Лакомые кусочки

8

— Возьми эти корзины, — сказала Лига, — циновки, что мы сплели… выбери поприличнее!.. Да сыр побелее, головки три, и ступай в город, к матушке Груэн.

— К матушке Груэн? — Бранза сидела на корточках у залитого солнцем порога и наблюдала за птицами, которые слетелись позавтракать насыпанными для них крошками.

— Да. Попросишь ее взять сыры в обмен на два отреза того замечательного голубого батиста, что понравился мне на днях. У матушки Вайльгус обменяешь циновки на три мерки фасоли и пряности.

— Эдда, идем скорей, пока нет жары, — позвала сестру Бранза.

— Только послушайте ее! — рассмеялась Эдда. — Мам, а ты знаешь, что наша Бранза сохнет по Ролло Груэну, а?

— Неправда! — вознегодовала старшая сестра, не то всерьез, не то притворно.

— А вот и правда, — заявила Эдда. — Я видела, как она хихикала и махала корзинкой, когда он болтал с ней под Квадратным ясенем.

— Врешь! Мне ни до кого нет дела! — Бранза метнулась в дом, достала гребень и, выпрямившись во весь рост своих гибких пятнадцати лет, с важным видом принялась расчесывать волосы.

— Ага, как же, — фыркнула Эдда. — Только и сюсюкаешься со всякими зверушками и пичужками. Кстати, насчет Ролло Груэна: поглядите, как она ради него прихорашивается!

— Помолчи, козявочка, — ласково промолвила Лига. — Ты просто завидуешь, что не умеешь общаться с лесными обитателями так же хорошо, как сестра.

— Зато я могу добыть чего-нибудь мясного к ужину, а большего мне и не надо.

Ручной голубь Бранзы, которого она отбила у лис, вдруг встрепенулся на спинке стула и захлопал крыльями. Мать и обе дочери расхохотались.

— Вот видишь! — сказала Лига. — Как не стыдно говорить про ужин!

— И все-таки она заглядывается на Ролло, мам, — настаивала Эдда. — Ты же рассказывала нам про свадьбу, вот ей теперь и хочется надеть красивое белое платье, повеселиться на пиру, а потом плюхнуться в кровать со своим муженьком, у которого точно такие же золотистые волосы. Представляешь, какие прелестные детки у них родятся!

Бранза шутливо хлестнула младшую сестру атласной ленточкой для волос.

— Допивай молоко, и идем в город. Если хочешь, устроим маленькое путешествие, прогуляемся вдоль вересковой пустоши.

Так они и сделали: отправились кружным холмистым путем через заросли желтого дрока. Несколько раз сестрам пришлось обходить крупные валуны, уложенные друг на друга. Со временем каменные кучки развалились — то ли их раскидало бурями или вздохами земли, то ли к этому приложили руку люди, забывшие, зачем нужны непонятные сооружения. Теперь валуны, наполовину вросшие в землю и скрытые травой, спали глубоким сном.

Ветер ерошил волосы сестер, подгонял вперед. Возбужденные и радостные, девушки пустились бежать: впереди — Эдда с корзинами и циновками, за ней, чуть осторожнее, — Бранза с кругами сыров. Сестры подняли такой шум, что никого кроме себя не слышали. Неожиданно Бранза остановилась:

— Эдда, постой!

Девушки замерли. Откуда-то со стороны донесся голос, чужой и странный. Эдда резко развернулась на звук, Бранза медленно повторила движение сестры. Порыв ветра донес из-за поваленных камней шум птичьих крыльев и истошные вопли. Там, внизу, кто-то был!

Эдда ринулась напрямик через колючие заросли. Бранза с недовольным ворчанием вернулась на тропинку, постояла возле куста, на который младшая сестра сбросила циновки, затем сделала несколько шагов вперед, бережно прижимая к груди корзинку, как будто в ней лежали не сырные головки, а хрупкие яйца или детеныши какого-то мохнатого лесного зверька.

Когда она снова посмотрела на Эдду, та уже взобралась на каменную глыбу, пританцовывала и весело махала рукой. Ветер трепал ее волосы и юбки, унося прочь слова, которые она кричала сестре. Надо же, какой счастливой она выглядит! — с беспокойством подумала Бранза. — Надо будет приструнить эту егозу, когда придем к Груэнам, не то она своей бойкостью понравится Ролло больше, чем я.

Бранза подхватила корзинку с сырами, залезла на валун и восхищенно выдохнула:

— Ничего себе!

