Лабиринты души

Рождество

Накануне Рождества, когда созвездие Южного Креста пылало голубым огнем в ночном небе, на скалистом берегу Русалочьего мыса в таверне Блонделен за одним столом неожиданно оказалось разом двенадцать капитанов. Случай, сведший их вместе, можно было счесть по меньшей мере странным. С первых же слов завязавшейся беседы выяснилось, что курс кораблей, которыми они правили, пролегал в разных морях и широтах. Предположение, что кто-то из них сбился с пути, было невероятным. Буквально в день встречи каждый из двенадцати мог поклясться, что сверял координаты со звездами, солнцем и прочими ориентирами. Выходило, что двенадцать судовых компасов в двенадцати рассыпанных по миру точках в какой-то прекрасный момент так удачно солгали, что привели мореплавателей в одно место, которого никто из них не предполагал увидеть. Тем не менее каждый хоть и с трудом, но вспоминал, что когда-то слышал о Блонделен и ее таверне «Соленый пудель». А при взгляде на хозяйку эти смутные подозрения укреплялись: что-то удивительно знакомое проглядывало в усмешке высохших губ, казавшейся древней печатью на вековом пергаменте морщинистого лица. Как после крушения в обглоданном морем корабельном остове цепкий взгляд узнает родное судно, так капитаны ощущали некую связь с Блонделен, но до боли напряженная память не давала ответа. Россыпью цветных камешков впустую пересыпались какие-то обрывки слухов, сплетен, домыслов, но главное… главное не приходило. Спросить Блонделен о причинах происходящего почему-то никто не решался, а сама она не спешила говорить. Закутанная в плед, несмотря на жару в гостиной, она то подбрасывала дров в камин, то застывала в задумчивости, прислушиваясь к шуму прибоя, то разливала гостям глинтвейн. Громадные настенные часы в нише, освещенные тремя свечами, тоже вели себя странно: маятник бешено раскачивался, а стрелки замерли, будто кто-то держал их.

Наконец мрак за окнами сгустился так, что стало не видно звезд, и уже огонь в камине устал полыхать, и сам ветер, распевавший в щелях дикие воинственные песни, уныло затянул на одной ноте: «По-оздно… по-оздно…»

Старуха снова наполнила бокалы, не забыв и себя. Сверкающий хрустальный кубок поднялся над ее седыми космами, и они странно озарились, как снег на вершинах гор, когда на них падают лучи, отраженные ледником. Только теперь — верно, от вина — алый оттенок окрасил голову Блонделен.

— За вас, капитаны! — молвила она.

Моряки выпили и, испытывая необъяснимую робость, хотели подняться из-за стола.

— Спасибо за вечер, хозяйка! Подсчитай, сколько мы должны, нам пора… — раздались неуверенные голоса.

— Вы — мои гости, я угощаю, — ответила Блонделен. — Но мы поговорим о других долгах, благо вам некуда больше спешить.

— Как так?

— Да, джентльмены. Я подскажу вам то, что вас так мучило весь этот вечер. Ваше время миновало, и вы перешли предел сна, называемого жизнью. Джентльмены, вы мертвы, и теперь действительно — пора. Пора вспомнить о том, с чем вы встретили смерть. Но прежде вы вспомните меня.

Ледяным холодом повеяло от ее слов, и словно приоткрылась туманная завеса. Руки многих судорожно рванулись к карманам, где лежало известие о войне между Испанией и Англией и приказ явиться к месту сбора Непобедимой Армады. Другие должны были вместе с сэром Френсисом Дрейком и адмиралом Говардом защищать Ла-Манш. Немыслимо: враги за одним столом! Однако сражение уже произошло. Да, да, и никто из них не мог считать себя победителем, ибо память уже являла им картину их собственной гибели.

Блонделен положила уголек в длинную трубку, и тотчас дым окутал ее. Завороженные онемевшие капитаны не сводили с нее глаз.

— Дон Алонсо де Авадейра! Вспомни свою жизнь и любовь!

Старый капитан, ближе всех сидевший к Блонделен, опустил голову, словно предстал перед судом. Пожалуй, больше других он мог гордиться своей доблестью. Знатный род, богатство, отвагу и удачу подарила ему судьба. Одно его имя наводило ужас на пиратов Карибского моря, и караваны судов с сокровищами индейцев плыли спокойно, если их сопровождал «Золотой Альбатрос» дона Алонсо. При Мадридском дворе, в садах Гренады, в тавернах Кадиса из уст в уста передавались подвиги капитана. О том, как он, переодетый, забрался в самое гнездо пиратов — Порт-Ройял — и поочередно дрался с известнейшими атаманами разбойничьих кораблей; когда пятеро главарей захлебнулись в крови и заподозривший нечистое дело сброд хотел ввязаться в поединки, дон Алонсо выскочил в окно, запер снаружи таверну и поджег ее. О том, как он поднял над своим судном купеческий флаг, но вместо товаров набил трюмы до отказа самыми отважными солдатами. Три разбойничьих судна атаковали его. Он поднял белый флаг, но когда пираты со всех сторон сцепились с ним абордажными крючьями и перебросили мостики, навстречу им хлынула железная волна. Напрасно они пытались обрубить канаты и бежать. Не прошло и часа, как команды трех судов были перебиты и над морем взмыло четыре испанских флага вместо одного. Рассказывали еще… но воля Блонделен заставила дона Алонсо вспомнить о том, о чем он хотел бы забыть. Да, это тяжело вспоминать… Донна Габриэлла!.. Любая дама почла бы за счастье, если б капитан остановил свой выбор на ней и предложил руку. Любая — но не Габриэлла. А ведь они росли вместе, на глазах дона Алонсо расцветала ее чудесная красота. У нее была очень нежная душа, которая не выносила крови и сражений, при всей любви к морю она часто уходила в лес, где находила покой и отраду, она всегда говорила, что искусство и фантазия наполняют душу так, как не под силу любой действительности… Но неужели это стояло между ними? Или ей был ближе пестрый рой юнцов, распевавших серенады под ее окном? Авадейра вспомнил, каким ударом стал для него неожиданный отказ Габриэллы стать его супругой. И еще нанести ему оскорбление! Прекрасная сеньора преподнесла свой ответ в стихах, настаивая на разнице между ее поэтическим миром и жизнью, которую он предлагал ей. Он ушел тогда взбешенным, надеясь погибнуть в первом же бою — так велико было его унижение. Но гибли лишь его враги. Дон Алонсо вспомнил тот страшный день, когда он, исполненный священного гнева к вечным соперникам испанской короны — англичанам, остановил мирное английское судно. Каково же было его изумление, когда он встретил на нем Габриэллу! Капитан судна, помимо искусства мореплавания, мастерски владел кистью и красками. В каюте его висел портрет донны Габриэллы, как зеркальное отображение сходных с оригиналом. Но в лице, изображенном на холсте, Алонсо увидел выражение, которого так тщетно добивался и которого никогда не видел у Габриэллы. Вне всяких сомнений, это была любовь.

Авадейра знал, что родные донны никогда не согласились бы на этот союз, — значит, Габриэлла бежала со своим возлюбленным. Изнывая от ревности, кипя ненавистью, дон Алонсо заявил, что отпускает англичанина на волю, а донну Габриэллу берет в плен, чтобы возвратить на родину.

