Кровь за кровь

Глава 4 Пламен

Туман, мутный и вязкий, накрыл степные просторы, светает, а значит, что скоро выдвигаться. Я выполз из под толстой попоны пропахшей конским потом, поежился под свежим утренним ветерком, огляделся и подозвал к себе караульного воина из наших. Отдав парню приказ поднимать десятников, сам направился к Кызыл-Кушу, который был рядом. Мой жеребчик, привязанный поводом к вбитому в землю деревянному колу, топтался на небольшом вытоптанном пространстве и недовольно всхрапывал.

— Что Кызыл-Куш, — я погладил своего верного товарища по морде, — не дают тебе овса, не дают напиться вдоволь, хозяин на волю не пускает. Ты уж прости, друг, но скоро в бой, а ты должен быть быстрым и злым, иначе туго мне сегодня придется.

Конь меня понял, в этом я был уверен, пристукнул передними копытами по земле, всхрапнул и успокоился. Позади меня проснувшиеся десятники будили своих воинов, а я потрепал коня по холке и начал его седлать. Положил на его спину потник, поверх него чепрак, затем седло с крутыми луками, обвязанными медной проволокой, с железными стременами, затянув подпруги и надел уздечку, плетенную из узких кожаных ремней. Дополнительно, на седле креплю шлейф с четырьмя метательными ножами. Повод пока снимать не стал, то забота коноводов, которые пойдут в самом конце строя.

Однако на этом моя работа с конем не закончена. Из внутреннего кармана я достаю маленький флакон с красной краской, вынимаю тугую пробку и, шепчу особые заветные слова, пришедшие к людям нашего языка из глубины веков:

— Мать сыра-земля, ты мать всякому железу, а ты, железо, поди во свою матерь — землю, а ты, древо, поди по свою матерь — древо, а вы, перья, подите во свою матерь — птицу, а птица полети в небо, а клей побеги в рыбу, а ты, рыба, поплыви в море, а мне бы, внуку Сварогову доброму молодцу Пламену, было бы просторно по всей земле. Железо, уклад, сталь, медь, на меня не ходите, воротитесь боками. Как метелица не может прямо лететь и ко всякому древу близко приставать, так бы всем вам ни можно, ни прямо, ни тяжело падать на меня и моего коня, и приставать ко мне и моему коню. Как у мельницы жернова вертятся, так железо, уклад, сталь и медь вертелись бы кругом меня, а в меня не попадали. А тело бы мое было от вас не окровавлено, душа не осквернена. А будет мой приговор крепок и долог, ибо я есть внук бога Сварога, Пламен сын Огнеяра из рода Волка!

Окунаю указательный перст в краску и рисую у Кызыл-Куша на лбу руну Сила. После чего, распахнув ворот рубахи, такой же знак рисую и себе. Наша руна Сила, похожа на северную Соулу и западную Зиг, и обозначает то же самое, что и они — Победу. Это не просто победа человека, а победа Духа, который обретает Силу, лишь победив самого себя и только принеся в жертву себя внешнего ради высвобождения себя внутреннего.

Там, впереди, через десять километров начинаются первые сторожевые посты рахдонских наемников, охраняющих подходы к лагерю жрецов Ягве, до которого еще пять километров. Вчера Курбат вернулся из разведки и даже по самым приблизительным подсчетам, врагов не менее восьми тысяч. Именно столько средних бунчуков он видел, но, скорее всего, против нас полные десять тысяч, один тумен. Нас же, всего четыре тысячи и жрецы, выдержим ли? Должны, другого выхода мы не видим, не для того более недели сюда через Гарбонские пустоши и весеннюю степь шли, чтобы отступить в самый последний момент. Да и как тут отступишь, если известно точно, что там, подле Врат, вскоре произойдет новое жертвоприношение, и жертвы, ожидающие своей участи, уже собраны в загонах.

