрите, к чему привело жестокое обращение с ними Графа Олафа.

— Они выглядят заброшенными, — Клаус заглянул в яму и грустно нахмурился, — может быть, они тоже сироты.

— А может, у них остался кто-то из родителей где-нибудь в Мертвых Горах, — предположила Вайолет.

— Идасерк, — проговорила Солнышко, подразумевая нечто вроде «Может, нам когда-нибудь удастся их спасти?»

— А пока попробуем спастись сами, — со вздохом сказала Вайолет. — Клаус, давай посмотрим, нельзя ли распутать плющ на передней тележке. Нам, возможно, понадобятся две тележки — одна для пассажиров, другая для библиотеки Мадам Лулу. Солнышко, не отдерешь ли плющ со второй тележки?

— Легко, — отозвалась Солнышко, показывая зубы.

— Все фургоны имеют колеса, — заметил Клаус. — Не проще ли подсоединить к устройству, производящему молнию, один из фургонов?

— Нет, фургон чересчур велик, — возразила Вайолет. — Чтобы сдвинуть с места фургон, надо прицепить его к автомобилю или запрячь в него несколько лошадей. Счастье будет, если мне удастся привести в действие моторы тележек. Мадам Лулу сказала, что они заржавели.

— Похоже, мы сделали ставку на весьма рискованный план. — Клаус оторвал несколько стеблей плюща единственной свободной рукой. — Хотя, наверно, он не рискованнее многого другого, что мы делали, например когда украли парусную лодку.

— Или взбирались по шахте лифта, — напомнила Вайолет.

— Уэйк, — квакнула Солнышко с полным ртом листьев, но сестра с братом поняли, что она имела в виду: «Или притворялись хирургами».

— Вообще-то план, может, не такой уж и рискованный, — проговорила Вайолет. — Поглядите, какие оси у этой тележки.

— Оси? — переспросил Клаус.

— Стержни, на которых сидят колеса, — объяснила Вайолет, показывая на днище те-лежки. — Они в отличном состоянии. Это хорошая новость — нам эти колеса очень нужны, ехать придется далеко.

Старшая из Бодлеров оторвалась от работы и бросила взгляд на горизонт. На востоке вставало солнце, скоро уже лучи начнут отражаться на зеркальцах в Гадальном Шатре. Но к северу квадратными уступами возвышались Мертвые Горы — больше похожие на лестницу, чем на горную цепь. На самых высоких местах виднелись пятна снега, а верхние уступы скрывались в густом сером тумане.

— Подъем займет много времени, — сказала Вайолет, — а по дороге вряд ли найдется много ремонтных мастерских.

— Интересно, что мы там найдем? — сказал Клаус. — Я никогда не бывал ни в каких штабах.

— Я тоже, — отозвалась Вайолет. — Клаус, наклонись-ка со мной вместе, я хочу взглянуть на другой мотор.

— Если б мы знали побольше про Г.П.В., — проговорил Клаус, — мы бы знали, чего ожидать. Ну и как выглядит мотор?

— Неплохо. Правда, некоторые поршни совсем заржавели, но я, наверное, сумею заменить их вот этими защелками с бортов тележки. Устройство, производящее молнию, сослужит службу приводного ремня. Но нам понадобится кое-что еще вроде шнурка, проволоки, чтобы связать между собой обе тележки.

— Плющ? — предложила Солнышко.

— Хорошая идея, — одобрила Вайолет. — Стебли плюща на вид достаточно прочные. Если ты поотрываешь листья с нескольких стеблей, Солнышко, ты окажешь громадную помощь.

— А мне что делать? — осведомился Клаус.

— А ты помоги мне перевернуть тележку колесами вверх, — попросила Вайолет. — Только смотри не оступись. Не хватает еще, чтобы ты упал в яму.

— Или кто бы то ни было упал в яму, — подхватил Клаус. — Как ты думаешь, кто-нибудь столкнет Мадам Лулу к львам?

— Не столкнет, если мы успеем справиться вовремя, — мрачно ответила Вайолет. — Попробуй помоги мне согнуть задвижку, Клаус, так, чтобы она вошла в паз. Нет, нет, гни в обратную сторону. Хотелось бы надеяться, что Эсме не заставит их столкнуть вниз кого-нибудь другого, когда мы вчетвером сбежим.

— Вполне может заставить, — отозвался Клаус, сражаясь с задвижкой. — Все-таки не понимаю, как это Хьюго, Колетт и Кевину хочется быть заодно с людьми, которые способны совершать такие поступки.

— Наверно, они рады, что кто-то обращается с ними как с нормальными людьми, — предположила Вайолет, заглядывая в яму. В этот момент один из львов зевнул, вытянул лапы и приоткрыл один сонный глаз, но, видимо, не заинтересовался тремя детьми, которые трудились поблизости. — Может, именно поэтому и крюкастый работает на Графа Олафа. А также и лысый с длинным носом. Может, когда они пытались работать где-нибудь в другом месте, над ними все смеялись.

— А может быть, им просто нравится совершать преступления, — предположил Клаус.

