Лаки

ГЛАВА 1

Тринадцать лет Ленни Голден не ступал на землю Лас-Вегаса, хотя именно там он был зачат, родился и провел первые семнадцать лет жизни.

Выйдя из самолета, он огляделся, принюхался и глубоко вздохнул. Воздух здесь пах по-прежнему.

По громыхающему аэровокзалу туда-сюда сновали заезжие шулера, туристы и средние американцы на отдыхе. Жирные пупсики ковыляли рядом со своими пухлыми крашеными блондинками-женами в брючных костюмах из синтетики и в поддельных драгоценностях. Визжали и ныли дети. Путешествующие жрицы любви в откровенных кофточках и в обтягивающих греховные попки брючках прибывали на заработки. Смуглые иностранцы сжимали в руках черные кожаные чемоданчики и дышали чесноком в лица своих рыжеволосых любовниц.

Джесс встречала его. Полтора метра ростом, завораживающе хорошенькая, она все еще смахивала на мальчишку-сорванца, кем и слыла в школьные годы. Она всегда предпочитала общество ребят. Особенно – Ленни. С первого класса они стали лучшими друзьями, и, как ни странно, их необычный и абсолютно платонический союз не только сохранился, но и окреп с годами, хотя, с тех пор как Ленни переехал из Лас-Вегаса в Нью-Йорк, они редко виделись.

Вдвоем они представляли собой забавную пару. Ленни, тощий и долговязый, с волосами грязно-белого цвета и глазами зелеными, как морская волна, напоминал бы подросшего Роберта Редфорда, если бы не так походил на Чеви Чейза. И Джесс, крошечная, большеглазая, с копной отливающих медью волос, веснушками и миниатюрной фигуркой фотомодели с разворота «Плейбоя».

Она бросилась ему в объятия.

– Как я рада тебя видеть! Слушай, ты потрясающе выглядишь! Как это удается такому развратнику – ума не приложу?

Ленни подхватил ее и закружил в воздухе, как тряпичную куклу.

– Э-гей, кто бы говорил!

Джесс хихикнула и покрепче прижалась к нему.

– Ленни Голден, я тебя так люблю, просто безумно!

– И я тебя, обезьянка.

– Не смей меня так звать, – взвизгнула она. – Я теперь замужняя дама. Вся из себя уважаемая. У меня ребенок, и все прочее. Так что, Ленни, веди себя со мной как с леди.

Он расхохотался.

– Если ты леди, то я – Рэкуэл Уэлч.

Джесс подхватила его под руку.

– А что, у тебя классные сиськи.

Заливаясь смехом, они двинулись к выходу.

– Как долетел? – поинтересовалась Джесс, пытаясь подхватить его потертый чемодан.

После короткой борьбы Ленни овладел своим багажом.

– Ну, как тебе сказать... Долго и скучно. Если Господь предназначал нас для полетов, ему следовало бы создать побольше стюардесс.

– Но кого-то ты все-таки закадрил? – понимающе подмигнула она.

– А как же!

– В самом деле?

– Когда я тебе врал? – возмутился Ленни.

Она расхохоталась своим заразительным смехом, на который невозможно было не обратить внимания.

– Ты? Да ты за доллар папе римскому мозги запудришь!

– А вот и она, – мечтательно протянул он.

– Кто? Где? – встрепенулась Джесс, невольно оглядываясь в поисках новой жертвы своего приятеля.

Мимо них, опустив глаза долу, с постным выражением на лице прошла монашенка.

– Кажется, я говорил, что за последнее время мои вкусы сильно изменились, – с серьезным видом прокомментировал Ленни.

– Как смешно! – Она в шутку замахнулась.

– Осторожнее, – запищал он, закрываясь рукой. – Я только что перенес операцию по обрезанию языка.

– То есть?

– Помнишь, я тебе рассказывал, что участвую в «Ли Брайант шоу»?

– Да.

– Так вот, они сократили мой четырехминутный фрагмент до тридцати секунд. Стоит не вовремя пукнуть, и вообще пропустишь все мое выступление.

– Придурки, – нахмурилась она. – Да что они понимают? Но главное, ты теперь в Вегасе. Здесь все обалдеют от твоих скетчей.

– Да уж, конечно, где-где, а в гостиной отеля «Маджириано» я наверняка произведу фурор.

– И ничего страшного, просто перемена обстановки. Возможно, как раз то, что тебе нужно. И кто знает, к каким последствиям все это может привести?

– Да ладно тебе. Ты говоришь прямо как мой агент: «Сделай эту халтуру, выступи на той помойке, – и оглянуться не успеешь, как окажешься знаменитым».

– Твой так называемый агент – типичный нью-йоркский бездарь, – наморщила носик Джесс. – Ты великий комик. Эх, мне бы стать твоим импресарио! Между прочим, именно я нашла тебе здесь работенку, не так ли?

– Чего ты хочешь – десять процентов?

Она рассмеялась.

– Думаешь, я сошла с ума – отказаться от титула первого шулера в Лас-Вегасе? Засунь свои комиссионные туда, где никогда не бывает загара.

Они проходили мимо туалета.

– Подожди секундочку, – попросила она. – Я так переволновалась, увидев тебя, что мне просто необходимо пописать.

Он засмеялся и в ожидании ее возвращения прислонился к стене. Джесс – из тех друзей, что познаются в беде. Две недели назад он позвонил ей и сказал, что не может больше оставаться в Нью-Йорке.

– Какие проблемы? – воскликнула она тут же. – Матт Трайнер, один из директоров отеля, где я работаю, отвечающий за развлечения гостей, весьма ко мне неравнодушен. Пошли телеграмму, и я заставлю его принять тебя.

Он отстучал телеграмму. Она организовала «халтурку».

Да, настоящий друг.

Ленивым взглядом он проводил темноволосую девушку в черных кожаных брюках и красной блузке. Она прошла сквозь толпу с таким видом, будто все вокруг принадлежало ей. Ленни понравилась ее манера держаться, не говоря уж о ее фигуре.

Господи! Ну когда же он обретет свободу? Уже шесть месяцев, как они с Иден расстались, но до сих пор при виде хорошенькой женщины он невольно сравнивал ее со своей старой любовью. И конца этому не видно. Нет, их роман с Иден Антонио еще не ушел в прошлое, зачем себя обманывать?

Подошла Джесс, схватила его за руку.

– Как здорово, что ты приехал, – объявила она. – Ну давай, рассказывай все и обо всем.

– Да-а... Мое «все» ограничивается карьерой, идущей под откос, и бестолковой половой жизнью.

– Звучит захватывающе. А какие еще новости?

Они вышли из здания аэровокзала и окунулись в марево горячего воздуха пустыни.

– Ух ты! – воскликнул он. – Я и забыл, как здесь жарко.

– А, брось! Тебе не помешает немного подзагореть. Сейчас у тебя вид ночного гуляки.

Друзья пошли к стоянке, где их ждал красный «камаро», весь в оспинах шпаклевки.

– Я вижу, ты все такой же ас-водитель, – сухо заметил Ленни, швыряя чемодан в багажник.

– Я тут ни при чем, – возмутилась Джесс. – А вот мой старик действительно квартала не может проехать без приключений.

Про себя Ленни поинтересовался, что представляет собой человек, способный взять в жены сумасбродную Джесс.

«Будем надеяться, какая-нибудь необычная личность», решил он.

– Поехали, – сказала она, усаживаясь за руль. – Вэйланд готовит обед. Мальчишка орет. Ленни, тебе здесь понравится. Вегас всегда оставался твоим городом.

Он кивнул с мрачным видом: «Вот именно. Чего я и боюсь».

Лаки Сантанджело решительно пробиралась сквозь заполнившую аэровокзал толпу. На нее обращали внимание – ошеломляюще красивая двадцативосьмилетняя женщина с непослушной копной кудрявых волос цвета воронова крыла, черными цыганскими глазами, широким чувственным ртом, загорелой кожей и стройной длинноногой фигурой. Ей очень шли брюки из мягкой черной кожи, красная шелковая блузка, смело расстегнутая на груди, и широкий инкрустированный серебром пояс. Дополняли наряд серебряные серьги в форме кольца, а на правой руке сверкал прямоугольный бриллиант таких размеров и чистоты, что невольно закрадывались сомнения в его подлинности. Но Лаки Сантанджело не носила подделок.

Не какая-нибудь там стандартная красотка, но женщина со своим стилем и манерой держаться. Ее окружал аромат экзотических духов и аура уверенности в себе.

– Здравствуй, Боджи! – приветливо обратилась она к худощавому длинноволосому мужчине в армейской форме без знаков различия, шагнувшему навстречу из толпы встречающих. – Как дела?

– По-старому, – отозвался он негромким голосом и принял ее сумку из черной кожи и чеки на получение остального багажа. Взгляд его прищуренных глаз прощупывал лица окружающих, мгновенно запоминая и оценивая все увиденное.

– Неужели никаких сенсаций? Никаких сплетен? – настаивала она с улыбкой.

Сплетни имелись, но он не хотел, чтобы Лаки услышала их от него.

Она радовалась своему возвращению и возбужденно болтала, пока они шли к длинному «мерседесу», припаркованному у красной линии.

– Кажется, я все устроила, Боджи. Сделка в Атлантик-Сити на мази. И ведь только благодаря мне. Именно мне! Остается получить «добро» от Джино, и колеса закрутятся. Я так рада!

Он кивнул, довольный, что Лаки прилетела в таком хорошем настроении. «Ты всегда добиваешься своего. Я никогда в тебе не сомневался».

Ее глаза счастливо блестели.

– Атлантик-Сити! Мы построим такой отель – с ума сойти.

– Нет вопросов, – подтвердил он и распахнул заднюю дверцу лимузина.

– Эй! – воскликнула она. – Ты же знаешь, что я всегда сажусь впереди, рядом с тобой.

Он усадил ее на кресло рядом с водителем и побежал за остальным багажом.

Джино Сантанджело вздрогнул и проснулся. Какое-то мгновение он не мог понять, где находится, но только одно мгновение. Возможно, он действительно стар, но уж никак не слабоумен, хвала Создателю. К тому же в наше время в семьдесят два года еще рано списывать себя со счетов. А прошедшей ночью он вообще чувствовал себя юнцом. Ничего удивительного, в компании-то Сьюзан Мартино.

Сьюзан Мартино. Вдова великого Тини Мартино, многогранного гения, ветерана кино и телевидения, комического актера, стоявшего вровень с Китоном, Чаплином и Бенни. Тини умер от инфаркта два года назад. Джино присутствовал на похоронах в Лос-Анджелесе, выразил соболезнование вдове – и с тех пор не видел ее, пока три недели тому назад она не появилась в Вегасе на каком-то благотворительном мероприятии. И вот уже пятое утро подряд он просыпается в ее постели и чувствует себя счастливым.

Как будто в ответ на его нежные мысли, Сьюзан вошла в комнату. Перед Джино предстала привлекательная ухоженная женщина сорока девяти лет, но выглядящая по меньшей мере лет на десять моложе. Светло-голубые глаза, высокие скулы, белая и гладкая кожа, прекрасная, хотя и несколько худощавая фигура. Несмотря на раннее время, она уже убрала свои светло-серебристые волосы в аккуратный пучок. На ней был белый шелковый пеньюар, и в руках она держала поднос со стаканом только что выдавленного апельсинового сока, яйцом всмятку и двумя тонкими тостами, слегка смазанными маслом.

– Доброе утро, Джино, – сказала она.

Он сел и запустил руки в непокорную шапку густых волос, которые, хотя и начали седеть на висках, оставались такими же густыми и кудрявыми, как и в годы его молодости. Нет, на нем еще рано ставить крест! Течение времени нисколько не притупило в нем остроты восприятия жизни, не убавило его неисчерпаемой энергии, хотя прошлогодний, почти смертельный, сердечный приступ, конечно, немножко его утихомирил. Подобно Сьюзан, он выглядел моложе своих лет.

– Что это? – поинтересовался он, указывая на поднос.

– Завтрак в постели.

– Что же я сделал, чтобы заслужить такое счастье?

Она улыбнулась.

– А разве возможно сделать что-нибудь еще?

Он ухмыльнулся, вспомнив.

– Да... Неплохо для старика, правда?

Она поставила поднос перед ним и присела на край кровати.

– Ты лучший мужчина в моей жизни, – сказала Сьюзан серьезно.

Ему было приятно услышать ее слова. Еще как приятно. Никто не смог бы назвать Сьюзан Мартино потаскухой, но о ее жизни до свадьбы с Тини Мартино двадцать пять лет назад ходили кое-какие слухи. Якобы и Али Хан, и Рубироза, и даже Синатра пользовались ее благосклонностью. Словом, достаточно, чтобы Джино чувствовал себя польщенным ее комплиментом.

Разумеется, он никогда не задавал вопросов о ее прошлом, как и она не спрашивала о его предыдущей жизни.

– А скажи-ка мне... – начал он, желая удовлетворить внезапно проснувшееся любопытство.

– Что? – отозвалась она, методично очищая яйцо от скорлупы.

– Когда ты была замужем за Тини, ты когда-нибудь ходила на сторону?

Сьюзан не колебалась ни минуты.

– Никогда, – ответила она твердо. – Хотя почему я должна перед тобой отчитываться?

Он вдруг почувствовал, что не хочет делить ее ни с кем и ни с чем в мире. Эту породистую белокурую леди. Разве много на свете таких, как она?

Женщины. Наслаждайся и расставайся – такого жизненного принципа он всегда придерживался. Исключений встречалось очень мало. В последнее время просто постель уже не доставляла ему прежней радости. Еще одно тело. Еще одно хорошенькое личико. Еще одна тысячедолларовая безделушка на память – он не любил отпускать их с пустыми руками. Пусть помнят, что побывали не где-нибудь, а в постели Джино Сантанджело. Не то, чтобы с него требовали плату за любовь. Никогда. Сама мысль об этом казалась ему абсурдной.

– Мы сможем провести сегодняшний день вместе? – спросила Сьюзан, положив ему в рот кусочек тоста с яйцом.

Он собрался было ответить утвердительно, но вовремя спохватился. Сегодня приезжает Лаки. Его дочь. Красивая, сумасбродная Лаки – с его глазами, его оливковой кожей, его кудрявыми волосами. С его жаждой жизни. Как он мог забыть? Она уезжала на три недели в деловую поездку на восток. Он очень скучал бы по ней – если бы не Сьюзан.

– Давай лучше завтра. Сегодня я занят, – сказал он, отводя от себя вилку с едой.

– О... – разочарованно протянула Сьюзан.

«Интересно, – подумал Джино, – как бы отнеслась Лаки к предложению пообедать втроем со Сьюзан». Инстинктивно он знал, что его дочь отнюдь не одобрила бы такую идею. И вполне понятно почему. В конце концов, она только что приехала, и им найдется, о чем поговорить наедине.

Еще предоставится масса возможностей, чтобы сделать Сьюзан неотъемлемой частью их общей жизни. А решение им уже принято. Для такой леди, как Сьюзан Мартино, не подходила роль подружки на недельку.

По пути из аэропорта Лаки продолжила рассказ о своей поездке. Боджи водил ее машину, а иногда, когда того требовала обстановка, выступал и в качестве телохранителя. Но более того – он был другом, и она полностью ему доверяла. В трудные моменты Боджи вел себя безупречно. Он не раз уже доказывал свою преданность и сообразительность, к тому же он предпочитал помалкивать, а если говорил, то только по делу, что абсолютно устраивало Лаки.

Он подкатил к парадному входу в отель «Маджириано». Лаки вышла из машины и задержалась на мгновение, прислушиваясь к привычно радостному ощущению возвращения домой, в ее отель.

Название «Маджириано» образовано комбинацией имен ее родителей – Мария и Джино. Джино мечтал о нем всю жизнь, но именно Лаки претворила его мечту в жизнь, в то время как он семь лет скрывался в Израиле от судебного преследования за неуплату налогов. Она никогда не перестанет гордиться плодами своих трудов. «Маджириано» не походил ни на какую другую гостиницу.

В холле стоял обычный шум и, как всегда, сновали туристы. Утренние игроки заполнили казино. Никаких окон. Никаких часов. Двадцать четыре часа непрерывных развлечений.

Сама Лаки не играла. Зачем садиться за столы, когда все они и так принадлежали ей и Джино? Она пересекла холл в направлении своего личного лифта, скрытого за рощицей растущих из кадушек пальм, и вставила в щель карточку с кодом.

Как хорошо вернуться домой!

Ей не терпелось поскорее увидеться с Джино. Лаки было что рассказать ему!

Джесс не купалась в роскоши, но все же на участке за ее небольшим домиком имелся даже крошечный бассейн.

– Тут неплохо, но мы скоро переезжаем, – пояснила она весело, распахивая входную дверь. – Мы недавно осматривали дома у озера Тахое и, наверное, купим один из них.

– Вот как, – отозвался Ленни, гадая про себя, кто именно собирается платить за покупку. Из того немногого, что рассказала Джесс о своем муже, он вынес впечатление, что тот в основном присматривал за их десятимесячным ребенком, в то время как она зарабатывала деньги.

– Есть кто живой? – позвала она.

На голос вышла лохматая дворняга и вильнула неописуемым хвостом. Джесс наклонилась и потрепала пса по голове.

– Это Грасс, – пояснила она. – Я подобрала его щенком в мусорном контейнере. Симпатяга, правда?

Затем появился Вэйланд, по крайней мере, Ленни решил, что это именно он. Судя по его виду, Джесс и его где-то подобрала. Наряд Вэйланда состоял из грязных, некогда белых штанов и вышитой рубахи навыпуск. К тому же босой, с грязными ногами. Соломенного цвета волосы с пробором посередине обрамляли длинное бледное лицо и падали ему на плечи. Джесс – великая мастерица писать письма как-то упомянула, что ее муж рисует. Что именно он рисует, она не стала уточнять.

– Привет, дружище, – произнес Вэйланд и протянул худую трясущуюся руку. – Добро пожаловать в наш дом.

Он явно накачался наркотиками до одурения.

– Где ребенок? – требовательно спросила Джесс.

– Спит.

– Точно?

– Пойди и посмотри сама.

На какое-то мгновение тень пробежала по ее симпатичному личику, и Ленни подумал, что не так уж все и хорошо в этой созданной год назад семье. Только одного ему еще не хватало – стать свидетелем выяснения отношений. У него своих проблем имелось в избытке.

Весь ленч состоял из глубокой миски бурого риса и небольшого количества увядшего салата, политого старым кефиром. Джесс пыталась скрыть возмущение, она всю ночь работала и попросила Вэйланда приготовить что-нибудь особенное, но спокойствие ей давалось с трудом. Ленни достаточно хорошо знал свою подругу детства, чтобы ясно видеть, как она зла.

Ребенок – мальчик по имени Симон – проснулся ненадолго и получил бутылочку с детским питанием.

– Мне надо отвезти Ленни в гостиницу, – объявила Джесс, едва дождавшись, когда младенец уснет.

Вэйланд кивнул. Он явно не отличался разговорчивостью.

В машине она закурила, выпустила дым прямо в лицо Ленни и заявила решительно:

– Я не хочу это обсуждать, ясно?

– А кто тебя просит, – спокойно отозвался Ленни. Джесс завела машину и неслась как сумасшедшая всю дорогу до «Маджириано». У входа она высадила Ленни, не выключая двигателя.

– Я приеду за тобой через пару часов. Спроси Матта Трайнера. Он твой босс. Трайнер прикажет кому-нибудь поводить тебя по отелю.

– А ты куда едешь?

– У меня назначена... ну, встреча.

– Ага, уже крутишь хвостом?

– А что меня должно останавливать?

Теперь, повидав Вэйланда, он не смог бы ответить на ее вопрос. Матт Трайнер оказался пятидесятипятилетним седовласым лисом в бежевом костюме-тройке. Он не только являлся лучшим директором развлекательных программ в Лас-Вегасе, но и имел долю от прибылей гостиницы. Лаки Сантанджело лично уговорила его перейти сюда, и он отказывался, пока она не пообещала сделать его пайщиком.

Матт сообщил, что ему понравилась принесенная Джесс видеопленка с записью выступлений Ленни, и тут же обрушил на собеседника залп вопросов об их общей знакомой, как будто надеясь выведать все детали ее личной жизни.

Сначала Ленни отвечал, но, когда Матт начал интересоваться ее браком, решил – пришла пора прощаться. Он поспешил заявить, что хочет осмотреть сцену, на которой ему предстоит выступать, и вообще проникнуться атмосферой отеля. Матт Трайнер согласился, дал ему пару указаний и отпустил с миром.

Лас-Вегас. Жара. Особенный запах. Суета. Лас-Вегас. Дом. От рождения до семнадцати лет.

Лас-Вегас. Воспоминания о молодости теснились в его голове. Здесь он впервые познал женщину, впервые напился, впервые попробовал травку, впервые остался без гроша в кармане. Здесь он в первый раз влюбился, убежал из дома, угнал машину родителей.

Мама и папа. Занятная парочка.

Папа. Старомодный клоун-эксцентрик Джек Голден.

Очень обязательный, настоящая рабочая лошадь. Обладатель имени, которое знали все в шоу-бизнесе – все, кроме широкой публики. Теперь уже тринадцать лет как в могиле. Рак желчного пузыря.

И мама, Алиса Голден, некогда известная под прозвищем Тростинка, одна из самых отчаянных исполнительниц стриптиза во всем городе. Старушка мама, теперь ей пятьдесят девять и она живет в каком-то общежитии в Калифорнии. Сумасшедший побег из Лас-Вегаса в Марина-дель-Рей с торговцем подержанными машинами из Саусалито. Да, Алису не назовешь классической еврейской мамашей. Она одевалась в коротенькие шорты, кофточки с открытыми плечами, красила волосы, брила ноги и спала с кем хотела, после того как торговец из Саусалито бежал, прихватив с собой ее драгоценностей на десять тысяч долларов.

Алиса... Действительно нечто особенное. Они никогда не были близки. Мальчишкой она все время дергала его, гоняла с бесконечными поручениями и вообще использовала как личного слугу. За всю свою жизнь она ни разу обеда не приготовила. В то время как другие дети ходили в школу с аккуратными коричневыми сумочками, где лежали домашние сандвичи с мясом, печенье и сыр, он бывал счастлив, если удавалось стянуть яблоко в саду.

– Ты должен учиться самостоятельности, – объявила Алиса, когда ему исполнилось семь лет.

Что ж, он хорошо усвоил урок.

Конечно, с Алисой и Джеком жилось интересно. В их запущенной квартире всегда теснились танцоры и певцы, люди из казино и вообще все, кто имел хоть какое-то отношение к шоу-бизнесу. Веселая жизнь, но в ней не находилось места понятию «детство».

Алиса. Оригинальная личность. Он научился воспринимать ее такой, какая она есть.

Лас-Вегас. Так почему же он вернулся?

Потому что работа есть работа. И, как он и говорил Джесс, ему срочно потребовалось убраться из Нью-Йорка. У него возникли неприятности с полицией после того, как он вырубил какого-то жирного пьяницу, позволившего себе оскорбительные реплики во время выступления Ленни в одном клубе в Сохо. Жирный пьяница оказался бессовестным адвокатом, который, проснувшись на следующее утро с синяком под глазом и разбитой губой, решил отомстить и сразу принялся за дело. Если чего и не хватало Ленни Голдену для полного счастья, так это судебного разбирательства. Он решил, что нет лучшего способа разрешить проблему, чем уехать. К тому же Иден укатила на Западное побережье, и он уже не первый месяц подумывал последовать за ней. Хотя нельзя сказать, что они расстались друзьями.

После Вегаса он намечал двинуть в Лос-Анджелес. Конечно, не только ради встречи с Иден.

Нет, именно ради встречи с Иден.

«Не лги сам себе, придурок. Ты по-прежнему ее любишь».

Лаки подошла к бассейну и задержалась на минуту, выискивая глазами шведа Бертила, ответственного за все происходящее здесь.

Он сразу ее заметил. Да и кто бы не обратил внимания на загорелую гибкую фигурку с самыми длинными во всем городе ногами, одетую в черный закрытый купальник. Но кроме того, она была хозяйкой, и он подобрался и поспешил навстречу Лаки, приветствуя ее с тщательно продуманной смесью уважения и энтузиазма.

– С приездом, мисс Сантанджело.

Она коротко кивнула в ответ и оглядела сборище загорелых тел.

– Спасибо, Бертил. Что-нибудь случилось в мое отсутствие?

– Ничего заслуживающего вашего внимания.

– Тем не менее, – мягко настояла она. – Я хочу знать все.

Немного поколебавшись, он вкратце рассказал о двух спасателях, которые пытались заигрывать с проживающими дамами.

– Их уволили? – спросила она.

– Да, но они хотят подать в суд.

– Вы говорили с нашими адвокатами?

–Да.

– Тогда все в порядке, – удовлетворенно заключила она.

Он проводил ее до шезлонга, и Лаки уселась рядом с бассейном так, чтобы видеть все происходящее вокруг.

– Принесите мне телефон, – попросила она.

Бертил выполнил ее просьбу и удалился.

Она в третий раз набрала номер Джино. Он все еще не появился. Куда он подевался? И почему он не ждал ее возвращения?

ГЛАВА 2

– Олимпия! Ты принцесса. Богиня. Королева.

По золотистому пышному телу Олимпии Станислопулос пробежала судорога наслаждения.

– Еще, Джереми, говори еще!

Английский лорд поудобнее устроился на зрелых формах обнаженной наследницы греческого судовладельца и возобновил поток славословий:

– Твои глаза, как Средиземное море. Твои губы, как драгоценные рубины. Кожа твоя нежнее бархата. Твои...

«А-а!..» – крик экстаза прервал его. Она широко раскинула ноги, потом свела их вместе, до боли крепко сжав бедра любовника. В то же самое время ее длинные и острые ногти оставили глубокие кровавые борозды на его спине.

Крик боли слился с воплем наслаждения.

– Олимпия, да ты что?!

Его жалоба не встретила ни малейшего сочувствия. Небрежным движением она отпихнула его от себя.

– Я еще не кончил, – заныл он.

– Какая жалость, – отрезала она и скатилась с кровати. Олимпия Станислопулос никогда не пользовалась репутацией мягкой и дружелюбной личности. Она быстрым шагом направилась в ванную, захлопнула за собой дверь и уставилась на свое отражение в большом, во всю стену, зеркале.

Толстая! Вся в мерзких, ненавистных складках жира! Со злостью Олимпия ухватила целую пригоршню плоти на боках и даже взвизгнула от ярости. Черт бы побрал этого жулика – французского доктора, который три месяца мучил ее диетой, кинул пару паршивых палок и под конец предъявил счет на тридцать тысяч долларов. Он-то уж точно насмотрелся, как она кончала – и по-всякому. С ненавистью она показала язык своему отражению в зеркале.

Оттуда на нее смотрела двадцативосьмилетняя, среднего роста, роскошных форм женщина с огромными отвислыми грудями и хорошеньким личиком в обрамлении множества белых кудряшек. Глаза маленькие и голубые. Нос неопределенной формы. Ярко-красные пухлые губки. Мужчинам она нравилась. Она выглядела очень сексуально. Настоящая секс-бомба. Но не просто секс-бомба.

В день своего совершеннолетия Олимпия Станислопулос унаследовала семьдесят миллионов долларов. С толком вложенные, эти миллионы с тех пор уже более чем удвоились.

Трижды она выходила замуж. Первый раз, в семнадцать, за неоперившегося греческого плейбоя двадцати лет от роду из знатной, но небогатой семьи. Поженились они на борту яхты ее отца Димитрия, которая стояла на приколе неподалеку от его же собственного острова. Праздновали с размахом – в числе приглашенных значились два принца, целый букет принцесс, один король в изгнании и почти все богатые бездельники Европы. Счастливая пара провела медовый месяц в Индии, прожила три месяца в Афинах и развелась в Париже после того, как Олимпия застала молодого мужа на четвереньках в тот момент, когда его обслуживал дворецкий. Нет, она не ханжа, но есть все же какие-то приличия. Чтобы утешить свою вспыльчивую дочку, Димитрий презентовал ей великолепную квартиру на авеню Фош – в двух кварталах от фамильной резиденции.

Вскоре она встретилась с крупным бизнесменом из Италии. По крайней мере, так он утверждал. Сорокапятилетний мужчина, обаятельный, гладкий, известный сердцеед и щеголь. Он провел Олимпию по всем дискотекам Европы и женился на ней в день ее девятнадцатилетия. Вместе они прожили год. Она родила ему дочь Бриджит, пока он вовсю тратил ее деньги. Его экстравагантные выходки слишком часто попадали на страницы газет и журналов. Олимпия пришла в ярость, обнаружив, что ее муж протанцевал всю ночь напролет, когда она в криках и мучениях давала жизнь их ребенку.

Димитрий взял на себя всю организацию развода. Вторая ошибка обошлась ей в два «феррари» и три миллиона долларов. Впрочем, бывший супруг не успел насладиться своими приобретениями. Через три месяца после развода, в Париже, когда он выходил из машины, его разорвало на куски бомбой террориста. Олимпии некогда было горевать – как раз в то время она совершала ошибку номер три. Ошибкой стал разорившийся польский граф. Сука, а не граф. Его хватило на шестнадцать недель, а потом он исчез, оставив Олимпии титул и все свои долги.

Олимпия решила, что с замужествами отныне покончено, и очертя голову пустилась в многочисленные романы, ни один из которых не принес ей удовлетворения. Тогда она стала много путешествовать, курсируя между своей парижской квартирой и резиденциями в Риме и Лондоне. Лето она обычно проводила на юге Франции. Рождество – в Гстааде. Когда появлялось настроение – летела в Акапулько. Мужчины у нее не задерживались. Как правило, они надоедали ей, стоило попробовать их тело. Олимпии требовалось что-то большее, нежели просто секс. Секс без какой-нибудь дополнительной изюминки казался уже пресным.

Интересно было с женатыми мужчинами. И со знаменитыми мужчинами. И с могущественными мужчинами. Чем они труднодоступнее – тем лучше.

Соблазнять их – вот что занятно. А после первого же свидания – что оставалось? Ее возбуждал процесс погони. Ведь она давно обнаружила нечто общеизвестное – большинство мужчин представляют собой легкую добычу. А кому нужно то, что достается легко?

Первый любовник Олимпии овладел ею, когда ей едва стукнуло шестнадцать. Декорациями служили пейзажи южной Франции, точнее – вилла, которую она и ее подружка Лаки Сантанджело «позаимствовали» у тетушки Олимпии. Девочки удрали из школы-интерната. Две юные искательницы приключений, не ограниченные ни во времени, ни в деньгах, обладательницы белого «мерседеса» и любознательных характеров. Не раз Олимпия оглядывалась на те беспечные, безрассудные деньки как на самое счастливое время своей жизни. Ни тебе назойливых фотографов за каждым кустом, ни ожидания чего-то огромного.

Уоррис Чартерс. Она хорошо его запомнила. Красивый, с пшеничного цвета волосами и узкими зелеными глазами. Взрослый мужчина. Продюсер кино. Разорившийся делец с удивительно активным членом. Иногда она думала: что с ним сталось? Уоррис Чартерс: пойманный с ее шестнадцатилетними золотыми кудряшками между его ног, когда она делала ему минет. Пойманный ее отцом и отцом Лаки – они приехали на юг Франции в поисках своих заблудших дочерей.

В ее памяти запечатлелась картина: испуганный Уоррис рысцой удаляется в штормовую ночь, сжимая в руках два чемодана и сопровождаемый потоком угроз Димитрия.

Больше он никогда не появлялся в ее жизни. И неудивительно.

Больше в ее жизни не появлялась и лучшая подруга Лаки Сантанджело, что менее объяснимо. После стольких совместных приключений та могла бы хоть разок позвонить. Олимпии никогда не приходило в голову, что Лаки, как и ей самой, строго-настрого запретили поддерживать нежелательное знакомство. Приходило ей в голову другое, что именно Лаки, возможно, и предала их тогда. Вызвала обоих отцов потому, что все удовольствие доставалось одной Олимпии.

А кому она нужна, Лаки?

– Олимпия, – раздался жалобный голос, сопровождаемый стуком в дверь ванной. – Моя красавица. Что ты там делаешь?

Вот дурак. Что она может делать? Баловаться сама с собой, что ли?

Олимпия нетерпеливо распахнула дверь.

Перед ней предстал обнаженный и готовый к употреблению лорд Джереми.

Она вздохнула.

Над Парижем висел дождливый день.

Чем еще можно заниматься в дождливый день?

ГЛАВА 3

Одетые в разной степени откровенности купальные костюмы, блестящие от масла тела лежали вокруг бассейна «Маджириано». Ленни бесцельно слонялся среди них и вспоминал бессчетные случаи, когда они с Джесс, прогуливая школу, пробирались тайком в бассейны лучших отелей города. Это стало для них одной из самых увлекательных игр, наряду с попытками прорваться в казино, или незаметно скормить «однорукому бандиту» пригоршню фальшивых жетонов, или затесаться в толпу зрителей шикарного шоу. В конце концов юную парочку стали безошибочно узнавать все охранники в Лас-Вегасе, что отнюдь не способствовало успеху их похождений, но, конечно, не умерило их активности.

В семнадцать лет променять Лас-Вегас на Нью-Йорк не составляло никакого труда. Оставить в прошлом Джесс гораздо сложнее. Но Нью-Йорк манил, и мог ли он сопротивляться? Ленни выглядел по меньшей мере на двадцать, ростом вымахал под метр девяносто, обладал великолепной фигурой и был красив особенной, небрежной красотой. Он долго не мог решить, чем станет заниматься в жизни, а пока менял одну работу за другой. Проблем он не знал. Комната в Гринвич-Вилледж стала его домом, и в подружках тоже не ощущалось недостатка. Так Ленни пробалдел пару лет, просто наслаждаясь свободой и одиночеством в большом городе. Чем он только не зарабатывал себе на хлеб: и семгу резал в бакалее на Шестой авеню, и часы продавал в универмаге «Блюмингдейл». Лето он обычно проводил в курортном местечке Кэтскилс неподалеку от Нью-Йорка – устраивался подручным в какой-нибудь отель покрупнее. Именно там он узнал, что комедия – это нечто большее, чем торт в физиономию или неожиданно свалившиеся брюки – фирменный трюк Джека Голдена. Он открыл для себя записи великого Ленни Брюса. (Некоторое время он тешился мыслью, что мать назвала его в честь Ленни Брюса. Пустые фантазии. На самом деле – в честь ее глуповатого кузена из Майами.) Он обнаружил, что бывает юмор политический, черный юмор и сатирический монолог. Наконец-то он понял, чему хочет посвятить свою жизнь, и ревностно взялся за дело.

Первым делом Ленни начал сочинять. Миниатюры. Хохмы. Короткие скетчи. Затем он нашел агента, которому удалось пристроить кое-какие его вещи. Не так много, чтобы оставить другие приработки, но начало было положено.

У него обнаружился дар писать сочно и необычно. Порой его заносило, но постепенно агент сумел обеспечить стабильный спрос на все, что выходило из-под пера Ленни. К двадцати четырем годам он уже мог себе позволить полностью сосредоточиться на творчестве. Богачом он не стал, но дела шли неплохо, от девочек отбою не было, и жизнь казалась прекрасной.

Даже странно, что он вновь оказался в Лас-Вегасе.

Ленни прошел мимо славянского типа блондинки с высокими и острыми, как бритва, скулами. Она проводила его долгим задумчивым взглядом, чувственными движениями втирая в бедро мазь от загара. Нет, сейчас не хотелось заводить интрижку. Теперь, когда ему стукнуло тридцать, один только секс его уже мало привлекал.

Впрочем, она действительно немного походила на Иден. Такие же высокие скулы, ледяная белизна волос и холодные узкие глаза. Кошачьи глаза.

Иден Антонио. Он никогда не забудет тот день, когда впервые увидел ее. Она жила вместе с девушкой по имени Виктория, фотомоделью с внешностью королевы школьного бала. Белоснежные зубы, а все остальное – длинные худые руки и ноги. Ленни вполне устраивал их роман. Виктория обожала его. За два проведенных с ней года Ленни узнал домашний уют, которого никогда не имел дома. Но однажды она познакомила его с другой фотомоделью, Иден Антонио.

Едва Ленни увидел Иден, как сразу ему стало ясно – Виктория была только закуской. Основное блюдо – это, конечно же, Иден. Она только что вернулась из удачного турне по Европе и напоминала сытую и ухоженную кошечку, разве что не мурлыкала. В отличие от Виктории, она вовсе не походила на победительницу какого-нибудь конкурса. Бледная, своеобразная, даже экзотическая, с тонкими чертами фарфорового личика и потрясающей фигурой. К тому же она зарабатывала больше, чем он, хотя и его дела тогда шли в гору. Ленни как раз снимался в пробном выпуске нового телевизионного шоу с удачным названием «От фонаря». Впервые в жизни он выступал перед аудиторией, и это занятие пришлось ему по вкусу. Никогда Ленни не предполагал, что живой контакт с залом может придавать столько сил и вдохновения. На местном телевидении шоу стало еженедельным. Ленни исполнилось двадцать семь, и он вкалывал на всю катушку. Не так уже плохо для пария, который некогда приехал в Нью-Йорк без гроша за душой.

Иден была нервная, честолюбивая и, пожалуй, самая волнующая женщина из всех, кого он когда-либо знал. Младше его на четыре года, но по жизни значительно мудрее. Она много поездила по свету, поменяла не один десяток любовников. Ленни она казалась невероятно сложной натурой. Конечно, только вначале. За три с половиной года любви пополам с ненавистью он прекрасно разобрался, что за кажущейся сложностью скрывалась пустота. Никогда он не встречал более ненадежного человека. Порой он жалел ее; порой готов был убить от ревности.

Иден! Как она его помучила! От их взрывчатой, бурной связи ему остались в воспоминание шрамы как на душе, так и на теле. И все же... он никак не мог остановиться. Да, они вели постоянную войну, но сладость примирения компенсировала все.

– Ты обыкновенный мазохист, – не раз говорил его приятель Джой Фирелло. – Она откровенно пудрит тебе мозги, а ты все равно возвращаешься за добавкой. Брось ее. Она же нимфоманка, классическая шлюха.

Конечно. Он и сам все прекрасно понимал. Но – ничего не мог с собой поделать.

– Она вертит тобой, как хочет, – утверждал Джой.

– Ничего подобного, – отбивался Ленни.

Но Джой был прав.

Иден обожала появляться на людях. Каждый вечер ей требовалось отправляться куда-нибудь. По уик-эндам она занималась в какой-то халявной школе актерского мастерства. Она мечтала, что настанет день и ее талант оценят и сделают ее кинозвездой. Да она и сейчас уже считала себя чем-то вроде звезды. Когда шоу Ленни, просуществовав один сезон, было закрыто, вся ее реакция свелась к фразе: «Вот черт! А я как раз собралась появиться у тебя в качестве гостя программы».

Иден не верила, что он сумеет чего-то добиться в жизни, и не скрывала своего мнения. Не то чтобы ее волновало его будущее. Иден могла волноваться только за себя.

Актриса она была ужасная. Ленни видел ее в некоторых студийных постановках и поразился, насколько она бездарна. Зато в качестве модели – не имела себе равных.

– Почему бы тебе не остаться моделью? – спросил он ее одним воскресным днем после того, как Иден напрочь завалила свою сцену в «Кошке на раскаленной крыше».

– Ах ты, подонок, – завопила она в ответ. – Ты хочешь сказать, что я никуда не гожусь?

– Я хочу сказать, что лучше бы тебе заниматься тем, что ты делаешь лучше любого другого.

– Подлец!

Флакон духов просвистел в воздухе.

– Минетчик!

За флаконом последовала тяжелая стеклянная пепельница.

– Ревнивая свинья!

Спустя два месяца после множества скандалов она уехала в Калифорнию с одним актером из ее класса, длинноволосым ничтожеством по имени Тим Вэлз.

Ленни тосковал по ней. Хотя он и выступал часто в маленьких, но избранных клубах – это ему очень нравилось, его хорошо принимали, и постепенно у него стали появляться пусть немногочисленные, но преданные поклонники.

Отзывы в прессе – когда пресса удостаивала его своим вниманием – были превосходны. До богатства Ленни оставалось еще далеко, но, помимо всего прочего, он еще подрабатывал пером. Его материал всегда пользовался спросом.

В глубине души он знал, что рано или поздно поедет за ней в Калифорнию. Лас-Вегас лежал на пути. Если он здесь произведет хорошее впечатление, то сможет двинуть в Лос-Анджелес на волне известности. Иден всегда тянулась к успеху. Если он окажется наверху, она сама прибежит.

Блондинка призывно кивнула, и Ленни понял, что, задумавшись, он не отвел от нее взгляда. Он быстро зашагал прочь, вокруг бассейна, поглядывая по сторонам. В шезлонге полулежала девушка в черном закрытом купальнике. Ленни узнал ее – она проходила мимо него в аэровокзале. Много женщин промелькнуло в его жизни после Иден, но ни одна не облегчила боли. Всякий раз он надеялся найти нечто особенное. Но все они были одинаковы.

Ни секунды не колеблясь, Ленни свернул по направлению к девушке, быстренько прикидывая, какой из его многочисленных подходов здесь будет Лучше. В конечном итоге решил остановиться на самом надежном, тем более что он всегда срабатывал. Ленни Голден не привык встречаться с отказом.

– Вы слишком прекрасны для одиночества, – заявил он. – Так что скажете? Что будем пить? Или позавтракаем вместе? А как насчет бриллиантов?

Обычно в ответ они либо смеялись, либо без колебаний выбирали бриллианты. В любом случае завязывался разговор, а это главное. Сначала их надо рассмешить, а там и до постели недалеко.

Лаки медленно приподняла темные очки и смерила его холодным взглядом.

Ленни заглянул в ее бездонные черные глаза и почувствовал, что еще миг – и он навсегда позабудет о блондинках.

– Но только обещайте, что наутро не будете меня презирать, – добавил он быстро. – Я такой чувствительный.

Он ухмыльнулся своей неотразимой – как ему не раз говорили – улыбкой и замер в ожидании ответа.

– Проваливай, придурок, – отозвалась Лаки небрежно. – Лучше обратись к той пышечке. Вон она принимает позы под пальмой. Похоже, ей придется по вкусу твой сиропчик. Она больше в твоем стиле, ясно? – И она решительно опустила очки.

– Эй, подождите, кто вам пишет текст, уж не я ли?

Холодноватая дамочка, но он и не таких разогревал. Но прежде чем он успел продолжить, твердая рука легла ему на плечо и здоровенный швед в синих плавках сказал:

– Здесь не дом свиданий, мистер. Пожалуйста, идите своей дорогой.

Ленни попытался сбросить руку, но Бертил не уступал.

– Эй, полегче, я здесь не посторонний! – воскликнул артист.

– Покажите мне ваш ключ, – потребовал Бертил, уводя его подальше от Лаки.

Ленни не любил, когда с ним обращались подобным образом. Еще меньше ему нравилось оказываться в глупом положении.

– Будьте так добры, – презрительно проговорил он. – Уберите руки. Я выступаю в «Бразильской гостиной». Я Ленни Голден. Я артист, черт побери.

Отчаянный женский крик заставил всех повернуться.

– Моя девочка, она не умеет плавать! – заходилась в истерике женщина.

Бертил ослабил хватку. Два спасателя и Ленни одновременно бросились в бассейн. Ленни первым оказался рядом с ребенком, вытянул ее за волосы на поверхность и подтащил к бортику, где ее подхватил Бертил и передал, ревущую, но невредимую, благодарной матери. Ленни вылез из бассейна. Вода ручьями лилась с загубленных белых брюк и севшего на глазах свитера, не говоря уж о насквозь промокших кроссовках. Два спасателя смерили его злобными взглядами. Бертил вообще отвернулся. Мать была слишком поглощена своим спасенным чадом, чтобы хотя бы посмотреть в его сторону.

Он оглянулся в поисках черноглазой девушки. Уж теперь-то она не устоит.

Она давно уже ушла.

Вот и совершай после этого подвиги!

– Я думала, – говорила Лаки, – что приеду и сразу все тебе расскажу. У меня столько новостей.

День клонился к вечеру, и она наконец поймала Джино.

Они беседовали по телефону.

– Я смертельно устал, детка, – ответил он. – Мне надо вздремнуть и собраться с силами.

Лаки отсутствовала целых три недели, а он так устал, что не может ее видеть! Что здесь происходит?

– Где ты был? Я четыре раза звонила, – как бы между прочим поинтересовалась она, зная, что на Джино нельзя давить.

– Да так, крутился, – уклончиво ответил он.

«Связался с какой-нибудь неумытой девчонкой из кордебалета, – определила она. – Семьдесят два года и все никак не успокоится».

Лаки выдержала небольшую неодобрительную паузу.

– Я заеду за тобой сегодня вечером, – предложил он. – Мы спокойно пообедаем вдвоем. Восемь часов тебя устроит?

– Ты уверен, что успеешь отдохнуть?

– Перестань, дочка. Когда это я не хотел тебя увидеть?

«Сейчас», – едва не сказала она. Но промолчала. Вместо этого договорилась о встрече в восемь и стала с нетерпением ждать, когда сможет поделиться с ним впечатлениями от своей поездки, а также сообщить о наметившейся сделке. Он будет гордиться дочерью. Скорей бы!

– Что с тобой стряслось? – ахнула Джесс.

– Хотел проверить, садится ли мой свитер, – саркастически ответил Ленни.

– Садится.

– В самом деле? Тогда напомни мне, чтобы я никогда в нем больше не плавал.

Он сел в машину, и они тронулись. В ее глазах пробегали воинственные искорки, и Джесс на максимальной скорости бросила свой «камаро» в уличный поток, едва не сбив подвыпившего туриста в майке с надписью «Я люблю Чикаго».

– Черт, – пробормотала она сквозь зубы.

– В чем дело?

– Давненько я никого не сбивала.

– Вот уж не поверю.

Джесс лихо свернула к платной стоянке у супермаркета и заглушила двигатель.

– Надо купить еду для собаки, – заявила она. – И еще детское питание, и еще кое-что.

– Разве делать покупки – не обязанность твоего старика?

– Ты съел его обед. Надо еще что-нибудь объяснять? – состроила гримасу Джесс.

– Наверное, нам следует поговорить, – предложил он.

Она кивнула. «Давай поговорим».

Ленни последовал за ней в магазин. Высокая рыжеволосая девушка в розовых брюках и вязаной безрукавке улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.

Маленький сердитый человечек в мятом белом костюме шлепнул ее по заду.

– А ну-ка, брось, – приказал он.

Девушка недовольно тряхнула длинными рыжими патлами и надула губы.

– Вегас кишит потаскухами, – заметила Джесс.

Кому ты говоришь, – отозвался Ленни.

В отделе бакалеи Джесс набрала товаров на 63 доллара. Ленни вызвался платить, но она не уступала.

– Ты же без гроша.

– Вовсе нет.

– Не глупи.

– Кто тут вякает?

– Я.

– Пойди прогуляйся, обезьянка.

– Не смей меня звать обезьянкой!

Вся очередь разразилась аплодисментами, когда в конце концов он настоял на своем.