— Сеньор Авадейра! — сказала Габриэлла спокойно. — Клянусь Всемогущим, что перед алтарем этот человек стал моим мужем. И вам не разорвать этой связи.

О, если бы она умоляла его, просила, требовала, проклинала!.. Но Габриэлла больше не вымолвила ни слова. Команда англичан не была вооружена и не могла сопротивляться. Тем не менее, когда дон Алонсо повернул руль на восток, увозя Габриэллу, судно ее возлюбленного двинулось вслед за ним. Авадейра хладнокровно отдал приказ стрелять. Когда у англичан свалилась грот-мачта и они начали отставать, донна Габриэлла скользнула на корму и прыгнула в воду. С обоих судов мигом спустили шлюпки. Дон Алонсо видел, что противники опережают его. Быстро сгущались сумерки, и он видел англичанина, готового броситься в волны. Он поднял пистолет… Нет, нет, это англичане начали стрелять, чтобы помешать испанцам. Не важно… Голова донны Габриэллы исчезла под водой и больше не появлялась. Он привез грустное известие ее семье и отслужил панихиду.

— Так что же мне еще вспоминать? — спросил дон Алонсо у старухи.

— Конец, — ответила Блонделен.

И он вспомнил конец. Да, он принял бой первым из Армады, когда, отправившись в разведку, наткнулся на английские суда в проливе. Его судно изрешетили насквозь, но он сумел вырваться. Ночь помогла ему скрыться. Утром сквозь туман он снова увидел вражеские корабли. Волосы на его голове встали дыбом, когда в подзорную трубу он рассмотрел противника. На него шли все те суда, которые он потопил на своем веку. Дон Алонсо прекрасно помнил их все. Подняв флаг, с отчаянием обреченного он бросился навстречу. Один за другим опускались на дно враги «Золотого Альбатроса». Он снова был победителем. Оставалось лишь одно небольшое судно. Авадейра скомандовал «огонь», но матросы стояли недвижно — вышли все боеприпасы. Судно приближалось, неотвратимое, как возмездие. Золоченые буквы на борту складывались в имя Габриэллы. Не было видно ни одного человека на вражеском корабле, но уже через несколько секунд они сцепились борт к борту. Дон Алонсо выхватил шпагу, но никто из команды не посмел вступить на палубу англичанина. Суеверный ужас охватил испытанных воинов. А меж тем корабль противника стал медленно опускаться в воду, увлекая за собой испанцев. Авадейра один рванулся вперед. Судно оказалось пустым. В капитанской каюте по-прежнему висел портрет Габриэллы, но на лбу ее чернело маленькое отверстие. Алонсо сорвал портрет и увидел, что на стене нет следа от пули…

— Почему нет пули? — воскликнул он, не смея ответить себе.

— Пуля попала в затылок, — раздался голос Блонделен. — Это ты убил Габриэллу.

Капитан Авадейра пошатнулся и стал терять сознание. Хозяйка «Соленого пуделя» склонилась над ним. В одно мгновение лицо ее изменилось.

— Габриэлла! — побелевшими губами прошептал капитан. — Ты жива?

— Да, — ответила она. — Бедный мой Алонсо, наш спор окончен. Искусство побеждает жизнь, а любовь — высшая форма искусства, и убить ее невозможно, так же как разлучить любящих. И та капля любви, которая была у тебя, дала тебе возможность еще раз встретиться со мной, чтобы получить последний урок.

Теперь старуха обратилась к капитану Бельгэму, и его жизнь встала перед его глазами, послушная воле Блонделен. Потомок славных мореплавателей, которые заслужили почетное прозвище морских лордов, он с юных лет готовился продолжить путь предков. Основательные познания в морском деле, высокие связи при дворе распахнули для Бельгэма двери Адмиралтейства. Однако судьба, сулившая ему блестящую карьеру, не тронула его сердце. Еще в юности он испытал странное потрясение, и с тех пор единственное, чего искал Бельгэм в жизни, было одиночество. Событие, для стороннего взгляда не представлявшее ничего особенного, для чуткой души молодого человека оказалось определяющим. Как-то в лунную ночь на берегу Бельгэм услышал женский голос, поющий протяжную грустную песню. Чем больше он слушал ее, тем больше им овладевало томление, священный трепет и, наконец, внезапно проснувшаяся жажда любви, которой он дотоле не испытывал. Мелодия сливалась с плеском волн, бледным сиянием лунных лучей, с волшебством ночи, с сердцем самого Бельгэма. Все выше взлетал таинственный голос, и в нем уже не оставалось ничего человеческого, — но вдруг падал, как камень, и тогда преображался в рычание зверя, исполненного страсти и гнева. Забыв обо всем на свете, завороженный Бельгэм двинулся к мысу, откуда доносилась песня. Страх охватывал его при мысли, что он увидит легендарную сирену или русалку с рыбьим хвостом. Но он увидел юную ведьму. Бесстыдно нагая, с накидкой распущенных серебряных волос, способных соперничать с кипящей пеной прибоя, она была тем совершенством, которое воплощал ее дивный голос.

Увидев Бельгэма, женщина улыбнулась и стала медленно отступать в море; волна подхватила ее, и она поплыла. Юноша бросился за ней, не думая об опасности. Пустынный горизонт окружал пловцов со всех сторон, когда ведьма обернулась. Ее поцелуй стал благословением и проклятием зачарованного Бельгэма. Силы его были на исходе, и он повернул к берегу, а ведьма все удалялась в пучину моря, и лишь ее чудесные волосы загадочно мерцали во мраке.

Весь следующий день ожидал Бельгэм возвращения женщины. Напрасно…

Это приключение изменило Бельгэма. Он отказался от карьеры при дворе, сулившей ему адмиральский жезл, и сделался простым капитаном.

Внешняя привлекательность юного лорда стала для него источником тревог и муки. Окружающие его люди тянулись к нему и пытались им завладеть, не замечая, что душа его чужда их стремлениям. Его полюбила прекрасная леди. Он не мог оттолкнуть ее, боясь убить ее этим. Она назвала себя его невестой, Бельгэм промолчал, но тут же приготовился уйти в кругосветное плавание. Накануне отплытия его возлюбленная подсыпала яд в бокал с вином. Теряя сознание, капитан выслушал дикое признание своей невесты:

— Я не могу потерять тебя, любовь моя. Ты принадлежишь мне больше, чем моя жизнь, и потому я убиваю тебя. В храме моей любви ты единственный бог, который и со смертью не умрет, но будет моим вечным кумиром. Я не отдам тебя ни людям, ни морю, а одной лишь смерти, она подарит мне право владеть тобой безраздельно.

Жизнь оставляла Бельгэма, и тогда он вспомнил ведьму и мысленно устремился к ней. И что-то произошло, он сумел подняться и добраться до судна. Это необъяснимо, но он выжил.

Путь, казалось, был свободен, когда к нему явился прежний друг, решивший спасти Бельгэма от самого себя и разделить его странствия. Капитан решительно воспротивился.

— Мне никто не друг, кроме моря, — заявил он.

Его слова были восприняты как оскорбление и привели к дуэли. Бельгэм, едва оправившийся от яда, был прикован к постели тяжелой раной.

