Крылатая рать

«Если душа родилась крылатой –

Что ей хоромы – и что ей хаты!»

(М. Цветаева)

Глава первая. Город Золотой

Златоград – так назывался главный город Терры: страны и планеты. Именно сюда перебралась недавно из провинции семья Шапо: брат и сестра, кстати, совсем непохожие друг на друга. И почти сразу же каждый вечер к ним стал наведываться молодой журналист, подписывающийся странным псевдонимом – Андрей. На самом же деле его звали Дэн Арилье. Поговаривали, что он неравнодушен к Евжени – сестре своего давнего приятеля Риксандра Шапо.

Хотя брат и сестра Шапо жили в Златограде уже больше недели, Евжени продолжала одеваться по-провинциальному: носила однотонные платья и модным украшениям из разноцветных камней предпочитала какие-то странные, из какого-то отполированного металла, причем отполированного так сильно, что солнце, отражаясь в нем, слепило глаза. Кольцо из похожего металла носил и ее брат. Однако в остальном Риксандр стремился следовать столичной моде. Он уже обзавелся пестрым лоскутным плащом, шляпой с яркими перьями, высокими блестящими сапогами с узкими и непомерно длинными носами.

Сегодня их пригласили на бал, где должен был быть весь цвет общества. Так что Евжени пришлось облачиться в бардовое платье с желтыми, синими и зелеными розами и надеть черную, расшитую цветным бисером маску. В этом безвкусном, хотя и красиво облегающем фигуру платье, Евжени чувствовала себя неуютно и глупо. Но Шапо считалось состоятельным семейством, способным купить шикарный особняк на окраине Златограда, и было просто необходимо «поддерживать марку». Евжени вздохнула и, взяв в руки яркий пестрый веер, вышла из комнаты. Острые каблучки простучали вниз по лестнице.

Евжени пользовалась успехом. Женщины смотрели на нее искоса, но мужчины толпились вокруг нее, и она раздавала визитные карточки направо и налево. Она не думала, что ведет себя как-то по-особенному, и не замечала того, что делает все немного иначе, чем женщины вокруг. Но все в один голос говорили о ней как о хорошенькой, но уж чересчур экстравагантной даме. Привлекали внимание и ее простая прическа, и ее необычные украшения, в которые не были вделаны драгоценные камни. Мужчины с удивлением рассматривали ее поражающие своей простотой и безыскусностью визитки. Но особенно шокировал всех ее крайне нетактичный поступок по отношению к давно уже немолодому повесе барону Зейкрафту, которого она попросила снять маску. «Как она вульгарна, – шептались дамы. – Разве он не дал ей своей визитки? Вообразите только, что было бы, если бы он согласился исполнить ее вздорную просьбу: все дамы увидели бы его лицо!». «Не удивительно, что господин Зейкрафт не решился снять маску, – смеялись мужчины, – он, наверное, не снимает ее даже наедине с собой. Иначе бы ему пришлось бы признать, что он слишком стар, чтобы волочиться за дамами. Ведь когда он снимал ее в последний раз, он был лет на двадцать моложе, и тогда еще задорная цыганка не заразила его «веселой болезнью».

Только Рэн Факар стоял в стороне и не принимал никакого участия в обсуждении Евжени. Но он очень внимательно слушал все, что о ней говорили. Когда-то точно такой же медальон, как у нее, он видел на шее женщины, которая была особенно дорога ему. Его мать исчезла лет десять назад, когда Рэн был еще ребенком. Когда она уходила из дома, на ней был этот медальон.

Она была странной женщиной, его мать. Ее тоже считали экстравагантной. Она не любила носить маску и часто надолго закрывалась в своей комнате одна, и не открывала, когда к ней стучались, и не откликалась, когда с ней разговаривали. А иногда обнимала маленького Рэна, прижимала крепко к груди, и сидела, глядя куда-то в пустоту, а по щекам ее медленно стекали слезы и капали на светловолосую головку сына.

В остальное же время она была веселая и придумывала разные игры для Рэна. И потом он был единственным, кто горевал, когда она исчезла. Отец же быстро заменил ее молоденькой любовницей. Да он и раньше изменял ей.

Недавно отец умер, оставив Рэну хорошее состояние, которое не успели съесть даже все его многочисленные оргии и кутежи.

Рэн тоже считался мотом и большим любителем прекрасного пола. И когда в зал вошла Евжени, он первым бросился к ней навстречу, чтобы попросить карточку с именем и предложить ей свою. Но остановился на полпути, ошеломленный: так она была похожа на его мать. Ему даже показалось на миг, что это она и есть. Когда же он, наконец, подошел к ней, она уже была окружена мужчинами. А когда очередь обмениваться визитками дошла до него, оказалось, что карточек с именем у нее уже не осталось. И тогда она, – что привело в ужас ее соседок, – назвала свое имя вслух. И еще больше поразило и ужаснуло всех то, что элегантный и обладающий такими хорошими манерами молодой человек улыбнулся и ответил громко: «А я Рэн Факар», – и пригласил ее на танец.

Танцевать Евжени не пошла, отговорившись тем, что всю жизнь провела в провинции и не брала уроков танцев. Больше за весь вечер Рэн и Евжени не перемолвились ни словечком.

А потом почти всю ночь Рэн ломал голову над вопросами: почему Евжени так похожа на его мать и откуда у нее этот медальон? И еще ему хотелось увидеть ее лицо, чтобы узнать, так ли похожа она на его мать чертами лица, как фигурой и походкой.

Назавтра он решил отправиться к Шапо в гости, хотя его еще и не успели пригласить. То, что за Евжени ухаживает выскочка-журналист, взявшийся неизвестно откуда, Рэна остановить не могло – ведь сам он был молод, красив, богат и так хорошо знал женщин!

Евжени тоже заинтересовал этот молодой человек. Она решила, что с ним стоит познакомиться поближе. Он наверняка чувствует себя в городе как рыба в воде, и мог бы ей помочь здесь освоиться.

Город не нравился ей. Люди здесь ходили в масках, так что нельзя было никого узнать. И одевались здесь все как-то по-павлиньи. Единственное, что ей нравилось в здешней моде, это то, что плащи и куртки мужчины носили, накинув их прямо на голое тело – это выглядело мужественно и сексуально. Андрею и Саше эта мода очень даже шла. Да и легкие бумажные маски, которые они носили, были скромными и неказистыми, и закрывали одни только глаза. Такие же маски носили и жители небогатых кварталов. Те же, кто побогаче, предпочитали маски из замши или бархата, украшенные драгоценными камнями. Писком же моды здесь считались маски, изображающие животных, которые наилучшим образом скрывали все лицо.

Женя же никак не могла привыкнуть даже к своим легким бархатным полумаскам, расшитым бисером или жемчугом. «Но ведь носила же ты когда-то темные очки», – смеялся Андрей. Но дома никто не мог заставить Евжени надеть маску. И уступая ее капризу, Саша и Андрей тоже, рискуя прослыть вольнодумцами и бунтарями, снимали маски, когда приходили сюда.

В остальном же этот Златоград был похож на города их родной реальности, какими они были лет сто или двести назад. И даже языка им учить не пришлось – он был таким же, как и их родной язык. А легкий акцент вполне мог сойти за провинциальный выговор, и ни у кого здесь не вызывал подозрений.

Да и воздух здесь, надо признаться, был куда чище.

Но все равно почему-то не нравился Жене этот Золотой Город.

Глава вторая. Запланированное происшествие

В эту ночь Жене спалось плохо: снилась родная реальность, родители, выстрелы, кровь, мерцающие зеркала… Встала она не отдохнувшей, а день предстоял трудный: сегодня здесь должна появиться Оля. Оля не будет помнить ни кто она, ни как сюда попала – Андрей должен найти и привезти ее. Но это произойдет чуть позже, а сейчас надо заняться чем-нибудь другим.

Например, не мешает выяснить, что за человек тот немолодой казанова, не пожелавший снять маску. Его лица ей увидеть так и не удалось, но, судя по возрасту, он вполне мог оказаться тем, кто ей был нужен.

Евжени и Риксандр занимали большой особняк, но старались не держать лишней прислуги. Так что многие комнаты оставались нежилыми. Сестры Нада и Ла вели хозяйство, а обязанности дворника и кучера выполнял их отец. Ночной же прислуги Шапо не держали вообще.

Именно Наду и Ла решила расспросить Евжени о старике Зейкрафте. В ожидании девушек она рассматривала его визитку в форме шестиугольника с золотистыми краями на бардовом бархате. В центе золотом было вытеснено его имя «Барон Винч Зейкрафт». На другой стороне на розовом фоне были изображены тесно сплетенные обнаженные тела мужчины и женщины, в вытянутой руке мужчина поднимал высоко над головой факел.

Когда смеющаяся Нада и молчаливая, в отца, Ла вошли в гостиную, Евжени протянула им красный шестиугольник: «Вы что-нибудь знаете о нем?».

Не читая имени, Нада вернула карточку Евжени:

– Разумеется, мадам. Этот похотливый старикашка известен во всей округе, он не пропускает ни одной юбки, причем не гнушается даже теми, кто любит мужчин за деньги. А уж благородным-то дамам от него покоя нет: постоянные намеки, пикантные шутки, неприличные предложения. Отказы его не смущают. Понятно, что благодаря своему возрасту он в своих притязаниях скорее смешон, чем опасен… но все равно: если не хотите, чтобы о вас судачили – не приглашайте его в дом.

Евжени посмотрела на Ла: «А ты что о нем думаешь?»

– Мне тоже не приходилось слышать о нем ничего хорошего, – сдержанно ответила та.

Евжени понимающе кивнула.

– Говорят, – засмеялась Нада, – что какая-то цыганка наградила его болезнью, от которой проваливается нос.

– Значит, у него нет носа? – улыбнулась Евжени.

Нада снова засмеялась:

– Да кто ж его знает! – проговорила она сквозь смех. – Говорят, что он не снимает маски, даже когда спит.

Но тут позвонили в дверь, и Нада выскочила из комнаты, кинувшись открывать раннему визитеру.

– С вашего разрешения, мадам, – присела Ла и ровным шагом направилась следом за все еще смеющейся Надой.

«Неужели уже Андрей?» – удивилась про себя Женя. Но в комнату, опередив на пару шагов Ла, вошел высокий молодой человек в бархатной маске. Евжени удивленно подняла брови. Хорошо еще, что сегодня она с утра надела маску: решила понемногу привыкать к ней. Ла прошла вперед и протянула Евжени на серебряном подносе черную овальную карточку, с одной стороны которой крупными алыми буквами было написано в три строчки: «Граф Рэн Факар».

Евжени жестом предложила ему расположиться на диване, но он твердым шагом пересек гостиную и подошел к ней почти вплотную, пристально всматриваясь в разрезы маски. Когда он взял протянутую для поцелуя руку, девушка заметила, что на его мизинце сверкнуло точно такое же кольцо, каким был украшен ее безымянный палец. Ей с трудом удалось скрыть смятение. Откуда у него это кольцо? – Женя лихорадочно пыталась найти ответ. – Она точно знала, что вчера этого кольца не нем не было. Может быть, он тоже явился сюда, чтобы помогать или контролировать? Или он выполняет другую миссию? И почему ей ничего не сообщили о нем?

Да знает ли он вообще, что за кольцо у него на пальце? Может, оно попало к нему случайно. Не исключено, что это обычное украшение, просто очень похожее внешне, искусная подделка, не обладающая силой подлинного зеркального кольца… Жаль, что она не успела расспросить Наду о Рэне.

Рэн заметил, что застал Евжени в гостиной, будучи одетой в атласный, василькового цвета халат, но ее, кажется, это не слишком смутило, и она не убежала переодеваться. Расхаживать по дому в халате и, тем более, встречать в таком виде гостей не было принято в Златограде. Он знал только одну женщину, которая выходила из спальни, не переодевшись в длинное платье. Но его мать не носила дома и маску. А на Евжени была черная маска, прикрывавшая почти все лицо.

Евжени внимательно рассматривала молодого человека, а он ее. Евжени была ниже и изящней большинства женщин Терры, такая фигура здесь была редкостью. Не удивительно, что эта девушка нравится многим мужчинам.

Женя, напротив, отметила, что внешними данными Рэн мало отличается от здешних мужчин: такой же высокий, стройный, широкоплечий. Саша и Андрей, которых она привыкла считать достаточно высокими и мускулистыми, по своему телосложению уступали местным жителям в статности. Оделся Рэн – не для нее ли? – совсем не модно, не кричаще: черный плащ, черные брюки, серая рубашка, черные сапоги, черная маска без украшений… И на шляпе, которую он отдал Ла, перья были только одного, серебристого цвета. В городе, пожалуй, невозможно было встретить человека, в чьем костюме присутствовали бы только два оттенка. В моде была пестрота. Похоже, Рэн каким-то образом угадал, что Евжени эта мода не по вкусу, и постарался ей угодить, полностью отказавшись на этот раз от цветных вещей.

Заговорить они не успели, так как в дверь снова позвонили, и спустя мгновение в гостиную вбежала Нада:

– О, мадам! Там снова этот журналист, господин Арилье, а с ним…

Но не успела она закончить фразу, как в гостиную вошел Дэн, втаскивая за собой вырывавшуюся девушку. Он был без маски.

– Отпустите ее сейчас же, Дэн! – возмутилась Евжени. – Что вы делаете! Что случилось, в конце концов?

– Она бросилась прямо под копыта моей лошади! Не знаю, куда она так спешила, но с ней случилась истерика. Может, от испуга, не знаю. И первым делом, что она сделала, так это порвала мою маску. Думаю, что девчонка просто приняла меня за кого-то другого, кто чертовски ее обидел. Дайте ей что-нибудь выпить, чтобы успокоилась.

– Ла! – коротко распорядилась Евжени. Ла сразу же вышла за «утешительными каплями».

Незнакомка же, казалось, немного успокоилась и даже перестала вырываться. На ней не было маски, а белое платье было испачкано.

– Не волнуйтесь, – обратилась к ней Евжени, – здесь Вас не обидят. Сейчас вы выпьете чего-нибудь успокоительного, отдохнете, а потом мой брат отвезет Вас домой.

– Никуда я с ним не поеду! – девушка с неимоверной силой оттолкнула Дэна.

– Разумеется, – согласилась Евжени, – с ним Вы никуда не поедете. А поедете вот с ним, – прибавила она, указывая на спускающегося по лестнице Риксандра.

Он был без маски – Саша не ожидал, что в доме окажутся посторонние: Оля и Андрей, какие бы роли они ни разыгрывали, таковыми считаться не могли, и то, что их голоса зазвучали в гостиной их особняка в такую рань, тоже не было для него неожиданностью. Но что здесь делает этот незнакомый юноша? Увидев Рэна, Риксандр остановился и извинился, что без маски – услышав шум, он подумал, что случилось что-то нехорошее, так что тут было не до нее.

– Не извиняйтесь, – остановил его Рэн. – Я вижу теперь здесь почти все без масок, так что это мне теперь неловко. Я сниму свою. – С этими словами Рэн ловко расстегнул маску, тут же смяв ее в левой руке, а правую протянул Риксандру, представляясь как-то совсем по земному: «Рэн Факар».

– Риксандр Шапо, – ответил Саша, пожимая протянутую руку. Два одинаковых кольца стукнулись при рукопожатии. Это заметили оба. На лице Рэна отразились сначала изумление, потом тревога и напряженные попытки скрыть все это. Саше удалось сохранить невозмутимость, единственное, что его могло выдать, так это то, что он задержал взгляд на кольце слишком долгое время и потом слишком пристально взглянул в глаза Рэну, который тут же отвел растерянный взгляд.

Вдруг девушка кинулась к Евжени и попыталась сорвать с нее маску. Но Евжени удалось схватить девушку за руки, и маска осталась на месте. Подоспевший к ней на помощь Риксандр, отстранив незнакомку от сестры, обхватил ее бережно за плечи и отвел в сторону.

– По-моему, она не совсем в порядке, – Евжени опустилась в кресло, рядом с которым стояла. – Она, случайно, не ударялась головой?

– Не заметил, – засмеялся Рэн. – Думаю, это произошло гораздо раньше. Может, она с рождения копытом стукнутая – а то чего бы ей лезть под лошадь.

– Не вижу повода для веселья, – сухо оборвала Евжени. – И вообще, зачем Вы привезли ее к нам?

– А было бы лучше, если бы я отвез ее к себе, в холостяцкую квартиру? Или надо было оставить ее там, где нашел? В таком состоянии?

Евжени пожала плечами.

Вошла Ла. Она принесла на подносе маленький стаканчик с лекарством и предложила девушке его выпить. Девушка кивнула и взяла стакан, но другой рукой потянулась к маленькой маске Ла: «Сними это! Добрым людям незачем прятать лицо».

А потом вдруг, когда Ла ушла, чтобы приготовить для неожиданной гостьи комнату, девушка уткнулась в плечо Риксандра и зарыдала. Она плакала и говорила, что ничего не помнит, что ей кажется все таким странным, что ей страшно. Наконец, лекарство подействовало и она, жалобно всхлипнув, позволила Риксандру отвести себя в приготовленную для нее комнату.

Евжени позвонила и попросила подать чай. Нада кивнула и ушла на кухню.

Без маски Рэн чувствовал себя неловко, будто стоит здесь перед всеми полностью обнаженным. Он понимал, что Дэн Арилье и Риксандр Шапо должны были бы чувствовать себя не более комфортно. Но он не заметил на их лицах и тени смущения. Видно было, что эти люди умели лучше скрывать свои эмоции. Рэн же совсем не умел притворяться, ведь ему не часто приходилось прятать свои чувства – за него это делала маска, которую он носил, как и все жители Терры, с раннего детства. На миг Рэна ужалила мысль, что, возможно, эти люди так искусно скрывают эмоции потому, что не привыкли носить маски. Но он быстро отогнал от себя это нелепое предположение: такого просто не могло быть, потому что невозможно, чтобы такое было! Рэн даже покраснел от стыда за подобные мысли. Его замешательство подогревало понимание того, что все его сомнения отражаются на его лице.

Евжени молча наблюдала за юношей. Этот молодой человек, не умевший притворяться, вызывал симпатию. Она видела, как ему неловко без маски. Ей даже стало немного жаль его. Увидев, что Риксандр уже спускается по лестнице, застегивая на ходу замочек полумаски, она предложила Рэну последовать его примеру, снова прикрыв лицо, и крикнула сестрам, чтобы кто-нибудь принес и господину Арилье «одежду для лица».

Потом все сидели вокруг большого, неправильной формы расписного стола и пили чай. Говорили о пустяках, шутили, смеялись…

Рэн снова почувствовал себя «в своей тарелке», и даже украдкой умудрился рассмотреть пальцы Арилье, убедившись, к своему облегчению, что журналист не носит никаких необычных украшений. Тревога Рэна была объяснима – ведь модный репортер слыл большим другом семейства Шапо, хоть и не был им ровней. Он иногда появлялся в свете, но вынужден был сам зарабатывать на жизнь. Впрочем, надо признать, ему это явно удавалось: Арилье модно одевался, снимал квартиру в центре и каждое утро завтракал в элитном кафе «Рандеву» напротив. Рэн знал это потому, что его собственный особняк находился как раз между «Рандеву» и зданием редакции еженедельника «Соловей и роза», с которым удачливый репортер тесно сотрудничал.

Похоже, эти украшения были фамильными драгоценностями. Но как же тогда два из них – медальон и перстень – могли оказаться у матери Рэна?

Рэн нащупал неприятный ответ. Вероятно, мама, когда неожиданно исчезла, не умерла, как все решили, а ушла к другому мужчине. Может, она всегда вела двойную жизнь? Что он мог знать об этом, будучи совсем еще малым ребенком? Не исключено, что теперь перед ним сидит его сестра…

Впрочем, мама и вправду, наверное, тогда погибла. А семья Шапо – его родственники по матери. Ведь никто никогда не говорил ему, откуда родом его мама. Когда он спрашивал об этом отца, тот только злился и кричал на него. А остальные ничего о ее прошлом не знали. И сама она, помнится, никогда не рассказывала сыну о своей семье!

В любом случае получается, что Евжени – его родственница. Знает ли она об этом?

Мучительно хотелось, чтобы она сняла маску, но юноша знал, что это невозможно: снять маску – это все равно, что раздеться догола, если не хуже! Ни одна приличная дама не сделает этого при посторонних. Такое допускалось только в кругу семьи, да и то не в каждом доме!

Арилье вынул из кармана часы. Крышка ярко сверкнула на солнце. Откинув ее, журналист взглянул на строгий циферблат:

– Извините, господа, я должен откланяться – мне поручен репортаж со свадьбы герцога Ланикруа, боюсь не успеть на церемонию обмена масками…

– Заходите вечером, Дэн, – улыбнулась Евжени. – Как раз и спасенная Вами незнакомка проснется.

– Ну да, он, как обычно, заварил кашу, а расхлебывать нам, – невесело усмехнулся Риксандр. – Могу поспорить, он уже и думать забыл о своей дикарке!

– Обязательно вечером буду, – заверил Арилье, – и даже приведу с собой доктора. Надеюсь, вас не очень затруднит дать ей приют, пока она не поправится или пока не отыщутся ее родственники?

– На этот счет не беспокойся, – кивнул Риксандр, – здесь ее не обидят.

– Уж не влюбился ли ты в нее, дружок? – деланно засмеялась Евжени, пытаясь заглянуть в глаза Дэну.

– Непременно влюбился бы, если б мое сердце уже не принадлежало другой, – игриво ответил тот, целуя на прощанье руку хозяйки дома.

Вскоре откланялся и Рэн, тоже обещая зайти вечером – мол, и ему небезразлична судьба незнакомки…

Глава третья. Незапланированные мелочи

Вечером Жене, Саше и Андрею предстояло многое обсудить. А тут навязался в гости этот Рэн Факар. В другое время Женя этому обстоятельству даже порадовалась бы. Наверное. Может быть. А может, и нет. Женя была в смятении. Рэн, конечно, симпатичный молодой человек, девушке в нем многое нравилось. Но еще больше в нем было подозрительного. Прежде всего, конечно, это кольцо. Но и одежда тоже. Даже одежда! Понятия об эстетичном в этом мире были совсем иными! Здесь красивым считалась пестрота. Если в костюме не сочетались по меньшей мере три ярких цвета, то он считался серым и безвкусным. А одеяние Рэна в день его первого визита к Шапо, когда юноша наверняка хотел произвести на них приятное впечатление, было серо-черных тонов. Нормальный человек постеснялся бы в этом и во двор выйти! И потом – он снял маску! Это было в высшей степени смело. И вызывающе неприлично. Если, конечно, не знать других обычаев… Но кто здесь мог иметь представление о других правилах поведения, о других «плохо» и «хорошо»? Кто он такой? – Вопросы оставались без ответа, вопросы повисали в воздухе и оплетали ее мысли, как невидимая паутина.

Женя попыталась поговорить об этом с Сашей, но он и сам был в недоумении. Он не сомневался, что и Рэн заметил сходство колец. Более того – он был уверен, что Рэн надел это кольцо, направляясь в их дом, не случайно. Но что он хотел этим сказать?

Если б он замышлял против них что-то злое и нехорошее, то не стал бы привлекать к себе внимания. И кольцо запрятал бы так, чтоб они о его существовании и догадаться бы не могли. Вероятнее всего, он хотел вступить с ними в контакт. Может, лучше прямо спросить его вечером, откуда он взял это украшение?

Так бы она и гадала весь день, как поступить с Рэном, если бы не случилась еще одна неожиданность, переключившая все ее мысли на другого человека – пришло письмо от барона Зейкрафта. Ла внесла его на разукрашенном пестрыми цветами эмалированном подносе, но на личике ее, едва прикрытом узенькой маской-очками, застыло такое выражение, будто она подносит хозяйке скользкую змею. Сердце Евжени, едва она увидела выполненный в том же стиле, что и визитка Зейкрафта, конверт, сильно забилось. Что принесет ей это: удачное открытие или новые хлопоты? Она быстро взяла красный шестиугольник и жестом отпустила девушку.

В конверте оказалось письмо на разукрашенном вензелями листе и еще одна визитка Зейкрафта – на этот раз голографическая. Письмо было написано витиеватым слогом, да и почерк барона был столь изыскан и кудряв, что некоторые слова было непросто разобрать. К счастью, текст был недлинный. Первое предложение, представляющее собой приветствие, нашпигованное десятком комплиментов, можно было не читать вовсе. Равно как и последнее, мало чем отличавшееся от первого. А вот второе, третье и четвертое были относительно кратки и, похоже, очень важны: «Я знаю, что Вы, прекрасная госпожа, ищете в этом городе, и вожделенное Вами есть у меня. Вы получите все, что желаете, явившись, разумеется, без провожатых, завтра в полдень в мой маленький загородный домик, где я люблю порою уединяться и проводить время в приятных размышлениях (адрес на конверте). Голографический знак, который я Вам с трепетом посылаю, откроет перед Вами все двери в моем поместье, где я обычно никому не позволяю тревожить мой покой».

Женя понимала, что ей предстоит принять непростое решение. Свидание с бароном – это так опасно! Ведь если об этом узнает хоть одна душа, репутация ее будет неисправимо подмочена, ее перестанут принимать в обществе, и даже Андрею придется «искать другую невесту». Но с другой стороны, Зейкрафт обещал ей что-то показать. А если это и вправду именно то, что они ищут? Вдруг он и есть тот самый старик?

Впрочем, в этом случае визит к нему был вдвойне опасен – если он тот самый и догадается, кто они и за чем охотятся, то может оказать серьезное сопротивление. Ловушка? – Не исключено.

Проблема выбора… Как она всегда мучила Женю. И как тут трезво размышлять, когда в душе засели две заносы: Рэн, Оля… Да, и Оля тоже. Саша с чего-то взял, что она потеряла память не понарошку, а на самом деле. Впрочем, этот вопрос скоро разрешится – вот только девушка проснется…

Олю направили им в помощь. Она должна была разыгрывать из себя сумасшедшую, потерявшую рассудок то ли в результате шока при наезде Андреевой лошади, то ли из-за травмы при падении, то ли помешавшуюся еще задолго до этого происшествия. Ее психоз должен был заключаться в маниакальном стремлении видеть лица окружающих. Кто же не простит «бедняжке» сорванную маску? То, что непростительно воспитанным девушкам и юношам из высшего общества, будет позволено этому «несчастному созданию», нашедшему приют в одном из приличных домов Златограда.

Но если Оля и вправду забыла, кто она такая и зачем сюда прислана, то это сильно усложнит выполнение операции «Икар». Да и жаль было бы Олю – она же ее единственная подруга! Женя слышала, что бывают такие случаи, когда психика не выдерживает переброску, и человек все забывает, реже – сходит с ума. При возвращении обычно все восстанавливается, но все же… Да нет, показалось это Саше! – просто он слишком за нее трясется… И не знает, что она та еще артистка! Вспомнить хотя бы, как она всех дурачила, будучи еще подростком – даже мать, и та не догадывалась о том, что дочка влюблена в отчима. Наверное, из-за Олиного таланта и поручили ей эту сложную роль – не каждому по плечу денно и нощно изображать чокнутую. Вот проснется она – и они вместе посмеются над одураченными мальчишками. А пока надо решить, как быть с приглашением Зейкрафта.

