Кто убийца?

Глава VIII Вещественные доказательства

В комнате, где проходило следствие, напряжение достигло наивысшего предела. Всем казалось, что вот-вот приподнимется завеса, укрывающая роковую тайну, и станет ясно, кто же совершил гнусное убийство.

Мне хотелось бежать отсюда как можно дальше, чтобы не видеть ничего и не слышать. Не оттого, что я боялся, что Элеонора выдаст себя, – нет, за нее я был спокоен: она, видимо, полностью владела собой, и какой-либо неприятной неожиданности с этой стороны опасаться было нечего. Но что, если подозрение кузины родилось не из ее ненависти к сестре, если оно основывалось на неопровержимых фактах? Не больно ли мне будет смотреть, как эта с виду невинная и гордая девушка разыгрывает представление и лжет всем в лицо?

Однако любопытство пересилило во мне все прочие чувства, и я, как и все присутствующие, остался на месте. Коронер, на которого привлекательная наружность Мэри произвела, по-видимому, благоприятное впечатление, к несомненной невыгоде Элеоноры, был, кажется, единственным человеком, не выказывавшим волнения. Он обратился к новой свидетельнице с видимым уважением, но тоном, в котором все же звучал оттенок суровости:

– Вы с самого детства находились в семье мистера Левенворта?

– С десяти лет, – последовал ответ.

Я в первый раз слышал ее голос; он напоминал голос ее кузины, но вместе с тем звучал совершенно иначе.

– С вами всегда обращались здесь как с дочерью?

– Ни один отец в мире не обходился со своей дочерью лучше, чем дядя со мной.

– Мисс Мэри – ваша кузина, если не ошибаюсь. Когда она была принята в семью вашего дяди?

– Почти в то же время, что и я. Наши родители погибли одновременно в одной и той же катастрофе, и если бы дядя не сжалился над нами, мы оказались бы брошены на произвол судьбы. Но он, – губы девушки заметно задрожали, – по доброте сердца взял нас к себе и дал нам то, чего у нас не было, – родной дом, сам же заменил нам отца.

– Вы говорите, что он был отцом как для вас, так и для вашей кузины, и удочерил вас обеих. Хотите ли вы этим сказать, что он не только давал вам все, пока вы жили у него, но и обещал в будущем обеспечить вас одинаково?

– Нет, он с самого начала дал мне понять, что все состояние перейдет к моей кузине.

– Ваша кузина была для него такой же родственницей, как и вы. Он никогда не объяснял причины подобного пристрастного отношения?

– Он объяснял это тем, что она была его любимицей.

Все ответы Элеоноры были так просты и естественны, что общее отношение, столь неблагоприятное для нее вначале, мало-помалу стало меняться в ее пользу. Коронер между тем продолжал:

– Если дядя относился к вам так, как вы говорите, вы должны были очень любить его.

– Конечно, – подтвердила девушка, и решительное выражение ее лица показывало, что это не просто слова.

– Значит, его смерть стала для вас тяжелым ударом?

– Да.

– Настолько тяжелым, что, увидев его мертвым, вы упали в обморок?

Элеонора молча кивнула.

– А между тем вы как будто уже были к этому готовы?

– Готова?

– Да, прислуга говорила, что вы очень забеспокоились, когда мистер Левенворт утром не вышел к завтраку.

– Прислуга?

Голос ее дрогнул, девушка не могла продолжать.

– Когда вы вышли из библиотеки, вы, говорят, были очень бледны.

Стала ли она, наконец, понимать, в чем дело, сообразила ли, какого рода подозрение зародилось у коронера? Такой взволнованной я не видел ее даже там, наверху, в голубой комнате. Бедняжка с заметным усилием овладела собой и ответила:

– В этом нет ничего особенного: дядя был настолько пунктуальным человеком, что всякое нарушение распорядка с его стороны могло вызвать некоторое беспокойство.

– Значит, вы беспокоились?

– В известной степени да.