Покатываясь со смеху, друзья вывалились из супермаркета на стоянку.

Жирный мальчишка с длинными немытыми космами пытался открыть боковое стекло «камаро» с помощью проволочной вешалки для одежды.

– Эй! – негодующе воскликнула Джесс.

Мальчишка как ни в чем не бывало продолжал свое занятие.

Джесс бросила на землю оба пакета с покупками и бросилась спасать машину.

Ленни последовал за ней. Совместными усилиями они оттащили толстяка. Он смерил их злобным взглядом неподвижных глаз и поковылял прочь. Немного отойдя, парень остановился около «форда» и взялся за него.

– С ума сойти, – сказал Ленни.

– Ты теперь житель Нью-Йорка, тебя ничего не должно удивлять, – рассудительно заметила Джесс.

Они подобрали рассыпавшиеся по асфальту продукты и в рекордно короткий срок вернулись домой.

Вэйланд плавал посреди бассейна на сине-белом надувном матрасе и курил сигарету с травкой.

Симон разрывался от крика на грязном индейском одеяле.

– Черт, – пробормотала Джесс.

Похоже, это стало ее любимым выражением.

Ленни подумал, что ему следовало бы остановиться в гостинице. Похоже, у Джесс достаточно проблем и без посторонних в доме.

ГЛАВА 4

– Привет, дочурка. Ты прекрасно выглядишь. Атлантик-Сити, видать, пошел тебе на пользу. – Он подмигнул дочери.

– Знаешь, Джино, для своего возраста ты и сам не такая уж развалина.

Она никогда не звала его «папой». Только изредка, не вслух, когда наступала ночь и наваливалась усталость, принося с собой тягостные воспоминания...

– Что там за намеки насчет возраста? – притворно возмутился он.

Отец и дочь улыбнулись друг другу, взялись за руки и направились к ее личному лифту.

Как похожи они были! Те же живые глаза, та же темно-оливковая кожа, курчавые волосы и чувственные рты.

Между ними царила полная гармония. Они во всем так походили друг на друга. О еде и о фильмах, о книгах и о людях их мнения почти всегда совпадали. Порой Джино говорил: «Мне не нравится такой-то, я ему и своего левого яйца не доверю». А Лаки подхватывала: «Хоть левого, хоть правого – этот типчик не стоит ни одного». И они дружно смеялись, с нежностью глядя друг на друга одннаковыми черными глазами.

У каждого из них было по роскошной квартире в двух принадлежащих им отелях. Джино жил в «Мираже». Лаки избрала своей резиденцией «Маджириано». Они также совместно владели домом в окрестностях Нью-Йорка, в Ист-Хэмптоне. Старомодный белый особняк, царство стольких воспоминаний, такая важная страница их прошлой жизни...

Когда-то они жили там всей семьей: Джино, его жена Мария и их дети – черноволосая красотка Лаки и ее белокурый брат Дарио.

Теперь их осталось только двое: Джино и Лаки – вдвоем против всего света. Отца и дочь связывало очень многое, и никто не мог порвать протянутую между ними нить.

Правда, так было не всегда...

Джино Сантанджело родился в Италии, а в 1909 году его родители, молодая и сильная пара, полная честолюбивых стремлений и решимости осуществить Великую Американскую Мечту, перебрались вместе с трехлетним сыном в США. Но найти работу оказалось непросто. Слишком много иммигрантов, и все одержимы одной идеей, все полны энергии и энтузиазма.

К тому времени, как Джино исполнилось шесть лет, от Великой Американской Мечты остались одни воспоминания. Его мать убежала с другим, а Паоло, озлобленный и разочарованный, ступил на скользкую дорожку мелкой уголовщины, пьянства и доступных женщин.

Когда Паоло оказывался за решеткой, что случалось нередко, Джино ничуть не огорчался. Жизнь от приюта до приюта научила его быть шустрым и сообразительным. Он превратился в настоящего уличного мальчишку, снедаемого честолюбивыми планами. В пятнадцать лет его поймали при попытке угона машины и направили в Нью-Йоркский реформаторий для мальчиков – безрадостный дом в Бронксе для сирот и первоходок. Братья-наставники были ребята крутые. Днем царила строгая дисциплина, а ночью – разврат. Джино мог защитить себя, а кое-кто из мальчишек помоложе – нет. Худющий паренек по имени Коста Дзеннокотти стал постоянной жертвой. Его крики о помощи долго оставались без ответа, пока как-то раз Джино не смог больше слушать отчаянные вопли из кладовой. Не задумываясь, он схватил ножницы и юркнул в дверь. Перед его глазами предстал Коста, распластанный на столе, со спущенными брюками и трусами, в то время как один из братьев уже пристроился к костлявой мальчишечьей попке. Последовал молниеносный выпад ножницами...

Затем был суд, шесть месяцев условно и друг на всю жизнь в лице Косты, которого после поднявшегося шума усыновила состоятельная семья из Сан-Франциско.

Когда Джино вновь появился на знакомых с детства улицах, по ним шел уже повзрослевший, набравшийся житейского опыта парень, твердо решивший разбогатеть и одолеть систему. Жить с отцом он не имел ни малейшего желания – тот по-прежнему не вылезал из тюрьмы, а сейчас еще женился на проститутке по имени Вера. Итак, Джино осмотрелся и нашел своих героев – людей вроде Сальваторе Чарли Лючиано (позже прославившегося как Лаки Лючиано), Мейера Лански и Багси Сигала. Им принадлежали большие деньги, быстрые машины и красивые женщины, а еще – власть и авторитет.

Джино все это видел. Джино всего этого хотел для себя. Джино все это получил.

Его восхождение наверх было долгим и трудным, но в конечном итоге успешным. Начав мелкой сошкой в чужом бизнесе, он потом открыл собственное дело и стал процветающим бутлегером. К двадцати двум годам Джино обзавелся хорошенькой подружкой по имени Синди и богатой любовницей из высшего света, которую звали Клементина Дьюк. Ее муж-сенатор ввел молодого итальянца в мир серьезных капиталовложений и по-настоящему больших денег. Сенатор Дьюк помог Джино отмыть его капитал. Когда разразился великий финансовый кризис 1929 года, Джино встретил его во всеоружии и благодаря сенатору нисколько не пострадал.

Еще у него появился деловой партнер, Энцо Боннатти, и к 1933 году их интересы включали в себя игорное дело, ростовщичество и многое другое. Вопреки давлению со стороны Энцо, Джино категорически отказался иметь дело с проституцией и наркотиками. В результате они разошлись в 1934 году, и дальше каждый шел своим путем.

Не столько из-за денег, сколько ради удовольствия Джино открыл ночной клуб, назвав его «У Клемми», и вскоре заведение приобрело некоторую известность. Клементина Дьюк была довольна. Гораздо меньше ее радовал тот поразительный успех, которым Джино пользовался у женщин. Она убедила его жениться на Синди в надежде, что это его успокоит. Но Джино тянулся к женщинам, как бабочка на свет. Ему очень нравилось заниматься любовью, еще с тех пор как его, двенадцатилетнего, просветила одна из многочисленных мачех, а особенно после того, как перед ним открыла новые горизонты весьма подкованная в этом вопросе миссис Дьюк. И теперь он вел себя, как лис в курятнике.

Синди вскоре стала такой же ревнивой и раздражительной, как миссис Дьюк. Она вынашивала планы мщения; спала с кем ни попадя и угрожала донести на него за сокрытие доходов.

В 1938 году она выпала из окна их квартиры на последнем этаже высотного дома и разбилась насмерть – очень трагическая случайность. Джино устроил ей роскошные похороны.

К 1939 году грохот войны в Европе донесся и до Америки. Однажды сенатор Дьюк пригласил к себе Джино, и они разработали план, как извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Джино сделал все, что предлагал его старший друг. Сенатор никогда не давал ему плохих советов.

Джино часто задавался вопросом, что ему делать, если война докатится до Америки. Но ему не следовало беспокоиться. На Новый, 1939 год он застал своего отца в захолустной гостинице, когда тот избивал Веру. Она была всего лишь дешевой потаскушкой, но Джино от нее кроме добра ничего не видел. И в свою очередь сам помогал ей, когда мог.

Джино появился, как раз когда Вера схватила револьвер и на его глазах разнесла Паоло череп. Джино вырвал у нее револьвер – и чуть позже был арестован по подозрению в убийстве собственного отца. Так что годы войны он провел за решеткой в наказание за чужое преступление.

Его верный друг, ставший адвокатом, Коста Дзеннокотти семь лет спустя сумел вырвать письменное и заверенное при свидетелях признание у Веры перед самой ее смертью от алкоголизма. Джино оправдали и даже предложили какую-то смехотворную сумму в качестве компенсации. Какими, интересно, деньгами можно компенсировать семь вычеркнутых из жизни лет?

В 1949 году он решил, что нуждается в перемене места и занятий: Лас-Вегас казался подходящим выбором, к тому же его старинный приятель, Парнишка Джейк, убеждал его вложить туда капитал. Джино сколотил синдикат, и они финансировали строительство отеля «Мираж». Лас-Вегас только начинался. Багси Сигал уже открыл отель «Фламинго» и казино (позже Багси убили дружки, которых он обворовывал), а Мейер Лански субсидировал гостиницу «Сандерберд». Джино тоже хотел урвать долю от пирога. То было интересное время. Сантанджело твердо решил взять свое и забыть о мрачных годах заключения.

Вот тогда он и встретил свою будущую жену, Марию. Молодую – всего двадцати лет, невинную, с волосами цвета светлого золота и беззащитным ликом Мадонны. Поженились они почти сразу же. А в 1950 году родилась Лаки. Даже в младенчестве она казалась точной копией отца.

В их мире наступила полная гармония, когда восемнадцать месяцев спустя Мария произвела на свет сына. Назвали его Дарио, и он как две капли воды походил на мать.

Лифт остановился, и Лаки шагнула прямо в заполнившую казино толпу. Она специально спланировала свой лифт таким образом, чтобы сразу оказываться в гуще событий – в отличие от Джино, чей личный лифт в отеле «Мираж» доставлял его в подземный гараж, где его круглосуточно поджидала машина с шофером.

Джино чуть задержался, чтобы бросить по сторонам внимательный взгляд. Уличный мальчишка навсегда остается уличным мальчишкой. Обладай вы хоть всем земным могуществом и богатством, они все равно не дадут вам стопроцентной гарантии безопасности.

Он незаметно дотронулся до револьвера, тщательно укрытого в потайной кобуре за пазухой, и, успокоенный, вышел из лифта.

Лаки обернулась к нему с широкой улыбкой.

– Душа не нарадуется, верно, Джино?

– Да, детка, дела идут хорошо.

В Вегасе дела всегда шли хорошо. Простаки прибывали толпами со своими четвертаками и долларами, сгорая от нетерпения поскорее поставить на кон, рискнуть, выиграть или проиграть – неважно, лишь бы пощекотать себе нервы.

Вдвоем, без посторонних, они пообедали в «Рио» – тихом ресторанчике при отеле. Лаки без умолку говорила о своей поездке. Глаза ее сияли, на щеках играл румянец.

– Я нашла как раз то, что мы искали, – рассказывала она. – Как раз подходящий участок на главной улице. Подходящие инвесторы. Я даже получила первые предложения от архитекторов и строителей. Если мы не будем терять времени, то сможем начать работы уже в ближайшие пару месяцев. Все на мази. От тебя требуется только дать «добро».

Она сделала паузу, чтобы передохнуть.

– Конечно, нужны разрешения на строительство и разные лицензии. Я обо всем договорилась.

Она торжествующе улыбнулась.

Джино внимательно слушал. Она умна, его дочь. Умна и энергична. Красива и талантлива. Тверда и темпераментна. Его маленькая девочка. Он гордился ею. Ее деловая хватка не уступала его собственной.

Джино никогда не допускал и мысли, что какая-нибудь женщина может сравниться с ним – но его дочь могла. Его Лаки.

С самого момента рождения Лаки Сантанджело смотрела на мир полными восхищения и радостного ожидания глазами. Ее младший брат, Дарио, рос более слабым, более хрупким. При разнице в возрасте всего в восемнадцать месяцев Лаки всегда играла у них первую скрипку.

Мария оказалась прекрасной матерью. Джино же баловал их безумно. Постоянные подарки, поцелуи, объятия. И наиболее горячие ласки – для Лаки, которая и отзывалась на них гораздо охотнее, чем Дарио.

Когда ей исполнилось пять лет, родители устроили фантастический праздник на пятьдесят детей. Клоуны. Ослики. Огромный шоколадный торт. И постоянно рядом – Джино, всегда готовый подхватить ее на руки и осыпать поцелуями. Лаки до сих пор помнила тот день, как самый счастливый в ее жизни.

Спустя неделю Джино уехал по делам. Лаки ненавидела его отлучки, но существовали и компенсации – например, она занимала его место рядом с мамой на огромной двухспальной кровати. К тому же он никогда не возвращался без замечательных подарков.

Однако на сей раз не было ни подарков, ни поцелуев, ни смеха. Была только боль неожиданного и жестокого убийства ее матери – именно Лаки, встав рано утром, обнаружила обнаженный труп на матрасе посреди бассейна.

Дальнейшее вспоминалось как в тумане. Полицейские. Фотографы. Охранники. Перелет в Калифорнию. Новый дом с решетками на окнах, сигнализацией и охраной с собаками во дворе. Для Лаки и Дарио настала совершенно другая жизнь. Мария уехала навсегда. А Джино стал совсем иным – сердитым и печальным. Кончились смех, объятия и поцелуи. Дети вообще почти не видели отца. Он жил либо в нью-йоркской квартире, либо в своем отеле в Лас-Вегасе. Казалось, он не хотел больше бывать с ними. Теперь их окружали няньки, учителя и служанки.

Лаки одеревенела от боли, в то время как Дарио весь ушел в выдуманный им мир. Все, что можно купить за деньги, по-прежнему оставалось к их услугам. Но, по существу, все, что у них осталось, – это их дружба.

Лаки оставалось немного до пятнадцати лет, когда было принято решение отправить ее в интернат в Швейцарию.

Она и радовалась, и боялась, но перспектива наконец покинуть нелюбимый дом, конечно, казалась соблазнительной.

«Л'Эвьер» была негостеприимной частной школой, которой заправляла тонконосая женщина, требовавшая от девочек-пансионерок «уважения и послушания». Если бы не ее соседка по комнате, Олимпия Станислопулос, Лаки возненавидела бы свое новое пристанище. Девизом Олимпии было: «К чертям школу. Давай удерем и хорошенько повеселимся». А Лаки и не спорила. Они подчинялись правилу, согласно которому в 9.30 вечера полагалось выключать свет. А в 9.35 Лаки и Олимпия уже вылезали через окно. До ближайшей деревни они доезжали всего за десять минут, а там ждали мальчики, выпивка и вообще развлечения. Уже через два семестра их обеих исключили.

Джино приехал за своей непокорной дочкой. На его лице застыла маска ярости. Они вернулись в Нью-Йорк, а вскоре он устроил ее в еще более суровую школу в Коннектикуте. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы связаться с томившейся в парижской неволе Олимпией, и они вдвоем задумали побег. С помощью пары кредитных карточек она сумела прилететь во Францию, где ее встретила подружка. А потом – бешеная поездка на белом «мерседесе» на юг Франции, где они проникли на виллу тетушки Олимпии. Приятно вспомнить. Даже несмотря на то, что вскоре Олимпия привезла своего приятеля – «жулика Уорриса», как втихомолку окрестила его Лаки.

Гораздо менее приятные воспоминания оставил приезд их отцов, когда они наконец явились, чтобы забрать своих дочек. Джино Сантанджело и Димитрий Станислопулос. А потом – назад в особняк в Бель Эйр. Дарио там не оказалось. Его тоже пристроили в какую-то школу.

Временами она ненавидела своего отца отчаянной, ослепляющей ненавистью, которая выжигала ей душу. Временами она любила его больше всего на свете. И всегда надеялась, что ушедшая близость вернется вновь. Как ей не хватало его внимания! Но он отгородился непроницаемой стеной отчуждения, и за этой стеной не находилось места для нее.

Когда Лаки исполнилось шестнадцать лет, к ее удивлению, он привез ее в Лас-Вегас. По прибытии на место он отправил ее к парикмахеру, купил ей роскошное платье и подарил великолепные бриллиантовые сережки. Потом Джино объявил, что она должна вместе с ним присутствовать на важном благотворительном вечере, который он устраивал в честь миссис Петер Ричмонд – жены сенатора Ричмонда. Лаки пришла в восторг. Наконец-то их отношения сдвинулись с мертвой точки. Но за обедом Джино сбагрил ее задругой столик, по соседству с Крейвеном, заторможенным сынком миссис Ричмонд, и за весь вечер ни разу не обратил на нее внимания.

Улучив момент, она улизнула, переоделась в джинсы и отправилась погулять по Стрэнду. Кончилось все тем, что ей пришлось отбиваться от какого-то пьяницы на автомобильной стоянке.

Когда Лаки вернулась домой в три ночи, в испачканной и порванной одежде, Джино не спал.

Он не стал тратить времени на предисловия. Она – маленькая потаскуха, которой больше ничего в жизни не надо. Поэтому он выдает ее замуж – и кончен разговор.

Если же ей что-то не нравится...

Вот и все.

За весь вечер Джино ни разу не вспомнил о Сьюзан Мартино. Да и момента подходящего не представилось, чтобы рассказать Лаки. Поэтому он испытал немалое потрясение, когда Сьюзан вошла в ресторан в сопровождении какого-то мужчины, улыбнулась, помахала ручкой и уселась за соседний столик.

– Кто это? – поинтересовалась Лаки.

– Ну... – он замялся. Может, ей уже рассказали? – Разве ты не знакома с вдовой Тини Мартино?

– Да я не о женщине, – небрежно бросила Лаки. – Тот старик, что с нею, кого-то он мне напоминает.

Джино прищурился. Его глаза начинали сдавать, но гордость не позволяла ему согласиться на очки.

– Действительно, – признал он. – Кажется, я его где-то видел.

Он начал потихоньку закипать. Незнакомец был высокого роста, блистал изысканными манерами, благородной сединой, и только внушительный нос не позволял назвать его абсолютно красивым. И этот сукин сын уселся рядом со Сьюзан!

Джино нахмурился.

У нее не может быть с ним ничего общего!

А впрочем, почему?

Совсем раскалившись, Джино подозвал метрдотеля.

– Кто сидит за тем столиком? – рявкнул он.

– Гости мистера Трайнера.

– А где ваш чертов мистер Трайнер?

– Как раз идет сюда, мистер Сантанджело, – объявил метрдотель и с облегчением удалился.

– Что случилось, – спокойно спросила Лаки, привыкшая к вспыльчивости своего темпераментного отца. – Нежеланный гость?

– Скоро узнаем, – мрачно отозвался Джино. – Эй, Матт, пойди-ка сюда, – заорал он, не обращая ни малейшего внимания на остальных посетителей, которые оборачивались в недоумении.

Матт Трайнер устремился к ним, весь расплывшись в улыбке. Огонь свечей отражался в его серебряных волосах.

– Лаки! С возвращением! Ты выглядишь прекрасно. Джино, привет. Очень рад.

– Что за жопа приперлась вместе со Сьюзан Мартино?

Матт Трайнер быстро-быстро заморгал, пытаясь сообразить, в чем его ошибка. До него доходили слухи о Джино Сантанджело и Сьюзан Мартино, но он не предполагал, что там что-то серьезное. Так почему же Джино орет, как обманутый любовник?

– Сьюзан ни с кем не пришла, – пустился он в лихорадочные объяснения. – Я думал, ей скучно одной, и пригласил пообедать со мной и моими друзьями.

После небольшой паузы он с печальным видом выложил главный козырь:

– Тини мне был как брат.

Джино не смягчился.

– Кто этот хрен? – прорычал он.

– Я, кажется, чего-то не понимаю, – вмешалась Лаки.

– Если бы я мог предположить, что ты так расстроишься... – извиняющимся тоном начал Матт.

– Кто это расстроился?! – взревел Джино и встал.

– Димитрий Станислопулос, – заторопился Матт. – Он приехал сегодня вечером, чтобы присутствовать на обеде в честь Франчески Ферн. Мы поселили его в лучший номер – бесплатно. Обычно он останавливается в отеле «Сэндс» и там же играет в казино – и проигрывает, понимаете? Но месяц назад я встретился с ним в Монте-Карло и сумел убедить, что «Маджириано» придется ему больше по душе. У этого мужика денег больше, чем у Онассиса. И он любит играть в баккара.

– Ну, конечно, – воскликнула Лаки. – Отец Олимпии. Неудивительно, что его лицо показалось мне знакомым.

– Какой Олимпии? – тупо переспросил Джино.

– Неужели не помнишь? – возбужденно затараторила она. – Моя лучшая подруга по школе, мы еще удрали на юг Франции, а ты и Димитрий нас нашли. Да, это он. Уж его-то лицо я никогда не забуду.

Джино отмахнулся. Сейчас ему было не до воспоминаний.

– Матт, – сказал он коротко. – Вы пересядете к нам.

В его словах прозвучало не приглашение, а приказ.

– Мы будем очень рады, – добродушно отозвался Матт, хотя на самом деле его глубоко оскорбило то, что с ним обращаются как с прислугой. Но ничего не попишешь, Джино Сантанджело – сила, а против силы не попрешь. – Моя дама придет с минуты на минуту вместе с девушкой для Димитрия. Ты нас всех приглашаешь?

– Конечно. Тащи Сьюзан и этого, как его там, прямо сейчас, а остальные пускай подходят попозже.

– Прекрасная мысль, – одобрил Матт, подумав про себя, что мысль – хуже некуда.

Едва он отошел, заговорила Лаки:

– Зачем ты их позвал? Нам еще так много надо обсудить.

– А что такого? – отозвался Джино, усаживаясь на место. – Тебе понравится Сьюзан Мартино, она – очаровательная женщина.

«Вот уж черта с два», – подумала Лаки. Становилось все яснее и яснее, что в ее отсутствие Джино неслабо погулял. И на сей раз не с какой-нибудь дешевкой. Да, она расслабилась и теперь ругала себя за это.

– Ты с ней встречался, – сказала она небрежно.

– Пару раз, – не менее небрежно ответил он.

«Ну да, пару раз. Весь ресторан может видеть, как у тебя на нее стоит».

Странно, но она почувствовала укол ревности.

Почему бы?

А что тут странного?

Он – ее отец.

Папочка.

Джино.

В спешке отпечатанные приглашения созывали гостей присутствовать на бракосочетании Лаки Сантанджело и Крейвена Ричмонда.

Крейвен Ричмонд. Длинный костлявый сынок сенатора Петера Ричмонда и его атлетически сложенной супруги Бетти.

Крейвен Ричмонд. Внимательный, вежливый и смертельно скучный.

Крейвен Ричмонд. Муж, которого Джино выбрал для Лаки, не спросив ни ее согласия, ни мнения о женихе.

Она не осмелилась ослушаться, и через неделю после ее шестнадцатилетия их с Крейвеном обвенчали. Брак, обреченный с самого начала. Медовый месяц молодые провели на Багамах. Какая прелесть! Хотя Джин о и считал ее юной нимфоманкой и выдал замуж, чтобы оградить от позора великое имя Сантанджело,на самом деле она оставалась девственницей, никогда не позволяя себе доходить до конца в рискованных любовных играх. Крейвен в свои двадцать один год не имел никакого опыта, равно как и желания давать жене больше, чем две-три минуты быстрого секса за ночь.

Медовый месяц еще не закончился, когда Лаки завела своего первого любовника. И с тех пор она никогда не оглядывалась назад. А как еще она смогла бы выдержать четыре года жизни с человеком, которому заплатили, чтобы он женился на ней? Да, заплатили – эту печальную истину открыла ей Бетти Ричмонд в пылу семейной ссоры. Джино заплатил Крейвену и шантажировал Бетти и Петера, чтобы добиться своего.

Итак, что мы имеем? Брак без любви с человеком, которого она на дух не переносит. Будущее не обещало ничего хорошего. Они жили в Вашингтоне, в двух шагах от роскошного дворца Ричмондов. Крейвен нигде не работал. Целыми днями он то играл в теннис с мамой, то околачивался в главном офисе папиной компании, путаясь у всех под ногами. Лаки убивала время в хождении по магазинам, чтении и бесцельном катании в красном «феррари» – свадебном подарке от дорогого папочки. Не о такой жизни она мечтала.

Когда-то в детстве в разговоре с Джино Лаки заикнулась, что хотела бы, когда вырастет, помогать ему в делах. Но он посмотрел на нее, как на сумасшедшую, и сказал, как отрезал, что бизнес – мужское занятие. Девочки выходят замуж, сидят дома и растят детей.

Лаки чувствовала себя совершенно беспомощной, не в силах ничего изменить в той жизни, которую навязал ей Джино. Она страстно ненавидела отца. Но в то же время все отдала бы, чтобы угодить ему.

Ему нравилось, что она замужем. Ей нравилось изменять мужу. Что она и делала.

Постоянно.

Но однажды, через четыре года после свадьбы, раздался телефонный звонок. Отец вызывал ее в Нью-Йорк. На сей раз Джино хотел видеть ее одну, без Крейвена. Лаки пришла в восторг. Все, что угодно, лишь бы вырваться отсюда. К тому же прошло немало времени с тех пор, как они виделись с Джино, – может быть, он все-таки скучал по ней?

В Нью-Йорке она обнаружила, что Дарио тоже приглашен. Брат, с которым они когда-то были так близки, стал замкнутым и совершенно чужим. Он учился в художественном училище в Сан-Франциско и не поддерживал с сестрой никаких связей.

Джино председательствовал на семейном обеде, который тянулся бесконечно долго, пока отец не объявил наконец о причине встречи. Как оказалось, у него возникли неприятности с налоговым ведомством, и вскоре он ожидал повестки, а возможно, и суда. Ему следовало на некоторое время покинуть страну.

– В качестве меры предосторожности, – объявил он. – Я переписываю на ваши имена свою собственность. Забот у вас не прибавится – просто время от времени вам придется подписывать кое-какие бумаги. Коста остается представлять мои интересы, и он позаботится обо всем. Дарио, я хочу, чтобы ты перебрался в Нью-Йорк. Тебе пора входить в курс многих дел. Коста займется твоим обучением.

– Перебраться в Нью-Йорк! – воскликнул Дарио. – Но почему?

– Ты – Сантанджело, вот почему. Достаточно тебе прохлаждаться в твоем дурацком училище. Надо уже заниматься делом.

– А я? – перебила Лаки.

– Что «а ты»?

– Если Дарио станет учиться бизнесу, то и я тоже хочу.

– Не глупи, – мягко ответил Джино.

Все четыре года разочарований и ярости вскипели в ее крови.

– Но почему «нет»? – вскричала она. – Почему?

– Потому что ты замужняя женщина и тебе надлежит находиться рядом с мужем и вести себя, как положено порядочной жене. И еще – пора бы тебе родить ребенка. Не понимаю, чего ты ждешь?

– Чего я жду?! – взорвалась она. – Я жду, когда я наконец начну жить – вот чего!

В шутовском отчаянии Джино воздел руки.

– Она хочет начать жить. Как будто недостаточно, что у нее есть все, что можно купить за деньги...

– В том числе и муж. – Лаки уже не могла остановиться. – Ты купил мне мужа на свои поганые деньги. Ты...

– Хватит.

– Нет, не хватит. Мне – не хватит! – кричала она. – Почему Дарио может получить шанс, а я – нет?

– Замолчи, Лаки, – отрезал Джино ледяным тоном.

– Какого хрена мне молчать?

Его черные глаза смотрели не менее грозно, чем ее.

– Потому что я тебе приказываю. И получше выбирай выражения. Воспитанные леди себе такого не позволяют.

Со всей смелостью отчаяния она встала перед ним, уперев руки в бока.

– Я никакая не леди, – передразнила она. – Я – Сантанджело. Я такая же, как и ты. А ты никакой не джентльмен.

Он уставился на свою взбешенную дочь и подумал: «Господи! Кого я вырастил? Я дал ей все. Чего еще ей нужно?»

– Будь добра, заткнись и сядь на место, – усталым голосом попросил Джино.

Его слова подействовали на нее, как красная тряпка на быка.

– Ну конечно! Заткнуть ей рот, сбагрить ее замуж – и кому какое дело, счастлива она или нет. Ты просто чертов крепостник, по-твоему, женщины созданы только для траханья и готовки. Пусть, мол, не выходят из кухни или из спальни, там их место. Ты и с мамой так обращался, пока ее не убили? Ты запирал?..

Звонкая пощечина прервала ее на полуслове.

Изо всех сил старалась Лаки сдержать подступившие слезы.

– Я ненавижу тебя, – прошипела она. – Не хочу тебя видеть. Никогда, слышишь, никогда!

Не в силах больше сдерживаться, она выбежала из комнаты. Ей вслед долетели обрывки фраз: «Ох уж эти дети!.. Что тут станешь делать? Стараешься, стараешься... Женщина в бизнесе... сумасшествие... эмоциональная... Господи, какие они все эмоциональные...»

Лаки переполняло чувство холодной, отчаянной злобы.

Вскоре Джино покинул Штаты и обосновался на неопределенный срок в Израиле. Спустя несколько недель Лаки позвонил Коста. Требовалось подписать кое-какие бумаги, и он собирался их выслать.

Получив документы, она тщательно их изучила, несмотря на приложенную записку: «Можешь не читать – подпиши там, где отмечено карандашом. Это простая формальность».

Нет уж, если она подписывает, то сначала читает.

Затем она решила – зачем связываться с почтой, когда бумаги можно доставить лично?

Через несколько часов Лаки уже летела в Нью-Йорк.

Сьюзан Мартино являла собой само совершенство – от идеально подстриженной и уложенной головы до облаченных в золоченые туфельки от Чарльза Джордана ног. На ней было простое платье от лучшего модельера и на несколько сот тысяч долларов сверкающих сапфиров. Они шли к ее глазам, деликатно подкрашенным – ничего кричащего.

«По такой женщине, – подумала Лаки, – не скажешь, что она когда-нибудь ходит в уборную. Смешно даже представить себе ее в постели с Джино».

– Я так рада познакомиться с вами, дорогая, – защебетала Сьюзан. – Ваш отец постоянно о вас рассказывает.

Лаки вымученно улыбнулась и с грустью поставила крест на уютном тет-а-тет с Джино. Сьюзан Мартино, Димитрий Станислопулос и Матт Трайнер подсели за их столик. Лаки с трудом удавалось скрывать раздражение.

Димитрий и Джино со смехом припомнили свою предыдущую встречу. Как давно и далеко это было! А теперь непослушные дочери превратились во взрослых женщин.

– Поздоровайтесь с Лаки, – с усмешкой сказал Джино Димитрию. – Она-то уж точно вас не забыла.

Теперь, когда он убедился, что между Сьюзан и Димитрием ничего нет, к нему вернулось хорошее настроение. Еще бы. Рядом со Сьюзан, такой женственной, такой леди в полном смысле этого слова.

– Очень приятно, Лаки, – промурлыкал Димитрий, поднося к губам ее руку.

Старомодный лицемер. Она помнила Димитрия на его острове в Греции в то лето, когда они с Олимпией приехали туда на каникулы. Ночами он спал с одной женщиной, расфуфыренной брюнеткой, а днем развлекался с другой гостьей, длинноволосой артисткой со стальными глазами и покладистым мужем. Олимпия говорила, что ее отец считал своим долгом трахнуть все, что шевелится. «Того же поля ягода, что и Джино», – еще подумала тогда Лаки.

К столу подошли две артисточки. Сплошные зубы, груди и волосы. Одну сегодня снимал Матт Трайнер – вкусом он не отличался, другая предназначалась Димитрию. На обеих явно произвело впечатление, в какой компании они оказались.

Лаки собралась было извиниться и уйти, но потом передумала и решила остаться и понаблюдать за Сьюзан Мартино в действии.

Блондинка оправдала все ее ожидания. Она охмуряла Джино просто мастерски. Ни одного неверного шага. Все ясно – опытная куртизанка нашла, что хотела, и твердо намеревалась не упустить своего.

Лаки ее штучки не обманули.

А вот Джино попался.

«А мне-то что, – подумала Лаки. – Его жизнь».

Нет, ни черта подобного.

Это наша жизнь. Наша общая – вот уже год.

Лаки нравился Нью-Йорк. И еще ей нравилось очутиться подальше от семейки Ричмондов. Но что захватило ее больше всего, так это разбираться в делах Джино.

Коста с энтузиазмом начал учить Лаки. Ему импонировала ее детская заинтересованность, и он ничего от нее не скрывал, хотя и знал, что Джино не одобрит его действий. Изо дня в день Лаки приходила к нему в контору, и Коста принимался рассказывать ей о деятельности различных компаний.

– Конечно, ты всего лишь номинальный руководитель, – добавлял он. – Никто никогда не будет ожидать от тебя настоящей работы.

В самом деле? Ну, это он так думал. Как губка, она впитывала в себя любую информацию. Когда Крейвен позвонил из Вашингтона и сердито потребовал ее возвращения, она ответила, что их брака больше не существует. Шаг, который гораздо труднее было бы сделать, чувствуй она незримое присутствие Джино.

Когда Дарио с великой неохотой приехал из Сан-Франциско и обнаружил, что его работу уже выполняет сестра, он испытал огромное облегчение. Бизнес никогда его не интересовал; теперь он мог со спокойной душой вернуться к своим любимым занятиям и делать все то, чего Джино ему никогда бы не позволил. Дарио в основном интересовали не девочки, а мальчики.

Меньше чем за год Лаки узнала все, что можно, о разнообразных деловых интересах Джино. Как в свое время ее отец, она оказалась способной ученицей.

Незадолго до отъезда Джино сколотил синдикат инвесторов для финансирования строительства «Маджириано». Работы только недавно начались, и пошли немалые еженедельные счета. С тех пор как Джино покинул Америку, некоторые вкладчики стали уклоняться от взятых обязательств.

– Разве у нас нет с ними договоров? – удивлялась Лаки.

Коста покачал головой.

– Нет, только устные соглашения.

– Они дали Джино слово, не так ли? Что бы он сделал, если бы они отказались платить?

Коста закашлялся в замешательстве.

– Ну, у него были свои... методы.

– Он поручил тебе вести его дела. Почему ты не прибегнешь к его методам?

– Бывают вещи, которые лучше отложить до более подходящего момента. Надо дождаться Джино.

Она обратила на него твердый взгляд.

– Ждать невозможно. Мы не знаем, сколько он будет отсутствовать. Даже ты допускаешь, что счет может идти на годы. Если они дали слово, то их следует заставить выполнять обещанное. Мне нужен список. Думаю, я смогу что-нибудь устроить.

Он недоверчиво рассмеялся.

– Не будь глупой девчонкой, там серьезные мужчины...

Она смерила его ледяным взглядом.

– Никогда больше не называй меня «глупой девчонкой, Коста. Ты меня понял?

Ему на память пришел Джино, каким он был в ее возрасте. И он отчетливо осознал, что никто не сможет помешать ей в отсутствие отца стать у руля семейного дела.

– Сегодня в «Бразильской гостиной» дает первое представление новый комик, – сообщил Матт Лаки. – Может, попьем кофе там? Мы как раз успеем ко второму выходу.

– Он смешной? Мне не мешало бы расслабиться.

– Неужели я способен взять несмешного комика?

Она бросила взгляд на его подружку, раскрашенную девятнадцатилетнюю «куколку Барби».

– Иногда ты делаешь странные вещи, Матт.

Вечер начинал действовать ей на нервы. Неприятно было смотреть, как Джино носится с этой манерной сучкой Сьюзан Мартино. Димитрий Станислопулос вел себя чересчур шумно и требовал постоянного внимания, а что касается артисточек, то Лаки вообще неловко себя чувствовала оттого, что сидит с ними за одним столом.

– Так я предлагаю? – Матт кивнул в сторону Джино, совсем утонувшего в голубизне глаз Сьюзан.

– Делай что хочешь, – фыркнула Лаки.

Целый год никто не вставал между ней и Джино. Никому из посторонних не удавалось с ним сблизиться, если, конечно, не считать близостью часок-другой в его постели. А это так, пустяк – быстрый, чисто животный акт с какой-нибудь нетребовательной шлюшкой. Для мужчины его возраста Джино, разумеется, любил покуролесить. Но покуролесить – это одно, а влюбиться – совсем другое.

И главное, зачем? Лаки наморщила лоб. Иное дело, окажись Сьюзан душевным, замечательным человеком. Но не тут-то было. Кто она такая – сразу бросается в глаза. Ледяная, расчетливая стерва, покрытая тонюсеньким слоем сахаринового обаяния. А Лаки желала своему отцу только самого лучшего, и уж конечно, не какую-то там вдовушку с Беверли-Хиллз, которая, возможно, и смотрит-то на него лишь как на ходячую чековую книжку. Что она любит деньги – совершенно очевидно. Судя по ее украшениям, чем больше, тем лучше. И чего ей не заняться Димитрием? Он, наверное, даже срет золотом.

Лаки закурила сигарету и в задумчивости пускала идеально ровные колечки дыма, пока Матт предлагал всем перейти в «Бразильскую гостиную'''. Вот уже несколько месяцев, как она не спала с мужчиной. Просто не хотелось.

Лаки Сантанджело, давшая обет воздержания. Умора!

Бывали времена, когда она могла менять любовников каждую неделю, а то и по два. От них требовалось немногое – быть привлекательными, причем в ее вкусе, не усложнять установившихся отношений и не обижаться на ее небрежное: «Не звони мне. Я сама позвоню». В сексуальной жизни она выбрала роль, которую привыкли играть мужчины. А почему бы и нет? Если из-за этого никто не страдает. Ханжество в половом вопросе всегда возмущало ее. Кто вообще выдумал двойную мораль? Почему любвеобильного мужчину называют гулякой, а женщину – шлюхой? К черту предрассудки! А вот ей просто-напросто нравится трахаться, когда захочется, и без всяких любовных глупостей.

Конечно, нет правил без исключений. В жизни Лаки имелось только одно исключение. Марко.

Марко вошел в жизнь Лаки, когда ей было всего четырнадцать лет, а ему – около тридцати. Смуглый и задумчивый, он казался ей самым привлекательным из всех виденных ею мужчин. К сожалению, он не отвечал ей взаимностью. Марко смотрел на Лаки только как на несмышленого ребенка и обращался с ней соответственно. Он работал на Джино и в тех редких случаях, когда Дарио или Лаки выбирались в кино или за покупками, сопровождал их в качестве шофера и одновременно телохранителя. Джино не одобрял отлучек своих детей. После гибели Марии он предпочитал знать, что они надежно укрыты за высокими заборами особняка в Бель Эйр.

Когда Лаки уезжала в школу, именно Марко отвозил ее в аэропорт. Всякий раз, когда она возвращалась на каникулы, он встречал ее. Когда в шестнадцать лет Джино взял ее с собой в Лас-Вегас, а затем объявил, что выдает замуж, на один короткий и чудесный миг ее посетила безумная надежда, что он имеет в виду Марко. Но этой надежде не суждено было осуществиться – ее ожидали Крейвен Ричмонд, город Вашингтон и разлука с Марко, возможно, навсегда.

Потом, во время своей убийственно тоскливой семейной жизни, она встретила одного или двух мужчин, которые напомнили ей Марко.

Может быть, такими же темными глазами, или тем, как вились их волосы поверх воротничка рубашки, или даже знакомым движением руки. Неважно. Но даже малейшего сходства всегда оказывалось достаточно, чтобы ее как магнитом тянуло в их постель. Однако «подделки» никогда не могли заменить настоящего Марко.

Теперь, когда Джино уехал далеко-далеко, а ее брак рассыпался как карточный домик, Лаки сделала попытку забыть о Марко и с жаром принялась решать проблему заколебавшихся вкладчиков. При всем уважении к Косте как к прекрасному другу и блестящему адвокату он явно не подходил на роль человека действия. Строительство «Маджириано» должно было продолжаться, и именно ей следовало все наладить. Поэтому Лаки отправилась к давнему деловому партнеру Джино, Энцо Боннатти. Коста познакомил их несколько месяцев назад, и они сразу понравились друг другу.

Во время той первой встречи Энцо объявил, что она его крестная – дочь, и в качестве таковой Лаки считала возможным обратиться к нему за советом и помощью.

– Коста ничего не станет предпринимать, – пояснила она, обрисовав ситуацию. – Но я готова сделать все, что сделал бы мой отец.

Энцо ухмыльнулся.

– Джино никому не позволил бы, извини за выражение, насрать себе на голову. Ты хочешь стать такой же, как он. Почему бы и нет? Я одолжу тебе пару моих солдат. Напугай до полусмерти первого из списка, а с остальными проблем уже не возникнет. Если желаешь, я с удовольствием сам сделаю все, что надо.

Она тряхнула волосами.

– Дай мне людей в помощь, больше ничего.

Для начала Лаки выбрала самого крупного вкладчика и нанесла визит Рудольфо Кроуну, прилизанному владельцу инвестиционного банка. Пока она держала речь о деньгах, которые он обещал, но не дал, банкир сидел, развалясь, за массивным столом в своем кабинете и презрительно щурился на юную посетительницу.

– Вы связаны обязательством, мистер Кроун, – холодно закончила она. – Вы – часть синдиката. Если вы захотите выйти из дела, за вами последуют другие, и тогда остановится вся работа над отелем.

– Я давал слово Джино. Когда он вернется, я выполню свое обещание.

– Не имеет ни малейшего значения, где он в данный момент находится. Вы обещали. Джино требует, чтобы вы сдержали слово, причем сейчас, – сказала Лаки тихим, вкрадчивым голосом.

Рудольфо усмехнулся.

– Вряд ли в его положении можно чего-нибудь требовать. Ходят слухи, что он еще долго, очень долго не вернется, если вообще вернется когда-нибудь.

Она лучезарно улыбнулась.

– Хотите рискнуть, мистер Кроун?

Неделю спустя он проснулся посреди ночи от прикосновения холодного железа к мошонке. В панике Рудольфо открыл глаза. Двое мужчин держали ножи у основания его сморщенного пениса. Банкир кричал, рыдал, умолял.

Тут он увидел, как от двери отделилась тень, и женский голос произнес:

– Сегодня была только генеральная репетиция, мистер Кроун. Если деньги не поступят незамедлительно, на той неделе состоится премьера.

Рудольфо Кроун внес деньги, причем очень быстро. Другие инвесторы тоже не заставили себя долго ждать. На стройке «Маджириано» вновь закипела жизнь.

Вскоре после того, как решился вопрос с нерадивыми вкладчиками, Лаки полетела в Лас-Вегас, чтобы своими глазами увидеть, как идут там дела. Остановилась она, естественно, в «Мираже», и приветствовать ее вышел не кто иной, как Марко. Лаки не видела его со дня своей свадьбы.

– Ты потрясающе выглядишь, – сказал он.

– А ты – так себе.

Про себя она быстренько посчитала, сколько ему сейчас лет. Выходило сорок один. Его удивительная красота ничуть не померкла с годами. Он по-прежнему остается самым привлекательным из всех когда-либо виденных ею мужчин, и она просто сгорала от желания улечься с ним в кровать.

– Как долго ты собираешься здесь пробыть? – вежливо поинтересовался он.

«Ровно столько, сколько потребуется, чтобы соблазнить тебя». Она сделала неопределенный жест.

– Несколько дней. Может, неделю.

– Хорошо. Я хочу познакомить тебя с моей женой.

Его женой! Лаки задохнулась.

– И давно ты женат? – спросила она.

– Ровно 46 часов. Ты чуть-чуть опоздала на свадьбу.

Марко никак не мог почувствовать жар ее желания. Она сменила тактику и начала обращаться с ним как с обычным служащим.

– Я хочу обновить «Мираж», – объявила она Косте. – Он весь какой-то неопрятный.

Марко пришел в ярость.

– Что здесь происходит? – орал он на Косту по телефону, когда на отель налетели орды декораторов. – Убери от меня Лаки. Она тут все рушит.

– Не могу, – коротко ответил Коста. – Она главный акционер и может делать все, что захочет.

Взбешенный Марко наконец-то ее заметил. А когда он заметил ее настолько, что начал хотеть, Лаки была уже вся деловая и далекая. Она не собиралась делить Марко с его женой.

Они выдерживали паузу в полушаге от обрыва. Лаки то уезжала, то возвращалась в Лас-Вегас, наблюдая за строительством «Маджириано». Возникали одни проблемы, за ними другие. Она справлялась со всем.

Марко всегда первый торопился приветствовать ее.

– Все еще женат? – спрашивала она весело, хотя у нее внутри все замирало в надежде: а вдруг он развелся?

– Конечно. А ты? Все трахаешься?

– Порекомендуй мне лучшее хобби, и я обещаю его испробовать, – кокетничала она, отлично зная, как бесят его ее свободные взгляды на секс.

Однажды вечером, когда его жена уехала из города, он наконец сделал шаг. Они пообедали вдвоем, поболтали о старых временах, и, проводив ее до дверей гостиничного номера, Марко спросил:

– Я зайду?

Он стоял настолько близко, что Лаки чувствовала его дыхание на своей щеке. Она так хотела его, как не хотела никогда и никого в жизни. С милой улыбкой она проворковала:

– Спокойной ночи, Марко. Приятных снов, – и быстро закрыла перед ним дверь, боясь не справиться с собой.

Когда она его получит, то получит его навсегда. Будет так, и никак иначе.

Время шло. Лаки много работала и много рисковала. Она оказалась решительной деловой женщиной, требовавшей и добивавшейся максимальной отдачи от своих сотрудников. Она все время то улетала из Лас-Вегаса, то возвращалась назад и каждый раз отмечала, что брак Марко стоял незыблемо, как скала. Лаки по-прежнему хотела его, но – на своих условиях.

Очень редко вспоминала она о Джино, чью империю она унаследовала. Она строила его отель, воплощая в жизнь его мечту, – и в то же время отец и дочь не разговаривали и вообще не общались. Лаки такое положение дел вполне устраивало. Она не огорчилась бы, если бы Джино никогда не вернулся в Америку.

В 1975 году «Маджириано» был наконец закончен. Состоялся бал открытия. Лаки блистала в шикарном черном платье, Марко выглядел безупречно в костюме с черным галстуком. Электрические разряды молниями пробегали между ними. Время пришло. То, что он все еще женат, почему-то перестало иметь для нее значение.

Весь вечер Лаки пребывала в состоянии возбужденного ожидания. Марко испытывал те же чувства.

И вот наконец они слились в восторженном экстазе. Безумный ритуал божественного секса, а потом опустошенность и облегчение при мысли, что они наконец-то вместе. То было единение родственных душ, полное совпадение энергий и темпераментов.

Они говорили о будущем. Он сразу же расскажет обо всем жене и организует быстрый развод. Больше ничто никогда не встанет между ними. Они наконец вместе, и так будет всегда.

Когда Марко утром ушел, Лаки подумала, что все-таки она нашла то, что искала, – мужчину, за которым она признает право на превосходство, с кем она будет жить в любви. Марко стал для нее всем, и даже больше. Весь мир для нее сошелся на Марко.

