«Если», 2005 № 09

Сергей НЕКРАСОВ РАССЧИТЫВАЙ НА СЕБЯ!

Эту книгу знают все. За столетия ее сюжет превратился в универсальный код мировой культуры. Образ Робинзона стал архетипом, отражения которого встречаются повсюду: литераторы не устают дописывать и переписывать изначальный текст, в то время как философы продолжают спорить о заложенных в нем смыслах. В словесном творчестве уже не осталось места, куда бы не ступала нога Робинзона, обутая в сапог из козлиной кожи. Робинзонада входит в число сюжетов, наиболее любимых авторами фантастики.

Жизнь и удивительные приключения моряка из Йорка, сумевшего выжить на необитаемом острове и за двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней воссоздать на нем миниатюрную действующую модель цивилизации, никого не оставляют равнодушным. Изначально роман Дефо был написан для развлечения публики, но давно уже воспринимается как книга о выдающихся достижениях человеческого духа. На протяжении трех столетий каждое поколение читателей по-новому вчитывается в строки дневника, пытаясь понять, как возможен переход от всепоглощающего отчаяния к спокойной стойкости, позволяющей выдержать и преодолеть удары судьбы.

Литературный Робинзон для нас гораздо реальнее, чем его прототип Александр Селькирк, который провел четыре года на одном из островов архипелага Хуан-Фернандес к западу от чилийского побережья. Случай Сель-кирка был использован лишь для конструирования фабулы – реальное содержание романа с историей неудачливого матроса не имеет почти ничего общего. Несколько лет спустя после выхода книги в свет автор признал, что многие испытания и невзгоды, выпавшие на долю его героя, он взял из собственной жизни, переработав их в приключенческую аллегорию.

Английский писатель и незадачливый купец Даниэль Дефо (аристократический артикль к своей фамилии добавивший самовольно) выпустил свой первый роман в апреле 1719 года в возрасте 58 лет. Роман моментально превратился в бестселлер. Он пришелся по вкусу не только публике, но и книжным пиратам, которые завоевали часть рынка упрощенными пересказами. Последовали также пародии, памфлеты и многочисленные подражания: редкая европейская нация в XVIII веке не обзавелась парочкой собственных робинзонов (а в Германии, например, их насчитывалось около 40). Увы, литературный уровень большинства подражаний не выдерживал никакой критики.

Уловив тенденцию рынка, издатели потребовали от Дефо сиквелов, и уже к концу 1719 года в продаже появились «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», где речь шла о деловых поездках народного любимца в Россию и Китай. Год спустя вышли еще «Серьезные размышления Робинзона Крузо» – религиозное доктринерство в чистом виде. Неудивительно, что у последнего тома трилогии оказалось мало читателей.

Впрочем, размышления и глубокое самокопание, свойственные Робинзону, составляют важную деталь первого романа. Развитие человеческого духа, формирование этики, становление социальных отношений – эти и другие темы «развлекательного» сочинения привлекают внимание многих философов и мыслителей. Одним из первых почитателей робинзонософии стал Жан-Жак Руссо, увидевший в Крузо воплощение своей мечты о бегстве от пропитанной пороками цивилизации. На своем острове Робинзон как бы начинает жизнь сначала, освобожденный от дурного влияния общества. Он собственным умом создает понимание окружающего мира и собственным трудом обеспечивает свое благополучие. Книга о Робинзоне была единственной, которую разрешалось иметь Эмилю, главному герою одноименного философско-утопического романа Руссо, – для него это был учебник жизни.

Благодаря Руссо воспитательный потенциал истории о необитаемом острове прочно укоренился в европейской литературе. В XIX столетии широкую популярность получили робинзонады для детей, сочетавшие развлекательность с решением образовательных задач. Наибольший успех выпал на долю книги «Швейцарский Робинзон» (1813) альпийского пастора Иоганна Висса. В ней, используя роман Дефо в качестве учебника по домоводству, семья выходцев из Швейцарии строит на острове собственный маленький рай и успешно преодолевает трудности, связанные с воспитанием детей, у каждого из которых свой характер. Дом швейцарских робинзонов остается одним из самых посещаемых аттракционов Диснейленда, в то время как из Голливуда поступают вести о подготовке римейка диснеевской экранизации 1960 года. По странному стечению обстоятельств роман Висса, очень популярный на Западе, почти не известен российскому читателю (хотя упоминания о нем встречаются, например, в дневниках Л.Н.Толстого). Может быть, недавний показ одноименного телесериала исправит ситуацию.

Несколько раз обращался к робинзоновской теме и патриарх фантастики Жюль Верн. Подросткам адресованы его романы «Два года каникул», «Школа робинзонов» и «Вторая родина», причем последний представляет собой прямой сиквел «Швейцарского Робинзона». Но, конечно, самая знаменитая из жюль-верновских робинзонад – это роман «Таинственный остров», ставший образцом для научно-фантастического жанра.

