«Если», 2005 № 12

Глава 1

Прибрежные деревни промышляют ловлей длинной, похожей на змей, рыбы. Их коптят на деревянных решетках, а когда тушки становятся похожими на черные палки, связывают в пучки и подвешивают к потолкам своих жилищ. Но основная статья дохода жителей Райской Рыбалки — черный соус, по которому сходят с ума городские гурманы. В огромные глиняные кувшины, больше похожие на чаны, врытые в глинистую землю над обрывом, после удачного выхода в море сваливают рыбьи головы и кишки, обрезки плавников, все это сдабривают какими-то кореньями, охапками высушенной травы и лапчатых листьев кустарника. Вот это благоуханное добро очень долго настаивается и бродит под жарким солнцем Тугама, а в самые знойные дни так бурно взбраживает, что в двадцати шагах от чана человека непривычного попросту с ног сшибет от зловонючего духа.

Когда деревенский староста, руководствуясь интуицией и носом, решал, что соус готов, владельцы чанов с песнями, напоминающими крики морских птиц, вместе с родней, приплясывающей в такт воплям, шли к своему пахучему богатству вытаскивать затычки из кривых донышек кувшинов-чанов, ряды которых выпирали из земли под обрывом. Кому-то затем приходилось расковыривать длинным шестом плотные отложения на дне кувшинов, и только после этого из отверстий выплескивалась вонючая мутная жижа и наполняла грубо слепленные глиняные корыта, обмазанные смолой.

Обрывками старых сетей из жижи выбирались омерзительные толстые розовые, похожие на отрубленные пальцы, черви. На эту работу ставили бедолаг, чем-то не угодивших главе семьи, либо самых безропотных жителей. Но с тех пор, как нас привезли сюда, даже последний замухрышка воспрянул духом — беженцам нашлась работенка вполне в соответствии с местом, которое мы занимали в нехитрой деревенской иерархии.

Если вовремя не отскочить, «благоуханная» струя может обдать с головы до ног. Потом весь день придется отмокать в морской воде, а это удовольствие не для слабых телом, да и сильных тоже не обрадует.

Любая царапина разъедалась в медленно заживающую язву. Здесь и металл долго не выдерживал: ветер с моря нес соляную пыль, а с континента — пыль, просто пыль, выводящую из строя любые мало-мальски сложные механизмы. Детали из железа и бронзы быстро превращались в негодную труху, а сплавы, выдерживающие агрессивные среды, как я понял, сюда не завозили.

История этого мира никого из беженцев не интересовала, заживаться здесь мы не собирались, и если бы не жульничество капитана сухогруза, высадившего нас ночью в захолустном космопорту на той стороне залива, куда корабли прилетают раз в полгода, то про Тугам мы и вовсе бы ничего не знали. Нам еще повезло, что местные власти когда-то подписали соглашение о помощи вынужденным мигрантам, повезло в другой раз, что не раскидали по деревням вдоль побережья, и повезло в третий, что мы не сразу поняли — на самом деле нам не очень-то и повезло. Но вместе выживать все же легче, а кое-какие вещички, прихваченные с Айкона впопыхах, высоко ценились у местных жителей, забывших о высоких технологиях.

Судя по обрывкам разговоров в городе и по тому, что нам удалось разузнать у неразговорчивых жителей, несколько поколений тому назад какой-то местный тиран попытался соорудить звездный рейдер. Или наоборот, он хотел захватить прибывший корабль, но неудачно. В общем, был примерно наказан, а заодно пострадала и вся планета. Имя тирана кануло в архивах, но запрет на некоторые сплавы и технологии так и не удосужились отменить, а начинать процедуру восстановления в правах — дело дорогое, хлопотное и долгое. Да, в общем-то, никому не нужное. Население Тугама вполне устраивала неспешная, размеренная жизнь в маленьких городках, расположенных по всему побережью единственного континента. Вдали от городов жители деревень, если судить по Райской Рыбалке, куда нас забросила судьба, медленно сползали из варварства в дикость и совершенно не расстраивались из-за этого. Воздушный транспорт здесь был. Но несколько дряхлых грузовиков на реактивной тяге далеко от ремонтных мастерских старались не улетать, к тому же я не знал, есть ли в этом неторопливом, сонном мире необходимость быстрой доставки каких-либо товаров. Позже я выяснил, что и местные власти были вполне удовлетворены полузакрытым статусом планеты. К тому же они запретили экипажам кораблей выходить за пределы припортовых кварталов, торговля велась в нескольких факториях недалеко от космопорта, а беженцев вроде нас здесь не ждали.

Аборигенов давно уже не беспокоило отсутствие канализации и водопровода. На руинах ветростанции сушились сети, в кладке оград вперемешку с камнями можно было обнаружить детали судовых двигателей. Да и беженцы постепенно забывали о таких благах цивилизации, как теплый сортир и мягкая кровать. Мы больше заботились о том, чтобы как можно быстрее перелить медными черпаками перебродившую жижу в войлочные кульки. Кульки подвешивали к треногам, и медленно, капля за каплей, драгоценный соус наполнял пустые пластиковые бутылки, которые в обилии покрывали береговую линию после сезона бурь. Сначала меня удивляло, откуда здесь такое количество тары, потом я узнал, что за годы былого прогресса моря так крепко загадили плавающим мусором, что пластика хватит еще надолго. Рыбаки, посмеиваясь, рассказывали о целых островах из пустых бутылок, пленки и всякой дряни, на которых ютились колонии перелетных птиц. Может, потому и мореплавание здесь такое вялое.

На моей памяти из города на той стороне залива всего три раза приходило судно за соусом. Торговля велась долго, в обмен привозили рулоны плотной ткани, сети, какой-то нехитрый инвентарь и рыболовные крючки на вес.

Порой мне казалось, что я уже вроде привык к едким испарениям за все эти бесконечно тянущиеся месяцы ожидания перемены судьбы. Но, наверное, все же нос не до конца потерял чувствительность: стоит в жаркие дни, когда в чанах свирепо булькает жижа, ветру подуть с континента, как все съеденное и выпитое напоминает о себе и настойчиво просится на волю.

С едой у нас были проблемы с тех пор, как Крес Острич, в меру состоятельный владелец экспертной конторы на Айконе, превратился в беженца. Крес Острич — это я. Моя жена, Леонора, часто повторяет слова отца — горький хлеб на чужбине лучше поминального пирога в родном доме. Тесть был умным человеком, но разве от этого мне легче смотреть в глаза трехлетней дочки, у которой завтрак — копченая рыбешка, обед — похлебка из рыбы, а ужин — все та же проклятая рыба? Иногда наш скудный стол украшали кисловатые желтые ягоды, растущие в изобилии на скалах. Чтобы добраться до них, надо долго карабкаться по камням, рискуя ногами и головой. Пару раз мне удалось подобрать несколько перезревших плодов дынного дерева. Деревья на этой скудной земле все наперечет, у каждого свой владелец, и поймай меня кто за этим занятием, срок гостеприимства кончился бы в тот же миг. А каков вкус свежеиспеченного хлеба я уже забыл. Время от времени нам приходилось жевать галеты, которые, наверное, помнили героические времена первых освоенцев. Галеты надо было долго размачивать, потом слить мелких дохлых жучков, всплывших вместе с крошками, и если у вас еще остались зубы, то попробуйте эти желтые плитки слегка надкусить. Местная детвора, разворовав и выклянчив чуть ли не половину наших запасов, грызет их вместо сладостей. Может, потому у взрослых здесь такие плохие зубы, что в детстве о галеты их стачивали?

Хорошо еще, что во время нашего панического исхода я успел прихватить большую упаковку с витаминными концентратами. Маленьких разноцветных шариков должно хватить еще на три или четыре месяца, можно растянуть и на все шесть, если только ими не решит полакомиться юркий зверек с длинным хвостом, похожий на безволосую белку. Мясо у него съедобное, если сперва тушку немного подвялить, но юркую тварь поймать очень трудно. Зубастые бестии легко прогрызали своими большими резцами дыру в рюкзаке, с пластиковыми обертками расправлялись также быстро. Впрочем, зверьки оказались сообразительными, и как только мы стали разнообразить свой скудный рацион, их налеты стали редкими. Радости мало, если мы тут задержимся, все наши вещи, да и мы сами станем легкой добычей хищников покрупнее, хотя и с очень плохими зубами.

На той стороне залива расположен город Ул. При нем имеется что-то вроде резервного космопорта, но как туда добраться — я не знаю. Километров триста по морю. Не всякое рыболовное судно одолеет, да и никто из жителей нас близко не подпустит к своей лодке. А все же любой ценой надо бежать из дыры, в которую нас засунуло местное бюро по трудоустройству вынужденных мигрантов. Долгие десятилетия эта контора со вкусом проедала пусть небольшие, но для этих мест приличные средства. Должности, я подозреваю, передавались по наследству, судя по портретам чиновников на стенах, и когда им пришлось непосредственно заняться своим делом — досада была велика. Один из беженцев, Итус, не выдержал бесконечных анкет, опросов и собеседований, похожих на допросы, во время распределения сорвался и обозвал чиновников бюро сумасшедшими работорговцами, и будь его воля, он бы разогнал всю эту банду криворуких вымогателей и сам сделал всю работу за час. Это было неправильно. Чиновники даже виду не подали, что рассердились, но вся наша группа из девяти человек оказалась в Райской Рыбалке, да еще по такому контракту, что лучше бы уж на обязательные работы — так хоть с голоду не помрем, когда срок контракта истечет, то есть месяца через два. Никто не сомневается, что в тот же день нам не найдется дела даже на разделочных столах, склизких, заляпанных рыбьей кровью. Ни к мытью рыбацких сетей, ни даже к розливу ядовитого соуса нас не подпустят, потому что с этого дня мы теряем статус беженца и не пользуемся гостеприимством, будь оно проклято. С голоду, конечно, умереть тоже не дадут, напротив, любой, даже самый нищий обитатель деревеньки с большим удовольствием накормит нас. Но вот какая беда: по здешним законам или обычаям, имеющим силу законов, — если ты ел чужой хлеб, то кормилец становится твоим работодателем до той поры, пока не решит, что отработано все съеденное и выпитое. То есть практически навсегда. И попробуй ослушаться или сбежать, накажут так, что если выживешь, на всю жизнь научишься кротости и смирению. Хотя сервов хозяева не сильно мордовали, наверное, берегли рабочую силу, которую при случае могли выгодно продать или обменять. Родню наказывали не в пример суровее.

Глаз на наше имущество и женщин местные положили с первого дня проклятого гостеприимства, в которое мы вляпались по самые ноздри. Мне кажется, вся деревня считала дни, когда оно закончится. В городах, по слухам, при некоторой ловкости можно перетереться, но до ближайшего из них берегом никак не добраться, в первой же деревне повяжут. Сразу за скалами — пустыня, она тянется на сотни километров в глубь континента. Идти к оазисам, говорили рыбаки, верная гибель. Караванные тропы запутаны, многие ведут в никуда, везде песок и камни, камни и песок.

Палатки беженцев стоят на отшибе. Некогда блестящая термоткань превратилась в жалкие лохмотья, заплатка лепилась на заплатку, крепежные стержни изогнуты и местами словно изжеваны. Очевидно, до того, как они попали на склад бюро по трудоустройству, палатками пользовались долго, интенсивно, но не по назначению. Мы были благодарны и такой крыше над головой — некоторые из жителей Райской Рыбалки жили в землянках. На группу выделили три палатки. В самой большой слева от нас вчетвером ютились Волковы, а справа Керби, мой бывший служащий, и его младший брат, тихий, неразговорчивый Лепс. Спать в палатках еще можно было, а вот вещички приходилось сторожить по очереди, да и то не всегда уследишь за шустрым голозадым мальцом, норовящим утянуть, скажем, рюкзак с нехитрым скарбом или что еще под цепкие пальцы подвернется. И только попробуй отшлепать или даже прикрикнуть на вороватого карапуза — тут же сбегутся все деревенские бездельники! Начнут укоризненно качать головами, старухи обязательно попрекнут гостеприимством, а староста примется угрожающе покачивать символом власти — тяжелым посохом на каждый день. Был еще праздничный посох, который извлекался в особых случаях и, скорее, походил на топор с длинной ручкой, потому что две пластины, кажется, из очень твердой керамики, вбитые в древесину, превращали его в какую-то нелепую секиру.

Староста Маас доставал ее во время свар с обитателями Райской Рыбалки или разборок с родней, как мне казалось, покушавшейся на его власть. В остальное время он прятал секиру от редких гостей — торговцев соусом и чиновников, наведывавшихся сюда вместе с торговцами или по своим делам: например, проверять, чтобы разделочные ножи были не длиннее положеного. Я так понял, что это отголоски давних смут, память о которых осталась разве что в циркулярах местных бюрократов.

Сыновья Волковых наловчились неплохо чинить сети и конопатить лодки. Одну старую развалину, догнивающую на камнях, они чуть ли не из щепок заново собрали и спустили на воду. Староста забрал лодку себе, а в знак одобрения выдал им связку сушеной рыбы.

Если мы застрянем здесь, Волковых, по всей видимости, староста заберет себе. Может, оно к лучшему: старики еле волочат ноги, а сыновья и сами не пропадут, и за родителями присмотрят. Старший, Иван, легко справляется с деревенскими драчунами и пользуется назойливой благосклонностью девиц, вошедших в брачную пору. Тем более, что Волковы похожи на местных — такие же высокие, плечистые, только скулы сильнее выдаются. Ну а мне вязнуть здесь никак нельзя. Черные волосы Леоноры вызывали повышенный интерес у мужского населения, хотя природный цвет волос белобрысых рыбачек был заметен, только если они мыли головы, а это случалось нечасто. Хорошо, что повязки с голов редко снимают, во время пыльных ветров же приходилось заматывать тряпками почти все лицо.

Керби тоже не пропадет. Не удивлюсь, если к нашему возвращению на Айкон, а ведь когда-нибудь мы вернемся, обязательно вернемся, не правда ли… Да, Керби не придется начинать с самого начала, как многим из нас. Не так давно он был всего лишь техником в моей небольшой компании по оценке рудных месторождений. До того времени, как перейти ко мне на работу, у него была небольшая мастерская по наладке и ремонту бытовых приборов длительного пользования. Что-то в его делах не заладилось, в итоге он устроился у меня, о чем я не жалел — покладистый Керби быстро и аккуратно выполнял все задания, не создавал проблем и вообще был незаменим и незаметен одновременно. Так же незаметно, пока нас мотало с корабля на корабль, с мира на мир, он стал лидером группы беженцев. Наверное, последней группы, которая успела выбраться с объятого кровавым хаосом Айкона.

С Керби старались не портить отношений. Пронырливый техник ловко находил общий язык с чиновниками, и те, кто смеялся над его тщеславием и говорливостью, внезапно попадали на обязательные работы или застревали в карантине. Со времен бегства нас значительно поубавилось, и мы легко приноровились друг к другу. Потом Керби сплоховал или расслабился. Капитан сухогруза, пообещавшего доставить группу на перевалочный сателлит Денеба IV, оказался еще большим хитрецом и ласковыми речами выманил у него все наши транспортные сертификаты. Но к чему эти воспоминания, если в итоге все оказались на Тугаме?

Мы привыкли, что техник в любом месте быстренько выясняет, кто из чиновников принимает решения, а кто просто офисная декорация, кому требуется подношение, а кому достаточно пары льстивых слов. Но долговязый аванк Итус не к месту погорячился, и Керби даже извиниться не успел, как Райская Рыбалка распахнула нам свои вонючие объятия. Подгадившего нам Итуса направили в другое место. «Похуже», — ухмыляясь, сообщил чиновник, выдавая предписание. Куда именно, мы сначала не хотели выяснять, потому что разозлились на него, а после того, как разок нюхнули соусной браги, выяснять было просто страшно, — место хуже, чем райская наша дыра, можно было вообразить с большим трудом. Впрочем, и здесь Керби не растерялся.

Дикость и суровые нравы жителей не мешали деревенскому старосте, который, скорее, был вождем племени с неограниченной властью, пользоваться скудными благами остатков цивилизации. Причем весьма своеобразно. Когда мы впервые предстали перед ним, чиновник из бюро, с большой неохотой сопровождавший беженцев, вручил старосте копии наших контрактов. В это время я с удивлением обнаружил, что сиденье, на котором восседал крупный, бритоголовый абориген в набедренной повязке, представляет собой кресло дантиста, точь-в-точь как у моего тестя. Сенсоры, навески и манипуляторы отсутствовали, но оно и хорошо. Кто знает, какие странные идеи могли прийти в голову старосте Маасу. А на руке у него среди браслетов из темного дерева и кожаных ремешков с амулетами я разглядел коммуникатор. Старая модель, которую давно заменили имплантанты или серьги для тех, у кого аллергическая реакция на органику. Позже Керби мне рассказал, что его мастерской часто приходилось иметь с дело со старой техникой. Команды сухогрузов, вывозящих с Айкона рудные концентраты, экономили на многом, в том числе и на связи. Вот и сдавали коммы на регенерацию эмиттеров Паули.

Из перепалки чиновника и старосты я понял, что Маас жалуется на городские власти и между делом требует заменить «длинный язык» на новый, потому что старый — тут он сорвал браслет с запястья и сунул чиновнику под нос — не работает. Чиновник вяло пообещал при первой же возможности дать ход просьбе старосты, но сначала пусть уважаемый Маас перестанет ломать ценные и редкие вещи. Я заподозрил, что ругань их во многом нарочита, оба остались довольны: чиновник сбыл с рук беженцев, а староста получил бесплатные рабочие руки.

На следующий день Керби заявился в хижину старосты и, перемежая трансгал жестами, попросил у него коммуникатор. Староста долго разглядывал нахала, плюнул на большой палец и задумчиво провел им по острому лезвию длинного ножа. Наконец смысл того, что говорил техник, дополз до его извилин, он что-то невнятно хрюкнул и снял с руки браслет. Через день Керби вернул ему работающий коммуникатор, а у себя, как я потом выяснил, оставил аккуратно выдернутый резервный чип. На батарейке от фонарика чип вытянет несколько дней непрерывной двусторонней связи, похвастался техник. А поскольку нам не с кем было общаться в этих краях, то заряда хватало на то, чтобы Керби мог неделями подслушивать разговоры старосты с вождями соседних деревень да иногда ловить переговоры каких-то столичных служб. Столица Тугама находилась на противоположном краю континента, за пустыней, и сведения о проблемах с вывозом мусора или о повышении расценок на вакантные должности вряд ли нам пригодятся. Тем не менее слегка приунывший техник снова восстановил свое лидерство. Мы же свои имплантанты обменяли на всякую всячину давно, во время карантина.

Ко мне, как к бывшему начальнику, Керби относился с уважением, помня, наверное, что я закрывал глаза на его заигрывания с моей секретаршей. К тому же я пристроил к делу его брата, Лепса, найдя ему работу по довольно-таки хилым способностям. В детстве Лепс услышал ночью зов и неудачно выбрался на улицу из окна третьего этажа. Повезло еще, что влетел головой в свежевскопанную клумбу. С тех пор стал заикаться и плохо соображать, понимал, чего от него хотят, с третьего раза в лучшем случае.

Порой и мне хотелось быть слабоумным, как Лепс, лишь бы не ломать изо дня в день голову над тем, как прокормить семью, как уберечь Леонору от домогательств старосты и его родни, как оградить дочку от грубых, безжалостных детей, изводящих немую девочку при всякой возможности. Ну, маленькая Катарина, названная так в честь моей свояченицы, сестры Леоноры, себя в обиду не давала. Она так метко швыряла гальку своими маленькими ручонками, что половина детей в деревне ходила в синяках и шишках. Я надеялся, что со временем дочка оправится от шока и заговорит, но пока все оставалось по-прежнему. Страх, который она испытала во время больших пожаров, все еще сковывал ее речь. Страх и неуверенность не то что в завтрашнем дне, а в том, что ждет нас через час или даже минуту, сковывал мысли и действия. Лишь одна тупая мысль неустанно крутилась в голове — надо выбираться отсюда, бежать в большой город, где есть космопорт, и любой ценой попасть на Денеб IV, а уже оттуда нас непременно направят в какой-либо благоустроенный мир, туда, где беженцам предоставляют убежище и безопасность. У Денеба был какой-то старый должок перед Айконом, и нам бы только добраться до его пересадочных портов.

От тяжелых раздумий меня оторвал Керби.

Сумерки уже переходили в ночь, желтая кривобокая луна выкатилась из моря, а веселые крики перепившихся рыбаков, которые отмечали очередной местный праздник, уже стихли, когда Керби влез в нашу палатку и сказал, что надо срочно обсудить одно важное дело. Леонора баюкала дочь и шепотом велела обсуждать все дела снаружи.

— Уходить надо, — заявил Керби. — Через несколько дней сюда прибудет какой-то чиновник из бюро, разбираться, что с нами дальше делать.

— Зачем же уходить? Может, в город нас отправят?

Слабая надежда, придавленная тяжестью мытарств, выползла наружу и слегка расправила крылья. В том захолустном средоточии старых домов, кривых улиц и чахлых деревьев, которое и городом-то назовут, разве что упившись дынным вином, все же находилось убогое подобие космопорта.

— Может, и отправят, — согласился Керби. — Хотя вряд ли. Но это все равно неважно. Маас думает иначе. Маас думает, что мы его законная добыча. Ему не хочется нас отдавать. Вот так вот. Поэтому я говорю — надо уходить и прямо сейчас.

— Срок гостеприимства вроде не истек.

— Это неважно, — перебил Керби. — Истек, не истек, какая разница, если Маас завтра посадит нас в свою лодку и отвезет на остров. Вот. Чиновнику же скажет, что мы украли лодку и уплыли, а после бури наши вещи подобрали у мыса. Волнами будто бы выкинуло. А мы погибли. Вот так.

Небольшой каменистый островок далеко за мысом покрыт кустарником, кое-где видны и деревья. Дети рыбаков — хорошие пловцы, но не каждый из них решался доплыть до него. Сильное течение у берега может отнести в море, за рифы, а там рыбы с большими зубами. Хотя несколько раз мне доводилось видеть, как юноша и девушка утром во время отлива уплывали к острову, а возвращались вечером с приливом. На берегу их ждала родня с факелами. Под удары барабана — бочонка с натянутым на выбитое днище куском упаковочного пластика — молодую пару вели к старосте, а потом пили всей деревней ровно столько дней, на сколько хватало выпивки. Но поскольку никто из беженцев вроде бы не собирался проходить брачное испытание с местными чумазыми красотками, то замысел Мааса прост и ясен. Он переправит нас на остров, к примеру, собирать валежник, а когда вернет обратно, то без всяких проволочек объявит сервами. И ничего нельзя будет сделать, потому что на его стороне сила и закон. Вернее, он сам и есть закон, судья и палач в одном лице. А насколько Маас скор на расправу, мы увидели, когда он без лишних разговоров отрубил мизинец старшему сыну, потому как тот «смеялся и шутил» с какой-то веселой вдовушкой, на которую, видимо, положил глаз сам староста.

— Не терпится Маасу, — сказал я. — Мог бы подождать немного, все бы само попало в его лапы. Или боится, что в город нас переместят. Бежать нам некуда, я об этом уже думал. Кругом пустыня. Да и Волковы далеко не убегут.

— Тут не думать надо, а соображать! Ивана староста заберет себе, меня тоже, насчет остальных он уже договорился с соседней деревней. Две новые лодки и четыре вьюка дают. За стариков Волковых и Павла, за твою семью, за Лепса. Я знаю, да. Я слышал, как Маас торговался. Он сначала хотел твою жену себе оставить, но тогда остался бы без двух вьюков. Вот так вот.

Убить бы Мааса, прямо сейчас убить, пока он не ожидает ничего худого от бесправных беженцев, выпустить кишки его же палицей-топором, а потом скормить останки рыбам, чтобы соус покрепче вышел… Я тряхнул головой, отгоняя кровавое, но такое упоительное наваждение. Еще немного, и мы тут уподобимся местным дикарям. «А что в этом плохого?» — шепоток из темных закоулков сознания звучал убедительно, но я еще не настолько озверел, чтобы давать волю диким инстинктам. Керби, однако, что-то увидел в моих глазах, опасливо отодвинулся на самую малость, дернулся, может, сам того не заметив, а голос его стал ниже, он словно решил успокоить меня.

— Я все продумал. Соберемся быстро и уйдем далеко. Волковы остаются, я с ними уже говорил. Иван сказал, что если Маас попробует разлучить его с родителями и с Павлом, то он ночью лодки спалит, а в чаны с соусом извести накидает. Этот сможет.

— Молодец!

— Ну, не знаю. Плохо ему будет. Мы уйдем, а его голодом уморят, если не покорится. Ладно. На все полчаса. Надо собрать вещи, которые сможем унести, и воды, воды побольше.

— Не спеши, — я оглянулся на темный квадрат палатки, еле заметный на фоне обрыва. — Куда бежать? Километров триста до города — это морем, а вдоль берега по заливу в два раза больше, как минимум. В первой же деревне нас схватят и либо вернут Маасу, либо себе присвоят.

— Мы туда пойдем… — прошептал Керби, показывая большим пальцем себе за спину.

Поскольку он стоял спиной к обрыву, я решил, что Керби перепутал направление. Во время долгих ожиданий в казенных кабинетах я насмотрелся на карты Тугама, в обилии развешанные на стенах. Старые, архаичные карты, начинка давно вышла из строя, и разглядеть можно было только контуры континента и населенные пункты. Работающие панели висели, наверное, только у больших начальников, к которым беженцам ходу не было. Так вот, за спиной Керби по крутым скользким тропинкам можно выбраться на обрыв. За густыми зарослями крупной, но несъедобной ягоды сразу начинаются песок и камни да изредка выпирают большие валуны, обрамленные жесткой рыжей травой. Это пустыня. Взобравшись на валун, можно увидеть вдалеке белесую полосу, которую легко принять за дорогу.

В первые месяцы нашего пребывания в Райской Рыбалке я чуть ли не каждый день продирался через цепкие ветки, лез на камни и долго всматривался в сторону белой полосы. Но так никого и не увидел, ни пешехода, ни вьюка — местную разновидность тягловой скотины. Однажды рискнул и почти полдня шел в ту сторону, а когда дошел, то увидел, что это действительно дорога, но идти по ней тут же расхотелось — она была усеяна костями, источенными песчаными ветрами, и, как мне показалось, среди них виднелись и человеческие останки. Может, в сезон ветров пропал здесь путник, а скорее, от жажды умер, не догадавшись свернуть к берегу или не зная пути. Сухо в пустыне, и, кстати, непонятно, где берут начало ручьи, выбивающиеся из-под камней близ скал, нависающих над поселком. Хорошая, вкусная вода, наверное, из подземных родников. Знать бы, где находятся колодцы, да и есть ли они вообще…

— Там пустыня, — сказал я. — Весь континент — пустыня. Некуда идти.

— А мы не одни пойдем, мы с караваном.

В слабом лунном свете я разглядел самодовольную ухмылку Керби. Он явно что-то вынюхал, и ему не терпелось в который раз показать свое превосходство. А ведь останься мы здесь навсегда, рано или поздно он может занять место старосты, — пришла мне в голову неожиданная мысль.

— Идет большой караван, вот так. И мы с ним пойдем до самой столицы. А там большой порт, и корабли прилетают часто, я знаю точно.

— Постой, постой! — мысль о столичном космопорте взволновала меня. — Какой еще караван, куда идет?

— Ну, вот этого как раз точно не знаю, — техник замялся. — Староста говорит, большой караван, кажется, с торговцами, а может, и с паломниками. В пустыне есть оазис, там какая-то местная святыня, вот караван туда движется. Завтра пройдут недалеко от деревни. Маас долго болтал об этом с другими старостами. Они сговорились никого не выпускать из деревень, чтобы за караваном не увязались. Вот и праздник потому. Все запасы браги выставил, черт старый. Так что если сейчас не уйдем, завтра поздно будет.

