ДИСКУССИОННАЯ ТРИБУНА

Герметизм (фрагмент)

Д. Странден

(Продолжение. Начало см. в № 4.)



Герметизм и его происхождение

Вернемся к рассмотрению текста «Изумрудной скрижали».

«То, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что находится внизу», — читаем мы далее в «Изумрудной скрижали». В этих словах сформулирован закон аналогии или соответствия (одна из 7 основных истин герметизма). Закон этот гласит, что существует соответствие между фактами и законами трех главных плоскостей сознания и бытия или трех миров, признаваемых герметической философией.

Миры эти таковы: 1) мир материальный, 2) мир умственный и 3) мир духовный, или божественный. Закон соответствия, или аналогии, кроме того, утверждает, что всякий микрокосм (будь то человек, планета, солнечная система или атом) аналогичен макрокосму. К последнему положению начинает склоняться и современная наука. В этом отношении чрезвычайно интересным знамением времени является талантливая книжка Фурнье д’Альба «Два новых мира. Инфрамир и супрамир», излагающая в терминах современной науки чисто герметическое учение. О законе аналогии еще будет идти речь далее.

«Чтобы осуществить чудеса единой вещи» — в этих словах содержится утверждение принципа монизма. В некоторых сочинениях по оккультизму поясняется, что та «единая вещь», о которой здесь идет речь, есть не что иное, как пресловутый «философский камень», играющий такую роль в алхимических трактатах. Под философским камнем люди, имеющие некоторое, большей частью заимствованное из вторых и третьих рук, понятие об алхимии, разумеют обыкновенно просто некий красный порошок, якобы обладающий свойством превращать неблагородные металлы, например свинец и ртуть, в золото, а также дающий адепту, обладающему им, возможность изготовлять так называемый эликсир жизни. Этот эликсир якобы служит лекарством от всех болезней и позволяет продлить жизнь, сохранить молодость и ускорять эволюцию растений и животных и т. п. Мы не будем касаться здесь вопроса о том, существует ли подобный порошок лишь в расстроенном воображении полупомешанных людей или же есть несомненные исторические факты, указывающие на то, что, может быть, за невероятными утверждениями алхимиков все-таки кроется по меньшей мере некоторая доля истины.

Следует, однако, отметить, что при современном состоянии естественных наук мы не имеем права утверждать априорно, что изготовление вещества, обладающего теми свойствами, которые приписывались философскому камню, есть нечто невозможное и абсурдное по самому существу. Вопрос о существовании особой жизненной силы, проявляющейся в разных степенях и разными способами во всех царствах природы, для наших естествоиспытателей есть еще вопрос весьма спорный. Если вопреки теориям материалистически настроенных ученых жизненная сила («Архей», или «Spiritus vitae» древних философов, или «Прана», как ее называют индусы) действительно существует, то нет ничего абсурдного в предположении, что удастся изготовить такое химическое вещество, в котором можно сконцентрировать огромный запас этой энергии, и притом в таких условиях, чтобы при разложении этого вещества этот запас жизненной энергии легко освобождался, переходя из потенциального в активное состояние, подобно тому как от искры, удара или нагревания освобождается огромный запас механической энергии из некоторых взрывчатых веществ. Весьма поучительно также действие ферментов, ничтожное количество которых производит громадный эффект. Некоторые современные герметисты, работающие над вопросом трансмутации, или превращения металлов, по линиям древней алхимии, прямо утверждают, что философский камень в одном из своих смыслов есть не что иное, как особый металлический фермент. Эти современные алхимики считают, что многие таинственные намеки, содержащиеся в алхимических трактатах, станут понятными, когда сделает большие успехи так называемая каталитическая химия, т. е. когда ученые более основательно ознакомятся с коллоидальным состоянием металлов, пока еще сравнительно мало изученным. Отрицать самую возможность алхимической трансмутации в настоящее время уже невозможно, так как факты превращения одного элемента в другой уже бесспорно доказаны. Так, например, Рамзай, работая над радием, убедился в том, что часть эманации радия самопроизвольно превращается при известных условиях в другой элемент, гелий. Рамзай, Дебиер, г-жа Кюри и Содди наблюдали превращение и некоторых других элементов под влиянием эманации радиоактивных веществ. Но здесь нас интересует не химическая, а совсем другая сторона вопроса. Недаром, конечно, герметисты назвали свой камень «философским камнем», или «камнем мудрецов»; уже само это название намекает на то, что они имели в виду камень совсем особого рода. И действительно, всякий достаточно проницательный человек, который даст себе труд вчитаться внимательно в трактаты по алхимии, придет к тому заключению, что истинные герметисты всего менее интересовались чисто химическими вопросами — хотя они и не игнорировали их и сделали много замечательных открытий в области химии. Но главная цель их была совсем другая; читателю это должно быть ясно уже из того, что мы говорили о посвящении. Под покровом химических терминов и описания химических процессов герметисты развивали философские, психологические, космогонические, общественные и т. п. теории, говорить о которых общепонятным языком они по целому ряду причин считали невозможным. «Истинная герметическая трансмутация есть умственное ремесло» — так гласит одно древнее герметическое изречение.

Но что же в таком случае надо понимать под философским камнем? Прежде всего этот камень есть то, что позволяет одно умственное состояние — нежелательное — произвольно превращать в другое — желательное — или одну эмоцию превращать в другую. Следовательно, это особое состояние сознания, достигнув которого человек становится полным господином своего психического мира, благодаря чему он получает возможность совершенно переродиться духовно. Состояние сознания, о котором здесь идет речь, есть не что иное, как так называемое космическое сознание, т. е. сознание всеединства, испытав которое хотя бы однажды в жизни человек совершенно перерождается, становится «дважды рожденным» или «рожденным от духа». Это тот «Христос в нас», о котором говорит в своих посланиях ап. Павел. Вспомним, что в нашем Свящ. Писании Христос также называется «камнем, который отбросили строители», т. е. те, кто хочет построить идеальное общество из не возрожденных духовно людей — задача совершенно безнадежная. Таков психологический или мистический смысл «философского камня» алхимиков-герметистов. В известном смысле под этим камнем можно понимать и само герметическое учение, так как, усвоив его и проникнувшись им, человек тем самым уже делает первый шаг к своему духовному возрождению. В высшем метафизическом смысле философский камень есть само Всеединое в своем аспекте Логоса, или мирового «Я». В «Изумрудной скрижали» говорится, что все вещи произошли через посредство (mediatione) Логоса или через размышление (meditatione) Логоса (вспомним слова из Евангелия от Иоанна: «И без Него ничтоже бысть еже бысть». Это — формулировка первого из основных принципов герметизма, так называемого принципа ментализма, согласно которому вся вселенная есть не что иное, как мысленный образ, возникший в уме Всеединого.