Поток авантюрно-приключенческих текстов о новых Робинзонах не иссякает столетиями. Одновременно развивается данная тема в интеллектуальной литературе. Причем в послевоенное время интерес к «робинзонированию» (выражение Борхеса) значительно возрос: сюжет романа о Робинзоне позволяет осуществлять детальный критический анализ общества и социальных процессов. В некоторых случаях речь идет о заимствовании антуража и отдельных смыслов, цитировании сюжетных мотивов («Остров Накануне» У.Эко, «Галапагосы» К.Воннегута). Но есть и мейнстримовские произведения, полностью выстроенные вокруг робинзоновской тематики.

Например, сюжет «Бетонного острова» Балларда точно следует роману Дефо – особенность лишь в том, что действие происходит на небольшой забетонированной площадке, окруженной со всех сторон автострадами, выбраться с которой главный герой не в состоянии. В результате «необитаемый остров», существующий в самом центре машинной цивилизации, превращается в кафкианский кошмар. В романе Джозефа Кутзее «Мистер Фо» рассказывается «подлинная» история Робинзона и его товарищей по островной жизни, иронично обыгрываются мифы и стереотипы, связанные с персонажем и его автором. Показ того, как легко мистификация может превратиться в литературную реальность, служит нобелевскому лауреату поводом для серьезной рефлексии по поводу писательского ремесла.

Необычная цепочка интерпретаций выстроилась по следам романа Мишеля Турнье «Пятница, или Тихоокеанский Лимб». В романе французского автора вокруг ключевого противопоставления Робинзона и Пятницы (излюбленная тема антиколониального манифеста) последовательно идет разрушение жизненных и мировоззренческих стратегий, составивших славу оригинального Робинзона. Вместо копирования и утверждения европейского образа жизни, сохранившегося в складках камзола, Крузо здесь оказывается на побегушках у Пятницы, который способен в нужный момент воззвать к духам стихий и навязывает европейцу свой анималистический магизм. Почти сразу после выхода романа в свет его разбор появляется в эссе модного французского философа Жиля Делеза «Мир без Другого». Один из основателей философии постмодернизма находит в книге Турнье «удивительный роман комических авантюр и космических аватар» и глубокий анализ темы Другого: последний, согласно Делезу, является «структурой поля восприятия» и создает условия для проявления разных возможностей, сколь угодно извращенных или фантастических, в осмыслении воспринимаемого. Пожалуй, при известном желании философ мог бы утверждать нечто подобное и на материале романа Дефо… С его интерпретацией не согласился ни сам Турнье, ни многие другие читатели. А польский читатель Станислав Лем даже написал издевательский отклик на эссе Делеза. Его «Робинзонады» вошли в сборник псевдорецензий «Абсолютная пустота» (русский перевод «Робинзонад», кстати, впервые был опубликован в журнале «Если»). После этого Турнье, творчески развивая традиции жанра робинзонад, выпустил адаптированный вариант своей книги для детского чтения – видимо, надеясь, что это позволит избежать ненужного философствования.

Стоит упомянуть о пьесе Хулио Кортасара «Прощай, Робинзон», в которой также развивается антиколониальная тема. Робинзон и Пятница, вернувшись в качестве почетных гостей на остров Хуан-Фернандес, оказались заперты в президентском люксе многоэтажного отеля: администрация острова не заинтересована в том, чтобы они свободно общались с прессой, разрушая миф о Робинзоне. В действительности на Острове Робинзона Крузо – сегодняшнее название острова в архипелаге Хуан-Фернандес – нет многоэтажных отелей. Там живет всего шестьсот человек, есть маленький порт и две асфальтированные дороги.

«Робинзона Крузо» по праву можно назвать одним из родоначальников жанровой литературы. Это еще довольно общий жанр авантюрно-приключенческого романа – из которого потом будут выделяться отдельные линии и новые жанры. Научная фантастика также числит роман Дефо в своих предшественниках и с удовольствием заимствует из него все, что сочтет нужным.

Робинзонады представлены в фантастике настолько широко, что необходимо специально сузить рамки рассмотрения. Договоримся называть робинзонадой историю об одном человеке или небольшой группе людей, которые оторваны от цивилизации и вынуждены бороться за выживание и воссоздание элементов цивилизации в новых условиях. Данное определение поможет нам ограничить тему и избежать соблазна объявить ее главной сюжетной линией фантастики, вспоминая роман катастроф, истории о колонизации, утопии или антиутопии с элементами робинзонады.

Структура робинзонады изоморфна структуре волшебной сказки. Сюжетообразующим элементом в ней выступает трагическое происшествие или катаклизм, который помещает группу людей в новые условия, лишая их привычного окружения.

Наиболее простой и распространенный способ столкнуть героев с трудностями – это, как и во времена Робинзона, кораблекрушение. Описание крушения космического корабля «Полюс» в повести К.Булычёва «Перевал» является, несомненно, одним из наиболее красочных и подробных в мировой фантастике. Также можно указать роман Дж.Кэмпбелла «Лунный ад», где описание катастрофы хоть и краткое, но весьма натуралистичное.

