Сунув грудинку в кастрюлю, я безнадежно поинтересовалась:
– Что на этот раз?
Ляля зарыдала, сквозь слезы и сопли стали прорываться слова:
– Генка уехал в Лапин! На машине!
– И что?
– Как это? Бросил меня! А вдруг я рожу завтра?
– У тебя срок еще через две недели!
– Все равно! Вот он какой! Вышвырнул жену.
Я порезала лук и пожала плечами.
– Успокойся. Выполнит дела и вернется.
– Нельзя оставлять беременную жену.
– Но ведь Гена на работе!
– Нет! У него три свободных дня!
– Да? Зачем же он отправился в Лапин?
– Вчера позвонила тетка, которая следит за могилой папочки. На кладбище вандалы поработали, надгробную плиту исписали, – вопила Ольга, – Гена поехал ее в порядок приводить! Меня кинул! Укатил и не звонит! Не волнуется о супруге.
Я принялась шинковать капусту. Никакого желания утешать Ольгу у меня не появилось.
– Сделаю аборт! – злилась Белкина. – Все! Так ему и надо! Не получит ребенка!
Стараясь сохранять спокойствие, я схватила терку. Нет, теперь поздно думать о прерывании беременности. Даже если вызвать искусственные роды, младенец появится на свет вполне жизнеспособным.
Впрочем, равнодушно на заявление об аборте прореагировали и все прибежавшие вечером домочадцы. Ни Катя, ни Сережа, ни Юля ничего не сказали Оле. Я же, утомленная целым днем общения с Белкиной, ощущала себя словно выжатая тряпка. Поэтому, едва семья расселась за столом, у меня вырвалось:
– Очень голова болит.
– Иди, Лампудель, полежи, – сочувственно сказал Сережка.
– Ага, – мигом отреагировала Оля, – а мне-то как плохо…
Не желая слушать очередную порцию жалоб, я убежала к себе и рухнула в кровать. Вот странность, вроде я ничего не делала, успела лишь сноситься на рынок и сварить борщ, все оставшееся до вечера время прошло в праздности, потому что ноющая Белкина требовала к себе внимания. Но почему же я устала так, словно пару раз взобралась на вершину Останкинской телебашни, таща на плечах мешок с кирпичами? Вернее, не так! Бегая по ступенькам, утомишься физически, а я убита морально. Наверное, глупо звучит, но это так.
А еще меня душит жаба. Пару дней назад Белкина взяла у меня большую сумму в долг, ей хотелось купить себе новое колье. У Гены же тощий карман, и он предложил жене скромную цепочку. Олечка сначала устроила мужу скандал, потом принеслась ко мне и вытянула почти все подкожные, пообещав:
– К Новому году отдам.
Белкина умеет добиваться своего. Я дала ей целых три тысячи долларов и вот теперь мучаюсь жадностью. Я очень хорошо понимаю: долг вернется не скоро. В этом вся Белкина, она всегда получает то, чего хочет, попросту «ломает» человека.
Темноту прорезал громкий, надрывный крик. Я вскочила, не поняв спросонья, кто это визжит. В коридоре поднялась суматоха.
– А-а-а!
– Лялечка! Тише.
– Скорей, воды!
– Юля, неси шприц.
– А-а-а!
– Позовите Костина!
– Вовка-а-а! Скорей!
– Лизавета, таз!
– Несите ее в комнату.
– А-а-а!
Нашарив ногами тапки, я вылетела из спальни и столкнулась с Вовкой.
– Что? – нервно спросил майор. – Кому плохо?
– Не знаю!
Из ванной выбежал Кирюша с большим полотенцем.
– Гена умер, – закричал он, – Оле только что на мобильный позвонили.
Я схватилась за стену и машинально глянула на часы. Всего лишь десять вечера. Я заснула от усталости, вот и показалось, что уже глубокая ночь.
– Как умер? От чего?
– В аварию попал, – бормотнул мальчик, – никаких подробностей не знаю! Мама Лялю сейчас в свою больницу повезет, в отделение, где беременность сохраняют.
– На машине разбился! – ахнула я.
Костин быстрым шагом двинулся по коридору, я осталась стоять у косяка, пытаясь справиться с головокружением.
Гена попал в аварию? Он умер? Нет, такого просто не может быть! Произошла ошибка, кто-то просто по-идиотски пошутил.