Та «единая вещь», или «единая сущность», про которую говорится далее, что от нее через «приспособление» или через «принятие ее извне» (есть два варианта: «adoptine» и «adaptatione», — и оба согласны d принципами герметической философии) родились все вещи, есть «астрал», или «астральный свет», оккультистов. Это есть то промежуточное состояние единой мировой субстанции, через посредство которого вещи и существа материального мира связываются с миром духовным — с Логосом и с Душой мира или, точнее, с ее высшей, чистейшей частью, с Софией, или Премудростью Божией, неразрывно соединенной с Логосом. С точки зрения оккультизма весь материальный мир является как бы коагуляцией, сгустком этой тонкой, пластической, нематериальной сущности, этой Души мира в ее низшем аспекте, где хранятся мысленные образы, создаваемые как человеком, так и духовными существами высшего порядка, признаваемые оккультизмом. Солнце, символизирующее в данном истолковании Логос, или мировое «Я», — отец астрала. Луна, символизирующая Софию, являющуюся как бы зеркалом, в котором отражается мир Божественных идей, творимых Логосом, — есть мать астрала. Земля — та кормилица, которая взращивает материальное осуществление этого идеального мира. Все, что есть совершенного на земле, есть материализация чистого, не искаженного развращенным человеческим воображением астрала. Энергия астрала сохраняется во всей своей полноте, хотя и в скрытом виде, будучи заключена в формы мира материального. Как сказано в «Изумрудной скрижали»: «Сила ее остается цельной, когда она превращается в землю». Весь мировой процесс можно изобразить как нисхождение астрала в мир материальный и постепенное высвобождение его оттуда. Между миром материальным и миром духовным происходит постоянный обмен. Один ток астрала — эволюционный — восходит из материи, устремляясь в мир духовный: другой ток — инволюционный — устремляется в обратном направлении. Дальнейшие слова «Изумрудной скрижали» становятся понятными сами собой при свете этого объяснения, поэтому не будем останавливаться на них.

При мистическом или психическом истолковании слова: «Эта вещь восходит от земли к небу, и снова нисходит на землю, воспринимая силу как высших, так и низших областей мира» — относятся к бессмертному духу, или «я» человека, и формулируют закон эволюции человеческого духа путем многократных воплощений на земле. «Отцом» нашего бессмертного, перевоплощающегося «я» является наше личное солнце духовное, т. е. божественная искра, исходящая от Логоса. Это наше высшее, божественное «Я», по существу, неотделимо от Логоса, или Мирового «Я». Это — «Атман» индусов, 7-е начало человека, по учению теософии. «Мать» нашего перевоплощающегося «я» — «Буддхи» индийской теософии, наше шестое начало; это, если можно так выразиться, пункт соприкосновения нашего личного «я» с Мировой Душой. Когда мы осознаем в себе это начало, мы ощущаем единство Божественной Жизни, проникающей всю вселенную. Чтобы осознать свое бессмертное, истинное «я», мы, действительно, должны постепенно научиться «отделять землю от огня, тонкое от грубого», т. е. освобождать наш дух, наши высшие идеалы и эмоции от всех тех низменных, эгоистических, пустых интересов, эмоций и мыслей, которые приковывают нас к земле и мешают развернуться всем силам нашего истинного, духовного существа. И операция эта должна действительно производиться «осторожно и с большим искусством». Это-то и есть герметическое искусство par excellence. Когда мы им овладеем, от нас «отойдет всякая темнота» и мы станем воистину просветленными — Illuminati.

«Эта вещь есть сила всяческой силы, и она победит всякую самую утонченную вещь и проникнет собою всякую твердую вещь». Действительно, когда мы достигнем расширенного, космического сознания, мы испытаем интеллектуальное просветление, и обостренные этим переживанием силы нашего ума сумеют справиться с такими задачами, перед которыми прежде оказывался беспомощным наш интеллект. А сила духовной любви, возгоревшейся в нашей душе, будет ощущаться даже самыми черствыми людьми и сумеет растопить их оледеневшие сердца.

В словах «солнце ее отец, луна ее мать» заключается также намек на то, что, согласно космогоническому учению герметизма, нашей земной эволюции предшествовали два других эволюционных цикла или, так сказать, два прежних перевоплощения нашей планеты Земля (не считая первого цикла, или цикла Сатурна, — состояния еще совершенно духовного). Это — циклы Солнца и Луны, называемые так потому, что туманность, из которой развилась наша Земля (или, вернее, вся наша Солнечная система), первоначально была в состоянии, несколько аналогичном тому, в котором в настоящее время находится наше Солнце. Следующее перевоплощение, уже более уплотненное, когда преобладало жидкое состояние вещества, уподобляется герметистами в силу некоторых соображений Луне. Это так называемая «лунная манвантара», о которой говорится в индийском эзотеризме. Согласно этому учению, высшее разумное начало человека разбилось под влиянием духовных существ, достигших человеческой стадии еще во время солнечного цикла (так называемые «Солнечные Питрисы», или «Сыны Огня», «Агнишватты» индийского эзотерического учения); низшая же, телесная природа человека — или, вернее, ее астральный прототип — была окончательно подготовлена развитием, совершавшимся во время лунной манвантары. Предками телесного человека являются так называемые «Лунные Питрисы», т. е. человекообразные существа, еще не достигшие ясного самосознания и разумности во время лунного цикла. Оттого Солнце названо отцом нашей земной эволюции, а Луна — ее матерью.



Не вдаваясь в подробности, мы дадим теперь краткое истолкование чисто алхимического смысла «Изумрудной скрижали». Тот, кто хорошо знаком с алхимической литературой, сумеет найти в этом произведении формулировку основных принципов химии, как они понимались алхимиками. Указание способа приготовления «философского камня» (понимаемого в данном случае действительно как вещество, способное превращать неблагородные металлы в благородные), а также и описание самого этого камня. Здесь мы ограничимся лишь некоторыми краткими пояснениями.

«То, что находится внизу, аналогично тому, что находится наверху, и то, что наверху, аналогично тому, что находится внизу». Так гласит второе изречение «Изумрудной скрижали». В применении к алхимии оно означает, что материальный атом, рассматриваемый как комплекс мельчайших полуматериальных, эфирных частиц — того, что в современной науке называется электронами, — есть как бы микрокосм и аналогичен тому, что мы созерцаем на небе, — бесчисленным солнечным системам с их солнцами и вращающимися вокруг них планетами.

«Солнце ее отец, луна ее мать». В алхимическом смысле здесь идет речь опять-таки о происхождении и строении всякой материальной частицы, всякого атома материи. «Солнце» здесь означает не что иное, как «серу» алхимиков, а «луна» — их «ртуть». Надо, конечно, иметь в виду, что «сера», «ртуть», «золото» и т. д. алхимиков совсем не то же, что носящие эти названия «элементы» современной химии. Алхимики-герметисты в своих трактатах постоянно настаивают на этом. Как известно, алхимики учили, что в основе всего, с чем мы встречаемся в проявленной вселенной, лежат три универсальных начала, называемых ими «серой», «ртутью» и «солью».