Женя встала и направилась в библиотеку, где Саша любил проводить свободное время. Он и сейчас был там. Женя молча протянула другу только что полученное письмо. Прочитав пикантное послание, Саша нахмурился:

– Не нравится мне все это. Выглядит, как ловушка.

– А вдруг он и есть тот самый изобретатель? – последнее слово Женя произнесла совсем тихо, точно ветер прошуршал, но Саша, конечно, его разобрал: нетрудно было догадаться, о чем она могла думать.

– Сомневаюсь. Тот – романтик и мудрец, а этот – старый шут и развратник. Не сходится.

– Молва может ошибаться. Внешность обманчива. Это истина банальна, но не перестает оставаться правдой. И вообще, я где-то читала, что чем интеллектуальнее человек, чем сильнее у него развито воображение, чем изощренней ум, тем сильнее он стремится ко всяким извращениям, то есть к разврату. Так что как раз все сходится.

– Ты права только в одном – мы должны рассматривать все возможности. И, в любом случае, здесь решения принимаешь ты. Даже когда они не тебя касаются. А относительно себя и подавно…

– Я думаю, надо идти. Но при этом как-нибудь обезопасить себя.

– Обезопасить тебя от сплетен мы с горем пополам сможем: купим тебе совершенно невозможное платье, закрытую маску… Зейкрафт, конечно, начнет трепаться – да кто ж ему поверит! Но вот от его приставаний кто тебя защитит? Вдруг он захочет добиться твоей благосклонности силой? Он стар, но, кажется, довольно силен, песок из него еще не сыплется, хоть многим и хотелось бы так думать.

– Я тоже этого побаиваюсь. Я это и имела в виду, когда сказала, что хочу обезопаситься. В смысле – вооружиться. Ты не мог бы, скажем, купить мне кинжал, какой-нибудь совсем маленький, чтобы его легко было спрятать в одежде, но не игрушечный.

– И что, ты хочешь сказать, что сможешь вонзить нож в живое тело?

– Не начинай! Может, и смогу… Все-таки я собираюсь его только остановить, если что, а не убить.

– Хорошо, хорошо… будет тебе кинжал.

Пока Саша бегал по магазинам, проснулась Оля. Об этом Евжени доложила сдержанная Ла. По ее словам, незнакомка была слегка не в себе: не отвечала на вопросы, пыталась узнать, где она, и вообще вела себя слишком беспокойно. И зачем-то попросила Ла снять маску. Несмотря на то что это требование было чересчур своеобразным, Ла согласилась подчиниться ему, после чего гостья стала вести себя немного уверенней. Она с любопытством осмотрела комнату, приветливо улыбнулась служанке и посоветовала сменить зеленый пояс с синим бантом на красный (в тон платью) или хотя бы срезать бант. Если бы на месте Ла была Нада, ее этот совет весьма позабавил бы, у Ла же это вызвало жалость: бедняжка не только испытала нервное потрясение, но, похоже, еще страдала явным отсутствие вкуса.

Сообщив все это, Ла сказала, что гостья выразила желание познакомиться с хозяевами дома.

– Только маску лучше снимите, мадам. Понимаю, Вам это, должно быть, неприятно, но боюсь, иначе она не станет с Вами разговаривать.

– Спасибо, Ла, – кивнула Евжени, – я, пожалуй, последую твоему совету.

Направляясь в комнату, где поселили Олю, Женя думала, как ей лучше себя вести. Если горячо приветствовать подругу, как ей и хотелось, когда та (всякое может быть) ничего не помнит, то Оля только растревожится еще сильнее. Если же сделать вид, что они незнакомы, а с Олей окажется все в порядке, то подруга может и обидеться. Или, вероятнее всего, решит, что здесь что-то неладно, и начнет подыгрывать Жене, так что никто ни за что не догадается, что они знакомы. Даже сама Женя не сразу догадается, что Оля узнала свою прежнюю подругу.

Значит, сейчас Жене надо умудриться вести себя так, чтобы ее поведение можно было истолковать двояко. То есть так, чтобы Оля, если с памятью у нее все в порядке, поняла: подруга ей рада – и выказала бы ответную радость. Но так, что если у нее с памятью проблемы, она увидела бы в поведении Жени только гостеприимство и дружелюбие.

Женя осторожно постучала в дверь, и, услышав знакомый голос: «Войдите!» – повернула ручку. Оля сидела на кровати и робко улыбалась. На ней было то же, что и утром, белое платье, украшенное разноцветными атласными бантами – грязное и рваное.

– Привет! – улыбнулась ей Женя. – Вижу, тебе уже лучше?

– Да, спасибо, – улыбнулась в ответ Оля.

– Я рада, что ты недолго спала. Мне не терпелось поговорить с тобой.

Женя подошла поближе и села на пуфик возле кровати.

– Боюсь, что не смогу рассказать Вам ничего интересного, – извиняющимся тоном сказала Оля. – Я не смогу даже открыть Вам, кто я и где мой дом, потому что сама задаю себе эти вопросы и не нахожу на них ответа…

У Жени оборвалось сердце. Если Оля обратилась к ней на Вы – это конец, она ее и вправду не узнала. А может, она просто не знает, безопасно ли сейчас говорить открыто? Может, боится, что их могут подслушать? Надо как-то дать ей понять, что здесь можно говорить прямо.

– Ничего страшного. Я думаю, вместе мы найдем эти ответы. Главное, чтобы ты поняла – здесь тебе нечего бояться, нечего скрывать. Здесь тебя примут такой, какая ты есть на самом деле.

– Если бы я знала, какая я на самом деле! – Олин голос задрожал. – Это так мучительно, не знать, кто ты. Я даже имени своего не могу вспомнить… – из ее глаз покатились слезы.

Женя обреченно поняла, что Саша был прав: Оля на самом деле ничего не помнила. Может, есть какой-нибудь способ вернуть ей память?

– Давай попробуем вспомнить, как тебя зовут, – предложила Женя. – Я буду называть разные женские имена, а ты меня остановишь, если какое-то из них покажется тебе особенно близким.

– Давайте попробуем, – грустно согласилась Оля.

И Женя начала называть распространенные на Терре имена, вставляя между ними различные варианты имени Ольга:

– Маринала, Ледия, Далена, Вира, Ла, Ольга, Тадара, Ляля, Ритения, Оля, Нада, Салана, Петера, Оленька, Тезара, Светела…

На этом имени Оля ее и остановила.

– Светела? – робко переспросила Оля. – Кажется, сердце у меня забилось чаще, когда ты назвала это имя. Может, так меня и зовут?

– Может, и так, – разочарованно вздохнула Женя.

– Даже если потом окажется, что меня иначе зовут, я пока согласна пользоваться этим именем. Мне оно понравилось – такое чистое и прозрачное…

– Хорошо, – согласилась Женя, – мы так и будем тебя называть. Пока я распоряжусь, чтобы тебе принесли чистое платье. Что-нибудь из моего. Конечно, мои наряды будут тебе чуть великоваты, потом закажем тебе что-нибудь по размеру – готовое платье на тебя не продают, я и на себя-то еле нашла.

– Спасибо, Вы очень добры.

– Не за что. Если что-то будет нужно – зови.

И, с трудом удержавшись от порыва обнять подругу, Женя покинула комнату.

«Вправду говорят, – подумала она, – что беда не приходит одна. И та беда, что приключилась с Олей, пострашнее, чем появление в их доме подозрительного юноши, который ведет себя одновременно так робко и так смело! Быстрей бы возвращался Саша!».

Саша зашел в библиотеку мрачнее тучи. Женя ждала его с тревогой – он ходил к Оле.

– Когда тебе надо в следующий раз выходить на связь? – было его первым вопросом.

– Ты же сам знаешь – еще шесть дней.

– Это слишком долго, придется связаться с центром прямо сейчас.

– У меня не получится. Сейчас Бессмертные смотрят в другие миры. Я не смогу их вызвать.

– Сможешь! Пойми – Оле нужна помощь, с ней случилось что-то непредвиденное. Мы не имеем права ждать.

– Но ведь это уже случилось…

– Возможно, сейчас еще не поздно все исправить!

– Я слышала о подобных случаях, она должна прийти в себя, возможно, еще до возвращения.

– А я слышал о других случаях, когда вернуть сознание можно только в первые часы, а потом уже бывает поздно.

– Хорошо, я попробую этой ночью.

– Нет, сейчас!

– Сейчас слишком опасно, кто-нибудь может заметить, что я занимаюсь чем-то подозрительным, услышать голоса и все такое прочее…

– Я отправлю куда-нибудь Ла и Наду, а сам встану на посту. Муха мимо не пролетит. Только не медли, очень тебя прошу, а то мне придется сделать это самому!

– Успокойся, я же сказала, что сделаю это. И не забывай, она и моя подруга тоже, и мне небезразлична ее судьба. Займись девушками, а я пойду к себе, приготовлюсь. Если честно, мне страшновато…

– Спасибо, – Саша с благодарностью сжал ее ладонь. – Ты все понимаешь.

– Иди, – тихо улыбнулась ему в ответ.

Глава четвертая. Зеркальный лабиринт

В камине полыхал огонь. Женя придвинула кресло совсем близко к очагу. Напротив поставила маленький столик. В центре – обычное зеркало, отполированное до блеска. На пальце у девушки – кольцо из зеркального металла. Это магический материал, который добывают только в нулевой реальности: он никогда не туманится, отталкивая грязь и пыль, не портится от воды и времени, он крепче алмаза и чище льда… Женя опустила ладонь на столик возле зеркала, повернув руку так, чтобы огонь отразился в кольце, а кольцо – в зеркале. Ей надо смотреть туда, в это зеркало, в свое отражение, глаза в глаза, пока она не увидит зеркальные стены, зеркальный пол и потолок. Там ее встретит один из Высших Бессмертных. Он знает все, он подскажет, что делать, беседа с ним вдохнет в нее новые силы… И все будет хорошо.

В дверь заглянул Саша, кивнул, что можно начинать, и встал за дверью. Пора!

Женя впивается взглядом в свое отражение. Только глаза – больше ничего не должно существовать для нее в это время. Заглядывает в глубину своих зрачков, погружаясь в омут своей души. Он всегда темен, даже когда светел – таков закон. Погружение по спирали, сначала медленно, медленно, чуть быстрее, еще быстрее. И вот уже воронка завертелась, стремительно засасывая в себя ее взгляд, а за ним – и ее саму. И вот она на дне. Свет. Свет, отраженный множеством зеркал. Они расположены повсюду, под разными углами. Сияние режет взгляд, но глаза закрывать нельзя. Кружится голова. Сейчас она привыкнет к свету, и головокружение пройдет. В зеркальной комнате – пустота. Никто не встречает ее у входа. Этого она и боялась. Теоретически – их можно найти. Все пути ведут в Храм. Рано или поздно она окажется в центре зеркального лабиринта. Но ей никогда не приходилось ходить зеркальными путями без провожатых. Но не возвращаться же обратно! И она делает стремительный шаг в зеркало напротив. Зеркальный коридор. Зеркальные стены. Можно свернуть в любом месте, войдя в одно из зеркал. Можно лететь вперед, пока не окажешься на развилке. Она движется, несется вперед. Сможет ли остановиться? Скорость нарастает. Дыхание все чаще. Сердце стучит в висках. Пути. Свернула направо, еще направо, теперь вперед, направо, в ближайший из пяти, тупик. Остановиться не получилось. Сквозь зеркало – в новый коридор. Новые пути, новые развилки, новые комнаты, новые зеркала. Все дальше и дальше, дороги назад уже не найти. Почему так пусты коридоры? Голова кружится все сильнее, зеркала мелькают по сторонам, из глаз потекли слезы. Она слабеет. Слишком много потрачено энергии. Сердце сжимает острая боль. Впереди открывается зеркало. Навстречу выплывает женщина. Фигура все ближе. Женя уже узнает ее. Это Элизабет, они уже встречались раньше в зеркальных залах. Элизабет видит, что она в беде, встает поперек пути, распахнув руки: «Женя, остановись». Девушка повисает на своей спасительнице, обхватив ее за шею. «Держи», – женщина запихивает в ее ладонь амулет из красного камня. Камень пульсирует, становится легче дышать. «Ты совсем обессилила, – ласково гладит ее по голове Элизабет, – что-то случилось». Всхлипывая, Женя торопливо рассказывает, как появилась Оля, как она все забыла, как Женя, беспокоясь о подруге, решила внепланово выйти на связь. «И еще этот Рэн Факар свалился на мою голову!» – добавляет она в отчаянии. Элизабет вздрагивает: «Рэн Факар? Что он натворил?».

– У него зеркальное кольцо!

– И только? Оно – мое. Он не знает о его возможностях.

– Но как оно могло оказаться у него? Он наш?

– Этого не знает никто – он еще не встречался со своей смертью. А кольцо осталось у него случайно, я не смогла забрать его с собой, потому что покидала тот мир не по своей воле.

– Мне не следует расспрашивать Вас об этом?

– Если тебе интересно – я расскажу. Я была в том мире наблюдателем. Наблюдатели, в отличие от миссионеров, обычно не покидают мир до самой смерти. Поэтому я решилась завести там семью. Рэн – мой сын. Я любила его отца, у него была куча недостатков, но я любила его именно таким. Мотом и гулякой, и при этом – жутким ревнивцем. Время от времени мне приходилось уединяться в загородном домике, чтобы выйти на связь с Высшими Бессмертными, и как-то раз туда проник один из моих воздыхателей. Тогда я была молода и хороша собой, и многие искали встречи со мной наедине. Он говорил о своей любви, молил о взаимности, уверяя, что мы – родственные души… Но мне было не до его признаний – он ворвался в комнату совершенно не вовремя: как раз тогда, когда я проводила сеанс, докладывая о своих наблюдениях. Я старалась закрыть от назойливого поклонника зеркало спиной, но оно было больше меня, и, вероятно, он мог видеть что-то, чего видеть не должен. Но и это было бы половиной беды. Но в это время в комнату зашел муж… Вероятно, он следил за мной. А тут еще возбужденный кавалер бросился ко мне с объятьями. Я резко оттолкнула его, надеясь, что супруг все же поверит, что между мной и этим воздыхателем ничего не было, и успокоится. Он выстрелил в меня. Просто счастье, что у меня в руке был медальон, с помощью которого я связывалась с зеркальным лабиринтом. Я почувствовала, что кто-то сзади обнимает меня и легонько тянет. Мой неудачливый поклонник пытался убежать через окно, муж погнался за ним, и в это время я собрала все силы и кинула свою душу по зеркальному пути. По всей видимости, мой несчастный супруг так и не нашел, вернувшись, моего тела. Постичь происшедшее его разум оказался не в силах. Воспоминания об этот кошмаре он попытался утопить в алкоголе и быстро опустился. Я простила ему и недоверие, и попытку убить меня. Через кольцо, оставшееся у моего сына – он иногда играл им – мне порой удавалось заглянуть в тот мир. Я знаю, что мой мнимый убийца тяжело переживал из-за всего этого. Он стал много пить… и всю оставшуюся часть своей жизни провел в этой полужизни-полумороке… К тому же он оказался не из числа бессмертных, так что теперь нам не свидеться никогда. Надеюсь, Рэн унаследует мои способности. Я стараюсь наблюдать за ним. Я и сейчас направлялась в ту комнату, которая наиболее тесно связана с тем миром, надеялась, вдруг он вспомнит про мое кольцо и наденет его. Тогда я могла бы видеть все, что видит он, чувствовать его настроение… Жалко, что в последнее время он почти никогда не носит мое кольцо, ведь оно, наверное, по-прежнему не в моде…

– Я скажу ему, чтобы носил, – пообещала Женя. – Я, кажется, ему нравлюсь, так что он послушает меня. Да, кстати, он похож на Вас.

– Только, пожалуйста, без необходимости не рассказывай ему ничего, а то его могут забрать раньше срока, отпущенного судьбой.

– Что Вы! Я не имею права об этом болтать. Иначе нам всем влетит. Я знаю, что здесь грозит болтунам и неудачникам. Черная клетка… на несколько веков. Я же не дура!

– Черная клетка? Думаю, это только страшная сказка, которую рассказывают новичкам. Но муки совести до скончания веков – вполне вероятно. Впрочем, не берусь утверждать, – улыбнулась Элизабет. – Давай я провожу тебя к выходу. Ты и так уже давно здесь, это опасно, тебе сложно будет вернуться в тот мир. Пойдем. Я все расскажу Бессмертным, завтра ночью по твоему времяисчислению тебя будут ждать в пограничной комнате, так что тебе не придется блуждать. И напоследок открою тебе маленький секрет: если хочешь очутиться ближе к центру – используй только настоящие, магические зеркала, даже если это и не так удобно из-за их малого размера, не заменяй их обычным стеклом. Со временем ты, конечно, научишься определять путь интуитивно, но пока не рискуй…

Уходя, Женя заглянула в глаза Элизабет. В них плескалась неисчерпаемая тоска…

Глава пятая. Почти семейный ужин

За дверью послышались грохот и звон разбитого стекла. Саша, не раздумывая, метнулся в комнату. Женя лежала на полу. Похоже, что, падая, она опрокинула столик, и стоявшее на нем зеркало разбилось. Саша кинулся к девушке и осторожно поднял, усадив в кресло. Женя все еще не приходила в себя. Лицо ее было белее бумаги, даже губы казались совсем бесцветными. Саша достал из кармана алый камень и постарался вложить его в руку девушки. Она что-то крепко сжимала в ладони. Саша разомкнул ее пальцы и на пол выкатился маленький бледно-розовый камушек – девушка уже использовала всю энергию этого амулета, но ее явно оказалось недостаточно. Саша быстро вложил ей в ладонь свежий, до отказа наполненный теплом его сердца. Женя вздохнула. Ее широко распахнутые глаза начали обретать осмысленное выражение. Взгляд остановился на Саше: «Слава Богу! Я все-таки вернулась… Так тяжело было вынырнуть… Как никогда», – девушка слабо улыбнулась… Саша облегченно вздохнул… Она могла умереть! Почти навсегда! И все из-за него! Не по-мужски было просить ее об этом. Гораздо честнее было бы отправиться в лабиринт самому. Ну и что из того, что у нее самое крупное зеркало из всей их компании?

– Прости меня, Женечка, Прости! Это я должен был, не ты… Я не имел права, – сбивчиво извинялся он.

– Не извиняйся, я должна была, – погладила его ладонь Женя, – я же за всех вас отвечаю.

– Ты не должна. В конце концов – мы все ровесники, и дело, которым мы занимаемся, оно так же не затрагивает лично тебя, как и всех нас.

– Оно затрагивает всех нас лично. Если равновесие нарушается в одной точке, волна дисгармонии распространяется и на другие параллели. Значит, и наш мир в опасности.

– Мир, который мы покинули.

– Он остается нашим! Там же наши близкие, родители, друзья…

– Ты права, я и сам чувствую свою причастность тому миру. Просто не надо брать на себя всю ответственность за все, что происходит везде… По-моему, так…

– Не ври! Ты и сам чувствуешь эту ответственность! Что я, тебя не знаю? Ты просто сейчас пытаешься облегчить мой груз. И это, кстати, тоже в твоем духе, – устало вздохнула Женя.

– Ладно, замяли… Тебе удалось узнать насчет Оли?

– Нет. Я заблудилась. Если бы не Элизабет, мне бы сюда живой не вернуться… Она обещала, что все передаст, и завтра со мной встретятся.

– Завтра я выхожу на связь, раз я эту кашу и заварил.

– Нет, я сама! Да не бойся ты, завтра безопасно – меня встретят.

– Прости, сегодня я чуть не угробил тебя…

– Не начинай! К тому же в нулевом мире я все равно осталась бы. Ведь здесь мы – только отражения самих себя.

– Наоборот, сейчас – там отражения!

– Какая разница, если в момент смерти происходит обмен, – пожала плечами Женя. – Так что мне, по сути, ничто не грозило – ведь на мне же было зеркальное кольцо.

– Да, ничего, кроме провала операции и вечных мук совести из-за этого, – мрачно усмехнулся Саша.

– Только-то! – попыталась засмеяться Женя, – а я уж подумывала о «черной клетке».

– Да ерунда это все, слухи – они своих агентов туда не сажают, – я там со знающими людьми на эту тему разговаривал, – широко улыбнулся Саша, – только стыдно будет. А больше ничего. Они не наказывают, они же – сама доброта и мудрость. Удивительно только, что они не могли предсказать твое появление там сегодня.

– Они не пророки. Никто не видит всех вероятностей. Ты же знаешь, что со своей свободой выбора человек – очень непредсказуемое существо.

Внизу хлопнула дверь.

– Ты что, дверь не запер? – ахнула Женя.

– Да нет, это Ла с Надой вернулись, – у них же ключ.

– Получается, ты их всего на 20 минут отослал? А если бы я не успела?

– Да что ты! Их часа два не было, если не побольше. Я им такой список покупок составил – мама не горюй! Просто ты очень долго там была…

– Так они ходили по магазинам?

– Ну да! Я им сказал, что мы к ужину ждем гостей, и надо их удивить. Заказал всякие там экзотические травы с Длинных островов, вина из подвалов Дикого вепря, свежих бананов и груш…

– Стой, но ведь груши же здесь не растут!

– Потому и заказал! – засмеялся Саша. – Потом скажу, что с плодами заморского грушника перепутал: что с меня взять – провинция…

Женя тоже прыснула: интересно все-таки, как девушки выкрутились из этого положения, ведь не могли же они с пустыми руками вернуться!

– Пойдем посмотрим! – потянула она Сашу за рукав к лестнице.

Гостей решили встречать без масок – ведь за ужином должна было присутствовать Оля (или Светела, как они теперь ее назвали). А учитывая ее состояние, прикрывать лица было бы жестоко. Снять маску – это было главным условием и для визитеров. Первым пришел Дэн Арилье. Как и обещал, он привел с собой доктора. На просьбу снять маску, так как Светела еще не совсем пришла в себя и ее почему-то беспокоит, когда прикрыто лицо, вызвало у доктора недовольство. Но все же он поддался на уговоры и открыл лицо. На носу у него красовалась большая бородавка, так что стало понятно, почему он так артачился. Дэна же просьба снять маску ничуть не огорчила – с легкой улыбкой он опустил красный клочок ткани на столик у дивана. Евжени просила Дэна побыть в гостиной, а сама вызвалась проводить доктора в комнату Светелы.

Хрупкая, застенчивая пациентка произвела на доктора, похоже, очень приятное впечатление. Бегло осмотрев ее и не обнаружив повреждений, он облегченно вздохнул: «Ваша травма, милая, носит чисто психологический характер. Череп в порядке – ни синяка, ни ссадины! Думаю, что скоро Вы совсем придете в норму. Если же дело не пойдет на поправку, я Вам порекомендую хорошего психотерапевта». Доктор написал на листочке адрес и положил на прикроватный столик.

– Возможно, причина столь необычного каприза берет свои корни в глубоком детстве, – сообщил он Евжени, когда они спускались по лестнице, – не исключено, что ее жестоко обидел человек в маске, а теперь, в результате пережитого недавно шока, неприятные воспоминания переросли в манию. Думаю, что все это исправимо. И вы правильно делаете, что решили пока не тревожить девушку и обнажить свое лицо. Я понимаю, как вам неприятно было снять маску. Вы мужественная женщина. И поверьте, вам нечего бояться чьих-то взоров – у Вас очень симпатичное личико.

Достав из кармана желто-зеленую маску, доктор откланялся.

Встречая Рэна, Евжени испытывала смущение. Подумалось, что зря Риксандр затеял этот шикарный ужин – теперь еще Рэн решит, что это ради него! Неловко как-то…

– Без маски Вы еще красивей, – целуя ей руку, – прошептал Рэн. На самом деле, он был и разочарован, и обрадован одновременно: чертами лица Евжени не была похожа на его мать. Возможно, они не родственники. Это значит, за ней можно поухаживать, чего Рэну, положа руку на сердце, очень хотелось. С другой стороны, тогда снова без ответа оставался вопрос о загадочных украшениях.

– Надеюсь, и вы не откажетесь снять свою. Видите ли, с нами ужинает Светела – та незнакомка, что попала под лошадь господина Арилье, – и она по-прежнему не переносит присутствия рядом с собой человека с закрытым лицом.

– О, разумеется, – Рэн ловко сдернул с головы тонкую маску и широко улыбнулся Евжени, как будто уже ожидал подобного предложения.

– Располагайтесь пока в гостиной, – улыбнулась в ответ Евжени, – стол еще не накрыли.

– Так я угодил к ужину? Прошу извинить. У нас в доме ужин подают намного позже… и я не думал…

– Не стоит извиняться. У нас тоже обычно подают на стол позже, но сегодня – необычный день. Мы нашли новых друзей: Светелу и Вас, и хотели бы сделать наше знакомство более доверительным.

– А как я этого хотел бы! – воскликнул Рэн.

Женя почувствовала, что он говорит искренне, и предложила: «В таком случае, пользуясь правом друга, предлагаю перейти на «ты».

– Я и сам хотел это предложить! – живо откликнулся юноша. – Тем более, если учесть, что мы друг перед другом без масок…

Ужин был великолепен. Нада и Ла потрудились на славу: закуски были изысканы и разнообразны. Были здесь и засахаренные фрукты, или грушнинки – по названию сахарной глазури, грушни, которой их покрывали.

Обстановка была доверительной. Евжени уже успела предупредить друзей, что Рэна не стоит опасаться – кольцо попало к нему от Элизабет, но его назначения юноша не знает и не должен знать, точно так же, как не должен знать, кем на самом деле была его мать. Смертным не полагалось знать о бессмертных, а судьба юноши была еще не ясна. Однако тот факт, что мать Рэна – такая же, как и они, делало юношу почти родным им человеком. Чувствуя, что здесь отнеслись к нему, как к близкому другу семьи, он испытывал к окружающим явное расположение. Даже Дэн его почему-то не раздражал, хотя, по логике вещей, Рэн должен был бы жестоко ревновать и недолюбливать соперника. Впрочем, кажется, и сам Дэн отнесся к появлению за ужином еще одного мужчины необыкновенно спокойно. Не думал же он, в конце концов, что Рэн увлечен Светелой? А вот Риксандр ею, по-видимому, был действительно увлечен, и даже не пытался скрыть своей симпатии. Удивительно, но Евжени спокойно отнеслась к влюбленности брата в девушку неизвестного происхождения, потерявшую память, да еще и со странностями. «Как она добра!» – восхищался Рэн про себя.

