Кто убийца?

Глава III Допрос

Коронер надел пенсне и, взглянув на лежавший перед ним список, произнес громким голосом:

– Дворецкий здесь?

Толпа слуг пришла в движение, и на середину комнаты вышел пожилой ирландец. Взглянув на его серьезное лицо, на холеные бакенбарды, на его почтительные, но вместе с тем полные достоинства манеры, я тотчас решил про себя, что это, наверно, образцовый слуга, но мне подумалось также, что он может оказаться и бесценным свидетелем, от которого будет толк. И действительно, вскоре я понял, что не ошибся.

Коронер, на которого дворецкий, как, впрочем, и на всех остальных, произвел самое благоприятное впечатление, спросил:

– Вас зовут Томас Догерти?

– Да, меня так зовут.

– Давно ли вы служите дворецким в этом доме?

– Почти два года.

– Вы первый узнали, что ваш господин убит?

– Да, мы с мистером Харвеллом.

– Кто это – мистер Харвелл?

– Это личный секретарь нашего покойного господина.

– В котором часу это было?

– В восемь часов утра.

– Где вы нашли покойного?

– В библиотеке, которая находится рядом со спальней. Мы удивились, что хозяин не вышел к завтраку, как обычно, и взломали дверь.

– Значит, она была заперта?

– Да.

– Изнутри?

– Не могу вам сказать, поскольку ключа в замке не было.

– Где лежал мистер Левенворт, когда вы его обнаружили?

– Он не лежал, а сидел за столом, что стоит посередине комнаты, – спиной к спальне, наклонившись вперед и опустив голову на руки.

– Как он был одет?

– На нем была та же одежда, в которой он ужинал накануне.

– Не заметили ли вы в комнате чего-нибудь, что могло бы навести на мысль о происходившей там борьбе?

– Нет, ничего.

– Имеете ли вы основания подозревать, что убийство совершено с целью ограбления?

– Нет, часы хозяина и его портмоне остались не тронуты.

На вопрос, кто находился в доме в то время, когда было обнаружено преступление, дворецкий ответил:

– Обе барышни – мисс Мэри и мисс Элеонора Левенворт; мистер Харвелл; из прислуги – Кэт, кухарка, Молли, горничная, и я.

– Это вся прислуга в доме?

– Да.

– Кто обязан был по вечерам закрывать двери?

– Я.

– И вчера вечером вы их заперли?

– Да, как всегда.

– А кто сегодня утром их открывал?

– Я сам.

– В каком виде вы их нашли?

– В таком же, как оставил вчера вечером.

– И вы нигде не обнаружили открытой двери или открытого окна? Хорошенько подумайте, прежде чем отвечать.

– Все было заперто.

В эту минуту в комнате воцарилась гробовая тишина. Тот факт, что убийца провел всю ночь в доме и если и покинул его, то не раньше чем утром, подействовал на всех удручающе. И хотя я об этом уже знал, подтверждение этого обстоятельства свидетельскими показаниями произвело на меня сильное впечатление. Я начал еще пристальнее всматриваться в лицо дворецкого, чтобы понять, не утаил ли он истину из боязни быть наказанным за небрежное отношение к своим обязанностям. Но Догерти был совершенно спокоен – он открыто и честно смотрел всем в глаза.

На вопрос, когда он в последний раз видел мистера Левенворта живым, Догерти ответил:

– Вчера вечером, за ужином.

– Видел ли его еще кто-нибудь вечером после ужина?

– Да, мистер Харвелл говорил, что в половине одиннадцатого он еще был в комнате хозяина.

– Где в этом доме находится ваша комната?

– Внизу, в подвальном этаже.

– А где помещаются остальные обитатели дома?

– По большей части на третьем этаже: барышни занимают задние комнаты, мистер Харвелл живет в маленькой комнатке, выходящей окнами на улицу; вся женская прислуга спит тоже наверху.

– Значит, на том этаже, где находился мистер Левенворт, никого не было?

– Никого.

– В котором часу вы легли спать?

– Около одиннадцати.

– Вы не слышали в доме никакого подозрительного шума приблизительно в это время?

– Нет, ни малейшего, – последовал решительный ответ.