Не успел он выздороветь, как получил письмо от королевы, призывавшей его на службу. Капитан отослал повелительнице свой наследственный перстень с просьбой принять отказ и простить его за ослушание. Он изменил свою внешность, набрал команду из глухонемых и отплыл в море. Он не искал ни тайных сокровищ, ни гостеприимных островов, ни райских земель. Как отзвук той единственной ночи, когда он плыл за своей любовью, потеряв рассудок и самого себя, ему нужен был пустой горизонт, мрак, озаренный лунным светом, и Великое Одиночество — его истину и красоту он однажды познал в песне ведьмы и с тех пор не желал ничего иного.

Он стал отшельником, проплавал много лет, — пока однажды его не нашло послание королевы, извещавшее о войне. Долг призывал его защищать родину, и Бельгэм, вооружившись, двинулся к берегам Англии.

Первый бой стал для него последним. Команда покинула корабль, а капитан остался на тонущем судне, радуясь, что в последние минуты остался один. Луна пришла за ним, и вслед за ней явилась ведьма.

— Бельгэм! Ты достоин любви, достоин той ночи, когда мы встретились. Теперь я пришла, чтобы подарить тебе последнее одиночество, — сказала его возлюбленная.

Капитан протянул к ней руки:

— Спой, спой ту песню!

И Блонделен запела, и песня понесла его не в небо, нет, но в пустынную даль моря…

Капитан Мигель де Торрес отшатнулся от хозяйки «Соленого пуделя», когда она остановила на нем свой насмешливый взор. Безумие, от которого он бежал в море, бросив родовой замок с обширными угодьями и многочисленными вассалами, настигло его. Мог ли он хоть на мгновение предположить, что ожидает его, когда увидел в таборе цыган прекрасную Инес. Ее белая кожа, золотые волосы разительно отличались от окружавших ее смуглых бродяг. Со стороны казалось, что они все тайно служат ей. Польстившись на золото, цыгане продали Инес щедрому сеньору и, напоив каким-то зельем, ночью доставили ее в замок де Торреса. Очнувшись, Инес не дала волю слезам, как поступила бы на ее месте другая, а принялась молча ожидать своей участи. Смущенный ее самообладанием, барон хотел было расспросить ее, как она попала в табор, но не добился ответа. Тогда, опьяненный ее красотой, он предложил ей руку и сердце. Инес рассмеялась ему в лицо. Ни угрозы, ни посулы, ни униженные мольбы, ни пылкие признания не действовали на красавицу.

Дни проходили за днями, и роскошные покои за железной дверью, куда он временно поместил свою пленницу, сделались ее постоянным жилищем. Так он приобрел сокровище, которым не мог владеть, но которое владело им самим. Башню, где находилась Инес, барон прозвал башней Любви, но она превратилась для него в место пыток. Торрес не мог отпустить красавицу, чувствуя, что она слишком глубоко проникла в его сердце, и надеясь, что когда-нибудь она ответит на его любовь.

И вот случилось, что как-то на балу у своего сюзерена герцога Аркоса он встретил даму под густой вуалью, которая очаровала его. Так странно — он танцевал с ней всего один танец при потушенных свечах и не смог даже разглядеть ее лица, но сердцу его стало тесно в груди. Незнакомка взволновала не его одного, особенно после того, как по просьбе герцога спела, аккомпанируя себе на гитаре. Ее пунцовая мантилья притягивала к себе взоры знатных идальго, и все они жаждали, как и Торрес, увидеть лицо женщины. Никто не сомневался, что она красавица.

Барон следовал за ней по пятам. Наконец в саду, настигнув незнакомку, он бросился перед ней на колени и произнес слова любви. Она склонилась над ним и пристально взглянула в его глаза.

— Вы любите меня? И готовы поклясться, что больше никого, одну меня?

Кровь прихлынула к лицу Торреса, когда он вспомнил Инес, и он опустил голову.

Незнакомка исчезла. Внезапно дикая мысль пронзила барона, ему показалось, что под вуалью скрывалась его пленница. Вскочив на лошадь, он помчался к дому. Вот железная дверь. Мигель сорвал с шеи ключ и повернул его в замке. Инес сидела перед зеркалом, и на плечах ее трепетала пунцовая мантилья. Он хотел уличить ее — но опомнился. То красные отблески из камина падали на фигуру женщины. Вот она встала — и они тотчас исчезли.

Прошло немного времени, и снова на барона нашло затмение. Он поехал на охоту с герцогом. Среди блестящего общества выделялась одна молодая дама. Ее совершенное искусство наездницы вызывало всеобщие восторги. Лошадь буквально слушалась ее мысли, и это единство вызывало представление о племени кентавров. И опять Торрес не мог разглядеть лица охотницы — длинные золотистые волосы скрывали его от любопытных взоров. В пылу охоты барон оказался в стороне от места, где шла травля. Он выехал на небольшую поляну и вдруг увидел герцога, пытающегося обнять даму, поразившую его воображение. Барон не помнил, как оказался на земле со шпагой в руке; Аркос с усмешкой выхватил свою. Торрес знал, что в искусстве фехтования герцогу нет равных. Однако случилось неожиданное. Дама словно управляла их поединком, притягивая к себе взгляды Аркоса. Одно мгновение — герцог поскользнулся и упал. Барон мог поклясться, что его шпага не коснулась противника, но на груди герцога расплывалось кровавое пятно. Женщина легко вскочила в седло, Торрес последовал ее примеру. Спустились сумерки. Всадники ехали рядом. Барон почувствовал на своей руке прикосновение горячей ладони таинственной дамы. Чувства нахлынули на него с яростью раненого зверя, и он стал клясться в любви. Женщина странно рассмеялась и спросила, одна ли она царит в сердце барона. Ее слова, смех, волосы так напомнили Инесс… Торрес хотел схватить женщину и заглянуть ей в лицо, но она ускользнула. Барон чуть не загнал своего коня, пытаясь поймать охотницу… Что за наваждение: когда он вернулся в замок, Инес по-прежнему была в своей башне.

Меж тем быстро разнеслась молва, что герцог погиб на охоте, но перед смертью назвал своим убийцей незнакомую сеньору. Оказалось, ее успели схватить и готовят к суду и казни. Барон не знал, что думать. Опять ему попался тот табор цыган, что продали Инес. Он дал им золото и вооружил, и под его предводительством они направились к тюрьме, где заключалась преступница.

Безумие охватило барона, когда ему показалось, что среди мрака он приближается к собственному замку. Дверь в камеру открылась тем самым ключом, которым отпиралась башня Инес.

Опять он оказался вдвоем с незнакомкой. Они ехали по краю обрыва, и для Торреса не оставалось сомнений, что рядом с ним Инес. Словно прочтя его мысли, она рассмеялась:

— Когда же ты поклянешься, что любишь меня одну?

Барон взмахнул плетью и стегнул лошадь своей спутницы. Она ехала по самому краю и, не успев вскрикнуть, вместе с испуганным животным рухнула в бездну.

Торрес вернулся в замок. Не входя в башню, он заглянул в замочную скважину. Инес с улыбкой сидела перед зеркалом.

Безумный барон своими руками поджег замок и бежал, из него. Не находя покоя на суше, он решил довериться морю и стал капитаном. Его не пугали жестокие схватки, и единственное, чего он боялся, это пожар. Никто не мог сказать, как его судно, еще не вступив в бой, загорелось. Тщетно команда боролась с огнем. Капитан, недвижный, смотрел на пламя, пока взрыв пороховой камеры не поднял корабль на воздух.

