Куклы (СИ)

Глава 11. Сломанная кукла

Мария легко поддалась иллюзии, от которой не свободны были многие демиане… Она решила, что сотворила себе друга, не задумавшись о том, что отражение собственных грез и идей другом быть не может.

— Да, хозяйка, — звучал музыкальный голосок. — Конечно, моя леди.

Грегор соглашался с ней потому, что она так хотела, а она слушала его, потому что желала забыть, что куклы могут только так — и не иначе. Что они — отражение хозяина. У них нет собственных желаний. Они — куклы.

Маленькие и слабые, не годились они и в слуги, но Грегор делал все, чтобы угодить хозяйке, которую звал «моя леди». Конечно, эти живые игрушки всегда выполняли волю создателей, но не все проявляли при этом столько рвения. Может быть, некое подобие желаний у него все-таки было?

И не думая, не рассуждая, не желая понимать, Мария пыталась рассказать мальчику-кукле о том, что ее мучило вот уже несколько дней…

— Он обязательно придет сегодня вечером, вот увидишь, — убежденно повторяла она, и Грегор мелодично отвечал: «Да, моя леди».

Мария ждала. Она ждала, ждала… Но Элиот не пришел. Не пришел и на следующий день. И на следующий…

В старой часовой башне возле Четвертого моста не спала колдунья — вновь сидела за заляпанным чернилами столом в окружении толстых книг и испещренных странными формулами бумаг и смотрела на алую розу. Неловко примостившийся перед ней на шатком стуле золотоволосый звездочет Элиот Эмиран с трудом подавлял нетерпение.

— Да, именно то, что нужно, — сказала наконец Аглая. — Я проверила… Я долго, тщательно проверяла. Этот цветок весь пропитан чувством. Весь. Чувством ярким, искренним, нетерпеливым. То, что нужно…

— И я надеюсь, что теперь вы наконец выполните свою часть договора, — с легким раздражением заметил Элиот.

Аглая осторожно опустила розу в длинный стеклянный сосуд, закупорила его. А потом из ящика стола достала пузырек с густой красной жидкостью. Встала, подошла к Элиоту, протянула пузырек ему. Он покосился на Аглаю, неуверенно принимая из ее рук странное снадобье.

— Это нужно выпить?

— Да. Прямо сейчас.

Она встала за спиной Эмирана, обхватила сзади его голову, сжимая виски кончиками пальцев.

Элиот неуверенно поднес пузырек ко рту… решился… проглотил жидкость залпом. Лицо его исказилось. Глаза закрылись, он обмяк в кресле без сознания. Но это продолжалось мгновение, юноша резко выпрямился, открывая глаза, полные боли… словно кто-то всадил в него с размаха незримую иглу. Аглая отпустила его голову.

— Вспомнили?

— Я читал сказку, — тихо ответил Элиот. — Ее написал Алекс Каэрэ… Сказка об упавшей звезде, которая стала земной девушкой и полюбила крылатого мужчину с холодных гор… Я не знаю, откуда Каэрэ взял этот сюжет, кто рассказал ему… Но он написал правду. Так все и было. Только… нет… не совсем. Там говорилось о том, что звезда родила сына и исчезла… умерла и растворилась в свете… или вновь стала собой и вернулась на небо. Но ведь это не все! А дальше было вот что… Мальчик рос, его стремление к звездному небу было жадным и неиссякаемым. Крыльев от отца он не унаследовал, а потому мог одно — изучать звезды, глядя на них снизу вверх. Он ушел. Отправился в города, в большую жизнь — учиться. Призвание оказалось сильнее всех препятствий. Он стал ученым, известным астрономом, посетил много стран. А потом… потом… Да что там — снова отправился в путь, потому что нигде на земле не находил покоя. Однажды корабль, на котором плыл звездочет, попал в бурю и затонул возле Восьми островов. Ему чудом удалось спастись, но он потерял память. Это я. Я не отсюда. Я сын звезды. И хочу вернуться туда, откуда идет к нам этот бесподобный свет. Мне ничего больше здесь не нужно…

— Даже эта девушка, Мария?

— Даже она.

— Любить вы не способны, — сказала Аглая, и это был не вопрос. Но Элиот призадумался.

— То, что вы все здесь называете любовью, — всего лишь высшая форма несвободы. Каждый поймет желание сбежать из тюрьмы, но попытайся сбежать от любви — и тебя назовут подлецом. Впрочем, есть здесь одно существо… она не похожа на других. И, думаю, могла бы меня понять. Я очень это чувствую — ее ощущение свободы… полета… хотя она добровольно позволила мужчине связать ей крылья. Ее зовут Роза… как этот цветок.

