Круги Магистра

БОЙ

Теперь многое не вспомнить. А если и вспоминается, то смутно, в дымке печальной и жестокой памяти. «Как же там было?» Вадим отвернулся к грубой штукатурке тюремной стены.

Кажется, было так... Солнце... Оно ластилось, казалось таким мягким и пушистым, что сущим преступлением было открывать глаза. Вадим угадывал окружающий мир на слух. Отдаленный звенящий шелест и посвистывание — это ветер и сухая трава в степи, шуршание — маленькие, легкие утренние волны... д это — как будто шаги. Легкие шаги по мелкому песку пляжа. Кто-то наклонился над ним. Вадиму стало интересно. Он открыл глаза и подивился светлой беспечности мира.

— Братец Кролик,— тихо сказал он.

— Вот еще,— фыркнула темноволосая, большеглазая-синеглазая личность.

Теперь приходит даже недовольство: ведь черт-те кто мог появиться — от департаментских громил Холт-Харрана до спецгруппы с ракетно-лазерной базы «Громобой» — и, как барана, тебя... А появился он — Аль. В Песчаном лабиринте, где невообразимо чудовищными клиньями в неслышном громе космических катастроф сходятся вселенские Кольца, а по небу летят многомильные белесые пузыри — останки погибших миров-систем, обнаружился такой вот человечек лет девяти-десяти, вполне самостоятельный, даже слегка нахальный. Но спрашивать Магистр почему-то постеснялся. Может, оттого, что боялся задеть и лишний раз вызвать боль неловким своим всезнанием. Это в те времена! Сейчас просто смешно от тогдашней самоуверенности.

И не расспросил Магистр, оставил на потом и непонятное судно, шастающее в запретных морях, и то, что не появился этот барк вновь в Лабиринте... А куда сгинул? Тысячи дорог в обычном море, здесь — миллион. А смертей — не меньше. Он, индюк самодовольный, наливался праведным гневом против негодяев, бросивших на необитаемом берегу мальчишку. А те моряки просто знали, что впереди неизбежная гибель...

«Смешно развлекаться самобичеванием в тюрьме... Но собственно, и делать здесь больше нечего». Вадим повернулся на другой бок. «Сейчас бы побывать у Бассаса, узнать, что у него с Виталем, и добиться все-таки, где оно — Черное Оружие. Виталь наверняка знает многое об этой пакости, иначе не стал бы он в госпитале стрелять... Еще: про Аля и насчет Вольного флота...»

Снаружи, в коридоре, зазвенел ключами надзиратель, а Вадим с некоторым облегчением подумал, что Центральный госпиталь после той стычки взят под охрану Королевским флотом, об этом трепалась тюремная охрана в коридорах. Значит, Аль теперь в относительной безопасности...

— Эй, на прогулку!

Вадим натурально застонал и скорчился на нарах, неструганых, ощетиненных занозами. Гражданский гвардеец растерянно обернулся. «Именно так, господин гвардеец, инструкция еще не вошла в вашу насквозь штатскую плоть». Тот сделал шаг к Вадиму. «Еще...»

Вадим надежно оперся руками о доски, гвардейцу же показалось, что арестант приготовился помирать. Движимый служебным рвением, он подскочил вплотную.

— Р-раз! — нога, распрямляясь, коротко касается горла, гвардеец хрипит, оседая на пол, револьвер его — в руках Магистра. Тот уже в коридоре, вжатый в стену, и выстрелы перепуганной охраны идут в сторону и выше. Ответ — с пола в перекате. Кто-то рушится и воет, уцепившись за простреленное плечо. Пуля бьет в плиту, высекая искры.

Теперь — бросок до угла коридора. «Дурак, отдай ружье!» До внешней стены еще два поста... Стражник поворачивается, но опаздывает. «Получите за Аля, господа!» — веером—из самозарядки от пояса. Кнопка тревоги на стене — в куски, вместе с эбонитовой коробочкой. «Сейчас пойдет наряд...» Вот они, люди опытные, идут скачками вдоль стен. Перестрелка с ними не поможет, но все-таки их только четверо, и они пока, кроме стрельбы, ничего не понимают. Рубильник— вниз, полкоридора — в темноте. Они уже проходят мимо него, затаившегося в нише. У них сердца сейчас колотятся громче его дыхания. «Ах, ты...»„ Стражник подсвечивает потолок фонариком. «Ладно...» Ближайший летит на соседа, Магистр выходит броском за четверку, разряжает магазин в темноту...