— Скажи, Инес, ты подожгла мой корабль? — вопросил де Торрес, сжимая руки Блонделен.

Хозяйка таверны вскинула голову. Старость, как ветхая одежда, упала с нее. Красавица с золотыми волосами молча глядела на капитана.

— Не надо ничего говорить, — закричал несчастный барон, не вынеся блеска ее глаз. — Но я клянусь тебе — ты одна в моем сердце. Я люблю тебя, кто бы ты ни была!

Блонделен повернулась к капитану Инчи Глэду, который задумчиво смотрел в огонь камина, и тихо коснулась его руки.

— Очнитесь, добрый сэр. Вам пора вспомнить свою любовь.

Он улыбнулся.

— Я не знаю, что мне вспоминать и чем я могу быть обязан вам. Моя история во мне самом. С детских лет я был неудачником, и это постоянство невезения заставило меня отвернуться от мира. Я понял, что единственный, кто меня может утешить, — я сам.

Когда я почувствовал, что сердце мое проснулось для любви, я не стал искать ее среди людей. В Венеции, городе искусств, я посетил многих художников и наконец нашел портрет дамы, восхитивший меня. «Вот моя возлюбленная!» — сказал я себе и приобрел картину. Часами я разглядывал лицо своей избранницы и засыпал, ощущая ее взгляд на себе. Уходя, я прощался с портретом и знал, что он ждет меня.

Через короткое время мне не стоило труда убедить себя в том, что я любим моей красавицей. Я решил построить где-нибудь на необитаемом острове маленький дворец для своей возлюбленной. Моя жизнь обрела новый смысл, и утеря или порча портрета представлялась мне трагедией. Фантастическое жилище было возведено, как я и желал, и мало кто догадывался, что это игрушка для игрушки, что хозяйка жилища — только моя мечта, воплощенная на полотне.

В скором времени я опять оказался в Венеции и разыскал лавку, где приобрел портрет. Я искал художника, который согласился бы повторить образ, изображенный на портрете. Художник нашелся, и я увез его на остров.

Он работал день и ночь, и стены моего дворца одна за другой стали украшать портреты моей возлюбленной. Вслед за ними появились скульптуры, и я трепетал от странного восторга, видя, как облекается плотью моя греза. Я строил воздушные беседки для фигур. Я расчищал к ним пути и сажал цветы. Скоро весь остров служил моей любви, и те, кто попадал на него, рассказывали легенды о его красоте. Одна только мысль угнетала меня — что моя фантастическая возлюбленная, размноженная кистью и резцом, отдалилась от меня и стала принадлежать не одному моему сердцу, но гению мастера. Меня вдохновляла любовь, чем же питался художник? Прежде я никогда не заглядывал в мастерскую, где он творил. Но вот любопытство привело меня к ее порогу, когда он трудился над очередным моим заказом. Была ночь, но мастерская была ярко освещена. Он открыл мне, но не впустил.

— Вы смутите натуру, — молвил он.

— Какую? — удивился я.

Он раздраженно уставился на меня.

— Как какую? Которую вы присылаете мне с момента нашего знакомства.

Испуганный, я отступил. Дождавшись, когда художник затворил дверь, забрался на дерево и заглянул в окно…

В мастерской против художника сидела моя живая возлюбленная. Потрясение мое было столь велико, что я в ту же ночь покинул остров, чтобы встретить судьбу в битве с Армадой.

— Бедный капитан, — молвила Блонделен, — вы испугались своего же создания, но не грустите о своем конце. На следующее утро после того, как ваша любовь перестала оберегать остров, он опустился в море.

Инчи Глэд схватился за сердце.

— Нет-нет, — поспешно добавила ведьма, — женщина, которая воплотила ваши грезы, не погибла.

— Где же она? — почти крикнул капитан.

— Она осталась верна вашей любви и пришла, чтобы проводить вас.

Капитан тер глаза, которые снова и снова наполнялись слезами. Женщина с портрета, прекрасная Блонделен, как ребенка, гладила его по голове, улыбаясь бесконечно далекой улыбкой. Он потянулся за ее манящим светом, который вел к затонувшему острову или к его сердцу…

— Капитан Галль! Ваш черед! — Блонделен обратилась к высокому моряку с тонким одухотворенным лицом.

Он словно ждал ее и согласно кивнул головой. Перед его глазами встало раннее утро. Судно приближалось к пустынной, неприветливой гавани. Внезапно на мысу, прикрывавшем бухту, появилась хрупкая фигурка девочки. Она радостно махала букетом цветов. Галль, удивленный, подплыл ближе к берегу. Благоухающие лилии упали на палубу к его ногам. «С добрым возвращением!» — прокричал ясный голос.

Девочку звали Лейва. Она рано осталась без родителей и жила на маяке, первой встречая и последней провожая корабли. С тех пор, когда бы Галль ни приближался к этому берегу, его всегда ждала эта странная девочка. Случалось, она выплывала на утлой лодке далеко в море, чтобы принести цветы и прокричать свое приветствие. Капитан испытывал благодарность, чувствуя в ребенке родное существо, которое бескорыстно радовалось его благополучному возвращению. Случалось, он спускал трап и поднимал Лейву на палубу. В капитанской каюте всегда находились занимательные безделушки, а у Галля — необыкновенные истории о морских путешествиях.

Но шло время. Лейва выросла и превратилась в прелестную девушку, чье внимание было лестно завоевать любому моряку. Дружба с капитаном Галлем продолжалась, ничем не омрачаемая. У Лейвы была окарина, сделанная из раковины каким-то умельцем. Девушка умела извлекать из нее чудесные звуки. Галль любил ее игру, и часто во время дальних рейсов, когда ему доводилось ночью подниматься на мостик, он слышал, как во мраке раздается протяжный голос раковины. Однажды капитан смеясь рассказал об этом Лейве, но девушка серьезно посмотрела ему в глаза и ответила, что она часто играет по ночам для Галля и нет ничего странного в том, что он слышит ее. Она никогда не говорила, что любит Галля, но он все больше и больше уверялся в этом. Капитан мрачнел. Он привык видеть в Лейве ребенка, он не мог и думать о союзе с девушкой с маяка. Но не это было главным. С некоторых пор он стал ощущать в ней силу души, которая не уступала его собственной. Судьба не баловала капитана. То, что приходило к нему, давалось нелегким трудом, а порой и ценой жестоких схваток. Он за все платил собой и не верил, что в мире могут быть подарки. Встреча с Лейвой ставила его в тупик. Галль не завоевывал ее сердце и не мог принять ее дара.

Случилось так, что дочь адмирала Кангро, прекрасная Эйне, перед которой уже много лет склоняли колени все капитаны, подчиненные ее отцу, после долгих раздумий остановила свой выбор на Галле, хотя в свите ее поклонников он казался самым незаметным. Богатство, знатность, многочисленные таланты и обезоруживающие женские чары отличали Эйне. Слабым, изнеженным цветком представлялась она Галлю и будто взывала о покровительстве и защите.

Накануне помолвки Галль, возвращаясь из рейса, увиделся в Лейвой. Она стояла в лодке, облаченная в белое платье невесты. С тяжелым сердцем встретил ее капитан. На борту его судна в это время был адмирал Кангро.

— Для кого твой наряд? — спросил Галль.

— Для того, кто захочет назвать меня своей невестой, — ответила девушка.

— Значит, не для меня, — молвил капитан угрюмо.

