«Что значит имя?»

Если вы считаете, что раздобыть цианистый калий трудно, то вы заблуждаетесь. Я стоял, держа в руках банку с добрым фунтом этого пикантного вещества Коричневое стекло, миленькая, простенькая наклейка с надписью: «Цианистый калий ХЧ» (то есть «химически чистый» — так мне объяснили), а внизу крохотный череп и две маленькие перекрещенные косточки

Тип, которому принадлежала эта банка, протер очки и поморгал на меня. То был Хелмут Родни, профессор университета Кармоди. Среднего роста, коренастый, с мягким подбородком, полными губами, копной темно каштановых волос и выпяченным брюшком, он был преисполнен совершеннейшего безразличия к тому, что в моих руках было достаточно яду, чтобы угробить целый полк.

— Выходит, профессор,— сказал я,— эта штука у вас просто так стоит на полке?

Он ответил спокойно и размеренно, наверное, как привык читать лекции студентам:

— Конечно, инспектор, вместе с другими химикатами, в алфавитном порядке.

— Но ведь это яд!

— Здесь много ядов,— безмятежно произнес Родни,

— И вы ведете учет всему, что здесь находится?

— В общем и целом,— он потер подбородок,— я знаю, что у меня эта банка есть.

— Предположим, кто-нибудь заглянет сюда и позаимствует ложку этого лекарства. Это вы заметите?

Родни покачал головой:

— Вряд ли.

— Ну, а кто может сюда входить? Вы запираете лабораторию?

— Вечером, если не забываю Днем она открыта. ведь мне то и дело приходится выходить и снова возвращаться…

— Следовательно, сюда может войти любой, даже совершенно посторонний человек, отсыпать толику цианистого калия, и никто этого не заметит?

— Боюсь, что так ..

— Скажите, профессор, а зачем у вас здесь такая прорва цианистого калия? Крыс уничтожаете?

— Господи,— он брезгливо повел плечами,— конечно, нет. Цианистый калий — обычный компонент синтеза множества продуктов.

— Понятно, понятно .. Ну, а еще в каких лабораториях можно столь же легко позаимствовать цианистый калий?

— Почти во всех,— без запинки ответил он,— далее в студенческих. Ведь это химикат, которым мы пользуемся

— Я бы не сказал, что сегодня его использовали очень уж обычно.

Он вздохнул и промолвил:

— Пожалуй, что так.— Помолчал, подумал и медленно добавил:— Их называли «библиотечными двойняшками».

Я кивнул. Мне было понятно, почему их так прозвали Обе библиотекарши были очень похожи друг на друга.

…Конечно, не совсем. У одной — маленький острый подбородок на круглом лице. У другой— квадратная челюсть и длинный нос. Но посадите их рядышком за стол выдачи книг, и вы увидите одинаковые золотистые волосы и одинаковую прическу с пробором посредине. Взгляните мельком на их лица, и вы прежде всего заметите широко расставленные глаза одинакового голубого цвета. Поставьте их несколько поодаль друг от друга, и вы убедитесь, что у них одинаковый рост и лифчики одинаковой формы и размера У обеих тонкая талия и стройные ноги. Они даже одевались одинаково; обе были в голубом.

Правда, сейчас их нельзя было перепутать. Девушка с маленьким подбородком и круглым лицом была вдосталь накормлена цианистым калием и совершенно мертва.

Сходство обеих девушек поразило меня сразу же, как только мы с моим напарником Эдом Хэтавеем сюда прибыли. Одна девушка, мертвая, поникла на стуле, глаза ее были открыты. На полу, под ее безжизненно опущенной рукой — словно точка под восклицательным знаком — лежала расколотая чайная чашка. Как выяснилось, это была Луэлла Мэри Буш. Здесь же находилась и вторая девушка Бледная, потрясенная, с остановившимся взглядом, она не замечала сновавших вокруг нее полицейских и выглядела так же, как и первая,— только возвращенная к жизни. Звали ее Сюзен Мори

— Родственницы? — сразу же спросил я.

Оказалось, что нет. Даже не троюродные сестры.

Я осмотрел библиотеку: стеллажи с книгами в одинаковых переплетах, опять стеллажи, но на этот раз с книгами в других переплетах. Тома реферативных журналов. Во второй комнате— кипы учебников, монографий и старых книг Сзади находилась еще каморка, где лежали последние номера научных периодических изданий в невыразительных обложках. В читальном зале от стены до стены протянулись длинные столы, за которыми могла бы усесться добрая сотня людей. К счастью, на этот раз за столами никого не было.

Безжизненным, однотонным голосом Сюзен Мори рассказала, как все произошло.

Старенькая заведующая библиотекой миссис Неттлер ушла на обеденный перерыв, оставив за себя двух девушек. Очевидно, это было в порядке вещей.