Тут-то и отпустил его боевой азарт, желудок свело судорогой, в ушах застрял плотный хруст. «Странно»,— подумал он, цепляясь за стену. Как во время Харран-ской сечи... Тогда он был молодой и только-только стал Магистром. Сейчас — обработанный жизнью человек, а надо торопиться, проскакивать в караулку и подвернувшейся гранатой (странно, зачем они в тюрьме?!) выносить громоздкую решетку, и все крутится, камни как будто шевелятся под ногами...

А горло стиснуло, сжало так, что не продохнуть. «Саня, Котька-котенок, Фланя, Тенька, Деша, Аль... Если хоть немного я сумею сегодня рассчитаться за вас...» Руки и ноги делают все сами, иначе уже был бы конец. «Ты уложил сегодня несколько дураков (не самых страшных), может, исхитришься устроить фейерверк и прикончишь здесь эту непонятную дрянь, а как быть со всем прочим?..»

Сзади, в бронированную дверь караулки, гулко шибанули выстрелы. Рявкнул взрыв, ударило сразу по ушам, по голове, по всему телу так, что побежали мурашки, больно стукнуло сверху упавшей решеткой. Вадим подскочил к окну.

Третий этаж... Ерунда, сразу видно, что тюрем здесь долго не устраивали... Кто ж из цирка каталажку делает...

Внизу автомобиль. Отлично!

Шофер уставился вверх, в окно, из которого валит дым. Ключ — в зажигании. Короткий удар под челюсть: «Посиди немного». Вот так, теперь лишь бы не заглохнуть. Это хорошая машина — легкий армейский грузовик с усиленным капотом,

«Микэл немедленно перейдет на сторону Стражи, так мы договорились, только бы ему не сорваться, а дальше пусть действует сам, лишь бы не было избиения города...»

— Папа, почему ты не освободил Вадика?

— Я не мог... Он все же преступник по законам города...

— А Виталь? — Винтик говорил хрипло, потому что вначале он разревелся. Слезы прошли, осталась холодная злая тоска. А папа молчит или говорит мало и непонятно, угрюмо глядя в сторону. Или он тоже с этими?! Тошно и жутко от таких мыслей... Скорей бы завтра!

Насчет Виталя отец так и не ответил.

— Иди к матери, Инэ, пусть покормит. Это полезнее, чем такие вопросы.

Винтик пошел на кухню, чувствуя всей спиной, как хочется отцу вернуть его. «Папа, скажи, объясни, я пойму, я знаю, как ты дрался прежде...» Но ни слова не сказал отец.

Мама тоже молчала, в углах рта легли горькие складки. «Ей-то наверняка объяснил»,— совсем как маленький, обиделся Винтик. Он прихлебывал горячее молоко, отламывал мягкий, свежей выпечки, хлеб и не заметил, как за своими мыслями умял полбуханки. Мама даже улыбнулась невесело:

— Ну вот, всегда бы так!

Винтик поплелся к себе: на улицу все равно не выпустят. А в комнате что делать, в солдатики играть? В углу громоздились стены недостроенной береговой крепости на острове — половинке громадного арбуза, хорошо высушенной и заготовленной еще осенью. Какая там крепость!

Под окнами загудел мотор, так шумела легковушка из Ратуши, которую в особо торжественных случаях посылали за отцом. Винтик посмотрел: «Ого, длинная, блестящая всякими железками «барракуда»! Она еле втиснулась в узкий — коленом — проезд. За рулем лениво покуривал стражник. В животе стало холодно и пусто, и тут щелкнул замок в двери! Винтик кинулся к ней, толкнул всем телом. «Заперли!» А в прихожей стукнули по полу подкованные сапоги. Да что же это... Папа!

— Посыльный конторы Директории...— донеслось из-за двери.

— Я вас ждал...

— Нэль Ведэн ушел из-под стражи.

— Можно было предвидеть... Начальник караула?

— Наказан... Где может сейчас находиться Нэль Ведэн?

«Это он о Вадике!..»

