Лампа разыскивает Алладина

Глава 4

Если работаешь в прямом эфире, то, естественно, выключаешь мобильный. Завершив передачу, я пошла в буфет: страстно захотелось кофе. Понимаю, конечно, что капуччино не следует употреблять вечером, но отчего-то организм требовал сей бодрящий напиток.

Сотовый я включила, лишь заказав вторую чашку. Моментально раздалось мерное попискиванье, потом оно повторилось, раз, другой, третий. Я схватила телефон и испугалась: десять «писем». Знаете, я вовсе не принадлежу к людям, чей номер известен всему свету, на мой мобильный звонит малое количество народу, в основном лишь члены семьи да близкие подруги, и, если сейчас аппарат перегрелся, принимая смс-сообщения, значит, у нас случилось нечто экстраординарное.

Я ткнула пальцем в кнопки и соединилась с Лизаветой.

– Что произошло?

Из наушника донеслись рыдания, мне стало совсем плохо.

– Живо рассказывай, с кем беда? Катя? Юля? Вовка? Сережа?

– Нет, – всхлипнула Лизавета, – и мы с Кирюшкой в порядке!

– Собаки!!!

– Оля…

Понимаю, что вы меня сейчас осудите, но сердце стало биться ровней. Так, значит, Белкина снова изобразила нечто, дабы ее пожалели. Небось, придумала себе некую болезнь!

– Лизавета, – прервала я девочку, – теперь спокойно изложи ситуацию, без истерики и воплей.

– Сейчас, – всхлипнула девочка, – значит, так…

Когда смысл сказанного начал доходить до меня, я вцепилась рукой в столик, чтобы ненароком не свалиться со стула. Увы, на этот раз Ольга ничего не нафантазировала, с ней на самом деле случилась беда. Если очень долго прикидываться несчастной, то в конце концов таковой и станешь.

Вкратце, события разворачивались так. Первой домой после работы прибежала Юлечка, она ринулась на кухню, быстро поужинала и хотела рухнуть в кресло у телика. Но тут ее глаз зацепился за батарею чистых бутылочек на кухонном столике. Гена, как я уже упоминала, «искусственник», поэтому я поступаю просто: емкости, в которые наливают смесь, стерилизую один раз в сутки, в специальной кастрюле. Потом расставляю их на столешнице, где они и тоскуют, дожидаясь своего часа. Использованные складываю назад в стерилизатор, чтобы случайно не перепутать с чистыми. О заведенном порядке знают все, поэтому Юля впала в крайнее изумление. Сейчас, в самом конце дня, у стены должно было стоять всего две «стекляшки» с сосками, остальным предписывалось уже находиться в кастрюльке. Но под крышкой оказалось лишь две бутылочки. Выходило, что младенца покормили только утром и в полдень, а потом за весь день он не получил ни капли еды. Затем Юлечка сообразила, что в квартире стоит абсолютная тишина, а у двери нет прогулочной коляски.

Удивившись еще больше, Сережкина жена побежала в комнату к Оле, но там оказалось пусто. Испуганная Юлечка отправила мне сообщение: «Где Белкина?» Но я сидела в эфире, и мобильный был выключен.

Мало-помалу домой подтянулись остальные члены семьи и начали строить предположения, куда могла подеваться Белкина. Ушла гулять? На целый день, не покормив ребенка! Уехала в гости? Но близких подруг у Ольги нет, во всяком случае мы о них ничего не знаем, и, опять же, она не взяла с собой бутылочку со смесью! Перебралась на свою квартиру? Обиделась на нас за что-то и решила жить самостоятельно?

Последнее предположение звучало совсем уж фантастично, но Сережка мгновенно съездил в дом Белкиной и вернулся назад со словами:

– Никого нет, над дверью лампочка горит, охрана не нарушена.

Потом всем одновременно в голову пришла дикая мысль: Лампа взяла их с собой на радио! Озвучила предположение Катюша. И мой телефон принялись засыпать сообщениями. Но я, не подозревая ни о чем, мирно работала, запихнув отключенный от сети мобильник поглубже в сумочку.

В конце концов вернулся со службы Костин. Выслушав перебивающих друг друга Катю, Юлю, Сережу, Лизу и Кирюшку, он помрачнел и пошел к телефону. И скоро стала известна правда: на Олю напал грабитель, избил ее и бросил. Дело происходило на улице, не очень далеко от Садового кольца. Вроде шумное место, но уголовник затащил Ольгу в маленький, полукруглый дворик. Вход в него ведет через арку, никому из посторонних прохожих не придет в голову просто так заглянуть в крохотное пространство. Никакие жильцы там не ходят, потому что в двух домах – небольших постройках начала двадцатого века – расположена пейджинговая компания «Ом», там сидят операторы, передающие сообщения. Вообще говоря, в связи с повсеместным распространением и техническим усовершенствованием мобильных телефонов золотой век пейджеров закончился, но еще много людей пользуются этими устройствами.

