— Вѣдь, вотъ, въ три дня двѣ улицы обѣгали, тысячъ десять ступеней измѣрили…
— Ужъ и десять тысячъ! Скажешь тоже…
— Ну, восемь. Да дѣло не въ этомъ….
— И пяти тысячъ ступеней не измѣрили.
— Ну, пять, пять… Пусть будетъ по-твоему.
— Да нѣтъ пяти тысячъ.
— Ну, четыре. Вѣчно ты любишь спорить. Ахъ, ужъ эти женщины! — вздохнулъ тучный, небольшого роста мужчина, снявъ шляпу и сталъ вытирать платкомъ потное лицо и лобъ.
Онъ только вшпелъ въ сообществѣ жены изъ воротъ каменнаго дома на улицу.
— Четыре тысячи ступеней измѣрили, — продолжалъ онъ. — Квартиръ тридцать осмотрѣли…
— Да и четырехъ нѣтъ, — снова возразила она. — Если считать тридцать квартиръ по шестидесяти ступеней…
— Фу, какъ ты любишь, Лизочка, спорить! Это чортъ знаетъ что такое!
— Но зачѣмъ-же преувеличивать? Три тысячи… Да и того не будетъ.
— Три, три тысячи. Пусть будетъ по-твоему. Мнѣ все равно. Три тысячи ступеней измѣрили, разъ пять съ тобой поссорились, и все-таки не нашли даже мало-мальски подходящей для себя квартиры. Вотъ ужъ когда можно сказать, что Питеръ-то клиномъ сошелся!
— А все оттого, что мы не такъ ищемъ. Ну, зачѣмъ намъ непремѣнно — Владимірская, Пушкинская и Николаевская улицы!
— Чтобы было мнѣ къ мѣсту службы поближе, къ мѣсту службы. Понимаешь? — старался пояснить мужъ.
— Да вѣдь ты все равно на службу на извозчикахъ ѣздишь.
— Ахъ, какъ трудно такъ разговаривать! Тебя, душечка, въ ступѣ не утолчешь!
— Тебя не утолчешь. А меня-то всегда можно утолочь, — отвѣчала жена и спросила:- Ну, что-жь, такъ ты и будешь битый часъ стоять за воротами на улицѣ и отираться платкомъ? Вѣдь, при такихъ порядкахъ, квартира не найдется.
— Усталъ. Какъ ломовая лошадь усталъ. Ноги подламываются, — проговорилъ мужъ. — Вѣдь, я все-таки постарше тебя толковъ на шестъ.
— Ужь и на шестъ! Прямо на десять, — замѣтила жена.
— Ну, на десять, на десять. Не хочу спорить. Господи, хоть-бы присѣсть гдѣ-нибудь и отдохнуть.
— А вотъ ваше высокоблагородіе, у какъ напротивъ портерная, — проговорилъ стоявшій у воротъ дворникъ, только что сейчасъ показывавшій супругамъ квартиры и слышавшій весь разговоръ.
— Дуракъ! Видишь, я съ дамой…
— У насъ и съ дамскимъ поломъ въ эту портерную ходятъ. Портерная чистая.
Взглядъ презрѣнія былъ отвѣтомъ.
— Ну, что-жъ, двигайтесь-же впередъ, а то и не то еще услышите, — сказала мужу жена.
Онъ надѣлъ на голову шляпу и разбитыми ногами, переваливаясь съ ноги на ногу, пошелъ по тротуару, сильно опираясь на палку. Жена слѣдовала сзади.
— Господинъ! А господинъ! Ваше высокоблагородіе! А что-же дворнику-то на чай? Все ужъ слѣдовало-бы дать что-нибудь, — послышалось имъ вслѣдъ.
— За что? За какія блага? — обернулся съ нему тучный человѣкъ.
— Да какъ-же… Квартиры я вамъ показывалъ, по тремъ лѣстницамъ вашу милость водилъ.
— Да вѣдь мы квартиры у васъ не сняли. Даже подходящей квартиры у васъ въ домѣ намъ не нашлось.
— Это ужъ не отъ нашей причины. А всегда дворникамъ даютъ. Помилуйте, мы этимъ живемъ. Давеча ужъ на что нѣмка смотрѣла квартиру — и та… А вы русскій человѣкъ.
— Ну, дай… Ну, пусть его подавится. Дай ему пятіалтынный, — сказала мужу жена.
— Вотъ наказаніе! — вздохнулъ мужъ. — Это прямо за грѣхи какіе-нибудь. И ноги себѣ ломай, и за это еще на чай дворникамъ давай.
Онъ полѣзъ въ карманъ и далъ дворнику мелкую монету.
— Не вами, ваша милость, это заведено, не нами и кончится, — проговорилъ дворникъ, принимая монету. — Благодаримъ покорно. Вѣдь, и наша тоже должность… Эхъ!
Онъ махнулъ рукой.