На склоне холма хлопал крыльями громадный орел — таких больших птиц Бранза еще не видела, — настоящий гигант с ржаво-бурым оперением на спине и роскошной белоснежной грудью.

— Погляди, кого он схватил! — крикнула Эдда.

Бранза нахмурила брови: в своих мощных когтях цвета свинцовых туч с грозным блестящим отливом орел держал не зайца и не птаху, а человека, но какого! В силу своего малого роста жертва не могла тягаться по силам с хищником. Тем не менее крохотный человечек, сделанный, казалось, сплошь из старой облезлой кожи и длинных белых волос, изо всех сил сопротивлялся и отчаянно вопил, отчего птице приходилось то и дело прижимать добычу к земле, чтобы усилить хватку.

— Чтоб ему пусто было! — выругалась Бранза. — Ну что, попробуем помочь?

— Конечно! — Эдда, точно вырвавшийся из западни кролик, соскочила с валуна и помчалась через кусты, не обращая внимания на колючие шипы.

Бранза тяжело вздохнула, сползла со своего камня и поплелась следом за сестрой. «Маши, маши крыльями! — мысленно обращалась она к громадному орлу. — Маши сильней! Унеси этого уродца далеко-далеко, туда, куда мы не сможем добраться! Ну же, давай, ты ведь сильный!»

Сестры подбежали к орлу, сжимавшему в когтях карлика.

Ни одна ни другая еще ни разу в жизни не приближались к такой страшной птице — к безжалостным глазам, неистовому биению крыльев, с рассерженным свистом разрезающих воздух. Карлик скрючился в орлиных когтях, словно клубок спутанных белых волос, зацепившийся за куст репейника или остроконечный забор, только был тяжелей по весу, обладал плотью, голосом и чувствами.

— Помогите, ради всего святого! Спасите! Эти ужасные когти раздирают мне спину! Он вырвет из меня все внутренности!

— Борись! — посоветовала Эдда и изобразила руками нужные действия. — Извивайся, выкручивайся!

— Не могу! Он меня почти выпотрошил!

Эдда кинулась к птице, а Бранза подняла с земли камень и швырнула в орла, но промахнулась и попала прямо в карлика. Камень срикошетил Эдде в плечо, так что и она, и коротышка одновременно вскрикнули от неожиданности.

— Да не в меня кидайся, гусыня пучеглазая! — верещал карлик. Маленькие ручки хватались за пустоту, ноги безвольно болтались где-то в паутине волос. — Целься в орла!

Второй камень Бранзы угодил в грудь птицы, и если в воздухе можно пошатнуться, то орел пошатнулся и резко нырнул вниз. Теперь Эдда могла подпрыгнуть и дотянуться пальцами до тоненьких кончиков волос карлика, стелющихся по ветру.

— Выше! Прыгай выше! — Карлик тянулся к Эдде всеми конечностями. — А ты не стой! — сверкнул он глазами на Бранзу. — Бросай камни! Сбей это проклятое чудовище!

Бранза продолжала обстреливать орла. Правда, некоторая часть ударов досталась Эдде, которой пришлось уворачиваться.

— Целься ему в голову! — крикнула она сестре, однако та была не очень меткой и попадала только в спину и живот птицы.

Чуть позже ей удалось зашибить крыло, а следующий удар Бранзы заставил орла почти припасть к земле. Эдда тут же воспользовалась удачным моментом и крепко вцепилась в бороду карлика, в придачу зажав в кулак прядь волос с головы.

— А-а-а! Вы что, вырвать их хотите?! — взвизгнул коротышка, так как Бранза поспешила на помощь сестре и тоже схватила карлика за бороду. Обе девушки тянули его вниз, чтобы добраться до длинных волос, свисающих с головы, а затем и до туловища.

— Прекрати барахтаться! — скомандовала Эдда. — Как мы можем ухватить тебя, если ты все время вертишься?

— Мне больно, бестолочи! Схватили по три волоса каждая и довольны! У-у, дуры!

— Мы держим за то, до чего смогли дотянуться, — возмутилась Эдда. — Сам видишь, орел очень большой и… ох!

Орел неожиданно рванулся вверх с такой силой, что поднял в воздух обеих сестер — их ноги оторвались от земли.

— Вы слишком легкие, — запричитал карлик. — Кто бы мог подумать, две эдакие квашни, и вдруг — легкие! Вы хотя бы за камни зацепились, что ли! Ну же, суйте свои здоровенные лапы под эти валуны!

Кончики пальцев Эдды и Бранзы волочились сквозь колючие заросли, три из четырех башмаков уже потерялись в кустах.