Но, увы, я ошибалась. На следующий день мы уже знали всю правду. Гена, очень аккуратный, всегда трезвый водитель, по непонятной причине не справился с управлением, причем на самом опасном участке. На трассе Москва – Лапин есть одно место, где дорога сначала делает резкий поворот, а потом сразу отвесно идет вниз. Выкрутив руль, водитель должен мгновенно начинать тормозить, впереди маячит мост через довольно глубокую реку. Сколько народу разбилось на этом отрезке, и не сосчитать. ГАИ повесила соответствующие знаки, но все равно кое-кто из водителей, проигнорировав сообщение о крутом повороте, вылетает за пределы дороги, далее варианты разнятся. Одним везет, они не добираются до моста, оказываются в овраге и имеют шансы выжить. Другие же, проломив хлипкое ограждение, летят с приличной высоты в воду. В случае с Геной события развивались по второму сценарию, причем приняли они самый худший оборот.
Авария произошла под утро, шоссе в этот час практически пусто. Только в восемь водитель грузовика, следовавшего в Москву, заметил проломленное ограждение и сообщил о неприятности на пост ДПС. Отчего остальные шоферы равнодушно проносились мимо – непонятно. Может, они полагали, что милиция уже в курсе произошедшего и не стоит лишний раз дергаться? Не знаю, эти или какие другие мысли бродили в головах у людей, мирно уносящихся прочь от места трагедии, но факт остается фактом: только к полудню на берегу реки оказались водолазы и необходимая техника. Машину довольно быстро выволокли на берег, по номеру установили владельца, связались с Москвой. В общем, тягомотина длилась до позднего вечера. Ляле позвонили в двадцать два часа. В тот день, когда она, прибежав ко мне, жаловалась на невнимательного мужа, бросившего на пару дней жену, чтобы привести в порядок могилу тестя, Гена уже был давно мертв.
Самое ужасное, что тело его обнаружили не сразу. Водолазы методично обшаривали дно, но труп, простите за дурацкий каламбур, словно в воду канул. То ли его унесло течением, то ли затянуло в омут. И лишь когда уже было принято решение прекратить поиски, тело Геннадия нашлось.
Лялю Катя поместила в клинику. Правды Белкиной мы не рассказали. Задержку с похоронами Костин объяснил просто:
– Олечка, Гена-то погиб не в Москве, надо соблюсти кучу формальностей, они занимают не один день.
Ничего не понимающая Белкина только кивала. Больше всего я боялась, что тело не обнаружат и придется сообщить Ляльке истину. Но потом из Лапина последовал звонок, и у меня отлегло от сердца.
Хоронили то, что осталось от Гены, в закрытом, цинковом гробу. На кладбище приехали все коллеги Гены, его любили и уважали на работе, а еще у могилы собрались многочисленные друзья, мы в том числе. Не было лишь Ляли. Накануне похорон она родила мальчика, сразу названного Геной. И большинство участников скорбной церемонии тупо повторяло фразу:
– Ну вот жизнь какая штука! Смерть и рождение рядом, один Гена ушел, другой появился на свет.
Но лично меня создавшаяся ситуация нисколько не радовала. Лялька находилась не в лучшем состоянии, хорошо еще, что младенец не пострадал. Геночка родился здоровеньким, крепеньким и, явись он на свет при других обстоятельствах, стал бы поводом для обильных возлияний и веселья.
Из роддома Лялю выписали через две недели, и мы привезли ее к нам. Когда Белкина вошла в квартиру, Катя ловко выхватила у нее сверток с ребенком и велела:
– Иди ложись, я займусь малышом.
– Куда? – тихо спросила Оля.
– Ко мне в комнату, – затарахтела Лиза, – не сомневайся, там очень удобно, два окна, светло, тепло, вещи твои разложены, кровать мы Геночке купили, коляску тоже, приданое собрали.
– А ты где спать будешь? – по-прежнему тихо осведомилась Ляля.
Я тяжело вздохнула. Надо же, как ее ушибло. Раньше Белкиной бы и в голову не пришло задать подобный вопрос. Еще в начале сентября Ляля абсолютно искренне считала, что люди созданы для того, чтобы о ней заботиться.
– Не волнуйся, – махнула рукой Лизавета, – поживу вместе с Лампой, нам очень хорошо вместе, правда?
Я быстро закивала.
– Конечно, ступай, Лялечка, отдохни!
Белкина, поддерживаемая Юлей и Кирюшей, побрела по коридору.
– Что же теперь делать станем? – растерянно спросил Вовка, вслушиваясь в негодующий крик голодного младенца.
– Воспитывать Гену, – отчеканила Лизавета. – Или прикажешь их с Олей выгнать?
– Белкина не справится с ребенком, – заявил Сережка, – никаких родственников у нее нет.