— Не исключено. — Вайолет сдвинула брови, всматриваясь в днище тележки. — Вот бы мне сейчас мамин ящик с инструментами. У нее там был миниатюрный гаечный ключ, я всегда им восхищалась. Он бы мне сейчас очень пригодился.

— Наверное, от мамы помощи было бы больше, чем от меня, — заметил Клаус. — Я абсолютно не разбираюсь в том, что ты делаешь.

— Ты прекрасно справляешься, — похвалила его Вайолет, — особенно если учесть, что мы. с тобой в одной рубашке. Как у тебя подвигается со стеблями, Солнышко?

— Лезойнт, — ответила Солнышко, что должно было означать «Почти кончила».

— Молодец, — одобрила Вайолет и взглянула на солнце. — Не знаю, сколько у нас осталось времени. Граф Олаф, должно быть, уже в Гадальном Шатре, спрашивает у хрустального шара, где мы. Надеюсь, Мадам Лулу сдержит обещание и он не получит того, что хочет. Не дашь ли мне вон тот кусок металла, Клаус? Видишь, лежит на земле? Похоже, это обломок рельса, я хочу его использовать в качестве руля.

— Лучше бы Мадам Лулу дала нам то, что мы хотим. — Клаус передал сестре кусок металла. — Мне бы хотелось, не блуждая по горам, узнать, жив ли кто-то из родителей.

— Мне тоже, — сказала Вайолет. — Но даже и там мы можем никого не найти. А вдруг они где-то тут, внизу, ищут нас?

— Помнишь железнодорожную станцию? — спросил Клаус, и Вайолет кивнула.

— Эзубак? — спросила Солнышко, протягивая стебли плюща. Под этим словом она разумела нечто вроде «А я не помню», хотя она и не могла никоим образом помнить, так как еще не родилась в то время, © котором вспомнили старшие. Семья Бодлеров решила тогда съездить на выходные дни в виноградники, иначе говоря, на своего рода ферму, где выращивают виноград для изготовления вина. Эти именно виноградники славились виноградом с особенн о восхитительным запахом. Было очень приятно устраивать пикник на полях, когда в воздухе разносился аромат винограда, а знаменитые ослы, развозившие корзины с виноградом во время уборки урожая, спали в тени виноградных лоз. Чтобы добраться до той местности, Бодлерам пришлось ехать не одним поездом, а двумя, сделав пересадку на оживленной станции недалеко от Полтривилля. В тот день, который имели в виду Вайолет с Клаусом, они потерялись в сутолоке во время пересадки. Вайолет и Клаус, тогда совсем еще дети, решили искать родителей в лавках, расположенных вокруг площади позади станции, и вскоре местный сапожник, кузнец, трубочист и компьютерщик уже помогали испуганным детям искать маму и папу. Немного погодя семья Бодлеров воссоединилась, и отец дал детям ценный совет: «Если потеряли нас — стойте где стояли».

— Да, — поддержала его мама, — не ходите и не ищите нас. Мы сами придем и найдем вас.

Тогда Вайолет и Клаус торжественно пообещали так и поступать. Но обстоятельства переменились, ведь когда бодлеровские родители говорили «Если вы нас потеряли…», они имели в виду — если дети потеряли их в толпе, как случилось в тот день на станции. Несколько недель назад я побывал там, съел ланч и поговорил с сыном сапожника про то событие. Родители тогда говорили не о том случае, когда дети потеряли их во время страшного пожара, который унес по крайней мере одну жизнь. Бывают обстоятельства, когда надо стоять где стоял и то, чего ты ждешь, придет к тебе само. А бывает, когда надо отправляться в мир и найти то, что надо, самому. Подобно бодлеровским сиротам, я, бывало, оказывался в таких местах, где стоять где стоишь было бы крайне неразумно, потому что крайне опасно. Однажды мне пришлось стоять в универмаге, и вдруг я увидал кое-что написанное на ярлыке с ценой и понял, что надо немедленно бежать, но только в другой одежде. Как-то раз я сидел в аэропорту и вдруг услыхал по громкоговорителю нечто, подсказавшее мне, что я должен лететь в тот же день, но позже и другим рейсом. И еще я стоял около американских гор на Карнавале Калигари и знал уже то, чего не знали Бодлеры в то тихое раннее утро. Я глядел на тележки, сплавившиеся в комок и покрытые золой; я глядел в яму, выкопанную Графом Олафом и его приспешниками, и видел кучу обгорелых костей; я рылся в осколках зеркал и хрусталя на том месте, где раньше стоял Гадальный Шатер, и все мои изыскания сказали мне одно и то же. И если бы каким-то образом мне удалось вернуться во времени назад с такой же легкостью, с какой я могу выскользнуть из моего теперешнего обличья, я бы подошел к краю ямы и поведал бодлеровским сиротам о результатах моих находок. Но это, разумеется, невозможно. Я могу лишь выполнить свой священный долг и напечатать на машинке всю эту историю как можно лучше, всю до последнего слова.

