Кто же убил Джона Кеннеди

Михаил Рачьянович Сагателян

КТО ЖЕ УБИЛ ДЖОНА КЕННЕДИ?

СОДЕРЖАНИЕ

Об авторе От автора 1. "Все-таки они добрались до него 2. "Пусть они видят, что они сделали" 3. Джонсон и Кеннеди 4. Освальд, Руби и другие 5. Миссия Уоррена 6. Трудные дороги Джима Гаррисона 7. Неожиданный свидетель 8. "Кто?.." "Почему?.."

ОБ АВТОРЕ

Михаил Сагателян родился в Саратове, на Волге, в 1927 году В средней школе учился в Москве, куда переехала его семья. Начавшаяся в 1941 году война изменила судьбу юноши.

В 1943 году Михаил поступил в военно-морское училище.

К победному маю 1945 года военному моряку Михаилу Сагателяну было неполных восемнадцать лет.

После демобилизации он вернулся в Москву, поступил в Государственный институт международных отношении и пять лет спустя, окончив его, стал журналистом-международником. Работал сначала в газете "Известия", затем в еженедельнике "Новое время"

В 1959 году Михаила Сагателяна пригласили на работу в Телеграфное Агентство Советского Союза (ТАСС) и направили корреспондентом в Вашингтон, где он проработал пять лет В настоящий момент Михаил Сагателян заместитель редактора газеты "Известия" по иностранному отделу.

Предлагаемая читателю книга написана в 1963 - 1971 гг. на основе фактического материала, собранного автором как во время пребывания в Соединенных Штатах, так и после его возвращения на родину.

ОТ АВТОРА

По моему убеждению, труд журналиста нельзя приравнивать к работе следователя, а выводы - к приговору судьи. Помня об этом, я взялся за тему об убийстве президента США Джона Ф. Кеннеди по двум причинам.

Во-первых, журналистская судьба моя сложилась так, что в 1959 - 1964 годах я работал в Вашингтоне корреспондентом ТАСС при Белом доме и государственном департаменте. Поэтому мне удалось наблюдать с самой близкой из возможных для советского человека дистанций битву Джона Кеннеди за Белый дом, 1036 дней его президентства и первые месяцы правления его преемника.

Во-вторых, после того как за убийством Джона Кеннеди раздались выстрелы в Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, стало ясно: организованный в Соединенных Штатах Америки террор является орудием определенных сил, действующих уверенно, нагло и безнаказанно. В такой обстановке никто в сегодняшней Америке, а тем более за ее пределами, не возьмется (и не берется) всерьез утверждать, будто серия политических убийств, начатая в Далласе и продолженная в Мемфисе и Лос-Анджелесе, закончилась.

Три убийства, совершенные с удивительной последовательностью и целенаправленностью на общем фоне социальных проблем, раздирающих ныне цитадель мирового капитализма, резко и надолго обострили всеобщее внимание к тому, что происходит сегодня и может произойти завтра в политических джунглях Соединенных Штатов Америки. Почему? Да потому, что если силы, заявившие о себе в Далласе, Мемфисе и ЛосАнджелесе сумеют когда-нртбудь взять верх в борьбе за власть в Америке, то это может привести к самым серьезным последствиям для дела мира. Ведь история XX столетия уже располагает примером того, чем обернулся для человечества приход к власти в Германии в 30-х годах крайних сил империализма.

Знаю: немало честных людей во всем мире, и особенно в Америке, найдут такую аналогию чрезмерной. Первооснова подобных сомнений - в совершенно ином внешнем обличье крайних сил американской реакции: ведь они выступают под знаменем защиты конституции и заветов отцов - основателей заокеанской республики, то есть всего того, что делало когда-то в глазах людей Америку "землей обетованной". И маскарад этот, в сочетании с материальным и техническим прогрессом в США, многих по-прежнему сбивает с толку.

Впрочем, кое у кого подобная слепота начинает постепенно проходить: крупный американский политический обозреватель, человек архибуржуазный, как-то сказал мне при встрече:

- Знаете, чего мы в Штатах боимся больше всего?

Того, как бы тип вроде Джорджа Уоллеса [Губернатор штата Алабама, расист и реакционер] не завладел Белым домом. Нет, не теперь, в шестьдесят восьмом, а черев одни президентские выборы - в 1976 году. Это было бы не просто ужасно для всех нас. Это была бы настоящая катастрофа...

С тех пор прошло четыре года, и снова эхо крупного политического покушения прокатилось по миру яростным криком газетных заголовков. 15 мая 1972 года некто Артур Бремер в Лореле (штат Мериленд) стрелял в претендента на Белый дом Джорджа Уоллеса.

Мой товарищ по "Известиям" - Станислав Кондратов, "разменявший" недавно свой второй десяток лет работы в Соединенных Штатах, в корреспонденции из Вашингтона о покушении на Уоллеса написал такие строчки:

"Повторный фильм - с другим героем и параличом ног вместо похорон в эпилоге. И хотя герой, что называется, не моего романа, как не согласиться было в тот вечер с человеком, сказавшим, что "все они выглядят одинаково, когда лежат в рубашках, пропитанных кровью". Не меньше, чем ужасная видеолента, поразила меня всеобщая, так сказать, вторичность ощущений.

Привыкают, ко всему привыкают... Все проходит теперь через призму памяти и недавнего опыта и именно потому, как заигранные магнитофонные ленты, как извлеченный из запаса газетный набор, выглядят здешние разговоры и статьи о том, что нужно-де лечить "больное общество", что нужно, наконец, ввести жесткий контроль над продажей хотя бы "ручного оружия"... Поговорят и затихнут - до следующего взрыва".

И еще об одном. Любая нераскрытая до конца тайна, если к тому же ею окутано крупное политическое событие, порождает у людей долго не проходящий интерес к возможным разгадкам; на нью-йоркском Бродвее до сих пор ставят пьесу "Кто же убил Авраама Линкольна?".

С другой стороны, у пишущего на подобную тему неизбежно возникает соблазн быть чересчур категоричным в суждениях. Больше всего я старался избежать именно этого. Впрочем, чтобы узнать, удалось это мне или нет, читателю придется прочитать предлагаемую книгу. Тем, кто захочет это сделать, - последнее предупреждение! я не ставил себе целью рассказать обо всем, что связано с историей убииства в Далласе. Об этом уже написаны сотни журнальных статей и десятки книг, включая самую капитальную и самую нашумевшую - "Смерть президента"

Уильяма Манчестера.

Задачу свою понимаю много скромнее: поведать читателю об услышанном и увиденном, пережитом и передуманном в годы работы за океаном и, дополнив свой рассказ тем, что произошло позднее, ответить на вопрос, стоящий в заголовке этой книги.

1.

"ВСЕ-ТАКИ ОНИ ДОБРАЛИСЬ

ДО НЕГО..."

- Господи, эта мерзкая тварь, кажется, окончательно сведет меня с ума! сказал Фред и с ненавистью посмотрел на клетку у входа в главный обеденный зал.

"Эту тварь" - здоровенную черную птицу неизвестной мне породы - подарил хозяину ресторана "Дом говядины Блэки" то ли высокопоставленный латиноамериканский визитер, то ли крупный чин из государственного департамента. Радости посетителям странное существо с берегов Амазонки не приносило. Каждые две-три минуты птица разевала свой кривой желтый клюв, и ресторан оглашался неподражаемым звуковым аккордом. Это была настолько жуткая смесь змеиного шипения, человеческого вопля и могучего разбойного посвиста, что я, например, впервые услышав крик, поперхнулся.

"Дом говядины Блэки" или просто "Блэки" был довольно популярным рестораном. Здесь подавали отличные бифштексы и самый знаменитый в Вашингтоне "чиз-кэйк" [cheese-cake - творожный торт.].

"Блэки" расположен недалеко от государственного департамента, и потому сюда частенько наведывались американские и иностранные дипломаты и журналисты. Ради этой-то публики сообразительный хозяин и установил в главном зале телетайп информационного агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл оригинально и удобно для постоянных клиентов.

За столиками "Блэки" порой вырабатывались самые первые журналистские оценки многих международных событий, проводились зондажи и контрзондажи, пускались пробные шары, рождались и умирали газетные утки.

Вся эта борьба умов не имела никаких особых внешних проявлений: хорошо одетые люди чинно потягивали коктейли, жевали наисвежайшую говядину и разговаривали между собой ровными тихими голосами. Время от времени посетители подходили к телетайпу, просматривали широкую бумажную ленту с сообщениями.

В тот день, 22 ноября 1963 года, мы с Фредом (он работал в государственном департаменте) говорили о предстоящем визите нового канцлера ФРГ Людвига Эрхарда (его ожидали в Вашингтоне 24 ноября). Обед шел неторопливо: день был тихий, без интересных событий. В столице практически не осталось никого из "большого начальства".

Президент и вице-президент уже второй день находились в Техасе по каким-то чисто партийным делам, которые не очень-то интересовали иностранных корреспондентов [Единственным иностранным журналистом, сопровождавшим Джона Кеннеди в поездке по Техасу, был корреспондент лондонской "Санди Таймс" Генри Брендон. Потом выяснилось: Брендон отправился с президентом лишь после двух телефонных звонков помощника Кеннеди Фреда Холборна, который советовал ему поехать, т. к., "возможно, будут неприятности". Без Брендона, как однажды с завистью сказал мне корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл Мерриман Смит, в то время "в Белом доме не открывали ни одной банки консервов". Думаю, Генри был приглашен для того, чтобы в нужном Кеннеди духе описать инциденты, если они произойдут. И уж, конечно, под "неприятностями" никак не имелось в виду покушение на президента.].

Шесть членов правительственного кабинета во главе с государственным секретарем Дином Раском накануне отравились в Японию на торгово-экономические переговоры. Вместе с ними улетели и оба вашингтонских "хозяина информации" - секретарь Белого дома по вопросам печати Пьер Сэлинджер и помощник государственного секретаря по связи с общественностью Роберт Мэннинг.

В вашингтонском отделении ТАСС тоже было спокойно.

Один из нас отправился с вновь прибывшим корреспондентом "Известий"

Андреем Ицковым на поиски подходящей квартиры. Второй, как обычно, находился в Конгрессе. Меня же, как говорится, "оставили в лавке".

Обработав утренние газеты и отослав их обзор в Москву, я засел за комментарий к визиту Эрхарда и провозился с ним до полудня, когда пора было отправляться в "Блэки".

Фред был умным и опытным дипломатом, с европейским образованием, что, как правило, выгодно отличало таких американских дипломатов от их доморощенных коллег. Каждый из нас делал свое дело. Фред разъяснял цели предстоящего визита Эрхарда, исходя из официальной американской версии. Я же, чтобы комментарий был интересней, старался проникнуть чуть дальше официального барьера.

А из клетки, стоявшей рядом с телетайпами, раздражая нас обоих, путая ход мыслей, то и дело раздавались вопли, которые, как потом уверял Фред, были в тот день "особенно зловещими".

Разговор подходил к концу, и мы уже начали обсуждать погоду. Тут выяснилось полнейшее единодушие: поздняя осень даже для мягкого вашингтонского климата была необычайно солнечной, теплой и сухой.

- Природа балует нас, - говорил Фред. - Вообще американцам здорово везет на нашем с вами земном шарике. Возьмите, например... Телетайп резко и беспорядочно зазвонил в "колокола громкого боя" - так по старой памяти на флотский манер окрестил я звонок срочности, означающий, что сейчас будет передано настолько важное сообщение, ради которого стоит оторваться от текущих дел и подойти к аппарату. Обычно это были два, три, ну, максимум, пять звонков. Теперь телетайп звонил гораздо больше. Вместе со мной к нему подскочило несколько человек. Нетерпеливо подрагивая и захлебываясь от спешки, поправляя собственные опечатки, телетайп нервно выстукивал на бумаге букву за буквой:

"К-е-н-н-е-д-и с-е-р-ь-е-з-н-о р-а-н-е-н, в-о-з-м-о-ж-н-о с-е-р-ь-е-з-н-о, в-о-з-м-о-ж-н-о с-м-е-р-т-е-л-ь-н-о п-у-л-е-й у-б-и-й-ц-ы в Д-а-л-л-а-с-е".

Я посмотрел на часы: было 13 часов 39 минут [Самое пepвoe сообщение ЮПИ, переданное uз Далласа на 5 минут раньше, но не попавшее на вашингтонгскue телетайпы, выглядело так: "Три выстрела были сделаны по автомашине Кеннеди в центре Далласса".]. Кто-то рядом простонал: "О господи, все-таки они добрались до него!" "Кого он имеет в виду?" подумал я. Наши взгляды встретились, и говоривший поспешно опустил глаза на телетайпную ленту...

Увидев мое лицо, Фред выскочил из-за столика мне навстречу с немым вопросом.

- Кто-то стрелял в президента в Далласе, - сказал я.

Фред сразу обмяк, будто из него выпустили воздух. Он часто-часто заморгал ресницами и почему-то пробормотал:

- Значит, визит Эрхарда будет отложен...

Он явно собирался сказать что-то еще, но в этот .момент птица испустила очередной вопль. Лицо Фреда перекосилось, и он вдруг заорал на весь зал:

- Эй. вы, проклятые богом ублюдки, уберите же хоть теперь эту гнусную тварь! Вы что, не слышите? Убили президента! Кеннеди убили, понимаете вы, глупые макаки!

Ох, милосердный боже, как же я ненавижу ваши тупорылые хари!

Зал тревожно загудел. Я бросил на столик деньги за обед, выскочил на улицу, сел в подвернувшееся такси и помчался в Белый дом.

По дороге туда я попробовал сосредоточиться. Куда там! В голове царил полнейший хаос.

"Сколько в Далласе жителей?.. Останется Кеннеди жив?.. Кажется, этот город - столица Техаса... Кто стрелял - местные или приезжие?.. Месяц назад там избили и заплевали Эдлая Стивенсона... Нет, столица Техаса Остин... Жива ли Жаклин? ЮПИ о ней ничего не сообщило... Если Кеннеди убит, президентом станет Джонсон.,.

Сколько же все-таки в этом чертовом Далласе жителей?