Под этими названиями алхимики разумели следующее: если мы будем рассматривать какой бы то ни было индивидуум — будь то солнечная система, атом, человек или животное, — найдем, что его бытие складывается из трех основных факторов:

1) из внутренней, присущей ему энергии того или иного порядка, усвоенной им из общего запаса космической энергии и позволяющей ему проявлять себя вовне известным образом — реагировать так или иначе на окружающую его среду (это и есть «сера» алхимиков); 2) из внешних влияний, притекающих к данному индивидууму из окружающей его среды и пробуждающих в нем сознание того или иного порядка (это «ртуть» философов), и 3) из той материальной основы или оболочки, которая сама есть результат взаимодействия этих двух полярных по отношению друг к другу энергий, внутренней и внешней, как бы продукт их нейтрализации (это — «соль» философов). Например, воля и вообще всякая психическая и жизненная энергия, проявляющаяся в человеке, — это его «сера»; внешние влияния, притекающие к человеку из окружающей его космической среды, и пробуждаемое ею пассивное состояние сознания — это его «ртуть», а организм его, являющийся результатом взаимодействия этих двух энергий — и, в более тесном смысле, его «телопричинности» (Karanasarira), — есть его «соль». В применении к материальному атому «серой» будет внутриатомная энергия, запас которой громаден, как установили новейшие исследования строения материи. «Ртутью» будет то «электромагнитное поле», та находящаяся в особых условиях эфирная среда, окружающая всякую материальную частицу, через посредство которой на атом влияют космические силы; или — в другом смысле — это будет сознание этого атома. «Солью» будет состоящее из электронов, т. е. как бы сгустков энергии, «тело» атома, если можно так выразиться. Древние герметические философы были сторонниками энергетичного мировоззрения, которое лишь в сравнительно недавнее время утвердилось в науке. Материя для них была лишь видимостью, иллюзией, возникающей в результате взаимодействия энергий. Физический мир в их глазах был лишь материализацией мира астрального, который есть не что иное, как мир сил или энергий. Поэтому и говорится в «Изумрудной скрижали»: «Все вещи родились от этой единой сущности», т. е. от астрала. Чрезвычайно интересны встречающиеся несколько далее слова: «сила ее остается цельной (т. е. неизрасходованной), когда она превращается в землю». Это совершенно согласно с новейшим научным учением, гласящим, что всякая материальная частица обладает громадным, неистощимым запасом внутриатомной энергии, так что, если бы мы умели разрушать материальный атом, то мы тем самым овладели бы неистощимым источником энергии. Эти новейшие теории относительно внутриатомной энергии, как известно, создались благодаря исследованию явлений радиоактивности. Здесь современная наука, как видите, подошла вплотную к теориям алхимиков. Нетрудно было бы показать, что и явления радиоактивности, а также электричество были известны алхимикам задолго до того, как их стала изучать официальная наука. Алхимики постоянно говорят о некоем «внутреннем огне, который не обжигает пальцев», об «огне мудрецов», они говорят, что этот огонь не что иное, как «эфир и свет, соединенные вместе». Евгений Филарет прямо называет тот «внутренний свет или огонь», которым пользуются для своих алхимических операций герметисты, эфиром; он производит слово «эфир» от греческих слов α'ει — всегда и δεπμο's — теплый, так как эфир есть «вечный источник тепла». Современная наука считает таким неисчерпаемым источником тепловой энергии радий. Евг. Филарет сравнивает всякое тело с черным фонарем, внутри которого горит свет, невидимый для глаз вследствие грубости материи, затемняющей его. «Нельзя наблюдать без изумления блеск и чрезвычайное сияние нашей материи, ее яркое свечение», — говорит адепт Claube Germain. Но алхимики под своим «огнем» и «светом» понимали не исключительно те α, β, τ и лучи, которые испускаются радием, а, по-видимому, вообще всякие невидимые лучи, а также и электричество. Так, когда мы читаем у Pernety, что их «огонь» есть «небесный огонь, повсюду распространенный», что он «все созидает и все разрушает», что он «уничтожает все нечистое, содержащееся в воде», что он «изменяет природу воды», что он «оживляет и освещает тела, смешиваясь с ними», — то ясно, что речь идет об электричестве, как совершенно правильно утверждает Piobb в своей книге «L’evolution de l’occultisme». Ведь электричество разлито повсюду; от внутриатомных электрических токов зависит сцепление частичек, составляющих химические атомы; токи высокого напряжения плавят металл, нарушая сцепление между его частицами; следовательно, электричество может и «созидать», и «разрушать». Электрический ток стерилизует воду, убивая все загрязняющие ее микроорганизмы; он разлагает ее на составные элементы, следовательно, «изменяет ее природу»; так называемые дарсонвалевские токи укрепляют ослабевшую нервную систему, и, пропуская электрический ток через труп, можно временно как бы оживить его. Но «освещают тело» уже рентгеновские лучи, а не электрический ток, и, вероятно, их и аналогичные им другие виды лучистой энергии и имеют в виду алхимики, когда говорят об удивительном свечении алхимической материи. Нетрудно также узнать электричество в описаниях той таинственной «стали философов», о которой говорится в старинных алхимических трактатах.

Я сказал, что алхимики были сторонниками энергетического миросозерцания, за последнее время утвердившегося в науке и сменившего отжившие материалистические взгляды. Но последователи герметической философии шли дальше современных сторонников энергетизма. Последние свели материю к энергии, создав так называемую «электронную теорию материи»; герметисты же не только рассматривали материю как своего рода «сгусток» энергии; они утверждали, кроме того, что энергия есть в свою очередь лишь эманация или проявление еще более первичного универсального начала — ума. Они считали, что во всякой энергии, управляя ее действиями, проявляется какая-либо форма ума. «Ртуть», «сера» и «соль» философов обозначают в некоторых случаях в алхимических сочинениях именно эти три мировые начала: ум, энергию и материю (в смысле первоматерии, или «протила»). Индусы называли эти начала: Читта, Прана и Акаша. Притом весьма характерно то, что многие алхимики совершенно отвергали «соль» (т. е. материю) как мировое начало, считая ее началом производным или даже чем-то совершенно иллюзорным (с чем не соглашались другие авторы), и довольствовались двумя началами: «ртутью» и «серой». Быть может, недалеко то время, когда и современная наука признает равноправность ума как мирового начала с материей и энергией и даже не только равноправность ума, а его первенствующее значение.


Джнана-Йога (фрагмент)

С. Вивекананда


Майя и Свобода

«Мы приходим, влача за собою облака славы», — говорит поэт. Не может быть, однако, спора, что далеко не все мы приходим в облаках славы, а многие приносят с собою только черные туманы. Да и приходим-то мы не по желанию, а присылаемся сюда, как бы на поле битвы, чтобы сражаться. Приходим с плачем, хотим или нет, чтобы, как умеем, завоевать себе выход, проложить путь через бесконечный океан жизни, не оставив за собою никакого следа. Мы бросаемся в этот океан, имея позади себя долгие века, бесконечное пространство, и подвигаемся вперед, пока не придет смерть и не унесет нас с поля битвы — кто знает — победителями или побежденными. Это — майя.

Надеждой переполнено детское сердце. В открытых глазах ребенка мир представляется золотым видением, выше своей воли для него нет ничего. Увы, с каждым шагом вперед природа, подобно несокрушимой стене, преграждает ему дальнейший путь. Он может бросаться на нее без конца, стараясь пробиться; но в течение всей жизни, чем больше подвигается вперед, тем дольше отходит от него идеал, пока не наступит смерть, которая, может быть, и будет освобождением. И это майя. Вот человек науки. Он жаждет знания. Никакая жертва для него не велика, никакая борьба не кажется безнадежною. Он продвигается вперед, открывая один секрет природы за другим, раскрывая тайны самых глубочайших недр природы. А для чего? К чему все это? Почему мы венчаем его славой? За что он приобретает известность? Разве природа не бесконечно больше, чем может знать кто-нибудь из нас, человеческих существ? Но, скажете вы, природа тупа и бесчувственна. Зачем же подделывать тупое и бесчувственное? Природа может бросать громовые стрелы любой величины и на любое расстояние. А если человек в состоянии подделать ничтожную частицу этого, мы осыпаем его похвалами, прославляя до небес.

Но почему? Почему мы должны хвалить его за подделку природы, которую сами называем тупою и бесчувственною? Сила притяжения может разрывать в куски величайшие массы, и все-таки она неразумна. В чем же слава подделывать неразумное? А мы все-таки все стремимся к этому. И это майя.