– А я разве против? – испуганно попятился Костин. – И вообще, вы меня не так поняли. Я совсем другое спрашивал: что делать? За памперсами ехать, фрукты покупать?
– Пока все есть, – вздохнул Сережка, – а там поглядим.
Первую неделю Ляля просто спала, просыпалась она лишь для того, чтобы поесть и принять прописанные доктором лекарства. Молока у нее не было совсем, поэтому Геночку я кормила из бутылочки, умиляясь его бодрому почавкиванию. Кроватка малыша стояла около моей постели. Катюше каждый день надо ходить на работу, ее служба связана с большой ответственностью. Дрогнет у невыспавшегося хирурга рука со скальпелем – и случится непоправимое. Мне же, сотруднице радиостанции «Бум», на службу надо ходить всего пару раз в неделю, по-этому могу придавить подушку и днем. А еще я очень надеялась, что Ляля, придя в себя, займется мальчиком. Правда, сонливость Белкиной стала меня пугать.
Три дня назад я подошла к Кате и спросила:
– Что за таблетки пьет Оля? Такие длинные, желатиновые капсулы?
– Ей доктор прописал, – ответила Катюша, – витамины специальные, для недавно родивших женщин.
– Они со снотворным?
– Нет, конечно.
– А почему Ольга постоянно спит?
Катя вздохнула.
– Роды тяжелое испытание. Многие женщины потом впадают в депрессию, идет мощная гормональная перестройка организма, не всякой по плечу выдержать ее без проблем. Прибавь к этому стресс от случившегося с мужем. Сон – просто защитная реакция организма, надо подождать. Если через некоторое время Лялечка не начнет вести себя адекватно, тогда будем беспокоиться.
Но в понедельник, словно услыхав наш разговор, Оля неожиданно вошла в мою спальню со словами:
– Покажи, как правильно пеленать ребенка.
Я обрадовалась и стала демонстрировать недавно полученные навыки.
Во вторник мне предстояло пойти на работу. Дома не было никого. Кирюшка и Лизавета учились, остальные сидели на службе.
– Справишься одна? – спросила я у Ляли.
– Конечно, – храбро ответила Белкина, – особых трудностей нет, поменять памперс да накормить, а выкупаем его, когда Лизавета придет.
– Вот и отлично, – обрадовалась я и побежала к лифту.
Ольга высунулась на лестничную клетку.
– Лампуша, купи черепашкам, наконец, аквариум, им в банке плохо.
– Может, привезти из твоей квартиры их прежний? – предложила я, быстро подсчитывая в уме предстоящие расходы.
Не сочтите меня жадной, но новорожденный – это дорогое, в прямом смысле этого слова, удовольствие. Кроватка, коляска, всякие бутылочки, соски, распашонки, пеленки, ползунки, погремушки, памперсы… Я уже истратила все «подкожные», покупка аквариума пробьет брешь в семейном бюджете. А у Оли в квартире стоит замечательный дом для черепах, его следует просто доставить к нам.
– Нет, – закричала Ольга, – я не могу войти в ту квартиру, ни за что! Никогда! Там вещи Гены!
Я вздрогнула. Действительно. В суматохе, связанной с похоронами, рождением ребенка и болезнью Оли, мы начисто забыли о всяких хозяйственных хлопотах. Кому-то надо все же поехать домой к Белкиной и навести там порядок.
– Купи новый! – зарыдала Оля. – Не дам ключи! Нет! Не могу!
Я испугалась.
– Конечно! Прямо сейчас еду в зоомагазин!
– Можно завтра, – всхлипнула Ляля.
– Хорошо, как скажешь!
Белкина вытерла ладонью глаза.
– Извини, Лампуша, справиться с собой никак не могу. Господи, какого мужа потеряла! Лучшего на свете! Золотого, тихого, никогда он со мной не спорил, права не качал, зарабатывал отлично, заботливый, умный, красивый, чуткий…
Я грустно смотрела на Белкину. Ну вот, началось. Я предвидела подобный вариант развития событий. Очень скоро в комнате Оли возникнет портрет погибшего мужа, около него в вазе всегда будут стоять живые цветы, и Олечка неустанно примется рассказывать окружающим о том, каким необыкновенно прекрасным человеком был ее трагически ушедший из жизни супруг. Только Генке от таких речей сейчас ни холодно, ни жарко. Ну отчего Ляля в свое время не сказала мужу всех приятных слов, почему самозабвенно грызла супруга? Отчего она, только потеряв человека, начинает понимать его истинную ценность?
– Жаль только, что сын такой получился, – вдруг довольно сердито заявила Ольга.