— Понятия не имею. Если бы он по-прежнему доверял мне, то сообщил бы о побеге. Впрочем, я готов принять участие в розыске.

— Мы согласны, у меня — официальное предложение о сотрудничестве.

Голова пошла кругом. Ведь папа не мог... не мог с этими...

— Мы выезжаем немедленно...

— Один момент, соберусь. Подождите меня на улице.

Стражник ничего не ответил, видно, просто козырнул и вышел. Снова простучали по лестнице сапоги.

— Инз! — Отец открыл дверь.— Успокойся... Успокойся же!

— Папа... Па! — Голос его прерывался, но слез не осталось больше.

— Успокойся, мальчик. Ты мне сейчас очень, очень нужен...— Он поймал взгляд сына и рявкнул вдруг: — Ты что, всерьез поверил, что я с этими?!

— Не знаю...

Микэл дернулся и улыбнулся криво и жалобно.

— Я тебе всего сейчас не объясню...— пробормотал он. Глаза его остановились, потемнели...— Я постараюсь вернуться быстрее! — Он попрощался нарочно громко, чтобы не так трепыхалась в голосе жестокая, нелепая какая-то боль.

Винтик ушел в свою комнату и видел, как уселись в машину отец с посыльными. «Барракуда» пустила - сизый дымок и выкатилась со двора.

Мама неслышно подошла сзади, тронула за плечи.

— За что ты так его, сын? Ему сейчас совсем тяжело...

— Предавать — тяжело? — Слова — камнями в лицо, а от надежды, от крохотного ее лучика — только хуже.

— Он никого не предал.

Винтик глотнул невыносимо тяжелый комок, застрявший в горле:

— Не знаю... Мама, ты не уходи сейчас, пожалуйста.

— Ну, мальчик... Там раненые...

— На всю ночь?

— И завтра тоже... Да ведь ты знал? Он кивнул. Мама устало вздохнула.

— Ладно, сын, уж постарайся понять папу, большой уже...

— Я не хочу... быть большим.

Наверное, это получилось от безвыходности, кругом— серая стена, даже дышать трудно.

— Сына, — тихо сказала мама. — Мне совсем пора... Она медленно оделась, словно ждала, что все еще может измениться, хотя бы в этот последний момент. А ему и в самом деле хотелось прижаться к ней и говорить, говорить, высказать эту жуткую, горячую боль, рвущую его на части... Не подошел... только вздрогнуло что-то в груди, как будто тяжело и больно ударила в нее невидимая пуля.

Бегом!.. Чем быстрее бежишь, тем меньше остается в голове мыслей. Через городскую линию поперек, мимо рынка, вечно галдящего, а сейчас полупустого и придушенно молчаливого; через всю Абрикосовку, скрываясь по канавам от лихих станционных ватаг, на четвереньках по щебенчатой насыпи железной дороги, и плевать на ободранные коленки. Винтик, задыхаясь от горя и от бега, выпрямился. Рельсы, по которым с начала смуты не прошел ни один поезд, подернулись ржавчиной, шпалы не просохли после недавних дождей, между ними упрямо покачивались под ветром серебристые метелки-колоски. Небо — опрокинутой опаловой чашей. Как натянутая струна, гудел ветровой гребень Краснокирпичного депо.

Под стенами его, протянув дула вдоль земли, чернели здоровенные пушки.

Отсюда начиналось подножие Степного наката. Неспешно поднимаясь от плоской приморской степи, гора круто обрывалась к морю белым отвесным лбом, над которым неведомо как прилепилась древняя (наверно, старше самого города) Башня Курантов.

Бассас! Винтик вздрогнул: к Бородачу не рисковали соваться без дела даже высшие чины Ратуши или Директории. А среди городских мальчишек бытовало множество страшных историй с летучими гробами, мертвецами и черным человеком, приставленным охранять Негасимую свечу... Правда, Вадик ходил... И по рассказам его ничего страшного в Башне не было, да только у Вадика свои секреты...

Но теперь некуда идти и спрашивать некого, а Бассас — Мастер, волшебник и должен знать, как быть, когда нет дороги. И еще была маленькая совсем, но упрямая надежда: если Вадик сбежал, то Башня — последнее убежище.

