Крупным планом (Роман-дневник). 2007.

Кузнецов окончил свою речь и глубоко вздохнул.

Казалось бы, юристам противной стороны - а их было двое - следовало из­виниться, признать доводы безупречными и покинуть зал. Но нет, они снова ста­ли утверждать, что доверенность всё-таки была выдана Михалковым, но он, по старости пет, забыл об этом. А затем вообще заявили, что они написали письмо в Генеральную прокуратуру, в котором требуют провести расследование - та ли доверенность была представлена для экспертизы. Может быть, писатели, пере­давая доверенность, как-то смогли подменить её?

Один из них с готовностью передал суду копию этого письма.

И тут восстал Кузнецов:

- А где копия вашего письма для нас? Почему вы отдали свою копию только суду? Мы вас привлечём к уголовной ответственности за клевету!

Судья успокоил: мол, не беспокойтесь, мы сделаем для вас копию.

Однако было видно, что спесь с адвокатов противной стороны сбита, они уже не столь активны и даже будто устали. Парочка вульгарных филистеров, защища­ющих жуликов.

Всё время суда Салтыкова плакала - тихо и почти без слёз. Бояринов молчал. Юрист Наталья Борисовна говорила по существу и без видимых эмоций. Пред­ставитель Министерства культуры подтвердил, что ни само здание, ни часть его не могли быть проданы без разрешения Министерства культуры.

Говоря о не состоявшемся, но обозначенном в документах Ларионова как со­стоявшемся заседании Исполкома, Кузнецов указал суду на меня - здесь присут­ствует бывший руководитель Санкт-Петербургской писательской организации Иван Иванович Сабило, он может подтвердить. Подтверждать не пришлось.

Я наблюдал за судьями - женщиной и двумя мужчинами. По их лицам видно, что они всё понимают, видят зло, исходящее от адвокатов противной стороны, и будут принимать решение по справедливости.

Так и произошло. Мы недолго ждали в коридоре судебного решения. При этом случился забавный эпизод: Бояринов вдруг обратился к Салтыковой и вроде бы в шутку, но каким-то полным драматизма голосом потребовал:

- Мне скоро шестьдесят! У меня должен быть орден!

Это было настолько не к месту, что все мы невольно опустили глаза. Салты­кова, не отошедшая от волнений, собиралась с ответом, но в эту минуту нас при­гласили в зал. И объявили нашу победу!

Я, к этой победе не имеющий никакого отношения, поздравил всех наших и всё-таки вспомнил свой прошлогодний разговор с Кузнецовым и мой настоя­тельный совет ему лично участвовать в судебных заседаниях.

25 октября. Вместе с Салтыковой «дорабатывали» интервью Михалкова, которое взял у него Иван Голубничий по поводу предстоящего Конгресса писате­лей русского зарубежья. Сократили объём каждого из вопросов. Дали Кузнецову, тот внёс небольшую правку. Набрали на компьютере и передали в «Литературную газету».

Домой приехал в девятом часу. Привёз Марии очередную машинку. Теперь у неё семь машин, целый парк. Есть легковая, вездеход, грузовая, милицейская, автобус «Икарус» с гармошкой и даже радиоуправляемая - эту подарил папа. Но нет ещё машин скорой помощи и пожарной, а как же без них!

- Тебе нравятся твои машины?

- Да, но они голодные, я их буду кормить.

Иногда даже не по себе от понимания, какое это счастье - ребёнок! Даже не верится, хочется взять на руки, прикоснуться губами к щеке, к одежде, к руке. И поблагодарить Судьбу за то, что позволила встретиться...

Утром из гостиницы ехали в автобусе вместе с Юрием Поляковым. Он знает, что я в прошлом боксёр. Рассказал мне, что в юности тоже намеревался заняться боксом, но на первой же тренировке его поставили с опытным, к тому же не со­всем деликатным парнем - тот врезал ему так, что у Юры после этого неделю болела голова. И бокс для него потерял привлекательность.

- К сожалению, встречаются горе-тренеры, - сказал я. - Окажись такие в бас­сейне, утопят половину новичков.