Природа чужой планеты может сыграть с людьми не менее злую шутку, чем человеческая техника: долговременное изменение метаболизма становится ловушкой для персонажей повести Р.Брэдбери «Лед и пламя» и повести А.Громова «Менуэт святого Витта». Американский классик нарисовал трагический мир, где из-за жесткого космического излучения продолжительность жизни человека составляет десять дней, а период оптимальной работоспособности не более 12 часов. Российский фантаст подхватил идею, «гуманно» пожалев детей, развитие которых в его версии наоборот почему-то тормозится. Некоторым персонажам Брэдбери удалось вырваться, из героев Громова до Земли не добрался никто.

Редким событием в мировой литературе остается описанное Ж.Верном крушение воздушного шара. Современные авторы подчас уже не описывают само крушение, взамен вводя какую-нибудь художественную условность вроде неточного входа в подпространственный туннель. Впрочем, хайнлайновский «Астронавт Джонс» так и не стал настоящей робинзонадой: семнадцатилетний стажер был назначен временным капитаном корабля и сумел вернуть его на курс, потому что помнил наизусть все логарифмические таблицы. Зато его ровесникам в «Туннеле в небо» пришлось немало попотеть, прежде чем они дождались обратного туннеля. Кстати, сперва они робинзонили по собственному желанию, чтобы сдать экзамен на выживание.

Золотой век классических робинзонад пришелся в НФ на 50-е годы: «Нечеловек по имени Пятница, или Первый на Марсе» Р.Гордона, «Пятеро против Венеры» Ф.Летэма наряду с упомянутыми романами Кэмпбелла и Хайнлайна сформировали стереотип, который все последующие авторы стремились разрушить любым доступным способом.

В золотой фонд классики жанра входит еще один интересный роман – «Робинзоны космоса» Ф.Карсака, в котором неведомый вселенский катаклизм переносит кусок земной поверхности на другую планету. Подобно Робинзону Крузо, который был потрясен, впервые увидев с вершины, что его суша со всех сторон окружена водой, герои Карсака испытывают шок, когда видят на небе два солнца. А в романе А.Кучаева «Астероид» катастрофа попроще: гигантский метеорит врезается в Землю, из людей остаются в живых считанные единицы. За год кучаевские герои добрались от истоков Волги до Индийского океана, так никого и не встретив по пути.

Редкой разновидностью робинзоновской катастрофы можно признать ситуацию, когда во всем мире куда-то пропадает большинство людей. Склады по-прежнему ломятся от товаров, но уже никто и никогда за ними не придет («Каникулы» Р.Брэдбери, «Калки» Г.Видала). Двигаясь дальше в этом направлении, мы могли бы прийти к классическому роману катастроф в духе «Дня триффидов». Причем если несколько десятилетий назад авторы предпочитали квазинаучные объяснения катаклизмов, то сегодня все чаще отдают предпочтение «вмешательству неодолимой силы» – которая, словно бог из театральной машины, переносит героев в новое место действия («Феодал» А.Громова и другие).

Коротко упомянем иные варианты робинзонирования: добровольное бегство или изгнание (в том числе, например, отшельничество магистра Йоды), насильственная высадка на необитаемом острове (вслед за Селькирком по этому пути были отправлены персонажи «Вычислителя» А.Громова), наконец, просто результат шалости или глупости («Два года каникул» Ж.Верна).

Попав на свой «необитаемый остров», фантастические робинзоны вступают в битву за выживание. Наиболее жесткий и тяжелый вариант придуманных автором условий мне видится в «Лунном аду» Кэмпбелла: отправленная на Луну экспедиция не смогла вовремя вернуться, аккумуляторы сели, кислорода и еды осталось на полтора месяца. Героям предстоит добывать воздух, воду и еду из лунного грунта, в свободное время сооружая солнечные батареи. К счастью для них, кэмпбелловская Луна в изобилии содержит любые элементы таблицы Менделеева, поэтому, имея в запасе парочку высококвалифицированных химиков, можно выжить и дождаться спасения.

Своеобразным парафразом кэмпбелловского произведения стал рассказ А.Шалимова «Пленник кратера Арзахель».В нем речь идет о такой же американской экспедиции, которая прилетела с целью объявить Луну территорией США и которая также терпит крушение (вызванное в данном случае лунным вулканизмом). Вот только шансов выжить американскому астронавту автор не дает. Из-за спешки, вызванной понуканиями пентагоновских генералов, полет был плохо подготовлен, а возможности отправить спасательный корабль нет. Герой находит спасение в своем дневнике: обращаясь через него ко всему человечеству с рассказом о первом человеке на Луне, он встает на путь духовного возрождения – до поры, пока хватит воздуха в оставшихся баллонах… Если роман Кэмпбелла был гимном человеческому духу, то рассказ Шалимова повествует о том, как глупость и подлость ставят на пути духа непреодолимые препятствия. (Он также позволяет вспомнить, какую значительную роль в советской фантастике 50-х и 60-х годов играла антиамериканская, антиимпериалистическая позиция.)