— Делайте что-нибудь, тупые коровы!

— Сам делай! — огрызнулась Эдда и, подтянувшись кверху, основательней схватилась за волосы карлика. — Бей птицу кулаками, царапай ногтями! Пусть орел думает, что ты хочешь распороть ему брюхо!

— Что? Когда я сам едва не распорот снизу доверху?! Может, прикажете ощипать птичку, нафаршировать ее луком, натереть пряностями и запечь на камушке, пока я тут вишу? Идиотки! Каждое движение причиняет мне смертельную боль!

Пока малорослик злобно верещал и брызгал слюной, орел продолжал молотить крыльями, отчего поднимался шум и ветер, а жесткие перья били сестер по лицу.

Цепляясь за истерически орущего карлика, Эдда еще немного подтянулась вверх и за свои труды получила сильнейший пинок, от которого едва не свалилась на землю. Тогда она ухватилась за чешуйчатую лапу орла, мощную и крепкую, словно одетую в железную броню, и вонзила ногти в горячий птичий живот, покрытый перьями.

Орел издал пронзительный клекот и разжал лапы. Карлик и Бранза, которая по-прежнему крепко держалась за него, рухнули вниз. При виде удаляющейся земли Эдда в ужасе отпустила ногу птицы и тоже упала. Орел взмыл в вышину и превратился в мелкую точку. Эдда кубарем покатилась по земле, обдирая спину и ноги об острые камни и жесткую траву, но тут же вскочила на ноги, чтобы посмотреть, не ударилась ли Бранза при падении о валун. Но нет, старшая сестра, красная и запыхавшаяся, отчаянно отбивалась от мерзкого карлика, и они оба, как подбитые утки, трепыхались в густых зарослях.

— Отстань от нее! — Эдда подбежала к ним и оторвала разъяренного коротышку от Бранзы, которая, пытаясь защититься, прикрывала руками грудь и лицо.

— Гадкая ведьма! Испортила мой прекрасный камзол своими ручищами! — Недавний страх коротышки сменился бешеной злобой. — Ты хоть представляешь, во сколько он мне обошелся? Знаешь, сколько раз мне пришлось возвращаться в ваш занюханный паршивый мирок, чтобы добыть нужные средства?

Пум-пум-пум! Забарабанили маленькие острые кулачки, карлик набросился на Эдду. Ошеломленная Бранза отбежала в сторону.

— Я не прикасалась к его камзолу! — жалобно сказала она сестре, все еще не решаясь отнять руки от груди.

— Брысь от меня! — Эдда оттолкнула карлика. — Мы спасли тебе жизнь, и не однажды! Это называется благодарностью?

— О какой благодарности вы лепечете, жалкие создания?! Благодарить вас за то, что вы почти лишили меня мужской красы и гордости, а теперь еще изорвали в клочья изысканный камзол? Поглядите, от него остались одни дырки!

— Мы тут ни при чем, это все орлиные когти. Попробуй-ка призвать к ответу птичку, если осмелишься! Давай, давай проваливай! — Эдда сердито захлопала в ладоши, прогоняя карлика. Внезапно девушка стала такой большой — почти вдвое выше коротышки! — что он попятился. Малорослик сразу как-то обмяк, гнев снова сменился страхом. Он беспомощно шлепнулся на зад и скорее пополз, чем побежал прочь, бормоча себе под нос:

— Мокроносые потаскушки! Грязные судомойки! Что толку с них мужчине? У самих когти и клювы не хуже птичьих, куры безмозглые!

Эдда еще немного покричала вслед карлику, затем обернулась к сестре:

— Поцарапал тебя?

— Вот здесь больно. — Бранза дотронулась до двух свежих ссадин на шее. — Кровь не течет?

— Нет, но царапины сильно распухли.

— Кажется, он на мне живого места не оставил. Правда, я ему тоже как следует наподдала.

— По-моему, он просто одурел от ужаса. — Эдда наблюдала, как сестра осматривает свои синяки и шишки. — Тебе достались все удары, которые причитались орлу.

— С его-то ручонками? — нервно хохотнула Бранза. — Куда ему дотянуться до меня своими культяпками! — Она рассеянно огляделась по сторонам. — Интересно, где мои башмаки? А куда делась корзина?

По дороге в город девушки успокоились. Пока они занимались обменом, приобретали батист, фасоль и пряности, Эдда не уставала поддразнивать Бранзу по поводу Ролло Груэна. О своем добром поступке — спасении карлика от неминуемой смерти — сестры уже не вспоминали.