16 ноября. Алма-Ата. Государственный академический драматический театр имени М. Ауэзова. Огромный переполненный зал. Юбилей Нурлана Ора- залина.

Пришёл Оразалин вместе с Чингизом Айтматовым. Я с ним знаком уже десять лет, с юбилея Мухтара Ауэзова, который мы проводили здесь, в Алма-Ате.

Перед торжеством нас пригласили на чай. Мы с Айтматовым оказались рядом за столом. Он поинтересовался, как самочувствие питерских писателей, на что я ответил:

- Надо бы лучше, да некуда.

Чингиз кивнул:

- Да, как везде. И улучшения в ближайшие годы не предвидится.

Заметив в моих руках книгу «Война была долгой», похвалил название, пере­листал её и, увидев автограф, который я написал Нурлану Оразалину, повторил:

- Хорошее название.

Стали разговаривать. Чингиз Торекулович поинтересовался, где я сейчас. А я, в свою очередь, - где он. Он сказал, что завершает свою посольскую деятель­ность в Европе и возвращается домой, в Киргизию.

- Через год у меня тоже юбилей, но не шестьдесят, как нашему другу Оразали- ну, а восемьдесят. Хотелось бы дожить и отметить эту дату на родине, в Киргизии, а затем в Москве.

- Что, возраст не позволяет дальше заниматься Европой?

- И возраст, конечно, но более всего отсутствие воздуха, в котором можно что- то делать. Там литература мало кого интересует. Там ею занимаются не по душе, а по должности.

- Вы имеете в виду читателей?

- Не только, в большей степени саму атмосферу. Сейчас нигде в мире нет той атмосферы, что была в Советском Союзе. В особенности в 60-е - 70-е годы.

- Да, мы все это ощущаем. Но у меня вот какой вопрос - вас на Нобелевскую премию выдвигали?

- Нет, - усмехнулся он. - Потому что много издавался в СССР и в других стра­нах. И диссидентом не был.

- А если сейчас выдвинуть?

- Да вроде бы в Турции какие-то общественные слои собирались. Но, я думаю, это очень громоздкая процедура и в моём случае неосуществимая.

- А если попробовать?

- Ну, надо знать положение, как это всё идёт, кто выдвигает.

Мы не договорили. Нас попросили занять места в первом ряду.

Начались выступления. Сразу, к неописуемому восторгу зрителей, предостави­ли слово Чингизу Айтматову. Он сказал, что в последние годы многие государства озабочены поиском в большей степени денег, чем талантов. И это большая ошиб­ка. Потому что будут таланты - будут и деньги.

Зал долго аплодировал этим словам. Айтматову преподнесли казахский ха- лат-шапан и меховую шапку. Потом выступил я и вручил юбиляру свою книгу и медаль с изображением Константина Михайловича Симонова. Зал и юбиляр выразили своё удовлетворение наградой. И меня наградили халатом и шапкой.

В этот вечер самому Оразалину преподнесли не менее полудюжины подобных нарядов - он тут же передаривал их своим гостям.

19 ноября. ЦДЛ. Начало работы Международного конгресса писателей рус­ского зарубежья «Русский язык - связующая нить культур». Открывает наше со­брание Сергей Михалков. Он читает обращение к участникам конгресса, которое я написал, и меня разбирает знакомое волнение - так ли хорошо оно звучит для всех? Потом зачитывают обращение Президента Путина. Вслед за ним - обраще­ние Патриарха Московского и всея Руси Алексия. Обращение мэра Москвы Ю. Лужкова зачитывает его заместитель по социальным вопросам Людмила Шве­цова.

Зазвучали речи писателей.

Да, не обошлось без накладки: только Михалков стал зачитывать своё привет­ствие, как над сценой, над столом президиума, погас свет. Сергей Владимирович замолчал - ничего не видно. В зале свет не гасили. Михалков проговорил:

- Вот когда Центральный дом литераторов принадлежал писателям, свет не вырубали.

