Кудель кровавого льна

История Авроры

— Похоже, здесь, — выдохнула Элизабет и смахнула текущие со лба солёные струйки пота.

Перед ней раскинулась небольшая полянка, уютно устроившаяся в ложбине между старыми приземистыми дубами. Прохладный лесной воздух пахнул грибами, паутиной, прелой листвой, сыростью и… Магией. Элизабет могла узнать этот свербящий в носу сладковатый аромат струившейся из Разлома чистой энергии из миллионов других, напоминающий одновременно пчелиный мёд, клубнику и сгоревшую древесину энта. В детстве мать науськивала её искать подобные аномалии собственным нюхом, как собака-ищейка, и даже сейчас, спустя полвека, эльфийка не растеряла навыков, более того, исподволь передавала свои бесценные знания Авроре. И девочка, выбравшаяся на поляну из зарослей папоротника вслед за наставницей, тоже явственно чувствовала этот приторно-удушливый аромат, хотя нос её до сих пор был заложен.

— Точно здесь, — она облизала пересохшие губы и стала пытливо осматриваться по сторонам.

— Вперёд, я за тобой. Только бесшумно и без резких движений.

Начинающая волшебница спрыгнула с замшелого и ноздреватого серого валуна и ступила на поляну, окутанную призрачной бледно-алой дымкой, сквозь которую просматривались ядовито-голубые цветки сумеречного колокольчика, устилавшие нежным мягким ковром серозём. Поляну сковывали пушистые кустики тенеглазки, лещины, крапивы, жимолости и бересклета, насыщая густой стоячий воздух посторонними благоуханиями.

Стараясь не обжигаться крапивой и ступать как можно тише, Аврора стала плутать в тумане и вскоре набрела на участок чистого серозёма, лишённого какой-либо растительности. В этом месте земля, выложенная гладкими, плотно прилегающими друг к другу серыми плитами неизвестной породы, красовалась дугообразной трещиной с кроваво-красными пульсирующими краями.

— Нашла!

— Тише, Аврора, — прошептала подкрадывающаяся сзади серокожка, — пожалуйста. Ты не в первый раз находишь Разлом, знаешь, чему я учила. Давай, принимайся за дело, как кончишь, возвращайся к реке, к тому валежнику. И не высасывай всю Силу за один присест, иначе произойдёт внутримозговое кровоизлияние. Порциями, крошка, порциями, я тебя не тороплю. И про крем не забудь, иначе заработаешь мгновенный некроз на руках.

— Угу, — промычала девочка.

Прежде чем приниматься за дело, она высморкалась в чистый платок и заткнула его за пояс. После этого Аврора закатала рукава куртки, вытащила из кармана глиняную баночку с пахучей маслянистой мазью, нанесла небольшую порцию на руки, а затем опустилась на колени перед Разломом и приложила растопыренные длани линиями жизни к наиболее широким участкам трещины. На её правой ладони не хватало мизинца, вместо него был короткий обрубок, сокрытый за стальным напёрстком. Взглянув на мутно поблёскивающий металл, стискивающий остатки пальца, Аврора тяжко вздохнула и закрыла глаза, в уголках которых начали набухать слезинки.

Свой двенадцатый день рождения Аврора запомнит на всю жизнь. Несмываемой печатью ужаса и страдания нанесён след на её молодое и мягкое сердце, пережившее трагические события накануне светлого праздника. Девочка была одной из десяти детей рыбака Скарема Стародуба и жила в городке Усонька, что располагался на территории небольшого Скилийского княжества, на берегу Кораллового моря. Или Камнекняжества, как ещё называли эти владения люди. Скарем, тащивший на своём горбу десятерых детей, из которых Аврора была самой старшей, работал на китобойном судне, что каждую неделю ранним туманным и холодным утром выходило в море на поиски пернатых китов.

Почти двухвековая история Усоньки зародилась на месте крошечной рыбацкой артели, когда именно сюда по чьему-то наставлению повалили ловцы жемчуга, краболовы и алхимики со всех сторон княжества. Не прошло и десяти лет, как рядом с артелью на золотом песчаном берегу возник полноценный порт и небольшая деревенька со своим старостой и ополчением. В море стало выходить множество промысловых судов — за крабами, жемчугом, губками, устрицами, рыбой, угрями; Усонька росла и ширилась, спустя полвека она появилась на картах Скилийского княжества, а князь Фаеграм утвердил за Усонькой статус городка.

И всё было бы относительно неплохо, если бы не мерфолки — коренные жители подводных городов Кораллового моря. Градоначальник Усоньки предложил провести демаркацию нагам и тритонам, дабы окончательно и бесповоротно определить чёткие морские границы своего городка. Змееногие в свою очередь заявили, что князь Фаеграм незаконно аннексировал территории их вод, поэтому потребовали от людей свернуть удочки и убраться куда подальше.

Угроза населением Усоньки была воспринята как бурлеск чистой воды, и тогда настала очередь вынужденных радикальных мер. В качестве наглядного примера того, что будет, если люди не уйдут, тритоны-легионеры совершили нападение на гражданское китобойное судно, где работал отец Авроры, и убили его экипаж. Патрульные канонерские лодки отыскали посудину на утро следующего дня, сплошь залитое кровью и заваленное расчленёнными трупами рыбаков. В тот же день ещё три краболовных корабля подверглись нападениям «рыбьих мясников», как их окрестили жители городка.