– Чьей обязанностью было наблюдать за порядком в комнатах вашего дяди?

– Моей.

– Значит, вы знаете маленький ночной столик, стоящий у его постели.

– Конечно.

– Когда вы подходили к нему в последний раз?

– Вчера.

Элеонора заметно задрожала при этих словах.

– В котором часу?

– Насколько я помню, незадолго до ужина.

– Находился ли револьвер на своем обычном месте?

– Кажется, да, впрочем, я не обратила внимания.

– Значит, вы отпирали ящик. Вы не помните, заперли ли вы его потом?

– Да, заперла.

– А ключ вынули?

– Нет.

– Мисс Левенворт, револьвер, как вы, вероятно, уже заметили, лежит перед вами на столе. Не потрудитесь ли вы осмотреть его хорошенько?

Коронер взял оружие и подал его допрашиваемой. Если он рассчитывал испугать ее подобной просьбой, то достиг своей цели: при первом же взгляде на револьвер девушка вздрогнула и, когда он протянул его ей, отшатнулась назад, воскликнув: «Нет, нет!»

– Я попрошу вас хорошенько осмотреть револьвер, мисс Элеонора: когда его нашли, все семь пуль оказались на месте, в барабане.

Выражение испуга исчезло с ее лица, она протянула руку за оружием. Коронер, не спуская с нее глаз, произнес:

– Тем не менее из него недавно стреляли, однако тот, чьей рукой был сделан выстрел, вычистив дуло, позабыл вычистить заодно и барабан, – сказал он, глядя в глаза допрашиваемой.

Она уже не вздрагивала, хотя выражение полного отчаяния застыло на ее лице, и девушка, казалось, готова была вот-вот упасть в обморок. Но она быстро справилась с собой и, решительно выпрямившись, спросила:

– И что с того, господин коронер?

Тот положил револьвер на стол. Все присутствующие спрашивали себя, что будет дальше. Я услышал тяжелый вздох рядом с собой и, обернувшись, увидел мисс Мэри. Лицо ее заливала краска стыда: она, казалось, только теперь поняла, что в поведении ее кузины было что-то подозрительное.

– Вы хотите узнать, что из этого следует? – переспросил спокойно коронер. – А вот что: ни один случайный убийца не станет чистить револьвер после выстрела, а тем более прятать его назад в столик и запирать.

Элеонора ничего на это не ответила, но я видел, как Грайс многозначительно покачал головой и что-то записал в свою книжечку.

– Кроме того, ни один посторонний человек не смог бы в столь поздний час проникнуть в спальню покойного, забрать револьвер из ящика, пересечь комнату и коридор и, наконец, выстрелить в мистера Левенворта так, чтобы он не обернулся перед этим, желая посмотреть, кто ходит по комнате. А тот факт, что он не поворачивал головы, установлен из объяснений, данных нам врачом после осмотра тела.

Слова, содержавшие ужасные подозрения, были произнесены; все пристально смотрели на девушку. Но подобное обвинение вызвало негодование не у Элеоноры, а у ее кузины: Мэри вскочила с места, словно собираясь что-то возразить. Элеонора, однако, обернулась к ней, знаком призвала к молчанию, а сама произнесла холодно и решительно:

– Вы не можете с полной уверенностью утверждать, что в действительности все происходило именно так, как вы сейчас говорили. Если бы мой дядя вчера сам стрелял из револьвера, что, между прочим, вполне возможно, то вам и тогда пришлось бы сделать такое же заключение.

– Мисс Элеонора, – холодно проговорил коронер, – пуля извлечена из головы вашего дяди.

– И что же?..

– Она соответствует марке того револьвера, который находился у вашего дяди.

После этого замечания допрашиваемая поникла головой и ничего не ответила. Казалось, теперь она совсем упала духом. Когда коронер заметил это, он стал еще строже и холоднее.

– Мисс Левенворт, – сказал он, – я вынужден задать вам еще несколько вопросов относительно вчерашнего вечера: где и с кем вы его провели?