Света не было 3-4 минуты. Наконец дали, и он продолжил чтение.

Во вступительном слове Феликс Кузнецов сказал:

- Особенно незащищённой от чёрных ветров аморализма и бездуховности на переломе ХХ-ХХІ веков оказалась Россия. Наша национальная культура с её вы­сочайшими духовно-нравственными традициями, лишенная в этом отношении иммунитета, оказалась брошенной в объятия «дикого», бандитского рынка со всеми вытекающими отсюда последствиями. При этом литература, культура были отданы во власть рынка при принципиальном отстранении от них государства... И рынок сделал своё дело! Незадолго перед смертью всеми признанный классик отечественной литературы Расул Гамзатов, вместе с также недавно ушедшими из жизни Давидом Кугультиновым и Мустаем Каримом, встретился с Президен­том Путиным. Расул Гамзатов рассказывал мне об этой встрече. Он тогда сказал

Путину: «Раньше церковь была отделена от государства, а теперь от государства отделена литература. И это неправильно!» И Путин согласился со мной, правда, никак не комментируя мои слова».

Выступали писатели. Хорошие выступления, только меня всё время не поки­дало чувство, что всё это я уже многократно слышал. Но дальше нас это не идёт. Как будто мы находимся в резервации и не просто отделены от государства, а изо­лированы от народа как прокажённые. И государство наше интересное: объявило 2007-й год Годом русского языка, но ни словом не обмолвилось о великой русской литературе. И понятно почему: если сказать о литературе, то нужно говорить

о писателях. А что власти говорить о писателях, когда она в упор их не видит? И, судя по всему, не читает!

Много сейчас говорят о выборах в Думу, о выборах нового Президента, но можно с уверенностью сказать, что ничего положительного они не принесут. Про­изойдёт то, что можно охарактеризовать: «власть меняется, не меняясь». Всё это вызывает крайнее общественное недовольство.

К своей большой радости, встретился с Анатолием Аврутиным и Алексан­дром Соколовым - они на конгрессе представляют Беларусь. Вместе отправились в «Дом Ростовых».

Я не забыл о разговоре с Айтматовым и попросил Игоря Михайловича Блу- дилина-Аверьяна отыскать в Интернете Положение о Нобелевской премии. Он нашёл. Оказывается, для выдвижения кандидата необходима поддержка Нобе­левского лауреата. У нас в России только один живой литературный лауреат - Александр Солженицын. Захочет ли он выдвинуть Айтматова? Скорее всего, нет. В то время когда Айтматов становился всемирно известным автором, получал высочайшие государственные награды - Ленинскую премию, Гос. премии, Звез­ду Героя и многие другие, Солженицын числился в непримиримых диссидентах, гонимых государством.

Сказал об этом Феликсу Кузнецову, он выразил желание ознакомиться с По­ложением и предложил мне вместе с ним переговорить с Чингизом о том, чтобы в следующем, юбилейном для Айтматова, году провести в Москве его большой творческий вечер в ЦДЛ или в Колонном зале, а после этого вернуться к идее Нобелевской премии.

Мы так и сделали, чем смутили, но, как мне показалось, и обрадовали Чингиза Торекуловича.

20 ноября. Конференц-зал МСПС. Мне поручено вести самую многочислен­ную секцию «Творчество соотечественников в контексте евразийской идеи». 27 участников, 14 выступивших. Наибольший интерес вызвало выступление Чингиза Абдуллаева из Азербайджана. Он, русскопишущий, говорил о непреходящем зна­чении русского языка в деле перевода литературных произведений национальных писателей на многие языки мира. Я хотел предложить ему провести в МСПС его творческий вечер, но не успел - вечером мы узнали, что у него умер отец и он срочно улетел в Баку.

21 ноября. Конгресс перешёл в свою заключительную стадию. Его участни­ки - зарубежные гости - знакомятся с Москвой. А в конференц-зале МСПС С. Ми­халков открыл заседание Исполкома. И начал с приказа: «Назначить на должность заместителя председателя Исполкома Международного сообщества писательских союзов по творческой работе Сабило Ивана Ивановича».