Чувства увлекают за собою человеческую душу. Человек ищет счастья там, где его нельзя найти. В течение бесконечного числа веков нас учат, что все это ничтожно и напрасно, но мы никак не можем усвоить этого; да этому научиться и невозможно иначе, как на собственном опыте. Мы делаем попытки, но получаем взамен удары. Научит ли хоть это нас? Нет, и это не научит. Подобно мотыльку, бросающемуся в пламя, мы снова и снова бросаемся к нашим чувствам в надежде найти в них какое-нибудь удовольствие; снова и снова возвращаемся к ним с обновленною энергиею и так продолжаем до тех пор, пока не умрем, искалеченные и обманутые. И это майя.

То же и с нашим разумом. Пытаясь разрешить тайны вселенной, мы не можем перестать спрашивать; мы должны дойти до того, чтобы не оставалось ничего неизвестного. Но, сделав несколько шагов, наталкиваемся на стену безначального и бесконечного времени, через которую не можем перебраться. Несколько шагов дальше, и перед нами стена безграничного пространства, которую нельзя перейти. И все заключено в непреложные границы причины и следствия, выхода из которых нет. Все же мы делаем усилия, должны их делать. И это майя! При каждом дыхании, при каждом биении нашего сердца и при каждом нашем движении мы думаем, что свободны, и в тот же самый момент видим, что не свободны, что мы — связанные природою рабы, что наше тело и ум, все наши мысли и все наши чувства — все сковано. И это майя.

Никогда еще не было матери, которая бы не думала, что ее дитя — гений, самый необыкновенный ребенок, какой только когда-либо был рожден. Она страстно любит свое дитя. Вся ее душа в нем. Дитя растет и становится пьяницей и грубым животным и, может быть, дурно обращается со своею матерью. Но чем хуже его обращение, тем больше растет ее любовь к нему. Мир хвалит мать за бескорыстие, мало думая о том, что она просто раба от рождения и не может помочь себе. Она тысячу раз сбросила бы с себя эту цепь, но не может и увенчивает ее венком из цветов, называя любовью. И это майя.

Таковы мы все в этом мире. Однажды Нарада сказал Кришне: «Господи, покажи мне майю». Прошло несколько дней, и Кришна предложил Нараде совершить с ним путешествие в пустыню. Пройдя несколько миль, он сказал: «Нарада, я хочу пить; не можешь ли принести мне воды?» «Подожди немного; я пойду достану ее». И Нарада ушел. Неподалеку была деревня; он вошел в нее и постучал в одну дверь. Она открылась, и на пороге показалась молодая девушка. При виде ее он тотчас забыл, что его учитель ждет воды и, может быть, умирает от жажды; забыл все и стал болтать с девушкой. Весь этот день он не вернулся к учителю. На следующий день опять был в том же доме и болтал с девушкой. Разговоры перешли в любовь. Он просил отца девушки выдать ее за него; они поженились и имели детей. Так прошло двенадцать лет. Его тесть умер; он наследовал его имущество и жил очень счастливо в своем доме, окруженный женою, детьми, полями, скотом и проч. Но вот случилось наводнение. Однажды ночью река поднялась, вышла из берегов и затопила всю деревню. Дома начали рушиться, люди и животные тонули, и все уносилось стремительным потоком. Нарада должен был бежать. Одною рукою он вел жену, другою — одного из детей; второй ребенок сидел у него на плечах. Так он пытался перейти вброд страшный разлив.

Течение оказалось, однако, слишком сильным, и едва он сделал несколько шагов, как ребенок, сидевший у него на плечах, упал, и его унесло. Нарада испустил крик отчаяния и, стараясь спасти этого ребенка, выпустил из руки того, которого вел; и этот тоже погиб. Наконец, его жена, которую он изо всей силы прижал к себе, чтобы спасти хоть ее, была оторвана от него потоком, и он один выброшен на берег. С рыданиями он упал на землю и горько жаловался. Как вдруг почувствовал легкое прикосновение и услышал: «Где же вода, дитя мое? Ты ушел ведь, чтобы принести мне воды, и я жду тебя уже около получаса». Полчаса? В эти полчаса он пережил целых двенадцать лет и столько событий! И это майя. Так или иначе, мы все в ней. Это положение вещей в высшей степени сложное и трудное для понимания. Что же оно показывает? Нечто очень ужасное, что проповедовали во всех странах, чему учили везде и чему верили только немногие, потому что, не испытав на себе, ему нельзя поверить.

Приходит всеобщий мститель, время, и ничего не остается. Он проглатывает грех и грешника, короля и крестьянина, красавца и урода и не оставляет ничего. Все стремится к одной цели — разрушению. Наше знание, наши искусства, науки — все стремится к одному концу всего — к уничтожению. Ничто не может остановить этого стремления, никто не в состоянии повернуть его назад, хотя бы на мгновение. Мы можем стараться забыться, подобно тому как люди в пораженном чумою городе пробовали создать забвение в пьянстве, танцах и других развлечениях. Все мы также стараемся делать то же. Но разрушение не прекращается. Как же выйти из этого тягостного положения?

Предлагалось два совета. Один самый обыкновенный, всем известный — следующий: «Да, все это верно; но не думайте об этом. Убирайте сено, пока светит солнце, как говорит пословица. Пользуйтесь теми немногими удовольствиями, какие вам доступны, делайте что можете, не обращайте внимания на отрицательную сторону картины и смотрите только на положительную, обещающую надежду». В этом есть доля правды, но и большая опасность. Правда в том, что таким образом у нас останется побудительная причина к деятельности; надежда и положительный идеал всегда служат в жизни хорошим побуждением. Опасность же та, что в какой-нибудь день вы прекратите в отчаянии борьбу, как это может случиться с каждым, кто говорит: «Берите мир, как он есть, сидите смирно и по возможности удобно и довольствуйтесь своею нищетою, а получая удары, говорите, что это не удары, но цветы, и, когда вас будут тащить, как раба, утверждайте, что вы свободны. Говорите эту ложь денно и нощно другим и собственной душе, так как это единственная возможность жить». Это называется житейскою мудростью, и никогда ее не было в мире больше, чем в девятнадцатом столетии, потому что никогда раньше удары судьбы не были более чувствительны, чем в настоящее время, никогда соперничество не было острее и никогда люди не были так жестоки к своим ближним, как теперь.

Вот почему это утешение и предлагается. Теперь оно рекомендуется особенно настойчиво, хотя всегда и оказывается несостоятельным. Мы не можем скрыть падаль под розами; долго это не удается, так как розы скоро пропадают и падаль обнаруживается в еще худшем виде. Так бывает и с жизнью; мы можем стараться прикрыть ее гноящиеся язвы золотыми одеждами, но наступит день, когда эта одежда распахнется и язва обнаружится во всем ее безобразии. Неужели же нет никакой надежды? Верно, что мы все рабы майи, что все родились в майе и живем в майе; но разве нет из нее выхода? Что все мы несчастны, что этот мир настоящая тюрьма, что даже так называемая «увлекательная красота», ум и интеллект — только тюрьмы, все это истины, известные уже много веков. Не было ни одной человеческой души, которая бы по временам не чувствовала этого, сколько бы ни говорили противного. Старые люди чувствуют это сильнее, потому что в них накопился опыт всей жизни и они не так легко могут быть обмануты природою. Ложь майи не в состоянии их сильно обмануть.