– Одна, в своей комнате.

– Видели ли вы вашу кузину или дядю после ужина?

– Нет, после ужина я никого уже не видела… за исключением Томаса, – прибавила она после короткой паузы.

– При каких обстоятельствах вы его видели?

– Он принес мне визитную карточку одного господина.

– Могу я узнать его имя?

– На карточке значилось имя Рой Роббинс.

Казалось, в этом не было ничего подозрительного, но сидевшая рядом со мной мисс Мэри вздрогнула так сильно, что я невольно обратил на это внимание.

– Когда вы бываете в своей комнате, дверь в нее всегда бывает открыта?

Мисс Элеонора заметно смутилась, но поспешила ответить:

– Нет, обыкновенно я закрываю ее.

– Почему же она была открыта вчера вечером?

– В комнате было слишком жарко.

– Только по этой причине?

– Другой я не могу назвать.

– Когда вы закрыли ее?

– Когда готовилась ко сну.

– Это произошло до того, как прислуга ушла наверх, или после?

– После.

– Вы слышали, как мистер Харвелл вышел из библиотеки и направился к себе в комнату?

– Да, слышала.

– Долго ли еще после этого дверь в вашу комнату оставалась открытой?

– Не помню, кажется, несколько минут, – произнесла она, замявшись.

– Больше десяти минут?

– Да.

– Больше двадцати?

– Может быть. – Элеонора была бледна как смерть и дрожала всем телом.

– Мисс Левенворт! Как мы уже выяснили, смерть вашего дяди наступила в скором времени после того, как от него ушел мистер Харвелл. Раз дверь в вашу комнату была открыта, вы не могли не услышать шагов того, кто прошел к нему, и выстрела. Слышали ли вы что-нибудь?

– Я не слышала никакого шума.

– Положительно ничего?

– Я не слышала звука выстрела.

– Мисс Левенворт, извините меня за настойчивость, но слышали ли вы что-нибудь?

– Я слышала, как затворилась дверь.

– Какая дверь?

– Дверь в библиотеку.

– Когда?

– Я не знаю, – она в волнении сложила руки на груди, – не могу сказать. Зачем вы задаете мне столько вопросов?

Я вскочил: бедняжка зашаталась, едва не лишившись чувств. Но, прежде чем я успел до нее дойти, она опять выпрямилась и приняла свой прежний решительный вид.

– Извините меня, – сказала она, – я сама не своя сегодня. Прошу у вас прощения. – И она вновь обернулась к коронеру: – О чем вы спрашивали?

– Я спрашивал, – и его голос стал пронзителен, – когда вы услышали, что затворилась дверь библиотеки?

– Я не могу указать определенного времени, но это было после того, как мистер Харвелл прошел наверх, и прежде, чем я заперла свою дверь.

– И вы не слышали выстрела?

– Нет.

Коронер бросил быстрый взгляд на присяжных, которые все до единого потупили глаза.

– Мисс Левенворт, нам сказали, что Джен, одна из служанок, поздно вечером отправилась в вашу комнату за лекарством от зубной боли. Приходила ли она к вам?

– Нет.

– Когда вы узнали о ее исчезновении?

– Сегодня утром перед завтраком. Молли встретила меня в передней и спросила, как себя чувствует Джен. Этот вопрос показался мне странным, и я осведомилась, что Молли имеет в виду. После минутного разговора мне стало ясно, что Джен покинула дом.

– Что вы подумали, когда убедились в этом?

– Я не знала, что думать.

– Вы ничего не заподозрили?

– Нет.

– Вы не попытались установить связь этого обстоятельства с убийством вашего дяди?

– Я не знала тогда об убийстве.

– А потом?

– Возможно, мне пришло на ум, что Джен что-то известно, сказать наверняка не смогу.

– Можете ли вы сообщить нам что-нибудь о прошлой жизни этой девушки?

– Я не могу ничего добавить к тому, что уже сказала моя кузина.

– Вы не знаете, о чем она размышляла вечерами у окна?