Элиот Эмиран снова закрыл глаза, уносясь мыслями за пределы этого мира, и, быть может, в своих мечтах он уносился туда не один.

— Любить приятно, — сказал он наконец. — Поначалу. С Марией было хорошо. С Розой было бы, видимо, лучше. Но что мне делать теперь? Мария горит изнутри. Но ведь так можно сжечь не только себя. А я должен гореть, не сгорая.

— Звезды должны светить и радовать глаз, а не сгорать. И даже не согревать, — согласилась Аглая. — Ищите свой путь. Для меня вы сделали все, что могли. Вы забрали любовь — и отстранились от нее, отдали как вещь. Не будем благодарить друг друга. Мы просто однажды сошлись в одной точке… и оказались друг другу одинаково полезны. Ведь в том, что я хочу сделать, я тоже вновь найду себя.

Он не приходил, и Мария растерянно бродила по комнатам. Потом вышла на улицу, так же бесцельно побрела куда-то по знакомым дорогам… Академия, оранжерея, яркие, украшенные зеленью дома, в которых живут друзья… она проходила мимо, не задерживалась нигде. Тревога превращала сердце в трепыхающегося от страха воробья, а где-то в его глубине уже рождалась режущая обида.

Мысль прогуляться до дома, где жил Элиот, мерцала и затухала, гордость возмущалась, надежда боялась раствориться в боли. Мария решительно миновала развилку, которая могла привести ее к тому самому дому, в котором есть скромная комната с лесенкой на крышу… Теплый ветер раздувал густые локоны, выбивающиеся из-под шляпки, гладил щеки, и столько солнца было вокруг, что Мария щурила глаза, которые слезились не только от яркого света.

Так продолжалось долго. Уже и свет стал бледнеть, и приближение вечера чувствовалось в воздухе… Изысканное коричневое здание бросилось в глаза, когда Мария в очередной раз завернула за угол. «Древний янтарь»… То самое кафе… Она поняла, что смертельно устала, что ноги едва ее держат. Надо зайти, присесть… выпить кофе… успокоиться. Девушка переступила порог. И увидела его. Элиот сидел в центре зала за круглым, покрытым ореховой скатертью столом. Задумчивый, нерадостный, он потягивал коктейль из бокала.

Она застыла на мгновение. Скорее бежать отсюда? Или — к нему, обнять, высказать, наконец, все, все… Она сделала третье. Погруженный в себя Элиот даже не заметил, как Мария прошла в самый дальний угол и расположилась там за свободным столиком. Она заказала кофе. Пила его, обжигаясь, наблюдая, как время от времени Эмиран, словно нехотя, но все же поглядывает на сидевшую неподалеку от него парочку — Розу Лейн и Алекса Каэрэ. А они, казалось, вообще никого, кроме друг друга, не замечали.

Во всей этой ситуации было что-то запредельно ненормальное. Марии казалось, что она сходит с ума. Так просто не могло быть. Свои чувства она описать бы не смогла. Это было больше ревности, больше обиды, больше разочарования. Ее первая любовь умирала, обугливая те уголки сердца, в которых таилось самое уязвимое, самое потаенное…

К Розе подошел какой-то человек, прерывая ее идиллию с Алексом. В руках он держал огромный букет бордовых роз. Поклонник? Стало вдруг еще больнее, показалось, что весь мир состоит только из Розы Лейн и влюбленных в нее мужчин. Впрочем, Мария узнала в человеке с цветами владельца кафе. Он что-то говорил певице, она улыбалась своей прохладной улыбкой, потом встала и направилась к сцене. Мария опустила глаза. Безнадежная нелепость ситуации усугублялась еще и тем, что и Роза была ей дорога — старая подруга, отличный товарищ в неповторимые времена золотой четверки. Но сейчас Мария уже не знала, хочет ли она вновь услышать это неподражаемое, переливчатое, льдистое сопрано…

Тем временем Роза поднялась к роялю. Тапер заиграл мелодию, которую Мария узнала сразу — это была одна из песен Сардо Милиттэ. Нежная, грустная, пронзительная — такая привычная песня Сардо. Мария оказалась уязвимой перед ней, как и очень многие. Слез уже было не сдержать. Роза и Сардо… Эти артисты, которых она давно знала и любила, вместе всегда творили волшебство, сливая воедино свою гармонию. Мария была убеждена — никто лучше Розы песни Сардо не споет. Тапер играл его музыку, пожалуй, чуть похуже, чем она того стоила, но дивный голос Розы перекрывал все недочеты. Она была хороша — в длинном кремовом платье с обнаженными руками… И странная черная лилия украшала лиф.