Раздались аплодисменты, Михалков пожал мне руку и сказал несколько слов обо мне.

Вёл заседание Ф. Кузнецов.

С. Михалков прочитал подготовленное мной обращение к Исполкому, в кото­ром обозначил несколько серьёзных мероприятий, проведённых в МСПС, и, глав­ное, дал информацию о нашей победе в 9-м арбитражном суде. После чего предо­ставил слово мне.

Я рассказал о 2-м форуме творческой и научной интеллигенции в Астане, а так­же о своём участии в первом заседании Попечительского совета Государственно­го издательства «Художественная литература». Оно прошло в здании Агентства по печати, его цель - создать такую издательскую структуру, которая занялась бы выпуском достойных произведений современных русских, российских писателей, а также писателей СНГ. Выразил сомнение, что нам удастся повлиять на форми­рование руководства будущего издательства, хотелось бы, чтобы его возглавили государственники, а не либералы.

После Исполкома состоялось заседание президиума Международного литфон­да, членом которого я состою. Недолго послушал речь генерального директора Переверзина о том, как трудно решаются проблемы сохранения того немногого, что писатели имеют, и предложил повести разговор по существу.

Лев Котюков задал Переверзину вопрос:

- Иван Иванович, что ты от нас хочешь? Скажи, мы проголосуем и разойдёмся.

Переверзин опять принялся говорить о трудностях, о том, как руководство

Литфонда их преодолевает, и это уже невозможно было слушать. Зная, что меня в фойе дожидаются Аврутин и Соколов, я покинул заседание. Забрал их и повёз к себе домой для более тесного общения. Поужинали, поговорили, а потом мы с Сашей доставили их в машине на Белорусский вокзал.

23 ноября. Мария вечером родителям:

- В магазине тишину не продают.

Потом мне:

- Деда, ты умеешь падать?

- Да, но не всегда получается без боли.

- А когда была боль?

- Когда я поскользнулся на льду и упал на локоть.

- Было больно? А сейчас?

- А сейчас боли как будто нет.

Мария ушла, принесла метровую рулетку, приложила её к моей руке:

- Моя рулетка не показывает боли, значит, ты поправился.

13 декабря. В Малом зале ЦДЛ - торжественный вечер, посвящённый 325-летию присоединения Якутии к России. Я дважды был в Якутии, выступал в различных коллективах, в том числе в драмтеатре, в Союзе писателей, в Якут­ской академии наук. Может быть, именно поэтому сегодня я оказался в числе награждённых - мне вручили юбилейную медаль и крошечный алмаз - 0,02 кара­та - в прозрачной коробочке. Точнее, бриллиант. Его я подарил Марии.

19 декабря. Вроде бы зима, а нет ни снега, ни мороза, и температура около нуля. Новый год не за горами, хотелось бы настоящей зимы.

Театр сатиры. 45-летний юбилей сатирического киножурнала «Фитиль». Огромный зал далеко не полон. В переднем ряду - первый и единственный глав­ный редактор «Фитиля» - Сергей Владимирович Михалков с женой Юлией Ва­лерьевной. Мы с Салтыковой и оргсекретарём Московского союза литераторов Лидией Александровой - в последнем ряду, нам спокойно.

Сегодня моя задача не только присутствовать на вечере, но и попросить Сергея Владимировича подписать благодарственную грамоту за труд одному хорошему писате лю-юбиляру.

Начинается действо с неполадок. Дали на экране «Фитиль», а звука не дали. Начали снова. И снова то же самое. Везёт Михалкову: то свет погаснет в ЦДЛ, когда он открывает конгресс писателей, то вот как сейчас: видео есть, но аудио отсутствует. Кое-как справились, дело пошло ни шатко ни валко, но до чего же провинциально! Зачем здесь руководитель агентства по культуре Швыдкой с его плоскими словесами? Зачем в этот особенный, ни на что не похожий вечер вклеи­ли переделанную на сатирический лад маленькую трагедию «Моцарт и Сальери»? Кто-то был третий в этой фальшивке, и этим третьим, к сожалению, оказался хо­роший актёр Александр Ширвиндт.

