Лакки, не задумываясь, прыгнул прямо в аммиачный поток и теперь осторожно продвигался вниз по течению. Он отчаянно ругал себя за медлительность, а Бигмена – за ребячество, обернувшееся бедой, – и снова себя, за то, что не предотвратил этого, хотя и мог.
Он ударил ладонью по равнодушно текущей жидкости, и брызги аммиака, высоко взлетев, упали с удивительной быстротой: разреженная атмосфера не удерживала капли.
Вряд ли река могла унести человека – плотность и подъемная сила аммиака слишком малы, да и скорость потока незначительна. Если бы Бигмен не повредил воздушный шланг, проблема заключалась бы лишь в том, чтоб вырваться из реки и нескольких образовавшихся сугробов. Если бы!
Лакки яростно шлепал вниз. Где-то впереди его маленький друг борется с удушливыми испарениями. Только бы разрыв в шланге оказался не слишком велик! Тогда ничем уже не поможешь… От мысли, что он опоздал, сердце Лакки сжалось.
Внезапно мимо него промелькнула вывалянная в аммиаке фигура и исчезла в сугробе, оставив за собой медленно оседающий туннель.
– Пэннер? – крикнул Лакки вдогонку.
– Я здесь, – раздался голос сзади. – Это Матт. Он прибежал на ваш крик. Мы с вами были на его частоте.
Они стали пробираться по следу и вскоре увидели Матта, он возвращался. Лакки ликующе вскрикнул:
– Он нашел Бигмена!
Марсианин крепко держался за задние лапы собаки, и эго стесняло движения Матта. Однако, благодаря низкой гравитации, он все же продвигался вперед.
Когда Лакки подбежал к Бигмену, тот, уже не в силах держаться, расцепил руки.
Нельзя было терять ни минуты. Нагнувшись, Лакки прежде всего увеличил подачу кислорода, а затем, бережно подхватив Бигмена на плечо, побежал к кораблю. Никогда еще Лакки так не бегал! Со стороны это было, наверное, похоже на полет.
Позади грузно топал Пэннер, далеко опережая его, во весь опор мчался Матт.
На бегу Лакки сообщил о случившемся по рации, и их ждала одна из воздушных камер.
Лакки без промедления бросился внутрь. Дверь за ним тут же закрылась, и в помещение хлынул спасительный воздух.
Торопливо сняв с Бигмена сначала шлем, а затем скафандр, Лакки нащупал сердце и, почувствовав слабые толчки, облегченно вздохнул. В санитарной сумке он нашел все необходимое для стимулирующего укола. Теперь оставалось ждать, когда тепло и обильный приток кислорода сделают свое дело.
Веки Бигмена задрожали, взгляд остановился на Лакки, беззвучно шевелились губы.
Лакки счастливо засмеялся и стал не спеша стягивать с себя скафандр.
Гарри Норрич стоял в дверях отсека и невидящими голубыми глазами приветливо смотрел на Бигмена.
– Как дела у нашего больного?
Бигмен с трудом приподнялся на койке и оглушительно возвестил:
– Пр-ревосходно! Разрази меня гром, да я никогда не чувствовал себя так хорошо! Если бы не этот Лакки, давно уже бегал бы…
Лакки бросил на него взгляд строгой сиделки, но Бигмен не успокаивался.
– О, старина Матт! Почему вы не даете войти моему другу? Сюда, песик, сюда!
Матт, волоча за собой поводок, подбежал к Бигмену и принялся энергично вилять хвостом. В умных глазах его были все оттенки собачьей радости.
Маленькие руки Бигмена ласково обхватили шею собаки.
– Вот это, я понимаю, друг! Вы ведь слышали, Норрич, о его геройском поступке, не так ли?
– Об этом уже все слышали! – Было видно, что Норрич страшно гордится своим замечательным псом.