Адмирал Кангро присутствовал при этом разговоре. Жена его давно умерла, а красота Лейвы не могла оставить равнодушным ни одного мужчину.

— А что, если я предложу вам свою руку? — спросил Кангро.

— Значит, я буду принадлежать вам, — ответила девушка.

В день свадьбы адмирала Галль заперся в доме и приставил пистолет к сердцу. С первым ударом колокола на городской ратуше он нажал курок. Осечка… Он перезарядил оружие, — опять осечка. Меж тем колокол вместо свадебного перезвона зазвенел тяжелыми похоронными ударами. В дверь постучали. Капитан открыл. Запыхавшийся слуга сообщил ему, что во время торжественного обряда адмирал схватился за сердце и упал мертвым.

— Кто послал тебя ко мне? — спросил Галль.

— Лейва, — ответил гонец. — Она ждет вас.

— Передай, что меня нет и никогда больше не будет, — проговорил капитан.

Бросив дом, вещи, забыв о своей невесте Эйне, Галль ринулся в порт, поднял паруса и вышел в море. Он дал себе клятву никогда не возвращаться к этому берегу — и сдержал ее. В день гибели, когда его судно, налетев на рифы, стало мишенью для вражеских кораблей, в грохоте пушечной канонады он услышал печальный голосок окарины.

— И все-таки мы встретились, — сказала Блонделен. — Я не могу понять — за что ты обрек на казнь свою любовь?

— Я не любил и не люблю тебя! — упрямо ответил капитан.

— Тогда зачем ты хотел покончить с собой?

— Откуда ты знаешь? — встрепенулся Галль.

— На то я и ведьма! — шепнула Лейва-Блонделен.

— Ты могла вернуть меня, — еще тише произнес Галль.

— Тогда бы исчезла свобода твоей воли. А так — ты остался для меня недосягаемо прекрасным, как свет далекой звезды.

— Капитан Морель! Капитан Эрпо! — обратилась Блонделен сразу к двум своим суровым гостям. — Я позвала вас не для того, чтобы отомстить за себя, но чтобы очистить вашу дружбу от своей крови.

Моряки, стиснув зубы, уставились на хозяйку.

— Женжера? — проговорил, бледнея, один.

— Женжера! — как эхо повторил другой.

История этих капитанов была не богата событиями. С детских лет Морель и Эрпо были соперниками, вся их жизнь протекала в борьбе друг с другом. Если один приобретал богатство, второй со всей страстью бросался за наживой, стремясь превзойти первого. То же происходило со славой, подвигами — любым из жизненных путей. Они стали капитанами, не раз сталкивались в кровавом бою, теряли корабли, команды, но сами оставались живы — верно, для того, чтобы не подарить торжества сопернику и продолжить свой вечный спор. Наконец однажды Морель встретил в каком-то порту танцовщицу Женжеру и влюбился в нее. Капитан Эрпо узнал об этом, и немедленно красавица стала ему нужна как воздух. Он разыскал Женжеру и предложил ей руку. Танцовщица не ответила ни да, ни нет. Страшный треугольник замкнулся. Капитаны, теряя голову, старались отличиться перед Женжерой. Предусмотрительная танцовщица взяла с них слово не драться на дуэли. Не стоит осуждать ее за кокетство — она сомневалась в пылкой любви поклонников, усматривая в ней лишь соперничество. Но долго это продолжаться не могло, и однажды все трое встретились за одним столом.

— Выбор, Женжера, ты должна сделать выбор! — потребовали капитаны.

Она усмехнулась и протянула им карты.

— Тяните по очереди. Тот, кому попадется бубновая дама, получит с ней и меня.

Капитан Эрпо, торжествуя победу, вытащил загаданную карту. Капитан Морель отвернулся и, вытащив пистолет, приставил его к своему виску.

— Стой! — внезапно крикнул Эрпо, хватая врага за руку. — Я отказываюсь от Женжеры в твою пользу.

Нет, капитан Морель не мог позволить сопернику превзойти себя в благородстве.

— Я тоже, — ответил он.

Танцовщица швырнула карты и двинулась к выходу. Потерять ее они тоже не могли. Два выстрела слились в один, и Женжера упала на пол.

Капитаны ушли в море. Смерть возлюбленной превратила их вражду в неразрывную дружбу. В день их гибели густой туман пал на море. Капитан Морель был послан в разведку. Он долго не возвращался, и командующий флотом выслал второе судно, с капитаном Эрпо. Чтобы обмануть врагов и выиграть время в случае столкновения, на корабле подняли флаг противника. У выхода из пролива судьба свела оба судна. Обознавшись, они потопили друг друга.

Теперь ведьма встретила капитанов в своей таверне.

— Мы квиты, — молвила она друзьям. — Я не ошибалась, когда отреклась от вашей любви. Ее не было — лишь соперничество.

Капитан Лунд, громадного роста, с телосложением атлета, поднялся со своего места, встретив взгляд Блонделен.

— Ты не ошибся, пират. Я — Кресса. Та самая проклятая Кресса, что отняла у тебя твое зло. Я знаю, что причинила тебе много боли, но иначе твоя душа не увидела бы света.

Воспоминания понесли капитана к тем дням, когда его имя наводило ужас на все корабли, плававшие в Атлантике. Его не зря называли королем пиратов. На скалистом архипелаге он основал свое воинственное государство. Пленные и золото помогли ему воздвигнуть роскошные дворцы для себя и своих приближенных. Он не считал богатств, но над ними реял черный флаг смерти.

Однажды Лунду донесли, что на одном из заброшенных островков, который он причислял к своим владениям, поселилась какая-то леди. Он не поверил — страх перед его именем защищал его владения вернее любых сторожей. «Из потерпевших кораблекрушение, — подумал пират, — однако, не мешало бы проведать мою гостью, если она молода и недурна собой».

Леди превзошла все его ожидания. На пороге изысканного дома с башенками, напоминавшего маленький дворец, она казалась настоящей принцессой. Лунд, восхищенный, протянул руку, чтобы обнять ее, — и тотчас почувствовал на своей щеке ладонь незнакомки. Вторая попытка тоже увенчалась пощечиной. Гнев охватил капитана. Он пытался схватить женщину, но непостижимая сила мешала ему. Позади раздался смех пиратов. Капитан вернулся на корабль, сам навел орудия на дом леди и разнес его вдребезги.

Через месяц он проплывал мимо острова; там по-прежнему стоял дом с башнями. Лунд протер глаза и снова устроил стрельбу. Когда дым рассеялся, развороченные камни лежали на месте дома. Однако вскоре моряки донесли, что опять видели на острове невредимый дом. Пират заподозрил недоброе, но смирился со своей странной соседкой. И все было бы ничего, но молва о том, что он спасовал перед женщиной, разнеслась среди моряков. Преследуемые Лундом корабли спешили теперь к острову леди Крессы, как звали волшебницу, и находили у нее защиту и приют. Авторитет Лунда среди пиратов стал катастрофически падать. Капитан набил свое судно золотом, надел самый роскошный наряд и отправился делать леди предложение.

— Вы должны еще заслужить право говорить со мной, — молвила Кресса.