— Ночью идти в пустыню? Ловко придумал. Начнется песчаная буря, и всем конец.

— Какая буря?! До сезона бурь еще месяца три-четыре. Так что пересидим до утра, перетерпим. Палатки оставить придется, чтобы не сразу заметили наш уход.

— А если караван нас не подберет? Может, в машинах мест не будет? Или разминемся с караваном?

— Что мы теряем? — хмуро ответил Керби.

Да, прав техник, после того как мы потеряли все на Айконе, список новых потерь теперь не занял бы и страницы. Рискнуть можно. Ночь в пустыне как-нибудь переживем, тем более что бури и впрямь стихли. Недавно они колонной пескоструйных машин прошлись над побережьем. Скалы прикрывали нас со стороны континента, а то вряд ли бы в Райской Рыбалке осталось что-либо выше пенька дынного дерева. Тогда я понял, почему здесь селятся на узкой полоске земли между морем и окаймляющей почти весь континент длинной грядой. Не знаю, есть ли в пустыне ядовитые насекомые и опасные звери, но делать-то все равно нечего! В столице, если повезет, мы сможем попасть на судно и улететь, а вот в Райской Рыбалке нет шансов даже остаться свободным человеком.

Ближе к утру ветер, поющий на разные голоса в расщелинах скал, угомонился, лишь шорох осыпающихся мелких камней и хруст песка под ворочающимися в полусне беженцами нарушали тишину. Спать удавалось урывками. Иногда мне слышались тихие голоса, словно кто-то бормотал во сне, порой казалось, что неподалеку легонько всхрапывает сонный вьюк, пришлепывая слюнявыми губами. Время от времени над нашими головами пролетали какие-то птицы, я вздрагивал от их стрекочущих голосов — мне казалось, что староста пустился в погоню и настиг нас. Труда догнать нас ему бы не составило, мы затаились недалеко от берега, в самом начале пустыни. Одна надежда на то, что рыбаки перепили дынной браги, и пока соберутся с силами, мы уже будем далеко.

За время наших скитаний приходилось ночевать на холодном полу пакгаузов и на гнилых досках в полуразрушенных строениях, в стальных клетках перегрузочных станций и на грязных матрасах в лагерях для беженцев, но рассвет в пустыне я встречал первый раз в жизни. Созвездие из восьми ярких точек в зените, которое местные жители называли Большим Пауком, исчезало в киселе розового света, обливающего горизонт. Редкие заросли клочковатой травы казались кроваво-красной шерстью на шкуре распластавшегося огромного зверя. Наверное, это красивое зрелище, но когда все мысли о выживании, не доверяешь и красоте. Не до красот, знаете ли.

Стряхнув с одеяла пыль, я встал и огляделся. Ночной ветер стих, и в прозрачном воздухе были хорошо видны прибрежные скалы, освещенные утренним солнцем. Я прикинул расстояние — неплохо пробежались. Если бы не усталость да не опасение переломать ноги в темноте, так и до самой дороги могли добраться. Приблизительно на половине пути от скал до белесой полосы мы вышли к большим валунам, там и решили переночевать. Сейчас, в свете дня, я увидел, что с местом ночлега нам повезло, камни окружали небольшую выемку со всех сторон, поэтому ветер не слишком донимал. Жена и дочь спали, закутавшись в большой плед. Прислонившись к валуну, тихо всхрапывал Лепс. Рядом пристроился Керби, его голова покоилась на плече брата.

Взобравшись на большой камень, выпирающий из щебенки, я обнаружил, что удобное место для ночлега нашли не только мы. В полусотне метров от нас под навесом сидели какие-то люди, а рядом с ними стреноженный вьюк тянулся к охапке травы.

Я быстро спрыгнул с валуна и хотел было разбудить Керби, но обнаружил, что он уже не спит, а внимательно смотрит на меня.

— Что? — тихо спросил он. — Погоня?

— Вроде нет. Но у нас появились соседи.

Керби пихнул локтем могучего братца, тот заворчал и повернулся на другой бок.

— Ладно, — сказал техник. — Может, и без драки обойдется.

С этими словами он легко вскочил со своего жесткого ложа и осторожно высунул голову из-за камня.

— Три мужика и две бабы, — пробормотал он. — У одного морда знакомая, да и бабу эту я вроде знаю. А это кто? Да никак староста своего беспалого сынка за нами послал!

Мы собирались тихо разбудить спящих, а потом, прячась за валунами, выбраться к дороге. Не вышло. Нас заметили, окликнули, потом один из деревенских медленно двинулся в нашу сторону. Остановился неподалеку и поднял руки, показывая, что у него нет оружия.

— Приветствую добрых путников от славного имени моего вождя, — крикнул он. — Если вы из тех, кто вдет к каравану, то мой вождь предлагает вам покровительство в обмен на услужение.

Керби ухмыльнулся и вышел из-за камня.

— А что, Гинтар, старина Маас помер с перепоя, что ли? И когда это вы успели нового старосту избрать?

Рыбу нам приходилось обрабатывать большими разделочными ножами из плохой стали. Нож после частых заточек превращался в огрызок, похожий на длинное шило. Оружие никакое, но если удачно воткнуть в горло или засадить в печень, то будет в самый раз. В глаз тоже неплохо. Кровожадные мысли обуревали меня, пока Керби вел долгий торг с людьми Беспалого. Торг сопровождался криками, угрожающими жестами и хлопаньем ладони по бедру, что в здешних краях означало высшее неуважение к собеседнику.

Гинтар угрожающе шевелил редкими выцветшими бровями и твердил, что мы обязаны немедленно вернуться в деревню, поскольку не отработали священный долг за оказанное гостеприимство. Или же встать под руку Саама. Ибо он сын своего отца, а отец — глава Райской Рыбалки, которой мы обязаны отработать долг, а потому должны либо сразу же вернуться в деревню и приступить к отработке у бродильных чанов или же там, где укажут, либо же служить Сааму…

Керби, в свою очередь, так же монотонно вопрошал: да как же это получилось, что сын почтенного старосты оказался в таком отдалении от родной деревни да еще в компании с женщинами, в том числе и с той, из-за которой потерял часть своего организма. И что скажет почтенный Маас, не удержался техник от подковырки, если узнает, что его снова ослушались, и не отсечет ли он своим жезлом власти кое-кому еще кое-что, более важное, чем палец?

— Не отсечет!

Это молчаливый Беспалый внезапно вмешался в разговор. Он что-то шепнул стоящей рядом с ним женщине, та пошла к навесу и тут же вернулась с длинным предметом, завернутым в старую мешковину. Развернув сверток, Беспалый поднял над головой символ власти — палицу-топор. Керби на всякий случай сделал пару шагов назад, Лепс набычился и сжал кулаки, а я проверил, на месте ли нож.

— Видели?! — торжествующе вскричал Гинтар. — Теперь вы должны подчиниться господину Сааму.

— Это почему еще? — выпучил глаза Керби.

— Потому что к нему перешла сила его отца.

— Вы все-таки уделали папашу Мааса? — осклабился техник. — На куски порубили старичка?

— Да как ты смеешь?!..

Гинтар схватился было за рукоять тесака, но Лепс молча обхватил его своими лапищами, уложил на песок и придавил коленом. Вспыльчивый рыбак попробовал дотянуться до оружия, но Лепс вырвал нож чуть ли не вместе с рукой. Гинтар взвыл от боли и обмяк, Лепс отбросил тесак поближе ко мне, а сам уселся на драчуна. Хороший нож, почти новый и заточен неплохо. Я глянул на Беспалого, перевел взгляд на безоружного третьего рыбака, который пятился к навесу.

Ножи против палицы с двумя острыми как бритвы, овальными лезвиями — плохое оружие. Но сейчас нас трое против двоих. Женщины не в счет. И если понадобится перерезать глотки сыну старосты и его спутникам — ничего не поделаешь. «Так тому и быть, придется всех убить», — как распевали персонажи из полузабытого детского сериала про космических пиратов. Там, за валунами, мои жена и дочь. В рабство они не попадут. По крайней мере, пока я жив.

Надо отдать должное Беспалому. Он быстро оценил ситуацию, опустил палицу и рассмеялся.

— Зачем нам ссориться, — сказал он. — Вы, беглецы, пропадете в пустыне. Куда пойдете? Здесь нет дорог, нет воды. Никого нет. Будет погоня, сразу поймают.

«А вы куда идете?» — хотел спросить я, но не успел, потому что Керби опередил меня.

— Найдем дорогу, найдутся и попутчики, — сказал техник. — Я так понимаю, вы тоже хотите присоединиться к каравану?

Беспалый хмуро скривил губы, покачал головой.

— Ты и впрямь проныра! Верно отец говорил, у кого-то в деревне очень длинный язык, слишком быстро ты все узнаешь. А все же лучше держаться вместе. Я вам помогу, вы мне поможете.

— Вот это другое дело. Вместе веселее, да и мало кто попадется по пути. Помогать будем и от помощи не откажемся. Только никакого услужения, никаких вечных долгов. Мы так договоримся — как до столицы доберемся, дальше вы сами по себе, ну, и мы тоже. А до того времени будет между нами дружба и согласие. И помощь, конечно.

— Складно говоришь, Проныра. У тебя случайно нет родственников в торговой гильдии?

— Родственников в вашем клоповнике у меня нет и, надеюсь, не будет, — ощерился Керби. — А если ты еще раз меня назовешь пронырой, то и согласия между нами тоже не будет, вот так вот. Не будет согласия, тогда брат мой очень расстроится, может ненароком зашибить или ночью придушить случайно.

— Ты кому угрожаешь, червяк бездомный?!

— Да кто ты такой, чтобы тебе угрожать, тварь беспалая!

Саам побагровел от злости, взгляд его скользнул с ножа в моей руке на привставшего было Лепса, а с него на палицу. Лицо рыбака выражало бесхитростную работу мозга — он разрывался между естественным желанием вот прямо на этом месте разделаться с нами и опасением, что все может пойти не так, и, скорее, мы разделаемся с ним.

— Стало быть, договорились, — деловито сказал Керби. — Тогда пошли, чтобы успеть к каравану. А то еще не возьмут нас.

— Куда не возьмут? — набычившись, спросил Беспалый.

— В транспортной колонне может не оказаться свободных мест, надо будет пристраиваться, — терпеливо пояснил Керби.

Ухмылка Саама не понравилась мне. Он покачал головой, будто слова техника удивили его, потом махнул рукой и, взвалив палицу на плечо, двинулся к навесу. Вскоре они нагрузили вьюка своим скарбом и двинулись в сторону дороги. А мы пошли за ними.

Глава 2

Три или четыре часа прошло с тех пор, как мы выбрались из тенистой расщелины, а белая полоса караванного пути все еще белела далеко впереди. Саам и его люди, непривычные к длительным переходам, выдохлись первыми. Они по очереди держались за поводья вьюка, все чаще и чаще прикладывались к флягам с водой.

Дочку несли на спине то я, то жена, но большую часть дороги Катарина бодро протопала своими маленькими крепкими ножками. Керби шел сзади, присматривая, чтобы Лепс не отстал и не потерялся, заглядевшись на цветок или камень причудливой формы.

Пустыня не была мертвым пространством, хотя песок и камень простирались до горизонта. В сезон бурь, наверное, здесь все вымирает, истирается тучами бешено несущихся раскаленных песчинок. Во время моих прошлых вылазок я замечал робкие тонкие ростки, прячущиеся в тени валунов. А вот сейчас жизнь просто вылезала отовсюду. Сквозь каменные плиты, напоминающие останки древней транспортной артерии исчезнувшей цивилизации гигантов, прорастала ярко рыжая трава, порой встречался кустарник с зелеными ягодами, гроздьями облепившими тонкие ветви. Росли в пустыне и цветы — тонкие мясистые стебли, увенчанные алыми цветками, похожими на разлохмаченную мочалку, — эти встречались почти на каждом шагу. Деревьев не было, они не успевают вырасти в промежутках между бурями. Пару раз мне показалось, что из песка торчат окаменевшие пни. По старой памяти я пытался оценить, каков приблизительно возраст пород, выступавших на поверхность, и давно ли здесь наблюдается тектоническая активность — валуны имели явно вулканическое происхождение.

Разноцветный мох желтыми и коричневыми пятнами расползался по большим плитам, кое-где он покрывал камни таким плотным ковром, что ноги немедленно наливались усталостью, хотелось прилечь на это уютное мягкое ложе и выспаться наконец.

Вьюк на ходу иногда пощипывал траву, не брезговал и коричневым мхом, но от желтого воротил свои волосатые ноздри.

— Что-то я не пойму, — сказал Керби. — Вода у рыбаков только во флягах. Фляги маленькие. Знают, стало быть, где колодцы или родники. Или не знают?

— Ты говорил, что идет большой караван. Значит, должны быть цистерны с водой.

— А если нет?

— Тогда не знаю.

Керби провел рукой по небритому подбородку, окинул задумчивым взглядом группу Беспалого, которая брела впереди, и пробормотал:

— Если мы разминулись с караваном, дело плохо. Без воды своим ходом далеко не уйдем. Вот если вьюка отнять, то легче будет, дольше продержимся. Вода где-то должна быть.

Уходя из деревни, мы с собой взяли несколько больших пластиковых бутылей, наполнив их водой из ручья. Пить, в общем-то, не хотелось, хотя сухие галеты пришлось запивать. Да и в пустыне было не жарко, а даже немного прохладно. Но я знал, что ближе к вечеру высокие облака рассеются, и тогда придется искать тень — вечерняя жара на Тугаме весьма неприятна. Я прикидывал, на сколько времени нам хватит воды, поэтому слова техника не сразу дошли до меня.

— Вьюка добром не отдадут, — сказал я. — Ночью разве что попробовать, но если они будут настороже, кулаками не обойтись. Ножи у них длиннее и крепче наших огрызков, да и топор, знаешь ли, острый.

— У них ножи и топор, у нас Лепс, — горячий шепот Керби обжигал ухо. — К тому же у Гинтара рука еще плохо действует. Навалимся внезапно, мужиков перережем, женщин себе возьмем, пусть служат, чем могут. А то без баб трудновато, Лепс нервничает…

Короткий смешок техника мне не понравился, но смысл в его словах был. Когда речь идет о выживании, тонкая шелуха запретов и страхов цивилизованного гражданина осыпается пылью. Годы скитаний привели к тому, что законопослушный гражданин во мне уже исчез, хотя хищник еще не родился. Но я уже был готов стать охотником, а не добычей, нападать, а не защищаться. Жена и дочь за моей спиной не сковывали руки, напротив, ради них я готов был даже, чтобы мои пальцы обросли шерстью и увенчались острыми когтями, пригодными для того, чтобы хватать или разрывать.

Тряхнув головой, чтобы отогнать неприятное видение, я попросил Керби не торопить события, благо мы почти вышли к дороге. Отдохнем, выждем еще ночь.

Мы выбрались на широкую, очень широкую полосу из мелкой гальки, кусков известняка, утрамбованного, вбитого в грунт мусора, местами виднелись проплешины, залитые какой-то растрескавшейся массой, похожей на старый пластик, словно раньше здесь была площадь большого города, исчезнувшего в песках тысячелетий. На самой дороге ничего не росло, а края в изобилии обрамляли цветы-мочалки.

Беспалый со своими людьми расположились прямо у обочины. Они развели костерок, в нашу сторону потянуло рыбным духом. Лепс сразу же задремал. Керби взобрался на возвышение. Вернулся, сказал, что машин еще не видать. Потом спросил, почему, интересно, дорогу не засыпает во время песчаных бурь? Одни бури наносят песок, другие уносят, ответил я.

Леонора уговаривала дочь поесть, та отворачивалась от размоченных галет, а я ломал голову, как мы будем расплачиваться с караванщиками. Во время поспешного бегства самым главным было убраться подальше от Райской Рыбалки. У меня еще осталось немного продовольственных сертификатов, но вряд ли кому-то они нужны в пустыне. С другой стороны, как только мы окажемся в столице, появится шанс их выгодно обналичить.

Керби вдруг замер, приложив ладонь козырьком ко лбу. Тут и Саам подошел к нему и взобрался на груду камней. Они стояли рядом, как два памятника впередсмотрящим из поэмы о героях Юга, которую мы зубрили в школе в благословенные времена моего детства. Потом Беспалый крикнул что-то, и Дадух, что был у него в услужении, засуетился, но вместо того, чтобы погасить костер и быстро собрать вещи, принялся устанавливать навес.

— Ну что, идут машины? — спросил я техника.

— Идут. Далеко еще, но идут.

Кряхтя от боли в натруженных ногах, я встал и побрел к каменной горке. Саам все еще всматривался в даль. Там, где светлая линия дороги исчезала за горизонтом, клубилось еле заметное облачко, словно пыль, поднятая воздушной тягой.

— Скоро будут здесь, — сказал я.

— Не скоро, — ответил Беспалый. — К вечеру подойдут, не раньше.

— Машины у вас старые, я знаю, но не такие же развалины, чтобы плестись со скоростью пешехода.

— Какие машины? — тупо спросил рыбак.

— А-а… — я махнул рукой и вернулся к своим.

Дикарь, что с него взять, кроме вшей. Отвык от цивилизации. Да и откуда в Райской Рыбалке машины. Торговцы и чиновники из города прибывают морем, в соседние деревни добираются на своих ногах, а те, кто побогаче — на вьюках. Любая машина здесь недолго протянет, особенно в пустыне. Может, поэтому и караваны идут редко. Пока соберут технику в колонну, пока подготовят двигатели для марш-броска по пустыне, да еще и поломки в пути дело обычное… Я рассчитывал при благоприятных обстоятельствах попасть в столицу через пару-тройку дней, но вполне допускал, что дорога через континент может затянуться на неделю, а то и на полторы.

То, что времени на все наше путешествие потребуется несколько больше, чем неделя, я заподозрил ближе к вечеру, когда жаркое закатное солнце осветило всю пустыню, а источник пыли стал ближе. Темная масса, похожая на распластанную грозовую тучу, а не на колонну машин, приближалась медленно и неуклонно. И вот уже постепенно в нарастающем гуле, который я принял было за шум двигателей, можно было различить крики погонщиков, детский плач, сливающиеся в монотонный шелест разговоры не десятков и даже не сотен людей.

Мы уже стояли посередине дороги, а рядом с нами люди Беспалого, готовые к походу, когда я разглядел наконец, из чего, а вернее — из кого был составлен караван.

— Да это же орда! — ахнула Леонора, прижимаясь ко мне.

— Где же машины? — растерянно пробормотал я.

Машин не было. Тысячи людей растекались вширь, не разбирая дороги. Много позже я сообразил, что она всего лишь указывала направление. Шли стада некрупных мохнатых животных — пучеглазые головы одних были увенчаны закрученными рогами, а другие, безрогие, трясли плоскими утолщениями вместо хвостов, скрипели повозки, запряженные цугом вьюками, дюжие носильщики несли паланкины на плечах. Я успел заметить еще детские головы, высовывающиеся из платков, привязанных к спинам родителей, но тут людская волна каравана поглотила нас.

Миновал второй месяц нашего бесконечного путешествия, и я уже не представлял себе, как мы будем жить вне каравана.

Когда мы очутились среди тысяч людей, меня, да и наших попутчиков из Райской Рыбалки, впервые увидевших такое обилие народа, обуял страх. В первые минуты после того, как нас втянуло в рыхлую, но вязкую плоть бредущей толпы, я лихорадочно пытался понять, почему эти люди с замотанными синими тряпками головами и лицами идут через пустыню, и еще — куда исчез караван машин?

Сориентировался быстро, сообразив, что никакой транспортной техники и в помине не было. Страх потерять друг друга среди людей и животных тоже быстро прошел. Бывшему городскому жителю, пусть и отвыкшему от скопления человеческой массы, все же легче заметить, что это не плотная толпа, готовая снести все на своем пути, а довольно-таки редкие потоки небольших групп людей, старавшихся держаться хотя и вместе, но все же на некоторой дистанции от таких же групп. Рыбакам с непривычки пришлось труднее. Они не отходили от нас ни на шаг, а одна из женщин предложила Леоноре с дочкой усесться на вьюка.

Постепенно начала проступать структура этой медленно ползущей орды. Оказалось, что в беспорядочных перемещениях юрких и, на первый взгляд, беспризорных ребятишек есть смысл — они разносили по группам, сообществам и племенам сплетни, слухи и, главное, распоряжения старшин. Но меня все больше беспокоило то, что вода иссякала быстрее, чем еда. Беспалый же не забивал себе голову такими заботами. Мало того, он лишь равнодушно кивнул, когда я заметил, что больших емкостей с водой ни у кого нет.

— Немного воды с собой только богатые паломники везут, — сказал он.

— Какие паломники? Разве это не торговцы с побережья? У вас что, в столице — религиозный центр?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Торговцы всегда идут вместе с паломниками, иначе никак.

— Хорошо, но воду откуда берут торговцы и паломники?

Беспалый искоса посмотрел на меня, словно решил, что я насмехаюсь над ним. Потом хитро прищурил глаза.

— Когда кончится ваша вода, я смогу утолить жажду твоей женщины и твоего ребенка. Но за это…

— Стоп! Мы вроде договорились, что никаких обязательств, никакого служения не будет.

— Договорились, — подозрительно легко согласился он. — Но мы можем договориться о найме. Мужчины помогают мне, если на нас нападут, твоя женщина готовит еду вместе с моими. Это помощь, а не услуга. Ты свободен отказаться от договора, и я свободен отказаться от договора. Найм, понимаешь — найм, а не услужение. У вас есть хороший боец, у меня вода.

Керби, узнав о предложении Саама, задумчиво покачал головой.

— Я не видел цистерн с водой, — сказал техник. — Но умирающих от жажды тоже нет. Пойду поговорю с людьми.

— Далеко не отходи, а то Лепс беспокоиться станет.

— Не станет. Видишь, он играет.

Лепс действительно играл с Катариной. Он на четвереньках быстро отползал в сторону, заставляя паломников шарахаться от него, а дочка бежала за ним и, когда догоняла, вспрыгивала на спину. Если бы еще она при этом смеялась, картина была бы идиллическая, но радостным смехом исходил только Лепс, и в какой-то миг его идиотское ржание показалось мне зловещим хохотом судьбы.

Мы шли медленно, изнуряюще медленно, находясь приблизительно в середине каравана. Группы не приближались друг к другу ближе чем на десять-пятнадцать метров. Это хорошо. Не представляю себе, как можно было бы долго идти, прижимаясь друг к другу.

Одни паломники вырывались немного вперед, но потом замедляли шаг, чтобы не потерять своих, другие брели, еле переставляя ноги. Некоторые группы постепенно смешались в голову каравана, другие — в конец, и со временем они могли поменяться местами. Несколько раз я замечал, как не дождавшись команды остановиться на отдых — а такая команда звучала три раза в день, — сильно уставшие люди ложились прямо на дорогу и засыпали, прикрывшись кошмой или куском ткани. Опасности, что их затопчут, не было — стада гнали поодаль от дороги, боязливые же вьюки не наступят на человека, если, конечно, увидят его.

Техник вернулся ближе к вечеру, когда уже смолкли протяжные крики, возвещавшие остановку на ночлег, а жаркий вечерний воздух перестало оглашать жалобное блеяние рогатых животных, которых резали прямо у костров.

Выглядел Керби очень довольным, а в руке у него был огромный кусок вареного мяса. Он плюхнулся на землю, весело оглядел выложенные на одеяло галеты и ополовиненную бутыль с водой и ловко нарезал мясо толстыми ломтями.

— Что бы вы без меня делали?! — в миллионный раз провозгласил он. — Я все узнал, все выяснил.

— Это съедобно? — спросила Леонора, придержав ручонку Катарины, которая цапнула было ломоть.

— Еще как! — воскликнул техник. — Знаете, что это за рогатые мохнатики? Это овцы, вот что!

— Я видела овец и баранов на картинках, — удивилась жена. — Они же вымерли. Разве они такие маленькие?

— Не знаю, какие они на картинках, а здесь они очень вкусные, — ухмыльнулся Керби. — С едой проблем не будет. С водой тоже. Со мной не пропадешь.

Баранина оказалась на удивление вкусной. Свежая, только что из котла, она показалась мне лучше любой еды, которую доводилось пробовать в последние времена. После того, как мы расправились с нежданным блюдом, Леонора спросила, почему на Айконе не разводили овец.

— Вроде бы разводили когда-то, но животные не прижились, — ответил я.

— Я думала, они огромные, выше деревьев. И с большими зубами.

— Это динозавры на Старой Земле были такие. На Айконе никто не встречал животных крупнее вьюков. Да и те не местные, их вроде вывели специально для переселенцев во времена Исхода.

— Может, они водились до того, как наши предки…

— Никаких следов местной фауны не осталось. Иначе я бы знал.

Мне приходилось иметь дело с охотниками за окаменелостями. Собиратели древностей высоко ценили такие находки. После того, как человек в незапамятные времена пришел на Айкон, от местной растительности немногое уцелело: отпечатки паутинообразных хвощей на осадочных породах, причудливо изогнутые раковины, какие-то мелкие насекомые, залитые окаменевшей смолой, и ни одной даже самой мелкой косточки.

Контора моя специализировалась на оценке рудных месторождений. Но время от времени доводилось разоблачать шутников, которые зарывали в каком-либо укромном месте пропитанные кремнийорганическим фиксатором кости, чтобы потом выгодно продать участок сумасшедшим коллекционерам. Однажды пришлось даже отбиваться от нанятой мошенниками шпаны. Они хотели разгромить мой скромный офис, но могучий Лепс был на месте, и хулиганы с синяками и шишками оказались в полицейском участке, а весь ущерб составила стойка вешалки, сломанная о спины и ребра налетчиков. Свояк Вента хотел познакомить меня с серьезными людьми, которые могут обеспечить защиту, но я отказался. Не настолько большой у меня был оборот, чтобы нуждаться в защите серьезных людей. Да и связываться не хотелось, потом ведь не отвяжутся. В отличие от свояка, я не любил авантюр, предпочитая спокойную жизнь и умеренный заработок. Венту же всегда тянуло на авантюры.

Приблизительно за год до того, как на Айконе все пошло кувырком, он разбогател на какой-то сомнительной сделке. Деньги ему привалили сумасшедшие, это я понял, как только Вента купил особняк на курорте Салан и стал носить костюм из натурального шелка. Он вернул мне все долги, принялся делать дорогие подарки Леоноре и дочке. Я, разумеется, ни в коей мере не завидовал удачливому свояку, но все же его внезапное обогащение казалось несправедливым. Считалось, что это я — опора семьи, и мне не раз приходилось выручать Катарину, сестру Леоноры, и ее мужа из денежных неприятностей. Однако Вента недолго пользовался своими шальными деньгами, и куда он исчез вместе с семьей, я так и не узнал. Тогда каждый спасался, как мог. Зная изворотливость и везение свояка, я уверен, что он эвакуировался первым же транспортом на Денеб.

Уже почти засыпая, я внезапно вспомнил, что так и не спросил у Керби, что он выяснил насчет воды. Приподнявшись на локте, я дотянулся до техника и легонько потыркал его в плечо. Керби замычал, открыл один глаз, а когда я тихо спросил, где вода, он выпростал руку из-под пледа, вяло помахал ею из стороны в сторону и, пробормотав «везде», захрапел.

На следующий день, когда караван медленно просыпался от заунывного пения паломников, утренними молитвами встречающих рассвет, Керби показал, откуда все берут воду. Сам бы я умер от жажды, но вовек не догадался, что у цветов, похожих на рыжую мочалку, имеется длинный сочный корень. Из него можно высосать чуть ли не литр чистой, слегка сладковатой воды. Если аккуратно, не дергая, потянуть за стебель, то клубень легко выползал из песка и мелкой гальки.