Тропинка, обогнув деповский забор, потянулась в гору, и Винтик забывался на мгновения, борясь с разбегом свежего ветра и неподатливой крутизной дороги. Город уходил вниз, раскрывался весь, такой чистый и красивый в глубокой дымке...

С порывом ветра донесло запах бензина. Винтик удивленно всмотрелся: из-под невысокой каменной арки выхода в башню торчала серая корма военного грузовичка. Такой мог быть и в Охране, и у десанта, но могли оказаться в нем и стражники. Винтик пошел тише, присматриваясь: в случае чего — с дороги и через валуны, на колесах не догонят.

Грузовик стоял смирно, никто не показывался, и Винтик осмелел. «А вдруг это Вадик?..» Поверху дуло так, что на ногах еле-еле удержишься. И холодок, не похожий на черные тревоги этого дня, тронул и забился в груди: ветер здесь налетал из непонятного пространства, открывавшегося под аркой. Там метался свет. От оранжевых сполохов по травяным метелочкам у башни бежали искры, яркие даже теперь, днем. Шаг, еще шаг, и каменные плиты отразили в нависшем ноздреватом своде стук подошв. Винтик замер, придерживаясь рукой за борт машины, надежный, деревянный, понятный. Ветер погас, исчез, как не бывало. Пламя впереди мерцало и лилось по-прежнему, тянуло навстречу легкие язычки-ладошки. И не обжигало...

Где-то на верхних ярусах башни низко и тяжело, так что свод колыхнулся, ударил раскат гонгов в курантах. Винтик решился: он оторвался от грузовика, зажмурился, потому что в груди неприятно щекотало, и вошел в теплое текучее сияние...

— Инэ?! - возглас отдался под потолком, в громадной чаше, укрывшей зал, и угас в мягких, пушистых коврах, разлегшихся на паркете. Винтик стоял оглушенно среди высоченных книжных шкафов, золоченые корешки книг бросали в глаза ломкие отблески. Из этого света, из мерцания не натуральных свечей и лакированной неприступности мебели появился Вадим, смотрел удивленно и растерянно и улыбался,

— Что там над горизонтом?—Бассас сощурился.— Не приму, вроде нити ползут с океана.— И озаботился: — Рановато вроде, пока еще Звезда в зенит встанет.,.

Вадим задумчиво смотрел вниз через парапет балкона:

— Почему Стрелу не двинешь? И роспись у тебя сильная, вся Злая Работа ее не возьмет, а уж одно Черное Оружие и подавно,

— Да что Злая Работа, всю ее наши Мастера делали, знаю ее,.. А пусти Стрелу, попробуй!...— вдруг озлился Бассас.— С броненосцев шарахнут и от насыпи, это мне пообещали. Они, знаешь!,.—Он задрал бороду и яростно жевал губы.

Винтик стоял поодаль, всего не слышал. Главное было сказано в зале.

…Вадим понял, наконец, из горячих от накипающего отчаяния слов, зачем Винтик явился в Башню, и долго мотал головой. Потом сел в кресло, сказал тихо:

— Инэ, малыш...— и усадил Винтика рядом, так что они вдвоем почти утонули в тишине и теплом домашнем уюте.

— Аль жив, папа твой никакой не предатель, ему со стражниками играть нужно, просто сейчас никак иначе город не сберечь; ну, а если попробуют...— Вадим сощурился, усмехнулся криво и недобро.

— А где Бассас? — спросил Винтик больше на всякий случай, все же интересно, какие из себя волшебники.

— Он наверху, возится с курантами. Минут через пять мы к нему поднимемся, а пока смотри что хочешь.

Винтик двинулся вдоль стеллажей, касаясь аккуратно пальцами золотого тиснения. Прошел мимо зеркала и улыбнулся белоголовому, неподходяще темноглазому мальчишке с припухшим лицом и покрасневшим от слез носом.

— Вадик, я знаешь как спать хочу...

— Да здесь нельзя, здесь книги — живые. Заснешь— и такое порой начинается,— виновато сказал Вадим.— Вообще — пойдем, пора.— Он стоял у огромного, под стать залу, камина, только не настоящий огонь бился в темном, с золотыми вензелями каменном квадрате, а необжигающее светлое пламя. Винтик подошел и погладил его тоненькие ленточки, они ответили, обвились вокруг, затрепетали над головой, и Винтик засмеялся: «Да что они могут, эти индюки в черных шляпах!»