Когда дворецкому предложили рассказать с самого начала, при каких обстоятельствах было обнаружено тело его господина, он сообщил обо всем в малейших подробностях, совершенно спокойно, не сбиваясь и не путаясь в показаниях.

– Как отнеслись молодые хозяйки к вашему открытию? – спросил коронер, когда дворецкий закончил свою речь.

– Они тотчас последовали за нами и вошли в комнату, где было совершено убийство. Мисс Элеоноре сделалось дурно при виде покойного.

– А какое впечатление произвело это зрелище на другую барышню – кажется, ее зовут мисс Мэри?

– Не могу сказать, потому что в это время я ходил за водой для мисс Элеоноры.

– Когда мистера Левенворта перенесли в спальню?

– Как только мисс Элеонора оправилась от обморока.

– Когда же она пришла в себя?

– После того как ей брызнули в лицо холодной водой.

– Кто же дал приказание перенести покойного?

– Мисс Элеонора; она подошла к нему, дрожа всем телом, и попросила мистера Харвелла и меня перенести его на постель и послать за врачом. Мы исполнили ее просьбу.

– Она вместе с вами отправилась в спальню дяди?

– Нет.

– Где же она была в это время?

– Она осталась у письменного стола.

– Что она там делала?

– Я не мог этого видеть, поскольку она стояла ко мне спиной.

– Долго она там оставалась?

– Когда мы вернулись назад, ее там уже не было.

– Где «там»? Около стола?

– Нет, ее не было в комнате.

– Вот как! Когда же вы опять ее увидели?

– Она снова вошла в комнату, когда мы уже собирались уходить из библиотеки.

– Было ли у нее что-нибудь в руках?

– Я ничего не заметил.

– Не показалось ли вам, что на столе чего-то не хватает?

– Право, я об этом тогда вовсе не думал.

– Кто оставался в комнате, после того как вы оттуда вышли?

– Кухарка Кэт, горничная Молли и мисс Элеонора.

– А мисс Мэри?

– Ее не было.

– Господа присяжные, не желает ли кто-нибудь из вас задать свидетелю вопрос?

Среди присяжных возникло оживление: один из них, маленький нервный человечек, который уже давно нетерпеливо ерзал на своем месте, заявил, что у него имеются некоторые вопросы к допрашиваемому.

– Я к вашим услугам, – ответил дворецкий.

Но, пока маленький человек отдувался и собирался с духом, его опередил другой присяжный. Он сказал:

– Поскольку вы уже два года служите здесь, как вы говорили, не могли бы вы сообщить нам, все ли в этой семье жили в мире и согласии между собой?

– На мой взгляд, да, – ответил дворецкий, немного подумав.

– Племянницы Левенворта были в хороших отношениях со своим дядей?

– Да, конечно.

– А как они относились друг к другу?

– Прекрасно, насколько мне известно; впрочем, я не имею права судить об этом.

– Насколько вам известно? Значит, вы допускаете, что могло быть иначе?

Томас с минуту колебался, потом решительно заявил:

– Нет, я уверен, что не ошибаюсь.

Присяжному, по-видимому, очень понравилась такая сдержанность дворецкого, который не считал себя вправе судить об отношениях господ между собой. Он с довольным видом опять уселся на свое место и знаком дал понять, что у него больше нет вопросов к допрашиваемому. Тогда маленький нервный человечек тотчас вскочил со своего места и спросил:

– В котором часу вы сегодня открыли двери в доме?

– Около шести.

– Мог ли кто-нибудь после этого выйти из дома, не будучи вами замеченным?

Томас при этом вопросе с видимым беспокойством оглянулся на слуг, толпившихся в углу комнаты, но тотчас ответил решительно:

– Нет, не думаю, что кто-нибудь мог после шести часов выйти из дома так, чтобы я или кухарка не заметили этого. Ведь нельзя же среди бела дня выскочить на улицу прямо со второго этажа – для начала надо спуститься по лестнице. К тому же наружная дверь закрывается с таким треском, что это слышно во всем доме, а кто захотел бы выйти через черный ход и сад, тот непременно прошел бы мимо кухни, и кухарка увидела бы его.

Эти слова, видимо, произвели на всех присутствующих должное впечатление. Дом был найден утром запертым на все запоры, а после этого никто из него не выходил, следовательно, убийцу надо было искать в доме.

