«Цигун и жизнь» («Цигун и спорт»)-03 (1994)

Новый век

Кэ Юньлу

_{(Продолжение. Начало см. 1993, № 4–6; 1994, № 1–2)}

Оуян Хуэй и Тянь Минмин приехали в Гуандун, чтобы посетить знаменитый монастырь Наньхуа. Время приезда пришлось на праздник Середины осени. Погода стояла прекрасная. Окрестности монастыря радовали глаз: высокие горные вершины, излучающие спокойствие, небольшая горная речка Цзаоси — скольких людей уносила она в туманные дали! Зачем ты жил? Что делал? О чем говорил, писал? Здесь все это становилось неважным, ничто не тревожило сердце.

Монастырь располагался как раз на берегу реки. Это место для своих бесед выбрал шестой патриарх чань-будцизма Хуэй Нэн. «Патриарший двор» — так впоследствии называли его китайские буддисты.

Монастырь невелик. Чтобы его обойти и осмотреть, требуется совсем немного времени. Но нескончаем поток туристов как из самого Китая, так и из-за рубежа. Место это для буддистов священное. Построен монастырь был в 504 г. и назывался тогда Баолинь («лес сокровищ»). В 677 г. сюда прибыл Хуэй Нэн, который развивал здесь свое направление буддизма — мгновенного озарения. В эпоху Тан (618–907) монастырь назывался Чжунсин, затем Фацюань. В начале династии Сун (960—1279) наконец получил наименование «чаньского монастыря Наньхуа».

На протяжении долгой своей истории монастырь неоднократно разрушался и вновь отстраивался. До наших дней сохранились некоторые древние постройки, например пагода Линчжаота сунского периода, источник Чжосицюань эпохи Тан, а также немалое количество ценных буддистских реликвий. Но наибольшей ценностью являются нетлеющие много веков останки Хуэй Нэна.

В «усыпальнице шестого патриарха» тесно. Лицезреть «истинное тело» приезжают со всего мира, больше всего, конечно, буддистов. Со времени перехода патриарха в нирвану прошло около тысячи двухсот лет, однако плоть его без какой-либо специальной обработки полностью сохранилась, лицо, как у живого, и это при том, что здешний климат жаркий и влажный, а в момент смерти Хуэй Нэна стоял период дождей.

Дерево давно сгнило, железо съела ржа, а тело человека осталось не тронутым тленом. Вот и скажите, как тут не поверить в чудо «озарения и превращения в будду»? Пронеслись столетия, на Земле происходили катаклизмы, менялась история, «истинное же тело» шестого патриарха пребывает в неизменном покое.

Вот стоит группа хуацяо[1]. Похоже, что в Будду они не верят. В глазах их читается научный подход к непознанному. «Современная наука не в состоянии объяснить это явление!» — тихо восклицают они. Один из них вдруг говорит: «Разве это не служит подтверждением истинности буддизма?»

Оуян Хуэй и Тянь Минмин, следуя за этой группой туристов, выходят из зала.

Тянь Минмин спрашивает:

— А ты знаешь, в чем секрет нетленности тела?

— Пожалуй, да.

— И не видишь в этом ничего таинственного?

— Не вижу. Это объяснимо с позиций исследования цигун, особых возможностей человека.

Туристы, шедшие впереди, остановились, услышав такой ответ.

— Можно вас спросить? — вежливо обратились они к Оуян Хуэю. — Мы ученые, и нам очень бы хотелось понять, в чем причины данного феномена?

— А вы слышали о случаях свечения тел умерших тибетских монахов высокого посвящения? — спросил Оуян Хуэй.

— Слышать-то слышали, но не очень-то верим. А здесь, здесь другое дело — мы видели своими глазами, поэтому поверили. Только вот как это понимать?