Кажется, шестьсот с чем-то тысяч... Что же сейчас сообщать в Москву в первую очередь?.. Ага, вот и приехали...

Стивенсон тогда, в Далласе, вытирая с лица плевки, говорил: "Это люди или звери?"... А таксист явно еще ничего не знает...".

... К северо-западным воротам Белого дома наперегонки бежали корреспонденты. Два кинооператора, припав на колено, снимали их. Агент охраны, проверявший наши пропуска, удивился такой спешке и решил пошутить:

- Вы что, парни, ограбили банк и теперь смываетесь?

Ему никто не ответил. Все хотели поскорей попасть в западное крыло Белого дома, где размещался пресс-отдел президентской канцелярии. Увы, спешить было незачем:

здесь сами только что узнали о выстрелах в Далласе.

Вот как это произошло. Дежурный редактор агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл, получив первую "молнию", сразу же позвонил в Белый дом и попросил, чтобы туда пропустили дополнительно двух репортеров ЮПИ.

- Чего это вам вздумалось? - удивилась Хэлен Гнесс одна из секретарш Сэлинджера. - У нас же ничего не происходит...

Оставшийся за старшего в пресс-отделе технический помощник Сэлинджера Ли Уайт совершенно растерялся и на рее вопросы отвечал:

- Ничего не могу сказать. Мы сами знаем только то, что сообщают агентства, радио и телевидение...

В центре круглого холла, где журналисты обычно дожидались начала ежедневных пресс-конференций Сэлинджера или выхода важных посетителей президента, стояли два телевизора. Нужно отдать должное американскому телевидению: оно с высоким профессионализмом и оперативностью освещало события, последовавшие за убийством в Далласе. Но в тот первый час после выстрелов телеэкраны хотя и не гасли, однако и не сообщали ничего существенно нового. Поэтому внимание собравшихся в холле то и дело переключалось на телетайпы информационных агентств. Секретарши с красными, опухшими от слез лицами вывешивали их телеграммы в узком коридорчике, ведущем мимо кабинета Сэлинджера к залу заседаний Национального Совета Безопасности и кабинету Кеннеди.

Впрочем, и телетайпы не могли похвастаться обилием информации из Далласа, хотя общую картину происшедшего, по их сообщениям, можно было себе составить. По Джону Кеннеди, ехавшему в открытой автомашине марки "Линкольн", стреляли в то время, когда весь президентский кортеж направлялся из далласского аэропорта к залу Аукционов, где местные бизнесмены давали обед в честь гостя и где Кеннеди должен был выступить с речью. Выстрелы неизвестного убийцы (или убийц) раздались через несколько секунд после того как президентский автомобиль, сильно замедлив ход, сделал поворот на 120 градусов с Хьюстон-стрит на Элм-стрит и не успел набрать прежнюю скорость в двадцать пять миль в час.

В президентском автомобиле в.уесте с Джоном и Жаклин Кеннеди находились также губернатор штата Техас Джон Коннели и его жена Нэнси Коннеди.

Президент был ранен в голову (агентства сообщили иб этом со ссылкой на фотографа Белого дома, который утверждал, что видел, как "кровь хлынула на президентской головы"), а губернатор - в спину. Их жены остались невредимыми. Сразу после выстрелов (агентства путались в их количестве и только через несколько часов стали дружно называть цифру "три") президентский "Линкольн и следовавшие за ним манаты очрапы, прессы, автомобиль с вице-президентом Джонсоном и его супругой на предельной скорости направились в пригородный далласский госпиталь, носящий название Парклендского.

После всех этих разрозненных сообщений никакой ясности о состоянии Джона Кеннеди долго не было. Наконец в 14 часов 2 минуты агентства передали заявление неназванного представителя техасской организации демократической партии, утверждавшего, что состояние президента "очень тяжелое". В 14 часов 11 минут из госпиталя сообщили: к изголовью президента вызваны два католических священника. В 14 часов 21 минуту атентства передали: по госпиталю распространился слух о смерти Кеннеди. В 14 часов 31 минуту какой-то священник (не из тех двух), выйдя из госпиталя, заявил корреспондентам:

"Я не верю, что президент Кеннеди умрет".

В 14 часов 32 минуты корреспондент Ассошиэйтед Пресс Джек Белл передал из Далласа: "Два священника, которые находились возле Кеннеди, говорят, что он умер от пулевых ранений". Четыре минуты спустя это было официально подтверждено и нам, находившимся в Белом доме.

Итак, в истории Америки появился еще один (четвертый!) убитый президент. Это случилось на сто восемьдесят восьмом году существования Соединенных Штатов. Сообщая столь скорбную статистику в своем первом экстренном выпуске, газета "Вашингтон пост" как бы невзначай заметила:

"Пуля убийцы катапультировала в Белый дом Линдона Бейнса Джонсона".

Растерянность и уныние парили в пресс-отделе Белого дома. Вce эти американцы, эти газетные волки, которых я знал не один год, в те часы впервые открылись мне с совершенно неожиданной стороны: им было стыдно.

Стыдно друг перед другом, перед иностранными коллегами, наконец, перед всем миром.

То же самое чувство можно было прочитать и на лицах сотен вашингтонцев, собравшихся за оградой Белого дома уже в первый час после убийства президента Люди стояли в подавленном молчании, нехотя отвечая на вопросы корреспондентов. Я тоже спрашивал. Ответы били разные - по словам. Но общие - по мысли. Какой-то пожилой мужчина вместо ответа молча указал на разъезжавший вдоль Пенспльванпя-авеню потрепанный черный автомобиль с плакатом на крыше: "Гнев божий карает нас. Мы должны отказаться от наших грешных путей". Газеты напечатали высказывание работника министерства почт: "Мне кажется, что каждый из нас виноват. Почему, откуда в Америке так много ненависти?"

Да, в Америке оказалось столько ненависти, что ее концентрация и накал удивили не только мир, но и самих американцев. Не нужно обольщаться далеко не все за океаном отнеслись к выстрелам в Далласе так, как об этом рассказано выше. Были и другие, очень много других.

Врач в Оклахома-сити, услышав по радио первую "молнию", сказал пациенту: "Хорошо! Надеюсь, они убрали и Джекки [Жаклин Кеннеди] тоже". В маленьком городке в штате Коннектикут другой врач позвонил своему коллеге - стороннику Кеннеди и сказал: "Вашей лавочке пришел конец. Уж этото дельце папе Джо [Отец президента - Джозеф Кеннеди] теперь не уладить". В техасском городе Амарильо в ресторан ворвалась группа старших школьников и объявила: "Кеннеди прищучили! Вот здорово!". За столиками раздались радостные возгласы. В самом Вашингтоне, в фешенебельном деловом и политическом клубе "Космос" во время убийства президента происходила встреча отставных военных. Экс-генерал морской пехоты при одобрении собравшихся сказал: "Десница божия нажала спусковой крючок винтовки, убившей Кеннеди".

Увы, я не могу назвать по фамилиям ни одного из "героев" всех этих эпизодов: хотя о них тогда сообщали американские газеты. Сообщали со всеми вышеприведенными подробностями, но не называли фамилий, видимо, опасаясь исков о клевете.

Что касается самого Далласа, то о том, с какой радостью многие там восприняли выстрелы по Кеннеди, уже писалось не раз.

Семнадцатилетняя дочь видного деятеля "новых рубежей" [Так называл свою политическую программу Джон Кеннеди] Артура Шлезингера, узнав о трагедии в Далласе, спросила отца: "Что происходит с нашей страной? Если в этом ее особенность, я не хочу здесь больше жить".

Подобные вопросы встали во весь свой исполинский рост перед очень и очень многими американцами именно в те первые часы после убийства. И как бы пытаясь словами отогнать неумолимо надвигавшуюся эпоху политических убийств в США, "Вашингтон пост" уже в первом экстренном выпуске заклинала читателей: "Никто не захочет поверить, что этот акт мог быть содеян кем-то, кто находился в здравом уме. Наша политическая жизнь, наши разногласия и наши группировки не таковы, чтобы из них могло вырасти столь гнусное деяние. Злодейство это должно объяснить безумием". Что ж, в те часы такому объяснению кто-то еще мог поверить и в Америке, и за границей...

Другие выходящие в разных районах страны газеты - и их было много - в таких же экстренных выпусках куда более реально оценивали смысл и значение выстрелов в Далласе. Я сохранил толстую пачку вырезок: первые редакционные статьи из провинциальной американской прессы. Вот те, что кажутся мне наиболее примечательными.

"Ричмонд Таймс-диспэтч" (штат Виргиния): "Убийство это, будучи самым последним в серии насильственных смертей глав нашего государства, - позор для Соединенных Штатов".

"Сент-Луис Пост-диспэтч" (Сент-Луис, штат Миссури): "Что творится с Соединенными Штатами, если у нас создалась обстановка, сделавшая возможным подобный акт? Если наши политические разногласия не могут больше урегулироваться демократическим путем, значит страна больна..."

"Филадельфия буллетин" (Филадельфия): "Мы гордимся и похваляемся тем, что мы - страна, принявшая законы демократии, тем, что мы разрешаем наши разногласия в открытой дискуссии и принимаем приговор, вынесенный избирательными урнами. Но в этой своей гордости и похвальбе мы забываем, что среди нас есть те, кто не приемлет таких законов. Это люди, которые видят главного судью в пистолете или винтовке. Мы только что получили горький урок".

"Сан-Франциско кроникл" (штат Калифорния): "Кем же все-таки мы, американцы, являемся на самом деле?

Почему, претендуя на руководство "свободным миром", мы в то же время позволили четырежды за одно столетие насильственно убирать наших национальных лидеров?

Вопрос этот уже сам по себе - обвинение. Остается лишь надеяться, что другие народы будут милостивы и не швырнут нам его в лицо!"

"Джексон Ситизен-Патриот" (штат Мичиган): "Взгляни на себя в зеркало, Америка! Разве это то, что тебе нужно - общество настолько больное, что в нем небезопасно жить даже президенту страны?"

"Сиэттл тайме" (штат Вашингтон): "Мы только что наблюдали еще один акт Великой Американской Агонии..."

... Около ста пятидесяти журналистов собрались в западном крыле Белого дома после убийства Джона Кеннеди.

Перед ними сразу же встали три неизбежных и самых главных вопроса:

"Кто?", "Как?", "Почему?". Вся планета ждала первых ответов на эти вопросы прежде всего от наших американских коллег, сопровождавших президента в роковой для него поездке, и от нас, находившихся в Вашингтоне - центре политической власти Соединенных Штатов. Второй раз с октября 1962 года тяжесть профессиональной ответственности легла на плечи аккредитованных при Белом доме журналистов. Тогда встревоженный мир ждал от нас сообщений о развязке Карибского ракетного кризиса. Теперь разъяснений того, что же произошло в Техасе.

В те бурные дни вашингтонские корреспонденты много говорили еще на одну тему, уделяя ей, пожалуй, не меньше внимания, чем убийству в Далласе.

Темой этой был Линдон Бейнс Джонсон, тридцать шестой президент Соединенных Штатов Америки. Разговоры о Джонсоне были вполне естественны всех интересовало, каким курсом пойдет теперь главная капиталистическая держава мира, а это, при американской системе, во многом зависит от человека, занимающего президентское кресло. Правда, такие дискуссии в основном начались позднее - уже после похорон Кеннеди. А в первые дни речь чаще шла о сравнении личных данных убитого президента и его преемника, о дальнейшей судьбе советников и помощников Кеннеди, о том, как вел себя Джонсон после выстрелов в Далласе, и что теперь будет делать Роберт Кеннеди, поскольку Джонсон (и это тоже было достаточно широко известно в Вашингтоне) ненавидел брата убитого президента.

Итоги тогдашних сравнений, как правило, оказывались далеко не в пользу вчерашнего вице-президента. Конечно, тому были и объективные и субъективные причины. Вашингтонский корреспондентский корпус (я имею в виду американцев) в подавляющем своем большинстве любил и уважал Джона Кеннеди. Почему это было так, пожалуй, ярче других объяснил обозреватель газеты "Нью-Йорк тайме" Джеймс Рестон.

"Кеннеди, - писал он, - был президентом из детской хрестоматии, более молодым и красивым, чем прочие смертные политические деятели, далеким даже от своих друзей, изящный и элегантный, с поэзией на устах и лучезарной молодой женщиной подле него... Чем дольше он находился на посту президента, тем решительнее выступал против сковывающих экономических и финансовых традиций прошлого, тем настойчивее призывал страну видеть мир таким, каков он есть в действительности...

Он был критиком своего века. Он считал, что мы не можем успешно действовать в изменившемся мире, если не изменим самих себя - наш образ жизни и наши институты.

Это был молодой ум, ставящий большие проблемы...

Суть трагедии совершенно ясна. В Далласе был убит не только президент, по и обещания на будущее".

Оценки и чувства, высказанные Рестоном, характерны не только для непосредственного журналистского и политического окружения Кеннеди. Их (сознательно или подсознательно) разделяли и широкие круги американской интеллигенции и студенчество, американская молодежь вообще. Вашингтонская журналистка Мэри Макгрори, узнав о гибели президента, сказала Артуру Шлезингеру:

"Мы больше никогда не будем смеяться". Шлезингер ответил: "Бoг с вами, Мэри. Мы будем смеяться опять. Вот только нам никогда больше не стать молодыми".

Тут нужно рассказать еще об одной особенности тех первых часов после выстрелов в Далласе. Политическая журналистика в США неизмеримо больше чем где бы то ни было построена на принципе "промывания мозгов".

Вначале корреспондентам дают готовую официальную версию важнейших событий, они сообщают ее читателям и слушателям, так сказать, в первозданном виде и уже потом начинают комментировать.

22 ноября 1963 года это правило было стихийно нарушено. В течение одного часа шестнадцати минут, прошедших между убийством Кеннеди и задержанием Ли Харви Освальда, все американские средства информации были лишены какой бы то ни было офциальной версии. Никто не "промывал мозги" редакторам, обозревателям, корреспондентам. Они были предоставлены самим себе в первом анализе происшедшего, в первых лихорадочных поисках причин и виновников. Ждать же официальной версии было немыслимо: по законам космических скоростей распространения в стране важнейшей информации читатели немедленно должны были получить хоть какую-то версию мотивов убийства, намеки на возможную политическую окраску еще неизвестного преступника или преступников. Через 20 минут после выстрелов в Кеннеди более 75 миллионов взрослых американцев уже знали о них.