Спасали положение двое ведущих - Председатель Счётной палаты Сергей Сте­пашин и режиссёр Игорь Угольников. Это он в своё время предложил Михалкову возобновить выпуск «Фитиля» и сделать его телевизионным, для канала «Россия».

Степашин и Угольников упросили сказать несколько слов Михалкова, и Сер­гей Владимирович, посетовав на то, что в советское время были проблемы с нрав­ственностью и культурой, сказал, что сегодня они почти совсем отсутствуют. И ныне уже мало просто фитиля в одно место, нужны кардинальные меры.

Лидия Ивановна призналась, что ожидала от вечера большего, и я с нею со­гласился.

Когда отзвучали последние аплодисменты, я подошёл к Сергею Владимирови­чу и сказал, что завтра исполняется 80 лет со дня рождения известного детского писателя, сказочника, переводчика с белорусского языка Ивана Терентьевича Бурсова. И протянул ему Почётную грамоту, чтобы он расписался под поздра­вительным текстом. Михалков сделал это и попросил передать Бурсову привет.

21 декабря. Библиотека имени Некрасова. Творческий вечер, посвящённый 80-летию Ивана Бурсова. Для меня этот человек особый. Летом 1963 года, будучи в Минске, я зашёл в журнал «Неман» и принёс свой рассказ «Ровеснику». Меня принял молодой сотрудник отдела прозы Иван Бурсов. Взяв рукопись, бегло оз­накомился и кивнул: «Пойдёт!»

Рассказ в «Немане» появился в феврале 1964 года - это моя первая публика­ция. Мне прислали журнал и гонорар, на который я тут же купил в комиссионке пишущую машинку «Москва».

И вот через 44 года я снова вижу этого человека, которого знал всю жизнь по его детским книгам «95 ежей», «На золотом крыльце сидели...», «Летучая корова» и другим. А также по его стихам и переводам с белорусского в «Литературной газете».Теперь мой земляк, судьба которого, прежде всего, литературная, нача­лась в Беларуси, а продолжилась в России, глубоко пожилой человек с огромной бородой.

Мы поздравили юбиляра, я вручил ему Почётную грамоту и свою книгу «Вой­на была долгой». Он сказал, что все эти годы помнил меня и следил за моим твор­чеством, правда, при этом почему-то дважды назвал меня Володей. Было много выступающих, много тёплых слов он услышал в этот вечер. Читал свои стихи, но, вероятно, здоровье в последнее время слегка подкачало - чтение давалось с трудом.

Потом, как водится, последовало застолье. Звучали белорусские песни в ис­полнении женского квартета «Журавинка». Хорошо звучат белорусские, русские, украинские, польские, итальянские песни - в них, что называется, не только ме­лодия, но и душа.

24 декабря. Бабушка забрала Марию из детского сада. Пришли домой. Ма­рия, не разуваясь, побежала в квартиру. Бабушка сделала ей замечание. Мария недовольна, завизжала. Бабушка стала укорять её, что ведёт она себя некрасиво.

Разделись, разулись. Мария пошла в свою комнату, села за свой стол, взяла лист бумаги и ручку.

- Что ты пишешь? - спросила бабушка.

- Пишу в милицию, чтобы она приехала и забрала тебя.

- И тебе не жалко свою бабушку?

Бросила бумагу, ручку, уткнулась бабушке в колени и заплакала.

- Ну что, мириться будем?

-Да-а...

Когда конфликт уладили, я весело спросил, откуда ей известно, что можно вы­зывать милицию.

- Наша нянечка так говорит. Если кто-то безобразничает, она говорит, что вы­зовет милицию.

25 декабря. Вечером встретился с Николаем Коняевым. По дороге в метро Николай Михайлович рассказал мне, как его чествовали в Якутии за то, что на­писал книгу о бывшем её ПрезидентеНиколаеве.