— Случай с Хуэй Нэном — не единственный, — ответил Оуян Хуэй. — Вы не были в горах Цзюхуашань? Нет? Несколько сот лет назад жил там монах по имени Хай Юй. Так вот его тело также не подвержено разложению. Монах этот почитается как Бодисатва. А о монахе Шитоу слышали? Он был учеником Хуэй Нэна. Его плоть хранится сейчас в Японии. Говорят, что летом на его теле выступает пот!

— Возможно ли такое?

Беседующие вышли на место посвободнее, остановились. Оуян Хуэй, улыбаясь, сказал:

— Если коротко, я вам вот что скажу: буддистская практика, по сути дела, — это разновидность психофизической тренировки, то есть то же самое, что и цигун. Данная практика начинается с психики (сознания), однако ее побочным результатом являются физиологические изменения. Вам, очевидно, известно, что цигун лечит и оздоравливает, а излечение есть физиологический процесс. Под воздействием цигун в организме происходят изменения в участках ткани, имеющих некоторую степень разложения. Если обеспечить нарастание таких благоприятных изменений, то результатом может стать полное устранение всех потенциальных болезней и патогенных факторов. Продолжив же этот процесс еще дальше, можно добиться принципиальной трансформации тела, исключающей его тление даже после смерти.

— Хуэй Нэн прозрел мгновенно, что, и тело сразу же изменилось?

— Именно так! Это и означает «стать буддой».

— А как же Шакьямуни?

— Его тело было сожжено. Если бы его не кремировали, то все было бы так же, как и в случае с Хуэй Нэном. Вы слышали о прахе Будцы?

— Да, мы были в Шэньси, видели прах пальца Будды, — ответили из группы.

— Существует много ступ кремированных буддийских святых, хранящих их прах, который отличается от пепла обычных людей, подвергнутых кремации, тем, что блестящ и прозрачен. Это говорит о том, что их тела при жизни претерпели качественные изменения.

Сказав это, Оуян Хуэй собрался уходить. Однако туристы, слушавшие его с интересом, попросили продолжить объяснение, поскольку им многое оставалось неясным.

— Хорошо, — сказал Оуян Хуэй, — попытаюсь объяснить на таком примере: вы все знаете, что такое гипноз, не так ли? Так вот, я читал, что на Западе один гипнотизер провел такой эксперимент: он подверг гипнозу больного перед смертью, когда тому оставался один час жизни. Конечно, предварительно он получил разрешение у больного. После гипноза больной вскоре умирает — останавливается сердце, прекращается дыхание, исчезают все признаки жизни. То есть констатируется смерть. Однако проходит несколько месяцев, а тело не разлагается. Наконец гипнотизер приходит к мысли, что негуманно удерживать умершего или, можно сказать, загипнотизированного человека в таком состоянии и мешать его встрече с Богом. Он решает разгипнотизировать его. И вот, когда гипноз был снят, «умерший» вдруг говорит: «Я действительно умер!» После этого его тело стало очень быстро разлагаться.

— И вправду был такой случай?

— Я думаю, что да. Все дело в человеческом сознании. После смерти сознание полностью отделяется от плоти. Если же этого не происходит, плоть не подвергается разложению.

— Так что же, сознание Хуэй Нэна, его душа все еще в этом «истинном теле»?

— Можно считать, что это так. Такой продвинутый человек, как Хуэй Нэн, до смерти уже знал свое посмертное местонахождение, душа его была способна контролировать свое перемещение. Почитайте «Лю цзу тань цзин», там об этом написано. После смерти его душа хоть и находится вне нашего мира, однако сохраняет способность «заботиться» о своем теле, уберегать от разрушения.

— А зачем ему это надо?

— Это способ доказать правильность его истины!

Туристы наконец, кажется, стали понимать мысль Оуян Хуэя.

— Действительно в «Лю цзу тань цзин» написано, что Хуэй Нэн при жизни знал посмертную судьбу своей души?

Прочитайте десятую главу канона, там есть наказ патриарха перед его уходом в нирвану, из которого ясно, что он знал об этом.