Угроза была более чем действенная, поэтому многие горожане спешно собрали свои немногочисленные пожитки, уничтожили судёнышки и лодчонки и укатили восвояси. Убитая горем мать Авроры на все лады проклинала мерфолков, лишивших её мужа, а детей отца. Аврора, четверо её сестёр и пятеро братьев тщетно пытались успокоить мать, которая даже хотела взять в руки рогатину и идти мстить змееногим.

Но те вскоре пришли сами: староста Ингнам, вспыльчивый и жестокий человек, не в силах смириться со смертью своих работников и оттоку напуганных горожан, приказал нагрузить оставшиеся шхуны, траулеры, канонерки, дубель-шлюпки и иные средства, способные держаться на плаву, подводными минами и бомбардировать ими подводные владения мерфолков. Едва первая партия мин оказалась сброшена в море, как взбешённые змеехвостые поднялись с морского дна. Ополчение города, состоящее из легковооружённых кондотьеров и наиболее воинственно настроенных жителей, было разбито наголову. После этого удовлетворённые легионеры по приказу генерала отступили, решив, что последний урок был самым показательным. Они ушли в море, укрылись за пенистыми гребнями волн.

Но на этом кошмар не закончился. Вместо них через пару часов пришли мерфолки-пираты, жестокие и хладнокровные морские разбойники, привлечённые слабостью жертвы и доступной добычей. Они явились в сопровождении гигантских троллеподобных морских дьяволов, сирен и молодого кракена. Беззащитное население оказалось в ловушке собственных каменных стен. И тогда улицы городка запенились от крови. Корсары, опьяневшие от запаха крови и беззащитности жертв, устроили резню на улочках Усоньки. Мародёры и убийцы не щадили ни детей, ни женщин, ни стариков, вламывались в людские дома, поджигали соломенные и гонтовые крыши, крушили статуи и фонтаны, грабили и убивали.

Мать Авроры пожертвовала жизнью, чтобы дать своим отпрыскам убежать из горящей халупы через подвал, но спастись из обречённого и полыхающего города смогла лишь Аврора. В суматохе смертоносной заверти она растеряла всех своих близких родственников, кроме самой младшей сестрёнки. Аврора была ранена клешнями морского дьявола в плечо и живот, потеряла мизинец на правой руке в схватке с нагой-мечником и оглохла на одно ухо из-за рёва кракена, но всё же смогла по обвалившейся канализации и разрушенной городской стене сбежать прочь из липких лап смерти и укрыться в лесу.

До конца своей жизни девочка запомнит кошмар, который престарелый и хромоногий хронист Камнекняжества спустя месяц назовёт «Коралловой резнёй» и с красочно выдуманными подробностями и неприкрытой ложью опишет в летописях. И лишь после того как страх одолеет здравый смысл и население Камнекняжества примется роптать и массово отлынивать от работы, князь Фаеграм с присущей ему флегмой возьмётся за мирное урегулирование территориальных споров с воинственными мерфолками.

Двухгодовалую сестру Авроры, которую та спасла из утопающего в крови и пламени города, следующей ночью утащила на болота кикимора. Аврора преследовала воровку до самых топей, но так и не догнала. Возможно, это было и к лучшему: загнанная в угол кикимора по степени опасности может сравниться со взрослой мантикорой, которая не ела и не спала неделю. Девочка ничем не смогла помочь беспомощной сестрёнке, болотная тварь наверняка выкрала её, чтобы выпестовать в ней омерзительное подобие самой себя и сделать своей рабыней.

Оставшаяся одна во всём мире Аврора блуждала по мрачному старому лесу, не решалась даже носа показывать на опушках, уж тем более не желала возвращаться на пепелище, оставшееся от Усоньки. Вскоре она отыскала одного из беглецов, которому посчастливилось тоже сбежать от мерфолков, однако парень не стал помогать девочке, совсем напротив, решив воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств, он попытался изнасиловать её. Он разорвал её и без того порванное платьице, а чтобы усмирить сопротивляющуюся жертву, избил сучковатой палкой. Обезумевший маньяк выдрал клок пшеничных волос и располосовал кожу на спине и предплечьях, едва не выколол глаз, но был убит своей же жертвой: Аврора, сама того не желая, заживо спалила незадачливого паренька собственной магией, случайно вырвавшейся на волю из воспалённого разума. Насильник превратился в гренку за несколько минут, и все эти минуты Аврора, спрятавшись за ствол дерева, с неподдельным ужасом наблюдала за его мучительной смертью. Парень по-звериному выл и скулил, пытался кататься по земле и сбивать пламя, но госпожа смерть всё же оборвала его жизнь своими хладными объятиями и унесла в свои владения. После этого всё ещё пребывающая в шоке Аврора отправилась дальше, но отныне она ни в какую не приближалась к людям, опасаясь второго нападения. Впрочем, людей она больше не встречала.

А через три долгих, тягучих дня бесплодных скитаний с девочкой приключилась странная, если не мистическая история: в неглубокой лощине, заросшей мрачными лиственными лесами, Аврора случайно натолкнулась на межпространственный разрыв. Вытянутое овальное пятно, чёрное, как тушь, и окантованное бледным фосфоресцирующим кольцом, слабо шипело и искрилось, разливая по лесной поляне мягкий белый свет. Неизвестно, откуда в этой богами забытой глуши зародился полноценный портал и какова его истинная природа, но окончательно отчаявшаяся Аврора воспользовалась им, искренне надеясь, что неизвестная аномалия быстро и безболезненно прикончит её и тем самым избавит от всех страданий и невзгод, преследующих с того злополучного утра, когда Усонька в последний раз видела восходящее Солнце. Поэтому Аврора, зажмурив глаза и досчитав сначала до десяти, а потом до пятидесяти, с разбегу вошла в разрыв и практически сразу же потеряла сознание, когда костлявая рука нестерпимого холода стиснула горло, а бешено стучащее сердце захлебнулось и остановилось.