— Идем,— позвал Вадим и шагнул через камин... Все же как пусто наверху. Ветер пересвистывает сам с собой по щелям и выбоинам теплых древних камней. И небо так близко, мягкое, в опалах тучек, ярко-голубое в промоинах среди облачной кисеи.

— Давайте-ка... повыше...— пробормотал Бассас. По скрипучей от ходов жучка-древоточца, беленой деревянной лестнице они молча поднялись к механизму курантов. Пахло пылью. Бронзовые колеса, зубчатки, маховики таинственно отсвечивали в лучиках света; уходил вниз, бросая длинный желтый блик, маятник-костыль, чуть вздрагивали гиревые цепи. И полным-полно было тут всяких жутковатых тайн.

— Здесь...— Вадим не договорил, его шепот отдался в бронзе, латуни и старом железе, побежал шорохом по лестницам и помостам.

— Нет, выше-Теперь они оказались над курантами. Выступ, куда привел Бородач, был крохотным, только-только встать троим. Вадим за Винтика испугался, а Бассас только хмыкнул в седую бороду: он верил своей Башне. Отсюда— как на ладони Зеленый курган и Абрикосовка, Стапельный поселок с верфью и рыбная фабрика. И даже Крепостной полуостров.

— Как только тебе пушек под основание не вперли,— усмехнулся Вадим.

— Не захотел, и не вперли...

— А теперь боишься?

— Боюсь...— сказал Бассас глухо.— Нас, потомков Древних Мастеров, мало теперь, и так мало осталось от Наследия... Где Обратный Флюгер? На дне, вместе с барком «Жемчуг», который расстреляла эскадра броненосцев, за отказ спустить флаг Мятежа. А Гребень Теплых Ветров? Взорван Королевскими саперами в Галеранскую войну... А когда-то побережье совсем не знало зимы...

Бассас как-то увял, съежился. Винтик удивился, не думал, что этакая громогласная махина способна так уменьшиться.

— Кстати, о войне этой... Как там Вольный флот, Борода? Флаг Мятежа еще один?

Да как... Флага Мятежа давно нет, по эскадрам все. У кого — Зеленая Чайка, у кого — Звезда Ветров.

— Ну, Звездная эскадра давно уже откололась. Я-то с ними на Холт-Харране встречался, по всеобщему времени Колец, года четыре назад.

— Вовремя откололись,— буркнул Бассас,— горели бы со всем Северным отрядом в Полуночной гавани...

— Стража поработала? — Вадим глядел исподлобья.

— Поровну с людьми Короля. Но ты спрашивал, не было ли их в лабиринте после Холт-Харрана...

— И как?—Винтик играл с ветром, Вадим придерживал его подальше от края площадки.

— Приходили, я слушал бывшего капитана «Жемчуга», какого-то Нэль Нагеля, его посудина как раз перед боем туда забиралась. У капитана этого сейчас фрегат «Лунный Луч», а здесь он по делам появился: искал кого-то или что-то.

Вадим прищурился, глаза его стали жесткими, как в бою,

— Какое имя у капитана?

— Настоящее — другое... Вроде Этре Огель.

— Этре Ольхель,— грустно сказал Вадим.

— Точно. Вот так с вами совсем свихнешься. Я еще его спросил, чего их бродяжить понесло по Кольцам. Он с усмешечкой: мол, когда клипера ходят в гонки у Кап-Интрана — это одно, а когда — под военные флаги и с четырехдюймовыми друг на друга, так это примитивное свинство.

Винтик подвинулся к Вадиму, ухватил его за руку. У Аля нашелся папа, это здорово! Но Аль теперь будет с ним в море, в Ста Кораблях — городе на Дальнем Юге. А Вадик?

— Борода,— хрипло сказал Вадим,— найди мне этого человека, обязательно.

— Опять меня в свои дела путаешь! — обиделся Бассас.— Расстреляют Башню — кто удержит заслон перед Плесенью? — продолжил он тоскливо, шаря взглядом по стене своей Башни. Винтик вздрогнул, Маришкина легенда вспомнилась вдруг. А Вадим посмотрел на Бассаса жестко и прямо.