Авторы первых американских комментариев, посвященных убийству президента, в общем-то написали то, что думали сами, сообщили оценки людей, чье мнение считали авторитетным. В моем рабочем блокноте тех дней есть такая запись: "В Далласе, судя по всему, говорят то же самое, что и здесь, в Белом доме. Во всяком случае, "Вашингтон пост" сообщает оттуда:

"Очень быстро стало всеобщим самоочевидное предположение, что стрелял фанатик из числа правых". А обозреватель Чалмерс Роберте замесил еще круче: "Многие, - пишет он, - в Соединенных Штатах считали, что Кеннеди зашел слишком далеко в поисках взаимопонимания с Советским Союзом... Как известно каждому, кандидатский список Кеннеди - Джонсон на успешных президентских выборах 1960 года был рожден политической необходимостью (Роберте явно намекал на голоса белых южан, которых Кеннеди не получил бы без Джонсона. - М. С.). Входя в состав администрации Кеннеди, Линдон Джонсон был покорным эхом своего лидера.

Теперь он - единственный хозяин".

Зловещий для Америки смысл этой последней фразы тогда еще никто из нас не мог оценить сполна.

Да, в том, что убийство - дело рук ультраправых сил в стране, было уверено большинство вашингтонских журналистов. Впрочем, что там журналисты! К такому же заключению пришли и шесть членов правительственного кабинета Кеннеди: государственный секретарь Дин Раек, министр финансов Дуглас Диллон, министр внутренних дел Стюарт Юдолл, министр торговли Лютер Ходжес, министр сельского хозяйства Орвилл Фримен и министр труда Уиллард Виртц. Они в тот день летели в Токио на ежегодные американо-японские экономические переговоры. По свидетельству сопровождавшего их Пьера Сэлинджера, получив сообщение об убийстве президента, шесть министров пришли к выводу: "Убийцей должен быть какой-нибудь вызывающе воинственный правый из группировки этих далласских лунатиков". Сэлинджер впервые рассказал об этом на страницах своей книги "Вместе с Кеннеди", вышедшей в Америке в 1966 году. С тех пор ни один из названных им министров не опроверг этого свидетельства...

К тому же выводу относительно политического происхождения выстрелов в Далласе пришли и высшие военные руководители Соединенных Штатов, находившиеся в то время в Вашингтоне. Председатель Объединенного комитета начальников штабов США генерал Максуэлл Тэйлор после совещания с министром обороны Робертом Макнамарой счел, что убийства государственных деятелей обычно сопровождаются попытками свержения правительства. Поэтому Тэйлор первым делом отдал приказ о специальной готовности всем войскам, находящимся в районе Вашингтона.

Среди прочих причин для такого решения был и почти полный выход из строя вашингтонской городской телефонной сети, принадлежавшей частной компании. Вашингтонские телефоны умолкли именно в первые минуты после убийства Кеннеди. Позднее сама компания скороговоркой объяснила это явно чрезвычайное происшествие "простой перегрузкой линий". Больше к этому вопросу ни сама компания, ни власти почему-то не возвращались. Но совпадение по времени аварии с убийством президента тоже толкало ход мыслей в сугубо определенном направлении...

Так что возникшие сразу после выстрелов в Далласе опасения, не является ли убийство президента первым этапом заговора, направленного на свержение американского правительства, уже тогда имели совершенно точный адрес.

Речь шла о внутреннем заговоре правых...

И вдруг... В 14 часов 50 минут 22 ноября 1963 года далласская полиция объявила, что ею арестован по обвинению в убийстве Кеннеди двадцатичетырехлетний Ли Харви Освальд. В этом сообщении Освальд был назван "марксистом прокастровского толка". Позднее появились детали:

Освальд в конце мая 1962 года вместе с русской женой Мариной вернулся в Америку из Советского Союза, где прожил около трех лет. Просил приема в советское гражданство, но получил отказ.

Да, тут было чему удивляться. Стоявшие вместе со мной у телетайпа американские журналисты ошалело качали головами. Ральф Данген, один из помощников Кеннеди, остававшийся в Вашингтоне, прочитав сообщение об Освальде, воскликнул: "Черт возьми, ведь они теперь свалят все на этого двадцатичетырехлетнего мальчишку..."

Кто такие "они" - Данген не уточнил.

Итак, перерыв в "промывании мозгов" закончился. На свет появилась официальная версия, и машина пропаганды вернулась к привычным канонам.

Далласская полиция, будто специально заботясь больше об обильной пище для этой машины, чем о правосудии и законности, сразу после ареста Освальда делала одно "разоблачение" за другим. Ли Харви Освальд устами далласского прокурора Генри Уэйда и начальника полиции Джесса Керри обвинялся одновременно в принадлежности и к Компартии США, и к "Комитету за справедливое отношение к Кубе", и к некоему "...международному заговору с целью убийства президента Кеннеди". Да, да, было и такое обвинение, просуществовавшее, правда, всего несколько часов до заявления госдепартамента о том, что никаких доказательств на этот счет не имеется.

Большинство американских газет и журналов, отбросив почему-то всякую тень сомнения, хотя по сути дела полиция только еще начинала следствие, публиковали, например, снимки здания далласского склада школьных учебников со стрелкой, направленной на окно шестого этажа, категорически утверждая, что именно отсюда был убит Кеннеди. Никаких оговорок, столь строго соблюдавшихся газетами во всех других случаях судебного разбирательства, никаких "якобы", "как заявляют полицейские власти", и т. д. - ничего подобного на этот раз не было. И это тоже было странно.

В качестве "улики" 1азеты и телевидение беспрерывно повторяли и факт пребывания Освальда в СССР, его женитьбу на советской гражданке.

И все жо, несмотря на такую форсированную обработку умов, у меня почему-то уже тогда сложилось впечатление, что американцы в массе своей относились к подобной версии по меньшей мере с сомнением. Помню одну телепередачу - репортеры интервьюировали прохожих в центре Нью-Йорка - на Рокфеллер-плаза. Десятка два остановленных ими прохожих на вопросы о причинах убийства Кеннеди отвечали примерно одинаково: преступление совершено "ультраконсерваторами, которые распространяют ненависть на Юге".

- Марксист из Далласа? - сказал при мне один из офицеров охраны Белого дома. - Это все равно, что "марсианин с Венеры". Техасские недоноски даже не смогли придумать ничего более правдоподобного...

Что же касается ста пятидесяти журналистов в холле Белого дома, то очень многие так и не поверили в прозрачные намеки на существование "коммунистического заговора". Кое-кто сказал мне об этом прямо. Другие предпочли отмолчаться и подождать дальнейшего хода событий.

Однако никакой враждебности окружающих ни к себе, ни к моей стране после этих сообщений я не почувствовал ни в первый, ни в последующие дни национального траура.

Ненужной оказалась и специальная охрана, выставленная было по приказу нового президента возле здания советского посольства в Вашингтоне.

Всю жизнь буду помнить разговор с американским коллегой вскоре после того, как полиция арестовала Освальда.

Настоящего имени этого человека называть не стану: если сделать это, он потеряет все, чего добился своим талантом и упорным многолетним трудом.

Назову его здесь просто Генри и добавлю, что это очень информированный человек, в чем я не раз убеждался раньше.

Генри, сильно нервничая, предложил мне пройти к кабинету покойного президента. "Это очень, очень важно", - настаивал он. Я согласился, и он провел меня по коридору мимо кабинета Сэлинджера и зала заседаний Национального Совета Безопасности. Мы остановились у входа в кабинет Кеннеди. Через открытые двери было видно, как рабочие застилали пол новым ковром кроваво-красного цвета.

- Хорошенько запомните, что видели, Майк, - проговорил Генри, - и то, чго я скажу, когда мы вернемся в холл...

В холле Генри продолжал:

- Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто кто-нибудь из нас здесь, кроме фанатиков и умственных недоносков, верит в техасскую сказку насчет "красного заговора". Все гораздо сложнее и отвратительнее... Джекки еще два дня назад распорядилась сменить ковер в президентском кабинете - и вот - случайно он стал теперь символом. Но знайте, если бы она могла распоряжаться и теперь, то стены в кабинете тоже были бы выкрашены в кровавый цвет...

- При чем здесь все это? О чем вы говорите?

- Майк, - продолжал он, - Белый дом забрызган кровью, которую новому хозяину ничем не смыть. У нас и раньше убивали президентов, но такого злодейства еще не было. Пожалуйста, не забудьте, что я сказал, и не спешите с выводами о причинах и виновниках, что бы вы ни услышали сегодня, завтра, послезавтра, через месяц или через полгода. Подождите несколько лет и вы не пожалеете: только тогда нам удастся приблизиться к истине. Теперь же наступают смутные времена...

От этого разговора у меня тогда сложилось впечатление, что он вызван сильным нервным потрясением - Генри был горячим поклонником "новых рубежей".

В первый раз я всерьез задумался над тем, что сказал мне Генри, когда заместитель Сэлинджера Малкольм Килдафф, сопровождавший Кеннеди в поездке по Техасу, рассказал в интервью газете "Нью-Йорк геральд трибюн" об одной своей беседе с Линдоном Джонсоном. Разговор этот состоялся сразу после того, как в 14 часов 22 ноября 1963 года врачи Парклендского госпиталя в Далласе констатировали смерть президента.

Килдафф разыскал Линдона Джонсона в маленькой комнатке возле операционной, где он находился под усиленной охраной, и сказал ему, что нужно объявить прессе о смерти Кеннеди. Джонсон возразил: "Нет, подождите.

Мы еще не знаем, не коммунистический ли это заговор. Лучше я сначала переберусь отсюда на самолет".

Для должной и всесторонней оценки этих слов прежде всего важно иметь в виду такое обстоятельство: ОНИ БЫЛИ СКАЗАНЫ ПОЧТИ ЗА ЧАС ДО ПОИМКИ "МАРКСИСТА" ОСВАЛЬДА ИЛИ ВООБЩЕ КОГО БЫ ТО НИ БЫЛО!

С другой стороны, нельзя не обратить внимания и на то, с какой осторожностью и ненавязчивостью Джонсон высказал свою "гениальную догадку". "МЫ ЕЩЕ НЕ ЗНАЕМ, НЕ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ЛИ ЭТО ЗАГОВОР", проговорил он, как бы ничего категорически не утверждая, а лишь с тонкой психологичностью прожженного политического дельца подталкивая ход мыслей своего собеседника в нужном направлении.

В то же время шесть министров кабинета Кеннеди, включая руководителя американской внешней политики, высшее руководство Пентагона, уверенно предположили нечто противоположное - заговор правых сил.

Но не будем спешить с выводами в столь серьезном деле.

В конце концов слова Линдона Джонсона, сказанные Мал - кольму Килдаффу, вполне могут быть истолкованы всего лишь как свидетельство глубокого влияния восемнадцати лет "холодной войны" и антикоммунистической истерии на вице-президента Соединенных Штатов...

Впрочем, эти мысли родились позднее, когда схлынула горячка первых дней после убийства Джона Кеннеди.

А в ту первую бессонную ночь, проведенную в Белом доме в ожидании новостей, у меня снова и снова в ушах звенела фраза, услышанная у телетайпа в "Блэки". "Все-таки они добрались до него..."

2.

"ПУСТЬ ОНИ ВИДЯТ,

ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ"

Личный самолет президента Соединенных Штатов "ВВС-1" с телом Кеннеди, с Жаклин Кеннеди, Линдоном Джонсоном и сопровождавшей их в поездке по Техасу командой советников, секретарей, агентов охраны и журналистов на борту приземлился на пригородной вашингтонской военной авиабазе Эндрюс в 18 часов 03 минуты по местному времени 22 ноября 1963 года.

Встретить его прибыли те высшие официальные лица, которые оставались тогда в Вашинпоне или успели вернуться в столицу к этому часу. Кроме Макнамары, Роберта и Эдварда Кеннеди, заместителя Раска - Дж. Болла, специального помощника президента Макджорджа Банди, явились лидеры Конгресса и, конечно, целый сонм журналистов. Всех нас пропустили прямо на летное поле. А за оградой собрались тысячи три вашингтонцев, пробившихся сюда через кордоны у въезда на территорию авиабазы.

Прожекторы телевидения и кинохроники, осветив с ревом подползающую громаду "Боинга-707", замерли на его хвостовой части, там где был "президентский выход".

Вместо обычного трапа к самолету подогнали ярко-желтый автопогрузчик с поднимающимся наподобие лифта кузовом. А трап подошел к передней дверце самолета. Еще на ходу по его ступенькам взлетел наверх и нетерпеливо переминался с ноги на ногу Роберт Кеннеди. Едва дверца успела открыться, как он рванулся внутрь.

Через несколько минут гроб опустили на землю, погрузили в машину скорой помощи. Туда же сели Жаклин, Роберт и Эдвард Кеннеди, военный адъютант убитого президента генерал Клифтон. Остальные из тех, кто сошел с прибывшего самолета через заднюю дверцу, расселись по другим лимузинам.

Взвыли моторы, и вся кавалькада, рванув с места, скрылась во тьме.

Журналисты вокруг занервничали: "Где Джонсон? Почему он не вышел вместе с Джекки и Бобби? Что случилось?

Почему Кеннеди уехали одни?.." Отвечать на эти вопросы было некому: находившиеся рядом сотрудники пресс-отдела Белого дома, пожалуй, сами удивлялись не меньше нашего...