- Молодец! - сказал я. - Но всё-таки жаль, что талантливый русский писатель своё творчество превращает в обслугу высокопоставленных функционеров.

- А что делать? На что-то жить надо!

- Надеюсь, хорошо заплатили?

- Да, очень хорошо!

Я вручил ему копию письма С. Михалкова к президенту АО «Российские же­лезные дороги» В. Якунину, которое подготовил в надежде, что он поможет жур­налу «Аврора».

Пока ехали, Николай Михайлович долго читал обращение и, не глядя на меня, глубоко вздыхал.

26 декабря. В конференц-зале МСПС - творческий вечер Дмитрия Анатольевича Жукова, посвящённый 80-летию со дня рождения и выходу «Избранного» в 3-х томах (более 140 а.л.). Все 3 тома настольные, потому что читать их где-то в пути, в метро невозможно из-за гигантского веса и габаритов.

Всё готово к торжеству: столы накрыты, сервированы по лучшим меркам го­степриимства. Душой этого нелёгкого магазинного дела стали Салтыкова и жена писателя Ирина Аркадьевна.

От МСПС приглашены Михалков, Кузнецов и я. От Жуковых - оба сына с жё­нами, дочка с мужем, родственники, близкие друзья, писатели. Я думал, что сын Александр, вице-премьер Правительства России, скорее всего, явится с охраной. Нет, я ошибся: он вошел в зал один и сел за стол рядом с мамой.

И вот все в сборе. Открыл торжество сам Жуков. Поздравил всех собравшихся с наступающим Новым годом и попросил, чтобы несколько слов сказал Михалков.

Сергей Владимирович тоже стал поздравлять всех с Новым годом, позабыв, правда, что сегодня мы собрались по другому поводу. Но ему напомнили, и он сказал, что Жукова знает много лет, высоко ценит как писателя, публициста, пере­водчика и желает юбиляру крепкого здоровья и успехов.

А дальше попросили меня вести наше собрание, что я и делал, предоставляя слово гостям.

Оживление вызвал эпизод, рассказанный Ириной Аркадьевной. Она передала давний разговор, который услышала во время застольной беседы мужа и его при­ятеля. Дмитрий Анатольевич тогда заявил: «Убить свою жену я бы, наверное, смог, но развестись с нею - никогда!»

Пришла пора и мне сказать несколько слов. Тем более что я, наверное, един­ственный, кто, кроме автора, прочитал все его три тома. Это действительно ка­чественная работа историко-биографического содержания, где много событий, а главное, много живых имён - художник Верещагин, борец Подцубный, А.К Тол­стой и многие другие, оставшиеся в русской истории навсегда. Выделив повесть об Иване Поддубном, я отметил знание автором спортивных тонкостей, которые отличают зрелую, профессионально написанную прозу. И в заключение сказал:

- Великий русский учёный, тёзка нашего юбиляра, Дмитрий Иванович Менде­леев открыл периодическую систему химических элементов. Я не знаю, создадут ли когда-нибудь «периодическую систему» произведений художественной лите­ратуры, но если да, убеждён, что в ней будет ячейка: «Дмитрий Жуков».

27 декабря. Мы с Кузнецовым пригласили сотрудников МСПС в конференц-зал, чтобы поздравить их с наступающим Новым годом. Приготовили шампанское и лёгкое угощение - конфеты, яблоки, мандарины. Попросили наполнить бокалы.

Кузнецов говорил о главных событиях, которые наш коллектив пережил в ухо­дящем году. Это и конгресс писателей русского зарубежья, и выпуск первых номе­ров журнала «Дом Ростовых», и, может быть, самое главное, победа в Арбитраж­ном суде, которая позволяет нам оберегать писательский «Дом» от жулья. Правда, впереди ещё апелляционный суд, а значит, жульё, включив рычаги материального растления, попробует осрамить и нашу победу, и решение Арбитражного суда. Но и мы уже не лыком шиты, разберёмся.

