Крысолов

5

Они вернулись на шоссе и пошли дальше к Монтаржи.

Вечерело; по безоблачному небу солнце спускалось к горизонту. Был тот вечерний час, когда в Англии после долгого жаркого дня начинают петь птицы. В средней Франции птиц мало, по воскресеньям французские крестьяне охотятся на них, но Хоуард невольно прислушался — не зазвучит ли птичье пение. Однако услышал он совсем другую песню. Послышалось отдаленное гуденье самолетов; вдалеке затрещали пулеметы, грохнули взрывы — вероятно, рвались бомбы. По дороге чаще прежнего катили грузовики с французскими солдатами — все туда же, на запад.

Ясно, что до Монтаржи не добраться. Дороге не видно конца; по расчетам Хоуарда, с того места, где остался автобус, они прошли около пяти миль. Впереди еще миль десять, и уже надвигается ночь. Дети измучены. Ронни с Шейлой то и дело начинают ссориться; Шейла — сердитая, усталая — вот-вот расплачется. Роза уже не так оживлена, как раньше, и поток болтовни, обращенной к новому мальчику, иссяк; она молча ведет его за руку, устало переступая босыми ногами. Пьер бредет с нею рядом, бледный и молчаливый, часто спотыкается; в свободной руке стиснута ореховая дудочка.

Пора найти пристанище на ночь.

Выбор был небогат. Впереди по правую сторону дороги видна ферма, в полумиле дальше по левую сторону — еще одна; больше этого детям не пройти. Хоуард повернул к ближней ферме. Табличка, прибитая к столбу — «Chien mechant»[42], — предостерегла его, но не детей. Собака, огромная пятнистая зверюга, рванулась к ним на всю длину своей цепи, загремела ею, оглушительно залаяла. Дети кинулись назад, перепуганная Шейла громко закричала и заплакала, захныкала и Роза. Под вопли, слезы, неистовый лай Хоуард подошел к дверям и попросился на ночлег.

— Негде тут ночевать, — проворчала угрюмая старуха. — По-вашему, у нас гостиница?

Женщина помоложе, с приветливым лицом, возразила из-за ее плеча:

— Они могут спать в амбаре, ma mere[43].

— А? В амбаре? — переспросила старуха. Оглядела Хоуарда с головы до ног и прибавила: — Когда у нас стоят солдаты, они спят в амбаре. Деньги у вас есть?

— Денег хватит, — ответил он. — Я вам заплачу за хорошую постель для детей, мадам.

— Десять франков.

— Десять франков у меня найдется. Можно посмотреть амбар?

Старуха провела его через хлев в амбар. Это было большое голое помещение, пустое и неудобное, один конец, видимо, служил для молотьбы. Младшая женщина вошла следом. Хоуард покачал головой.

— Очень печально, мадам, но детям нужна постель. Придется мне поискать где-нибудь еще.

Он услышал, как младшая женщина зашептала что-то про сеновал. Услышал, как сердито заспорила старуха. Младшая сказала:

— Us sont fatigues, les petits…[44]

Обе отошли немного и стали совещаться.

Сеновал оказался вполне подходящий. Так или иначе, это пристанище, здесь дети могут выспаться. Хоуард согласился уплатить за ночлег пятнадцать франков. Хозяйки уделили ему молока, но еды почти не нашлось. Старик оставил детей на сеновале и пошел мимо пса за коляской, потом разломил купленный прежде хлеб пополам, дал половину молодой женщине и попросил размочить в молоке для детей.

Через полчаса он стал укладывать детей, стараясь поудобнее устроить их на сене. Вошла младшая женщина, постояла, поглядела. Потом спросила:

— А одеял у вас нет?

Хоуард покачал головой, он горько жалел, что оставил одеяло в автобусе.

— Пришлось все оставить, мадам, — сказал он тихо.

Она не ответила и тотчас вышла. Через десять минут она вернулась с двумя одеялами, грубыми, точно попоны для лошадей.

— Только не говорите матушке, — хмуро предупредила она.

Хоуард поблагодарил и захлопотал, устраивая детям постель. Женщина стояла и смотрела молча, лицо ее ничего не выражало. Наконец дети были удобно устроены на ночь. Хоуард оставил их, подошел к двери амбара и остановился, глядя во двор. Женщина стала рядом, сказала:

— Вы и сами устали, мсье.

Он устал смертельно. Теперь, когда его заботы на время кончились, он вдруг ощутил безмерную слабость.

— Немножко устал, — сказал он. — Пойду поужинаю и лягу возле детей. Bonne nuit, madame.[45]

Она ушла в дом, а Хоуард пошел к коляске взять оставшийся хлеб. Позади, из дверей, через весь двор пронзительно закричала старуха:

— Подите поешьте с нами супу, коли хотите.

Он с благодарностью принял приглашение. На угольях очага в кастрюле что-то булькало; старуха налила Хоуарду полную миску мясной похлебки, подала ложку. Он с удовольствием сел за тщательно отмытый и выскобленный дощатый стол и принялся за суп с хлебом.

— Вы из Эльзаса? — спросила вдруг старуха. — Вы говорите, как немец.

Он покачал головой:

— Я англичанин.

— Вот оно что, англичанин. — Обе посмотрели с любопытством. — А дети? Они ведь не англичане? — сказала старуха.

— Старший мальчик и меньшая девочка англичане, — заметила молодая женщина. — Они говорили не по-французски.

Не без труда Хоуард объяснил им что к чему. Они слушали молча, верили и не верили. У старухи за всю жизнь не было ни единого свободного дня; лишь изредка случалось ей выбраться дальше городка, куда она ездила на базар. Обеим трудно было представить, что есть другой мир, есть люди, которые уезжают в чужую страну, далеко от дома, только затем, чтобы ловить рыбу. А чтоб старый человек стал заботиться о чужих детях — этого они уж вовсе не могли понять.

Наконец они перестали его расспрашивать, и он в молчании доел похлебку.

После этого он почувствовал себя лучше, много лучше. Он церемонно поблагодарил хозяек и вышел во двор. Стемнело. На дороге все еще порой громыхали грузовики, но стрельба как будто прекратилась.