Но вот мертвящие лучи прожекторов переползли на трап у носовой части "ВВС-1" и замерли там в тягучей паузе. Наконец, по нему тяжелой размеренной походкой, будто придавленный невидимым для окружающих грузом, спустился Линдон Бейнс Джонсон. Слева от него легкими шажками семенила его супруга леди Бэрд. Новый президент выглядел спокойным, несколько мрачным и какимто торжественным. Зато леди Бэрд была заметно возбуждена. Вот Джонсон остановился перед нацеленными на него объективами телекамер и дюжиной треног с микрофонами, собрался что-то сказать. Вдруг за его спиной на взлетной полосе раздался рев моторов - начали взлетать реактивные вертолеты - и слова нового президента потонули в шуме. В это время леди Бэрд, увидев кого-то среди встречавших, раздвинула в улыбке тонкие губы и потянула было вверх руку, чтобы приветственно помахать ею. Джонсон перехватил эту руку на полпути, с силой дернул ее вниз, и будто бы ничего этого не было, не замечая больше своей сразу присмиревшей супруги, продолжал говорить какие-то слова, которые из-за шума вертолетов никто из нас толком не расслышал.

Позднее, когда журналистам раздали текст, мы узнали, что президент сказал следующее: "Это печальное время для всего народа. Мы понесли безмерну.э утрату. Для меня это глубокая личная трагедия. Я знаю, что мир разделяет скорбь, которую испытывает госпожа Кеннеди и ее семья. Я сделаю все, что в моих силах. Это все, что я могу сделать. Я прошу вашей и божьей помощи".

Кончив говорить, Джонсон, держа за руку леди Бэрд, шагнул из полосы яркого света в пспумрак. Их обступили Макнамара, Болл, сенаторы и другие встречавшие. Несколько минут спустя новый президент направился к вертолету, который доставил его и его спутников в Белый дом. Журналистам тоже нужно было спешить туда - по слухам, ожидалось заседание правительственного кабинета. Мы наперегонки побежали к своим автомобилям и помчались назад, в Вашингтон.

...Холл западного крыла Белого дома по-прежнему был набит корреспондентами. Было заметно, что многие американские коллеги уже начали постепенно отделываться от стыда и шока первых часов. На смену им пришоп тот особый профессиональный азарт, появляющийся обычно у журналртстов, когда они освещают события, которые потом называют "историческими".

В обязанности корреспондентов при Белом доме прежде всего входит информировать о президенте и его действиях. Поэтому над всеми прочими сторонами происшедшего теперь в основном работали другие журналисты:

над "делом Освальда" - в Далласе, над "темой Кеннеди" - в вашингтонском пригороде Бетесде, где в госпитале шло официальное судебно-медицинское вскрытие тела убитого президента и где по-прежнему рядом с ним находилась Жаклин.

Новый же президент пока что еще не подавал никаких заметных признаков своей отныне самостоятельной политической жизни. Так что у всех нас было достаточно времени для охоты за кем-нибудь из иногда появлявшихся в холле президентских помощников, для последующего обмена друг с другом мнениями и информацией о смысле и значении происшедшего и происходящего.

В те часы в полном смысле этого слова работали только телевизионщики.

Они установили свои камеры на лужайке прямо перед дверью, ведущей в пресс-отдел, и вашингтонские телекомментаторы каждые двадцать-тридцать минут выступали отсюда с очередными сообщениями, хотя здесь, в Белом доме, пока еще ровным счетом ничего не происходило. Ждали возможного первого выступления Линдона Джонсона, а главное - последнего "возвращения" убитого президента в свою резиденцию, которая теперь уже официально перешла к его преемнику.

О чем тогда говорили в пресс-холле Белого дома? Версия "марксистского происхождения убийцы", обрушенная на Америку с экранов телевизоров, а на остальной мир через микрофоны "Голоса Америки" и телетайпы американских телеграфных агентств, если обсуждалась, то сдержанно, с плохо скрываемым недоверием. Не хочу быть превратно истолкованным: Освальд, как вероятный убийца, конечно же, фигурировал тогда в наших дискуссиях, но он фигурировал совсем в ином политическом ракурсе.

Пожалуй, наиболее четко смысл наших тогдашних первых поисков ответа на вопрос "Кто?" изложил в своей статье известный обозреватель Дрю Пирсон, который, в отличие от подавляющего большинства своих собратьев (в том числе и тех, кто еще вчера гордо числился среди "близких к Кеннеди"), рискнул написать такое:

"Если вы изучите историю американских президентов, которые были убиты, то обнаружите, что большинство этих трагедий произошло не в результате фанатизма одного человека. Они случились потому, что могущественные обладатели влияния в нашей стране проповедовали неуважение и ненависть к авторитету и власти конкретного правительства и человека в Белом доме, который олицетворял собой это правительство".

Далее Пирсон приводил теперь уже широко известные факты о том, как враждебно ультраправые "отцы Далласа" встретили Кеннеди, и заключал: "Проповедники ненависти добрались до нужного им человека. Но не они стреляли в него: они вдохновили человека или людей, которые совершили ото дело. То было тщательно спланированное политическое убийство".

Для настроений, царивших тогда среди собравшихся в Белом доме журналистов, пожалуй, характерен и такой маленький эпизод. Брайсон Рэш, комментатор вашингтонского телевидения, вел передачи из Белого дома. Перед очередной "пятиминуткой" он подошел ко мне, предложил выступить с ним "в паре" и, не дожидаясь ответа, обнял за плечи и стал легонько, но настойчиво подталкивать меня в поле зрения телекамер, до которых оставалось какихнибудь полтора-два метра.

Советскому журналисту выступить по американскому телевидению в разгар провокационной антисоветской и антикоммунистической истерии значило бы так или иначе помочь антисоветчикам. Категорический словесный отказ не помог:

Рэш продолжал тянуть меня в ярко освещенный круг перед камерами. Пока я лихорадочно соображал, как бы поделикатнее вырваться из "дружеских" объятий Рэша, эту сцену увидел американский фотокорреспондент, с которым мы были едва знакомы. Он быстро подошел к нам, придержал Рэша за рукав пиджака и громко сказал:

- Смотрите-ка, что здесь происходит. Вот уж не знал, Брайсон, что вы в одной команде с этими великими патриотами из Техаса...

Мой непрошеный интервьюер стушевался и пошел к телекамерам один.

Когда же двадцать четвертого ноября 1963 года Джек Руби, содержатель бурлеска, свой человек в мире гангстеров и далласских полицейских, на глазах у всей Америки (это передавалось по телевидению) преспокойно застрелил Освальда, с версией о "международном аспекте" убийства Кеннеди практически было покончено. Зато вопрос: "Кто?" вставал теперь с еще большей остротой.

В вашингтонском пресс-клубе открыто говорили: "Это дело воняет..." Чем оно воняет - не договаривали...

Теперь, наверное, будет понятнее, что вопрос: "Почему Джонсон не вышел из "ВВС-1" вместе с Жаклин Кеннеди?" не был вызван просто привычным для американской прессы желанием покопаться в чужом белье, а заключал в себе сугубо политическую подоплеку. Бывалые бытописатели вашингтонских политических джунглей справедливо усмотрели в этом, казалось бы, малозначительном, факте важный индикатор многих дальнейших событий, связанных и с "преступлением века" и с новым президентом.

Что же произошло на борту президентского самолета во время его перелета из Далласа в Вашингтон? Первые сведения об этом достигли пресс-отдела Белого дома поздно ночью 22 ноября. Это были незначительные детали, сопровождавшиеся, однако, таким заключением: "Жаклин Кеннеди и Джонсон жестоко поссорились из-за того, что люди Кеннеди назвали занятие Джонсоном президентского кресла "молниеносной узурпацией власти", а его поведение по отношению к убитому президенту и его вдове "неприличным". Конкретный смысл этих фактов раскрывался в следующих четырех эпизодах.

Эпизод первый. Линдон Джонсон, сразу после того как выдвинул в разговоре с Малкольмом Килдаффом версию о "коммунистическом заговоре", перебрался из Парклендского госпиталя на борт "ВВС-1" (а не вице-президентского "ВВС-2", на котором он прилетел в Даллас).

Вдова президента Кеннеди, команда его советников и секретарей прибыли на борт "ВВС-1" гораздо позднее, даже не зная, что здесь уже расположился новый президент.

Задержка с их прибытием произошла потому, что местные власти добивались, чтобы официальное судебное вскрытие тела Кеннеди было проведено в Далласе, и без этого не хотели разрешить вынос тела из госпиталя.

Заняв в самолете президентский отсек, Линдон Джонсон первым делом стал выяснять, как бы ему побыстрее принять присягу, чтобы юридически войти в права президента Соединенных Штатов. Он чувствовал себя хозяином положения. Окружавшие его помощники, секретари и агенты охраны потом дружно отметили, что он вел себя уверенно и спокойно. Два конгрессмена от штата Техас, с которыми Джонсон советовался насчет присяги, - Альберт Томас и Джек Брукс - высказывались за то, чтобы он сделал это немедленно.

Двое других считали, что лучше подождать до Вашингтона.

Новый президент решил, что это нужно сделать немедленно, и заказал телефонный разговор с министром юстиции США Робертом Кеннеди [По установленному в США порядку министр юстиции должен одобрить проведение присяги, до того как она состоится.]. По словам самого Джонсона, Роберт Кеннеди в этом разговоре согласился с тем, что присягу нужно принять немедленно. То же самое Джонсон утверждал и в письменных показаниях, данных комиссии Уоррена по расследованию убийства Кеннеди.

Линдон Джонсон разговаривал с Робертом Кеннеди из спальни убитого президента на борту "ВВС-1". При этом присутствовал только агент охраны Янгблад, который позднее не опроверг, но и не подтвердил джонсоновской версии состоявшегося разговора с Робертом Кеннеди, сославшись на "плохую память" и на то, что он "слышал только одну сторону".

Роберт Кеннеди говорил с Джонсоном в присутствии одного из руководящих чиновников министерства юстиции Эдварда Гутмана, который позднее подтвердил версию, сообщенную Робертом Кеннеди. Разговор этот проходил так.

Выразив в нескольких словах приличествующие случаю соболезнования, Джонсон перешел к интересовавшим его вопросам. Убийство, сказал он, "могло бы быть частью всемирного заговора" [Нужно иметь в виду, что весь этот разговор опять-таки проходил до ареста Освальда]. Роберт Кеннеди ничего не ответил на это, поскольку, как пишет беседовавший с ним позже Уильям Манчестер, автор уже названной выше книги "Смерть президента", "он не был в числе тех, кто подозревал наличие такого заговора, и не понимал, о чем говорит Джонсон". Тем не менее Джонсон в своих последующих письменных показаниях комиссии Уоррена утверждал, что Роберт Кеннеди, в уже известном нам телефонном разговоре с ним, согласился с этой версией и что они с ним будто бы "обсуждали возникшие в этой связи практические проблемы проблемы особой важности и срочности, поскольку в то время мы не располагали какой-либо информацией относительно мотивов убийства или его возможных последствий".

Далее Джонсон сказал Роберту Кеннеди: "Многие люди здесь считают, что я должен немедленно принести президентскую присягу. Есть у вас какие-нибудь возражения против этого?" ("Многие" - на самом деле лишь двое из четырех конгрессменов, с кем беседовал на эту тему новый президент.)

Роберт Кеннеди молчал.

"Конгрессмен Альберт Томас, - настаивал Линдон Джонсон, - полагает, что я должен принести присягу здесь".

Роберт Кеннеди снова ничего не отвечал.

"Многие другие, - продолжал нажимать Джонсон, - думают то же самое".

Кеннеди по-прежнему никак не реагировал.

Тогда Джонсон еще раз заговорил о "всемирном заговоре", и снова ответом ему было молчание. После этого Джонсон запросил у министра юстиции информацию относительно порядка принятия присяги и того, кто ее должен у него принять.

На эту просьбу Роберт Кеннеди сразу же ответил, что он быстро все выяснит и позвонит Джонсону. Через несколько минут Роберт Кеннеди сам связался с "ВВС-1" и сообщил Джонсону запрошенную информацию о том, как и кто может, согласно конституции США, принять присягу у нового президента. Однако позже, в тех же письменных показаниях комиссии Уоррена Джонсон утверждал:

Роберт Кеннеди посоветовал, "что я должен быть приведен к присяге немедленно, до вылета в Вашингтон..."

К этому эпизоду остается добавить лишь такие факты:

Линдон Джонсон, отдавая необходимые для принятия им присяги распоряжения (доставить в самолет судью, пригласить журналистов, задержать из-за этого отлет самолета), неизменно ссылался при этом на то, что "министр юстиции посоветовал мне принять присягу здесь". Однако когда самолет "ВВС-1" приземлился на авиабазе Эндрюс и вошедшему в него Роберту Кеннеди упомянули об этом, то министр юстиции сильно удивился и сказал, что он ничего подобного Джонсону не говорил...

Эпизод второй. Когда вдова и советники погибшего президента привезли гроб с его телом из госпиталя и погрузили на борт "ВВС-1", Жаклин сразу же прошла в носовую часть самолета, без стука (ведь до сих пор это была и ее спальня) открыла дверь и... замерла: на одной из кроватей Линдон ^Джонсон, лежа прямо в одежде и ботинках, что-то диктовал сидевшей за президентским столом секретарше. Увидев Жаклин, он медленно поднялся и молча вышел.

Вышла и секретарша.

Как рассказывали очевидцы, Жаклин Кеннеди посмотрела им вслед, тоже вышла из спальни и направилась к гробу, находившемуся в самом хвосте самолета, там, где обычно располагались агенты президентской охраны.

Линдон Джонсон вернулся в спальню. После этого туда снова прошла Жаклин, а вслед за ней и леди Бэрд. Джонсон обнял Жаклин за плечи, сказав при этом лишь одно слово:

"Милая!" - и покачал головой. Зато слова (и какие!) нашлись у новой "первой леди Америки". Она всхлипнула и сказала: "Я не знаю, что говорить... Мне больней всего, что это должно было случиться именно в моем любимом Техасе". Затем, после паузы леди Бэрд перешла к делу:

"Можем мы прислать вам кого-нибудь помочь переодеться?"

Жаклин отказалась, сказав, что она, возможно, сделает это, но не сейчас.

Теперь заговорил Джонсон: "Ну так вот, насчет присяги..." В ответ на непонимающий взгляд Жаклин он объяснил, что ему предстоит тут, в самолете, принимать присягу, при этом будут журналисты, а ей нужно "полежать, освежить себя и все такое прочее".