Это случилась, когда Роза взяла самую высокую ноту — кульминация этого произведения. Ее голос зазвенел, взлетел высоко-высоко, пронзая сердца слушателей… и вдруг оборвался, упал, разбился… Роза Лейн лежала на сцене без сознания. Поднялся переполох. Алекс был уже рядом. Он приподнял девушку, но она скоро пришла в себя, мягко высвободилась из его объятий и поднялась сама.

— Простите, — произнесла певица сдавленно, обращаясь к посетителям кафе. — Я обязательно спою для вас… в следующий раз.

Стараясь держаться уверенно, Роза под сочувствующие аплодисменты сошла со сцены. Успокаивающе сжала руку Алекса, но тут же выпустила ее из своей ладони. Стоящий рядом юноша пожирал ее взглядом… Этот взгляд невозможно было не почувствовать. И обернувшись, Роза увидела, что Элиот Эмиран, мрачный, болезненно-бледный, не сводит с нее глаз. Без спроса он взял ее руку и жадно притянул к своим губам. Роза растерянно ему кивнула и отстранилась. А потом шепнула Алексу:

— Пожалуйста, не провожай меня сейчас.

— Но…

— Со мной все хорошо, просто… Давай встретимся в оранжерее завтра в полдень. Прости…

Она спокойно прошествовала к выходу, привычно высоко неся черноволосую голову на лебединой шее. Перед ней любезно распахнули двери, кто-то из персонала вышел вслед за певицей, чтобы помочь ей сесть в коляску, но ни Алекс, ни Элиот не посмели последовать за Розой — такая она была сейчас отстраненная, иная, незнакомая…

Тапер задумчиво заиграл какую-то печальную мелодию. Рассеянно скользнув потухшим взглядом по столикам, за которыми немногочисленные пока что посетители вернулись к еде и разговорам, Эмиран увидел наконец Марию. Она по-прежнему сидела за в углу за чашкой кофе и смотрела на Элиота жгучим взглядом. Лицо его исказила странная гримаса, он вдруг холодно, непонятно улыбнулся, отвернулся и пошел к выходу. Мария отвела взгляд, не желая смотреть, как он исчезает за дверью, исчезает из ее жизни. Она даже не заметила, как кто-то подошел к ней, услышала лишь звук отодвигаемого стула. Этот кто-то сел рядом, мягко коснулся ее руки. Девушка быстро вытерла слезы.

— Алекс…

— Происходит что-то невозможное… что-то очень темное, правда?

Она не ответила. Алекс подозвал официанта, заказал вина. Мария не стала возражать. Глоток за глотком — внутри что-то размякло. Слезы снова потекли из глаз. Потекли и слова. Из самой глубины души, из тайников сердца… Она рассказала Алексу все. Как поразил ее Элиот в первую встречу… и про встречу последнюю — когда она была так воздушно, так радужно, так доверчиво счастлива. Алекс все сильнее сжимал руку Марии. Тревога за Розу… за Марию… за себя… и за Сардо, носившего в петлице черную гортензию… Сейчас все смешалось в сердце, все вместе отзывалось острой болью, но эта боль вырвала его из состояния тягостного колдовского полусна. Старая добрая дружба золотой четверки, еще не омраченная страстями и ревностью, снова вышла на свет из тени недавнего прошлого… и предъявила права на его душу, уже почти сдавшуюся удушающему сумраку. Алекс слушал рассказ Марии, и ему было больно на нее смотреть — глаза девушки стали не просто темными, но пугающе бездонными, нездоровый блеск перебил обычный их мягкий, теплый свет.

— Где он живет?

Мария назвала адрес, не задумавшись ни над вопросом, ни над ответом. Алекс принялся говорить слова утешения. Убеждал, уговаривал. Все это звучало горячо, страстно, уверенно…

— Пойдем, — сказал он наконец. — Я провожу тебя домой.