Я, будучи заместителем председателя Исполкома и руководителем аппарата МСПС, обратил внимание на то, что мы сегодня совершенно случайно оказались за столом «стенка на стенку»: на одной стороне длинного, почти во весь зал сто­ла - женщины, на другой -мужчины. Поблагодарив женщин за их постоянный, кропотливый труд, я не преминул оценить их красоту и рассказал свою любимую легенду-притчу, которая, по неведомой для меня причине, всегда со мной:

- В Древней Греции перед судом предстала женщина за убийство своего мужа. Когда ей предоставили последнее слово, она, ничего не говоря, обнажилась, и все увидели, как она прекрасна. И суд оправдал её с формулировкой: «Женщина, обладающая такой красотой, не может быть убийцей. Ибо красота физическая, телесная подразумевает красоту духовную, нравственную».

Я увидел, сколь неожиданной оказалась легенда для наших сотрудников. Все смотрят на меня, ожидая объяснения, как я сам понимаю смысл произнесённых мною слов.

- Думаю, - сказал я, - Фёдор Михайлович Достоевский, который устами своих героев утверждал, что мир спасётся красотой, знал эту легенду. И правда: если красота спасла от смерти одного человека, то почему бы ей не спасти весь мир?!

И мы выпили за красоту.

28 декабря. В ночь на 29-е к родным в Новосибирск улетела Галина. Ле­том умерла её старшая сестра, Антонина Фёдоровна, 84-х лет. После гибели отца в 1941-м (пропал без вести под Ленинградом) и смерти матери в 1941-м (встре­чала мужа с Дальнего Востока и провожала на фронт - через Бийск, простуди­лась, пережидая паромную переправу через Бию) дети остались сиротами. Их было четверо: двухлетняя Галина, её братья - Виталий, 10 лет, Евгений, 13 лет, и 17-летняя Тоня, которая заменила им мать. Вырастила, выучила, помогла встать на ноги. И это при том, что никакой помощи от государства они не получали, так как детям пропавших без вести воинов пособия не полагались. Вопиющая неспра­ведливость: вы же забрали у них отца, а по сути, и мать, вы же не вернули их, и вы же отказываетесь помогать детям-сиротам. Как чужим. Но кто здесь чужой - дети вам или вы им?!

Летом Галина поехать не смогла - была с внучкой. И вот теперь полетела под большие выходные, чтобы на кладбище поклониться праху сестры.

29 декабря. Хотел на все праздники, а это у меня 12 дней, уехать в Пере­делкино и не смог: Дом творчества писателей заняли коммерческие структуры. Позвоню 2-го, может быть, уеду.

Интересная жизнь наступила в России, где сейчас главный принцип: гуляй, пока власть гуляет. Советское государство нацеливало своих подданных на труд и потому развивалось семимильными шагами, а российские власти сами хотят гулять и народ гулять принуждают. Причём сами гуляют в заграничных райских кущах, а народ торчит в своих нищих квартирах и глушит спиртное...

31 декабря. Позвонил в Минск, поздравил маму и Валечку с наступающим Новым годом. Валечка сказала, что на 98-м году жизни скончалась наша тётка мамина родная сестра Надежда Николаевна. Последние два года она молила Бога, чтобы взял её к себе. И Бог услышал. Её мама - моя бабушка Аленка (Елена Гри­горьевна Бортник) умерла на 95-м году жизни. Тётя Маня - на 96-м. Моей маме идёт 94-й. Тёте Вере - моей крестной матери - 83-й. Тёте Любе - самой младшей из них и, как все они считают, самой лучшей - Любови Николаевне Бортник было 20, когда она погибла в Освенциме. А моему родному брату Жене было всего три месяца, когда он во время войны ушёл в иной мир...

Мама здорова, много двигается, а на улицу редко выходит. Часто ей кажется, что она пришла в гости, и спрашивает, «когда пойдём домой?».

Мы Новый год встретили дома - дочка, Саша и я. Мария спала в своей кроват­ке. За несколько минут до боя курантов на экране телевизора возник Президент и произнёс несколько общих фраз. При его уме (а в том, что он умён, никто не сомневается) можно было выступить более проникновенно, найти человеческие слова.