Петер Флемминг раздел жену. Она стояла перед зеркалом, а он расстегивал крючки ее платья. Сегодня Инге была такой же хорошенькой, как в медовый месяц. Но тогда она улыбалась и лицо ее светилось счастьем. А сейчас оно не выражало ничего.
Он повесил платье, расстегнул бюстгальтер. Посадив Инге на табуретку, снял с нее туфли, пояс, чулки и надел на нее ночную рубашку. Цветочный узор был ей к лицу. Ему показалось, что у нее на губах мелькнула слабая улыбка.
Петер отвел ее в ванную, после чего уложил в постель. Он и сам переоделся в пижаму, но спать ему не хотелось, поэтому он пошел в гостиную выкурить сигарету.
Петер закурил, а потом, поддавшись порыву, взял с комода бутылку аквавита и налил себе рюмку. Потягивая водку и куря, он размышлял о событиях прошедшей недели.
Он поймал двух шпионов, но Пол Кирке погиб, и Петер не успел выяснить, кто работал вместе с ним и откуда он получал приказы. «Допрос с пристрастием» Ингемара Гаммеля тоже не дал новой информации.
Петер расспрашивал командира Пола, его родителей, друзей, даже его двоюродного брата Мадса, но ничего не выяснил. Он установил слежку за Арне Олафсеном. Но Арне всю неделю вел себя безукоризненно. Петер как раз задался вопросом, что предпринять дальше, но тут раздался стук в дверь.
Он взглянул на часы: половина одиннадцатого, время для гостей неподходящее. Он вышел в коридор, открыл дверь. На пороге стояла Тильде Йесперсен.
— Есть новости, — сказала она.
— Входи. Прошу прощения за свой вид.
Она бросила взгляд на его пижаму и, усмехнувшись, прошла в гостиную.
— А где Инге?
— Уже в кровати. Хочешь глоток аквавита?
— Не откажусь.
Он достал вторую рюмку, налил им обоим.
— Арне Олафсен в Копенгагене, — сказала она. — На завтра купил билет на паром до Борнхольма.
Петер застыл, не донеся рюмку до рта.
— До Борнхольма? — переспросил он.
От этого острова, любимого места отдыха датчан, было рукой подать до Швеции. Неужели это тот самый шанс, которого он так ждал?
— Не исключено, разумеется, что он просто решил отдохнуть, — сказала Тильде.
— Ну конечно. С другой стороны, он может планировать побег в Швецию. Кто с ним сейчас?
— Дреслер. Он сменил меня пятнадцать минут назад.
— Давай подумаем, зачем Олафсену покидать страну?
— Возможно, он заметил, что за ним следят. Или же отправляется на Борнхольм шпионить. Или у него там встреча. Со смертью Кирке они лишились каналов связи.
— Ни в одной из этих версий я до конца не уверен. И есть только один способ все проверить. Скажи Дреслеру, чтобы он сел на паром.
— У Олафсена велосипед. Дреслеру тоже взять?
— Да. А нам с тобой закажи билеты на завтрашний самолет. Мы прибудем туда первыми.
Тильде встала.
— Хорошо.
Петеру не хотелось, чтобы она уходила. От аквавита по телу разлилось тепло, и ему было приятно сидеть и беседовать с симпатичной женщиной. Он проводил ее в коридор.
— Встретимся завтра на аэродроме, — сказала она.
— Да. — Он взялся за дверную ручку. — Тильде…
Она невозмутимо взглянула на него:
— Что?
— Спасибо тебе. Ты отлично поработала.
— Спокойной ночи. — Она дотронулась до его щеки.
Он наклонился и внезапно поцеловал ее.
Она ответила на его поцелуй горячо и страстно.
И тут уголком глаза Петер заметил какое-то движение. Он оторвался от Тильде и оглянулся: в дверях спальни стояла Инге. Лицо ее по-прежнему не выражало ничего, но она в упор смотрела на них. Петер услышал собственный судорожный вздох.
Тильде выскользнула из его объятий, открыла дверь и вышла. Дверь захлопнулась.
Самолет из Копенгагена на Борнхольм вылетел в девять утра. Через час он приземлился на аэродроме в полутора километрах от Рённе, главного города Борнхольма. Петера и Тильде встречал начальник местной полиции, который предоставил им машину.