Конь готов, рунный знак, который, возможно, поможет мне в битве, нанесен, теперь необходимо позаботиться о защите тела и вооружении. Вернувшись к своему спальному месту, из рюкзака вытряхиваю кольчугу, шлем, кинжалы и арбалетные болты, шашка и сам арбалет при мне. Облачаюсь в железную чешую, вокруг меня происходит то же самое, все воины готовятся к битве. Ну, вот, я экипирован, все ремни подтянуты, остается только дождаться сигнала от эльмайнорского полковника Янгера, который, как самый опытный полководец, взял на себя командование всем нашим походом еще в точке сбора.

Ко мне подъехал Звенислав, который уже проехался по всему лагерю и побывал у командирских палаток. Его жеребец Янды, как и хозяин, рвется в бой, косит глазом и зло покусывает удила.

— Как там Гойна и ее воины? — спросил я брата.

— Нормально, как всегда, красива, сурова и непоколебима как скала, воплощенная невозмутимость и уверенность в своих силах. Она со своими воинами на острие атаки пойдет.

Это да, тетка у нас такая, природная ведунья, считающая, что сильней, чем она, на свете и нет никого. Такую девушку и не знаешь, как охарактеризовать, сил побольше чем у многих мужчин, а в то же самое время, притягательности и женственности, на троих придворных красавиц с избытком хватит. Как это в ней сочетается, не понимаю, да оно мне это и ненужно, объяснение найти можно простое и понятное, ведунья она, вот и все дела.

— Понятно, — на вчерашнем военном совете я присутствовал, так что знал, как Янгер бой распланировал. — Что насчет нас, изменений нет, все так же правый фланг?

— Угу, — пробурчал брат. — Если бы что-то переиначили, тебя, наверняка, к полковнику уже вызвали, а раз этого нет, значит, все делаем согласно плана.

— Ду-у-у, ду-ду-уу-у! — от расположения эльмайнорских арбалетчиков звучит полковой горн, его глухой и тоскливый зов разносится над степью.

Скидываю с Кызыл-Куша повод, коновод его немедленно подбирает, и я запрыгиваю в седло. Мой жеребец чувствует нарастающее напряжение среди людей, и сам начинает яриться, поворачивается вокруг своей оси, и в рассеивающемся тумане я могу видеть сотни глаз, которые устремлены на меня.

— Воины! — выкрикиваю я. — Пришел наш час! Отомстим за своих близких! Покараем демонопоклонников и спасем людей нашего племени от злой участи!

Воинственный рев воинов, готовых идти за мной, вот мне ответ и я отдаю команду:

— Вперед!

Десятками наш отряд разворачивается по правому флангу всего наступающего войска, слева пристраиваются балтские мечники, справа аппенские наемники, грунт еще сырой, большой конной массой не пройти, хоть и предпочтительней было бы налететь на противника всей мощью. Ничего, перед основным ударом в лаву сойдемся.

Аллюром, неспешно, экономя силы своих лошадей, двигаемся в сторону невысоких гор, виднеющихся вдали. Еще не просохшая степная земля, глухо гудела под коваными копытами, развевались на свежем ветру значки и знамена, а лица наших воинов напряжены и, в то же самое время, я могу сказать, что они жаждут этого смертельного боя. Даже бывшие беспризорники штангордские и те, прониклись жаждой мести к рахдонам настолько, что от них, вражьи холуи и сами жрецы пощады сегодня не получат. Про дромов, и говорить нечего, эти натерпелись всякого под властью мелеха Хаима, а мы трое, с нами и так все ясно. Мы идем мстить!