Что же в таком случае? Ужели нет даже надежды! Мы знаем, что при всех этих фактах, среди горестей и страданий, даже в этом мире, где жизнь и смерть синонимы, даже здесь через все века, в каждой стране и в каждом сердце звучит голос: «Эта Моя майя божественна, она происходит от качеств, и перейти ее очень трудно. Но тех, кто пришли ко Мне, Я сделаю способными переплыть реку жизни…» «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Это тот голос, который ведет нас вперед. Человек слышал его в течение веков и слышит теперь. Этот голос слышится, когда кажется, что все потеряно, когда надежда улетает, когда расчеты на свои силы разбиты, когда все, кажется, ускользает и жизнь становится безнадежною развалиной. Тогда он слышится, и это называется религиею. С одной стороны, таким образом, имеется смелое, полное надежд приглашение убедиться, что настоящая жизнь — бессмыслица, что она майя и что из майи нет выхода. С другой стороны, наши практические люди говорят нам: «Не ломайте себе голову над всяким вздором, вроде религии и метафизики, живите здесь, внизу. Этот мир, конечно, скверен, но берите из него лучшее, что можете». Говоря прямо, это значит «ведите жизнь лицемера, жизнь лжи и постоянного обмана, скрывая, насколько можете, ее бедствия. Накладывайте одну заплату на другую, пока все не будет потеряно и ваш ум не станет массою лохмотьев». Это то, что называется практическим взглядом на жизнь. Но позвольте вам сказать, что те, которые удовлетворяются лохмотьями, никогда не приходят к религии.

Религия начинается со страшной неудовлетворенности настоящим положением вещей и нашею собственною жизнью, с ненависти, напряженной ненависти ко всякого рода лохмотьям, с беспредельного отвращения к (обману и лжи. Только тот может быть религиозным, кто смеет открыто сказать то, что сказал великий Будда, сидя под деревом Бо, когда ему тоже пришла эта практическая идея, когда, открыв суетность мира и не находя еще выхода из него, он почувствовал искушение отказаться от искания истины и вернуться назад, к прежней жизни обмана, к называнию вещей ложными именами, к обманыванию себя и других. Но он был гигант, победил искушение и сказал: «Лучше смерть, чем растительная жизнь невежды; лучше умереть на поле битвы, чем вести жизнь потерпевшего поражение». Эти слова — основа религии. Когда человек примет такое решение, он на верном пути, на пути к Богу. Такое решение — первая побудительная причина стать религиозным. «Я хочу прорубить себе дорогу к познанию истины через преграждающую ее скалу или потерять жизнь в поисках ее, потому что на этой стороне всякая надежда познать истину с каждым днем больше и больше исчезает». Вчерашний прекрасный, полный надежд юноша сегодня стал опытным мужем и знает, что все наши надежды, радости и наслаждения умрут, как цвет при завтрашнем морозе; на той же стороне — прелесть победы над всем злом жизни и даже над самою жизнью и возможность стать победителем вселенной. Поэтому те, кто осмеливается делать попытки одержать победу, овладеть истиной, религией, те — на верном пути. Это то, что проповедуют Веды: «Не отчаивайся! Путь очень труден. Идти по нему то же, что идти по лезвию бритвы. И все же не отчаивайся. Проснись, встань и найди идеал, найди цель!»

Все разные проявления религии, в какой бы форме они ни явились человечеству, имеют вообще одно главное основание — проповедь свободы, проповедь выхода из этого мира. Они никогда не имеют в виду примирить мир и религию, но рассекают гордиев узел и устанавливают религию на своем собственном идеале, а не на компромиссе между ею и миром. Это проповедует всякая религия, и задача веданты заключается в том, чтобы согласовать все их стремления, найти общее основание как высочайшей, так и самой низшей из них. То, что мы называем самым отъявленным суеверием, и то, что называем высочайшею философиею, все имеет один общий отправной пункт — стремление найти средство выйти из этого мира. Большинство их указывает, что средство это заключается в помощи кого-то, кто вне этой материальной вселенной, кто сам не связан законами природы, одним словом, кто свободен. Несмотря на все трудности и различие мнений относительно природы этого свободного деятеля — так как были бесконечные споры. Бог ли это или не Бог, личный ли это Бог, т. е. разумное существо, подобное человеку, и если да, то следует ли его считать мужского, женского или среднего рода, — несмотря на почти безнадежные противоречия, мы все-таки во всех различных системах находим золотую нить единства, проходящую через них. В нашей философии эта золотая нить прослежена и мало-помалу открыта нашим взорам. Первый шаг этого исследования состоял в обнаружении общего всем религиям основания — в открытии, что все религии представляют условие к достижению свободы. Удивительная вещь, что среди всех наших радостей и печалей, нашей борьбы и затруднений мы думаем, что настойчиво идем к свободе. Был поставлен практический вопрос: «Что такое эта вселенная? Откуда она явилась, куда идет?» Ответ дан такой: «В свободе она возникла, в свободе остается и в свободу, после долгого существования, растворится». От этой странной идеи вы не можете отделаться; ваши собственные действия, самая ваша жизнь были бы спутаны без идеи о свободе, без мысли, что мы свободны. Каждый момент природа доказывает нам, что мы рабы, а не свободны; но одновременно у нас является идея: «А все же я свободен». На каждом шагу майя сбивает нас, так сказать, с ног и показывает, что мы связаны, но одновременно с этим ударом, с чувством, что мы связаны, является другое чувство, что мы свободны. Что-то внутри нас уверяет нас, что мы свободны. В осуществлении этой свободы, в ее проявлении мы встречаем почти неодолимые затруднения, и, несмотря на это, что-то внутри настаивает: «Я свободен! Я свободен!» И если вы исследуете все религии мира, принимая религию не в самом узком смысле, то найдете везде идею, что человек свободен. Вся жизнь общества также состоит в провозглашении принципа свободы, и все волнения и перевороты в нем всегда представляют собою стремление к осуществлению этого принципа. Каждый — знает ли он о том или нет — слышал голос, который объявляет: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные». Может быть, не на одном и том же языке и не в той же форме речи, но так или иначе этот голос, призывающий нас к свободе, всегда был с нами. Мы родились с этим голосом, и он составляет побудительную причину всех наших действий, и все мы стремимся к свободе, все следуем этому голосу, сознаем мы это или нет. Подобно деревенским детям, привлекаемым играющим на волынке музыкантом, мы все, сами того не сознавая, увлекаемся музыкою этого голоса. Почему мы нравственны, как не потому, что должны следовать этому голосу? И не только человеческая душа, но всё, от самого низшего атома до самого великого человека, слышит этот голос и стремится следовать ему. Мы видим всех их в этой борьбе, соединяющимися с другими, сталкивающими других с их пути, соперничающими и содействующими друг другу. В этой борьбе — жизнь со всеми ее радостями, стремлениями, страданиями и удовольствиями, а также смерть. Вся вселенная, как мы ее видим, не что иное, как результат безумного стремления отвечать на этот голос. Это то, что мы в действительности делаем, и в этом цель природы. Что же от этого происходит? Как только вы услышали голос и поняли его призыв, все видимое изменяется. Тот мир, который раньше был ужасным полем битвы майи, теперь стал чем-то другим, чем-то лучшим, более прекрасным. Нам уже нет надобности проклинать природу, говорить, что мир ужасен, что все тщетно; нечего больше жаловаться и плакать. Как только мы услышали этот голос, для нас стала понятна причина всей этой борьбы, всех этих схваток, соперничества, жестокости, всех этих радостей и удовольствий; мы увидели, что все это в порядке вещей, потому что посредством него мы создаем себе путь к этому голосу, которым призываемся, сознаем ли это, или нет.