Светела, окруженная заботой и вниманием, тоже ожила. На щеках ее играл румянец, а на шутки Дэна, который, оказывается, был любителем покаламбурить, гостья отвечала очаровательной улыбкой. Похоже, она уже не держала зла на своего нечаянного обидчика.

Гадали, как помочь Светеле вернуться в семью. Дэн обещал дать объявление во все газеты и журналы, с которыми сотрудничал, а Рэн вызвался повозить девушку по окрестностям Златограда – вдруг она вспомнит, увидев, свой дом, или, может, ее узнает кто-нибудь из прохожих.

Теплая атмосфера располагала к откровенности. И как-то само собой получилось, что Рэн спросил: «А мы, случайно, не можем оказаться родственниками?» Все переглянулись и остановили взгляды на хозяйке дома. Евжени поняла, что ответа избежать вряд ли удастся. Обманывать юношу ей не хотелось, но и правду сказать было нельзя!

– Здорово, что тебе у нас уютно. Мне сейчас тоже кажется, будто мы – одна семья, – Евжени выдавила из себя улыбку. – Но, к сожалению, этому нет никаких доказательств. Разве только то, что мы легко нашли общий язык.

Рэн снял с пальца кольцо и положил на стол:

– А это? Разве у вас нет таких же?

– Да, мое кольцо, действительно похоже на твое, но и что из того? Мало ли на свете похожих украшений. Даже если их делал не один мастер, – пожала плечами Евжени.

Риксандр взял кольцо и повертел в руках:

– Они разные, – сделал он вывод. – На наших кольцах изнутри выгравирован слон, а на твоем – звезда. Зато у тебя по краям орнамент из геометрических фигур, а на наших – нет никакого орнамента.

– Да, но материал! – возразил Рэн.

– Материал похож, – согласился Риксандр. – Возможно, этот металл добывали в одном и том же месте.

– Давайте остановимся на том, что украшения принадлежат руке одного мастера, а наши предки – родом из одних мест, и мы, действительно, можем оказаться какими-нибудь очень дальними родственниками, но в этом случае настолько дальними, что это уже не имеет значения. Дома я рылась в разных документах, интересовалась генеалогией нашей семьи, но нигде не встречала упоминания о том, что кто-нибудь из нашего рода двадцать или тридцать лет назад отправлялся на поиски приключений в столицу или вышел замуж за человека по фамилии Факар.

– Главное то, что мы чувствуем друг к другу, – добавил Рэн, забирая кольцо и опуская его в карман, – а чувствуем мы почти родственное расположение. Я рад, что судьба свела меня с вами.

– Мы тоже рады нашему знакомству, – заключила Евжени, – так давайте же выпьем за это. Сидящие за столом подняли бокалы и протянули их навстречу друг другу, раздался мелодичный звон. Рэну не была знакома эта традиция, но все сидящие за столом, даже ничего не помнящая Светела, делали это такими привычными жестами, что Рэн не сомневался – это он, наверное, отстал от моды. И он торопливо последовал примеру окружающих.

– Можно мне тебя кое о чем попросить, – нагнулась к Рэну Евжени, когда разговоры за столом возобновились.

– Конечно, – радостно отозвался юноша, – твоя просьба для меня подарок.

– Надень, пожалуйста, на палец то кольцо и никогда-никогда не снимай его, даже во сне, – прошептала девушка. – Пусть это напоминает о нашей духовной связи, хорошо?

– Это нетрудно, но я и без кольца всегда буду думать о тебе, – тихо ответил Рэн, накрывая ладонью ее руку.

– Надень кольцо, прямо сейчас, – напомнила Евжени, высвобождая руку, будто для того, чтобы поправить прическу, – и ничего об этом не спрашивай.

Рэн послушно достал кольцо из кармана и надел его на палец.

Женя не знала, зачем она просила его сделать это, рискуя вызвать лишние расспросы или подозрения. Но ей хотелось отблагодарить Элизабет за помощь – ведь женщина сможет быть рядом с сыном, когда кольцо у него на пальце, наблюдать за его жизнью. Да и ему это безопаснее – кольцо на порядок повышает его шансы на бессмертие, а ей хотелось встретиться с Рэном когда-нибудь после того, как она выполнят свою миссию и вернется в начальный мир. Именно этого чувства она стыдилась, не хотела, чтобы о нем догадался Андрей.

Глава шестая. Неудачное свиданье

Саша напрасно сомневался – Женя могла убить человека. Сделала же она это в прошлой жизни. Конечно, выстрелить с расстояния и, как выразился Саша, «вонзить кинжал в живое тело» – не одно и то же. Но, с другой стороны, тогда девушка стреляла в дорогого ей человека, а Зейкрафт ей – никто, его-то чего ей жалеть? Хотя, конечно, жалко. Не хотелось ей второй раз становиться убийцей. К тому же совсем незачем привлекать к себе излишнее внимание. А то начнется расследование, допросы… Всплывут все пробелы в их легенде. Конечно, она не собиралась убивать Зейкрафта. Даже если он начнет нагло приставать и попытается взять ее силой. Она рассчитывала, что он из тех, кто испугается, пригрози она ему кинжалом.

Кинжал, как это водится, прятался у нее на бедре, совсем незаметный под широкой розовой юбкой. Да, Саша удачно выбрал платье – розовый цвет Женя терпеть не могла, так что у Евжени в гардеробе тоже не было ничего розового. А если еще добавить к этому голубой плащ, расшитый серебряными и золотыми розами, зеленые бантики на корсаже, фиолетовые сапожки, украшенные красными бисерными пряжками и маску из павлиньих перьев… Девушка, предпочитавшая, как все уже заметили, сдержанность, на этот раз выглядела совсем по-столичному модно и пестро, а значит – была неузнаваема. Так что Евжени, бодро шагая по улице и осматриваясь по сторонам в поисках свободного экипажа, чувствовала себя вполне уверенно.

Наняв экипаж и продиктовав вознице написанный на конверте адрес загородного дома Зейкрафта, Евжени позволила себе расслабиться и насладиться видами окрестностей. Впрочем, насладиться – это слишком сильно сказано. На самом деле вид размалеванных самым варварским способом зданий не доставлял девушке большого удовольствия. Впрочем, за городом было и впрямь неплохо. Люди еще не успели испортить лес. По сторонам дороги мелькали разноцветные афиши и яркие указатели, но чуть дальше, за ними, росли совсем обычные, такие же, как и у них дома, зеленые деревья.

Дом Зейкрафта располагался совсем недалеко от города. Он был первым в небольшом поселении по правой стороне дороги. По здешним меркам он не был большим и очень уж шикарным. Как и полагается, он был украшен резьбой, а крыша была выкрашена в семь цветов радуги. Но фасад был двуцветный – сиренево-лиловый. Такого же цвета были и ворота.

Евжени постучала. Ворота распахнулись, и пожилой мужчина в зеленом с коричневыми пятнами плаще вежливо поинтересовался, что угодно молодой леди. Девушка молча показала ему голографическую визитку Зейкрафта, отметив про себя, что одет привратник все равно что в камуфляж (может, он егерь?). Мужчина вежливо кивнул и сообщил, что хозяин ожидает ее в первой комнате справа на втором этаже.

Убранство дома поразило Евжени. Оно не было богатым, шикарным, пестрым. Скорее напротив. Некрашеный деревянный стол в центре. Фисташковая мебель. Слегка рыжеватый коврик у камина, золотистые портьеры. И никаких вазочек, картин, ничего яркого и вызывающего. Пугающая простота. Она совсем не подходила барону Зейкрафту, который слыл большим щеголем и знатоком. Сердце девушки тревожно забилось. Сильно нервничая, девушка поднялась по лестнице, и, несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться (признаться, безрезультатно), постучала в ближайшую дверь. Дверь тут же распахнулась – барон и вправду ждал ее. Старый ловелас даже не взял себе труда прилично одеться. Он встречал гостью в домашнем халате с драконами и тапочках на босу ногу. Правда, тонкая зеленая маска прикрывала его лицо. Но тем нелепее и противнее казались его голые ноги и волосатая грудь. Евжени брезгливо поморщилась и недовольно заявила: «Я была о Вас лучшего мнения, барон! Я ухожу!».

– А я почему-то думаю, что ты никуда ты не уйдешь, пока не получишь того, зачем пришла! – нагло возразил барон.

– Но пройдемте хотя бы в кабинет! – взмолилась девушка. – Мне неловко разговаривать с Вами в мужской спальне.

– А по-моему, это лучшее место для обмена подарками, которые мы друг другу приготовили.

– Какими еще подарками? – недоуменно спросила Евжени, хотя по скабрезному тону своего собеседника, конечно же, догадалась, на что он приблизительно намекал.

– Чем мы можем одарить друг друга? А сама не догадываешься? Поцелуи и ласки – сладкие дары страсти. Разве ты не за этим пришла, моя розочка? – воскликнул Зейкрафт, распахивая халат. – Ну, иди же ко мне! – позвал он.

Евжени застыла на месте. Она понимала, что ей срочно надо что-то делать, как можно быстрее уйти отсюда. Но не могла пошевелиться, будто по ее телу разлился свинец, а в пол был вмонтирован мощный магнит. Она с омерзением смотрела на голого старика, но не могла отвести взгляд от его возбужденной плоти.

– Я ожидала другого, – прошипела она, наконец, в злобе и отчаянии. – Вы написали, что у Вас есть то, что я ищу! Вы – коварный обманщик! И оденьтесь, в конце концов, это же просто мерзко!

– Успокойся, дурочка, – бросил он насмешливо, завязывая халат. – Никто не собирается тебя насиловать. И никто не заставлял тебя сюда приходить. Ты сама этого хотела. Что может искать в столице юная провинциалка? – Любви и ласки, понимания и заботы. Богатого мужа и опытного любовника. Все это я могу предложить своей возлюбленной. Где же тут обман?

– Я искала знаний! А не вашей любви, – в отчаянии крикнула Евжени, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Да ты дразнишь меня! – прорычал барон, резко оторвав ее от пола и швырнув на широкую кровать.

Пока девушка, выкрикивая неожиданно грязные и непонятные ругательства, поднималась на ноги и поправляла платье, Зейкрафт запер дверь и положил ключ в карман халата.

– Выпустите меня сейчас же! – приказала Евжени, стараясь говорить как можно спокойней и уверенней.

– Сначала договорим! – вот кто на самом деле говорил спокойно и уверенно. – Что ты хотела получить от меня?

– Знаний! – попробовала выкрутиться Евжени, хотя изнутри ее охватил страх еще более жуткий, чем боязнь быть изнасилованной. «Неужели, он о чем-то догадывается», – пронзила ее ледяная мысль. – Вы – уже немолодой человек, многое пережили, многое повидали на своем веку. Я надеялась провести время в приятной беседе!

– Не притворяйся глупее, чем ты есть! – усмехнулся барон. – Я на самом деле давно уже не наивный юноша и давно уже не покупаюсь на дешевую лесть. Говори правду!

– Это все мое любопытство! Мне почему-то подумалось, что у Вас есть что-то очень необычное, и Вы готовы мне это показать. Но я и вправду не думала, что Вы захотите меня обидеть или сделать меня своей любовницей силой! – выпалила Евжени еще одну версию своего поведения.

– Это была ошибка, а за все ошибки приходится платить. Так что предлагаю обмен – ты становишься моей любовницей, а я молчу о нашем свиданье.

– Не пойдет! Можешь трепаться об этом на каждом углу – тебе все равно никто не поверит!

– А если у меня будут доказательства? – барон быстро протянул руку и ловким движением сдернул с шеи Евжени зеркальный медальон.

– Отдайте! – завопила девушка, метнувшись к нему. И тут же пожалела об этом – барон ловко обхватил ее за талию свободной рукой и прижал к себе. Старик оказался неожиданно сильным.

Евжени била дрожь. Она была разгневана и испуганна одновременно. Она злилась на барона и одновременно на себя – за беспомощность. И тут она вспомнила про кинжал. Если бы ей удалось вынуть его, соотношение сил изменилось бы.

– Ладно, поговорим, – произнесла она упавшим голосом.

– Вот так-то лучше, – барон отпустил ее и толкнул в сторону кровати. Девушка села. Достать кинжал незаметно было невозможно. Пока она будет путаться в складках юбки, задирая ее до бедра, барон сто раз успеет ее остановить. Оставался один путь – делать то, что она сама только что предложила – говорить.

– Не думаю, что обычный медальон сможет служить доказательством нашей связи.

– Это не обычный медальон, – возразил барон, рассматривая незатейливое украшение. – На одной стороне – сказочное животное, жители островов называют его, если не ошибаюсь, слоном. На материке таких зверей на украшениях не изображают. Уже это делает его диковинным. И еще – этот материал. Ведь это не серебро? Конечно, что-то другое… Намного тяжелее и, похоже, не темнеет от влаги, пота… После того как я докажу свою победу, покажу эту штучку своему ювелиру. Да, ему будет любопытно взглянуть. Уверен, такой материал на материке не добывают. Разве что на островах… Но что-то мне подсказывает, что и на островах… Отнесу-ка я этот трофей в сейф.

Тут барон неожиданно отпер дверь и вышел из спальни, оставив дверь открытой! Евжени была свободна, но не могла уйти. Она не смела оставить у барона зеркальный медальон! Во-первых, он ей был нужен. Во-вторых, нельзя было допустить, чтобы его начали исследовать специалисты! Евжени уверенно задрала юбку и вынула миниатюрный кинжал.

Зейкрафт возвращался в спальню, довольно посвистывая. Евжени притаилась за дверью, напряженно прислушиваясь. Она прыгнула на спину Зейкрафта, вцепившись в него словно кошка, стоило только барону переступить порог. Стоя в засаде, она собиралась напасть на него сзади и приставить кинжал к шее, требуя, чтобы он прошел с ней к сейфу и открыл его. Но она не предусмотрела того, что ее жертва намного выше нее ростом, и приставить кинжал к шее барона будет так сложно. Девушка мгновенно успела пересмотреть свой план, и смогла застать противника врасплох. Более того, она нечаянно ранила его кинжалом, именно в том месте, куда собиралась его приставить для угрозы. Она почувствовала, как по ее руке потекла струйка крови. Девушка в ужасе выпустила кинжал и спрыгнула на пол. Оружие с легким стуком скатилось на ковер. Барон пошатнулся, схватившись рукой за горло и что-то прохрипел. Евжени в панике бросилась вниз по лестнице…

Глава седьмая. Дурные вести

Пока Женя у себя в комнате беседовала с Высшими, Андрей и Саша обсуждали новости сегодняшнего дня. Андрей пришел к ним минут пять назад, прямо из журналистского клуба, где на него обрушились нелепые слухи.

– А я весь вечер не мог понять, что это все на меня так смотрят в редакции и замолкают, стоит мне войти в комнату. Хорошо Толстяк-виршеплет поделился новостями – разумеется, не из милосердия, а как раз наоборот, – сокрушался Андрей.

– И что там болтают о Жене?

– Много чего говорят. Постараюсь по порядку.

В изложении Андрея ситуация выглядела отнюдь не радужно.

Зейкрафт явился в комитет по подготовке ко Дню солнцестояния с изрядным опозданием, объяснив задержку «уважительной» причиной: мол, у него было свиданье с «милашкой» Шапо, которая «так разыгралась», что жаль было прерывать «эту славную бестию», которую, как выяснилось, весьма возбуждают «небольшие кровопролития». «До чего же горяча, дикарка!» – с гордостью «жаловался» барон, демонстративно сдвигая с шеи шелковый платок и обнажая самый что ни на есть настоящий порез. «Вот этим кинжальчиком изволила царапнуть, а потом как закричит, как начнет на себе волосы в страсти рвать и метаться, – пояснял Зейкрафт, – показывая всем миниатюрное оружие, – до чего уж я всяких дам повидал, но такую познал впервые…». В комитете одни мужчины, причем все немолодые, и у них это в порядке вещей – своими амурными победами друг перед другом хвастать. А он еще из кармана достал ее медальон и заявил, что это она ему в знак благодарности за приятно проведенные часы подарила. На самом деле, оказывается, этот медальон многие на ней раньше замечали. А в это время еще его садовник, а по совместительству и кучер, со своими коллегами на кухне трепался. Рассказал, как приехала к ним невысокая дама в розовом, показала голографическую визитку, какие барон своим любовницам шлет, и поднялась к хозяину в спальню. А через какое-то время выбежала из дома вся растрепанная, и рука у нее – в крови. Садовник быстрее к хозяину поднялся, испугался за старика, который всегда был с ним добр. А старик как ни в чем не бывало, только платок к шее приложил: «Ступай, – говорит, – со мной все в порядке, – это просто такие игры любовные в моду вошли», – мол, поиграли они так с гостьей. А слуги потом этими новостями с хозяевами поделились. Так что все сошлось. А хозяева-то не все домой поехали, а кто в клуб, кто на ипподром, кто в бальный замок, кто в редакцию… Да и те, что домой приехали, молчать не стали – женам да друзьям семьи сенсационные новости рассказали. Так и расползлись сплетни по всему городу.

– А что на самом деле-то было? – поинтересовался Андрей.

– Немногим лучше, – вздохнул Саша. – Приехала вся растрепанная, рыдая у всех на виду. И сейчас плачет. Думает, что убила Зейкрафта. И говорит, что он у нее еще медальон отобрал. И, что хуже всего, подозревает, что он сделан из необычного материала, даже собирается сдать на экспертизу. Так что если и останется жив – дело плохо. Наду на разведку послал – у нее подруга у председателя того самого комитета служит горничной. Та нам то же самое почти, что и ты, рассказала. Кажется, девчонке даже стыдно теперь у нас работать, боюсь, как бы мы еще и без слуг не остались.

– А как Светела?

– Спит. Ее Рэн весь день по пригороду возил – умаялась. Очень добрый он парень. Даже жалко его: хлопочет о том, чего просто не может случиться.

– А по-моему, просто забавно. Ничего, ему все равно заняться нечем. А так ему хоть кажется, что он что-то полезное делает.

– В том-то и дело, что ему это всего лишь кажется.

– А так не вспомнила ничего?

– Нет. Но маски со всех попало срывать продолжает, как и было задумано. Рэн из сил выбился объяснять, что так положено, и оправдываться за нее перед «пострадавшими».

– Ну, ничего, потерпи немножко, сейчас Женя узнает, как нам помочь Оле.

Женя вышла из комнаты мрачнее тучи. Она боялась услышать одну плохую весть, а услышала две. Спускаясь по лестнице, она обдумывала, как лучше преподнести Саше одну из них. Дело в том, что миссионеры, как известно, бывают разные. Например, активные – такие, как они, то есть знающие, какую задачу они выполняют, и сохраняющие все свои воспоминания. Бывают пассивные, рождающиеся и умирающие в новом мире заново, – они выполняют свою миссию, если все идет по плану, просто следуя своей судьбе, в зависимости от своего характера, привычек и слепка, оставленного в душе прошлыми жизнями. Иногда активный агент, случайно потерявший память во время переброски, превращается как бы в пассивного, но это обычно бывает временно и не в полной мере, потому что память, как правило, стирается лишь частично и постепенно восстанавливается. А бывают еще и «слепые агенты» – им временно блокируют значительные участки воспоминаний и внушают специальную программу, которую те выполняют по прибытии в нужный мир бессознательно. Так вот: с Олей не случилось ничего непредвиденного Высшими – просто на это раз они решили сделать ее «слепым миссионером».

Женя встретила молящий взгляд Саши, и, не успев ничего придумать, произнесла срывающимся голосом:

– Саша, прости, я не смогла их переубедить… Они твердо решили. В общем, Оля – она слепая.

Легкая тень медленно накрыла лицо юноши, будто в это самое время у него над головой проплыла черная туча. Он знал, кто такие Слепые… Как правило, все они гибли, иногда даже не успев выполнить свою миссию.

– В случае чего, она не умрет, а вернется в Ноль – у нее зеркальная пломба, – попыталась успокоить девушка друга, – и мы ее будем оберегать. А уходя, захватим с собой, мне рассказали, как это сделать, это совсем просто, правда…

– Да, мы будем ее оберегать, – согласился Саша совсем невесело, – если получится. Наверняка, программируя Олю, они предусмотрели и это. Она выполнит свою программу, несмотря на нашу заботу, вот увидишь.

– Всего не могут предусмотреть даже они! – убежденно заявил Андрей, тормоша Сашу.

– Это еще не все, – выдохнула Женя.

Молодые люди настороженно замерли.

– Андрей! – голос Жени дрогнул. – У тебя новое задание. Ты уйдешь завтра вечером через зеркало в гостиничном номере. Трактир «Золотая лихорадка» в трех десятках километрах от Златограда по Восточной дороге. Там тебя проинструктируют. Сюда больше не заходи. Пусть все думают, что ты уехал из-за меня и Зейкрафта. Скажи всем, что тебе необходимо развеяться, что ты намерен совершить небольшое путешествие.

Рыдая, Женя бросилась Андрею на шею. Он откинул ее голову и нежно поцеловал в губы. «Держись, ты же у меня сильная! – прошептал он. – Я чувствую, что это ненадолго». Они еще раз крепко поцеловались, ребята пожали на прощанье друг другу руки, и Андрей покинул дом Шапо. Навсегда…

Глава восьмая. Праздник летнего солнцестояния

Светела ничем не напоминала бездушное существо, действующее по заданному алгоритму. Напротив, сегодня она ожила. Только что к ним заходила портниха. Мерки она сняла еще вчера вечером, а сегодня принесла пару платьев для подгона по фигуре. Одно из них было «простеньким», на каждый день – молочно-белая «марлевая» ткань, расшитая разноцветными бабочками из органзы. Другое – бальное: тяжелый синий атлас с крупной аппликацией на груди и по правому краю юбки. Аппликация изображала птицу с оранжевыми, алыми и зелеными перьями, с изящным золотистым хохолком. Платье дополняла васильковая, в тон ему, расшитая золотом полумаска. Идея заказать выходное платье возникла вчера вечером: Рэн умудрился настолько заразить Светелу идеей принять участие в Празднике летнего солнцестояния, что девушка даже согласилась последовать здешней моде и надеть на себя ослепительное платье и маленькую маску. Признаться, Евжени и Риксандру эта идея не очень понравилась – они боялись, что неустойчивое равновесие Светелы нарушится, и она снова начнет впадать в панику при виде посторонних людей с закрытыми лицами. Информация, полученная о ней этой ночью, только обостряла их опасения. Но перечить Светеле они так и не решились. Она же так по-детски радовалась предстоящему событию, как будто это главный бал в ее жизни, и устраивается он чуть ли не для нее лично!

Евжени не могла разделить радость Светелы еще по одной причине: на балу ей предстояло встретиться с ее обидчиком – бароном Зейкрафтом на глазах сотен светских сплетников и сплетниц. От того, как пройдет эта встреча, зависела дальнейшая судьба девушки. При удачном исходе она прослывет героиней, посрамившей старого грязного клеветника, и ее сочтут за честь принять в любом благородном доме. В противном случае ее заклеймят бесстыжей сластолюбицей, от которой начнут отворачиваться при встрече, стыдясь даже знакомства с нею. Конечно, она могла сказаться больной и остаться дома, но это значило бы признать поражение. Евжени была не намерена сдаваться без борьбы. Пусть Зейкрафт дрожит в ожидании этой встречи, ведь правда на ее стороне! Однако дрожала все же она…

И еще одна мысль всерьез тревожила Евжени. Она боялась, что Рэн поверит грязным слухам о ней и начнет ее презирать. Вчера он до позднего вечера «нянчился» со Светелой и не имел возможности познакомиться с последними сплетнями, но сегодня его непременно введут в курс дела! Рэн обещал зайти сегодня ближе к вечеру, чтобы сопровождать свою подопечную на бал – Светела горячо просила его об этом. Однако придет ли он после того, что узнает о Евжени? – В этом девушка была не уверена… Да если и придет, то, наверное, только ради Светелы – он добрый и не захочет допустить, чтобы ей стало хуже.

К счастью, долго мучиться Евжени не пришлось – Рэн пришел раньше, чем обещал – сразу после обеда. Он с ходу развеял сомнения своей новой подруги, чуть ли не с порога заявив, что по городу ходят о ней нехорошие разговоры, но лично он им не верит. И даже если окажется, что некоторые обстоятельства подтвердятся, он ни за что не усомниться в главном: Евжени чиста и благородна, на ней нет никакого греха. Так что если даже весь свет отвернется от нее, он будет гордиться дружбой с Шапо. Вот только пересказывать мерзкие сплетни он ей не собирается, пусть даже и не просит – она слишком прекрасна, чтобы соприкасаться с этой грязью. Евжени искренне поблагодарила Рэна за доверие, и в знак своего расположения даже позволила юноше поцеловать ее руку намного дольше и горячее, чем этого требовали приличия.

Побеседовав с Рэном наедине, Риксанд выяснил, что слухи о «непорядочности» Евжени Шапо подогрел и поспешный отъезд Дэна Арилье. Все решили, что если уж сам жених решил ее бросить, то дело здесь и впрямь «нечисто». Теперь все только и говорят о том, решится ли она пойти на бал, и чем вся эта история закончится. В связи с этим Рэн просил разрешения стать официальным спутником Евжени – в знак согласия с его приглашением девушка должна была приехать на бал в карете с его гербом и танцевать с ним главный «огненный» танец, которым по традиции открывался каждый Праздник солнцестояния. Разумеется, требовалось на это и согласие ближайшего родственника дамы по мужской линии, в данном случае – ее брата. В результате решили, что Евжени и вправду лучше будет под покровительством Рэна Факара – последнего отпрыска довольно знатного рода. Светела согласилась взять в провожатые Риксандра, заявив, что с первой минуты их знакомства почувствовала к нему сердечное расположение (чем доставила юноше большую радость, которую тот даже не смог скрыть).

Чем ближе время шло к вечеру, тем оживленнее становилась Светела. Она то прыгала по комнате, повторяя показанные Евжени сложные па «огненного танца», то прилипала к окну, обеспокоенно уточняя у подруги, уверена ли она, что их платья будут готовы в срок. Наконец, прибыл посыльный от портнихи. Светела тут же выхватила из большой коробки свое платье и побежала наряжаться. Рэн вспомнил, что ему тоже необходимо переодеться и позаботиться о подготовке парадной кареты. Он обещал заехать за Евжени через час, а ей за это время надо было успеть одеться, сделать прическу. С помощью Нады девушка рассчитывала справиться с этим еще быстрее. Ла она отправила к Светеле – той тоже должны были потребоваться услуги горничной.