В чувство её привела боль. Боль ноющая, тягучая, невыносимая. И жар. Ощущение было такое, словно Аврора заживо зажаривалась на открытом огне. Она пошевелила пальцами правой руки, и болевые импульсы усилились, эхом отдаваясь в плече.

Палец… Мизинец… — девочка тяжело заворочала головой и вдруг вскрикнула: заскорузлый струп на лбу, прилипший к горячим рыжим камням, оторвался, и ранка обильно закровоточила. Ещё одна волна жара и боли пронзила бьющееся в конвульсиях тельце, когда девочка стиснула кулак и в бессильном гневе стукнула им о землю.

Встать… Надо встать сей же час… Иначе испекусь.

Но вставать было очень больно и тяжело. Преодолевая слабость и парализующую резь в мышцах и пересохшем горле, Аврора кое-как поднялась на четвереньки и подняла пыльную, разбитую в кровь голову. Пришлось сделать нечеловеческое усилие, чтобы разлепить загноившиеся глаза.

Тем временем на теле открылись новые повреждённые участки, которые пылали и кусались, — крестец, колени, локти, пальцы, затылок, ягодицы. Все они вопили в дичайшей агонии, сливаясь в единую, пронзающую естество симфонию боли и ужаса. Болели даже бешено стучащие зубы, на которых противно скрипел песок.

Аврора сплюнула мерзкую, тягучую слюну, захотела вытереть подбородок, но, лишившись одной из опор в виде руки, со стоном повалилась обратно на камни: разодранные ладони, на которые она опиралась, успели прилипнуть к раскалённым камням и теперь с трудом отрывались от них, оставляя полоски жареной кожи.

Да, камни жгли, словно угли, и само пребывание на них походило на изуверскую пытку. Аврора вновь сделала попытку подняться: она убрала со лба сбившиеся, слипшиеся от пота и крови волосы, приподнялась на локтях, осмотрелась. Осматривалась до тех пор, пока глаза не начали затягиваться слезами.

Но всё-таки она вычислила, что находилась в центре небольшого пятачка, обозначенного этими проклятыми рыжими булыжниками, припорошёнными золотистым песком. Вокруг каменной площадки буйно рос роскошный лиственный лес, тихо шелестя на языке слабого ветерка, гуляющего в верхушках пышных крон. Затенённый, пышный подлесок, составленный из лещины, боярышника, кизила, бузины и ещё многих других кустарников, манил к себе, обещая защиту от обжигающего светила, белый диск которого, расплывающийся в волнах знойного воздуха, стоял в зените.

Аврора, собрав силу и волю в кулак, поползла. Хваталась неумолимо ослабевающими руками за выступающие острые камни и подтягивала тело всё ближе и ближе к спасительной растительности. Каждое движение усиливало терзающую дрожащее тело агонию и давалось с нечеловеческим трудом. За двадцать минут отчаянной борьбы за жизнь девочка преодолела раскалённые рыжие булыжники и с наслаждением окунулась в прохладную сень, как в ледяную воду. Она прислонилась изодранной спиной к стволу старого вяза и стала кусками снимать с себя рубище, попутно осматривая раны, порезы, струпы, царапины и гематомы, которыми обогатилась, когда пробкой вылетела из предательского портала.

Закончился осмотр тем, что девочка совсем осталась без одежды. На земле лежали дешёвые чулки, короткое сермяжное платье с фартучком, разорванные трусики и стоптанные сапожки, хотя с первого взгляда трудно было разобрать, где что именно, настолько всё это было грязным и потрёпанным.

Уже десяток минут она сидела, безвольно раскинув руки, вытянув ноги и уронив голову на плечо, и думала. Думала, мечтала, вспоминала, пару раз глубоко вздохнула и один раз даже всплакнула, залив лицо соплями и слезами. Из носа обильно текла кровь.

Не время лить крокодиловы слёзы! — сказала самой себе девочка, высморкнувшись и облизав сухие, лопнувшие губы. — Нужно встать! Нужно… Найти попить. А то я помру от жажды.

Боль немного поутихла, кровь прекратила идти носом, ранки затянулись и даже обрубок на месте мизинца вроде бы немного утихомирился и больше не кусался хваткой бойцового волкодава. Опираясь о ствол раскидистого вяза, девочка с горем пополам поднялась на дрожащие ноги и выпрямилась. Колени, разбитые в кровь, снова обожгла жгучая резь, но Аврора храбро преодолела спазмы. Не хватало ещё раз упасть, сведя все приложенные усилия, добытые таким трудом, на нет. Да и Аврора была уверена, что в случае падения она уже не встанет. Поэтому твёрдо решила держаться на ногах до последнего. Она сделала шаг, второй, третий, попыталась сорвать растущие плоды альбругского кизила. Покрытые коркой запёкшейся крови пальцы отказывались сгибаться. Пришлось хватать пузатые сиреневые плоды ртом, но с этим Аврора справилась куда проворнее.

— Дурацкий портал, даже убить нормально не смог, — только и сказала она, окончательно утолив жажду и смочив горло и губы.