Старуха подошла за Хоуардом к двери.

— Нынче они не останавливаются, — сказала она, показывая на шоссе. — Позавчера в амбар набилось полно народу. Двадцать два франка нам перепало от солдат за ночлег, за одну только ночь.

Она повернулась и ушла в дом.

Хоуард поднялся на сеновал. Дети спали, все они сбились в один живой клубок; маленький Пьер вздрагивал и хныкал во сне. Он и сейчас сжимал в руке свисток. Хоуард осторожно вынул свисток и положил на молотилку, потом поправил на детях одеяла. Наконец он примял немного сена с краю, лег и укрылся пиджаком.

Прескверные четверть часа провел он, прежде чем ему удалось уснуть. Ну и каша заварилась. Прежде всего, большая ошибка, что он уехал из Жуаньи, но тогда это не казалось ошибкой. Когда выяснилось, что нельзя проехать в Париж, надо было сразу вернуться в Дижон и даже перебраться в-Швейцарию. Попытка доехать автобусом до Шартра провалилась, и вот до чего он дошел. Ночует на сеновале, с четырьмя беспомощными детьми на руках, да притом очутился как раз на пути наступающей немецкой армии!

Он беспокойно ворочался на сене. Может быть, все обойдется. В конце концов, едва ли немцы продвинутся дальше Парижа; а Париж на севере от него и послужит ему щитом тем более надежным, чем круче взять к западу. Завтра наверняка можно добраться до Монтаржи, даже если придется всю дорогу проделать пешком; десять миль в день детям под силу, если идти медленно, а двух младших время от времени сажать в коляску. В Монтаржи он отдаст маленького Пьера монахиням и сообщит в полицию о смерти его родителей. Из такого города, как Монтаржи, уж наверно ходит автобус до Питивье, а может быть, и до самого Шартра.

Всю ночь Хоуард опять и опять это обдумывал, порой ненадолго задремывал, было ему холодно и неудобно. Он совсем не выспался. Около четырех начало светать, слабый тусклый свет прокрался на сеновал, стала видна паутина, что протянулась между балками. Старик задремал и поспал еще немного; около шести он встал, спустился по приставной лестнице и ополоснул лицо у колонки. Неприятно, что подбородок оброс редкой щетиной, но бриться у колонки не хватало духу. В Монтаржи, конечно, есть гостиница; до тех пор с бритьем придется подождать.

Женщины уже хлопотали по хозяйству. Он заговорил со старухой — не приготовит ли она кофе для детей. Она запросила три франка за четверых. Хоуард заверил ее, что заплатит, и пошел будить детей.

Они уже бродили по сеновалу: они видели, как он сошел вниз. Он послал их умыться у колонки. Мальчик в сером замешкался. Роза с лестницы позвала его, но он не хотел спускаться.

Хоуард, складывая одеяла, взглянул на него, сказал по-французски:

— Поди умой лицо. Роза тебя зовет.

Мальчик прижал руку к животу и низко поклонился.

— Мсье… — прошептал он.

Старик посмотрел в недоумении. Еще ни разу он не слышал, чтобы этот малыш заговорил. А мальчик запрокинул голову и смотрел с мольбой.

— В чем дело, дружок? — спросил Хоуард. Молчание. Он с трудом опустился на одно колено и посмотрел малышу в глаза. — Что случилось?

— J'ai perdu le sifflet[46], — прошептал мальчик.

Старик поднялся и подал ему игрушку.

— Вот твой свисток, в целости и сохранности. Теперь ступай вниз, Роза тебя умоет. — Он задумчиво смотрел, как малыш задом слезает по приставной лестнице. — Роза, умой его.

На кухне он напоил детей кофе с остатками хлеба, помог им справиться с более интимными потребностями, заплатил старухе двадцать франков за еду и ночлег. Около четверти восьмого он провел детей по одному мимо chien mechant и опять побрел по шоссе, толкая перед собой коляску.

Высоко в бледно-голубом безоблачном небе прошли несколько самолетов; Хоуард не понял, французские это самолеты или немецкие. Снова сияло ясное летнее утро. По дороге гуще прежнего двигались военные грузовики и раза два за первый час проехали мимо на запад пушки, их волокли усталые, взмокшие лошади, лошадей погоняли грязные, небритые люди в небесно-голубой форме. Беженцев в этот день на дороге стало меньше. Велосипедистов, пешеходов, целых семей в расхлябанных, битком набитых повозках по-прежнему много, но частных автомобилей почти не видно. В первый час Хоуард на ходу то и дело оглядывался — не идет ли автобус, но автобусов не было.

Дети веселились вовсю. Бегали, болтали друг с другом и с Хоуардом, затевали какие-то игры, поминутно рискуя попасть под колеса запыленных грузовиков с усталыми водителями, и старик все время был настороже. Становилось все жарче, и он велел своим подопечным снять пальто и свитеры и сложить в коляску. Роза, уже не спрашивая разрешения, шла босиком; Хоуард уступил просьбам маленьких англичан, позволил им тоже снять носки, но ботинки велел надеть. Он снял чулки и с Пьера.

Мальчик был по-прежнему бледен и молчалив, однако неестественное оцепенение как будто чуть отпустило. Он все еще сжимал в руке свисток и иногда тихонько свистел; Шейла порой пыталась отнять у него свисток, но Хоуард был настороже и не дал ей воли.

— Перестань к нему приставать, — сказал он, — не то придется тебе опять надеть носки.

Он сделал строгое лицо; Шейла покосилась на него и решила, что угроза нешуточная.

По временам Роза наклонялась к мальчику в сером.

— Siffle, Pierre, — говорила она. — Siffle pour Rose[47]. — Пьер подносил свисток к губам и извлекал из него короткий, слабый звук. — Ah, c'est chic, ca![48]

Она забавляла его все утро и порой застенчиво улыбалась Хоуарду.

Шли очень медленно, не больше полутора миль в час. Не следует торопить детей, думал Хоуард. К вечеру доберемся до Монтаржи, но только если не заставлять их выбиваться из сил.