Жаклин, по-прежнему находившаяся в состоянии шока, механически ответила: "хорошо". Джонсоны вышли, Жаклин, оглядев спальню, вдруг заметила, что кто-то вынул из платяного шкафа ее белое платье, того же цвета жакет и черные туфли и положил на кровать. Это было еще одно явное напоминание, что ей нужно переодеться к церемонии присяги, снять свой розовый шерстяной костюм, забрызганный кровью и мозгом мужа.

Жаклин долго не выходила из спальни. Уже все было готово к принятию присяги, и Джонсон, не соглашавшийся начать эту церемонию без того, чтобы вдова убитого президента была сфотографирована рядом с ним, уже стал нервничать и в конце концов собрался пойти и привести ее сам. Но тут в дверях появилась Жаклин. Ее сразу подвели к Джонсону, который пожал ей руку и почему-то счел нужным объяснить: "Это самый печальный момент в моей жизни". Церемония принятия присяги состоялась, и вскоре фотография Жаклин Кеннеди рядом с новым президентом США на борту "ВВС-1" разошлась по всему миру. Жаклин была одета все в тот же окровавленный розовый шерстяной костюм...

Позднее, когда перед прибытием в Вашингтон ей снова предложили переодеться, она объяснила, почему не переоделась после первых просьб и не будет переодеваться сейчас:

- Пусть они видят, - сказала вдова президента Кеннеди, - что они сделали (курсив мой. - М. С.).

Жаклин не уточнила - кто же эти неназванные "они".

Впрочем, никто тогда и не спрашивал об этом, как будто бы всем было и так все ясно...

Эпизод третий. Самолет "ВВС-1" с его четырьмя мощными реактивными моторами быстро глотал мили, приближаясь к американской столице. Линдону Джонсону, удачно организовавшему церемонию присяги, предстояло уладить еще одно дело: поговорить с Розой Кеннеди, матерыо убитого президента, и выразить ей свои соболезнования. Не сделать этого было нельзя: отказ от разговора выглядел бы более чем странно. Он не мог быть скольконибудь удовлетворительно объяснен растерянностью, нервной перегрузкой или чем-нибудь еще в этом роде, а главное, мог навести на "всякие мысли". К тому же пассажиры президентского "Боинга-707" уже видели, что Джонсон не проявляет заметных признаков растерянности или нервозности.

Итак, выхода не было: разговор с Розой Кеннеди должен был состояться. И вот новому президенту подали телефонную трубку: на другом конце линии ждала мать убитого Джона Кеннеди. Линдон Джонсон прикрыл микрофон своей большой мясистой ладонью. Теперь окружающие заметили нервозность и сильную растерянность на его лице. Не поднося трубки к уху, Джонсон тихо проговорил: "Что я могу ей сказать?" Затем он все-таки решился и с трудом выговорил такую фразу: "Ей-богу, я хотел бы иметь возможность что-то сделать..."

Ответ Розы Кеннеди был очень двусмысленным. "Мы знаем, - сказала она, насколько вы любили Джека и как он любил вас".

"Передаю трубку госпоже Джонсон", - быстро ответил на это новый президент и, по словам очевидцев, сунул ее жене настолько резко, словно трубка была из раскаленного металла и нестерпимо жгла ему руку. Леди Бэрд тоже сказала всего лишь одну, не менее двусмысленную фразу:

"Мы все должны сознавать, как повезло стране, что ваш сын служил ей столько, сколько это продолжалось)) (курсив мой. - М. С.).

Так, более чем своеобразно, Линдон Джонсон и Леди Бэрд выразили свои соболезнования матери убитого Джона Кеннеди. Весь разговор этот был для Джонсона почему-то невыносим. Когда же дело было сделано, новый президент вскоре снова обрел утраченное равновесие.

Эпизод четвертый. "ВВС-1" приближался к цели. Внизу, вперемежку с лесными массивами мелькали огни пригородных районов Вашингтона: Фронт Ройял, Манассас, Фоллз Черч...

Жаклин Кеннеди позвала одного из агентов охраны и попросила его объявить: за гробом могут выходить только те, кто был близок к Джону Кеннеди. В узком коридоре возле "президентского выхода" собралось большинство пассажиров "ВВС-1". Сзади них, через открытые двери президентского салона была видна фигура Линдона Джонсона. Специального приглашения провожать гроб он не получил. Близким другом Джона Кеннеди он отнюдь не был. Присоединяться к большинству, воспользовавшись общим приглашением, новый президент не стал: ведь вдова вполне могла ему отказать, на этот раз в прямой форме. Конечно же. Джонсон понимал, что его отсутствие у гроба убитого президента будет замечено дотошными вашингтонскими журналистами. Тем не менее, во избежание худшего, он вынужден был остаться в самолете.

Новый президент, судя по всему, наиболее остро переживал именно это обстоятельство. Во всяком случае, о других фактах он никому ничего не говорил. А об этом счел нужным на другой день рассказать одному из членов правительственного кабинета, в свободную минуту записавшему это. Вот отрывок из этой записи, опубликованной Уильямом Манчестером: "Он (Джонсон.

- М. С.) сказал, что когда самолет приземлился, никто из людей Джона Кеннеди не обратил на него никакого внимания. Они вынесли из самолета тело Кеннеди, погрузили его в автомобиль, взяли с собой г-жу Кеннеди и отбыли.

И только тогда он покинул самолет без какого бы то ни было внимания, без почестей к нему, теперь уже президенту Соединенных Штатов..."

Итак, четыре эпизода на борту "BBC-1". Каждый из них, на мой взгляд, многозначителен, ибо характеризует главных действующих лиц не чужими, а их собственными словами и поступками, которые в минуты и при обстоятельствах, подобных описанным, с наибольшей откровенностью обнажили их подлинное человеческое нутро.

Жаклин Кеннеди нашла в себе достаточно сил, чтобы, не изменяя такту и приличиям (хотя от убитой горем женщины в сложившейся обстановке вполне можно было ожидать и иного), поступить во время присяги Джонсона так как она, исходя из интересов государственных (принцип преемственности власти), и должна была поступить, т. е. участвовать в этой церемонии. В то же время вдова Джона Кеннеди отказалась от того, что могло хоть в чем-то помочь прикрыть отвратительный характер совершенного в Техасе злодеяния.

Показал себя на борту самолета и Линдон Джонсон.

Конечно, его поведение далеко не самая лучшая реклама его личных качеств. Однако из приведенных выше четырех эпизодов к вопросу, поставленному в заголовке этой книги, прямое илп косвенное отношение могут иметь при трезвом и объективном подходе далеко не все История того, как Джонсон поспешил перебраться из Парклендского госпиталя на борг президентского "Боинга-707", как он организовывал там свою присягу, исходя из известных сегодня фактов, никак не может быть поставлена в прямую связь с этим вопросом. Хотя, нужно признаться: тогда, в горячке первых дней после убийства Джона Кеннеди, и мне, и многим другим людям казалось иначе.

Зато из тех же эпизодов выяснилось: во-первых, Линдон Джонсон продолжал распространять выдвинутую им же самим до ареста Освальда версию о "коммунистическом заговоре", явно подсказывая ее Роберту Кеннеди, и даже пытался ввести в заблуждение комиссию Уоррена, уверяя ее, что Роберт Кеннеди присоединился к такой оценке.

Во-вторых, как оказалось, разговор четы Джонсонов с матерью убитого президента был полон очевидными двусмысленностями. В чем именно заключались эти двусмысленности, думаю, будет ясно после того, как мы познакомимся с действительным характером отношений, сложившихся к ноябрю 1963 года между Джонсоном и Кеннеди.

3.

ДЖОНСОН И КЕННЕДИ

День официального вступления очередного президента Соединенных Штатов в должность определен американскими законами абсолютно точно. Это всегда происходит 20 января года, следующего за годом президентских выборов.

В этот день вновь избранный президент и вице-президент дают торжественную присягу, затем принимают военный парад, а вечером присутствуют на традиционном пышном бале политической элиты своей партии.

Обычно, еще загодя, в Вашингтоне в продажу поступает красочная программа, рассказывающая обо всех этих церемониях, о биографиях президента и вице-президента, а также их жен, которые становятся на последующие четыре года соответственно "первой и второй леди Америки".

Традиции были соблюдены и 20 января 1961 года, когда Джон Кеннеди официально стал президентом, а Линдон Джонсон вице-президентом Соединенных Штатов. Что касается программы праздника победителей, то на этот раз ее издали вторично (уже после 20 января), дополнив фотографиями всех торжеств и текстом речи нового президента, произнесенной им после принятия присяги.

Отныне переплетенная в синий коленкор с золотым тиснением заголовка программа стоила уже не один доллар, а целых двенадцать.

При желании можно было получить и именной экземпляр.

В этом случае в правом нижнем углу обложки красовалась, тоже тисненая золотом, ваша фамилия. Подобное удовольствие дополнительно стоило еще пять долларов. Выручка от продажи таких "программ-люкс" шла на покрытие расходов на бал.

Каюсь: я тоже тогда заказал себе экземпляр "программылюкс". Впрочем, теперь, разумеется, об этом нисколько не жалею - у меня остался любопытный исторический документ, полностью (за исключением сугубо неофициальной ночной холостяцкой попойки, устроенной в честь нового президента в доме видного вашингтонского обозревателя Джозефа Олсопа) запечатлевший события того дня, с которого начался путь Кеннеди к Далласу.

Перелистывая плотные, с роскошным глянцем страницы программы, я прочитал в биографии Линдона Джонсона вот что:

"Итак, "Джек" и "Линдон" - так их долго звали в сенате, члены которого теперь начнут называть их "мистер президент" и "мистер вице-президент", достойно, откровенно и открыто добивались высшей чести - выдвижения кандидатом от своей партии на пост президента. Разумеется, кто-то из них должен был проиграть. Победитель оказался человеком достаточно великодушным и разумным, чтобы сразу же после своего выдвижения протянуть руку сопернику, дав ему возможность сохранить в руках свой меч и использовать его в борьбе за то, что стало их общей целью. Побежденный тоже оказался разумным и принял предложенную возможность. Вчерашний старший коллега Джона Кеннеди по сенату оказался теперь младшим партнером нового президента. И у обоих были причины радоваться".

Даже со скидкой на торжественно-умиленный тон, неизменно присущий официальным биографиям, публикующимся в подобных случаях, эта оценка взаимоотношений Кеннеди и Джонсона и причин, которые свели их вместе, была вопиюще фальшивой. Истине в процитированном пассаже соответствовал, пожалуй, только один факт:

Джонсон оказался теперь в подчинении у Кеннеди. Что касается того, какие чувства вызывал у нового вице-президента этот поворот в его карьере, то мы еще получим возможность в них разобраться.

Итак, Кеннеди и Джонсон, "Джек" и "Линдон"...

Впервые эти два человека встретились за восемь лет до того, как они оказались в одной упряжке на самых высоких государственных постах Америки.

Это произошло в 1952 году накануне избрания Линдона Джонсона лидером демократов в сенате, чего он добивался давно и упорно. За два дня до голосования, в котором должны были участвовать все сенаторы-демократы, в кабинет к Джонсону вошел только что избранный в сенат от штата Массачузетс Джон Кеннеди. Новичок был одет весьма необычно для чинного облика Капитолия: свободный, спадающий вокруг худощавой фигуры свитер и брюки из тех, что обычно носят дома во время уикэндов. В общем, Кеннеди как сенатор, что называется, "не смотрелся". Сообщив Джонсону о своем намерении голосовать за его кандидатуру, Кеннеди раскланялся и вышел.

- Симпатичный парнишка, - сказал тогда с высоты своего сенатского величия Линдон Джонсон. - Кто знает, может у него впереди неплохое будущее...

Таким было знакомство этих двух людей. Однако личные политические судьбы и биографии Кеннеди и Джонсона впервые пересеклись лишь в I960 году, после того как оба они решили добиваться права занять президентское кресло в Белом доме. Наиболее очевидным и острым местом такого пересечения стал национальный съезд демократической партии в Лос-Анджелесе, где в начале июля разворачивалась борьба за выдвижение кандидата в президенты.

Конечно, теперь находится немало охотников утверждать, будто схватка в Лос-Анджелесе уже тогда несла на себе "роковую печать" и была, как писали газеты, "первой иредгрозовой вспышкой молний, поразивших Джона Кеннеди в Далласе". Все это, может быть, звучит красиво и завлекательно. Однако все это - неправда.

Нет, летом шестидесятого года борьба между Кеннеди и Джонсоном воспринималась вполне буднично, и американские газеты писали о ней не более драматично, чем о схватках между Кеннеди и другими его соперниками Эдлаем Стивенсоном, Губертом Хэмфри и Стюартом Саймингтоном. Так что ничего "р-р-рокового" в Лос-Анджелесе не наблюдалось. Берусь утверждать это, поскольку был на этом съезде вместе с двумя другими корреспондентами ТАСС - покойным И. И. Бегловым и Гарри Фрименом.

Думаю, что и рассказывать о первой открытой схватке Кеннеди и Джонсона следует именно так, как она воспринималась в те дни, когда никто, конечно же, не мог предполагать, что их путь, начатый в Лос-Анджелесе, закончится Далласом.

Американские партийные съезды можно сравнить с шахматными турнирами, замаскированными под цирковые представления. Цирк этот сознательно выставляют напоказ, чтобы всем было видно "право делегатов на свободный выбор, а кандидатов - на честное соревнование". Вот как все это выглядело.

Съезд демократической партии США заседал с 11 по 15 июля 1960 года в здании закрытой спортивной арены.

Два широких бульвара, опоясывающих здание арены, уже за несколько кварталов пестрели многоцветными гирляндами из флагов и лозунгов, призывающих делегатов голосовать за того или иного кандидата в президенты США от демократов: "Поддержим Джека - его молодость и энергия нужны Америке", "Пойдем дальше с Эдлаем", "Америке нужен мир - Линдон сумеет его обеспечить!".

Какой-то местный ресторатор не растерялся и вывесил собственный лозунг.