Оля должна была погибнуть – открытая черепно-мозговая травма, да еще бедная Белкина упала прямо в лужу, в Москве сегодня лил с самого утра весьма холодный дождь. Наверное, преступник рассчитывал на то, что ограбленная им женщина скончается, а может, просто хотел по-тихому обстряпать черное дело, но, услыхав вопли Ольги, стукнул ее по голове и удрал, не забыв прихватить ценности.

Но Белкиной повезло: спустя короткое время после произошедшего в укромное местечко заглянул мужик, решивший использовать тихий дворик в качестве бесплатного туалета. Увидав окровавленную женщину, дядька не удрал, а развил бешеную активность: вызвал «Скорую», которая привезла Лялю в институт Склифосовского.

– Мы сейчас все здесь, – бубнила Лиза, – стоим, ждем Катю, она с врачами разговаривает.

– Еду, – закричала я и, горько сожалея о том, что не взяла сегодня свою машину, понеслась на улицу ловить такси.

Юля и Лиза сидели на жесткой скамейке в пустом коридоре.

– Где Гена? – закричала я, увидав их. – С мальчиком все в порядке?

Лизавета заморгала.

– Его нет, – прошептала Юля.

Мои ноги внезапно подогнулись как пластилиновые.

– Он умер! – вырвалось у меня.

– Всегда надо надеяться на лучшее, – выдавила из себя Лиза.

Я уставилась на девочку.

– Лизавета! О каком «лучшем» может идти речь, если младенец скончался.

– Мы не знаем точно, что с ним, – прошелестела Юля.

– Как это? – вздрогнула я.

– Гена исчез!

– Что?! Но это невозможно!

– Олю привезли сюда одну, – стала объяснять Лиза, – Гены при ней не было. Сейчас Володя пытается реконструировать ситуацию. Лёня…

– Кто это? – перебила я девочку.

– Леонид Майский, мужчина, который нашел Олю.

– Ясно, продолжай!

– Он ничего не знал о младенце, в непосредственной близости малыша не было, – зачастила Лизавета, – ну откуда Леониду знать, что Ляля недавно родила? «Скорая» привезла сюда ее одну!

Я схватилась за сердце.

– Боже мой! Мальчик остался там! Один! В коляске!

– Нет, – мрачно ответила Юля, – во дворе никого нет! Кирюшка каждую травинку просмотрел. Только узнал, что Ляля без мальчика, всех опросил, откуда ее привезли, и ринулся в тот двор!

– Где же Геночка? – в полном изнеможении выдохнула я. – Куда он подевался?

Юля зарыдала, а Лизавета фальшиво-бодро воскликнула:

– Ну, у Володи родилась совершенно правильная идея. Скорей всего, дело обстояло так! Коляска стояла в самой глубине двора, там есть такой куст, раскидистый. Закатила Лялечка туда Гену, а сама отошла покурить, нехорошо ведь, когда на малыша дым валит! А тут грабитель! Оля упала и осталась лежать. Затем пришел Леонид, который попросту не заметил коляски. Геночка тихо спал, когда «Скорая» увозила мать. В конце концов он проснулся, заплакал и кто-то обнаружил ребенка. Вот Костин сейчас и проверяет, вызывалась ли во двор вновь милиция и в какую детскую больницу отправили Гену. Его найдут и отдадут нам.

– Ты полагаешь? – перестала плакать Юля.

– Конечно, – с жаром воскликнула Лиза, – стопудово! Лампа, скажи?

Я кивнула, хотя больше всего на свете мне хотелось воскликнуть: «Ну и глупость! Эта версия не выдерживает элементарной критики!»

Стоит лишь призадуматься, как возникает множество вопросов. С какой стати Оля поехала в район Садового кольца? Зачем она прихватила Гену? Если Белкиной требовалось с кем-то встретиться, отчего она не сделала это в другой день, я охотно вожусь с малышом, мне совершенно нетрудно покараулить его, пока Ляля будет носиться по городу. Леонид не увидел коляску? Ну, такое вполне могло быть, ладно, допустим на минутку, что он близорук. Но ведь после того, как Лялю увезли, на место происшествия прибыли милиционеры. Они тоже не заметили коляску с младенцем? Потоптались две секунды во дворике и отбыли восвояси? Ну… бывает! Почему Оля убежала из дома в спешке, не прихватив бутылочки с едой? Настолько торопилась, что забыла о молоке? Да ни одна мать в здравом рассудке не поступит так. Хотя Белкина практически не занималась ребенком, все хлопоты о нем лежали на наших плечах. Ну с какого ляду она отправилась в центр?