И чтобы испытать пирата, стала давать ему поручения. Капитан Лунд отправлялся в северные широты спасать потерпевших крушение во льдах, он направлял целую флотилию с провизией к острову Сан-Рикардо, который поразил голод… Лунд не мог не поражаться тому, что Кресса угадывает события еще до того, как. они произошли. Так, она отправила его к городу Ванлору, велев взять всех жителей его на корабли. Угрожая пушками, пират заставил людей подчиниться его приказу. И в тот момент, когда суда отошли от земли на достаточное расстояние, землетрясение сотрясло город и превратило его в руины.

Все больше Кресса завладевала воображением Лунда. Наконец однажды, придя к леди, он увидел на ней роскошное свадебное платье.

— Я жду тебя, — сказала Кресса.

Лунд приблизился к своей избраннице. Один шаг отделял его от той, кому он пожертвовал свою душу… Но он не смог сделать его. Свирепый пират сам не заметил, как изменился. Руки его не посмели обнять возлюбленную, и он ушел в море.

С тех пор капитан следовал пути, указанному Крессой, творя добро. Однако прошлое еще висело над ним. В недобрый час его судно наткнулось на Армаду. Среди сброда, затесавшегося в войска испанцев, нашлись его старые сподручные. Они узнали Лунда и донесли на него. Накануне встречи с англичанами капитана повесили на флагманском корабле.

— Зачем ты снова встретилась мне? — спросил Лунд ведьму. — Ты видишь, добро привело меня на виселицу.

— Это искупление, — ответила Блонделен. — Но теперь ты можешь получить поцелуй, который заслужил, но не осмелился взять.

Капитан опустился к ее ногам и замер…

— Я не хочу вспоминать, — заявил дон Паскуаль Санчес. — Мой девиз — «Идти без оглядки».

— Увы, мой капитан, время — круг, и ты пришел к своему прошлому. Но если так тяжело возвращение, послушай меня, я расскажу тебе знакомую историю, и может, глаза твои увидят в ней что-то новое.

Жил-был один славный идальго. А в нем жило-было непомерное честолюбие. Идальго выбирал в жизни все самое-самое: он не мог пить обычное вино — пил самое лучшее, он одевался в самые роскошные одежды, жил в самом роскошном особняке, принимал приглашения лишь от самых знатных сеньоров. И даму сердца он выбрал себе такую, которая, по мнению многих, была самой красивой во всей Испании. Звали ее Амарго де Рийос. Была сыграна великолепная свадьба, но когда угар торжества развеялся, дон Паскуаль обнаружил, что схватил кусок не по зубам. Донна Амарго казалась ожившей статуей: без меры прекрасная со стороны, при приближении она становилась холодным мрамором. Воистину, дон Паскуаль мог бы гордиться, что его жена — самая ледяная из дам. Однако он был лишен философских склонностей и вскоре начал испытывать безграничную зависть к прочим супружеским парам. Воображение рисовало ему ореол страсти вокруг любой красотки, проходившей мимо.

Трудно сказать, что чувствовала при этом Амарго, от которой не могло укрыться, что взор Паскуаля чуть не прожигает встречных женщин, но избегает ее.

Как-то в канун годовщины их свадьбы они плыли на корабле дона Паскуаля. Команда в честь праздника получила бочонок отличного вина. Моряки подняли кубки с добрыми пожеланиями благородной чете и упросили сеньору Амарго хотя бы пригубить чудесного напитка. К общему восторгу и удивлению дона Паскуаля, его супруга осушила свой бокал до дна и протянула его для повторения. После третьего бокала капитан готов был вознегодовать, но вдруг красавица потребовала кастаньеты. Три моряка-кастильца схватились за гитары, и их хриплые голоса разбудили ночь.

Никогда в жизни дон Паскуаль не видел свою супругу в таком танце. Слезы брызгали на ее щеки, словно тысячи гвоздей разом вбивали в палубу ее каблучки. Когда же смолкал рев обезумевшего экипажа, из уст Амарго летели звуки песни, да такой, что пламя факелов темнело…

Кончилось веселье, но потрясенный дон Паскуаль так и не мог узнать своей супруги. Она явила ему страсть, испепеляющую, как огонь ада, одарила его ласками, от которых он лишился сознания. Его пренебреженье к донне Амарго растаяло, как воск, его гордость была посрамлена, самолюбие унижено. Воистину, он показался сам себе пигмеем рядом с могучим демоном ее любви.

Но ночь миновала, и дон Паскуаль горько раскаялся, что вызвал к жизни ураган, таившийся в груди его супруги. Взошло солнце, и обнаружилось, что Амарго исчезла. Весь корабль обыскали, но ее не нашли. Оставалось единственное предположение — Амарго упала в море.

Словно бес обуял дона Паскуаля. Потеря возлюбленной в тот миг, как она раскрылась перед ним, вызвала в нем ненасытную жажду: он потерпел крушение в любви и в ней же искал спасения. Не было более отчаянного ловеласа, чем тот, каким стал теперь Паскуаль Санчес. Пожалуй, в этом проявился его дар. Он писал стихи, сочинял музыку, пел серенады, дрался на дуэлях. Он чувствовал женщин, будто сам нес в себе женское начало, и являлся им в том идеальном образе, который они хотели видеть.

Однако победы недолго насыщали его. Он летел все вперед и вперед к новым триумфам. Бедный слепец, он полагал, что восторг женщин вызван блеском его дарований, что число его возлюбленных заменит ему потерю той единственной, которой он оказался недостоин. А меж тем только это его внутреннее горе и давало ему привлекательность. Чуткие сердца красавиц ощущали в его душе тайную боль и из жалости снисходил к нему. О дон Паскуаль, какой удар вашему самолюбию! С ужасом и отвращением вы отбросили бы те лавры, что были дарованы милостью, а не ослеплением восторга!

Но вот как-то дону Паскуалю рассказали, что в одной портовой таверне видели бедную рыбачку, удивительно похожую на сеньору Амарго. Капитан поспешил туда. Золото, шпага и страсть помогли ему избавиться от соперников и завоевать сердце девушки. В память об утерянной жене, следуя своей прихоти, дон Паскуаль назвал свою возлюбленную именем Амарго, она не противилась. Связь дона Паскуаля с рыбачкой дала пищу сплетням, и чтобы избавиться от них, она просила капитана взять ее с собой.

— Нет, — ответил дон Паскуаль, — я не могу принадлежать тебе одной, хоть ты и дала мне радость любви. Я устремлен в будущее, я привык жить постоянной новизной, ожидание пронизывает все мое существо и дает мне силы для жизни и искусства. Прости меня, если можешь, не в силах человеческих остановить мой бег, только смерти это подвластно.

Амарго только рассмеялась его словам.

Дон Паскуаль вновь ушел в море. Увы, его плавание оказалось недолгим: судно село на рифы. Команда, видя безнадежность усилий, на шлюпках покинула корабль. Капитан остался на борту один. Меж небом и морем, меж смертью и жизнью. Будто судьба подслушала его речь и наказала его. Его бег остановился. День проходил за днем — ни единого паруса на горизонте. Корабль дона Паскуаля был абсолютно цел, но рифы держали его мертвой хваткой. Постепенно безумие стало овладевать капитаном. В ночные часы ему являлась покинутая возлюбленная. Амарго-вторая оказывалась в его каюте. Вначале он пугался ее молчания, осенял ее крестом, но она не исчезала. Потом, поддаваясь чарам, он уже ждал ее прихода, потом ее образ заполнил сердце, и она стала ему необходима, как свет для глаз. Невольный отшельник, дон Паскуаль Санчес получил второй урок любви.