Гигантские буквы на полотнище, пересекающем бульвар, кричали: "Мы обслуживаем демократов". А ниже помельче добавка: "И республиканцев тоже"...

Чем ближе к спортивной арене, тем больше шума, красок, всяких ларьков и лотков, торгующих всем, что обычно идет в ход, когда собирается вместе множество людей. Входы в помещение съезда пикетируют демонстранты, нанятые штаб-квартирами кандидатов. У каждой группы свой духовой оркестр, который старается играть громче других. Рев кругом неимоверный. Больше всего демонстрантов и плакатов требовали выдвижения Эдлая Стивенсона: этот политический деятель демократов был весьма популярен в Калифорнии.

Сторонников Джона Кеннеди, судя по плакатам, здесь было меньше, зато их оркестров было больше и играли они громче всех. Плакатов, агитирующих за Линдона Джонсона, совсем немного, оркестров - всего два и один из них целиком из негров. Это, видимо, должно было доказать, что Джонсон совсем не типичный белый южанин...

После открытия съезда оркестры и плакаты перекочевали внутрь с наказом производить как можно больше приветственного шума при всяком упоминании имени "их" кандидата. Взрывы оплаченного энтузиазма должны были показать делегатам ту "невероятную поддержку", которой пользуется данный претендент, и, помимо всего прочего, тоже агитировать съезд на поддержку именно его кандидатуры. Поскольку эта сторона дела по давней традиции считалась весьма важной, такие демонстрации тщательно подготавливались штаб-квартирами кандидатов.

Штаб-квартира Эдлая Стивенсона наводнила спортивную арену своими людьми и, если судить по реакции зала на его выдвижение и на выдвижение Кеннеди, то можно было прийти к выводу, будто съезд действительно проголосует за Стивенсона. Секрет такой иллюзии открывался очень просто: люди Стивенсона прошли в зал заседаний, захватив почти все билеты, предназначенные для людей Кеннеди. Они пришли первыми к кассам, где были отложены билеты, заказанные штаб-квартирой Кеннеди, и, приколов на лацканы пиджаков значки "Я - за Кеннеди", получили их.

Позже, когда съезд выдвинул Кеннеди, газета "ЛосАнджелес тайме" подвела итог борьбы меланхолической фразой: "Стивенсон был кумиром галерки, а Кеннеди получил голоса делегатов".

Зал заседаний съезда гудел и волновался. Мало кто из четырех с половиной тысяч делегатов слушал, что именно толкует с высоко поднятой над партером и оттого казавшейся недосягаемой трибуны очередной оратор.

Участники съезда свободно разгуливали по залу, курили, громко перекликались. У многих при себе были трости и трещотки, купленные рядом в фойе. Трещотки - для выражения необходимых по ходу дела чувств (по команде руководителей делегаций штатов). Трости - на предмет схватки с соперниками из других делегаций. Случалось на американских партийных съездах и такое.

При всей наглядности и впечатляемости заседаний в зале спортивной арены (они передавались по телевидению) важные решения там не принимались, а только объявлялись с пафосом, словно номера цирковой программы.

И поэтому зал съезда действительно напоминал шахматную доску.

Пешками-делегатами, расположенными в боевом порядке, командовали руководители делегаций штатов - боевые кони и кадровые офицеры демократической партии, находившиеся тут же в партере. В президиуме съезда распоряжались фигуры поважнее - лидеры национального комитета партии. Они и передвигались-то по шахматному полю, словно ладьи - вдоль длинных рядов президиума, не спускаясь в зал.

Самих королей и ферзей здесь не было вовсе. Они работали в другом месте, руководя оттуда своими когортами. Появились они в зале только тогда, когда судьба турнира стала для них ясной, и всем им вместе осталось двумятремя уже предрешенными ходами завершить партию.

Кулачных поединков между делегатами в Лос-Анджелесе тогда не случилось:

этот цирковой номер явно выходил у публики из моды. Но схватки между претендентами не стали от этого менее жестокими и беспощадными. В конце концов, что значат вульгарные разбитыэ носы "пешек" по сравнению с загубленными карьерами или изуродованными репутациями "ферзей"!

Подлинные схватки проходили на другом конце города, в огромном старомодном отеле "Билтмор", где расположились главные штабы основных претендентов. И хотя внешне все тут выглядело куда более чинно и благопристойно, чем там, на шахматном поле, именно в номерах "Билтмора"

рождались и осуществлялись политические каверзы, пакости и многоступенчатые интриги с одной-единственной целью - стать королем-победителем среди демократов, чтобы потом, в финальном поединке, сразиться уже с другим королем, утвердившимся на другой - республиканской - шахматной доске.

Чтобы понять смысл и ход всей этой игры, важно было знать, что происходило до того, как в Лос-Анджелесе открылся партийный съезд. Только тогда можно было уверенно, не боясь ошибки, сводить почерпнутые в штабах и барах "Билтмора" новости к одному общему знаменателю - прогнозу, кто же из демократов имеет больше всего шансов попасть в короли и кого потом победитель изберет на роль напарника - демократического кандидата в вице-президенты.

Джона Кеннеди и главного организатора его предвыборной кампании брата Роберта не слишком волновало скандирование галерки спортивной арены: "Мы хотим Стивенсона! Мы хотим Стивенсона!" Они-то прекрасно знали, что не этот человек, проигравший две предыдущие битвы за Белый дом, является их главным соперником.

Более опасным был для них Линдон Джонсон, многолетний лидер демократов в сенате Соединенных Штатов. Это, между прочим, подтвердилось и результатами голосования:

Джонсон получил наибольшее после Кеннеди число голосов.

Братья Кеннеди уже перед началом съезда твердо знали, что они контролируют голоса 600 делегатов - на 161 меньше, чем нужно для избрания.

Голоса эти были сколочены кланом Кеннеди в предсъездовской кампании в основном двумя путями: сделками с партийными боссами крупных городов и активной пропагандистской кампанией с личным участием Джона Кеннеди во многих штатах страны. Однако значительную часть этих шестисот голосов он мог, согласно условиям заключенных сделок, контролировать только при первом или, самое большее, втором голосовании. Если бы Джон Кеннеди не набрал сразу нужного большинства, голоса делегатов многих штатов могли быть при дальнейшем торге отданы другим претендентам. Поэтому стратегия братьев Кеннеди на съезде заключалась в одном - во что бы то ни стало победить при первом же голосовании. Этой задаче и были подчинены все действия их штаб-квартиры на восьмом этаже отеля "Билтмор".

Братья четко разделяли свои обязанности, Джон добывал новые голоса.

Вот, к примеру, его расписание на 11 июля - день открытия съезда. С 8 часов 30 минут до 13 часов 30 минут он подряд выступал на совещаниях делегаций штатов Невада, Пенсильвания, Мичиган, Северная Каролина, Флорида, Аляска, Арканзас, НьюЙорк, Южная Каролина. Вторая половина дня была у него еще более загружена встречами с главами делегаций тех штатов, в чьих голосах Кеннеди еще не были уверены.

Роберт занимался другим. К делегациям штатов штаб-квартира Кеннеди прикрепила сорок наблюдателейопекунов из числа верных людей. Восемь из них носили на спине рации, которые давали возможность братьям в любой момент связаться с любой делегацией и даже любым делегатом. Опекуны располагали сведениями буквально о каждом делегате: для этого в штаб-квартире еще загодя соствили специальную картотеку. На карточке, ПОМИМО имени и рода занятий делегата, указывались имена его жены и детей, его религия, его хобби и привычки. Сорок "пастухов Кеннеди", как их окрестили на съезде, обязаны были каждый час докладывать по телефону или радио в штаб-квартиру о том, сколько голосов в опекаемой ими делегации будет подано за Кеннеди при первом голосовании. В штабе эти данные сводились, и братья все дни вплоть до голосования имели точное представление о том, как идут их дела.

Вот почему к среде 13 июля - дню выбора на съезде кандидата - Джон Кеннеди точно знал, что при первом голосовании за него будет подано минимум 740 голосов.

В этой обстановке главная задача Линдона Джонсона тоже сводилась к одному - не допустить победы Кеннеди при первом голосовании. Только тогда Джонсон еще мог надеяться, что при повторных баллотировках он наберет нужное большинство. Для этого Джонсон не менее активно, чем Кеннеди, выступал перед "спорными") делегациями, добиваясь их отказа от поддержки Кеннеди. Джонсон даже попробовал сразиться с соперником лицом к лицу, согласившись на дебаты с ним перед совместным совещанием делегаций штатов Нью-Йорк и Массачузетс. Однако Кеннеди - блестящий и эрудированный оратор - без особого труда победил Джонсона - большого мастера закулисных интриг, но не открытых словесных дуэлей.

Мастер закулисных интриг... Какие конкретные качества и повадки скрывались за этим ёмким определением?

Теперь, когда безжалостное время и история расправились с позолоченной мишурой официальной биографии, на свет появились подлинные и неприкрашенные факты. В том числе и о Линдоне Джонсоне. В том числе и такой.

Выборы 1952 года. Сенатор-демократ от штата Аризона Эрнест Макфарланд терпит поражение и уступает свое кресло республиканцу Барри Голдуотеру. И поскольку Макфарланд являлся не только сенатором, но и лидером демократов в сенате, то сразу же встает вопрос: кому быть новым лидером? Этого поста добивается Губерт Хэмфри, слывший среди южных демократов и консервативных коллег из других штатов либералом. Называется также еще один претендент сенатор Ричард Рассел. Добивается этого поста и Линд он Джонсон. Однако, в отличие от Хэмфри, он не спешит выказывать свое желание открыто. За него это, разумеется закулисно, делают два сугубо доверенных человека - его помощник Бобби Бейкер и родной брат Сэм Хьюстон Джонсон.

Бобби Бейкер звонит по телефону сенаторам-южанам и ведет следующий разговор:

- Сенатор, - говорит Бобби Бейкер. - Я насчет выборов лидера демократов в сенате, сэр.

- Ага, сынок, - отвечает сенатор. - Ты, конечно, думаешь о кандидатуре Линдона?

- Это не совсем так, сэр. Сенатор Джонсон считает, что новым лидером должен стать Дик Рассел. Но, как мы теперь знаем, сам Рассел этого не хочет и похоже, что место достанется Губерту Хэмфри или кому другому из северян.

- Бобби, этого мы допустить не можем.

- Вот-вот, сэр, мы тоже ведь так думаем. Если лидером не станет Рассел, нам нужен кто-нибудь вроде Линдона. Почему бы вам не заставить его согласиться на выдвижение. Кандидатура Хэмфри меня как-то пугает...

В ходе этой интриги был убит и еще один заяц.

В 1954 году Джонсону предстояли перевыборы в сенат.

Ему противостоял сильный противник - тогдашний губернатор Техаса Аллан Шивере. Джонсон сумел сделать так, что Шивере сам отказался от борьбы за сенатское кресло. Эта операция была поручена Сэму Хьюстону Джонсону. К тому времени, когда Бобби Бейкер закончил обрабатывать сенаторов, младший Джонсон доверительно побеседовал с вашингтонским корреспондентом самой крупной в Техасе газеты "Даллас ньюс".

- Вы, - сказал он корреспонденту, - должны понять только одно: борьба за пост лидера демократов в сенате свелась к двум фигурам. Это - Линдон и Губерт Хэмфри.

Ну а вы, конечно же, знаете, какую позицию Губерт занимает относительно налоговых скидок на нефть...

На следующий день "Даллас ньюс" выступила с корреспонденцией, переполошившей техасских (и не только техасских) нефтепромышленников, ибо в ней говорилось о том, что Хэмфри добивается поста сенатского лидера демократов для того, чтобы лишить нефтяную промышленность налоговых льгот.

Что касается Джонсона, писала газета, ссылаясь на "сведения из близких ему кругов", то он лишен возможности занять этот пост, ибо ему предстоит тяжелая борьба за сохранение своего кресла в сенате против такого сильного оппонента, как губернатор Шивере.

Теперь пришла очередь самого Линд она Джонсона.

Ему оставалось лишь пожинать плоды того, что посеяли его брат и Бобби Бейкер: в сложившейся ситуации нужно было только отказываться от поста лидера демократов в сенате. После выступления "Даллас ныос" в штаб-квартире Джонсона один за другим раздавались звонки из Техаса от крупнейших нефтепромышленников. Нет, они уже не предлагали, - они требовали, чтобы Линд он согласился стать лидером сенатских демократов и "не пустил проклятого прокоммуниста Хэмфри на это кресло". Что касается Аллана Шиверса и предстоящих выборов Джонсона в сенат, то, говорили нефтяные тузы, "пусть Линд он об этом не беспокоится. Аллан просто не будет выдвигать своей кандидатуры. Уж мы об этом позаботимся".

И действительно, на следующий день Джонсону позволил сам Шивере.

Позвонил, чтобы сообщить: он снимает свою кандидатуру в сенат и вполне доволен тем, что останется губернатором штата.

Только тогда Линд он Джонсон объявил, что согласен быть выдвинутым на пост лидера сенатских демократов.

Два дня спустя он стал им.

Но вернемся снова в Лос-Анджелес на съезд демократов. Здесь последней отчаянной попыткой штаб-квартиры Джонсона сорвать триумф соперника были утверждения о том, будто Кеннеди болен неизлечимой аддисоновой болезнью [Хроническое заболевание надпочечников], дни его сочтены, и его, следовательно, нельзя выбирать. С такими заявлениями в Лос-Анджелесе выступал Джон Коннэли, правая рука Линд она Джонсона и руководитель его предвыборной кампании.

Такой прием борьбы даже по сильно заниженным американским политическим стандартам считался "незаконным". Впрочем, Джон Кеннеди не растерялся. Его штабквартира опубликовала медицинское заключение, которое быстро нейтрализовало действие потенциально разрушительных слухов насчет "неизлечимой и смертельной болезни". Братья Кеннеди тоже не оставались в долгу. Их люди распространяли сведения о связях Джонсона с нефтяными королями, о его финансовых махинациях. Сам Джон Кеннеди ограничился тем, что презрительно нарек Джонсона "полковником Кукурузная Кочерыжка" (техасцы любят вареную кукурузу).