Поняв, что начинаю ходить по кругу, я вздрогнула и моментально ощутила прилив жара к лицу. Коляска! Все, кто имеет младенца, знают, что путешествие по Москве с экипажем для новорожденного – это настоящее испытание, проверка вашей физической подготовки и моральной закалки. Столица совершенно не приспособлена для молодых мамочек. У тротуаров, как правило, высокие бордюрные камни, намучаешься, пока станешь вталкивать и сталкивать колеса, в метро с «повозкой» не зайти. Во-первых, она едва пройдет в дверь, во-вторых, на эскалаторе ее трудно удержать, в-третьих, народ в вагоне начнет ворчать: «Нарожали кучу и с собой таскают», «Люди с работы едут, час пик, а эта дура столько места заняла», «Девушка, подвиньтесь», «Женщина, чего расклячилась», «Тетка, убери спиногрыза». Наслушаешься добра полные уши. Лучше вызвать такси.

Наверное, Оля так и сделала. Хотя погрузка коляски в салон еще то удовольствие. Проще было взять запеленутого Гену на руки. Но коляски дома нет, следовательно, Белкина прихватила ее с собой, влезла в авто или спустилась в подземку и полетела к центру Москвы. Бог мой, зачем? Только не уверяйте меня, что все это делалось для того, чтобы потом поставить доставленную с трудом коляску под куст и выкурить сигаретку! Под дождем! Минуточку! Ляля не курит! Ну с какой стати ее поволокло на Садовое кольцо?!

Через два часа мы узнали неутешительную правду: ни в одну больницу Москвы не поступал крохотный ребенок, доставленный с улицы. Гена исчез.

Костин, сообщивший нам сию информацию, много болтать не стал, на мой робкий вопрос: «Ты хорошо все проверил?» – Вовка рявкнул: «Да» – и повесил трубку.

Юля и Лиза прижались друг к другу и схватились за руки. Горе их было так велико, что слез не нашлось. Кирюша отвернулся от меня и уставился на стену, а я почувствовала невероятную жажду, какую испытывает, наверное, человек, месяц шедший через Сахару. Еле передвигая ноги, я побрела по коридору в поисках туалета. В мозгу билась лишь одна мысль: пить, пить, пить.

В конце концов я уперлась в дверь, над которой горела тревожно-красная надпись «Реанимация». Жажда трансформировалась в тошноту. Понимая, что мне срочно нужно отыскать унитаз, я дрожащей рукой толкнула дверь и увидела стол, на котором лежали очки. Медсестра отсутствовала. Из глубины отделения не доносилось ни звука, я сделала шаг и увидела слева на одной из двери букву «Ж».

Чувствуя, что сейчас упаду в обморок, я доплелась до комнаты и огляделась. Маленькое помещение оказалось палатой. У стены стояла железная кровать, на ней, полуприкрытое зелено-желтой, будто брезентовой простыней, лежало тело. У изголовья моргали лампочки и гудело несколько аппаратов, какие-то трубочки тянулись от приборов и убегали под простыню.

Я попятилась и в то же мгновение увидела на щиколотке ноги, высунутой из-под покрывала, довольно толстую золотую цепочку, в виде змеи. Хвост пресмыкающегося исчезал у него во рту.

Тошнота и жажда пропали так же быстро, как и появились. Я кинулась к койке.

– Олечка! Тебе плохо?

Белкина не ответила, я посмотрела на ее лицо и прикусила язык. Отчего-то принято считать, что человек, находящийся между жизнью и смертью, должен быть бледным до синевы, но Лялина кожа имела странный желтовато-серый оттенок. Всегда короткий нос казался длинным, а закрытые глаза походили на черные ямы. Ляля не слышала меня.

– Что вы здесь делаете? – прозвучал гневный голос.

Я обернулась, на пороге стояла полная женщина в просторной, светло-зеленой хирургической пижаме, точь-в-точь такую надевает на работе Катюша.

– Кто вас сюда пустил? – негодовала она.

– Извините… там буква «Ж», я искала туалет, а…

– Это не «Ж», – возмутилась медсестра, – а знак для персонала, говорящий… Да какая разница! Не вам адресовано! Сортир! В реанимации! Немедленно убирайтесь! Вперлась в стерильное помещение, без бахил и халата!