В 2.30 пополудни, когда Лаки с Костой поджидали Марко в ресторане «Патио», взгляд Лаки вдруг остановился на Боджи, ее телохранителе. Он быстро шел по направлению к их столику.

Боджи приблизился, и холодок дурного предчувствия пробежал по ее спине.

– На улице стреляли, – объявил он.

Она сразу поняла, что застрелили Марко.

Застрелили ее будущее.

Лаки закрыла глаза и попыталась молиться, но она заранее знала, что ее молитва опоздала.

«Бразильская гостиная» была полна народу, но для Сантанджело и их друзей столик нашелся незамедлительно.

Место Лаки оказалось рядом с Димитрием Станислопулосом.

– Как Олимпия? – спросила она без особого интереса.

За все прошедшие годы Олимпия ни разу не дала о себе знать. С той роковой ночи во Франции тринадцать лет назад они не обменялись ни единым словом. Порой Лаки читала о ней в газетах, и на нее наводили скуку похождения пухлой блондинки с чересчур большим богатством и чересчур многочисленными мужьями. Да, когда-то они дружили, но теперь между ними не осталось ничего общего.

– Опять развелась, – коротко ответил Димитрий. – В третий раз.

У него были на редкость пронзительные глаза стального цвета и глубокий средиземноморский загар. Взгляд Димитрия на мгновение задержался на ослепительно красивой Лаки, но тут сегодняшняя подружка потянула его за рукав и задала какой-то дурацкий вопрос.

Лаки повернулась к Джино, однако тот не сводил глаз со Сьюзан. Лаки собралась было уходить, но решила дождаться комика, который уже настраивал микрофон и для начала с невозмутимым видом бросил в зал несколько ехидных комментариев на злобу дня.

По помещению пробежал смешок. Он очень быстро завоевал внимание аудитории, причем аудитории, состоявшей из людей, склонных скорее поговорить о своих проигрышах или выигрышах, чем слушать чужие остроты.

А он и не острил. Он рассуждал о жизни.

И был он едким, безжалостным и до боли честным.

– Как его зовут? – поинтересовалась Лаки у Матта.

– Ленни Голден. Нравится?

– Неплохо.

Матт улыбнулся. Джесс не подвела его, слава Богу. Он рискнул, приняв артиста только потому, что она за него просила. Но Матт положил глаз на малютку Джесс, и теперь, когда он сделал ей одолжение, не пора ли ей вернуть должок? Забавно, конечно, – ему никогда не нравились невысокие женщины, он предпочитал фигуристых дамочек. И тем не менее Джесс, «метр с кепкой», вскружила ему голову. Матт до судорог хотел уложить ее в постель.

Посреди выступления Ленни Голдена Джино наклонился к Лаки и сказал:

– Сьюзан устала. Я провожу ее до дому. Увидимся завтра, дочурка.

Он встал и предложил Сьюзан руку.

Лаки просто онемела. Ее вечер, с ее отцом, а он провожает это второе издание Грейс Келли домой! Проклятье!

– Спокойной ночи, дорогая. Очень приятно было с вами познакомиться, – сказала «Грейс».

То ли ей показалось, то ли действительно в синих ледяных глазах Сьюзан промелькнула искорка торжества? Лаки выдавила из себя еще одну улыбку. Врага лучше сперва очаровать, чем с ходу бить в зубы.

– И мне тоже.

После того как они откланялись, Лаки уже не могла усидеть на месте. И почему она не ушла первой! Пускай бы Джино понял, что такое – погубить их семейный вечер!

Она взглянула на комика, по-прежнему успешно смешившего публику; отметила, что Димитрий опустил свою сильную руку на бедро соседки; с ненавистью посмотрела, каким кокетливым жестом отбросил Матт Трайнер прядь седых волос со лба.

К чертям собачьим. Что за тоскливая компания!

– Сейчас приду, – прошептала она, хотя и не думала возвращаться.

За стенами гостиной кипели и бурлили страсти в просторном казино. Лаки прошлась взад и вперед, кивая сотрудникам, поглядела, как внимательно следят старшие смены за действиями крупье, подивилась причудливым и нелепым туалетам игроков. Где еще можно встретить купальные шорты мирно соседствующими с шикарным вечерним платьем? Клетчатый пиджак рядом со строгим смокингом? Проститутки смешались с домохозяйками, плейбои с картежниками.

«Я хочу мужика, – подумала она. – О Господи, как я хочу мужика!»

Лаки пошла к конторке и выбрала ключи от свободного номера. Тут она снова начала чертыхаться. Ей нужен был не просто кто-то. Между ней и партнером должна возникнуть некая магическая связь, пробежать таинственный и волшебный ток. В конце концов, позади оставался долгий период воздержания.

За рулеткой в одиночестве сидел какой-то мужчина. Темноволосый, задумчивый. Он напомнил ей Марко.

Нет!

Она резко отвернулась.

Она чувствовала себя такой одинокой. Ей нужен был ни к чему не обязывающий секс с безымянным любовником, который даст ей то, что ей нужно, а потом незаметно исчезнет.

Кто-то схватил ее за руку и с укором сказал:

– Вы ушли с моего представления. Что это с вами? Вы не умеете оценить настоящий талант?

Она обернулась и после недолгого колебания ослепительно улыбнулась:

– Ленни Голден! – воскликнула она. – Вот вас-то мне и надо!

ГЛАВА 5

Олимпия не любила Нью-Йорк летом. Слишком уж много людей, жара, грязь. Она старалась приезжать туда как можно реже, но иногда обстоятельства складывались так, что избежать поездки никак не удавалось. Третья по счету свадьба ее матери как раз относилась к подобным обстоятельствам.

Из Парижа Олимпия прилетела на «Конкорде» вместе со своей девятилетней дочерью Бриджит и с ее няней, англичанкой по имени Мейбл.

Бриджит была очаровательным ребенком. Девочка унаследовала от матери густые светлые волосы и голубые глаза, а от отца – благородные черты лица и гибкую фигуру. А еще к ней перешел материнский взбалмошный характер.

Няня Мейбл представляла собой разочарованную пятидесятилетнюю женщину, после тридцати пяти лет «оказания услуг» пришедшую к выводу, что она даром прожила жизнь, приглядывая за чужими детьми. Олимпия замыкала длинную цепочку ее богатых работодателей, и, хотя Мейбл провела у нее только шесть месяцев, она уже успела невзлюбить капризную белокурую наследницу миллионов Станислопулоса. Да и ребенок оказался немногим лучше. Избалованный, самовлюбленный и вредный. Словом, родная мамочка в миниатюре. К счастью, зарплата более чем компенсировала моральные неудобства, и к тому же няне Мейбл нравилось пользоваться шикарными лимузинами и первоклассной обслугой. В Париже Олимпия редко поднималась на «детский», как она выражалась, этаж своей двухэтажной квартиры на Авеню Фош, так что няне Мейбл почти не приходилось с ней сталкиваться.

Олимпии очень не хотелось ехать вместе с Бриджит и няней, но ее мать настояла, чтобы именно Бриджит несла цветы на свадьбе, и Олимпия не смогла найти подходящей отговорки.

Ее мать, Шарлотта, являла собой классический образец шикарной светской дамы. Она вышла замуж за Димитрия Станислопулоса в возрасте двадцати лет, вопреки отчаянным протестам родителей. Девять месяцев спустя она родила Олимпию, а еще через три – развелась. Далее Шарлотта вернулась в Америку, и не прошло и года, как она вторично вышла замуж, на сей раз за банкира с Уолл-Стрит, в полном согласии с пожеланиями родителей. Первые двенадцать лет своей жизни Олимпия провела с матерью в Америке, но, когда пришла пора полового созревания, девочка стала неуправляемой и принялась закатывать ежедневные скандалы, требуя, чтобы ей разрешили жить с отцом, который постоянно курсировал между своим островом в Греции, своей яхтой и парижским особняком. Родители в конце концов пришли к компромиссному решению, и в ее жизни чередой потянулись различные школы-интернаты, и из каждой ее по прошествии некоторого времени благополучно вышибали. В итоге Олимпия добилась своего и перебралась к Димитрию, который относился к ней как к очередному гостю, не лучше и не хуже.

Муж-банкир Шарлотты отошел в мир иной год назад. Олимпия никогда не испытывала теплых чувств к отчиму. А теперь Шарлотта наметила нового кандидата под венец, некоего кинопродюсера. Олимпия вовсе не стремилась к встрече с очередным родственником.

– Мама! – сказала Бриджит, когда их торжественно проводили через таможенный контроль. – Вон стоят люди с фотоаппаратами.

– Наклони голову, смотри прямо перед собой, – предупредила няня Мейбл. – Никогда не подавай виду, что замечаешь их.

Легким прикосновением руки Олимпия поправила свои золотистые кудри. Она ненавидела всех этих писак, но, уж если от них невозможно скрыться, надо по крайней мере выглядеть наилучшим образом. Не появляться же на людях лахудрой вроде Кристины Онассис! И она надела темные очки и одернула юбку костюма от Сен-Лорана.

Фотографы защелкали камерами как сумасшедшие.

Не так-то просто быть одной из самых богатых женщин мира.

Димитрий Станислопулос не испытывал интереса к артисточке, которую ему подсунул Матт Трайнер. Слишком она была молода, да и не настолько хороша собой. Ему уже исполнилось шестьдесят два года, и его не привлекала скучная болтовня женщины на сорок лет моложе его. Димитрий предпочитал играть в баккара, и Матт усадил его за уединенный столик, где ему составили компанию несколько других привилегированных постояльцев. В их число вошли: знаменитый певец в плохо подогнанном парике; французская герцогиня с кожей цвета (и вида!) обожженной глины; два электронных короля из Японии и англичанка – подруга изгнанного из своей страны арабского бизнесмена.

Димитрий знал ее. Он кивнул. Она кивнула в ответ. На его взгляд, она представляла собой гораздо более интересный вариант, чем пустоголовая артисточка.

– А где Сауд? – спросил он, склоняясь над ее рукой.

– В Лос-Анджелесе, – ответила англичанка. – Он приезжает завтра. Пока я держу для него место.

«И не только место», – подумал Димитрий. Ему нравились английские женщины. В постели в любой из них просыпается шлюха. Это очень заводит. Уж он-то знает – уже восемь лет его любовницей остается знаменитая на весь мир театральная актриса, англичанка Франческа Ферн, – бездна таланта и море огня. Пятидесяти лет, с пламенно-рыжими волосами, пронзительными глазами, сочными губами и крупным носом с горбинкой – почти как у него. Франческа! Что за женщина! Он обожал ее за силу характера, за независимую манеру держаться, за темперамент.

О... ее темперамент! Из всех женщин, с которыми он когда-либо спал, ни одна не могла даже близко с ней сравниться. А это кое-что да значило, ведь он за свой век переспал с многими из самых красивых и утонченных дам Европы.

Димитрий любил дорогих женщин, которые знали все о приятных сторонах жизни. Ему нравилось, чтобы они кутались в соболя и блистали драгоценностями от Картье, Аспрея и Булгари. Ему нравилось, чтобы они красовались в туалетах от Диора, носили сшитое на заказ белье и туфли за 500 долларов, чтобы разбирались в хорошей еде, тонких винах, классической музыке, опере и балете.

Ему нравилась порода. И он был готов платить за нее.

За то время, что длилась их связь, он осыпал Франческу драгоценностями с головы до ног. Она принимала все его подарки, небрежно бросая «спасибо, дорогой» своим хрипловатым голосом, как будто он подносил ей дешевые безделушки, и лишь в глазах ее загорался торжествующий огонек знатока.

Димитрия восхищал ее великолепный стиль. В гораздо меньшей степени его восхищал ее муж, коротенький хлипкий мужичонка по имени Гораций, с которым она решительно отказывалась разводиться. Наиболее бурные скандалы разыгрывались между ними как раз по этому поводу.

– Уходи от него, – рычал Димитрий.

– Не могу! – страстно отвечала Франческа. – Он не переживет нашего разрыва. Во мне – вся его жизнь.

При последних словах ее густо подведенные глаза наполнялись слезами.

– Но я хочу жениться на тебе! – восклицал Димитрий.

– Наступит день, – туманно предсказывала Франческа, – и мы соединимся, чтобы не расставаться больше никогда.

А пока Гораций нимало не мешал развитию их бурного романа. Казалось, он смирился с ним, как смирился со многими другими вещами, довольствуясь скромной ролью на задворках колоритной жизни своей жены. Раз в году любовники встречались на борту роскошной океанской яхты Димитрия – Франческа прибывала в сопровождении Горация, а также личной служанки, личного парикмахера и иногда двух ее древних пекинезок.

На свои августовские круизы Димитрий обычно приглашал и других гостей. Он всегда с нетерпением ожидал этой поездки, потому что тогда Франческа принадлежала ему – почти принадлежала. Каждую ночь она проводила в его каюте. Он так никогда и не узнал, каким образом она объяснялась с Горацием. Да он особо и не интересовался. Конечно, Гораций все знает. Весьма добродушный персонаж.

Порой они встречались и в других местах. Нью-Йорк, Париж, Рим. Даже когда он женился во второй раз, ничего не изменилось. Второй брак Димитрия оказался недолговечнее первого. Жить с Димитрием Станислопулосом было совсем не просто.

Партия в баккара начиналась.

– Каков нижний предел ставок за нашим столом? – спросил Димитрий у одного из холодноглазых крупье.

– Шесть тысяч долларов, мистер Станислопулос, – бесстрастно ответил тот.

– Дайте мне фишек на двести тысяч.

Крупье ловко собрал золотые пятисотдолларовые фишки в аккуратные стопки и передвинул их через стол. Тут же на подпись Димитрию ненавязчиво подсунули маркер.

Димитрий любил играть. За игрой он отдыхал. А отдых ему требовался, ведь через два дня приезжает Франческа, чтобы присутствовать на торжественном вечере, что дается в ее честь, и будет транслироваться по телевидению. Димитрий наконец решился. Восьми лет вполне достаточно. Так или иначе, но Гораций должен освободить дорогу.

ГЛАВА 6

– Эй, – окликнула Лаки. – Что с тобой?

– Что со мной? – раздраженно переспросил Ленни.

Они настороженно смотрели друг на друга в кричащей роскоши затемненного гостиничного номера. «Вот вас-то мне и надо! – сказала она, а потом взяла его за руку, добавив таинственно: – «Пойдем со мной». И повела к ближайшему лифту. Едва переступив порог номера, она прижалась к нему, поцеловала его долгим и крепким поцелуем и начала бесстыдно ощупывать.

Ленни еще не был готов к этому. Вообще-то, он судорожно пытался понять, что за чертовщина такая происходит.

– Ты продаешь? – испробовал он самое простое объяснение.

– Не глупи, – отозвалась она и начала стягивать платье.

– Постой, – остановил он ее. – Не делай этого.

И вот теперь они были готовы к схватке.

– У тебя какие-нибудь проблемы, – разочарованно вздохнула Лаки.

– Да. Пожалуй, имеется одна.

Лаки нетерпеливо передернула плечами. Она явно сделала неправильный выбор.

– В чем дело? – безучастно спросила она, застегивая молнию на платье из мягкой кожи, которое только что собиралась скинуть. Пора заканчивать эту сцену. И побыстрее.

Ленни смотрел на нее вне себя от удивления. Он не мог поверить в происходящее. Вот она перед ним, та самая женщина – та самая поразительно красивая женщина, которую он впервые заметил в аэропорту, с которой заговорил около бассейна – и был с позором отвергнут. Затем она появилась в «Бразильской гостиной» и ушла с середины его выступления. А теперь она же налетела на него, как грузовик, и ждет, чтобы он сразу начал действовать. За кого она его принимает – за путешествующего жеребца, не способного ни на какие чувства? Да будь она даже самой прекрасной женщиной в мире, но секс без хотя бы небольшой духовной близости – не для него. Он уже не шестнадцатилетний голодный юнец.

– Дело в том, что я даже не знаю твоего имени и вообще, что здесь происходит, – ответил Ленни сердито.

– Ах так. А если я представлюсь, то все будет в порядке? – съехидничала она, уже застегнутая на все пуговицы и готовая уйти.

– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

– Нет. Не понимаю.

Она шагнула к двери.

– Все очень просто. Я тебя увидела. Ты мне понравился. Я подумала, что мы можем составить прекрасную пару в постели. Очевидно, я ошиблась.

– А почему же ты не подумала, что мы можем составить такую прекрасную пару, сегодня днем? – быстро спросил он.

– О чем ты говоришь?

– Сегодня днем, около бассейна, когда я заговорил с тобой, а ты меня отшила.

– Так то был ты?

Господи! Она даже его не помнила! И от него еще чего-то ждали?!

– Послушай, – нетерпеливо бросила она, берясь за ручку двери. – Все мы иногда делаем ошибки. Почему бы нам просто-напросто не забыть о происшедшем?

Ленни знавал многих женщин, но с этой ни одна и рядом не стояла. Даже Иден никогда не смогла бы так держаться.

Если бы она еще не выглядела так соблазнительно! Как можно упустить ее, когда она сама предлагала такое, чего он, возможно, никогда не сможет забыть?

Ленни решил включить немного обаяния:

– Знаешь, что я подумал? А не начать ли нам с самого начала? Сходим вниз, найдем бар, выпьем по одной, узнаем кое-что друг о друге. По крайней мере выясним, как каждого из нас зовут. А уж потом, моя красавица, устроим действительно чудесный секс. Что скажешь?

Ей надоел Ленни Голден. Все происшедшее было ошибкой с начала и до конца. Она открыла дверь и направилась к лифту.

– Лучше просто забыть о нашем знакомстве, – безразлично ответила она.

Он догнал ее и схватил за руку.

– Нет, не лучше.

Сначала он опростоволосился, а теперь от него так легко не избавишься. Ущемленное мужское самолюбие или еще какая-нибудь лажа в том же роде.

– Гм... – пробормотала она. – Неплохая идея.

Куда бы она делась? Все они – легкая добыча. Сейчас они пропустят по рюмочке, может, по две, а тогда уж улягутся в постель, и все пойдет по его сценарию.

– Отправляйся в «Бразильскую гостиную» и закажи мне «Кровавую Мэри». Мне надо немного освежиться. – Она улыбнулась. – Только пять минут, хорошо?

Ленни склонился над зеленым сукном игрального стола Джесс. Она работала с быстротой молнии, ни на секунду не отрывая взгляда от блестящего ящичка, в котором лежали карты, – «башмака» на картежном жаргоне.

– Не жди меня, сегодня я не ночую дома, – объявил он.

– Почему? – спросила она уголком рта.

– Как почему? Обаяние Голдена снова действует.

– В самом деле? Кого ты теперь снял?

– Мы будем играть или вести разговоры? – возмутилась агрессивного вида блондинка в расшитой металлическими бляшками кофточке. – Дайте мне карту!

Джесс скорчила гримаску, вытащила из «башмака» тройку, неуловимым движением руки волшебным образом превратила ее в девятку, тем самым обеспечив блондинке перебор и проигрыш.

– Ах, черт, – воскликнула та во весь голос.

Джесс позволила себе исподтишка подмигнуть в сторону Ленни.

– Позвони, – шепнула она.

Как правило, она не мухлевала в карты, но порой просто не могла удержаться.

Ленни ухмыльнулся и пошел прочь. Теперь, когда его планы на вечер определились, он чувствовал себя прекрасно.

В «Бразильской гостиной» он имел успех – публика реагировала прекрасно. Он предчувствовал, что предстоящие двухнедельные гастроли пройдут удачно. А теперь еще появилась эта сумасбродная дамочка, и, похоже, ее хватит ему на все две недели. Может, благодаря ей он даже забудет Иден, хотя вряд ли. Интересно, как ее зовут, и что она делает в Лас-Вегасе, и как проявит себя в постели...

Да, двухнедельная связь придется ему весьма кстати. Он сыт по горло серьезными романами. Сначала они остаются на ночь, потом на уик-энд, а кончается все тем, что они забирают всю власть в руки, и, чтобы принять душ, приходится долго пробираться сквозь развешанные для просушки трусики и бюстгальтеры.

Неотразимый Голден заспешил в «Бразильскую гостиную», где заказал пиво себе и «Кровавую Мэри» для нее – как бы там ее ни звали. Скоро он узнает. И не только имя.

Матт Трайнер обставил свою квартиру в стиле начинающего нувориша. Кругом позолота, черный мех, искусственный мрамор и обтянутые алой материей кушетки. Над баром красовалась надпись: «Уголок Матта», а хрустальные бокалы украшали его инициалы. Теми же инициалами были помечены его рубашки, носки, трусы, простыни, полотенца и пижамы.

– Ого! – не смогла удержаться от восклицания его сегодняшняя подружка, только шесть месяцев назад приехавшая из Огайо и потрясенная таким великолепием. – Сказочно!

Он налил ей неразбавленного виски, поставил запись Синатры и включил приглушенный розовый свет.

– Ого! – сказала «Мисс Огайо». – Сказочный певец. Кто это?

– Вы смеетесь надо мной, юная леди?

– Чего?

«Интересно, – подумал Матт, – делает ли она минет?»

– Синатра, – объявил он вслух.

– О-о! Сказочно.

– Ты сама сказочная.

Девица глупо хихикнула и кокетливо лизнула кубик льда в бокале.

– Более того, – продолжил он, – за весь этот год я не встречал более сказочной девушки, чем ты.

– Правда?

– Правда.

Он потянулся к ее левой груди и провел большим пальцем вокруг соска.

Она отпила виски, поставила бокал и откинулась на кушетку.

Матт продолжал действовать пальцем и одновременно наклонился, чтобы поцеловать ее.

Девица горячо ответила на поцелуй. Синатра напевал «Незнакомца в ночи».

Он извлек ее грудь из-под низко вырезанного свитера и приник к вставшему соску.

– Сказочно, – выдохнула она.

Он расстегнул молнию на брюках и выпустил на волю то, что считал своей мужской гордостью. Затем взял ее правую руку и положил ее ладонь туда, где ее с нетерпением ждали.

Телефон зазвонил. Он забыл включить автоответчик.

– Проклятье, – выругался Матт.

– Не отвечай, – предложила девушка.

Его возбуждение прошло. Он взял чертов аппарат.

– Да, – рявкнул он в трубку.

– Матт. Говорит Лаки. Ты мне нужен. Сейчас же. Надо решить одну проблему.

– А до завтра она не подождет?

– Нет.

Уже во второй раз за вечер эти Сантанджело выводили его из себя. Сперва Джино, теперь Лаки. Как «достала» его их семейка!

– Если дело такой важности...

– Именно такой. Приходи ко мне.

– Сейчас буду.

– И побыстрее.

Он швырнул трубку на рычаг и встал. Его пенис свисал из расстегнутой ширинки грустным напоминанием о неиспользованных возможностях. Матт быстро убрал его.

– Я должен отлучиться, – объявил он.

– О, как жаль.

– Ты можешь меня подождать?

– Ну-у...

– Вот телевизор; можешь покрутить приемник. Я мигом.

Ее не пришлось долго упрашивать.

– Сказочно, – сказала она, и Синатра запел снова.

Ленни поглядел на часы. Прошло полчаса, и она явно не собиралась приходить. Сука! Все они одинаковы. А эта к тому же явно тронутая, так что все даже к лучшему.

Но тем не менее... Он ужасно злился – и больше всего на себя самого. Если она ему так понравилась, что же, он не воспользовался моментом? «Трах-ба-бам, спасибо, мадам». И – счастливо оставаться.

Ну скажите, что такого страшного, если женщина сама подстегивает ход вещей? Ну и он бы не отступил.

Вполне вероятно, она не пришла потому, что приняла его за идиота. И неудивительно. Бесспорно, он прошляпил великолепное приключение. Господи! Ему хотелось поскорее поделиться с Джесс – они хотя бы вдоволь поржут на пару над Ленни Голденом – боязливым ловеласом! Э, да ведь из, этой истории вполне может выйти преотличная миниатюра!

А может, стоит ей позвонить? Что он теряет? А вдруг еще не поздно?

Номер 1122 – память его никогда не подводила. Он бросился к внутреннему телефону. Тишина. Не исключено, что она опять вышла на охоту и сейчас как раз подыскивает замену мистеру Боязливому.

Но почему он ревнует совершенно незнакомого человека?

Почему перед его глазами до сих пор стоит ее лицо, ослепительно красивое лицо?

И почему он все еще чувствует прикосновение ее губ, таких пухлых, чувственных и...

Прекрати, идиот. Ты упустил свой шанс. Теперь нет смысла переживать. Позабудь. По крайней мере, его представление прошло на «ура».

Сегодня – отель «Маджириано».

Завтра – «Карсон-шоу».

А почему бы и нет?

Видит Бог, он долго и упорно шел к цели.

ГЛАВА 7

– Надо уволить комика, – объявила Лаки.

– Как! – нахмурил брови Матт.

– Ленни Голдена. Ведь его так зовут?

– Того Ленни Голдена, что выступал сегодня вечером?

– У нас что, два Ленни Голдена работают?

– Не понимаю. Он прекрасно дебютировал. Понравился публике. Даже ты его похвалила.

Лаки спокойно закурила сигарету и устремила взгляд на живописный вид из окна.

– А разве я сейчас его ругаю? Я просто говорю, что его надо уволить.

– И вызвала ты меня именно ради этого?

– Да.

– Господи, Лаки! – от злости на его виске запульсировала жилка. – Господи Иисусе Христе! Я не твоя прислуга, которую ты можешь дергать, когда захочешь. Сейчас два часа ночи. Почему ты не могла сказать то же самое по телефону?

Она поинтересовалась про себя, осмелился бы он разговаривать с Джино в подобном тоне, и решила, что нет.

– Тебе нравится твоя работа здесь? – спросила она мягко.

– Это не работа. У меня доля в бизнесе. Я директор компании.

– Конечно. Я сделала тебя директором, и я же могу убрать тебя в любую минуту.

– Давай убирай, – ощерился Матт.

– Возможно, придется.

Они молча смотрели в глаза друг другу. Он первый отвел взгляд. У Сантанджело Матт обладал большей властью, чем когда-либо раньше. Он не хотел терять ее.

– Итак, что ты хочешь от меня? – спросил он печально.

– Заплати ему. Уволь его. Отправь его подальше отсюда.

– Могу я хотя бы узнать почему?

– Потому, что он слишком хорош для нашей гостиной. Он заставляет людей думать. Он заставляет их смеяться. Он отвлекает их от питья и игры. Я хочу, чтобы ты уволил его сейчас же и выставил за дверь.

– Если таково твое желание...

– Именно таково и есть мое желание.

Когда он ушел, она докурила сигарету, потом направилась к бюро и достала «косячок». Вместо того чтобы трахнуться, она отправится в путешествие. Возможно, в конце концов, это более удачный выбор.

Как хорошо бы сейчас позвонить Джино, поболтать как дочка с папой.

Ха! Она рассмеялась в голос. Никогда у них не было таких отношений. По крайней мере, с тех пор, как ей исполнилось пять лет. С тех пор, как убили ее мать...

Вспышка горячей боли. Она все еще помнила ту картину так же отчетливо, как будто все случилось лишь вчера. Розовая вода в бассейне... Обнаженное тело Марии, плавающее на матрасе... ее длинные светлые волосы, колышущиеся на волнах...

Лаки крепко зажмурилась, но ужасная сцена стала только более яркой. Целый год они с Джино наслаждались чудесной близостью, но так и не сблизились настолько, чтобы обсудить то, что случилось с Марией. Так и не сблизились...

Она заплакала. Но только когда слезы ручьями покатились по ее щекам, Лаки осознала, что плачет.

Плачущая Лаки Сантанджело? Никогда!

Сердитым жестом она вытерла слезы. Дьявол! Джино обзавелся новой подружкой, а у нее трагедия. Она даже не скучала по отцу, когда он скрывался целых семь лет. Ни на секунду не задумалась о нем, когда унаследовала его империю. А теперь бес вступил ему в ребро, а она и сопли распустила. Что еще за epyндa?

В 1977 году Джино вернулся в Америку. Шестимиллионная субсидия кому следует плюс кое-какие своевременно задействованные рычаги сделали это возможным.

Лаки ждала его с волнением. Пускай не думает, что она просто так, за здорово живешь, уступит ему бразды правления. Она много поработала, и ее работа принесла определенные плоды. Теперь Лаки собиралась стоять насмерть. Конечно, придется вернуться в Вегас, где она избегала появляться после убийства Марко.

Энцо Боннатти вел себя безупречно. Он настиг и наказал убийцу и взял на себя управление «Маджириано» до тех пор, пока Лаки не захочет вернуться.

Джино возвращался. Время пришло.

Спустя два дня после приезда Джино Коста организовал их встречу в нью-йоркском отеле «Пьер». Отец и дочь. После семилетней разлуки. После семи лет молчания. Лаки щетинилась и вообще чувствовала себя не в своей тарелке, в то время как Джино казался настроенным вполне дружелюбно. Он сразу увидел, что она больше не та избалованная девчонка, которую он оставил дома много лет назад. Перед ним стояла взрослая женщина, уверенная в себе, сильная.

Он улыбнулся и раскрыл объятия:

– Лаки!

Она даже растерялась. Неужели он действительно рассчитывал, что все закончится так просто?

Джино испытующе посмотрел на дочь и, вместо того чтобы обнять, похлопал по плечу.

– Ну, ну, – проговорил он. – Ишь, какая стала, совсем большая.

Она холодно взглянула ему в глаза.

– Я думала, ты считал меня совсем большой, когда выдавал замуж в шестнадцать лет.

– Значит, ошибался. Но тебя это спасло от немалых неприятностей. Ты вечно собираешься на меня дуться, детка?

Она заметила бутылку виски и налила себе щедрую порцию.

Джино не отвел взгляда.

– Наверное, нам, следует серьезно поговорить, – произнес он наконец.

Лаки поежилась под его пристальным взором.

– Да, – сказала она с вызовом. – Очень многое изменилось за время твоего отсутствия. Я вошла в дело. Я срослась с ним.

– Мне говорили.

Лаки не сводила с него горящих глаз.

– И вот что я скажу: ты не сможешь отстранить меня. Никогда. Вегас мой, и я туда вернусь.

– Немного поздно.

– Что ты имеешь в виду?

– Да брось, Лаки, ты ведь не производишь впечатления дурочки. Ты отдала Вегас Боннатти – сама, с милой улыбкой. Думаешь, он так же легко теперь отступится?

– Я знаю, как вести себя с ним.

Джино рассмеялся.

– Разве ты не понимаешь, что Боннатти нам больше не друг?

Она все прекрасно понимала, хотя и не собиралась признавать этого перед Джино. Только сегодня утром из Вегаса прилетел Боджи с рассказом о таком предательстве, что ее бросило в холод от ярости и в жар от желания отомстить. Похоже, ее обвели вокруг пальца, как несмышленую девочку. Боннатти сам организовал убийство Марко. Он хотел удалить ее из Лас-Вегаса – и, избавившись от Марко, добился своего. Она бежала, как и рассчитывал этот негодяй. А теперь он контролировал там все. Но ненадолго – у нее имелись свои планы. И Джино не удастся им помешать.

Они не успели продолжить разговор – приехал Дарио. Лаки не обрадовалась брату. То, что начиналось как полезная деловая беседа, на глазах превращалось в счастливое воссоединение семьи.

Дарио долго не засиделся. Он был весь какой-то дерганый, нервный и после десятиминутной натянутой беседы выскочил из комнаты как ошпаренный.

– Что, черт побери, происходит с парнем? – взорвался Джино. – Верни его, Коста. Давно пора наставить этого голубого на путь истинный.

(К неописуемому огорчению Джино, Коста вынужден был открыть ему глаза на сексуальные наклонности его сына.)

– О, – вставила Лаки. – Боюсь, ты уже опоздал. Если бы ты уделял ему больше внимания, когда он был юношей...

– Ты с кем разговариваешь? – взвился Джино.

Она не собиралась уступать.

– В детстве мы с Дарио оказались лишены нормальной семьи. Нас заперли в этом проклятом мавзолее, в Бель Эйр, как двух прокаженных. Ничего удивительного, что у Дарио все пошло наперекосяк.

– Вы жили просто ужасно, – сверкнул глазами Джино. – Великолепный дом. Все самое лучшее, что только можно купить за деньги.

– Деньги! – Лаки перешла на крик. – Кому нужны твои деньги? Мне нужен был ты! Я нуждалась в твоей заботе, чтобы ты находился рядом. Мне не хватало отца, настоящего отца!

Ее слова ранили его как стрелы.

– Я всегда старался как мог ради вас, – огрызнулся Джино. – Все, что только было в моих силах...

– Значит, этого оказалось недостаточно, – торжествующе заявила Лаки.

Полицейская сирена взвыла на улице. Коста направился к окну, чтобы взглянуть, что там происходит.

– Живо убирайся отсюда и верни Дарио, – завопил Джино. Коста исчез.

– Я ухожу, – заключила Лаки. – Ты и я – мы говорим на разных языках. И так было всегда.

– Ты утверждаешь, что я не стал тебе настоящим отцом, – выкрикнул Джино. – А ты сама – тебя можно назвать хорошей дочерью? Удрала из школы. Спала с кем попало, лишь бы он носил брюки. Переходила от...

– Ни с кем я не спала, – в ярости перебила она. – А если бы даже и спала, что из того?

– Что из того, ты спрашиваешь. Что из того? – Он горестно покачал головой. – Ты права, Лаки. Мы по-разному смотрим на вещи. Что же ты не уходишь? За семь лет ты не удосужилась послать мне хотя бы одну жалкую открытку. И это дочь?

Джино вдруг почувствовал, как сильно он устал. Кто-то начал ломиться в дверь. Он открыл, и в комнату ворвался бледный и дрожащий Коста:

– Дарио застрелили, – выдохнул он. – Рядом с отелем. Он мертв.

– Господи! – вырвалось у Джино. – Господи Боже мой!

Лаки застыла как громом пораженная.

Вдруг Джино схватился за грудь и сделал несколько неверных шагов в направлении кушетки. Тихий стон сорвался с его губ.

– Что с тобой? – бросилась к нему Лаки. – Что такое?

Он опять застонал. Его лицо стало абсолютно серым. Сейчас он выглядел на все свои семьдесят лет.

– По-моему... сердце... прихватило, – с трудом выговорил он. – Пожалуйста... вызови... врача... поскорее.

Только едва не потеряв отца, Лаки поняла, насколько он ей дорог. У него имелись недостатки, но все же он был ее папой... Джино. А когда, находясь между жизнью и смертью, он шепнул ей с больничной койки, что она должна отомстить, отстоять честь семьи, она ни секунды не колебалась. Она выполнит его просьбу. И никаких сомнений.

Энцо Боннатти.

Друг.

Крестный отец.

Убийца.

Предатель.

Она ехала в его особняк на Лонг-Айленде, испытывая ледяное спокойствие.

Отомстить. А почему бы и нет?

Отомстить за семью Сантанджело и за Марко. Не осталось сына, чтобы сделать эту работу, и бремя легло на ее плечи. Она не станет уклоняться от долга чести.

Ни у кого не вызвало ни малейших сомнений, что убийство Энцо Боннатти произошло в результате самозащиты. Он явно пытался изнасиловать Лаки Сантанджело, и она застрелила его из его собственного револьвера. Дело даже не дошло до суда.

Лаки не отходила от Джино, и он вскоре пошел на поправку. Постепенно между ними восстановилась близость, исчезнувшая после смерти Марии. Они перебрались в Лас-Вегас.

– Бери себе «Маджириано», детка, – сказал Джино. – Я займусь «Миражом». Когда-нибудь мы построим еще одну гостиницу вместе.

Лаки всегда мечтала об этом и всегда знала, что ее мечта может стать реальностью.

Целый год они не разлучались. И вот теперь появилась соперница, вдова Мартино.

По телевизору шел старый фильм с Клинтом Иствудом. Лаки докурила «косячок» и немного посмотрела кино. Ей нравится Иствуд. От него исходили таинственные волны эротизма. Такие мужчины всегда привлекали Лаки. Наверное, он был замечательным любовником.

Постепенно ее склонило в сон, но на рассвете она вскочила как ужаленная, разбуженная давно забытым кошмаром.

Лаки встала, накинула на голое тело шелковое кимоно и долго стояла и смотрела, как над пустыней восходит солнце. Великолепное зрелище. Еще недавно она могла запросто позвонить Джино, разбудить его и разделить с ним это чудо. Но теперь, в свете утра, она поняла, что не происходит ничего страшного. Он нашел, с кем делить постель. Лаки может значить для него очень и очень многое, но ведь она никогда не будет его любовницей. А возможно, ему не хватает настоящей близости с женщиной.

Может быть, Сьюзан Мартино как раз то, что ему нужно.

Может быть.

ГЛАВА 8

Время от времени Олимпии взбредало в голову поиграть роль идеальной матери. Не часто. Эта роль не относилась к числу ее любимых. Однако грядущая встреча с матерью требовала, чтобы она сделала усилие.

Шарлотта угнетала ее. Она была раздражающе правильной. Она не курила и не пила. Разумеется, не употребляла наркотиков. Всегда подтянутая, подвижная и невыразимо скучная. И еще – очень богатая, хотя здесь-то Олимпия могла дать ей сто очков вперед. Мало кто имел возможность свысока поглядеть на внушительное состояние дочери Станислопулоса.

К сожалению, в присутствии Шарлотты она снова начинала чувствовать себя маленькой девочкой, поэтому, прежде чем отправиться на прием, Олимпия присела на край ванны в шикарной отцовской квартире на Пятой авеню и сделала три понюшки кокаина. Внешне такой безобидный, белый порошок всегда улучшал ее настроение. Глубокий вдох, быстрый взгляд в зеркало, и вот она уже готова встретить кого и что угодно.

Няня Мейбл и Бриджит ждали у входной двери. Ребенок посмотрел на мать огромными, как блюдца, глазищами на очаровательном личике.

– Мама, – сказала она. – Можно мне хот-дог?

– Что? – фыркнула Олимпия, поправляя перед зеркалом в холле воротник соболиного жакета.

– Американский хот-дог, – терпеливо повторила девочка.

– Конечно нет, – ужаснулась няня Мейбл. – Откуда только тебе в голову приходят такие фантазии?

– Мама, – настаивала Бриджит, не обращая ни малейшего внимания на няню. – Можно?

– Гм-м, – уклончиво ответила Олимпия, облизывая перед зеркалом губы и втягивая щеки. – Раз няня говорит...

– Но няня говорит «нет», – взвизгнула Бриджит.

Олимпия слегка повысила голос:

– Ну так и слушайся няню. Пошли.

Она вышла из квартиры, дочь и гувернантка последовали за ней в лифт, потом на улицу.

Шофер выскочил из ожидавшего лимузина и открыл дверцу. Два ошивавшихся неподалеку фотографа нацелили свои камеры.

Олимпия надела снисходительную улыбку и попробовала взять Бриджит за руку. Ребенок вдруг замер на месте и заорал:

– Я ненавижу вас всех!

– Бриджит! – воскликнула няня Мейбл в ярости. – Прекрати сейчас же!

Фотографы, унюхав нечто более интересное, нежели обычный проходной снимок, усердно защелкали затворами аппаратов. Бриджит, к своему удовольствию оказавшись в центре всеобщего внимания, вопила все громче и громче.

Олимпии хотелось юркнуть в машину и укрыться от отвратительной сцены. Но – увы – это не представлялось возможным. Кричащая мерзавка была, к сожалению, ее дочерью, а сегодня она выступала в роли прекрасной матери.

– Сделайте что-нибудь, – зашипела она няне.

– Не могу, мадам. – Попытки няни затащить Бриджит в машину ни к чему не привели.

– О Боже, – воскликнула Олимпия. Вспышка прямо перед лицом ослепила ее. – Пошел вон, дурак! – закричала она на фотографа.

Собиралась заинтригованная толпа. Олимпия не могла больше выносить всего этого. Она в ярости бросилась к Бриджит, отвесила ей звонкую пощечину, подхватила в охапку пораженного таким обращением ребенка и швырнула девочку в машину.

Камеры фиксировали каждую деталь.

Днем позже Димитрий со смешанным чувством раздражения и возмущения разглядывал фотографию в газете, на которой была запечатлена его дочь, учащая уму-разуму его внучку. Раздражало его то, что он всегда убеждал Олимпию избегать публичных сцен. А возмутился он потому, что она ударила драгоценную маленькую Бриджит, его любимую девочку.

Димитрий швырнул газету на пол и потянулся к телефону. Через несколько секунд он уже говорил с няней Мейбл.

– Мадам отдыхает, – сообщила она.

– Так разбудите ее, – прогремел Димитрий.

– Это запрещено.

– Будите, вам говорят!

Ворча про себя, гувернантка подчинилась.

Олимпия крепко ругнулась и взяла трубку.

– В чем дело? – бросила она.

Уже давно, с тех пор как в двадцать один год она унаследовала свое состояние, Олимпия перестала чтить своего отца.

Он предъявил ей претензии.

Она слушала вполуха.

Он давал ей указания, как ей следует вести себя на людях.

Она проигнорировала его.

– А почему ты в Лас-Вегасе? – спросила она, когда он остановился, чтобы набрать побольше воздуха перед очередной тирадой.

После короткого неловкого молчания Димитрий ответил:

– Здесь состоится торжество в честь Франчески Ферн. Так как я – близкий друг, она и Гораций попросили меня присутствовать.

Олимпия едва удержалась, чтобы не захохотать. Боже! Зла на него не хватало. Он искренне верил, что никто не знает о его связи с примадонной Ферн. А знал весь мир. Наверное, на земле не осталось уголка, где бы они не потрахались.

А он еще имел наглость читать ей нотации по поводу фотографов. Он, которого снимали вместе с его светской шлюхой везде и всегда, разве только не в постели.

– Кто устраивает торжество в такой дыре, как Лас-Вегас? – скривилась она.

Он переменил тему.

– Я хочу видеть Бриджит.

– Мы останемся в Нью-Йорке до понедельника.

– Я попробую освободиться пораньше и прилететь в субботу, тогда мы сможем вернуться в Париж все вместе.

– Хорошо.

Ее это устраивало. Все лучше, чем лететь коммерческим рейсом. Ей нравился шикарный личный самолет Димитрия. Когда она немного освободится, возможно, она купит себе такой же.

Разделавшись с телефонным разговором, она растянулась на кровати и подумала, что Нью-Йорк оказался довольно занятным местечком, если только забыть о существовании фотографов – а они торчали везде после того, как сегодня утром знаменитый снимок появился на первой полосе «Нью-Йорк пост».

Днем раньше чаепитие с Шарлоттой прошло хорошо. Бриджит после истерики вела себя идеально. А Шарлотте, погруженной в мысли о предстоящей свадьбе, было не до критики, хотя она и заметила мимоходом, что Олимпии неплохо бы сбросить фунтов десять и найти хорошего косметолога. Позже Олимпия встретилась с друзьями и прекрасно провела время, закончив вечер в два часа ночи в своем любимом кабачке.

Сегодня она пообедала в другом хорошем ресторане, прошвырнулась по магазинам, а теперь отдыхала перед еще одним веселым вечером. «Интересно, – подумала Олимпия, – встретится ли она сегодня с Мистером Противным? Неплохо бы. Два дня без секса – это ровно на два дня больше, чем надо».

ГЛАВА 9

Пышущая благородным негодованием, Джесс явилась в кабинет Матта Трайнера в полдень того дня, когда уволили Ленни.

– Почему вы прогнали Ленни?

Матт не мог отвести глаз от девушки, которая яростно смотрела на него через стол. Такая хорошенькая, такая аккуратная, такая маленькая.

– Джесс, крошка... – начал он.

– Не зовите меня Джесс, и крошкой тоже. Просто дайте ответ – и все.

Уж он-то бы ей дал, только не ответ. От одного ее вида он заводился на всю катушку. Но он только неопределенно пожал плечами и сказал:

– Имелись веские соображения.

– Да какие еще соображения? Мне передавали, что он прекрасно выступил.

– Верно, я и ему так сказал, но он отвлекал публику от игры.

Она скептически хмыкнула:

– Если уж на то пошло, то почему вы не отказывали Энн Маргарет, Дайане Росс, Тому...

Он поднял руку, чтобы остановить ее, при этом гадая про себя, какова она в постели. Наверняка божественна.

– Ладно, ладно. Не перечисляйте. Может быть, пообедаем сегодня, и я попытаюсь все как следует объяснить.

– Я работаю.

– А завтра вечером?

– То же самое.

– А когда у вас выходной?

– И не забывайте, что я к тому же замужем:

– Тогда, может, просто поужинаем вместе после конца вашей смены?

– Где?

Он приглашал ее уже второй месяц, и вот наконец первый крупный успех.

– У меня, – быстро сказал он.

Она громко расхохоталась. У нее был смех, как у гиены, восемь тысяч веснушек и обалденные огненно-рыжие волосы. Матт подумал, что уже много месяцев не встречал такой привлекательной девушки.

– Чем вам не нравится у меня? – спросил он сердито.

– Всем нравится. Вот только любая танцовщица в городе знает, где находится ваша квартира, какие там комнаты и даже какого цвета простыни.

– Я часто устраиваю вечеринки, – начал оправдываться он.

– И не только вечеринки. Странно, как вы еще не подхватили какую-нибудь гадость.

Он выдавил из себя смешок, но в глубине души ему польстило, что она так много знает о нем. Вообще-то он никогда не болел венерическими болезнями, но в остальном она сказала все верно. А что такого? Он наверстывал упущенное. После двадцати четырех лет совместной жизни его жена развелась с ним пять лет назад. Она развелась с ним. Сумасшедшая женщина. Где бы она нашла мужа лучше? Первые шесть месяцев он скучал по ней, но затем в миг озарения осознал, какие преимущества таило в себе положение состоятельного и влиятельного одинокого мужчины. А потом увидел, что за время его женатой жизни многое изменилось. Грянула сексуальная революция, и теперь не требовалось хитрить и изворачиваться, обещать и клясться в вечной любви, чтобы уложить девушку в постель. С того момента Матт жил на всю катушку. И когда его бывшая жена, феминистка старого покроя, решила, что им следует сойтись вновь, он не колеблясь сообщил ей, куда именно идти с такими идеями.

– Так вы пообедаете со мной или нет? – настаивал он.

Джесс в задумчивости прикусила большой палец – детская привычка, от которой она так и не избавилась. Ей очень хотелось узнать, почему Ленни так бесцеремонно вышвырнули вон. Но обед с Маттом Трайнером – бр-р. Его серебряные уложенные волнами волосы, золотые цепочки и вечно похотливый взгляд...

По крайней мере, если она пойдет к нему, их никто не увидит вместе. Слишком унизительно, если вокруг решат, что и она попала в список его трофеев. Вообще непонятно, почему он к ней тянется? Она явно не в его вкусе. Но Матт на нее «запал» – чем Джесс в первую очередь и воспользовалась, устраивая Ленни на работу. Всего-то ей и пришлось, что показать Трайнеру видеокассету выступления Голдена и несколько газетных отчетов, среди них один особенно восторженный, из «Вилледж войс», и Матт сказал:

– Конечно. Мы возьмем его. Мне достаточно вашей рекомендации.

