Лаодамия

О женщины!.. Беда у нас… и срам

Неслыханный.

Ты грустно начинаешь…

Я каждый день к царице по утрам

Ношу цветы и воду, как ты знаешь.

Сегодня, роз нарвав, сперва червей

Я с листьев снял… Под осень лист узорный…

Вхожу в чертог…

Лицо себе обвей,

Коль покраснеть боишься. О позорный,

О горький вид… То и рабу тяжел…

Или в покой без спросу ты вошел?

Вот то-то нет… Я о себе ударом,

Как и всегда, царицу известил,

Но до сих пор стоял бы, верно, даром,

Когда б сам бог пути не осветил…

Оттуда луч к дверной пробился щели,

А я к лучу…

И что ж ты увидал?

Увитый жезл и розовый фиал

И не одну царицу на постели.

Гекатою клянусь: ты все солгал.

С царицею на ложе гость лежал

Как шишке мне пускай висеть на ели…

О, скольких змей лишил ты речью жал…

Иль я один… Рабыни подоспели:

Спроси рабынь, весь дом перевидал:

Увитый жезл и розовый фиал,

И не одну царицу на постели…

И город, чай, уж вести облетели.

О тяжкое сомненье! Что придумать?

Безумия припадок? Может быть,

Насилие? Но ризы Диониса?..

Она кричать бы стала… Кто же в дом

Проникнуть мог? Иль мертвые воскресли?

Просвет в тяжелой туче… Царь Акаст.

О ранние непрошеные гостьи,

Что привело вас к царскому жилью?

Позор его иль горе?.. Как огонь,

Расходится хула меж вас, но капли

Последней из фиала добродетель

В устах у женщин медленней… Увы!..

О царь Акаст!

Я знаю все… Довольно!

Печальным вы не верите вестям,

И за богов своих любезных выдать

Порой не прочь… Кто в полночь разберет?

О, как не прав ты, царь, и как ты… грешен!

Моих грехов не замолить тебе,

Потатчица… И не утешить сердца

Акастова сорочьим языком.

Ты, старая рабыня… У отца

Ты выросла в его высоком доме.

Я доверял тебе. И молоком

Вспоила ты… Назвать не смею больше

Я дочерью ее… Ту, что теперь

Отцовские седины осрамила…

Как допустить могла ты?..

Господин,

Таких чудес мы за ночь насмотрелись…

Теперь не ночь, и, отвечая нам,

Не спрячешь глаз за ласковым покровом

Пособницы луны, рабыня… Нет…

А госпожа твоя еще в постели?

Что ж пир ее? За полдень перейдет?

И траур ваш? Где ж траур? Иль обрить

За целый день рабынь вы не успели?

Хоть солнца б постыдились, коль не глаз…

Прочь эту ризу пеструю!

Вы, слуги,

У алтаря из елей молодых

И лиственниц смолистых и побегов

Жасмина — мне устроите костер…

Пусть отберут овец и крутобоких

Быков да нож отточат…

О герой,

Вдали от дома павший, но его

Прославивший от моря и до моря…

Прости мне, сын… коль пеною вина,

И молоком, и медом в чаше медной

Ты не почтен. Рука твоей вдовы

В чужой руке. И факел Гименея

Преступного, но сладкого, увы!

Отрадней ей теперь раздранной ризы

И погребальных воплей… О, позор!..

О злой старик… Твой царский суд поспешен,

И речь твоя сурова. Но твоей

Где ж правоты порука? Это солнце.

Я видела отсюда же, когда

К багровому оно катилось ложу…

Я с места не сходила. Точно был

Крылатый здесь. Но я не смею солнцу

Сказать, кого с собой он приводил.

А весть твоя, Акаст, о новом браке

Безумна… Иль молве поверил ты

Своих рабов?.. Иль вестник оскорбленный

Оклеветал царицу пред тобой?

Я слышала рассказ мальчишки. Странен,

Конечно, он. Но правда где-то… глубже,

И дочь твоя светлее солнца, царь…

Ты сам себя обидел в тяжком гневе…

Защитница, добра ты, но увы!

Бессонною твой ум, пожалуй, ночью

Смущен, жена. Иль в самом деле ты,

Не покидая места, от событий

Отстала? Я в волнении застал

Филаку: чернь озлоблена — вельможи

Престол царя там делят… А посол

Из дома в дом с рассказом переходит.

Пока вы здесь мечтаньям иль чему,

Не знаю уж, с Лаодамией вместе

Безумно предавались, ожила

И ненависть смиренная, и низость,

Угодница успеха, желтый хвост

Свой показать успела. Эта весть

Последняя совсем нас с толку сбила.

Ошеломлен, сюда иду… И что ж?

Уж целый час мы говорим… безмолвен

И тих чертог…

Кормилица опять.

Что скажешь нам, старуха?

О казни,

Казни меня, владыка, я не стою

И не хочу я жизни…

Что с тобой?

О, тяжкое предчувствие!..

Рассудок

Ее совсем оставил. Не придет

Она сюда… Она кружится в пляске…

Что говорил я, женщина!..