Лампы из цветного стекла заливали зал радужным светом. Расцвеченные пестрыми огнями фигуры казались неживыми – словно искусно сделанные куклы. «Господин Рэн Факар со своей дамой!» – громко объявил дежурный церемониймейстер, возвещая о прибытии новых гостей. Евжени намеревалась войти в залу с гордо поднятой головой, преисполненной величия и достоинства. Но костюм церемониймейстера настолько напоминал костюм шута из земного Средневековья, что, переступая через порог, девушка, неприлично хихикнула. Благодаря этому, ее появление произвело еще больший эффект: эта женщина смеялась, несколько не смущаясь тем, что о ней сплетничали на каждом шагу. Врасплох застало публику и то, что спутником ее был не кто иной, как Рэн Факар. Этот юноша считался завидным женихом, и любая девушка из почетной семьи обрадовалась бы возможности пойти на бал в его сопровождении. Беззаботный смех «грешницы» как нельзя лучше сочетался с ее «девичьим» нарядом из серебряной парчи, украшенный небесно-голубыми и жемчужно-розовыми цветами. Самым наглым образом непокорная женщина не хотела признать за собой вину и бросала обществу вызов своим светлым видом и веселым настроением.

На самом деле Евжени было совсем невесело. За последний час она многое успела передумать. Она сомневалась в своем праве пользоваться благородством Рэна. Ей было стыдно за то, что ей приятно его расположение, и за то, что о нем сегодня она вспоминала даже чаще, чем об Андрее. С содроганием она ожидала и встречу со своим обидчиком, отлично осознавая, что тяжелого объяснения не избежать. Это тяготило ее, и девушка решила покончить с этим как можно раньше. Она бегло осмотрела зал, но барона Зейкрафта не заметила.

Вот объявили и первый танец. Красавец Рэн нежно обнял ее за талию и притянул к себе. Вскоре девушка забыла обо всем – «огненный танец» не случайно получил свое название: в нем сочетались страсть и нежность, он был откровенен и пронзительно эротичен. Десять долгих минут Рэн и Евжени были ближе, чем любовники, роднее, чем брат и сестра… Но вот отзвучали последние аккорды, и партнеры неохотно отстранились друг от друга. Рэн аккуратно взял ее руку и поднес к губам.

– Господин Винч Зейкрафт! – грянул голос церемониймейстера, вернув Евжени с небес на землю.

Девушка напряглась, и не напрасно. В зале стало неожиданно тихо, так что были слышны приближающиеся к ним шаги. Она резко обернулась, встретившись горящим взглядом с непроницаемыми глазами барона, едва видными сквозь прорези глухой маски.

– Ты уже обзавелась новым поклонником, малышка? – иронично заметил барон. – В таком случае я, видимо, должен вернуть тебе этот сувенир, ведь если ты начнешь дарить фамильные драгоценности всем своим любовникам, то скоро разоришься. Пусть это будет переходящей наградой!

С этими словами Зейкрафт протянул Евжени ее медальон. Даже понимая, как это будет выглядеть со стороны, Евжени молча взяла зеркальное украшение и прижала руку к груди. Она чуть не плакала от стыда и облегчения, которые нахлынули на нее одновременно. Теперь уже ничего не изменить, ее честь не спасти, но хотя бы медальон будет снова у нее.

Кто-то громко засмеялся. Зейкрафт протянул руку и дерзко потрепал Евжени за щеку. Она не сопротивлялась. В сердце ее разливалась ледяная пустота, девушка полностью обессилила, как будто кто-то темный и безмолвный выпил из нее всю жизнь.

– Держите свои руки при себе! – услышала она словно издалека голос Рэна. – Вы возвели напраслину на честную даму, даже беседа с которой – слишком большая честь для Вас. Вы дорого заплатите за клевету – своей грязной кровью.

– Я не принимаю твой вызов, – выдержав паузу, неожиданно произнес Зейкрафт. – Потому что признаю свою неправоту. Дама обронила этот медальон во время прогулки, и в этом нет ничего предосудительного. Извините, барышня, если я несвязно выразился и нечаянно оскорбил вас. Я всего лишь слабый старик, который иной раз принимает желаемое за действительное.

– Этого мало! Вам не отделаться простыми извинениями, – возразил Рэн. – Вы и вчера оболгали ее!

– Ты сам слышал это? – поинтересовался Зейкрафт. В голосе барона не слышалось страха, а скорее звучала едва скрытая ирония.

– Нет, но…

– Тогда нам больше не о чем спорить. Меня неверно могли понять или превратно истолковать. Спрашивай с того, от кого ты слышал грязные речи, – грубо оборвал Зейкрафт и, резко развернувшись, направился к буфету.

Снова зазвучала музыка, зашуршали шаги, зашелестели пышные платья, зазвенела посуда, зазвучали возбужденные голоса… Бал продолжался.

Никто не заметил, как смотрела Светела на барона Зейкрафта, когда он, такой дерзкий и ироничный, умный и сдержанный, хладнокровно отражал нападки Рэна. Она не совсем ясно понимала, что там произошло между ним, Евжени и Рэном, забыла обо всем, что сделал для нее этот юноша, потеряла всякий интерес к своему молодому спутнику – ее интересовал только этот великолепный, опытный мужчина, который не растерялся и не смутился, когда на него набросилась молодежь с какими-то обвинениями. С каким достоинством он повел себя! Какое самообладание надо иметь, чтобы найти в себе силы преодолеть искушение втоптать возбужденного юнца в землю, чтобы не побояться обвинений в трусости и отказаться от дуэли!

Светела была восхищена бароном, и ей ужасно хотелось сказать ему об этом. Но она понимала, что ее друзья и покровители, которые из-за какого-то пустяка повздорили с господином Зейкрафтом, не одобрят эти чувства.

Ее мозг лихорадочно работал в поисках решения неожиданной задачи. Она осмотрелась.

Так, Евжени и Рэну явно сейчас не до нее – они слишком заняты друг другом. К тому же явно стараясь избежать еще одного столкновения с бароном, они примостились на диванчике в самом дальнем углу зала. Риксандру, похоже, это почему-то было не по нраву, хотя Светела могла и ошибиться. Во всяком случае, он был корректен, и вместо того, чтобы поддержать беседу друзей, предпочел танцевать со Светелой. У нее пока не все получалось, и хотя Риксандр был великолепным партнером, она без конца наступала ему на ноги и сбивалась с ритма. Может, это из-за того, что мысли ее были заняты отнюдь не танцами. Наконец, она кое-что придумала.

– Я устала и хочу пить, – прошептала она. – Могу я попросить бокал вина.

– Да, конечно, – засуетился Риксандр. – Извини, что сам не догадался тебе предложить. Присаживайся. Вон там, кажется, освободилось кресло, я сейчас что-нибудь принесу.

– Можно я пойду с тобой? – робко попросила девушка.

– Разумеется. Так будет даже лучше, – согласился Риксандр. – Так ты сможешь сама выбрать вино и закуски.

Заходя в буфетную, Светела краем глаза заметила, что господин Зейкрафт все еще там. Он сидел один за столиком у непонятно что изображающей картины, перед ним стояла почти пустая бутылка неправильной формы.

– Я буду пить вот это, – уверенно ткнула Светела на такую же бутылку за стеклом бара.

– Ты уверена? – каким-то извиняющимся тоном уточнил Риксандр. – Дело в том, что это «Огненная смерть» – очень крепкий напиток. Дамы обычно предпочитают что-нибудь более легкое.

– А я необычная, – радостно сообщила Светела. – И хочу именно его. И название подходящее – сегодня непременно надо пить что-нибудь огненное.

– Что необычная – это я знаю, – ласково улыбнулся Риксандр. – И, конечно же, имеешь право на любые капризы.

Они взяли «Огненную смерть», фрукты и сели за ближайший столик у мозаичного окна. Светела успела вспорхнуть на тот стул, с которого был хорошо виден столик барона. Правда, Зейкрафт скоро заметил, что его разглядывают, и задернул красно-зеленую штору, скрывшись от посторонних глаз. Удивительно, но это не расстроило его юную поклонницу, а, напротив, восхитило: до чего же он внимательный и проницательный, ничего не пройдет мимо него незамеченным!

Светела не пожалела о выборе напитка. Пить его, действительно, было трудно, но зато после двух рюмок ей уже сам черт был не страшен!

– Слушай! – наклонившись к Риксандру, она как бы невзначай взяла его за руку. – Можешь сделать для меня одну вещь?

– Все что угодно, – тут же растаял он.

– Что-то я сильно разволновалась. Думаю, мне лучше выпить то лекарство, что мне дал доктор. Но я не догадалась взять его с собой. Ты не мог бы раздобыть для меня таблеточку.

– Хорошо, давай я позову Евжени, чтобы тебе не было скучно, и быстро добегу до ближайшей аптеки. Это займет не больше десяти минут, – неуверенно ответил Риксандр.

– Я не хочу, чтобы ты из-за меня беспокоил Евжени, ей и так сегодня нелегко пришлось, – возразила Светела. – Если так, то я лучше обойдусь. Хотя, с другой стороны, десять минут могу посидеть и одна. Или ты мне не доверяешь? – закончила она игриво, рисуя пальцем спиральки на его запястье.

– Что ты, я в тебе уверен больше чем в самом себе, – пробормотал он растеряно.

– Тогда жду тебя через десять минут, – Светела откинулась на спинку кресла и отпила глоток обжигающего напитка.

– Я мигом, – пообещал Риксандр, поднимаясь из-за стола.

Теперь путь был свободен.

Светела поставила бокал, глубоко вздохнула и, облокотившись двумя руками на край стола, уверенно встала. Еще через пару секунд она скользнула за шторку к столику Зейкрафта.

– Привет, – игриво начала девушка, стараясь казаться развязной. – Мой спутник отлучился, а ты, я вижу, тоже один, вот я и решила составить тебе компанию. Не возражаешь?

Зейкрафт смотрел на нее с явным любопытством.

– А если я скажу, что возражаю?

– Тогда я все равно сделаю вид, что тебе не верю. Ведь не станешь же ты выталкивать меня отсюда силой.

– Хорошо, сиди. Но должен предупредить: я не собираюсь играть с тобой в кошки-мышки. И если ты взялась изображать соблазнительницу, то эту роль тебе придется выдержать до конца. Иначе я просто сделаю вид, что не понял, что это всего лишь игра.

– Один – ноль в твою пользу, – довольно констатировала Светела. – И это не просто роль. Посмотри мне в глаза, – девушка стянула с лица маску, – ты все еще мне не веришь?

Щеки ее порозовели, глаза впились в него, влажные губы дрожали.

– Почти поверил, – голос Зейкрафта звучал непривычно ясно. Смелость и искренность девушки произвели на него шокирующее впечатление. Словно теплая волна накатила на его душу. Он вспомнил это сладостное чувство. Такое с ним уже было, но было много лет тому назад. Он уже и забыл, что такое бывает.

Девушка легко перепрыгнула на подлокотник соседнего кресла, рывком сдвинула маску барона вверх и впилась горячими губами в его рот.

– А теперь? – спросила она спустя минуту.

– Теперь, пожалуй, верю, – прошептал ей на ухо господин Зейкрафт, бережно поддерживая за спину.

Глава девятая. Лживые люди

Со стороны трудно было заметить, что уверенно шагающий по пыльной улице молодой человек никогда раньше не бывал в этом городе. Одет он был не слишком «по моде» и, даже, пожалуй, слишком вычурно по сравнению с остальными прохожими. Но особого внимания на него, кажется, никто не обращал. Со своей стороны молодой человек тоже не сразу заметил угнетающее однообразие серых улиц Города Правдивых. Его занимало другое: воспоминания, которые с тупой болью пульсировали у него в голове. Перед его мысленным взором всплывали никак не связанные между собой образы: вонзающийся в вену шприц с какой-то дрянью, грязная посуда на подоконнике, брюнетка с пылающими глазами, пистолет в нежных девичьих руках, сжатые до белизны пальцы, какие-то чертежи, люди в масках, зеркальный зал с огромным фонтаном в центре… Так бывает, когда пытаешься вспомнить встревоживший тебя сон, но восстановить удается лишь отдельные полустертые картинки, нечеткие ощущения, но не мысли. Только здесь было что-то иное: юноша отчего-то знал, что всплывающие перед его внутренним взором эпизоды – слепки событий, случившихся наяву. Он лишь смутно помнил, кто он сам и зачем прибыл сюда: в город, где он никого не знает, где его никто не ждет.

Погруженный в свои мысли, молодой человек не заметил, как широкие многолюдные улицы сменились более узкими, а потом совсем уж узенькими и безлюдными. Окраина города была застроена такими же деревянными некрашеными домами, что и в центре, только менее новым и добротным. Да и заборы слегка покосились.

Совершенно неожиданно за спиной путника возник невысокий мускулистый мужчина, и, зажав ему рот рукой в кожаной перчатке, резко дернул в сторону, толкнув к распахнутой калитке. У нее юношу подхватили под мышки еще двое и торопливо потащили к дому. Все произошло так быстро, что молодой человек даже не успел сообразить, что в таких ситуациях принято вырываться. Впрочем, страха он не испытывал. Скорее, удивление и любопытство. Кому он понадобился? Откуда то он точно знал, что здесь у него не может быть ни врагов, ни друзей. Своих похитителей он видел впервые.

Комната, в которую его привели, поражала яркостью. Контраст между внешним обликом дома и его интерьером бросался в глаза. Стены в помещении были расписаны яркими красками. Волшебные птицы и невиданные звери, радужные дворцы и пестрые цветы, изображенные на них, поражали воображение. Стол, за которым сидела женщина средних лет в платье, украшенном узорной вышивкой, был накрыт алой скатертью. В центре стояла причудливой формы ваза с розами. Юноша с восхищением рассматривал комнату. Когда он встретился глазами с женщиной, та ему приветливо улыбнулась и указала на стул.

– Ну что ж, давай знакомиться, – предложила она. Меня зовут Зоряна, хотя Мудрецы дали мне другое имя. Его я пока утаю. А как зовут тебя, юный мечтатель?

Молодой человек нахмурил лоб, погружаясь в себя. Наконец он выудил в глубине воспоминаний нужное слово. «Рассвет», – так, кажется, нарекли его, отправляя сюда.

– Рассвет, – представился он, тут же отметив про себя близость своего имени и имени женщины, сидевшей напротив. Она тоже, похоже, обратила на это внимание, понимающе улыбнувшись: «Что ж, ты тоже волен выбрать имя себе по душе. И оно должно цениться дороже, чем придуманное Мудрецами. Мы будем называть тебя так, как тебе угодно. Рассвет – так Рассвет».

– Кто вы и зачем я вам нужен? – с искренним недоумением поинтересовался юноша. – Я небогат, да и состоятельных друзей у меня тоже нет.

– Ты что, думаешь, что попал к разбойникам? – засмеялась женщина. – Нет, выкупа нам за тебя не надо. Мы не ищем выгоды. Ты нам нужен не больше, чем мы тебе. Изгоем быть нелегко, разве не так? Если не сказать прямее – опасно. Впрочем, с разбойниками мы более дружны, чем с правдолюбцами. Мы те, кого называют «лживыми людьми».

Женщина замолчала, чтобы насладиться эффектом, которое должно было произвести это признание. Но, заглянув в глаза юноши, с удивлением поняла, что услышанное произвело на него не слишком сильное впечатление. На его лице не отразилось ни страха, ни радости, ни изумления, ни растерянности.

Рассвет не знал, кто такие «лживые люди», и что ему от них ожидать. Ложь – штука отвратительная, но он почувствовал, что зла ему здесь не желают. Может, обознались?

– Я не знаю, что значит быть изгоем. Я им никогда не был и замечательно лажу с людьми, – попытался объяснить Рассвет хозяйке этого странного дома. – И не представляю, чем мы друг другу можем быть полезны.

– Вот как? – женщина с досадой закусила нижнюю губу. – Гром, позови-ка сюда Ночку! – приказала она мужчине, который когда-то первый напал на Рассвета в переулке. Тот молча вышел.

«Очную ставку хотят устроить», – догадался Рассвет. Ну, тем для него лучше. Сейчас недоразумение разрешится, и его отпустят. «Отпустят ли?» – вдруг обожгло его. Эти люди, похоже, живут вне закона. Вряд ли им нужны свидетели…

В комнату вошла девочка лет двенадцати. Быстрыми шагами она подошла к столу и села на свободный стул. После чего уставилась на Рассвета с нескрываемым любопытством.

– Это он, доченька, беспричинно бродил по улицам, не глядя по сторонам? – мягко спросила женщина.

– Да, мамочка, он! – не задумываясь, подтвердила девчонка. – Его еще облаяла большая собака, а он даже не обернулся. И могу поспорить, что он не запомнил меня, хотя я четыре раза перешла ему дорогу!

Девочка была не совсем права. Рассвет сразу же, как она вошла в комнату, вспомнил, что где-то видел эту смуглую девчушку в темно-синем платье. Но спорить не стал.

– Вот видишь! – уверено обратилась к нему женщина. – Ты был погружен в себя, ты – мечтатель. Так что не стоит отпираться. Тебе сильно повезло, что мы выследили тебя раньше, чес слуги Мудрецов. Нельзя же так беспечно позволять себе замечтаться на улице! Такое редко сходит с рук.

Рассвет был ошарашен. Он был готов к любому обвинению, но не к этой ерунде. Ему что, угрожала опасность только из-за того, что он задумался? Так получается? Он что, виноват в том, что родился слегка романтиком? А если они узнают, что он пишет стихи? – За это, верно, смертной казнью, по их мнению, не отделаешься! Чушь какая-то. А может, они «того»?..

– И что теперь? – поинтересовался он вслух.

– Давай сделаем так, – напряжения явно спало: то ли из-за появления девочки, то ли из-за его молчаливого «признания вины», – ты останешься здесь. Твоя кровать – в комнате на втором этаже. В ней же живут Гром и Ветер. Заодно они пока присмотрят за тобой. Когда мы убедимся, что ты не собираешься бежать и не сделаешь других глупостей, получишь полную свободу. Думаю, вы подружитесь. Проводи его, Ночка!

Девочка вскочила и протянула Рассвету руку: «Идем!».

Рассвет послушно последовал за девочкой. Пытаясь разобраться в происходящем, он понял, что ничего не знает о себе. Перегрузка при переброске, словно ластик, стерла из его памяти заранее составленную легенду и, главное, – информацию о том мире, в который он был направлен. Уцелели лишь незначительные обрывки, не позволяющие составить полную картину. Почему-то казалось, что уже не в первый раз ему приходилось быть пионером, готовя почву для прибытия остальных. Но до этого он свою миссию выполнял отлично. Лишь на этот раз что-то не сработало. То ли переброска была более глубокой, то ли думал он в самый важный момент не о том: прошлое не должно затмевать будущего…

Так или иначе – но он здесь, и он – пленник. Это вряд ли угрожает его жизни. Пока его лишили только свободы. Но будучи в заточении, он никак не сможет помочь тем, кто идет следом. Ему необходимо выбраться отсюда. Ему не выпутаться из этой истории, не располагая достаточным объемом информации об этом мире, городе, о здешних порядках и, наконец, о тех людях, с которыми его свела судьба. Единственным доступным источником информации сейчас была девочка, поднимающаяся впереди него по узкой лестнице. Как разговорить ее?

На ум не пришло ничего, кроме совсем банального: «Красивое у тебя имя – Ночка».

– Правда? Так меня мама назвала. А Мудрецы назвали меня Вилкой. Представляешь? Только ты никому не говори, как меня на самом деле зовут, – тут же отозвалась девочка.

– Вилкой? – Рассвет не удержался от смеха. – А Горшком они никого не догадались назвать?

Девочка удивленно обернулась, открывая перед ним дверь: «Ты что, с облака свалился? Горшок – это же очень распространенное имя. Даже у нас в доме, если по документам, целых два Горшка живут».

Рассвету почему-то сразу расхотелось веселиться. Жутко, видимо, жить в стране, где людям дают такие нелепые и некрасивые имена. Как же надо презирать человека, чтобы дать ему такое имя!

«Хороший хозяин и собаку-то так не назовет», – горько улыбнулся он девочке. Пропустив его в комнату, Ночка зашла следом и прикрыла дверь. «Странный ты какой-то. Где же ты видел, чтобы собакам имена давали? Собака – она и есть собака», – удивленно сообщила она, внимательно глядя Рассвету в глаза.

«Что-то не то ляпнул», – догадался Рассвет. Конечно, никто здесь не сможет даже предположить, где искать истинные корни оброненных им слов, но все-таки надо бы подстраховаться. «Прости, может быть, я иногда что-то не то скажу или сделаю… Видишь ли, вчера я споткнулся и ударился головой о порог, сильно ударился. И вот теперь не все помню, что раньше знал. Амнезия, наверное», – объяснил он. «Да, понимаю, – кивнула девочка, – я об этом чита…» – девочка запнулась на полуслове и испуганно сверкнула глазами. Рассвет понял, что и она сболтнула что-то такое, чего не должна была говорить. Чтобы не волновать девочку, он сделал вид, что ничего не заметил, и перевел разговор на другую тему: «Ты не могла бы мне напомнить, кто такие Мудрецы?»

– Ты и этого не помнишь? – ахнула она.

– Да, расскажи!

– Даже не знаю, как про них рассказать. Это здесь самые главные люди. Их здесь все слушаются, потому что они много знают. Но они не хотят, чтобы другие тоже знали. Они запрещают размышлять о серьезных вещах и мечтать. Они убивают всех с необычными способностями, например, если кто-то может сочинять музыку. Ненавижу их! – вдруг прошипела девочка, а потом опустила личико и тихо заплакала.

Рассвет погладил девочку по голове: «Они обидели тебя, малышка?». И вдруг его осенило: «Ты сочиняешь музыку?». Она ничего не ответила.

Ночка удивительно быстро справилась с собой. Уже через минуту она вынула из кармашка белый платочек, вытерла им с лица слезы, и, с достоинством подняв голову, деловито пообещала: «Я передам маме, что ты стукнулся и потерял память. А ты веди себя хорошо. Не вздумай раздвигать шторы и выходить во двор. Обедаем мы внизу, около двух часов…», – и уже с порога добавила: «Они убили моего папу. Он играл на флейте».

Рассвет остался один. Но это ему сейчас и было нужно. У него появилось время поразмышлять и связать в логичную цепочку все, что он сегодня увидел и услышал.

Видимо, он очутился в городе, где почему-то запрещено творчество и все, что с этим связано. И познание тоже запрещено. Он вспомнил, как испугалась Ночка, когда проговорилась, что читала. Чтение здесь, наверное, считалось тяжким грехом. Мудрецы – люди, по мнению Рассвета, скорее глупые, чем умные, раз выступают против знаний – у власти. И жестоко карают тех, в ком видят соперников, всех, кто оказывается умнее и талантливее. У самих властителей фантазия развита слабовато, иначе они давали бы детям более сносные имена. То же, что Мудрецы пытались запретить даже мечтать, подтверждало их несусветную глупость: можно претвориться, что у тебя нет души, но утратить душу невозможно. Так что горожанам, вероятно, пришлось развить в себе замечательные актерские способности.

Однако что-то здесь все-таки не сходилось. Во-первых, идиоты вряд ли могли бы долго удерживаться у власти. Значит, они, вопреки его первоначальному заключению, умны. Значит, они не по глупости так со всеми обращаются – они ненавидят свой народ! Перед его мысленным взором всплыли серые улицы, по которым он шел, пока не попал к лживым людям. Деревянные дома были похожи как две капли воды. Вокруг не росло цветов. Люди были одеты в просто скроенные юбки и брюки, широкие рубахи блеклых цветов: серые, черные, реже – темно-зеленые, синие и коричневые. Прически «под горшок» (причем даже у женщин), никаких украшений.

Рассвет был одет почти так же просто: темно-серые брюки, серо-голубая рубаха, темно-серый пиджак без ворота с двумя большими карманами. Но отличия от других в его наряде все же были: под рубахой прятался серебряный крест на льняной веревке, а от пояса в карман штанов спускалась серебряная цепь, к которой были прикреплены часы с откидной крышкой. Изнутри крышка была отполирована до блеска, а с внешней стороны в нее был вделан кусок голубоватого камня, слегка напоминающий своей формой нераспустившийся бутон розы.

Дверь распахнулась так неожиданно, что Рассвет едва успел спрятать часы, которые с интересом рассматривал, обратно в карман. Что-то подсказывало ему, что этот аксессуар надо прятать от посторонних.

В комнату влетел стройный юноша лет двадцати. На нем были светлые льняные брюки, выбеленная рубаха.

– Привет, – весело улыбнулся он Рассвету, – давай знакомиться. Меня зовут Ветер.

– А я Рассвет.

– Как тебе у нас, еще не освоился? – живо поинтересовался у Рассвета его новый знакомый. – Понравилась большая комната? Стены – это моя работа. Здорово я их разрисовал? Хочешь посмотреть мои картины? У меня на чердаке мастерская. Точно! – я устрою тебе экскурсию. Пойдем! – не дожидаясь ответа, Ветер выскочил в коридор. Рассвет послушно последовал за ним. Кем бы ни были эти «лживые люди», они ему определенно нравились. И, как ни странно, нравились именно своей искренностью и непосредственностью.

Ветер привычно взлетел по узкой лестнице, Рассвет поднялся за ним.

Картины, стоявшие здесь повсюду, были незатейливы, но чем-то западали в душу. На одних полотнах были изображены горные вершины в заходящих лучах солнца, на других искрились волны, летали чайки.

– Я никогда не видел моря и гор, – рассказывал Ветер, гордо рассматривая свои произведения, – но я отчего-то уверен, что они именно такие. А если и нет – кто будет со мной спорить, если тоже их не видел.

– Я видел, – неожиданно для себя сказал Рассвет, – Они такие. Только чуть менее яркие. Но так и должно быть…

Рассвет стоял спиной к художнику, рассматривая пейзажи, и не видел, что тот уставился на него изумленными глазами. Точнее было бы сказать – он посмотрел на него, как на умалишенного. Но ничего не сказал.

Когда они вернулись в комнату, Ветер исчез так же стремительно, как и появился. Рассвет снова остался один. Только на этот раз он находился под впечатлением от уведенных полотен, его переполняло вдохновение. Привычным жестом он полез в карман пиджака и выудил оттуда блокнотик с маленьким карандашом. Стихи сами ложились на бумагу. Они воспевали человека, силу его воображения, способного угадать невиданную прежде красоту, для которого нет преград во времени и пространстве. Но, не закончив стихотворения, он перечитал его и, недовольно поморщившись, вырвал лист, механически порвал его пополам, сложил половинки вместе и порвал их еще раз, после чего неряшливо бросил обрывки на чью-то кровать. Дело в том, что Рассвет терпеть не мог оды и гимны. Назначение поэзии виделось ему в другом. Куда лучше у него получалось передавать боль и скорбь, тревогу и отчаяние. Совершенно очевидно, он не был созидающим и восхваляющим поэтом. Его любимую подругу называли Музой скорби и печали. Как это сочеталось с его безмятежным нравом и любовью к каламбурам – одному богу известно…

Тут внизу зазвонил колокольчик и, посмотрев на часы, Рассвет понял, что пришло время обеда. Не дожидаясь, пока за ним придут, юноша вышел из комнаты и спустился на первый этаж.