13 июля 1960 года съезд 806 голосами избрал кандидатом демократической партии в президенты Джона Кеннеди.

Линд он Джонсон получил 409 голосов.

Журналисты, американские и иностранные, были твердо уверены в таком исходе еще за сутки до голосования, соответственно предсказав в своих корреспонденциях победу Кеннеди. Нет сомнения, что Линдон Джонсон еще раньше знал о вероятности своего поражения. Во всяком случае еще до начала заседаний съезда он - вместе со своими сторонниками - действовал таким образом, чтобы обеспечить себе место напарника Кеннеди в дальнейшей предвыборной схватке с республиканцами. Впервые об этом разговаривал с самим Джоном Кеннеди накануне съезда близкий друг и доверенное лицо Джонсона, издатель газеты "Вашингтон пост" Фил Грехем. Позднее состоялась беседа Джона Кеннеди с "великим техасцем", спикером палаты представителей Конгресса США Сэмом Рейберном, во время которой, как казалось Джонсону, и был полностью улажен вопрос о кандидатуре вице-президента. При этом Рейберн, которого в Вашингтоне частенько называли еще "мистер нефть", поставил Кеннеди два условия: Джонсон должен часто ездить за границу и выступать с речами в самих США - столько, сколько он захочет; и в том и другом ему не должны мешать. Выдвинутые условия ясно показывали: будущий вице-президент намерен добиваться широкой национальной и международной известности с тем, чтобы потом было легче бороться за президентское кресло. За три года президентства Кеннеди Линдон Джонсон ездил за границу тридцать три раза и произнес более полутора сотен речей.

Так что когда на следующее после голосования утро Джон Кеннеди с глазу на глаз встретился с Линдоном Джонсоном в апартаментах последнего в отеле "Билтмор", то Джонсон уже прекрасно знал, о чем пойдет речь. Позднее он так пересказал содержание своего разговора с будущим президентом.

"Он сказал, что много раз в прошлом говорил, что считает меня, исходя из моего опыта, больше всех пригодным для поста президента, но что я, как южанин, не мог быть выдвинутым. Он сказал: по его мнению, именно я должен быть тем, кто заменит его, если с ним чтонибудь случится"

Такова версия Линдона Джонсона. Однако, судя по тому, что рассказывал потом сам Джон Кеннеди, разговор этот происходил иначе. "Я не предложил ему напрямик стать вице-президентом, - говорил Кеннеди. - Я всего лишь едва-едва намекнул на такую возможность. Но Линдон сразу же вцепился в нее".

Беседа закончилась тем, что Кеннеди чпко пообещал Джонсону только одно: связаться с ним "через два-три часа".

Вернувшись в свою штаб-квартиру, Кеннеди сообщил окружившим его помощникам: "Вы просто не поверите...

Он согласен! Он хочет этого!.." Смысл явного удивления Кеннеди раскрыл близкому к Джонсону журналисту Теодору Уайту один из помощников Кеннеди:

"Предполагалось, что мы предложим Линдону выдвижение кандидатом в вице-президенты, но мы никогда не исходили из того, что он примет зто предложение".

Что же делает Джон Кеннеди, выяснив реакцию Джонсона? Он посылает к нему своего брата Роберта, который начинает уговаривать Джонсона снять свою кандидатуру, утверждая, что большинство делегатов съезда не хотят его избрания, что в случае его выдвижения произойдет скандал и поэтому Джонсону лучше самому отказаться от сделанного ему предложения. Джонсон на это замечает:

"Я хочу быть вице-президентом и, если Кеннеди согласен на мою кандидатуру, я присоединяюсь к его дальнейшей борьбе за президентство".

Роберт Кеннеди отвечает гак:

"Он хочет, чтобы вы стали вице-президентом, если только вы этого захотите". Выслушав эти слова, Джонсон поручает находившемуся в соседней комнате Филу Грэхему связаться с Джоном Кеннеди по телефону и выяснить у того, "в чем загвоздка". Кеннеди в разговоре с Грэхемом объясняет, что "Бобби не в курсе дела", и подтверждает свое первоначальное приглашение Джонсону.

Таким образом, вопрос был практически решен. Покорный воле своих лидеров, съезд провозгласил Линд она Бейнса Джонсона официальным кандидатом в вице-президенты от демократической партии. Борьба в ЛосАнджелесе была закончена. В ней было два победителя - Джон Кеннеди и Линдон Джонсон, сумевший добиться своего.

Почему? В своей заключительной корреспонденции из Лос-Анджелеса Гаррп Фримеи и я тогда писали об этой победе: "Как указывают в близких к лидерам демократов кругах, сенатор Джон Кеннеди, после его избрания на съезде, под сильным нажимом политическихдеятелей южных штатов в конце концов согласился, чтобы кандидатом в вице-президенты стал Линдоп Джонсон.

Кеннеди нужно было успокоить партийных боссов американского Юга, сильно раздосадованных как поражением Джонсона в схватке за главное выдвижение, так и включением в принятую съездом предвыборную программу партии обещания предоставить гражданские права неграм. Конечно, Кеннеди и другие лидеры партии понимали, что избрание Джонсона на пост кандидата в вицепрезиденты натолкнется на шумную оппозицию либерального крыла демократов, поскольку он известен как ярый враг профсоюзов и пользуется репутацией сторонника сохранения расовой сегрегации. Однако в предстоящей тяжелой предвыборной борьбе с республиканским претендентом на Белый дом голоса южных штатов, судя по всему, должны сыграть немалую роль. Последнее соображение, очевидно, и явилось определяющим при окончательном выборе напарника для Кеннеди" [Как известно, Джон Кеннеди победил на выборах с перевесом всего в 118.550 гoлосов].

Настойчивость Линдона Джонсона и выдвигавших его лидеров демократов Юга, Запада и некоторых других районов страны имела еще одну, важнейшую, подоплеку.

Но о ней я впервые услышал уже после окончания съезда в Лос-Анджелесе.

На обратном пути в Вашингтон знакомый американский журналист, много лет прикомандированный своей редакцией к Конгрессу, рассказывал:

- Кеннеди - опасные люди для нефтяной промышленности. Кого-кого, а уж нефтяные компании они постараются прижать. Почему? Да потому, что цены на нефть давно не устраивают папашу Джо. Ведь у него основные капиталы в доходных домах, которые, между прочим, нужно отапливать, И если они победят... Нет, техасские нефтехлёбы еще не лишились ума, чтобы не посадить на шею таким прытким ребятам, как Джек и Бобби, своего парня...

Вы что, не знали, что Джонсон - их человек? Сколько вы у нас тут живете?

Скоро год? Считайте, что прожили ото время наполовину впустую, если не разбираетесь в таких вещах...

Некоторым подтверждением справедливости этой высказанной довольно прямолинейно оценки может, на мой взгляд, служить такой эпизод, рассказанный одним из политических сподвижников Джона Кеннеди Пьером Сэлинджером уже после убийства президента в Далласе.

Вскоре после окончания лос-анджелесского съезда Кеннеди в узком кругу друзей ответил на прямой вопрос, почему выбор пал именно на Линдона Джонсона: "Все обстоятельства этого никогда не будут известны. И очень хорошо, что это так".

... Мой ворчливый попутчик поведал и еще одну деталь. Оказывается, когда друзья говорили Джонсону, что у вице-президента меньше власти, чем у лидера демократического большинства в сенате, тот уверенно отвечал:

"Власть там, где она сосредоточивается...".

"Власть там, где она сосредоточивается". Разгадка этой фразы Линдона Джонсона пришла вскоре же после того, как Джон Кеннеди стал президентом Соединенных Штатов.

Структура политической власти в Америке сложилась так, что роль вице-президента в государственных делах по сути дела ничтожна. Его единственная четко сформулированная обязанность - председательствовать в сенате: по конституции США вице-президент называется еще и президентом сената. Джон Куинси Адаме, первый вице-президент США, рассуждал об этой американской особенности так: "Моя страна в своей мудрости придумала для меня самый незначительный пост из всех, когда-либо изобретавшихся человеком или его воображением. Итак, я - вице-президент. На этом посту я ничто. Но могу стать всем".

За годы существования Соединенных Штатов вице-президенты так или иначе мирились с подобными изъянами своего поста. Начало же президентства Кеннеди обогатило американскую историю прелюбопытным прецедентом. В феврале 1961 года по Белому дому распространилась такая новость: Джонсон подготовил и направил Кеннеди проект президентского распоряжения, по которому новому вицепрезиденту для самостоятельного руководства передавался бы ряд президентских функций. Вплоть до сего времени этот документ нигде не опубликован, хотя его существование никто не опроверг.

Поэтому приходится ограничиться лишь теми сведениями, которые дошли до корреспондентов при Белом доме: Джонсон попросил передать в его ведение вопросы освоения космоса, руководство министерством внутренних дел [Министерство внутренних дел в США, в частности, ведает вопросами вксплуатации природных ресурсов страны, наблюдением за законодательством, регулирующим взаимоотношения государства с нефтяной промышленностью] и министерством юстиции (а значит, и ФБР).

История с меморандумом Джонсона была воспринята тогда как еще одно свидетельство и без того известного в Вашингтоне непомерного честолюбия и жажды власти Линдона Джонсона. "Ему, - ехидно сказал мне Дрю Пирсон, - уже становится тесновато в рамках конституции".

Впрочем, говорили обо всем этом не слишком серьезно.

Просто на некоторое время меморандум Джонсона стал поводом для издевательских шуток в вашингтонских политических салонах: Джонсона с вежливым смешком сравнивали с Уильямом Сьюардом [Сьюард - государственный секретарь США при президенте Аврааме Линкольне, который вскоре после назначения на этот пост потребовал, чтобы Линкольн передал ему ряд важнейших президентских обязанностей.]. Узнав о таких эскападах в свой адрес, вице-президент пришел в ярость и отправился жаловаться президенту, утверждая, что его "неправильно поняли". После этого разговоры прекратились.

В прессу они, к счастью для Джонсона, тогда не попали.

Вскоре Кеннеди на очередной пресс-конференции объявил: он поручает вице-президенту самостоятельный участок работы - руководство всеми делами и планами Соединенных Штатов в области освоения космоса. О передаче Джонсону других функций, затребованных, как говорили, в его меморандуме, речи не было. Не упоминался, конечно, и сам меморандум, хотя объявленное решение президента явно было ответом на него. Непосредственной власти над министерствами, имеющими самое прямое отношение к гражданским правам негров и к контролю за эксплуатацией нефтяных ресурсов США, Линдон Джонсон не получил.

Джон Кеннеди, безусловно, понимал: Джонсону при его властолюбии, мании величия и чудовищной обидчивости нелегко было внутренне примириться с тем, что президентское кресло занимает молодой сенаторзаднескамеечник, еще совсем недавно во многом зависевший от всемогущего лидера демократов в сенате. "Цельте годы своей жизни, - заметил однажды Джон Кеннеди своему специальному помощнику Артуру Шлезингеру, - я не мог добиться рассмотрения какого-нибудь законопроекта до тех пор, пока не шел к Линдону Джонсону, чтобы умолить его дать ход моему законопроекту". Тот же Шлезингер в своей книге "Тысяча дней" пишет также: "Он (Кеннеди. - М. С.) прекрасно сознавал, что вице-президент - темпераментный, колючий и очень обидчивый человек. По словам Тома Уикера (вашингтонский корреспондент "Нью-Йорк тайме". - М.

С.), Кеннеди однажды сказал ему, что сочинить поздравление Джонсону с днем рождения "все равно, что составить государственный документ". Все же, я думаю, у Кеннеди не было сомнений в том, что Джонсон примет его руководство. Больше того, лично ему Джонсон нравился, он ценил его советы по вопросам, связанным с законодательством и работой по связям с общественностью. Кеннеди также был полон решимости, чтобы Джонсон, в качестве вице-президента, пользовался полным уважением, как того и требовал его высокий пост. Он всячески заботился о том, чтобы Джонсона полностью информировали о делах государства, чтобы тот присутствовал на важнейших заседаниях и церемониях. Кеннеди не терпел также, чтобы кто-нибудь из его помощников в Белом доме позволял себе выказывать хоть малейшее пренебрежение к вице-президенту".

Оставляя на совести автора "Тысячи дней" утверждения насчет симпатпй Кеннеди к своему вице-президенту (все известные факты скорей говорят об обратном) и насчет того, что он советовался с ним, можно согласиться: в 1961 и 1962 годах абсолютная корректность (во всяком случае, внешняя)

Кеннеди по отношению к Джонсону действительно имела место. Но значило ли это, что советам Джонсона, даже если у него их спрашивали, следовали?

Насчет этого к началу 1963 года у многих корреспондентов при Белом доме сложилось совершенно иное мнение. Для этого совсем необязательно было досконально знать "кухню" Белого дома. Достаточно было фиксировать факты о несогласии Джонсона с позицией Кеннеди по многим важным вопросам. Было известно, например, что Линдон Джонсон в частных беседах не одобрял ни той осторожности, с котор ой президент наращивал американскую агрессию во Вьетнаме, ни политику в Л атинской Америке (Джонсон считал ее "слишком мягкой"), ни схватку Кеннеди со стальными королями, поднявшими было, без согласования с правительством, цены на сталь (о сути и смысле всех этих расхождений речь еще впереди).

Все действия по проталкиванию законодательной программы Кеннеди в Конгрессе практически шли мимо вицепрезидента, через специального помощника президента по связям с Конгрессом Ларри О'Брайена. Кстати сказать, на этот пост Джонсон пытался было протащить своего человека, все того же Бобби Бейкера, но и это ему не удалось.

О сущности тогдашних советов Джонсона в области внешней политики можно судить, например, по его высказыванию на заседании Национального совета безопасности в зловещие дни карибского ракетного кризиса в октябре 1962 года. Джонсон, как известно, поддержал тогда призывы генералов Пентагона вторгнуться на Кубу, что, в сущности, означало бы прямое столкновение с Советским Союзом. Свою позицию вице-президент мотивировал одним:

"Тогда мы наверняка выиграем следующие выборы".