Однако же на обратном пути через лес, рядом со Священным холмом, у каменных развалов, им опять встретился мерзкий недомерок! Увидев в стороне от тропинки растрепанного маленького человечка в рваном, заляпанном кровью камзоле, Бранза пришла в смятение, а ее младшая сестра удивленно подняла брови. Карлик сидел подле большой кучи разноцветных блестящих камней — чтобы унести это добро, понадобились бы все его коротышечные силенки.

— Ого! — воскликнула Эдда. — Вот они, сокровища, о которых говорится в сказках! Помнишь, Бранза? А это, это — гляди-ка! Я спрашивала у Ма, она сказала, эти шарики называются жемчугом.

— Ты же обещала не рассказывать маме! — укорила сестру Бранза.

— Я и не рассказывала, просто узнала, что они называются жемчужинами. Ма говорила, в некоторых странах жемчуг ценится очень высоко. Должно быть, этот коротышка — скряга из сказки.

Карлик, занятый подсчетом серебряных монет, сердито зыркнул исподлобья:

— Ступайте своей дорогой и не суйте длинные носы куда не надо!

— Посмотри, сестренка, его манеры ничуть не улучшились! — фыркнула Эдда. — А ведь еще бы чуть-чуть, и наш приятель, заклеванный до смерти, отправился бы на корм орлятам!

— Идем, Эдда. — Бранза потянула ее за рукав. — Это дурной человек. От того, что ты его пристыдишь, он не исправится.

— Ты права, беспородная шавка, я злой и нехороший. Пусть подружка отведет тебя обратно в вашу Доброляндию, Миляндию или Слюнляндию. Или, говоришь, вы сестрицы? Что-то не похоже. Видать, разные папаши потрудились! Шлюхи из шлюхиного чрева! — Карлик брезгливо сплюнул. — Небось даже не соображаете, о чем я говорю, темные вы крестьянки! Покажи я вам своего дружка, вы решите, что это морковь или репа!

Его лицо беспокойно вытянулось, когда Эдда нагнулась и взяла из кучи крупный рубин.

— Ну, жадина, и как называются драгоценности этого замечательного цвета?

Она потерла рубин о рукав, но тут же ойкнула и едва не выронила его: темно-вишневый камень подпрыгнул и встал на тоненькие лапки; с одной стороны у него вырос клюв, с другой — хвост. Рубин оброс перышками и встряхнулся: на ладони у Эдды сидела малиновка. Птичка вспорхнула на ветку березы и звонким щебетом высказала свое недовольство.

— Бранза, ты видела? — ахнула Эдда.

— Убери свои немытые лапы от чужого добра, распутница! — Карлик вскочил с земли.

— Послушай, как ты это делаешь? Как превращаешь птиц в драгоценные камни, а лягушачью икру — в жемчуг? — вытаращила глаза Эдда. — Я тоже хочу научиться!

— Прочь! Отойдите подальше, лахудры, а то превратите все мое богатство в груду мусора!

Упрямая Эдда не повела и ухом.

— Откуда ты пришел, господин?

— Из… — Карлик подбоченился и принял позу, которую можно было бы счесть угрожающей, будь он повыше росточком. — Из вонючей задницы мира! Разрешаю вам называть меня мистером Зловонским. Я попал к вам через задний проход земли, а когда закончу здесь свои дела, протиснусь обратно тем же путем. Ну, что уши развесили, никудышные девчонки? Давайте топайте отсюда!

Эдда недоверчиво рассмеялась.

— Господин, ты так странно разговариваешь, я и половины слов не разберу!

— И так понятно, что он бранится, — поджала губы Бранза. — Идем, Эдда, ну его.

Не успели сестры сделать и шага, как за спиной карлика послышалось глухое рычание. Бранза и Эдда от ужаса приросли к земле; карлик коршуном бросился на груду сокровищ, пытаясь накрыть ее своим тщедушным тельцем. За деревьями снова раздался рык, затем сестры явственно ощутили запах дикого зверя, и вот из леса вышла огромная темная гора, покрытая бурым мехом, яростно раздувающая ноздри. Тяжелые лапы, круглые уши, острые клыки и длинные страшные когти!

Втянув носом запах, Эдда схватилась за Бранзу:

— Это медведь! — воскликнула она.

Сестры прижимались друг к дружке, трепеща: младшая — от восторга, старшая — от ужаса перед грозным животным, от которого исходило не дружелюбие, но враждебность.