В два часа или около этого Луэлла Мэри вышла в заднюю комнату. Там помимо книг, подготовленных для инвентаризации, реферативных журналов, нуждающихся в новых переплетах, и книг, заказанных читателями, были маленькая электроплитка, кастрюлька и все остальное для приготовления чая.

Чаепитие в два часа, очевидно, тоже было в порядке вещей.

Я спросил:

— Что, Луэлла Мэри всегда сама приготовляла чай?

Сюзен посмотрела на меня пустыми глазами:

— Иногда миссис Неттлер, но обычно Лу… Луэлла Мэри…

Луэлла Мэри сказала, что чай готов, и обе девушки зашли в заднюю каморку

— Обе? — резко спросил я.— А кто остался за столом выдачи?

Сюзен легонько дернула плечиком, словно это не имело никакого значения:

— Мы могли все видеть через дверь Если бы кто-нибудь подошел к столу, то одна из нас его обслужила бы.

— А кто подошел?

— Никто. Сейчас пересменка. Пожалуй, здесь никого и не осталось.

Под «пересменкой» она подразумевала, что весенний семестр окончился, а летний еще не начался (в тот день я много еще чего узнал из университетской жизни).

Дальнейшие сведения, сообщенные Сюзен, были довольно куцыми. Налили заварку, положили сахар..

Я прервал Сюзен

— Вы обе пьете чай с сахаром?

Сюзен ответила раздельно и медленно:

— Да. Но в моей чашке сахара не было.

— Почему?

— До сих пор она никогда не забывала о сахаре. Она знает, что я пью чай с сахаром Я сделала глоток или два и хотела сказать ей и взять сахар, понимаете, и тогда…

…Тогда Луэлла Мэри издала странный, приглушенный крик, уронила чашку и через минуту умерла Дальше все. как по нотам. Сюзен начала кричать, и в итоге сюда прибыли мы.

Предварительная работа прошла гладко: сделали снимки, взяли отпечатки пальцев, всех людей, находившихся в здании, поименно переписали и распустили по домам Причина смерти была ясна — цианистый калий. Источник тоже ясен — сахарница Содержимое сахарницы изъяли для лабораторного анализа.

В момент смерти Луэллы Мэри в библиотеке было шесть посетителей пять студентов, которые, в зависимости от характера, были либо испуганы, либо растеряны, либо мучались от тошноты. Шестым был маленький посторонний пожилой человек Он говорил с немецким акцентом и не имел никакого отношения к университету. Он был и испуган, и растерян, и чувствовалось, что его тошнит от виденного.

Хэтавей гуртом вывел их всех из библиотеки. Было решено загнать их в холл и держать там, пока мы не сможем опросить подробно каждого.

Один из студентов оторвался от группы и прошел перед моим носом, даже глаза на меня не скосив. Сюзен бросилась к нему и ухватилась за рукав выше локтя

— Пит! Пит!

Сложен Пит был как боксер, хотя, судя по его неиспорченному профилю, к рингу он ближе чем на милю не приближался никогда. На мой взгляд, он был слишком красив Впрочем, я завистлив.

На Сюзен Пи г тоже не смотрел. Лицо его внезапно изменилось, красота стерлась — ее сменила маска ужаса. Прерывающимся голосом он выдавил с трудом:

— Каким образом… Лолли…?

— Я не знаю…— Сюзен тщетно пыталась поймать его взгляд. — Я не знаю…

Пит вырвал свою руку у Сюзен, так и не взглянув на нее. Все это время он смотрел куда то поверх ее головы. Хэтавей тронул его за локоть, и Пит позволил увести себя

— Поклонник? — спросил я

— Что? — Сюзен с усилием оторвала взгляд от уходящего студента.

— Он ваш поклонник?

Руки у Сюзен дрожали:

— Мы встречаемся ..

— Насколько это серьезно?

— Это очень серьезно,— прошептала она.

— Вашу напарницу он тоже знал? Он назвал ее «Лолли»…

— Ну и что?…— дернула плечиком Сюзен.

— Хорошо, скажем так: а с нею он встречался?

— Иногда.

— И это было серьезно?

— Откуда я знаю? — Сюзен сказала как отрезала.

— Ну, ну, ладно. Она вас ревновала?

— Какое это имеет значение?

— Кто то смешал цианистый калий с сахаром и положил толику этой смеси только в одну чашку. Предположим, что Луэлла Мэри настолько вас ревновала, что попыталась отравить вас, дабы расчистить поле для себя и нашего приятеля Пита. Допустим, что при этом она по ошибке взяла не ту чашку..

— Форменная чепуха! Этого Луэлла Мэри ни за что бы не сделала,— произнесла Сюзен, но ее губы сжались, а глаза сверкнули Кстати, ненависть в голосе женщины я тоже распознаю легко.

В этот момент вошел профессор Родни Он был первым человеком, которого я встретил в этом здании, и он мне не понравился, и за время, прошедшее с момента гой нашей встречи, нравиться мне еще не начал.