Теперь ясно, почему время от времени от каравана отделялись люди, уходя в сторону от дороги. И еще я понял, почему караван не растягивается в длину — идущим сзади пришлось бы разбредаться все дальше и дальше по сторонам в поисках воды. Сам клубень оказался вполне съедобен, по вкусу напоминая гидропонный редис, только более пресный и мучнистый. Ну, от голода и жажды теперь точно не умрем, повеселел я.

Радовался недолго. «Редис» действовал на желудок несколько удручающе, вернее, наоборот, он активно заставлял его работать. Мне стал ясен источник и причина таинственных звуков, напоминающих шепот и одновременное бормотание многих десятков старых ворчунов. От каравана, стало быть, в сторону отбегают не только за водой. Поначалу я с трудом сдерживал истерический смех, когда торжественному пению паломников, призывающих на ритуал вечернего благотворения, раскатисто вторили сотни задниц. Потом привык и не обращал внимания.

Мясо, в первую очередь, перепадало шустрым и сильным. Паломники должны были во время своего пути к святым местам кормить нуждающихся в пище. Не знаю точно, сколько голодных ртов полагалось ублажать вареной бараниной, но если вовремя пробиться к котлам, то кусок-другой можно ухватить на раздаче, а отдавленные мозоли и синяки не в счет.

Мы объединили усилия по добыче мяса с Беспалым и его людьми, и пока женщины стерегли имущество, работали локтями и плечами, а порой и пускали в ход кулаки, если следящие за порядком слуги паломников не видели нас. Можно было еще немного подзаработать, собирая по пути хворост для вечерних костров или помогая носильщикам тащить на своих плечах паломников, которым не полагалось ступать на землю, предварительно не освященную приличествующим ритуалом. Было немного унизительно толкаться среди грязных, нищих и весьма подозрительных типов, но зато дочь моя в дни нашего долгого похода наедалась мяса досыта, а запасы витаминов хоть и уменьшались, но по моим подсчетам их должно было хватить до столицы. Катарина хотя и не начала говорить, но вроде повеселела, тем более, что в караване у нее появился приятель.

Чакмар пристал к нам на третий или четвертый день. Мне казалось, что мы прошли чуть ли не половину пути, но каждый раз, оборачиваясь назад, я видел скалы. Они становились все меньше и меньше, но не исчезали — караван шел медленно, так, что даже старые и больные могли догнать его, если отставали передохнуть. Ну, а здоровым, как выяснилось, это и вовсе не составляло труда.

Ближе к вечеру, в ожидании сигнала на привал, мы брели, лениво переговариваясь с Беспалым. От его монотонного голоса я чуть было не заснул на ходу, но, вздрогнув, встрепенулся, обнаружив, что Беспалый говорит не со мной и не с техником, и кто-то отвечает ему пронзительными голосом.

Рядом с рыбаком семенил мелкий оборванец лет семи. Мальчуган, закутанный в немыслимо грязные тряпки, требовательно дергал за край безрукавки Саама и выразительно шевелил большим и указательным пальцами. Воистину, универсальный жест. Куда бы ни забрело племя человеческое в своих звездных скитаниях, везде это означало одно и то же. И если когда-нибудь след людской исчезнет в мирах, то памятником сгинувшему роду станет изображение двух пальцев, елозящих друг по другу в вечном требовании мзды за услугу.

— Что такое? — спросил я, зевнув.

— Дурные вести, — пробормотал Беспалый, настороженно озираясь по сторонам. — Помнишь уговор? Ты помогаешь мне, я — тебе.

— Помню. В чем дело-то?

— Ну-ка, повтори, что сказал, — рыбак положил свою тяжелую ладонь на плечо мальчика.

— Сегодня к каравану пристал сердитый дед, а с ним трое. Дед ищет человека без мизинца и чужаков с маленьким ребенком.

— Быстро он нас догнал, — нахмурился техник. — Ползем, как сонные улитки. Ничего, их четверо, нас шестеро, настучим твоему родителю по лысине, угомонится, отстанет.

— Мне драться с отцом нельзя, — сказал Саам. — И Гинтару нельзя. Дадух из соседней деревни, но его могут узнать. Вам можно.

— А вдруг не справимся. Папаша твой — мужик крепкий, да и с ним, наверное, не слабаки. Эй, малец, какие из себя те другие, что с дедом пришли? Сбегай к ним, послушай, о чем говорят. Давай, давай!

Мальчик смерил его с ног до головы оценивающим взглядом и сунул под нос техника раскрытую ладонь.

— Денег хочет, — простодушно пояснил рыбак.

— Ну, так дай ему денег, — ответил Керби. — Твой родич, ты и плати.

Беспалый закряхтел, что-то вякнул насчет бесстыжих и неблагодарных беглецов, на это техник холодно заметил, что он-то как раз уходя из деревни ничего чужого не прихватывал. Ножи, одеяла и кое-какая мелкая утварь не в счет, подумал я, да и то, если оценить, сколько добра мы оставили в брошенных палатках — баланс будет в нашу пользу.

За три монеты Чакмар согласился стать нашими глазами и ушами, и пятки его замелькали в пыли. Саам проводил мальчика тоскливым взглядом, в котором читалось прощание с кровными, а потом взял вьюка под уздцы и повел в голову каравана.

Тут паломники затянули вечернюю молитву, возвещая привал. Шествие остановилось. Кое-кто еще брел, по инерции переставляя ноги, но уже забегали продавцы хвороста, раздался звон и лязг котлов, устанавливаемых на треножники, отозвались бурчанием животы изголодавшихся, закричали пастухи, подгоняя стада ближе к дороге и котлам, а над головами поднялись шесты для шатров…

Уже за полночь, когда кривобокая тусклая луна повисла над головами, вернулся Чакмар и заговорщицки прошептал, что наши преследователи сейчас бродят между кострами, присматриваясь к сидящим и лежащим.

— Они заглянули под платок жене раздатчика Гагуца, — хихикнул мальчик. — Гагуц чуть не убил их черпаком.

— Где этот Гагуц? — спросил Беспалый. — Далеко, близко?

— Там, недалеко, — Чакмар махнул рукой в сторону светлых пятен от угасающих костров. — Они в драке с Гагуцем пустые котлы опрокинули, вот звону было!

Наша маленькая группа спряталась, как смогла, забившись в узкую щель между двумя большими шатрами паломников. Слуги паломников неодобрительно косились на нас, но не ругались и не гнали. Сквозь плотную ткань были слышны тихие разговоры, заунывное пение чередовалось с бульканьем, кто-то негромко подсчитывал не то доходы, не то убытки, а тонкий храп вплетался в эти звуки, соединяя их в гармонию ночного покоя.

У нас же с покоем выходило скверно. Катарина дремала на моих руках, остальные сидели на корточках и внимательно слушали Чакмара.

— Сюда идут, — сказал он. — К утру или раньше доберутся.

— Обочиной можно незаметно перебраться в хвост каравана, — задумчиво сказал Керби. — А потом обратно. Будем долго бегать туда-сюда, пока Маасу не надоест. Я так вот понимаю, что надолго деревню оставлять ему неохота, да?

— А ему долго и не надо, — отозвался Гинтар. — Утром он по дороге обгонит всех до первого холмика, а мимо него потом весь караван и пройдет. Долго не побегаешь.

— Прятаться будем за вьюками, — робко подал голос Дадух, но Беспалый цыкнул на него, и тот затих.

— У нас могут быть неприятности, — Керби нахмурился. — Маас пожалуется на нас старейшинам паломников…

— Из каравана выдачи нет, — успокоил техника Беспалый. — Здесь даже клейменых не трогают.

Несколько раз мне попадались странные личности с бегающими глазами. Щеки их украшали безобразные крестообразные рубцы. Я сперва думал, что это какие-то племенные знаки, но Дадух, посмеиваясь, объяснил, за какие дела отмечают раскаленным прутом. Пойманных на воровстве, заклеймив, отпускали, и те вольны были идти с караваном. От жертвенных котлов таких безжалостно гнали. Милостыню им подавали неохотно и в услужение не брали. Эти изгои питались объедками, ну и, конечно, кореньями.

— А если он награду за нас объявит? — продолжал Керби.

— Пожалеет денег.

— Жадный он, — вдруг сказал Чакмар. — Хотел, чтобы за одну монету вас искали. Он меня хотел за одну монету нанять. Но вы-то меня раньше наняли, и не за одну монету, а за три.

— Да-а, вовремя ты нам попался… — протянул Керби и выразительно посмотрел на Беспалого. — Хороший мальчик. Далеко пойдешь.

— Я с вами пойду.

— Кто тебя отпустит? У кого ты в услужении? — спросил Гинтар.

— Ни у кого. Служить не буду, только помогать.

— Там посмотрим, — сказал рыбак. — А что сейчас делать?

— Нападем сейчас, пока они нас ищут, — предложил Гинтар. — Я помогу. Может, без крови обойдется. Оружие твоего отца…

— Это не оружие, — перебил его Беспалый. — И не будем больше о нем. А если тебя узнают?

— Ну и пусть узнают, — равнодушно ответил Гинтар. — Не вернусь я в Рыбалку. Да и ты не вернешься.

— Пока вы разговариваете, они, наверное, уже к шатрам идут, — сказал Чакмар. — Если вы дадите мне еще две монеты, я их буду за ноги хватать во время драки.

— Мальчонка дело говорит, — пробормотал Керби. — Навалимся внезапно, свяжем. Только рано или поздно или сами освободятся, или кто-нибудь развяжет. За караваном длинный хвост из отставших ползет. А догнать нас — дело плевое.

Я представил, как Маас внезапно возникает на дороге, а мы, изнуренные дневным переходом, не можем дать ему отпор. Что тогда станет с Леонорой и дочкой?…

— Придется его убить, — сказал я. — Иначе никак.

— Можно и убить, — согласился Гинтар, а Беспалый промолчал.

— За одну монету я скажу, как обойтись без драки, — опять подал голос Чакмар.

Некоторое время все молчали.

— Этот парень еще будет восседать в палате Звездной Гильдии, помяните мои слова, — техник попытался ухватить мальчика за ухо, но тот шустро увернулся. — Говори, и монета твоя.

— Надо вперед идти. Ночью они здесь будут искать, а нас уже нет. Днем тоже быстро пойдем. Не догонят.

— Хм-м… Смысл есть, — Керби снова потянулся к уху Чакмара, тот укоризненно покачал головой, и техник опустил руку. — Пока они будут ползти с караваном, мы оторвемся на пару дневных переходов. Только куда идти в темноте, вот вопрос!

— Не вопрос, — сказал Беспалый. — Галька и камни на дороге светлее, не собьемся. Опять же, впереди могут быть другие группы, которые вышли раньше.

— Говорят, что самые богатые и самые жадные паломники выходят на два или три дня раньше, — добавил Чакмар. — И жертвенным мясом они никого не кормят. Думают, и без этого им будет удача, Дракон им задаром улыбнется.

— Какой еще… — я не успел договорить, как техник вскочил на ноги и принялся тормошить Лепса, дремавшего у костра.

Вскоре мы уже тихо пробирались между шатрами, мимо смачно чавкающих вьюков, чьи желудки так же реагировали на «редис», как и наши, но намного громче, осторожно переступая через спящих вповалку мужчин и женщин, мимо опрокинутых котлов.

Леонора выбилась из сил и еле переставляла ноги, держась за мой локоть. Спящую дочку я нес на спине, привязав для надежности пледом. На Айконе женщины ультов так носят своих детенышей. Кто бы мог подумать, что и мы, цивилизованные люди, уподобимся дикарям!

На улицах городов ульты редко попадались на глаза. Они казались безобидными, добродушными бродягами, их вид вызывал улыбку, а склонность к мелкому воровству и обману прощалась, поскольку крупных неприятностей от этих волосатых недотеп не ждали. Порой их нанимали для очистки стоков или разборки старых домов, но работники они были никакие, часто бросали дело на половине и уходили, не дождавшись оплаты. Кое-кто на этом, впрочем, неплохо зарабатывал, экономя на технике и людях.

Ненадолго останавливаясь для краткого отдыха, мы за ночь ушли далеко вперед по светлеющей в слабом лунном свете дороге. Дневной переход дался труднее: чем дальше мы забирались в глубь материка, тем сильнее становилась жара — терпимая, но все же изнуряющая для бывших городских жителей. Привалы становились чаще, и наконец мы встали на ночевку вблизи груды камней, похожих на руины.

Староста, наверное, уже вернулся в деревню. Что теперь — дожидаться подхода каравана или быстро идти вперед, не зная, что там нас ждет — паломники или безлюдная пустыня? Время от времени нам попадались неопрятные кучки мусора, местами были рассыпаны мелкие бараньи катышки, но мы не могли определить, свежие они или не очень. В пустыне все быстро высыхало. От жажды мы не страдали, но с едой было плоховато, немного мяса, которое успели прихватить с собой, да галеты. Водянистый редис аппетита не возбуждал.

— До столицы месяца два идти, — сказал Гинтар. — Или три. Я вот подумал, с малым караваном не дойдем, да и все равно, ближе к горам все паломники в один караван собираются. Там ущелье, выкуп могут потребовать. Надо ждать наших, я так думаю.

— Из умной рыбы соуса не выйдет! — рассердился Беспалый. — Ты меньше думай и дело говори. С каких пор эта шваль бродячая стала «нашими»? Откуда про ущелье знаешь?

— Люди говорили, а я слушать умею.

— Это потому что тебе еще уши не отрезали.

— Может, вы утром разберетесь, кто из вас главный, — коварно улыбаясь, вмешался Керби. — Не надо ссориться.

— Да, да, не надо ссориться… — пробормотал жалобно Дадух.

— А ты молчи! — в один голос рявкнули на него Саам и Гинтар и тут же свирепо уставились друг на друга.

Беспалый подтянул к себе поближе длинный сверток, в котором, как я знал, находилась палица-топор.

— Ты отказываешься от своего слова? — тихо спросил он Гинтара.

Гинтар задумчиво посмотрел на сверток, на нас и покачал головой.

— Нет, я не отказываюсь от своего слова.

— Ты хочешь приказывать?

— Нет, не хочу.

— Пусть кто-нибудь из вас скажет, есть шанс догнать паломников или нет? — снова заговорил Керби.

— Вот пусть этот умник ушастый тебе скажет, — спокойно ответил Беспалый, словно за миг до этого в его голосе не звучала угроза.

— Только с твоего разрешения… — тут же отозвался Гинтар.

— Разрешаю.

Саам великодушно взмахнул рукой, но отсутствующий мизинец сделал этот жест, явно торжественный по замыслу, довольно-таки смешным.

— Чего это они? — тихо спросила Леонора.

Она, как всегда, сидела рядом, прижавшись к моему плечу. В первые дни нашего бесконечного путешествия Беспалый сперва намекал, а потом напрямую сказал, что не место женщине в кругу мужчин. Я не стал втолковывать ему разницу между культурами, — думаю, он даже слова такого не знал, а попросту спросил, не увлекается ли он случайно мужчинами, если с такой неприязнью относится к женщинам? Он пробурчал какое-то ругательство и отстал.

— Власть делят, — шепнул я жене.

— А-а… Ну, тогда я пошла спать.

Споры о том, идти вперед или спать, длились недолго. Керби предложил бросить жребий. Рыбаки почему-то испугались.

— Нельзя, — сказал Беспалый. — Жребий могут бросать только особые люди. И только в особых местах.

Он принялся объяснять, но я так и не понял, шла ли речь о служителях какого-то местного культа или о гадателях и что это за места такие. Выяснил одно: паломничество идет как раз к такому редкому месту, где позволяется гадать, тянуть жребий, предсказывать, словом, всячески испытывать удачу. Позже я узнал, что это, собственно, единственное место на Тугаме.

— Ну, как хотите, — согласился техник. — Я в делах веры не разбираюсь. Может, вам знамение нужно или голос свыше?

— Что ты там про голоса лепечешь? — удивился Беспалый. — Я не слышу ничего. Это ветер шумит или ты до ветру плохо сходил, вот тебя и пучит.

Довольный своей шуткой, он повалился на кошму и радостно заржал. Словно в ответ, издалека донеслось жалобное блеяние баранов, которых явно вели под нож. Гинтар вскочил и ткнул пальцем, указывая вперед, туда, где дорога исчезала в сумеречном мареве.

— Там на дороге костры!

— Вот видишь, — не растерялся Беспалый. — А говорил: ждать, ждать…

Глава 3

В детстве я не мечтал о приключениях. Мои родители часто переезжали с места на место, так что впечатлений хватало. Когда я услышал Зов, мы как раз обустраивались в каком-то захолустье. Чужаки были на виду, так что далеко я не ушел, меня завернули прямо на пороге. Потом, естественно, я хвастал перед сверстниками своими похождениями в горах и лесах, и мне верили — детская память о переездах выручала. К счастью, отец быстро рассчитался с долгами и к радости матери перестал бегать от кредиторов. Дела пошли на лад, и мы наконец нашли себе место постоянного жительства.

Образование я получил в горном универсуме и по иронии судьбы несколько лет вынужден был мотаться именно по горам и лесам, мечтая об уюте и покое. Небольшое наследство от полузабытой тетки позволило открыть свое дело. С тех пор я без особой нужды не покидал надолго дом, резонно полагая, что дома и окончу свои дни, если, конечно, не разбогатею настолько, чтобы приобрести виллу на Салане, подобно моему удачливому свояку.

А теперь вот я сижу у котла и питаюсь от милостей господ паломников, которые весьма прохладно отнеслись к примкнувшей шайке голодранцев. Нам сразу же сказали, что жертвенное мясо придется отрабатывать, и не только благодарственным пением. Здесь оказалось мало народу, сотня-полторы человек, но были они не в пример богаче паломников из большого каравана.

Лепса и Гинтара пристроили к носильщикам. Они сменяли друг друга — носилки здесь походили, скорее, на небольшую комнату, где восседала целая семья благочестивых путешественников. Волокли этот неподъемный короб, обитый изнутри коврами, шестнадцать человек. Несмотря на то, что вьюков в караване было много, паломники не пересаживались на тележки, чтобы не нарушать древнюю традицию. Для большого стада овец не хватало пастухов, мужчин к ним в помощники и определили. Женщинам и детям велели за котлами присматривать и чистить их песком.

Песка хватало, и с каждым днем его становилось больше. Кто-то из караванщиков сказал, что ближе к месту паломничества, которое одни называли Горой Дракона, другие Великой Рыбой, а третьи просто угрюмо отмалчивались, останется только песок, и так до ущелья, за которым начинается прямая дорога на оазис.

Интереса к местным святыням у меня не было — за день, пока караван неспешно ползет по дороге, так набегаешься за неугомонными тварями, норовящими в поисках свежей травы уйти далеко в сторону, что к вечеру не остается сил для разговоров. Вот и сейчас солнце еще не зашло, а у меня неудержимо слипаются веки под монотонный речитатив запевалы и тоскливые подпевки собравшихся вокруг него в большой круг. Беспалый Саам слушал, как Гинтар рассказывает о паломничестве своего деда. Вот тогда пустыня была настоящей пустыней, не то что сейчас. Кости паломников и вьюков белели на всем пути, а пыльный ветер выедал в них дыры и свистел утром одни песни, а вечером другие, потому что пылью за день кости стачивались на два, а то и на три пальца. «А кто их пальцами измерял, — лениво спросил Саам, — покойники, что ли?…»

Чакмар и Катарина играют неподалеку. Они расчертили прутиками круги на песке и кидают в них мелкие камешки, соревнуясь, кто точнее попадет. Мальчик ни на шаг не отходит от моей дочки. Я помню, как он был изумлен ее немотой. Присев перед ней на корточки, когда никто, как ему казалось, их не видел, он в восторге размахивал руками перед лицом, дергал за волосы, показывал язык, кривлялся, будучи уверен, что пожаловаться она не сможет. Но когда приставил ладони к ушам и пошевелил пальцами, то немедленно схлопотал.

Наверное, среди детей на Тугаме жест «длинные уши вьюка» считается обидным. И моя дочурка, которую пытались дразнить сверстники в Райской Рыбалке, уже знала об этом. Чакмар получил увесистой галькой в лоб и перестал дразниться.

Они быстро подружились. Других детей в малом караване не было. Кидание камешков в круги в этих краях было чем-то вроде азартной игры. Предприимчивый Чакмар, увидев, как метко моя дочь попадает в любую цель, тут же стал вовлекать в игру погонщиков, кашеваров и пастухов. Катарина ловко сбивала щепки, воткнутые в землю, а Чакмар подзуживал азартных игроков и собирал выигранные деньги. Леонора сразу же узнала об этих забавах, рассердилась и велела немедленно прекратить, держаться подальше от взрослых и играть в игры, приличествующие детям. Но тут Чакмар высыпал ей в подол горсть мелких монет, за каждую из которых можно было купить немного сушеных овощей, запасы которых в караване были не очень велики, в отличие от жертвенного мяса. Жена сразу же смягчилась и даже вернула ему пару денежек. Что было наивностью. Себя-то Чакмар не забывал и большую часть выигрыша припрятывал.

Мальчик хоть и держался поблизости от нас, но о себе рассказывал скупо. Потом отмяк, разговорился. Родителей Чакмар не помнил. Сироту воспитывала дальняя родственница, старая сводня. После того как тетку в пьяной драке зарезал ее сожитель, власти отдали мальчика на воспитание, а фактически в сервы в одну богатую семью. Там он работал на кухне, когда чуть подрос, стал прислуживать в господских комнатах. И однажды совершенно случайно, хотя его лукавая ухмылка говорила о другом, опрокинул во время праздничного обеда большую чашу с черным соусом. Был за это нещадно порот и сослан в работный дом, откуда прямая дорога на казенные ткацкие фабрики — в удушливую пыль, грохот, изнурительный труд, плохую еду и раннюю старость в лучшем случае. До старости, судя по рассказам мальчика, мало кто доживал, а если и удавалось кому-то выбраться за ворота мануфактуры, то безрукой или безногой развалиной.

Повозка, набитая такими же, как он, малолетками, перевернулась, Чакмар в суматохе развязал веревку и сбежал. Некоторое время побирался в припортовых трущобах, и судьба ему ничего хорошего не сулила — извращенцев и маньяков там хватало с лихвой. А когда слухи о большом паломничестве дошли до трущоб, он долго не раздумывал. Ушедшего с караваном считали свободным от старых долгов, в дороге он был свободен умереть с голоду, просить подаяния или быть клейменым за воровство. Мало кто из таких бедолаг возвращался: одни оседали в пути, найдя себе приют, кто-то доходил с торговцами до столицы, иные терялись в пустыне, многих убивали хвори, усталость, жара, но кому-то и везло, если верить рассказам.

На Айконе история Чакмара привела бы меня в ужас. У нас хватало проблем, да и с нищетой некоторые жители были знакомы, но все же к детям так зверски не относились. Теперь же я лишь сочувственно цокнул языком. Заботы о своей семье не оставляли места для эмоций. Да и всякого навидался за время скитаний.

Гинтара удивило, что за столь малый проступок Чакмара подвергли суровому наказанию. Беспалый Саам сказал, что городские — больные люди, за кувшин соуса готовы убить человека. Они привыкают к соусу, — пояснил он, заметив мое недоумение. Если его часто добавлять в еду, без него потом человека крутит и ломает. Вот поэтому рыбаки сами его не употребляют, разве что презираемые всеми слабаки.

Интересный соус! А я-то думал, это простая приправа к еде.

Отвечая Гинтару, мальчик хихикнул и пояснил, что он не просто уронил чашу, а опрокинул ее содержимое на голову жены хозяина, которая в это время любезничала с сыном начальника городской стражи. И добавил, что хозяйка часто его щипала, колола булавками и заставляла мыть ее кривые волосатые ноги.

Погонщики на закате опасливо вглядывались в небеса, нет ли там сизых полос, возвещающих начало сезона пылевых бурь, а по ночам запрокидывали головы, чтобы убедиться — видны ли еще восемь звезд Большого Паука, раскидывающего нити удачи. До бурь еще оставалось время, но говорили, что иногда они могли нагрянуть раньше положенного.

Мы уже стали опытными караванщиками и знали, что вместе с «редисом» нужно жевать желтые кисловатые ягоды, растущие на низкорослом кустарнике, и тогда неизбежная реакция желудка не столь звучна и благоуханна. Но ягоды попадались все реже, заросли кустарника постепенно мельчали, а потом и вовсе исчезли. Одно хорошо — уставать мы стали меньше, а неожиданные заработки Катарины и Чакмара избавили от муторной беготни за отбившейся скотиной. Старшины паломников сперва косились на детей, играющих наравне со взрослыми, и во взглядах их читалось неодобрение.

Особое внимание старшин привлекла моя дочь. Как я потом узнал, паломники долго спорили: что есть немота ребенка — проклятие или благословение, и каких сил это печать — злых или равнодушных? Много вечеров они посвятили высоким рассуждениям о природе немоты, после чего постановили: молчание — знак света, печать сил равнодушных, ибо ведомо всем, что наихудшие дела вершились лживыми языками. А что касается игры, то, я думаю, им самим хотелось попытать счастья, но старшинам до поры нельзя было предаваться азарту.

В один из дней, когда на горизонте показались темные выступы далеких гор, во время краткого привала к игрокам подошли двое мужчин, молодой и постарше. Их долгополые свободные одеяния были на удивление чисты, а головы, обмотанные полосами синей ткани, украшали черные птичьи перья.

Дадух вполголоса сказал, что это богатые столичные купцы, которые идут с караваном не для поклонения, а для выгоды.

— А ты откуда знаешь? — лениво спросил Беспалый.

— Когда-то я жил в столице, — грустно протянул Дадух. — Если бы мои дела пошли удачно, не оказался бы я в услужении у тупых пожирателей рыбы.

— Язык придержи, да! — Беспалый, не поднимаясь с кошмы вяло показал Дадуху кулак.

— В караване все равны, — ответил Дадух. — Все пропадем. Скоро кончится мясо, водяных корней все меньше. Пропадем.

Беспалый, не обращая внимания на его нытье, закрыл глаза. Меня тоже тянуло в дрему. Погонщики говорили, что не сегодня, так завтра начнем идти по ночам — дневные переходы изнуряли людей и вьюков.

— Смешная зверушка, — раздался голос над головой. — Смотри, как ловко она кидает камешки! Эй, зверушка, ты чья?

Игроки не обратили внимания на эти слова, они делали ставки, кто раньше собьет пятью камешками три щепки, воткнутые в центр круга. Если хоть один камешек не попадет в круг на песке — проигрыш. Потом Чакмар рассказал, что моя дочка из двух бросков не сбила ни одной щепки, хотя камешки легли в круг, а когда ставки против нее подскочили, оставшимися тремя одну за другой вышибла все три щепки. Нехитрому трюку ее научил, естественно, смышленый Чакмар.

Грузный носильщик сосредоточенно сопел и тщательно вымеривал бросок, и поэтому вряд ли он слышал, о чем говорили купцы. Леонора, однако, услышала, и это ей не понравилось. Такой отборной брани, которую она обрушила на головы купцов, не погнушалась бы самая стервозная из жен старосты Мааса, а уж те при случае умели разукрасить свою речь, нанизывая и сплетая проклятья вперемешку с телами и частями тел людей и животных. Я и не подозревал, что моя тихая Леонора так обогатила свой язык.

Купцы же удивились тому, что женщина посмела говорить с ними, да еще так неучтиво. Мне пришлось вмешаться, а потом к нам подошли Лепс и Гинтар, и купцы слегка приуныли.