— Милосердные небеса! — заверещал коротышка, лихорадочно подгребая под себя драгоценности.

— Он словно кукла, — прошептала Эдда, — словно котенок! Совсем крохотный по сравнению с медведем!

Хищник наклонился и легким движением сбросил карлика с кучи сокровищ, тот откатился в сторону и вскочил на ноги.

— Бери, бери, — забормотал он. — Не беспокойся, я найду еще. Забирай все и благослови тебя небо, прекрасное животное. Конечно, конечно, ты как царь зверей заслуживаешь лучших украшений…

Голодный медведь, однако, унюхал на камнях и монетах запах человечины, равнодушно разгреб груду и двинулся на карлика.

— Нет, мой господин, прошу тебя, не надо! — заплакал маленький человечек. — Во мне нет ничего кроме старых жестких жил. Возьми их, повелитель, их! — Он попытался спрятаться за сестер и вытолкнуть их вперед. — Смотри, смотри, какие они сочные и жирные! Настоящие лакомые кусочки! Господин, ты славно попируешь их мясом! Ну зачем тебе высохший старикашка?

Обе девушки застыли на месте, как изваяния. Эдда с обожанием глядела на зверя, Бранза стояла, уткнувшись лицом в ее плечо, и лишь коротышка продолжал вопить и повизгивать. Эдда чувствовала его запах: запах крови и страха.

Медведь ударил тяжелой черной лапой — Бранза и Эдда услыхали, как она просвистела в воздухе, — и карлик навзничь повалился в траву, на свои рассыпанные сокровища. Острые когти пропороли живот и руку коротышки, остатки камзола вместе с кожей несчастного повисли лохматыми клочьями.

Лицо также было разодрано. Через дырку в порванной щеке Эдда успела разглядеть два пожелтевших зуба, прежде чем рану наполнила кровь. Отброшенный ударом карлик поднял невидящие глаза в небо, силясь не то разглядеть вышину, не то осмыслить произошедшее, и в следующее мгновение жизнь оставила его. На земле лежало бездыханное тело.

Бранза услышала звенящую тишину и повернула голову. Сперва она испугалась еще больше, но когда увидела карлика мертвым, страх немного ослаб. Кровь из щеки мертвеца струйкой стекала в траву, медленно, будто змея, извивалась то влево, то вправо.

Медведь, ровно сопя и приминая лапами тонкие стебельки травы, склонился над добычей и принялся пожирать ее. Эдда крепче прижала к себе Бранзу, опасаясь, что та вскрикнет, привлечет внимание зверя, и их постигнет та же печальная судьба.

Труп карлика покачивался, как подбитая перепелка в зубах охотничьего пса; он словно бы не возражал против того, что его едят, и все еще обдумывал, как с ним могло такое случиться, разглядывал сам себя. Впрочем, нет, от его лица уже ничего не осталось; медведь громко хрустел костями маленького черепа, похрюкивая, смачно вылизывал шершавым языком содержимое из обломков. Белые волосы коротышки налипли на морду и шею зверя, опутали его, точно паутина. Скоро на земле остались только лохматые клочья — и одежды, и плоти — да белые косточки; измазанная и вытоптанная трава, неряшливые пятна крови вокруг медвежьей пасти; безмолвное эхо криков жертвы.

Медведь сыто рыгнул, мотнул головой в сторону сестер и обратно, поднялся и побрел на окровавленных лапах к лесу. Сразу за первыми деревьями он уселся и начал приводить себя в порядок.

Оцепенелые Бранза и Эдда не сводили глаз со страшного зверя, глядя, как его язык, точно бледное живое существо, плавно двигается в тенистом сумраке деревьев. Зубы, очищенные от остатков пищи, сверкнули белизной; вылизанные когти оказались желтовато-серыми.

С кучи сокровищ поднялась в воздух и разлетелась стая разноцветных птиц — с зелеными хохолками, малиновыми грудками, золотистыми крылышками. Сияние золотых и серебряных монет померкло, на траве остались лежать цветки одуванчика и головки ромашек, еще пахнущие зеленым соком.

— Дикий зверь разорвал человека, — завороженно произнесла Эдда. — Точно как в сказке!

— Просто глазам не верю, — выдохнула Бранза. — С нами он всегда был такой ласковый…

— Я тоже, — согласилась младшая сестра. — Надо же, какой кровожадный!

Перед мысленным взором Эдды встал обезображенный труп карлика, вспомнилось чавканье и хруст костей. За деревьями медведь довольно пыхтел и облизывал лапы.