С места в карьер Родни известил меня, что, видите ли, сейчас он в университете старший.

— Старший сейчас я, профессор,— возразил я.

— Во всем, что касается расследования, пожалуй, так,— сказал он — Но у меня есть определенные обязанности перед ректором, и я намерен их исполнить.

И хотя видом он был похож не столько на аристократа, сколько на лавочника, он все же ухитрился — надеюсь, вы улавливаете мою мысль — посмотреть на меня так, будто я был у него под микроскопом, а он разглядывал меня сквозь окуляр.

— Миссис Неттлер находится в моем кабинете,— сказал он.— Она узнала об этом по радио и сразу же пришла сюда. Она очень взволнована. Вы поговорите с ней? — У него это прозвучало как приказ.

— Приведите ее сюда, профессор,— у меня это прозвучало как разрешение.

Миссис Неттлер находилась в состоянии, обычном для пожилых женщин, когда они волею судеб влипают в такие дела она не знала, то ли ужасаться, то ли изумляться тому, сколь близко грянула смерть. Когда она заглянула в каморку и увидела следы прерванного чаепития, то победил ужас. Труп к этому времени, впрочем, увезли.

Она плюхнулась на стул и начала причитать:

— Я сама пила здесь чай Могло случиться, что….

— Когда вы пили здесь чай, миссис Неттлер?— спросил я как только мог мягко.

Она повернулась на стуле и подняла голову:

— Ну… что то посте часу, мне кажется. Я, помню, предложила чашку чаю профессору Родни. Ведь это было как раз после часу, профессор?

На полном лице Родни промелькнуло недовольство

— Я заглянул сюда сразу же после ленча на минутку, чтобы навести одну справку. Миссис Неттлер действительно предложила мне чашку чаю. Но подозреваю, что я был слишком занят, чтобы пить чай или замечать точное время

Я хмыкнул и повернулся к старушке;

— Вы пьете чай с сахаром, миссис Неттлер?

— Да, сэр.

— И сегодня тоже с сахаром?

Она кивнула и снова ударилась в слезы.

Я переждал немного и спросил:

— В каком состоянии была тогда сахарница?

— Она… она…— внезапное удивление заставило ее встрепенуться.— Она была пуста, и я сама наполнила ее сахарным песком из двухфунтового кулька Я, помню, еще подумала, что когда хочу попить чаю, то сахару постоянно не оказывается, и что девушкам не мешало бы.

Упоминание о девушках во множественном числе заставило ее снова разрыдаться.

Я мигнул Хэтавею, чтобы он увел ее.

Таким образом, между часом и двумя некто опустошил сахарницу и насыпал туда немного особого сахара, весьма особого.

Появление миссис Неттлер, видимо, напомнило Сюзен о ее профессиональных обязанностях, потому что стоило Хэтавею, вернувшись, полезть за сигарой и зажечь спичку, как девушка сказала:

— Извините, сэр, в библиотеке не курят.

Хэтавей настолько удивился, что сразу задул спичку и спрятал сигару в карман.

Затем девушка решительно шагнула к одному из читательских столов и протянула руку к лежавшему на нем толстому раскрытому тому.

Хэтавей опередил ее:

— Что вы хотите сделать, мисс?

Девушка удивленно посмотрела на него:

— Поставить книгу на место, конечно.

— Зачем? Что это за книга? — Хэтавей подошел к столу и принялся рассматривать открытую страницу. Я подошел тоже и заглянул поверх его плеча.

Книга была на немецком языке. Этого языка я не знаю, но с другим, когда увижу печатный текст, все таки не спутаю. Шрифт был мелким. На странице какие то геометрические фигуры с разбросанными там и сям надписями. Моего образования хватило, чтобы понять, что это химические формулы

Я заложил пальцем страницу, закрыл книгу и посмотрел на обложку. Там было написано: «Beilstein — Handbuch der organischen Chemie. Zweite Ergänzungswerk. Band VI».

Я снова раскрыл книгу. Чтобы дать вам общую идею, могу сообщить, что страница 233 начиналась словами: «4' Chlor 4 Brom 2 Nitrodiphenyläther — C12H7O3NClBr».

Хэтавей усердно списывал всю эту белиберду.

Профессор Родни гоже очутился у стола, так что всего нас было четверо

Профессор сказал наставительно, словно он был на кафедре с указкой в одной руке и куском мела в другой.

— Это том Бейльштейна. Это своего рода энциклопедия органических соединений. В ней описаны тысячи соединений.

— В этой книге? — строго спросил у него Хэтавей.

— Сие — всего лишь один из более чем шестидесяти томов Не считая дополнительных. Огромный труд, увы, сильно устаревший, во первых, из за того, что органическая химия развивается семимильными шагами, а во вторых, из за войны. Тем не менее на английском языке нет труда столь же ценного. Для людей, занимающихся органической химией, эти книги просто необходимы.