Жизнь на острове – серьезное экзистенциальное испытание. Робинзон любой эпохи вынужден в одиночку встречать все проблемы, бороться и побеждать. Никто не придет ему на помощь, он может рассчитывать лишь на себя – на свои силы, умения, знания, опыт. На свою психологическую устойчивость, способность ставить цели и достигать их.

С этой новой позиции все прежнее видится в ином свете. Ценность вещей для Робинзона теперь определяется не условностями общества, а их пригодностью для задачи выживания. Найдя в каюте корабля мешочек с золотыми монетами, он саркастически усмехается: «Ненужный хлам! Всю эту кучу золота я готов отдать за любой из этих ножей!». Вслед за Робинзоном от ненужных денег избавляются и герои «Таинственного острова» – в попытке набрать высоту они сбрасывают с воздушного шара мешок с золотом конфедератов.

О полезности ножей также осведомлены герои «Туннеля в небо». В испытании на выживание, которое Хайнлайн уготовил юным курсантам, нож оказывается полезнее огнестрельного оружия или огнемета (ведь владение мощным оружием лишает осторожности, которая для выживания необходима). Отношение Рода Уокера к собственному ножу сложное и глубокое – это и выражение его собственного мастерства, и символ мужского достоинства, и почти религиозный фетиш.

Насколько далеко может зайти переоценка всех ценностей на необитаемом острове? С этим вопросом мы неоднократно сталкиваемся в булычевском «Перевале». В повести заметное место отведено конфликту между двумя поколениями – старших, которые создали поселок после катастрофы корабля, и младших, выросших уже на новой планете и с детства изучивших науку выживания. С точки зрения младших, многие вещи старого мира абсолютно бесполезны и даже вредны – потому что мешают полезным. Старшим их «дикарская» культура непонятна, они продолжают тосковать о привычном – книгах, писчей бумаге и даже коньяке. Конфликт разрешается в путешествии, которое воспроизводит первобытный обряд инициации: молодежь должна совершить паломничество к рухнувшему в горах космическому кораблю, чтобы причаститься земной культуры. И чтобы найти вещи, которые раньше казались необязательной ерундой – книги по радиотехнике, бластер, а также консервные банки со сгущенным молоком, из которых так удобно делать ножи.

Робинзонада очень близка всему жанру фантастики в том, что касается отношения к вещам. Они здесь подаются очищенными от смыслов и условностей, которые им приписывает современное общество. Раскрывается подлинная суть вещей – их происхождение и чистая функциональность. Стул – чтобы на нем сидеть, сделан из дерева, нужны инструменты и несколько дней работы. Бластер – чтобы обороняться от диких животных, находится в рубке корабля, в местных условиях производство невозможно. И так далее. Для «высоких» литературных жанров это может показаться нелепым, наивным, порой даже чересчур сентиментальным. Для фантастики это составляет важную часть ее жанровой природы: как и роман о необитаемом острове, она смотрит на вещи из пограничной ситуации и выхватывает из них самое основное.

Лишь на необитаемом острове, покинув цивилизацию, можно составить верное представление о вещах, полагал Руссо. С ним спорил Маркс: по его мнению, взгляд Робинзона не является «чистым» и «естественным», он сформирован современным ему буржуазным обществом, в котором отдельный человек освобожден от социальных связей и может самостоятельно искать пути обогащения. Хоть Маркс и критикует Робинзона как типичного буржуа, к нему стоит прислушаться: герой романа не смог бы выжить и успешно растить свой сад, если бы не имел внутреннего идеологического стержня.

Робинзон Крузо находит спасение и опору в религии, с которой органично связан его по-хозяйски основательный подход к освоению и подчинению островных богатств. Но уже в романе Ж.Верна «Таинственный остров» появляется герой новейшего времени – инженер Сайрес Смит, вождь-технократ, в собственном разуме несущий основу и модель правильного действия, выраженную в форме научного знания. Именно с его позиций смотрит на вещи и определяет меру их ценности научная фантастика.

Едва Робинзон обустраивается на необитаемом острове после катастрофы, как он сталкивается с проблемой гораздо более серьезной, чем многие другие. Проблема в том, что остров не является необитаемым. Речь не о грызунах, уничтожающих драгоценные посевы, и не о хищниках, которые ему не встретились. Самым опасным для человека животным, учит своих курсантов доктор Мэтсон из «Туннеля в небо», является двуногое прямоходящее млекопитающее. Если бы Крузо слышал эти слова, он, несомненно, восхитился бы заложенной в них мудростью.

Роман Хайнлайна содержит в себе едва ли не наиболее полный список модельных ситуаций отношения «робинзона» с другими разумными обитателями острова. Сперва – борьба за выживание, «война всех против всех». Затем – поиск партнеров, объединение усилий для совместного противостояния другим «двуногим хищникам». Создание больших групп и появление первичных элементов государственной культуры, вызванное необходимостью реализации «мегапроектов» вроде строительства изгороди. После этого появляются инструменты принуждения и насилия для защиты общества от недостойных лиц, самовольно выступающих против установленного порядка. Высшая стадия – конституционный процесс и последующее развитие политической жизни во вновь созданном государстве, забота о сохранении и умножении существующих элементов культуры.