Городок был тихий, на его улицах лошади попадались чаще, чем машины. Днем Петер с Тильде отправились на пристань встречать паром. О вчерашнем поцелуе они не заговаривали, но Петер теперь особенно остро ощущал присутствие Тильде. Правда, у него не шла из головы Инге в дверях спальни.
Паром причалил, пассажиры сошли на берег.
— Вон он, — сказала Тильде.
Петер увидел Арне в военной форме и с велосипедом.
— А где же Йохан?
— Чуть позади.
— Ага, вижу.
Петер надел темные очки и завел мотор.
Арне поехал по мощенной булыжником улочке, Дреслер последовал за ним. Петер с Тильде держались в отдалении. За городом на дороге остались лишь они одни, и Петеру пришлось отстать, чтобы Арне не обнаружил машину.
Начинало смеркаться. Километров через пять они подъехали к перекрестку. Там их поджидал озадаченный Дреслер.
Арне видно не было.
— Извините, начальник. Он вдруг рванул вперед и оторвался. Я потерял его из виду и, куда он поехал, не знаю.
— Возможно, он все продумал заранее, — сказала Тильде. — Похоже, эти места ему хорошо знакомы.
— Что ж, это даже к лучшему, — сказал Петер.
— В каком это смысле? — удивилась Тильде.
— Если ни в чем не повинный человек понимает, что за ним следят, он что делает? Останавливается и спрашивает: «Почему вы за мной едете?» И только злоумышленник нарочно уходит от слежки. Это значит, что Арне Олафсен — шпион.
Харальд потерял почти все, что у него было. Все его планы рухнули, надежд на будущее не осталось. Однако он не предавался горестным размышлениям, а с нетерпением ожидал встречи с Карен Даквитц.
Дания — страна маленькая и очень красивая, но, если путешествовать по ней со скоростью тридцать километров в час, она кажется бескрайней пустыней. Харальду понадобилось полтора дня, чтобы пересечь ее на своем драндулете. До Кирстенслота он добрался в субботу к вечеру. Ему не терпелось увидеть Карен, но в замок он сразу не пошел. Он отправился мимо разрушенного монастыря, через деревню к ферме, на которой они побывали вместе с Тиком.
Поставив мотоцикл, он пошел искать фермера. Тот сидел во дворе и курил трубку.
— Добрый вечер, господин Нильсен, — сказал Харальд.
— Здорово, — настороженно ответил Нильсен. — Чего тебе?
— Меня зовут Харальд Олафсен. Мне нужна работа, а Йозеф Даквитц сказал, что вы нанимаете на лето батраков.
— Только не в этом году, сынок.
Харальд расстроился:
— Почему? Уверяю вас, я отличный работник.
— Времена тяжелые, немцы платят меньше, чем обещали, и мне не на что нанимать батраков.
— Я готов работать за еду, — воскликнул Харальд.
Нильсен пристально на него посмотрел:
— Похоже, у тебя неприятности. Но в таком случае неприятности будут и у меня. Извини. Пойдем, я тебя провожу.
По-видимому, фермер решил, что Харальд в таком отчаянном положении, что может что-нибудь украсть. Они вышли со двора.
— А это что такое? — спросил Нильсен, увидев тихонько пыхтящий мотоцикл.
— Обычный мотоцикл, только я его переделал, и он теперь работает на торфе.
— Да он того и гляди взорвется!
— Это абсолютно надежная конструкция! — обиделся Харальд. — Я отлично разбираюсь в моторах. Кстати, несколько недель назад я починил вам трактор.
— Это ты про что? — нахмурился Нильсен.
— Я приезжал в Кирстенслот на выходные. Мы с Йозефом встретили работника, который никак не мог завести трактор.
— А-а-а, про это я слыхал. Так, значит, ты тот самый парнишка? Быть может, я тебя и найму. Батраков я себе позволить не могу, а вот механик — это совсем другое дело. У меня с полдюжины машин простаивает — запчастей нет. Как думаешь, сумеешь их наладить?
— Да.
Сейчас не время скромничать, подумал Харальд.
— Тогда ладно. — Нильсен взглянул на мотоцикл. — Если ты это сумел соорудить, может, и с сеялкой тебе удастся справиться. Я согласен тебя испытать.
— Спасибо, господин Нильсен!
— Приходи в понедельник в шесть утра. Мы, крестьяне, ранние пташки.
— Обязательно приду.