Пораскинув мозгами, девочка справедливо решила, что боги в этот день были милостивы и поэтому оставили ей жизнь. Ведь межпространственный разрыв мог выбросить Аврору в ещё более ужасные места, например, в логово вечно голодных троллей или вообще в пучину океана, кишащую морскими гадами и кровожадными мерфолками. Поэтому девочка наскоро поблагодарила всех богов, которых знала и не знала, и решила отныне не пытаться покончить с собой. Вместо этого она продолжила свой путь по этому лесу…

— Что это за лес? Где я нахожусь? — разговаривала сама с собой соскучившаяся по обществу Аврора, взбираясь на невысокий пригорок, заботливо укрытый руками природы в шубу пахучих луговых трав. — Я всё ещё Камнекняжестве или… В каком-нибудь другом владении?

Наконец, девочка покорила некрутую вершину, но все попытки осмотреться не привели к желаемому результату: сгустившиеся сумерки залили всё вокруг плотной, холодной смолой, и единственное, что могла различить во тьме Аврора, — её собственные руки, ощупывающие пространство вокруг. Натыкаясь на деревья и колючие кустарники, спотыкаясь, падая, поднимаясь и снова оступаясь, она спустилась и пошла дальше.

Безлунная ночь преодолела пик своего недолгого царствования: пробила полночь, но Аврора этого не знала. Ей казалось, что рассвет вот-вот забрезжит и осветит путь; но она всё шла и шла, то и дело падая на разодранные в мясо колени и с оханьем поднимаясь, а обступивший со всех сторон мрак и не думал уходить. Наконец, дальнейший путь показался Авроре бессмысленным и даже опасным, и она стала думать о ночлеге. Устроившись на мшанике, девочка свернулась в позу эмбриона и довольно быстро заснула, измождённая дневными приключениями. И сон её, тревожный, лишённый сновидений, дрожал, как осенний лист на ветру, готовый в любую минуту оборваться.

Несмотря на нависшую тревогу, Аврора проснулась всего один раз, под утро, когда первые лучи восходящего солнца забрезжили сквозь колышущуюся листву и обожгли закрытые глаза. Девочка глухо застонала, закрыла глаза предплечьем, перевернулась на бок. Тело её покрылось гусиной кожей: утро выдалось прохладным, а она спала без одежды. Почему-то об этом Аврора вспомнила только сейчас.

— Ой, я же голая! — она вскочила, как ошпаренная, и принялась прыгать, растирать руками тело, кружиться, чтобы хоть немного согреться.

Впрочем, окончательно согреться ей не удалось, потому что знакомая жгучая боль возвратилась и опять засела в каждой клеточке дрожащего тельца. Некоторые ранки опять открылись и закровоточили, когда Аврора в пылу азарта случайно содрала струпы. Пульсировал резью обрубок, ещё не так давно называемый мизинцем. Пришлось прекратить согревающие процедуры.

Девочка попробовала скрыть срам перистыми листами папоротников, содранными с земли кусками мха, сбитыми палкой кустами омелы, свисающим с ветвей плющом, даже скомканной паутиной, но очень скоро поняла, что её навыков выживания в диком лесу не хватит для создания приличной одёжки из подручных материалов. А посему пришлось продолжить дальнейший путь сквозь лес абсолютно обнажённой. Девочка добралась до пресного холодного ручейка, где умылась, смыла грязь, пот и кровь, скрупулёзно вымыла остриженные до плеч золотистые волосы, напилась и, перейдя ручей по поваленному стволу ели, бодро пошла дальше.

Один раз она едва не налетела на гигантоскорпиона, который управлялся с пойманной ланью. Гигантское членистоногое, которое на самом деле являлось не членистоногим, а млекопитающим, пусть и слегка специфичного внешнего вида, ловко орудовало мощными клешнями, разделывая добычу и с громким чавканьем и хрустом пожирая её. Авроре повезло: гигантоскорпион хоть и учуял девочку по запаху крови, но, видимо, посчитал её слишком ничтожной дичью, не заслуживающей внимания совершенного охотника, поэтому с невозмутимым видом продолжил уплетать лань. Напуганная до смерти путешественница поспешила убраться куда подальше и вздохнула свободно лишь тогда, когда перешла неглубокую речушку и углубилась в прохладную чащу.

Наконец, ближе к полудню изрядно измученная Аврора выбралась на большак, чьей-то хозяйской рукой огороженный от леса деревянным заборчиком. Девочка перелезла через невысокое препятствие, но в последний момент неудачно перебросила ногу и кубарем скатилась на пыльный грунт. Охая и постанывая, Аврора поднялась и побрела дальше, но спустя пяток шагов остановилась и насторожилась: она услышала приближающиеся шаги, точнее, топот чьих-то гигантских лап. Пригнувшись, девочка юркнула в придорожные кусты развесистого лопуха, и стала следить за трактом.

Вскоре, минуя поворот, на дорогу вышло четвероногое чудовище, издалека напоминающее динозавроида, цветные картинки которых Аврора давно видела в книге «Бестиарий острова Альгустана». Чудовище, мотая плоской черепашьей головой, насаженной на тонкую длинную шею, и размашисто обмахивая дорожную пыль хвостом с костяным гребешком, неторопливо тащило на спине сбитую из анминитовой стали башенку, на вершине которой расположилось трое пассажиров. Наездник же сидел на голове динозавроида, на своеобразных козлах, украшенных яркими и пёстрыми перьями и гнущимся в стороны гибким флагштоком. На вершине флагштока трепыхался выцветший лоскут — чёрная единорожья голова в профиль на красно-белом шашечном поле. Аврора узнала флаг Эльфийского Содружества и чуть слышно чертыхнулась.