Я вздрогнула.
– Ты о ком?
– У меня много детей?
– Нет, один Гена.
– Вот о нем и речь!
– Чем же младенец тебе не угодил?
Ляля закатила глаза.
– О-о-о! Кричит целый день!
– Понятное дело, он крошка.
– Ночь не спит!
– Случается и такое.
– Постоянно писается.
– Это хорошо, почки нормально работают.
– Ест часто.
– Многие мамочки тебе позавидуют в подобной ситуации.
– Фу! Ужасный характер, – не успокаивалась Ляля, – совершенно непослушный! Одеваю его – орет. Сказала: замолчи! И не думает слушаться! Интересно, когда его можно в угол поставить, а? Говорят, правильное воспитание следует начинать прямо сразу, а то потом сладу не будет. Вон Кирюша какой получился! Двоечник, разгильдяй, болтун. Мне такого сына не надо. Мой должен стать иным. Да! Я не пожалею оплеух! Ребенка можно лишь при помощи страха в узде держать!
– Странно слышать подобные заявления из твоих уст, – рявкнула я, – насколько я знаю, Анна Семеновна и Григорий Павлович тебя пальцем никогда не тронули!
– Так и не за что было! – вскинула голову Оля.
– Да ну? А кто в восьмом классе в году три двойки имел?
– Ко мне учитель придирался, – возмутилась Белкина, – пришлось в другую школу уходить.
– А…
– Хватит, – обозлилась Ляля, – у младенца гадкий характер, сразу видно. Так когда его в угол поставить можно?
– В угол ты его сейчас сумеешь только положить, – сурово ответила я, – не пори чушь. Все новорожденные ведут себя так же.
– Нет, – уперлась Оля, – вот беда где! Мне досталось невесть что! Ни сна, ни отдыха, ни покоя…
Я схватила сумку.
– Хочешь, чтобы Гена поспал?
– Да.
– Тогда вывези его на свежий воздух. Во время прогулки малыши дремлют.
– Попробую, – мрачно ответила Белкина, – несчастная я, сирота безмужняя. Никто мне не поможет, не пожалеет, не пригреет, не скажет доброго слова…
Я шагнула в лифт и молча нажала кнопку с цифрой «1». Все понятно. Бедный малыш! Вот уж кому нелегко придется, так это ему. Ляля затюкает ребенка, и я никак не сумею помешать процессу «воспитания».
Около станции метро мне попался лоток с детскими вещами.
– Сколько стоит вот эта шапочка? – спросила я у продавщицы.
– Пятьсот рублей, – зевнула тетка.
– Почему так дорого? – удивилась я. – Ей красная цена пятьдесят «деревянных».
Торгашка хмыкнула.
– Эксклюзив, бери, второй такой в Москве не найдешь.
– Да ну? – улыбнулась я. – Кто же шапчонку смастерил? Лучшие модельеры мира? А может, английская королева лично ее каменьями расшивала?
– Не нравится, не бери, – меланхолично ответила торгашка, – только это и впрямь штучная вещь. Соседка у меня есть, родила от испанца, он ей теперь шмотки из дома привозит. В последний раз припер чемодан, да ошибся. Ой, мужики, дубье железное! Снял мерку с ребятенка и уволокся, приехал через три месяца, а прикиды по тому, старому размеру припер. Ну не идиот ли?
– Неразумный поступок, – согласилась я.
– Вот Ленка и попросила продать. Одна шапка и осталась. Все мигом расхватали. Гляди, какая удобная, платочка под низ не надо, ушки прикроет, сбоку липучки, а на макушке буква вышита «G». Это «Г» по-нашему. Твоего как зовут?
– Гена.
– О! В самый раз! Бери, не пожалеешь. Сегодня и обновишь, вон ветер какой задувает, – тарахтела торговка. – Ладно, скину, четыреста пятьдесят. И чего сомневаешься? Для мальчика лучше нет! Голубая! Буква твоя! А еще вон, на боку, мишка вышит, один глаз красный, другой синий, ну прикольно же! Неужто на мальца денег жаль? Зачем их рожать, коли не баловать?
Я вытащила кошелек.
– Заворачивай.
Обрадованная тетка сунула крошечную шапочку в пакетик.
– Носите с удовольствием.
Я повертела в руках покупку, глянула на серое от туч небо, потом бросила взгляд на часы, рысью сносилась домой и отдала шапочку Ляле со словами:
– Если гулять с Геночкой надумаешь, надень обновку, там сильный ветер.
Оля кивнула, я развернулась и почапала к метро, сейчас опоздаю на службу, мало не покажется.