И Харальд поспешил уехать — чтобы фермер не успел передумать.
Когда он подъехал к деревне, уже окончательно стемнело. Он с трудом разглядел человека в полицейской форме, который, выйдя на дорогу, жестом велел ему остановиться. Харальд еле успел нажать на тормоз.
— Это что за чертовщина? — спросил полицейский, глядя на мотоцикл.
— Это мотоцикл «нимбус», который работает на пару.
— Выглядит довольно сомнительно.
У Харальда никогда не хватало терпения общаться с представителями власти.
— Уверяю вас, господин полицейский, это очень надежная машина. Вы сейчас говорите как официальное лицо или просто любопытствуете?
— Не дерзи, парень. Я тебя раньше видел?
Харальд понял, что надо сбавить обороты.
— Меня зовут Харальд Олафсен.
— А я — здешний полицейский Пер Хансен. Ты приятель евреев из замка?
Тут уж Харальд вышел из себя:
— Кто мои приятели, вас не касается.
— Ого! Вот, значит, как. — Вид у Хансена был довольный — он добился того, чего хотел. — Я с тебя глаз спускать не буду. А теперь давай проваливай.
Харальд уехал. Он ругал себя за то, что не сдержался и заработал себе врага в лице местного полицейского. Когда же он научится не лезть на рожон?
Метрах в четырехстах от Кирстенслота он свернул на тропинку, которая шла через лес к монастырю. Он оставил мотоцикл перед церковью, прошел мимо келий и вошел в церковь через боковую дверь. Потом открыл тяжелую главную дверь церкви и завел мотоцикл внутрь.
Вспомнив, что после ужина Карен любит выкурить сигарету на террасе замка, он решил пойти ее поискать.
От ворот монастыря к замку вела широкая аллея, но Харальд предпочел пойти в обход, через лесок. Укрывшись за деревом, он заметил в окнах столовой мерцающие огоньки свечей. По-видимому, семья собралась за ужином. Харальд рискнул подойти поближе.
— Что вы здесь делаете? — раздался у него за спиной голос.
Он резко обернулся. По террасе шла Карен в сине-зеленом шелковом платье.
— Тс-с, — сказал он тихонько.
В сумерках она его не узнала.
— Это что еще за «тс-с»? Я застаю под нашими окнами постороннего, и у него хватает наглости говорить мне «тс-с»?
— Я не хочу, чтобы господин Даквитц узнал, что я здесь.
— Вам бы полиции бояться, а не моего отца!
— Я — Харальд Олафсен. Я был здесь две недели назад.
— А, любитель буги-вуги! И что это ты тут делаешь?
Карен присела на парапет и закурила. Он подошел к ней:
— Я поругался с отцом и ушел из дому.
— А почему здесь оказался?
— Мне дал работу Нильсен.
— Что ж, предприимчивый молодой человек. И где же ты живешь?
— Я… в старом монастыре.
— Интересное решение. Ты, надеюсь, привез с собой одеяла и все такое?
— Вообще-то нет.
— Ночью может быть холодновато.
— Ничего, переживу.
— Хм… — Она некоторое время сидела молча. Затем швырнула окурок в клумбу и встала. — Что ж, желаю удачи. — И она ушла в дом.
Разговора не получилось, с грустью подумал Харальд. Он мог бы проболтать с ней до утра, а ей через пять минут стало скучно.
Он вернулся в монастырь. В воздухе уже ощущалась ночная свежесть. Пол в церкви был выложен плитками, и спать на нем наверняка холодно. Да, зря он не догадался прихватить из дома одеяло. Он стал подыскивать себе место для ночлега. В восточной стене была глубокая ниша — там прежде располагался алтарь. Это была самая подходящая лежанка.
Он думал про Карен, представлял, как она гладит его по голове, как ее губы касаются его щеки, как она обвивает его шею руками.
Ему стало холодно, и он вылез из ниши. Может, поспать в «роллс-ройсе»? Харальд возился с брезентом, когда вдруг услышал шаги. Он замер. Через мгновение в окно посветил луч фонарика.
— Харальд? — услышал он голос.
Сердце его радостно забилось.
— Карен!
Луч нашел его. В церковь вошла Карен с узлом в руках.
— Я принесла тебе одеяла.
— А я уж собирался ночевать в машине.
— Ты для этого слишком длинный.