Так вот куда я попала! — белокурая девочка с любопытством вытягивала худосочную выю и осторожно посматривала на ящера по-над мясистыми листьями лопухов и бледнозорек. — К ушастым! Прямо в их владения! Кошмар какой! Почему именно сюда, а не куда-нибудь ещё? Я… Не хочу к эльфам! Боже, какой отвратительный зверь!

Ящер, медленно перебирая толстые, как столбы, ноги, продолжал двигаться вперёд. На его глазах сидели выпуклые шоры, из пасти, усеянной мелкими острыми зубами, торчал пенистый от слюны мундштук. Аврора с головой нырнула в придорожный бурьян, когда исполинская тень динозавроида легла на неё.

Погонщик и пассажиры, как она и ожидала, оказались эльфами — длинноухими, черноволосыми и белокожими, разодетыми в чёрные мундиры с белыми подпругами и карминовые береты. Погонщик периодически похлопывал питомца по налобным роговым щиткам, звонко покрикивал и хохотал, когда ящер отвечал ему низким и утробным «Чак-чак-чак». Пассажиры в паланкине скучали, облокотившись о планшир фальшборта, обмахивались мокрыми от пота беретами; самый крайний, сидящий на корме, курил густо дымящуюся цигарку. Докурив, он затушил окурок о подмётку тяжёлого солдатского сапога и бросил его за борт. Лишь чудом не попал в прячущуюся Аврору.

Наконец, динозавроид скрылся за очередным поворотом извилистого большака и пропал из вида девочки. Аврора вновь выкарабкалась на дорогу и долго рассматривала отпечатавшийся в пыли след гигантской лапы с тремя пальцами.

— Ну и лапища, — охнула девочка, когда сравнила отпечатки своей стопы и стопы ящера-переростка. — Да там вместится в сотню таких, как моя!

Вдоволь насмотревшись на следы, Аврора пошла в противоположном направлении, миновала поворот и… Снова вынуждена была сойти с тракта и с головой спрятаться в лопушнике. Её ясный слух уловил приближающийся топот копыт.

Наверное, единорог, — предположила девочка, удобнее устраиваясь среди обросших капельками росы листьев и убирая упавшую на глаза чёлку. — Или даже пегас! Ой, как интересно на них посмотреть!

Но нет, это был не единорог и не пегас. Очень скоро на дороге очутилось самое удивительное существо, которое Аврора видывала в своей недолгой жизни. По сравнению с ним даже вожделенные единороги и пегасы выглядели не так сказочно.

По дороге шла женщина. Эльфийка, судя по остроконечным оттопыренным ушам. У неё были рыжие волнистые волосы, распущенные и великолепные, блестящие зелёные глаза и веснушки. Много веснушек, очень много, все яркие, сочные, выделяющиеся на фоне тёмно-серой кожи…

И спаренные копытца с длинным голым хвостом. Аврора, сидя в лопухах, даже протёрла глаза и сощурилась, проверяя лишний раз, не обманывает ли её зрение.

Боже, боже, боже! — девочка заткнула рот рукой, чтобы не вскрикнуть от ужаса. — Я знаю, кто это!.. Это же суккуб, демоническая тварь! О них рассказывали мне в храме церковники. Я ещё тогда подумала, глупая дурочка, что эти умники пытаются просто напужать меня! А… А сейчас я столкнулась с настоящим суккубом, вот он, только руку протяни! Только у них копыта на ногах и крысиные хвосты! А ещё нетопыриные крылья с костяными крючками.

Однако у незнакомой эльфки подобных крыльев не было, то есть, у неё вообще не было крыльев. И выглядела она вполне прилично: одета в совершенно обычную дорожную одежду — кожаные куртку и штаны, на плече тащила совершенно обычный походный рюкзак с кучей отделений, в правой руке держала совершенно обычную сучковатую клюку, на которую опиралась при ходьбе. Разве что тревогу внушали шпага в ножнах, притороченных к поясу, и кобура с торчащей ручкой револьвера. Но самое главное, что серокожка пела. Непринуждённо напевала себе под нос какую-то бодрую песнь, отбивая такт сдвоенными раковинками копытцев и качая головой.

Но, дойдя до лопухов, служивших укрытием Авроре, эльфийка остановилась, смешно застригла длинными ушами и огляделась по сторонам. Однако Авроре стало не до смеха: серокожка каким-то сверхъестественным образом почуяла её рядом с собой! Женщина отложила в сторону клюку, сняла с плеча рюкзак, порылась в его недрах и выудила гладкую отполированную палочку длиной примерно в локоть. Взмахнув ею, эльфийка отчётливо проговорила формулу, и палочка на конце вспыхнула яркой алой искоркой. Рука её, держащая палочку, дрогнула и медленно указала на… Аврору, сидящую в лопухах!

Это стало последней каплей. Аврора взвизгнула, вскочила и ринулась обратно в лес, надеясь там скрыться от длинноухой ведьмы, которая всё же смогла вычислить её убежище при помощи своих нечестивых артефактов.

— Эй, постой, глупая! — крикнула ей вслед серокожка на чистом всеобщем языке, но Аврора и не думала останавливаться.