— Не будем ссориться, — слегка шепелявя, сказал тот, что постарше, а молодой, злобно сверкнув глазами, промолчал. — Меня зовут Кари, а его Цосефф. Нам нужны помощники, смелые, сильные, много не заплатим, но в обиде не останетесь.

— Да, — вмешался молодой, — а за детей я дам хорошую цену, если к ним прибавить еще вот эту черноволосую самку.

Цосефф, или как его там, вытянул палец, указывая на Леонору, и тут же получил кулаком в лицо. С детства не любил драк, но тут уже ничего не поделаешь. Я даже не понял, как это случилось, а когда красный туман в моих глазах рассеялся, то обнаружил себя сидящим на молодом нахале, упершись коленом ему в затылок, но оторвать уши грубияну не получалось, так как за одну руку меня держал Керби, а во вторую вцепилась Леонора.

Немного успокоившись, я перевел дыхание, подул на ноющие костяшки пальцев и огляделся. Старший купец неодобрительно качал головой, но в драку не вмешивался, а что касается игроков, то им было не до нас. Я был уверен, что купцы призовут своих людей, потом набегут старшины каравана и станут судить и рядить, кто кому должен, а размазанная по лицу кровь Цосеффа свидетельствовала не в мою пользу. Но все окончилось мирно. Кари помог своему молодому товарищу подняться, отряхнул песок с его бурнуса, а уж там Цосефф сам стер кровь из носа краем синей ткани, обернутой вокруг головы. Он еще бормотал разбитыми губами какие-то ругательства, когда Кари уводил его прочь, пару раз обернулся, пристально вглядываясь в меня и угрожающе шевеля бровями. Я только плюнул ему вдогонку и вернулся к кошме, на которой жена разложила нехитрый перекус. Но только успел отрезать ломоть мяса, как погонщики закричали, забегали, поднимая вьюков — пора было идти дальше.

Зубцы гор уже давно выступали из-за горизонта, но ближе не становились. Мы перестали обращать на них внимание, потому что днем отсыпались под навесами. Ночью идти было легче, но все время приходилось присматривать за дочкой, чтобы во время привалов не отходила далеко — ущербная луна не давала света, а факелы жгли экономно. Во тьме легко отстать, сбиться с дороги и пропасть среди песчаных холмов. И пропадали. К тому времени, когда мы вышли к горному проходу, трое или четверо погонщиков исчезли, один из них вместе с десятком овец.

Когда дочка уставала, я и Леонора несли ее по очереди. Чакмар шепнул погонщикам, что немая девочка приносит удачу, и ей нашлось местечко на широких спинах вьюков, свободных от поклажи.

Я не был уверен, что пройдоха Чакмар — подходящая компания для маленькой девочки, но Катарина повеселела, часто улыбалась, порой я с замиранием сердца ждал, что вот-вот она рассмеется и заговорит. Наверное, и Леонора тоже надеялась. Она перестала неодобрительно поджимать губы, глядя на то, как дети зарабатывают деньги.

Привалы становились чаще. Но днем, в жару, отдохнуть, выспаться удавалось с трудом. Блеяние овец, хриплое кряхтение вьюков и раскатистый храп носильщиков мешали заснуть. Ночные переходы были намного короче дневных, но все же мы постепенно вползали в горную местность. Каменные глыбы, торчащие из песка, теперь окружали нас со всех сторон, дорога начала изгибаться между ними, а потом как-то внезапно горы, привычно темнеющие вдалеке, вдруг оказались перед нами, и чтобы разглядеть их вершины, приходилось задирать голову. Здесь, в предгорьях, было прохладнее, тень от горной гряды надежно укрывала нас от солнца всю вторую половину дня, и караван перестал идти ночью. Все как-то приободрились, я тоже повеселел, хотя причин для этого было мало — в сторону столицы, как выяснилось, караван отправится лишь после сезона песчаных бурь. А приметы надвигающихся горячих ветров уже наяву — то внезапный смерч пройдет недалеко, оставляя после себя песчаные круги и полосы, то в небе вдруг набухнут темно-красные облака и так же внезапно растают… Казалось, главные опасности перехода в пустыне позади.

В горах есть где укрыться от мириадов острых песчинок, несущихся с бешеной скоростью. Можно пересидеть в укромной пещере, если, конечно, иметь большой запас еды и питья. А вот с этим было не очень хорошо, и чем ближе мы подбирались к мрачным безлесым отрогам, тем меньше становилось травы для изрядно поредевших стад и тем реже встречались водянистые корни для утоления жажды.

Буря обрушилась внезапно. Закричали погонщики, всхрапнули вьюки, все кинулись под защиту нависающих скал. Мы прижались к горячим камням, набросав на себя все, что было из тряпья. Рев ветра сопровождался громким хрустом, словно огромные челюсти впились в скалу и перемалывают ее в щебень. Нам повезло, что сезон ветров еще не наступил и буря длилась недолго. Везения хватило не на всех. Из нашей группы пропали Дадух и Лепс, исчезли, словно и не было их. Керби искал брата, бегал по барханам, возникшим словно ниоткуда, пытался найти следы…

Полтора дня караван приходил в себя и подсчитывал убытки, и все это время техник бродил по окрестностям. Рыбаки к исчезновению Дадуха отнеслись безучастно.

И снова потянулись дни. Керби потихоньку оправился от потери.

Мы держались в стороне от шатров торговых людей, но с наглым купцом время от времени все же сталкивались. Если бы не спокойный, улыбчивый Кари, очередной драки не избежать. Молокосос явно жаждал реванша, да и моя кровь закипала, когда в меня упирались его наглые, бесстыжие глаза. Однажды я чуть его не прирезал, благо нож оказался под рукой, а Цосефф у моих ног.

Когда возвещали большой привал, расставляли котлы и подводили к ним, мы разбредались вдоль обочин: кто в поисках корней, ягод или сухого кустарника для костров, а кто просто справить нужду.

И вот надо было случиться так, что Кари и его напарник, держащиеся от торговой группы наособицу, выбрали, как им показалось, укромное и чистое местечко — старый бархан, трава на котором давно пожухла, и лишь корни ползучего кустарника удерживали песок. В самый неподходящий момент песок осыпался, и оба купца как сидели на корточках, так и съехали вниз, в небольшую ложбинку, где в это время я, Керби и Гинтар выдергивали корни «редиса».

Гинтар радостно засмеялся, да и я не смог удержаться от улыбки, наблюдая, как торопливо одергивают они на себе длинные халаты, стараясь выглядеть пристойно.

— Над кем смеются эти оборванцы? — высокомерно вопросил Цосефф, приведя одежду в порядок.

— Наверное, над нами, — добродушно улыбаясь, ответил Кари. — Как мы с тобой славно кувыркнулись, а?!

Цосефф с отвращением посмотрел на нас, ноздри его затрепетали.

— Ничего, — пообещал он. — Скоро я засуну их поганые языки им в задницы.

— Свою-то подотри сначала, — заботливо сказал Керби.

— Ах ты, голодранец!

Резко повернувшись в сторону техника, Цосефф поднял кулак, но запутался в полах халата и растянулся передо мной. Я внезапно заметил, что деревянная рукоять ножа почему-то оказалась в ладони. От дороги и посторонних глаз нас ограждал каменистый вал. Один удар — и с наглецом будет покончено, а если Кари вмешается, то и его можно отправить вдогонку. Но тут Керби вдруг оказался между мной и Цосеффом, а Кари схватил упавшего за ноги и оттащил в сторону, не обращая внимания на его вопли и попытки вскочить.

— Быстро уходите, пока я его держу, — крикнул Кари.

— Что-о?!.. Это вы проваливайте отсюда! Да я вас всех…

Техник дернул за веревку, которая заменяла мне пояс, и я замолчал, заметив его предостерегающий взгляд.

— Мы уходим, — сказал Керби, показывая ладони в знак мирных намерений. — Уже ушли.

И не отпуская меня, попятился назад.

Когда мы оказались на дороге, техник уважительно сказал:

— А вы, господин Острич, лихой человек. Чуть что — сразу за нож.

Я смотрел на техника, не понимая смысла его слов. Потом до меня дошло. Отпустив рукоятку ножа, я растерянно почесал затылок. Совсем одичал. Или наоборот — слишком хорошо приспособился к обстоятельствам. Может, это и есть одичание, когда в первую очередь срабатывают простые рефлексы, а не разум. Да и кому нужен разум, если он не может обеспечить безопасность мне и моей семье? Эти мысли пришли ко мне потом, а пока я слушал, что нашептывает Керби, пропуская мимо ушей половину того, что он говорил, и не придавая особо значения той половине, что оседала в моем разгоряченном от стычки мозгу. А когда я немного остыл, то понял, что ведет он речи о вещах странных и подозрительных.

— Ты думаешь, они такие же беженцы, как и мы?

— Нет, не такие, — многозначительно сказал техник. — И на беженцев не похожи. У каждого вместо серьги очень мощный коммуникатор, это я точно говорю. Пахнут они тоже странно.

— Да они вообще не пахнут!

— Именно!

А вот это наводит на мысли вполне определенные. В Райской Рыбалке мы брали из ручья воду для стирки и мытья, но в караване вода шла только для утоления жажды богатых паломников. Запасы ее были невелики, и, как рассказывали носильщики, из-за каких-то добавок против гнили вкус у нее был мерзостный. О стирке и говорить не приходилось. Присмотревшись к попутчикам, мы быстро научились использовать песок вместо воды. Со временем привыкаешь барахтаться голышом в горячей пыли, но от запаха потных и давно не мытых тел избавиться все равно невозможно. Потом его перестаешь замечать, но когда попадается человек, от которого не разит как от падали, то это сразу настораживает.

— Одежда всегда чистая, не то что наше рванье. А где ее вычищают? — продолжал Керби. — Негде! Стало быть, у них есть ионная щетка. Где щетка, там батареи, а где батареи, там и оружие может заваляться, вот так! Я ведь почему тебя… вас оттаскивал в стороны? Этот юнец за пазуху полез, а я не знаю, что там у него за пазухой. Не ствол ли?

— Чужаки?

— Кому чужаки, а кому билет на Денеб, — подмигнул техник.

Вот оно как! В наблюдательности Керби я не мог отказать. Странное поведение купцов теперь для меня предстало в ином свете. Выбраться за пределы космопорта могут такие гости Тугама, как мы, то есть почти сервы, либо же нелегалы.

— Так они, получается, нарушители… законов!

Я поймал себя на том, что чуть было не сказал — «наших законов». Даже в самом неуютном и неприветливом месте обживаешься понемногу, и любая дыра кажется родным домом, потому что привык к ней, знаешь наперечет все помойки, а каждый булыжник под ногами знаком до последней щербины. И вдруг появляется шанс выбраться из дыры. Только немного неприятно, что этот шанс зависит от посторонних, не деливших с тобой жизнь на помойке. Но пока никто не собирается нам помогать, а мысль о том, что чужаков можно обманом или шантажом заставить вывезти нас с Тугама, была глупой. Мы не знали — есть ли оружие у чужаков, с какой они здесь целью, на что пойдут, узнав, что разоблачены, и сколько еще чужаков в караване?

Следует использовать шанс, иначе постоянная борьба за выживание скоро приведет к тому, что я буду радоваться каждому дню, проведенному в сытости и покое, а дочь моя скоро забудет, как мы жили в мире менее диком, чем Тугам. Правда, на цивилизованном Айконе она потеряла дар речи после того, как орды внезапно обезумевших ультов ворвались в города, сея смерть и разрушение. Тихая улица, на которой мы жили, была завалена телами наших соседей, кровь смешалась с водой в сточных канавах… Но к тому времени, когда мы с Денеба переправимся на родную планету, там все придет в норму. Не может не прийти. Ведь во Вселенной есть какой-то смысл и справедливость. Найду хорошего врача для моей дочки, и она снова начнет говорить.

Если бы каждый раз, повторяя эти слова как заклинание, я подбирал песчинку, то карманы мои были бы полны песка. Хорошо, что на моих лохмотьях нет карманов.

Керби решил присматривать за этой парочкой. Вдруг они здесь из-за аварии. Тогда, сказал техник, рано или поздно за ними прилетят. Особенно, если у них имеется связь с какой-нибудь посудиной на орбите. Не будут же они месяцами ползти в столицу! А как только поблизости сядет любая развалина, способная доставить нас на корабль, мы попробуем попасть на нее. Без насилия, если получится.

— А если не получится? — спросил я, на что Керби лишь нехорошо улыбнулся.

— Челнок захватить можно, — сказал он. — А дальше? На торговом судне вся команда человек пять, ну, десять. Справимся?

— Легко! Э-э, момент, о чем это мы? Челнок, корабль… Ты в пираты собрался?

— Какие еще пираты?

— Были такие давно, на Земле. Очень давно. Нападали на корабли, на орбитальные станции и форпосты.

— А-а, вольные торговцы. Ну, если выбирать между этим, — он выразительно пошевелил ногой в разбитых опорках, — и этим… — так же выразительно указал пальцем вверх, — то я бы рискнул.

— Тебе можно рисковать, а у меня жена и ребенок.

— Я вас очень уважаю, господин Острич, но это вы просто так сказали, вот. Что их ждет, если вдруг с вами что-нибудь случится? Или даже ничего не случится. Так и будем здесь побираться? Признаем Беспалого вожаком племени, осядем где-нибудь на берегу, начнем соус гнать…

Прав техник, однако от его правоты кровью пахнет сильнее, чем гнилью от самого выдержанного соуса. Но выбирать не из чего.

— Ладно, доберемся до корабля, на месте разберемся, что делать.

— Это точно, — и Керби хищно осклабился.

Случайные встречи с чужаками уже не перерастали в драку. Я себя сдерживал, помня о наших планах, а Кари все время был рядом с Цосеффом, урезонивая его. После разговора с техником я даже подобрел к этой парочке. Выходило, что они — наша тоненькая нить, по которой мы попытаемся взобраться все выше и выше. Керби постоянно вертелся неподалеку от группы купцов: то вроде случайно поможет кому-то взнуздать упрямого вьюка, то поднесет оброненный посох.

Я рассказал Леоноре о стычке и о догадках Керби, а она, внимательно выслушав, спросила лишь, почему я называю эту парочку «чужаками». А мы-то кто сами? Ответить внятно я не смог.

Дорога теперь шла вдоль подножья горы. Там, где она была перегорожена оползнями или камнепадами, мы останавливались, и проводники решали: сворачивать в сторону, обходить завалы или перебираться поверху, рискуя переломать руки и ноги себе и скоту. Караван полз медленно, но зато и уставать мы стали меньше. Катарина и Чакмар снова принялись играть в круги и камешки, но по мере приближения к месту паломничества караванный люд все больше пропитывался благочестием. Напрасно Чакмар суетился рядом с погонщиками, пастухами и носильщиками, подбрасывая камешки на ладони, напрасно азартно вскрикивал, когда моя дочка метко сбивала очередную щепку-палочку. Играть попросту боялись. Не хотели нарываться на неприятности.

Торговый человек Кари оказался заядлым игроком. Камешки из его ладони вылетали с удивительной точностью один за другим, не успевал первый коснуться песка, как последний уже летел к кругам и щепкам. Он с удовольствием проводил бы время за игрой. Но после того, как он пару раз оставил детей ни с чем, Чакмар при виде купца быстро сворачивал игру.

Старшины с каждым днем все строже следили за тем, чтобы никто из паломников не пропускал положенные песнопения, а нам прямо указали, что жертвенное мясо не будет считаться таковым, если его не вкушать с благодарностью и пожеланием удачи бенефицианту. Так что и мне приходилось открывать и закрывать рот в такт хоровому пению караванщиков. В такие минуты я чувствовал себя идиотом, беззвучно шевелящим губами пропитания ради. Приходилось опускать глаза и внимательно рассматривать камни под ногами, чтобы легче было подавить душащий меня смех, который мог оскорбить благочестивых паломников.

Разглядывание камней отвлекало. Иногда попадались весьма забавные образцы. Я думал, что все знания о породах и минералах исчезли, выветрились из головы, занятой с утра до вечера мыслями о еде, о том, как защитить семью от угроз мнимых и реальных. Но все же я замечал, что гранитные породы здесь имеют ярко выраженные следы выветривания. Сотоподобные ячейки придавали скалам вид обломков гигантских деревьев, изъеденных соответствующих размеров древоточцем, а вблизи мириады выемок, глубоких и не очень, были похожи на гнезда птиц с могучими клювами, способными выдолбить в камне убежища для своих птенцов.

Несколько раз мне попадались куски розового кварца, прозрачного, почти без внутренних трещин. Очевидно, поблизости был выход кварцевой жилы. Я стал присматриваться к осыпям. Дочка и Чакмар заметили мой интерес к камням и стали приносить самые, на их взгляд, необычные.

Чакмар внимательно прислушивался к моим рассказам о минералах, их свойствах, но заскучал, узнав, что вряд ли их можно кому-либо продать в ближайшие десять, а то и двадцать лет. Смотрел тем не менее по сторонам цепким взглядом и старался запомнить все, что я говорю.

Среди обломов на осыпях я замечал кристаллики серного колчедана. Горы, по всей видимости, были рудными. Но никаких признаков цивилизации, то есть обогатительных модулей, плавильных емкостей и вихревых теплообменников, здесь и в помине не было. Рано или поздно аборигены или окончательно впадут в дикость, или в поисках необходимого сырья обязательно доберутся и до этих мест. Пока они довольствовались малым. Или же им просто не разрешали пользоваться своими ресурсами из-за каких-то забытых грехов забытых правителей.

Вечных запретов не бывает. Ограничения снимут или тугамцы войдут в силу и плюнут на запреты. Вот тогда Чакмар, если, конечно, доживет до той поры, может разбогатеть. Мальчик шустрый, своего не упустит, да и чужое при случае прихватит не раздумывая.

Время от времени ко мне приставал с расспросами Гинтар. Ему хотелось знать, не водится ли в здешних местах золото. Где много кварца, там может быть немного золота, ответил я, но это вовсе не значит, что его легко извлечь. Нужно специальное и дорогостоящее оборудование. Ну, может, когда-нибудь сюда стоит вернуться, прищурился Гинтар. Когда-нибудь стоит, согласился я, а сам подумал, что в недалеком будущем аборигены основательно возьмутся за ресурсы своей планеты. На будущее Тугама мне наплевать, я хочу одного — как можно скорее убраться отсюда, обрести наконец свой дом. Признаться, и судьба Чак-мара мне безразлична. Все мои мысли были о Катарине, которая, забыв об игре в камешки и щепки, готова часами идти рядом со мной, держась своей ручонкой за мою руку, и слушать о магматических и осадочных породах, о том, как и во что они преобразуются под большим давлением и при высокой температуре.

Не знаю, кому я рассказывал — ей или себе, не знаю, многое ли она понимала из сказанного, скорее всего — ничего, но порой мне казалось, что Катарина хочет спросить о чем-то, и когда наконец решится, то речь вернется к ней.

Наконец дорога привела нас к ущелью, и мы остановились. Кашевары принялись складывать из камней небольшие очаги и устанавливать на них котлы, повозки расположили кругом, так, чтобы высокие борта тесно примыкали друг к другу. Из носилок и шатров составили внутренний круг. Сильно поредевшие стада отогнали назад, на расстояние одного дневного перехода. Саама и его людей определили в охрану периметра, а Керби и меня приставили к смотрителям вьюков.

Чакмар пошептался с носильщиками и, вернувшись, сказал, что будем ждать подхода большого каравана. Так безопаснее, да и дешевле обойдется, добавил он, ухмыляясь. В тесном проходе между горами всякое может случиться. Никто не знает, как настроены местные обитатели.

На закате, когда от скудного ужина не осталось даже крошек, а пальцы были тщательно вылизаны, местные обитатели дали о себе знать. Фигура, замотанная с головы до ног в выцветшие тряпки, внезапно появилась перед повозками и пронзительными криками привлекала к себе внимание.

Слуги паломников быстро заняли места у повозок, в руках некоторых я заметил дротики и длинные ножи.

Седобородый старшина взобрался на повозку и громко спросил, какая нужда привела незнакомца к добрым паломникам.

— Я отважный Радук! — услышали мы в ответ. — Без моей воли здесь человек не пройдет, птица не пролетит, зверь не пробежит. Платите дорожную пошлину и идите с миром. А то мои молодцы не стерпят обиды.

В подтверждение его слов рядом с ним появились еще двое, в таких же тряпках, и принялись размахивать тесаками. Наверное, для того, чтобы придать убедительности требованиям вожака.

— Мы и так идем с миром, отважный Радук, — прокричал старшина. — Бедным паломникам нечем делиться, кроме будущей удачи и благословения добрых сил. К благословению мы можем добавить неумного вяленого мяса и мешочек соли.

— Пусть солью покроются лживые глотки жадных и скупых людишек, покинутых добрыми силами! Щедрые паломники поделятся с Радуком тремя вьюками и одной повозкой, и удача с ними будет пребывать до гнезда Спящего Дракона.

— Удача всегда с теми, кто справедлив, а потому она пребудет с нами до оазиса Божественной Длани, и никто не силах ее убавить. Пусть Радук поразмыслит об этом, а утром мы продолжим разговор.

Радук громко возмутился скупостью неких неудачников, которые случайно и при явном попустительстве добрых сил доползли на своих хромых ногах до благословенных и святых мест. Но старшина слез с повозки и направился к шатрам, не обращая внимания на угрозы и воинственную пляску.

С минуты на минуту я ждал нападения. Вот сейчас с горных круч на нас обрушатся свирепые разбойники, начнется резня. Проверил, на месте ли нож, и велел Леоноре с дочкой держаться поближе к паломникам. Но кроме этой крикливой троицы, что маячила перед нами, никто больше не появился.

Ночью я долго прислушивался к рычанию, крикам и грозным песням, которые доносились из темноты. На высоких шестах, воткнутых в песок, треща и брызгая искрами, горела пропитанная смолой шерсть. Крики и песни постепенно стихли, а потом я сообразил, что нас пытаются испугать всего двое или трое человек, а не кровожадная орда, и заснул.

Утром отважный Радук требовал уже пару вьюков и мешок соли, потом был согласен на трех овец, а в итоге предложил услуги проводника за сумму, которую добрые паломники сочтут приемлемой. Он напирал на то, что в глубине ущелья есть менее сговорчивые храбрецы, а ему, Радуку, известны тайные тропы и безопасные ложбины. На это старшина благосклонно ответил, что от хорошего проводника откажутся лишь недальновидные глупцы, так что пусть отважный Радук подождет день-другой. Подойдет большой караван, вот тогда и начнется уместный разговор, а вознаграждение за труды услужливого проводника несомненно возрастет.

Радук ждать почему-то не стал и исчез со своими молодцами. Однако караванщики держались настороже и распорядились, чтобы за круг повозок без крайней нужды не выходили, а случится такая нужда — так только группами и в сопровождении хорошо вооруженных стражников.

Глава 4

Караван подошел через пять дней. В то время, пока мы стояли лагерем, нас никто не беспокоил, хотя пару раз по ночам стражники поднимали тревогу, завидев огни на далеких вершинах.

В один из дней ожидания, после того, как я разобрал спутавшуюся упряжь вьюков и заработал скудный ужин для себя и своей семьи, Катарина принесла еще один подобранный камешек и молча положила передо мной. Из кусочка породы выпирал довольно-таки крупный кристалл. Я поплевал на него, протер краем рваной кошмы, на которой сидел, и черные грани матово блеснули в закатных лучах.

— Это турмалин, — сказал я дочке. — Когда подрастешь, я расскажу тебе о том, что такое тригональная сингония, какой у турмалина плеохроизм и почему горняки южных промыслов его называют шерлом.

Катарина внимательно слушала меня, наверное, ей просто нравилось, как отец серьезно говорит с ней о непонятных вещах. А я ковырялся в памяти, вспоминая, что знал о турмалине. На Айконе украшения из простого черного шерла любили носить безутешные вдовы и почему-то еще девушки на выданье. Гораздо большим спросом пользовались цветные камни — красные или зеленые. Дочка завороженно внимала моим словам о дисперсии, светопреломлении, о том, как ловкие дельцы иногда пытались выдать за турмалин стразы из аметиста или хризолита, но высокое двупреломление…

За моей спиной что-то упало, этот звук помешал досказать о том, как умный папочка разоблачал мошенников.

В двух шагах от нас стояли Цосефф и благостно улыбающийся Кари. Причем у Цосеффа было такое лицо, будто челюсть его вот-вот шмякнется о камни или на узел с вещами, падение которого, наверное, и отвлекло меня от рассказа.

— Откуда у тебя такие познания, быдлон? — взвизгнул Цосефф.

Вид изумленного до крайности нахала радовал глаз. Впрочем, радость не помешала мне встать, подойти к нему вплотную и, ухватив за пояс, обложить его родословную, его самого, место, откуда он появился на свет, и ту дыру, в которую ему предстояло отбыть, если он будет раздражать меня. Бранные слова я перемешал с терминами из петрологии и полевой спектрометрии, а напоследок добавил для звучности немного значений из таблицы плотностей пород по Зеппу-Гамильтону в переводе на цвергонский.

Кари заслушался потоком непонятных слов, которые я изрыгал на опешившего Цосеффа, потом рассмеялся и потянул своего напарника за рукав.

— Идем, пора перекусить. Ты все равно не можешь состязаться с автохтонами в искусстве перебранки.

— Нет, погоди! — вскричал Цосефф. — Я должен поговорить с ним. Это явно ученый человек, а не дикарь. Мир, мир! — замахал он руками, обращаясь к кому-то за мой спиной.

Я обернулся и, увидев бегущего к нам Керби, отпустил пояс Цосеффа.

— Хочу извиниться перед тобой, уважаемый, — сказал Цосефф, и голос его вдруг стал на удивление мягок, исчезли визгливые нотки, он перестал пришептывать, подражая высокородным паломникам. — Только мое невежество заставило принять тебя за темного дикаря, тогда как следовало сразу же уловить в твоих словах свет мудрости.

Вечером у костра Гинтар, который, как оказалось, прислушивался к нашим беседам, вдруг заметил, что Цосефф говорит слишком красиво для купца и ведет слишком длинные речи для городского жителя. Пока я размышлял над его словами, Керби быстро увел разговор в сторону, чтобы слишком наблюдательный рыбак не начал задавать лишних вопросов. Я тоже опасался, как бы наши попутчики из Райской Рыбалки не догадались, что представляет собой эта парочка на самом деле. К этому времени я уже знал, откуда они явились и что на Тугаме их интересовало. А где они достали устаревшие чип-трансляторы, меня не касалось.

Между тем Цосефф отвешивал большие и малые поклоны и рассыпался в извинениях. Керби, многозначительно подмигнув мне, поплелся к вьюкам. Добродушный Кари поднял тюк с вещами и скрылся за шатрами.

— Рад встретить здесь человека образованного, — сказал Цосефф, покончив с поклонами. — Не знаю, что привело тебя и твоих людей в эти края, но льщу себя надеждой найти достойного собеседника.

— Льсти, — ответил я, усаживаясь на кошму.

Мой ответ прозвучал грубо, но Цосефф унижающийся был столь же неприятен, как и его наглая версия. Не обращая на него внимания, я начал рассказывать дочке о том, каким образом тектоническая активность приводит к выдавливанию осадочных пород. Катарина слушала меня невнимательно, время от времени настороженно поглядывая на человека, стоявшего за спиной отца и жадно ловящего каждое слово.

Наконец я не выдержал и попросил его удалиться. Он опять принялся извиняться, снова и снова повторяя, как ему невыразимо приятно общение с человеком знающим и что его как раз интересуют осадочные породы, поскольку он надеется обнаружить в них окаменевшие следы древних живых существ и за каждый такой след готов щедро — о, да, очень щедро — платить. Он говорил и говорил и совершенно заморочил мне голову, а когда я собрался было прогнать его, то обнаружил, что Цосефф сидит рядом со мной на кошме, Катарина грызет стручок лакричника, который ей дал назойливый собеседник, а Леонора стоит рядом с нами и слушает его болтовню о красотах горных озер, окруженных синими горами, на которых растут высокие деревья с раздвоенными и причудливо изогнутыми стволами.