— Люди,— сказал он коротко.— Мальчишки.

— Не верю...

«Эх ты, волшебник...» — подумал Винтик.

— Ладно, Борода, добудь из караулки Ратуши мой меч, и расстанемся без обиды. Инэ, спускайся...

Бассас сощурился на солнце, прикинул что-то, выставил на пальцах знак и махнул рукой, Меч возник из воздуха, сразу оказавшись на поясе у Вадима.

— Вот что,— задержал Вадима Бородач.— Ты сегодня у меня в тайном зале посиди, почитай, может, чего и отыщешь... Магистр.

Винтик спускался первым и все оглядывался на могучую фигуру, впечатавшуюся в облака, чувствуя, как ворочается в груди иголочка непонятной жалости.

— Вадик,— спросил он, задержавшись на секунду среди латунных стержней, неведомо зачем встроенных в механизм.— Помнишь Маришкину историю про крепости и Вождя?

— А... черные полки, Тень... Ледяная плесень...— Вадим сморщился досадливо.— Уж больно смутно. Но ты не бойся...— Только бледной вышла улыбка.

«Проклятый Бородач знал, что делал, когда меня вчера оставлял. Господи, как просто! Соколиный Дворец— три десятка миль от города. Резиденция Короля и Арсенал. И там же эта черная пакость. Одно к одному. Ладно, парадный мундир на мне, меч — на поясе, мина в кузове. И Винтик вчера домой пошел прямо оживший. Вот легенда его... Интересно, что я буду рвать, если это вправду тень? Чушь, даже Пентамическая магия не обходится без чего-нибудь осязаемого, а значит, и взрываемого.

Да и вся эта легенда... Театр... театр. Черный Злодей и Тень его. Опера, оперетта даже.

Не были древние Мастера обормотами, не их вина, что наша мерзость оказалась такой могучей. Как им было, наверное, страшно, когда Черная муть, высосанная Глазом из Человеческих Миров, обернулась жуткими провалами в Схождении Колец, и зыбучие пески лабиринта поглотили их Города. Из провалов, расползаясь в Мертвых Мирах, двинулась Ледяная плесень. До сих пор Глаз стягивает в ущелье каждое дыхание танкового мотора, каждое довольное сопение безнаказанного мерзавца.

И на кого жаловаться? Нас он видит, только нас, не кого-то!

Аль в порядке, только сидит все время мрачный, даже медсестра жалуется... Плевать на сестру...

Куча мыслей, все рваные, бестолковые. Грузовичок хороший попался: ворота им вынесли, а ему хоть бы что. И теперь чешет по дороге — заглядение. А вот брюхо подводит, то ли от голода, то ли трясет сильно.

Стоп, что это?

Вадим съехал на обочину Городского шоссе, выскочил из кабины. Странно... Шоссе проскакивало между Зеленым курганом и Рыночной горой, уходило прямо, как стрела, к площади Грифона, к ратуше. Тяжелые клубы дыма поднимались, перечеркивая, загораживая небо, скрывая колонну Вольности. Раскатистый треск донесся от подножия дымным столбом. Там стреляли...

Магистр метнулся в кабину. Газу, газу... Ну что же ты за колымага! Пестрый шлагбаум и стражник с поднятой рукой. Пошел ты...Треск и разлетающееся дерево, стражник сигает в канаву, Туда тебе... По сторонам пролетали дома. Угол ветрового стекла вдруг вскипел, лопнул, пошел трещинами. Сильно и резко ударило по капоту. «Молодцы, ребята-стрелки. У госпиталя тихо— тоже славно». Тревога ударила жестко, больно. Инэ, Даня, Маришка... Опять в вашем городе драка. Он застонал через стиснутые зубы. А что на этот раз не поделили господа политики?

Он пытался понять это, когда, загнав машину под стену Ратуши с торчащими ангелами и химерами, оказался на закопченной площади...

Отупев от страха за ребят, он мотался между костров, расспрашивая сидевших вперемешку гражданских гвардейцев и горожан, вооруженных чем попало. Стекла Ратуши, драгоценные цветные витражи были расколочены увесистыми булыжниками, высоченные двери, похожие на язык пламени, пробиты навылет.

«Согнали, значит, к пляжам... Детей... Всех... Не всех, а специальные списки были... Хулиганов... Да какие хулиганы? С нашей улицы — половину...»