Вся человеческая жизнь, таким образом, есть стремление проявить свободу. Вся природа — включая и само Солнце, Землю, вращающуюся вокруг Солнца, и Луну, вращающуюся вокруг Земли, — есть движение к этой цели. «Ради этой цели сияет солнце и луна; для этой цели дуют ветры и гремит гром, для той же цели бродит неслышными шагами смерть». Все одинаково стремится к ней. К ней идут святой и грешник, щедрый и благотворитель и самый низкий скряга, величайший деятель, кругом сеющий добро, и отъявленный лентяй; и никто из них не может остановиться. Один отступает на этом пути чаще, чем другой, и его мы называем слабым, другой — реже, это человек сильный. Хорошее и дурное не две разные вещи, но одно и то же, и разница между ними не в роде, а только в степени. Итак, если деятельность всей вселенной только проявление силы свободы, то, применяя это заключение к предмету нашего специального исследования религии, находим, что вся религия состоит также из одного утверждения свободы. Возьмем самую низшую форму религии, в которой поклоняются предкам или жестоким и свирепым богам. Чему обязана происхождением идея о почитании этих богов и предков? Мысли, что они выше природы и не связаны, подобно нам, майей. Понятие о природе людей, чтущих таких богов, конечно, очень слабое, и их боги обладают свойствами, соответствующими такому понятию. Человек не может пройти сквозь стену комнаты, не может более как на секунду отделиться от земли, летать по воздуху и принимать другой вид; боги же, которым поклоняется грубый человек, могут проходить сквозь стены, летать по воздуху и изменять свой вид. В философском смысле это значит, что они выше природы, как ее знает поклоняющийся, т. е. эти способности указывают на их свободу. У тех, кто поклоняется более высоким существам, мы находим то же самое утверждение свободы. По мере того как взгляд на природу расширяется, расширяется также и понятие о душе, и мы приходим к тому, что называется монотеизмом, где мы имеем майю, или эту природу, и также кого-то, кто выше всей майи и кто дает нам надежду освободиться от нее. Там, где впервые появляются монотеистические идеи, начинается веданта.

Философия веданты требует дальнейших разъяснений. Она говорит, что идея о Душе высшей, чем майя, и независимой от нее, о Том, Кто влечет нас к себе и к Кому мы все вырабатываем себе путь, — что идея эта очень хороша, но что понятие о Нем, хотя прямо и не противоречит разуму, недостаточно ясно, что представление о Нем туманно и темно. Последователь веданты хочет того, о чем говорит ваш гимн: «Ближе к Тебе, мой Боже». Этот гимн вполне подходит к ведантисту, только он изменил бы в нем одно слово и сказал бы: «Ближе ко мне, мой Боже». Цель очень далекая, находящаяся вне природы и влекущая всех нас к себе, переносится, не делаясь менее возвышенной, все ближе и ближе, пока не окажется совсем около нас: Бог в небе становится Богом в природе, Бог в природе — Богом внутри храма в нашем теле; Бог, живущий в этом храме, становится самим храмом, и Тот, Кого мудрецы искали во всех этих местах, становится душой и телом человека, откуда и исходят последние слова, могущие научить нас. Веданта говорит, что голос, который вы слышали, говорил правду, но вы ошибались в направлении, по которому он доходил до вас. Тот идеал свободы, о котором вы слышали, верен, но вы думали, что он находился вне вас, и в этом была ваша ошибка. Переносите его все ближе и ближе к себе, пока не увидите, что он всегда был внутри вас, был сущностью вашего «Я». Свобода была вашей собственной природой, и майя никогда в действительности не связывала вас. Природа никогда не имела над вами власти Как испуганное дитя, вы думали, что она душит вас, и освобождение от нее было вашею целью.

Но мы должны не только понимать эту свободу умом, но ощущать ее гораздо более определенно, чем воспринимаем этот мир. Тогда мы будем свободны. Тогда, и только тогда, исчезнут все недоумения, будут успокоены все тревоги сердца и исправлены все заблуждения; тогда исчезнет иллюзия множественности, и природа и майя, вместо того чтобы быть ужасными безнадежными грезами, как теперь, станут прекрасными, и наша земля из настоящей тюрьмы превратится в театральную сцену. Все опасности, помехи и страдания будут как бы обожествленными и обнаружат свою истинную природу, находящуюся в скрытом состоянии позади всего и составляющую сущность всех вещей, то Одно, которое все они представляют и которое есть Он, мое собственное истинное «Я».

(Продолжение следует)

Пространство свободы и просветления[3]

С. Ю. Ключников


Тибет, в течение многих столетий казавшийся европейцам неприступной духовной крепостью, в XX веке стал понемногу приоткрывать свои тайны. Сокровенное буддийское учение «ваджраяна», или «алмазная колесница», казалось, способное существовать лишь в суровой атмосфере тибетского высокогорья, внезапно получило большое распространение на равнинах Запада — в Европе и США. В одном Нью-Йорке существует сегодня несколько школ, где высокая наука трансформации сознания преподается ламами тибетского происхождения. Школы тибетского буддизма, составляющие важный компонент современного западного культурного сознания, существуют во многих уголках Америки. Один из наиболее мощных центров действует в Беркли (штат Калифорния). Его духовным руководителем является выдающийся мастер буддизма — лама Тартанг Тулку Ринпоче[4].

Биография Тартанга Тулку, выходца из знатных родов Западного Тибета, начиналась в каком-то смысле типично для продолжателя древней традиции высокого уровня. С раннего детства и отец и мать, связанные с линией буддийской школы нингмапа, уделяли ему большое внимание. Его начали обучать медитации с 6 лет. Он получил прекрасное образование, в совершенстве изучив такие необходимые для программы тибетского монастыря дисциплины, как литература, искусство, каллиграфия, различные виды народных боевых и оздоровительных гимнастических систем, медицина, религия и философия. Особый акцент был сделан на обучение медитативным практикам буддизма. Шлифуя свои духовные способности, Тартанг Тулку еще в молодом возрасте посетил около 40 главных монастырей страны и освоил, как сам он писал, «главные аспекты медитативных традиций каждого центра». Его основным учителем был один из самых уважаемых тибетских лам Кентзе Чокай, которого боготворили, по словам Ринпоче, «как за широту знания, так и за глубину сострадания».

Примерно к 25-летнему возрасту в результате длившейся 19 (!) лет интенсивной духовной работы под руководством многих мастеров буддизма Тартанг Тулку созрел для передачи полученных знаний другим людям. Судьбе было угодно распорядиться таким образом, чтобы благородная миссия учительства осуществлялась не в знакомой атмосфере родного сурового высокогорья, но за рубежом. Тартанг Тулку оказывается в Индии, где по приглашению индийского правительства начинает работать в Санскритском университете в Бенаресе на кафедре буддийской философии. Работа в университете была чрезвычайно плодотворной и для индийской и мировой науки, осознавшей, что ряд материалов по буддизму сохранился лишь в Тибете, и для молодого ламы, который расширил свой интеллектуальный и духовный кругозор, познакомившись с индийскими и западными учениями и доктринами.