Вера в прогресс, заложенная в романах Хайнлайна и Карсака (оба вышли в 1950-х), отнюдь не является «слепой» или наивной. Напротив, оба автора ясно подчеркивают: человек от природы вовсе не добр и не приятен, а некоторые экземпляры – так просто сволочи (как, например, семейка Хоннегеров, пытавшаяся установить в романе Карсака фашистскую диктатуру). Тем значительнее выглядит роль нравственно укорененных поступков отдельных людей, благодаря которым устанавливается общественный порядок. Объединение вокруг таких «центров силы и добра», – указывают классики – единственный шанс построить справедливое общество.

Следующее поколение фантастов более склонно к идеалистическому раскрытию темы. Например, в знаменитой повести Б.Лонгиера «Враг мой» два пилота враждебных рас, оказавшись на необитаемой планете, быстро перестают видеть друг в друге врага, становятся товарищами. (В этом произведении чувствуются отголоски эпохи холодной войны, когда казалось, что стоит остановить противостояние сверхдержав, и все само собой устроится хорошо.) В булычевском «Перевале» немало конфликтов, но все они выражены и разрешаются на межличностном уровне, а социальному миру в поселке людей на враждебной им планете ничто не угрожает.

Современные авторы, напротив, скептически относятся к перспективам прогресса общественных отношений. Российская фантастика последних пятнадцати лет и вовсе представляет собой хронику социального кризиса. Поначалу этот кризис выражался в полном недоверии властям и официальной идеологии – пример чего можно найти в рассказе Е.Дрозда «В раю мы жили на суше». (Искусственный разум, спасшийся при катастрофе, выдает себя за голос оставшегося в живых пилота на орбите, транслирует последние новости, обещает скорый прилет спасательной экспедиции – и все это ради того, чтобы выжившие на планете люди заботились об автоматическом устройстве, в памяти которого он существует.) Затем последовало разложение государственных и социальных институтов, осмыслить которое пытались многие фантасты.

Пожалуй, наиболее яркие образы того, каким образом распад и разложение государства влияют на жизнь людей, даны в произведениях Александра Громова. Его фирменный прием – поместить небольшую группу людей в необычные условия и дать им ничем не ограниченную свободу поведения, конструирования своих социальных отношений. Не имея внутренних моральных ценностей, они тут же начинают раскачивать лодку в разные стороны… Удивительный по силе и концентрированности образ нарисован в повести «Менуэт святого Витта», сюжет которой заставляет вспомнить о голдинговском «Повелителе мух».

Увы, даже на необитаемом острове Робинзону не суждено было насладиться одиночеством. То приходится прятаться от людоедов, то воспитывать Пятницу (вот, кстати, не охваченная отечественными авторами тема), то бороться с пиратами… С.Лем в «Робинзонадах» иронически рисует картину «размножения сущностей»: к концу рецензируемого им сочинения остров переполнен фантомами слуг, женщин, родственников, хористов и иных созданий, которых – в рифму лейбницевским монадам – рецензент и называет «робинзонадами». В общем, даже история о Робинзоне может в наши дни оказаться причисленной к социальной фантастике.

Проведя ревизию сущностей, современный Робинзон начинает пересмотр и переподчинение разумному порядку всего, что его окружает, – материального мира, социального устройства. Одновременно ведется определение и переопределение места человека – мыслящего прямоходящего млекопитающего существа – в бесчеловечной природе. На стыке между природой и Богом, между жизнью и смертью. А после того, как стабилизируется жизнеобеспечение и утверждается новая успешная модель мира, она транслируется вовне – начинается победная колонизация, творение и утверждение новых мифов. «Таинственный остров», «Туннель в небо», «Робинзоны космоса»… И в этом ряду на особое место хотелось бы поставить «Перевал» К.Булычёва – небольшую повесть, которая вместила в себя очень много смыслов и культурных ценностей прошлого века.

Трудно найти другое столь же насыщенное символикой произведение в фантастике советских времен. Основная его тема – противостояние между культурой и дикостью, между сознанием и бессознательным, между человеком и жестокой природой. Оставшийся высоко в горах корабль, к которому стремятся герои повести, выступает здесь словно некий храм человеческой культуры, словно средоточие разумного устройства мира. И когда путешественники – не все из них – добираются до него, выясняется, что дойти нужно было обязательно. Не только потому, что это шанс на будущее спасение. Прежде всего потому, что это возможность встретиться с самим собой, идентифицировать себя как часть человеческого общества.

Булычевский «Перевал» дает очень точное понимание робинзонады как способа встречи с культурой – и с самим собой как частью этой культуры. Встреча происходит в экстремальных обстоятельствах, поэтому увиденный образ остается в памяти надолго.