— Стово, — произнесла Солнышко, когда старшие Бодлеры рассказали ей историю про железнодорожную станцию. Под этим она разумела нечто вроде «По-моему, нам не надо стоять где стоим. По-моему, надо бежать сию же минуту».

— Нет, пока нельзя, — сказала Вайолет. — Руль, правда, готов, и повозки на-крепко привязаны друг к другу, но без приводного ремня мотор работать не будет. Лучше пойдем в Гадальный Шатер и снимем устройство, производящее молнию, с потолка.

— Олаф? — вопросительно произнесла Солнышко.

— Будем надеяться, что Мадам Лулу уже отделалась от него, — ответила Вайолет, — иначе дело наше плохо. Мы должны закончить наше средство передвижения до начала шоу, иначе придется на глазах у всех садиться в тележки и уезжать.

Из ямы донеслось негромкое рычание, и дети увидели, что все львы проснулись и с недовольным видом озираются вокруг. Некоторые попытались кружить по тесной яме, но наталкивались на других львов, что еще больше их разозлило.

— У них голодный вид, — заметил Клаус. — Наверное, представление скоро начнется.

— Аклек. — Солнышко хотела сказать «Пора идти». И Бодлеры двинулись прочь от американских гор в сторону Гадального Шатра. Проходя по территории Карнавала, дети убедились, что там набралось уже не-мало зрителей, и некоторые при виде Бодлеров захихикали.

— Глядите-ка! — с насмешкой показал один из них на детей. — Уроды! Надо непременно зайти попозже на львиное шоу. Может, кого-то из этих съедят.

— Надеюсь, так и случится, — отозвался его спутник. — Зря что ли мы тащились в такую даль — через все Пустоши.

— Билетерша сказала мне, что журналистка из «Дейли пунктилио» уже пожаловала, она потом должна сообщить в газету, кого съели, — проговорил мужчина в спортивной футболке с надписью «Карнавал Калигари», видимо купленной в сувенирном фургоне. — «Дейли пунктилио»! — воскликнула его спутница, которая шла с ним рядом. — До чего интересно! Я несколько недель читаю про этих убийц, про Бодлеров. Обожаю агрессивность

— А кто не обожает? — отозвался мужчина. — Особенно когда она сочетается с неряшливой манерой есть.

Как раз, когда Бодлеры достигли гадальной палатки, им преградил дорогу какой-то человек. Подняв глаза, дети увидели прыщи на подбородке и узнали того самого зрителя, грубияна из Шатра Уродов.

— Ха, глядите-ка, кто идет, — протянул он. — Волчонок Чабо и двухголовый урод Беверли-Эллиот.

— Очень приятно вас видеть, — быстро пробормотала Вайолет. Только она хотела обойти его, как он ухватился за их с Клаусом общую рубашку, и Вайолет поневоле пришлось остановиться, чтобы мужчина не порвал рубаху и не раскрыл обман.

— А вторая голова чего молчит? — издевательским тоном спросил прыщавый. — Ему тоже приятно меня видеть?

— Да, конечно, — ответил Клаус, — но мы немного торопимся, так что извините…

— Уродов не извиняю, — заявил прыщавый. — Для них извинений нет. Почему вы не носите мешок на одной из голов? Тогда вы казались бы нормальными.

— Гррр! — огрызнулась Солнышко, приближая зубы к коленке прыщавого мужчины.

— Пожалуйста, отойдите подальше, — попросила Вайолет. — Чабо привыкла защищать нас, она может укусить, если вы подойдете слишком близко.

— Ручаюсь, против компании свирепых львов она не устоит, — отозвался прыщавый мужчина. — Прямо не могу дождаться, когда начнется шоу. И моя мать тоже ждет не дождется.

— Ты прав, родной, — проговорила пожилая женщина, стоявшая неподалеку. Она подошла ближе и наградила сына звучным поцелуем. Бодлеры обратили внимание на то, что прыщи были, очевидно, фамильной чертой. — Когда начнется шоу, уроды?

— Прямо сейчас!

Прыщавый и его мамаша обернулись на новый голос, но Бодлерам не надо было и оборачиваться: они и так знали, что голос принадлежит Графу Олафу. Негодяй стоял у входа в Гадальный Шатер с хлыстом в руке, глаза его блестели особенно злобно. И хлыст, и блеск дети безошибочно узнали: хлыстом этим Граф Олаф стегал львов, чтобы они рассвирепели, как это делал накануне, а блеск этот они наблюдали бессчетное количество раз. Такой блеск появляется в глазах людей, когда они отпустили удачную шутку. Но у Олафа блеск означал, что его очередной умысел успешно претворяется в жизнь.

— Представление начнется прямо сейчас! — объявил он собравшимся вокруг зрителям. — Мне только что предсказали судьбу, я выяснил, что хотел. — Граф Олаф указал хлыстом на Гадальный Шатер, а потом, повернувшись, — на замаскированных Бодлеров и ухмыльнулся, глядя на толпу. — А теперь, леди и джентльмены, пора отправляться к львиной яме, чтобы все вы тоже получили то, что хотите.