Расплатился с официантом за двоих, поднялся с места, приподнял Марию за локоть. Она не сопротивлялась, покорно последовала за ним к выходу, так же покорно села в экипаж. Алекс устроился рядом. Магическая коляска плавно двинулась вперед, паря над дорогой на воздушной подушке. Навстречу величаво проплывали такие же экипажи или проносились кареты, традиционно запряженные лошадьми. День поблек, его мягко, но уверенно вытеснял сиреневый вечер. В зданиях зажигались разноцветные огни — природные и волшебные…

— Больно, — сказала Мария, когда друг помогал ей выйти из коляски у дверей перламутрового домика.

— Все скоро пройдет, — Алекс попытался и сам поверить в это. Пройдет — не вопрос. Но вот скоро ли?

Девушка увлекла его за собой в дом.

— Выпьем чаю, ладно?

— Конечно, Мари…

В комнате с мебелью всех оттенков зелени Алекс почувствовал себя словно внутри нераскрывшейся почки. Окно было занавешено. Вечер сотворил полумрак. В его сиреневой тени фигурка мальчика-куклы была неподвижна. Грегор молчал. Он не сказал ни слова, когда его хозяйка вошла в комнату, когда устало опустилась рядом на диван, когда привычно протянула руку к своему любимцу… А потом спросила с удивлением:

— Грегори, что ты?..

Но кукла по-прежнему безмолвствовала.

— Алекс, что с ним? Почему он так… застыл?

Юноша отдернул штору, впуская в комнату немного света. Потом взял Грегора и поднес к окну.

— Я не демиан и мало что в них понимаю, — произнес он наконец. — Но сейчас этот мальчишка похож на самую обычную куклу… А могут ли они… сломаться?

Мария тихо всхлипнула. Этот звук в мягкой вечерней тишине прозвучал особенно тревожно и как-то инородно. Алекс не отходил от окна, продолжал вертеть в руках Грегора, не понимая, что ему сейчас делать.

— Как же кукла умирает раньше создателя? — спросила Мария, плача. — Что это значит, Алекс? Что я уже тоже умерла?

Алекс решительно посадил Грегора на подоконник, потом присел рядом с девушкой на диван, взял ее руки в свои.

— Не говори глупостей, Мари. Просто слишком сильная эмоция… Грегор ее чувствовал и потому не выдержал. Вы же как-то связаны с ними, с вашими куклами? Слишком глубоко вы, кукольники, все переживаете, а ты — еще и глубже всех остальных. Может быть, и хорошо, что он… ну… сломался. Может быть, иначе сломалось бы что-то в тебе самой? Подожди. Все успокоится, ты исцелишься и создашь себе новую куклу.

Мария покачала головой.

— Новой не будет. Я убила сегодня свое создание — часть себя. Я больше никогда не посмею…

— Посмеешь. Если это тебе почему-то станет вдруг нужно. Но сейчас надо успокоиться… не думать об этом.

— О чем ты, Алекс? — Мария сжала его плечо. — Как не думать? Ты сам, что ли, не думаешь сейчас? О Розе, о том, что случилось с ней сегодня… и почему Элиот вертелся рядом?

— По крайней мере, мы можем попробовать подняться, находя в себе силы для утешения друг друга, — Алекс произнес это так, что непонятно было, серьезен он или ироничен по привычке. Он поцеловал лежащую у него на плече руку Марии. — Мы с тобой оба ненормальные, Мари. Так, как мы с тобой, делать нельзя. Так отдавать себя нельзя и забирать другого тоже… Но что же сейчас?.. Оставить тебя одну, с этой… куклой…

— За меня не беспокойся, — Мария выдавила улыбку. — Я просто засну. Я страшно хочу спать. Я много выпила… А потом солнце взойдет… и будь что будет.

— Мари, — Алекс как-то странно посмотрел на нее. — Я вообще-то не люблю говорить о всяких там чувствах, просто позволь мне обнять тебя на прощанье. Ты для меня всегда была как сестренка…

— Что с тобой? — на миг забыв собственные горести, девушка внимательно всматривалась в лицо друга. — Как будто надолго прощаешься…

— Может быть, и так… — он улыбнулся. — А может, приду завтра тебя проведать.

И подумал: «Если ты захочешь меня видеть».

— Я не понимаю…

— И не стоит… Побыть с тобой еще немного?

— Нет, друг мой, за меня не волнуйся. Спасибо тебе за все.

Мария встала, Алекс тоже поднялся.

Они обнялись.

— Увидимся… завтра… — сказал юноша.

С тяжелым сердцем он оставлял подругу наедине с ее тоской, но следовало исполнить задуманное. Алекс заехал к себе домой, переоделся и захватил две шпаги. А потом отправился по адресу, который назвала ему Мария.