РЕЦЕНЗИИ

Джеймс БЛЕЙЛОК

БУМАЖНЫЙ ГРААЛЬ

Москва: ACT – Ермак, 2005. – 415 с. Пер. с англ. А.Комаринец. (Серия «Альтернатива. Фантастика»). 5000 экз.

Джеймс Блейлок наряду с Тимом Пауэрсом и К.У.Джетером является одним из самых последовательных учеников Ф.К.Дика.

Странные события сопровождают поиски рисунка на рисовой бумаге работы Хокусаи. История начинается, когда ведомый пророческими сновидениями и пеликаном музейный работник Говард Бартон отправляется в путешествие, которое оборачивается самыми настоящими поисками Грааля, в компании довольно экстравагантных персонажей. Бодрый духом дядюшка Рой – неиссякаемый источник идей обогащения, с трудом поддающихся реализации. Элоиза Лейми – склочная землевладелица и домоуправительница, обитающая по соседству и снедаемая тягой к власти над всем миром; и ее приспешник Честертон Касалкин, незадачливый то ли киллер, то ли писатель. Артемис Джиммерс, чудаковатый ученый, ведущий отшельнический образ жизни и скрывающий в своем гараже машину для вызова духа Джона Раскина, который был одним из членов Гильдии Святого Георгия. С таким окружением приключения главному герою обеспечены. Впрочем, все закончится предсказуемо благополучно: злодеи будут ниспровержены, а герои вознаграждены.

Удовольствие от книги Блейлока заключается не в сюжетной интриге, а в атмосфере, в которой она разворачивается. Абсурдные сцены и колоритные персонажи, действующие среди бытовых мелочей и повседневных забот, создают впечатление обыкновенного чуда.

Это удивительное сочетание Льюиса Кэрролла и Чарлза Диккенса, перенесенное на калифорнийскую почву, дало замечательные плоды. И выделяется хотя бы нарочитой приземленностью поступков героев книги, что для фантастики все-таки редкость, и еще более редкими радушием и доброжелательностью автора к собственным персонажам. Так рядовые события и обычные люди неожиданно возрастают в своей значимости до космических масштабов, стоит лишь взглянуть на них через призму поисков Святого Грааля.

Сергей Шикарев

Виктор БУРЦЕВ

ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ

Москва: ЭКСМО, 2005. – 416 с. (Серия «Русская фантастика»). 9000 экз.

Новая книга авторского дуэта, укрывшегося под псевдонимом Виктор Бурцев, представляет собой приквел к роману «Зеркало Иблиса», получившему широкую известность.

С незапамятных времен по Земле рассеяны артефакты, наполненные колоссальной мощью, – руны. В разные времена за ними охотятся правительства третьего рейха, СССР, РФ, Украины. Движение маленьких отрядов к цели, стычки, попытки разобраться, что, собственно, делать с этими артефактами, составляют сюжетную основу романа. Не очень сложную, но обеспечивающую должный градус динамики.

Гораздо интереснее самого действия антураж, в котором оно происходит. Виктор Бурцев отличается бескорыстной завораживающей любовью ко всякого рода «баталовке». Текст переполнен ТТХ разного рода танков, стрелкового оружия, рассуждениями о снаряжении и боевом духе войск… Любители военно-исторической тематики получат хороший подарок.

Сильная сторона книги – живое и мощное патриотическое чувство, пронизывающее текст. «Пленных не брать» – это очень русская книга, в чем-то скорбная, а в чем-то горделивая. Прошлое (1940 год) предстает в ней как время великой силы, к несчастью, испоганенной нравственной грязью и эгоизмом правящей элиты. Будущее – страна беспросветно глобализирована, нищенствует, голодает… Во многом напоминает «На будущий год в Москве» Вячеслава Рыбакова, только написано беспощаднее.

Недостатков у романа два, и оба, к сожалению, очень заметны. Во-первых, сюжетные линии в ближайшем будущем и недалеком прошлом связаны очень уж топорно, вся конструкция романа выглядит искусственным соединением деталей от холодильника «Саратов» с ходовой частью танка Т-26. Во-вторых, время от времени действие прерывается авторской лекцией о том, о сем, о пятом, о девятом… Лекция лекции рознь, но в данном случае опыт введения авторских отступлений в ткань повествования явно неудачен: они сыграли роль тормоза для сюжета повествования.

Дмитрий Володихин

Дмитрий КАЗАКОВ

ВЫСШАЯ РАСА

СПб.: Крылов, 2005. – 416 с. (Серия «Историческая альтернатива»). 8000 экз.

Вторая мировая, вздыбившая и переломившая пополам XX век, в веке XXI перешла в разряд исторических событий и памятных дат. Недавний юбилей Победы ознаменовался значительным возрастанием интереса к военной теме. Не остались в стороне и книгоиздатели.

Вот и новый роман нижегородца Дмитрия Казакова описывает события лета 1945-го года. Вновь подняла голову недобитая фашистская гадина: нацисты с помощью арийской крови и специальной сыворотки создали сверхлюдей.