Оуян Хуэй прочитал по памяти слова Хуэй Нэна из указанной им главы, где тот беседует перед смертью со своими учениками. Затем помолчал немного и, улыбнувшись, сказал:

— Теперь вам понятно?

В монастыре Наньхуа, в городе Шаогуань и в других местах провинции Гуандун, где побывал Оуян Хуэй, — повсюду он встречал немало буддологов, довелось беседовать даже и с монахами высокого посвящения. Всех удивляла глубина понимания многих проблем буддизма, которую демонстрировал этот человек с современным менталитетом.

Неизменное уважение вызывала и его манера вести беседу спокойно, мягко, естественно и терпеливо отвечать на самые разные вопросы.

…Вокруг монастыря снуют неугомонные туристы, внутри — очень тихо.

В безмятежной позе, прикрыв глаза, сидит монах. Перед ним — Оуян Хуэй, который пришел на аудиенцию к этому мастеру чань-будцизма в сопровождении двух местных начальников. В помещении полумрак, пробитый косым лучом: солнца. Внешность монаха, весь его вид выражают спокойствие и благожелательность к миру. Немало, очевидно, побывало у него здесь гостей: и своих, и иностранных. Он ждет, когда гости заговорят.

Оуян Хуэй чувствует умиротворенность, не спешит начать разговор. Он, молча, с легкой улыбкой смотрит на собеседника. Монах первым начинает беседу, спрашивает, откуда приехал гость и куда направляется. Оуян Хуэй отвечает:

— Приплыл с верховьев реки, плыву вниз.

Монах взглядывает на Оуян Хуэя. Вновь прикрывает глаза, мирно произносит:

— A-а, плыви по течению.

Тянь Минмин и двое их спутников со стороны с интересом наблюдают за происходящим. Оуян Хуэй продолжает с улыбкой спокойно смотреть на монаха. Последний молча и безмятежно восседает перед гостями. Один из сопровождающих вежливо говорит монаху:

— Его зовут Оуян Хуэй, он изучает цигун и особые способности человека. Его исследования также включают буддизм и чань.

Оуян Хуэй знает, что такое представление здесь совершенно неуместно, однако остается спокойным.

Монах произносит фразу:

— Истинная вера не нуждается в чудесах.

Оуян Хуэй соглашается:

— Чудеса не могут изменить карму.

Затем он почтительно говорит, что был бы очень признателен, если бы учитель коснулся проблем чань-будцизма.

Монах говорит:

— Вы — вне монастыря, я — в монастыре.

— Да, — отвечает Оуян Хуэй. — Плоть там, где нет людей, — и истина там, где нет людей; плоть там, где люди, — подобно вхождению туда, где нет людей.

Монах спрашивает:

— Где вы были вчера?

— Не помню, — отвечает Оуян Хуэй.

— Где будете завтра?

— Не знаю.

— Как вам чай? — монах показывает на чашку, стоящую перед гостем.

Оуян Хуэй отпивает глоток и, ни слова не говоря, смотрит на собеседника.

— Монах улыбается:

— Можете уходить.

Оуян Хуэй встает и прощается. Остальные следуют за ним в немом недоумении.

— Выходите не через дверь, — говорит монах.

Тянь Минмин и местное начальство в полной растерянности смотрят на единственную в помещении дверь, затем — на окно.

Оуян Хуэй, улыбнувшись, отвечает:

— Корень не имеет внутреннего и внешнего, также не имеет вхождения и выхождения. Сказав это, он переступил порог двери.

— Не ты ли обронил это? — окликнул его монах.

Оуян Хуэй не стал оборачиваться. Остальные же остановились и стали смотреть.

— О чем вы говорите? — спросили они. Монах приподнял руку и показал на пол:

— Он не ронял. Значит, вы уронили.

На полу ничего не было.

Выйдя из монастыря, спутники Оуян Хуэя забросали его вопросами.

— О чем это вы там так загадочно и непонятно говорили?