Около десяти утра на севере поднялась стрельба. Старика озадачило, что выстрелы очень громкие, словно бьют пушки или гаубицы. Это далеко, милях в десяти или еще дальше, но определенно на севере, между ними и Парижем. Он тревожился и недоумевал. Неужели немцы обошли Париж с юга? Не потому ли поезд не пошел дальше Жуаньи?

К десяти часам добрались до крошечной деревушки под названием Лакруа. Был тут единственный estaminet[49], в боковой комнатенке торговали кое-какой бакалеей. Дети шли уже три часа и начали уставать; давно пора им отдохнуть. Хоуард повел их в кабачок и взял на четверых две большие бутылки оранжада.

Были тут и еще беженцы, молчаливые и мрачные. Один старик вдруг произнес, ни к кому не обращаясь:

— On dit que les Boches ont pris Paris.[50]

Тощая старуха хозяйка подтвердила — да, верно. Так говорили по радио. Она слыхала это от одного солдата.

Хоуард слушал, потрясенный до глубины души. Невероятно, неужели такое могло случиться… Все опять замолчали, казалось, никто не знает что сказать. Только дети вертелись на стульях и делились впечатлениями от оранжада. Посреди комнаты на полу сидела собака, усердно чесалась и порой ляскала зубами, цапнув блоху.

Старик оставил детей и прошел в соседнюю комнату. Он надеялся купить апельсинов, но в лавчонке не оказалось ни апельсинов, ни свежего хлеба. Он объяснил хозяйке, что ему нужно, и осмотрел ее скудные запасы; купил полдюжины толстых черствых галет, каждая дюймов десяти в поперечнике, серых, вроде тех, какими кормят собак. Взял также немного масла и длинную бурую, сомнительного вида колбасу. Надо было как-то поддержать и собственное бренное тело, и он купил бутылку дешевого коньяка. И в довершение приобрел четыре бутылки оранжада. Хотел уже уйти, но заметил единственный ящик с плитками шоколада и купил дюжину для детей.

Отдых кончился, и Хоуард опять вывел детей на дорогу. Решил подбодрить их, аккуратно разломил одну плитку шоколада на четыре части и стал раздавать. Трое с радостью взяли свои порции. Четвертый молча покачал головой.

— Merci, monsieur, — прошептал он.

— Ты разве не любишь шоколад, Пьер? — мягко спросил старик. — Он ведь вкусный.

Ребенок опять покачал головой.

— Попробуй кусочек.

Другие дети смотрели изумленно. Малыш прошептал:

— Merci, monsieur. Maman dit que non. Settlement apres dejeuner.[51]

На минуту мысли старика вернулись к искалеченным телам, что остались позади, на обочине шоссе, кое-как прикрытые брезентом; он через силу отогнал это воспоминание.

— Хорошо, — сказал он, — мы отложим твой кусок до после завтрака. — И аккуратно положил долю Пьера в угол на сиденье коляски; малыш смотрел на это серьезно, внимательно. — Теперь твой шоколад в полной сохранности.

Пьер успокоился, засеменил рядом с ним.

Вскоре младшие дети опять устали; за четыре часа они прошли шесть миль, и стало уже очень жарко. Хоуард посадил их обоих в коляску и повез, двое старших шли рядом. Непонятно почему, на шоссе теперь не видно было ни одного военного грузовика; оставались только беженцы.

Беженцев было полным-полно. Могучие фламандские кони тянули повозки, нагруженные всякой утварью, узлами в одеялах, мешками с провизией, людьми; они двигались медленно, прямо посередине дороги; между ними с трудом пробирались машины; большие и маленькие автомобили, изредка санитарные кареты, мотоциклы; все это двигалось на запад. Бесчисленные велосипедисты и нескончаемая вереница людей с тачками и детскими колясками тянулись по дороге, изнывая от июльского зноя. Все задыхались от пыли, обливались потом, все из последних сил спешили в Монтаржи. Порой невдалеке от дороги проносился самолет; тогда поднималась паника, было два-три несчастных случая. Но в этот день дорогу, ведущую к Монтаржи, ни разу не обстреляли из пулеметов и на нее не упала ни одна бомба.

Жара усиливалась. Около полудня подошли к месту, где вдоль шоссе протекала речушка, и тут образовались пробки, сбилось в кучу много повозок, потому что возчики деревенских фургонов останавливались напоить лошадей. Хоуард решил сделать привал; он откатил коляску немного в сторону от дороги — там, в тени деревьев, вдавалась в речку небольшая песчаная отмель.

— Мы остановимся здесь и позавтракаем, — сказал он детям. — Подите вымойте лицо и руки.

Он достал провизию и сел в тени; он очень устал, но до Монтаржи оставалось еще миль пять, если не больше. Найдется же там какой-нибудь автобус?..

— Можно, я похожу по воде, мистер Хоуард? — спросил Ронни.

Старик встряхнулся.

— Если хочешь, выкупайся, — сказал он. — Сейчас достаточно жарко.

— Правда, можно купаться?

— Правда, и мне можно купаться? — повторила Шейла.

Хоуард поднялся с травы.

— А почему бы и нет? — медленно сказал он. — Разденьтесь и выкупайтесь перед завтраком, раз вам хочется.

Маленькие англичане только того и ждали. Ронни мигом сбросил свой нехитрый костюм и через секунду уже плескался в воде; Шейла запуталась в платье, пришлось ей помочь. С минуту Хоуард, забавляясь, наблюдал за ними. Потом обернулся к Розе.

— А ты не хочешь искупаться? — спросил он.

Она покачала головой, изумленная, смущенная.

— Это неприлично, мсье. Очень неприлично.

Он взглянул на маленькие обнаженные тела, блестящие в солнечных лучах.

— Да, — сказал он задумчиво, — пожалуй, неприлично. Но раз уж они влезли в воду, пусть купаются. — И повернулся к Пьеру. — Хочешь выкупаться?

Мальчик в сером круглыми глазами смотрел на маленьких англичан.

— Non, merci, monsieur, — сказал он.