Без труда отвоевывающие с помощью своего супероружия прежние позиции, немецкие войска сталкиваются с советскими солдатами, которые должны дать бой и покончить с фашизмом навсегда.

Такова сюжетная посылка книги, являющейся в большей степени результатом заказа издателя, нежели размышлений писателя. Да и, честно говоря, противостояние оккультным силам нацизма вызывает в памяти недавнюю экранизацию «Хеллбоя» с той разницей, что место рогатого поборника добра занимает советский капитан Радлов – кстати, реинкарнация самого Алариха, покорителя Рима.

Достоинством книги является соблюдение автором правил игры: быстрое развитие сюжета, кинематографичный стиль изложения, обилие батальных сцен и даже некая образовательная функция – введение в мистические тайны третьего рейха для начинающих.

Однако заявленное в предисловии авторское намерение противопоставить книгу якобы наметившейся в нашей НФ тенденции к облагораживанию нацистов не находит убедительного отражения в тексте. Наоборот, красочно описанная арийская мифология представляется при чтении более притягательной, чем блеклые отсылки к марксистской идеологии. Хотя все это также является, скорее, родовыми метами подобных произведений.

В целом же «Высшая Раса» представляет собой довольно увлекательный и незамысловатый боевик.

Сергей Шикарев

Елена ХАЕЦКАЯ

ЗА СИНЕЙ РЕКОЙ

Москва - СПб.: ЭКСМО-Домино, 2005. – 592 с. 5000 экз.

Роман «За синей рекой» принадлежит редкому в наши дни жанру литературной сказки. По форме эта сказка изысканно проста, и сюжет ее может быть передан лаконично: приключения добрых друзей в волшебной стране. Но при всем том этика нового романа Елены Хаецкой ничего простого в себе не несет. Компания «хороших», состоящая из чудаков, добрых, отважных и целомудренных, маркирована одним очень важным свойством: все они напрочь лишены способности думать о корысти, добиваться ее для себя, оценивать все происходящее вокруг них с точки зрения «что я за это могу получить?». Все они не от мира сего, но Хаецкая убедительно показывает: не столько не правы они, сколько сам этот пользолюбивый мир. Чудаки – «чистые души», не замаранные кровью, грязью, лукавством и предательством.

В настоящее время индустрия фэнтези производит по 100-150 новых русскоязычных романов ежегодно. Допустим, штук десять можно выделить как нечто, доставляющее удовольствие при чтении и даже, быть может, оригинальное. Но основной поток представляет собой слабоосмысленное месиво из менестрелей, магов, стихий, княгинь, мечей, квестов, эльфей и волхвей. В новой книге петербургской писательницы элементы традиционной фэнтези играют роль большой мерзости, которую компания чудаков вычищает с большим риском для жизни. Прибыл маг-«энвольта-тор» (единственный на всю книгу), навел порчу на волшебное королевство, пребывавшее в девственном покое, вот и разбирайся теперь с этаким злыднем! Все лучшее, что есть в романе, по истокам гораздо ближе к романтической прозе XIX века и советскому сказочному кинематографу. Иными словами, «За Синей рекой» стоит чуточку в стороне от столбовой дороги фэнтези. Оно и к лучшему.

Как и должно быть в доброй сказке, все заканчивается свадьбой. Даже целым фейерверком свадеб… Взбаламученный, охолодавший мир вновь обретает чистоту и наполняется теплом.

Дмитрий Володихин

Владимир ИЛЬИН

ПОСЛЕДНЯЯ ДВЕРЬ ПОСЛЕДНЕГО ВАГОНА

Москва: ЭКСМО, 2005. – 480 с.

(Серия «Абсолютное оружие»). 8000 экз.

Бывают произведения, которые эстетически столь чужды нашему времени, что выглядят пришельцами из некоего параллельного сегодня. Вот и новый роман В.Ильина ближе к серьезным книгам советской НФ 60- 70-х годов, нежели к большинству текстов современной НФ. Главный герой романа Владлен Сабуров, сотрудник международной Службы Инвестигации, занимающейся изучением аномальных случаев, неожиданно обнаруживает у себя странный дар – умение воскрешать мертвых. И тут же за ним начинает охоту глава международных террористов, сумасшедший миллиардер Артур Дюпон, считающий, что воскрешенному человеку навредили, не дав родиться в Ином, более совершенном мире. Одновременно Сабуров участвует в расследовании дела о воплощении в детские тела душ давно умерших людей. Фантаст искусно сплетает в единый текст рассуждения о метампсихозе и взаимосвязи миров с описанием охоты за террористами или изложением чувств взрослого, внезапно очутившегося в теле пятилетнего малыша. И все это делается не в истеричной, взвинченной манере современного НФ-боевика, а спокойно, вдумчиво; писатель рассуждает о вреде или пользе, которые может принести человечеству искусственная реинкарнация.