Присяжный, задавший последний вопрос, огляделся вокруг с видом полного удовлетворения и, не желая, очевидно, свести на нет произведенный эффект, молча уселся на свое место, отказавшись от дальнейших расспросов.

Так как, по-видимому, никто больше не собирался допрашивать дворецкого, то последний, судя по всему, начал терять терпение и спросил:

– Желают ли господа задать мне еще какой-нибудь вопрос?

Никто на этот призыв не отозвался, и дворецкий с облегчением вздохнул и поспешно направился к прислуге, явно обрадованный тем, что наконец-то тяжелое испытание завершилось. Это невольно бросилось мне в глаза, но у меня не было времени поразмыслить над этим, поскольку начался допрос моего нового знакомого – мистера Харвелла, секретаря, который был правой рукой покойного.

Харвелл выступил вперед с видом человека, который сознает, что от его слов зависят жизнь и смерть других людей. Его внешнее спокойствие и достоинство, с которым он держался, произвели на всех самое выгодное впечатление, и даже мне он показался уже не таким антипатичным, как поначалу. Его внешность не говорила ни против него, ни в его пользу: это был один из тех ничем не примечательных мужчин с гладко зачесанными волосами, которые встречаются на каждом шагу. В своей жизни этот человек испытал, по-видимому, больше горя, чем радости, и был лучше знаком с мрачными, нежели со светлыми сторонами жизни.

Коронер немедленно приступил к допросу:

– Ваше имя?

– Джеймс Трумен Харвелл.

– Каков род ваших занятий?

– Последние восемь месяцев я служил личным секретарем покойного мистера Левенворта.

– Вы, кажется, последний, кто видел его живым?

При этом вопросе молодой человек высокомерно поднял голову и проговорил:

– Ни в коем случае! Вы, вероятно, путаете меня с человеком, который убил мистера Левенворта?

Подобное заявление походило скорее на шутку дурного тона, и попытка отнестись таким образом к расследованию трагического происшествия произвела на присутствовавших в комнате самое тягостное впечатление; общее настроение тотчас изменилось не в пользу допрашиваемого. По-видимому, он и сам это почувствовал, но, несмотря ни на что, еще выше поднял голову.

– Я хотел спросить, – уточнил коронер, возмущенный подобным ответом, – были ли вы последним, кто видел мистера Левенворта, перед тем как он был убит?

Секретарь скрестил руки на груди. Я не мог понять, хочет ли он этим движением скрыть охватившую его дрожь или только пытается выиграть время, чтобы собраться с мыслями.

– Я не могу дать вам на это однозначного ответа, – проговорил он наконец серьезно. – По всей вероятности, я последний видел его живым, хотя, когда живешь в таком большом доме, трудно утверждать это с полной уверенностью.

Заметив, что присутствующие не удовлетворены его ответом, секретарь добавил:

– Я, в соответствии со своими обязанностями секретаря, иногда должен был приходить к мистеру Левенворту и поздним вечером.

– Не могли бы вы сообщить нам, в чем именно состояли эти обязанности? – спросил коронер. – Иначе говоря, какого рода занятия поручал вам мистер Левенворт?

– Отчего же нет? Вам, быть может, известно, что покойный обладал огромным состоянием, и поскольку он пользовался репутацией человека чрезвычайно доброго и отзывчивого, то ему отовсюду приходили разного рода прошения, которые я и должен был вскрывать, а также отвечать на них. Его частная корреспонденция помечалась всегда особым знаком, которым и отличалась от прочей переписки. Но это еще не все. Мой патрон прежде занимался торговлей чаем и не раз бывал в Китае, поэтому он был очень заинтересован завязать более тесные отношения между нашим отечеством и этой страной. Чтобы познакомить американцев с Китаем, со всеми его традициями и народом, патрон начал писать книгу на эту тему. Моя помощь ему в этом деле ограничивалась тем, что я каждый день писал часа три под его диктовку. Последний сеанс приходился на поздний вечер, между девятью и одиннадцатью часами. Мистер Левенворт был человеком чрезвычайно пунктуальным и любил точность во всем.

– Вы говорите, что писали под его диктовку каждый вечер. Значит, и вчера также?