Увольнение Ленни, причем в такой форме, поставило ее в дурацкое положение. Он взял напрокат машину и умчался в Лос-Анджелес посреди ночи, бросив только:

– В гробу я все это видел. Большое спасибо, Джесс.

Она знала, что стоит ему успокоиться, как он поймет, что она тут ни при чем, и к тому времени, когда он позвонит и попросит прощения, ей хотелось уже знать, что именно произошло.

Значит, придется пообедать с Маттом.

– О'кей, – сказала она.

– Чуть попозже, – уточнил он с довольным видом.

Она вздохнула: «Наверное».

– Похоже, вы не в таком уж восторге. Но кто знает? Может быть, вам понравится.

– Я вегетарианка.

Он подумал, не значат ли ее слова, что она холодна в постели, но решил не вникать слишком глубоко.

– Итак, до вечера, – заключил он. – Я очень рад.

– Хорошо, что хоть кто-то рад, – пробормотала она.

– Что?

– Нет, ничего.

Взятый напрокат «шевроле» домчал Ленни в Лос-Анджелес к восьми утра. Не так уж плохо, если учесть, что он выехал из Лас-Вегаса в полчетвертого ночи.

Над городом уже повисла влажная и горячая дымка, обещавшая долгий и знойный день.

У конца бульвара Сансет он свернул налево с главной дороги и только тут понял, что понятия не имеет, куда ехать и что делать дальше. В Лос-Анджелесе он был только однажды, с мамой и папой, когда ему исполнилось тринадцать лет. Пять тоскливых дней они прожили в долине, у тетки. Самым ярким событием поездки явилось посещение Диснейленда, запомнившееся потому, что мама напилась от полноты чувства и все порывалась спеть «Звездно-полосатый флаг», адресуясь к вырезанному из дерева индейцу.

Итак, он не представлял, каким будет его следующий шаг. Но одно он знал твердо – после того как медоточивый тип с серебряной шевелюрой сообщил ему, что контракт расторгнут, он должен был немедленно убраться из Лас-Вегаса.

Его, Ленни Голдена, вышвырнули. Вышвырнули.

Послали.

Кинули.

Уволили.

Черт!!!

Он остановился на обочине и полез в карман своей выцветшей повседневной рубашки за незаменимой «Черной книгой Голдена». Это был его спасательный круг, и он с ней никогда не расставался. На двух страницах теснились номера телефонов в Лос-Анджелесе. Друзья, знакомые, друзья друзей; агенты, клубы, рекомендованные кем-то люди и милая мамочка. Алиса Голден – еврейская мамаша, которая никогда не сварит ему суп из цыпленка и не станет расспрашивать о сокровенном. Скорее всего, она предложит ему «косячок» и расскажет о своем.

Алиса. Может быть, нагрянуть к ней на пару деньков, пока он не обдумает свой следующий шаг? Но потом он вспомнил о ее новом дружке – том самом, которого в прошлом году она привозила в Нью-Йорк. Полный придурок с фальшивыми зубами и неискренним смехом. Ленни не испытывал желания встречаться с ним. Что там дальше в записной книжке?

Дженнифер. Очаровательная блондиночка со сладкими губками, которая бросила актерскую школу в Нью-Йорке, чтобы попытать счастья в Лос-Анджелесе.

А еще Суна и Ширли. Близняшки. В будущем – певицы и актрисы, сейчас занимавшиеся озвучиванием рекламных роликов.

А еще его приятель Джой Фирелло, собрат по профессии. Он приехал в Лос-Анджелес несколькими месяцами ранее и уже регулярно появлялся в еженедельном телешоу.

И конечно, Иден. Не сказать, чтобы они расстались друзьями. Она не столько ушла, сколько вылетела из его жизни, кляня его на чем свет стоит.

О... Иден, королева сук. Красивая, злобная, непостоянная, несносная стерва.

Он хотел увидеть ее.

Он не мог больше не видеть ее.

Возможно, она бросила своего приятеля-актера и готова вернуться.

Не колеблясь больше, он начал искать десятицентовик и телефон.

После трех гудков трубку снял мужчина. Недружелюбно пробасил:

– Алло.

Тот самый актер? Или новый друг? Или всего-навсего автоответчик?

– Попросите Иден Антонио, – сказал Ленни коротко.

– Кто ее спрашивает? – буркнул мужчина.

– Ну, скажите, что Ленни.

Почему он чувствовал себя как двенадцатилетний мальчишка, пытающийся выдать себя за взрослого? И вообще, зачем он ей звонил? Что он ей скажет? Я приехал. Прошу любить и жаловать. Работы нет. Жить негде. Но я здесь. Иден пошлет его куда подальше, и все.

– Ее нет, – отрезал мужчина и повесил трубку.

Иден Антонио пока не стала звездой и даже близко не подошла к заветной цели, но иногда она снималась в какой-нибудь мыльной опере из тех, что крутят в дневное время. Однако она знала, что рано или поздно появятся и более важные роли.

Сейчас она сидела посреди огромной кровати, красила ногти на ногах и разговаривала со своим теперешним дружком – низеньким лысым человеком в дорогом, сшитом на заказ, не по-калифорнийски темном костюме.

– Кто звонил, лапочка?

Сантино Боннатти бросил трубку и отмахнулся от вопроса.

– Так, один тип.

Его маленькие блестящие глазки-буравчики перебегали с предмета на предмет. Иден, конечно, классная телка, но вот о ее квартире такого не скажешь.

– Я что подумал, – объявил он. – Давай-ка перебирайся отсюда, я найду тебе местечко поприличнее. Идет?

Иден сконцентрировала все свое внимание на педикюре.

Она знала Сантино шесть недель и пять из них спала с ним. Его, конечно, не спутаешь с Полом Ньюманом, но, по словам ее подружки Улы, что познакомила их, денег у него куры не клюют и он не прочь вложить бабки в съемки фильма, если подвернется что-нибудь стоящее.

– Чем он занимается? – спросила она у Улы. Подружка уклонилась от прямого ответа.

– Точно не знаю. Чем-то торгует, наверное. Импорт-экспорт. Но шишка важная.

Сказанного оказалось достаточно, чтобы заинтересовать Иден. Как раз сейчас ей требовался богатый любовник, а не просто симпатичный босяк, не имеющий ничего, кроме наполеоновских планов да неутомимого члена.

То, что у Сантино имелись жена и четверо детей, запертые в его особняке где-то в Беверли-Хиллз, нимало ее не беспокоило. Замуж за него она не собиралась, его следовало только использовать, пока он не поможет ей подняться на желанную вершину.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – безразлично спросила она.

Он потуже затянул галстук и погляделся в зеркальную створку гардероба.

– Не знаю, – ответил он уклончиво. – Я мог бы организовать тебе домишко. Мне так удобнее.

– Ты хочешь сказать, что купишь мне дом? – продолжила Иден. Она не любила бросать такие разговоры на полдороге.

– Да, – подтвердил он гордо. – А что тут плохого?

«Действительно, что? – подумала она, испытывая приятное волнение. – Я ублажаю твое маленькое волосатое тельце, пора уже подумать и о компенсации. Дом – это было бы очень мило».

Она вытянула длинную бледную ногу и полюбовалась своими кроваво-красными ногтями. Черный пеньюар распахнулся и обнажил сочный куст светлых лобковых волос. Она их регулярно красила.

– Пожалуй, мне нравится твое предложение, – медленно проговорила она.

Он уставился горящими глазенками на ее лобок. Ну и соблазнительная же сучка! Всего несколько недель, а он уже раскошеливается на дом. Неплохо бы еще разок ей засадить, но бизнес не ждет, а она никуда не денется.

– Я свяжусь с одним приятелем, который торгует недвижимостью. Он мне кое-чем обязан, – сказал он. – Подыщем тебе чего-нибудь подходящее.

Иден улыбнулась. У нее были тонкие губы и маленькие, идеально ровные зубки.

– Я не сомневаюсь в тебе, лапуля.

– Надо идти, – объявил он.

– Много дел ждет в конторе? – посочувствовала она.

– Нет. Не люблю протирать штаны. Кое-какие грузы прибывают из-за рубежа.

Она понятия не имела, чем именно он занимается. Всякий раз, как она спрашивала, он отвечал по-разному. То он импортировал оливковое масло из Италии, то колумбийский кофе. Как бы то ни было, но он купался в деньгах.

Она раскрыла объятия.

– Меня поцелуют на прощание?

Он снизошел.

Иден дождалась, пока за ним захлопнется дверь, затем перевернулась на живот, протянула руку под кровать и включила перемотку на потайном записывающем устройстве, подсоединенном к телефону. Если Сантино думает, что может контролировать ее телефонные разговоры, то он глубоко заблуждается. К тому же его самого так интересно подслушивать – особенно когда он беседует со своей сварливой женушкой. У нее очень смешной визгливый итальянский акцент.

Предыдущим вечером он звонил от Иден два раза. Сначала у него состоялся непонятный деловой разговор, что-то о поставках и больших денежных суммах. А потом – с женой. Подтвердил, что он в Сан-Франциско и домой не приедет.

Маленький лживый говнюк. Впрочем, все они лжецы. И говнюки тоже. Уж Иден-то знала.

«Один тип» оказался Ленни Голденом. На миг ее охватило волнение – что он делал здесь? Если, конечно, он был здесь. Может быть, Ленни звонил из Нью-Йорка. Она еще раз прокрутила кассету.

Ленни Голден. Роскошь, которую она себе в свое время позволила. Неудачник. Но сексапильный и неглупый, и забавный, с великолепной фигурой. О да, ей не хватало его в постели. Да и их скандалов, пожалуй, тоже. Все-таки хорошие были времена!

Потом она вспомнила. Ленни Голден. Дорога в никуда. Он обречен остаться ничтожеством. А она, Иден Антонио, поднимется на самый верх с небольшой помощью друзей.

В подземном гараже Сантино ждали машина и шофер. Его телохранитель Блэки присоединился к нему еще в лифте. Сантино никуда не ездил, не позаботившись о безопасности. При его бизнесе это необходимо. Ни к чему рисковать без особой надобности. Являться в квартиру Иден – тоже рискованно.

– Напомни мне, – повернулся он к Блэки. – Надо поселить эту шлюху в отдельный дом.

– Да, босс, – кивнул Блэки.

Сантино вынул из кармана баллончик с освежителем и попрыскал себе в рот. Иден занимала его. Красивая, холодная и расчетливая. Интересно будет подмять ее. Она принимает его за дурачка, за дойную корову. Но она плохо его знает. Узнает. Когда он будет готов. И только тогда.

Вэйланд даже не поинтересовался, что с Ленни, и поэтому Джесс не сочла нужным объяснять его внезапный отъезд.

Она вернулась домой после беседы с Маттом, разделась и плюхнулась на давно не стриженную траву около грязного бассейна.

Вэйланд витал в облаках, как обычно, обкурившись до такой степени, что ему не было ни до кого дела. Ребенок спал в плетеной корзинке под деревом. Джесс грызла ноготь и думала о своей жизни. Не все складывалось идеально. А у кого идеально? Но, конечно, можно жить гораздо лучше.

Зачем она вышла замуж за Вэйланда?

Достаточное ли основание – семимесячная беременность?

Возможно. А возможно, и нет. Многие рожают вне брака. Да, но у них, скорее всего, нет матери, умирающей в больнице от рака. Матери, которая мечтала только об одном – увидеть свою единственную дочь замужней женщиной.

Забавно, в самом деле. Все тридцать лет они с матерью постоянно воевали из-за любой мелочи. Но настал роковой момент, и она поняла, что сделает что угодно ради женщины, которая произвела ее на свет. И Джесс вышла за Вэйланда. Ведь тогда он производил впечатление вполне нормального человека, а не этого зомби с остановившимся взглядом, с которым она в конце концов осталась.

Вот уж кому действительно повезло, так это ему. Жена, что работает до упаду, убирается в доме, присматривает за ребенком, да еще и снабжает его наркотиками. Чего же еще мужику нужно? Мужику... Ха-ха. Он по месяцам к ней близко не подходил. Он предпочитал женщине травку, а это удовольствия взаимоисключающие. Впрочем, она не особо огорчалась. По ней, так уж лучше бы он вообще к ней не прикасался. Он никогда не принимал душ, ходил с постоянно грязными волосами, а зубы его уже сейчас начали гнить из-за дурной привычки жевать сахар – черпать прямо ложкой из пакета. Отвратительно!

Джесс глубоко вздохнула. Ее очень огорчил отъезд Ленни. Они почти и не смогли побыть вместе, а у нее теплилась надежда, что стоит им поговорить, по-настоящему поговорить, – и он поддержит ее и даст хороший совет. Если по-честному, она рассчитывала, что он вытащит ее из того болота, в котором она очутилась. Джесс не рассказала ему о своей матери, не хотела огорчать Ленни в первый же день. А теперь поздно. Он решил, что она где-то трахалась. Конечно! Где взять время, энергию, да и желание? Вся ее жизнь проходила между домом, больницей и казино.

Она смотрела на Вэйланда и чувствовала, как в ней поднималась волна ненависти. При первой встрече он показался ей мягким, добродушным, легким человеком. Немного эксцентричным – да, но ведь на то он и художник. Он показал ей целую папку великолепных рисунков. Со дня свадьбы он ни разу не взял в руки карандаш, не говоря уж о кисти.

Вместо «мягкий» читай «слабый», вместо «добродушный» – «ленивый», вместо «легкий» – «недалекий». Она фыркнула от отвращения. Заплакал ребенок. Вэйланд и ухом не повел, естественно. Джесс подскочила, как на пружинах, и вытащила Симона из его корзинки. По крайней мере, ей достался чудесный ребенок, хоть что-то ценное они произвели.

Медленно она вошла в дом и подумала об обеде с Маттом Трайнером. Не слишком радужная перспектива, но, может быть, если она выяснит истинную причину, ей удастся убедить его вернуть Ленни.

О, только бы получилось! Ей нужен друг, и именно сейчас!

С Иден – все. Ленни даже испытал облегчение, потому что на самом деле он не был готов к разговору с ней. Лучше сперва устроиться, а уж потом – позвонить.

Раз уж рядом телефон, он решил выяснить насчет матери. А вдруг приятель отчалил, ведь от Алисы всего можно ожидать. Она установила автоответчик, который запечатлел ее веселое щебетание:

– Алле! Это Алиса. Меня нет дома. Расстроились? Ну и зря. Продиктуйте ваше имя, номер телефона и ...хи-хи... основные данные. Если вам повезет, я перезвоню.

Почему у него от стыда за нее всегда мурашки начинают пробегать по коже? Пора бы уже научиться принимать ее такой, какая она есть. Он позвонил Джою Фирелло. Тоже нет дома. Тогда Ленни набрал номер близняшек.

Трубку взяла Ширли, обрадовалась, заверещала и настояла на том, чтобы он немедленно приходил и позавтракал с ними. Ему понравилась эта мысль. К тому же больше ему идти было некуда.

ГЛАВА 10

Утром Лаки проснулась в прекрасном настроении. Она вернулась домой, солнце сияло, и непонятно, что она так взъелась на Джино из-за вдовы Мартино прошлым вечером. Какие пустяки! Обыкновенная интрижка. Он захотел чего-то новенького. Кому не наскучат сменяющие друг друга певички и танцовщицы.

Она усмехнулась. Старина Джино. Никак не угомонится. Ей следует гордиться им, а не психовать. А сегодня они обо всем договорятся, проведут деловую встречу, как всегда.

С улыбкой на губах Лаки спрыгнула с постели, сделала несколько упражнений и отчаянно ступила под ледяной душ. На какую-то долю секунды перед ее внутренним взором предстало улыбающееся лицо Марко, такое смуглое, красивое...

Она отогнала печальные мысли и переключилась на воспоминания о случайной встрече прошлой ночью. К счастью, от него удалось легко избавиться, иначе ей пришлось бы раскаяться поутру. Как глупо – заводить интрижку со своим же подчиненным. Она надеялась, что Матт выполнил ее просьбу и уволил артиста.

Лаки вышла из-под душа, стряхнула капельки воды с блестящих, цвета воронова крыла волос и надела белый спортивный костюм. В Атлантик-Сити она впервые попробовала бегать по утрам, и это ей понравилось. При «Маджириано» имелась дорожка для бега трусцой, и Лаки намеревалась сейчас ею воспользоваться.

Внизу казино уже заполнили ранние игроки. Мелодично позвякивали, как всегда, «однорукие бандиты». Эта картина неизменно действовала успокаивающе на Лаки – все в порядке. Она на минуту задержалась у кафетерия, чтобы выпить стакан апельсинового сока, поболтала с парой охранников, затем спустилась в спортивный зал, где обнаружила Боджи, выжимавшего гири.

– Эй! Эй! – воскликнула она. – Что с тобой творится?

Растерявшийся Боджи только хлопал глазами. Он был высокий, подвижный и костлявый, ни разу в жизни ему не приходила в голову мысль накачать себе мускулы.

– Все ясно. Это любовь, – промурлыкала Лаки и, сделав ручкой, отправилась на улицу, на беговую дорожку.

Утро Джино протекало в более расслабляющей атмосфере. Его разбудила Сьюзан, опять с вкусным завтраком на подносе, легко поцеловала его в губы и объявила:

– Никогда не думала, что я буду с кем-нибудь так счастлива, как с тобой.

Он освободился из ее объятий, с довольной ухмылкой на лице. Да, вот уж действительно классная баба.

– Да и я на тебя не жалуюсь, – ответил он и решил про себя, что сделает ей подарок – может быть, купит что-нибудь из драгоценностей.

Она улыбнулась. Очаровательные жемчужные зубы, зачесанные назад волосы. По утрам она выглядела на миллион долларов.

Джино провел пальцем вдоль выреза ее бежевого кружевного пеньюара.

– Тебе уже говорили, что у тебя классные сиськи?

– Джино!

– Что такое? Выходит, не говорили?

– Не совсем в таких выражениях.

Он похотливо хохотнул.

– Ты такая чертовская леди. Вот что мне в тебе нравится.

– А-а... Так вот что тебе во мне нравится, – пробормотала она насмешливо.

– Да. И еще такие классные сиськи!

Он запустил руку в декольте. Сьюзан невольно подалась назад, но не стала уклоняться.

Он поласкал пальцами сосок ее груди, затем взял ее руку и положил себе на пенис. Она решительно отодвинулась.

– Пора завтракать, – объявила она с милой улыбкой.

Джино послушно смирил свое возбуждение.

– Эй! – притворился он возмущенным. – Когда мне в последний раз указывали, когда завтракать, это делала сестра ростом под два метра и с волосами на подбородке.

– Ешь, ешь.

Он усмехнулся.

– Я бы лучше тебя съел.

– Джино! Иногда я не могу понять, сколько тебе лет – семьдесят или семнадцать.

– И прекрасно, дорогая. Люблю загадывать вашей сестре такие загадки.

Побегав по дорожке минут двадцать, Лаки быстренько искупалась в олимпийских размеров бассейне. Ей удалось двадцать пять раз переплыть его из конца в конец, и она осталась довольна собой, учитывая, что давно не плавала. На обратном пути Лаки задержалась у кабинета Матта, но его на месте не оказалось.

Она уселась на его место и позвонила Джино. Его тоже не было.На какое-то мгновение ее лицо омрачилось. Две ночи подряд со вдовой Мартино? Две ночи серьезного траханья – это не совсем полезно для семидесятидвухлетнего мужчины с нездоровым сердцем.

Лаки нахмурилась. Не так уж и хорошо все сегодня складывалось. У нее накапливались вопросы, а он где-то любовью занимался.

– Пусть он позвонит мне, как только вернется, – сказала она оператору. – Да, и передайте, что это срочно.

Когда Джино наконец оделся и собрался покинуть уютный дом, который снимала Сьюзан в Лас-Вегасе, уже минуло двенадцать часов. Сьюзан в накрахмаленном белоснежном платье для тенниса сидела под зонтиком во внутреннем дворике и потягивала холодный мятный чай со льдом.

– Хочешь? – спросила она.

Он по-прежнему был шутливо настроен.

– Что ты имеешь в виду?

– Чай, дорогой. Даже у супермена сегодня больше ничего бы не получилось.

– Эй! – сказал он. – А как насчет сегодняшнего вечера? Как ты смотришь на то, чтобы пообедать со мной и Лаки?

Едва заметная нотка удивления прозвучала в ее голосе:

– Ты всегда обедаешь со своей дочерью?

– Ну... да, почти всегда. У нас это как-то вошло в привычку.

– У нее разве нет друга?

Он поморщился.

– Она была замужем за тем еще типом – абсолютное ничтожество. Это моя вина.

– Твоя? Почему?

– Я выдал ее замуж совсем девчонкой. Думал, делаю ей как лучше, а получилось наоборот. Она развелась с ним, когда я жил за границей. Теперь она с головой ушла в бизнес – знает о делах не меньше меня самого.

– И вы все время проводите вместе? – закончила Сьюзан суховато.

– Нас обоих это устраивает.

«Зато меня не устраивает», – подумала она про себя, а вслух сказала, широко улыбнувшись:

– Чудесно. Пообедаем втроем. Похоже, Лаки очень интересная девушка. Я буду очень рада с ней познакомиться поближе.

Матт позвонил Лаки раньше, чем Джино. Он холодно поздоровался.

– Ты на меня злишься? – спросила она.

– Ну что ты? Я восторгаюсь, когда мне приходится вылезать из постели в два ночи и увольнять первоклассного комика, который не сделал абсолютно ничего плохого.

– Не говори «я восторгаюсь». Так выражаются только мастодонты из каменного века.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Наступила гнетущая тишина, которую в конце концов нарушила Лаки:

– Кем ты его заменишь?

– Поющей монашкой. От нее люди просто толпами бросятся за столы.

– Ха, ха. Он очень огорчился.

– Еще бы бедняга не огорчился. Такой удар по самолюбию.

– Печально.

Она помолчала, потом добавила:

– Ты заплатил ему за все две недели?

– Даже дал премию.

– Тогда все в порядке.

– Раз ты так говоришь, тогда конечно.

Она положила трубку и подумала, что хорошо бы никогда больше не увидеть Ленни Голдена. Впервые мужчина отверг ее. Впрочем... даже если бы он и пошел ей навстречу, его все равно пришлось бы уволить. Он попал в безвыходную ситуацию. Вообще-то, сам виноват. Разве не он все и начал днем, около бассейна, налетев на нее, как жеребец-производитель? Конечно, физически он бесспорно привлекателен, но не в ее вкусе, ее никогда не привлекали мужчины с внешностью Роберта Редфорда. Лаки предпочитала мужчин смуглых и твердых, от которых исходит ощущение угрозы. И вообще, за кого он себя принимает? Она терпеть не могла подобных типов.

Тут до Лаки внезапно дошла забавная сторона ситуации. Мистер Сердцеед сел в лужу. У него получается, только когда все идет по его сценарию.

Она надеялась, что он усвоит преподанный ему урок.

Желтый, чистейшей воды бриллиант на мизинце вдовы Мартино ярко блестел в луче света.

Лаки мрачнела и мрачнела.

Еще один великолепный вечер. На сей раз они всего лишь втроем. И эта сука постоянно отпускает шпильки в адрес Лаки – явный признак приближающейся опасности.

Конечно, внешняя благопристойность тщательно соблюдалась. Сьюзан была вся спокойствие и очарование. Но Лаки не пропустила ни одного камешка из тех, что летели в ее огород.

Она не поддалась на провокации, понимала, что ее нарочно заводят, но перед Джино взрываться не следовало ни в коем случае. Сьюзан как раз и хотела вывести ее из себя. Сьюзан желала ссоры.

Поэтому Лаки оставалась невозмутимой. Она улыбалась, пропускала мимо ушей вопросики с подковыркой, смеялась и шутила, и лишь в ее черных глазах горела ярость. Как пролезла в их жизнь эта хваткая бабенка?

– Ну, что скажешь? – гордо спросил Джино, когда Сьюзан наконец вышла в дамскую комнату.

«Я скажу, что у тебя начинается старческий маразм».

«Я скажу, что она стерва».

– Ну, по-моему, она очень... гм... – она запнулась в поиске подходящего определения, – привлекательная. – И добавила шутливо: – Но не кажется ли тебе, что она чуточку старовата для кобеля Джино?

Лаки упомянула кличку, которую он носил в молодости.

Коста поведал ей все об этой стороне его жизни.

Джино провел пальцем по старому шраму на щеке, еще одном воспоминании давно прошедших дней, и печально улыбнулся.

– Мне не нужны двадцатилетние, с ними не о чем говорить. Мне не нужны тридцатилетние, они только и думают, как бы тебя заарканить. Сьюзан как раз по мне.

– А сколько ей лет?

– Не знаю, не интересовался. Сорок с чем-то. Какая разница?

«Сорок с чем-то, как же! Ей, по меньшей мере, хорошо за пятьдесят!»

– Наверное, она вышла за Тини совсем молоденькой. Кажется, они прожили тридцать лет? – невинно поинтересовалась Лаки.

– Нет. Скорее двадцать.

– А я где-то читала, что тридцать.

– В самом деле?

По крайней мере, она зародила в нем подозрение, что вдова Мартино старше, чем он полагал.

– Прости, дорогой. – Сьюзан вернулась свеженапудренная, подкрашенная и окруженная ароматом.

Лаки с трудом подавила ярость. Она не могла больше сидеть здесь.

– Я пойду гляну, как идут дела в казино. Не возражаете?

Возражали ли они? Да прыгни она с крыши отеля, они и бровью бы не повели.

ГЛАВА 11

Близняшки восторженно приветствовали Ленни. Он не видел их восемнадцать месяцев, и его поразила произошедшая с ними перемена. В Нью-Йорке они представляли собой пару девиц довольно-таки заурядной внешности. Не уродин, но и не ослепительных красавиц. Теперь они превратились в богинь. Платиновые блондинки (раньше их волосы были мышиного цвета), с носами соответствующей формы, матовым загаром, роскошными фигурами и сногсшибательными бюстами (прекрасный образец калифорнийского силикона).

– Глазам своим не верю! – воскликнул он.

– Истратили целое состояние, но недаром, – протянула Суна.

– Точно, – подтвердила Ширли.

– Ты выглядишь просто ужасно, – хором пропели они.

– Спасибо большое, – ответил он. Вот в чем он нуждался сейчас. Жили близняшки в крошечном деревянном одноэтажном домике на Кейс-авеню. Засохшие цветы свисали из отделанных макраме горшков на веранде, и засохшие побеги винограда безнадежно приникли к стене. Комнаты, заставленные разнокалиберной мебелью со складов Армии Спасения и заваленные всяким барахлом. За домом – крошечный дворик, а перед дверью – потрепанный «фольксваген».

Девицы были одеты одинаково – в короткие полосатые лосины и белые босоножки на высоком каблуке.

– Что ты здесь делаешь, Ленни? – поинтересовались они в один голос, усадив его на продавленный диван и устроившись по обе стороны от гостя.

Он засмеялся.

– Честно говоря, понятия не имею. Приехал сегодня ночью без какой-то определенной цели.

– Из Нью-Йорка? – спросила Ширли.

– Неслабая поездочка, – добавила Суна.

– Из Вегаса, – уточнил он.

– Из Вегаса? – воскликнули они. – А что ты там делал?

– Это отдельная история. И скучная. В общем, решил задать Лос-Анджелесу шороху.

Ширли встала и потянулась. Он не мог не смотреть на их новые фигуры. Она взглянула на него со значением.

– Иден ты уже видел? – спросила она.

– Какую Иден? – ответил он, разыгрывая недоумение.

– Да брось, Ленни, – вздохнула Суна.

Он постарался напустить на себя безразличный вид.

– Иден все еще здесь? – поинтересовался он мимоходом.

– Да, – подтвердила Ширли.

– И еще как, – добавила Суна.

«Где она? – хотел он спросить. – С кем она? Красива ли она по-прежнему? Скучает ли по мне?»

Ему удалось спокойно сказать:

– Она все еще путается с тем придурочным актером? Как там его звали? Тим Уэлш или что-то в этом роде?

Девушки переглянулись. Ни одна не хотела сказать ему, что Иден Антонио подцепила маленького, лысого, женатого загадочного типа и стала всего лишь содержанкой.

– Не думаю, – пробормотала Ширли и резко переменила тему разговора. – У тебя здесь есть агент?

– Нет. Но масса мест, куда звонить.

Ширли со знанием дела покачала головой:

– Тебе необходим агент. Без агента здесь ничего не получится. Тут не Нью-Йорк, где можно воспользоваться знакомствами.

– Ну так я заведу себе агента. Спешить некуда. А вот вы чем занимаетесь? Помимо того, конечно, что выглядите как новое воплощение Мэрилин Монро.

– У нас дела идут прекрасно! – воскликнула Ширли.

– Ну, почти, – уточнила Суна.

– Будем сниматься в сериале, – объявила Ширли.

– Никаких больше озвучиваний. Отныне нам подавай все или ничего, – заключила Суна.

– Дом, как ты видишь, настоящая дыра, – серьезно пояснила Ширли. – Но зато он в центре. В одном квартале отсюда – Санта-Моника, а через три – Беверли-Хиллз. Ты же понимаешь, какую важную роль играет местоположение жилья?

Он понимал другое: сидевшие рядом куколки Барби не имели ничего общего с девушками, которых он знал и любил в Нью-Йорке. Перемены произошли не только с их телами.

– Вы когда-нибудь встречались с Иден? – спросил он как бы мимоходом, не в силах долго говорить о чем-то другом.

– Да, в самом начале, как только сюда приехали, – ответила Суна.

– Ага, пока она не занеслась и не перестала отвечать на наши звонки, – хмыкнула Ширли.

– Занеслась?

– Она снимается по мелочам в какой-то мыльной опере и считает, что теперь может смотреть на всех свысока. А я думала, между вами все кончено, – сказала Суна.

– Конечно, кончено. Просто интересно, как она поживает, вот и все. Можно от вас позвонить?

– Разумеется, – хором ответили близняшки. – Деньги положи в коробочку рядом.

Рядом с телефоном на заставленной кастрюлями и сковородками кухне стояли две коробочки. На одной было написано «местный», на другой «межгород». Ленни понятия не имел, где находится Марина-дель-Рей, поэтому он положил по доллару в каждую. Мамин автоответчик по-прежнему нес дежурство.

Повинуясь безотчетному импульсу, он позвонил телефонистке и попросил набрать номер отеля «Маджириано» в Лас-Вегасе. Непонятно почему, но ему захотелось поговорить со вчерашней черноглазой девушкой.

Когда отель ответил, Ленни попросил соединить его с номером 1122.

– Простите, – ответили ему. – Но там никто не живет.

Она выехала. Почему так быстро?

– Тогда скажите, кто снимал этот номер вчера.

– Номер 1122 пустует уже пятый день.

– Не может быть!

– Простите, сэр, но никто не занимал номер 1122 на протяжении последних пяти дней, – объявила телефонистка и отключилась.

Черт! Наверное, он перепутал номер комнаты. Теперь он никогда не узнает, как ее зовут. И хотя во всей этой истории он повел себя как обладатель титула «осел десятилетия», он все равно хотел увидеться с ней снова. С какой стати оставлять за ней последнее слово?

– В чем дело, Ленни? – промурлыкала Суна, как бы случайно зайдя на кухню.

Вполне возможно, она хотела проверить, положил ли он деньги.

– Нет, ничего. Просто не могу никого застать.

– До боли знакомая ситуация, – отозвалась она, засовывая палец в открытую банку с вареньем и облизывая его.

Про себя Ленни поинтересовался, собираются ли они предложить ему обещанный завтрак – даже чашечка кофе пришлась бы весьма кстати.

Ширли тоже появилась на кухне.

– Где ты остановился?

– Пока не знаю. Я позвоню, как устроюсь.

– Обязательно, – сказала Суна.

– Да, обязательно, – эхом повторила Ширли.

– Боже! – воскликнула Суна, бросив взгляд на часы на стене. – Я должна бежать, а то опоздаю в танцкласс.

– И я, – подхватила Ширли.

Вот вам и завтрак!

Ленни начал прощаться.

– Зачем понадобилось назначать встречу на автостоянке? – проворчал Матт.

– А чем плохо? – ответила Джесс и молнией юркнула в его белый (50 000 долларов) «экскалибр» в надежде, что ее никто не заметил.

– Можно подумать, – не успокаивался он, – что вы не хотите, чтобы вас со мной видели.

– Глупости, – отозвалась она коротко. – Просто здесь мне показалось удобнее всего.

– Куда уж удобнее, – сказал он, поигрывая золотыми цепочками.

– Ну, поехали, – нетерпеливо проговорила Джесс.

– Что за спешка?

– Никакой спешки. Можем просидеть здесь всю ночь, если вам это нравится.

– Мне нравитесь вы.

– Так мы едем или нет?

Он завел двигатель и на эффектной скорости гнал машину все расстояние до своей квартиры. Но его лихачество не произвело благоприятного впечатления на Джесс. Еще менее благоприятные эмоции вызвал у нее его «храм дурному вкусу».

– Ну и квартирка, как будто со страницы «Плейбоя»! – воскликнула она.

Он принял ее слова за комплимент и сказал:

– Спасибо.

Джесс подавила зуд комментатора, решив, что, если она хочет выудить из него какую-нибудь информацию, ей следует попытаться вести себя прилично. Если честно, он вызывал в ней жалость – стареющий ловелас, изо всех сил цепляющийся за уходящую молодость. Ему бы перестать разыгрывать из себя юношу, забросить подальше свои золотые цепочки, не укладывать волосы, сменить молодежный стиль одежды – и он превратился бы в весьма привлекательного пожилого мужчину. Обтягивающие брючки на пятидесятилетнем человеке смотрятся далеко не лучшим образом. А ведь ему уж никак не меньше пятидесяти, судя по морщинам. И что он станет делать дальше? Подтяжку?

Он пощелкал какими-то выключателями, и комнату залил слабый бледно-розовый свет. Из стереомагнитофона полился голос Синатры, а над баром замигала надпись: «Уголок Матта».

– Господи! – пробормотала Джесс, утопая в обтянутом узорчатой тканью диване.

– Скотч? – заботливо спросил Матт уже от бара и с бутылкой в руке.

– Коку, – быстро ответила она.

– Не держу, к сожалению, – отозвался он. – Но, если хотите, есть немного травки.

– Я имела в виду не кокаин, а кока-колу.

– Со скотчем?

– Без.

– Вы вовсе не пьете?

– Изредка.

– А сегодня?

– Возможно, попозже.

Последняя фраза приободрила его. Значит, она не торопится уходить. Может, если ему повезет, останется и на всю ночь. Или если ей повезет – это ведь как посмотреть.

Ей явно понравилось его жилье. Как с порога начала оглядываться по сторонам, так до сих пор не может остановиться.

– Хотите осмотреть всю квартиру? – предложил он, подавая ей кока-колу в бокале с инициалами. Она еще спальню не видела!

Не сейчас.

Но почему?

– Потому что я голодна, а вы пригласили меня на обед. Не забыли?

Как можно! Он организовал чудесный обед. Но его подадут только через час. Матт надеялся, что ему, возможно, удастся уложить ее в кровать еще до появления еды. Он терпеть не мог заниматься любовью с набитым желудком – от этого у него начиналась изжога.

– Джесс, – объявил он медоточивым голоском. – Я хочу, чтобы вы знали – за весь год я не встречал такой потрясающей девушки, как вы.

Он уселся рядышком, обнял ее за плечи, а потом его рука как-то сама собой опустилась на ее правую грудь.

Гостья отпрянула.

– Прекратите, Матт. Я пришла сюда поесть и получить информацию. Так что, будьте добры, перестаньте меня лапать и не несите всякую идиотскую чушь. Договорились?

Встреча с близняшками огорчила Ленни. Ему очень не понравилась произошедшая с ними перемена. Раньше они были настоящими, а теперь превратились в подобие надувных кукол, вроде тех, какими торгуют в порномагазинчиках вокруг Таймс-сквер. Многие нью-йоркцы отзывались о Лос-Анджелесе свысока, как об удивительной стране, полной траханья, жаркого солнца, извращений и греха.

А раз так, что же в этом плохого?

Очень много. Если больше нет ничего. А судя по Суне и Ширли, больше ничего и не было.

Он перекусил яичницей и кофе и в третий раз попробовал дозвониться до Алисы. После второго гудка она взяла трубку.

С придыханием:

– Хай, говорит Алиса Голден. Чем могу служить?

– Напрашиваешься на пошлость, – сказал он.

– Ленни, дорогой! В чем дело? Что-нибудь случилось?

Вот, пожалуйста, все их отношения как на ладони. Уютная болтовня мамочки и сыночка – вовсе не для Алисы. Она переходила прямо к делу.

– Я в Лос-Анджелесе. Ничего не случилось.

– Почему в Лос-Анджелесе?

Послышалась ли ему нотка тревоги в ее голосе? Алиса старалась не вспоминать, что у нее есть тридцатилетний сын, а то она начинала чувствовать себя такой древней.

Он выудил из нагрудного кармана рубашки сигарету, закурил.

– Я выступал в Лас-Вегасе и решил заскочить.

В панике:

– Ко мне?

– Нет. В Лос-Анджелес.

Действительно, с какой стати к ней? Она всего-навсего его мать.

– Как мило.

– Да. Я подумал, что, может быть, осяду здесь на какое-то время.

– Конечно, дорогой, у нас хорошее место.

– Еще я подумал, что могу как-нибудь заехать к тебе в гости.

Долгая пауза. О, как приятно, когда тебе так рады!

Он сжалился:

– Если это, конечно, удобно.

– Дорогой! Ты все так прекрасно понимаешь, – облегченно вздохнула она. – Как раз сейчас у меня появился новый друг. Он думает, что мне сорок лет. Я не хочу его удивлять. По крайней мере, пока что.

– А когда?

– Что когда?

– Когда ты его удивишь?

Заливистый смех.

– Надеюсь, никогда. Он прелесть.

– Я рад, что ты счастлива.

– Безумно!

– А что стало с тем типом с фальшивой челюстью?

– Ну, дорогой, нашел что вспоминать.

– Я еще позвоню как-нибудь.

– Если подойдет мужчина – повесь трубку.

– Само собой.

– Ты такой хороший мальчик. И такой талантливый.

В ней все-таки проснулась совесть. Может, ей следует в конце концов что-нибудь ему предложить. Ведь, как не крути, он ее плоть и кровь, и по-своему она его любила. Она просто предпочла бы, чтобы он выглядел помоложе.

– Помнишь мою подружку по прозвищу Лучик? – спросила она и продолжала, не дожидаясь подтверждения: – Так вот, она вышла замуж за прохиндея по имени Фокси – ну, ты его знаешь, он владелец клуба на бульваре Голливуд. Возможно, им понадобится занятный парень вроде тебя. В разговоре сошлись на отца – она всегда на него поглядывала. Не удивлюсь, если он потягивал ее, стоило мне отвернуться. – Алиса весело рассмеялась. – Чего глаз не видит, о том душа не болит. Да что там. Ты думаешь, я сама плохо время проводила? Ленни, все мужчины Лас-Вегаса бегали за мной. Все без исключения! – Последовала задумчивая пауза. – Конечно, когда я была на вершине карьеры. Никто так не умел играть лентами, как я.

Все это он слышал уже тысячу раз. Тростинка Алиса. Кумир Лас-Вегаса. И Джек Голден. Что за комик!

Она никогда не называла сына комиком. Она звала его «занятным парнем». По ее мнению, он вообще непонятно что делал. Просто стоит на сцене и рассуждает о жизни. Когда она впервые увидела его выступление в одном из клубов Нью-Йорка, то испытала настоящее потрясение.

– Ты говоришь такие слова? На сцене?! И тебе сходит с рук? Твой отец никогда не ругался на сцене. Он мог уморить всех, не произнеся ни слова.

Твой отец то, твой отец се. Послушать Алису, так у Джека Голдена и задница светила ярче солнца. И, если опять-таки послушать Алису, Ленни никогда в жизни не сможет даже приблизиться к сияющим вершинам, что покорились его отцу.

Дерьмо.

Он дал ей выболтаться – она любила пускаться в воспоминания. А когда Ленни попрощался, даже не спросила, когда он собирается позвонить снова. Впрочем, и неудивительно. Алиса есть Алиса. В ее тщательно оберегаемом теле не оставалось места для материнских чувств.

Покинуть родной дом в семнадцать лет и уехать в Нью-Йорк оказалось проще простого. Мать сама принесла ему билет на автобус, дала пятьсот долларов и чмокнула в щечку.

– В добрый путь, Ленни, дорогой, – напутствовала она его, в глубине души довольная, что избавляется от забот по воспитанию сына.

И он отправился в путь, несмотря на то что отец все-таки предпринял робкую попытку убедить его остаться. Бедняга Джек Голден. Алиса крутила им, как хотела. Он умер через шесть месяцев после отъезда Ленни. Алиса не позаботилась сообщить сыну, и он узнал об этом лишь через два месяца после похорон.

– Я никак не могла тебя найти, – жалко оправдывалась она.

Не так уж она и старалась. Ленни послал ей три открытки, указав и свой телефон, и адрес. Она утверждала, что не получала их.

А теперь он приехал в Лос-Анджелес – и ухом не повела. А сам-то он на кой черт звонил?

«Помнишь мою подружку по прозвищу Лучик?» – мимоходом сказала мать. Помнил ли он ее? Да разве он когда-нибудь ее забывал? Самая красивая стриптизерка в Лас-Вегасе. Алиса Голден рядом с ней выглядела коровой.

И Джек Голден потягивал ее? В самом деле? Джек Голден. Его отец. Потягивал прекрасную Радугу?

Ленни верилось с трудом, но ведь Алиса сказала...

Как жаль, что Джек умер. Неплохой у них мог бы получиться разговорчик. «Слушай, па, у тебя было что-нибудь с Лучиком?» – «Ну, сынок, если честно, то было. А ты хотел что-то спросить?» – «Да. Расскажи мне о ее грудях, о ее лоне, о ее коже. Расскажи мне обо всем, папа, потому что по сто раз на дню я кончал только от мысли о ней!»

Ему исполнилось двенадцать лет, и они гуляли с Джесс. Им удалось пробраться за кулисы стриптиз-клуба «Горячий Банан» и подсмотреть представление. Когда на сцену вышла Лучик, он едва не потерял сознание.

Тетя Лучик. Она несколько раз приходила в их дом, вместе с Алисой ходила по магазинам. Тетя Лучик с объемом груди сто десять сантиметров, с чудесной улыбкой и водопадом рыжих волос. Тетя Лучик, едва прикрытая крошечными оранжевыми лоскутками ткани, которые открывали больше, чем скрывали, в черных узорчатых чулках, туфлях на длинном и тонком каблуке и в длинной горжетке из перьев.

Когда тетя Лучик сняла с себя все это, он кончил прямо в штаны.

– Да ты что? – воскликнула с отвращением Джесс и потом не разговаривала с ним целую неделю.

С тех пор, стоило тете Лучику прийти к ним в гости, Ленин обязательно оказывался где-нибудь поблизости. Как-то раз он застал ее в туалете внизу. Она сидела на унитазе с трусиками из черного шелка (он до сих пор помнил, и еще как помнил) на щиколотках. Она и бровью не повела! Позже он услышал, как она со смехом сказала Алисе:

– Мальчишка застал меня, когда я писала.

Мать тоже посмеялась.

Ходили слухи, что Лучик приехала в Лас-Вегас много много лет назад, в пятнадцатилетнем возрасте. Там она спуталась с известным гангстером по имени Парнишка Джейк (красавцем и другом «звезд», как и Багси Сигел до него). Джейк одел ее в меха и бриллианты и бросил, когда ей исполнилось семнадцать. Тогда она и занялась своей нынешней работой. Когда Ленни впервые увидел ее, ей уже было по меньшей мере сорок, но и тогда она оставалась божественно красива.

Интересно, какова она сейчас? Возможно, толстая уродина. И уж конечно, старая. Стоит ли разрушать юношеский идеал? Да и припомнит ли она мальчишку, что следовал за ней по пятам, со страстью и преданностью в еще детских глазах?

Помнил ли он Лучика? Ха-ха!

Ленни решил, что ему надо найти себе жилье. Ясно, что о том, чтобы остановиться у Алисы, и речи быть не могло.

Он позвонил Джою Фирелло, который посоветовал ему «Шато Мармон» – старую гостиницу на Голливудских холмах. Там часто останавливались люди из шоу-бизнеса и там брали по-божески. Похоже, Джой ему обрадовался.

– Устраивайся, а потом нам надо встретиться!

Ленни не был уверен, что он хочет видеть Джоя. Джой Фирелло находился на подъеме. Ленни Голден по-прежнему торчал по уши в дерьме. Ну конечно, он всегда может найти себе работу, ну а дальше-то что? Кругом, куда ни глянь, все чего-то достигли. Возьми хоть Джона Белуши, хоть Дана Айкройда, или Чеви Чейза, или Джоя Фирелло. Все на взлете.

По наивности он принял Лас-Вегас за трамплин к большим успехам. А получил мордой об стол.

Лос-Анджелесу следует предложить ему что-нибудь поинтереснее, иначе...

А что – иначе?

ГЛАВА 12

Подготовка к гала-вечеру в честь Франчески Ферн велась на широкую ногу. Необъятная бальная зала «Маджириано» украшалась экзотическими белыми орхидеями – дружеский вклад Димитрия Станислопулоса, который таким образом воздавал должное мадам Ферн.

В середине дня заглянула Лаки, чтобы убедиться, что все идет как положено. Нет проблем. У нее работали замечательные люди. Очень редко, а то и вообще никогда, они делали что-то не так. А ее управляющий рестораном вообще был лучшим в городе, так что стол превзойдет все ожидания.

Весь день прибывали знатные гости – на личных самолетах, лимузинах и коммерческими авиарейсами. Естественно, в номерах их уже поджидали корзины с фруктами, охлажденное шампанское, икра и богатый выбор дорогих сыров, а также приветствие, собственноручно написанное Лаки. При любом богатстве и славе все любят дармовщину – аксиома, которой научил ее Джино.

Она никогда раньше не встречалась с Франческой Ферн, но послала ей с полдюжины лучшего шампанского и записку.

Джино уже предупредил Лаки, что он пригласил Сьюзан Мартино.

– А когда она собирается уезжать? – не удержалась Лаки.

– А в чем дело? – обрезал Джино.

Он и сам гадал, когда Сьюзан действительно уедет. Сначала она говорила, что не задержится больше нескольких недель. С тех пор они не касались этой темы. Что касается его, то она могла бы оставаться здесь всегда. Сьюзан принесла много радости в его жизнь.

Когда Джино зашел за ней вечером, чтобы сопровождать на обед, он заговорил о ее отъезде.

– Я,кажется, привык, что ты рядом. Ты ведь не торопишься домой, а?

Сьюзан устало улыбнулась.

– Жизнь продолжается, – произнесла она тихо. – И самые прекрасные мгновения не остановишь.

– Чего-чего?

Она легко похлопала его по руке, при этом на мизинце ярко блеснуло кольцо с желтым бриллиантом, подаренное им накануне.

– На мне дом и множество прочих обязательств. Потом я много занимаюсь благотворительностью. Мои дети... конечно, они уже не вполне дети: Натан учится в университете, а Джемма, возможно, выйдет замуж уже нынешней осенью. Но они все равно нуждаются в моем внимании, особенно с тех пор, как Тини покинул нас.