— Может быть, снимешь ботинки и немного пошлепаешь по воде, а? — спросил Хоуард. Мальчик неуверенно посмотрел на него, потом на Розу. — Это очень приятно, — прибавил старик и обернулся к Розе. — Отведи его к воде, Роза, пускай ополоснет ноги.

Девочка сняла с Пьера ботинки и чулки, и оба стали шлепать по воде у самого берега. Хоуард вернулся в тень деревьев и опять сел так, чтобы видеть детей. Вскоре Шейла плеснула водой в Розу и Пьера, и Хоуард услышал, как Роза ее пожурила.

Потом увидел — мальчик в сером, стоя на самом мелком месте, наклонился, зачерпнул горстью воды и плеснул в Шейлу. И тогда среди детской болтовни послышался совсем новый, незнакомый звук.

Это смеялся Пьер.

— Фу ты, черт! — произнес мужской голос позади Хоуарда. — Погляди-ка на этих ребятишек — прямо как в Брайтоне!

— Плевать на ребятишек, — отозвался другой голос. — Только воду взбаламутили. Эдакую муть в радиатор не зальешь. Придется пройти немного вверх по течению. Да поскорей двинем дальше, не торчать же тут всю ночь.

Хоуард круто обернулся — позади, на поляне, стояли двое, грязные, небритые, в форме английских летчиков. Один в чине капрала, другой — шофер.

Старик торопливо поднялся.

— Я англичанин. Вы с машиной? — залпом выговорил он.

Капрал в изумлении уставился на него.

— Кто вы такой, черт возьми?

— Я англичанин. Двое из этих детей тоже англичане. Мы пробираемся к Шартру.

— Шартр? — озадаченно переспросил капрал.

— Это он про Чартере, — сказал шофер. — Я видел такое на карте.

— Вы с машиной? — опять спросил Хоуард.

— У нас походная мастерская, — сказал капрал, обернулся и заторопил спутника: — Тащи воду, Берт, и давай заливай, черт подери.

Шофер пошел вверх по течению, размахивая ведерком.

— Вы нас не подвезете? — спросил старик.

— Что? Вас да еще всю ребятню? Не думаю, приятель. Далеко вам?

— Мне надо вернуться в Англию.

— Это не вам одному надо.

— Подвезите меня только до Шартра. Говорят, оттуда идут поезда на Сен-Мало.

— Вы не всему верьте, что говорят лягушатники[52]. Вчера нас уверяли, мол, можно проехать через местечко под названием Сюзан, мы и заехали туда, а там полно фрицев! Они как начали по нас палить! Вы когда-нибудь водили десятитонный «лейланд», приятель?

Старик покачал головой.

— Ну так вот, это вам не легковушка. Берт газанул, а я выставил «брен» над ветровым стеклом и дал очередь. Мы крутанулись, как на гонках, и выскочили, только заполучили две пули в генератор, да поцарапало сзади станину Большого Герберта, это наш токарный станок, беда невелика, лишь бы офицер не заметил. Но это ж надо — послать нас туда! Сюзан это место называется, или вроде того.

— А куда вы направляетесь? — спросил Хоуард.

— В Брест, — ответил капрал. — Ну и названьице для города[53], только лягушки до такого додумаются. Офицер велел, если выскочим, добираться туда, а оттуда машину морем переправят домой.

— Возьмите нас с собой, — попросил Хоуард.

Тот с сомнением посмотрел на детей.

— Уж и не знаю, что вам сказать. Не знаю, хватит ли места. Ваши ребятишки — не англичане.

— Двое — англичане. Сейчас они говорят по-французски, но это потому, что они выросли во Франции.

Мимо с переполненным ведром прошел к дороге шофер.

— А другие двое?

— Эти — французы.

— Лягушат не возьму, — сказал капрал. — У меня нет места, это раз, и потом, я так считаю, пускай остаются у себя дома. А насчет вас и двоих английских малышей — ладно, я не против.

— Вы не поняли, — возразил Хоуард. — Двое французских детей на моем попечении. — И объяснил, как это получилось.

— Ничего не выйдет, приятель, — сказал капрал. — Для всех у меня нет места.

— Понимаю, — медленно сказал Хоуард. С минуту он отсутствующим взглядом смотрел на дорогу. — Если не хватает места, — сказал он, — может быть, отвезете в Брест четверых детей? Им много места не нужно. Я дам вам письмо к железнодорожному начальству в Бресте и письмо к моему поверенному в Англии. И дам денег на расходы.

Капрал наморщил лоб.

— А вас оставить здесь?

— Со мной ничего не случится. Право, без них я доберусь быстрей.

— Это что же, взять двоих лягушат вместо вас? Так, что ли?

— Со мной ничего не случится. Я прекрасно знаю Францию.

— Не валяйте дурака. Что я стану делать с четырьмя ребятишками, когда у меня подмоги один Берт? — Он круто повернулся. — Ладно. Одевайте их, да поживей, я не стану ждать всю ночь. И пускай не трогают станок, не то всыплю им по первое число.

Он зашагал к машине. Хоуард поспешил к отмели и позвал детей.

— Одевайтесь скорей, — сказал он. — Мы поедем на грузовике.

Ронни подбежал к нему совершенно голый.

— Правда? А какой марки? Можно, я сяду рядом с шофером, мистер Хоуард?

Шейла, тоже голая, эхом отозвалась:

— Можно, и я сяду рядом с шофером?

— Идите одевайтесь, — повторил старик. И обернулся к Розе: — Надень чулки, Роза, и помоги Пьеру. Нам нужно спешить.

Он подгонял детей, как только мог, но одежда прилипала к их мокрым телам, а полотенца у него не было. Он еще не кончил, а те двое подошли и стали торопить его, им не терпелось тронуться в путь. Наконец-то дети готовы.

— А коляску взять можно? — робко спросил старик.

— Некуда нам брать это барахло, приятель, — сказал капрал. — Она гроша ломаного не стоит.

— Да, знаю, — согласился Хоуард. — Но если придется опять идти пешком, я повезу в ней маленьких.