Первое, что решила сделать Бранза, как только немножко пришла в себя, — спрятать останки коротышки.

— Эдда, помоги мне, — сказала она и выдернула из земли толстый пук травы с корнями: на этом месте она выроет ямку. — Собери все кусочки, что остались от бедолаги, и неси сюда.

Эдда поглядела на останки так, будто видела их впервые.

— Зачем?

— Нельзя, чтобы Ма увидела его, даже растерзанного на части.

— Почему же нельзя?

— Потому что она тут же начнет спрашивать, кто он такой и чего хотел.

— Так мы ей скажем.

— Ни за что! — Бранза уже начала рыть. — Маме не надо его видеть.

— Не понимаю, что на тебя нашло, — пожала плечами Эдда и двинулась в сторону деревьев.

— Эдда, нет!

Бранза вновь опустилась на корточки и укоризненно поцокала языком.

— Ну и пусть медведь сожрет эту упрямицу, раз она не хочет помогать, — пробурчала девушка себе под нос.

Она подошла к низко склоненной ветви дуба и нарвала с нее листьев — их Бранза собиралась использовать вместо перчаток, чтобы убирать и заворачивать ошметки плоти гадкого карлика, не пачкая рук. Уложив несколько кусочков в землю, Бранза оглянулась на сестру. На лесной опушке Эдда что-то говорила медведю, но тот не обращал на нее внимания и продолжал вылизывать шкуру, удаляя с нее кровь и волокна пищи. Голос у Эдды был ласковым, настойчивым — когда она разговаривала таким тоном с матерью и сестрой, те либо сердито шлепали лукавую девчонку пониже спины, либо поддавались на ее мольбы.

— Ага, и он тебе залепит оплеуху, — промурлыкала Бранза и покачала головой, как иногда делала мудрая и понимающая Ма. Один из дубовых листьев в маленькой могиле вдруг развернулся, и мертвый карлик воззрился на Бранзу пустой глазницей. Девушка поспешила сложить в яму прочие останки и забросать их сверху листьями.

— Ку-ку, — произнесла у нее над ухом Эдда.

Уголком глаза Бранза заметила рядом с сестрой темную тень медведя. Животное стояло на четырех лапах с низко опущенной головой и смирным, почти пристыженным видом. Эдда сняла с его груди и морды несколько волосинок карлика и держала их за спиной, точно выпущенные из мотка шелковые нити.

— Видишь, как хорошо он умылся, чтобы понравиться маме.

Эдда свернула волосы коротышки колечком и бросила их в яму. Поглаживая медведя по загривку, она спокойно дожидалась, пока старшая сестра засыплет могилку. Наконец дело было сделано: Бранза вторкнула обратно пук травы и нахмурилась: он выглядел неестественно, так же, как и вытоптанная земля вокруг.

— Если Ма возьмет нас с собой в город, лучше обходить это место стороной, пока тут все не станет по-прежнему, — предупредила она.

Эдда удивленно изогнула бровь: сестра что, с ума сошла? Медведь поднял голову, втянул ноздрями запах Бранзы и ткнулся носом в ее перемазанную землей ладонь.

— Возьми корзину, Эдда. Донесешь хотя бы до ручья, я там вымою руки, — сказала Бранза и потрепала медведя за ухом. — А знаешь, хорошо, что ты слопал карлика, — шепнула она зверю. — Я очень рада, что нам больше не надо бояться встречи с этим уродцем. Мне он совсем не нравился.

Медведь удовлетворенно хрюкнул и потерся большой мягкой щекой о ее бедро.

Довольная Лига принесла домой потрошеную рыбу — две тяжелых серебристых тушки. Скоро придут из города дочки, принесут пряности и длинную стручковую фасоль, которая растет только у матушки Вайльгус. Замечательный выйдет ужин!

А вот и девочки! Из-за домика послышались их голоса — чуть звонче и веселее, чем обычно. Неужели привели с собой гостя? Может, молодого Груэна? И как она, Лига, должна себя с ним держать? Останется ли он на ужин? Хватит ли рыбы? Сколько съедают призрачные люди за один присест?

Увидев рядом с дочерьми крупную темную фигуру — низкую, широкогрудую, мохнатую, — Лига враз позабыла и про рыбу, и про ужин. Счастье нахлынуло на нее с такой силой, что она не могла ни смеяться, ни даже трепетать. Лига безмолвно стояла, любуясь знакомыми очертаниями на фоне темнеющего неба, славной косолапой иноходью.

— Мама, погляди, кто к нам вернулся!