Первая встреча с эльфами не сложилась. С другой стороны, Аврора в жизни не могла подумать, что когда-нибудь ей выпадет сомнительное счастье так близко встретиться с представителем древнего народа. Особенно с рыжеволосыми и зеленоглазыми дамочками, будто сошедшими со страниц детских сказок о ведьмах.

Аврора не думала: не было времени. Она неслась во все лопатки, не помня себя от страха. Злобно трещали потревоженные сороки, неугомонные вульки скакали на низко стелящихся, смыкавшихся над головой ветвях и тоже кричали на все лады. Девочка перепрыгнула два или три муравейника, глубокую яму, оставшуюся от выкорчёванного с корнем дуба, сам дуб, обросший мхом и светящимися шляпками грибов, собрала за собой десяток паутин и, посчитав, что эльфийка осталась с носом, сбавила шаг.

Но она сильно ошиблась.

— Стой же ты, всё равно догоню! — настойчивый альт за спиной вынудил Аврору увеличить скорость бега, однако резервных запасов выносливости хватило ненадолго. Очень скоро у девочки подкосились ноги, и она рухнула на колени и повесила голову, окончательно смирившись с проигрышем.

Пусть делает, что хочет! А я устала!

— Вот ты где! Зачем убегаешь от меня? — как оказалось, эльфийка даже не запыхалась во время маленького марафона, а её движения продолжали оставаться грациозными и пластичными. — Глупее поступка на свете не сыскать, крошка, уж поверь, я бегаю быстро… Человек. Человеческая девочка. Откуда ты такая взялась здесь, в землях Содружества? Ещё и голая, и искалеченная?

Я в Содружестве… — Аврора готова была разрыдаться, но тупо смотрящие в пространство бирюзовые глаза продолжали оставаться сухими. — Среди ушастых эльфов!

Некстати вспомнились материнские россказни о том, как эльфы используют людей в роли послушных рабов. Тогда, месяца два назад, Аврора вместе с братьями и сёстрами трепетали от ужаса, слушая красочные рассказы матери о том, как длинноухие, приплывая из-за моря на неведомых морских ящерах, по ночам топят рыбацкие траулеры, а их персонал берут в полон, клеймят позорным тавром ничтожного раба и до конца жизни заставляют работать на смрадных заводах и фабриках, где в больших количествах производятся вселяющие ужас обычному человеку дизельмункулы, вооружённые цепными пилами, огнемётами, картечницами, лазерными лучемётами, молотами и другими орудиями, несущими смерть и хаос. Или на зверофермах, где человеческие дети и дряхлые старики — ресурс, изживший себя и неприспособленный к тяжёлой и изматывающей работе, — идут на корм ужасным чудовищам… Например, ящеру, которого Аврора не так давно видела…

— Ну, и что делать будем? — задумчиво хмыкнула незнакомая эльфка, обходя стоящую на окровавленных разбитых коленях девочку. Аврора, повесив голову и глядя исподлобья, неотрывно наблюдала за её мохнатыми копытцами и раскачивающимся хвостом. — Хм, признаться честно, это самая неожиданная встреча в моей жизни, а ведь я считала, что повидала уже всё на свете… Для начала давай-ка поднимемся.

Серокожка зашла за спину девочки и, взяв её под мышки, с лёгкостью поставила на ноги. Аврора от неожиданности готова уже была упасть вновь, но вовремя спохватилась и удержалась. Холодные руки эльфийки неприятно обожгли кожу, а её терпкий бергамотовый парфюм ударил по ноздрям.

— Повторяю: откуда ты взялась? — эльфийка обошла девочку и остановилась перед ней. Аврора понурила голову, не смея поднять глаза, и только мелко дрожала, продолжая прикрывать срам руками. — Как тебя зовут? Ты понимаешь меня?

Аврора понимала, потому что эльфийка говорила на всеобщем. Но вот заговаривать с ней она не желала, наивно надеясь, что длинноухая дамочка, потеряв интерес к находке, пойдёт дальше. Но женщина, похоже, попалась куда более пытливая и любопытная, чем она ожидала.

— Пойми, крошка, я три раза повторять не привыкла. Или ты отвечаешь, или… — тут серокожка замялась и задумчиво почесала затылок.

Ну вот, началось! — мелко задрожала и захлопала большими глазами Аврора. — Сейчас поставит клеймо и сплавит на рынок! Или вообще, посчитает меня хилой девчонкой, убьёт и бросит здесь, в лесу! Боже, почему я попала именно сюда, почему именно к эльфам? Мамочка…

— Впрочем… Думаю, я смогу тебя разговорить!

Нагнувшись, удрализка сорвала растущий под ногами хвощ и покрутила в пальцах тонкий зелёный стебель, усыпанный пышными мутовками.

Яркое, насыщенное алыми оттенками пламя весело трещало и корчилось, выхватывая из сумрака небольшую, спрятанную в чаще леса прогалину. Серокожая эльфийка, сидя на старом, прогнившем валежнике, ворошила горящий хворост палкой и время от времени подкидывала ещё. Аврора сидела рядом, закутанная в мягкий плед, и держала обеими руками глиняную щербатую кружку, наполненную горячим чаем без сахара.