— Сунем ее на крышу, — вмешался шофер, — она отлично там поедет, капрал. Мы все поплетемся пешком, если не добудем горючки.

— Тьфу ты, черт, — буркнул капрал. — Хороша походная мастерская! Понатыкано со всех сторон барахла, как на елке. Ладно, сажай ее на крышу.

И повел всех к шоссе. Огромный грузовик стоял у обочины, движение обтекало его. Внутри все сплошь забито было механизмами. Громадный «Герберт», токарный станок, возвышался посередине. В одном конце разместились шлифовальный круг и механизм для притирки клапанов, в другом — небольшой опиловочный станок. Под «Гербертом» находилась генераторная установка, над ним — широкий распределительный щит. Остаток свободного места занимали вещевые мешки капрала и водителя.

Хоуард поспешно вытащил из коляски свертки с едой и посмотрел, как ее водружают на крышу грузовика. Потом помог детям втиснуться среди механизмов. Капрал наотрез отказался посадить их рядом с шофером.

— У меня там пулемет, понятно? Нечего ребятишкам вертеться под руками, если мы напоремся на фрицев.

— Понимаю, — сказал Хоуард.

Он утешил Ронни и сам вскарабкался в машину. Капрал посмотрел, как они уселись, обошел машину кругом и сел рядом с шофером; грузовик заурчал и тяжело вклинился в общий поток на шоссе.

Лишь через полчаса старик спохватился, что второпях они позабыли на берегу Шейлины штанишки.

Итак, они едут. В машине тесно, неловко. Хоуарду негде сесть поудобней и отдохнуть, он скорчился в три погибели, опираясь коленями на чей-то вещевой мешок. Детям, при их малом росте, все же удобнее. Старик достал припасы и дал им немного поесть и выпить по нескольку глотков оранжада. Розе он посоветовал есть поменьше, и ее ничуть не укачало. Хоуард заранее достал из коляски шоколад Пьера и после этого завтрака дал его малышу, ведь так оно и полагалось. Мальчик торжественно принял шоколадку и сунул в рот; Хоуард, глядя на него, внутренне усмехнулся. Роза с улыбкой наклонилась к малышу.

— Вкусно, Пьер, правда?

Он серьезно кивнул.

— Очень вкусно, — прошептал он.

Скоро доехали до Монтаржи. Капрал приотворил дверцу в перегородке, которая отделяла мастерскую от кабины водителя, и спросил Хоуарда:

— Вы здесь бывали, приятель?

— Только проездом, много лет назад, — ответил старик.

— Не знаете, где тут заправочная, черт ее дери? Нам хоть тресни надо добыть горючего.

Хоуард покачал головой.

— Право, не знаю. Если хотите, у кого-нибудь спрошу.

— Ух ты. Вы так здорово говорите по-французски?

— Они все говорят по-французски, капрал, — вставил водитель. — Даже малыши.

Капрал обернулся к Хоуарду:

— Только прижмите детишек к полу, приятель, вдруг напоремся на фрицев, как там, в Сюзане.

Старик был ошеломлен.

— Не могли же немцы пройти так далеко на запад…

Однако он заставил детей лечь на пол, что им показалось превеселой забавой. Так, с приглушенным визгом и смехом, они вкатили в Монтаржи, и машина остановилась на перекрестке в центре города.

По просьбе капрала старик вылез и спросил дорогу к военной заправочной станции. Местный булочник посоветовал ехать в северную часть города; Хоуард взобрался в кабину и объяснил водителю, как проехать. Без особого труда разыскали французский автопарк, и Хоуард с капралом отправились к здешнему начальнику, лейтенанту. Тот наотрез отказался дать горючее. Город эвакуируется, сказал он. Если у них нет бензина, пускай бросают машину и идут на юг.

Капрал яростно выругался, так выругался, что Хоуард только вздохнул — слава богу, маленькие англичане остались в машине, вдруг бы они что-то поняли.

— Я должен доставить эту чертову колымагу в Бреет, — заявил под конец капрал. — Черта с два я брошу ее и удеру, так я его и послушал. — Потом очень серьезно сказал Хоуарду: — Вот что, приятель, вам с детишками, пожалуй, и правда лучше поскорей топать отсюда. Не к чему вам встречаться с фрицами.

— Если здесь нет бензина, так и вы могли бы пойти с нами, — сказал старик.

— Вы не понимаете, приятель, — ответил тот. — Я в лепешку расшибусь, а доставлю эту чертовщину в Брест. Моего Большого Герберта. Вы, может, не разбираетесь в токарных станках, но этому Герберту цены нет. Верно вам говорю. Машины нужны дома. В лепешку расшибусь, а доставлю Герберта домой. Должен доставить. Должен! Фрицы его не получат! Черта с два!

Он обвел взглядом парк. Тут было полно дряхлых, грязных французских грузовиков; быстро уходили прочь последние солдаты. Лейтенант, который отказал им, уехал на маленьком «ситроене».

— Бьюсь об заклад, где-нибудь еще найдется горючка, — пробормотал капрал. И круто обернулся. — Эй, Берт! Поди сюда!

Они стали рыскать среди машин. Ни колонки, ни склада горючего не нашли, но вскоре Хоуард увидел, что они хлопочут у брошенных грузовиков, переливают остатки из баков в бидон. Выцеживая понемногу тут и там, они собрали около восьми галлонов бензина и перелили в громадный бак «лейланда». Больше найти не удалось.

— Не больно много, — сказал капрал. — Может, миль на сорок хватит. Все лучше, чем кукиш без масла. Дай-ка сюда эту чертову карту, Берт.

Чертова карта подсказала им, что в двадцати пяти милях находится Питивье.

— Поехали.

И они снова двинулись на запад.

Стало нестерпимо жарко. Борта машины были деревянные, откидные, когда токарный станок работал, они откидывались, и было где повернуться. За эти деревянные стены почти не проникал свет; среди станков было темно, душно, воняло машинным маслом. Дети как будто не слишком страдали от этого, но для старика поездка была мучительна. Вскоре у него уже разламывалась голова, руки и ноги ныли, оттого что сидел он скорчившись, в самой неудобной позе.