Вскоре на него наткнулись испанские корабли, его сняли с мели, и он принял участие в сражении, где с честью погиб.

Блондален замолчала.

— Зачем ты рассказала мне мою жизнь? — с горечью воскликнул капитан Санчес.

— Чтобы преподать тебе третий урок, Паскуаль, — ответила ведьма. — Истинно любящий забывает себя в любимом. Ты так и поступал, но любил самого себя. Твой бег был жаждой становления. Твои победы являли всегдашнее поражение.

— Нет! Нет! Ты лжешь, ведьма! — закричал капитан. — Я любил донну Амарго де Рийос, и она будет свидетельствовать за меня перед лицом Создателя!

— Ты в этом уверен, Паскуаль? — спросила Блонделен, выпрямляясь.

Капитан упал на колени.

— Да, бедный сеньор, Амарго первая, вторая и третья. Твое сердце не узнало меня, и ты веришь, что в нем горит истинная любовь?

— Рамон Фонтерас— обратилась Блонделен к капитану, спрятавшему лицо в смуглых ладонях.

Он не поднял головы.

— Одна партия! Бридж или покер? — продолжала старуха.

Черные глаза моряка полыхнули недобрым огнем, но тонкие пальцы привычно потянулись к колоде.

— Пусть будет покер. Кто сдает? — произнес хриплый голос.

— Вас следовало скорее назвать доном Азартом, — усмехнулась ведьма.

— Делайте игру, сеньора Ампаро, — процедил капитан.

— Она уже сделана. И вы наконец победитель.

Рамон Фонтерас взглянул на карты и, торжествуя, хотел подняться. Но Блонделен остановила его:

— Капитан, вы выиграли у меня свою смерть.

Много лет в тавернах Испании и Нового Света имя Рамона Фонтераса заставляло терзаться завистью самых знаменитых картежников. Этот человек всю свою жизнь подчинил игре. Ни золото, ни женщины, ни слава не прельщали его — только игра, только вечный поединок с судьбой! Увы, мир страстей не дарит своих милостей без жертвы. Игра требует денег, деньги требуют игры. Рамон Фонтерас незаметно для себя стал шулером. Однако натура его гнушалась обычным обманом. Он возвел свое ремесло в искусство и охотнее всего садился играть против таких же шулеров. Охотник за охотниками, он один сражался против всех, находя в этом неведомое наслаждение. Если его собратья по профессии, сорвав куш, стремились скрыться и не рисковать выигрышем, то девиз Рамона был — «Игра с любым, кто меня вызовет».

Однажды в таверну, где шла игра, явилась женщина в черном платье и мантилье и стала внимательно следить за игрой. Фонтераса раздражал ее взгляд.

— Сеньора, по кому ваш траур? — спросил он.

— По бывшему непобедимым игроку Рамону Фон-терасу, — ответила женщина.

— Не слишком ли рано? — проговорил шулер, приглашая ее к игре.

Произошло непонятное: он был побежден. А незнакомка, словно не удовлетворясь этим, предложив партию противникам Рамона — и тут же проиграла, словно отдала, им все золото, что Рамон добыл у них.

На следующий день история повторилась. Шулер попытался бежать от донны Ампаро — так назвалась женщина, — но напрасно. Она всюду настигала его и вырывала из рук все его победы. Наконец однажды в пылу азарта он поставил на карты самого себя — и проиграл. Воля Ампаро послала его на корабль, чтобы он забыл о своей пагубной страсти. Он выдержал недолго. Явившись к своей хозяйке, он положил перед ней пистолет.

— Убейте меня, но я не могу не играть, — сказал он.

Тогда она взяла с него слово, что он будет играть только с ней. Дон Рамон оценил ее чувства. Его внимание и нежность, пылкость и отвага пленили женщину. Она стала плавать с ним на одном корабле. Однако любовь не могла затмить его страсти.

Восхищаясь Ампаро, он жаждал отыграться любой ценой. Как-то он нашел колдуна и предложил ему свою душу за победу над донной Ампаро. Тот заколебался и хотел сыграть вместо Рамона, но шулер отказался:

— Я должен победить сам.

Тогда колдун решился на обман и, приняв облик донны, проиграл Фонтерасу. Трудно сказать, как Ампаро узнала об этом. Она нашла колдуна и предложила ему партию. Ставкой была душа Фонтераса. Игра шла всю ночь. Под утро колдун проиграл. Вихрь ворвался в дом, карты ожили и накинулись на побежденного. Карточные валеты и короли убили колдуна.

Фонтерас стоял за дверью и все видел. Победа донны Ампаро не принесла ему счастья, и он бежал от нее. Снова взялся он за свое ремесло, забыв любовь и благодарность. В сражении с англичанами он вышил паруса своего корабля картами. Загремели пушки, а капитан, сидя в каюте, ждал партнера для игры, думая соблазнить противника и решить исход сражения картами. Явилась донна Ампаро и проиграла ему. Без единой пробоины корабль Фонтераса опустился на дно.

Самый юный из капитанов дон Диего де Флорес улыбнулся Блонделен, когда она подсела к нему.

— Дитя мое, — сказала старуха с нежностью, — надо ли мне принимать иной облик, чтобы ты вспомнил меня?

Капитан покачал головой и, взяв ее руку, поцеловал ее:

— Нет, матушка, не надо. Я знал, что должен встретить тебя — хоть в последнюю минуту, и вот это случилось. Я почувствовал себя счастливым, и разве это не знак того, что исполнилось мое желание и я встретил тебя?

Герцог Саллюстий де Флорес однажды в своих владениях встретил девушку. Егерь объяснил, что имя ее Мелисса, что живет она одна в лесу, собирает цветы и дарит их людям. Больным она приносит травы, и хотя никто не видел от нее зла, ее побаиваются, подозревая, что она ведьма.

— Почему? — удивился герцог.

— Да дело в том, что она никому не дает тронуть и деревца в том лесу, где живет.

— Как так?

— Да сколько раз уже те, кто пытался нарубить дров, приходили пораненные. То топор соскочит, то щепка в глаз попадет, и всегда им попадалась Мелисса. «Не трогайте моего леса», — говорит. Как-то наши лесорубы рассердились и решили срубить несколько деревьев, чего бы это ни стоило. Пошли ранним утром в лес. Туман такой густой, что шагу не ступить. Парни стали пережидать его. Весь день до ночи просидели. Вернулись ни с чем — и узнали, что во всей округе целый день светило солнце, на небе ни облачка не было. В другой раз пошли — откуда-то дым наполз, словно пожар в лесу. Испугались лесорубы и ушли. Потом ходили искать пожарище — ничего не нашли, ни единой ветки или пня обгорелого.

Тайна, окружавшая Мелиссу, и ее красота тронули сердце герцога, и он стал часто бывать в старом лесу. Много чудес открыла ему лесная девушка, и де Флорес завидовал тем богатствам, которые умела видеть его странная подруга.

Вскоре у Мелиссы должен был появиться ребенок. Герцог предложил ей свою руку, но она отказалась.

— Обещай мне никогда не трогать моего леса, — попросила Мелисса.

Некоторое время спустя герцог женился на знатной женщине своего круга. Увы, оказалось, что герцогиня не может принести наследника. Меж тем до нее дошли слухи о Мелиссе, и она узнала, что у герцога родился сын. Страшная ревность охватила герцогиню, и она решила изжить соперницу.