Развернув одеяла, он увидел кое-что еще.
— Я решила, что ты наверняка проголодался, — объяснила она и посветила фонарем на сверток. В нем лежало полбуханки хлеба, корзиночка клубники и колбаса. А еще — термос с кофе.
Он накинулся на угощение, но старался себя сдерживать — чтобы не походить на оголодавшего шакала. Послышалось мяуканье, и из темноты в круг света шагнул кот. Тот самый черно-белый, которого он видел, когда впервые вошел в церковь. Он кинул на землю кусочек колбасы. Кот понюхал его и принялся за еду.
— Как его зовут? — спросил Харальд.
— У него нет имени. Он приблудный.
— Я назову его Пайнтоп — в честь моего любимого пианиста, — сказал Харальд.
— Хорошее имя.
Харальд съел все до крошки.
— Здорово-то как! Спасибо тебе.
— Наверное, надо было принести побольше. Ты когда последний раз ел?
— Вчера.
— А как ты сюда добрался?
— На мотоцикле. Вон он, там стоит. Только у него скорость маленькая, потому что он работает на торфе. Так что на дорогу ушло два дня.
— Ты решительный, Харальд Олафсен. Должна признаться, я таких решительных прежде не встречала.
— По правде говоря, я то же самое думаю про тебя.
— Да ладно тебе. На свете полным-полно избалованных девочек, которые хотят стать балеринами. А сколько человек проехало всю Данию на мотоцикле, работающем на торфе?
Он рассмеялся. Они с минуту помолчали.
— Мне очень жаль Пола, — сказал наконец Харальд. — Для тебя, наверное, это страшный удар.
— Да, это было ужасно. Я весь день проплакала.
— Вы с ним были очень близки?
— Мы встречались всего три раза, и я не была в него влюблена, но все равно я очень переживала. — В глазах у нее появились слезы.
Харальд, к своему стыду, в глубине души обрадовался тому, что она не была влюблена в Пола.
— Ты знаешь, как это произошло?
— Нет. Военные все держат в секрете. Просто сообщили, что самолет потерпел аварию и подробности выясняются.
— Может, они что-то скрывают?
— Что, например? — спросила она резко.
Но Харальд не мог поделиться с ней своими соображениями, не выдав собственной связи с Сопротивлением.
— Может, самолет был плохо отлажен.
— Чтобы скрыть такое, они не стали бы прикрываться военной тайной.
Харальд понял, что обидел ее.
— Пожалуй, ты права, — сказал он. Сказал неискренне, но лишь потому, что не хотел с ней ссориться.
— Мне надо вернуться, пока не заперли дверь, — холодно сказала Карен.
— Спасибо за ужин и за одеяла. Ты — ангел милосердия.
— Роль мне несвойственная, — сказала она, слегка смягчившись. — Спокойной ночи.
На узкой кровати в деревенской гостинице на острове Борнхольм Гермия спала отвратительно. Ей было от чего нервничать — она находилась на оккупированной территории с поддельными документами в кармане.
В Стокгольме они с Дигби еще раз ушли от немецкой слежки и отправились поездом на южное побережье. В рыбацкой деревушке под названием Калвсби они нашли рыбака, который согласился переправить ее на Борнхольм. Она попрощалась с Дигби и поднялась на борт суденышка. А он собирался на день в Лондон — отчитаться перед Черчиллем, после чего должен был вернуться в Калвсби и ждать ее возвращения.
Вчера на рассвете рыбак высадил ее с велосипедом на пустынном берегу и пообещал вернуться через четыре дня. Она доехала до развалин замка Хаммерсхуз и весь день прождала Арне. Он не появился.
Она велела себе не отчаиваться. Скорее всего, он не успел на вечерний паром из Копенгагена. Значит, он придет на свидание утром.
Под вечер она поехала в ближайшую деревню, где без труда устроилась на ночлег. Утром Гермия оделась и спустилась вниз к завтраку. В столовой был еще один постоялец — мужчина средних лет.
— Доброе утро! Меня зовут Свен Фромер, — сказал он с дружелюбной улыбкой.
Гермия старалась держаться как можно непринужденнее.
— А меня Агнес Рикс. Чудесная сегодня погода. — Она положила себе овсянки, залила ее холодным молоком и принялась есть.
Свен улыбнулся и сказал:
— Очень по-английски.
Она в ужасе уставилась на него. Как это он ее раскусил?
