Краткосрочизм vs лонгтермизм

Комната номер 237

Октябрьский дождь барабанил по окнам общежития философского факультета с той настойчивостью, с которой время стучит в двери человеческого сознания, напоминая о неизбежности выбора между комфортом созерцания и болезненной необходимостью действия. В комнате номер 237, где воздух был густо напитан запахом кофе, бессонных ночей и тревожных размышлений о судьбах мира, собрались трое друзей, которые уже четвертый час подряд пытались разрешить моральную дилемму, способную разорвать на части любую дружбу, построенную на общих интеллектуальных поисках. Роман лежал на своей кровати, подложив под голову потрепанный томик Камю, и нервно перебирал страницы статьи Питера Сингера "Расширяющийся круг", оставляя на полях пометки, которые больше напоминали крики отчаяния, чем академические комментарии. Его соседи по комнате — Всеволод и Тимур — сидели за общим столом, который давно превратился в поле битвы между различными философскими школами: здесь соседствовали распечатки из журнала "Philosophical Studies", монографии по экзистенциальным рискам, переводы работ африканских философов и пустые кружки из-под того самого кофе, который они пили литрами, словно надеясь, что кофеин поможет им найти ответы на вопросы, которые человечество задает себе уже несколько тысячелетий.

— Послушайте, парни, — наконец произнес Роман, резко поднимаясь с кровати и начиная то нервное хождение по комнате, которое всегда выдавало в нем приближающийся момент философского озарения или нервного срыва. — Я понимаю всю красоту и логическую стройность аргументов Сингера о наших моральных обязательствах перед будущими поколениями, но разве не существует какой-то фундаментальный абсурд в том, что мы, запершись в теплой комнате, рассуждаем о страданиях гипотетических людей, которые, возможно, будут жить через сто лет, в то время как прямо сейчас, буквально в двух кварталах от нашего уютного академического мирка, реальные люди из плоти и крови умирают от холода, голода и равнодушия?

Всеволод, не отрывая взгляда от экрана ноутбука, где у него одновременно были открыты исследование Центра экзистенциальных рисков Кембриджского университета, блог Элиезера Юдковского и препринт статьи о потенциальных угрозах развития искусственного интеллекта, медленно покачал головой с тем выражением терпеливого превосходства, которое так раздражает оппонентов в философских спорах.

— Роман, ты мыслишь в категориях эмоционального восприятия действительности, что совершенно понятно для человека с твоей психологической организацией, но подобный подход кардинально ограничивает способность к рациональному анализу долгосрочных последствий наших решений. Да, безусловно, страдания бездомного человека, который завтра может замерзнуть на улице, представляют собой реальную и требующую немедленного вмешательства проблему, но если мы не предотвратим создание неконтролируемого искусственного интеллекта, который с высокой степенью вероятности может полностью уничтожить человеческую цивилизацию в течение ближайших пятидесяти лет, то через несколько десятилетий не будет ни бездомных, ни нас с вами, ни вообще какого-либо разумного существа, способного испытывать страдания, радость или задаваться моральными вопросами.

Тимур, который до настоящего момента молча листал "Нищету философии" Маркса, делая пометки на полях и время от времени презрительно фыркая при чтении особенно, на его взгляд, наивных пассажей, резко захлопнул книгу и посмотрел на друзей с тем выражением усталого разочарования, которое появляется у людей, вынужденных в очередной раз объяснять очевидные вещи.

— Знаете, что меня больше всего поражает в ваших рассуждениях? — сказал он медленно, тщательно подбирая слова, как хирург выбирает инструменты перед сложной операцией. — Вы оба говорите о морали и помощи другим так, будто живете в абсолютно стерильном вакууме западной академической мысли, где единственными реальными проблемами являются те, которые сформулированы профессорами из Оксфорда и Гарварда. Весь ваш так называемый эффективный альтруизм — не более чем очередная изощренная попытка белых привилегированных интеллектуалов рационализировать собственную вину за то, что им посчастливилось родиться в правильном месте в правильное время, получить качественное образование и иметь возможность размышлять о высоких материях, вместо того чтобы бороться за элементарное выживание.

Воцарилась та особенная тишина, которая возникает в момент, когда дружеские отношения впервые сталкиваются с фундаментальными идеологическими разногласиями, способными разрушить даже самые крепкие связи. За окном дождь продолжал свою монотонную песню, словно природа комментировала человеческую неспособность найти общий язык даже в вопросах, которые, казалось бы, должны объединять всех разумных существ — в вопросах помощи страждущим и предотвращения страданий. Роман замер посреди комнаты, Всеволод наконец оторвался от экрана и повернулся к друзьям, а Тимур продолжал смотреть на них обоих с тем невозмутимым спокойствием, которое бывает у людей, абсолютно уверенных в правоте своей позиции и готовых отстаивать ее до конца.

— Тимур, — осторожно начал Роман, чувствуя, как знакомая почва дружеских отношений начинает уходить у него из-под ног, — но ведь даже если согласиться с тем, что движение эффективного альтруизма возникло в определенной культурной и социально-экономической среде, сами принципы максимизации помощи наибольшему количеству людей и рационального распределения ограниченных ресурсов носят универальный характер, разве не так?

— Универсальный для кого именно? — Тимур встал из-за стола и подошел к окну, за которым в осенней мгле растворялись силуэты других корпусов университета, напоминая о том, что где-то там, за пределами их интеллектуальных игр, продолжается реальная жизнь с ее реальными проблемами. — Для тебя, который может позволить себе роскошь размышлять о сложных моральных дилеммах, потому что твои базовые потребности в пище, жилье и безопасности полностью удовлетворены благодаря социальному положению твоей семьи? Или, может быть, для матери-одиночки из какого-нибудь депрессивного промышленного города, которая работает на двух низкооплачиваемых работах шестьдесят часов в неделю, чтобы обеспечить своих детей самым необходимым, и у которой просто физически нет времени и сил на чтение философских трактатов о долгосрочном планировании?