Увы!

О, лучше бы права была ты.

Ужас!

Оставь — теперь не нужен плач…

А что ж, отец при новом браке лишний?

Поди скажи ей, воду освятить

Зачем меня не позовут?.. Вы, пряди,

Покрытые позором… головы

Моей не защищайте.

Пусть лучами

Опалена и ветром, точно дуб,

Что молнией забрызган, почернеет…

Ио! Ио! Эван! Эвоэ!

О златокудрый бог,

Дважды рожденный!

Тебе влюбленных

Объятье сладко,

О Дионис,

О синеглазый…

Муж Ариадны.

Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон.

Будь милосерд,

Феб-Аполлон,

Миром почивших,

Бог, обвей.

Тяжки ворота Аида,

Кто их увидел, за тем

Им затвориться…

Больше дракона

Глав окрыленных

Мертвый не узрит…

Без ступеней,

Скатом все ниже

Скользким гонимый,

Будет он падать

Среди мокриц,

Падать и плакать,

За мокрые стены

Рукой бескровной

Напрасно цепляясь.

Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон.

Но асфоделей

Бледно-лиловых

В пепельном поле

Он не увидит,

В свинце волны

Реки Рыданья

Не отразится,

Пока из нежных

Любимых рук

С моленьем слезным

Пчелы златой

Дар не прольется

На грудь земли

С струею белой

Телицы черной.

Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон.

Не забывайте,

Живые, мертвых…

Сердцам застывшим

Милы стенанья.

Пурпура крови,

Пепла на лицах,

Ризы раздранной

Мертвые жаждут.

Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон!

О, вороти мне мужа… Ты один

Твердыни смерти можешь, улыбаясь,

Румяный бог, разрушить, как ребенок

Песочные дворцы, когда ему

Надоедят, ногою рушит резвой.

Несчастие… и ужас… и позор

Чего здесь более? Глаза зачем же

Оставил ты, старик, себе?

А мужа

Где дела ты, несчастная?..

О солнца

Багряный луч! отец!.. О, горький стыд!

Зачем меня вы звали, люди?

Мертвых

Холодное объятье любит мрак.

И бледные на солнце руки тают.

Нечистыми устами до имен

Священных не касайся…

Горе! Горе!

Не горестен наряд твой… Где твой муж?

У Гермия спроси, старик…

А с кем же

Ласкалась ты?

О, горький брак! Увы!

Да, горький и преступный… Но счастливец?

Ужель бежал?

Меж нежных рук моих

Как мертвый он лежал ребенок долго,

И я согреть лобзаньем не могла

Его ланит…

Ты видишь, царь, в ней разум

Потух, а бред в ней крылья распустил,

Как над овцой убитой коршун.

Ловок

Подвох ее… А… может быть, пьяна:

Глаза горят, и щеки раскраснелись.

О Дионис!

Своей рабыне,

Которой смерти

Презренны ковы,

Очарованье

Ты ниспошли.

На дальней Ниссе,

В лазурном море

Обетованной,

Где в кинамонах

Пестреют птицы,

Два сердца, боже,

Соедини

В блаженном браке,

Живое с мертвым,

Как солнце с тьмою

В душистой роще,

Слила дриада

В отрадный сумрак…

О господин! на ложе мы нашли

Царицыном вот это изваянье.

Как смели вы касаться!.. Дай сюда…

Что вижу я?.. Еще обман… Оковы

Я наложу на вас… Вы все в тюрьме

Ослепнете… Иль восковою куклой

Вы думали глаза мне отвести?

О царь Акаст! Когда свой гнев бездушный

Лишь на меня метал ты, я могла

Молчать, но раб, богами под защиту

Мне отданный, не будет отвечать

За слепоту очей твоих.

Яснее

Скажи, о муж, на муки в этот мир

Меня пославший, чем перед тобою

Виновна я и мужние рабы?

О дерзость!

Иль расшитый пеплос так же

Дружит с тобой, как панцирь?

Здесь народ…

Я бороды седые вижу… Женщин,

Которые носили на руках

В младенчестве тебя… И через скорбь

Улыбки в их морщинах различаю.

О, если бы ты видел то, что я

Сегодня видела, старик, то все морщины

В твоих глазах слились бы…

О, зачем

Тебе назвать пришельца я не смею,

И сладкого, и страшного…

Морочь,

О женщина, других твоею басней

И куклою… С рабами ж я сочтусь.

О Гермий! нет! Ты видел… Если руки

Мои не властны будут и глаза

Мои погаснут — защити ж бессильных.

Я знака жду, крылатый…

Что за вид

Чудесный! Царь как вылитый: и панцирь,

И поножи… и локоны… А здесь

Что видит он… вдову свою, вакханкой

Одетую… О, лучше пусть огонь

Костра его расплавит… Утешать

Вдову другие будут!

Ты помешан,

О злой старик… когда-то мой отец…

Не славила ль сама ты брака?

С мертвым

Он заключен, пойми!

Стыдись богов,

Коль не людей, зачем же мертвым жены?