— Итак, крошка, — после долгого молчания начала женщина, откладывая опалённую с одного конца ветку, — я понимаю, что ты, быть может, сильно напугана, но твоё упорное молчание переходит все мыслимые границы. Не притворяйся немой, я прекрасно слышала, как ты кричала, когда убегала от меня. Да и, говоря откровенно, если бы ты была немой, всё равно хоть какие-нибудь звуки ты могла произносить, пусть даже и мычание. А ты только вздыхаешь и что-то бормочешь себе под нос. Ты так и не сказала, кто ты, откуда, как тебя зовут и где твоё сопровождение. Не доверяешь мне? А я, между прочим, вылечила твои увечья, обогрела и накормила. Этого недостаточно, чтобы заслужить хотя бы толику твоего доверия? Нет? Может, ты боишься меня, моих копыт, хвоста, рыжих волос, э? Уверяю тебя, я не ведьма, не демон и не чернокнижница. Меня зовут Элизабет Маргарита София Августа Морэй, я доктор психомагических наук, то бишь, чародейка, весьма способная и уважаемая в народе. Иду в Зачарованные Пущи, в свой дом, после долгого отсутствия. Там живут дриады, много дриад, целый клан. Я полукровка — наполовину удрализка, наполовину древодева. Теперь твоя очередь откровенничать, крошка.

Но Аврора продолжала в безмолвии сидеть и смотреть на истерично прыгающее на хворостине пламя, издёрганное слабым летним ветерком. Бледное лицо её играло отблесками жаркого пламени, в неподвижных голубых глазах плясали маленькие язычки. Элизабет бросила палку в костёр и покачала головой.

— Ты рабыня, каким-то образом сбежавшая от работорговцев? — опять попыталась завязать беседу чародейка. — Или ты попросту отстала от своей группы путешественников? Или отбилась от колонны беженцев? Где твои родители? Что произошло с твоим мизинцем на руке? Кто ты, чёрт возьми, такая?

Аврора вздрогнула, будто очнулась от оцепенения, и отхлебнула из кружки. И вновь, не удостоив собеседницу ни взглядом, ни словом, застыла в неподвижности. Костёр продолжал выплясывать и плеваться искрами. Где-то далеко, на северных холмах, протяжно завыл оборотень.

— Твоя издевательская апатичность скоро меня доконает, крошка. Тебе повезло, что ты наткнулась на меня, а не… На кого-нибудь другого, менее дружелюбного. Я тебе зла не желаю. Но, согласись, странно, что столь юная дева бродит по дикому лесу в гордом одиночестве абсолютно обнажённой и в дополнение сильно израненной. Тебя избили? Изнасиловали?.. А, да ну тебя к чёрту.

Аврора боковым зрением видела, что эльфка встала, отряхнула запылённые штаны и стала копаться в рюкзаке. Она вынула оттуда бутылку, в которой находилась миниатюрная башенка с застеклённой вершиной, после чего скрылась в темноте. Не возвращалась долго.

— Значит так, — девочка подпрыгнула на месте, когда суровый голос эльфийки внезапно раздался из-за спины, — значит так, юная сударыня, раз не хочешь идти на контакт, значит, моя помощь тебе не нужна, а ты держишь ситуацию под контролем. Прекрасно. Не смею отныне лезть в твои личные дела. Отдавай плед и кружку.

Белокурая девочка нехотя сбросила с опущенных плечиков бязевое покрывало и отдала его хозяйке. Допив остатки чая, вернула и кружку.

— Я ухожу ночевать в свою башню, — после паузы промолвила удрализка, сворачивая плед, — могу впустить и тебя, если хочешь. Ночевать под открытым небом, конечно, очень романтично, но ночью бывает прохладно, а ты в чём мать родила. Или ты хочешь поближе познакомиться с лесными клещами и другими очаровательными тварюшками? Снова молчание? Учти, правило «Молчание — знак согласия» в нашей ситуации не работает. Я считаю до трёх, а потом, если не последует ответной реакции, уйду к себе в башню и оставлю тебя наедине с этим страшным чёрным лесом. Ну-с? Раз… Два… Три. Молчишь? Что ж, твой выбор. Спокойной ночи.

Элизабет развернулась и растворилась в непроглядном мороке. Ещё с полминуты были слышны её шаги, а потом и они утихли. Аврора глубоко вздохнула, испытывая в глубине души какое-то странное чувство, в котором смешались облегчение и горечь. Облегчение, что приставучая эльфийка ушла, а горечь… В сущности говоря, по этой же причине. По крайней мере, эта женщина не пыталась приставать к ней и не делала грязных намёков, как лесной маньяк… Хотя, когда эльфийка заставила Аврору лечь на землю и раздвинуть мосластые ноги, девочка уже мысленно представляла, как женщина забавляется с ней. Но Элизабет всего лишь бросила мимолётный взгляд на открывшуюся перед ней панораму детской невинности и лёгким прикосновением пальцев затянула докучающий порез на внутренней стороне бедра.

Аврора тоскливо посмотрела на догорающие в вырытой лунке угольки, на седой с прозеленью валежник, где не так давно сидела эльфка и, поразмыслив как следует, пошла в ту сторону, где она пропала. Пробившись сквозь заросли плотного кустарника, девочка неожиданно для себя натолкнулась на невидимую стену, преграждающую дальнейший путь. Аврора, идя вдоль барьера, сделала внушительный круг и вернулась туда же, откуда начала свой обход. С горечью осознав, что нигде нет ни малейшей лазейки, а чародейка отныне недоступна, Аврора до боли стиснула зубы и вернулась на поляну с догорающими останками костра, где устроилась на ночлег.