Бранза и Эдда подвели к ней великолепного зверя, и сомнение сверкнуло в ее душе, как луч солнца на лезвии ножа. Лига не могла сказать наверняка, но, во-первых, этот Медведь двигался как-то иначе. Во-вторых, шерсть на голове и загривке отливала рыжиной, словно покрытая тончайшей вуалью или присыпанная красноватой пылью. Морда тоже казалась другой: круглее, моложе, доверчивей. И что хуже всего, он не узнавал Лигу.

— Это другой медведь. — Лига подошла к скамейке у стены домика и положила на нее рыбу.

— Получается, их больше одного? — удивилась Бранза.

— Глупенькая! Медведей в мире так же много, как прочих живых тварей — оленей, лис, ласточек.

На лицах сестер отразилась растерянность; Лига поняла, что они уловили в ее тоне горечь. Она просто решила, что дети привели ее Медведя, и жизнь на мгновение озарилась светом. А теперь все вернулось в обычный сумрак, с которым Лига давно уже свыклась.

— Но он пошел с нами по своей воле, — промолвила Эдда. — Казалось, он нас знает и ему приятна наша компания.

Медведь обнюхал лицо и плечи Лиги. Он крупнее того, первого. Сколько же времени прошло? Семь лет… или восемь?

Лига взяла в ладони голову животного, вгляделась в его ясные глаза, такие же темные и глубокие, как у первого медведя, но чужие.

— Ты знаешь другого медведя? — спросила она.

Он помотал головой. Нет? Просто высвободился из ладоней…

Лига опустилась на колени:

— Он еще жив?

Медведь внимательно посмотрел ей в глаза. Пытается ответить? Хочет сказать «да» или «нет»? Лига не понимает, не понимает его!

— Он вернется? Ты его знаешь?

Рыжевато-бурый зверь издал негромкий сдавленный звук. Бранза обняла его за шею, белая ручка почти утонула в длинной шерсти.

— Какая разница, мамочка? Мы просто скучали по медведю — любому медведю! Этот тоже умеет играть, как и тот!

Медведь застенчиво опустил крупную голову, отстранился от Лиги и лег на бок у ног Эдды. Бранза со смехом завалилась на его мохнатый живот.

— Вот видишь?

Лига похолодела; ее пронзило знание, знание другого мира: девочки переросли такие игры. Бранзу уже можно выдавать замуж, а вслед за ней придет черед Эдды. Ее дочери слишком взрослые, чтобы кувыркаться с медведями, особенно с этим чужаком, который, как показалось Лиге, получал от забавы чересчур много удовольствия. Их поведение… непозволительно, вот что. Лига вспомнила, как сурово городские женщины отзывались о некоторых девушках, как ругали их. Если бы ее семья не жила в уединении, если бы кто-то из окружающих мог внушить почти взрослым девушкам понятия о стыде и приличиях, Лига сама отругала бы дочерей. Она чувствовала, что момент настал, слышанные от других женщин слова уже вертелись у нее на языке.

Однако вместо этого она с натянутой улыбкой унесла рыбу в дом и, горько вздохнув, положила ее на блюдо, разрисованное зелеными листьями. Внушительный вес угощения уже не радовал. Снаружи доносился звонкий смех, в кухне поблескивали спинки рыб. Лига скользнула взором по их серебристой чешуе, нежной бледно-розовой плоти. На что она рассчитывала, чего хотела? Всего лишь увидеть в чьих-то глазах радость узнавания и понимания… такую, какую она читала во взгляде первого Медведя. Видимо, этому уже не суждено сбыться, хотя несколько минут назад в ее душе вспыхнула надежда.

Помнит ли она вообще того, первого Медведя? Не привиделось ли ей, что тогда, у ручья, он подошел к ней и ласково дотронулся лапой до лица, словно хотел заговорить? Да, он действительно хотел что-то сказать! С тех пор прошло семь лет, если Лига ничего не путает. А может, это ей лишь приснилось?

За окошком мелькнули золотистые кудри Бранзы, следом — рыжевато-бурый мохнатый загривок; последней, хохоча, пробежала Эдда. А потом в оконном проеме остались лишь зеленые ветви деревьев, кивающие в вечернем сумраке, который потихоньку окутывал маленькую лесную избушку.

Эдда улизнула из дома спозаранку. С собой ничего не взяла, лишь зоркие глаза да мысли, гудящие в голове, точно пчелиный рой в улье. По утреннему холодку она поспешила к тому самому месту с вытоптанной травой, где была вырыта могилка, на которой еще виднелись отпечатки рук и ног Бранзы; к лесной опушке, где медведь облизывал лапы, к деревьям, из-за которых он незаметно вышел, пока она и ее старшая сестра боролись с карликом.