– Да, как всегда.

– Что вы можете сказать относительно его настроения? Не заметили ли вы, что он был взволнован или обеспокоен чем-нибудь?

Секретарь нахмурил брови и произнес с расстановкой:

– Поскольку он, надо полагать, не имел ни малейшего понятия о том, что смерть его близка, чего ради он стал бы волноваться или беспокоиться?

Коронер, недовольный тоном, которым свидетель давал показания, строго заметил:

– Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.

– Прекрасно. В таком случае я должен сказать, что, если даже мистера Левенворта и посетило какое-либо предчувствие близкой смерти, он не сообщил мне ничего об этом и даже казался более углубленным в работу, нежели всегда. Когда я уже собирался уйти, он сказал мне: «Не пройдет и месяца, как можно будет отдать эту книгу в печать, не так ли, Джеймс?» Я прекрасно помню его слова, потому что в ту минуту он наливал себе вино; каждый вечер перед сном патрон выпивал бокал вина. Я уже взялся было за дверную ручку, но остановился на пороге и ответил: «Конечно, мистер Левенворт». – «В таком случае выпьем за успех моей книги», – произнес он и налил бокал также и мне. Я сразу выпил все вино, а хозяин – только половину. И когда мы нашли его утром мертвым, бокал стоял в том же положении на письменном столе.

Рассказ о последних минутах, проведенных с покойным, по-видимому, очень взволновал Харвелла; он вынул платок и отер пот со лба.

– На прощание, – продолжал он, – я пожелал патрону спокойной ночи и вышел из библиотеки.

Коронер, очевидно, вовсе не был тронут волнением секретаря; он пристально посмотрел на него и поинтересовался:

– А куда вы направились потом?

– К себе в комнату.

– По дороге вы никого не встретили?

– Ни единой души.

– Быть может, вы заметили или услышали что-нибудь необычное?

Голос секретаря как будто дрогнул, когда он ответил:

– Нет, ничего.

– Подумайте еще раз хорошенько, мистер Харвелл, можете ли вы с чистой совестью подтвердить, что действительно никого не встретили и ничего не заметили?

На лице свидетеля появилось испуганное выражение, он дважды начинал беззвучно шевелить губами, словно пытаясь что-то сказать, но оба раза промолчал. Наконец он произнес с видимым усилием:

– Действительно, я заметил нечто, но настолько незначительное, что даже не хотел упоминать об этом; теперь эта маленькая странность невольно мне вспомнилась.

– Так в чем же дело? Говорите.

– Одна дверь была полуотворена.

– Чьей комнаты?

– Мисс Элеоноры Левенворт, – молодой человек понизил голос до едва слышного шепота. – Если бы не произошло это ужасное несчастье, я даже не вспомнил бы о подобном ничтожном обстоятельстве.

– Вы заперли за собой дверь, когда вошли в свою комнату?

– Само собой разумеется.

– Когда вы легли спать?

– Тотчас же.

– Быть может, вы слышали что-либо, перед тем как заснули?

Он опять немного смутился, потом решительно заявил:

– Ровно ничего.

– Вы не слышали шагов в коридоре?

– Может быть.

– Но можете ли вы сказать наверняка, что слышали шаги?

– Утверждать этого я не могу.

– Но по крайней мере вам так показалось?

– Да, теперь я припоминаю… Я уже начал засыпать, когда мне показалось, что в коридоре слышны шуршание платья и шаги, но это не произвело на меня никакого впечатления, и вскоре я уже спал.

– Больше ничего?

– Чуть позже я вдруг проснулся, будто испугавшись чего-то, но что это было, я не в состоянии сказать. Помню только, что сел в постели и огляделся кругом. Но поскольку ничего не увидел и не услышал, то снова лег и проснулся лишь сегодня утром.

В остальном Харвелл подтвердил во всех подробностях показания дворецкого. Коронер спросил его, не заметил ли тот чего-нибудь особенного на столе покойного, после того как тело было перенесено в спальню.

– На нем было все как обычно, только необходимое, – ответил он, – книги, бумага, перо, бутылка и бокал, из которого накануне пил мистер Левенворт.

– А кроме этого – ничего?

– Кажется, ничего.