И профессор ласково погладил том:

— Прежде чем иметь дело с каким-нибудь неизвестным соединением,— продолжал он,— необходимо заглянуть в Бейльштейна. Там есть и методы получения вещества, и описания его свойств, и ссылки на соответствующие источники, и так далее. Это своего рода отправная точка. Многочисленные соединения размещены в соответствии со строгой логической системой, очень ясной, хотя и не совсем очевидной. В своем курсе я читаю несколько лекций, посвященных только тому, как найти то или иное соединение во всех этих шестидесяти томах.

Не знаю, сколько он мог еще разглагольствовать о своих соединениях, но меня это совершенно не интересовало, и, кроме того, пора бы приняться за дело. Потому я и прервал его:

— Профессор,— сказал я,— мне нужно поговорить с вами в вашей лаборатории.

…Итак, мне казалось, что цианистый калий должен храниться в специальном сейфе, и каждый гран его должен быть на учете, и любой человек, берущий цианистый калий, должен расписываться в специальном гроссбухе. Если бы все было так, мы могли бы сразу получить необходимые нам улики.

И вот в моих руках была банка с цианистым калием, и я узнал, что любой человек мог пользоваться им даже безо всякого разрешения.

Профессор Родни сказал задумчиво:

— Их называли «библиотечными двойняшками».

— Да,— кивнул я.

— Это свидетельствует о том, насколько поверхностны суждения большинства людей!.. Ничего в них не было похожего, только волосы да глаза. Что произошло в библиотеке, инспектор?

Я вкратце пересказал версию Сюзен, внимательно наблюдая за ним при этом.

Он покачал головой:

— Вы, конечно, считаете, что умершая девушка сама задумала убийство.

В эту минуту мои мысли разглашению не подлежали, и я спросил

— А вы?

— Нет Она была неспособна на это. Она внимательно и с любовью относилась к своим обязанностям. Ну, а кроме того, зачем ей это было нужно?

— Тут есть один студент,— сказал я.— Его зовут Питер.

— Питер ван Норден,— сразу же ответил Родни.— Довольно способный студент, но какой то пустой.

— Девушки думают по другому, профессор,— сказал я.— Видимо, он казался им обеим привлекательным. Возможно, что Сюзен повезло больше, и Луэлла Мэри решила прибегнуть к прямым действиям.

— И выпила чай не из той чашки?

— Ну, знаете, в волнении люди совершают самые невероятные вещи.

— Но не такие,— сказал профессор.— В одной чашке сахара не было, так что преступница ничем не рисковала. Даже если она неточно запомнила соответствующую чашку, то, почувствовав, что чай — сладкий, она сразу поняла бы ошибку. Она могла бы не глотать всю порцию яда.

Я произнес, причем весьма сухо:

— Обе девушки обычно пили чай с сахаром. Умершая привыкла к сладкому чаю. Она была очень взволнована, и то, что чай оказался сладким, ее не насторожило.

— Я в это не верю.

— А как может быть иначе, профессор? Сахар заменили после того, как миссис Неттлер отлила свой чай в час дня. Думаете, это сделала сама миссис Неттлер?

Он вскинул глаза:

— А какой мотив?

— Ну,— промычал я,— она могла бояться, что девушки отобьют у нее должность

— Ерунда Она уходит на пенсию еще до начала осеннего семестра.

— Кстати, и вы там тоже были, профессор,— сказал я вкрадчиво

Профессор и глазом не моргнул:

— Мотив? — спросил он.

— Вы не настолько стары,— сказал я,— чтобы не заинтересоваться Луэллой Мэри. А вдруг она пригрозила, что сообщит ректору о каких-нибудь ваших словах или действиях?

Профессор горько улыбнулся

— А что я мог бы предпринять, чтобы цианистый калий приняла именно та девушка, которой он предназначался? Почему одна чашка оказалась без сахара? Сахар то я мог подменить, но ведь чай то готовил не я.

Я начал менять свое мнение о профессоре Родии. Он и не подумал возмущаться или притворяться обиженным. Он просто показал логическую несостоятельность моей теории — и все. Мне это понравилось.

— Ну, а сами то вы как представляете себе происшедшее? — спросил я.

— Зеркальное отображение,— ответил он.— Обратное изображение. Я думаю, что оставшаяся в живых девушка рассказала правду шиворот навыворот. Предположим, что заполучила этого парня Луэлла Мэри, а не Сюзен. Предположим, что чай приготовила Сюзен, а у стола выдачи книг оставалась Луэлла Мэри. Тогда та девушка, которая приготовила чай, взяла нужную ей чашку и осталась в живых. В этом случае все будет объяснимым логически, а не фантастическим до смешного.

Это была последняя капля. Родни пришел к тому же выводу, что и я. Волей неволей он начал мне нравиться. У меня какая то слабость к людям, которые соглашаются со мной. Видимо, потому, что я гомо сапиенс.