Дорога к Питивье была зловеще пуста, грузовик шел очень быстро. Порой низко над дорогой проносился самолет, и один раз совсем рядом раздался треск пулеметной очереди. Хоуард наклонился к окошку возле шофера.

— Немецкий бомбардировщик, — сказал капрал. — Фрицы их называют «штукас».

— Это он в нас стрелял?

— Ага, только он был за сто миль.

Капрал, видно, не особенно встревожился.

Через час, проделав двадцать пять миль после Монтаржи, подъехали к Питивье. Остановились у обочины в полумиле от городка и стали совещаться. На дороге, что протянулась перед ними до первых домов, ни души. В городке не заметно никакого движения. Под ослепительным полуденным солнцем он казался вымершим.

Они смотрели на все это в нерешительности.

— Не нравится мне здесь, — промолвил капрал. — Что-то неладно.

— Никого не видать, вот что чудно, — сказал водитель. — Может, тут полно фрицев, а, капрал? Только не показываются?

— Кто его знает…

Хоуард пригнулся к дверце в перегородке, сказал:

— Пожалуй, я пойду вперед, посмотрю, а вы пока подождите здесь.

— Вот так один и пойдете?

— Я думаю, особой опасности нет. Везде столько беженцев… думаю, это не очень опасно. Лучше я пойду и посмотрю, а то поедем — и вдруг в нас начнут стрелять.

— Дело говорит, — сказал водитель. — Если тут и впрямь засели фрицы, на этот раз можно и не выскочить.

Минуту-другую они это обсуждали. Дороги другой нет, надо либо пересечь город напрямик, либо вернуться на десять миль в сторону Монтаржи.

— А это тоже не сахар, — сказал капрал. — Скорей всего фрицы идут за нами по пятам, вот мы на них и наскочим. — Он помедлил в нерешимости и наконец сказал: — Ладно, приятель, суньтесь туда, поглядите, как и что. Если все в порядке, подайте знак. Махните чем-нибудь, мол, можно ехать.

— Мне придется взять детей с собой, — сказал старик.

— Тьфу, пропасть! Не торчать же мне тут до ночи, приятель.

— Я не могу разлучаться с детьми, — пояснил старик. — Понимаете ли, они на моем попечении. Вот как у вас токарный станок.

Водитель расхохотался.

— Здорово сказано, капрал! Это как у нас с Гербертом!

— Ладно, — буркнул капрал. — Только поживей.

Старик вылез из машины, одного за другим снял детей на пыльную, пустынную, раскаленную солнцем дорогу. И двинулся с ними к городу, ведя двух малышей за руки, и с беспокойством думал, что, если теперь надо будет расстаться с грузовиком, он неизбежно потеряет и коляску. Он торопился изо всех сил, но в город они вошли только через двадцать минут.

Немцев не было видно. Похоже, и все жители покинули городок; только из-за занавесок или приотворенных дверей лавчонок украдкой поглядели на проходящего Хоуарда две-три дряхлые старухи. В канаве у дороги, ведущей на север, жевал какую-то дрянь грязный, оборванный ребенок в одной рубашонке, даже не разобрать, мальчик или девочка. В нескольких шагах дальше на дороге валялась наполовину оттащенная с мостовой дохлая лошадь, вздувшаяся и смрадная. Эту падаль рвала собака.

Грязный, убогий городишко этот показался Хоуарду отвратительным. Он окликнул старуху, которая выглянула из дверей:

— Есть здесь немцы?

— Они идут с севера, — дребезжащим голосом отозвалась старуха. — Будут всех насиловать, потом застрелят.

Хоуарду ответ показался бессмысленным.

— А вы уже видели в городе хоть одного немца? — спросил он.

— Вот один.

Старик вздрогнул, оглянулся.

— Где?

— Вон. — Иссохшей трясущейся рукой она показала на ребенка в канаве.

— Это?

Старуха, должно быть, помешалась от страха перед захватчиками.

— Он говорит только по-немецки. Он из шпионской семьи. — Старуха вцепилась в руку Хоуарда, она, видно, совсем выжила из ума. — Кинь в него камнем, прогони его, — потребовала она. — Надо прогнать, не то он приведет ко мне в дом немцев.

Хоуард стряхнул ее руку.

— Были здесь немецкие солдаты?

Вместо ответа старуха принялась визгливо осыпать ужасающими проклятиями ребенка в канаве. Ребенок — наверно, мальчик, решил Хоуард, — поднял голову и посмотрел на нее с младенчески откровенным презрением. Потом опять взялся за свою омерзительную еду.

От старой ведьмы больше ничего не удалось добиться; ясно одно: немцев в городе нет. Хоуард пошел было прочь, но тут что-то загремело — большой камень прокатился по мостовой возле «немецкого шпиона». Ребенок отбежал с полсотни шагов и опять присел на обочине.

Старик возмутился, но у него были другие заботы.

— Присмотри пока за детьми, — сказал он Розе. — Не позволяй им никуда отходить и ни с кем говорить.

И он заторопился назад по дороге, по которой они вошли в Питивье. Шагов через триста он увидел на краю дороги полумилей дальше знакомый грузовик. Он помахал шляпой, и машина двинулась к нему; тогда он повернулся и пошел назад к тому месту, где оставил детей.

Машина нагнала его близ перекрестка посреди города. Из кабины высунулся капрал.

— Найдется здесь горючее, как по-вашему?

— Не знаю. Не стоило бы надолго здесь задерживаться.

— Это верно, — проворчал шофер. — Надо выбираться отсюда. По мне, городишко выглядит неважно.

— Заправиться-то надо.

— Галлонов пять еще осталось. Хватит до Анжервиля.

— Ладно. — Капрал обратился к Хоуарду: — Сажайте ребятню в кузов и поехали.

Хоуард оглянулся. На том месте, где он оставил детей, никого не было; он осмотрелся — вот они, дальше на дороге, стоят возле «немецкого шпиона», а тот горько, жалобно плачет.