— Ахъ, русскій мужикъ! — продолжалъ вздыхать мужъ, шествуя по тротуару. — Когда-то онъ сознаетъ…
— Поди-ты… За границей то-же самое. Вѣдь ѣздили, видѣли. Тамъ безъ пуръ-буаръ тоже шагу не сдѣлаешь, — проговорила жена, смотря по сторонамъ и отыскивая объявленія о сдачѣ квартиръ. — Постой, постой. Вонъ въ домѣ черезъ улицу на окнахъ билетики налѣплены. Перейдемъ на ту сторону и посмотримъ эту квартиру.
— Ни, ни, ни… Не могу больше… Домой. Не въ силахъ… Меня и то ноги еле носятъ! — замахалъ руками мужъ. — До завтра, — сказалъ онъ. — А теперь поѣдемъ на дачу.
— Но ежели мы такъ будемъ искать, то мы никогда не найдемъ себѣ квартиры. И съ чего это ты усталъ такъ, я не понимаю!
— Матушка! Да вѣдь это ежели вербдюла двухгорбаго послать, а не только статскаго совѣтника, такъ и тотъ…
— Какой вздоръ! Отчего-же я такъ не устала? Ну, устала я, а чтобы измучиться — нисколько.
— Ты это говоришь для того, чтобы противорѣчить мнѣ. Но, съ другой стороны, твоя корпуленція или моя! А тутъ шесть тысячъ ступеней… Во мнѣ вѣсу вдвое больше, чѣмъ въ тебѣ.
— Ѣшь много, пиво пьешь, водку пьешь… Я тебѣ сколько разъ говорила: «брось водку».
— Довольно, довольно. Пошли наставленія. Такъ ужъ и быть, пойдемъ смотрѣть квартиру, — перебилъ жену мужъ и сталъ переходить черезъ улицу. — Но только, пожалуйста, чтобы на сегодня это была ужъ послѣдняя квартира.
— А насчетъ водки — сколько разъ я тебѣ говорила, что при твоей тучности пора тебѣ водку бросить, — снова начала жена.
— Довольно, довольно! Пожалуйста, оставь.
— Два раза ты пьешь водку дома передъ каждой ѣдой. А внѣ дома? Бѣгаете вы въ полдень со службы закусывать пирожки — пьете. Пріѣдешь ты на станцію желѣзной дороги, чтобы ѣхать на дачу, — передъ поѣздомъ опять въ буфетъ… Это вы называете червячка заморить передъ обѣдомъ.
— Да вѣдь ужь я иду смотрѣть квартиру, послушался тебя, такъ чего-же точить-то меня! Измучился, жарко, дворники и швейцары раздражаютъ, да еще жена точитъ!.. Вѣдь это муки Тантала!
Мужъ стоялъ около воротъ дома, гдѣ были прилѣплены билетики объ отдачѣ квартиръ, и остервенительно дернулъ за колокольчикъ, вызывая дворника.
— Да и помимо того, тебѣ надо водку бросить, — не унималась жена. — Ты еще пенсіи не выслужилъ, а у тебя жена, трое дѣтей. Хватитъ тебя кондрашка, такъ что я съ ребятами буду дѣлать!
Мужъ стиснулъ зубы и дернулъ еще разъ за звонокъ.
— Еще если-бы у тебя. капиталъ былъ, — продолжала жена. — А то сумѣлъ прикопить только три выигрышные билета трехъ займовъ, да и то они заложены.
— Лизавета Андреевна, пощади!
Мужъ въ третій разъ дернулъ изо всей силы за звонокъ, но дворникъ все еще не показывался. Жена была неумолима и не прекращала словоизверженіе.
— А эта игра въ кегли по вечерамъ на дачѣ, - не унималась она. — Сколько ты тамъ пивища-то выхлещешь!
— Да вѣдь сама-же ты меня надоумила въ кегли играть, чтобы былъ моціонъ отъ толщины… — стоналъ мужъ, разсердился, крикнулъ: «Куда-же это дворникъ запропастился!» и опять дернулъ за звонокъ.
Выбѣжала за ворота босая баба съ растрепанными волосами, взглянула на звонившихъ и плюнула.
— Фу, ты пропасть! А я думаю, что околодочный и со всѣхъ ногъ бѣгу! — воскликнула она. — Чего-жъ это вы звонки-то рвете! По десяти разъ звонитесь. Чего надо?
— Дворника намъ… Квартиру будемъ смотрѣть.
— Нѣтути его. Старшій дворникъ въ портерной сидитъ, а младшіе дворники у насъ насчетъ квартиръ ничего не знаютъ, да и тѣ теперь по сѣноваламъ спятъ.
— Такъ сбѣгай за старшимъ, голубушка, — проговорила дама.
Мужъ замахалъ руками.
— Знаю, знаю я, что значитъ дворника по портернымъ разыскивать! Это битыхъ полчаса пройдетъ, потомъ онъ явится пьяный… Нѣтъ, не желаю. Довольно! Поѣдемъ домой на дачу. Мочи моей нѣтъ! — завопилъ онъ и сталъ нанимать извозчика на желѣзную дорогу.
— Останемся мы безъ квартиры. Зазимовать намъ на дачѣ…- плакалась жена.