— Что вы имеете в виду?
— То, как вы едите озсянку.
Он-то налил молоко в стакан и запивал им кашу. Она отлично знала, что датчане едят овсянку именно так.
— Мне так больше нравится, — сказала она. — Так каша получается не очень горячая, и можно есть быстрее.
— Девушки вечно куда-то спешат. А вы откуда?
— Из Копенгагена.
— Я тоже.
— Приехали отдохнуть?
— Увы, нет. Я землемер. Впрочем, работа моя закончена, домой мне только завтра, поэтому сегодня я собираюсь покататься по окрестностям и вечерним паромом отбыть. Буду рад, если вы составите мне компанию.
— Я помолвлена, — твердо ответила Гермия.
— И тем не менее я буду рад вашему обществу.
— Прошу, не обижайтесь, но мне хотелось бы побыть одной.
— Понимаю. Надеюсь, вас не обидело мое предложение.
— Оно мне польстило, — ответила Гермия, очаровательно улыбнувшись в ответ.
Вошел еще один постоялец, мужчина в костюме. По-датски он говорил с немецким акцентом.
— Доброе утро! Меня зовут Хельмут Мюллер.
У Гермии забилось сердце.
— Доброе утро, — ответила она. — Агнес Рикс.
Мюллер обернулся к Свену, но тот встал и, демонстративно не обращая внимания на вновь прибывшего, вышел.
Мюллер сел. Вид у него был обиженный. Гермия старалась держаться как ни в чем не бывало.
— Откуда вы, герр Мюллер?
— Я родом из Любека.
— Вы хорошо говорите по-датски.
— Когда я был ребенком, наша семья приезжала сюда отдыхать.
— Желаю вам приятно провести время, — сказала Гермия, вставая.
— Благодарю. И вам того же.
Она вышла из столовой, размышляя, не слишком ли любезно себя вела. Излишнее дружелюбие вызывает не меньше подозрений, чем враждебность.
Выводя велосипед, она увидела Свена, который грузил вещи в багажник «вольво». Задние сиденья в салоне были сняты — там лежали его инструменты.
— Прошу прощение за мой поступок, — сказал он. — Я не хотел показаться грубым. Но я вырос в семье военного. Мне трудно смириться, что мы так быстро сдались. Мы должны были сопротивляться врагу. Мы и сейчас должны сопротивляться!
Гермия дотронулась до его руки.
— Вам не за что извиняться, — сказала она и уехала.
Гермия подошла к стене замка, выходившей на море, прислонила к ней велосипед и села полюбоваться пустынным пляжем внизу.
— Привет, Гермия, — раздался знакомый голос.
Она обернулась и увидела, что к ней идет, широко раскинув руки, улыбающийся Арне. Он поджидал ее за башней. Она кинулась к нему, прижалась к его груди.
Он осыпал ее поцелуями, а она уткнулась носом ему в шею, вдыхая знакомый запах армейского мыла, бриллиантина и авиационного топлива.
Чувства захлестнули обоих, поцелуи становились все более страстными, а ласки — все более настойчивыми. Колени ее подкосились, и она рухнула на траву, увлекая его за собой. Она судорожно расстегивала пуговицы на его брюках, он задрал подол ее платья. Она понимала, что их увидит любой турист, приехавший полюбоваться развалинами, но сдерживаться не было сил.
Потом они лежали неподвижно. Ей было приятно ощущать тяжесть его тела. Но в любой момент сюда могли прийти.
— Еще один поцелуй, и встаем, — пробормотала она.
— Ладно. — Он нежно поцеловал ее и поднялся.
Гермия тоже встала, отряхнула платье. Она прислонилась к стене, и Арне обнял ее за плечи. Очень трудно было опять переключиться на войну, шпионаж, обман…
— Я работаю на британскую разведку, — выпалила она.
— Я так и подозревал. Ты очень рискуешь.
— Теперь и ты рискуешь — уже потому, что ты сейчас здесь, со мной.
Она должна была рассказать ему все. Она хотела просить его рискнуть жизнью, и он имел право знать, ради чего. Она рассказала про «Ночных стражей», про огромные потери, которые несет британская авиация, про радарную установку на его родном острове Санде, про то, чем занимался Пол. Выражение его лица изменилось. Веселые искорки в глазах погасли, исчезла неизменная улыбка. Видно было, что он встревожен.