Раздражение сменилось удивлением: а ведь я знаю, о каких местах он говорит! В каталоге поделочных камней есть изображение этих озер. Там добывали редкий синий сердолик, некогда пользовавшийся большим спросом у бездетных женщин. Но мода на него быстро прошла, когда выяснилось, что густой цвет небесной глубины — результат долговременного воздействия каких-то промышленных отходов, сбрасываемых в озера. Наверное, и деревья там выросли такими кривыми из-за отравы в воде.

— Послушай, Цосефф, так ты с Ливермора?… — я прикусил язык, но было поздно.

— Да! — радостно отозвался Цосефф, ничуть не удивившись моему вопросу. — Слава моего мира дошла и до этих мест, я рад, очень рад. Когда я вернусь домой, то обязательно расскажу, что в сердце пустыни забытого мира встретил человека, который слышал о Ливерморе. Мне говорили, у вас были запрещены науки и технологии, но когда-нибудь запреты отменят, и ученым людям вроде тебя позволят вернуться в лаборатории. Ведь совершенно необязательно самим разрабатывать оружие, когда его можно купить, к примеру, на Ливерморе!

Его громкий смех дробным эхом отразился от скал. Невольно и я улыбнулся. Разочаровывать повеселевшего чужака не хотелось, пусть он считает меня жителем Тугама.

— Если мне понадобится хороший нож, я обращусь к тебе, Цосефф, — моя шутка была вымученной, но я старался поддержать разговор.

— Зовите меня Джо, — тут же предложил собеседник. — Мое имя Джозеф, а Кари не может его произнести не шепелявя, как и ваши аристократы. Ваши шепелявые аристократы…

Он снова разразился смехом. Его возбуждение смутило меня, я не понимал, что послужило причиной столь резкой перемены в настроении. Неужели он рассчитывает на мою помощь в поисках окаменелостей? Если они представляют для него большую ценность, то надо срочно обсудить с Керби новые возможности покинуть Тугам. Я не был уверен, что в этих горах может найтись что-либо стоящее. Тектоническая активность в свое время хоть и выдавила осадочные породы, но для серьезной оценки необходимо серьезное оборудование, например, полевой экспресс-анализатор Геймана, а искать его на Тугаме более чем несерьезно. Другое дело, что, имея под рукой нехитрый инструмент, легко и быстро можно изготовить вполне убедительную окаменелую живность или растение. Вряд ли Джо носит анализатор с собой. А пока он разберется, что к чему, мы окажемся на его корабле.

— Я хотел бы обсудить с человеком сведущим кое-что, — продолжал Цосефф-Джо. — Времени у нас достаточно, благодарность моя будет велика, и к тому же я постараюсь не надоедать.

Но он даже не старался.

Начиная с утра следующего дня и до подхода большого каравана, мы словно обзавелись новым членом семьи, который дневал и ночевал с нами. Убытка от него не было, и даже наоборот. Он обеспечивал едой себя, да и нас порой баловал копченым сыром, а Катарину — фруктами, которые стоили безумно дорого. Разговоры с Джо сначала раздражали и утомляли, потому что приходилось следить за своими словами, чтобы случайно не проболтаться о том, что и мы здесь чужаки. Потом я забыл об осторожности — говорливый собеседник легко перескакивал от одной темы к другой, мог об одном и том же говорить днем и вечером, каждый раз поворачивая историю то так, то этак. Круг интересов Джо был весьма широк, и я с удовольствием разминал память, вспоминая сведения о терраформировании, о методах определения возраста пород по Гартнунгу и по Семаго, о преимуществах терморезонансного анализа перед оптико-механическим и прочих бессмысленных ныне вещах.

За день до прибытия большого каравана докучливый собеседник пристал ко мне с расспросами о местных обычаях. Прогнать его было неудобно, Джо притащил длинный жгут вяленого дынника, который тут же принялась грызть Катарина. Ливерморца интересовало, нет ли на Тугаме запретов на раскопки или на запись местных легенд и преданий. Я не сразу понял, какое отношение фольклор имеет к раскопкам, потом сообразил, что на древних мирах палеомогильники иногда фигурируют в сказках как проклятые или зачарованные земли. На Ай-коне с этим очень просто, все наше достояние — благословенное или проклятое — было на виду.

— Я посетил более десятка обитаемых планет, но мало где всерьез занимаются изучением древних организмов, — жаловался Джо. — Три, от силы четыре жалких музея, базы данных запущены и несистематизированы…

— После терраформирования мало что остается от протосферы, — я даже слегка удивился тому, что Джо не знает элементарных вещей.

— Ну, не все же планеты жестко форматировали, — возразил он. — В шести системах из всех, где я побывал в последние годы, население адаптировалось, там сохранились следы палеосуществ. Информации мало, никто всерьез ими не занимался. Вернее, занимались когда-то, но потом забросили. Трудные времена и так далее… Вот и здесь, я так понимаю, все медленно рассыпается.

— А где сейчас легкие времена? Везде, наверное, рассыпается, где медленно, а где и сразу, — уклонился я от прямого ответа. — Туристов давно в наших краях не было, чужаков сюда не пускают. Могут быть "неприятности, если тебя сдадут властям.

— Неприятностей не будет, — отмахнулся Джо. — Меня вписал как партнера в свой торговый сертификат Кари, а он, кажется, из местных. Кстати, он рассказывал, что раньше на караванных путях находили интересные предметы. Вы не видели ничего странного?

Он снова принялся расспрашивать о том, не слышал ли я легенды о зачарованных городах — медных и железных? Будто бы в тех городах удачливые купцы, храбрые путешественники и прочие герои преданий находили волшебные предметы. А я, в свою очередь, ненавязчиво переводил разговор с необычных предметов на миры, которые он посещал, интересовался невзначай: большим или маленьким кораблем владеет Кари и долго ли собирается этот невзрачный тугамец, оказавшийся богатым купцом, держать свой сухогруз на орбите? А насчет сказок советовал ему не обольщаться. Сколько миров — столько преданий, но истоки у них одни. Все знают, что колыбель сказок — Материнская планета, Мир Рассеяния, Древняя Прародина, мир Тысячи Имен… Красивые сказки.

— Да как же сказки?! — вскинулся Джо. — Скоро вся эта орда дикарей начнет бить поклоны легендарному артефакту, примется искать чешуйки Дракона, молиться богам удачи или кому тут еще молятся.

— О каких дикарях ты говоришь?

— Э-э, я не то сказал, — смутился Джо. — Разумеется, я имел в виду благородных паломников, ничего обидного в моих словах искать не следует.

Он еще некоторое время извивался в объяснениях и извинениях, а я вдруг увидел эту картину со стороны: на ворохе грязного тряпья сидит грязный оборванный дикарь, теребит свою грязную бороду и распаляется от обиды на слова холеного чужака. Дикарь — это вроде я, но с каких пор меня вдруг стали задевать нападки Джо на жителей Тугама? Между тем он продолжал свои речи о том, что иногда миры снова возвращаются на стадию варварства, и в этом нет ничего постыдного, другое дело, что лучшие представители туземцев — вежливый поклон в мою сторону — должны понимать свое истинное место и высокое предназначение. Ведь радости жизни сводятся не только к тому, чтобы набивать желудок и щупать самок, не так ли? — спросил Джо.

Его слова вызвали у меня смех и гнев одновременно, и я перестал следить за своими словами.

— Гости, которые не скрывают своего высокомерия по отношению к хозяевам, живут недолго, — сказал я. — А недооценивать умственные способности туземцев или вообще кого-либо — последнее дело. Мы на Айконе жестоко поплатились за такую спесь…

Я оборвал себя и собрался было перевести разговор в другое русло, надеясь, что собеседник не расслышал или не понял меня. Как бы не так! Глаза Джо загорелись, он вскочил с кошмы, огляделся по сторонам и снова уселся рядом, придвинувшись ко мне вплотную.

— Я знал, я догадывался, что для этой дыры ты слишком умен, а твоя жена и дочка слишком красивы. Но я никому не скажу, что ты мигрант.

— Мне боятся нечего, — я с досадой оборвал его жаркий шепот. — Мы беженцы и находимся здесь на законных основаниях. Кричать об этом тоже не стоит, чужаков здесь не любят.

— Айкон… — мечтательно протянул Джо. — Мне обязательно надо попасть туда. Ваш замечательный артефакт, Большая Игла, давно меня интересует, но пока у меня нет средств для приличной аппаратуры. В моем роду был исследователь, который занимался этой проблемой, но это было давно. Или не очень давно. Время, как известно, идет по-разному, смотря в каком направлении лететь, да и то анизотропия пространства весьма неустойчива. Или что-то в этом роде, я не специалист. Возможно, я даже встречусь с ним на Айконе. Если смогу, конечно, обзавестись своим кораблем.

— А что, Кари не может подбросить тебя отсюда до Айкона? — голос мой был равнодушным, по крайней мере, я очень старался, чтобы он так звучал, но глаза я опустил на всякий случай.

— У Кари свои маршруты, свои дела. Мне придется некоторое время болтаться с ним по разным мирам. Не без пользы для себя. А на Ай-кон я обязательно попаду, никуда ваша Игла не денется.

Он не услышал моего вздоха разочарования, в его глазах горел огонь исследователя, а в ушах, наверное, рокотали аплодисменты коллег. Договориться с Кари прямо здесь, стало быть, не удастся. Ну, ничего, торговое судно — это много отсеков и очень мало людей, возможно, наши доводы сочтут убедительными, когда мы окажемся там, наверху. Я мало знаю о корабельной автоматике, все мои скудные сведения сводятся к тому, что усвоил во время наших странствий: за обшивкой под панелями проходят коммуникации, синие линии очень опасны — может убить, если дотронуться пальцем, красные же линии трогать вообще нельзя — если корабль уцелеет, озорника попросту выкинут за борт продышаться. На моей памяти был случай, когда судно с беженцами застряло над каким-то водным миром, а экипаж долго приводил в порядок вышедшие из строя коммуникации. На простые работы, не требующие ничего, кроме грубой силы, поставили беженцев. Керби потом рассказывал, что старые линии чуть ли не рассыпались под инструментами, и все висело на волоске. Ну, волосок оказался крепким, и тогда нам повезло.

Если экипаж торговца увидит, что мы люди серьезные и терять нам нечего, то вынужден будет договариваться.

— На Айкон теперь так просто не попадешь, — с легким злорадством я заметил, что блеск в глазах Джо немного угас. — Может, там и выжила пара-другая квалифицированных специалистов, но вряд ли уцелела аппаратура на посадочных тумбах.

— Что там у вас произошло? — озабоченно спросил он. — Беспорядки?

— Беспорядки… — эхом отозвался я, и если бы вся горечь, что скопилась во мне, передалась ему, наверное, он умер бы на месте от разрыва желчного пузыря.

Но какое ему дело до наших бед! Что толку рассказывать о том, как размеренная жизнь со всеми ее маленькими радостями и большими надеждами вдруг оборвалась бессмысленным бунтом, мятежом, восстанием. Не знаю даже, как назвать то безумие, что обрушилось на мирные города и поселения. Мирные, тихие ульты, которых мы считали немного похожими на больших обезьян, жили себе в резервациях и заповедниках, их никто вроде не обижал. Разве что они частенько становились персонажами комедий или героями анекдотов. Ну и работники, конечно, еще те. На подай-принеси ума хватало, а вот чтобы простую канаву вырыть, это для них был интеллектуальный подвиг. Что заставило ультов превратиться в кровавых убийц, которых не смогли остановить огонь и железо — так и не успели понять. Наша цивилизация рухнула быстро, да ее никто всерьез и не пытался защищать. Каждый думал лишь о том, как спасти себя и свою семью. Отряды самообороны мгновенно превратились в банды, а после того, как орда ультов прошла сквозь континент и сгинула, как надеялись многие, в пустыне Зарзар, уцелевшие начали резню и взаимное истребление из-за еды, воды и убежища.

Так что нескоро, да, нескоро Джо сможет любоваться нашей достопримечательностью — Каменной Иглой, или, как еще называли, Большим Пальцем. Может, оно и к лучшему.

Среди беженцев на перевалочных пунктах один старый цверг уверял нас, что всему виной именно этот артефакт, в незапамятные времена построенный, кажется, первопоселенцами. Будто бы разладился загадочный механизм Иглы, и вместо Зова, который раз в жизни слышит каждый обитатель Айкона, прозвучала команда на уничтожение. Почему же тогда Черный Зов услышали только ульты, спросили старого цверга. Вразумительного ответа он не дал, да и не собирался, — а столпившиеся вокруг него последователи чуть ли не кулаками стали отгонять усомнившихся в новом учении, возникшем прямо на наших глазах.

— Возможно, на Айконе сейчас все тихо. Приходилось слышать в карантинных зонах разговоры о том, что там уже порядок и благоденствие, — сказал я. — Время, как ты говоришь, идет по-разному, а нас долго мотало от одной системы к другой. Кстати, чем твой родственник занимался, что у нас изучал?

— Точно не знаю, — замялся Джо. — Он был в составе большой экспедиции. Сейчас уже никто не помнит, что с ним случилось. Одни наследники говорят, что пропал на Айконе, другие — будто бы погиб после возвращения. В заводской лаборатории был взрыв, никто не уцелел. Утечка газа из резервуара, случайная искра…

Я не успел спросить, что производили на заводе. Подошел Гинтар и, неприветливо глядя на чужака, сказал, что надо поискать сухих веток для костра. В моей памяти сохранились обрывки сведений об оружейных мастерских Ливермора. На спешно организованных курсах переподготовки национальной гвардии слухи о надвигающейся буре с Западного континента тогда еще не воспринимались всерьез. Тем не менее мы учились обращению с крупнокалиберной техникой, очень внушительно выглядевшей, но часто дававшей сбои. Инструкторы советовали при случае и по возможности заменять личное оружие на технику с планеты Урал, практически безотказную, хотя внешне неказистую.

Да чего там теперь вспоминать, самая убойная техника оказалась детской игрушкой в руках людей без воли. Национальная гвардия рассыпалась в первые же дни, грозные самоходки и летающие платформы так и остались в ангарах. Но не стоит никого упрекать. Это сейчас я смелый, когда терять нечего, а тогда казалось, что лучшее лекарство от угрозы — бегство…

После ужина Джо снова объявился у нашего костра. На сей раз он принялся выспрашивать меня о том, не сохранились ли случайно у нас на любых носителях старинные легенды и предания Айкона и не знает ли кто из беженцев, есть ли такие записи где-либо за пределами Тугама. Я ответил, что не знаю о таких записях, и тогда он пристал к Леоноре, но и она ничем не смогла его порадовать. Пыталась вспомнить детские дразнилки, которые распевали в Райской Рыбалке, но кроме слов об одноглазой рыбе, ничего не вспомнила. Джо не отставал и слово за слово вытянул из нее историю наших мытарств в рыбацкой деревне. По-моему, он даже немного расстроился, узнав, что папаша Маас так и не сумел догнать своего взбунтовавшегося сына.

— Ах, какая богатая тема, — сказал он. — Вечная борьба старого и нового, противоборство отца и сына. Сколько на этом континенте выстроено мифов, преданий, баллад. Я мог бы записать их песни перед ритуальным поединком.

— Песни? — удивился Керби. — Да их песни только о бабах и рыбах.

— Дикие народы в бытовых ритуалах часто воспроизводят забытые когнитивные структуры, — назидательно ответил Джо. — Есть целые библиотеки с записями песен восхваляющих и хулительных, в них отражена история не только языка, но и культуры. К сожалению, хранителей древних знаний трудно найти.

Керби подсел поближе к чужаку и вкрадчиво заметил, что вроде бы он недавно встретил одного человека с неплохой библиотекой в коммуникаторе. Но тот человек, кажется, сейчас в столице, и если мы сумеем быстро до нее добраться, а не плестись с паломниками, то, может, и найдем этого хранителя древних знаний.

После длительного молчания Джо сказал, что ему непременно надо побывать в оазисе, чтобы своими глазами увидеть местную святыню. У него есть подозрение, что это артефакт, созданный во времена освоения. Там могли остаться следы древних существ или, по крайней мере, предания о них.

— Ничего там не осталось, — отозвался Керби. — Одичали, позабыли все, что знали, через пару веков сюда и корабли летать не будут.

— Да, так оно и есть, — вроде бы невпопад сказал Джо. — Именно это я и предполагал. Инволюция.

— В каком смысле — инволюция? — я уже задремывал, но спросил, чтобы поддержать разговор.

— Обратное развитие, деградация, вырождение, назвать можно по-разному, но суть одна: сначала появляются высшие формы жизни, а затем они медленно опускаются с уровня на уровень, вплоть до одноклеточных существ.

— Лихо! — только и сказал Керби, зевнул и лег, завернувшись в кошму.

Через минуту он уже храпел, его примеру последовали остальные. Саам о чем-то шептался со своими женщинами, потом и они полезли под натянутые на шесты тряпки. Между тем Джо явно не собирался спать. Он сидел рядом со мной и ворошил прутиком дотлевающий прах угольков. Мне тоже почему-то расхотелось спать. Я понимал, что чужака распирает желание поговорить. Его странные идеи меня не волновали, но полуночные беседы располагают к откровенности, и чем больше я узнаю о нем, тем лучше.

— Так ты полагаешь, что божественные силы изначально создали людей, полных величия, а потом за грехи низвели их до ничтожных тварей? — мой голос звучал тихо, чтобы не разбудить спящих.

— Какие еще божественные силы? — удивился Джо. — Нет, я просто свожу известные мне факты в логически непротиворечивую картину. На многих мирах жизнь возникала и очень быстро развивалась в сложные формы, идеально соответствующие окружающей среде, а потом начинала вырождаться. Некоторые ниспадающие линии доходили и до одноклеточных.

— Мне почему-то казалось, что организмы меняются, если меняется среда обитания, — осторожно заметил я.

— Да, но меняются в сторону упрощения. Инволюция беспощадна ко всем живым существам, люди не исключение. Вот на Тугаме мы видим регресс, техносфера разваливается на глазах, знание уступает место суевериям. Еще два-три века, и без вмешательства извне здесь забудут о полетах к звездам.

«Да здесь о них уже многие и сейчас не помнят», — хотел сказать я, но промолчал.

— Вмешательство извне тоже не решает проблемы, — продолжил мой ночной собеседник. — Рано или поздно разваливаются и высокоразвитые миры, как, например, Айкон. Наступит очередь и Ливермора.

Он вздохнул и надолго замолчал. Потом снова заговорил, но меня уже тянуло в сон. Сквозь тяжелую ткань полога, окружающего мое ночное ложе, просвечивали звезды Айкона, чей-то монотонный голос издалека рассказывал о насекомых, которые некогда царили над природой, а сейчас выродились в рядовое звено пищевой пирамиды, о существах, огромных как горы, они владычествовали на Материнской планете, об иных великих, исчезнувших и забытых. Потом этот голос пропал, распаял в дымке над озером Салан, и остался лишь веселый смех моей дочери, бегущей мне навстречу по мелководью…

Утром я обнаружил, что Джо так и заснул рядом со мной, привалившись к узлам. Он проснулся, когда запели паломники, призывая к утреннему благодарению. После того, как чужак удалился к шатрам торговцев, ко мне подошел Керби и разочарованно покачал головой.

— Ночью я пошарил в его карманах и одежде. Оружия нет, коммуникатор слабенький, — сказал он. — Наверное, он на самом деле ученый. При себе ничего ценного не держит. Надо присмотреть за вторым.

— Кари — хозяин торгового корабля. Хорошо бы выяснить, где их ждет транспорт — в порту, на орбите или подберет по дороге? Этот Джо вроде нанял корабль. Средствами, значит, располагает.

— А вы так прямо и спросите его, господин Острич, где сейчас их корабль, — предложил Керби. — Парень, видать, простоватый. Я только не понял, зачем память своего коммуникатора он забил всякими песенками на разных языках.

— Какие песенки?

— А вот я скинул на свой комм. Послушайте сами.

Прижав серьгу его коммуникатора к уху, я поводил шпеньком шаттла, перебирая секторы памяти. Щелчки следовали один за другим, это были закрытые папки, Керби явно не хотел, чтобы посторонние знакомились с содержимым его комма, да и кому захочется?!

Наконец очередная папка открылась, и пошли записи странных песен, похожих на стоны, ритмичные завывания на незнакомом языке, обрывки каких-то скороговорок, в общем, чепуха полная. Я продирался сквозь наспех скопированные записи, три или четыре раза услышал детские считалки на языке аванков, один раз прозвучала женская брань на диалекте горных цвергов, и мне даже послышались бранные скороговорки на айджин, языке ультских шаманов. Некоторые записи явно были пропущены сквозь какой-то анализатор: мне показалось, что одна песня переписана несколько раз, но в искаженном до неузнаваемости виде, и непонятные слова, гортанно выпеваемые женским хором, снова и снова повторялись, только каждый раз звучали слишком высоко или низко. Ритм тоже менялся.

— Не понимаю, зачем ему нужна этническая музыка?

— Вот и я о том же думаю, — многозначительно сказал Керби. — Может, ему старые песни нужны, а не старые камни? Так мы напоем! И спляшем за отдельные деньги, если захочет.

День выдался хлопотным.

Вдруг закричали, засвистели наблюдатели, расположившиеся на скалах, что нависали над стоянкой. Всполошились слуги богатых паломников, окружили шатры, а кашевары быстро разобрали на части треноги для подвешивания котлов и, браво размахивая черными от копоти железными штырями, встали у прохода между повозками. Несколько человек полезли на холм, посмотреть, что привлекло внимание наблюдателей, из-за чего они подняли шум. Я увязался за ними, а Чакмар за мной.

Со стороны пустыни к отрогам медленно ползло темное облако, похожее на длинный клок овечьей шерсти.

— Наконец-то, — сказал погонщик вьюков и сплюнул. — Плетутся как хромые, жди их, безногих!

— Столько ждали, чего уж теперь, — отозвался другой и пошел вниз с холма.

— К вечеру подойдут, наверное, — сказал я, вглядываясь в мелкие точки, еле заметные в клубах пыли, которую поднимали тысячи ног.

Погонщик что-то пробормотал и побрел вниз. Некоторое время я смотрел, как ставшие наконец различимыми люди и повозки большого каравана подходят к подножью горы, а потом спустился вниз, к своим.

Весть о подходе каравана всех успокоила, кашевары вернулись к котлам, слуги принялись осматривать крепления шатров, остальные тоже занялись своими делами, при этом, как я заметил, неторопливо собирая свои вещи в узлы. Из разговоров я понял, что раньше чем к вечерней раздаче еды ждать никого не следует, а желательно, и попозже, так как ворья, дармоедов и бездельников хватает и без них. На косые взгляды я давно уже не обращал внимания.

Чакмар куда-то исчез, и Джо, который обычно вертелся рядом, тоже не было видно. А ведь именно сейчас я хотел поспрошать кое о чем. Наверное, вместе с купцами пакует свое добро. Ладно, никуда не денется.

Леонора начала собирать вещи Катарины, дочка пыталась ей помочь, а я прикидывал, как бы половчее упаковать наше нехитрое барахло в обветшавшую кошму. Потом, когда худо-бедно все было запаковано, мы слегка перекусили каменной твердости сушеным мясом. Ближе к сумеркам объявился Беспалый, а за ним подтянулись и его люди. В последние дни я видел их редко, да и говорливый чужак отнимал много времени.

Гинтар пинками подгонял упирающегося вьюка, нагруженного узлами, женщины тащили на спинах вязанки хвороста.

— А это зачем? — удивился я. — Куда собрались?

— В ущелье нечем будет костер развести, — ответил Саам. — Мы прямо сейчас пойдем, ждать караван не надо. Пока придут, пока соберутся, еще день пройдет. Много людей, много суеты. Раньше всех подойдем к Вратам Очищения, раньше доберемся до оазиса.

Я переглянулся с Леонорой. Резон в словах Беспалого имелся, мы уже вроде бы отвыкли от огромной толпы, дурно пахнувшего скопища людей и вьюков. Пока я размышлял, подошел Керби, а там и Чакмар прибежал и тут же принялся играть с Катариной в камешки и щепки.

Технику не понравилось решение Беспалого. Почесав затылок, Керби спросил рыбака, много ли у него с собой еды и воды.

— День-другой без жертвенного мяса продержимся.

— Но если идти не день и не два, а дольше? Дорогу хоть знаешь?

— Вот дорога, вот ущелье, за ущельем — оазис. Там Святыня.

— Вода есть?

— Там все есть.

— Ага, ага, — с готовностью закивал Керби. — И разбойнички местные нас будут ждать, а как же!

Беспалый задумался, а Гинтар скинул вязанки и уселся на них.

— Думаешь, со всеми идти надо? — спросил Саам.

— А что тут думать-то? — удивился Керби и подмигнул мне. — Вот и господин Острич так считает. В ваших горах головорезов небось хватает? А у нас компания опять же, вот с торговыми людьми задружились, а у них слуги крепкие.

— Проныра дело говорит, горцы здесь лихие, — вмешался в разговор Гинтар, но Беспалый только хмуро глянул в его сторону, и рыбак замолчал.

— С купцами, значит, задружились… — протянул Саам. — С купцами мы от любых разбойников можем отбиться. Может, они тоже хотят первыми в оазис попасть?

Тут уже Керби задумался, и ход его мыслей был для меня очевиден. Вдали от каравана меньше посторонних глаз, и если с купцами внезапно произойдет несчастье, то меньше будет проблем. При случае вдали от толпы проще вызвать транспорт, никто не помешает справиться с командой. Да и рыбаки, если пообещать им награду — не лишние руки и ножи, говорил взгляд техника.

— Ладно, поговорю с торговцами, — сказал я. — Если наберется еще человек пять или десять со своей прислугой, можно рискнуть.

— Да хоть пара купцов согласится, и то хорошо, — Керби выразительно посмотрел на меня. — С носильщиками и слугами как раз отряд небольшой составится. Много народу — опять будем ползти, а я так понимаю, что Сааму невтерпеж отсюда поскорей убраться. Пока большой караван не подошел, вот.

Техник внимательно посмотрел на свои пальцы и даже пошевелил ими, словно пересчитывая — все ли на месте. Гинтар отвел глаза. Мне показалось, что женщины Беспалого беззвучно прыснули в платки, которыми обвязывали нос и рот, предохраняясь от пыли.

— Ты сказал, что я боюсь? — спросил Саам бесцветным голосом.

— Я не говорил таких слов, — ухмыльнулся Керби. — Кого боятся-то? Твой папаша давно уже вернулся в деревню. Сейчас, наверное, браги напился и отдыхает в своем кресле. Браги бы и я попил холодненькой, — мечтательно сказал техник.

— Мне кажется, ты назвал меня трусом, — еще тише сказал Беспалый. — Давай вместо браги я напою тебя твоей кровью. Выясним, кто из нас боится. На кулаках, на палках или на ножах.

Запахло дракой. Судя по всему, Саам решил, что настало время показать, кто в нашей маленькой компании главный, а техник дал ему повод. Мне это не понравилось. Керби хоть и был на вид тщедушен, но я знал, что он вырос на улице и сумеет за себя постоять. Однако случись драка — набегут стражники, начнутся неприятности, и если старшины паломников увидят в этом дурной знак — кто знает, что они предпримут? Чем ближе к местным святыням, тем строже становятся нравы, дело ясное.

Драки, однако, не случилось. Чакмар, забросивший игру и с большим интересом ожидавший, когда техник и рыбак начнут выяснять отношения, вдруг ткнул пальцем в сторону холма и сказал:

— Вот этот дед, который вас искал!