– Жаль, что я плохо все помню… Мои легкие так забились аммиаком, что я уже не надеялся выбраться… Потом покатился вниз, сквозь все эти сугробы… Потом кто-то приблизился ко мне, я подумал, Лакки… но когда он умудрился стряхнуть с меня целую гору аммиака, и стало светло – я понял, что это Матт, и ухватился за него…
– И правильно сделал, – сказал Лакки. – Пока мы с Пэннером откопали бы тебя – ты бы уже…
– Ой, Лакки, ты целое дело раздул! Ничего бы не случилось, не зацепись я шлангом за скалу и не порви его. Да и в этом случае я запросто мог, повысив кислородное давление, вытеснить аммиак. Не догадался только. В этой вони невозможно было соображать!
В дверь заглянул проходивший мимо Пэннер.
– Как вы себя чувствуете, Бигмен?
– Вот дела! Похоже, что все здесь считают меня инвалидом или вроде того. Я в полном порядке! На меня даже Донахью ворчал! Во!
– Как, неужели он спустился с Олимпа?
– Если бы! Просто ему хочется, чтобы исторический полет ничем не омрачился, вот и все!
Пэннер засмеялся.
– Кстати, все ли готовы к взлету?
– Мы покидаем Ио? – спросил Лакки.
– С часу на час. Уже грузится кое-что из оборудования. Советую вам пойти в штурманскую, Юпитер стоит того…
Он пощекотал Матта за ухом и удалился.
На Юпитер-9 было передано, что корабль покидает Ио.
– Почему мы не вызываем Землю? – удивился Бигмен. – Разве доктор Конвей не должен знать об этом?
– Для него мы все еще сидим на Девятом, – объяснил Лакки. Он хотел добавить, что вовсе не горит желанием вернуться на Юпитер-9, а тем более – встретиться с Конвеем: ведь задание не выполнено, но промолчал.
Карие глаза Лакки внимательно осматривали пульт управления. Все инженеры и члены экипажа разошлись по своим местам, остались лишь Донахью, два офицера и Пэннер.
Лакки думал об офицерах, он часто думал о каждом из десяти, не видевших В-лягушку. При всяком удобном случае он заводил с ними разговор, он обыскал их каюты, он, с Пэннером вместе, детально изучил все досье. Безрезультатно.
Лакки возвращался на Девятый, так и не обнаружив робота. Теперь отыскать его будет практически невозможно. Кроме того, придется доложить Совету о своем позорном фиаско.
Вновь в голову пришла отчаянная мысль о рентгене и о других способах принудительной проверки, но, как всегда, за ней последовала другая мысль – о взрывном устройстве, возможно даже ядерном.
Взрыв уничтожит робота, убьет 13 человек, разнесет в молекулы бесценный корабль. Но главное – не откроет безопасного способа обнаружения гуманоидных роботов, которые, Лакки чувствовал это, орудовали во многих частях Солнечной Федерации.
Размышления прервал крик Пэннера:
– Поехали!
Послышался знакомый гул, и Ио с нарастающей скоростью полетел вниз.
В центре экрана медленно вращалось Большое Красное Пятно.
– Мы в аграв-режиме, – сообщил Пэннер. – Теперь Ио отталкивает нас.
– Кажется, мы падаем в сторону Юпитера! – встревожился Бигмен.
– Да, пока это устраивает нас. В нужный момент будут включены гиператомные двигатели, и корабль выйдет на гиперболическую орбиту. Приблизившись к Юпитеру на расстояние 15О тысяч миль, мы снова перейдем на аграв, и гравитация выстрелит нами, как рогатка камешком. Таким образом мы израсходуем гораздо меньше энергии, чем израсходовали бы, направляясь сразу к Девятому. И, кроме прочего, получим потрясающие снимки Юпитера!
– Крупный план! – Пэннер взглянул на часы. Осталось пять минут.
Как понял Лакки, последнее относилось к запланированному выходу на гиперболическую орбиту.