– Ага, – буркнул Джино. Впервые она упомянула своих детей. Ему почему-то больше нравилось думать, что у Сьюзан в жизни нет никого, кроме него.

– Полагаю, я уеду в конце недели, – продолжала она. – Чтобы остаться, мне потребовалась бы уж очень уважительная причина.

А разве он – недостаточно уважительная причина? Ух! Сколько женщин пошло бы на убийство, лишь бы оказаться на ее месте.

Повязывая галстук перед зеркалом, Димитрий со злобой смотрел на свое отражение. Вот он в Лас-Вегасе, примчался на чествование Франчески Ферн, как послушный щенок. Она настояла, чтобы он приехал. Естественно, он послушался, даже прибыл на два дня раньше, дабы отдохнуть и набраться энергии. Франческа ценила неиссякаемую энергию. Сама она не знала усталости и ожидала – хотя всегда безуспешно – того же от окружающих. «Димитрий; – часто мурлыкала она своим глубоким хрипловатым голосом, мы – Близнецы, родившиеся под одной звездой, у нас одна судьба. Только ты можешь удовлетворить меня».

Они оба были Близнецами.

И вот мадам Ферн прилетела со всей своей свитой, включая забитого Горация, – и где же звонок от нее? Где она сама в его номере? Где эта чертова женщина?

Димитрий точно знал, когда она приехала – в одиннадцать тридцать утра. Он великодушно дал ей час на отдых, а затем позвонил в ее номер, а наглый секретарь ответил, что великая миссис Ферн как раз дает интервью «Таймс» и не может отвлечься.

– Отвлеките ее! – взревел Димитрий, привыкший, чтобы все и всегда ему подчинялись.

– Исключено, – ответил секретарь.

– А я говорю, отвлеките! – вторично прокричал Димитрий.

– Я уверен, что миссис Ферн перезвонит вам, как только освободится, – отчеканил секретарь и повесил трубку.

Димитрий так разозлился, что позвонил снова – только для того, чтобы нарваться на Горация.

– Франческа сейчас занята, – сообщил Гораций своим обычным озабоченным писклявым голоском. – Я ей скажу, чтобы она перезвонила вам, когда освободится.

Димитрий провел весь день у себя в ожидании звонка.

Но звонка так и не последовало.

Его продинамили. Ни одна женщина никогда не позволяла себе обращаться с ним так, как Франческа Ферн.

Теперь Димитрий был готов идти на ее праздник, и злоба пульсировала по его жилам. Он ей не какой-нибудь жалкий поклонник. Если Франческа считает, что безнаказанно может так себя вести с ним, то она глубоко заблуждается.

В самую последнюю минуту Лаки позвонила Матту.

– Тебе придется сопровождать меня сегодня вечером, заявила она раздраженным тоном. – Джино идет с Грейс Келли.

– Грейс сейчас в Монако.

– Хорошо бы, кто-нибудь сообщил это нашей милой старушке Сьюзан. Может, она тогда бросит свой маскарад.

– Тебе она не нравится?

– О, Матт, ты такой сообразительный – схватываешь все прямо на лету.

– Она очень милая леди.

– У Гитлера было только одно яйцо, но он тоже умел очаровывать людей.

– О чем это ты?

– Ни о чем. Заходи за мной в шесть тридцать.

Матт понял, что у него появилась новая проблема. Вести Лаки Сантанджело отнюдь не входило в его планы. Он надеялся попозже вечером увидеться с Джесс. Не то чтобы она хотела видеть его, совсем наоборот, Джесс сообщила ему о своих чувствах вполне определенно. И всего лишь потому, что он попытался ей засадить.

Он покачал головой. Похоже, сексуальная революция обошла бедняжку Джесс стороной. Глупышка! Но он пока не собирался сдаваться. А теперь ему предлагают все бросить и нестись по первому зову Лаки Сантанджело. С какой стати?

Потому что она – босс, вот почему, дубина ты этакая.

Франческа Ферн прищелкнула пальцами с длинными ярко-красными ногтями.

– Изумруды, – приказала она.

Гораций пулей бросился к ее дорожному чемоданчику для драгоценностей и достал требуемые камни.

Франческа опять щелкнула:

– Туфли от Джордана.

Гораций побежал к гардеробу и выудил оттуда вечерние туфли десятого размера. С любовью он поставил их около крупных ступней жены.

Франческа встала, вдела сережку с бриллиантом впечатляющего размера в чрезмерно большую мочку уха и рявкнула:

– Духи.

Гораций пустил на нее щедрую струю из спрея.

– Пошли, – вздохнула Франческа. – Крестьяне ждут.

ГЛАВА 13

Господин Противный был одет в белый шелковый смокинг, искусственную улыбку и несколько золотых браслетов. Он оказался знаменитым испанским певцом, который, если верить его агенту по связям с прессой, сводил женщин с ума. Одного его акцента было достаточно, чтобы кого угодно свести с ума. Не будь он настолько известен, Олимпия с ходу отвергла бы его. Итак, они сидели за соседними столиками в ресторане на Парк-авеню, и Олимпия знала крашеную блондинку рядом с ним – англичанку, что-то вроде сводни международного масштаба, обожавшую составлять подходящие пары. Так что вскоре они все объединились – компания Олимпии, господин Испанский Певец и его подруга. Его звали Витос Феличидаде, и когда он раскачивался с Олимпией в танце, то уже точно знал, кто она такая, благодаря свой светловолосой знакомой. Та выдала ему всю информацию и сказала по-испански (хорошие международные сводни всегда говорят на нескольких языках), что надо действовать. И он, и Олимпия чувствовали интересные, хотя и несколько ограниченные, перспективы.

– У вас самешательные волошы, – прошепелявил он, прижимаясь к ее бедру тем, что он считал достойным предложения.

Олимпия позволила себе отдаться желанию в надежде, что он способен на большее, чем казалось с первого взгляда, и ответила:

– И у вас тоже.

Впрочем, она не была абсолютно точно уверена, хотел ли он сказать, что у нее волосы «замечательные» или уложены «самым тщательным» образом. Так как и то и другое было в равной степени правдой, она не стала вникать.

– Я стану крашиво любишь тебя, – мурлыкал он ей на ухо с победной улыбкой. Ни одного своего зуба.

«Надеюсь, ты умеешь любишь более крашиво, чем говорить по-английски», – подумала она, незаметно скользя рукой по его телу и поглаживая его член. Еще одно объятие, и они направились к выходу.

На улице у клуба скучающие фотографы аж подпрыгнули. Олимпия Станислопулос и Витос Феличидаде! Вместе! Более чем вместе! Толкая друг друга локтями, корреспонденты боролись за лучшую позицию для съемки двух знаменитостей.

– Как это скучно! – пожаловалась Олимпия.

– Скю-юшно, – согласился Витос, поднимая голову, чтобы лучше выйти на снимках. – Сядем в моя машина или твоя?

Оба шофера ждали у своих автомобилей.

– Какая разница? – вздохнула Олимпия и плюхнулась на заднее сиденье его лимузина. – Главное, давай побыстрее уедем отсюда.

ГЛАВА 14

– Ненавижу такие сборища, – поделилась Лаки с Димитрием. – Когда я на них попадаю, мне хочется закричать, удрать на берег моря, подальше от людских глаз, и бродить там нагой. Вам знакомо это чувство?

Димитрий взглянул на свою черноглазую соседку без малейшего интереса. Честно говоря, он предпочел бы, чтобы она помолчала. Ему хотелось только одного – сконцентрировать все свое внимание на Франческе, восседавшей во главе стола с видом королевы Англии.

А вот он не сидел во главе стола. Он, Димитрий Станислопулос, сидел даже не за главным столом, а за соседним – давно его так не оскорбляли.

Лаки подождала ответной реплики, но ее не последовало. Царило гробовое молчание. Ну и черт с ним. Если он не желает поддерживать разговор, она в состоянии понять намек. Лаки всего-навсего хотела быть вежливой, ведь она – владелица отеля, а он – крупный игрок, к тому же он явно взбешен отведенным ему местом. Да и у нее самой мало оснований для восторга. Папа и вдова расположились за столом numero uno вместе со звездой, ее потертым мужем и горсткой особо крупных знаменитостей. Места распределял секретарь Франчески. По мнению Лаки, он плохо справился с задачей. Зря она вообще пришла – на кой дьявол ей это дерьмо?

Матт сидел, по другую сторону от нее и, похоже, наслаждался вовсю. Его окружали друзья и знакомые по Голливуду, где он провел немало счастливых и плодотворных лет. Н-да, замечательный кавалер. А чего она ожидала – Аль Пачино? И вот оказалась между двумя самыми скучными мужчинами в зале – Маттом Трайнером и Димитрием Станислопулосом. Очаровательная парочка.

«Большое спасибо, Джино. Так вот во что превратилась теперь моя жизнь?»

Она потянулась к бокалу и дала знак официанту наполнить его шампанским. Похоже, оставался только один способ пережить этот вечер – надраться в стельку.

Джино наблюдал Сьюзан в действии. Впервые ему удалось посмотреть, как она держится в окружении элиты шоу-бизнеса. Что ж, она прекрасно знала свою роль. Ни единого неверного шага.

Что, если ему жениться на такой женщине, как Сьюзан? Он становится слишком стар для легкомысленных связей. Его вполне устроит одна-единственная женщина рядом, одна-единственная женщина в постели.

Пока Сьюзан сдержанно беседовала с Горацием Ферном, Джино разглядывал ее точеный профиль. Никогда он не предполагал, что после смерти Марии женится еще раз.

Милая, родная Мария... уже двадцать три года, как в могиле...

Никто не скажет, что он поспешил.

Джино бросил взгляд на сидевшую за соседним столом Лаки. Как она воспримет его брак? Конечно, будет против. Но ничего, привыкнет. Куда ей деться?

Вечер тянулся бесконечно долго. Речи, выступления, поздравления. Шелестели телевизионные камеры. Франческа Ферн царила. Она до конца сыграла роль гранд-дамы. Франческа знала, как выжать из вечера все.

Позже, когда телевизионщики уехали, и толпа гостей начала редеть, Франческа грациозно обошла приглашенных. Она остановилась около Димитрия, клюнула его в щеку и объявила:

– Как мило, что ты здесь. Я высоко ценю этот знак дружбы.

В театральной позе она замерла рядом с ним, пока ее личный фотограф щелкал камерой.

Он схватил ее за запястье и сжал так сильно, что она едва не закричала.

– В чем дело? – хриплым шепотом потребовал он. Как ты смеешь так обращаться со мной? Что за игру ты затеяла?

Она сумела выдавить из себя неестественную улыбку и одновременно прошипела тихо, так что никто кроме него ничего не расслышал:

– Отпусти меня, грязное животное. Я знаю все о тебе и о Норме Валентайн. Не рассчитывай, что ты можешь иметь нас обеих, ничего не выйдет. Я не позволю, чтобы меня так унижали.

Норма Валентайн. Он едва не рассмеялся в голос. Норма Валентайн была английской кинозвездой, с которой он познакомился на юге Франции. Неделю назад ее привез к нему на яхту деловой партнер из Греции, и она осталась там на ночь. Только на одну ночь. Она ничего для него не значила.

– Мы встречались однажды, – объяснил он. – Мне она даже не понравилась.

– Достаточно понравилась, чтобы переспать с ней. А наутро послать ей браслет от Картье, – яростно наступала Франческа.

– Карточный долг. Она меня обыграла.

– Пожалуйста, Димитрий, не принимай меня за дурочку. Я не глупее тебя и говорю тебе: если ты можешь спать с Нормой Валентайн, то, клянусь Богом, со мной тебе не спать больше никогда.

– Но ты замужем, – возразил Димитрий. – Как же ты можешь запрещать мне спать с другими?

– Спи с кем хочешь, – отрезала Франческа, и улыбка наконец сошла с ее лица. – Потому что в моей постели тебе отныне не бывать.

Она вырвала руку и гордо удалилась.

– Похоже, джинн вырвался из бутылки, – прокомментировала Лаки, которая не могла не слышать обрывки разговора и которой было на все наплевать после нескольких бокалов шампанского.

– Простите? – сверкнул глазами Димитрий.

Она передернула плечами.

– Франческа Ферн и Норма Валентайн претендовали на главную роль в фильме «Сирокко поет» пятнадцать лет назад. Норма победила, получила за роль Оскара и стала звездой. А Франческу Ферн даже на эпизоды с тех пор в кино не приглашали. Они на дух друг друга не выносят – весь Голливуд об этом знает. Не понимаю, как вы могли быть не в курсе.

Он побелел от ярости.

– Так вы подслушали весь наш разговор?!

– Против воли.

– Ах так!

– Расслабьтесь – у вас грыжа выскочит.

– Вы на редкость вульгарная девчонка.

– Перестаньте, Димитрий. Я больше не маленькая подружка вашей дочери. И мне осточертело, что вы весь вечер игнорируете меня, как будто меня вообще не существует. Она поднялась. – Это мой отель. Всю неделю вы играли за моими столами. Почему бы вам сейчас не вылезти из бутылки, и тогда мы вместе пойдем и напьемся. А? Разве не великолепная идея? Мне необходимо выпить, да и вам, конечно, тоже.

Он впервые обратил на нее внимание. И ее поразительная красота и чарующая молодость подсказали прекрасный способ позабыть о Франческе. Лаки Сантанджело сказала правду. Он не мог больше отмахиваться от нее, как от маленькой подружки своей дочери.

Его пронизывающий взгляд проник ей в душу.

– Итак, вам требуется собутыльник, не так ли?

Она ответила на его взгляд, с удивлением отметив, что Димитрий наконец-то заметил ее.

– Да, и я выбрала вас.

– Я должен гордиться?

Лаки посмотрела на Джино. Он шептался со Сьюзан.

– Можете гордиться, можете нет, но давайте удерем отсюда. И поскорее.

Джино и Сьюзан оказались в числе приглашенных на ночной междусобойчик в номере Франчески.

– Я прожил непростую жизнь. Много чего сделал – и хорошего и плохого. Понимаешь? – Джино провел рукой по еле заметному шраму на щеке.

– Я и так знала, что ты не Билли Грэхем, – отозвалась Сьюзан.

– Когда начинаешь жизнь там, где я, приходится учиться стоять за себя. Никто тебе не придет на выручку.

– Конечно.

– Я рос на улице. Никогда по-настоящему не учился. Так, нахватался кое-чего по верхам.

– Ты настоящий победитель. Посмотри, чего ты достиг.

– Ага. Достиг, и немало. Получается, я осуществил Великую Американскую мечту. Начал с нуля и добился многого.

– Это еще слабо сказано.

– Я знаюсь с президентами, с политиками, с мэрами, с общественными лидерами. Мне кое-чем обязаны такие люди, что ты и не поверишь.

– Конечно.

– Оставайся рядом, детка. Я устрою тебе замечательную жизнь.

– Ты делаешь мне предложение, Джино?

– Знаешь, мне кажется, что да.

– Я... удивлена.

– Ты удивлена? Что же, по-твоему, я чувствую в отношении тебя?

– Вот об этом я и хочу подумать на досуге.

– Подумай. Кто тебе мешает? Думай, сколько тебе захочется. Только ответ мне нужен прежде, чем я улягусь спать сегодня, – ведь завтра утром я могу и передумать.

Сьюзан мягко рассмеялась.

– Джино, ты неисправим!

– Да? Так воспользуйся этим.

– Я должна посоветоваться с семьей, с детьми...

– Ты можешь себе представить, чтобы я просил разрешения у Лаки?

– Не все так просто.

– А ты упрости – скажи» да».

– Да, – прошептала она.

– Что?

– Я сказала «да».

– Ух ты! Вот это да! – Он вскочил на ноги. – Я хочу сделать объявление! – Избранные гости замолчали и повернулись к нему. – Эта леди и я, Сьюзан Мартино и я, ф-фух! Ну, что вам сказать? Мы решили пожениться!

Теперь-то он обратил на нее внимание. В Димитрии Лаки нашла превосходного собутыльника. Конечно, ему далеко оставалось до Джино, но он обладал определенной аурой, а ей нравилась уверенность и властность мужчин в годах. К тому же Димитрий был странным образом привлекателен со своей шапкой густых серых волос, массивным носом и проницательными глазами. Чем сильнее она пьянела, тем привлекательнее он ей казался...

Папа Олимпии. В ее голове мелькают игривые мысли относительно папы Олимпии!

Он такой высокий, крупный мужчина. Джино гораздо ниже и приземистее. Внешне они – полная противоположность друг другу.

– Как чудесно! – воскликнула Лаки, кочуя с Димитрием от бара к бару.

Он пил как губка, но по нему нельзя было сказать, что он выпил хоть капельку чего-нибудь крепче лимонада.

Димитрий кивнул. Непонятно почему, но он получал удовольствие. Сегодня ночью Франческа Ферн пожалеет. И он лично проследит, чтобы она всю свою оставшуюся горькую жизнь не переставала жалеть. Никто не может безнаказанно динамить Димитрия Станислопулоса, а тем более дешевая потаскушка-артистка.

В три ночи они оказались в маленьком греческом кафе, в окружении закусывающих после трудового дня официантов и прочих поздних пташек. Димитрий поставил всем выпивку, а худощавый паренек играл на мандолине, естественно, тему из «Зурбы». Димитрий танцевал, балансируя тарелкой на голове, и смеялся так громко, что Лаки даже испугалась, что он сейчас подавится. Затем он разбил двадцать три тарелки подряд, вручил улыбающемуся хозяину тысячедолларовую банкноту, и по молчаливому согласию они с Лаки отправились в ее апартаменты.

На какой-то миг она почувствовала волнение, как юная девочка, не знала, за что хвататься, наливая ему выпить, затем ушла в ванную и приложила ко лбу холодное полотенце.

«Я веду себя как дура, – подумала она про себя. – Что происходит, в конце концов?»

Лаки вернулась в гостиную и предстала перед Димитрием.

Он назвал ее по имени, один раз и очень тихо. Затем, ни слова больше не говоря, он сильными, опытными руками снял с нее шелковое, нежное на ощупь, платье.

Лаки чувствовала себя как пловец перед прыжком в воду. В ней смешались чувства ожидания, восторга, готовности.

У него были крупные руки, длинные и сильные пальцы. Медленно он ласкал ее тело, пока его рука не наткнулась на крошечные трусики – единственную одежду, что она носила под платьем – и тогда он не спеша спустил их вниз, на бедра, на икры, на лодыжки...

Она стояла абсолютно нагая, в то время как он оставался одетым, лишь только ослабил узел галстука.

Бережно-бережно он уложил ее на диван, взял свой бокал с бренди, обмакнул палец в искрящуюся жидкость и помазал ей сначала сосок левой груди, затем – правой.

Грудь защипало, но только на мгновение. Почти сразу же он начал слизывать бренди с ее тела. Она застонала от удовольствия. Лаки закинула руки за голову и удобно вытянулась. Он рукой сблизил ее груди и начал ласкать языком оба соска одновременно.

– Разденься, – настойчиво пробормотала она.

Димитрий рассмеялся. «Какое нетерпение!»

– Сними все, Димитрий. И сейчас же.

Не убирая рук с груди, он провел языком сверху вниз по ее телу.

Лаки дрожала от наслаждения. «Возможно, я и пьяна, подумала она. – Но этот мужик знает свое дело. Или я сама чересчур долго постилась».

Головой он раздвинул ее бедра.

– Я хочу... почувствовать твое... тело... – бормотала Лаки. – Пожалуйста. Я... прошу... по-хорошему.

Его язык, как и его пальцы, был толстым, медленным и опытным.

– О... О... Да... – стонала она. – О, да, да, да.

Ее ноги раздвинулись еще шире. Она чувствовала, как напряжение последних месяцев скапливается, собирается, готовится вырваться наружу.

Он прервался, чтобы намочить язык в бренди, не переставая руками ласкать ее грудь.

Лаки чувствовала пощипывание алкоголя, чувствовала опытные движения его пальцев и силу его языка.

– О Боже, Димитрий! О Боже! Как хорошо! Как восхитительно! О-о!!!

Она достигла дна. С силой. И это стоило ожидания.

Димитрий уткнулся головой между ее ног, наслаждаясь каждым горячим, пульсирующим мигом.

ГЛАВА 15

Джесс не узнала ничего. Абсолютно ничего.

Впрочем, нет. Она выяснила, что у Матта Трайнера постоянная эрекция; что он без умолку болтает и считает себя венцом мироздания.

Неужели он искренне верил, что Джесс поддастся его довольно-таки слабоватым чарам? Неужели он в самом деле полагал, что она, подобно остальным, так-таки возьмет и прыгнет под его одеяло?

Ей пришлось по-настоящему бороться с ним. Выдержать осаду. А в ней всего-то полтора метра роста против его метра восьмидесяти. Да, бой был что надо. Если бы в конце концов она не двинула его локтем в пах, возможно, до сих пор не вырвалась бы оттуда.

А когда далеко за полночь вернулась домой, то обнаружила, что в ее отсутствие Вэйланд пригласил целую ораву своих немытых приятелей, и они поглощали ее еду, курили ее травку и устраивали бардак в ее доме. Тут уж Джесс задала им жару, а когда она выходила из себя, то от нее следовало держаться подальше.

Вэйланд разобиделся, что на него не похоже, и ушел вслед за своими друзьями, только затем, чтобы вернуться в семь утра пьяным в стельку.

Все они одним миром мазаны. И Ленни – почему он не звонит? Неужели не понимает, как она о нем беспокоится? Как она переживает за него?

Утром Джесс вынесла ребенка во двор и легла рядом с ним около бассейна на длинной траве. Симон – единственное хорошее, что она сделала за всю свою жизнь. Он стал той причиной, ради которой она продолжала жить, тянуть ежедневную лямку в ожидании чека в конце недели.

Вэйланд подошел к ней, покачиваясь.

– У нас молоко кончилось, – пожаловался он.

– Сходи на рынок и купи, – отозвалась она спокойно.

– У меня нет денег.

Нехотя Джесс вытащила двадцатку из кармана джинсов и бросила ему.

Он кивнул с умным видом. «Этого хватит».

– Еще бы, – пробормотала она. – Пять долларов на еду, а остальное – на свои удовольствия.

Вэйланд не услышал. Впрочем, ей было все равно. Джесс тихонько качала Симона на руках и напевала ласковую колыбельную. Скоро настанет время ехать в больницу к матери.

Фокси было восемьдесят пять лет от роду. Маленький, как гном, лысый, с острыми пронизывающими косыми глазами и ушами, торчавшими, как у инопланетянина в фантастическом фильме.

Фокси пользовался заслуженной репутацией осторожного, хитрого и бесцеремонного человека, хорошего друга и опасного врага.

Еще он был живой легендой Голливуда – но только для посвященных.

Фокси обладал острым слухом, жестоким юмором, безграничной энергией и прекрасным здоровьем.

В восемьдесят пять лет все это – большая редкость.

Ленни так и не зашел к Фокси, вопреки совету Алисы. Но он столько слышал интересного о нем, что с нетерпением ожидал встречи.

Клуб «Фоксис» (названный по имени владельца) располагался на бульваре Голливуд и гордился тем, что его посещают все. Люди приходили к Фокси, чтобы показать себя и поразвлечься. Самые разные люди. От местных гомиков и шлюх до тех, кто кичится знакомством со знаменитостями с Беверли-Хиллз, от бизнесменов из Долины до (иногда!) одной-двух кинозвезд – все любили бывать у Фокси. Кормили у него ужасно, поили щедро, а развлекали бесподобно. Перед зрителями представали молодые таланты, стриптизерки, клоуны, а порой – какое-нибудь новое дарование, перед которым меркли иные телешоу. Раз в месяц он устраивал «Ночь раздевания» – вечер, когда обычные женщины выскакивали на сцену, сгорая от нетерпения показать всем свои достоинства. Чтобы попасть к Фокси в такой вечер, приходилось заказывать столик за несколько недель.

Идея зайти туда принадлежала Джою Фирелло.

– Я начинал отсюда, – объявил он. – Шесть недель на его сцене – и я получил приглашение на телевидение. А теперь я раздаю автографы и избегаю поклонниц.

Джой походил на красивую обезьяну – худой и маленький крепыш с прической, как у Рода Стюарта и губами Мики Джаггера. Ему было двадцать шесть лет, на четыре года меньше, чем Ленни.

– Слушай, – сказал Джой. – Если Фокси тебя не возьмет, сходим в «Импров» или в «Комеди Стор». Пристроишься в конце концов.

– Естественно, – ответил Ленни.

Он чувствовал себя препаршиво. Мальчонка Джой советовал и помогал – ему. Мальчонка Джой, который три года назад приехал в Нью-Йорк с двадцатью восемью долларами, дюжиной бородатых трюков и безбрежным запасом энергии. Девять недель он спал на полу в квартире Ленни. Но его энергия не пропала даром. Теперь он носил кашемировые свитера и ездил на подержанном «ягуаре». Фокси встретил его как брата.

– Хочу представить тебе своего друга, – объявил Джой. – Ленни Голден. Запомни это имя. Он очень забавный.

– Такой же забавный, как ты? – поинтересовался Фокси.

– Попробуй его. Увидишь сам.

Фокси поковырялся в зубах деревянной зубочисткой, посмотрел, склонив голову набок.

– Могу дать пробный выход сегодня вечером.

– Я вообще-то не планировал делать пробный выход, – быстро ответил Ленни. – У меня есть видеокассета с моим выступлением – я полагал, если она вам понравится, мы могли бы что-то сделать вместе.

– Вы, пижоны с Востока, все одинаковы, – поморщился Фокси. – Никогда не хотите давать пробных выступлений. А я, по-вашему, должен терять время на ваши говенные кассеты. – Он раскусил зубочистку пополам и начал ее жевать. – У Фокси – либо пробные выступления, либо до свидания. Могу выпустить вас в десять. Или да, или нет.

Джой кивнул:

– Он придет.

– Кажется, вы не оставляете мне выбора, – пошутил Ленни.

– Нет, не оставляем, – сказал Джой. – Валяй. Ты ему понравишься. А я сяду на телефон и соберу аудиторию.

Ленни подумал, позвонит ли Джой Иден. Они за весь вечер не сказали о ней ни слова. Молчание убивало его. Почему Джой не говорит о ней? Наверняка они встречались. Но Ленни твердо решил не спрашивать первым.

Господи! Как он волновался!

Ленни Голден – волновался. Ничего себе! Он играл в тысяче подобных клубов. «Фоксис» – такой же, как все.

Кроме того, что...

У Фокси...

Он просто обязан произвести фурор.

ГЛАВА 16

Олимпия знавала любовников и получше, чем Витос Феличидаде.

Он привлекал ее другим – был звездой и, следовательно, мог достойно украсить ее коллекцию.

Бриджит сразу его невзлюбила. Ребенок стал просто неуправляем. После демонстрации характера на Пятой авеню девочка обнаружила, что плохое поведение привлекает очень много внимания, а если Бриджит в чем и нуждалась, так это во внимании. При первой встрече с Витосом она лягнула его в щиколотку, обозвала «иностранной свиньей» и с воплями убежала в свою комнату.

Олимпия почувствовала себя оскорбленной. Ярость она сорвала на няне Мейбл, которая тут же пригрозила отставкой.

Витос высказал предположение, что Бриджит следует отослать в пансионат. Олимпия и сама склонялась к такому решению, но ребенок был еще так мал, и к тому же она не могла забыть свой горький опыт, связанный с подобными заведениями.

В день бабушкиной свадьбы Бриджит отказалась вставать с постели. Няня Мейбл в жутком состоянии примчалась к Олимпии. Нехотя Олимпия зашагала в комнату дочери, чтобы навести порядок.

– Не хочу раздавать цветы, – упрямо талдычила Бриджит. – Не хочу одевать это дурацкое платье. Не хочу!

– Надо, – мягко проговорила Олимпия в надежде на хоть какие-то уступки. – Твоя родная бабушка выходит замуж. И если ты будешь себя хорошо вести – очень хорошо, то я возьму тебя в «Тиффани» – такой большой ювелирный магазин на Пятой авеню – и куплю тебе все, что ты захочешь.

Няня Мейбл, стоя рядом с кроватью, неодобрительно фыркнула. Подкупать девятилетнюю соплячку драгоценностями – неслыханно!

– Все, что захочу, мама? – переспросила Бриджит, широко раскрывая ярко-голубые глаза. – Все, что захочу во всем-всем мире?

– Да, – с сожалением подтвердила Олимпия.

– А когда?

– Завтра.

– Договорились, – Бриджит расплылась в улыбке и спрыгнула с кровати.

Олимпия злобно поглядела на няню Мейбл.

– Все в порядке, няня? Надеюсь, теперь вы можете приступать к своим обязанностям?

– Да, мадам, – отозвалась та, всем своим видом выражая неодобрение.

Олимпия направилась из детской в святая святых свою спальню. Через два часа приезжает Витос, а у нее еще столько дел.

Она посмотрелась в зеркало. Нью-Йорк не способствовал похуданию – ее лицо определенно округлилось еще больше. Олимпия сердито втянула щеки. Ну почему нельзя за деньги купить выступающие скулы? Почему она не выше сантиметров на пятнадцать и не легче килограммов на пять?

Ха! Витос не жаловался. На его вкус, она была идеальна. Латиняне любят женщин со слоем плоти на костях, не говоря уж о миллионах в банке. Она состроила гримасу своему изображению.

Витос прибыл с опозданием на двадцать минут, одетый в розовый костюм, темные очки и с постоянной улыбкой на губах.

Бриджит, собравшаяся уходить заранее в компании няни, успела быстро прокомментировать:

– Ты выглядишь та-ак глупо!

Витос проигнорировал ее и угостился одной из сигар Димитрия.

Когда через десять минут вошла Олимпия, он спал, сидя в кресле, а сигара прожгла дыру в полированном покрытии бесценного антикварного столика.

– Проснись! – завизжала Олимпия.

Он так и сделал, и они разделили четыре дозы прекрасного кокаина, чтобы прийти в форму перед поездкой на свадьбу ее матери.

Олимпия оделась во все белое. Она знала, что это некорректно, но что из того? Ее светлые кудряшки были завиты и начесаны. Макияж ей сделал профессиональный художник. Она чувствовала, что выглядит прекрасно, а Витос вполне подходил в качестве дополнительного аксессуара.

Фотографы, заметив пару, одетую так в полдень, решили, что это они женятся, и сопровождали их на машинах и мотоциклах до самого Лонг-Айленда, места свадьбы.

– Как я устала от них, – воскликнула Олимпия, в то время как под каждым красным светофором фотографы окружали их лимузин и без устали щелкали камерами.

Витос поднял подбородок повыше и улыбнулся.

– Да, уставательно, – повторил он, гадая про себя, не станет ли теперь лучше расходиться в США его новый альбом, который раскупали не так хорошо, как предполагалось.

Мать Олимпии отнюдь не пришла в восторг от того, что вслед за дочерью (вечная головная боль, какое счастье, что она решила жить с Димитрием) прибыли пятнадцать подозрительного вида фотографов да еще и улыбающийся, но явно пустоголовый певец-испанец. Она отвела Олимпию в сторону.

– Тебе не стоит носить белый цвет, – отчеканила она. – Ты в нем такая толстая. И кого ты с собой привезла?

– Витоса, – уклончиво ответила Олимпия. – Он поет. Он очень знаменитый.

– Мне наплевать на всю его славу, – отрезала мать. – Он выглядит, как голубой.

Олимпия хихикнула.

– Голубой! Мама! Где ты научилась подобным выражениям?

– Олимпия, я тебя прошу. Сегодня я выхожу замуж и была бы очень благодарна, если бы ты воздержалась от поступков, которые расстроят меня.

Избранник Шарлотты оказался высоким худым мужчиной с недобрыми глазами и прихрамывающей походкой. Олимпии он сразу не понравился и она сообщала всем, кто попадался ей под руку, что он похож на нацистского военного преступника.

Свадьба состоялась в саду в три пополудни. Бриджит, с ворохом цветов в руках, затмила всех подружек невесты.

«Вид у нее просто ангельский», – думала Олимпия, с гордой улыбкой глядя на свою дочь, как она послушно выступала вслед за невестой. Она встретилась глазами с няней Мейбл, и в этот момент впервые между обеими женщинами воцарилось полное согласие – согласие гордых опекунш очаровательной маленькой наследницы.

Идиллию нарушили крики трех фотографов, под которыми обломилась и рухнула наземь толстая ветка склонившейся над забором мимозы.

– О Боже! – воскликнула Олимпия посреди всеобщей паники – все решили, что в сад ворвались террористы или грабители. «Во всем обвинят меня, не сомневаюсь».

– Вы все вонючки! – внезапно завопила Бриджит, прыгая на месте от восторга при виде такой прекрасной возможности сделать пакость. – Вы все вонючки, вонючки, вонючки!

– О Боже! – повторила Олимпия и обратилась к Витосу в поисках моральной поддержки.

Он спал, со своей неизменной идиотской улыбкой на устах. Она больно пнула его в щиколотку.

– Проснись! – приказала она. – Ты где, по-твоему, находишься – в санатории?

– Олимпия-я, – протянул он жалобно.

– Не ной тут – Олимпия, Олимпия. Сделай что-нибудь!

Он вскочил на ноги и погрозил худеньким кулачком фотографам, которые теперь подбирали с земли свои аппараты и щелкали наугад.

– Вы все вонючки! – разрывалась Бриджит.

Олимпия подхватила Витоса под руку и улыбнулась – если уж не избежать того, что твои фотографии украсят первые полосы газет всего мира, надо по крайней мере выглядеть прилично. Витос понял ее без слов и тоже осклабился.

Вокруг них царил хаос.

ГЛАВА 17

– Я хочу поговорить с тобой, – заявил Джино.

– Я уже слышала, – ответила Лаки, пытаясь не показать, насколько она уязвлена и одинока.

– Я весь день не мог тебя найти.

– Ну вот теперь нашел. – Она передернула плечами. – Поздравляю. Что еще мне остается сказать?

Они стояли рядом с конторкой «Маджириано». Лаки только-только вернулась с прогулки на машине и на ней были джинсы, свободная майка и козырек от солнца. Волосы ее спутались от ветра, и она еще не накрасилась.

– Дочурка, ты выглядишь на шестнадцать лет, – пошутил Джино.

Она запустила руки в волосы и молча смотрела на отца.

– Ты зла на меня, – констатировал он.

– С чего мне злиться? – отозвалась она саркастически. – Ведь ты мне всего-навсего отец, не более того. С чего мне злиться, если ты принимаешь решение жениться, а я узнаю об этом от Матта Трайнера. – Она повысила голос: – Действительно, ну с чего тут злиться?

Он провел по шраму на щеке.

– Обстоятельства, дочурка, – сказал он. – Я нарочно ничего не планировал. Просто все так сложилось. Потом, когда я делал объявление, думал, что ты тоже среди присутствующих.

– Спасибо большое. Теперь мне ясно, что мое присутствие никогда не проходит незамеченным.

– Ну ладно тебе, Лаки, – он еще раз попытался смягчить дочь. – Я сегодня позвонил тебе сразу же, как встал. И я не виноват, что ты целый день отсутствовала. Кстати, а где ты была?

– В двадцати милях отсюда есть один бордель – иногда я там подрабатываю.

Он нахмурился в ответ на ее грубость.

– Поехали наверх. Я уже битый час тут ошиваюсь. И это тоже говорит о моем безразличии?

– Подумаешь, – пробормотала Лаки.

Они прошли к ее личному лифту под успокаивающий перезвон игральных автоматов. Лаки чувствовала себя испуганной, по-настоящему испуганной. Если Джино женится опять, что станет с ней?

Она несколько часов гоняла в машине по пустыне, думая об этом. Когда Матт позвонил ей рано утром и сообщил сенсационную новость, она поняла, что произошла катастрофа. Димитрий уже давно ушел от нее, и Лаки была одна, мучилась от похмелья, и рассказ Матта застал ее врасплох. Она быстро оделась и незаметно ускользнула из отеля. В подземном гараже села в свой «феррари» и помчалась в пустыню в сопровождении песен Отиса Реддинга и своих печальных сумбурных мыслей.

Теперь она вернулась, и Джино стоял рядом, и... ну как он мог так с ней поступить?

В ее квартире всюду стояли огромные корзины чудесных роз. Лаки удивленно оглянулась и повернулась к Джино:

– Твоя работа?

Он еще сильнее помрачнел.

– Нет.

Она взяла одну из белых карточек, прикрепленных к корзинам. Только подпись, и ничего больше. Димитрий.

Лаки смяла карточку в руке.

– Кто их послал? – спросил Джино.

– Франческа Ферн, – быстро ответила она и швырнула карточку в угол комнаты.

– Очень мило с ее стороны.

– А что? Вечер вполне удался.

– Послушай, дочь. – Он со вздохом опустился на диван. – Я сделал ошибку. Следовало сначала сказать тебе, но я не сказал. И давай не будем раздувать из этого целую историю.

– А кто раздувает историю? Я только считаю, что ты мог бы сперва обсудить все со мной и уж потом трезвонить на весь свет.

– Ты мне дочь, а не судья. По-твоему, мне требуется твое разрешение?

– По-моему, тебе требуется мой совет.

Он начинал сердиться.

– В гробу я видал твои советы, – бросил он мрачно. – Сьюзан предупреждала, что ты будешь ревновать, и она оказалась права.

Лаки тоже обладала характером Сантанджело. Ее глаза опасно сверкнули.

– Мне наплевать, что там говорила Сьюзан. Вдова Мартино – это твоя проблема, и уж поверь, если ты на ней женишься, проблем у тебя будет более чем достаточно.

– Замолчи. Ты совсем не знаешь Сьюзан, так что не смей плохо о ней отзываться.

– Я только пытаюсь уберечь тебя от самой большой в твоей жизни ошибки.

– Детка, на своем веку я ошибался бессчетное количество раз – и в основном тогда, когда тебя еще и в проекте не было. И что самое интересное – мне как-то удалось выжить без твоих советов. Так что засунь их куда-нибудь подальше, улыбнись и пожелай мне счастья.

Лаки удалось изобразить на лице улыбку, хотя она всей душой ненавидела его за то, что он ведет себя как старый осел. Она кивнула.

– Ты прав. Ты хозяин своей жизни, и если ты так хочешь... ну, что ж... поздравляю.

– Вот так-то лучше. – Он ухмыльнулся, разом забыв свой гнев. – А теперь мне пора. – И он с довольным видом направился к двери.

– Стой! – решительно сказала Лаки. – Я не могу больше ждать. – Все шло к одному. – Ты обязан принять решение по Атлантик-Сити.

Джино нетерпеливо взглянул на часы.

– Сейчас у меня ни минуты свободной. Поговорим, когда я вернусь.

Лаки злобно посмотрела на него.

– Куда ты едешь?

– Разве я тебе не говорил?

Она отрицательно покачала головой и приготовилась к очередному удару.

Джино оправдал ее самые смелые ожидания.

– Я пообещал слетать в Лос-Анджелес вместе со Сьюзан. Она хочет, чтобы ее ребята узнали обо всем не из газет, а от нее лично.

Началось. Она теряла его. Джино... Папочка...

– Кто у нее? – спокойно поинтересовалась она, хотя внутри все кипело.

– По-моему, комплект – мальчик и девочка.

Холодным обручем сжало ей сердце.

– А сколько им лет?

– Понятия не имею. Где-то девятнадцать-двадцать.

Сьюзан была права. Лаки действительно ревновала. Но не к старой кошелке – к «ребятам», для которых Джино скоро станет отчимом.

О Боже! Она этого не вынесет. Почему все так? Почему в их жизнь ворвалась Сьюзан Мартино и все испортила?

– Когда ты собираешься вернуться? – спросила она, пытаясь скрыть свое разочарование.

– Я уезжаю, самое большое, на пару дней. Я позвоню.

– Но я должна знать решение об Атлантик-Сити сейчас, – в отчаянии воскликнула Лаки. – Я столько потратила времени и сил, чтобы все там организовать. Если мы не начнем действовать немедленно, вся моя работа пойдет насмарку.

Джино очень спешил. Сьюзан ждала, и сейчас не было ничего важнее.

– Ничего не случится, – заявил он уверенно. – Когда я вернусь, мы с тобой запремся и все обсудим. Обещаю. Можешь на меня положиться.

Еще недавно она поверила бы ему. Сейчас у нее не осталось прежней уверенности.

– Я думала, что больше всего на свете мы хотим построить новый отель вместе, – промолвила она тихо. – Что мешает тебе сказать сейчас «да» или «нет», чтобы я могла запустить сделку?

– Через два дня, – ответил он, поцеловал ее в щеку и ушел.

Лаки вышла на террасу и долго стояла, глядя в никуда. Солнце потихоньку опускалось в облака, и теплый дневной воздух стал заметно холоднее. В задумчивости Лаки прикусила нижнюю губу. Кто такая Сьюзан Мартино? Что о ней известно? Много лет она была женой знаменитого Тини Мартино. А до этого? Знал ли Джино вообще хоть что-нибудь о ней?

Повинуясь внезапно вспыхнувшему подозрению, Лаки взяла трубку и вызвала Боджи. Уже через пять минут он постучался в ее дверь.

– Мне нужна полная информация о Сьюзан Мартино, – объявила она. – Все. От рождения и до сего дня. Понятно?

Он кивнул. За прошедшие годы он успел привыкнуть к неожиданным пожеланиям Лаки. Она ничего не делала зря. У Лаки Сантанджело имелся свой стиль. Она ни на кого не походила, и он навсегда останется ей верен.

Когда Боджи ушел, Лаки справилась у телефонного оператора, не было ли ей звонков. Оказалось, дважды звонил Димитрий Станислопулос и просил ее связаться с ним.

Димитрий… Она еще не решила, хочет ли опять его видеть.

Димитрий... Отец Олимпии.

Димитрий... Интересный любовник.

Лаки оглядела полную цветов комнату и решила, что с ним все-таки стоит встретиться. Пусть пьяная, но она получила удовольствие от его общества и от его любви, хотя обычно ее влекло к мужчинам иного типа. В первую очередь, он слишком стар и чересчур привык командовать. А Лаки предпочитала, чтобы игра всегда шла по ее правилам.

Мысль об одиноком вечере, в то время как Джино улетел в Лос-Анджелес со своей возлюбленной, подтолкнула ее к телефону.

– Я уезжаю завтра, – сообщил Димитрий. – Так что сегодня пообедаем вместе.

Чем-то он напоминал ей Джино. Сильный мужчина, который требовал и, как правило, добивался, чтобы все было так, как он того хочет.

Но сейчас она и не возражала против того, чтобы плыть по течению.

Сьюзан Мартино жила в тщательно прилизанной роскоши Роксбури-Драйв, в большом доме, заложеном-перезаложеном – хотя последний факт Сьюзан скрыла от Джино. В квартире над гаражом на четыре машины обитала семья из Швейцарии. Жена готовила и занималась уборкой, а муж следил за садом и выполнял разные мелкие поручения. За услуги они получали две тысячи долларов в месяц. Финансовый агент Сьюзан предупредил ее, что скоро она не сможет себе позволить им столько платить.

В гараже стоял желтый «роллс-ройс» – арендованный. И еще коричневый «мерседес» – тоже арендованный. Еще «тойота» – фургон, принадлежавший швейцарцам, подарок Тини, который при жизни тратил деньги, как будто они росли на деревьях вокруг дома. Именно поэтому Сьюзан и оказалась сейчас в таких стесненных обстоятельствах.

Тини не оставил после себя завещания. Он оставил полный развал.

Спустя месяц после его смерти Сьюзан пришлось узнать суровую правду. Через два года она окажется нищей. Несмотря на огромные суммы денег, которые заработал Тини за годы своей удивительно успешной карьеры, он ухитрился тем или иным способом спустить все до последнего цента.

Когда Сьюзан и ее агент начали проверять его счета, у нее волосы встали дыбом. Что Тини делал со своими деньгами, с ума сойти. Десять тысяч долларов одному бедствующему приятелю, двадцать тысяч – тому. Он содержал целую семью родственников и давал деньги любому, кто рассказывал ему жалостливую историю. Плюс к тому Тини, похоже, только и делал, что оплачивал все ресторанные счета, и не видел ничего дурного в том, чтобы тратить по сто тысяч долларов в месяц на подарки.

В первый момент Сьюзан возмущалась, бранила все и вся. Кричала, швыряла вещи на пол, рыдала. Затем она успокоилась и подвела итоги. Ей стукнуло сорок девять лет, она прекрасно сохранилась (небольшая операция на коже вокруг глаз и на подбородке, а также подтяжка груди – вот и все, что она сделала), элегантна, очаровательна, прекрасный товарищ и в постели делает то, что скажут. Что еще может желать мужчина. Пожилой мужчина. Очень пожилой мужчина. Ибо Сьюзан была достаточно умна, чтобы понимать, что просто пожилые мужчины тянутся к молодости – она будоражит их засыпающие гормоны, не говоря уж о благотворном влиянии на фигуру.

Итак, Сьюзан Мартино составила список подходящих кандидатур и начала расставлять силки тому, кто шел первым.

По множеству разных причин многие отпадали. А где-то в нижней части списка – почти в самом конце – стояло имя Джино Сантанджело.

Сьюзан и подумать никогда не могла, что когда-нибудь она будет всерьез рассматривать вариант с Джино Сантанджело. Он представлял собой темную личность с еще более темным прошлым. Загадочный человек, живший в Лас-Вегасе с дочерью – настоящим мужиком в юбке. Ходили слухи, что он – преступник, прячущий свою истинную деятельность за фасадом миллиона различных компаний.

Сьюзан было наплевать. К тому времени она уже отчаялась. Денег почти не оставалось и требовалось что-нибудь предпринять, причем быстро. Она сняла на месяц дом в Лас-Вегасе, вскочила в самолет и через два дня приступила к делу. Вуаля!

Джино Сантанджело сам шел в руки. И еще ей повезло в том, что его энергичная доченька как раз уехала из города, так что Сьюзан предоставилась полная свобода действий.

И вот она его заполучила. Но сможет ли когда-нибудь появиться с ним в кругу своих друзей?

Тут потребуется большая аккуратность. Ведь несмотря на свой образ жизни и завидные знакомства он, по существу, остался неотесанным мужланом.

В постели Джино пугал ее. Он оказался таким... таким первобытным. Несмотря на возраст, требовал слишком многого. Сьюзан утомляло постоянное стремление довести ее до оргазма. Можно подумать, ей это очень нужно. На протяжении многих лет Тини наваливался на нее, несколько раз дергался – и все. Она отнюдь не желала, чтобы ей навязывали что-то другое. Секс. Фу! Такая грязь. А с Джино – грязь вдвойне, с его пальцами и языком и постоянной потребностью получать доказательства того, что он доставляет ей невыносимое наслаждение.

Никто не сможет сказать, что она плохая актриса. Да она заслужила «Оскара» за лучшую постельную роль!

– С возвращением, миссис Мартино, – поприветствовала ее домработница-швейцарка.

– Спасибо, Хейда, так приятно снова очутиться дома, – ответила Сьюзан с теплой улыбкой. – Познакомьтесь – мистер Сантанджело. Он поживет у нас несколько дней. Будьте добры, постелите ему в голубой комнате для гостей.