– Относительно бокала вы, кажется, говорили, – вмешался один из присяжных, – что он оставался в том же положении, как ваш патрон поставил его при вас накануне вечером?

– Да, совершенно в том же.

– Но ведь он всегда выпивал целый бокал?

– Да.

– Значит, сразу же после вашего ухода ему кто-то помешал его допить?

Молодой человек вздрогнул и побледнел, будто ему пришла в голову какая-то ужасная мысль.

– Это еще ничего не значит, – сказал он, с трудом произнося слова, – мистер Левенворт мог… – Он не докончил фразы и замолчал.

– Продолжайте, мистер Харвелл. Договаривайте то, что хотели сказать, – попросил коронер.

– Мне больше нечего вам сообщить, – ответил секретарь, пытаясь справиться с волнением.

Присутствующие обменялись многозначительными взглядами: всем казалось, что именно в молчании секретаря в данную минуту скрывается ключ к разгадке ужасной тайны. Но коронер, по-видимому, не обратил на это никакого внимания и продолжал допрос:

– Не знаете ли вы, находился ли на своем месте ключ от двери в библиотеку, когда вы выходили оттуда вечером?

– Я не обратил на это внимания.

– Но вы предполагаете, что он находился там?

– Да, это вероятнее всего.

– Во всяком случае сегодня поутру дверь была обнаружена запертой и ключ из скважины исчез?

– Да, совершенно верно.

– Значит, тот, кто совершил убийство, запер дверь и ключ унес с собой?

– Да, похоже на то.

Коронер пристально взглянул на свидетеля; в это время поднялся с места маленький присяжный:

– Нам говорили, что, когда дверь наутро была взломана, обе племянницы вашего патрона последовали за вами в библиотеку; так ли это было?

– Только одна из них пошла с нами – мисс Элеонора.

– Она и есть, кажется, предполагаемая наследница покойного?

– Нет, наследница – мисс Мэри.

– Я тоже хотел бы задать вопрос мистеру Харвеллу, – проговорил один из присяжных, который до сих пор молчал. – Нам очень подробно описали, как и в каком положении был найден убитый, но ведь ни одно преступление не совершается без определенной цели. Может быть, вы, господин секретарь, знаете, был ли у покойного какой-нибудь тайный враг?

– Этого я не могу вам сказать.

– Он со всеми в доме был в хороших отношениях?

– Не могу сказать с уверенностью, – нерешительно проговорил свидетель. – Весьма вероятно, что бывали недоразумения.

– Между кем?

В комнате воцарилась мертвая тишина; наконец секретарь произнес:

– Между моим патроном и одной из его племянниц.

– Какой именно?

– Мисс Элеонорой.

– Можете ли вы сказать, на какой почве они происходили?

– Нет, не могу.

– Вы ведь вскрывали письма мистера Левенворта?

– Да.

– Не было ли в письмах, полученных за последнее время, каких-нибудь фраз, которые могли бы пролить свет на это темное дело?

На этот вопрос секретарь, казалось, положительно не хотел или не мог ответить: он молчал, замерев, будто окаменел.

– Мистер Харвелл, – обратился к нему коронер, – разве вы не слышали вопроса присяжного?

– Да, конечно, я обдумываю его… Насколько я помню, ни в одном из писем не было ни малейшего намека на то, что произошло здесь вчера вечером.

По-видимому, секретарь лгал: я видел, как пальцы его левой руки судорожно шевелились, потом она вдруг сжалась в кулак, как будто он мгновенно принял какое-то решение.

– Весьма возможно, что вы правы, – заметил коронер, – во всяком случае вся корреспонденция покойного будет еще раз тщательно изучена.

– Это уж как водится, – совершенно спокойно ответил Харвелл.

На этом допрос Харвелла в первый день следствия и закончился. Когда он вернулся на свое место, я сделал из его показаний четыре вывода: Харвелл, по одному ему известной причине, подозревал кого-то, но даже себе не хотел признаться в своих подозрениях; в дело была замешана женщина, как это становилось очевидным из замечания по поводу шороха платья в коридоре; незадолго до убийства хозяин дома получил какое-то письмо, имевшее отношение к этому убийству, и, наконец, каждый раз, когда секретарю приходилось упоминать об Элеоноре Левенворт, голос его заметно дрожал.