А когда мы дружно обернулись, то увидели, что к нам приближается сам папаша Маас.

Глава 5

Со стороны могло показаться, что отец и сын ведут мирную беседу в окружении старых друзей. Да, в общем-то, так оно в конце концов и вышло. После перебранки, половину слов из которой я не понял, и оскорбительных жестов, понятных на любом конце Вселенной, они перешли к разговору внятному, полному упреков, но не угроз.

Я тихо радовался тому, что не пришлось пускать в ход кулаки и ножи, отбиваясь от настигшей нас погони, потом до меня дошло, что староста заявился по нашу душу один, без своих крепких помощников. Это меня насторожило. Я шепнул пару слов Керби, и на всякий случай мы вдвоем поднялись на холм.

Большой караван все еще был далеко, а на голых отрогах негде было затаиться. Когда мы вернулись обратно, отец и сын продолжали уныло перечислять обиды давних лет. Если они будут продолжать такими темпами, то к делам сегодняшнего дня подберутся разве что завтра утром. Но тут Маас вдруг бросил перечислять задарма съеденное и выпитое Беспалым и его дружками на третьей свадьбе старосты, сел на песок и захныкал, утирая слезы и сопли огромными мозолистыми кулачищами.

Неожиданное зрелище смутило меня, я снова принялся озираться, ожидая подвоха, внезапного нападения, но все тут же встало на свои места.

— Обидел, обидел папу, — бормотал старик, из грозного хозяина деревни внезапно превратившийся в дряхлую развалину. — Обокрал, унес единственное достояние. Не будет тебе моего благословения!

— Подавись своим благословением, — сквозь зубы процедил Саам.

— Я взял свое по праву старшего сына.

— И женщин увел, — плаксиво пожаловался староста Чакмару, который стоял рядом и, вытаращив глаза, пытался понять, что происходит. — Увел женщин, ведь увел же. А?

Мальчонка улыбнулся и сплюнул себе под ноги, вроде давая понять — ну, увел, так увел, что же теперь делать!

— Народ взбаламутил, — продолжал ныть старик. — Все решили, что ты новую деревню хочешь основать. За тобой молодые собрались уйти, а когда я запретил, взбунтовались.

Тут он замолчал и, понурившись, уставился в песок.

— Это что же, — сказал Гинтар. — Ты больше не староста, что ли?

— Помолчи, пока мы разговариваем, — нахмурил брови Саам.

— Да ладно… — весело протянул Гинтар. — Я так понимаю, что отца твоего сместили. Вот как оно повернулось!

Беспалый задумчиво посмотрел на Гинтара, но тот встретил его взгляд без робости. Потом глянул на отца и спросил:

— Выгнали из деревни?

— Эх-хе-хе! — только и вздохнул горестно бывший староста.

— Кто выгнал?

— Да эти двое, что остались. Я ведь к ним, как к родным сыновьям, а они! Ну, обменял их стариков на новые сети, так ведь не кому-нибудь отдал, а в хорошие руки, и недалеко, полдня ходьбы. А брата его оставил, хотя добрую цену предлагали, да-да, оставил. Такие неблагодарные чужаки. Сначала они молодых подбивали за тобой идти, а когда я велел запереть всех в сарай, эти двое меня связали, а потом решили, что никуда идти не надо, проще меня выгнать. И выгнали. Пинками, как вьюка паршивого.

Вот тут у меня в голове все сложилось, я схватился за живот и плюхнулся на узел, смеясь так, что эхо отдавалось от скал.

— Так это… так это братья Во… Во… Волковы тебя вышибли из кресла? Ну и дела!

Засмеялся Керби, хохотнул Гинтар, лишь только отец и сын мрачно наблюдали за этим весельем.

— Разве я не был добр ко всем? — сказал наконец староста, когда все отсмеялись. — Разве я не судил как должно и как можно? Но вот появляются два чужака-молокососа, и, что обидно, о, как обидно, почти вся деревня поддерживает их. Ладно бы молодые, они все глупы, но и старшие тоже сошли с ума и решили «жить по справедливости»… — последние слова он выдавил с такой брезгливостью, словно на губу ему вьюк наложил.

— Это как — по справедливости? — удивился Беспалый.

— А я почем знаю?! — огрызнулся старик. — Наобещали всем еды из кладовых, долю от продажи соуса и свободу. А девки-то, девки как перед ними стелились, тьфу!

— Зря мы сбежали, господин Острич, — весело сказал Керби. — Остались бы, сейчас вместе с Волковыми могли бы управлять Райской Рыбалкой. Может, вернемся?

— Управляй своей задницей, — старик злобно высморкался в сторону техника. — Из-за вас у меня все отобрали. Раз сбежали, говорят, значит, слаб, правит плохо, вот народ и разбегается. Так на сходе решили. Вернетесь, может, и простят вас. Побьют, но простят.

— Волковы не дадут в обиду.

— Куда денутся! Слабость покажут — их тоже скинут или разбегутся, вот как вы сбежали.

— Про караван ты им говорил? — спросил Беспалый.

— Нет.

— А кто с тобой шел?

Вместо ответа Маас бросил к его ногам пустую холщовую сумку.

— На последние деньги нанял помощников, чтоб тебя быстрее найти. Все истратил, ничего не осталось. Вот, сынок, нашел я тебя. Пошли домой, забудем обиды. Лучше ты старостой будь, чем эти говнюки.

— Поздно возвращаться, — угрюмо ответил Беспалый. — Не дойдем, без еды-то. Когда обратно пойдет караван, тогда поглядим.

Так закончилась непредвиденная встреча с папашей Маасом. Не роковую и кровопролитную схватку отца и сына мы увидели, а мелкую семейную свару, которая завершилась если и не примирением, то чем-то очень похожим на примирение. Не было ритуальных песен. Вместо высокой трагедии случился фарс, а вместо трупа с колотыми и резаными ранами — еще один попутчик. Джо, наверное, был бы разочарован.

Три дня мы шли сквозь глубокое ущелье, а до выхода из горной теснины было еще далеко. Крутые склоны, ни воды, ни травинки, только камни справа, камни слева и песок под ногами — его нанесло сюда ветрами из пустыни. С каждым днем песка становилось все меньше, идти приходилось по каменным плитам, довольно-таки гладким, выровненным за века ногами и копытами. Шли в тесноте, но быстро. Дорога кое-где расширялась, иногда образуя вполне приличные площадки. Там сразу же располагались самые слабые, чтобы отдохнуть в тенечке. Иначе могли затоптать ненароком.

Керби все же упрекнул Беспалого: послушайся мы его, сейчас изнывали бы от жажды и голода. Рыбак ничего не ответил, только зыркнул сердито на техника и побрел дальше, а следом за ним плелся старина Маас. На привалах, когда караван замирал без движения бесконечной змеей, заполнившей собой дно ущелья, бывший староста уныло намекал сыну: неплохо, мол, вернуть ему жезл, — на что Беспалый лишь морщил нос и отворачивался.

Джо теперь не донимал разговорами, купцы оказались далеко впереди, а чтобы во время остановок добраться до нас, ему пришлось бы идти по головам и телам сидящих и лежащих паломников. Лишь Чак-мару удавалось ввинчиваться между людьми и скалами, ловко подныривать под брюхами вьюков в поисках уроненной кем-либо вещи.

На единственного вьюка мы усадили Катарину. Женщины шли, держась за большие переметные сумки.

Раздача мяса прекратилась. Неприятно пахнувшую воду, подкисленную какими-то травами, разливали помалу из больших бочек, повидавших, судя по разлохмаченным слоям пластика, не одно паломничество. Хорошо, что мы не выбросили пустые емкости. Тем, у кого не было ничего подходящего, приходилось пить из общих кружек, привязанных к бочкам крепкими веревками. К моему удивлению теснота, скученность и скудный рацион не сделали паломников агрессивными. Наоборот, ссор, криков, брани вообще не было слышно, они шли, сосредоточенно уставившись друг другу в затылок, кто-то тихо напевал себе под нос благодарственные песни, кто-то молча перебирал четки, время от времени опуская на миг глаза, чтобы посмотреть, на каком знаке лежит палец.

Наше место в караване все время менялось, если перед нами останавливались на отдых, мы продвигались вперед, а когда обнаруживалась свободная площадка и ноги уже гудели — отставали. Шли тем не менее бодро и как-то незаметно оказались в голове колонны, там, где шли старшины, знатные паломники и богатые купцы. При виде нас Джо слегка оживился, но выглядел он уставшим, и сил у него хватило лишь на то, чтобы приветственно взмахнуть рукой.

— Это еще кто? — за моей спиной раздался хриплый шепот папаши Мааса.

— Торговый человек. Чужаки с ним задружились, — тихо ответил Гинтар.

— Купец? Богатый? — старик спросил, словно приценился.

— Вроде богатый.

— Будь я помоложе, хе-хе… Э-э, чего уж теперь!

Я с интересом прислушивался к негромкому разговору. Маас втолковывал Гинтару, что хоть сынок его оказался беспутным, но все же есть, наверное, крепкие, надежные люди, с которыми можно хорошее дельце провернуть. Для этого надобно лишь вернуть жезл власти, а остальное он берет на себя. Гинтар лишь сопел в ответ, дергал себя за редкую растительность на подбородке, но вразумительного ничего не сказал.

Вот ведь неугомонный старик, подумал я, вроде всего лишился, а все равно не успокоится, теперь норовит разбоем промышлять. Тут я вспомнил, что мы с Керби тоже собираемся слегка пощипать купцов, то есть даже не слегка, а попросту очень крупно. Но пока мы в караване, никому в голову не придет разбойничать.

В разговорах паломников все чаще упоминались некие Врата, перекрывающие выход из ущелья. Наверное, это своего рода пропускной пункт или таможенный терминал. Я ожидал увидеть что-то вроде блокпоста и поэтому растерялся, когда за очередным поворотом дорога оказалась перегорожена стеной, вздымающейся над нами так высоко, что пришлось задрать голову. Сложенная из белого камня, она ярким пятном выделялась на фоне темных скал. На высоте десяти-пятнадцати метров шли ряды узких бойниц, а еще выше к стене прилепились какие-то легкомысленные балкончики с тонкими, еле заметными перилами. На балкончиках толпились люди в пестрых одеждах. Наверное, разглядывали караван.

Тем временем команды старейшин уже слабым эхом доносились из глубины ущелья, колонна остановилась. Большая, хорошо утоптанная площадь перед стеной заполнилась людьми. Вьюков стреножили, зазвенели котлами кашевары, задымили костры — в дело пошли последние вязанки хвороста. Мне показалось, что паломники устраиваются на отдых слишком капитально.

Чакмар убежал, потом возник с обгрызенным по краям сухарем, снова исчез, а когда появился, то сказал, что сквозь Врата Святости скоро начнут впускать, но маленькими группами, так что лучше поесть и поспать.

— Вот они — Истинные Врата, — благоговейно произнес папаша Маас. — Я думал, вранье, нет никаких Врат, так, название одно.

— Это Последнее Препятствие, — кротко пояснил незнакомый паломник. — Кто любезен удаче, тот одолеет его без ущерба для себя.

— Нет-нет, — вмешался другой паломник. — Это не Врата, а Стена Преодоления, и одоление ее произойдет не в грубом телесном виде, а посредством испытания духа.

— Да как же так, — повысил голос третий. — Всем известно, что удача и благочестие равно приятны перед силами добрыми или равнодушными, а стены суть ложные обманки глаз…

С минуту я прислушивался к безумному спору мудрецов, лохмотья которых привели бы в восторг любого паразитолога, потом отвернулся. От высоких разговоров меня просто тошнило, местные верования и обычаи я презирал, не отдавая себе отчета, что давно уже следую этим обычаям.

Мы уже развязывали узлы, когда перед нами возник сияющий Джо.

— Я все устроил, — сказал он. — Сейчас запустят нашу группу, вы можете пойти с нами. Иначе придется ждать день или два, пока старейшины будут тянуть жребий, кого вперед пускать, а кого придержать.

— Не оскверняй свой рот хулой, — прикрикнул на него Беспалый. — Нельзя гадать и ворожить, нельзя испытывать судьбу удачей.

— Здесь можно, — хором сказали паломники, прервав свою дискуссию относительно того, как следует называть стену.

— Разве уже дошли? — удивился Саам.

— Еще нет, но в этих краях силы Паука и Дракона уравновешиваются, — пояснил один из паломников.

Тут возник спор, на сколько шагов следует подойти к стене, приступив к испытанию удачи двоякому и троякому, и следует ли прислушаться к мнению толкователя такого-то, уличившего толкователя сякого-то в поспешности, то бишь в непочтении к силам, о которых пока не следует говорить…

Миновав шатры старейшин, мы подошли к стене. Врата оказались еле заметной дверцей, сквозь которую нагруженный вьюк не протиснулся бы. Чуть позже я заметил дверь пошире и выше, такую же неприметную, из выбеленных досок — через эту загоняли живность, тягловую и на прокорм. А вот как собирались втаскивать большие многоместные короба-носилки, я не понял. Наверное, разберут.

У дверцы стояли два зверовидных стража с огромными палицами, утыканными ржавыми штырями. Джо предъявил им дощечку с полустертым знаком. Эту хитрую загогулину, очевидно, выжгли с помощью раскаленного клейма. Судя по тому, что знак был еле заметен, дощечка побывала в великом множестве рук.

Стражники выстроили нас попарно, пересчитали по головам, двоим велели отвести вьюка к широким створкам, а потом впустили и нас. К моему удивлению, за дверью нас ждало не ущелье и даже не дорога.

Пыльные столбы света, наискось тянущиеся из бойниц, ложились на высокие колонны, подпирающие еле различимые своды огромного зала. Воздух пропитан многолетними испарениями человеческих тел и животных, но разве этим смутишь носы, вкусившие несравненного аромата черного соуса? Нет, нас этим не смутишь…

Низкие деревянные перегородки между колоннами рассекали помещение на расходящиеся от входа длинные коридоры, ведущие в темноту. Десятки людей в светлых долгополых рубахах навыпуск стояли у проходов и направляли группы паломников в свободные коридоры.

Все-таки очень смахивает на таможенный досмотр, подумал я. Дело привычное. А вот рыбаки были подавлены размерами помещения. Они притихли, жались друг к другу, и даже шустрый Чакмар старался не отходить от группы ни на шаг. Что касается нас, то мы насмотрелись на таможенные залы, пакгаузы и ангары, в которых трясли беженцев неимоверно, вытряхивая мало-мальски ценные веши под предлогом карантина, проходного сбора, налога на спасение и на все остальное, что в силах было подсказать воображение фискалов.

Но здесь никто не проверял, что находится в больших кожаных баулах купцов и в наших узлах-котомках. Странно. Первыми сюда запускали тех, кому не хотелось ждать, когда выпадет его очередь по жребию. За приличную мзду выдавали пропускную дощечку на определенное количество паломников, не желающих испытывать силы удачи по мелочам. Казалось, вот кого нужно трясти мало-мальски опытному таможеннику. У нас-то опыт был немалый: на бесправных беженцах в космопортах кто только не тешил свое самолюбие.

А сейчас без всякого досмотра нас пропустили сквозь одну перегородку, другую, потом велели каждому приложить ладонь к навершию каменной тумбы. Было видно, как на шеи паломников надевали шнурки с талисманами. Мы двигались в очереди, а когда подошли к тумбе, вытесанной из серого известняка, я обнаружил, что в ее поверхность, залапанную тысячами грязных ладоней до черноты, врезана дырчатая пластина биосканера.

Верзила, нависающий над нами, был чем-то похож на старину Мааса. Наверное, староста был в молодости таким же мускулистым амбалом. И таким же грубияном.

Заметив мое изумление, верзила заржал, схватил меня за руку и на секунду прижал ладонь к сканеру. Мигнула зеленая точка.

— Что, деревенщина, перетрусил? Это Камень Истины! От него не скроешь дурные помыслы.

Я даже не поднял на него глаза. В последнее время я был готов на любой конфликт, драку, поножовщину, если понадобится. Но страх многолетней выдержки, страх перед официальными лицами при исполнении, настоявшийся за годы скитаний, все же оказался сильнее. Рядом с верзилой суетился мелковатый человек в одеждах, которые были явно ему велики. Он подавал веревочки и шнурки с талисманами, которые полагалось вешать на шею. Талисманом оказался круглый камешек с грубо выдолбленной дыркой посередине. Недалеко от нас, в соседнем проходе, заспорили, зашумели, а потом и закричали. Прибежали стражники с дубинками и, схватив под локти какого-то паломника, потащили его обратно к двери.

— Хворых нам не надо, — сказал верзила, провожая их взглядом. — От них самое невезение. Приходят сюда всякие, удачу тратят.

В нашей группе и у купцов больных не оказалось. Так, по крайней мере, был истолкован сигнал сканера. Судя по его габаритам, это была очень старая модель, и вряд ли она могла практически мгновенно провести прионный анализ. Может, он настроен на людей потливых или с повышенной температурой, а местные власти не только не могут настроить его, но даже не знают, как им пользоваться. Да-а, еще немного, и я поверю в странные идеи Джо…

На одного из носильщиков, что тащил вещи купцов, сканер вообще не отреагировал. Верзила непочтительно пнул Камень Истины, или как он еще там его назвал, и после этого наконец моргнул зеленый огонек.

— Батарейка села, — шепнул мне Керби.

Верзила подозрительно глянул на нас, потом отошел в сторону и за шиворот поднял какого-то спавшего у деревянной перегородки оборванца.

— А ну, дармоед, быстро к Хабану, скажи, пусть еды для камня выдаст. Опять потеряешь, съем твои уши!

Заспанный тщедушный человек хрустко зевнул и поплелся в темный проем между колоннами.

— Идите за ним, — сказал верзила. — На выходе сдадите ошейники, иначе не выпустят.

За нашей спиной хлопали двери и ворота, негромкий рокот голосов долгим эхом шелестел во тьме. Когда мы подошли к выходу, то обнаружили, что здесь уже интересуются не здоровьем паломников, а денежками в их поясах.

Чтобы выйти на ту сторону, необходимо было сдать нашейный талисман-пропуск и заплатить что-то вроде налога на удачу. А кроме того, толпящиеся у выхода люди требовали проходных, ножных, узловых, вьюковых и прочих выплат в пользу сил добрых и семей многодетных.

Я даже воспрянул духом! Нет, ошибается Джо, цивилизация здесь еще не совсем скатилась в глухое варварство — пока таможенники блюдут традиции мздоимства, хоть кривой, а все же порядок сохраняется, и незаметно подкрадывающийся хаос не стал полным распадом. Кто бы подумал несколько лет тому назад, что меня обрадует такая малость?!

После мрака и затхлого воздуха даже неяркий свет в ущелье показался слишком ярким. Глаза наконец привыкли, но ничего похожего на оазис я не увидел — все те же камни, отвесные скалы, кое-где пробивались жалкие кустики с бурыми веточками. Ржавые потеки на склонах говорили о том, что когда-то здесь текли ручьи, а наверху имеет смысл поискать железный колчедан. И еще я обратил внимание на то, что при строительстве здания, которым, словно затычкой, перекрыли ущелье, местами использовали большие, прекрасно обработанные блоки из красного гранита. Уложенные вперемешку с грубо обтесанными глыбами известняка, они смотрелись очень странно. Джо наверняка решит, что это остатки циклопических строений древних цивилизаций.

— Ну что, — спросил Керби, — дальше сами пойдем или проводников подождем?

— У купцов, наверное, есть проводники, — отозвался Саам. — А если и нет, так ведь дошли вроде.

Тщедушный человек, которого послали за питанием для сканера, был на голову, а то и полторы головы ниже рыбака, но каким-то образом он сумел посмотреть на него сверху вниз.

— Откуда бредете, паломнички? — высокомерно спросил он, отвесив нижнюю губу. — Из деревни Малые Пердунцы?

— Нет, — простодушно ответил Беспалый, — мы из Райской Рыбалки.

— Ну, разницы никакой, если ты меня понимаешь. Значит так, всем слушать меня и быстро соображать! Без проводника далеко не уйдете. Ясно, да? Здесь места опасные. Пять монет, и Радук приведет вас в нужное место. Радук — это я, а нужное место — это оазис. Оазис, понимаешь? Там вы сумеете выпросить удачу у Каменной Рыбы для себя и своей родни в вашей Рыбалке.

Я присмотрелся к незваному проводнику и засмеялся.

— А что, отважный Радук, — поинтересовался я, — разбойное дело оказалось неприбыльным? И где, кстати, твои отважные воины?

Неудачливый разбойник даже не смутился.

— Воины? Тьфу, а не воины! Жалкие пастухи, нанятые за кусок вяленого мяса. Вот раньше, бывало, ни один караван не входил в ущелье, не заплатив за проход. Мой отважный дед…

От бесконечной истории Радука о своей отважной родне и ее бесконечных приключениях у меня зазвенело в ушах. Я подхватил Катарину на руки и прошел вперед, к группе купцов, а рыбаки, раскрыв рты, остались слушать похвальбу Радука.

Трепался он недолго, потому что торговые люди уже собрались в дорогу, не ожидая большого каравана. Да, собственно, из-за этого они и заплатили проходные, чтобы не ползти с толпой.

Двинулись было в путь сразу же после того, как вывели вьюков, но тут оказалось, что один затерялся где-то. Пока шумели, искали пропажу, лаялись со стражниками Врат, подошли еще паломники. Вьюка так и не нашли.

В узком извилистом ущелье становилось прохладно, сухая жара сменилась свежим ветерком. Кустарник теперь покрывал все склоны, затем появились кривые деревца, торчавшие над скалами, как редкая цепочка стражей. Я брел, размышляя о том, что наша компания быстро обрастает новыми неудачниками. Джо никак не может найти доказательств своим странным теориям, Беспалый хотел убежать от отца, но так и не смог, Маас, который лишился власти, и теперь в придачу неудачливый разбойник Радук. А другие? Разве благополучные люди становятся паломниками? И разве мы, беженцы, не нуждаемся в везении, чтобы попасть домой?

Оазис предстал перед нами внезапно. Мы еще бредем в тени ущелья, но вдруг за очередным поворотом открываются не нагромождения камней, не острые клыки скал, облепленные мхом и травой, а чаша, огромная чаша, гористые края которой еле заметными зубчиками видны далеко, очень далеко на горизонте. Мы видим спирали густых облаков, кругами идущие над оазисом, видим там, внизу, квадраты и прямоугольники садов и пашен, видим скопления шатров, какие-то лачуги, хижины, домики. А впереди возвышался холм, более похожий на огромный булыжник, аккуратно помещенный чьей-то могучей рукой в середине чаши оазиса. В мареве дрожащего воздуха его очертания немного расплывались, он был, скорее, похож на ковш с короткой ручкой.

Купцы зашумели, загомонили, и спор длился до тех пор, пока не вмешались старшины. Джо потом рассказал, что торговые люди никак не могли решить: надо идти к подножью большого холма или выбрать стоянку подальше. Я так понял, что этот огромный камень в центре и есть средоточие удачи или сил, у которых паломники выпрашивают удачу, но чем ближе к нему, тем больше надо заплатить или отработать еду и место, нежели на периферии, у обросших лесами гор, опоясывающих оазис.

Впоследствии я узнал также, что купцы отправились в долгое путешествие, чтобы именно здесь заключить сделки, удача в которых весьма сомнительна, а потому ей надо немного помочь, как пояснил один из них. Возможно, дела эти были сомнительны и с точки зрения тугамских законников, и на взгляд чужаков-контролеров. Но мне-то что?! Даже если я увижу, как контейнер с партией ручных дезинтеграторов меняют на стадо баранов — палец о палец не ударю и, скорее всего, даже помогу ящики грузить за небольшое вознаграждение.

Радук, вместо того чтобы идти по своим делам, долго топтался рядом, прислушивался к спору купцов, и как-то незаметно торговые люди обнаружили, что слушают его россказни о родственниках, о шатрах родственников и о гостеприимстве родственников, которые рады будут в своих садах принять щедрых путников. Старшина в полосатом длиннополом одеянии, недоверчиво щурясь, поинтересовался у Радука именами родственников.

— Если ты приходишься сыном брата свояка досточтимого Садзандара, мы могли бы разбить шатры вблизи Средоточия Вопрошения. За умеренную плату, разумеется, — тут он скосил глаза на Радука. — Чем умереннее траты на постой, тем больше вознаграждение проводнику.

— Дядюшка Садзандар не нуждается в деньгах, — с достоинством ответил Радук. — Его стада тучны, поля необозримы, а закрома полны в сени Великой Рыбы. Все, что заплатят щедрые путешественники ему и мне — всего лишь достойный знак уважения.

— Мы не путешественники, а паломники, — поправил его старшина. — Но насчет щедрости ты не ошибся, мы и впрямь щедры к тем, кто послужит нам в этих благословенных местах.

С этими словами он кинул к ногам Радука горсть монет. Радук отважно нырнул под ноги старшине, вылавливая монеты. Наверное, плата показалась ему более чем достойной, потому что он чуть ли не на руках готов был нести старшину во время нашего пути к центру оазиса. А когда техник Керби спросил его, не достанется ли отважному проводнику тумаков и пинков за то, что он не исполнил поручение, в ответ Радук бесшабашно щелкнул пальцами над головой — пустяки, мол, никуда не убегут дела, и вихляющей походкой продолжил свой путь. Потом он рассказал, что батарейки для стражи выдает лекарь Хабан, обитающий аж на самой вершине святого места, до него добираться — только время зря переводить, да и стража не всегда пропускает, хотя за вознаграждение отчего же не подняться… Лекарь, как же! Видел я местных лекарей, вьюка им доверить — и то не всякий пастух решится.

Идти к садам дядюшки Садзандара пришлось долго. Паломники могли следовать лишь дозволенными тропами и дорогами, которые были заботливо размечены пирамидками, выложенными из белых камней. Наверное, для того, чтобы тысяченогая толпа не вытоптала посадки и огороды. Чем ближе к каменному сердцу оазиса мы приближались, тем плодороднее были земли и богаче шатры. Появились озерца и пруды. Рыбы здесь водится немало, судя по обилию сетей, растянутых на шестах для просушки. Старина Маас ворчливо заметил, что дымы коптилен стелятся низко. А все потому, что сырое дерево никуда не годится, и соус, соус-то здесь явно не умеют готовить. И то верно: пахло чем угодно, кроме тошнотворно знакомого аромата.

Шатры кочевников сменились желтыми и красными черепичными крышами сложенных из пористого известняка домов. Порой на околицах селений встречались и длинные одноэтажные строения, напоминающие унылые пакгаузы в космопорту захудалого мирка, где приходилось коротать время беженцам. Пару раз к нам выходили из этих пакгаузов не то местные обитатели, не то хозяева, и предлагали остановиться именно в их недорогом приюте покоя и благоденствия, обещая еду и ночлег за посильную работу на полях или в мастерских. Радук улыбался им, благодарил и кланялся, кланялся и благодарил, но при этом торопил купцов, не позволяя им даже вступать в переговоры. Ютиться среди сотен паломников в закрытом помещении мне тоже не хотелось, сквозь распахнутые широкие двери были видны длинные ряды двухэтажных нар, а скопище людей надоело сверх всякой меры.

Движение замедлилось, и мы остановились у поворота. Купцы прикасались к губам кончиками сложенных пальцев и, словно сбрызгивая капли воды, резко растопыривали пятерни в сторону большого камня. На правом плече у меня дремала Катарина. Я осторожно передал ее жене на руки, покачал затекшей шеей и прищурился на закат, пытаясь разглядеть, кому наши попутчики шлют воздушные поцелуи.