Даже мир, нарисованный в романе, плоть от плоти НФ 60-70-х годов. Мировое Сообщество, международные правоохранительные организации, дружно преследующие преступников… Важнейшая предпосылка для развития сюжета – полнейшее уничтожение всего оружия из-за случайного запуска ядерных ракет, разрушивших Австралию – тоже ведь восходит к тому «Золотому веку» советской фантастики.

Автор оставляет финал книги открытым, не объясняя точно, кто же был прав: Владлен Сабуров или все-таки маньяк Дюпон, защищавший Иной мир. В итоге главный герой произнесет несколько инвектив в адрес неисправимого вида Homo sapiens, а читатель может закрыть томик с чувством человека, который побеседовал со старым, добрым, надежным приятелем.

Глеб Елисеев

Стивен ФРАЙ

КАК ТВОРИТЬ ИСТОРИЮ

Москва: Фантом Пресс, 2005. – 640 с. Пер. с англ. С.Ильина. (Серия «Зебра»). 10 000 экз.

Стивен Фрай – свободный художник, который демонстрирует, как надо жить с удовольствием. Получив известность благодаря театру и актерским работам в кино (Дживз из «Дживза и Вустера», Оскар Уайльд), он выпустил четыре ироничных романа, ставших бестселлерами. Рецензируемый, пожалуй, лучший из всех по стилистике. Фрай пишет на удивление сочно, каждую фразу осторожно взвешивая, прежде чем набухшие аппетитным соком строчки попадут под пресс читательского внимания.

Динамично чередуются мизансцены, разные стили письма, логические парадоксы и бытовые интриги. Образ британского университета насыщен аспирантским фольклором и другими приметами интеллектуальной жизни. Параллельно развивается сюжетная линия из биографии Гитлера, – главный герой постмодернистского романа, неуклюжий историк Майкл Янг, сочиняет о нем диссертацию. Подруга Майкла занимается биохимией, изобретая таблетки, вызывающие мужское бесплодие. После неизбежного расставания с ней молодой повеса заводит знакомство с изобретателем машины времени Цуккерманом; подкидывая упомянутые пилюли папаше Алоизу Шикльгруберу, они пытаются устранить возможность появления Гитлера на свет.

Вот только новый мир оказывается ничуть не лучше. Вместо истеричного неудачника НСДАП возглавляет другой харизматик, более успешный в деле упромысливания бриттов и славян, а также полного истребления еврейской общины от Атлантики до Урала. А в оставшейся на плаву американской демократии отсутствует тот набор личных прав и свобод, который в нашей версии истории сформировался благодаря борьбе с коммунизмом. (Заодно автор подсовывает читателям провокационную дилемму – что лучше: Холокост или однополые браки?…) Испытав на собственной шкуре лейбницевское утверждение о том, что наш мир – лучший из возможных, герои ищут способ «вырулить» обратно. Разумеется, автор дает им этот шанс.

Сергей Некрасов

Шон РАССЕЛ

БРАТ ПОСВЯЩЕННЫЙ

Москва: ACT – Ермак, 2005. – 573 с. Пер. с англ. Н.Сечкиной.

(Серия «3арубежная фантастика»). 5000 экз.

Двадцатый век продемонстрировал немало примеров увлечения деятелей западной культуры Дальним Востоком – в том числе и на ниве фэнтези. За последние десятилетия редкие в прошлом опыты «китайской» и «японской» фэнтези западного производства сформировали целый поджанр, а небывалый в реальности вторичный мир условной восточной империи, конструируемой авторами, становится уже узнаваемым. О политических, религиозных и прочих корнях пристрастия европейских и американских писателей и читателей к далекой экзотике написаны тома исследований, но феномен этот по-прежнему остается загадкой.

Довольно давний (1991 года) дебют канадца Шона Рассела «Брат Посвященный» – типичный пример использования дальневосточных образов. В его империи довольно искусно и, похоже, умышленно сплетены черты Японии и Китая. Например, название государства – древнекитайское наименование Японии. Имена персонажей явно японские, но сюжет заставляет вспомнить скорее бурную историю Китая. И раз уж речь идет об условном «Китае», то нельзя обойтись и без монахов Шаолиня (как его не называй в произведении) с их боевыми и мистическими дарованиями. Реальный чань-буддизм от магии безгранично далек, но зритель гонконгских боевиков знать этого не обязан.

«Кич!» – скажет кто-то. Но подобное получается почти всякий раз, когда англоязычный писатель (даже специалист) обращается к инородной экзотике. Можно вспомнить малоудачные попытки создания западными фантастами славянской фэнтези. Это ведь на наш, российский взгляд они малоудачны, а тамошними читателями и критиками причисляются к золотому фонду жанра. Вполне грамотная игра Рассела с незнакомыми большей части аудитории образами уже завоевала поклонников. Надо отметить, в конечном счете, что упомянутые штампы созданы не без участия самого Востока, и давно стали фактами современной культуры.

Сергей Алексеев

ИСТОРИЮ НЕ ОСТАНОВИТЬ! Александр ГРОМОВ. «ФЕОДАЛ». ЭКСМО.