— Роза! — крикнул Хоуард. — Иди сюда. Приведи детей.

— Il est blesse![54] — тоненько закричала она в ответ.

— Иди сюда! — опять крикнул Хоуард. Дети смотрели на него, но не трогались с места. Он поспешил к ним. — Почему вы не идете, когда я вас зову?

Роза повернулась к нему, вся красная от негодования.

— В него бросили камнем и ушибли. Я сама видела. Нехорошо так делать.

Да, сзади по шее ребенка на грязные лохмотья стекала липкая струйка крови. Внезапное отвращение к этому городишке охватило старика. Он достал носовой платок и промокнул рану.

— Нехорошо бросаться камнями, мсье, а еще взрослая женщина, — сказала Роза. — Это скверное, дрянное место, раз тут так поступают.

— Возьмем его с собой, мистер Хоуард, — сказал Ронни. — Пускай он сядет с другого конца на мешок Берта, возле электромотора.

— Он здешний, — ответил старик. — Мы не можем увезти его отсюда.

Но при этом подумал, что милосерднее взять ребенка с собой.

— Совсем он не здешний, — возразила Роза. — Он здесь только два дня. Так сказала та женщина.

Позади раздались торопливые тяжелые шаги и голос капрала:

— Да скоро вы, черт возьми?

Хоуард обернулся к нему.

— В ребенка бросают камнями, — и он показал рану на шее мальчика.

— Кто бросает камнями?

— Здешние жители. Они думают, что он немецкий шпион.

— Кто, этот? — изумился капрал. — Да ему лет семь, не больше.

— Я видел, кто его ранил, — вмешался Ронни. — Женщина вон из того дома. Бросила камень и попала в него.

— Чертова кукла, — сказал капрал и обернулся к Хоуарду. — Надо двигать, да поживей.

— Понимаю… — старик колебался. — Что же делать? Оставить его в этом дрянном городишке? Или взять с собой?

— Возьмем, если хотите. Он много не нашпионит.

Старик наклонился к мальчику.

— Хочешь поехать с нами? — спросил он по-французски.

Мальчик ответил что-то на другом языке.

— Sprechen Sie deutsch?[55] — спросил Хоуард. Больше он сейчас ни слова не помнил по-немецки и ответа не получил.

Он выпрямился, угнетенный свалившейся на него новой заботой.

— Возьмем его, — сказал он негромко. — Если оставить его здесь, его скорее всего убьют.

— Если мы сейчас же не двинемся, явятся фрицы и перебьют нас всех, — заметил капрал.

Хоуард подхватил «шпиона», тот молча покорился; они поспешили к грузовику. От ребенка скверно пахло, он был явно вшивый; старик отвернулся, его чуть не стошнило. Может быть, в Анжервиле есть монахини, которые позаботятся об этом найденыше. Пожалуй и Пьера можно будет им отдать, хотя Пьер почти не доставляет хлопот.

Детей усадили в машину; старик взобрался следом, капрал сел рядом с шофером. Огромный грузовик пересек дорогу, ведущую прочь от Парижа, и двинулся к Анжервилю, до которого оставалось семнадцать миль.

— Если не заправимся в Анжервиле, здорово сядем в лужу, — сказал водитель.

В машине старик, окруженный детьми, скорчился у «Герберта» и вытащил клейкую плитку шоколада. Он отломил пять кусочков; едва «немецкий шпион» понял, что это такое, он протянул перепачканную руку и что-то пробормотал. Жадно съел свою долю и снова протянул руку.

— Подожди немного. — Хоуард раздал шоколад остальным детям.

— Merci, monsieur, — прошептал Пьер.

Роза наклонилась к нему:

— Съешь после ужина, Пьер? Попросим мсье дать тебе шоколадку после ужина, да?

— Только в воскресенье, — прошептал малыш. — В воскресенье мне можно шоколад после ужина. Сегодня воскресенье?

— Я не помню, какой сегодня день, — сказал Хоуард. — Но, я думаю, твоя мама сегодня позволила бы тебе съесть шоколад после ужина. Я отложу его для тебя на вечер.

Он пошарил вокруг, достал одну из купленных утром больших твердых галет, не без труда разломил пополам и протянул половину несчастному замарашке. Мальчуган взял галету и с жадностью стал грызть ее.

— Да разве так едят? — сердито сказала Роза. — Ты хуже поросенка, да, хуже поросенка. И хоть бы спасибо сказал.

Мальчик посмотрел растерянно, не понимая, за что его бранят.

— Ты что, совсем не умеешь себя вести? — продолжала Роза. — Надо сказать так: je vous remercie, monsieur, — с поклоном обратилась она к Хоуарду.

Французская речь не дошла до мальчика, но движения нельзя было не понять. Он явно смутился.

— Dank, mijnheer, — пробормотал он. — Dank u wel.[56]

Хоуард в недоумении поднял брови. Мальчик говорит на каком-то северном языке, но не по-немецки. Может быть, это фламандский, валлонский или даже голландский. Разница невелика, все равно он, Хоуард, не знает ни слова ни на одном из них.

Машина шла быстро, после полудня стало еще жарче. Окошко в кабину водителя было открыто; порой старик наклонялся и из-за спин водителя и капрала смотрел вперед. Дорога была подозрительно пуста. Обогнали всего лишь нескольких беженцев, редко-редко проезжала по своим обычным делам крестьянская повозка. Солдат не видно, и ничего похожего на людской поток, каким запружено было шоссе между Жуаньи и Монтаржи. Казалось, вся округа опустела, будто вымерла.

За три мили до Анжервиля капрал обернулся и в окошко сказал Хоуарду:

— Подъезжаем к городу. Надо тут добыть горючее, не то нам крышка.

— Если вы увидите кого-нибудь на дороге, я у них спрошу, где тут интендантская база.

— Ладно.

Через несколько минут подъехали к одинокой ферме. Рядом стояла машина и какой-то человек переносил из нее во двор мешки с зерном или сеном.

— Остановитесь, — сказал старик водителю, — сейчас я у него спрошу.