Короче говоря, в первые два с половиной года своего президентства Кеннеди, так же как это делали почти все его предшественники по отношению к вице-президентам, корректно старался обеспечить Джонсону положенный ему по конституции США почет без власти. Конечно, лично Джонсону нужно было большее, гораздо большее. Но он предпочитал переживать то, что считал обидами, молча.

Позднее биограф Джонсона Теодор Уайт напишет о настроении патрона в то время следующее: "Раздражаясь от бездействия, хотя вся его натура требовала именно действий, сознавая, что он подвергается оскорблениям, действительным и воображаемым, Джонсон прожил три года в состоянии тихой ярости".

К 1963 году Джонсон почти перестал появляться и на заседаниях правительственного кабинета, и на церемониях, приемах и балах в Белом доме.

Отсутствие Джонсона, конечно же, было замечено. Вездесущие журналисты принялись искать объяснений. В начале лета 1963 года на званом ужине в доме одного довольно крупного вашингтонского адвоката я впервые услышал о том, что Кеннеди будто бы намерен отказаться от Джонсона в качестве своего напарника на следующих президентских выборах осенью 1964 года. Мотивировка отказа, как ее тогда излагали, была примерно такой: все равно после позиции, занятой Кеннеди в вопросе о гражданских правах негров [Даже куцая законодательная программа Джона Кеннеди о гражданских правах негров была встречена Конгрессом в штыки и так и не получила одобрения при жизни Кеннеди.], на голоса южных расистов рассчитывать не приходится, поэтому Джонсон в следующей предвыборной кампании будет просто бесполезным грузом.

Слухи эти поначалу не получили даже косвенного подтверждения. Но вот в начале сентября 1963 года вашингтонские газеты раздули историю о махинациях ответственного служащего Конгресса Бобби Бейкера. Собственно говоря, махинации эти не были особенно уж скандальны или нетипичны. В Вашингтоне случались истории куда хлеще, причем с фигурами повиднее. Тем не менее газеты вцепились в Бобби Бейкера мертвой хваткой.

Чем дальше разворачивался этот скандал, тем яснее становились его истинные причины: в нем был замешан... сам вице-президент! Бобби Бейкер с 1955 года занимал пост секретаря демократического большинства в сенате, лидером которого уже тогда был Линдон Джонсон, кстати сказать, и назначивший Бейкера на эту должность.

Бейкер был в числе самых доверенных людей Джонсона. Еще в 1957 году он говорил о Бейкере: "Это человек, который понастоящему служит своей стране, и я считаю его одним из своих самых доверенных, самых преданных и самых компетентных друзей". Бобби Бейкер немало потрудился, чтобы добиться у ряда влиятельных сенаторов поддержки стремления своего шефа стать демократическим кандидатом в президенты в 1960 году. Во время съезда в Лос-Анджелесе Джонсон сказал о нем: "Это моя правая рука. Это - последний человек, с которым я советуюсь вечером, и первый, кого вижу утром". Теперь же, осенью 1963 года, вашингтонские, а вслед за ними и большинство остальных американских газет напирали именно на эту сторону дела близость Бобби Бейкера к Линдону Джонсону и его личным финансовым делам.

Дошлые репортеры вспомнили даже и то, как Бейкер назвал своего новорожденного сына "Линдон Бейнс Джонсон Бейкер". Самого Бейкера в Конгрессе давно окрестили - "маленький Линдон".

Бобби Бейкер поначалу обвинялся только в том, что использовал свою должность в Конгрессе для "бесстыдной торговли влиянием", зарабатывая на этом немалые деньги.

С 1955 по 1963 год при жалованье в 19 600 долларов в год он сумел "сделать" для себя 2 226 000 долларов, не уплатив с этой суммы почти никаких налогов. Основной метод заработков Бейкера в принципе был предельно прост: проталкивая через своих людей и в сенате и в правительстве крупные подряды военным компаниям, секретарь получал за это взятки наличными, а чаще "борзыми щенками", но на американский лад. Так, например, после устройства им одного солидного правительственного заказа для корпорации "Норе Америкэн Авиэйпш" Бейкер получил для своей торговой фирмы (оформленной на подставное лицо) исключительное право продавать через автоматы фасованные завтраки, кофе, сандвичи и прохладительные напитки на многочисленных заводах корпорации.

Именно из-за этой сделки и возник скандал, ибо Бейкер, как выяснилось, вначале собирался разделить полученное право с неким вашингтонским дельцом Хиллом, но потом передумал, забрав себе весь куш. Разъяренный Хилл подал на Бейкера в суд и начал рассказывать все, что знал о махинациях бывшего компаньона. А знал он немало, и вот уже к октябрю 1963 года газеты заговорили о том, что Бейкер был тем самым человеком, который, под руководством Линдона Джонсона, бесконтрольно распоряжался крупными суммами индивидуальных пожертвований, сделанных в период предвыборной кампании 1960 года. Эти пожертвования вносились наличными. Хилл, приведя имена свидетелей, утверждал: деньги эти в значительной мере шли отнюдь не на предвыборные цели.

"Делом Бейкера" сразу же заинтересовались соответствующие ведомства. В расследование активно включилось министерство юстиции США, причем, как об этом стало известно уже после убийства президента, министр юстиции Роберт Кеннеди отдал приказ использовать электронную технику подслушивания, с тем чтобы определить, какое отношение к финансовым махинациям Бобби Бейкера имеет Джонсон.

Сам Линдон Джонсон в дни, когда вашингтонские газеты "Ивнинг стар" и "Дейли ньюс" напечатали первые скандальные сообщения о Бобби Бейкере, находился в Западной Европе. Узнав об этом, вице-президент немедленно сократил (хотя поездка и без того уже подходила к концу) программу своего визита и вернулся в Вашингтон. Американские корреспонденты, сопровождавшие его в этой поездке, утверждали: спешка была вызвана именно разворачивавшимся скандалом.

В Вашингтоне один из братьев Кеннеди (кто именно - точно не установлено) коротко информировал Линдона Джонсона, что ФБР проведет полное расследование дела Бейкера. При этом у вице-президента даже не спросили о его отношении к такому расследованию. Сообщили и все.

Позднее президент Кеннеди на своей очередной прессконференции пообещал: нация узнает "всю правду о Бобби Бейкере". С каждым новым сообщением печати на эту тему Линдону Джонсону наносился катастрофически непоправимый политический ущерб. 8 ноября 1963 года журнал "Лайф" напечатал подробную статью о скандале. На одной половине журнального разворота были опубликованы фотографии двух замешанных в скандале любовниц Бейкера, на другой (во всю страницу) Линдон Джонсон в обнимку с Бобби Бейкером.

Несмотря на все это, Джонсон не сделал ни одного публичного заявления по поводу скандала. Вице-президент предпочел отмалчиваться, справедливо побаиваясь, что любое его высказывание лишь подольет масла в огонь.

- Не могу понять этого молчания, - говорил мне в те дни американский коллега по Белому дому. - На что Джонсон надеется?..

Разговоры о том, что Кеннеди намерены "выбросить Линдона на мусорную свалку", возобновились с новой силой. Теперь уже в их достоверности почти никто не сомневался. Одно лишь президентское обещание "всей правды" о Бобби Бейкере говорило о многом. Угроза непоправимой политической компрометации вплотную приблизилась к Линдону Джонсону. Однако вице-президент продолжал игнорировать скандал. И снова корреспонденты терзались в догадках: "В чем тут дело?".

31 октября 1963 года на очередной пресс-конференции президента ему был задан прямой вопрос: хочет ли он, чтобы Джонсон вновь выставил свою кандидатуру на пост вице-президента и будет ли его кандидатура в таком случае включена на предстоящем в следующем году съезде партии в список для голосования?

Кеннеди ответил на оба эти вопроса положительно. Но все же так, что не связал себе рук этими ответами. Президенту не поверили: ведь вскоре после пресс-конференции "дело Бобби Бейкера" начало обрастать новыми, уже открыто угрожающими репутации Джонсона деталями. В общем, создавалось впечатление, что братья Кеннеди вели дело к тому, чтобы Джонсон, под нажимом обстоятельств, сам отказался от выставления своей кандидатуры на следующий срок. Это впечатление подтвердилось, когда в феврале 1968 года в Америке вышла книга многолетнего личного секретаря Джона Кеннеди Эвелин Линкольн. В ней автор сообщала: за три дня до смерти президента, 19 ноября 1963 года, она сама спросила у него напрямик: "Кого вы намечаете своим напарником на выборах?"

Кеннеди, писала далее Линкольн, "посмотрел прямо перед собой и без колебаний ответил: "Сейчас я думаю о губернаторе штата Северная Каролина Терри Сэнфорде.

Во всяком случае, это будет не Линдон".

Правда, против такой версии возразил Роберт Кеннеди.

Сразу после выхода книги Эвелин Линкольн он опубликовал следующее заявление: "Я лишь несколько дней назад узнал, что госпожа Линкольн издает еще одну книгу о президенте Кеннеди. Я знаю о ее содержании лишь то, что опубликовано в отчетах сегодняшних газет.

В 1963 году я неоднократно обсуждал проблемы предстоящей избирательной кампании с президентом Кеннеди, и я хорошо знал его планы в связи с этим.

Мы ни разу не говорили ни о каких изменениях в списке кандидатов.

Было всегда ясно, что Линдон Джонсон будет кандидатом на пост вице-президента. Президент Кеннеди ценил его и приветствовал его поддержку и помощь и не собирался заменять его в списке кандидатов".

Однако этому опровержению тоже не очень-то поверили, как не поверили в октябре 1963 года и крайне осторожным словам президента о намерении выдвинуть Линдона Джонсона. Опровержение Роберта Кеннеди поняли как тактический маневр с целью избежать обвинений в том, что он, во-первых, вызывает раскол в демократической партии накануне очередных выборов, и, во-вторых, использует гибель брата в собственных целях. Ведь книга Эвелин Линкольн вышла в свет в феврале-марте 1968 года, когда Роберт Кеннеди и Линдон Джонсон вели сложный закулисный бой за пост кандидата демократов в президенты. Роберту Кеннеди Эвелин Линкольн отвечать не стала.

"Опровержение" Роберта Кеннеди поспешил подкрепить и бывший помощник убитого президента Теодор Соренсен.

Ему Эвелин Линкольн ответила: "Я уверена, что Тед Соренсен знает многое, чего я не знаю, и я уверена, что мне известно многое, что неизвестно ему".

В пользу правоты Эвелин Линкольн очень весомо свидетельствовал такой факт, почему-то "забытый" Робертом Кеннеди и Тедом Соренсеном.

12 ноября 1963 года, т. е. за неделю до приведенного Эвелин Линкольн в ее книге разговора насчет Джонсона, президент Кеннеди собрал первое совещание по вопросам, связанным с предвыборной кампанией 1964 года. Много внимания на совещании было уделено Югу, и в частности Техасу. Среди узкого круга особо доверенных лиц Кеннеди на совещании присутствовали и Роберт Кеннеди, и Тед Соренсен. Но на нем не было ни Линдона Джонсона, ии его людей. И этот факт, почти немедленно ставший известным корреспондентам при Белом доме, стал последним доводом, убедившим многих в том, что братья Кеннеди действительно хотят "выбросить Джонсона".

Сам Джонсон, безусловно, давно уже знал о подобных намерениях. Он просто не мог не видеть, что к концу третьего года правления Кеннеди дела складывались так, что вся дальнейшая политическая карьера вице-президента оказалась под угрозой, самой большой и самой серьезной из всех, с которыми когда-либо сталкивался в своей жизни он, "великий сын Техаса", унаследовавший право называться так после смерти "мистера Нефти" - Сэма Рейберна.

Кроме этой угрозы существовала еще одна. Речь шла о весьма возможном лишении Джонсона власти... в его родном Техасе...

Политическая машина демократов в Техасе давно уже раздиралась внутренними противоречиями, и в этом отношении положение там очень походило на то, что происходило в 1959 и 1960 годах с демократической партийной машиной в штате Нью-Йорк [Партийный аппарат штата Нью-Йорк, которым, как считалось, бесконтрольно заправляли боссы гангстерского пошиба Кармин де Сапио и Майкл Прендергаст, на самом деле был расколот междоусобицами по местным вопросам на несколько враждующих групп, и боссы к весне шестидесятого года фактически безраздельно контролировали только несколько районов самого Нью-Йорка. Это не ускользнуло от внимания, братьев Кеннеди. Их политические союзники под руководством самого главы клана - старого Джозефа Кеннеди начали потихоньку устанавливать связи с руководителями демократических партийных машин нью-йоркских графств и разными посулами, обещаниями, а где нужно подкупами и угрозами разоблачений и скандалов старались сводить воедино враждующие группки нью-йоркских демократов. В итоге де Сапио и Прендергаст незадолго до съезда в Лос-Анджелесе неожиданно для себя оказались перед выбором, выступить против Кеннеди и показать, что они фактически утратили контроль над партийной машиной, или же сохранить честь мундира и видимость власти, обещав поддержку Кеннеди. Боссы, хоть и были разъярены случившимся и при любых других обстоятельствах не собирались поддерживать Кеннеди, вынужденно капитулировали. "Эти братья-взломщики украли у нас штат", жаловался Прендергаст близким друзьям.]. Недовольство всевластием "людей большой нефти" - Джонсона и его правой руки Коннели, избранного в 1962 году губернатором штата Техас и покинувшего ради этой должности пост военноморского министра в правительстве Кеннеди, росло среди тех, кого американская пресса называла "либеральными" демократами. К ним причислялись руководители демократических партийных аппаратов в негритянских общинах Техаса, кстати сказать, наиболее политически активных из всех негритянских общин американского Юга. Сюда же входили и руководители техасских профсоюзов, мелкие бизнесмены. Становой хребет этой группировки составляли владельцы небольших и средних нефтедобывающих компаний, которые притеснялись нефтяными гигантами Техаса и других районов США. На выборах в Конгресс в 1956 году сенатором от штата Техас стал Ральф Ярборо, сумевший обеспечить себе поддержку всех этих недовольных и победить, вопреки желаниям всемогущих Джонсона и Коннели.