— Я приехала попросить тебя сделать то, что сделал бы Пол, останься он жив. Нужно поехать на Санде, проникнуть на базу и обследовать радарную установку. Нам необходимы фотографии, причем хорошие. — Она потянулась к велосипеду, достала из сумочки для инструментов маленький фотоаппарат. — Если мы поймем, как устроена их радарная установка, мы сумеем найти способ ее обезвредить, а значит — сохранить жизнь сотням летчиков. Но если тебя поймают, тебя казнят за шпионаж.
Арне серьезно кивнул, но фотоаппарат не взял.
— Пол возглавлял «Ночных стражей»?
Теперь кивнула она.
— В этой организации состояло большинство моих друзей?
— Тебе лучше не знать…
— Почти все — кроме меня.
Она опять кивнула. Она боялась того, что он скажет дальше.
— Ты считаешь меня трусом.
— Мне казалось, ты не подходишь для такой…
— Из-за того что я люблю повеселиться, люблю пошутить, ты решила, что для подпольной работы я не гожусь?
Ей снова пришлось кивнуть.
— В таком случае мне придется доказать тебе, что ты ошибалась. — И он взял фотоаппарат.
Гермия не знала, радоваться ей или огорчаться.
— Спасибо, — сказала она. — Только, прошу, будь осторожен.
— За мной следили от Копенгагена до Борнхольма.
Вот этого она никак не ожидала.
— Ты уверен?
— Да. Я еще на базе заметил двоих — мужчину и женщину. Она ехала со мной в поезде до Копенгагена, а он был на пароме. А здесь он поехал за мной следом на велосипеде. И была еще какая-то машина. Я оторвался от них на выезде из Рённе.
— Как ты думаешь, кто они?
— Датские полицейские, действующие по приказу немцев.
— Раз ты от них ушел, они теперь не сомневаются, что ты в чем-то замешан. И продолжают тебя искать. Они будут держать под наблюдением и пристань, и аэродром. Нам надо исхитриться и тайком переправить тебя в Копенгаген.
— А куда мне потом деваться? В летную школу нельзя — в первую очередь меня будут искать там.
— Тебе придется остаться в Копенгагене у одного из «ночных стражей». Его зовут Йенс Токсвиг. Адрес я тебе дам. Сколько тебе понадобится времени, чтобы добраться до Санде?
— Сначала мне надо поговорить с Харальдом. Он помогал строить базу и, возможно, знает, где там что расположено. Добраться до Ютландии — это целый день. На Санде я могу оказаться во вторник вечером, в среду проберусь на базу, в четверг буду в Копенгагене. Как мне с тобой связаться?
— Приезжай сюда в пятницу. Я буду ждать тебя прямо здесь. С тем рыбаком, который доставил меня сюда, мы отправимся в Швецию. Если все получится, через неделю мы будем снова вместе, на свободе.
— Хорошо бы все так и вышло… — грустно улыбнулся он.
Тем временем у развалин замка появились первые туристы.
— Нам пора, — сказала Гермия. — Ты на велосипеде?
— Он за башней.
Арне вывел велосипед, и они вместе поехали.
У подножия горы она увидела, как Свен Фромер, с которым она познакомилась в гостинице, выходит из «вольво». Она хотела проехать мимо, но он помахал ей рукой. Не остановиться было бы невежливо.
— Вот мы и встретились, — сказал он. — Это ваш жених?
Свена не надо бояться, сказала она себе. Он настроен против немцев.
— Это Олаф Арнесен. Олаф, познакомься со Свеном Фромером. Он остановился в той же гостинице, что и я.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Вы давно здесь? — спросил Арне.
— Неделю. Сегодня уезжаю.
И тут Гермии пришла в голову одна идея.
— Свен, утром вы сказали, что мы должны оказывать немцам сопротивление. Если бы вам представилась возможность помочь англичанам, вы бы пошли на риск?
— Но как… Неужели вы…
— Так пошли бы вы на риск? Да или нет?
— Да, — ответил Свен. — Что я должен делать?
— Можно ли спрятать человека в салоне вашей машины?
— Вполне. Под инструментами.
— Вы согласитесь сегодня вечером провезти его на пароме?
Свен взглянул на машину, потом на Арне:
— Вас?
Арне кивнул.
— Да, черт подери! — улыбнулся Свен.