Стол был накрыт на восемь персон. Кроме Зоряны, Ночки, Ветра и Грома за столом сидели двое мужчин, представившихся как Ворон и Туман. Чуть позже к ним присоединилась девушка. На вид ей было лет 18. Когда Рассвет смотрел на нее, она краснела и опускала глаза. Называли ее Морковкой. Позже Рассвет узнал, что это ее настоящее имя.

Ели молча. Чтобы не было скучно, Рассвет придумал себе забаву: пытался угадать, кого из его соседей по столу Мудрецы назвали Горшками. Первого он вычислил без труда: приземистый, широкоплечий Гром больше остальных напоминал данный предмет утвари. С остальными было сложнее. Высокий мускулистый Ворон с проницательным взглядом угольно-черных глаз вряд ли заслуживал такого некрасивого прозвища. Нелепо было назвать Горшком и Тумана, который являл собой образец классической красоты: точеные черты лица, выразительные серые глаза, благородная осанка… А о тонком, хрупком, фантастически подвижном Ветре и думать не приходилось! «Может, есть еще кто-то, кого сейчас нет за столом», – решил Рассвет.

После обеда, поблагодарив Зоряну за гостеприимство, Рассвет поднялся в свою комнату. Только теперь он заметил, как устал. Время было для сна слишком раннее, но путешествие сквозь миры выкачало из юноши много сил. На одной из трех кроватей не было ничего, кроме матраца и покрывала. Вероятно, она не принадлежала ни Ветру, ни Грому, а предназначалась для него. Скинув пиджак, Рассвет забрался под покрывало. Спал он крепко, без снов. Разбудил его звон колокольчика, приглашая к ужину.

Глава десятая. Лживые игры

Встретили его радостными возгласами и аплодисментами. На миг он почувствовал себя шоу-звездой, картинно спускающейся со сцены в ликующий зал. Может, они у него еще и автограф возьмут?

Автографов у него не просили, но это, верно, исключительно только потому, что ничего про них не знали. А то бы непременно уговорили где-нибудь расписаться. Дело в том, что они и впрямь видели в нем «звезду» – человека, обладающего ярчайшим даром: умением сочинять стихи. Но об этом он узнал позже. А сейчас чувствовал себя неловко и тревожно: что произошло за то время, пока он спал? Они «снова» его с кем-то перепутали? Или он говорил во сне от лица как минимум Императора всея Праведного Царства?

– В чем дело? – смущенно поинтересовался Рассвет, остановившись на нижней ступени.

Вместо объяснения Зоряна с лукавой улыбкой преподнесла ему маленькую дощечку, на которую были наклеены – о, ужас! – обрывки блокнотного листа с его собственными виршами.

– И кто потрудился реставрировать эту макулатуру? – с подчеркнутой иронией поинтересовался он. На самом деле юноша чувствовал себя смущенно.

– Я не поняла тебя, – извинилась Зоряна, – слишком много старинных слов. Ворон, наверное, понял бы, но сегодня он решил остаться у себя дома.

– Я спросил, кому и зачем понадобилось восстанавливать этот листок, который я порвал, потому что мне не понравилось то, что я на нем написал, – сдержанно пояснил Рассвет. – И мне, признаться, даже неприятно, что все читают эту чушь.

– Но это же стихи! – воскликнула Зоряна, забирая у него дощечку.

– Да какие это стихи – так, рифмованные строчки, – смущенно возразил автор.

– Но ведь стихи – это и есть рифмованные строчки, разве не так? – неуверенно заметила сидящая возле Морковки полноватая блондинка с большими наивными глазами.

Рассвет, разумеется, был убежден, что прозвучавшее утверждение ошибочно, но объяснять разницу было бы долго, так что он предпочел промолчать.

– Да ты не бойся, – решил подбодрить его незнакомый гибкий юноша с неправильными чертами лица (позже Рассвет узнал, что юношу зовут Лоза). – Мы все здесь чем-нибудь запрещенным занимаемся. Например, мы с Морковкой – флейтисты, Ветер – рисовальщик, Гром играет на балалайке, Туман рассказывает сказки, Злата плетет кружево и вышивает. Так что мы тебя не выдадим.

– Да не боюсь я, – «рассекреченный» поэт еще раз попробовал объяснить, в чем проблема, – просто это плохие стихи, они мне на самом деле не понравились – не мой стиль.

– Извини, – вроде бы понял Ветер, – это я их на своей кровати нашел, сложил из любопытства, прочитал. Мне-то стихи понравились…

– Стихи не могут быть плохими, – нравоучительно произнес Гром.

– Я их даже до запоминания выучила! – похвалилась Ночка.

– Все за стол! – закрыла тему Зоряна. – Сегодня у нас важное событие – в доме появился поэт. По этому случаю Кухмастер приготовил праздничный ужин.

– Я даже предлагаю сегодня отведать старинный напиток, рецепт приготовления которого подарил мне на прошлый день рождения Ворон. Вино называется. Надеюсь, получилось, – добавил высокий полный мужчина с добродушным лицом.

Вино оценил только Рассвет. Остальные были разочарованы его кислым вкусом. А Зоряне очень не понравилось, что оно вызывает какое-то странное состояние: «замутняет мозги, будто яд какой». Даже Рассвету не удалось убедить хозяйку, что вино – не яд, и рецептура Кухмастером, похоже, не была нарушена, так что напиток у него получился правильный. Она категорически велела вылить «всю эту гадость» на помойку.

После ужина все дружно убрали посуду и снова собрались вокруг стола. «Вот теперь и поиграть можно», – предложила Зоряна. «В красивые слова?» – радостно уточнила Ночка. «С них и начнем, – согласилась Зоряна, – неси-ка сюда мячик». Девочка радостно побежала на кухню – там, как уже успел узнать Рассвет, была лестница, ведущая в «женские спальни».

Игра заключалась в придумывании эпитетов. Ведущий называл предмет и бросал мяч любому, кто был в комнате, тот должен был подобрать подходящее определение и бросить мячик следующему. Поймавший мяч называл еще один эпитет к заданному ведущим слову и бросал мячик дальше. Чем красивее и необычнее было определение – тем лучше. Иногда игроки использовали для характеристики предмета целое словосочетание – правила это допускали. Если кто-то не мог подобрать ничего подходящего, то называл следующий предмет, и игра начиналась по новому кругу. Рассвет включился в игру только с четвертого круга: до этого ему мяч никто не бросал, видимо, давая новичку время, чтобы освоиться и лучше уяснить правила.

– Скатерть! – задорно выкрикнула Ночка, бросая мяч Рассвету.

– Алая! – не задумываясь ответил юноша, бросив беглый взгляд на стол, и кинул мяч Морковке.

– Нарядная! – добавила та, предавая мяч Зоряне…

Через какое-то время Гром, не сумев подобрать новую характеристику скатерти, задал новое слово: «Яблоко!».

– Спелое!

– Зеленое!

– Красное!

– Сладкое!

– Свежее!

– Круглое!

– Большое!

– Маленькое!

– Гладкое! – Ночка снова бросила мяч Рассвету.

– Румяное! – тут же сорвался с его языка традиционный эпитет.

– Вот здорово! – обалдел Ветер. Ловя летящий к нему мяч. – После этого остальные характеристики ничего не стоят!

– Не можешь придумать, какое яблоко, называй новое слово! – напомнила Зоряна.

– Небо! – быстро назвал Ветер заготовленное заранее слово.

– Светлое! – отозвалась Морковка, перебрасывая мяч дальше.

– Высокое! Прозрачное! Голубое! Синее! Холодное! Безоблачное! Покрытое тучами! – раздавалось вокруг.

– Хмурое! – продолжил Рассвет эту цепочку, когда очередь дошла до него.

Наконец, круглолицая блондинка запустила новое слово – руки.

– Сильные! Крепкие! Молодые! Старые! Морщинистые! Ласковые! Заботливые! Умелые!

– Золотые! – снова изрек первое пришедшее на ум Рассвет.

– Это как? – поинтересовался Туман. – Это что, у статуи?

Ночка засмеялась.

– Почему у статуи? – удивился Рассвет. – У человека.

– Да где же ты видел человека с золотыми руками? Что-нибудь другое придумывай! – пояснила Зоряна.

– Все правильно он сказал, – вдруг заступился за Рассвета Гром. – Если руки сильные, ласковые да умелые – цены им нет, вот они и золотые. Так я понял?

– Это я и хотел сказать, – согласился Рассвет.

– А точно, – сдался Туман, – вот Злату мы так почему назвали – потому что она все что угодно делать умеет, не девушка – а клад.

– Да ну тебя! – засмущалась блондинка.

Все засмеялись.

– Цветок, – задал новую тему Туман, бросая мяч Злате.

Она уронила мячик и засмущалась еще сильнее.

– Вот! – подала Ночка извлеченный из-под стола мяч.

Игра продолжалась допоздна. Все были приятно поражены умением Рассвета, которому раньше никогда не приходилось играть в «красивые слова», придумывать необычные определения, тогда как сам он понимал, что изрекает банальности, устоявшиеся эпитеты, засевшие у него в голове еще с детства. А вот Ночка, Ветер, Туман и Ворон придумывали оригинальные и неизбитые определения. Рассвет решил на досуге дать им несколько уроков, раскрыв тайны стихосложения. Почему-то он был уверен, что все они смогут создавать настоящие стихи, а не просто рифмовать строчки. Ведь человека делает поэтом не умение подбирать рифму к словам, а способность по-особенному видеть мир…

Глава одиннадцатая. Белая роза, черная жаба

Тогда, на балу, Риксандр отсутствовал совсем недолго, но этого времени Светеле хватило, чтобы открыться Зейкрафту и даже условиться с ним о встрече. Впрочем, время встречи было назначено именно что условно – никто не знал, когда девушке удастся избавиться от опеки Шапо. Зейкрафт заставил ее запомнить адрес и обещал, что будет ждать ее там в любое время суток не менее двух недель. Если она не придет – он будет считать, что она передумала. Так что у нее в запасе было две недели.

Но она торопилась. Жизнь в этом доме стала для нее невыносимой. Она ощущала себя запертой в клетку птичкой. И с каждым днем ей становилось теснее и душнее. Особенно раздражала ее услужливость Риксандра. Казалось, юноша пытается предугадать каждое желание Светелы и при этом не доверяет ей, боится оставлять ее без присмотра даже на несколько минут.

Евжени тоже продолжала обращаться с ней, как с тяжелобольной. Интуиция подсказывала Светеле, что с хозяйкой дома ни в коем случае нельзя делиться своими переживаниями. Хотя, признаться, ей, неизвестно почему, очень хотелось это сделать. Как будто это могло снять тяжесть с ее души.

Никакого повода покинуть дом без провожатых Светела не находила. А время шло. Она старалась вести себя легко и непринужденно, разыгрывая полную безмятежность. Преодолевая раздражение, едва не переходящее в бешенство, она изображала симпатию и признательность всем, кто жил и бывал в этом доме. Особенно ласковой ей приходилось быть с Риксандром, так как он наиболее чутко реагировал на все изменения в ее настроении. Чтобы не выдать себя, своей неприязни к заботящимся о ней людям, Светела старалась редко уединяться в свой комнате – единственном месте, где ей никто не докучал. А на людях она не давала себе воли мечтать о том, как упадет в объятья Зейкрафта, строить планы побега, думать о том, как будет жить вне этого дома. Она проявляла чудеса самообладания, кокетливо демонстрируя бесконечные наряды, которые заказывал для нее Риксандр, приветливо улыбаясь Евжени и обсуждая с ней модные журналы, расхваливая кулинарные способности Ла и Нады и выведывая у них ненужные ей рецепты, выслушивая светские анекдоты, которые приносил с собой Рэн…

И только поздно вечером, закрывшись в своей комнате, она начинала метаться в поисках выхода. В том, что решение есть, она не сомневалась. Безвыходных ситуаций не бывает, – откуда-то она знала это наверняка. Не просто верила в это, а именно знала. В голове ее теснились идеи, но все они не выдерживали даже мысленной проверки на эффективность. Попросится в театр, на прогулку, к портнихе? – кто-нибудь пойдет вместе с ней. Придумать для всех по просьбе, чтобы остаться одной и незаметно выскользнуть за дверь? – все равно она не успеет убежать далеко.

После вороха мыслей в голове становилось пусто. Вакуум давил изнутри, в висках пульсировала боль. И тут ей на ум начинали приходить какие-то нелепые слова, ритмичные отрывистые фразы, совершенно бессвязные, лишенные смысла: смешная потеря… помыслы розовых дней… розу белую с черною жабой… роковая печать… повенчать… В эти минуты она боялась, что сходит с ума, что травма, психологическая или какая другая, не прошла бесследно. Ей хотелось вытрясти из головы это безумие, позвать на помощь, – любой ценой избавиться от этого наваждения. И одновременно она боялась потерять путеводную нить, потому что интуитивно чувствовала, что эти слова – что-то очень важное, стоит только связать их воедино. То ли воспоминания, то ли пророчество… И она продолжала носить этот кошмар в себе, с каждым днем засыпая все позже и тяжелее.

В одну такую бессонную ночь и пришло решение. Оно оказалось элементарным. Удивительно, как только ей раньше не пришло в голову, что убегать к возлюбленному не обязательно днем. Ночь – разве не это лучшее время для авантюр?

В эту ночь она побега не совершила. Каким-то непостижимым образом ей удавалось мыслить более или менее здраво. Веревку можно связать из платьев, причем начинать надо с вечера. Заранее нельзя – вдруг кто заметит связанную одежду и обо всем догадается. Но и откладывать надолго тоже опасно – кто знает, сколько это на самом деле займет времени. Запираться в комнате рано не стоит – лучше сидеть в гостиной до тех пор, пока все не разойдутся по комнатам и не лягут спать. Да, еще надо где-то раздобыть немного денег, ведь не пешком же ей бежать через весь город. Тем более что карты у нее нет, где какая улица, она не знает, и спросить ночью будет не у кого. Извозчика можно будет взять за углом – там дорогая гостиница, так что всегда стоят кареты. Но везти надо попросить к какому-нибудь публичному заведению, а там поменять извозчика. От этого заведения – на вокзал, а уж оттуда, на новом извозчике, можно и к любимому (когда она называла его так, хотя бы мысленно, у нее сладко сжималось сердце, и поэтому ей нравилось думать о нем так – «любимый»).

Утром Светела дождалась, когда Евжени в сопровождении Рэна, с которым она теперь проводила немало времени, отправится в Дом изящного искусства (звали они с собой и Светелу, но та отказалась, сказав, что не любит ходить по музеям, а предпочитает знакомиться с шедеврами по альбомам). А потом начала ныть, что ей скучно и что зря она, мол, отказалась пойти с Евжени, но еще лучше бы, конечно, пройтись по магазинам – у нее появилась куча новых нарядов, но вот сумочек, поясков, украшений и другой необходимой мелочи совсем нет. Риксандр, разумеется, тут же согласился сопровождать ее в «Царство грез» – самый модный дамский магазин.

Там Светела, разумеется, вспомнила, что помимо сумочек и сережек ей абсолютно необходимы чулочки и кое-что из интимных предметов женского наряда. В этот отдел Риксандр был вынужден отпустить ее одну, оставшись ожидать ее в смежном зале, где на витринах были выставлены всевозможные маски.

Часть из полученных от Риксандра денег она потратила по принадлежности – купила несколько пар чулок и комплект нижнего белья. Остальные спрятала в купленный на первом этаже розовый ридикюль, рассудив, что попросить вернуть сдачу Риксандр постесняется. Так оно и произошло.

Вернулись они к обеду, почти одновременно с Евжени и Рэном. После обеда Рэн откланялся, и Светела позвала Евжени к себе – хвалиться обновками (пусть знают, что ей нечего скрывать). Две пары чулок, четыре шляпки, два колечка и сережки, восхитительное колье (его Светела решила забрать с собой), лаковая сумочка, губная помада, блески для волос и даже новые платья (примеряя их, Светела прикидывала, как ловчее будет их связать). Похвалиться розовым ридикюлем Светела на всякий случай забыла – вдруг Евжени взбрело бы в голову заглянуть внутрь, чтобы оценить качество подкладки.

Потом они все сидели в гостиной и рассматривали красочные альбомы, привезенные Евжени из Дома изящного искусства. Там, действительно, было на что посмотреть – отсутствием воображения местные художники явно не страдали. Так что до ужина время пролетело незаметно.

А вот после ужина, когда до осуществления намеченного осталось совсем недолго, оно начало тянуться, как резина – так всегда случается, когда чего-то сильно ждешь. А Светела ждала ночи, как самого великолепного события в своей жизни.

В планах все было намного проще. Простыни и пододеяльника для полноценной веревки оказалось мало. Связать друг с другом пышные платья, как выяснилось, можно только за рукава, при этом кружевные юбки свисали по сторонам и очень мешали. Пришлось от них отказаться и рискнуть связать веревку из чулок. Капроновые узлы, кажется, плотненькие, но выдержат ли они ее вес – еще вопрос.

Выдержали.

На улице – ни души, повезло. Веревка видна даже издали, а что бы было, если б не чулки, а платья? Быстрее надо отсюда, пока никто ничего не заметил. Хорошо, если все спят. А вдруг кто-то смотрит в окно? Да нет, вроде бы тихо.

До угла – бегом, а потом можно шагом, чтобы не привлекать внимания. Вот беда – бант на юбке почти оторвался, как некрасиво болтается. Надо ридикюль в левую руку переложить, чтоб этот злосчастный бант прикрыть.

– Ваша карета свободна? Тогда в театр. Там ресторан рядом, «Царский пир», кажется. Да, здесь и останови. Вот тебе за работу, сдачи не надо. Или нет – на вот тебе еще денег, вернись к ресторану. Там меня будет муж искать – в синей шляпе с желтыми перьями и в плаще в красно-синюю полоску, скажи уж ему, что меня отвез, а то волноваться будет. Хотела его проучить, пьяницу, да вот жалко стало. Ну, чего стоишь? – Поезжай скорей, а то он теперь места себе не находит!

Уехал, наконец. Это я хорошо про мужа придумала. Будет теперь считать, что не юную деву, а замужнюю даму отвозил.

– Эй, извозчик! Отвези меня на пристань. Да зачем мне багаж, если я встречать еду. Как так не приходит? Может, ты думаешь, у меня совсем ума нет? Если еду – значит, знаю, куда и зачем. Может, расписание изменилось. И вообще, тебе-то какое дело, зачем мне на пристань? Тебе не за любопытство деньги платят. Вот то-то! Ладно, держи. Мало? Ничего не мало. Ладно, возьми вот еще. А на будущее при себе вопросы держи. Не всем, видишь ли, нравится, когда в их дела нос суют. И вон здесь сколько народу, а ты говоришь, нет никаких рейсов. Провожающие? Не верю, что я могла все перепутать, пойду-ка лучше внутрь, там уточню.

Уф! Кажется, пронесло. Во, блин, любопытный попался. И расписание знает. До сих пор руки дрожат. И чего напугалась? Не потащил бы он меня в полицию за то, что я расписание перепутала!

Надо в окошко выглянуть – не уехал ли еще? Слава богу, уехал. Повезло, что провожающих много, сразу у него клиенты нашлись. Ой, да так они всех извозчиков расхватают! На ком я тогда к любимому поеду. К любимому… Здорово! Я еду к любимому! Я свободна!

– Извините, вы не заняты? Слава богу, успела. Не обращай внимания, это у нас присказка такая. Запоминай адрес. Второй раз повторять не буду. Знаешь, где это? Вот и хорошо, вези!

Она приедет сегодня ночью. Он знал это заранее. Неизвестно откуда, но знал. Предчувствовал. Поэтому и спать не ложился. Заранее накупил всяких яств. Сам накрыл маленький столик в гостиной. Изысканное пенистое вино из белого винограда и земляники. Фрукты. Конфеты от Лариньо – дамам нравятся. Полевые цветы в маленьком кувшине – сам не поленился за букетиком прогуляться.

Время шло, а она все не появлялась. Неужели что-то случилось? Да нет, это он, старый дурак, все выдумал. Не придет она сегодня. И вообще никогда не придет. А вот и придет! Должна прийти. Именно сегодня.

Его снедали противоречивые мысли. Стыдно было за себя, за то, что позволил себе увлечься женщиной по-настоящему. В прошлый раз чуть не погиб из-за того же самого. Дал же себе зарок! Не хватило сил не нарушить. А теперь не хватало смелости принять ситуацию такой, какая она есть. Вероятно, он и вправду трус. И негодяй! Правду о нем говорят – «старый развратник». Он сам себе сейчас казался чудовищем. Кто он? Старый, уродливый сладострастник, грязный паяц с омерзительной репутацией (заслуженной, между прочим). Морщинистая жаба с черной душонкой. А она? Она – ангел. Светлая, чистая, искренняя, порывистая, с открытой душой и нежным сердцем. Вероятно, ей отчего-то показалось, что он другой, и она немного им увлеклась. Тем, каким он ей показался. Если б он был хоть чуть благороднее – отказался бы от нее. А он не смог отказаться, даже обрадовался, перья распушил! Соблазнитель хренов!

Подъехала и остановилась карета. Гулко стукнуло и остановилось сердце. Хлопнула калитка. Торопливые шаги, легкое шуршание платья. Сердце подпрыгнуло и бешено заколотилось. Поздно ругать себя, сделанного не изменишь – она уже пришла, она погибла.

Распахнулась дверь. Лучезарная улыбка. Маска летит в сторону. Она плачет? Ее волосы расплескались у него на груди. Обнял ее, что было сил: «Моя!»

– Ты плачешь?

– От облегчения. Я столько всего пережила.

– Теперь все будет хорошо, не плачь.

– Я знаю.

Она подняла голову. Такое милое лицо. Нельзя не поцеловать. В эти пушистые ресницы, на которых слезы, как роса, в эти влажные слегка соленые щеки, в трепещущие, как лепестки утренней розы, губы.

– Ой, там же извозчик ждет! У меня денег не хватило…

Возвращение на землю. Ненадолго. Так даже лучше: вынырнуть и снова погрузиться в огненное море блаженства.

– Сейчас расплачусь.

И что это ему в голову лезут какие-то чужие стихи (сроду он стихов не писал, в смысле – по-настоящему), и слова даже не все знакомы, чужие слова:

Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот – и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в бога верил.

Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!

Все сжигает житейская мреть.

И похабничал я и скандалил

Для того, чтобы ярче гореть.

– Что это ты там бормочешь?

– Да вот, стихи чьи-то вспомнились:

Дар поэта – ласкать и карябать,

Роковая на нем печать.

Розу белую с черною жабой

Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись

Эти помыслы розовых дней.

Но коль черти в душе гнездились…

– Значит, ангелы жили в ней, – завершил четверостишье нежный девичий голос.

Оба они чувствовали, что эти слова – из другой жизни. Но это были и их стихи тоже. Не зря они пробились к ним сквозь годы и измерения. То ли воспоминание, то ли пророчество…

Глава двенадцатая. Следы

Саше снилось море. Безлюдный песчаный пляж. Штормовые волны с шумом накатывают на берег. Он спешит к кромке моря. «Не надо, не смывайте, я должен ее найти!» – мысленно уговаривает водяные глыбы, утаскивающие вглубь ракушки и гальку. Она прошла здесь совсем недавно. Песок занес все следы, кроме этих. Робкие отпечатки ведут к морю. Она проходила здесь, и он спешит: догнать, вернуть, спасти. Куда повернула: влево, вправо? Неподвластные ни ветру, ни воде изящные следы ведут в пучину. «Не-е-ет!» – кричит Саша и просыпается.

В дверь громко стучат. Он вскакивает с постели. Рань несусветная. «Беда», – пронзает сознание тревожное предчувствие. Быстро бросается к двери, откидывает изящный золотистый крючок. На пороге Ла, в коридор из-за другой двери высунулась взъерошенная Женина голова: «Что за переполох?», – голос сух и строг, а в глазах – паника.

– Светела сбежала! Не понимаю, почему нельзя было по-людски уйти, ее же силой не держал никто.

– С чего ты взяла? Быстро, но по порядку!

– Да на службу я спешила, чуть проспала сегодня. Только свернула, вижу – окно на втором этаже распахнуто, а из него цветная веревка свешивается. Подошла ближе – это чулки связанные. Из комнаты Светелы. Не погулять же она этим манером вышла!

Не дослушав. Саша рванул к Олиной комнате, громко постучал, позвал «Светела!».

Подошла Женя, мягко положила руку на плечо.

– Да ясно все. Давай дверь ломать. И побыстрее. Надо следы побега убрать, пока соседи не заметили. Хорошо еще, что здесь все спят до полудня. И не особенно часто этой улицей ходят.

– Принеси ножик!

Ла молнией сбежала по лестнице, через минуту вернулась с ножом. Поддеть крючок оказалось несложно. Комната, разумеется, была пуста. К ножке кровати привязана чулочная веревка, тянется через подоконник. Женя быстро втянула ее внутрь и захлопнула окно.

– Улетела птичка! – обреченно вздохнула Евжени, опускаясь на разметанную постель.

Риксандр ничего не ответил. Он замер напротив окна, глядя сквозь: сквозь окно, сквозь раскидистое дерево поодаль, сквозь стоявший напротив особнячок…

– Ла, – взяла себя в руки Евжени, – очень прошу никому не рассказывать о происшедшем, даже Наде. Пусть все думают, что утром ее забрали родственники. Если узнают, что она сбежала, то решат, что мы плохо с ней обращались. Про нас и так нехорошо говорят, а тут новый повод для сплетен. И еще какой!

– Я все понимаю, не стоит объяснять, – успокоила хозяев Ла, – а обращались вы с ней хорошо, как со знатной. Так что вы не виноваты, что она ушла. Это все ее голова.

–Что же с ней теперь будет, – заметался по комнате Саша. – Она же себя не помнит, никого не знает! Ее кто угодно может обидеть!

– Успокойся! – оборвала его Евжени. – Мы ее найдем и вернем.

– Могу я идти? – осторожно перебила Ла. – А то завтрак пора готовить. А потом я поднимусь и здесь порядок наведу.

– Конечно, занимайся своими делами, – постаралась улыбнуться Евжени. – А в комнате я сама приберу.

– Это программа! – вздохнула Евжени, вешая на плечики новое платье. Рукава у него были смяты.

– Программа программой, но мы могли бы и лучше за ней следить. Ведь знали же, что может что-то такой произойти!

– Вот про такое я как раз не думала. Я думала, раз ее к нам прислали, то это в программу входит, чтобы она у нас жила.

– Я должен был все предусмотреть!

– И что бы ты мог сделать?

– Да хотя бы окно забить!

– Она придумала бы что-то еще. Наверное, мы слишком ее опекали, мешали выполнить программу. Если бы мы давали ей больше свободы…

– То она убежала бы еще раньше!

– Ладно, давай не будем разбирать, что мы так сделали, что не так, и что могло бы быть в другом случае. Происшедшего не изменить. Теперь надо думать, как дальше быть.

– Искать!