Хейда кивнула и отправилась выполнять приказание.

– Комната для гостей! – воскликнул Джино И ущипнул Сьюзан за зад. – Ты смеешься?

– Для отвода глаз, – пояснила она. – Завтра приезжают дети.

Он ухмыльнулся.

– И чего? Они что, не догадываются, что у мамы имеется кое-что между ног?

Сьюзан продолжала улыбаться.

– Джино, дорогой, – сказала она с чувством. – Давай не создавать ненужных проблем. Что мы делаем – только наше дело. Я хочу подавать пример поведения в своем доме.

Он шлепнул ее пониже спины.

– Крошка, когда я в доме, мы делаем то, что говорю я. Ясно?

Ее губы сошлись в ниточку, но она не стала спорить. Пока хозяином положения оставался Джино.

– Я часто хочу представить себе мужчину, который был бы выше меня, богаче меня и умнее меня. – Лаки деликатно икнула. – И знаешь что, Димитрий? Я подозреваю, что такого нет в природе.

Димитрий улыбнулся и погладил ее грудь.

– Возможно, ты нашла его, – сказал он мягко.

Она хихикнула.

– Ну... ты уж точно старше меня. Ты самый старый мужчина из всех, с кем я когда-либо спала.

– И самый богатый, полагаю.

Она потянулась через него за сигаретой.

– Вероятно.

– И я высокий.

– Без сомнения.

– И умный. Причем на редкость.

– Особенно, когда дело касается мадам Ферн.

Он нахмурился.

– Давай не будем обсуждать Франческу.

Лаки резко села в постели.

– Эй, мне только что пришла в голову великолепная мысль. А вдруг ты (учти, это только мимолетная мысль) – вдруг ты и есть идеал мужчины.

– Мне уже говорили такое, – признался Димитрий скромно.

Она выбралась из кровати и голая прошлась по комнате.

Димитрий с удовольствием смотрел на сильные, симметричные линии ее длинного, гибкого тела. Она напоминала ему одну молодую французскую кинозвезду, которую он имел когда-то. Самоуверенность ее агрессивной молодости возбуждала его. Она не походила на других молодых женщин – что-то выделяло ее из общего ряда. От нее исходило смутное ощущение опасности – ореол силы и власти витал вокруг дочери Сантанджело. Лаки интриговала и, уж конечно, заводила, несмотря на то что была ровесницей его дочери. Обычно женщины не годились ни в собеседницы, ни тем более в постель, пока им не исполнялось, по меньшей мере, сорок лет.

Лаки, похоже, являлась исключением. Она по-прежнему интересовала его и к тому же сумела отвлечь от мыслей о Франческе – конечно, на время.

Когда он думал о Франческе, на него накатывали горячие волны гнева. Она обошлась с ним беспардонно, и ей долго придется вымаливать у него прощение.

Димитрий слишком хорошо знал свою любовницу. Франческа – гордая женщина, и его эпизод с Нормой Валентайн сильно задел ее самолюбие. Теперь, когда ему открылась история давней вражды между двумя актрисами, Димитрий мог понять ее ярость. Но бесцеремонной грубости не было прощения. Ей придется сперва поползать перед ним на коленях, а потом он только подумает, принимать ли ее назад. И будет ползать, никуда не денется. Если он действительно изучил Франческу – будет.

Лаки порылась в стоявшем в спальне хорошо укомплектованном холодильнике, выбрала банку пива и вернулась к кровати.

– Хочешь? – предложила она.

Димитрий не смог скрыть удивления:

– У тебя плебейский вкус.

– Мой вкус меня устраивает, – усмехнулась она. – Ты пьешь коньяк «Курвуазье». А я пью пиво «Корс».

С этими словами она потянула за кольцо, прикрыла пальцем отверстие и тонкой струей направила содержимое банки ему на грудь.

Димитрию не понравилось такое обращение:

– Лаки! Перестань!

Со смехом она уселась на него верхом.

– А почему? Или тебе одному можно оригинальничать?

Она медленно покрутила пальцами его соски, затем наклонилась и быстрыми движениями языка слизнула с них пиво.

– Иногда, – заключила Лаки глубокомысленно, – дешевый товар оказывается не менее эффективным, чем дорогой.

ГЛАВА 18

И он – произвел.

Фурор!

У Фокси его приняли на «ура». Ленни нашел себе дом.

Фокси предложил ему трехмесячный контракт, который предусматривал перерывы для съемок на телевидении, когда такие предложения поступят: Ленни не очень хотел связывать себя на такой длительный, по его меркам, период времени, но новый агент убедил его согласиться. Агента звали Исаак Лютер, он был молод, полон энтузиазма и исключительно настырен. А то, что он негр, думал Ленни, даже к лучшему – будет больше стараться. Лютер хорошо поработал с Джоем Фирелло, который в первую голову и рекомендовал его. Ленни понравился подход Исаака. Оба ставили перед собой одну и ту же конечную цель – славу, большие деньги и, по возможности, творческую независимость.

– Не ломайся, – посоветовал ему Исаак. – У Фокси бывают все по меньшей мере раз в месяц. Для тебя там самое подходящее место.

Итак, Ленни подписал контракт, освоился и скоро понял, что никогда в жизни не имел лучшей стартовой площадки для карьеры. «Фоксис» оказался не просто клубом – это был образ жизни. Люди, каждую ночь заполнявшие его зал, представляли из себя сборище самых интересных, эксцентричных и занятных типов, каких когда-либо встречал Ленни. И им действительно нравилось то, что он делал. Особенно – постоянным посетителям. Им никогда не надоедали его старые хохмы, и у них всегда наготове имелись добрые советы и слова поддержки.

Фокси и сам постоянно наставлял Ленни. Сделай это, сделай то. «Мне нравится миниатюра о проститутке-пуэрториканке. Выбрось сценку о грабителе». Он отличался тонким слухом на диалог и замечательно мог предвидеть, что сработает, а что – нет. С нарушителями порядка среди публики Фокси всегда разбирался сам лично, как тигр бросаясь на них из-за своего личного столика и осыпая их ругательствами, либо приказывал двум своим громадным вышибалам выставить их вон.

– Я не потерплю у себя хамства, – объявлял он по меньшей мере раз за вечер. – Если вы пришли к Фокси, то будьте добры вести себя как люди. Мне не нужно здесь всякой швали.

Постоянные посетители обожали Фокси. Они обменивались с ним оскорблениями и колкостями, а раз в неделю он брал микрофон и угощал их двадцатью пятью минутами своего особого юмора. Он походил на состарившегося Дона Риклеса с примесью Бадди Хэккета и Чарли Калласа.

И в восемьдесят пять лет его чувство времени оставалось непревзойденным.

Лучика в городе не было.

– Гостит у сестры в Аризоне, – пояснил Фокси. – Ты знаешь моего Лучика?

Ленни рассказал об их знакомстве – раньше ему не хотелось этого делать.

Фокси расхохотался – его смех скорее напоминал отрывистые всхлипы трубы.

– Тесен мир! Так ты сын Алисы Голден! Уж я-то помню Тростинку Алису. – Он приоткрыл в хитрой усмешке полный комплект желтых от табака зубов – ни одного искусственного. – Она, наверное, думает, что я ее не помню. Но я никогда не забываю настоящих артистов.

Его ухмылка стала совсем уж двусмысленной, и Ленни вдруг реально представил Алису и этого маленького похабника в постели. Он сделал вид, что ничего не понял, но все же, ну и Алиса! Имелся ли предел ее эскападам?

Просто наблюдать за Фокси было само по себе поучительно. Имелось и еще одно замечательное занятие – наблюдать за работавшими в клубе стриптизерками. Их было трое. Роскошная мексиканка с ниспадавшими ниже пояса черно-голубыми волосами. Блондинка – шведка с грудями, неподвластными силе притяжения. И восточного типа девушка, которая выступала с такой неизъяснимой грацией, что слово «стриптизерка» едва ли к ней подходило.

– Их всех обучала моя Лучик, – хвалился Фокси. – Теперь мало кто умеет красиво раздеться. Мы здесь не выставляем напоказ срамные места, мы даем представление. Если хочешь поглазеть на лобок – там дальше по улице есть несколько порнобаров, иди туда и дрочи в компании таких же недоносков. У нас продают искусство.

Ленни не назвал бы это искусством. Но он не мог не признать, что то, что делали девочки Фокси, они делали со вкусом.

Теперь, устроившись, он пару раз позвонил Джесс, но всякий раз нарывался на немногословного Вэйланда. После третьей попытки Ленни оставил свой номер телефона и попросил перезвонить.

– Вы не забудете передать ей?

– Разумеется, – ответил Вэйланд и забыл в ту же секунду, как только повесил трубку.

Еще Ленни позвонил Иден. Трижды. В первый раз ответил тот же мужской голос, так что Ленни не стал ничего говорить, а просто бросил трубку. Во второй раз телефон звонил и звонил. И в третий – безликий голос автоответчика попросил его оставить имя и номер телефона. Ленни промолчал. Он хотел поговорить непосредственно с ней.

Джой рассказал, что у нее появился новый дружок.

Ну и что? Наплевать. Между ними далеко не все кончено, и она тоже прекрасно это знала. Рано или поздно они снова сойдутся вместе.

Все шло по раз и навсегда начертанному кругу. Джесс заранее знала свой день наизусть. Ехать в больницу, найти свободное место для стоянки, отметиться в регистратуре, сесть на лифт и подняться на четвертый этаж. Она могла проделать все это с закрытыми глазами. И порой, когда проходила по женскому отделению для неизлечимых больных, ей действительно хотелось зажмуриться. Каждую неделю больничные койки меняли своих хозяек. Уходила одна, и миллионы других со временем займут ее место. И пришедшие навестить больных родственники с одинаковым выражением на лице – «зачем я здесь?» – выражением, которое Джесс знала слишком хорошо.

Подходя к матери, она всегда вымучивала из себя улыбку. Джесс всегда приносила с собой что-нибудь, порой всего лишь новую фотографию сына, и мать каждый раз радовалась любому подарку.

Каждый день она сидела по сорок пять минут около спартанского вида больничной койки. Доктора сказали ей, что мать безнадежна и это только вопрос времени. Иногда время тянется слишком медленно.

Когда Джесс уходила, ее всегда била дрожь и прошибал холодный пот. Иногда она не могла ни о чем нормально думать и была вынуждена посидеть некоторое время в машине и выкурить «косячок», чтобы привести мысли в порядок.

В субботу, ровно в два часа, она снова подъехала к больнице. В регистратуре попытались ее задержать, но она все равно прошла на четвертый этаж.

Кровать ее матери стояла пустая, простыни – убраны. Чернокожая сестра мягко обняла ее за плечи и сказала:

– Мы позвонили вам вчера днем. Разве вам не передали?

Джесс знала, что это не должно было быть для нее ударом. Она знала, что произошло то, к чему она подготавливала себя уже многие месяцы.

– Нет, мне ничего не передавали, – пробормотала она с глазами, полными слез.

– Пойдемте со мной, – сочувственно проговорила сестра. – Для подобных случаев мы держим немножко медицинского спирта.

– Нет, спасибо, – ответила Джесс вежливо, с трудом сдерживая подступившие рыдания. – Где я могу выполнить... формальности?

Сестра объяснила ей, что следует делать, и она вернулась в приемную, заполнила различные бланки, выписала солидный чек и ушла.

Джесс сидела в машине, тупо уставившись перед собой.

Неужели из больницы сообщили о смерти ее матери, а Вэйланд был настолько не в себе, что забыл ей сказать? Да, она знала, что он постоянно пребывает в жутком состоянии, но такое – непростительно. Если бы не Симон, она даже домой бы не поехала. Теперь, когда мать умерла, Джесс попытается навести хоть какой-нибудь порядок в своей жизни. Дальше так продолжаться просто не может, она не из тех женщин, которых можно так беспардонно использовать.

Она вздохнула. Хоть бы Ленни былздесь. Ей следовало рассказать ему о матери. Тогда бы он остался, а не умчался бы, как ужаленный.

Первую неделю работы у Фокси Ленни отметил пирушкой. Он пригласил «близняшек Барби», Джоя, Исаака, его хорошенькую чернокожую жену и шведку с грудями. Они гудели во всех кабаках города, и около четырех ночи Ленни завершил вечер в постели одной из близняшек. Он точно не знал, была то Суна или Ширли, да и особенно не интересовался.

На следующий день он медленно брел в «Фоксис», мучаясь жутким похмельем. Ему казалось, что в голове у него буксовал десятитонный грузовик.

У дверей клуба Фокси хлопнул его по спине и ухмыльнулся ехидно.

– Сегодня ты должен превзойти самого себя, – оскалился он. – Лучик вернулась. А если ты не понравишься Лучику – будь ты хоть Билл Косби и Карсон в одном лице, но если ты ей не понравишься, то и глазом моргнуть не успеешь, как вылетишь отсюда.

ГЛАВА 19

Когда Димитрий улетел из Лас-Вегаса на своем собственном реактивном самолете, Лаки испытала чувство облегчения. Ей совершенно ни к чему связь с человеком, который годится ей в отцы. Маленькой интерлюдии вполне довольно.

Он прислал ей еще несколько корзин роз, приглашение погостить у него на яхте и список телефонов в разных странах мира, куда ему можно звонить. Она не жалела о его отъезде. А вот Джино, обещавшего вернуться через пару дней, ей не хватало рядом, – а прошла уже неделя.

Боджи предоставил досье на Сьюзан. Оно оказалось интересным, но не содержало ничего сенсационного. Итак, до свадьбы с Тини она вела довольно-таки свободный образ жизни. Ну и что с того? Возможно, это только подстегнет Джино, вместо того чтобы охладить его пыл. Идеальная вдовушка никогда не гуляла во время своего замужества. Это пришлось бы Джино по вкусу. Она только тратила деньги, устраивала вечеринки, много жертвовала на благотворительные нужды, покупала драгоценности и – опять тратила деньги.

У нее имелось два отпрыска – Натан, девятнадцати лет, и Джемма, двадцати. О них не было никаких подробностей. Лаки решила, что эти данные могут пригодиться, и послала Боджи за новыми сведениями.

Единственная новость, которой она могла воспользоваться, состояла в том, что душка Сьюзан находилась на грани разорения и, если в самом ближайшем будущем не произойдет никаких перемен, ее аристократический особняк выдернут за долги прямо из-под ее аристократической жопы. Возможно, Джино уже сейчас оплачивал ее счета.

Последнее следовало выяснить, и поскорее.

Молодые Мартино понравились Джино. Они были такими... благородными… Он ожидал каких-нибудь вывертов, естественных для их возраста. Но ребята оказались идеальными – все в мать.

Натан, младший, паренек среднего роста, шатен с карими глазами и прекрасными манерами. Он изучал юриспруденцию и философию в Калифорнийском университете, к тому же играл в университетской футбольной команде, достиг высот в серфинге, пользовался большим успехом у девочек и превосходно учился.

Джемма оставила колледж, чтобы посвятить себя профессии дизайнера помещений. Она представляла собой привлекательную девушку с коротко остриженными волосами цвета свежего меда и с полным отсутствием аппетита. Она была обручена с бывшим одноклассником.

Оба все еще жили дома.

– Ты им понравился, – объявила Сьюзан после первого семейного обеда.

– А они – мне, – ответил Джино, думая про себя: ну почему Лаки и Дарио не выросли такими, как эти двое? Господи всемогущий! Сколько нервов ему стоили его неуправляемая дочь и сложный сын.

– Им будет нелегко смириться с мыслью о моем втором браке, – объясняла Сьюзан. – Поэтому, если ты не возражаешь, нам лучше не торопиться с новостями еще несколько дней. А пока они к тебе привыкнут, и это смягчит им удар.

– Эй! – возразил он. – Мы сюда приехали специально, чтобы все им рассказать.

– И расскажем, – успокоила его Сьюзан. – Но ведь никакой спешки нет, не правда ли? Поскольку газетчики о нас пока, очевидно, не пронюхали, я предпочла бы выждать. Всего несколько дней.

Ожидание было не в тягость. Сьюзан оказывала ему поистине королевский прием. Все его желания исполнялись мгновенно. Он наслаждался уютом ее дома. Жить в отеле с предупредительной обслугой, готовой выполнять твои приказания в любое время суток, – это одно, а иметь рядом женщину, которая на лету ловит каждое твое пожелание, совсем другое. Он просто купался в ее постоянном внимании. И хотя Джино знал, что Лаки ждет его решения по Атлантик-Сити, он не спешил. Неужели, в конце концов, неясно, что для него сейчас важнее, если один-единственный раз в жизни он отодвинул дела на второй план?

– Но послушай, мамочка, – пожаловался Натан. – Он такой примитивный.

– Да, – горячо поддержала брата Джемма. – Как ты могла привезти его сюда? Как ты могла?

Сьюзан обвела рукой свою безупречную гостиную, украшенную произведениями искусства и дорогой мебелью.

– Вот как мы привыкли жить. И я собираюсь сохранить наш образ жизни. Вы что-нибудь имеете против?

– Но он совершенно неотесанный и ужасно шумный, – заявила Джемма.

– Ну, – спокойно парировала Сьюзан, – ваш отец тоже не отличался тихим нравом.

– Папа был звездой, – взорвалась Джемма. – Я надеюсь, ты не собираешься сравнивать его с... с... Джино Сант... как его там?

– Громила, – объявил Натан. – Вот как мы будем его называть.

Сьюзан вспыхнула:

– Нет, я вам запрещаю.

– Громила, – задумчиво протянула Джемма. – Гм-м, неплохо, братец.

– Мистер Сантанджело – американский бизнесмен, отчеканила Сьюзан. – Он общается с влиятельными людьми. Он обедает с президентами.

Джемма и Натан переглянулись.

– Громила, – сказали они хором.

– Не спорь, мама, – добавил Натан. – Потому что мы правы.

Когда прошло десять дней после отъезда Джино, Лаки позвонила ему. Она не хотела разыскивать его, но адвокаты в Нью-Йорке начали беспокоиться. Они утверждали, что больше невозможно водить за нос все заинтересованные стороны.

В ярости Лаки заказала личный разговор с Джино.

– Полагаю, мы упустили свой шанс, – ровным голосом сказала она. – Сделка расторгнута.

Он и бровью не повел.

– Возможно, это даже и к лучшему. Не исключено, что в моем возрасте не стоит связываться с такими проектами.

Неслыханно! Джино вдруг состарился и сам в том признавался. Что эта стерва с ним делает – подмешивает бром в кофе?

– Я не верю своим ушам. Мы всегда хотели построить отель, он стал нашим... нашей... мечтой, – в отчаянии молила она.

– Да, детка, но со временем мечты меняются. Мы все подробно обсудим, когда я вернусь.

– А когда ты вернешься? – спросила она, едва удерживаясь, чтобы не взорваться. – Ну когда же, папа, когда?!

– Еще через один-два дня. Потерпи немного. Мы придумаем что-нибудь другое, что-нибудь полегче для такого старика, как я.

Она швырнула трубку с такой силой, что та разлетелась на части. Старик! Этот Джино был ей незнаком.

Что ей теперь делать? Она оказалась запертой в Лас-Вегасе, связанной по рукам и ногам деловым партнерством со своим отцом, который явно страдал старческим размягчением мозгов в тяжелой форме, и шагу не могла ступить самостоятельно. Лаки была в лучшем положении, когда он скрывался за границей, а она держала все вожжи в руках. Если он твердо решил жениться, она выходит из игры.

Однако это мысль – и неплохая.

Лаки Сантанджело. Сама по себе. Не обязанная отчитываться ни перед кем, кроме себя самой.

Интересно, как Джино воспримет ее уход. Особенно когда она потребует свою долю.

Боже! Он никогда не согласится! Ведь это значит продать «Маджириано» и разделить деньги пополам. А еще разборки с целым синдикатом инвесторов, и иссякнет ручеек, по которому каждую неделю приплывали чистенькие хрустящие денежки.

Но... у него останутся «Мираж» и все его холдинги, компании и прочие вклады. Для него это мелочь.

Нет, он никогда не продаст «Маджириано». А она сама – действительно ли она хочет выделиться?

Да, хочет. Там, где правит бал Сьюзан Мартино, для Лаки места нет.

Кроме того, у нее тоже есть право на свою жизнь. И ей необходимо сменить обстановку.

ГЛАВА 20

Лучик оказалась совсем не старой, не толстой и не страшной, хотя в уголках ее глаз собрались морщинки, глубокие борозды пролегли по обеим сторонам рта и она употребляла слишком много косметики. Обломки былойкрасоты, верно. Но величественные обломки – прекрасные формы, великолепная грудь и грива светло-рыжих волос.

По подсчетам Ленни, ей было, по меньшей мере, под шестьдесят. Он почувствовал себя мальчишкой, когда она оглядела его с ног до головы наметанным взглядом и сказала нараспев:

– Фокси говорит, что ты острый, как перец. Ну-ка, докажи мне сегодня вечером, что он прав!

О, где те времена, когда он ей доказал бы все, что угодно!

– Попробую, – ответил он с кривой усмешкой.

– Если ты хоть что-то взял от своего отца, то на одном разе ты не остановишься.

Значит, все верно – Джек Голден действительно успел в свое время насладиться божественной плотью Лучика.

К счастью, он ей понравился.

– Ленни, – заявила она великодушно, – ты почти такой же забавный, как и твой отец. По-другому, конечно. От Джека Голдена зрители кипятком писали. Но мир, видать, изменился, и ты почувствовал, что им нужно теперь.

Она помешала в бокале виски пополам с молоком – ее любимый напиток – и продолжала:

– Слушайся Фокси, он знает свое дело. А в нашем деле знание решает все.

Она откинула прядь волос, по-прежнему густых и блестящих.

– Я – другое дело. Я просто старая кляча, которая бездумно следует своим инстинктам.

Ленни подумал, что «старой кляче» лучше бы не носить при нем низко декольтированных платьев. Всякий раз, как его взору представала ее широкая грудь, у него разыгрывалось воображение. Не так-то просто избавиться от воспоминаний юности.

А как она выступала! Она ничего не стала менять по сравнению со старыми временами. Та же улыбка, те же волосы, туфли на «гвоздиках» и боа из перьев. То же неуловимое движение руки, которое не позволяло увидеть ничего, хотя казалось, что видишь все. Старомодный обман. Девочки снимали с себя все, но Лучик, слава Богу, оставалась верна себе. Здесь что-то промелькнуло, там – или показалось? И никакой грязи. Она приходила посланцем ушедших времен, и публика с ума сходила от восторга.

– Она выходит на сцену раз в неделю, – сообщила Ленни девушка с востока. – И ее обожают.

– Охотно верю.

– Иногда в день ее выступления у дверей выстраивается очередь.

Ленни не находил в этом ничего удивительного. Алиса лопнула бы от зависти, если бы узнала, что на Лучика все еще ходят. Он позвонил матери: а вдруг случилось чудо и она беспокоится, что с ним и как?

Она не стала спрашивать, чем он занимается, где живет и вообще ничем не поинтересовалась. Алиса только объявила:

– Ленни, тут один двадцатипятилетний мальчик с ума сходит по моему телу. Дать ему или не надо?

Он глубоко вздохнул и, предпочитая не отвечать, сказал:

– Я работаю у Фокси. Ты знаешь, что твоя подруга Лучик по-прежнему раздевается?

Стрела попала в цель.

– Как! – воскликнула она после долгого молчания. – В ее возрасте?

– А сколько ей лет?

– Лучше не спрашивай. Достаточно, чтобы понять, что ей следовало бы давно угомониться.

– Но ее любят.

– Кто?

– Публика.

– Меня тоже любили, – печально вздохнула Алиса. – А некоторые любят и до сих пор. Как по-твоему, роман с двадцатипятилетним можно назвать совращением младенцев?

– Только если вы будете заниматься совращением.

– Не хами.

– Фокси помнит тебя.

В ее голосе появились кокетливые нотки.

– Старый развратник. Как он за мной ухлестывал! И член же у него был! Он очень любил показывать его девочкам. Но я никогда не позволяла ему... ну, ничего лишнего. Ты понимаешь меня, милый. Никогда.

Что, конечно же, значило, что они трахались до опупения.

– Я подумал, что ты можешь захотеть посмотреть мое шоу, – предложил он. – Я мог бы заехать за тобой, а потом отвезти тебя домой.

– Я ненавижу скоростные дороги.

– Можем ехать и не по скоростной.

– Я ненавижу ездить на машине.

– Я поведу.

– Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Кроме того, нужны мне очень Лучик и Фокси. Я никогда не любила их обоих.

– Да брось ты, она была твоей лучшей подругой. Кроме того, я приглашаю тебя посмотреть мое выступление.

– Твое! – она бесцеремонно расхохоталась. – Твое выступление, с твоими грязными словечками и двусмысленностями. Одного раза вполне достаточно, спасибо. Доживи твой отец до сегодняшнего дня, он отказался бы от тебя.

А разве от него давно уже не отказались?

– Ладно, все, – отрезал он и повесил трубку.

И чего он беспокоился? Алиса Голден плевала на всех, кроме себя самой.

На похороны почти никто не пришел. Парочка подруг, с которыми мать играла в карты, старый кузен из Тахое и три соседки. Не слишком большое собрание, но Джесс сделала все, что было в ее силах, и пригласила их всех на поминки, где гостей ждали жареные цыплята по-кентуккийски, картофельные чипсы и дешевое красное вино.

Вэйланд показал себя прекрасным хозяином. Он небрежно помахал в знак приветствия, передал Джесс ребенка и уселся под деревом, где весь вечер чистил себе ногти и бессмысленно смотрел в небо.

Джесс подавила раздражение и развлекала гостей, накормила Симона, уложила его, прибралась и отправилась на работу. Она не взяла отгул. Проводить лишние часы в компании Вэйланда – нет уж, увольте.

Матт нарисовался незамедлительно. Он неуверенно подошел к ее пока еще свободному столу, уселся и спросил:

– Когда самая очаровательная девушка Лас-Вегаса позволит мне сделать вторую попытку?

– Уйдите, – ответила она без всякого выражения.

– Вы еще сердитесь за ту ночь?

– Убирайтесь.

– Вам следовало бы гордиться, что я к вам сейчас подошел. Интересно, зачем, по-вашему, мы шли в мою квартиру – играть в салочки?

– Я полагала, – сказала Джесс медленно, – что мы пообедаем и выясним, почему вы уволили Ленни Голдена.

– Его уволили не по моей инициативе. Если вы согласитесь встретиться со мной попозже, я вам все в подробностях расскажу.

– Да, как в прошлый раз.

Он поправил прядь серебристых волос, вырвавшуюся на свободу из невидимой клетки, сооруженной при помощи немалого количества лака для волос, и в который раз задался вопросом – что он в ней такого нашел? Почему он так ее хотел – всего-то лишь крупье, да еще и коротышку?

– Джесс, – сказал он искренним тоном. – Поверьте мне. Я приглашаю вас в ресторан. Согласны?

Даже обед с Маттом был лучше, чем вечер с Вэйландом.

Двое желающих поиграть оседлали стулья и бросили ей деньги. Ничего не скажешь, кутилы. Один выложил двадцатку, другой расстался аж с тремя десятками. Механическим движением она сложила столбиком фишки и подвинула в сторону клиентов.

Матт встал.

– Время – то же. На стоянке, – объявил он.

Джесс кивнула. Ей необходимо было поговорить. Понравится это ему или нет, но Матту Трайнеру придется ее выслушать.

– Очаровательно, – проворковала Иден.

– Я же говорил, что знаю подходящий домик, – прокаркал Сантино, прохаживаясь гоголем по мраморной террасе маленького пустого дома, притулившегося высоко на склоне Голливуд-Хиллз.

– Мне придется нанять дизайнера по помещениям, – размышляла вслух Иден.

– Конечно. – Он затянулся очень большой кубинской сигарой. – У меня есть баба-декоратор, которая кое-чем мне обязана.

– Похоже, тебе многие кое-чем обязаны.

– Иначе не проживешь. – Он стряхнул пепел на пол. Иден подошла к бассейну, сверкающему на солнце голубой чистой водой. На одном конце его играл фонтан, на другом стояли две статуи амуров.

– Какая прелесть! – воскликнула она.

Сантино был доволен. Чем быстрее он ее сюда перевезет, тем лучше. Он хотел взять Иден под контроль.

Он снял пиджак и уселся на стуле во внутреннем дворике. Все должно пойти как по маслу.

– А что бы тебе не искупаться? – предложил он. – Обнови свой новый домик.

Она посмотрела на него. Он весь вспотел. Он всегда потел. Впрочем, вспотеешь, если будешь каждый божий день натягивать на себя костюм-тройку.

Иден припомнила, как они впервые легли в постель. Под костюмом на нем оказались трусы в цветочек, носки с подвязками, а под мышкой – кобура с впечатляющих размеров револьвером. Тогда она заподозрила в нем полицейского. А полицейский не введет ее в мир кино. Она чуть было не оделась и не ушла.

Ее подруга, шведка Ула, сообщила ей, что у Сантино Боннатти денег больше, чем мозгов. Всю свою жизнь Иден искала мужчину, отвечающего именно такому определению. Он вложит деньги в производство фильма с ее участием. Она станет звездой. И тогда уйдет. А пока – ему просто повезло, что она у него есть.

– Давай, поплавай, – настаивал Сантино.

Иден знала, чего он хотел, и ничуть не возражала. В его желании была ее сила, а ей нравилось ощущать себя сильной. До автоматизма разученными чувственными движениями она медленно сняла платье. Под платьем не было ничего, кроме идеальной красоты. Некоторые мужчины находили ее немного худощавой. Как раз, что надо для Сантино. Как ей стало известно, его жена – женщина в теле.

Она оставила на ногах белые легкие сандалии – они хорошо смотрелись с ее ярко-красными ногтями.

Сантино встал.

– Иди сюда, – сказал он изменившимся голосом. Мне только что пришел в голову другой способ обновить наше гнездышко.

– В зале человек из «Мерв Гриффин шоу», – сообщила одна из стриптизерок перед выходом Ленни.

Он не стал падать в обморок от волнения. Среди публики всегда можно было кого-нибудь высмотреть – агента, искателя талантов или продюсера. Однажды прошел слух, что за столиком номер два попивал шампанское Бюрт Рейнольдс. Шведка так переволновалась, что разделась на пять минут раньше.

Бюртом Рейнольдсом оказался участник телевизионного конкурса двойников. «Мисс Швеция» так разозлилась, что неделю ни с кем не разговаривала.

Ленни был уже не новичок и знал, что вовсе не важно, кто сидит среди публики. Надо выходить на сцену и работать как можно лучше. Если твое «как можно лучше» их не устраивает – ну и черт с ними.

Он приготовил на сегодня кое-что новенькое. Про мамочку и сыночка, прототипом мамочки послужила Алиса. Вот было бы забавно, если бы люди из «Гриффин шоу» увидели его, оценили и настояли, чтобы он выступал с этим у них. Алиса обалдела бы. Наверное, она себя и не признала бы, хотя он нарисовал безжалостный, но правдивый ее портрет.

После шоу он места себе не находил. Но никто не прибежал за кулисы, захлебываясь от восторга. Вот вам и «Гриффин шоу».

Ленни выпил в баре и отправился домой, в пустоту своего гостиничного номера. Был уже третий час ночи, но, черт побери, он больше не мог без нее. В глубине души ожидая услышать либо все тот же мужской голос, либо скрип автоответчика, он набрал номер Иден.

Она подошла сама. Странный, хриплый голос, как будто у нее сильный бронхит..

– Алло.

Сонная пауза, затем более настойчиво:

– Алло!

Он выждал, когда она начнет ругаться. Так и есть, потеряв терпение, она разразилась потоком непечатных слов.

Он выдержал идеальную паузу. Если прожил с женщиной три года, то знаешь заранее, что она сейчас будет делать.

Когда она уже собралась бросать трубку, он заговорил.

Мягко. Медленно:

– Иден. Это Ленни. Приготовься. Я снова вхожу в твою жизнь.

ГЛАВА 21

Едва ее отец вошел в свою нью-йоркскую квартиру, Олимпия поняла, что сделала ошибку, дожидаясь его там, Почему она, Олимпия Станислопулос, одна из самых богатых женщин мира, должна чувствовать себя приживалкой? Она незамедлительно позвонила одной из подруг матери, которая занималась продажей недвижимости, и попросила побыстрее подыскать ей квартиру.

– Да, – ответила та. – Я знаю одно идеальное место.

– Покажите мне его поскорее! – воскликнула Олимпия. Она пришла к выводу, что Нью-Йорк ей по вкусу и следует здесь обосноваться. В отелях такая тоска, а опять жить у отца – нет, абсолютно исключено. Можно еще пользоваться его самолетом, его яхтой, даже, при определенных обстоятельствах, его собственным островом, но бесспорно пришла пора купить свое собственное жилье в Нью-Йорке.

Димитрий немедленно обнаружил прожженное сигарой пятно на одном из своих бесценных антикварных столиков. Он взревел от ярости и вызвал дворецкого. Олимпия не стала вмешиваться, пока распекали недотепу. Ее всегда поражало, насколько внимательно отец следит за своей собственностью. Он умудрялся замечать все. От него не ускользало, даже если одна-единственная книга в одном из его многочисленных домов оказывалась не на месте.

Бриджит бросилась к «дедуньке», как она его называла, крепко обняла и поцеловала в губы.

Он подхватил ребенка на руки.

– Как дела у моей девочки? – пропел он.

– Очень плохо, – язвительно ответила Олимпия. – Она очень плохо себя вела. Испортила маме свадьбу.

Он пропустил слова дочери мимо ушей и вручил Бриджит целую кучу ярких коробочек.

Олимпия припомнила собственное детство. Масса подарков – но знаки истинной привязанности всегда приберегались для его очередной пассии. Возможно, он с годами стал мягче. Или он любил Бриджит больше, чем родную дочь. Она вызвала няню Мейбл и отправила из комнаты Бриджит вместе с ее подарками.

– Как тебе Лас-Вегас? – вежливо поинтересовалась она. – Говорят, ужасное место, полное отвратительных жалких людей.

Димитрий окинул ее критическим взглядом. Она потолстела. «Почему она не следит за собой?»

– Ты права, – сказал он. – Но я только присутствовал на вечере в честь Франчески Ферн и больше почти ничего не видел.

– Как Франческа? – спросила Олимпия. Ее всегда интриговала неугасающая привязанность отца к лошадиномордой актрисе. Франческа, бесспорно, держалась дольше, чем другие.

– Прекрасно, – огрызнулся Димитрий. Он не намеревался обсуждать свою личную жизнь с болтливой дочерью. Если Олимпия узнает, что их роман закончен, она не успокоится, пока эта новость не появится в колонках светской хроники газет всего мира.

– Я там встретился с одной твоей старой знакомой, – заявил он, чтобы сбить ее со следа.

– С кем?

– С Лаки Сантанджело.

Лаки Сантанджело. Бывшая лучшая подруга. О, какие у них были приключения! Когда-то. Очень давно. Больше пятнадцати лет назад. Теперь они, возможно, и не узнают друг друга. И уж конечно, у них не осталось ничего общего.

– А ее-то где ты видел? – фыркнула Олимпия.

– Ей принадлежит отель «Маджириано».

– О! Ее бандюга-отец подарил ей отель?

– Она сама его построила, пока он находился за границей. Она очень умная деловая женщина.

Олимпия не ответила. Построила сама? В самом деле? Своими собственными руками? Уж не пытался ли он уязвить ее за то, что она никогда и ничего не сделала, только унаследовала деньги и побывала замужем за целой плеядой тупоголовых охотников за состоянием?

– Как она выглядит? – полюбопытствовала Олимпия. Димитрий сменил тему. Совершенно ни к чему, чтобы его дочь узнала о его последнем приключении.

– Не обратил внимания, – бросил он небрежно. – Я хочу ехать в аэропорт завтра в полдень. Пожалуйста, не опаздывай.

Олимпия уклончиво кивнула вослед уходящему отцу. Она не намеревалась уезжать завтра, но решила отправить с ним Бриджит и няню Мейбл. Они обе начали ее раздражать; ей требовалось немного пожить одной, чтобы оправиться после травмы, полученной на свадьбе матери. Боже, как ужасно вела себя Бриджит. Какой стыд. Ребенок становится настоящим чудовищем.

Да, она отошлет их с Димитрием завтра в полдень. Он присмотрит за ними в Париже, а она тем временем купит себе квартиру в Нью-Йорке и хоть немного подумает о себе.

Лаки Сантанджело стала очень умной деловой женщиной! Ха-ха! Олимпия помнила ее похожей на цыганку замарашкой, которая не могла даже парня себе найти. Она, Олимпия, научила ее разбираться в мужчинах, сексе и одежде. И хорошо же ее отблагодарили за заботу. Ни слова за пятнадцать лет.

Она припомнила тот день, когда Лаки приехала в «Л'Эвьер» – пансионат, в котором они обе учились в Швейцарии, – костлявый темноволосый подросток. Ее записали в журнал под именем Лаки Сант, чтобы скрыть, кто ее отец.

Как будто это кого-нибудь интересовало.

Джино Сантанджело.

Когда Олимпия впервые увидела его в окно, ее передернуло. У него был такой... преступный вид. Смуглый, как Лаки. Невысокий, но очень сексуальный, с густыми курчавыми волосами, уверенной походкой и опасным взглядом черных глаз. Именно тогда она впервые почувствовала притягательность мужчины гораздо старше ее.

Долго еще мысли о нем не покидали Олимпию. Иногда, лаская сама себя, она воображала, что в комнате с ней находился Джино, что он целовал ее грудь и входил в нее без нежности, но с адской, злобной энергией.

Она ни разу не призналась Лаки, что лелеет мечту потрахаться с ее отцом. Лаки такая мысль не понравилась бы.

Олимпия со вздохом припомнила то время, когда Джино обручился с Марабеллой Блю, знаменитой светловолосой кинозвездой. Он сообщил Лаки по телефону о своем намерении, и она всю ночь прорыдала в постели. Тогда предполагалось, что Олимпия не знает, кто отец ее подруги. Хотя, конечно, прекрасно знала. Она открыла для себя эту тайну, прочитав дневник Лаки через два дня после того, как та приехала в школу. Итак, всхлипывания Лаки не давали Олимпии заснуть, и она подсела к подруге и начала ее утешать, сначала нежно, затем нежность незаметно перешла в страсть, и вскоре школьницы слились в объятиях, как два любовника.

Одна ночь теплого, влажного наслаждения. На следующее утро все вновь пошло, как будто ничего не случилось. Они никогда ни словом не обмолвились о происшедшем, словно и не провели ту ночь вместе. Иногда Олимпия вспоминала о ней. Потом у нее бывали еще женщины. Но ни разу она не испытала ничего похожего на те мгновения запретной страсти, что она разделила тогда со своей школьной подружкой.

– Мама, – прервала ее размышления Бриджит. – Посмотри! – Ребенок сунул ей под нос дорогие часы от Картье.

Олимпия бросила взгляд на часы. Они стоили не меньше тысячи долларов. Зачем делать такие подарки девятилетней соплюшке?

– Мне они не нравятся, – ныла Бриджит. – Я хочу часы со Снупи. Хочу поехать в Диснейленд.

– Да, дорогая, – сказала Олимпия, беря у нее из рук часы и отбрасывая их в сторону. Надо будет послать шофера, чтобы он купил часы со Снупи, и подарить их девочке прямо перед ее завтрашним отъездом. Тогда удастся предотвратить неприятную сцену, которую неизбежно закатит Бриджит, когда узнает, что Олимпия не намеревается ее сопровождать.

ГЛАВА 22

Теперь оставалось ждать возвращения Джино, чтобы сообщить ему, что она выходит из дела. Вот только возвращаться-то он никак не собирался.

Лаки изнывала от лас-вегасской жары, от бесконечно тянувшихся дней и особенно – ночей. В конце концов терпение ее лопнуло. Проект в Атлантик-Сити лопнул. Играй по чужим правилам или уходи – что ж, ее принудили уйти.

В гневе она собрала свои любимые книги, магнитофон и коллекцию записей в стиле «соул». Затем села в самолет и улетела в Палм Спрингс, где обосновалась в «Каньон клуб-отеле». Там ей предоставили собственный домик с бассейном и оставили в покое.

– Позвоните мне, как только вернется Джино, – приказала Лаки.

Как ни странно, одиночество оказалось приятным. Она целыми днями валялась около бассейна в компании книг Бобби Уомака, Тедди Пендерграсса и Марвина Гея. А когда наступала ночь, она перечитывала в постели Марио Поццо, Джозефа Уамбо и раннего Гарольда Роббинса (всегда приятно вернуться к знакомым страницам «Камня для Дэнни Фишера» или «Искателей приключений»). Лаки полностью отключилась от всех проблем. Заказывала себе только здоровую пищу. Не курила, ни капли не пила. Не пользовалась косметикой. По утрам купалась в минеральном источнике, полчаса занималась зарядкой, а вечером шла в сауну.

Она никогда не тяготилась одиночеством. Уже давно Лаки научилась довольствоваться своим собственным обществом. И хотя порой ей приходило в голову, как хорошо бы иметь сестру или брата – она все еще помнила, как близки были в детстве они с Дарио, – она не тосковала. Нет, Лаки нашла душевный покой.

Ожидание казалось бесконечным. Но так ждать, как ждала она, было еще более или менее терпимо. Она даже наслаждалась миром, тишиной и одиночеством, потому что знала, что скоро все изменится. Скоро Лаки отправится в путь.

– Мне пора возвращаться, – часто говорил Джино.

– Зачем? – спрашивала Сьюзан. – У тебя есть кому вести дела в твое отсутствие. Разве не приятнее жить здесь, со мной?

Следовало признать, что она права. Но он начинал испытывать чувство вины перед Лаки. Он знал, что она злится на него, поэтому он не торопился звонить, решив, что лучше переговорить с ней лично.

Жизнь в Беверли-Хиллз казалась сплошным праздником. В доме Сьюзан он обрел свободу от ответственности. Впервые не звонил телефон, никто не отвлекал его по мелочам, он мог отдохнуть и делать что угодно.

Уже давно Джино окружил себя самыми лучшими адвокатами, бухгалтерами и исполнителями, каких только можно найти за деньги. Это называлось руководить делами, избавившись от необходимости что-то делать самому, – урок, усвоенный им за время семилетней самоизоляции в Израиле: передавай бразды правления, но никогда не теряй контроль. Кроме того, во время его отсутствия Лаки присмотрит за всем. Девчонка не уступит самому умному мужику. Жаль, что пришлось огорчить ее, отказавшись от проекта в Атлантик-Сити, но, раз он собрался жениться, нельзя ввязываться в крупные сделки. По крайней мере некоторое время.

Лаки поймет. Куда ей деться?

Сьюзан все еще не сообщала детям, что они скоро поженятся.

– Ну в чем дело? – настаивал Джино. – Давай покончим с этим. Разве ты не видишь, что они меня полюбили?

Она сделала объявление за обедом в ресторане, в присутствии Джино. Дети пробормотали что-то вежливое и лягнули друг друга под столом.

– Вот видишь? – сказал ей потом Джино. – Они довольны. Теперь мне надо лететь в Лас-Вегас, решить кое-какие вопросы. Отправлюсь завтра.

– Я не могу ехать с тобой, – быстро вставила Сьюзан.

– Почему?

Она опустила взгляд.

– Это невозможно. Когда Тини умер... – Она помолчала. – Я не хотела тебе говорить, но после него осталось то, что мои адвокаты теперь называют финансовым кошмаром. Тут я сама должна во всем разобраться. Пока мы были вместе, я совсем забыла о прозе жизни. Если ты возвращаешься в Лас-Вегас, то я...

– Господи! – перебил он ее и хлопнул себя рукой по лбу. – Ну почему ты мне ничего не сказала? Мы же вместе, верно? Мы собираемся пожениться! Мне следовало самому спросить, как у тебя дела.

– Это не твоя проблема, Джино, – сказала она твердо. – Хотя я и благодарна за заботу.

– Послушай! Отныне твои проблемы – мои проблемы. Завтра, как только прилечу в Лас-Вегас, я отправлю сюда одного из моих лучших финансистов. Он встретится с твоими адвокатами, прояснит для себя ситуацию, а потом я все улажу. Как тебе мой план?

– Но ты вовсе не должен... – начала она, уже согласившись.

Джино крепко обнял ее.

– Ну конечно же, должен. А в конце той недели ты прилетишь в Лас-Вегас, и мы будем вместе.

Она и не предполагала, что все сойдет так гладко. На какой-то момент Сьюзан внутренне окаменела – еще одна из его энергичных любовных сцен сейчас была совсем некстати. Но потом она расслабилась и перетерпела его удушающие объятия. После свадьбы она его к себе и на пушечный выстрел не подпустит.

Его руки потянулись к ее груди.

– Ты такая сексуальная бабенка, – со смехом произнес он. – Да и сама это знаешь, верно? Ведь знаешь, Сью? Ты потрясная, офигительно сексуальная баба!

Внутренне она содрогнулась.

Внешне она раскрыла объятия.

Его грубые прикосновения оставляли ее совершенно равнодушной. Она не могла дождаться, когда же он наконец уедет.

– Слава Богу, Громила наконец-то отчалил, – объявила Джемма, как только за Джино закрылась дверь. Они втроем сидели за столиком и изящно клевали свой завтрак.

– Да, слава Богу, – поддержал сестру Натан. – Мама, ты, разумеется, не собираешься действительно выйти замуж за этого гангстера?

– Не говорите так про Джино! – взорвалась Сьюзан. – И будьте добры принять тот факт, что теперь, после смерти вашего отца, я должна устроить свою жизнь.

– Да, но не с Громилой же! – надула губки Джемма, отламывая маленький кусочек от хрустящего хлебца.

– Конечно, нет! – вторил ей Натан, допивая апельсиновый сок.

Сьюзан вздохнула. Она воспитала пару самовлюбленных снобов. Тини пришел бы от них в ужас.

Но, конечно, в глубине души она разделяла их мнение. Какой абсурд, что ей приходится сочетаться узами брака с человеком типа Джино Сантанджело. Ну почему Тини не вел свои дела как следует? Почему он не думал о будущем? Безответственный человек.

Она потуже запахнула на груди шелковый пеньюар и посмотрела на своих отпрысков. Джемма, такая худощавая и надменная. И Натан, типичный калифорнийский паренек с длинными волосами и спортивной фигурой.

Если бы ей не надо было их содержать... А они привыкли к комфорту. Дети, выросшие в Беверли-Хиллз, не похожи на всех остальных детей. Она деликатно отпила из чашечки чай с лимоном. Слава Богу, что Джино наконец уехал. По крайней мере, он не будет какое-то время ее беспокоить. Сьюзан вовсе не собиралась возвращаться на выходные в Лас-Вегас. Предстояло продумать свадьбу – это должна быть величественная церемония. Уж в этом она себе не откажет.

Если Джино захочет увидеться с ней – пусть сам приезжает в Беверли-Хиллз.

Она надеялась, что он не приедет.

Но знала, что надеется напрасно.