– Извините, ей совсем плохо?

– Нет, очень хорошо, – окрысилась незнакомка, – еще чего поглупей спросите. Убирайтесь.

– Она умирает?

– Типун тебе на язык!

– Скажите правду!

Внезапно женщина перестала злиться.

– Она тебе кто?

– Родственница, близкая.

– А-а. Состояние тяжелое, но пока стабильное.

– Это плохо?

– Могло быть хуже. Если стабильное, уже приятно, не утяжеляется, значит, усекла?

– Выздоровеет?

Незнакомка нахмурилась.

– Тут не бюро прогнозов. Мы делаем все от нас зависящее.

– Она меня слышит?

– Аллочка, – крикнули из коридора, – восьмой где?

– В седьмой, – откликнулась Алла и повернулась ко мне. – Говорят, что в таком состоянии человек не воспринимает окружающий мир. Только…

– Что? Ну скажите, – взмолилась я.

Алла посмотрела на Лялю.

– Сколько лет в реанимации работаю, а привыкнуть не могу. Другие спокойные, обращаются с больным словно с табуреткой. А я не научилась, жалко всех до слез. Это очень плохое качество, оно в нашем отделении лишь мешает. Слышит ли она тебя? Если почитать учебник, то там написано: нет. Но ведь не все же тут умирают, кое-кто выкарабкивается и потом о своих ощущениях рассказывает. Знаешь, часто говорят: «Лежу, пошевелиться не могу, руки-ноги не действуют, глаза не видят, но уши слышат». А еще у нас доктора первоклассные, в особенности один, Алексей Иванович. Знаешь, что он родственникам предлагает, когда больной в себя не приходит?

«Сядьте, – говорит, – около, возьмите за руку и просите: «Мама, папа, бабушка, любимый, дорогая, не уходите от меня, не бросайте…» Раньше говорили «отмолить» несчастного у бога, а вы упрашивайте человека вернуться. Если захочет – останется!»

– И срабатывает? – прошептала я.

Алла кивнула.

– Случается. Иной раз такие встают, только диву даешься. Живого места не было, надежды никакой, а выкарабкался. Наверное, и впрямь слышат.

– Можно мне с Олей поговорить?

Алла качнула головой, потом открыла шкаф, стоявший у двери, вытащила оттуда бахилы, круглую шапочку из прессованной бумаги и довольно длинный халат из такого же материала.

– На. Только надолго не оставлю.

Я нацепила одеяние, пододвинула к койке железную табуретку, выкрашенную белой краской, взяла Олю за тонкую руку и вздрогнула. Кожа у Ляли оказалась холодной, липкой, словно чешуя заснувшей рыбы.

– Олечка! Очнись! Пожалуйста, посмотри на меня!

Серо-желтое лицо осталось неподвижным.

– Лялечка, ты нужна нам!

Никакой реакции.

– И Гене, – вырвалось у меня, – ну как он без тебя жить станет? Маленький, беспомощный, такому мама просто необходима, да и взрослому она понадобится.

Губы Оли дернулись.

– Ты меня слышишь?

Ноздри тонкого носа вздрогнули.

– Все будет хорошо. Тебя лечат лучшие врачи. А Гена дома, – бойко частила я, – он совершенно здоров, веселый, счастливый. Геночка ждет маму, ты обязана поправиться, Генуся…

– Лампуша, – прошелестел тихий голос Кати, – не надо, она в коме.

Я повернула голову.

– Нет, Оля слышит, у нее губы шевелятся.

– Это рефлекторные подергивания.

– Ты не права! Ляля реагирует на имя Гена.

– Поехали домой!

– Мы оставим ее тут? Одну?

– Лампуша! Олечка в реанимации, здесь круглосуточный уход, – ласково сказала Катя.

– Но…

– Увы, помочь мы ей ничем не сможем.

– Она меня слышит!

– Нет.

Я повернулась к кровати и тихо сказала:

– Лялечка, не волнуйся, Геночка в кроватке, спит спокойно.

Веки несчастной вдруг распахнулись, и на меня глянули огромные, бездонные, отчего-то не голубые, а черные глаза.

– Вот! – закричала я. – Катя! Она видит!

Подруга быстрым шагом подошла к изголовью.

– Глаза закрыты.

– Но только что они глядели!!!

– Пошли, – потащила меня Катюша, – ты просто переутомилась.

Я попыталась сопротивляться, но на помощь почти бестелесной Катюше пришла Аллочка. Крепкими руками она схватила меня и тотчас же выставила в коридор.