В дальнейшем перед Тартунгом Тулку возникла заманчивая, хотя и чреватая различного рода сложностями, перспектива — продолжить свою деятельность в Америке. Вряд ли молодого ученого ламу всерьез привлекла бы возможность стать обычным, пусть и высокого уровня, миссионером, тиражирующим буддийское знание в том же виде, как оно существует в Тибете, или же распространяющим его в европейском облачении. Его интересовало другое — как, используя «большое разнообразие путей к знанию», обновить буддийский импульс изнутри не только в плане внешней формы, но и в плане внутреннего содержания. Как истинный последователь махаянистской традиции в буддизме Тартанг Тулку понимал условность границ между внешним и внутренним, между формой и содержанием, которые суть проявление Единого Целого: ведь сансара и нирвана с этой точки зрения одно и то же. Разумеется, речь не шла о такой степени обновления содержания, когда продолжатель какой-либо духовной традиции, по существу, отказывается от нее. Тартанга Тулку интересовало углубление вечно живого духа буддизма. Вызов, который предложила ему эпоха, был в конце концов принят, и Ринпоче прибыл в Соединенные Штаты.

Выбор Америки в качестве наиболее подходящей почвы для произрастания буддийского древа жизни, конечно, не был случайным. Страна, сделавшая своей стержневой идеей личностную свободу человека во всех его проявлениях, и учение Великого Освобождения идеально подошли друг для друга, хотя бы по признаку любви к свободе — в одном случае к личностной, в другом — к духовной. В то же время издержки неодухотворенной свободы проявились в Новом Свете с невиданной в прежние столетия силой: массовые неврозы, стрессы, психическая неуравновешенность, вспышки агрессии, дегуманизация межличностных отношений стали постоянным фоном жизни, ландшафтом американской души. Расколотое сознание человека как никогда нуждалось в психологической гармонизации, в исцелении глубинным знанием и мудростью. И словно подтверждая истинность суфийского изречения, согласно которому нечто подлинное и реальное в любой области жизни происходит лишь при одновременной комбинации трех факторов бытия — определенного места, определенного времени и определенного типа людей, Тартанг Тулку в, может быть, наиболее сложные для Америки 70-е годы начал вести в ней интенсивную духовную деятельность по утверждению обновленной буддийской традиции. Интересно, что Институт Нингмапа, продолживший импульс древнего восточного знания в наши дни, был основан Ринпоче в самом западном месте Америки — в горах Калифорнии. Так самоуверенная формула Киплинга была опровергнута непостижимой логикой тибетской мудро-, сти. Лекционные курсы, знакомящие заинтересованных кандидатов с историей и философией различных ответвлений буддизма, и напряженные практические занятия, индивидуальная духовная работа и международные форумы, привлекающие сотни психологов, психиатров, представителей точных и гуманитарных наук, — вот что составляет содержание деятельности института. Одну из своих главных миссий Тартанг Тулку видит, с одной стороны, «в исследовании большого разнообразия путей к знанию», а с другой — в нахождении «общей почвы в поисках знания, проводимых различными науками и религиями».

В Америке Тартанг Тулку создал ряд своих замечательных книг, где в доступной для Запада популярной форме, но ни на йоту не снижая духовной высоты, рассказал о различных аспектах срединного пути Будды. Наиболее значительны среди них: «Жест равновесия», «Сохраните учение живым» («Хрустальное зеркало»), «Ум открытости», «Пространство — Время — Знание», «Философия свободы», «Размерность мысли». Для каждого внимательного читателя этих книг непременно откроется многогранность личности буддийского мастера, с удивительной тонкостью и глубиной открывающего самые разнообразные сферы безграничного океана учения Великого Освобождения. Нигде Тартанг Тулку не повторяется, каждый раз он говорит по-новому, но, каких бы сложных метафизических аспектов буддизма он ни касался, всегда ощущается важнейшая грань его личности, определяемая его американским учеником, буддологом Гербертом Гюнтером, как «сердечная человечность». Тартанг Тулку принадлежит к традиции нингмапа, которую обычно связывают с приверженностью к «старым тантрам» и считают самой ранней школой, восходящей к знаменитому средневековому тибетскому мудрецу, поклоннику зороастризма Падмасамбхаве. В классической нингмапе сделан упор на использование радикальных медитативных практик с элементами белой магии и мантра-йоги для достижения высшего состояния сознания адепта, характеризуемого слиянием с основой бытия — Великой Пустотой, или Шуньятой. По внешним признакам учение, излагаемое Тартангом Тулку, сохраняет преемственность с вековой традицией, что выражается в обилии приводимых им в книгах разнообразных техник, ведущих к Просветлению. Однако нингмапа Ринпоче значительно модернизирована и очищена от всяческих следов магической жесткости, насильственности и искусственности методов. Девиз учения Тартанга, рефреном звучащий с каждой страницы, — естественность внутреннего движения. К тому же изложению медитативных техник предшествует тонкий анализ психологических проблем западного человека, производимый мастером буддизма на языке современной гуманистической и трансперсональной психологии.

Согласно проницательному тибетскому вйдению ситуации, люди Запада постоянно пребывают во внутреннем конфликте. Их оторванные от сердца умы все время ставят перед собой искусственные, не вытекающие из глубинного человеческого назначения цели, а жесткая эгоистическая воля подталкивает их на устремление к этим миражам. Результатом подобного бегства от осознания собственной подлинности является фрустрация, страх потерять приобретенные ложные завоевания, непроходящие страхи, тревога, беспокойство и страдание. Причину внутренних конфликтов и дисгармоничных психологических состояний, принявших в Америке повсеместный характер, Тулку видит в закрытости человеческого сознания по отношению к подлинной Реальности и основе бытия.

На первый взгляд может показаться, что перед нами своеобразный пересказ экзистенциальной философии, психологии и психиатрии в духе Камю и Ясперса. Однако сходство с экзистенциализмом кончается на описании симптомов духовных болезней человечества. Как только речь заходит об исцелении, характер повествования, вплоть до языка, меняется. Тартанг Тулку вводит новые понятия и категории — Различение, Видение, Целостность, Присутствие, Осознавание, Открытость, Пробуждение, Трансцендирование, — наполняя их новым смыслом, отличающимся от обыденного значения. Введенные категории и понятия излучают здесь тонкий буддийский аромат, просвечивая изнутри мягким, но высоким сиянием Просветленной Реальности. Чем ближе разговор подходит к Просветлению, тем меньше сходства с размытыми экзистенциалистскими подходами, представляющими собой скорее сумерки вопросов, нежели ясный свет ответов. Путь к высшему состоянию сознания, несмотря на бесконечно варьирующуюся идею спонтанности, свободы и мгновенного творческого инсайта, пронизан в изложении Ринпоче строгой логикой Махаяны. Сущность пути — в мягком преодолении и растворении эгоцентрической позиции, которую Тартанг называет фокусной установкой малого человеческого ума, погруженного в плотное малое пространство и жесткое малое время. Цивилизованное суетливое существование может быть описано как мир узкой пространственной сдавленности (от внешних предметов до материалистического сознания, ими поглощенного) и как мир узкого сдавленного времени (психологически проявляющегося как привязанность к воспоминаниям о прошлом или как напряженное ожидание будущего). Нужно научиться расширять фокусную установку своего сознания до бесконечности, открывая его Большому Пространству.