Местная святыня была похожа скорее на длинную ручку от ковша, а вовсе не на дракона, рыбу или змею. Издали каменный массив напоминал большой котел, а выпирающая из него длинная штука, темнеющая в закатном свете — упавшую колонну. Я прикинул длину той части, что нависала над оазисом, и меня вдруг прошиб озноб — на какой-то миг померещилось, что это Каменная Игла переместилась сюда с Айкона, но не устояла на вершине огромного булыжника и рухнула. Я помотал головой, стряхивая наваждение. Леонора испуганно посмотрела на меня, хотела что-то спросить, но промолчала.

Подошел Керби, за ним плелся угрюмый Гинтар.

— Что скажете, господин Острич? — спросил техник, нервно теребя клочковатую бороду. — Прямо как наш Большой Палец.

— Да-а, похоже.

— Вроде стояла эта штука, а потом упала, а? Что скажете?

— Подойдем ближе, увидим.

— Вот Гинтар интересуется, не опасно ли рядом с ней находиться?

— Не знаю.

Бормотание Керби мешало мне сосредоточиться, очень серьезная мысль или воспоминание о важном событии никак не могли всплыть сквозь вязкое, тупое раздражение.

— Тут вот какое дело, — продолжал Керби, перейдя на шепот. — Я с Кари немного поговорил о том о сем. Транзитные визы у них явно липовые, они, выходит, нелегалы.

— Это он сразу вот так признался? Все рассказал первому встречному?

Ухмылка, шевеление пальцами.

— Ну, не первому все же и не прямо, а таки признался! Он когда играет, себя не контролирует. Азартный! Если выиграет, можно о чем угодно спрашивать, удача в мозг ударяет крепче хмельного. Проигрыш тоже.

— Только не говори, что ты у него корабль выиграл!

— С кораблем-то как раз нехорошо получилось. Этот…

Техник покосился на Леонору, снова пошевелил пальцами.

— Одним словом, корабль он прохлопал. То есть не то чтобы совсем, но проиграл все деньги за фрахт, полученные с ливерморца. Ему даже арендовать челнок не на что. Да и команда ждет жалованья за рейс.

Неприятная новость. Может оказаться так, что мы зря увязались за паломниками. Бросить всех и вернуться на побережье? Дорога трудная, но знакомая, а пока папаша Маас разбирается со своим сыном в песках и выясняет, кто из них главный, жить в свое удовольствие в деревне, помогая братьям Волковым мудрым советом и добрым словом… Но стоило мне только вспомнить грязные хижины Райской Рыбалки, как в носу защипало, словно неподалеку разбили пару чанов с забродившим черным соусом.

— Выходит, нет у него корабля? — спросил я шепотом.

— Вроде бы есть, но без денег ему туда хода нет.

— Постой, так ведь команда может попросту улететь без него.

Снова ухмылка.

— Без кодов никуда не улетят, а все коды у него.

— Да-а… Толку от этих чужаков, выясняется, никакого.

— Толк может выйти, если повезет. Кари собирается здесь играть по-крупному, если выбьет из Джо кредит. Опять же он надеется, как и все паломники, найти Коготь Дракона. За коготь в столице, говорят, денег отсыпают на вес человека.

— Какой еще коготь?

— Ну, кто-то называет его чешуей Большой Рыбы, кто-то Когтем Дракона — сколько людей, столько названий. Будто бы с этой хреновины… — многозначительный взгляд в сторону каменной глыбы, — иногда падают какие-то штуки. Очень дорогие штуки.

— Какие штуки?

— Я разузнаю. Да и малец наш, наверное, уже времени зря не теряет.

Чакмара поблизости не было. В оазисе он перестал вертеться под ногами, больше интересуясь тем, что растет в садах. Часто приносил незрелые плоды местной разновидности абрикоса, но эту кислятину смогла одолеть только Катарина. Своими зубками она вгрызалась в зеленую мякоть так, что только брызги летели.

Жилище дядюшки Садзандара и впрямь оказалось в непосредственной близи от каменного массива. От садов и полей оазиса гигантский булыжник отделяло кольцо пустошей. Возможно, здесь когда-то росла трава или даже деревья, но сейчас на изрытой чуть ли не в песок земле ничего не росло. Ноги вязли в рыхлой почве, казалось, изо дня в день ее перекапывали тысячи безумных пахарей. Некоторые из них, кстати, встретились нам по пути. Судя по драной одежде и идиотскому блеску в глазах — тоже паломники. Они ковырялись в земле грубыми мотыгами, деревянными лопатами, напоминающими весла, и просто кольями. Время от времени то один, то другой падал на колени и погружал пальцы в пыль, словно в поисках выроненной драгоценности.

Чакмар сунулся было к ним, но эти странные земледельцы подняли крик, из-под навеса медленно выбрался здоровяк с суковатой дубинкой на плече и укоризненно покачал головой.

— Идите, куда идете, почтенные, — сказал он. — Без разрешения вопрошать удачу здесь не дозволяется.

— Бе-бе-бе! — высунул язык Чакмар, но здоровяк, не обратив на него внимания, вернулся в тень навеса.

Пока мы пробирались утоптанными тропинками к домам, облепившим основание массива, Чакмар рассказал, что паломники ищут дары добрых сил, приносящих удачу, а как выглядят эти дары, он не знает, потому что они очень редко попадаются. Спящий Дракон теряет свои чешуйки не каждый месяц. Иногда все паломничество проходит впустую. Гинтар глубокомысленно заметил, что для него любую потерянную вещь найти — пустяк, если он находил рыбные места и в самую гнилую погоду.

— А кто мою лодку разбил, когда даже ветерка слабого не было? — спросил Беспалый. — Должок с тех пор остался.

— Так то — лодка трухлявая, а я насчет вещей ценных.

Со стороны дороги странная штука на вершине большого камня не была видна, но почему-то казалось, что она нависает именно над моей головой. Я поднимал глаза, но, разумеется, ничего угрожающего не замечал. Неприятное чувство все же оставалось. И не только у меня.

— Великое чудо, что она не падает, — сказал Беспалый. — А все же боязно. Упадет — слизи не останется от нас.

— Кто упадет? — Керби тоже взглянул на облака.

— Большая Рыба.

— Вот я не пойму, почему все эту штуковину по-разному называют? Да и ты, на моей памяти, как только ее ни называл.

— Не понимаешь, потому что глупый, — утробный смех Гинтара был похож на уханье ручной помпы. — Чем больше имен, тем больше шансов на удачу. Ты когда в круги играешь, все пять камней возьмешь или тебе одного броска хватит?

— Кто ваши дикарские заморочки поймет! — огрызнулся Керби. — Может, вы просто имена перебираете, чтобы истинное вслух не произнести. А кто ненароком брякнет, тому голову долой.

— Это кто из нас дикарь? — вытаращил глаза Беспалый. — Какие еще истинные имена? Ты, суеверный варвар, нас дикарями считаешь!

Они еще некоторое время обзывали друг друга, потом рядом с ними возник Джо и стал выпытывать у рыбаков, что они слышали об истинных именах божеств, кому они поклоняются и все в таком роде. Керби сморщился, словно от кислой ягоды, и как бы случайно отстал. Рыбакам чужак тоже успел надоесть, они даже не стали ему отвечать. Лишь старина Маас вдруг подковылял к Джо и, суетливо потирая ладони, спросил, на какое вознаграждение может рассчитывать бедный рыбак, обобранный своей же родней, если он попробует вспомнить истории об истинных именах, которые ему рассказывал отец, известный своей мудростью и отменной памятью на всем побережье.

Беспалый Саам в это время поправлял сползшую подпругу вьюка. Криво ухмыльнувшись, он тихо сказал мне, что его дед был известен всему побережью как истинный пьяница и отменный бабник, а память ему давно отшибли кулаки ревнивых мужей из Мелких Заводей.

С памятью дела оказались плохи и у дядюшки Садзандара. Высокий, осанистый старик в расшитом красными нитками халате вышел к нам в сопровождении десятка крепких работников. Он долго всматривался в своего родственника, словно в какую-то вошь подседельную, качал головой и презрительно оттопыривал нижнюю губу. Наконец он заговорил, словно обращаясь к невидимому собеседнику за нашими спинами.

— Возможно, это на самом деле сын несчастной Дунибы, никчемный муж которой пропил ее приданое, а потом сбежал в столицу с такими же, как он, бездельниками. Сына Дунибы отведите на кухню и накормите один раз. Смотреть в оба, чтобы потом не пересчитывать утварь. Остальных не знаю и не собираюсь давать приют невесть кому.

Я думал, что Радук под взглядом дядюшки просочится в песок, как моча вьюка, но наш проводник лишь подмигнул старшине купцов и ответил своему негостеприимному родственнику в том смысле, что на кухне пусть столуется всякая голодная шваль. А ему, другу и попутчику уважаемых людей — последовал поклон в сторону купеческого старшины, — просто недосуг разбираться в старых делах старых людей, и он здесь лишь для того, чтобы приветствовать уважаемого родича.

Тут вперед выступил старшина и важно осведомился, действительно ли говорящий с нами и есть тот самый Садзандар, о котором лестно отзывались уважаемые Горгис и Доргис, держатели торгового дома в столице?

Долгий и обстоятельный разговор сопровождался поклонами и прикосновениями щекой к щеке, перемежался упоминанием уважаемых торговых людей и чиновников, плавно перетекая в торг, сколько человек готов разместить уважаемый дядюшка Садзандар в самой что ни на есть близости от Вместилища Удачи и во сколько обойдется купцам такая близость, помноженная на их число. Старшина купцов время от времени поглядывал на сбившихся в кучку уставших беженцев и рыбаков, подавленных богатством дядюшки Садзандара, и во взгляде читалось откровенное недоумение — с какой стати всякая рвань все еще околачивается рядом с уважаемыми людьми?

— Я так понял, что дальше мы как-нибудь сами, — пробормотал Керби. — Назад вернемся или обойдем камешек?

— Скоро здесь будет паломников, хоть вьюком топчи, — так же тихо отозвался Беспалый. — Надо дальше идти, там, говорят, озера большие, рыбы много, прокормимся.

— Рыба! — сказал, как выругался, Керби, добавив пару слов на айконском.

При одном воспоминании о рыбе меня замутило. Но губу воротить можно, если брюхо набито, а когда одна уважаемая кишка приветствует другую, не менее уважаемую, то выбирать не приходится.

— Может, и не придется никуда идти, — продолжал Керби. — Смотри, твой дружок о чем-то договаривается. Наверное, за нас платит.

— Заплатит — останемся, нет — тоже не пропадем, — сказал Беспалый.

В итоге выяснилось, что хоть Джо и внес за нас небольшую сумму, с купцами мы все же расстанемся. У дядюшки Садзандара оказались сады в нескольких часах ходу от поместья, и там требовались сборщики урожая. Все, что растет на деревьях и кустах, можно есть, но любая находка, которая не злак, фрукт или овощ, принадлежит хозяину садов.

— Э, нет, — вмешался старина Маас. — Все находки делим поровну.

— Милость моя велика, но торгу здесь не место, — сказал дядюшка Садзандар. — Я могу обойтись и без посторонних рук. Скоро сюда придут паломники, готовые трудиться и за паданцы.

— Кто знает, что за люди придут, — вкрадчиво ответил Маас, оглаживая ладонью лысую голову. — За каждым надо присматривать, и за смотрящими тоже. Рук, может, и хватит, да верных глаз откуда взять? А мы люди надежные, вот торговый человек за нас поручиться может.

Сошлись на одной четверти от трети. Когда мы уже двинулись в сопровождении одного из слуг по извилистой узкой дороге, Гинтар спросил Мааса, о каких находках шла речь? Староста пожал плечами и ответил в том смысле, что не знает, но на всякий случай всегда надо торговаться. Чакмар засмеялся и сказал, что даже двенадцатой доли от четверти цены чешуи Дракона хватит, чтобы купить хороший дом в столице. Я не прислушивался к их разговору. Наши с Керби планы оказались в некотором расстройстве. В последнее время мы как-то привыкли к тому, что Джо не отстает от нас, а теперь, когда группы разделились, придется начинать все с начала. Одно дело, если докучливый собеседник собирается идти пешим ходом в столицу вместе с паломниками, другое — если именно сюда прибудет транспорт. Может, Кари и проигрался, вдрызг, но хорошо бы оказаться рядом, когда ему подмигнет удача.

Судя по задумчивому виду Керби, его тоже обуревали мысли о том, что же нам делать дальше.

Глава 6

Жизнь в садах Садзандара после наших мытарств и долгого хождения по пустыне могла показаться раем.

Много свежих фруктов. Нам разрешалось подбирать паданцы, но если пару-тройку плодов сорвать с дерева, то никто не обратит внимания. Вкусная родниковая вода. Даже в самый жаркий день в тени каменного монолита приятная прохлада. Жилище — пусть это и старый шатер, у которого из-под заплаток и не понять, какого же он цвета был изначально, однако все же не грязная кошма под открытым небом. Что еще надо усталым беженцам в ожидании перемены судьбы?

Днем мы работали в садах — поливали саженцы, выпалывали сорняки, собирали созревшие фрукты и укладывали в плетеные короба, за которыми приходила повозка. Кроме нас здесь трудились несколько паломников, но они держались в стороне, а все свободное время бродили между деревьев, вороша траву и опавшие листья, словно в поисках утерянной драгоценности. Потом они куда-то исчезли, на их место никого брать не стали, работы было немного, хватало и наших рук.

Присматривал за садами дед, многосложное имя которого я не смог запомнить. Он чем-то напоминал старину Мааса, такой же высокий и пучеглазый. Бывший староста быстро нашел с ним общий язык, и они часами сидели под навесом, наверное, жалуясь друг другу на плохие времена, неблагодарную молодежь и ни на что не годных столичных чиновников. Время от времени сторож обходил сады вдоль изгороди, отгоняя паломников, слишком близко, по его мнению, расположившихся на стоянку. Маас пару раз составлял ему компанию, но затем сторож попросил его не беспокоиться, потому что помощь Мааса сторожу неизменно заканчивалась безобразными потасовками с паломниками. Потом староста начал собирать и сушить какие-то травы и корешки. Он придирчиво разглядывал их, мял в заскорузлых пальцах, нюхал, какие-то выбрасывал, а остальные вязал в пучки и развешивал на голых ветвях высохшего дерева, которое еще не пустили на дрова. Я спросил как-то: не собирается ли он и здесь гнать свой страшный соус, — на что он только махнул рукой и сказал, что у здешних рыб слишком жесткое мясо. Придется долго квасить, а соус все равно будет слабоват, посетовал он. Да и травок нужных пока не видать. Вот и славно, решил я.

Людей с каждым днем становилось все больше, но мало кто искал постоянную работу. Недалеко от нас находились огороды какого-то местного богача. К нему устраивались на день, на два, потом приходили новые паломники и, поковырявшись в земле, приступали к поискам между грядками.

К этому времени я уже знал, что они ищут.

По утрам, когда, потягиваясь и разминая члены, мы вылезаем из дырявых палаток, в лучах утреннего солнца святыня оазиса становится похожа на то, что дало ей одно из названий — Великий Уд. Отсюда темная махина больше походила на огромный огурец, забытый на каменной глыбе уставшим великаном. Шел великан, присел отдохнуть, перекусить, но не доел свой нехитрый обед. И теперь людишки копошатся в тени гигантского овоща.

А когда солнце на закате, то Спящий Дракон напоминает полуобглоданную бродильными червями рыбу-змею, длинную такую рыбу, почти с километр длиной, а то и больше. Сквозь нее в некоторых местах просвечивает небо, наверное, здесь в ее плоть вгрызались самые голодные черви. Если верить рассказам паломников и жителей оазиса, на самом деле никакая сила не может даже слегка поцарапать тело этой Рыбы. Лишь иногда, крайне редко, от нее отлетают какие-то чешуйки. Цена их велика, и тому, кто найдет чешуйки, успеет спрятать от завистливых глаз и доставит в столицу, до конца жизни его внуков хватит богатства, если раньше не прирежут.

Повозку, запряженную двумя крепкими вьюками, приводил немолодой, но тоже крепкий паломник, который прибыл в оазис много лет тому назад, да так и остался здесь. К нему в помощники определили Керби, вот они вдвоем и доставляли к столу хлебосольного Садзандара снедь, что дарили его сады. Возница Тарих любил почесать языком и был несказанно рад найти новых слушателей. От него Керби, а потом уже и мы наслушались историй о счастливчиках, которым благоволили добрые силы. Одному из таких повезло найти чешуйку в отхожей яме, куда он угодил спьяну. Другой обнаружил свою удачу на крыше жалкой хижины, прежний владелец которой умер в нищете и голоде, не зная, что среди гнилых прутьев и ветхой соломы таится в ожидании внимательного глаза целое сокровище. Самому Тариху так и не повезло, но он смотрел на это иначе.

— Вот я имею свой угол, еды хватает, хозяин спрашивает сурово, но всегда по делу, — доверительно говорил он. — Мало кто из паломников остается здесь, а все почему? Потому, что тратят время на поиски Драгоценного Когтя, а когда пора собираться в дорогу, рабочие руки здесь не нужны вовсе и цены на все растут. Вот и бредут неудачники в столицу, а там своих нищебродов хватает. Глупцы, конечно. А я умный, я сразу хорошую работу нашел и не бегал с места на место.

— Признайся, ты остался, чтобы в пустых огородах всласть покопаться, когда урожай соберут, — подначивал его Керби.

— Ты тоже глупец, — с достоинством отвечал Тарих. — В садах и огородах здесь никогда земля не оскудевает. Один урожай собираем, второй уже созревает… Благословенное место, конечно.

— А что же в таком благословенном месте столичная знать не селится? — вмешался в разговор Гинтар. — Погода хорошая, воды много, земля добрая. Будь я богат, непременно поставил бы здесь хороший дом.

— Да кто тебе сказал, что не селится? — вытаращил на него глаза возница. — А это что?

С этими словами он выставил грязный палец с кривым черным ногтем в сторону гигантского огурца.

Мы сидели под деревом, отдыхая после погрузки коробов с овощами на повозку. Леонора кормила дочку. Женщины Беспалого возились на огородах, собирая к ужину корнеплоды. Чакмар, как водится, куда-то исчез, Маас дремал, прислонившись к стволу. Я, Керби, Саам и Гинтар дружно повернули головы и уставились на торчащий над долиной гигантский штырь.

— Видишь там белые дома? — спросил Тарих.

Настала очередь Керби таращить глаза.

— Какие дома, где дома? О как! Я думал, это птички нагадили, потому сверху белеет, а снизу чернеет.

— У твой матушки сверху… — начал было Тарих, но тут я оборвал его.

— Постой, так это что — дома там, наверху?

— Там целый город, — важно ответит Тарих. — Дома, дворцы, сады. Многие столичные богачи ставили там поместья. Однажды Вадан из Дальнего Порта, муж сестры отчима моего отца, чуть было не нашел свою удачу…

— Потом расскажешь про удачу. Как же люди туда поднимаются?

— Есть тайные тропы. Так вот, Вадан в сильный дождь свалился в канаву…

— Ага, стало быть, ваши аристократы пешком по тайным тропам ползут вверх, рискуя сорваться?

Я ждал, когда Тарих скажет, что владельцы поднимаются наверх на летательных машинах или же сразу прилетают туда из столицы, но он почему-то отвел глаза в сторону.

— В чем дело? — насторожился Керби. — Пощипал кого из богатеев, теперь боишься, что найдут и возьмут за гузно?

— Не понимаю, о чем ты, — возница испуганно зыркнул по сторонам, помолчал немного, потом вполголоса выдавил из себя: — Об этом не принято говорить, можно спугнуть удачу или рассердить неведомые силы. Там сейчас никто не живет, брошено все, да. Оно ведь как принято — когда паломники уйдут, тогда разрешено цены повышать. И повышают, конечно, — очень все дорого становится. У кого своей земли нет, тому плохо, мешок сушеных фруктов в цену вьюка обойдется. Богатым тоже несладко приходится, а везти из столицы — разорение. Вот и разъехались потихоньку все, кто от скуки, кто от безденежья, и не вернулись. Охрана одна осталась, ну и самые отчаянные, которые хотят отколупнуть чешуйку Дракона. Глупцы. Никому еще не удавалось, да и следят за ними строго. Жить там вроде разрешают, но ковыряться не дают. Таких глупцов охрана сбрасывает вниз, если ловит за недозволенным занятием, конечно.

— Что же паломники не заселяют брошенные дома, — спросил, приоткрыв один глаз, старина Маас, который, оказывается, не спал.

— Боятся, — коротко ответил Тарих.

Возница вздохнул, вскарабкался на повозку и щелкнул кнутом.

Некоторое время все молчали, пытаясь разглядеть строения на поверхности святыни, но отсюда было слишком далеко, да и свет ложился так, что было непонятно: дома там белеют, руины или просто белая порода составила причудливую картину.

В один из дней к нам пожаловали гости. На скрипучей повозке Тариха восседали Джо и Кари. В их облике случилась перемена, будто бы они поменялись местами. Ливерморец слегка располнел, выглядел этаким благодушным купчиком средней руки, довольным жизнью и делами, а Кари, напротив, осунулся, отощал, важность и чинность в движениях исчезли, словно и не было, а спокойствие в глазах сменилось каким-то лихим блеском. Наверное, проигрался в пыль.

Керби, который в последнее время пристроился к Тариху возить грузы в поместье, восседал на пустых корзинах, озабоченно поглядывая на попутчиков. Меня тоже слегка озадачило их неожиданное появление.

Рыбаки к приезду гостей отнеслись равнодушно, лишь староста, дремлющий в тени навеса, буркнул что-то себе под нос и снова смежил веки.

— Славные места, — сказал Джо, оглядывая наше становище. — Хорошо отдохнули, друзья мои?

— Да, — ответил я. — Неплохо отдохнули, друг мой.

Да так оно и есть. Если не считать мозолей на руках, царапин по всему телу от колючей кожуры дынника, ссадин на коленях и неистребимого пуха в волосах, летящего с кустов живой изгороди, то жаловаться грех.

Пока Джо и Кари разминались да осматривались, Керби выгрузил корзины и, нанизав по три штуки на каждую руку, потащил их к навесу, под которым были разложены для сушки мелкие фрукты груши. Та-рих между тем ворчал невнятно, сбрасывая с повозки какие-то свертки, узлы и баулы. Кажется, это были вещи наших гостей. Только я открыл рот, чтобы спросить, надолго ли пожаловали к нам купцы, как меня позвал Керби. Я подхватил оставшиеся корзины и присоединился к нему.

— Чего это они к нам пожаловали? — вполголоса спросил я, сортируя подвяленные фрукты. — Надоело в поместье бездельничать?

— Да выперли их оттуда, — так же тихо ответил Керби, скосив глаза на чужаков, ругающихся с Тарихом. — Твой дружок всех утомил расспросами непонятными, а Кари мешал каким-то сложным переговорам с партнерами купцов. Все приставал, чтобы сыграли с ним, испытали удачу. Вот и попросили их вежливо.

— Может, оно и к лучшему. На виду теперь будут.

— Толку от них, — хмыкнул Керби. — Скоро нас всех отсюда погонят. Паломники уже к обратному пути готовятся. Дней через двадцать-тридцать караван двинется к столице, вот так. И на этот раз задарма кормить никого не будут, поэтому надо прямо сейчас наниматься к кому-нибудь в охрану или в слуги. Самое время с дружком твоим поговорить. Не все же деньги, наверное, они просадили…

Поговорить удалось только ближе к вечеру. Гости долго возились, устанавливая шатер из полотнищ, которые странно колыхались от малейшего ветерка до тех пор, пока веревки не натянули туго на колышки. Пощупав ткань, я обнаружил, что это тонкий пластик, а вовсе не домотканая материя. Кари сразу же расположился в тени шатра и захрапел. А Джо куда-то пропал. Вскоре я увидел, как он возвращается, а с ним еще один человек, вихляющая походка которого напомнила мне Радука. Да, собственно, это и был наш разбойник-проводник собственной персоной. И, судя по его весьма довольному виду, он наверняка вытряс из чужака денег. Эта парочка скрылась в шатре, Кари перестал храпеть, и оттуда послышалось негромкое бормотание. Жаль, что Керби вместе с рыбаками сейчас перебирает сушеные овощи на дальних огородах, он бы сразу подобрался к ним поближе. Пока я соображал, как бы половчее оказаться рядом с шатром и не вызвать подозрений, оттуда выбрался Радук и заковылял к нашему навесу.

— Господа приглашают разделить трапезу, — сказал Радук.

Вот даже так! Нет нужды ползти к шатру и подслушивать. Но раз все складывается само собой, торопить события нельзя.

— Передай господам, что мы отужинали, — негромко, чтобы не разбудить дочку, ответил я.

Появился Джо, извинился за беспокойство и спросил, не найдется ли у меня немного времени для беседы. Время, естественно, нашлось.

Господская трапеза состояла из нарезанного толстыми ломтями вяленого мяса и большой черствой лепешки. Кусок сыра имел вид не менее жалкий, но тем не менее вся эта снедь была аккуратно разложена на прозрачном блюде, а Кари и Джо орудовали изящными стальными вилками и ножами.

На перевалочных пунктах иногда нам удавалось разживаться одноразовой посудой и всякой ерундой вроде ложек-вилок, но эта хлипкая дрянь быстро рассыпалась. Иногда перепадали вполне приличные столовые приборы из добротного пластика, такие могли послужить долго, но их отбирали во время обысков в зонах контроля. Наверное, боялись, что с помощью одноразовой вилки мы попробуем захватить корабль.

Стальной нож с красивой ручкой, на которой были выдавлены параллельные бороздки, выглядел нелепо в моих пальцах, грязных, с обломанными ногтями — пальцах, которые давно уже не касались чистой скатерти, фарфоровых тарелок, серебряных соусников, хрустальных графинчиков с маслом и уксусом, игольчатых капельниц ароматических эссенций и прочих благ цивилизации. Более уместно — цапнуть кусок мяса руками, забиться в дальний угол рядом с Радуком и, чавкая, пожирать его, воровато озираясь по сторонам. Возможно, эту картинку породила горечь мимолетного воспоминания о лучших днях. Да и разбойник вовсе не чавкал, а вполне прилично обгрызал большую кость, ловко помогая себе ножом.

— Стол наш скуден, — улыбнулся Джо, словно прочитал мои мысли, — но мы люди неприхотливые.

— Я знаю одно местечко, где можно неплохо… — начал было Радук, оторвавшись от кости, но Джо не обратил на него внимания.

— Если твоя теория инволюции верна, — сказал я, — то скоро здесь начнут есть сырое мясо. И хорошо, если не человечинку.

— Это не моя теория, и начнут не так быстро, — улыбнулся Джо. — К тому же хоть инволюционизм — своего рода базовая доктрина почти всех ливерморских научных школ, я считаю, что темпы инволюции везде могут быть разными. Более того, возможны кратковременные взлеты перед долгим падением. Мне приходилось сталкиваться и с иными взглядами. Один человек с планеты Урал даже пытался мне доказать, что эволюция и прогресс — одно и то же. Мы остались при своих убеждениях. Но он все же признал, что разум, появившись, имеет тенденцию к стремительному, даже взрывному распространению, быстрому, исторически мгновенному подъему к высотам своего могущества, а затем начинается спуск с горы, усталость, распад.

— Картинка впечатляет, — сказал я, положив вилку на край блюда.

— Ничто не вечно, никто не молодеет.

— Да, да, именно так! Вот человек, — продолжал Джо. — В юности мы энергичны, полны динамики, планов и порывов, затем идет медленное угасание, ну а в старости порой люди имитируют безумства юности, пока не впадают в детство.

— Ну, тебе еще рановато.

Он вроде не обиделся. Только уголки губ стали чуть жестче, но это могло мне показаться.

— Не хотите ли подняться вместе с нами на гору? — спросил Джо.