Щеки Элеоноры вспыхнули от гнева – из-за тона ли, каким был задан этот вопрос, или, возможно, из-за самого вопроса.

– Нет, сэр, она никогда не сообщала мне своих тайн.

– Так вы, значит, не можете сказать, куда она направилась?

– Конечно, нет.

– Мисс Левенворт, мы вынуждены задать вам еще один вопрос. По свидетельству вашей прислуги, вы отдали приказание перенести тело вашего дяди из библиотеки в спальню: так ли это?

Она молча кивнула.

– Разве вы не знали, что по закону не имели права трогать покойника до прибытия представителей власти?

– В данном случае мной руководил не разум, а чувства.

– Может быть, вами руководило то же чувство, когда вы, вместо того чтобы отправиться в спальню и указать, куда положить покойного, предпочли остаться в библиотеке и взять со стола бумагу, которая вам, по-видимому, была очень нужна?

– Бумагу? – переспросила девушка. – Но кто может утверждать, что я взяла со стола бумагу? Я ничего не брала.

– Один свидетель показал, что видел, как вы нагнулись над столом вашего дяди, а одна из свидетельниц утверждала, что видела, как вы вышли из библиотеки с бумагой в руке и как затем сунули ее в карман. На основании этих данных я и сделал свое заключение, мисс Левенворт.

Сказанное было больше чем просто намек; все присутствующие зорко следили за тем, как примет этот вызов Элеонора, но она не дрогнула и ответила твердо:

– Вы сделали заключение – ваше дело доказать, что оно правильно.

Подобного ответа никто не ожидал, даже коронер смутился, но замешательство его длилось недолго.

– Мисс Левенворт, – сказал он, – еще раз спрашиваю вас: брали ли вы что-нибудь со стола?

Она сложила руки на груди.

– Я отказываюсь отвечать на ваш вопрос, – заявила девушка невозмутимо.

– Простите, но необходимо, чтобы вы на него ответили.

– Если вы найдете у меня какую-нибудь подозрительную бумагу, я отвечу, каким образом она ко мне попала.

Подобный резкий отпор, по-видимому, совершенно смутил коронера.

– Но разве вы не понимаете, что нам придется сделать из вашего отказа соответствующие выводы?

Бедняжка поникла головой.

– Боюсь, что это так… – сказала она тихо.

– И все же вы настаиваете на своем решении? – спросил коронер.

Она ничего не ответила, и он не стал повторять вопрос. Все понимали, что Элеонора не только сознает опасность, угрожающую ей, но и готова защищаться из последних сил. Даже ее кузина, сохранявшая до тех пор внешнее спокойствие, заметно разволновалась. По-видимому, она поняла, что обвинять кого-либо самой и видеть, как подозрения против того же лица зарождаются у других, совсем не одно и то же.

– Мисс Левенворт, – вновь обратился к Элеоноре коронер, – не правда ли, вы всегда могли свободно входить в комнаты вашего дяди?

– Разумеется.

– Вы могли бы войти в его спальню ночью и подойти к нему так, что этим нисколько бы его не побеспокоили и он даже не повернул бы головы? Не так ли?

– Без сомнения, – ответила она, судорожно сжимая кулаки.

– Ключ от двери библиотеки исчез, мисс Элеонора.

Она ничего на это не ответила.

– Из показаний свидетелей мы знаем, что после того, как тело вашего дяди было перенесено в спальню, вы вышли совершенно одна из библиотеки. Заметили ли вы, находился тогда ключ в замке или нет?

– Его там не было.

– Вы уверены в этом?

– Вполне.

– Отличался ли этот ключ по своей форме или величине от других?

Девушка, по-видимому, пыталась скрыть испуг, вызванный этим вопросом, и при этом бросила как бы случайно взгляд на группу слуг, потом едва слышно ответила:

– Этот ключ действительно отличался от всех других.

– Чем именно?

– Тем, что дужка его была сломана.

– Значит, вы узнали бы его, если бы вам его показали?