– Если все расчеты правильны, продолжил Пэннер, – то для посадки на Юпитер-9 нам даже не понадобится никаких маневров, что немаловажно. Ведь чем больше энергии нам удастся сэкономить тем меньше останется сомнений в перспективности аграв-кораблей! Должно остаться 85 процентов. Но если будет больше, я тоже не огорчусь.
– А предположим, – мечтательно сказал Бигмен, – что вы вернулись с таким запасом энергии, который больше первоначального! Что тогда?
– Это было бы просто замечательно, Бигмен! Но, к сожалению, существует второй закон термодинамики, очень вредная штука. Он проследит за тем, чтобы мы не разбогатели на наших катаниях. И даже понесли бы некоторые убытки – Пэннер широко улыбнулся. – Пошла последняя минута!
Дождавшись, когда корабль наполнится знакомым гулом, Пэннер, с выражением глубокого удовлетворения на лице, спрятал часы в карман.
– С этого момента, торжественно объявил он, – обо всем заботится автоматика!
Едва прозвучали эти слова, как двигатели умолкли, и свет, замигав, погас. На контрольной панели вспыхнули красные буквы: АВАРИЯ!
Пэннер вскочил и с ревом «Какого черта!» выбежал из помещения. Оставшиеся с ужасом глядели ему вслед. Морщинистое лицо Донахью превратилось в мертвенно-бледную маску.
Лакки, сбросив оцепенение, бросился за Пэннером. Бигмен побежал тоже.
Они столкнулись с одним из инженеров, выбиравшимся из машинного отделения.
– Сэр! – тяжело выдохнул он.
– В чем дело? – нетерпеливо перебил его Пэннер.
– Аграв выведен из строя, сэр… Ничего нельзя сделать…
– Что с двигателями?
– Пришлось блокировать главный резервуар: замкнута цепь, и мы едва успели предотвратить взрыв. Если включить его снова – весь корабль разлетится на куски.
– То есть, мы работаем на аварийном запасе?
– Да.
Смуглое лицо Пэннера налилось кровью.
– А что толку! Аварийного запаса не хватит для выхода на орбиту! Пропустите-ка меня…
Инженер посторонился, и Пэннер скользнул в шахту. Туда же последовали Лакки с Бигменом.
Они не появлялись здесь с того, первого дня на «Великой Адрастее». Все теперь выглядело по-другому. Ушло ощущение надежности и таинственности, слышались возбужденные голоса.
Пэннер спрыгнул на третий уровень.
– Ну, что там у вас?
Люди расступились, пропуская его, и вновь склонились над опустошенными внутренностями сложного механизма. В голосах и жестах были отчаянье и злость.
Возник Донахью; почему-то он решил обратиться к стоящему в стороне Лакки.
– В чем дело, Старр?
– Серьезные повреждения, Директор.
– Как это могло случиться? Пэннер!
Пэннер, прервав осмотр, раздраженно бросил:
– Какого черта вы тут расшумелись!
Ноздри Донахью зашевелились.
– Почему вы вовремя не устранили неполадки?
– Потому что их не было.
– В таком случае, как называется то, из-за чего мы все тут торчим?
– Оно называется диверсией. Да, да! Преднамеренной диверсией!
– Что?!
– Пять гравитационных реле вдребезги разбиты, а запасные исчезли неизвестно куда. Блок управления осевым давлением расплавлен и ремонту не подлежит. Вы еще сомневаетесь?
Донахью тупо уставился на главного инженера.
– Можно ли что-то сделать? – сдавленно произнес он.
– Если не удастся найти запасные реле, то попробуем собрать их из других деталей, не представляю правда, каким образом. Блок управления можно заменить. Но все это потребует нескольких дней и я не могу гарантировать успеха.
– Дней?! – рявкнул Директор. Каких еще дней? Мы падаем на Юпитер! На Юпитер падаем!
Наступила мертвая тишина. А затем Пэннер сказал то, о чем подумали все:
– Да, сэр. Мы падаем на Юпитер и не в силах остановить наше падение. Это означает, что нам конец, сэр. Все мы уже мертвецы!