– Я тоже думаю, что надо искать, – разгладив покрывало на свежезастланной кровати, Евжени нагнулась, чтобы отвязать от ее ножки чулок, – только вот где? У тебя нет никаких предположений, куда она могла пойти?

– Нет.

– Сама бы она далеко не ушла, значит, ее кто-то поджидал, чтобы увезти. Ты, кажется, вчера был с ней в городе. Не заметил, чтобы она с кем-нибудь беседовала?

– С продавцами. Но они точно не предлагали ей помощь в устройстве побега, а то бы я непременно обратил на это внимание, – зло съязвил Саша.

– Вы все время были вместе? Может, она заходила в дамскую комнату? – решила не обижаться на него Евжени.

– Да нет, – растерянно проговорил Саша. – Но она заходила в отдел нижнего белья!

– Ну вот, теперь мы хотя бы знаем, где она встретилась со своим похитителем! – Женя постаралась, чтобы это прозвучало оптимистично.

– Но там были только женщины, – неуверенно возразил Саша.

– Как будто женщины ни на что не способны! – возразила Женя, распутывая последний капроновый узел.

– Способны, – вынужден был признать Саша. – Значит, надо пойти в тот магазин и поговорить с продавщицей.

– Вот после завтрака я и пойду! – пообещала Женя, запихивая пестрый ворох чулок в ящик комода.

– Я сам! – вызвался Саша.

– И кто же тебя туда пустит? – засмеялась Женя. – ты же сам сказал, что там только женщины.

Саша кисло улыбнулся в ответ.

После завтрака Женя ушла, а Саша остался наедине с тяжелыми мыслями. Признаться, сначала, когда он понял, что к побегу Светелу склонила женщина, юноша почувствовал небольшое облегчение. Женщина – это не коварный соблазнитель. Но потом его мысли повернули в другое русло. Во-первых, если в этой истории присутствует женщина, это еще не значит, что главную роль здесь не играет мужчина, который весьма разумно решил действовать через посредницу. Впрочем, угадать, что Светела именно в этот день отправится за покупками, причем именно в тот магазин, было невозможно. Значит, намного более вероятно, что роковая встреча в отделе нижнего белья произошла случайно, а не была кем-то запланирована. Что еще за женщина могла заинтересоваться Светелой? Тут Сашу рубанула чудовищная мысль: деньги за свои услуги получают не только посредницы и сводницы, но и женщины, которых в его мире называют «продажными». А вдруг в отделе затаривалась какая-нибудь «мадам», которая, по достоинству оценив экзотичную, по здешним меркам, фигурку девушки, сделала ей соблазнительное предложение. Соблазнительное, прежде всего, потому, что оно способствовало выполнению заложенной в Олю программы (а он не сомневался, что программа была связана с поиском нужного им немолодого мужчины со шрамом в форме шестиугольника в уголке правого глаза или где-то под ним). Публичный дом, или, по-здешнему, дом любви и утех, – это как раз то место, где бывает много разных мужчин, особенно пожилых, и где не стесняются обнажать лицо (а через маску шрам не разглядеть). Как ни тяжело это было, но Саша решил этим вечером предпринять поход по этим любовно-утешительным домам. Жене он решил о своей страшной догадке пока ничего не говорить.

Женя знала, что смысла в этом ее походе в магазин нет. «Царство грез» – большое торговое заведение, и каждый день там бывает огромное количество посетителей. Маловероятно, что продавщица запомнила Светелу (если сегодня вообще дежурит та самая продавщица), и уж точно не запомнила, с кем она там говорила. И еще не факт, что она ни с того ни с чего возьмет и выложит Евжени всю информацию, даже если что-то помнит. Даже денег за сведения ей предложить нельзя! – в таких магазинах очень следили за тем, чтобы служащие «не продавали» своих клиентов. Однако провести это маленькое расследование было необходимо – хотя бы для успокоения совести.

Однако на деле все оказалось намного проще, чем Женя ожидала. Узнав, что Евжени хочет купить такой же комплектик белья, как и ее подруга, которая была здесь вчера примерно в то же время, продавщица сразу же выложила на витрину кружевной бюстгальтер и розовые трусики.

– По утрам у нас бывает мало посетителей. Вчера в это время нас посетили всего четверо: маленькая девушка (очень редкий размер), пожилая дама, которая не годится Вам в подруги по возрасту, приехавшая к нам на гастроли известная актриса Астралия, которая купила только пару чулок, и мадам Ванде – хозяйка «Сада сирен» (на подругу содержательницы дома утех Вы тоже не похожи), – продемонстрировала чудеса логики и наблюдательности разговорчивая продавщица. – А девушка купила этот комплект.

– И кто-то из этих дам посоветовал моей подруге попробовать капроновые чулки вместо шелковых, – как бы про себя заметила Евжени.

– Я не заметила, чтобы она с кем-то разговаривала, – огорченно сообщила собеседница.

Заплатив за комплект, Евжени поспешила домой. Вычислить, что за пожилая дама делала вчера покупки в «Царстве грез», не представлялось возможным. А вот появление в магазине мадам Ванде и Астралии в столь ранний час было подозрительным. Про мадам Евжени решила пока промолчать, а вот с Астралией стоит встретиться. Надо попросить Рэна добыть билетик на единственное представление, которое дает сегодня эта знаменитая танцовщица. И найти возможность пробиться за сцену!

Обед прошел в молчании. Еда казалась сухой и безвкусной. Оба чувствовали себя виноватыми: и перед Олей, и друг перед другом. Оба пытались скрыть неприятные догадки.

Почти сразу после обеда пришел Рэн. Он сразу почувствовал, что произошло неладное. Рассказать о происшедшем взялась Евжени. Слова вытекали вяло, прилипали к языку:

– Сегодня утром мы обнаружили, что Светела сбежала. Из окна. Спустившись по веревке. Связала из капроновых чулок.

– Я вчера не заметил ничего необычного в ее поведении, – удивился он. Может, она вчера кого-то из знакомых встретила в магазине или на улице. Сразу не узнала, а потом вдруг вспомнила, кто она и все такое. И пошла домой.

– Да не могла она никого встретить! – вырвалось у Жени. Саша вздрогнул и выразительно посмотрел не свою мнимую сестру.

– Почему ты в этом так уверенна? – почти не удивившись, уточнил Рэн.

– Потому что она из другого мира! – рявкнула Женя, и, повернувшись к Саше, отчаянно закричала. – Ну, чего ты смотришь на меня с таким укором, как будто я кого-то зарезала? Не могу я больше! Понимаешь, не могу? Совсем не могу! И не смотри на меня так! Все равно мне, а не кому-то еще, все расхлебывать.

Евжени разрыдалась. Риксандр молчал. Рэн вдруг понял, что девушка не оговорилась: она была уверенна, что Светела – пришелица из другого мира, причем не фигурально выражаясь, а в самом прямом смысле. И не просто уверена, а знает это. И ее брат тоже знает. И почему-то не было ощущения, что они оба сумасшедшие. Возможно даже, что и они – гости оттуда же, откуда и Светела. Только один Рэн и был здесь аборигеном. Ужасное открытие тисками сдавило грудь.

Небеса не разверзлись. Гором не прогремел, не ударила молния. Даже Рэн не выражал никаких особых эмоций: не смеялся и не рвал на себе волосы, не переспрашивал и не удивлялся. Вообще ничего не изменилось. Только тайное стало явным. А больше ничего.

Женя не стала рассказывать Рэну всего. Только то, что было нужно теперь рассказать, чтобы он не чувствовал себя «слепым». Что существует нулевая, или начальная, исходная Реальность, и много других: похожих друг на друга как две капли воды и не имеющих ничего общего. Сами они родом из реальности, довольно похожей на реальность Рэна. У них важная миссия, связанная с сохранением равновесия. Им необходимо найти человека, который сделал много опасных изобретений, воспользовавшись чем-то, что не должно было к нему попасть, или вообще неизвестно откуда получив информацию, которой овладеть никто не должен. Причем изобрел он что-то не просто опередившее время, а что-то такое, чего вообще не должно было быть в этом мире. Его глаза смотрели на Высших – тех, кто знает много и хранит равновесие. Высшие запомнили эти глаза. И это – единственная примета, которой миссионеры располагают. Светела – их подруга, и она на самом деле ничего не помнит, действуя вслепую. Поэтому они беспокоятся за нее. Да, и на самом деле Светелу зовут Олей, ее саму – Женей, а Риксандра, который на самом деле ей не брат, а друг – Сашей. Связь с нулевой реальностью осуществляется с помощью зеркал. Особенно подходят для этого изделия из специального металла, который добывается в ближайших к нулевой реальности мирах. Из него сделаны их «фамильные» украшения. И его кольцо. Его мать здесь была Наблюдающей и часто выходила с помощью этого кольца на связь с Высшими. Возможно, когда-нибудь он сможет присоединиться к ней. Но наверняка, не стала врать Женя, это неизвестно. Так же как неизвестно, что будет теперь с ними за то, что она открыла главную тайну.

Саша все время молчал. Он не сердился на Женю за то, что подвергла их всех опасности. Не осуждал ее за слабость. Она была Принимающей решения и воспользовалась своим правом. Если б он мог взять ответственность на себя – другое дело. Но юноша не мог не признать, что девушка действует намного выдержанней и решительней, чем он. И он уважал ее за эту силу. Несмотря даже на ту слабость, которую она позволила себе, открывшись Рэну.

Поражала его и душевная сила Рэна. Узнав такое, он сохранял спокойствие. Не притворялся спокойным, а был им: все они сняли маски, а Рэн не умел скрывать эмоции, в этом они все уже давно убедились, так что без маски он выдал бы себя, если б испытывал страх и смятение. На него обрушился неимоверный груз вселенской тайны, а он не только не склонился под этой тяжестью, но еще нашел в себе мужество подставить плечо тем, кого считал друзьями. Он не думал о том, что его могут покарать за недозволенное знание, он думал о том, как помочь Жене, а вместе с ней – Саше и Оле.

В театр Женя с Рэном пошли вдвоем. Саша сказал, что собирается побродить по клубам – вдруг промелькнет какая сплетня, им, мол, сейчас любая информация дорога.

Уже в фойе Женя почувствовала, что они идут по ложному следу. Зачем актрисе, в сущности, незнакомая, увиденная мельком, девушка? Другое дело, конечно, если сама Светела размечталась о славе. Но ее бы просто-напросто развернули. А может, и развернули? Она бы все равно не пришла туда, откуда убежала – самолюбие не позволило бы. Бродит теперь где-нибудь по улицам… Надо будет после концерта извозчиков порасспросить, они люди наблюдательные. И скучно им здесь стоять, вот они по сторонам и поглядывают. Наверняка.

Проституция в Златограде была узаконена. Здесь действовали по меньшей мере четыре самых что ни на есть официальных, платящих налоги Домов любви и утех (тот, что на площади Роз – не в счет, он для женщин). Самый презентабельный – почти в самом центре. Кстати, в том же квартале, где и «Царство грез». Еще раз заверив себя мысленно, что заниматься сексом с «девочками» необязательно, им главное, чтобы заплатили, Саша вошел под сверкающие своды «Сада сирен». Здесь удовольствие клиентам доставляли воспитанные девушки из приличных семей – осиротевшие, обедневшие или просто попавшие в трудную жизненную ситуацию. Они декламировали, музицировали, танцевали, баловались живописью и даже могли поддержать умную беседу.

Заплатив на входе весьма внушительную сумму, Риксандр прошел в зал. Ему приходилось слышать и читать о подобных заведениях, но сам он бывал здесь впервые. В первую очередь бросилось в глаза то, что девушки здесь довольно прилично одеты. Конечно, у одних платья были слишком облегающими, у других – слишком короткими, так что ноги чуть не до колен обнажены, у третьих – слишком прозрачные, сплошное кружево. Но там, откуда он был родом, даже школьницы и студентки одевались куда откровеннее. Примечательным было то, что все девушки были без масок. Но про маски Риксандр потом заметил, сначала, наоборот, здешние красотки показались ему привычными, давно знакомыми, почти родными.

Публики здесь было еще немного. Какой-то пожилой господин держал на коленях круглолицую девочку, почти подростка, с вьющимися голубыми волосами, и настойчиво потчевал ее засахаренными фруктами. Женщина неопределенного возраста цыганской наружности пела романс, аккомпанируя себе на алгере – местной разновидности струнного инструмента вроде нашей семиструнной гитары. Голос у нее был глубокий и страстный. Ее внимательно слушал прилично одетый господин средних лет (где-то Риксандр его уже встречал). У него в глазах Риксандр с удивлением приметил слезы. Господин был пьян и растроган. На столике возле него стояла ополовиненная бутылка «Огненной смерти». В углу на диванчике копошились разновозрастные и разнокалиберные девицы. Уткнувшись в модный журнал, они с любопытством косились на гостя.

Навстречу Риксандру, шурша атласными юбками, выплыла уже немолодая женщина – хозяйка заведения.

– Добро пожаловать в Сад сирен, – игриво приветствовала она гостя. – Ты у нас впервые? Предпочитаешь сразу взять себе любовницу и уединиться или сначала здесь посидишь, развеешься да пообвыкнешься?

– Если можно, я пока здесь.

– Здесь все можно. Даже маску можешь не снимать. Клиент всегда прав – это наше правило.

Риксандр взял у буфетной стойки бутылку легкого вина и направился к скучающим девицам. Они с готовностью подвинулись, пропуская его в центр, а самая худенькая и миловидная из них (с длинными розовыми волосами) вспорхнула к нему на колени и что-то неясно промурлыкала.

Девочки были словоохотливы и чересчур оживленны. Они очень старались понравиться молодому и миловидному новичку, который, правда, ростом не вышел, но все равно лучше многих, кто сюда захаживает. От их милого щебетания шла кругом голова. Начали приходить новые клиенты, и ряды пташек поредели. В конце концов с ним остались только две красотки – розоволосая Алисия и усталая женщина лет 30-35 (ее имени он так и не спросил). И вот в такой почти интимной обстановке Риксандр, наконец, решился «поделиться» с подружками своей тайной – очень хочется неиспорченную любовницу, для которой все это впервые. Девушки были вынуждены огорчить молодого человека, сообщив, что такие у них появляются редко, так что он вряд ли здесь такую найдет. Но Алисия здорово могла бы притвориться невинной, если это его устроит. Риксандра такой вариант, разумеется, не устроил. У него вообще никакого настроения заниматься любовью не было, даже сам удивлялся на себя, до чего это все ему побоку. Посидев еще минут пять, Риксандр «вспомнил» о чем-то и поспешил откланяться. Главное он уже знал: в этом доме любви новеньких нет, а значит, Олю надо искать в другом месте.

Прорваться за кулисы удалось, однако, как и предполагала Евжени, узнать у Астралии ничего важного не получилось. В «Царстве грез» она вчера была, но никакой девушки в белом не запомнила. И, разумеется, ни с кем, кроме продавцов, не разговаривала – не имеет такой привычки. Вчера у нее концерта не было, так что по поводу визитов какой-либо девушки в театр ничего сказать не может. Не лучше ли швейцара порасспросить?

Следующим на очереди была «Мозаика наслаждений» – этот дом утех славился тем, что здесь обитали красавицы из самых разных уголков Терры: от островитянок до жителей глухих степных деревень. Все они носили национальную одежду и старались подчеркнуть свою уникальность и экзотичность. Говорили, что были здесь и женщины совсем уж на «особый» вкус – имеющие те или иные уродства. Хозяин заведения с маниакальным упорством собирал у себя всех сколько-нибудь отличающихся своей внешностью женщин, могла заинтересовать его и миниатюрная, по здешним меркам, Светела. Сам он, конечно, не мог сделать ей предложение, но в отделе белья Светелу могла заметить и пригласить одна из его помощниц. Например, это могла быть та пожилая дама, имени которой им так и не удалось узнать.

Заходя в «Мозаику наслаждений», Саша чувствовал себя довольно уверенно: он уже убедился, что секса в домах утех можно легко избегать. Здесь были другие порядки, для его целей более удобные. В прозрачных кабинках сидели девушки, и клиенту сразу же предлагали выбрать одну из них. Осмотрев всех девушек. Риксандр признался, что ни одна из них не пришлась ему по душе. Ему предложили полистать альбом с фотографиями всех жительниц дома – на тот случай, если его идеал оказался в данный момент занят. Однако подходящую подружку он не нашел и в альбоме. Выслушав описания любовницы Риксандровой души, хозяин посоветовал ему заглянуть через недельку-другую – он уже заказал похожих девушек, они должны прибыть с дальних островов не позднее, чем через 15 дней. С легкой душой Риксандр покинул «Мозаику наслаждений».

Остались только два дома – самых многолюдных и демократичных: один из них – на пристани, другой – на вокзале. Посетить их молодой человек решил только для того, чтобы окончательно покончить с этим направлением поисков – обнаружить Светелу в публичных домах для бедных он не рассчитывал: навряд ли ей внушили желание искать ученого человека среди низших слоев общества.

В «Причале сердец» порядки тоже были свои, не такие, как в «Саде сирен» или «Мозаике наслаждений». Здесь в большой зале «под палубу» стояло множество маленьких столиков «на двоих». За столиками сидели девушки и ждали, пока кто-нибудь к ним подсядет. Договорившись о цене, они поднимались с клиентом в одну из «кают». Некоторые девушки, не успевшие занять столик, прогуливались по улице и пристани, ждали клиентов на морском вокзале.

Убедившись, что Светелы на улице не видно, Риксандр поднялся «на палубу». В зале царил полумрак, и поэтому юноше пришлось обойти помещение. За столиками Светелы тоже не было. Выбрав девушку, которая выглядела поскромнее, Риксанд присел рядом. Девушка приветливо улыбнулась.

– Меня зовут Маргаритка, у нас здесь принято брать цветочные имена. А как называть тебя?

Риксандр помедлил с ответом, и девушка, неправильно истолковав молчание, спохватилась: «Можешь не называться, это неважно».

– Скажи, что ты хочешь, а я скажу, сколько это стоит, – предложила Маргаритка после небольшой паузы.

– Я ищу сестру. Она больна, потеряла память после травмы. Вчера она убежала из дома, и, говорят, ее видели где-то в этом районе.

– Я, кажется, знаю, кого ты имеешь в виду. Она такая невысокая, худенькая, в белом платье и с некрашеными волосами, на тебя похожа.

– Да, такая, – сердце обреченно сжалось. – Она здесь?

– Нет, она ночью появилась ненадолго, я ее в центральном зале морского вокзала видела. Она выглядела взволнованной, будто прячется от кого-то. А потом она уехала.

– На каком судне?

– Да не на судне, на извозчике. Карета 55А, зовут Дроном. Я здесь всех постоянных извозчиков знаю. Заплати ему немного, он и скажет, куда твою сестру отвез.

– Спасибо за помощь. Сколько я тебе должен?

– Ничего не нужно, что я – бессердечная, что ли, не понимаю?

Риксанд все-таки вложил ей в руку большую серебряную монету и поспешил к выходу.

Евжени и Рэн терпеливо расспросили гардеробщика и швейцара, извозчиков на стоянке перед театром. Никто из них не заметил ничего подозрительного. Только один из извозчиков вспомнил, что подвозил поссорившуюся с мужем даму, похожую по описанию на Светелу, а после, по ее просьбе, возвращался за самим мужем. Про то, что описанного дамой мужчины у театра не обнаружилось, извозчик почему-то умолчал – видимо, счел это несущественным.

Карету 55А Риксандр нашел без особого труда.

– Дрон? – окликнул он извозчика.

– Я самый, – живо отозвался тот, – чего изволите?

– Маргаритка сказала, что ты вчера одну даму отвозил, мне надо знать, по какому адресу.

– Мы, вообще-то, таких справок не даем, не положено.

Риксандр показал Дрону на ладони пару серебряных монет.

– Ну, если Маргаритка просит, не могу отказать, – ухмыльнулся Дрон, демонстративно оттопыривая карман. Монеты тотчас приняли приглашение.

– Так про какую барышню речь?

Риксандр описал.

– А, эту! Как же, хорошо помню: отвез ее к некому барону Зейкрафту, в его загородный домик. Он всегда туда подружек возит. У барышни денег не оказалось, так сам барон и расплатился, самолично. Видно, поджидал ее уже. Счастливый был, только что не приплясывал. А она кто тебе будет? Ежели невеста, то не повезло тебе, новую ищи, ха-ха! Хошь, ту ж Маргаритку бери, теперь она и то чище будет! Ха-ха-ха! Ускакала, блоха – ха-ха-ха!

В ушах обвалом грохотал басовитый смех Дрона.

Глава тринадцатая. Лгут ли правдолюбцы?

К «лживой» жизни Рассвет привык быстро и легко. Через неделю он уже знал здешние порядки, государственное устройство и обычаи страны, увлечения и привычки своих новых друзей.

Страной, которая так и называлась – Страна, правили Мудрецы. Жили они где-то вдали от городов и сел, «в горах у моря», как гласили легенды. Обычные люди до этих мест не доходили, так как это было запрещено. За соблюдением этого правила ревностно следили Правдолюбцы – особое сословие, максимально приближенное к касте Мудрецов. Правдолюбцы держали в руках все нити жизни больших и малых поселений, они выступали от имени Мудрецов, устанавливая внутренние порядки в городах, верша суд, давая новорожденным имена, проверяя детей на «лживость».

Такую проверку мальчишки и девчонки проходили трижды: в 7, 9 и 11 лет, после чего те из них, кто не был испорчен склонностью к фантазированию, допускались к учебе в школе. Курс обучения был рассчитан на 3 года. В первый год детей учили считать, распознавать простые знаки и символы, которые использовались вместо названий городов, улиц и различных заведений, отличали представителей привилегированных сословий или говорили о ремесле, которым занимается тот или иной человек. Одновременно они знакомились с многочисленными законами и правилами, всевозможными запретами и ограничениями. В это время детей учили Педагоги. В последующие годы дети под общим руководством Мастеров осваивали какое-либо ремесло, учились земледелию или чему-то еще – путь за них определяли специальные комиссии, состоящие из Правдолюбцев, Мастеров и Врачей. Педагоги, Врачи и Мастера стояли выше простых людей, много знали и умели. Откуда они брались – никто не знал, да и не пытался, потому что было «нельзя». Обычных людей этому ремеслу не обучали.

А вот Ловцом обычный человек стать мог, хотя происходило это редко – в основном, Ловцы тоже приходили из неизвестного далека. Рассвет предполагал, что все представители особых сословий проходили обучение у Мудрецов, многие «лживые люди» разделяли его мнение.

Тесты на «лживость», которые проходили дети, были элементарны: у них просили описать, какие чувства вызывает звучащая музыка (неизвестно откуда звучащая) и что они в это время представляют, рассказать, что они видят на картинке (все, кто благополучно прошел тест, видели там только непонятные пятна и кляксы), придумать продолжение незатейливой истории. Если ребенок выполнял какое-то из заданий – родителям уже не суждено было увидеть свое чадо.

Что случалось с несчастными детьми в дальнейшем, никто в точности не знал. Кто-то считал, что их пытаются «перевоспитать» и отвозят в тайные «исправительные школы». Другие подозревали, что их там «лечат». Но большинство опасались, что детей уничтожают. Впрочем, возможно, что убивали только девочек, а из мальчиков как раз и делали Врачей, Педагогов, Ловцов, Мастеров и, если повезет, Правдивых – изредка случалось, что кто-то узнавал в них своих давно пропавших детей. Впрочем, «найденные дети» от предполагаемого родства отрекались, убеждая доверчивых «родственников», что те обознались.

В последнее время все чаще стали происходить случаи, когда трижды блестяще выдержавшие все испытания дети, подрастая, все же обнаруживали в себе неприемлемые для общества качества: мечтательность, любознательность, желание что-то изменить или усовершенствовать… За ними и охотились Ловцы, спеша изолировать «лживых» от общества, пока зараза не распространилась. Если кто-то из жителей замечал «лживого» в своем окружении – должен был донести, и получал за это вознаграждение. «Лживый» мог сдаться Ловцам и добровольно – тогда откуп получали его родственники. Почти все обыватели были уверены, что взрослых «фантазеров» убивают, так как они очень «заразны» (в буквальном смысле слова), а «лечению» уже не поддаются.

Сами «лживые люди» больными и заразными себя не считали, но вынуждены были жить «вне закона», скрывая свои опасные способности. Некоторые уходили в подполье, спасая своих детей. Большинство из них не могли заниматься своим ремеслом или не хотели, обнаруживая у себя другие склонности: сочинять истории, рисовать картины, вышивать узоры, выстругивать из дерева фигурки или делать что-то иное, интересное, но, в понимании окружающих, лишнее и даже вредное.

Так что добывать себе средства на еду и одежду «лживые люди» должны были нестандартными способами. Многие уходили в разбойники, употребляя свой дар на выдумывание хитроумных планов больших и маленьких ограблений. Жили они в лесах, но их никто особенно и не искал: имея среди населения дурную славу, они не могли привлечь обывателей на свою сторону, так что были для властей безопасны и даже в определенной степени полезны.

Жители дома, в который попал Рассвет, в грабители идти не захотели: воровство им претило. Но с местными разбойниками дружили: помогали им следить за ловцами и правдолюбцами, давали кров, когда тем надо было переночевать в городе, предупреждали о редких облавах. Разбойники, со своей стороны, относились к «лживым» как младшим, неспособным к настоящей работе, членам семьи, талантливым и ранимым, щедро делясь с ними добычей.

Однако для нормальной жизни этого было мало, и все жители дома, в котором поселился Рассвет, имели свои обязанности. Злата шила и вязала кружево, причем ей эта обязанность доставляла удовольствие. Кухмастер хозяйничал на кухне, а Морковка и Зоряна ему помогали. Мужчины кололи дрова, топили печь, чинили, если что ломалось. Пришлось осваивать это нехитрое дело и Рассвету. Правда, Ночка и совсем еще юный флейтист Лоза были освобождены от домашней работы: они целыми днями пропадали на улице, выслушивая и высматривая, разведывая, не грозит ли «лживым людям» или их друзьям-разбойникам какой беды.

Только Ворон был сам по себе. Он не принадлежал ни к «лживым», ни к разбойникам, но был близок и тем и другим. Он был из семьи потомственных лесников, в детстве блестяще выдержал тесты и после года обучения в обычной школе был возвращен в семью – ему также предстояло стать лесником. Образовывать его родители начали по-своему, обучив в первую очередь грамоте. Надо сказать, что чтение и письмо были занятиями запретными, и пока Ворон был мал, тайну своего владения этим «искусством» мать и отец ему не раскрывали. А когда малец вернулся из школы, решили, что пора. В подвале лесного дома столетиями хранились книги, которые, по преданиям, раньше, когда-то очень давно, были доступны всякому.