— Это нужно доказать с достаточной основательностью,— сказал я.— А как? Я пришел сюда, полагая, что раздобыть цианистый калий мог кто то один, а остальные не могли. Теперь оказалось, что все не так. Каждый мог попользоваться этой штукой. Что дальше?

— Узнайте, какая из девушек была у стола выдачи книг, когда готовился чай,— сказал профессор.

Я понял, что Родни читает детективные книги и верит в показания свидетелей. Я в них не верю, но тем не менее я поднялся со стула:

— Хорошо, профессор,— сказал я.

Профессор тоже поднялся.

— Я могу присутствовать? — озабоченно спросил он.

— А зачем? Из за ответственности перед ректором?

— Конечно и это. Но в основном я хотел бы, чтобы дело было решено быстро

— Ну, раз вы думаете, что ваше присутствие поможет, тогда пошли,— согласился я.

Мы спустились. Эд Хэтавей уже ждал меня в пустой библиотеке.

— Все в порядке,— сказал он, не обращая внимания на Родни,— я до всего додумался.

— То есть до чего?

— До того, как это произошло. Дедуктивный метод,— скромно признался Эд.— Кто то ведь должен был притащить сюда цианистый калий,— продолжал он.— А кто? Джокер в колоде! Тот самый посторонний. Ну, этот парень с акцентом… Черт, как же его зовут…

Он начал рыться в карточках, на которых записал имена и адреса всех, кто находился в библиотеке в момент смерти Луэллы Мэри, и кто, по всей видимости, не имел никакого отношения к ее кончине.

Я понял, кого он имел в виду, и сказал:

— Ладно, плевать на его имя. «Что значит имя?..» Давай дальше! — и тем самым засвидетельствовал, что могу быть таким же болваном, как и любой другой.

— Так вот,— стал объяснить Эд.— Иностранец приходит сюда с цианистым калием в маленьком пакетике. Пакетик он прикрепляет пластырем к странице немецкой книги — ну к этой органической фиговине в миллионах томов…

Мы с профессором понимающе кивнули.

— Он немец,— продолжал Хэтавей,— и книга тоже немецкая. Очевидно, она уже была ему известна. Пакетик он прикрепил к странице, на которой была напечатана заранее обусловленная формула. Ведь профессор говорил, что можно найти любую формулу, только надо знать, как это делается. Верно, профессор?

— Верно,— холодно сказал Родни.

— Прекрасно. Библиотекарша знала формулу и поэтому легко могла найти и нужную страницу. Она берет цианистый калий и пользуется им для приготовления чая. Она очень волнуется и забывает закрыть книгу…

— Слушай, Хэтавей,— сказал я.— А с чего этот коротышка все затеял? Как он объяснил, почему здесь оказался’

— Он говорит, что он меховщик и пришел сюда, чтобы узнать о средствах против моли и других насекомых. Бредятина да и только1 Ты когда-нибудь слыхал что-нибудь более бредовое?

— Конечно,— сказал я,— например, твою теорию. Слушай, никому и в голову не взбредет прятать пакет с цианистым калием в книге. Никому не нужно будет искать этот пакет на определенной странице с определенной формулой, потому что между этой страницей и соседней окажется просвет. Любой, кто возьмет книгу, сразу же заметит, что она сама по себе открывается на одном и том же месте. Ничего себе тайник ты придумал!

Лицо у Эда было идиотское.

— Кроме того,— безжалостно добивал я его,— совершенно не к чему приносить сюда цианистый калий откуда-нибудь со стороны. Его здесь целые тонны. Тут из него можно устраивать снежные лавины. Любой может позаимствовать фунтик другой.

— Что?!

— Спроси у профессора.

Глаза Хэтавея расширились. Он порылся в кармане своей куртки и вытащил какой то конверт:

— Тогда что мне делать с этим?

— А что это такое’

Он вытащил страницу с немецким текстом и сказал:

— Это из гой немецкой книги, которая…

Лицо Родни побагровело:

— Вы вырвали страницу из Бейльштейна? — он заорал так, что у меня душа ушла в пятки. Никогда бы не подумал, что он способен так вопить.

— Я думал,— стал оправдываться Эд,— что мы можем обнаружить следы пластыря или цианистого калия.

— Дайте сюда страницу’ — рявкнул профессор.— Болван1

Он разглядел страницу и посмотрел на обе ее стороны, будто хотел убедиться, что там ничего не стерто.

— Вандал!—сказал он, и я понял, что в этот момент он мог убить Хэтавея и глазом не моргнув.

Профессор Родни имел право верить в виновность Сюзен Я тоже. Но веру в суд не представишь. Нужны доказательства.

Посему я решил повести атаку на единственное слабое место возможной преступницы.

Надо, чтобы она присутствовала при допросах свидетелей,— так я решил, в надежде, что во время допросов ее подведут нервы.