Оуян Хуэй улыбнулся:

— Ничего загадочного не было. Говорили так, как положено говорить.

— Монах сказал, что вы что-то обронили, почему вы не обернулись, чтобы посмотреть?

— Но ведь там ничего не было!

— Значит, вы знали, что он испытывает вас, да?

— Да нет, дело не в каком-то испытании. Это обычный диалог людей, находящихся в состоянии чань.

— Когда он сказал, что вы обронили предмет, вы знали, что вам на это надо ответить, необорачиванием к нему?

— Это была спонтанная реакция, возникшая из состояния чань, в котором я находился, совершенно естественная и интуитивная.

— А почему он сказал, что это мы обронили? И что обронили?

— Подумайте! Может быть, следы от ваших ног! — Оуян Хуэй усмехнулся.

— Когда он указал не выходить через дверь, ты что-то ответил и вышел. Какой здесь смысл? — спросила Тянь Минмин.

— Если следовать обычной логике, то выйти можно если не через дверь, то только через окно. Но чань предполагает отказ от логики, в противном случае оттуда вообще нельзя было бы выбраться: ведь он мог запретить выходить и через окно.

— Оставалось бы только проходить сквозь стены, — пошутила Тянь.

— Отбрось оковы логики — и нет ни внутреннего, ни внешнего, ни дверей. Выходи да и все, и не надо проходить через стены или еще что-то выдумывать.

— А почему вы ничего не ответили, когда он спросил вас о чае? — спросил один из чиновников.

— Разве можно выразить вкус чая с помощью слов? Если, скажем, вы не пили чай, то как я могу объяснить вам, какой у него вкус, чтобы вы почувствовали его? Или как вы можете из моих слов понять, каковы мои вкусовые ощущения? Это не выразимо словами.

— Это и есть чань?

— Да! Нет разницы между вопросом о чае и вопросом о чань. Сказать, что такое чань, так же трудно. Поэтому передача идет «от сердца к сердцу».

— Когда меня будут спрашивать, что такое чань, я буду в ответ сидеть и молчать, — засмеялась Тянь Минмин.

— Никакой это будет не чань. Нельзя использовать в разных случаях один вид ответа. Еще раз повторю: все действия и слова в чань должны быть спонтанными, импровизированными, они не должны повторяться. Они возникают внезапно, по наитию. Поэтому все настоящие чань-фразы всегда совершенно новы. Чань — это живое, не-чань — всегда мертвое.

— Что же все-таки есть чань? Что же все-таки есть прозрение Хуэй Нэна?

— Разве я вам не рассказал уже все? Ну, хорошо, вы слышали притчу «Показывать цветы, улыбаясь»? Нет? Ну послушайте.

Будда стоял на горе Линшань перед учениками и двумя пальцами брал цветы и показывал их им. Ученики молча смотрели, не понимая, что имеет в виду Учитель. И только один из них — Мохэцзяе (кит. транскр. — Прим. перев.) — расплылся в улыбке. Будда сказал: «Истинный Закон, о котором я говорю, спрятан в глазах, нирвана — в сердце, истинная форма не имеет формы, утонченный закон не выразишь словами, не передашь другим. Поручаю тебе, Мохэцзяе». Это главная чаньская притча. Вдумайтесь в нее, и вам все станет ясно.

— Между Буддой и его учеником, очевидно, возникла телепатическая связь? — спросила Тянь.

— Принцип «от сердца к сердцу», конечно, подразумевает телепатию, но далеко не ту, о которой обычно говорят. Поскольку обычная телепатия — это как бы внутренняя речь. «От сердца к сердцу» — это другое. Это особое состояние.

— И все-таки непонятно, почему Хуэй Нэна посетило озарение, в то время как для других это недостижимо?

— На все воля Небес, — ответил Оуян Хуэй.

Перевод А. Александрова

_{(Продолжение следует)}

(Афоризмы старого Китая. — М.; Наука, 1991)