Десять километров до вражеских дозорных сотен прошли ходко, полчаса хорошей равномерной рысью и вот они, разлетающиеся в разные стороны всадники, бросающие свои утренние костерки. По виду их можно сказать, что это борасы и, скорее всего, в охране Врат и жрецов задействован личный тумен этельбера Яныю. Это не плохо и не хорошо, средние воины, племенное ополчение, хорошие лучники, но нестойкие в ближнем бою бойцы. Они расслабились, не ожидали нас, даже дальнего охранения и разведки не выставляли, за что и поплатились, так как не все смогли уйти от накатывающихся на них бронированных конных волн. Вот один отставший и припозднившийся десяток подпадает под идущих в центре эльмайнорских воинов, второй, а за ними еще несколько, они первые вражеские потери. Да и те, которые уходят в стороны от нашего прямого пути, скорее всего, участия в бою не примут, а будут выжидать в стороне, так что можно сказать, что три-четыре сотни вражеских воинов мы из предстоящего сражения уже вывели.

Двигаемся дальше, ход не сбавляем, нельзя дать бойцам Яныю приготовиться к обороне. Проходит еще какое-то время, ровная степь начинает сужаться и ряды наши перестраиваются, становятся плотней и мы выходим на мощеную дорогу идущую вдоль гор, именно по ней доставляют во вражеский лагерь продовольствие и новых жертв. Конечно же, пространства дорожного всем не хватает. По ней двигается только основная ударная сила, эльмайнорцы, ведомые Гойной и ее гвардейцами, а мы с легкой кавалерией Штангорда, на крыльях. Голова нашей небольшой армии старается не вырываться вперед, но все же мы несколько отстаем, и вступаем в битву, которая началась без нас, совершенно неожиданно.

Наш отряд влетает в ряды серых степных шатров. Лошади сшибают все вокруг и мы понимаем, что все же не успели борасы к бою приготовиться, по крайней мере, с нашего фланга точно. Из одного шатра вылетает ошалевший и еще толком не проснувшийся лысый воин, приподнимаюсь на стременах и с потягом рублю его череп. Что с ним, я не смотрю, в любом случае, под копытами наших коней сгинет. Вот еще один, плотный и крепко сбитый боец, который успел выхватить свою кривую саблю и подставить ее под мой удар. Шашка моя легка, в ней всего-то полтора килограмма веса, она отскакивает от вражеского клинка, более тяжелого и массивного, но степняка это не спасает, ведь справа идет Звенислав, который перегибается через седло и просекает противнику хребет.

— Быстрей! — разносится над полем боя мой крик и, уже не обращая внимания на борасов, начинающих оказывать сопротивление, отряд подстегивает своих коней и мы проносимся через скопища шатров.

Теми врагами, кто остался позади, займутся аппенцы и балты, сомкнувшиеся за нашей спиной в один строй, а наше дело, достать жрецов. Кажется, что всего одно мгновение прошло, а мы уже пролетели стоянку борасов насквозь, и вышли к окруженному высокими повозками лагерю рахдонов. Сквозь просветы между повозками, я уже вижу их, они выскакивают из своих домиков на колесах и куда-то бегут, а оборону поверх передвижных стен занимают горские наемники. Горцев немного, может быть сотни три, но они задерживают нас, времени на осаду этого импровизированного укрепления нет и, вогнав шашку в ножны, бью Кызыл-Куша в бока, что-то кричу и пускаю жеребца вдоль деревянных бортов. Вот, одна из повозок стоит неплотно, наверняка это вход в лагерь, все правильно, откатили ее в сторону, впустили гостей, вошли, а за ними проход закрылся.

Резко натянув поводья, останавливаю своего гнедого, тот замирает, а я прыгаю вперед, на самый верх повозки. Здесь я не один, трое горцев против меня. Воины, судя по их виду, неплохие, вооружены хорошо, у каждого доспех, да и меня, чуть было сходу на пики не одели. Благо, что я не один и идущие следом за мной воины, бьют в них из арбалетов. Не меньше десятка болтов проносится рядом со мной, и только один из них попадает в цель. Передний вражеский воин падает на своих товарищей, тем самым выигрывает для меня время, потребное, дабы шашку из ножен вытянуть.