Однако облик девушки поколебал мою надежду. Сюзен Мори сидела за столом, сцепив перед собой руки. Глаза ее были холодны, а лицо неподвижно.

Первым был перепуганный до смерти маленький немец меховщик.

— Я же ничего не сделал,— бормотал он.— Пожалуйста. У меня дела Сколько мне тут еще быть?

Хэтавей давно уже записал его имя и остальные данные, так что я сразу перешел к делу:

— Вы пришли сюда около двух, не так ли?

— Да. Я хотел узнать о средствах против моли…

— Хорошо. Вы вошли сюда и подошли к столу выдачи книг. Так?

— Да. Я сказал ей свое имя, профессию и что я хочу…

— Сказал кому? — это был ключевой вопрос.

Коротышка посмотрел на меня. У него были курчавые волосы и казавшийся беззубым рот. Но когда он говорил, было видно, что зубы есть — маленькие и коричневые. Он ответил

— Ей. Я сказал ей. Девушке, которая здесь сидит.

— Это верно,— монотонно произнесла Сюзен.— Он говорил со мной.

Профессор Родни смотрел на нее с неприкрытым отвращением. Мне пришло на ум, что его желание поскорее осуществить правосудие объясняется скорее личными, чем альтруистическими мотивами. Но меня это уже не касалось.

— Вы уверены, что это та самая девушка? — спросил я.

— Да. Я назвал ей свое имя и свою профессию, и она улыбнулась. Она объяснила, где найти нужные книги об инсектицидах. Потом, когда я уже отходил от стола, из вон той комнаты вышла другая девушка.

— Хорошо! — сказал я.— Вот фотография второй девушки. Теперь скажите, говорили ли вы с девушкой, которая сейчас сидит за столом, и та девушка, что на фотографии, вышла из задней комнаты, или же вы говорили с девушкой, что на фотографии, а из задней комнаты вышла та, что сидит за столом?

Добрую минуту маленький меховщик смотрел то на Сюзен, то на фотографию, то на меня:

— Они очень похожи,— пробормотал он наконец.

Я мысленно выругался. Губы Сюзен на миг скривились в улыбке, которая тотчас исчезла. Именно на это она, видимо, и рассчитывала. Была пересменка. В пересменку в библиотеке почти никого не будет. Во всяком случае никто не будет обращать внимание на девушек столь же привычных, как и стеллажи с книгами. Даже если кто то и обратит внимание, то не сможет поклясться, кого из «библиотечных двойняшек* он видел.

Теперь я твердо знал, что она убийца. Но никакого значения это не имело.

— Ну, так которая из них? — снова спросил я.

Он ответил как человек, которому не терпится покончить со всеми этими вопросами:

— Я говорил с вот этой девушкой, что за столом.

— Конечно,—спокойно заявила Сюзен.

Моя надежда на то, что ее нервы не выдержат, полностью испарилась.

— Вы можете в этом поклясться? — спросил я меховщика.

— Нет,— сразу же ответил он.

— Хорошо. Хэтавей, проводи его и отправь домой.

Профессор Родни наклонился и коснулся моего плеча:

— Почему она улыбнулась, когда он назвал свою профессию? — сказал он тихонько.

— А почему бы и нет? — прошептал я в ответ, и все же спросил про это у Сюзен.

Она вскинула брови:

— Просто я была любезна. Разве в этом что-нибудь дурное?

Клянусь, она наслаждалась сценой.

Профессор слегка покачал головой и снова прошептал мне:

— Она не из тех, кто улыбается надоедливым незнакомцам. За столом выдачи была Луэлла Мэри.

Я пожал плечами. Хорош бы я был, если бы предъявил такое доказательство начальству!..

Четверо студентов заняли мало времени Они знали, какие книги им нужны, на каких полках книги стоят. Они сразу пошли за книгами, не останавливаясь у стола выдачи. Никто из них не мог сказать, сидела за столом Луэлла Мэри или Сюзен. По их словам, они не поднимали глаз от книг, пока не услышали крик.

Пятым был Питер ван Норден. Он упорно рассматривал обгрызенный ноготь большого пальца своей правой руки. Когда его ввели, он и взгляда не бросил на Сюзен.

Я дал ему немного посидеть и расслабиться

Наконец я сказал:

— Что вы делаете здесь в это время года? Насколько я понимаю, сейчас нет занятий.

— У меня экзамены через месяц,— пробормотал он.— Если я их сдам, то смогу приняться за диссертацию.

— Мне кажется, что вы останавливались у стола выдачи, когда вошли сюда.

В ответ раздалось невнятное мычание.

— Что? — резко спросил я.

Он сказал тихо и почти неразборчиво:

— Нет. Вроде бы я у стола не останавливался.

— Вроде бы? — переспросил я с нажимом.

— Я не останавливался.

— Ну не странно ли это? Насколько мне известно, вы хороший приятель и Луэллы Мэри и Сюзен. Разве вы не поздоровались?