Иль их пути известны нам?.. Отдай…

Отдай, отец, мне статую.

Возьмите

Безумную.

О нет, молю тебя

Я всем, что есть святого здесь… Отрады

Моей не тронь последней…

Если мать

Когда-нибудь мою благословлял ты

И надо мной, отец, когда-нибудь

С улыбкою склонялся, детский сон

Лелея мой. Молю: оставь со мною

Последнего из трех мужей.

Вдове,

Не тронутой ничьим прикосновеньем,

Оставь мечту…

Полна любовью грудь…

Ты молод тоже был, отец… Покорной

Печалью жить я не сумею… Ласки

Мне хочется… Желанья жарок луч…

И умереть надеждам не даю я,

Что умолю богов я и в моих

Он оживет объятьях…

Тяжкий бред!

Встань, дочь моя… Ты раньше говорила

Разумнее… Рассудок не погас

В твоей душе совсем…

Чего ты просишь?

Подумала ль? О, посмотри на солнце…

И пар мечты рассеется… Тебя

Жалею я теперь, Лаодамия.

Прости мне, дочь… Все понял я, и гнев

Уж не слепит рассудка… Вижу, муки

Не выдержал твой разум… Но к сознанью

Вернись, мое дитя.

Что ж делать? Нам

Ведь не одним терпеть… Ты черный жребий

Полюбишь свой,

Как к старости привык

Бессильной я, дитя, и бестолковой.

Поди к себе и черное надень,

И волосы свои, мою отраду,

Железу дай скосить.

Потом печаль

Отрадную разделим мы.

С молитвой

И тихими слезами обовьешь

Ты полотном немое изваянье

И, медною властителей почтив

Полнощных чашей, яркому огню

Последнее отдашь… Не надо мертвых

Мучительной мечтою огорчать

И их покой тревожить…

Тихой отрады полна,

Грудь не дрожит от рыданий,

И за волною волна

В ней улеглася страданий…

Бога ль, немого луча ль

Сердце мелодию слышит,

Благословенна печаль,

Если прощением дышит.

Нет, задушить не могу

В сердце я странной тревоги:

Там, у костра, на лугу

Что-то готовят нам боги:

Взмахи мне чудятся рук,

Полные смерти ланиты.

Нити безумья и мук

В узел таинственный свиты.

Постой… Там вопли…

Его хоронят

Как хочешь, чтоб не плакали?

О нет.

Нет — это страха

Прикосновенье

К устам и сердцу.

Быть может, ветер

Завыл в костре.

О нет, то ужас

Из сердца выжал не стон… а визг…

Постойте… ближе… Уж голоса…

Я различаю…

Раскидывай костер!..

Зачем костер

Раскидывать?.. О, тяжкое сомненье!

О боги… дочь моя… Спасайте дочь…

Воды сюда!

Рабыни, прочь!

Не сделайте!

Пожар

Дружнее…

Еще сильней…

Занялося

Не выхватить…

Увы!..

О царь Акаст! Где дочь твоя?

Она

Себя сожгла… О, ужас… Молча… Молча,

Как черная овца, она в костер

За мужем прыгнула… Удар веслом безумья,

А слезы ведь текли у ней из глаз

И с молоком мешались в чаше медной…

Иль боги ей велели?.. Нет… Зачем

Тревожить их?.. Угодна ль жертва даже,

Как знать?.. Как знать теперь? И примиренной

Иль с язвою в душе она от нас

Ушла?.. Мы не узнаем.

Расходитесь…

Что стали там?.. Зачем глядите вы

На старика безумного? Заразы

Его греховной бойтесь.

Да, Акаст,

Твоей руки прикосновенье было

Грубей зимы… Пусть бог тебя простит,

Но кто любил покойную… тем страшно

И тягостно лицо твое… И сам

Теперь Гефест божественный в твой остов

Вдохнуть не мог бы пламени. В тебе

От старости обуглился и факел.

Да, женщина! Не надо ран моих

Тебе щадить… И сладки мне укоры,

Коль что-нибудь отрадное еще

Под солнцем быть Акасту может… Спросят,

Зачем за ней я не ушел? Кому

Еще нужна сухая трость и этот

Согнувшийся старик?.. Увы!

Могилы я боюсь, чем ближе к черной…

А муки что? Умеют уверять

Они еще сердца: от жизни будто

Остался след… и в пепле сером… Вы,

О граждане Филаки… Этот дом

И царство все сейчас возьмете… Ветки

От дерева усохшего искать

Не будете, я знаю… Но позвольте

Оплакать мне усопшую… в ее

Оставленном чертоге… Пусть отрадой

Последнею терзаюсь я, что жив

Над памятью сгоревшего ребенка.

Если нить у слепой развилась,

Ей не свиться, как раньше, вовеки,

Но на белый и нежный атлас

Вы зачем же струитесь из глаз

По ланитам, горячие реки?

Если дума плечам тяжела,

Точно бремя лесистое Эты,

Лунной ночью ты сердцу мила,

О мечты золотая игла,

А безумье прославят поэты.