Некоторые опытные воины, с которыми довелось пообщаться, говорили мне, что шашка только для конного боя хороша, а против пехотинца не годится. Враки это все, опыт и умения нужны, а более ничего. Резко подавшись вперед, не давая противнику опомниться, секу стоящего напротив меня воина в шею, изгибаю кисть и тяну клинок на себя. Швирх! Голова наемника, не отрубленная, а скорее отпиленная, летит наземь. Другой воин, молодой и еще безусый парень немногим старше меня, несколько растерявшийся оттого, что увидел, хлопает глазами и замирает на месте, а я перехватываю свой клинок лезвием вперед и, с полуоборота, наношу ему сильный удар в лицо. Переносица его глубоко разрублена, видна белая кость, пока еще не закрытая кровью, все, и этот не жилец.

Рядом со мной появляются братья, которые не задерживаются на месте и сразу же спрыгивают внутрь вражеского лагеря, перепрыгиваю деревянный борт вслед за ними и на полусогнутых ногах приземляюсь на землю. Курбат и Звенислав уже бьются с пятеркой врагов, их клинки мелькают быстро и смертельно опасно. Здесь моя помощь не требуется, братья справятся и без меня. Я хватаю две длинные оглобли повернутые в сторону лагеря и тяну их на себя, напрягаюсь насколько могу, мышцы трещат, кажется, что вот-вот лопнут, но проход открыть надо в любом случае. Колеса повозки начинают медленно двигаться, и тут, мне на помощь приходит Длинный Лога, последовавший за нами вслед и решивший мне помочь. Дело пошло веселей и, в несколько секунд, тремя хорошими рывками, мы оттаскиваем клятую телегу в сторону.

Проход внутрь вражьего лагеря открыт и появляются воины, не нашего отряда, как я ожидаю, а матерые волки ведуньи Гойны, которая на белоснежной кобылице, без всякого оружия в руках, мчится впереди строя своих гвардейцев. Ай, хороша тетушка, волосы развеваются, лицо одухотворенное, как в трансе каком боевом находится, хоть сейчас с нее картину пиши. Ведунья и тридцать ее воинов несутся в центр лагеря, туда, куда убежали рахдоны, а вслед за ней, под охраной бойцов из штангордской спецгруппы «Молния» и эльмайнорских егерей, мчатся и жрецы Белгора, а только потом уже идут уже наши воители. Вместе с ними появляются и наши жеребчики.

— Круши гадов! Режь! Убивай! — вскочив на Кызыл-Куша и поднимая над головой шашку, кричу я. Чуть ослабляю повод и мой конек мчится вслед за ушедшими вперед жрецами и Гойной.

Как всесокрушающий ураган мы проносимся по узким проходам меж домиков на колесах, в которых жили жрецы Ягве. Слева и справа нам наперерез разрозненными группами бросаются горцы, свистят стрелы, кто-то хрипит, падает, и кровавая муть накрывает меня с головой. Действую я только согласно родовых инстинктов, определяя врага по угрозе, удар шашкой вправо, мечник упал, с перевязи чересседельной метательный нож летит влево и стрелок, засевший на крыше, роняя свой лук с уже наложенной на тетиву стрелой, летит головой вниз.

Бой выносит меня на небольшую площадку в центре лагеря, и я влипаю в самое настоящее столпотворение, где сотни людей, в давке режут друг друга. Даже звери не проявляют такого ожесточения в схватке, и только человек, способен с неистощимой яростью рвать другого человека. Кровавый туман рассеивается, меня стискивают со всех сторон другие всадники, сотни криков и стонов, звон оружия и ржание раненых лошадей на небольшом пространстве земли, на котором кипит смертельный бой, создавали такую какофонию, что можно было, и оглохнуть на некоторое время. От этого невыносимого шума я и прихожу в себя.