— Я был очень обеспокоен. Все время думал об экзаменах. Мне нужно было заниматься и…

— Так что у вас даже не было времени поздороваться,— я взглянул на Сюзен. Она побледнела. Впрочем, может быть, мне это только показалось.

— Верно, что вы практически были обручены с одной из девушек?

Он воскликнул взволнованно и почти возмущенно:

— Нет! Я не могу обручиться, пока не по лучу степень Кто вам говорил, что я обручен?

— Я сказал «практически обручен».

— Нет! Было несколько свиданий. Ну и что? Какое значение имеют одно или два свидания?

— Ну, ладно, Питер,— сказал я спокойно,— которая из девушек была вашей?

— Я же вам говорю, что ничего подобного не было!

Он так старался умыть руки, что, казалось, весь покрылся толстым слоем невидимой мыльной пены.

— Так как же? — спросил я, внезапно обращаясь к Сюзен.— Останавливался он у вашего стола?

— Он помахал рукой, когда проходил.

— Так было, Пит?

— Не помню,— пробурчал он.— Может, и помахал. Ну и что3

— Ровным счетом ничего…

В душе я пожалел, что Сюзен нагрелась на этой истории. Из за такого подонка убивать, право, не стоило. Я был уверен, что отныне он не заметит ее, даже если она свалится со второго этажа ему на голову.

Видимо, Сюзен тоже поняла это. Судя по взгляду, которым она одарила Питера, вторым кандидатом на цианистый калий стал он — конечно, если Сюзен останется на свободе, а это, кстати, становилось все более и более вероятным.

Я кивнул Хэтавею, чтобы он увел Пита. Эд встал и сказал:

— Скажите, вы пользуетесь этими книгами? — и указал на полки, от пола до потолка набитые шестьюдесятью томами энциклопедии по органической химии.

Парень посмотрел через плечо и сказал с искренним изумлением:

— Конечно. Это просто необходимо. Господи, что дурного пользоваться Бейльш…

— Все в порядке,— заверил я его.— Давай, Эд,

Эд скривился и увел Питера. Он не выносит, когда его теории лопаются.

Было уже около шести, а я просто не представлял, что еще можно сделать. Налицо имелись только показания Сюзен, никем не опровергнутые. Если бы она была известной уголовницей, мы могли бы вытянуть из нее правду эффективными, хотя и несколько утомительными методами. Но для данной ситуации те процедуры не совсем подходили.

Я повернулся к профессору, чтобы сказать ему об этом, но он, как завороженный, смотрел на карточки, заполненные Эдом Хэтавеем. Вернее, на одну из них, которую он держал в руке. Всегда приятно говорить, что у кого то там дрожали руки от волнения. Однако видеть такое приходится не особенно часто. Рука же Родни дрожала. Рука дрожала, как язык старомодного будильника.

Он прокашлялся:

— Разрешите мне спросить у нее кое что. Разрешите…

Я посмотрел на него, потом отодвинул свой стул:

— Давайте! — терять то было нечего.

Он посмотрел на девушку и положил карточку на стол, чистой стороной кверху.

— Мисс Мори,— сказал он дрожащим голосом, видимо, намеренно избегая называть ее по имени.

Сюзен взглянула на него. На какое то мгновение она показалась мне взволнованной, но мгновение прошло, и она снова стала спокойной:

— Да, профессор?

— Мисс Мори,— сказал профессор,— вы улыбнулись, когда меховщик сказал вам, зачем он пришел сюда. Почему вы улыбнулись?

— Я вам уже объяснила, профессор Родни,— ответила она.— Я просто была любезной.

— Может быть, он сказал что-нибудь забавное? Что-нибудь смешное?

— Просто я старалась быть любезной,— твердила она.

— Может быть, его фамилия была смешной, мисс Мори?

— Нет,— безразличным тоном сказала она.

— Здесь никто не упоминал его фамилии. Я сам не знал ее, пока не увидал эту карточку…— И вдруг он воскликнул напряженным голосом: — Какая у него фамилия, мисс Мори?

Она помолчала, потом сказала:

— Не помню.

— Не помните? Но ведь он назвал вам свое имя?

Голос Сюзен сделался напряженным:

— Ну и что из этого? Всего лишь имя. После того, что случилось, нельзя требовать, чтобы я запомнила какую то иностранную фамилию, которую и слыхала то один раз.

— Значит, фамилия была иностранная?

Она запнулась и избежала западни:

— Я не помню. Кажется, это была типично немецкая фамилия, но я не помню. Быть может, и просто «Джон Смит».

Должен признаться, я не понимал, чего добивается Родни.

— Что вы пытаетесь доказать, профессор?— спросил я.

— Я пытаюсь доказать,— резко произнес он,— вернее, я доказываю, что когда пришел меховщик, за столом выдачи была Луэлла Мэри, убитая девушка. Меховщик назвал свое имя Луэлле Мэри, и поэтому она улыбнулась. Когда он повернулся, то из задней комнаты вышла мисс Мори. Именно мисс Мори, вот эта девушка, в тот момент кончила приготовлять и отравлять чай.