Пристрастившись к чтению, Ворон сильно изменился, воображение его развилось, и теперь, если б его заставили пройти «тест на правдивость» заново, результаты были бы иными. Никаких особых талантов у Ворона не проявилось: он не писал стихов и не сочинял музыку, не рисовал живописных картин, не изображал в лицах, но зато, благодаря хорошей памяти, стал обладателем большого объема старинных знаний: из области физики и химии, астрономии и геометрии, истории и медицины. Лекарскому искусству обучала его и мать, которая была довольно искусной травницей. Отец же научил его читать следы, ориентироваться в любой местности, понимать животных и обращаться с некоторыми видами оружия (в этом отношении лесникам было позволено больше, чем представителям других профессий). Таким образом, Ворон тоже не сидел без дела – его своеобразные таланты следопыта и целителя для людей, живущих вне закона, были просто бесценны.

Часто случались между «лживыми» и разбойным людом романы. На глазах Рассвета зарождался роман Волка (атамана разбойников) и Златы, как цветок на заре распускался. Волк был юн и горяч, Злата – скромна и застенчива. В любви дикий разбойник был смел и щедр, Злата принимала его ухаживания с нежным достоинством, оставаясь тихой и естественной. Своих чувств они не скрывали ни друг от друга, ни от окружающих.

Совсем по-другому складывались отношения между Шухером и Морковкой, которые все время задирали друг друга. Только всем было ясно, что это – такая любовь у них своеобразная, как игра. Видно было, как любуется Шухер Морковкой, когда та вдруг зальется румянцем, чем-то вроде как обиженная. Или как сверкает радость в Морковкиных опущенных глазах, когда заходит в дом Шухер, спотыкаясь обо что-нибудь или что-то задевая (а такое с ним происходило на каждом шагу).

Будучи неравнодушными к миловидным обитательницам дома, Волк со своим верным помощником Шухером частенько оставались здесь ночевать. В эти ночи подвальная комната превращалась в штаб: на столах раскладывались карты и какие-то зарисовки, приходили и уходили какие-то подростки и бородатые мужчины, – в общем, было все загадочно и как-то уж очень по-книжному, как в приключенческом романе.

План ограбления Большого обоза тоже составлялся здесь, при активном участии Ворона и жителей «лживого» дома. Против готовящегося преступления не возражала даже Зоряна: в обозе было продовольствие, одежда, посуда и другие вещи, сделанные специально для Мудрецов, и несколько несчастных детишек, которых угораздило признаться экзаменаторам, что на картинках они видят птиц да бабочек, а под звуки дудочки представляют себе лужок и миловидного пастушка или что-то иное, но в комнате явно не находящееся. Теперь «лживых» детей отправляли к морю, и что их там ждет – неизвестно, может, даже и смерть.

План получился восхитительным. Совместная операция «лживых» и «разбойных» обещала быть сенсационной – до этого на большие обозы, или, как их еще называли «мудреные обозы», никто не нападал.

Произойти все должно было днем, поэтому выступил отряд совсем чуть свет, чтобы засесть в засаду у лесной дороги. Злата и Морковка должны были встретить обоз первыми, со слезами жалуясь на то, что заблудились, и радуясь, что встретили кого-то в лесу. Рассвет пытался убедить всех, что рассказ девушек о том, что они не могут найти дорогу, находясь в непосредственной близости от главного тракта, будет звучать не слишком правдоподобно. Но на это Волк ему возразил, что ложь может заподозрить только тот, кто лжет, а правдолюбцы и ловцы на это не способны – воображения не хватит!

Предполагалось, что девушки сконцентрируют внимание обозных на себе, и разбойники смогут подобраться к путникам довольно близко. Это сделает нападение неожиданным. Если учесть, что разбойников больше, а к ним решили присоединиться и мужчины из лживого дома, хоть и не агрессивные, но способные создавать шум и гам, то в победе сомневаться не приходилось. Обозники не будут применять оружие на поражение – это строго запрещено даже правдолюбцам, и таких случаев еще не было. В то время как разбойники будут обезоруживать и связывать ловцов, «лживые» найдут, успокоят и выведут из повозок детей, которых Зоряна, Морковка и Злата проводят к Ворону. Ночка должна была успеть его предупредить. У Ворона дети и женщины поживут пару недель, пока про ограбление все не забудут. Мужчины же спрячут телеги, уведут в «логово» пленных и лошадей, перетащат добычу. Несколько разбойников во время операции будет следить за дорогой, чтобы предупредить появление непрошеных гостей. Шухер должен был, претворившись грибником, следить за обозом и постараться предупредить товарищей, если обозные выступят раньше или позже обычного. Молодой человек сам вызвался выполнить это задания, заверив остальных, что знает короткие пути и успеет в случае чего «навести шухер», чем вызвал у Морковки довольный смешок.

Вопреки ожиданиям, план провалился. В кибитках вместо продуктов и ребятишек сидели вооруженные сетями и другими хитроумными приспособлениями ловцы, так что численное преимущество оказалось отнюдь не на стороне нападавших. К тому же, когда завязалась драка, на помощь обозникам подоспел еще один отряд ловцов. Избитые, оплетенные сетями, униженные разбойники были запиханы в кибитки и возвращены под охраной в город. Та же участь ожидала и «лживых». Зоряна сопротивлялась дольше всех, гибко выскальзывая из сетей, уворачиваясь от лассо, кусаясь, царапаясь, пинаясь. Но в итоге связали и ее. Оставалось надеяться, что ловцы, хоть и ожидали нападения, но не знали плана разбойников в точности. В этом случае Ворон и Ночка останутся на свободе. Неизвестно было, что стало с Шухером – вероятно, что-то совсем плохое, раз он не смог предупредить товарищей о надвигающейся опасности. О том, что предателем мог быть именно он, никто и не подумал, как и о предательстве вообще. Кроме Рассвета, который был, вероятно, испорченнее других, раз сразу решил, что бдительность обозных была усилена неспроста: «прокол» разбойников не был случайностью, а им подстроили ловушку. И это был кто-то из своих. Причем этот кто-то был хорошо знаком с планом и имел возможность передать информацию ловчим незаметно ото всех. Это могли сделать только Шухер или Ночка – остальные были все время неразлучны. За Ночку Рассвет готов был ручаться головой. А вот Шухер, пожалуй, и впрямь был слишком шумным и отчаянным, слишком безбашенным… Слишком.

Глава четырнадцатая. Призраки прошлого

В доме Шапо снова состоялся совет. Риксандр поделился с Евжени и Рэном результатами своего расследования. Светела – в лапах Зейкрафта, причем попала в них добровольно. Нужно было думать, как ее из них вырвать, будучи готовыми к тому, что она сама будет этому препятствовать.

Женя была в шоке. Разумеется, Саша с ума сходит, представляя, как ее возлюбленную ласкает похотливый старикашка и, возможно, она ласкает его. Если бы Женя сама узнала, что аналогичную миссию где-то выполняет ее Андрей, она бы взорвала весь этот Зеркальный лабиринт к чертям собачьим. Разве есть в мире цель, за достижение которой нужно платить так дорого? Но, с другой стороны, Оля так устроена, что ее, как магнитом, тянет к личностям вроде Зейкрафта: опытным и извращенным, которых в ней привлекают лишь молодость и свежесть, и которые не способны оценить ее чувств. Разве в том, другом мире, откуда она родом, не происходило то же самое? Она, как бабочка, летела на искусственный свет и обжигала крылья, а настоящий свет – свет Сашиной любви – замечала только после. Вероятно, ей нужно было обжечься о свечу, чтобы начать ценить солнце. У каждого свой путь к счастью, вот у Оли – такой.

Нельзя сказать, что ревность не раздирала Сашино сердце. Он обожал Олю не день, и не год, а целую вечность. Целую вечность он завоевывал ее сердце. И каждый раз, прежде чем повернуть взоры в его сторону, его возлюбленная вручала свою судьбу разным моральным уродам, а потом жестоко страдала. Где-то в глубине души он знал, что увлеченность Зейкрафтом – лишь временная страсть, которая скоро пройдет, и его нимфа к нему вернется. К тому же на этот раз Оля даже не виновата в своей измене – ее запрограммировали. Тех сцен, которые рисовало воображение Жени, он старался себе не представлять (хотя полностью избежать этого было, конечно же, невозможно). Сильнее, чем ревность, мучило его осознание того, как больно будет его возлюбленной, когда она поймет, что предмет ее страсти – никчемный человечишка, к тому же никогда не любивший ее по-настоящему. Сейчас он ненавидел Зейкрафта, посмевшего безжалостно растоптать этот нежный цветок. Но еще больше он ненавидел тех, кто сделал это возможным, тех, кто заложил в Олю эту гнусную программу и снова заставляет ее страдать. Разве мало изранено ее сердце? Разве не заслужила она покоя и бережного отношения?

– Я отказываюсь выполнять миссию! – заявил Риксандр. – Сегодня я сам выйду на связь с ними и скажу все, что об этом думаю. Я должен сам сказать им это, чтобы не подставлять тебя. Пусть не тебя, а меня винят в провале нашей операции!

– Ну и что ты этим добьешься? – поинтересовалась Евжени. – Тебя заберут, а Оля останется. Не разумнее ли сначала вызволить ее? К тому же, полагаю, она не случайно вышла именно на Зейкрафта. Возможно, именно он и есть главный нарушитель равновесия, которого нам необходимо нейтрализовать. Спасая Олю, мы как раз и выполним свою задачу.

– Да уж, хитро они все придумали. Они знали, что мы не сможем поступить иначе, – согласился Риксандр. – Я один чувствую себя пешкой в чужой игре?

Рэн, не понимая толком, о чем идет речь, молча слушал их разговор, не встревая в него. Когда дискуссия закончилась согласием, что главная цель сейчас – вызволить Светелу, а остальные проблемы целесообразно решать по мере их поступления, приступили к разработке плана. Вот здесь-то и потребовалась помощь Рэна.

По счастливой случайности, загородный дом Факаров находился как раз по соседству с домом Зайкрафта, в котором он принимал Евжени и в котором, должно быть, сейчас находится Светела. Это давало возможность молодому человеку, не вызывая подозрений, исследовать обстановку. Конечно, он не горел желанием посещать место, где когда-то произошла трагедия, жертвой которой стала его мать, но, с другой стороны, что-то тянуло его сюда, что-то подсказывало: он может выяснить, что же все-таки произошло там на самом деле. Сама судьба подталкивала его к тому, чтобы вернуться в дом, где он в последний раз был ребенком, и в котором произошло что-то роковое, лишившего его мамы.

Рэн сказал, что возьмет небольшое количество прислуги и на время переедет в свой загородный особнячок. Пока горничные будут наводить в доме порядок, он прогуляется по окрестностям и заодно обойдет пару-тройку раз дом Зейкрафта, расспросит его слуг, узнает, не гостит ли сейчас там молодая светловолосая девушка, часто ли они отлучаются сами, ночуют ли в особняке. На следующий день он ждет в гости Риксандра и Евжени, якобы на пикник, а на самом деле для того, чтобы рассказать им о результатах своего расследования и договориться о дальнейших действиях.

Когда Рэн ушел, Риксандр неожиданно спросил:

– Так кого же ты любишь на самом деле, Рэна или Андрея? Вы так смотрели сейчас друг на друга, что мне показалось, что между вами не просто дружеские отношения.

Конечно, Женя могла обрубить Сашу, заметив, что это не его дело, и он больше не поднял бы этот вопрос. Тем более что он вроде бы не имел привычки совать нос в чужие дела, не был моралистом. Но подруги, с которой она могла бы поделиться своими переживаниями, рядом не было. Был лишь друг противоположного пола, и Женя решилась ему довериться.

– Знаешь, я сама себе задаю этот вопрос и не могу найти на него ответа. Конечно, физически Андрею я не изменяла, но душевно… Рэн мне нравится больше, чем просто нравится, и, возможно, это тоже можно считать изменой. Я не разлюбила Андрея, и ни за что не смогу его предать, никогда его не брошу… Но Рэна я тоже не хочу терять, меня к нему тоже тянет, как магнитом. Понимаешь, в нем и Андрее мне нравится разное, ведь они разные совершенно… Андрей веселый, талантливый, неунывающий и непотопляемый, он – человек-праздник, способный любого заразить оптимизмом и жизнелюбием. Рэн же уравновешенный, благородный, простой, но глубокий. Он как средневековый рыцарь, рядом с которым я чувствую себя Прекрасной Дамой…

Женя вздохнула, тряхнула головой, печально улыбнулась и пошутила, процитировав книжку из прошлой жизни: «Вот если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась».

Саша понял, что разговор на эту тему Женя решила закончить, и не стал возражать.

Рэн не стал затягивать с отъездом. Собрав небольшой багаж, он взял с собой пару горничных и отправился в загородный дом. Логичнее было отправить туда сначала слуг для уборки, а потом уже подъехать самому – так бы он и поступил в другой ситуации. Но сейчас ему нужно было прибыть на место как можно раньше.

Он зашел в дом первым и сразу же проследовал в комнату, где должна была быть его мать, когда с ней произошло что-то страшное. После той трагедии здесь, похоже, прибирались. Но ему почему-то показалось, что он совершил путешествие в прошлое, очутившись в этой комнате почти сразу же после трагедии. Казалось, что вот-вот дверь отворится, и войдет мама. Нет, даже не так: казалось, что она уже здесь. Он испытал острую потребность побыть в этой комнате одному, наедине с собой и воспоминаниями о маме.

– Убирайтесь пока в других комнатах, а я побуду здесь. Не беспокойте меня, пока я сам не позову, – попросил он горничных.

Затворив дверь, он остался один. Сел напротив запыленного зеркала на стул, на котором любила сидеть его мать, и погрузился в воспоминания.

К реальности его вернули тени, мелькнувшие в стоящем перед ним зеркале. Заметив их краем глаза, юноша поднял голову и посмотрел на свое отражение. За его спиной стояла она, его мама – он четко видел ее отражение в зеркале. Юноша обернулся, но никого не увидел в комнате за спиной. Он снова заглянул в зеркало: мамино отражение там по-прежнему было.

– Не пугайся! – услышал он мамин голос. Он звучал странно, ниоткуда, будто бы в голове. Но это был именно голос мамы – он бы его узнал из тысячи голосов.

– Мне пришлось покинуть этот мир, но я есть, я существую в другом мире. И я очень люблю тебя, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты это знал. Только это заставило нарушить правила и заговорить с тобой. Ты же знаешь, что я люблю тебя, веришь мне?

– Я никогда и не сомневался в этом, – удивляясь тому, что говорит вслух сам с собой, ответил Рэн.

– Ты можешь говорить не вслух, я все равно тебя услышу, – произнесла Элизабет.

– Я хочу знать, что произошло, кто убил тебя. Я обязательно отомщу за тебя, – уже мысленно пообещал юноша.

– Не надо никому мстить, никто не виноват, кроме меня самой, – ответила Элизабет. – Я была вынуждена уйти в другой мир, но объяснить это трудно, практически невозможно. Мне нужно было быть более осторожной. Тот человек, с которым тогда застал меня твой отец, не был моим любовником, но любил меня. Вероятно, мне нужно было поговорить с ним по душам раньше, чем он решится на активные действия и полезет ко мне в спальню. Он не делал ничего дурного, он лишь говорил о своих чувствах и выражал робкую надежду на взаимность, когда нас застали здесь. Но он проник сюда так не вовремя! Стреляя в него, твой отец его, по сути, спас, иначе мне пришлось бы сделать что-то совсем нехорошее… Он слишком много видел, слишком много узнал, так что мог догадаться о том, что я должна была скрывать… Но сейчас ты оказался в положении, аналогичном тому, в котором был тогда тот несчастный. Ты ходишь по лезвию. В любой момент тебе может стать известно больше, чем дозволено, и я так боюсь за тебя! Она хорошая девушка, но она должна будет остановить тебя, если ты зайдешь слишком далеко. Не в ее силах будет поступить иначе, не в ее власти! Оставь ее. Ведь вокруг так много прекрасных девушек. К тому же она любит другого! Оставь ее, умоляю тебя!

– Ты о Евжени?

– Да, о ней. Ее настоящее имя другое, хоть и звучит похоже, но это не важно. Важно лишь то, что она не подходит тебе, не она твоя судьба.

– Прости, мама, но я не могу тебя послушаться, – ответил Рэн. – Я люблю ее и буду любить, даже если она отвергнет меня. Я хочу жить, но смерть от ее руки для меня слаще любой другой из смертей. Если мне придется уйти из жизни так, как ты говоришь, – значит, такова моя судьба. Я готов к этому! И я не отступлюсь.

– Почему то я и не ожидала другого ответа, – вздохнула Элизабет. – Да сохранит тебя моя любовь.

Подул легкий ветерок, и Рэну показалось, как будто кто-то погладил его по голове, едва касаясь волос. Отражение матери в зеркале исчезло. Прошло и ощущение, как будто в комнате есть кто-то, кроме него самого. Рэн встал и позвал горничную, сказав ,что она может начинать уборку.

Побродив по пригороду, побеседовав с соседями, которые здесь проводили много времени, пару раз пройдя мимо дома Зейкрафта, Рэн, как и обещал своим странным друзьям, собрал нужную информацию.

Барон Зейкрафт в загородном доме времени проводил чуть ли не больше, чем в богатом особняке в Златограде, и потому его здесь неплохо знали. Слыл он большим оригиналом. Если в городском особняке у него было много прислуги, то здесь – только одна семейная пара: горничная и садовник. Постоянно в доме Зейкрафта они не жили, а заходили лишь на несколько часов днем, чтобы прибраться в саду и комнатах, принести заказанные бароном заранее продукты, сделать покупки, отправить письма. Заказывал он доставку продуктов и из местного магазина, но курьеров внутрь обычно не приглашал, забирая товары прямо у двери.

Странным было то, что барон никогда не принимал в своем доме гостей, за исключением дам легкого поведения. Приезжали они к нему обычно по вечерам или ночью, как правило, ненадолго. Прислуге было строго-настрого приказано не появляться в доме с 16 часов до 11 утра следующего дня.

Чем он может заниматься столько времени, оставаясь в одиночестве, можно было только гадать. Одной из версий было чтение – горничная, убирающаяся в его доме, рассказывала, что у него богатая библиотека. По другой версии, он занимается чем-то незаконным и нехорошим, закрываясь на чердаке. Дело в том, что туда прислуге заходить было нельзя, дверь всегда была заперта, и даже убирался там барон самостоятельно, что никак не вязалось ни с его характером, ни с его чином. Впрочем, поговаривали, что чердак особняка переоборудован под помещение для неординарных сексуальных забав, к которым, как известно, Зейкрафт сильно пристрастился. Возможно, именно здесь он и принимал своих любовниц.

Одна из соседок рассказала Рэну еще об одном странном событии, случившемся накануне: недавно ночью к Зейкрафту ночью приехала женщина, которая, как показалось наблюдательной старушке, так и не покинула его дома. «Боюсь, он задушил ее в пылу страсти, – заговорщицки поделилась своими соображениями с Рэном сплетница. – Только вот не знаю, куда он дел труп».

Глава пятнадцатая. Последняя любовь

Распутником Винч Зейкрафт прослыл не случайно. Его на самом деле слишком сильно привлекали женщины, и слишком многого он ожидал от плотской любви. Страсть открывать для себя новые грани наслаждения в близости с особами противоположного пола была непреодолимой. Но главное, что он в глубине душе искал в этой близости, не было физиологическим удовольствием, хотя, возможно, он сам в полной мере не осознавал этого. Тайная сила, которая заставляла его искать знакомства с незнакомками и ставить с ними эротические эксперименты, именовалась жаждой открытий. Где-то глубоко в подсознании жила вера в то, что любовь может стать силой, которая изменит его и его жизнь качественно, что она в состоянии помочь ему постичь непостижимое. И при этом было ощущение, что именно плотская любовь в состоянии помочь ему преодолеть первую границу, которая стоит на пути к постижению истины. Только слившись с женщиной в едином экстазе, можно преодолеть черту, разделяющую миры, и заглянуть туда, куда простым смертным попасть не дано. А ему во что бы то ни стало было нужно проникнуть туда, потому что там была Она – та единственная, ради которой стоило жить вечно и не страшно было умереть. Когда-то ее звали Элизабет.

Еще в детстве он понял, что аист заблудился и принес его не в тот дом. Точнее, не в тот мир. Он никогда не чувствовал себя здесь своим, и все здесь было ему чуждо. Его раздражала пестрота вокруг, бессистемное нагромождение пятен, деталей, фигур при полном отсутствии красоты и гармонии. Его раздражали люди, которые все время состязались в изобретательности, изворотливости и лжи, все время играли чужие роли, а за масками прятали пустоту и равнодушие. Когда его сверстники предавались ролевым играм, упражнялись в выдумывании невероятных историй и учились строить козни, он проподал в библиотеке за чтением книг. Причем интерес у него вызывали преимущественно не фантазии современных авторов, а документальные повести писателей давно ушедших лет. Пусть они не были большими выдумщиками и не умели привлечь внимания читателей закрученным сюжетом, в их произведениях было много достоверных фактов, интересных деталей и вообще полезной информации. В них были правда и простота, которые давно вышли из моды и вызывали насмешки современников. Когда он читал их, в голове его, случалось, всплывала информация, которой в этих книгах не было. Он знал и видел во сто крат больше, чем можно было узнать из их семейной библиотеки. Да что там говорить: во всех библиотеках Терры не было, да и не могло быть всего, что он знал. Летательные аппараты с алюминиевыми крыльями и мотором, треглавые драконы, подводные суда, говорящие львы, самоходные кареты – какие только образы не уживались в его голове. И, главное, они не были выдумкой. Они были его воспоминаниями.

Интерес сына к немодной литературе, пренебрежение к упражнениям по развитию воображения, нежелание совершенствовать актерское мастерство и дурной вкус, выражающийся в категоричном отказе от украшающих деталей, сильно огорчали родителей Винча. Они не могли им гордиться, но любили его и не заставляли переступать через себя, за что он им был благодарен.

Он сам заставил себя поступиться своими принципами и надеть маску, когда это потребовалась для того, чтобы чаще видеть Элизабет, был с ней рядом, дышать тем же воздухом, что дышит она.

Познакомился он с ней уже в зрелом возрасте, когда ее муж купил загородный дом по соседству с их домом. Его родители к тому времени уже были сильно не молоды, из-за чего предпочитали проводить время не на шумных балах, а здесь, где было чуть более тихо и более спокойно. Тогда цивилизация еще не успела изгадить этот уголок. Многие дома здесь были старой постройки, и обстановка в них не менялась сотню лет. Поэтому Винч с удовольствием поселился здесь вместе с родителями, без сожаления оставив пустовать великолепный дом почти в самом центре Златограда.

Винч любил почитать, сидя в саду в беседке. И в тот раз он вышел во двор с книгой в руке и увидел в соседнем саду молодую женщину невероятно красоты. Она была небольшого роста, хрупкая и гибкая, одета чрезвычайно просто, не по моде. И, главное, на ней не было маски, и лицо ее выглядело естественным, живым. В нем не было притворства. Смеясь, она помогала маленькому мальчику строить песочный замок. Винчу показалось, что она, как и он сам, принадлежит какому-то другому миру, а в этом оказалась по ошибке. Он догадался, что она замужем, и что ребенок, с которым она играет, ее сын. Это было неправильно и несправедливо, что она принадлежала другому мужчине. Он посчитал, что должен исправить эту несправедливость. Пусть она не стала его женой – она еще может стать его возлюбленной.

Нужно было во что бы то ни стало познакомиться с очаровательной соседкой, заинтересовать, увлечь ее. Но в загородный дом она приезжала не часто, супруг же ее здесь вообще почти никогда не бывал, находя жизнь за чертами города скучной. Для того чтобы чаще видеться со своей избранницей, Винчу тоже пришлось вернуться в город и начать вести светскую жизнь, которая ему претила, но позволяла бывать там, где бывает Элизабет.

Постепенно он узнал об Элизабет довольно много. Чем больше он ее узнавал, тем сильнее боготворил. И все прочнее становилось его убеждение, что у нее есть какая-то тайна. Винч уже почти не сомневался: она, как и он, чужая в этом мире, но знает об этом гораздо больше него. И ее любовь, и ее доверие были ему необходимы, и это не было прихотью или капризом. Это было смыслом его жизни. Она владела ключом, без которого ему было не открыть, кто он сам, что он такое.

Он пытался заговаривать с Элизабет на балах, просить об уединенной встрече, но только испугал ее – она начала избегать встреч с ним, держаться от него подальше, если случалось оказаться в одном обществе.

И тогда Винч решился на безумный поступок: увидев, что она одна прибыла в загородный дом и отпустила слуг, он решил проникнуть к ней в комнату и вызвать на откровенный разговор. Опасаясь, что скомпрометирует возлюбленную, если соседи увидят, как она впускает его через дверь, он решил влезть к ней в окошко через сад. Позже он понял, что эта идея была безумна, и сам не мог понять, что заставило совершить его такую глупость. Но тем не менее он проник к ней через окно столовой и прошел в комнату, в которой видел ее через другое окно.

Увидев Винча, Элизабет пришла в ужас и зачем-то постаралась загородить от него спиной большое зеркало, висящее на стене напротив ее туалетного столика. Она потребовала, чтобы он немедленно удалился. Но не за тем он залезал в ее дом, чтобы отступать. И он начал спешно объяснять ей, что любит ее, что они – родственные души, что он знает ее тайну: она, как и он, чужая в этом мире. Он заметил, что в зеркале за стеной Элизабет мелькают какие-то яркие тени и, кажется, даже раздаются какие-то звуки. Но ему некогда было думать об этом. Он спешил объяснить Элизабет, почему ему можно доверять, и почему они должны быть вместе.

Внезапно в комнату ворвался муж Элизабет. Он был предельно пьян, в руке у него был револьвер. Винч кинулся к Элизабет, чтобы защитить ее. Вероятно, женщина неправильно истолковала его порыв и ударила его кулаком, так что рисунок перстня, который был надет на ее палец, навсегда отпечаталась на его лице возле глаза. Но шок вызвала не боль от нереально сильного удара, а то, что он увидел: зеркало, расплываясь в каких-то радужных разводах, выступило вперед и поглотило Элизабет. Его охватил животный ужас, и он поспешил покинуть опасную комнату, выпрыгнув в окно. Где-то за спиной раздался выстрел, но Винч уже бежал через сад к себе.

Позже он клял себя за трусость и малодушие, но изменить было ничего нельзя – время вспять не поворотишь. Всю оставшуюся жизнь он посвятил тому, чтобы исправить ошибку и найти Элизабет, воссоединиться с ней. Он искал подсказки в старых книгах, пытался открыть «третий глаз», употребляя опасные курительные смеси и напитки, по крупицам выуживал из своего подсознания информацию, которая может быть ему хоть немного полезна для изобретения вещей, с помощью которых он надеялся пересечь границу миров.