Осматриваюсь и понимаю, что все действие вертится вокруг большого алтаря в центре площади. Именно здесь скопились рахдонские жрецы, которые затянули какой-то рваный речитатив, прорывающийся даже через грохот боя. Гойна и адепты Белгора находятся на другом конце схватки, и что-то выкрикивают в сторону своих противников. Ладно же, решаю я, подсобим своим, отгибаю ногами и руками всадника, которой прижал меня и снимаю с крюка арбалет. Отлично, стопор не сорвало, механизм заряжен и болт по дороге не потерян. Вскинув приклад к плечу, приподнимаюсь на стременах и выцеливаю старца с длинной рыжей бородой и черном расшитом звездами балахоне, который у рахдонов за фокус силы стоит, и нажимаю на спусковой крючок. Стальной болт проносится над головами сражающихся и ударяет жреца в грудь, он хватается за нее руками и падает лицом вниз. В тот же самый миг, на месте алтаря вспыхивает огонь, не красный, каким ему быть положено, а фиолетовый. Пламя тянет свои длинные языки ввысь, расширяется и втягивает в себе всех стоящих вокруг. Попытался поворотить жеребца, как-то выбраться из свалки, но бесполезно, застрял я крепко.

Тем временем, фиолетовый костер резко и неожиданно схлопнулся сам в себя. Раздался громкий звук, как если бы сотни пороховых праздничных шутих взорвались, и что-то упругое, сильно ударило в меня. Лошади и люди, все кто находился в этот момент на площадке перед алтарем, попадали и повалились один на другого. Только мы с Кызыл-Кушем остались стоять на месте. Впрочем, совсем уж легко я не отделался, оторванная этой ударной воздушной волной, голова рахдонского жреца, подобно ядру из баллисты пронеслась над полем сражения и по касательной врезалась в мою бедную головушку.

Очнулся я вскоре, хорошо, когда близкий тебе человек, обладающий даром природной магии, находится рядом, так что когда я открыл глаза, то первым делом увидел над собой лицо Гойны-ведуньи, которая проворчала:

— Ну, вот, очнулся, а то лежит здесь, отдыхает. Кто я, узнаешь меня?

— Гойна, — прошептал я, в голове гудело, в глазах двоилось, во рту была сухость неимоверная, но соображал я без задержек.

— Кто ты?

— С утра Пламеном звали, — попытался я улыбнуться, но у меня это не получилось.

— Уже неплохо, — удовлетворенно кивнула тетушка, которая была всего на четыре года старше меня. — С разумом проблем нет. Теперь попробуй встать.

Облокотившись на жесткий топчан, приподнялся и сел. Огляделся по сторонам и, судя по всему, находился я в казарме горских наемников, обстановка убогая, ряды трехъярусных деревянных кроватей и запах сотен немытых тел, который просто въелся во всю окружающую меня обстановку. Как говорится, все признаки на лицо.

— Как самочувствие? — задала следующий вопрос Гойна.

— Терпимо, — взмахнул я рукой и сам спросил: — Как там бой?

— Борасов добивают, жрецы и горцы погибли все, людей, которых на заклание определили, уже освободили. Удачно все вышло. В общем-то, благодаря тебе потерь относительно немного. У жрецов здесь силы в амулетах было припасено много и, если бы они свой обряд до конца довели, многие из нас здесь остались бы навечно. Кстати, ты сам-то как уцелел? Мужчины в нашем роду способность к магии только годам к тридцати получали, а тут ты, раз, и устоял во время магического отката.

— Заклинал перед боем и руну Сила, на себя и своего жеребца нанес.

— Тогда понятно, — Гойна вытерла мой вспотевший лоб белым платком, встала и направилась на выход, перед которым обернулась и сказала: — Ты здесь полежи еще до вечера, а потом уже только вставай, сотрясение у тебя все-таки имеется.

— Ладно, — согласился я и, почувствовав очередной приступ слабости, прилег на топчан, прислонился к свернутой кошме в изголовье и почти сразу же провалился в крепкий здоровый сон. «Видимо, непрост платок, которым Гойна мне лоб протерла, зачаровала все-таки», — мелькнула у меня мысль, перед тем как я окончательно уснул.