Шофер подвел грузовик к обочине и тотчас выключил мотор, экономя каждую каплю бензина.

— Только с баллон осталось, — сказал он. — Этого ненадолго хватит.

Хоуард вылез и пошел назад, к ферме. Хозяин, человек немолодой, лет пятидесяти, без воротничка, уже шел к их грузовику.

— Нам нужен бензин, — сказал ему Хоуард. — В Анжервиле, наверно, есть интендантская база для военного транспорта?

Тот уставился на него во все глаза.

— В Анжервиле немцы.

Короткое молчание. Старый англичанин смотрел во двор фермы, там рылась в навозе тощая свинья, копались в пыли щуплые куры. Итак, сеть вокруг него затягивается.

— Давно они здесь? — спросил он негромко.

— С утра, спозаранку. Пришли с севера.

Что тут скажешь.

— У вас нет бензина? Я куплю все, сколько у вас есть, по любой цене.

Глаза крестьянина вспыхнули.

— Сто франков литр.

— Сколько у вас есть?

Тот посмотрел на стрелку указателя на треснувшей приборной доске.

— Семь литров. Семьсот франков.

Неполных полтора галлона, с этим десятитонный «лейланд» далеко не уйдет. Хоуард вернулся к капралу.

— К сожалению, новости неважные, — сказал он. — В Анжервиле немцы.

Помолчали.

— Черт подери совсем, — сказал наконец капрал. Сказал очень тихо, словно разом безмерно устал. — И много их тут?

Хоуард окликнул крестьянина и спросил его об этом. Потом сказал:

— Он говорит, полк. Вероятно, он имеет в виду — около тысячи.

— И пришли, видно, с севера, — сказал водитель.

Прибавить было нечего. Старик объяснил, как обстоит дело с бензином.

— От этого толку чуть, — сказал капрал. — С тем, что у нас есть, хватит миль на десять, не больше. — И обернулся к водителю. — Давай карту, чтоб ей…

Они склонились над картой; Хоуард поднялся в кабину и тоже стал ее изучать. Между, ними и городом никакого объезда, и позади по крайней мере на семь миль ни одного поворота к югу.

— Все так, — сказал шофер. — Пока мы сюда ехали, я с этой стороны ни одной дороги не видал.

— А если повернем обратно, напоремся на фрицев, — спокойно сказал капрал. — Они ж следом идут, из той гнусной дыры. Ну где старикан подцепил оборвыша, шпиона этого.

— Все так, — сказал шофер.

— Покурить есть? — спросил капрал.

Шофер достал сигарету; капрал закурил, выпустил длинную струю дыма.

— Что ж, — сказал он. — Стало быть, крышка.

Старик и водитель промолчали.

— Я хотел доставить домой Большого Герберта, — сказал капрал. — Хотел привезти в целости и сохранности, сроду ничего так не хотел. — Он повернулся к Хоуарду. — Верно вам говорю. Да вот не вышло.

— Очень вам сочувствую, — мягко сказал старик.

Тот встряхнулся.

— Не всегда оно выходит, чего больше всего хочется… Э, да что толковать, раз не судьба.

И спрыгнул из кабины на дорогу.

— Что вы намерены делать? — спросил Хоуард.

— Сейчас покажу. — Он подвел старика к борту огромной машины, примерно к середине. Со стороны шасси торчала маленькая ярко-красная рукоятка. — Я намерен дернуть вот эту штуковину и дать стрекача.

— Тут взрывчатка, — пояснил из-за плеча Хоуарда водитель. — Дернешь рукоять — и все разнесет к чертям.

— Ну, пошли, — сказал капрал. — Выгружайте ребятню. Я и рад бы еще малость вас подвезти, приятель, да не получается.

— А сами вы что станете делать? — спросил Хоуард.

— Потопаем к югу, может, и обгоним фрицев. — Капрал замялся. — С вами ничего не случится, — сказал он чуть смущенно. — При вас детишки, вас не тронут.

— С нами ничего не случится, — повторил старик. — За нас не беспокойтесь. А вам надо вернуться на родину, чтобы воевать дальше.

— Первым долгом надо удрать от фрицев.

Они сняли детей на дорогу; потом стащили с крыши «лейланда» коляску. Хоуард собрал свои скудные пожитки, погрузил в коляску, записал адрес капрала в Англии и дал ему свой.

Больше тянуть было незачем.

— Счастливо, приятель, — сказал капрал. — Когда-нибудь увидимся.

— Счастливо, — отозвался старик.

Он собрал детей и медленно двинулся с ними по дороге к Анжервилю. Немножко поспорили из-за того, кому везти коляску, кончилось тем, что повезла Шейла, а Ронни советом и делом ей помогал. Роза шла рядом с ними и вела за руку Пьера; грязный маленький иностранец в нелепом балахоне плелся позади. Где-то как-то придется его вымыть, уныло подумал Хоуард. Мало того, что он грязный и вшивый, на шее сзади и на рваной рубахе запеклась кровь из раны.

Шли, как всегда, медленно. Порой Хоуард оглядывался на недавних попутчиков, они хлопотали подле грузовика, должно быть, отбирали самое необходимое из своего снаряжения. Потом один, водитель, с узелком в руках зашагал через поле к югу. Другой, согнувшись, что-то делал у машины.

Но вот он выпрямился и кинулся прочь от дороги вслед за водителем. Он бежал неуклюже, спотыкался; пробежал шагов триста, и тут прогремел взрыв.

Из машины вырвалось пламя. В воздух взлетели обломки и посыпались на дорогу и в поле; потом громадная машина как-то осела. Показался первый язычок огня, и вся она запылала.

— Ого! — сказал Ронни. — Он взорвался, мистер Хоуард?

— Он сам взорвался, мистер Хоуард? — подхватила Шейла.

— Да, — хмуро сказал старик. — Так получилось. — Над дорогой поднялся столб густого черного дыма. Хоуард отвернулся. — Не думайте больше об этом.

Впереди, в двух милях, уже виднелись крыши Анжервиля. Да, сеть вокруг него затянулась. С тяжелым сердцем вел он детей к городу.