Эта ночь оказалась куда более жуткой, чем предыдущая: Аврора сквозь сон слышала волчий вой и воинственный клёкот. Три раза она просыпалась в холодном поту, потому что ей снилось, как её растерзывают дикие оборотни и упавшие с небес грифоны. Она лежала, поджав ноги и обхватив колени руками, под мшистым валежником и беззвучно плакала, моля Элизабет прийти и забрать её к себе. Сотню раз девочка упрекала себя в глупости и близорукости, сотню раз в мыслях соглашалась на щедрую пропозицию эльфки и сотню раз с ужасом осознавала, что ночует одна в диком лесу, набитом кошмарными чудовищами. И клещи с клопами казались ей куда более приятными соседями, чем, например, волки, гигантоскорпионы, мандиры или медведи, которые, несомненно, бродили где-то неподалёку, воя, ворча, рыча и шипя. Аврора даже слышала, как поблизости трещали сухие ветви под лапами свирепых чудовищ… А потом кто-то схватил её и с лёгкостью поднял, словно пушинку. Аврора вскрикнула от ужаса и зарыдала.

— Не реви, в мире хватает слёз, — услышала она над ухом мягкий голос эльфийки.

Элизабет, взяв плачущую девочку на руки, отнесла её к себе в башню. Женщина положила её на мягкие перины и накрыла покрывалом, после чего ласково погладила по голове и ушла.

И Аврора заснула со слезами на глазах, мысленно благодаря радетельную удрализку и чувствуя приятное тепло, расплывающееся по дрожащему тельцу.

А утром Элизабет накормила девочку яичницей и напоила горячим кофе, а после подыскала подходящую одёжку и выпустила на волю. Пока Аврора привыкала к новому платью, скромному, но вполне удобному, эльфийка уменьшила башню в размерах, спрятала её в бутыль и, положив стеклянную тару в рюкзак, отправилась дальше в Зачарованные Пущи. Аврора увязалась за Морэй, но предпочитала держаться на расстоянии, всё ещё стесняясь заговаривать с ней. Чародейка узнала только имя девочки, которое та начертила прутиком в дорожной пыли.

А потом случилось кое-что ужасное: близ города Изра’Йэль Аврору поймал единорожий разъезд. Конники настигли убегающую девочку, избили её арапниками и, связав по рукам и ногам, увели в город. Девочка плакала, хромала, то и дело падала, и единорог, к луке седла которого она была привязана, волочил её по земле, разрывая платье и раздирая нежную детскую кожу в мясо и кровь. Если бы вовремя не вмешавшаяся Элизабет, изрядно побитую девочку повесили бы на городской площади по обвинению в шпионаже и нарушении границ Альянса. Чародейка за пять тысяч круний выкупила жизнь девочки-немтыря прямо на эшафоте и самолично сняла с неё уже затянутую петлю. Зеваки и ротозеи, пришедшие поглазеть на казнь малолетней преступницы, были ужасно разочарованы.

Удрализка забрала рыдающую от боли, страха и стыда Аврору с собой и вновь стала врачевать её раны и побои, нанесённые единорогами, их наездниками, тюремными надзирателями и работниками пыточных камер. Эльфийка не делала попыток завязать диалоги со спасённой, обращалась к ней лишь в случае крайней необходимости. И Аврора отвечала, сначала тихо и неуверенно, потом более твёрдо и словоохотливо. Элизабет приняла решение изменить маршрут и идти в Скуу’Врак, столицу Содружества, где по приходе пообещала пристроить свою новую знакомую в сиротский приют к знакомой эльфийке.

Она вручила Авроре обсидиановый браслет со змеиными клыками, который блокировал действие магического барьера вокруг башни, таким образом удрализка окончательно доверилась новой знакомой, милостиво разрешив ей жить в своих владениях.

Но спустя два дня похода, не в силах больше сдерживать эмоции и притуплять боль ноющей душевной раны, девочка на очередном привале, заходясь от плача и давясь слезами и соплями, поведала Морэй о своих злоключениях и жалостливо попросила не отдавать её в чужие руки. Узнав о дерзком нападении пиратов-мерфолков на мирное беззащитное население Усоньки, длинноухая чародейка долго негодовала и всячески поливала отборными ругательствами, достойными истинного сапожника-гнома, морских карателей и их бездумную жестокость и жажду наживы. Когда Аврора рассказала про кикимору и похищенную Айтнессу, Элизабет лишь посочувствовала потере девочки. А после историй с поджаренным насильником и неудачной телепортацией крепко задумалась.

Она в собственной башне и в полевых условиях провела несколько тестов, исследований и наблюдений, после чего выяснила, что случайная знакомка является носительницей огромного для её малолетнего возраста и расы магического потенциала. После этого открытия чародейка в корне изменила своё решение и заявила, что отныне Аврора будет её ученицей. Девочка, не мудрствуя лукаво, согласилась стать кем угодно, лишь бы быть рядом с «доброй серокожей тётенькой». Плюс ко всему, удрализка выяснила, почему её волшебная палочка-поисковик при первой встрече с Авророй сначала завибрировала в рюкзаке, а потом безошибочно указала на девочку: встроенный в древко палочки кристалл лизоргеда — распространённого в чародейской среде магического камня-детектора, — распознал в девочке чистую, концентрированную Силу и принял её за Разлом.

Как бы то ни было, Аврора обрела новый дом и наставницу. Это случилось около полумесяца назад, в первых числах августа. Всё это время Аврора жила с Элизабет и так сблизилась с ней, что уже не представляла жизни без эльфийки. Но она даже не догадывалась, насколько это было взаимно.