Девчонок там было мало, брали в основном мальчишек. Их приводили на пляжи, а по берегу ходила вооруженная охрана. Потом построили колоннами, привели к Ратуше и запихнули в грузовики. Это оказалось легко сделать: быть на празднике обязала школа. Под завывания празднующей толпы брезентовые автофургоны срывались с площади и уходили на Соколиный... Злостных нарушителей дисциплины отправляли перевоспитываться в казармы Стражи и Королевской юнг-гвардии. Так объяснили любопытствующим равнодушные сопровождающие с самозарядками, в них узнавали иной раз директоров школ.

А потом было беспощадно трезвое утро, и родители пропавших явились к Ратуше. Около каменных львов, что по сторонам от входа, торчал пулемет, и стражник лениво курил, опираясь на львиный нос. Перед ним стоял в этикетной одежде Нэль Норра, заложив за спину руки в белых перчатках, и глаза его были пустыми и страшными.

Из окна Ратуши заорал мегафон, призывая разойтись. Но на площадь, сообразив, что происходит неладное, начали подходить люди. И тогда из конторского переулка, неспешно цокая подковами, выбрался эскадрон конной стражи на могучих черных першеронах.

Стражник-пулеметчик что-то спросил у Нэль Норра, тот качнул головой, но стражник только плечами пожал и присел к «машинке». Микэл шагнул вперед, повернулся, бросив перчатки, а потом резко и точно ударил куда-то в шею. Стражник мешком повалился на пулемет. Нэль Норра поднял прицел и дал длинную очередь по всадникам, он не отпускал гашетку, пока снайперская, видимо, пуля не вошла в его высокий бледный лоб. Но в руках горожан теперь появилось оружие, часть Гражданской гвардии перешла на сторону восстания...

Потом жгли документы Ратуши — бессмысленно и упрямо, теряя шанс разобраться в случившемся. А Борис Нэль Стагге прикатил в автомобиле на площадь, ждал. Когда всем стало ясно, что делать здесь больше нечего, когда собирались уже снарядить караван на Соколиный, он выступил, объявив войну всем, кому не дорога честь родного города.

— Силой оружия прогнать слуг Директории, уничтожить людей Короля! — Город—гражданам! Потребуем от Короля и Директории вернуть наших детей!

Расстреляли Нэль Траго как изменника. Искали стражников — перевешать, но те, казалось, заранее знали, ушли в Восточный форт, укрепились на Абрикосовке...

«Господи! Да хоть кто-нибудь из вас о ребятах думал?!»

Королю отправили ультиматум, на броненосную эскадру—отдельно... «Ну вас к дьяволу!» Вадим пробрался к своему грузовичку, постоял, упершись лбом в желтую, запыленную дверцу... Черным-черно кругом, опять занудно и пакостно ноет сердце.

На базу... Там свои ребята, помогут. «Микэла больше нет... Бред сивой кобылы, хуже! Если я сейчас точно понимаю эти дела, то Винтик, Даня, Маришка, вообще все самые лучшие ребята в Соколином Дворце... Хотя... Дьявола лысого я что-нибудь понимаю... Дурак дураком».

Он катил по тряской мостовой, а патрули Гражданской гвардии лениво поглядывали вслед. Проскочив пост на Морском шоссе, он сообразил, что Нэль Стагге заметил его, оценил все и сейчас не препятствует ему сдохнуть под пулями стражников. Обточенные ногами, копытами, колесами, булыжники мостовой лоснились в ярком свете, грузовик темной, отчетливой мишенью подкатывался прямо под стены форта, но стражники не открывали огня. «Законник Виталь!.. Новый анекдот. Хотя он сейчас, видимо, в Соколином». А между мыслями, кроме мыслей, плыли перед глазами ребячьи лица...

Вадим сигналил с минуту, пока раскрылись тяжелые ворота базы Морской охраны. Его разглядывали поверх прицелов со смотровой вышки, пришлось высунуть голову из кабины, только после этого двинулись, заскрипев, синие облупленные створки.

Встретил Бенни, злой, опухший, то ли от выпивки, то ли от недосыпа. В руках — тяжелый самозарядный штуцер.