Эдда легко восстановила путь животного: крупный медведь пёр напролом, сминая кустарник, ломая сучья. Очевидно, он сильно проголодался: вот тут обглодал ветку, тут вырвал с корнем траву. Небо понемногу светлело, с рассветом росли уверенность и восторг Эдды, да и голод тоже, ведь едой она не запаслась. Девушка подкрепилась найденными в лесу грибами, попила из ручья и решила, что этого достаточно: она не станет возвращаться, пока все как следует не разузнает.

Наконец она подошла к пещере, из которой тянулась цепочка медвежьих следов. Эдда на миг замерла, удовлетворенная находкой, затем согнулась и вошла внутрь, ступая очень осторожно, чтобы не затоптать следы. Сперва она думала, что пещера целиком просматривается от входа, но позже обнаружила боковое ответвление, ведущее в темноту; следы медведя выходили именно оттуда. Чтобы протиснуться в узкий лаз, не ободрав спину об острые камни, ей пришлось опуститься на четвереньки. Эдда почти вслепую продвигалась вперед. Через некоторое время в кромешной темноте она уже не видела своих рук, однако продолжала ползти. Запах зверя — вся растительная пища, которую он поглотил, за зиму превратилась в медвежью плоть, жир и мех — был силен, и Эдда остро ощущала его.

В конце лаза она вытянула руки. Путь преграждала крепкая каменная стена. Эдда на ощупь определила размеры узкого туннеля: здесь она могла встать в полный рост. Мрак был столь густым, что она не различала даже собственных пальцев; в этом странном месте она чувствовала себя почти невидимкой. Трепеща от возбуждения, Эдда прижалась ладонями к стене.

Когда четырнадцатилетняя дева чего-то хочет, когда оказывается, что она мечтала об этом всю сознательную жизнь, связывала с этой мечтой все надежды и стремления, иногда — иногда — ее желание, подкрепленное силой юной души, обретает мощь, способную сдвинуть с места миры или как минимум размягчить границы между мирами, раздробить их на тысячи обычных, проницаемых, частей, сквозь которые она может пройти, так что неприступная с виду стена окажется лишь видимым препятствием — стеной, выложенной из призрачного кирпича, скрепленного туманом. Подобные сооружения имеют особый, ни с чем не сравнимый запах, и Эдда чувствовала его вместе с запахом медведя, как будто кто-то водил рядом с медвежьей шерстью зажженной головней, и дымящийся мех животного источал густую вонь.

Тупик, в который уперлась Эдда, целиком состоял из камня, и внешняя поверхность ладоней Эдды ощущала его твердость, однако другой, более чувствительный слой плоти, казалось, нащупывал более мягкую, губчатую субстанцию, через которую можно проникнуть…

Ноздри Эдды подрагивали от возбуждения, руки по локоть ушли в стену. Значит, это возможно, возможно для нее! На мгновение она застыла, стараясь свыкнуться с необычными ощущениями, обуздать волнение. Девушка выпрямила все четыре руки — две из них по-прежнему ощупывали трещинки и выпуклости в камне, две другие тянулись, тянулись вперед… Даже если Эдда и не видела их, то вполне могла представить при дневном свете. Она отбросила все сомнения, верней, ни на секунду не позволила им задержать себя. Маленькая отважная Эдда просто собиралась с духом, готовилась двигаться дальше, через любые преграды, чтобы попасть в иной мир, каким бы он ни был.

Граница, разделяющая миры, была ни сухой, ни влажной, ни теплой, ни холодной; толстой, словно стена замка, и в то же время упругой, подрагивающей и расплывчатой. Эдда подалась вперед, толкнулась коленом, ступней и голенью; всем своим существом почувствовала тонкую грань и протиснулась внутрь.

Солнечный свет ослепил ее. Перед ней была залитая солнцем каменная стена. Кто-то или что-то проревело ей прямо в ухо, подхватило, обожгло грубым поцелуем и оцарапало щеку жесткой щетиной. Эдда закашлялась — в глотке отчаянно саднило, — а тот, кто прижал ее к стене, уже убегал прочь по узкому переулку. Это был мужчина, наряженный в меховую шкуру, в высокой шапке, изображавшей медвежью голову. Голые волосатые ноги убегавшего, как и его руки, были вымазаны жирной черной сажей.