Лаки загорала около бассейна, когда ей сообщили новость. Джино вернулся. Она быстро уложила вещи и через час была в аэропорту. Время споров и столкновений давно прошло.

ГЛАВА 23

Они назначили встречу на углу Ла Бреа и бульвара Сансет в ресторанчике для автомобилистов Тини Найлора. Ленни приехал первым. Он сидел в своей взятой напрокат машине, с волнением гадая, появится она или нет. Часы показывали полтретьего ночи, вряд ли подходящее время для свидания. Но стоило ему ляпнуть по телефону: «Я должен тебя увидеть», как Иден тут же отозвалась: «Завтра я занята, но, если хочешь, встретимся сейчас».

Совершенно нетипичный для нее жест. Он ожидал, что она раскричится из-за позднего звонка. Но, напротив, поняв, с кем разговаривает, Иден повела себя с ним на удивление приветливо, и теперь Ленни сидел и дожидался ее, зная, что вполне в ее духе назначить встречу и не прийти.

Он закурил сигарету и заказал у усталой официантки буррито и коку. Две проститутки в одинаковых ярко-красных обтягивающих брючках и крупносетчатых вязаных свитерах на голое тело продефилировали мимо.

– Хочешь потрахаться или чего-нибудь еще? – требовательно спросила одна из них, слишком утомленная своей ночной работой, чтобы заподозрить в нем полицейского.

– Не сегодня, милые дамы, – ответил Ленни вежливо.

Соврал, соврал. Он хотел трахнуть Иден.

– А почему? – удивилась вторая, пухленькая мексиканка с передним золотым зубом. – Смотри сюда, киска, только не кончи.

Она задрала свитер, и два ослепительных полушария блеснули перед его глазами.

Ленни одобрительно кивнул и повторил:

– Не сегодня, милые.

– Педик, – сплюнула мексиканка.

– Придурок, – подхватила ее подруга.

Тут они заметили двух механиков на мотоцикле и двинулись к ним.

Официантка принесла ему заказ. Ленни одним махом все проглотил и посмотрел на часы. Иден сказала, что приедет через двадцать минут. Прошло уже полчаса. Надо решить, сколько еще ее ждать.

Проститутки трудились в поте лица. Пышная мексиканка подхватила под руку одного из механиков, и они скрылись в темноте. Другая перегнулась через руль мотоцикла и нашептывала что-то второму.

Иден не приедет. А действительно, с какой стати ей приезжать? Она ненавидела его. Она сама это сказала ему той последней ночью в Нью-Йорке.

– Ты неудачник, – объявила она. – Ничтожество, жалкий выблядок.

Иден никогда за словом в карман не лезла.

Впрочем, он тоже не ангел, когда дело доходит до оскорблений. Кем он только ее не называл – от глупой коровы до бездарной тупой стервы.

Не сказать, что они расстались друзьями.

И все же...

Он помнил и хорошие времена.

Когда Иден хотела, она могла быть самой нежной женщиной в мире. Она могла сделать так, чтобы мужчина почувствовал себя королем, увидел весь мир лежащим у своих ног. За три прожитых вместе года хорошее все же перевешивало плохое. И секс был великолепен. Иден, с ее тоненькой фигуркой, длинными шелковистыми волосами, мордашкой сердцевидной формы и загадочными глазами цвета топаза.

Она была убийственно хороша собой. Ленни никогда не мог насытиться ее экзотической красотой.

Как будто услышав его мысли, ее бледно-розовый «сандерберд» бесшумно подкатил и остановился рядом. Она опустила боковое стекло и улыбнулась. Ее глаза скрывали солнечные очки, как у Жаклин Онассис, волосы убраны под шелковой косынкой.

– Привет, Ленни, – нараспев сказала она хрипловатым голосом, как у актрисы Лаурен Бакалл. – Ты уже, наверное, меня не ждал?

Матт Трайнер не проявил себя истинным джентльменом. Он встретил Джесс на автомобильной стоянке, как они и договаривались, отвез ее в ресторанчик с полинезийской кухней, накачал до бесчувствия, а затем отвез ее в свою квартиру и попытался овладеть ею.

Джесс не возражала.

Она и не знала, что происходит.

Едва переступив порог, Джесс рухнула на кушетку и заснула. Матт задрал ей юбку, стащил с нее трусики и уже собрался войти в нее, когда в нем заговорила совесть. «Что я делаю!» – спохватился он.

В панике он начал лихорадочно натягивать на нее трусы и оправлять юбку. Он чувствовал себя последним подонком.

Постанывая от стыда, он осушил стакан виски и вознес молитву, чтобы она никогда не узнала, что он едва не совершил такую мерзость. Затем Матт накрыл ее ковром из шкуры леопарда и в волнении заходил взад и вперед по квартире.

Джесс пришла в себя в пять тридцать утра. Проснувшись, она громко выругалась, потребовала ключи от его машины и выбежала в разгорающийся свет утра, бросив на ходу:

– Я оставлю ключи под передним сиденьем.

Матт был сражен на месте. Он ожидал, даже предвкушал сцену, как в фильме с участием Дорис Дэй и Рока Хадсона.

Дорис (в ужасе). О Господи! Что случилось? Скажи мне сейчас же. Между нами... что-нибудь произошло?

Рок (с мужественной знающей улыбкой). Что именно произошло?

Дорис. Не мучь меня. Ты знаешь, что я имею в виду.

Рок (ласково). Конечно,нет. За кого ты меня принимаешь?

Дорис (с облегченuем u благодарностью.) За очень хорошего человека.

Затемнение.

А теперь она ушла. И даже ни о чем не спросила. Или ей все равно?

Он прошел на свою сверкающую нержавеющей сталью кухню и насыпал в чашку растворимого кофе. У него ныла спина – слишком много сегодня наклонялся. И глаза резало. Слишком большое напряжение.

Она, наверное, теперь вообще с ним не станет разговаривать.

– Я знал, что ты придешь, – сказал Ленни, хотя ничего такого он не знал. Он пересел из своей машины в ее «сандерберд». На Иден было узкое летнее платье и босоножки на высоком каблуке. Он протянул руку и снял с нее очки. Сегодня она не воспользовалась косметикой, но все равно выглядела прекрасно.

– Эй, – сказал он, прикоснувшись к ее волосам под косынкой. – Я рад видеть тебя.

Она ответила ему долгим и пристальным взглядом.

«Привет, Ленни. Ты – неожиданность, но приятная».

Она знала его слабые струнки – всегда знала.

– Может, поедем на берег, – предложила она. – И ты расскажешь, что ты здесь делаешь.

«Иден, я приехал сюда, чтобы снова любить тебя. И черт с ней, с моей карьерой».

– Отличная мысль. Давай я поведу машину, – ответил он, стараясь говорить небрежным тоном.

Она кивнула.

Ленни обошел вокруг машины, а она, не вылезая, пересела на место рядом с водителем.

Мексиканка-проститутка вновь вышла из тени и торжествующе улыбнулась.

– Что, милашка, передумал? – крикнула она. – За двадцать баксов мы оба окажемся в раю.

Ленни даже не посмотрел в ее сторону и уселся за руль. Иден подвинулась поближе к нему.

– Я скучала по тебе, мужчина, – нежно проворковала она и положила руку ему на бедро.

Он не мог скрыть своего возбуждения.

Они промчались по бульвару Сансет, за восемь минут оставили позади Брентвуд, за двенадцать – Палисадс и еще через двадцать уже неслись по дороге вдоль Тихого океана, присматривая местечко для остановки.

Иден болтала, не закрывая рта, рассказывала ему о своих ролях.

– Я постоянно работаю, – исповедовалась она. – Наверное, я оказалась лучшей актрисой, чем ты думал.

Он не хотел касаться этой темы.

Они остановились на краю обрыва и пошли к океану.

Стояла великолепная ночь. Ярко светила луна, и океан простирался гладкий, как зеркало. Они брели вдоль берега, держась за руки, как только недавно влюбленные, обдаваемые брызгами прибоя. Потом, как старые любовники, они упали на песок и с радостью нашли и узнали давно знакомые места на теле друг у друга.

Она обвила свои длинные ноги вокруг его шеи и раскачивалась в такт его движениям, как будто хотела, чтобы это длилось вечно.

Он дал ей то, что она хотела и что хотел он сам. Медленно. Быстро. Очень быстро. Потом опять медленно, для контроля повторяя про себя чертов алфавит, потому что он не хотел кончать, не хотел, чтобы все вдруг закончилось.

Если бы их любовь продолжалась и продолжалась!..

– Ты... всегда... был... лучше... всех... – прошептала она хриплым голосом. – Боже... Ленин... мой... божественный... мужчина.

Он почувствовал ее спазмы и поддал еще жару, в то время как она стонала, не пытаясь скрывать испытываемое наслаждение. Потом, когда все осталось позади, он погладил ее шелковистые волосы и тихо сказал:

– Мы созданы друг для друга. Ты и сама это знаешь, правда?

Иден не отвечала. Только волны с шелестом набегали на берег.

Джесс вовсю гнала кошмарную машину Матта к отелю. Там она оставила ее на стоянке, прыгнула в свой «камаро» и в рекордное время примчалась домой.

Еще подъезжая, она услышала плач Симона. В голове у нее стучали молотки. Слишком много выпито, но зато, напившись, она немного отвлеклась от мыслей о похоронах матери, а это хорошо. Дома творилось черт-те что. Вэйланд явно опять поразвлекался. Грязные банки и бутылки, всепроникающий тяжелый смрад марихуаны, обертки из «Макдональдса». И в довершение – незнакомый мужчина, спящий на полу.

– Проклятие! – выкрикнула она и лягнула спящее тело, которое застонало и перевернулось на другой бок.

В спальне на кровати валялся одетый Вэйланд. В коляске разрывался Симон. От него пахло мочой и кое-чем похуже. Она взяла его на руки и сменила грязные пеленки. Вэйланд даже не шевельнулся. Джесс вдруг ощутила безумную усталость. Она медленно отнесла Симона на кухню и приготовила ему еду. От крика у нее заходил ум за разум. Она дала сыну бутылку и села, наслаждаясь тишиной.

На этой неделе она выставит Вэйланда вон.

ГЛАВА 24

– А мне наплевать, что ты хочешь делать! – орал Джино.

– А мне наплевать, что ты думаешь! – орала Лаки.

Они кричали друг на друга уже целый час – бесконечно долгий час взаимных оскорблений, обвинений и пререканий.

Гармония, установившаяся былоза последний год, исчезла без следа, и снова вернулись противостояние и подозрительность предыдущих лет.

– Нечего мной командовать, – бушевала Лаки. – Я тебе не маленькая девочка, чтобы слушаться папочку, какую бы чушь он ни нес. И я не работаю на тебя.

Она остановилась, чтобы восстановить дыхание и бросить на него убийственный взгляд. Он хотел, чтобы все шло, как ему угодно. Он хотел и жениться на Сьюзан, и сохранить дочь под боком, сделать ее чем-то вроде запасного шефа, который присмотрит за делами, пока он сам будет развлекаться в Беверли-Хиллз.

Нет, дочь такой расклад не устраивает. Не выйдет. Ни хрена. Дочь сматывает удочки.

– Мы партнеры, – холодно заявила она. – Половина «Маджириано» моя – и я беру свою долю деньгами, чтобы вложить их в другие проекты. Так что мы либо продаем отель, либо ты выкупаешь мою часть. Выбирай.

Джино вынужден был признать, что его ребенок не лыком шит. Как он ни злился, одновременно он восхищался ею. С ней чертовски трудно, но она практична, сообразительна и своего не упустит. Человек из породы победителей.

– Послушай, – сказал он, разводя руками. – Ты хочешь выйти из дела? Пожалуйста. Я тебя силой держать не собираюсь. Я выкуплю твой пай. Но не забывай – все, чем я владею, когда-нибудь станет твоим.

Он что, издевается? Если он женится на Сьюзан Мартино, все перейдет к ней.

– Значит, договорились, – сказала она спокойно, вдруг устав от споров.

– Да. И если ты настаиваешь, я это дело сразу же и запущу, – закончил он сердито. – Не я – ты этого хочешь.

– Остается еще одно, – сказала она.

– Что такое?

– Дом в Ист-Хэмптоне, – выпалила она. – Я его хочу.

– Чего? – Он уставился на нее. Пара черных глаз твердо смотрела в другие такие же черные глаза. – Но почему?

– Потому что я не хочу, чтобы ты привел туда чужую женщину. Это был мамин дом тогда, когда мы жили одной семьей. У меня с тех пор не былодругого настоящего дома, и я хочу сохранить его.

Он снова разозлился. Сперва она хочет продать отель, а теперь требует от него еще и дом в Ист-Хэмптоне. Что она о себе думает?

– Ладно, ладно, он твой, – пробурчал он неохотно.

Лаки вела себя очень по-деловому, отлично сознавая, что у нее нет другого способа защитить свои интересы, раз уж Джино женится на Сьюзан.

– Я поручу торговцу недвижимостью оценить дом и куплю его за счет моей доли в отеле.

Он покачал головой, как бы не веря в происходящее.

– Лаки, – спросил он тихо, – ну почему мы ведем себя как супруги во время развода? Еще немного, и мы начнем общаться только через адвокатов.

– Кстати, об адвокатах, – подхватила она. – Я надеюсь, ты догадаешься заключить со Сьюзан финансовое соглашение?

– Ты совсем с ума сошла, – вскинулся Джино. – Да ты действительно штучка. Ты совсем не знаешь Сьюзан, а уже подозреваешь ее в том, что она оставит меня без денег.

– Я всего-навсего веду себя так, как ты меня учил. Она живет в Калифорнии, а там существуют свои законы о совместной собственности.

– Господи Боже милосердный! – Он даже плюнул от возмущения.

Лаки тихо вышла из комнаты. Она дошла до предела его терпения.

Сьюзан Мартино, как сообщил Джино его финансист, которого он послал в Лос-Анджелес, задолжала несколько сотен тысяч долларов.

Джино позвонил ей.

– Каким образом ты угодила в такую лужу? – спросил он.

– Ты хочешь сказать, каким образом Тини усадил меня в такую лужу? – ответила она совершенно логично.

– Я со всем разберусь. – Он не имел никаких оснований для восторга, но что нужно, то нужно.

– Я уже говорила тебе, что ты ничем мне не обязан, – напомнила она.

– Считай, что я сделал тебе свадебный подарок, – великодушно заявил он.

– Спасибо, – в ее голосе звучала благодарность, но довольно сдержанно.

Джино восхищало ее умение всегда оставаться на высоте любого положения. Истинная леди и прекрасная артистка.

– Ты по мне уже скучаешь?

– Да. Но мне еще надо продумать всю свадьбу, так что я ужасно занята.

– А что там продумывать? Прыгай в самолет и обвенчаемся здесь. Всего и делов. – Он замолчал, чтобы закурить сигарету, несмотря на то что после сердечного приступа доктор настаивал, чтобы он бросил курить. – Эй, а почему бы все не закончить в конце нынешней недели? Раз, два – и готово.

Она мило рассмеялась:

– Ты шутишь, правда? Боже, Джино: «Раз, два – и готово». В твоих устах это звучит так скучно.

– У тебя имеются другие планы?

– Конечно. Свадьба – святой праздник. Так что мы обязаны все сделать должным образом.

– Мы можем сделать все должным образом в Лас-Вегасе.

– Ни за что, – отрезала она. – Мы поженимся в Беверли-Хиллз. У меня здесь так много друзей. Это будет радостный день, день, который не забудется никогда.

– А мои друзья – здесь, – отметил он. – И жить мы будем тоже здесь. Я не хотел говорить тебе по телефону, но Лаки уезжает.

– В самом деле?

– Ага. Произнесла целую речь о том, что собирается выйти из дела и перебраться в Нью-Йорк. Должен признаться, мне тяжело расставаться с ней.

Ему, возможно, было и тяжело, а она пришла в восторг. Она никогда не предполагала, что удастся так легко избавиться от энергичной дочурки Джино.

– Я уверена, что все к лучшему, милый, – ласково сказала она.

– Ты думаешь?

– О да.

Сьюзан не призналась, что собиралась остаться в Лос-Анджелесе до конца недели. Она напоследок наговорила ему кучу нежностей, а потом позвонила своим адвокатам, чтобы выяснить, когда будут оплачены все долги. Теперь стало совершенно очевидно, что Джино Сантанджело – замечательный вариант. Старый, богатый, податливый. Правда, чересчур энергичный в постели для своих лет, но пока можно и потерпеть.

Терпеть мужчин. В этом – вся ее жизнь. Начиная с пятнадцатилетнего возраста, когда ее лишил невинности сумасбродный актер – будущая кинозвезда, в то время как ее мать, парикмахерша, сидела внизу и попивала водку. И вот теперь – Джино.

Терпеть мужчин. Целую плеяду богатых, важных мужчин. В то время как ее мать вовсю использовала свою хорошенькую молоденькую дочь. Деньги в чистом виде никогда не фигурировали, но что-то всегда появлялось. Новый белый «кадиллак» для мамочки. Три телевизора. Горы одежды. Коробки с продуктами. Ящики шампанского.

Сьюзан тошнило от прикосновения мужских рук. Сьюзан, сходи наверх с мистером таким-то. Он хочет тебе кое-что показать.

Один богатый мужчина сменял другого, и в конце концов это стало образом жизни, и она бездумно следовала правилам игры, потому что кто-то должен же был предоставлять маме маленькие жизненные удобства и постоянную выпивку.

Когда ей исполнилось двадцать лет, мать промчалась на красный свет на перекрестке бульваров Сансет и Фэрфакс и погибла на месте, врезавшись в грузовик. Водитель-мексиканец подал в суд. Естественно, Сьюзан нашла покровителя, который замял дело. Еще через шесть месяцев она сделала самый умный шаг в своей жизни, положив глаз на Тини, в картине с участием которого она подрабатывала. У него не было ни малейшего шанса. Она знала, что ей нужно, и шла к цели с расчетливой решимостью. Он без звука развелся со своей первой женой, женился на Сьюзан, и они вдвоем, ступенька за ступенькой, взошли на самый верх иерархической лестницы Голливуда. Сьюзан стала прекрасной хозяйкой, добрым товарищем и матерью двух его детей.

Спустя несколько лет Тини уже трахал все, что двигалось в пределах его видимости, – не так-то легко быть мужем одного из столпов лучшего беверли-хиллзского общества.

Спустя те же несколько лет Сьюзан познакомилась с пышнотелой русской массажисткой по имени Глория, которая появилась, чтобы сиять ей напряжение в районе шеи. Как выяснилось, Глория знала немало других мест, где можно снимать напряжение, и Сьюзан не стала возражать. Не возражала она и еще в ряде случаев, но вот уже три года, как она поддерживала очень тесные отношения с некоей Пейж Вилер, женой продюсера. Дамы наслаждались своим идеальным союзом в различных убежищах, включая и их дома, когда удавалось избавиться от слуг. К сожалению, муж Пейж, Райдер, не так давно явил свету чрезвычайно удачный боевик, что значило для Пейж неизбежное участие в многочисленных общественных мероприятиях. Плюс к тому она от скуки подрабатывала дизайнером по интерьерам. И конечно, Сьюзан потеряла много времени в Лас-Вегасе, заманивая Джино. В итоге женщины не виделись несколько месяцев.

Рука Сьюзан сама тянулась к телефону. Она заслужила отдых. Небольшой отдых.

На следующее утро после сцены с Джино Лаки проснулась от подступившей тошноты. Ее вырвало, но легче почти не стало, и она снова забилась в постель. Самое неподходящее время для того, чтобы заболеть. Впереди столько работы. Надо начинать укладывать вещи; поговорить с адвокатом и навести порядок в делах.

На какой-то миг она заколебалась, а правильно ли она поступает. Но в глубине души Лаки знала, что, если Джино женится на Сьюзан, ей лучше держаться от них подальше. Возможно, Сьюзан действительно прекрасный человек. Возможно, она действительно любит Джино ради него самого.

Возможно...

Повинуясь внезапному импульсу, Лаки схватила трубку телефона и позвонила в Майами Косте Дзеннокотти. Он уехал туда год назад и, по слухам, наслаждался покоем, наконец пришедшим к нему после сорока лет близкой дружбы и работы с Джино. Он и с ней тоже дружил. В конце концов именно Коста поддержал честолюбивые планы Лаки и обучил секретам бизнеса, пока Джино отдыхал в Израиле.

– Дядя Коста, – ласково пропела она, когда он взял трубку. – Как поживаете?.

– В данный момент я осваиваю искусство приготовления французских тостов, – ответил он, явно обрадовавшись ее звонку. – В моем преклонном возрасте я решил, что мне наконец следует научиться готовить.

Лаки рассмеялась счастливым смехом. Как приятно с ним поболтать!

– А я-то полагала, что для этих целей ты содержишь целый гарем, – подковырнула его она.

Не секрет, что Коста встречался с разведенной женщиной и за это время прибавил фунтов пятнадцать.

– Да, да, – подтвердил он быстро. – Но ты же меня знаешь, я терпеть не могу от кого-то зависеть.

Действительно, она его знала. Дядя Коста. Тихий, сдержанный человек, более тридцати лет проживший в браке с тетей Джейн, которая умерла несколько лет назад. Один из тех редких союзов, где оба партнера взрослеют и стареют вместе и не перестают уважать и любить друг друга. Погуливать – это не для дяди Косты. Он всегда оставался идеальным мужем.

– Когда ты последний раз общался с Джино? – спросила она.

– Довольно давно. А что? Что-нибудь случилось?

– Ну, как сказать. Ничего особенного. Наверное, я скоро продам мою долю в «Маджириано».

– И она еще говорит: «Ничего особенного»! Особеннее некуда. Что стряслось, Лаки?

– Можно, я прилечу к тебе? Мне надо выговориться.

– Когда?

– Через несколько дней.

– Когда угодно, дорогая. Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть.

Да. Дядя Коста всегда оказывался под рукой в нужный момент. Но как насчет Джино?

– Я еще позвоню.

– И как можно скорее.

– Да, обязательно.

Лаки повесила трубку и решила про себя, что навестить дядю Косту отнюдь не помешает. При каждой встрече ей удавалось узнать что-нибудь новое о богатом на события прошлом Джино. Коста любил пускаться в воспоминания, а она любила слушать. Ее мать, Мария, приходилась Косте племянницей. И ходили слухи, что ее бабушка, мать Марии, тоже пользовалась вниманием Джино.

Лаки передернуло. Коста никогда не станет говорить с ней об этом.

Чувствуя себя несколько лучше, она встала, оделась и отправилась вниз. В казино кипела жизнь, ранние игроки развлекались вовсю. Она столкнулась с Маттом, который выглядел непривычно озабоченным. Надо будет созвать собрание и сообщить основным работникам, что она уходит. Впрочем, все они и так считали Джино своим главным боссом. Раньше она не позволяла себе признаваться в том, но сейчас больше не видит смысла обманывать себя.

«Ты остаешься один на один с жизнью, детка, впервые за все время», – подумала Лаки.

Волнующее ощущение.

Очень волнующее.

Она не смогла сдержать улыбки. И вдруг почувствовала себя гораздо лучше. Не исключено, что она все-таки вернется в Атлантик-Сити. Без Джино. Найдет другой участок, других инвесторов. О, у нее получится – надо только убедить в этом всех остальных.

ГЛАВА 25

Ленни спал, как не спал уже давно – одним из тех снов без сновидений, когда чувствуешь себя в мягком коконе из ваты и когда тебе так приятно и уютно, что не хочется просыпаться. Но он проснулся. В полдень.

Он соскочил с постели, встал под горячий душ и во весь голос запел «Жить полной жизнью».

В зеркало ванной Ленни рассмотрел свои боевые шрамы. О Иден с ее роковыми ногтями! Его спина напоминала дорожную карту, испещренную тонкими красными ниточками путей.

Ну и что? Он снова обладал ею. Что такое несколько царапин между друзьями?

На минуту он задумался. Они ведь толком и не поговорили, только насладились прекрасным сексом и телами друг друга. Она так же изголодалась по нему, как и он по ней. На обратном пути Иден уснула, свернувшись в комочек и прижавшись к его плечу. Он подъехал к своей машине и предложил отправиться к ней домой.

– Нет, – отказала она. – Я завтра рано ухожу.

Итак, он проводил глазами ее машину, исчезающую в предрассветной дымке, ибо они расстались в пять утра.

Теперь ему предстояло прожить без нее целый день. Ленни спохватился, что ему следовало бы выяснить, где она работает, и пригласить на ленч. Если уж на то пошло, ему многое следовало разузнать. Он даже не имел понятия, где она живет. Все, что ему было известно, – это номер ее телефона.

Сегодня вечером Ленни хотел пригласить Иден к Фокси. Он усадит ее за ближайший к сцене столик, и пусть она послушает, как его принимают. Она всегда скептически относилась к его работе. Увидев его выступление в Лос-Анджелесе, она осознает, как она ошибалась.

Как все-таки хорошо, что они снова вместе. Конечно, у них случались ссоры, но кто обходится без ссор? Они с Иден – идеальная пара.

«Ты в своем уме, Ленни Голден? – нашептывал его внутренний голос. – Она же плевать на тебя хотела с высокой башни. Вы с Иден вместе – и думать забудь».

Ленни отмахнулся от предупреждения.

Иден соврала. Что случалось нередко. И получилось у нее замечательно. Никуда она на следующее утро не торопилась. Первым пунктом в ее распорядке дня шла намеченная на час дня встреча с дизайнером по интерьерам, который чем-то обязан Сантино Боннатти.

Она встала поздно, долго нежилась в ароматизированной ванне и прибыла в дом на Блю Джей Уэй с пятнадцатиминутным опозданием. Пунктуальность не входила в число ее достоинств.

К неудовольствию Иден, декоратором оказалась женщина. Она не любила иметь дело с женщинами. Они либо злились на ее красоту, либо приходили в восторг, так как, прежде чем с головой уйти в актерскую профессию, Иден была одной из наиболее популярных фотомоделей Америки.

Но эта женщина оказалась непохожей на других. Маленькая, лет за сорок, с гривой медных кудрявых волос и в юбке с разрезом до паха. Вела она себя по-деловому и имела при себе улыбчивую ассистентку, грифельную доску и множество эскизов и идей. Звали ее Пейж Вилер. Мимоходом Иден подумала: интересно, чем она обязана Сантино, но, разумеется, спрашивать не стала.

– Я хочу, чтобы у меня в доме было много белого цвета, – сказала Иден неопределенно. – Белые диваны и ковры, все современное и угловатое, и чтобы было много зеркал. И хром я тоже люблю. Я хочу, чтобы дом выглядел шикарно.

Пейж кивала, делала заметки, показывала образцы материалов и предлагала разные идеи.

Иден почти во всем соглашалась. Она почти так же стремилась поскорее переехать из прежней квартиры, как Сантино – перевезти ее в новый дом. По ней, лишь бы ее гнездышко выглядело сенсационно на развороте «Пипл» или «Аз». Вообще, вполне возможно, что и домом-то ее он будет совсем недолго, потому что, когда придет слава, она немедленно переедет. Она не имела намерения спать с Сантино Боннатти всю свою оставшуюся жизнь – только до тех пор, пока это необходимо.

На какой-то миг Иден вспомнила о Ленни и об их свидании. О, Ленни... он, конечно, не изменился. Парень трахается классно. По-настоящему классно. Уж она-то знает. Многие мужчины совершали с ней путешествие в рай и возвращались без гениталий.

Как жаль, что он неудачник. Всегда был им и навсегда останется. Работает в какой-то дыре на бульваре Голливуд. Он что, не знает, что бульвар Голливуд – за городом? Дыра, пустая трата времени – как и та чушь, что он нес тогда в Нью-Йорке.

Никто не сможет ее упрекнуть, что она не дала Ленни шанс. Три года. Но в сексе он, конечно, мастак, а после обезьяньих объятий Сантино ей требовалось развеяться. Вот так. Хорошо, что он позвонил. Хорошо, что они встретились. А еще лучше – если он теперь тихонько исчезнет.

– Обои персикового цвета будут лучше всего смотреться в спальне, – деловым тоном говорила Пейж. – Возможно, мы сможем, основываясь на этом, построить целую концепцию дома.

– Угу, – согласно кивнула Иден. – И мне хотелось бы меховое покрывало на кровати. Что-то экстравагантное и сексуальное... что-то... как у кинозвезд.

– Я отлично понимаю, что вы имеете в виду, – наклонила голову Пейж, украдкой переглянувшись с ассистенткой.

– Хорошо, – сказала Иден. – Ну что, мы закончили? – Она торопилась к маникюрше и опаздывала уже на двадцать минут.

От Матта Трайнера не было спасения. Опять он крутился вокруг ее столика, спрашивал, как она себя чувствует, снова назначал свидание. Джесс видеть его не могла, и все же... по крайней мере, он был рядом и по-своему, но все же беспокоился о ней.

– Похоже, я вчера натворила дел, – пробормотала она. Она не знала! Он испытал огромное облегчение. У него еще оставался шанс.

– Нет, все в порядке. Вы рассказывали мне о вашей матери. Вам требовалось выпить.

– Мне требовалось отвлечься, а каким образом – не важно.

– Давайте повторим сегодня вечером.

– Повторим что – пьянку?

– Просто поговорим.

Она решилась прогнать Вэйланда. Почему бы не отложить выяснение отношений еще на один день, может быть, у нее к тому времени накопится еще больше решимости? Возможно, ей следует попросить совета у Матта? В подобных ситуациях всегда возникает масса юридических проблем. Может статься, что избавиться от Вэйланда окажется гораздо сложнее, чем она предполагала.

– О'кей, – сказала она, к удивлению обоих. – Но только не тет-а-тет во владениях Трайнера.

В три часа посланец отыскал Ленни около бассейна гостиницы «Шато Мармон», где он работал над загаром. Ну, не совсем посланец в привычном для Беверли-Хиллз смысле слова. Если придерживаться фактов, то около бассейна зазвонил телефон, и блондинка с прической «конский хвост» закричала:

– Есть здесь кто-нибудь по фамилии Голден?

Он решил, что звонит Иден, и полетел стрелой.

Оказалось, не Иден. С ним желал говорить ассистент из «Мерв Гриффин шоу», который сообщил, что один из продюсеров недавно видел Ленни у Фокси, а у них образовалась дыра в программе, которая пойдет через три дня, и, если мистер Голден желает, он может ее заполнить.

Если желает! Желает ли Фред Астер танцевать, желает ли Мэрилин Монро очаровывать? Желает ли он! Ха!

– Да, – ответил он. – Пожалуй, время позволяет мне принять ваше предложение. – И продиктовал телефон своего агента.

Иден будет в восторге. Она придет с ним на запись, возьмет его за руку, а возможно – встанет перед ним на колени в гримерной и подарит ему свое напутствие. Наконец-то! Он – на коне.

Ленни начал лихорадочно соображать, с чем можно и с чем нельзя выступать. Телевидение и сцена в клубе – две разные вещи. На телевидении требуется образность, чистота слога, никаких двусмысленностей и свежий, оригинальный сюжет. Впрочем, все его сюжеты – свежие и оригинальные. Он сам для себя писал – никто не вкладывал своих мыслей в уста Ленни Голдена.

Он не мог решить, что теперь делать – продолжать работать над загаром или бежать к себе. Иден отметила, что он бледный. «Как нью-йоркец», – прошептала она.

А что плохого в том, чтобы выглядеть как нью-йоркец? К черту. Он поспешил в отель. Предстояло хорошенько потрудиться.

– Ты куда-то уходила прошлым вечером, – мягко сказал Сантино.

– Ничего подобного, – с негодованием солгала Иден. Она не собиралась отчитываться перед Сантино. – Я весь вечер смотрела телевизор и жутко скучала.

Его голос напоминал шипение кобры:

– Куда ты ходила?

– Никуда. Говорю тебе, я...

От пощечины ее голова сильно дернулась назад, и на щеке остался зловещий красный отпечаток пятерни.

Она была потрясена.

– Как ты смеешь... – начала она.

Вторая пощечина заставила ее замолчать.

– Никогда не ври мне, Иден, – спокойным голосом сказал он. – На сей раз я прощаю, но запомни – никогда не поступай так снова.

Бормоча что-то себе под нос, Сантино вышел из квартиры.

– Что-нибудь не так, босс? – спросил Блэки в лифте.

Сантино не взял на себя труд отвечать телохранителю. Он говорил, когда сам того хотел, и больше никогда.

Он хрустнул пальцами и уставился на заостренные носки своих итальянских, ручной работы, туфель.

Женщины. Их необходимо сразу ставить на место. То же относится и к подчиненным.

Почаще демонстрируй силу и можешь не опасаться бунта.

Матт отвез Джесс в итальянский ресторан. Она почувствовала, что очень проголодалась, и до отвала наелась салата, котлет из телятины с гарниром из спагетти и моллюсков, а в завершение справилась с солидным ломтем пирога с малиной. От напряжения и забот у нее всегда разыгрывался аппетит, и в таких случаях она слона могла съесть.

Джесс вытерла губы салфеткой, пронзила Матта взглядом, от которого тот едва не поперхнулся салатом, и сказала:

– Давайте, выкладывайте.

– А я думал, вы вегетарианка, – пробормотал он, не зная, что говорить.

– Иногда, – ответила она уклончиво и потянулась к бокалу. Он оказался пустым.

Матт заказал еще одну бутылку, задаваясь про себя вопросом, не повторится ли сегодня давешняя сцена, и одновременно жалея, что они обедают не в «Маджириано», где он мог выписать чек, а не платить наличными. Но кто мог предположить, что непьющая вегетарианка вдруг так резко изменит своим жизненным принципам.

– Ну же, – настаивала Джесс. – Расскажите о Ленни. Не темните. Если вы не хотели его увольнять, то чья это идея?

Он решил, что нет смысла скрывать правду. И опять же, ему вовсе не было смысла брать вину на себя. Он чувствовал себя в долгу перед Джесс – и расплатится с ней информацией. Кто знает – а вдруг она из чувства благодарности завершит вечер должным образом?

– Лаки Сантанджело заимела на него зуб, – объявил он. – Не спрашивайте почему, ибо я не имею ни малейшего понятия. Она вытащила меня из постели в два часа ночи, чтобы уволить его.

– Лаки Сантанджело... – медленно повторила Джесс. – Но зачем ей понадобилось увольнять Ленни? Мне говорили, что он отлично выступил. – Она наморщила лоб. – Насколько я знаю, она вообще не вникает в подобные вопросы. Не понимаю.

– И я тоже. Но вот что я скажу – я очень влиятельный человек, но, дорогая моя, когда кто-то из семьи Сантанджело чего-нибудь хочет, я, как и все остальные, на носках бегу выполнять их желание.

Он поиграл одной из своих золотых цепочек. Зачем он ей все это рассказывает? Ему следовало бы выставлять себя в наилучшем свете, а не наоборот.

Джесс пребывала в растерянности. Лаки Сантанджело. Леди-босс, как ее называли. Какие у нее могли быть причины для того, чтобы прогнать Ленни?

– Теперь вы знаете все, – продолжил Матт. – Полагаю, не стоит говорить, что наш разговор не для передачи.

– Вы что, думаете, я побегу давать объявления в газетах?

Он передернул плечами.

– Просто я не хочу, чтобы на меня ссылались, вот и все.

Джесс кивнула. Почему Ленни до сих пор не позвонил? Она так скучала по нему. И нуждалась в его поддержке. А теперь у нее было, что ему рассказать.

– Матт, – проговорила она медленно, – у вас есть знакомый адвокат? Боюсь, мне нужен совет.

– Совет какого рода? – спросил он спокойно.

– По делу о разводе.

И Джесс начала рассказывать о Вэйланде, а раз начав, уже не могла остановиться и выложила все – и о наркотиках, и о подозрительных дружках, и о том, как он вечно спит.

– Я плачу за все, – закончила она. – Со дня нашей свадьбы он не заработал ни доллара. Если я укажу ему на дверь, он уйдет?

Матт внимательно слушал. И ему совсем не понравилось услышанное. Джесс связалась с законченным наркоманом, а с ними всегда проблемы, они никогда не уходят по-хорошему. Он припомнил одну девушку, певицу, которая жила с человеком, пристрастившимся к героину. Когда она предложила ему выметаться, он перерезал ей горло бритвой. Жизнь ей спасли, а вот голос – нет.

– Он буйный? – спросил Матт, недоумевая про себя, не сошел ли он с ума, что вмешивается в такую историю.

– Нет. Вовсе нет. Наоборот, он очень мягкий, особенно с ребенком. – Джесс вздохнула. – Он сам как большой ребенок. В чем-то я его даже жалею.

– Вам надо обратиться к адвокату, – твердо заявил Матт. – Я организую вам встречу. Почему бы уже не завтра утром? Мой адвокат окажет мне эту услугу. Позвоните мне в десять утра, и я скажу, когда приходить.

Она благодарно пожала ему руку.

– Спасибо, – сказала Джесс. – Вы на самом деле очень хороший человек.

«Несмотря на твою дурацкую прическу, золотые цепочки и безвкусную квартиру», – хотелось ей добавить, но она сдержалась. Мало-помалу она начинала пересматривать свое мнение о Матте Трайнере. Он оказался не таким мерзким, каким казался на первый взгляд.

В голосе телефонистки появились раздраженные нотки.

– Да, мистер Голден. Я четыре раза передавала, что вы просили. И не моя вина, мистер Голден, что мисс Антонио вам не отвечает.

– У меня сменился номер телефона, – объявил Ленни и назвал номер «Фоксис». – Это мое пятое по счету послание, и, пожалуйста, сообщите ей, что дело не терпит отлагательств.

– Обязательно, мистер Голден.

– Спасибо большое.

– Пожалуйста.

Он повесил трубку, чувствуя, что с каждым разом начинает все больше и больше ненавидеть телефонистку.

Почему Иден играет с ним в прятки? Между ними еще ничего толком не началось, а она уже повела себя как последняя сука. К чертям! Зачем ему все это нужно?

Ленни отправился на сцену и впервые провалился. Фокси облил его грязью с головы до ног.

Исаак сидел в зале. Он заявил, что просто счастье, что сегодня никто не пришел из «Гриффин шоу».

Лучик улыбнулась.

–У тебя менструация, дорогой?

Ленни снова и снова названивал Иден. Бесполезно. На телефонной станции отказались дать ему ее адрес. Джой Фирелло мог его знать, но он уехал. Суна и Ширли тоже отлучились из Лос-Анджелеса. Но завтра он найдет Иден и выяснит, в какие такие игры она решила поиграть.

Но больше он не станет губить свою жизнь из-за Иден Антонио.

Ровно в десять утра Джесс позвонила Матту. Он сдержал слово и назначил встречу со своим адвокатом на полпервого. Джесс была ему благодарна и на сей раз решила не будить Вэйланда, который раскинулся на поломанной кушетке в холодной гостиной.

Она покормила Симона и уложила его спать раньше обычного. Затем тихонько ускользнула из дома.

Вэйланд проснулся пятнадцать минут спустя. Он еще не отошел после вчерашнего, и его знобило. Он поискал Джесс и, не найдя ее, понял, что она ушла на работу рано, не оставив ему денег.

А деньги ему были необходимы. Скоро придет Эджи и принесет хороший товар, за который Вэйланд пообещал ему сто пятьдесят баксов. У Джесс просить бесполезно – она только разорется и все. А ведь как просто – она могла бы продавать у себя в казино часть наркоты, которую он добывает, и деньги полились бы рекой. Надо поговорить с ней, что она должна с мужем действовать рука об руку. Надо...

Он забыл, о чем только что думал, расстегнул брюки и помочился на стену гостиной. Затем проглотил горсть таблеток – последние – и припомнил, что ему нужны деньги для пополнения запасов. Джесс дурно с ним обращается. Как она могла улизнуть на работу и оставить его без гроша!

«Иногда она прячет деньги».

Он пустился в лихорадочные поиски, разбрасывая вещи, высыпал из коробок на кухне чай, сахар, кофе.

«Иногда она...»

Мысли путались у него в голове. Но он твердо знал, что скоро придет Эджи и надо что-то предпринять.

В спальне заплакал ребенок.

«Иногда она прячет их...»

На сей раз ему удалось додумать до конца.

«Однажды она спрятала пятнадцать сотен в детской кровати под матрасом».

Пошатываясь, он направился в спальню. Вчера вечером они с приятелями славно оторвались. Он пригласил их к себе домой. А что вы хотели? Он же не может никуда пойти, на нем ребенок.

Он вынул сына из кроватки и аккуратно положил его на пол. Симон тут же пополз в сторону двери, распахнутой во дворик, но Вэйланд этого не заметил.

Дрожащими руками он сорвал одеяла и простыни. Затем схватил маленький матрас и запустил его через всю комнату.

Ничего.

Ни гроша.

Ни доллара.

Ни цента.

Тут он почувствовал, как сильно устал. Вэйланд рухнул поперек кровати и мгновенно заснул мертвым сном.

ГЛАВА 26

Часы со Снупи не принесли мира в дом. Когда выяснилось, что Олимпия задержится в Нью-Йорке, Бриджит принялась орать как резаная. Казалось, девочка почувствовала, что матери не до нее, и как могла выражала свой протест.

– Хочу к мамочке! – вопила она, вырываясь из железных объятий няни Мейбл, которая тщетно пыталась затащить ребенка в лимузин.

– Мама скоро приедет, – со вздохом отвечала Олимпия, мечтая, чтобы тягостная сцена поскорее закончилась. Через пару дней.

– Нет, не приедешь! – кричала Бриджит. – Не приедешь! Не приедешь!

– Приеду, – настаивала Олимпия.

– Да что тут творится! – Появился разгневанный Димитрий. – Почему ты в последний момент решила не ехать, Олимпия? Говорить об этом ребенку сейчас – просто безответственно с твоей стороны. – Он перевел твердый взгляд на Бриджит, и та немедленно замолчала. – Мы поедем сейчас, – объявил он. – Твоя мать последует за нами через несколько дней. А пока поживешь у меня.

Лицо Бриджит посветлело. Лишь бы не оставаться наедине с няней Мейбл!

– Спасибо, папа, – облегченно вздохнула Олимпия, поправляя свои светлые кудряшки.

Он нахмурился.

– Но не больше недели. У меня запланированы встречи в Лондоне и Риме, и я не собираюсь таскать с собой Бриджит.

– Ну разумеется, папа.

Они обменялись обязательными поцелуями, и наконец-то Димитрий, Бриджит и няня Мейбл уехали.

Олимпия успокоила нервы в ванной, заказала две бутылки шампанского и щедрую порцию икры и выписала на ночь Витоса.

Он приехал и рассказал о вечеринке, которую сегодня дает английская рок-группа «Лайэбаутс», современники «Битлз» и «Роллинг стоунз»'.

Олимпия решила, что надо поехать, – их солист всегда интересовал ее, хотя они никогда не встречались. Его звали Флэш, и выглядел он как будто только что сбежал из цыганского табора. Длинные, темные и курчавые волосы, кожа в оспинах, тонкие злые губы, гнилые зубы, опасные желтые глаза и костлявая фигура.

Витос улыбнулся своей ослепительной и глупой улыбкой.

– Надо ехать, – сообщил он после того, как Олимпия объявила ему именно это свое решение.

Они добрались на лимузине до огромного амбара, у входа в который их осмотрели два массивных телохранителя. Вот что больше всего понравилось Олимпии в Нью-Йорке – здесь в любой момент могло случиться нечто совершенно неожиданное.

Оказавшись внутри, она с улыбкой пробралась сквозь толпу беснующихся фанатов в комнатку для избранных. Витос охранял ее с тыла. Так она впервые встретилась с Флэшем.

Много лет он мелькал перед ней на экранах телевизоров и обложках журналов. Ему поклонялись, как поклонялись Энди Воролу и Мику Джаггеру. Еще про него было известно, что он завязал с героином, остался верен кокаину и, возможно, лучше всех в мире играл на электрогитаре. Встреча с довольно симпатичной толстушкой, наследницей греческого магната-судовладельца, не произвела на него никакого впечатления. Он вообще понятия не имел, кто она такая.

– Привет, детка, – сказал он. – Нюхаешь?

Олимпия влюбилась в него с первого взгляда.

Никто и никогда не смог бы обвинить ее в наличии хорошего вкуса.

ГЛАВА 27

Теперь, приняв твердое решение, Лаки не хотела проводить с Джино времени больше, чем необходимо. Она боялась, что он опять попробует переубедить ее, а она знала, что поступает правильно.

Он вернулся в Лас-Вегас один. Без Сьюзан. Идеальная вдова осталась в Лос-Анджелесе организовывать церемонию.

– Ты ведь приедешь на свадьбу? – спросил он.

Она не хотела присутствовать на его свадьбе. Почему она должна смотреть, как он совершает величайшую глупость?

– Ну... – начала она, подыскивая отговорку.

– Я хочу, чтобы ты там была, – сказал Джино. Его слова прозвучали не как просьба, а как приказ.

– Конечно, – нехотя ответила Лаки, не зная, почему она до сих пор его слушала.

Пока шла необходимая бумажная волокита, ее присутствие не требовалось, поэтому Лаки решила через неделю уехать. Сначала она планировала навестить Косту в Майами, а затем двинуть в Нью-Йорк, где она наметила организовать свою штаб-квартиру. Расставание с Лас-Вегасом, с гостиничным бизнесом пройдет болезненно, и не надо себя обманывать.

И еще – расставание с Джино.

Как-то они поужинали вдвоем. Оба чувствовали себя не в своей тарелке. Что изменилось? Она сообщила отцу, когда собралась уехать, и он кивнул с отвлеченным видом.

«Скажи, что между тобой и Сьюзан все закончено, и я с места не тронусь», – думала она.

Он ничего не сказал.

Матт услышал о трагедии из первой передачи вечерних новостей. Еще один утонувший – на сей раз одиннадцатимесячный ребенок выполз из двери дома во дворик и свалился в бассейн.

Ведущая выпуска, женщина с внешними данными претендентки на звание «Мисс Америка», сделала печальное лицо и сообщила, зрителям, что, хотя нет оснований предполагать убийство, родители ребенка, Джесс и Вэйланд Долби, задержаны полицией для проведения расследования.

На какой-то миг Матт онемел. «Джесс и ее ребенок. Что там случилось?»

Потом к нему вернулась способность действовать, и он схватил пиджак и выбежал из кабинета.

Сьюзан и Пейж встретились в Брентвуде, в доме, который Пейж оформляла. Владелец дома, кинозвезда испанского происхождения, снявшийся в знаменитом фильме мужа Пейж, отдыхал на Гавайях с другой кинозвездой испанского происхождения, тоже мужского пола.

Сьюзан подъехала первой и с нетерпением ждала у входа в своем желтом «роллс-ройсе». Всего через несколько минут появилась и Пейж в золотистом «порше». Она выбежала из машины и бросилась навстречу Сьюзан, которая к тому моменту уже стояла рядом со своей машиной, дав волю чувству привязанности к Пейж. Женщины обнялись. Они мало походили друг на друга – Сьюзан, одетая в элегантный, тщательно выглаженный шелковый костюм и с аккуратно уложенными светлыми волосами, и Пейж, взлохмаченная и в юбке с немыслимым разрезом.