— Что? — кривя губы, кивнул на него Вадим.— Вооружились и готовы по мере сил...

— Заткнись, — обрезал Бенни.

Пустой горячий плац базы, никого... Еще не начат бой, а порохом воняет горько и беспощадно. Мальчики, как вы там, на Соколином?..

— Приготовили, что могли, но если займемся Дворцом сами, поддержки искать негде. Борис занят собственной властью...

«Да о чем он?.. А... Восстание... И король — дурак, значит, не простит».

— Не надо... Не надо пока десанта. Борис додумался объявить войну всем сразу. Значит, будет союз против города. А король, подозреваю, без того в сговоре с Виталем. Тем легче им будет теперь... Держите город.

— Ага, мы сами то же решили...— обрадовался Бенни.

«А может, приказать, чтоб не дрались? Тогда погибнет меньше... А потом?» — спросил вдруг удивительно холодный и трезвый голос. Он был внутри, но существовал как-то помимо бешеного, рвущего сердце страха и боли. «Вообще, что ты предлагаешь этим людям? Или ты и в правду вечный чужак? Ведь ты не знаешь даже, получится ли у тебя с Черным Оружием».

— С броненосцев подняли воздушный шар! — крикнули от вышки.

«Значит, будут стрелять. Скоро, сейчас». Бенни это тоже понял.

— Корректировщиков подняли,— угрюмо отметил он. Вадим обвел прощальным взглядом белые казармы, мастерские, катера, пришвартованные к пирсам. Казармы из строительного камня светились золотисто-белым в прямых, как выпад, солнечных лучах, катера серебристыми тенями покачивались на небесно-синей воде у пирсов, что-то звякало в мастерских. Плавной дугой вытягивалась до верфей набережная. «Утюги» броненосцев, всей тяжестью улегшиеся в заливе, пошевеливали стволами башенных орудий, целясь именно туда, в белые, розовые, голубоватые кружева домов, и висела над ними грязно-серая колбаса аэростата.

«Возвращаться, видно, не придется... Ребят бы вытащить...»

Отсюда брать людей не стоило. Полбазы не возьмешь, а двое или один, там большой разницы не будет. Да и должен остаться здесь кто-нибудь, кому веришь до конца...

— Бенни, если выйдет совсем худо, прорывайтесь на Крепостной и морем на юг, до Ста Кораблей. Там Вольный флот...

— А ты?

— В Соколиный.

Бенни согласно кивнул, потом вдруг поджал губы:

— Я так и думал. Только Вольный флот — это ж пираты?

— Нет,— вздохнул Вадим,— я знал многих капитанов Звездной эскадры раньше, чем попал сюда... Знаешь, я тебе записку оставлю. С нею отправишь человека к Бассасу. И будь я проклят, если Бородач не выполнит мою просьбу.

Вот так, теперь — не забыть про Аля, про его отца... Сообщить капитану о его сыне... Связь с Вольным флотом: когда и в каком месте нужен их корабль прежде всего... А поверят? Должны все-таки помнить Холт-Харран... Или и ты — как Бассас: «Не верю...»

Конец разговорам, скорей, потому что подгоняет, не давая дышать, ребячья беда... Машину — сменить. Во дворец на армейской колымаге не въедешь! Длинный красно-белый кабриолет начальника Морской охраны — что надо. Прощайте, в кровавое время исчезнуть не трудно, вы славные люди, мне трудно уходить сейчас... Останьтесь живыми. Пусть снова станет добрым ваш город, чудесный и белый... Машина легка на ходу. Красно-белая тень скользит по окружной дороге. Никому она не нужна, потому что уже гремит могучим раскатом залп королевских броненосцев. «Я не хочу... Стойте, сволочи!!!» Магистр облизнул пересохшие губы, побелели впившиеся в руль пальцы.

...Миша, я никому не поверил бы, что ты умер, я должен был держать тебя, раненого, на руках. Но я видел, как ты лежал в своей Ратуше и неумелый грим ненужным гипсом бугрился на лице...

Миша, я вытащу ребят и постараюсь не сдохнуть, и постараюсь, чтобы над твоей землей не маячила проклятая тень... А там — как выйдет... Мальчишки, не плачьте, не умирайте, дождитесь...

И било в виски глухими ударами пульса, и гремели позади пушки.