— Вы основываете все на том, что я забыла имя какого то человека! — закричала Сюзен Мори — Это постыдно!

— Нет,— сказал профессор.— Если бы вы были у стола выдачи, вы запомнили бы его имя. Вы бы просто не смогли его забыть, если, конечно, были у стола, когда он вошел — Он взял карточку со стола.— Имя этого меховщика Эрнест и далее Бейльштейн… Бейльштейн!

Сюзен внезапно поникла, как будто ее ударили под дых. Лицо ее стало белым как мел.

Профессор продолжал:

— Ни один работник химической библиотеки не сможет забыть имя человека, который заявит, что его зовут — Бейльштейн! Шестидесятитомная энциклопедия, которую мы сегодня упоминали десятки раз, неизменно называется по имени ее редактора Бейльштейна. Для такого библиотекаря это имя звучит, как Баба Яга, как Джордж Вашингтон, как Христофор Колумб. Если эта девушка заявляет, что она забыла такое имя, то, значит, она вообще его не слыхала. А не слыхала потому, что не была у стола.

Я поднялся и сурово сказал:

— Ну, мисс Мори,— я тоже опустил ее имя,— что вы можете сказать?

… Наши барабанные перепонки чуть не лопнули от ее истерического вопля. Через полчаса она во всем созналась

В. Батраков. Кто же такой Бейльштейн

— Ни один работник химической библиотеки не сможет забыть имя человека, который заявит, что его зовут Бейльштейи!. Для такого библиотекаря это имя звучит, как Баба Яга, как Джордж Вашингтон, как Христофор Колумб,— восклицает в рассказе Азимова профессор Родни

Воистину так Имя автора уникального «Руководства по органической химии». вышедшего в конце прошлого века в Лейпциге на немецком языке, хрестоматийно

«Руководство» Бейльштейна действительно уникально, причем не только тем. что сразу же после выхода в свет стало библиографической редкостью, но и тем, что его первые, вышедшие в 1880 году, 28 увесистых томов большого формата, охватывающих 15 000 органических веществ, написаны одним человеком Это «Руководство» уникально и потому, что в нем описаны практически все известные к концу прошлого столетия органические вещества, причем с такой тщательностью, что вскоре для химиков органиков выражение «нет у Бейльштейна» стало звучать как «не существует в природе»…

Сразу же после выхода в свет «Руководство» Бейльштейна (или просто «Бейльштейн») стало для химиков органиков настольной книгой, если только можно так говорить об издании, занимающем несколько библиотечных полок. Нужно узнать, получено ли кем-нибудь такое то вещество — смотри «Бейльштейна». Нужно найти способы получения вещества—смотри «Бейльштейна». Нужно подобрать ссылки на литературные источники — смотри «Бейльштейна». Наконец, многие химики пользовались «Бейльштейном» не только как справочной книгой: читая его, они находили пищу для размышлений, черпали в нем новые идеи.

Разумеется, с годами «Руководство» стало устаревать. И тогда появились «Дополнения» к основным томам «Бейльштейна». «Руководство» продолжало расти и после смерти его основателя.

Так кто же такой Бейльштейн?

Федор Федорович Бейльштейн (1838— 1906) жил и работал в Петербурге. Им опубликовано до 100 научных работ, касавшихся буквально всех областей химии.

Но в истории отечественной химии с именем Бейльштейна связана и одна из самых больших несправедливостей. Дело в том, что Бейльштейн был избран в Академию наук вместо… Д. И. Менделеева. И это случилось не потому, что Бейльштейн был кандидатом более достойным, чем его истинно великий конкурент Каким хорошим ученым ни был создатель фундаментального руководства, с отцом периодической системы элементов ему не сравниться! Но большинство тогдашних академиков были выходцами из Германии, и они враждебно встречали попытки русских ученых положить конец «немецкой» монополии в Российской академии наук. Бейльштейн же принадлежал именно к этой группировке.

Его избрание вызвало громкий скандал. А. М. Бутлеров писал в 1882 году в статье «Русская или только императорская Академия наук?» «Бейльштейн бесспорно заслуженный трудолюбивый ученый, но отдавать ему в каком либо отношении первенство перед всеми другими русскими химиками могут только лица, не имеющие ясного понятия о том, как и чем меряются в химии ученые заслуги. Отводя в нашей науке этому Бейльштейну почетное место, вполне им заслуженное, нет надобности понижать для этого ученых, стоящих выше него».

Действительно, имея возможность судить с расстояния минувших десятилетий, мы не можем не признать правоту Бутлерова. Но досадная история почти вековой давности не должна в наших глазах умалять и заслуг Бейльштейна — человека, создавшего труд, которым и до сих пор пользуются химики органики всего мира.