– Извини за опоздание, – сказала Пейж. От нее исходил сильный запах духов, смешанный с запахом маленького ребенка. – Я только что получила новый спешный заказ. Какая-то пустышка-старлетка, протеже одного из инвесторов Райдера. Она хочет того же, чего и все, – белый цвет, как у Монро, зеркала и меховые покрывала, чтобы лучше трахаться.

Сьюзан улыбнулась. Если бы подобное замечание позволил себе Джино, она взглядом поставила бы его на место.

Они вошли в дом. Он был почти завершен и представлял собой мужественную фантазию из кожи и дерева.

– Что скажешь? – спросила Пейж, проводя Сьюзан по всем комнатам.

– Впечатляет, – ответила та, хотя, на ее вкус, Пейж несколько переборщила.

– Теду понравится, – сказала Пейж. – И его приятелю тоже.

Они дошли до спальни и остановились перед огромной кроватью темного дуба.

– Королевский размер, – объявила Пейж. – Под стать хозяину.

– А ты откуда знаешь? – быстро спросила Сьюзан. Она подозревала, что Пейж иногда спала со своими клиентами, хотя свои подозрения хранила про себя.

– Так все знают, – пожала плечами Пейж. – Точно так же, как все знают, что у Тини был самый большой член в Голливуде.

Сьюзан нахмурилась. Порой Пейж заходила слишком далеко. Лучше бы ей не упоминать Тини. Теперь, когда он умер, она предпочла бы поскорее забыть его и его ненавистный орган, который, кстати говоря, действительно был одним из самых впечатляющих пенисов, какие она когда-либо видела. Сьюзан со значением посмотрела на Пейж и приспустила с плеч шелковый пиджак.

– Ты скучала по мне? – спросила она. – Я по тебе – очень.

Пейж улыбнулась.

– Ну конечно, – проговорила она и перешагнула через юбку.

Сьюзан в спешке разделась и замерла в ожидании волшебного прикосновения Пейж. Секс с женщиной – это так естественно. Нет той скрытой грубости, которую привносят в этот акт мужчины. Сейчас Сьюзан не ощущала ни угрозы, ни насилия. Так приятно расслабиться, отпустить все пружины. Лежать и чувствовать абсолютную и полную свободу.

Когда наступил оргазм, он был настоящим. С мужчинами она всегда притворялась. Так казалось как-то легче.

Она лежала, обнаженная и счастливая, посреди большой дубовой кровати и рассказывала о Джино.

Ее подруга внимательно слушала.

– И я выхожу за него, – закончила Сьюзан со вздохом. – Боюсь, иного выхода нет.

Пейж кивнула. В глубине души она считала, что Сьюзан достается классный мужик. Ее беда в том, что она сама не понимает своего счастья. В конце концов, траханье есть траханье, а пол партнера не имеет особого значения.

– Я хочу, чтобы ты знала, – продолжила Сьюзан, – что на наших с тобой отношениях это никак не отразится.

Пейж встала с кровати.

– Тебе надо замуж, – сказала она. – Тебе нужен мужик в доме, хотя бы для того, чтобы оплачивать счета.

Сьюзан сладко потянулась. «Мне нужна только ты, дорогая». Она свободно раскинула ноги. С Пейж она никак не могла насытиться. С Джино ей ничего не хотелось.

– Мне надо спешить, – заявила Пейж, начиная одеваться. – У меня сегодня вечером двенадцать гостей. Будем смотреть новый фильм Бронсона. Я бы и тебя пригласила, если бы не знала, как ты не любишь ходить одна. Ну ничего, скоро у тебя опять будет пара.

– Да, – ответила Сьюзан, правда, несколько раздраженным тоном. Ей хотелось еще немного поразвлечься, и вот вам – Пейж ни с того ни с сего убегает. Обидно, особенно если учесть, что они не виделись несколько месяцев.

– Мы сможем встретиться в недалеком будущем?

– Пожалуй, – протянула Пейж, накрашивая губы. – Вот только не знаю, готова ли я делить постель с нашей кинозвездой. Он возвращается сюда завтра. Кстати – нужно сменить цветы, купить еще несколько подушек и... – Она достала из сумочки записную книжку и ручку. – Честно говоря, сама не представляю, когда я все успеваю. Я как жонглер с дюжиной мячей. Райдер ни шагу не может без меня ступить, а с моих крокодилов вообще глаз спускать нельзя. На прошлой неделе Брэдфорда выгнали из школы – толкал марихуану. А Рикки разбил свой новый «корвет».

Позже, на пути домой, Сьюзан пришла к выводу, что двое ее собственных снобов – еще далеко не худший вариант. А что касается Джино... что ж, неплохо будет снова иметь рядом мужчину. В былые времена Пейж просто не осмелилась бы устраивать вечер, не пригласив ее. А теперь: «Я знаю, как ты не любишь ходить одна», – и все, кушайте на здоровье.

Из дому она позвонила Джино. Он был чем-то расстроен. Сьюзан подбодрила его ласковыми словами и решила, что со свадьбой надо поспешить.

С годами Джино научился ценить близость, а не просто постель. В постель можно уложить кого угодно, найти родственную душу – вот что действительно важно.

Он был женат дважды. Первый раз на Синди. Ей нельзя было доверять. Второй раз на Марии. Единственная настоящая любовь за всю его жизнь.

Между ними промелькнуло еще несколько женщин, которые запомнились.

Клементина Дьюк – жена сенатора. Холодная шикарная леди, подобравшая его, двадцатидвухлетнего, и научившая его многим полезным вещам.

Пчелка, которая приняла его, когда он нуждался в ее помощи, и которая ждала его из тюрьмы все семь лет.

Марабелла Блю, величайшая секс-бомба. Она оказалась неврастеничкой и пыталась покончить жизнь самоубийством, когда он оставил ее.

И самая последняя по времени длительная связь с привлекательной вдовушкой, внешностью мало чем уступавшей Сьюзан. Она переехала к нему и разделила все годы ссылки в Израиле. Когда он вернулся в Америку, он не взял ее с собой.

И вот теперь – Сьюзан.

Не делает ли он ошибку? Где-то внутри все-таки шевелился червячок сомнения.

Нет, навряд ли.

Он закурил длинную и тонкую гаванскую сигару и задумчиво уставился перед собой, пытаясь проникнуть в будущее.

ГЛАВА 28

Голову следователя украшало несколько прядок тщательнейшим образом уложенных жирных волос.

Джесс против воли все время возвращалась к ним взглядом, хотя и чувствовала, что это его раздражает. Совсем по-детски ей казалось, что, если она будет смотреть долго-долго, весь невероятный кошмар исчезнет сам собой.

– Почему вы оставили его с вашим мужем, если вы знали, что тот наширялся до одурения? – настаивал следователь. – Вы что-нибудь слышали о такой статье: «Преступное невыполнение родительских обязанностей»? На мой взгляд, вы все равно что сами швырнули ребенка в бассейн. Может, так оно и было на самом деле, Меня уже ничего не удивит в этом поганом мире.

Его жестокие слова отскакивали от нее, не задевая. Она отказывалась вникать в то, что он говорил. Она знала, что им все равно придется ее отпустить. Они не могут посадить ее. Она ничего не сделала.

Только царапалась, кусалась и лягалась, и кричала, и, если бы у нее оказался под рукой пистолет, она застрелила бы сукина сына.

Вэйланд.

Спал.

Как будто ему было на все наплевать.

А их мальчик...

Симон...

Плавал...

Как игрушка...

Ужас, неописуемый словами ужас. Этого не может быть, это только ей кажется!

Дыхание перехватило. Все как в тумане.

Она начала кричать. Потом – вытащила ребенка за волосы из бассейна. Откуда-то появился соседский сын и склонился над маленьким раздутым безжизненным тельцем.

Наконец, нетвердой походкой из дома вышел Вэйланд, без рубашки, глаза пустые.

– В чем дело? – пробормотал он.

Джесс бросилась на него, била его кулаками в грудь, царапала ногтями его ненавистное лицо, пока ее крики не привлекли других соседей и в конце концов полицию.

Дальнейшее она вспоминала как в тумане. Туман ненависти, растерянности и горя. Теперь она ждала, когда же наконец очнется от кошмарного сна – ведь она была уверена, что такое не может произойти на самом деле.

И все же... она помнила прикосновение своих рук к холодной, мокрой плоти Симона, ее единственного сыночка, и знала, не сомневалась больше, что жизнь окончена.

Итак, стало окончательно ясно, что Иден не собирается отвечать на его звонки. Ленни не мог поверить, что она вот так, мимоходом, вернется в его жизнь, снова вскружит ему голову, а затем вычеркнет его, как будто абсолютно ничего не произошло.

– Мы передали мисс Антонио все ваши звонки, – сообщила телефонистка, которой он позвонил, проснувшись в полдень. – Она ответит вам, как только сможет.

«Да пошел ты!» Вот что значили ее слова. «Проваливай и больше не обрывай телефон».

Он разозлился. Она ведь хотела его тогда ничуть не меньше, чем он – ее. Черт побери! В чем же дело?

Он снова потянулся к трубке, чтобы позвонить Джою Фирелло, и снова попал на телефонистку. Вообще кто-нибудь в Калифорнии подходит к телефону сам?

– Мистера Фирелло нет в городе. Что-нибудь передать?

– Мне необходимо срочно с ним поговорить, – быстро сказал Ленни. – У вас есть номер телефона, по которому ему можно сейчас позвонить?

– Я передам ему все, что вы скажете, – ответила телефонистка, никак не реагируя на его вопрос.

Чертова заводная кукла.

С большим трудом он вычислил Суну и Ширли в Палм Спрингс. Ни одна из них не помнила адреса Иден, хотя обе были уверены, что она живет где-то неподалеку от них.

– Ценная информация, – заметил он.

– Надеюсь, ты не собираешься встречаться с ней, – поинтересовалась Суна.

– У вас полная несовместимость, – добавила Ширли по параллельному телефону.

Он звонил не для того, чтобы выслушивать их советы.

– Кто ее агент? – спросил он быстро.

– Так, мелочь, – отозвались они хором.

– Мне нужно имя, а не положение.

Они сообщили имя агента. Он позвонил, и секретарша ответила, что ни при каких условиях не дает адреса клиентов.

– У меня срочное дело, – заявил он грозно.

– Передайте через меня.

– Старая галоша, потаскуха.

Он бросил трубку. Опять началось. На одну ночь она вернулась в его жизнь, и он уже сходит с ума.

Ленни знал, что умнее было бы забыть обо всем случившемся. Выбросить ее из головы раз и навсегда, как, наверное, выбросила его из головы Иден.

Но какой тут ум? Когда дело касалось Иден, он становился глупее последнего идиота во всем городе.

Отпечаток руки Сантино горел на ее бледной щеке. Иден смотрелась в зеркало не видящими от ярости глазами. До сих пор никто никогда не бил ее. Никто бы не осмелился.

Ублюдок.

Волосатый ублюдок.

Он же похож на лысую обезьяну. Он должен целовать ей ноги, а не то что руку на нее поднимать.

Все произошло так неожиданно. Иден догадывалась, конечно, что Сантино Боннатти – не Мистер Обаяние, но к такому подлому нападению она оказалась не готова.

И вообще, откуда он узнал, что она отлучилась из дому? За ней что, следили?

Она решила бросить его.

Ее решимость прошла через десять минут. Все надо делать вовремя, а, учитывая новый дом и его возможное финансирование картины с ее участием, сейчас еще не наступил подходящий момент для расставания.

Иден наклонилась поближе к зеркалу и внимательно оглядела свое лицо. Потом подняла руку и аккуратно потрогала след его ревности.

Она прошла на кухню, завернула в полотенце несколько кусочков льда и приложила компресс к щеке.

Трижды прозвонил телефон, затем звонок взяла на себя служба ответов телефонной станции. Иден не хотела ни с кем говорить. Ленни Голден оставил кучу посланий. Возможно, это опять он.

К чертям Ленни. Он – причина ее неприятностей.

И Боннатти тоже к чертям.

Ублюдок.

Ему это даром не пройдет. Он ей заплатит.

Когда-нибудь.

Когда придет время.

Когда она будет готова.

Виски ослабило боль (полбутылки!), и, когда Ленни вышел на сцену «Фоксис”, он выступал злобно, цинично, с убийственным сарказмом.

Когда он пошел за кулисы, в проходе стояла Лучик. Она кивком указала на телефонный автомат в углу.

– Кто-то звонил тебе из Лас-Вегаса. Я просила перезвонить через десять минут.

– А кто меня спрашивал? – заплетающимся языком поинтересовался Ленни.

Она потуже запахнула халат.

– Я похожа на секретаршу?

– Ты похожа на лакомый кусочек. – Потеряв равновесие, он качнулся в ее сторону.

– Ой, да брось ты, Ленни! – Она презрительно отпихнула его. – Будь здесь сейчас Фокси, он бы тебе все яйца пообрывал.

– Ну а пока что они у меня есть.

Она расхохоталась ему в лицо:

– Сынок, у тебя никогда не будет таких, как у Фокси.

Зазвонивший телефон спас его от необходимости придумывать остроумный ответ.

Интересно, кто ему звонил из Вегаса? Он надеялся, что это Джесс. Он хотел выговориться. Раз и навсегда ему надо забыть о существовании Иден Антонио.

ГЛАВА 29

Матт сказал:

– Я бы очень просил тебя прийти сегодня на похороны. Джесс в жутком состоянии. Твое присутствие может очень много значить для нее.

– Да я ее едва знаю, – отбивалась Лаки.

– Она проработала у нас более двух лет. Неужели ты не можешь оказать ей такой знак внимания? Я хочу, чтобы она знала, что нам не безразлично ее горе.

Лаки поразилась, как он заботлив. Все повидавший, умудренный опытом Матт. Откуда у него взялось сердце?

– О'кей, – заявила она. – Я приду. – А затем добавила, почувствовав неожиданный прилив сочувствия к Джесс: – Может быть, я еще чем-нибудь могу ей помочь?

– Только появись там – этого достаточно.

Она кивнула.

– Возможно, мы сможем предоставить ей трехмесячный оплачиваемый отпуск. Отправь ее куда-нибудь, пусть успокоится. Такие раны лечатся долго...

На миг Лаки вспомнила Марко. Его улыбку, то, как ложились на воротник рубашки жесткие черные пряди его волос и с каким выражением он на нее смотрел.

О Боже! Она все еще видела его в снах, когда ей становилось так одиноко, что только он мог облегчить ей боль.

– Я знаю, – сказал Матт. – Я хотел предложить: может быть, я свожу ее в Европу? – Он посмотрел на нее с надеждой. – Вы ведь обойдетесь без меня несколько недель?

Лаки подумала, не пришла ли пора объявить ему, что ее тоже здесь не будет. Решила, что сейчас не время.

– Тебе не все равно? – спросила она.

Он передернул плечами. «Мне нет. Ей – все равно».

– Ну... Надеюсь, все образуется.

Матту хотелось выговориться. Он быстро сказал:

– Я знаю, что она на двадцать лет моложе меня и у нас нет ничего общего. Она даже не в моем вкусе, но, поверишь ли, когда я гляжу на нее, это все не имеет никакого значения. С ней я смогу стать счастливым человеком.

Лаки встала. Настроение у нее резко испортилось.

– Почему ты все это говоришь мне, а не ей?

Она проводила его до дверей, не желая казаться грубой, но и не имея намерения выслушивать признания раскаявшегося шовиниста. Ей пришлось едва ли не выпихнуть его из кабинета.

Когда он наконец ушел, Лаки заказала себе чай и тосты и уселась за стол, где ее ждали кое-какие бумаги.

К ее горлу подступила тошнота. Нервы. Когда она обретет самостоятельность, все пойдет по-другому.

Матт поспешил к себе, где под присмотром служанки находилась Джесс. Она сидела на диване, устремив в никуда пустой взгляд.

– Представляешь, – объявил он. – Лаки Сантанджело собирается присутствовать на похоронах. Просто поразительно. Очевидно, ты успела произвести очень хорошее впечатление на руководство. – Он направился к бару и налил щедрую порцию бренди. – Очень многие собираются прийти. Почти все крупье, несколько артисток, пара официантов. Да, и Мэнни – ну, ты его знаешь – твой любимый начальник смены. Он твердо обещал быть. – Матт передал ей бокал.

– Это не вечеринка, – сказала она еле слышно.

– Выпей, тебе станет легче.

– Это не вечеринка, – повторила она грустно.

Он взял ее за руку.

– Я знаю, милая. Но, поверь мне, люди переживают за тебя. Они хотят поддержать тебя.

Джесс сделала большой глоток.

– Ты оказался очень хорошим человеком, – пробормотала она.

Он смутился, ибо в глубине души отнюдь не считал себя таким уж хорошим.

– Я связался с твоим другом в Лос-Анджелесе, – быстро продолжил он. – Не сразу, но в конце концов я застал его в «Фоксис». Он прилетает сегодня и скоро должен быть здесь. Я послал за ним машину, и его привезут прямо ко мне.

По ее лицу пробежала тень улыбки.

– Ленни – мой самый лучший друг в целом свете, – проговорила она мягко.

– Я понимаю, – ласково ответил Матт. – Ты рассказала мне о нем вчера. Поэтому я и догадался, что ты хотела бы его видеть.

С того момента, как он услышал ужасную новость, Матт взял все в свои руки. Именно он забрал Джесс из полиции, вызвал доктора, который напичкал ее транквилизаторами, сидел около ее постели, охраняя ее беспокойный сон, слушал сбивчивый рассказ о ее жизни.

Именно он организовал похороны, заказал машины и обеспечил, как он надеялся, приличествующее случаю количество приглашенных.

Именно Матт кормил ее горячим супом и держал Джесс за руку, когда она рыдала всю ночь напролет.

Вчера она билась в истерике. Сегодня была тихой, беззащитной, почти как ребенок.

– Ленни – мой лучший друг, – повторила она. – Знаешь, мы ведь выросли вместе.

– Да, знаю. Ты мне все о нем рассказала.

Он не осмелился спросить, всегда ли их отношения оставались чисто дружескими. А что, если она уедет с ним? А он, Матт, как последний идиот сам пригласил своего соперника?

Но сейчас некогда об этом думать. Слишком много разных забот. Через три часа похороны, и надо проследить, чтобы все прошло гладко.

Лаки решила, что лучше всего написать письмо основным сотрудникам. Она несколько раз бралась за него, но каждый раз рвала черновик на части.

Матт позвонил и сообщил, что договорился с Боджи, чтобы тот заехал за ней в два часа. Он действительно принимает большое участие в этой истории. Подумать только, договорился с ее водителем. В другой раз она бы голову ему оторвала за такую самодеятельность.

Меньше всего на свете Лаки хотелось ехать на похороны, особенно сегодня, когда вечно голубое южное небо вдруг затянулось серыми облаками, а синоптики предрекали грозы. Но она не станет огорчать Матта.

Она просто очень сильно устала, казалось, что последняя капля энергии покинула ее тело. Ей хотелось только одного – уснуть.

Лаки подумала, что ей надо сходить к доктору, пусть назначит ей физические нагрузки и витамины. Глупо отправляться на завоевание Нью-Йорка, чувствуя себя как загнанный верблюд. Она позвонила своему врачу и договорилась на завтрашнее утро.

Джино вернулся на несколько дней в Лос-Анджелес. Несколько дней. Уж конечно. Скорее несколько недель.

Сьюзан поманила.

Джино помчался на зов сломя голову.

Конечно, неплохо сохранить устойчивый интерес к сексу в его возрасте. Возможно, это у них семейное.

Лаки сухо рассмеялась. О сексе сейчас она думала меньше всего на свете. Она хотела построить империю – свою собственную империю, – а уж потом, может быть, подумает и о своей заброшенной половой жизни. После Димитрия Станислопулоса у нее никого не было. Да и наплевать.

Секс станет важен тогда, когда она того пожелает.

И не раньше.

ГЛАВА 30

Самолет в воздухе сильно болтало, а к моменту посадки пошел дождь.

Потрясающее зрелище – гроза в пустыне, подумал Ленни. Черные тучи, огромные твердые градины и вечная влажная жара. Он мучался похмельем. И памятью о яростной ссоре с Исааком Лютером, разразившейся, когда он сообщил ему, что не может выступить в «Гриффин шоу».

– Что значит – не можешь? – орал Исаак.

– Не могу, потому что мой друг в Лас-Вегасе нуждается во мне, и я должен ехать.

– К чертям всех друзей! У тебя твой главный шанс, и если ты его упустишь, то ты просто сумасшедший.

Ленни пожал плечами.

– Есть в жизни вещи, которые всегда идут первыми. Возможно, они согласятся выпустить меня в другой раз.

– Жопу твою они выпустят! – взорвался Исаак. – Ты их подводишь в последнюю минуту. Не делай этого, Ленни!

Он нетерпеливо взмахнул рукой.

– У меня нет выбора.

С бесподобным Фокси все прошло легче.

– Езжай. Оставайся там. И не возвращайся, пока не придешь в норму. Я не люблю пьяниц и не терплю у себя лажи. А за два последних вечера ты был и тем и другим.

И не поспоришь.

Так он вернулся в Лас-Вегас, мокрый от дождя и с мерзким вкусом во рту.

В Лос-Анджелесе сейчас сияло солнце, и в данный момент он готовился бы предстать перед камерами.

А еще он по-прежнему бы напрасно ждал ответа от прекрасной Иден. Стопроцентная стерва. Была, есть и будет. Ну и черт с ней. Ему нет до нее дела. Его беспокоит только то, что происходит с Джесс.

Вчера вечером Ленни позвонил Матт Трайнер. Тот самый Матт Трайнер, что указал ему на дверь.

– Джесс ждет вас, – объявил он и вкратце рассказал о случившемся.

Боже. От одного взгляда на недоноска, ставшего мужем Джесс, его начинало тошнить. Вэйланд – жалкая никчемная тварь, присосавшаяся к Джесс и ее в поте лица заработанным деньгам. Почему же он, Ленни, ничего не сказал ей? По крайней мере, мог бы найти время, чтобы выяснить, что же у них происходит.

Но нет. Он и пальцем не шевельнул. Он умчался прочь из города, как будто ему перца под хвост насыпали, ведь как же – его, видите ли, вышвырнули, а только на нем, на Ленни Голдене, сошелся свет клином.

Проклятие.

Он был ей нужен.

А он и ухом не повел.

И теперь ее ребенок умер, в то время как он, не исключено, мог бы предотвратить трагедию.

В аэропорту его поджидала машина. «Олдсмобил», а за рулем – удалившаяся на пенсию танцовщица в пурпурной униформе, украшенной блестками. О... Лас-Вегас... столица дурного вкуса.

Бывшая танцовщица неслась, как Пол Ньюмен в детективе, и, когда они наконец добрались до дома Матта, Ленни был на грани нервного срыва. Гром и молния приветствовали его, когда он вылез из машины. Он поднял воротник пиджака и припустился бегом.

Матт оглядел людей, столпившихся около могилы, и отметил про себя, что следует обязательно отблагодарить тех, кто пришел. Собралась не сказать, чтобы большая группа, возможно, человек двадцать. Но двадцать – вполне приличное количество, и он имел все основания чувствовать себя довольным. Лаки – пошли ей Господь – сдержала слово. Она не подвела его и теперь стояла под большим черным зонтом и, склонив голову, следила, как опускают в яму трогательно маленький гробик.

Ленни поддерживал Джесс с одной стороны, Трайнер с другой. Матт чувствовал, как сотрясается от молчаливых рыданий ее тело, и не знал, что ему делать. С ней он становился таким беспомощным. Он так хотел защитить ее от всего мира. И,если она позволит, он это сделает. В качестве второй миссис Трайнер она получила бы отличную защиту.

Вэйланд отсутствовал. Он уже ловил попутку, чтобы уехать из города, как ему настоятельно посоветовал Матт – для его же благополучия.

Дождь не стихал. Как будто нарочно, подумал Матт, чтобы сделать горькую сцену еще более трагичной. После похорон он организовал поминки в ближайшем ресторанчике. И зря. Все хотели только одного – поскорее разъехаться по домам.

Сначала Ленни ее не узнал. Она туго стянула на затылке свои черные волосы и спрятала выразительные глаза за темными очками. Длинное черное кожаное пальто, туго перехваченное в поясе, скрывало ее фигуру. Она походила на шпионку из романов Ле Карре. Красивая, таинственная, холодная и одновременно страстная.

Потом он вспомнил. Девушка из казино. Его несостоявшееся приключение. Почему она до сих пор в Лас-Вегасе?

Когда предоставилась возможность, он пробрался к ней. Она стояла около стойки бара и крупными глотками пила перно со льдом.

– Эй, – проговорил он укоризненно, – ты меня обманула.

Она не сняла темных очков, и он не мог понять, смотрит она на него или нет.

– Мы знакомы? – спросила она холодно.

– Мы чуть было не вошли в историю, только ты собралась начать занятия прежде, чем я созрел. Ленни Голден. Помнишь?

Равнодушный кивок.

– Так что же случилось? Мы договаривались встретиться в баре.

– Может быть, мне подвернулся кто-то более склонный к обучению. Простите.

С этими словами она поставила на стойку бокал, подошла к Джесс и Матту, сказала пару слов и исчезла.

Сначала Иден, теперь она. Что случилось со знаменитым обаянием Голдена?

Господи, до чего тоскливая штука похороны. Бедняжка Джесс сидела с видом заброшенного ребенка. Хоть бы Матт Трайнер оставил ее в покое. Какой-то сексуально озабоченный старикашка, и таскается за ней, как будто она единственная женщина в городе. Неужели он до сих пор не усвоил, что для всего есть свое время?

Ленни никак не мог решить, что сделать, чтобы облегчить ей боль, Джесс выглядела такой потерянной. Он подошел и сжал ей руку.

– Ну как ты, обезьянка?

Он надеялся добиться от нее хоть какой-нибудь реакции.

Она лишь тупо покачала головой.

В такие моменты нельзя ничего говорить. Возможно, достаточно просто быть рядом.

Сантино вернулся в семь утра. Иден спала, но у него был свой ключ от ее квартиры (он настоял на этом, когда начал оплачивать ее счета), так что он открыл дверь, вошел в ее спальню и некоторое время сидел и глядел на нее. Она спала голой нашоколадного цвета простынях, которые идеально подходили к ее бледной коже и светлым волосам. С кем она решила в игрушки играть? Он ей простит одну ошибку, и все. Если она еще раз попробует его обмануть, она не обойдется пощечиной.

Худенькая телка.

После Донателлы, его жены, Сантино считал всех, кто весил меньше ста пятидесяти фунтов, худенькими.

На ее щеке до сих пор остался след от его руки, и это почему-то возбудило его. За шлюхами вроде Иден Антонио нужен глаз да глаз. Так говорил еще его отец.

– Любая щель, которая считает себя венцом творения, требует присмотра, – как-то утром за завтраком заявил Энцо сыновьям – Сантино и его старшему брату Карло. – Чтобы держать их в узде, покупай им много шмоток, почаще трахай и иногда – бей.

Энцо расхохотался, в восторге от собственного остроумия и мудрости. Но ни остроумие, ни мудрость не защитили его от хладнокровно задуманного убийства, осуществленного женщиной.

Сантино тихо стонал от ярости, когда думал о том трагическом дне год назад. И еще больше он бесился при воспоминании об инструкциях, полученных им и его братом от деловых партнеров их отца.

– Никаких больше смертей, – сказали они. – Никакой мести. Бойни не будет.

Вот так. Им запретили предпринимать хоть что-нибудь.

Сантино чувствовал себя, как будто ему яйца без наркоза отхватили. А Карло воспринял все спокойно, как чертов священник.

Сантино поскреб лысину и начал думать о брате. Карло – тупица, ничтожество. К сожалению, они партнеры и кровные братья и поэтому должны держаться друг друга. Но не в одном и том же городе.

После смерти Энцо Сантино перенес свою штаб-квартиру в Лос-Анджелес. И собирался оставаться там. Мудрое решение. Карло не дышал ему в затылок, и он мог свободно развивать и расширять дело. Семейный бизнес включал в себя целую сеть массажных кабинетов. Сантино обнаружил, что в подобных заведениях очень выгодно продавать порнографические журналы. Он поинтересовался, кто их издает и распространяет. Разумные люди. Вскоре Сантино вошел с ними в долю – и вместе с импортом из Дании и Таиланда, плюс производство видео, его доходы выросли до небес. Он теперь богаче Карло. Тупица Карло – что он за мужчина, если отказался мстить за убитого отца?

Сантино знал, что именно ему предстоит свести счеты с этой сукой Лаки Сантанджело. И когда-нибудь он не ударит в грязь лицом. Уж не сомневайтесь.

Иден пошевельнулась и закинула руки за голову. Маленькие глазки Сантино буравчиком впились в розовые соски ее грудей. Маленьких, но идеальной формы. У его жены не грудь, а вымя. Спать с ней – все равно что трахать беременную корову. Он быстро встал и стянул тренировочные штаны, затем выпустил свой полный сладких предчувствий член из тесных рамок цветастых трусов.

Иден вздохнула во сне.

Грубым рывком Сантино сдернул простыню с кровати, обнажив всю женщину. У нее даже лобковые волосы белые, это сводило его с ума. Он был слаб на блондинок. Одним быстрым движением уселся ей на грудь и поднес член к ее губам.

Она еще не успела открыть глаза, а он уже раскачивался взад и вперед.

– Соси, – потребовал он. – Проглоти его, детка. Проглоти его всего. Ты же сама знаешь, что ты любишь это дело. Ты знаешь, что Сантино – король.

ГЛАВА 31

Жизнь с наркотиками всегда привлекала Олимпию, хотя она никогда не заходила слишком далеко. Довольно много кокаина, много марихуаны – этим ее путешествия и ограничивались. Она не хотела увязнуть слишком глубоко, как некоторые из ее так называемых друзей, которые без понюшки не могли встать поутру. Нет, она умнее. Она нюхает только за компанию. А когда ей никуда не надо идти, она запросто может обходиться без наркотиков целыми днями, и ничего. На ее взгляд, чуть-чуть кокаина – это просто современный эквивалент виски со льдом, не более того. И ничего тут плохого нет.

Как-то раз Димитрий спросил ее, не балуется ли она.

– Конечно, нет, – ответила Олимпия с должной долей возмущения.

– Хорошо, – сказал он, глубокомысленно кивнув головой. – Потому что девушке в твоем положении следует быть очень, очень осторожной. Существует много людей, которые будут счастливы обнаружить у тебя слабое место. И тогда они станут безжалостно эксплуатировать тебя.

За кого он ее принимает, за дурочку? Она трижды побывала замужем, вот когда ее поэксплуатировали всласть. Почему он не предостерег ее против мужчин? Они гораздо опаснее наркотиков.

Олимпия совсем забыла, что Димитрий предостерегал ее. Постоянно.

Итак... наркотики – не проблема. Благодаря им она чувствовала себя хорошо, отлично развлекалась на самых скучных вечеринках, а потом не мучилась похмельем и не прибавляла в весе.

И еще она не так хотела по вечерам хоть кусочек шоколадного торта, сырного кекса с двойным кремом или мороженого с ромом и изюмом.

Она не сомневалась, что сам Димитрий порой пробовал кокаин. Или, по крайней мере, кто-нибудь из его богатых подружек. Как можно вести светский образ жизни и не баловаться наркотиками?

Флэш баловался. И немало. Возможно, раньше он и сидел на героине, но это не останавливало его, когда что-нибудь другое оказывалось под рукой. Таблетки, пилюли, травка и, конечно, кокаин. Наркотик богачей. Только Флэшу никогда не приходилось платить, потому что он пользовался такой славой – может быть, дурной, – что его поклонники, поклонницы, спонсоры и любители погреться в лучах чужой известности всегда ухитрялись доставить ему все, что ему хотелось, задаром.

Флэш подыскивал хату в Нью-Йорке. Он имел постоянную резиденцию на Багамах (там брали маленькие налоги), а в Лос-Анджелесе он жил в доме развратной кинозвезды (мужчины) с ошалевшими глазами и усмешкой, как у больного кота. Но Флэшу хотелось найти базу и в Нью-Йорке. И Олимпия, похоже, могла ее предоставить.

Добро пожаловать, Флэш!

Прощай, Витос!

Флэш зарабатывал кучу денег, но он славился исключительной прижимистостью. Зачем тратить свои бабки, когда за него это прекрасно могут сделать другие?

Когда он в первый раз переспал с Олимпией, то понятия не имел, кто она такая. Они скоротали несколько часов, кувыркаясь на кровати в квартире его приятеля. Она была не совсем в его вкусе. Слишком пухлая. Обычно он предпочитал молоденьких высоких манекенщиц с жесткими волосами и глупыми красивыми мордашками. Но под рукой оказалась Олимпия, она сама под него ложилась, а Флэшу требовалось помочить конец. Ему постоянно требовалось помочить конец. Поэтому он отпустил свою свиту и повел ее в квартиру приятеля.

Олимпия сказала Витосу, что ей надо обсудить с Флэшем одно очень важное деловое предложение. Он и ухом не повел, с головой уйдя в беседу с Дианой Джаггер (или то была Диана фон Фюрстенберг – Олимпия всегда их путала}.

Флэш оправдал свою репутацию. Олимпия чувствовала себя счастливой. Она уехала на такси, пока он еще спал. А в полдень следующего дня продемонстрировала ему, что она – не просто очередная нимфоманочка. Проснувшись, он обнаружил у себя в комнате шесть ящиков дорогого шампанского, солидное количество иранской икры и небольшой сувенир от Тиффани. Сувенир представлял собой массивную золотую заколку для галстука в форме гитары, усыпанную бриллиантами. На заколке была выгравирована надпись: «Олимпия/Флэш. Нью-Йорк, 1978».

Даже Флэш знал, что у Тиффани согласятся выгравировать надпись в такой короткий срок только для того, кто действительно имел бабки.

Она приложила к подаркам визитную карточку «Олимпия Станислопулос» – с адресом и телефоном. Фамилия такая же известная, как Онассис.

– Кто такая? – спросил он, показав карточку Комо Роузу, своему менеджеру.

Комо вгляделся, громко рыгнул и объявил:

– Ну как – кто? Дочка Димитрия Станислопулоса. Они богаче Гетти.

Флэш умел ценить подарки судьбы.

Он ухмыльнулся, обнажив два ряда редких гнилых зубов. Дантисты не занимали важного места в его жизни.

– Позвони ей, – приказал он. – Пусть приезжает в пять. Я возьму ее на концерт.

Она объявилась в пять тридцать, вся в тафте, кружевах и бриллиантах.

– Ты офигенно опоздала, – приветствовал ее Флэш. – И офигенно расфуфырилась. И нам понадобится еще пара ящиков шипучки. Распорядись.

Никто еще не разговаривал с Олимпией в подобном тоне. Ей понравилось. Очень. Нечто новенькое.

Они понюхали кокаинчику, а по дороге на стадион, где «Лайэбаутс» давали свой первый за пять лет концерт в Нью-Йорке, отлакировали шампанским. Журналисты обалдели.

В недельный срок Олимпия приобрела огромную квартиру с видом на Центральный парк. Флэш въехал туда одновременно с ней.

В ту ночь они стояли на причудливо оформленной террасе и смотрели на раскинувшийся перед ними город.

– Неплохо, девочка, – объявил Флэш и закурил «косячок».

Олимпия отпила из горлышка шампанского (ее новая привычка) и согласно кивнула. И почему только она потеряла столько времени в Европе, когда в Нью-Йорке так весело?

Она подумала: как насчет Бриджит? Пока что она ни словом не обмолвилась Флэшу о существовании дочери. Возможно, лучше просто позабыть о ней на неделькудругую. Зачем поднимать эту тему и все портить?

Флэш глубоко затянулся «косячком». И почему он раньше не подумал о том, чтобы подцепить богатую пташку? Это явно имеет немалые преимущества.

Он подумал о шестнадцатилетней женушке, позабытой где-то в Европе. Пока что он ни словом не обмолвился о ее существовании. Впрочем, то было тайное венчание, о нем не знал никто. Возможно, стоит просто забыть о ней на какое-то время. Она привыкла к его долгим отпускам. Зачем поднимать эту тему и все портить?

Олимпия и Флэш прекрасно устроились.

ГЛАВА 32

После похорон ребенка Лаки чувствовала себя подавленной. Как это все бессмысленно. Она и злилась, и ощущала свое бессилие. Если люди давали жизнь детям, то они должны следить за ними. Смерть младенца только казалась случайной. На самом деле она явилась результатом человеческой глупости. Матт все ей рассказал о Вэйланде.

Будь он ее мужем, она бы содрала с него шкуру с живого.

Когда Лаки стояла у раскрытой могилы под проливным дождем, на нее навалилась жуткая тоска. Но потом, в ресторане, ей стало еще хуже. Надо поскорее выпить один бокал – и прочь отсюда. Она оказала Матту просимое одолжение, и достаточно.

Лаки стояла у бара и пила перно, когда откуда-то взялся давешний комик. Высокий, стройный, с зелеными глазами и убийственной улыбкой, Она сразу же его узнала. Даже имя его вспомнила прежде, чем он представился. Ленни Голден.

Комик. И какой!

Лаки хотела сказать: «А ты-то какого черта здесь делаешь? Я тебя уволила и надеялась никогда больше не видеть». Но она промолчала, пока он, путаясь, подыскивал нужные слова. А когда он назвался, она притворилась, что совсем забыла его, а потом прошла мимо него, как мимо пустого места, и быстро ушла.

Если говорить правду, она нашла его опасно привлекательным. Голден отверг ее однажды, и она не собиралась рисковать вторично. Какое, однако, нахальство – он еще осмелился заговорить с ней!

Вернувшись в отель, Лаки решила больше здесь не задерживаться. Ей теперь ничего не оставалось делать в Вегасе; даже Джино уехал. Она позвонила Косте и сообщила, что прилетает в Майами на следующий день. Затем начала собираться, в спешке бросая вещи в чемоданы. Что-то подсказывало ей, что нужно торопиться.

В Бель Эйр царили мир и покой. Повар приготовил цыпленка по-восточному, одно из любимых блюд Джино.

По телевизору показывали интересный бейсбольный матч, и он смотрел его, развалившись в уютном кресле, в то время как Сьюзан, леди до кончиков ногтей и все же безумно сексапильная, что-то шила рядом, одетая в бледно-голубой пеньюар.

Как далеко в прошлом остались улицы Бронкса, думал Джино, давние и далекие, опасные улицы, на которых он начинал свой жизненный путь без гроша в кармане.

С довольным видом он затянулся тонкой гаванской сигарой и зачерпнул мороженого из блюда серебряной ложечкой.

Да. Он поступает абсолютно верно. Такая жизнь – по нему.

Сьюзан назначила день свадьбы. Он был готов.

Лаки вылетела из Вегаса рано утром. По пути в аэропорт она заскочила к доктору, чтобы та сделала ей инъекцию витамина В-12. Она предпочитала иметь дело с врачами-женщинами, ибо мужчины всегда обращались со своими пациентками как с недоразвитыми детьми. Врач настояла, чтобы Лаки сперва сдала несколько элементарных анализов.

– Я никак не могу заполучить вас к себе на ежегодный осмотр, – пожаловалась доктор Лиз Тирней. – Поэтому, раз уж вы попали ко мне в руки, я вас так просто не выпущу.

– Только уж выпускайте поскорей, – ответила Лаки, со вздохом протягивая руку для анализа крови, – потому что я тороплюсь в аэропорт.

– Всегда-то вы спешите. А вам не приходило в голову немного замедлить темп жизни?

– Зачем? У меня масса дел.

– Ну что ж, будьте добры, найдите еще немного времени, чтобы сдать мочу на анализ.

– Сделайте мне инъекции, и все, док. Это все, что мне нужно.

Доктор Тирней вручила ей маленькую стеклянную бутылочку и указала на дверь туалета.

– Что вам нужно, я определю сама.

Перелет до Майами длился целую вечность. Самолет сделал две промежуточные посадки, затянув путешествие еще на несколько часов. К моменту прибытия Лаки устала как собака.

Коста встречал ее в аэропорту. Дядя Коста. Они не виделись целый год, и ее поразило, насколько лучше он стал выглядеть. Во время прошлой встречи у него был серый цвет лица и усталый взгляд. Теперь его кожа отливала здоровым загаром, а глаза под солидными очками в роговой оправе смотрели пронзительно и весело. Он выглядел франтом в яркой спортивной куртке, отутюженных брюках и белой рубашке с открытым воротом. Коста являл собой образец респектабельного, удалившегося от дел бизнесмена. Да он им и был на самом деле.

– Как прекрасно ты выглядишь! – воскликнула Лаки, крепко обнимая его.

Он отстранился и критически оглядел ее с ног до головы.

– А ты, Лаки, ты... выглядишь усталой.

Да уж, дядя Коста всегда резал правду-матку в глаза.

– Большое спасибо.

– Мне следовало соврать?

– Конечно. Почему бы и нет?

– Потому что я никогда не врал Джино и не собираюсь начинать врать тебе. Хорошенько выспись сегодня, и завтра снова станешь красивой, как всегда.

– Я не заказывала номер в отеле.

– Надеюсь. Поживешь у меня.

Они пошли к массивному «крайслеру», сопровождаемые носильщиком с тремя чемоданами Лаки. Остальные свои вещи она решила отправить сразу в дом в Ист-Хэмптоне.

Со счастливым выражением на лице Лаки взяла Косту под руку.

– Я надеялась, что ты это предложишь. Я по горло сыта отелями. Как чудесно будет жить в твоем доме.

Он бросил на нее мудрый взгляд, но ничего не сказал. Еще будет время поговорить и выяснить, что ее гложет. Он всегда любил Лаки как собственную дочь и с радостью дал бы ей все, что она бы ни попросила – даже если она просила такую малость, как его время и внимание.

ГЛАВА 33

– Поедешь со мной в Лос-Анджелес, – твердо заявил Ленни.

Джесс попробовала найти причины для отказа.

И не нашла.

– Я еду с Ленни в Лос-Анджелес, – объявила она Матту.

Сначала он не поверил своим ушам. Катастрофа. Он так увлекся планированием будущего, что забыл сообщить ей об их предстоящей совместной жизни. Он хотел заботиться о ней, защищать ее, даже жениться на ней.

– Ты не можешь этого сделать, – запинаясь, выдавил он наконец.

– Это единственное, что я могу сделать, – ответила она устало. – Хватит с меня Лас-Вегаса. Здесь слишком много горьких воспоминаний. Ленни прав. Мне необходимо убраться подальше отсюда.

– Не уезжай, – попросил он.

– Уже решено.

Матт хотел сказать ей, что он чувствовал. Найти нужные слова и убедить остаться. Но выразить свои чувства, дать волю эмоциям оказалось слишком сложной задачей для человека его склада. Он не знал, с чего начать.

– Что ты станешь делать в Лос-Анджелесе? – спросил он опустошенно.

Она пожала плечами.

– Найду что-нибудь.

Он и не сомневался. Такие девушки, как Джесс, – большая редкость. Хорошенькая, умная, беззащитная и проницательная. Моментально какой-нибудь мужик подхватит ее, как коршун цыпленка. Какая-нибудь скотина. В то время как он, Матт Трайнер, можно сказать, городская знаменитость, не может даже подобрать слов, чтобы уговорить ее остаться.

– Не пропадай, – проговорил он внезапно охрипшим голосом.

– Конечно, – бросила она.

Но он знал, что она уходит навсегда.

ГЛАВА 34

С дядей Костой было почти так же хорошо, как год назад с Джино, в те времена, когда Сьюзан Мартино еще не ворвалась в их жизнь.

Лаки допоздна изливала ему душу. Все ее страхи и разочарования, надежды и мечты вырвались на свободу. Он терпеливо слушал, не перебивая и не комментируя.

– Я так люблю Джино, – закончила она с чувством, когда первые лучи восходящего солнца проникли в уютную гостиную его квартиры с видом на океан. – Но одновременно я ненавижу его. – Она провела рукой по своим непослушным черным кудрям, жест, который немедленно напомнил Косте Джино. – Он иногда бывает таким... таким... глупым! – Она вскочила и зашагала взад и вперед по комнате. – Сьюзан Мартино – не для него. Она всего-навсего фальшивая, манерная сука с внешностью леди. Ей нужны только его деньги. Она сделает его несчастным. Любому дураку это ясно. Как же он не видит очевидных вещей?

– Лаки, – сказал Коста, тщательно подбирая слова. – Джино такой же, как и ты. Он знает, что ему нужно, и он всегда добивался своего. Если уж он решил жениться на этой Мартино, он женится. И что бы мы с тобой ни говорили, это ничего не изменит.

– Я знаю.

– К тому же, а вдруг ты ошибаешься. Возможно, ему будет с ней хорошо. – Он глубоко вздохнул. – Мужчине нужна женщина. Плохо жить одному.

– Он не жил один, – вскинулась Лаки. – У него была я.

– Ты делила с ним постель по ночам? – тихо спросил Коста.

– Он мог трахаться когда угодно и сколько угодно, – защищалась Лаки.

– А тебе никогда не приходило в голову, вдруг мужчине его возраста требуется нечто большее, чем просто очередное ночное приключение? Когда приходит старость, Лаки, становится важным другое – духовная близость. Хочется, чтобы кто-то о тебе заботился.

– Но ты один. И счастлив.

– Если бы мне встретилась подходящая женщина, я бы женился на ней не раздумывая.

– Черт, – пробормотала Лаки. Кругом одни поражения.

– Смирись с неизбежным, – заключил Коста. – Ты поступаешь правильно, переезжая в Нью-Йорк. Теперь ты сможешь оглядеться и начать делать то, что сама хочешь. Тебе надо порвать ту нить, что связывала тебя с Джино. До сих пор все, что ты делала, ты делала с одной целью – заслужить его одобрение. Пришло время начать жить ради самой себя.

Лаки прожила в Майами три дня. Погода стояла прекрасная, сложностей никаких, а дядя Коста был интересным и мудрым собеседником.

В субботу рано утром она вылетела в Нью-Йорк, который встретил ее дождем, суетой и атмосферой враждебности. Улицы кишели людьми. О Господи! Как она, оказывается, соскучилась по ритму большого города. Она тут же воспрянула духом. В воздухе было разлито возбуждение. Нью-Йорк – это вызов. Коста прав, ей надо начать жить своей собственной жизнью. Иначе она сама потом пожалеет.

Лаки остановилась в отеле «Пьер» и задумалась, с чего начать.

Ее ждали две записки о звонках. Во-первых, звонил Коста. Он просто хотел убедиться, что она благополучно долетела. Второй – от доктора Лиз Тирней. А ей-то что нужно?

В ней шевельнулось дурное предчувствие. Все эти глупые анализы, на которых настояла Лиз... а вдруг с ней что-нибудь не так? О черт! Она ведь действительно сильно уставала в последнее время.

Убедив себя в том, что страдает от какой-то ужасной болезни, Лаки набрала телефон врача.

Лиз Тирней говорила веселым тоном и сразу перешла к делу.

– Лаки, – объявила она своим шелестящим голосом. – Я с радостью сообщаю, что вам все-таки придется замедлить темп вашей жизни.

– Это еще почему? – настороженно спросила Лаки.

– Потому, дорогая моя, что вы беременны.