Она испуганно взглянула на коронера, словно ожидая, что увидит в его руках этот ключ, но, поскольку этого не произошло, она снова успокоилась и ответила равнодушно:

– Да, узнала бы.

– Хорошо, – сказал тот, отпуская ее движением руки, и, обращаясь к присяжным, прибавил: – Теперь вы, господа, услышали показания всех обитателей этого дома.

В эту минуту к нему подошел Грайс, коснулся его руки и прошептал что-то на ухо, затем вернулся на свое место, сунул правую руку в карман и устремил свой взор на люстру. Я едва дышал от страха: неужели он передал коронеру слова, подслушанные нами наверху?

– Мисс Левенворт, – сказал коронер, обращаясь к Элеоноре, – вы говорили нам, что вчера вечером не заходили к своему дяде и вообще не были у него в комнате. Вы готовы подтвердить это?

– Конечно.

Коронер посмотрел на Грайса, тот вытащил из кармана перепачканный чем-то черным платок.

– Странно, – продолжал коронер, – а между тем вот этот платок, принадлежащий, очевидно, вам, был найден сегодня утром в комнате убитого.

На лице Мэри отразилось отчаяние; Элеонора оставалась совершенно спокойной, заметив лишь:

– В этом нет ничего удивительного, поскольку сегодня утром я побывала в этой комнате.

– И оставили его там?

На этот вопрос она ничего не ответила.

– Когда вы оставили его там, он был таким же грязным, как теперь?

– Разве он грязный? Покажите мне его!

– Конечно, но для начала выясним, каким образом он попал в комнату вашего дяди.

– Он мог, например, пролежать в этой комнате несколько дней, – ведь я говорила, что часто там бывала. Но прежде дайте посмотреть, действительно ли это мой платок, – проговорила Элеонора, протягивая руку.

– Должно быть, ваш, поскольку он помечен вашими инициалами, – сказал коронер, в то время как Грайс передавал ей платок.

– Эти грязные пятна, – воскликнула она в ужасе, – ведь они похожи…

– Они похожи на то, на что должны походить. Если вы когда-нибудь чистили револьвер, то должны это знать, мисс Левенворт.

Она с чувством крайнего отвращения бросила платок на пол и горячо воскликнула:

– Я ничего не знаю об этом, господа! Это, конечно, мой платок, но… – Она не докончила фразы и только повторила: – Я ничего не знаю.

На этом ее допрос закончился. Снова вызвали кухарку и спросили, когда она в последний раз стирала этот платок.

– Этот платок? – пробормотала та. – Как-то на неделе… – И она взглянула на свою госпожу умоляющим взором.

– Когда именно?

– Я хотела бы забыть это, мисс Элеонора, но не могу, это ведь единственный такой платок в целом доме: я стирала его позавчера.

– Когда вы его выгладили?

– Вчера утром, – ответила женщина, запинаясь.

– А когда отнесли его в комнату мисс Элеоноры?

Кухарка поднесла кончик передника к глазам.

– Вчера днем, с другим бельем, перед самым обедом. Я, право, не могла не сказать правду, мисс Элеонора, – проговорила она, рыдая.

Коронер отпустил свидетельницу и вновь обратился к Элеоноре с вопросом, что она может прибавить к только что услышанному. Та лишь судорожно сжала руки, молча покачала головой и почти без чувств опустилась в кресло. В комнате возник неописуемый переполох; я обратил при этом внимание на то, что Мэри не поспешила на помощь к кузине, а предоставила эти хлопоты Молли и Кэт. Несколько минут спустя бедняжка настолько оправилась, что смогла встать. Девушку проводили в ее комнату, при этом я заметил, что вслед за ней вышел какой-то господин высокого роста и представительной наружности.

Один из присяжных предложил прервать заседание; по-видимому, коронер также желал этого, поскольку он встал и объявил, что следующее заседание назначается на завтрашний день, на три часа пополудни. В комнате остались мисс Мэри, Грайс и я.