Говоря о Большом Пространстве, Большом Времени и Большом Знании как о гранях единой реальности — Большого Бытия (троица эта является современным прочтением закона триединства и троичности мироздания, по-разному описываемого во многих религиях), Ринпоче намеренно не употребляет религиозных терминов. Он предпочитает объяснить высшие истины, оставаясь в пределах материалистического мироощущения и подхода как наиболее типичного взгляда на вселенную, свойственного в той или иной мере большому числу людей. Познать Высшую Реальность можно только непосредственно через раздвижение границ обыденного субъективного самоощущения. Кандидату, стремящемуся к освобождению, буддийский мастер предлагает почувствовать и осознать, что есть лишь Абсолютная Реальность. Все остальное представляет собой некий мираж, оптический обман, великую иллюзию. И весь внешний, объективно существующий мир твердых непрозрачных предметов и поверхностей, и весь внутренний, субъективный мир непросвеченного человека находятся внутри Большого Пространства. Такое Пространство становится у Тартанга синонимом Всеживой Великой Пустоты, из которой сделано все — даже твердые предметы мира, — и наше тело есть уплотненное малое пространство. Большое Пространство обнимает собой все вещи и позволяет существовать всему — и физическому малому пространству, внутри которого находятся плотные предметы, и метафизическому малому умственному пространству, внутри которого находятся мысли.

Когда Тартанг Тулку касается Большого Пространства, его интонация становится волнующей и исполненной высокого пафоса. Он превращается в подлинного поэта, слагающего этой грани вселенной целые гимны, внимательное и сосредоточенное чтение которых открывает человека глубинной Основе мира. Вот пример такого своеобразного гимна: «Центральное для самого сердца реальности, прекрасное видение доступно, когда мы можем «видеть» без ограничивающих позиций. Это видение имеет отношение к Пространству, которое изначально исполнено мира, открыто. В своей открытости оно свободно вмещает различные взгляды, все вещи, наполняющие Пространство, плавающие и пребывающие в нем. Хотя и безмятежное, Пространство наполнено видимостью. Поэтому оно не статично, а являет собой светлый взрыв распространяющегося творчества, наполняющего все зоны прошлого и будущего, без исчерпания открытости или его способности к проявлению дальнейшего богатства существования.

Все, что появляется, появляется как часть танца, исполняемого Пространством. Танец обширен, далеко развернут, даже беспределен. Но каждый танцор прыгает вверх, тянет в сторону и удаляется, оставаясь тем временем неотделимым от питающей обширности Пространства.

Цвета, формы, всякое переживание, искусство, музыка, философия — отражения Пространства. Вступая в переплетающийся взаимопроникающий танец, они все же остаются свободно текущим присутствием просвечивающих контуров и поверхностей. Всякая встреча или занятие — это глубокое и мистериальное представление закона центрального значения, за которым стоит не оставляющий следов бесцентровый центр реальности.

Каждое индивидуальное присутствие — это везде открытый бесцентровый центр… Пространство.

Когда единая малость и тысяча миров равны этому Пространству, кто может сказать, что содержит что?

Кто может отыскать пределы богатства жизни?»

Аналогичные гимны у буддийского мастера сложены в адрес Большого Времени (Вечности), обнимающего своим присутствием малое время с его линейным чередованием последовательности событий прошлого, настоящего и будущего. В Большом Времени все возможности, явления и энергии, таящиеся в трех перечисленных временах, сосуществуют и реализуются одновременно. Проникновение в Большое Время с помощью осознанного восприятия каждого настоящего мгновения и действия, а также путем углубленной медитации высвобождает колоссальную энергию времени. И наконец, постижение Большого Знания — это извлечение из непроявленного потенциального состояния разумной силы, сокрытой в каждом предмете этой вселенной. В процессе наполнения силой Знания, или «Познавательности» мироздания, как называет это свойство вещей Ринпоче, человек становится чистым и уравновешенным существом — носителем глубинного добра и гармонии. Подлинная этика — это этика, построенная на свободе, на энергии Большого Пространства и Большого Времени. Прочие виды этики, основанные на принципах договора или императивных установках долга, относятся, по Тартангу, к проявлению малого пространства. Они являются продуктом насилия человека над своей подлинностью.

Две вещи мешают человеку правильно подойти к проблеме Просветления: 1) идея, что его можно достичь насилием, и 2) духовно-психологический сон, в котором пребывает человек. Эти две причины взаимосвязаны. Когда человек подходит к осознанию необходимости преодолеть свой эгоизм во имя Целого, его эгоистическая природа изобретает уловку и пытается продлить свое существование с помощью жесткой волевой борьбы с самостью. В этой борьбе с тьмой, осуществляемой в темном пространстве насилия, оно бесконечно воспроизводит свою тираническую природу. По Тартангу, бессмысленно пытаться победить свое эгоистическое «Я» волевыми методами. Гораздо более эффективно мягкое осознание, что весь человек, включая его личностное «Я» как продукт малого пространства, времени и знания, находится внутри Единой Реальности, суть которой — бесконечный свет и открытость.

Согласно мнению буддийского мастера, подобного насилия во внутренней работе человека над собой не избежали многие религии. Настаивая на том, что между тварным миром и Богом есть непроходимая пропасть, они стремятся заполнить ее отрицанием человеческой отдельности (малого пространства, времени и знания) и жестко утвердить существование Бога (Большого Пространства, Времени и Знания). На деле подобная практика чаще всего вела к увековечению эгоистического «Я» человека, окрашенного в религиозные тона, к внутреннему насилию над человеческой природой, что в конечном счете выплескивалось во внешнее насилие церкви над индивидом. Примерами такого насилия пестрит вся история мировых религий. По своей сути это насилие — результат глубокого сна, в который погружено всякое непросветленное сознание, рассматривающее себя в качестве отдельного точечного противостоящего миру начала. Оно спит и во сне создает иллюзорный образ Бога и иллюзорные методы его достижения с помощью насилия.

Сама по себе констатация сновидческого состояния сознания, в котором пребывает человечество, не один раз появлялась в истории культуры, религии и философии. Но обычно рецепт избавления от этой болезни ограничивался указанием на необходимость исцеления: люди, проснитесь! Конкретные методы пробуждения скрывались в тайне эзотерических школ, или ашрамов. Тартанг Тулку дает интереснейшее описание метода пробуждения, творчески развивая буддийскую традицию Йогочаров. Данный метод состоит в приведении индивидуального человеческого сознания к острому и глубокому переживанию, осознанию и ощущению, что оно никогда, несмотря на временные затемнения и заблуждения, не переставало быть Большим Пространством, Временем и Знанием. «Техника» подобного пробуждения состоит в отсутствии внешних искусственных приемов и в развитии постепенного естественного осознания того факта, что мы живем внутри сновидения, причем ночное сновидческое состояние лишь незначительно отличается от дневного — оба они различные формы Мировой Грезы, Майи, Иллюзии. Суть дневного бодрствующего сновидения обычной жизни — постоянное творение двойственного мира, разделенного на субъект и объект. И во сне, и в повседневной суете человек противостоит миру, выступая как зритель, созерцающий кинофильм жизни, порождаемый его же (человека) собственным несовершенным иллюзорным мировосприятием. Между тем в Большом Бытии нет ни зрителя, ни экрана: все есть единая, ослепительно сияющая Реальность. Но конечно, рассказать о ней, как, впрочем, и описать путь освобождения от покровов сновидческой иллюзии, лучше всего может сам буддийский мастер. Предоставим слово Тартангу Тулку Ринпоче и приведем отрывок из главы его книги «Хрустальное зеркало», называющейся «Йога сновидений».

Загрузка...