Она добилась от герцога согласия забрать ребенка у Мелиссы и воспитать его достойно крови, что течет в нем. Маленького Диего похитили и привезли в замок. Герцогиня ожидала, что Мелисса придет за ним, и подговорила нескольких слуг, чтобы схватили ее и упрятали в подземелье. Но Мелисса не вышла из своего леса.

Прошло несколько лет. Герцогиня не успокаивалась. Самые нелепые слухи распространяла она о Мелиссе. Немало золота, уговоров и угроз пошло на то, чтобы восстановить против нее местных жителей. Наконец даже из Мадрида пришло письмо, где сообщалось, что Святой Инквизиции стало известно о ведьме, живущей во владениях герцога. Попытки схватить Мелиссу не увенчались успехом. Слуги и охотники теряли дорогу в лесу, который знали вдоль и поперек.

И вот как-то, в отсутствие герцога, герцогиня собрала людей и приказала рубить и жечь проклятый лес. Был назначен день, когда должны были приехать монахи и помочь жителям справиться с нечистой силой. Накануне бушевала гроза. Ночью тяжкий грохот раздался со стороны леса. Люди боялись выглянуть в окна. А когда наступило утро, все с ужасом увидели, что лес исчез. На его месте остались болота, камни, ямы, на глазах заполнявшиеся жидкой грязью. Прекрасный старый лес, защищавший поля от зноя и ветров, дававший приют и прохладу, даривший цветы и ягоды, ушел от людей.

Герцог, вернувшись в замок, обнаружил еще одно несчастье: его сын Диего де Флорес бежал из дома — искать ушедший лес и свою мать.

Долго рассказывать о странствиях юного герцога. Следы леса вели к морю, и Диего стал капитаном. Много стран объездил он, расспрашивая людей о волшебном лесе и своей матери. В последний час своей жизни, оборвавшейся в бою с врагами, ему пригрезилось, что на постройку Армады пошли деревья волшебного леса, и местью природы явилось поражение испанского флота. Но и в сражении капитан де Флорес искал свою мать — и нашел ее.

— Дон Бальтазар! — обратилась Блонделен к двенадцатому капитану, одиноко сидевшему в конце стола.

— Да, да, сестра, я слышу тебя, — ответил он, — и все помню. Тот, кто убивает сам себя, не забывает конца. Но перед смертью я выпросил у судьбы одну милость — встречу с тобой.

— Как странно, — усмехнулась ведьма, — мы оба просили об одном и том же.

Тысячи встреч, столкновений проходят бесследно, забываются и исчезают, словно их не было, но есть люди, отмеченные перстом судьбы. Общение с ними, сколь бы коротко оно ни было, изменяет жизнь. О доне Бальтазаре ходили самые фантастические слухи, но его жизнь была еще невероятнее.

Как-то в осажденном городе Бальтазара схватили по ложному обвинению и приговорили к казни. Однако веревки, на которых его намеревались повесить, одна за другой обрывались, ружья давали осечки, палач промахнулся и отрубил себе ногу. Ужас охватил тюремщиков, и они отказались приближаться к осужденному. Прослышав об этом, мэр города призвал дона Бальтазара и предложил ему шанс спасти себя и помочь осажденным.

— Хорошо, — ответил капитан, — но вас я не смогу спасти.

Мэр удивился его словам, однако не стал вдаваться в подробности.

Ночью на стене города появился белый всадник с факелом в руке. Медленно он свершал свой путь под тяжелые печальные удары колокола. Осаждающие стали стрелять в него, но пули пролетали мимо. Самые меткие стрелки брались за оружие, но оказывались бессильными. Страх охватил воинов, а меж тем раскрылись ворота, и неуязвимый всадник двинулся на лагерь врагов во главе тысячного отряда, как и он, одетого в белые одежды, с факелами в руках. Осада была снята, враги в панике бежали. Мэр, благоразумно просидевший в укрытии всю ночь, выехал за ворота, чтобы приветствовать победителя — какой-то раненый вражеский солдат, мимо которого он проезжал, выстрелил ему в голову.

В другой раз Бальтазара схватила инквизиция.

— Ты в наших руках! — угрожающе молвил ему страшный судья.

— Мы оба в руках судьбы, — беспечно ответил Бальтазар.

И случилось невообразимое: инквизитор сошел с ума и приказал пытать себя. Бальтазар бежал.

Сколько людей неожиданно получало исцеление своих недугов, прикасаясь к дону Бальтазару, сколько, напротив, словно приобщалось к смерти, протянув к нему руки! Он раздавал богатства одним, приносил разорение другим. Любовь его дарила нищих и разоряла вельмож.

В разноцветном вихре событий и лиц он встретился с Блонделен. Это была встреча равных, но дон Бальтазар, опьяненный силой, которой облекла его судьба, захотел власти над ведьмой. Их свидания походили на бой, и любовь ранила обоих. Они не могли принадлежать друг другу. Жизнь разметала их пути.

Накануне гибели дон Бальтазар пожелал снова встретить Блонделен. Его судно загорелось, товарищи погибли, самого капитана тяжело ранило. Он знал, что судьба не убивает своих посланцев, но муки, которые он испытывал, были невыносимы. Кроме того, он знал, что час его пробил. Произнеся имя ведьмы, Бальтазар сам пустил себе пулю в лоб. Желание его исполнилось. Он встретил Блонделен и умер в ее объятиях.

…К окнам таверны робко прильнул бледный рассвет. Глухо шумело море, и ржаво поскрипывал старый фонарь у входа. Блонделен расшевелила угли в камине и, достав один из них, вложила его в трубку. Облако ароматного дымка повисло над пустым столом. Старуха отвернулась к зеркалу. Отражение насмешливо кивнуло ей.

— Ну что? Ты нашла настоящую любовь, с которой могла бы остаться? — раздался шепот, подобный шороху сухих листьев.

За спиной ведьмы безвольно качнулись тени капитанов, рожденные ее мыслью.

Дон Алонсо де Авадейра? Нет, то был лишь дальний отблеск пожара, именуемого ревностью.

Лорд Бельгэм? Нет. Одиночество навеяло ему нежные грезы.

Барон Мигель де Торрес? Увы, жажда обладания вела его, принимая лик любви.

Инчи Глэд? Всего лишь мечта о любви, испугавшаяся своего осуществления.

Капитан Галль? Идеал, пренебрегший живым чувством, которое угрожало его силе.

Морель и Эрпо? Соперничество, прикинувшееся любовью.

Капитан Лунд? Нет. Зло, потянувшееся к своей противоположности.

Сеньор Паскуаль Санчес? В глубине твоих бешеных чувств жила единая страсть — страсть к себе.

Дон Рамон Фонтерас? Азарт игрока владел тобой, но не любовь.

Дон Диего де Флорес? Поиски матери были тем голосом крови, что звал тебя, но это сыновье чувство доступно и животным.

Дон Бальтазар? Равный, чье сердце не пожелало уступить равному. Свобода, пожертвовавшая властью.

Тяжкий вздох вырвался из груди Блонделен и рассеял тени.

Из-за горизонта вырвалось солнце, и лучи его возвестили о празднике Рождества. Старуха сжалась в комок, глаза ее устремились к морю, а из трубки полз дымок, окутывая ее голову и плечи нежнейшей голубой пеленой.