Он подступил к границе очень близко – он чувствовал это. Его стали посещать навязчивые видения, будто кто-то хочет ему помешать, кто-то, кто охраняет границу. Когда в Златограде появилась семейка Шапо, он, как хищник, преследующий добычу, почуял опасность. Они были охотниками, посланными за ним. Он проверил свои догадки, назначив свиданье Евжени, и она клюнула. По счастью, ему, кажется, удалось ее достаточно сильно напугать, одновременно убедив в том, что на уме у него только похоть. Он надеялся, что охотников удалось пустить по ложному следу, и хотя бы на время они отстанут. Но сколько времени у него есть, он не знал. Поэтому еще сильнее сконцентрировался на своем изобретении, и, кажется, у него получилось…

И вот теперь, когда разгадка была так близка, судьба послала ему Светелу – девушку, которая вытеснила из его сознания образ Элизабет. Она была еще более тонкой и хрупкой, еще более загадочной. И она любила его! На этот раз его чувства взаимны, и он Светелу никому не отдаст! Последняя любовь вытеснила первую.

Воспоминания Винча прервала Светела. Девушка проснулась и вышла из спальни, кутаясь в его огромный халат. Вид у нее был встревоженный. Присев к своему любовнику на колени и обняв его за шею, она сказала:

– Успокой меня! Мне приснился дурной сон.

– И что же тебе привиделось? – спросил Винч, обнимая ее и поглаживая по спине.

– Мне снилось, что я большая собака, волкодав. Я выслеживала дикого зверя, одинокого волка, который очень хорошо умел прятаться. Но от меня он спрятаться не мог. Я нашла его. Следом за мной вышли охотники, которые и пустили меня по следу зверя. Они накинули на волка сеть, и он не смог убежать. А потом я увидела его глаза. Это были твои глаза. Прости.

– Тебе не за что извиняться, ты не предавала меня на самом деле. Это просто сон. Забудь его! – постарался успокоить Светелу Винч, хотя ее тревога передалась и ему. Его сновидения часто оказывались вещими, так что он не мог не предположить, что и ее сон может сбыться. Тем более образы одинокого волка и охотников ему были близки и понятны. Он сам ассоциировал себя с диким зверем, а в Евжени и Риксандре, которые опекали Светелу, боялся обнаружить охотников. Но Светеле он верил. Он видел и чувствовал, что она искренне влюблена в него и не собирается его предавать.

– А что, если мой сон все-таки сбудется? – спросила Светела. – Ты же знаешь, что я сама не помню, кто я и откуда взялась в этом городе. Я ничего не помню. А вдруг на самом деле я не была тебе другом? А вдруг они все-таки смогли меня выследить, когда я убежала от них к тебе? Я так боюсь, что с тобой что-то случиться! Я так боюсь, что нас разлучат!

– Если они придут за нами, то мы убежим, – неожиданно решился открыться перед Светелой Винч. – Пошли, я покажу тебе кое-что особенное. Ты сама увидишь, что с этим нам некого боятся.

Он привел ее на чердак, открыв дверь ключом, который носил на шее. Здесь было необычно. Кругом лежали какие-то чертежи, стояли колбочки и пробирки с разноцветной жидкостью, тихо гудели, слегка вибрируя, какие-то механизмы. Он открыл шкаф, стоящий возле маленького оконца.

– Вот, смотри!

Это были крылья. Огромные белые крылья (с человеческий рост или даже больше) были собраны из перьев, сделанных из какого-то легкого серебристого материала, покрытого белой эмалью. Крылья были соединены какими-то ремешками и проводами. На одном ремешке крепилась какая-то коробочка с кнопочками и рычажками. С ним был соединен чуть более крупный ящичек, похожий на ранец.

Винч показал Светеле, как крылья надеваются и закрепляется. Объяснил, что в большом ящичке какая-то штука, называющаяся мотором, а маленькая коробочка – это пульт управления. Нажатием красной кнопки включается и выключается мотор, рычажками меняется направление полета.

Свтела была восхищена крыльями и сказала, что хотела бы на них полетать.

– Но крылья только на одного человека, – заметила она. – Они не спасут нас обоих.

– Но у нас есть не только крылья, еще и вот это, – и Винч указал Светеле на отполированную до блеска внутреннюю стенку шкафа, которую за крыльями она сперва не заметила.

– Что это? Зеркало? – удивилась Светела, не понимая, как оно может их спасти в случае беды.

– Нет, это портал. Через него можно пройти в другой мир, – сказал Винч, но не уточнил, что портал еще не доделан и не протестирован, что он вообще пока, вероятно, одноразовый и работает в одном направлении, да и неизвестно наверняка, куда именно он ведет.

Светела обняла его и поцеловала.

– Мне стало намного спокойнее, – прошептала она ему на ухо. – Но я хочу, чтоб ты успокоил меня еще чуть-чуть, в спальне, – и ладошка Светелы шаловливо скользнула под халат барона.

Глава шестнадцатая. Рыжая лгунья

Проснулся Рассвет в трюме корабля. Он понял это по характерному покачиванию и шуму за стеной. Подташнивало и болела голова, вероятно, от газа, которым их усыпили накануне, так как морской болезнью юноша точно не страдал. И он, и другие пленники какой-либо частью тела были привязаны к металлическим столбам и поручням. Его товарищи по несчастью, кажется, еще не пришли в себя, но, по всей видимости, были живы. Неприятно огорчило, что среди пленников были и Ночка, и Ворон, и Шухер. Похоже, зря он на него подумал, что он предатель. Но тогда вообще неясно было, кому можно доверять, а кому нет – любой мог оказаться крысой.

Впрочем, была и хорошая новость: Рассвет наконец-то вспомнил, кто он и зачем был послан в Город Правдивых. Впрочем, миссию свою он все равно провалил.

Все в этом мире похоже на колесо. По окружности располагаются крайности, которые почти всегда дурны. Плохо быть скупердяем, и плохо быть транжирой. И огонь, и лед способны обжечь до боли. Все хорошее находится в центре, это ось колеса. Но жизнь – движение, а движение – это центростремительная сила, и все, что живо, невольно стремится к крайностям. Поэтому равновесие и жизнь – взаимоисключающие понятия. Все хотят быть счастливыми, но чем полнокровнее живут, тем дальше оказываются от своей цели.

Когда в каком-нибудь мире дисбаланс проявляется слишком сильно, Бессмертные призывают их – людей, которым даровали вечную жизнь в обмен на служение Равновесию. Их иногда называют Ангелами, но на самом деле они всего лишь Рыцари – простые ратники, не знающие покоя, раз за разом проходящие одной и той же дорогой, раз за разом совершающие те же ошибки, снова и снова теряющие близких, страдающие, умирающие…

В том мире, куда Рассвет, которого некогда звали Андреем, был послан накануне, нарушилось равновесие правды и лжи, полного отсутствия воображения и изощренной фантазии. А истинное творчество осталось где-то посередине.

Сначала их с друзьями отправили на материк, называемый Терра, приказав искать изобретателя, который замахнулся на то, что доступно лишь Богам: создать портал, открывающий проходы между мирами. Смертные не должны уподобляться Богам, они не должны забираться к ним на Небеса без приглашения…

Удалось ли найти смельчака, осмелившегося бросить вызов Бессмертным, Андрей так и не узнал – его отозвали. «Равновесие нарушает не только изобретение дерзкого инженера, – сказали ему, – но и порядки, установившиеся на противоположном материке планеты». И его прислали сюда – в страну, где подавляется любая фантазия, приравниваясь к обману, а все люди, обладающие живым воображением, попадают в заключение на острова. Он должен был подготовить почву для прибытия своих друзей после того, как они выполнят свои задачи в Златограде, чтобы сообща они совершили революцию и освободили узников. Встретиться они так не успели. Задача даже для их группы была непростой, теперь же он остался с проблемой один на один. А один в поле, как говорится, не воин.

Но одинок ли он? Андрей вспомнил, что обрел в Городе Правдивых друзей, которые, хоть и не принадлежат к Рыцарям, все же являются творцами и тоже кое на что способны. Он не должен опускать руки. Он должен придумать, как спасти их и восстановить равновесие. Тем более что его соратники-миссионеры совсем близко, на той же планете.

Как долго они плыли, неизвестно. Им позволяли проснуться ненадолго, только чтобы они могли поесть и попить, потом снова усыпляли. Из-за этого контролировать время было трудно, еще труднее – думать, сосредоточившись на чем-то важном, и творить.

Наконец-то они достигли цели. Полусонных, их отвязали от опор, спутали им веревками руки и вывели из трюма на палубу. С корабля на сушу уже был переброшен трап, по которому и погнали пленников. Поглазеть на них собрались люди. Правда, в толпе ротозеев не было женщин – одни мужчины, да и то какие-то вялые. Позже Рассвет узнал, что их волю подавляли искусственно, чтобы внушить им то, что было угодно Мудрецам. В этом им помогали сны и видения, насылаемые на несчастных женщинами, томящимися в темницах замка Созидателей. У жительниц страны, которая так и называлась Страной, оказалось более сильное воображение, чем у жителей, так как его подпитывали эмоции. И многие из них, попавшие на остров еще юными девами, без зазрения совести соглашались помогать Мудрецам делать из мальчиков Правдолюбцев, Врачей и Педагогов за право хотя бы ненадолго выйти из темницы на свет, полюбоваться на небо, море и темнеющие на горизонте горы, красиво окрашенные лучами всходящего или заходящего солнца.

Правда, одна женщина среди зрителей, встречающих прибывших с материка людей, все же была. Стройная рыжеволосая девушка пристально всматривалась в лицо Андрея, как будто пыталась вспомнить, где его видела, или понять, не путает ли она его с кем-то из своих приятелей. Лицо девушки тоже показалось Андрею смутно знакомым, как будто они встречались с ней когда-то давно, в прошлой жизни. Заметив, что он тоже рассматривает ее, девушка засмущалась и скрылась за спинами мужчин.

Пленников рассортировали по половому признаку. Женщин увели в чернеющий вдали замок, который здесь называли замком Созидателей, хотя, по сути, он был самой настоящей тюрьмой. Мужчин оставили недалеко от пристани, препроводив в один из бараков.

Немного погодя их выстроили перед их новым жилищем, и к ним обратился один из Правдолюбцев. Он поздравил их с тем, что их желание созидать теперь будет реализовано: им предстоит строить, мастерить, готовить и осуществлять другую работу, производить предметы, для изготовления которых нужно хоть какое-то воображение, и без которых трудно обойтись. Речь идет о кораблях, механизмах, оружии, полезных устройствах для домов Мудрецов. Также вновь прибывшие пополнят ряды обслуживающего персонала, портовых рабочих, ремонтных бригад, грузчиков. Для того чтобы они плодотворно трудились, их будут хорошо кормить. Но только не стоит строить планов побега: сонный газ, которым окуривают бараки по ночам, все равно не позволит им реализовать задуманное. К тому же бунтовщиков здесь отправляют в замок Созидателей, где они постоянно пребывают в темных камерах-одиночках. Туда не проникают звуки, там царит кромешная тьма, из-за чего узники быстро сходят с ума.

После этого мотивирующего выступления на душе стало совсем скверно. Ситуация казалась тупиковой. Хорошо еще, что их не обыскали – после того как руки узникам развязали, Рассвет незаметно потрогал карман и нащупал там заветный медальон.

Разговаривать в бараке было опасно, так как нельзя было исключать, что их подслушивают. Рассвет знаками показал товарищами, что стоит помолчать, отложив разговоры до того времени, как они окажутся на улице. Однако слушать было неопасно. И Рассвет внимательно слушал все, что говорили работники, попавшие на остров раньше. Так он узнал и про то, как воспитывают Правдолюбцев и иже с ними, про замок Созидателей и про уклад жизни в этих местах.

Утром Рассвета и его товарищей повели в столовую. Завтрак был сытным, но предельно простым: какая-то каша, сваренная на воде, и кипяток в жестяной кружке. По дороге в обеденный барак и обратно Рассвет успел перекинуться парой слов со своими товарищами, убеждая их не вешать головы и не унывать. «Безвыходных ситуаций не бывает, – сказал он, повторяя многократно слышанные от Жени слова, в которые сам не особо верил. – Главное – не сдаваться».

Работать всех отправили в разные места. Вероятно, это было сделано для того, чтобы им было труднее сговариваться и строить общие планы побега, если приветственная речь Правдолюбца, произнесенная накануне, показалась кому-то недостаточно убедительной. Рассвету сказали, что он займется уборкой в палатах Мудрецов, и отвели его в замок, увенчанный высокой башней, который находился почти в самом центре острова, на небольшой возвышенности.

Убираясь, в одной из комнат он увидел ту самую рыжую девушку. Она заговорила первой.

– Тебя как зовут?

– Рассвет.

– Красивое имя. Сам придумал или так назвали?

– Так назвали. Случайно повезло. А тебя как зовут? И почему ты не в том замке Созидателей, со всеми другими женщинами?

– Потому что я дочь Верховного Мудреца, и мне все дозволено. А зовут меня Лгуньей. Я тоже больна этой штукой, которую невозможно лечить, лживой болезнью, вот меня так и прозвали. Но я не сильно заразная, поэтому мне разрешают везде ходить. Только когда обострение, ну то есть приступ вдохновения, меня запирают в башне без окон, чтобы я беды не натворила.

– И что же ты такое можешь натворить в период обострения? – засмеялся Рассвет.

– Все что угодно. Ведь все, что я воображаю, начинает происходить на самом деле. Это ж просто катастрофа какая-то!

– А ты не преувеличиваешь? – улыбнулся Рассвет, убежденный, что как минимум последнее утверждение девушки было ложью.

– Рассуди сам, – сказала девушка, встав в позу художника и начав писать воображаемой кистью воображаемую картину. И вдруг в воздухе возникла маленькая птичка с радужным опереньем, которая быстро выпорхнула в окно.

Рассвет был поражен увиденным.

– Здесь место такое, особое, из-за чего и происходят воплощения. Но у меня это лучше других получается, лучше всех девочек и женщин, которых сюда привозили. Особенно сейчас, когда…

Тут девушка запнулась и замолчала, зардевшись. Но потом все-таки выдала себя с головой:

– С вами мужчину привезли, такого высокого, черноволосого и черноглазого, с умными глазами, смотрящими насквозь. Его как зовут? У него какие способности?

По голосу девушки и по выражению ее лица, глаз, Рассвет догадался, что Лгунья запала на Ворона. Он ответил, как зовут его спутника и пояснил, что особых способностей у него нет, но он много читал и много знает.

– Боюсь, из-за него у меня сильный приступ вдохновения скоро начнется, – призналась девушка. – Как же не хочется мне в эту клетку!

– А ты не можешь как-нибудь скрыть, что у тебя приступ начинается?

– Не знаю, не пробовала, – вздохнула Лгунья. – Но, наверное, на этот раз попробую. Потому что, боюсь, иначе меня навсегда в этой башне-клетке запрут, потому что я не разлюблю его до смерти!

Девушка еще сильнее покраснела, прикрыла лицо ладонями и выскочила из комнаты, будто бы испугавшись своего признания.

На следующий день убирать у Мудрецов позвали Ворона. Вечером, когда их вели на ужин, Рассвет тихо спросил у него:

– Ну как тебе рыжая Лгунья?

– Хороша! – улыбнулся Ворон.

Дочь Верховного Магистра приглашала для уборки комнат замка то Ворона, то Рассвета. Ей было интересно беседовать с ними, а им приятно было общаться с ней. К тому же они понимали, что если им и удастся когда-нибудь покинуть этот остров, то не без ее помощи.

От нее они узнали, что предал их все-таки Шухер, но после сам был обманут. Соблазнили его ловцы зельем, подстегивающим вдохновение. Сам он от природы не был наделен таким же сильным воображением, как его товарищи, но не хотел от них отставать, и очень хотел произвести впечатление на Морковку. Но лживое зелье трудно достать, и оно дорого стоит, но самое плохое – к нему привыкают. Вскоре Шухер пристрастился к этой дряни, и она стала дороже ему, чем Морковка и все остальное. И когда он получил предложение получать его регулярно и бесплатно, если поможет поймать сразу много разбойников и лживых людей, он не нашел в себе сил от него отказаться.

Убедить рыжую фантазерку в том, что лживость – не болезнь, оказалось несложно – она и сама это уже давно подозревала. К тому же она всей душой ненавидела сложившийся на острове порядок, искренне жалея женщин, которые постоянно находятся в темных клетках, и мужчин, которые на ее глазах теряют интерес к творчеству и превращаются в покорных рабов.

Девушка рассказала, что основной защитой материка от фантазий пленников острова служит экран, созданный Магами-Мудрецами. Он же помогает подавлять волю творцов, оказавшихся на острове. Сонный же газ – это второстепенная, дополнительная мера. Если б удалось разрушить экран, они бы сгенерировали мощный поток фантазий, и этот поток достиг бы материка, заражая и его жителей. Лгунья призналась, что как-то раз попыталась сама проделать в экране брешь, призвав на помощь всю силу своего воображения, но это оказалось ей не по плечу.

Как-то Рассвет спросил Лгунью, могла бы она открыть портал, но девушка не знала, что это и как выглядит. Юноша мог и сам создать портал с помощью своего амулета, выйдя на связь с друзьями или Бессмертными, но проход был бы узким, на одного. Он же хотел решить проблему кардинально, пригласив на остров целую группу своих соратников, способных сообща разрушить экран, созданный заклятиями Магов-Мудрецов, отпереть все засовы, выпустить на волю творцов и свергнуть существующий режим. Дальше бы созидатели все сделали бы сами, восстановив равновесие на планете.

Он должен был принять решение: показать или нет портал дочери Верховного Мага. Это было крайне рискованной затеей. Но, с другой стороны, без образца ей, на самом деле, не справиться с созданием большого портала, и тогда подмоги ему и другим пленникам ждать будет неоткуда.

Глава семнадцатая. Полет фантазии

«Сон в руку», – подумал Винч Зейрафт, заметив у соседнего особняка, пустовавшего много лет, необычное оживление. Сначала приехал Рэн Факар, сын Элизабет. Храня память о возлюбленной, Винч в тот раз на балу отказался принимать его вызов и даже почти извинился, понимая, что к клейму развратника, которым его наделила молва, добавится еще и клеймо труса. Но сможет ли он сдержаться снова, если на кону будет стоять не только его честь, но и жизнь его юной возлюбленной? Зейкрафт знал, что его дерзкий сосед водил дружбу с теми, кого он считал присланными за ним охотниками, и ожидал, что сами они тоже не заставят себя долго ждать.

Так и произошло. На следующий день явились Риксандр и Евжени Шапо, хоть и наряженные по последней моде, но явно нездешние, чужие. Винч видел, как они высаживались из дорожной кареты и девушка, уже бывавшая в этих местах ранее, скосила взгляд на его окно. Возможно, она тоже заметила его, прятавшегося за шторами его изобретения (где-то их называют жалюзи, но где именно Винч сам не помнил).

Винч разбудил Светелу, любившую спать долго, почти до полудня, и сказал ей, что какое-то время ей придется пожить на чердаке, поближе к порталу. Она послушалась, и, захватив все самое нужное, пошла к лестнице. Винч спустился на кухню, на скорую руку приготовил завтрак для Светелы и поднялся на чердак следом за ней.

Пока девушка наслаждалась омлетом, кофе и круассаном, Винч вынул все из шкафа, маскирующего вход в иной мир – надо было иметь возможность быстро воспользоваться порталом, если чужаки ворвутся в его дом.

В лаборатории-мастерской было все, что требовалось для жизни: и широкая кровать, и небольшая плита, и даже сантехническое устройство у дальней стены за лестницей, ведущей на крышу. Но, спрятав на чердаке Светелу, сам он не остался наверху на весь день. Чтобы не вызывать подозрения тех, кто может наблюдать за его жилищем, он встретил у входа приходящую горничную, позволил убраться в доме, хотя в последние дни дальше кухни ее не пускал, говоря, что там и так чисто, походил по комнатам, появляясь то у одного, то у другого окна.

Из магазина принесли его ежедневный заказ: готовый ужин на две персоны и обед – на одну, дюжину яиц, рыбные и мясные деликатесы, фруктовую корзину, конфеты, вино. Принимая заказ, Винч даже подумал, не послать ли курьера еще и за девушкой известной профессии, чтобы охотники подумали, будто в доме других женщин нет, но передумал.

Когда Винч разогревал обед для Светелы и жарил яичницу для себя, он заметил, что в соседнем особняке тоже готовятся к обеду: оживленно беседуя и смеясь, Рен и его гости направились к небольшому лесочку, держа в руках корзинки для пикника. Следом шли горничные, неся коврики и другие корзины. Хотя бы на пару-тройку часов он мог расслабиться.

После обеда Винч остался со Светелой на чердаке, чтобы девушка не чувствовала себя обделенной его вниманием. Пока охотники на пикнике, он мог позволить себе заняться с ней любовью, тем более что вечером от этого удовольствия, он понимал, придется отказаться: Винч предполагал, что штурмовать его дом охотники будут, скорее всего, в поздние часы, когда меньше свидетелей.

Вечером Зейкрафт ненадолго покинул Светеллу, чтобы разогреть им ужин. Поднявшись на чердак с подносом в руках, он увидел, что она примеряет крылья, вынутые из шкафа еще днем. Он залюбовался на нее. Даже при искусственном освещении эта девушка в длинном белом платье, с распущенными светлыми волосами, ясными глазами и ослепительно белыми крыльями казалась ангелом, спустившимся с небес, чтобы сделать его счастливым. Он поцеловал ее в губы и пошел вниз за фруктами и вином.

Возвращаясь на чердак, Винч услышал в спальне шум, и понял: началось. Он поспешил к Светеле, которая сейчас была на чердаке одна и совершенно беззащитная. Корзину с фруктами он бросил у входа, и они раскатились по полу. Светела, поняв, что происходит что-то страшное, кинулась к любимому. Он осторожно отстранил ее, запер дверь и бросился к столу, вынул револьвер, хранившийся в выдвижном ящике.

Шаги раздавались совсем рядом, взбегали по чердачной лестнице.

Свободной рукой Винч быстро набрал код на замке, которым был заперт другой ящик, извлек из него странную коробочку с множеством кнопок и рычажков – пульт управления самодельным порталом.

Охотники ломали чердачную дверь, она вот-вот распахнется.

Светела, все еще с крыльями за спиной, стояла рядом со шкафом, через который любовники должны были бежать. Бросив на нее беглый взгляд, Винч понял, что в таком виде она не сможет пройти в портал – он слишком узок.

– Крылья! – крикнул он ей, чтобы она быстрее избавилась от этого аксессуара, но девушка не понимала его.

Охотники были уже на чердаке. Винч загородил Светелу спиной, направив дуло револьвера на Евжени. Почему-то он был уверен, что именно она была среди пришельцев главной.

Видя, что Зейкрафт направил револьвер на Евжени и готов выстрелить, Рэн выстрелил первым. Барон упал, опрокинув стол с чертежами. Падая, он, вероятно, случайно нажал на пульте кнопку, активирующую портал. Задняя стенка шкафа, отдаленно напоминающая зеркало, замерцала.

Светела сообразила, что крылья не позволят пройти ей через эту мерцающую стену. Она взбежала по лестнице, ведущую наверх. Люк оказался широким, и девушка смогла выбраться на крышу. Риксандр поспешил за ней, на ходу крича, что ей ничего не грозит. Светела стояла на краю крыши спиной к нему и была похожа на ангела. Вдруг она взмахнула крыльями и взлетела.

Полет, правда, длился недолго. Крылья почти сразу повисли, и девушка устремилась вниз, цепляясь платьем и опереньем за деревья. Она упала на дорожку между загородными домиками. Было очевидно, что выжить при падении с такой высоты она не могла. Вероятно, ее голова была проломлена, под ней быстро образовалась лужица крови. Падший ангел со сломанными крыльями больше никого не сможет любить…

Саша вернулся на чердак и дрожащим голосом сказал, что Оли больше нет, она погибла – подвели крылья.

Но Женя не слышала его. Как ударенная током, она смотрела на мертвого барона, узнавая в его облике старого букиниста, застреленного безумцами где-то далеко, в ее родном мире. Она знала, что он не мог быть плохим человеком. Что же они творят!

Смотрите! – привлек внимание Риксандра и Евжени Рэн, указывая на заднюю стенку распахнутого шкафа.

Повернув голову в указанном Рэном направлении, Евжени увидела открывшийся портал. Перед ним стоял Андрей и какая-то рыжая девочка, кажется, учившаяся когда-то с ними в одной школе (в том мире, в котором они все родились впервые). Саша тоже узнал Нику, только она сейчас была совсем юной, моложе их всех, как будто осталась школьницей.

– Нам срочно нужна ваша помощь! – сказал Андрей. – Терра в большой опасности, равновесие нарушено, и сильно. Второй раз связаться с вами и снова открыть портал у нас, возможно, не получиться. Поспешите!

Евжени, не задумываясь, шагнула в портал. За ней последовали Риксандр и Рэн.

Андрей представил друзей друг другу. Когда он назвал Нику Лгуньей, Женя удивленно подняла бровь, но ничего не сказала. Постаравшись быть кратким, Андрей обрисовал ситуацию, и теперь стало ясно, что Лгунья – не такое уж и плохое имя в этой странной стране.

– Как я понимаю, нам нужно сейчас всем вместе напрячь воображение и разрушить магический экран? – поинтересовалась Женя.

– Мы так планировали, – кивнул Андрей. – Если, конечно, у вас нет других предложений.

– Пойдемте на балкон, – позвала Лгунья (она же Ника). – Оттуда прекрасный вид на море и горе, там фантазировать намного легче.

Друзья вышли на балкон, взялись за руки и сосредоточились. По периметру острова начали сверкать разноцветные молнии, над островом возник розоватый купол. Купол пошел трещинами, но не разбился.

Появление купола заметили все, кто был на улице. Работники любовались на него, а Мудрецы и Правдолюбцы заволновались. Они приказали ловцам схватить и обезвредить мятежников, стоящих на балконе главного замка. Но ловцов было мало, а пленники и ученики им не подчинились. Один из них – Ворон – призвал пленить Ловцов, Правдолюбцев и Мудрецов, и работники откликнулись на этот призыв активными действиями. Потом они побежали к замку Созидателей, где в темницах томились женщины-фантазерки, чтобы освободить их.

Вскоре все обитатели острова собрались на широкой площади перед главным замком. Рассвет обратился к ним, обозначив главную задачу: силой воображения разрушить купол.

Лгунья выступила вперед и начала дирижировать руками. Творцы послушались ее и сосредоточились на одной общей задаче. Непонятно как, но они понимали движения ее рук, превратившись в огромный хор. Волны их фантазий слились в одну, и купол рассыпался.

Лгунья из дирижера превратилась в художника. Казалось, в руках у нее кисть, а перед ней полотно. Она водила по воображаемому полотну воображаемой кистью, и все видели, как в воздухе над балконом материализуется крылатый конь, сотканный из облаков и лучей солнца. Чудесный жеребец взмахнул крыльями и полетел к материку, где он был так нужен, где его так ждали.