— К вершинам разума?

— Э-э? А, нет, это просто к слову пришлось, — он снова оскалил зубы. — Всего лишь на вершину этого большого камня. Мы собираемся туда завтра или послезавтра.

— Я не уверен, что хозяину садов понравится, если мы бросим дела здесь, — ответил я после долгого раздумья.

Странное приглашение смутило меня. Что там собирается искать ливерморец, кроме неприятностей? Сочтут паломники его намерение святотатством, возьмутся за камни и дубины, плохо будет.

— Дела здесь все кончились, — опять вмешался Радук. — Дядюшка Садзандар скоро пришлет слуг присмотреть за вами, чтобы уходя ничего лишнего не прихватили.

— А если мы не уйдем?

— Тогда он пришлет еще слуг.

Я посмотрел на Джо. Ливерморец развел руками, а потом пояснил, что и ему, собственно, уже намекнули: гостеприимство владельца садов хоть и не имеет предела, но злоупотреблять им долго не следует. То есть немного еще можно погостить, но совсем недолго. Пару дней, ну, от силы — дня три-четыре.

— Хорошо, вы собрались наверх. А мы зачем вам понадобились? И что нам с этого будет? Кстати, а что вы там, наверху, потеряли?

— Вот это хорошее начало для делового разговора, — сказал Кари.

— Вообще-то вы нужны в первую очередь мне…

Давным-давно, в прошлой мирной жизни, довелось мне разглядывать пейзажи залива Салан. Места там, что и говорить, прекрасные, недаром влиятельные и богатые айконцы скупали земли и дома в тех краях. Вот и свояк мой обзавелся небольшой виллой на одном из покрытых зеленью островов, чем очень гордился. Я не завидовал ему, но все же готов был придушить, когда он, исходя самодовольством, показывал снимки. Вода неправдоподобно голубая, белая пена на волнах неспешно ползет к берегу, зеленые деревья плотно облепляют скалы, которые похожи на диковинных животных, если смотреть со стороны берега, и на руины древних городов — если глядеть с моря. Камера у Венты, свояка, была дорогая, снимки получились качественными, их можно разглядывать часами, перемещая точку обзора почти во все стороны… И сейчас, когда я смотрел на оазис с высоты, мне невольно хотелось чуть-чуть подправить сенсорами ракурс, увеличить изображение не то больших прудов, не то маленьких озер, которые ожерельем опоясывали оазис.

Леонора боится высоты и не позволяет дочке играть у края. Перила во многих местах выглядят подозрительно, а кое-где и вовсе рассыпались в труху. Места для игр здесь хватает. Закоулки, выводящие на крыши домов, глубокие ниши, в которых можно прятаться.

Леонора ни разу не подошла к ограждениям, чтобы полюбоваться окружающими нас красотами. И все время твердила мне, что здесь ей не по нраву и лучше бы нам спуститься вниз. У меня тоже порой неприятный холодок пробегал по спине, когда взгляд скользил вдоль каменной стены с осыпавшейся штукатуркой и вдруг упирался в выступающую из ограды огромную темно-серую кишку, пронзающую строения, или когда проход между двумя зданиями обрывался стеной, закругленной кверху и словно выложенной из темной чешуи, облитой матовым лаком. А рыбаков пугали узкие улочки, каменными лестницами сходящиеся к перекресткам, в центре которых словно прорастали выступающие из гранитной глыбы металлические конусы, заботливо обложенные бордюром.

Каждый раз, проходя мимо конусов, похожих на зубы огромной рыбы, слегка загибающихся в стороны, в два, а то и в три человеческих роста, они старались держаться ближе к домам, а Маас осенял себя каким-то оберегающим знаком.

Не знаю, с чем можно сравнить Спящего Дракона, Божественный Перст, Могучую Рыбу или любое на выбор имя из сотен. Может, с руинами исчезнувшей расы или с кораблем, превратившимся в руины, но такую древнюю, что сквозь его остатки выросли сады и города. Правда, от городов тоже немного осталось, но все же пугающая вечность проглядывала сквозь пустые бойницы окон и арки когда-то величественных ворот, а пыльный ветер, зажатый в темные желоба, стонал, наверное, о позабытом величии.

Тьфу ты! Провались все это тухлое величие прямо сейчас, рассыпься в труху, но чтобы нам оказаться дома, на Айконе, за вечерним чаепитием с вареньем, и чтобы жизнь, как встарь, текла безмятежно и чинно, и чтобы не всматриваться до головокружения в небеса, пытаясь разглядеть там знаки судьбы.

Общение с туземцами делало меня суеверным. Да и восхождение на вершину местной святыни потрепало нервы. В первый раз мы направились туда небольшой группой из четырех человек. Беспалый был очень недоволен тем, что никого из рыбаков купцы с собой не взяли, но я сказал ему: если там и впрямь можно жить, то мы переместимся наверх все вместе.

Радук уверенно вел нас по тропинкам через сады и огороды, потом мы протискивались сквозь тесные проемы между стенами домов, уступами облепивших подножье каменного массива, но когда мы вплотную приблизились к святыне, уверенность проводника испарилась. Здесь дома громоздились друг на друга. Каменные плиты двориков, настилы из хлипких досок и жердей, перекинутые через крыши, из одних окон свисают веревочные лестницы, другие окна заколочены, но пару раз в темных проемах что-то мелькнуло — кто-то жил и в этих дырах. Потом узкая крутая лестница вывела на самый верх, плоские крыши опоясывали красноватую скалу широкой полосой и уходили вправо и влево, насколько хватало глаз. Видно было, как по крышам бродят люди. Этих за хорошую плату пускают хозяева домов, пояснил Радук. Нам нужно быстро идти дальше, не смотреть под ноги, не наклоняться, иначе придется платить.

На вопрос Кари, знает ли он, куда идти, Радук ответил уклончиво.

Крыши не везде были вровень, приходилось иногда взбираться, подсаживая друг друга, иногда спрыгивать с уступа на уступ. Поверхность скалы в этих местах шла трещинами, кое-где довольно глубокими. Наш проводник заметно повеселел и принялся заглядывать в каждую дыру. А когда мы вышли к большой выемке, Радук устремился вперед. За высоким дымоходом из желтого кирпича обнаружились узкие деревянные мостки, ведущие, как мне показалось, в никуда. Радук осторожно двинулся по ним и перебрался на карниз, еле видимый в полумраке. За ним перебрались Кари и Джо, а потом и я кое-как преодолел эти тряские доски. Высоты не боюсь, но темный провал под ними мог быть в два или три человеческих роста, а мог и в пару десятков — поднимались мы долго. Карниз был широким, а когда я осмотрелся, то показалось, что я стою на дне глубокого колодца, который рассекли вдоль сверху донизу. Высоко вверху можно было разглядеть светлый полукруг неба, по обе стороны которого расходились светлые же усы трещины. Радук повозил руками по стенам и, радостно ухнув, подтащил к себе небольшую корзинку, привязанную к идущей вверх веревке. Выжидательно глянул на купцов. Кари положил немного монет в корзину, Радук подергал за веревку, откуда-то сверху еле слышно что-то затренькало, и корзинка поползла вверх.

— Теперь надо ждать, — сказал Радук.

— Как ты собираешься поднимать нас в такой корзинке? — спросил Кари. — В ней разве что моя задница поместится.

— Господину нет нужды расчленять свое уважаемое тело, — захихикал Радук. — Для подъема господина целиком, а не частями, найдется кое-что получше, если господин не поскупится.

Ждать пришлось долго. Потом сверху раздался протяжный скрип, треск, наверху стемнело, а потом на карниз опустилась деревянная платформа. Перил не было, лишь между железными прутьями, которыми платформа крепилась к толстой цепи, были натянуты кожаные ремни. За них держался стражник, который молча показал два пальца. Так по двое мы и поднялись наверх. В тот раз я ничего интересного не увидел. В большом сарае к тягловому колесу привязаны четыре вьюка, огромный барабан, на который намотана цепь, и развалившиеся на лежаках стражники, от которых несло кислым перегаром. Купцы сторговались, чтобы всех нас завтра утром подняли наверх, задаток перешел к начальнику стражи, и лишь внизу я спросил Кари, для чего ему на самом деле понадобилась вся наша орава: неужели только для того, чтобы искать эти мифические чешуйки? Не только, подмигнул купец, еще будут нужны крепкие кулаки и мозги, которые соображают, как слегка подтолкнуть удачу в нужную сторону. Охрана, значит? Значит, охрана, подтвердил Кари, и подмигнул. Зачем ему женщины рыбаков и моя семья, спрашивать я не стал, ясно было, что рыбаки друг от друга не отстанут, ну а я один тоже никуда.

И вот теперь я взобрался почти на самый верх покатого туловища Дракона, или корпуса корабля, или невесть чего и разглядываю дворы богатой части города, в которую стража не пускает ни местных обитателей, вроде нас, ни паломников, которым за небольшую мзду позволяют в светлое время ковыряться у стен в напластованиях из темной и светлой чешуи, надеясь добыть хоть одну чешуйку. Соврал Тарих, говоря, что стража не подпускает никого к святыне. Напротив, стражники даже развлекались, за отдельную плату показывая искателям удачи тайные места, где чешуйки немного оттопыривались, и даже разрешали орудовать ломами, чтобы их отбить. Бесполезное занятие.

Хоть в некоторых местах «чешуя» была еле видной глазу, кое-где — крупная, с ладонь. Керби сразу же обратил на нее внимание, да и я быстро сообразил, у кого видел похожие штуки. Рыбаки, кажется, тоже поняли, что к чему, но не подали виду. Лишь старина Маас насупился, цапнул было по стенке, но пальцы лишь скользнули по прозрачной броне.

Мы нашли удобное местечко у большой выемки, наполненной дождевой водой, из веревок и полотнищ, прихваченных из садов дядюшки Садзандара, устроили навес. Рыбаки устроились поодаль, поближе к стене двухэтажного дома, узкие окна которого были похожи на бойницы. Купцы же кинули проводнику пару монет и велели ему возвращаться назад, но Радук заявил, что не оставит щедрых господ так быстро, к тому же ему надо взять у Хабана батарейки, а это идти аж на ту сторону массива. Ну, так в добрый путь, пожелал Кари, на что проводник ответил: вот отдохнет, малость переведет дух и пойдет. Дух он переводил дня четыре. А когда собрался в дорогу, выяснилось, что и нам в ту сторону…

Через пару дней после нашего восхождения, если, конечно, медленный подъем на скрипучей платформе можно так назвать, выяснилось, что припасов хватит ненадолго, а вернее, их почти и не осталось. Народ здесь какой-то жил, одни присматривали за усадьбами, другие пристроились по хозяйству у стражников, но в услугах наших никто не нуждался. На дувалах грелись на солнце старики в таких лохмотьях, по сравнению с которыми наши тряпки казались богатым одеянием. Время от времени они, о чем-то негромко переговариваясь, равнодушно следили за перемещением паломников. Ближе к вечеру старцы тянулись к помещениям стражи и рылись в баках для мусора в поисках объедков. Кое-где в тени лежали больные, которых родственники притащили сюда в надежде, что святыня со многими именами либо вернет им здоровье, либо добрые силы вконец отвернулись от несчастных, а стало быть, и не надо тратить на них силы, средства и время. Я привык к человеческому скотству за годы странствий, но, видимо, все же не очень привык, когда увидел, как стражники, раскачав, сбросили мертвеца вниз, обмениваясь веселыми шутками насчет того, что кому-то сейчас удачи привалит на голову.

— Тут вроде лекарь есть? — спросил я Радука. — Ты, когда пойдешь к нему за батарейками, спроси, почему он больных не пользует?

— А ему не положено, — сказал Радук. — Если он снизойдет до хворого, то лишь чтобы узнать, не опасна ли болезнь для других, не заразна ли. Все остальное, сам понимаешь, зависит от удачи. Повезет, будет здоров. Не повезет — видал, как покойничка отправили птицам на корм?

Пока мы обустраивались на новом месте, Кари и Джо бродили по заброшенному городу, подолгу пропадая в его закоулках. Пару раз, взобравшись по выступающим балкам на крышу дома, я пытался проследить, куда они идут, но это было дело безнадежное — в лабиринте запутанных улочек они быстро исчезали из вида. Ясно лишь, что они двигались в сторону высокой стены, идущей от края до края каменного монолита и рассекающей город на две части.

После того, как мы перекусили остатками снеди, я снова поднялся наверх. В сумерки тени ложатся странно, крыши и темные внутренности Большого Змея составляют быстро меняющийся узор — это зрелище почему-то успокаивает, и ощущение собственной ничтожности перестает разъедать душу.

Внизу, под навесом, Леонора пыталась уложить дочку спать, но девочка капризничала, вырывалась. Неподалеку сидел на корточках Чакмар, и когда жена не смотрела в его сторону, строил Катарине рожи, подбрасывая в ладони камешки, словно звал поиграть. Керби шарил по окрестным садам в поисках съестного. С тех пор как мы оказались здесь, рыбаки держались наособицу. Отсюда видно их становище. Беспалый удалился в палатку к своим женщинам, стены палатки колыхались, как под сильным ветром. Маас и Гинтар, не обращая внимания на забавы своего вожака, о чем-то шептались, потом поднялись с кошмы и исчезли в узком переулке, по которому можно было выйти как раз к пустырю между домами, где мы расположились.

Что это они задумали? Я быстро спустился вниз и на всякий случай проверил, под рукой ли нож.

— А мы вам немного мясца принесли, — сказал Гинтар, протягивая нечто, завернутое в тряпицу, от которой несло тухловатой солониной.

Я отвел их в сторону, чтобы не беспокоить жену и дочку, и присел на выступающую из бурьяна трубу, похожую на огромную кишку. Или это была окаменевшая кишка?

— Поговорить надо, — буркнул Маас, глядя исподлобья.

— Ну вот, говорим…

— Жезл мой вернуть надо.

Он принялся расписывать, как будет славно, если мы вернемся в Райскую Рыбалку и восстановим его в правах, и даже если у нас нет желания возвращаться, то не беда, хватит и того, что мы поможем ему вернуть его же вещь, а уж насчет благодарности и говорить не придется.

Гинтар в это время озирался по сторонам, словно боялся, что нас кто-то подслушает. Мне не понравилось выражение его лица: вроде равнодушное, но при этом глаза хитро щурит.

— Твой жезл, тебе и возвращать, — ответил я. — Становиться между сыном и отцом неправильно, так ведь? Вызови его на поединок или прирежь, пока он со своими бабами кувыркается. Вот Гинтар пусть и прирежет.

— Мне нельзя. Традиция не позволяет. И Гинтару нельзя, тогда я должен буду убить его. Тебе и твоим людям можно.

— Чтобы потом ты убил нас? Какой-то замкнутый круг.

— Не пойму, о чем ты, — угрюмо сказал Маас. — Тебя убивать я не буду, но ты заплатишь мне цену крови, и тогда между нами крови не будет.

— Чем же я тебе заплачу? Ах, да!..

Вот ведь кровожадный дед, родного сына готов убить, лишь бы вернуть символ власти. Интересно, догадывается ли он, сколько стоят пластины, врезанные в палицу?

— Мне кажется, — осторожно начал я, — что дело до резни можно и не доводить. За эту вашу секиру можно выручить неплохую сумму. Ты купишь себе не только Райскую Рыбалку с потрохами, но и парочку соседних деревень, а сынку твоему дюжину доходных столичных домов.

— Не нужны мне потроха Райской Рыбалки, — ответил Маас. — Мне жезл мой нужен, а тогда с деревней своей сам разберусь. А если захочу продать, так посредники ни к чему, желающих много. Вот, скажем, наши торговые люди. Свистну, быстро прибегут.

— Свисти, только не в мою сторону, слюной забрызгаешь. Твоя вещь, хочешь — продавай, хочешь — о колено разбей или вставь вьюку в задницу.

Маас тяжело задышал, грозно пошевелил белесыми бровями, но тему жезла и вьюка развивать не стал. Зато в разговор вмешался Гинтар.

— Вместе надо держаться, вот что я скажу. Купцы нас сюда не для того привели, чтобы Дары Высокого искать, а для другого. Купцы — они хитрые… Им не только охрана нужна. Они хотят попасть на ту сторону, а пока стража нас будет мордовать, угонят машину.

— Машину? — мое удивление было почти искренним.

Оказывается, чужаки посвятили в свои планы и рыбаков. Интересно. Но подозрительно.

— Мы не против хорошей драки, — сказал Маас. — Тем более, если за нее хорошо заплатили. И если во время драки немного придушат моего беспутного сынка, то все устроится само собой. И убивать никого не надо.

— Ничего плохого Беспа… то есть твой сын нам не сделал, — протянул я. — Какая нам выгода с ним ссориться?

— Мы поделимся с тобой частью денег, что нам дали купцы, — посулил Маас. — Они ведь и с вами договорились, э?

— Надо подумать…

— Чего там думать, — вмешался Гинтар. — Господин староста дело говорит! А ну как без нас купцы на ту сторону сами переберутся? Охрану подкупят и — шмыг. Нам что, с караваном обратно плестись?

Вот теперь мне стало ясно, что купцы наобещали простодушным рыбакам. Еще когда они гостили у дядюшки Садзандара, от кого-то из многочисленной родни услышали о закрытой для посторонних богатой части верхнего города. Им рассказали немало занятных историй, половина из которых была сказками, а остальное — простым враньем. Но среди перепалки слуг, уличающих друг друга в глупости и неуважении к сущей правде, услышали они о том, что некоторые богачи держат в своих владениях летающие машины, которые в свое время припрятали от конфискации после давних волнений. И будто время от времени они щеголяют друг перед другом, облетая оазис во время зимы, когда облака неделями висят над чашей гор. Так что никто их небесным оком не разглядит.

Джо был уверен, что наблюдательные спутники давно уже сошли с орбит, а летающий транспорт прибирают к рукам алчные чиновники из столицы, а вовсе не контролеры. Но, как он сказал мне, посмеиваясь, сообщать о своих догадках, разумеется, никому не стал. Так что есть возможность добраться до столицы гораздо быстрее, практически сразу. А Кари намекнул даже, что если попадется мощная платформа, то на ней можно сразу и к его суденышку двинуть. И тогда кое-кто сильно пожалеет, что ему пришлось мыкаться в этой дыре в поисках денег для бездельников и дармоедов.

Пообещав Маасу дать ответ завтра утром, я вернулся под навес. Катарина уже заснула, да и жена моя дремала рядом. Чакмар куда-то исчез. Когда совсем стемнело, объявился Керби, злой и с охапкой малосъедобных корешков. Так что жилистый, тухловатый кусок мяса пришелся ему впору. Выяснилось, что он пробрался в один сад, но до веток с плодами дотянуться не смог, а камнями сбить не решился. Место, впрочем, запомнил. Я рассказал о Маасе и его предложении.

— Старик не угомонился, стало быть, — тихо сказал Керби. — Хитрый дед. Да и чужаки тоже норовят свои камешки в чужие кружочки забросить. Но насчет секиры они ничего не знают, вот. Нам бы эти штучки, денег хватило бы на всех.

— Если они на самом деле столько стоят, — так же тихо возразил я. — Может, всего лишь имитация. К тому же надо знать, кто за них хорошую цену даст. Я таких не знаю, да и ты тоже.

— В столице, господин Острич, мигом нужных людей найдем.

— Или головы потеряем.

— Как повезет, — хмыкнул он. — Везло же до сих пор.

— Что ты называешь везеньем?… — я улегся рядом с Леонорой и закрыл глаза.

— Так ведь живы пока и знаем, где можно поживиться. С рыбаками столкуемся или обманем, а вот как на ту сторону попасть — задачка. Я видел, сколько у ворот стражников. Много. А ворота маленькие, не ворота, а дверь. Да и на той стороне по улицам стража ходит.

— К тому же неизвестно, есть ли там машины, — добавил я.

— Ну, пока поживем здесь. Завтра достанем еды, а там видно будет. Сейчас главное — не торопиться, чтобы не спугнуть удачу. Недельку-другую осмотримся, сообразим, как попасть в богатое место.

— Если не через месяц-другой, — пробормотал я.

Подними я в тот миг голову, вряд ли увидел бы сквозь драный навес знамение или знак — плотное марево облаков скрывало звезды. Не кричали птицы, молния не ударила в одинокое дерево. Ничто не предвещало того, что на закате следующего дня мы окажемся на той стороне.

Глава 7

К саду, в котором вчера Керби не удалось поживиться, мы вышли за полдень — свернули не в ту сторону и долго плутали по кривым улочкам. Улицы… Скорее, это были узкие проходы между домами — плечом к плечу двое пройдут, а третьему придется сзади плестись. Несколько раз мы возвращались к маленькой площади с крохотным фонтаном, в котором, судя по вековечной пыли, никогда не было воды. Наконец Керби увидел ребристую трубу из темного материала, которая вылезала из фасада трехэтажного дома, и вспомнил, как подныривал под нее. Интересно, что место, откуда появлялось это чужеродное образование, было аккуратно обложено кирпичной кладкой, а вот уходила эта труба в каменную плиту улицы, словно врастала в него корнем.

Лаз в ограде, что скрывался за трубой, вывел нас в сад. Желтые плоды выглядели соблазнительно, но висели высоко, а по гладкому стволу не влезешь. Шнырять в поисках лестницы или подходящей палки было опасно, кто знает, есть ли здесь сторожа и что у них под рукой для вразумления воришек. Ну, жрать захочется — высота не помеха. Керби взобрался мне на плечи, вцепился в нижнюю ветку, подтянулся и принялся за дело. А я стал собирать в мешок немного кисловатые, но вполне съедобные плоды.

Возвращаясь, мы опять проскочили нужный переулок и, конечно, заблудились. В этой части города от домов остались руины, хотя попадались и крепкие строения. Одно из таких было украшено разноцветными флажками. Из окон неслись громкие голоса, женский смех и визг, удалое пение… У дверей сложены пики и дубинки под присмотром дремлющего на скамье дедка. Стало быть, строение это предназначалось для увеселения стражников.

На всякий случай мы прибавили ходу, но за поворотом уткнулись в тупик и пришлось разворачивать обратно. Когда проходили мимо дверей, дед шевельнулся, глянул нас, хмыкнул и сказал:

— Два поворота налево, потом прямо, — и смежил веки.

— Откуда он знает, куда нам надо? — удивился Керби.

— Все вы туда идете… — пробормотал старик, не открывая глаз.

Керби пожал плечами и вопросительно посмотрел на меня. Но мне-то откуда знать, что приснилось этому уважаемому аборигену в зловонных лохмотьях! Тем не менее нам пришлось дважды сворачивать налево — первый раз из-за рухнувшего дома, засыпавшего кирпичами улочку, а второй из-за кованой решетки, перегородившей проем.

В итоге мы вышли на большую прямоугольную площадь, которую обрамляли неплохо сохранившиеся дома. Здесь даже росли цветы в каменных вазах, украшавших то, что раньше, наверное, было сквером, а сейчас торчащими высокими пеньками, среди которых расположились люди. Много людей. Мне на какой-то миг даже показалось, что это наш караван переместился сюда, наверх. Среди палаток я увидел привязанных к пенькам вьюков, поодаль дымили костры, на кошмах и прямо на плитах лежали и сидели паломники. В середине площади когда-то росло большое дерево с кривыми, словно изломанными ветвями. Сейчас на нем не осталось ни листочка, а на нижних ветвях сохли какие-то тряпки.

— Пахнет едой, — сказал Керби.

Мы двинулись в сторону костров, обходя становище, и обнаружили, что дальнюю сторону площади составляют не дома, а высокая стена, в которой прорезаны бойницы. Узкая лестница с хлипкими перилами вела к широкой террасе, сквозь ее балюстраду видны были проемы в стене. По террасе расхаживали стражники.

— Ну вот, опять Врата, — сказал Керби. — За ними еще одна святыня, что ли?

— Не знаю, как там насчет святыни, но если ты хотел попасть в богатое место, то оно как раз за этой стеной.

Керби прищурился, разглядывая лестницу и террасу, потом бодро двинулся в ту сторону. Я пошел за техником.

На лестницу можно было попасть, только пройдя через небольшую, сложенную из желтого кирпича будку. Перед будкой молча топтались человек сто или чуть больше. Если кто-то из них подходил слишком близко к будке, охранник так же молча отталкивал его тупым концом пики. На нас никто не обратил внимания. Я отошел немного в сторону, чтобы посмотреть, нельзя ли подобраться к лестнице со стороны стены. За будкой, в тени, расположились четверо стражников. Один из них, с длинными вислыми усами, заметил мой интерес и погрозил кулаком.

— Иди отсюда, увечный, — крикнул усатый. — Сегодня приема не будет, лекарь отдыхает. Напился крови и отдыхает.

Стражники рассмеялись.

Пока я разглядывал лестницу, Керби пытался разговорить кого-то их паломников.

— Это они ждут, когда лекарь к ним спустится, — пояснил он, вернувшись. — Но я так понял, что он к ним никогда не спускается. Кому повезет, пропускают на ту сторону, потом обратно приводят. Или выносят.

— Жребий, что ли, бросают?

— Вроде того. Только для жребия надо своего череда дождаться, а их вон сколько здесь собралось.

Мы еще немного постояли, но ничего не происходило. Пора было возвращаться. Но тут кто-то из-за спины громко произнес:

— Куда это вы без нас собрались, хитрецы?

Я уже привык к тому, что Кари всегда улыбается. Как-то раз Керби заметил, что такая улыбка — что-то вроде визитной карточки игрока и авантюриста. Но я пропустил эти слова мимо ушей: толстый, добродушный купец не был похож на искателя приключений, а что касается страсти к игре, так у всех бывают слабости. Но сейчас улыбка Кари исчезла, в глазах его сверкало не веселье, а искры разрядников, и слова его добродушием не отличались.

— Вы будете там, где я скажу, и делать то, что я велю, — процедил он сквозь зубы. — И без моего позволения ни шагу! За нами не следить, ждать моего распоряжения. Теперь быстро возвращайтесь на свое место, иначе я вас не знаю и вы меня не знаете.

— Слышали, что сказал господин! — подтявкнул Радук. — Быстро, быстро исполняйте, не гневите его.

— А ты, вьючий навоз, скажи своему господину, чтобы он… — начал было Керби, но я хлопнул его по плечу, и он замолчал.

— Мне показалось, что вы больше не нуждаетесь в наших услугах, — обратился я к Джо.

Ливерморец перестал рассматривать лестницу и подмигнул мне.

— Кари говорит только за себя, — сказал он весело. — У него плохое настроение, все проиграл вчистую.

— Так ему нечем нам заплатить? — взвился Керби. — И еще командует, голодранец!

— Не надо ссориться, — сказал Джо. — У меня хватит средств на… На то, чтобы решить наши проблемы.

— И к тому же у вас есть я, чтобы помочь, — важно сказал Радук.

Слово за слово выяснилось, что Кари связался со своим экипажем в столице и выяснил: его люди оказались удачливее его самого, и теперь готовы простить должок, но, разумеется, за коды доступа к кораблю, ну и, конечно, за долю в деле. Доля, судя по тому, что Кари был зол на весь мир, оказалась немалой. Корабль переходил в собственность команды, и купец становился рядовым пайщиком.

— Хе, — только и сказал Керби, услышав эту новость. — Хе! Так ведь теперь ты за нас должен держаться, а не мы за тебя. Твоя команда в столице, ты здесь, а за стеной найдется машинка, которая доставит нас прямиком на орбиту. Что? Не слышу ответа!

Кари тяжело молчал.

Заговорил Джо и снова призвал нас не ссориться, а отойти в сторону и поговорить о деле. Мы пристроились на широких ступенях высокого дома с обвалившимися балконами. Часть ступеней была занята спящими паломниками, но за колоннами нашлось свободное место.

Разговор, перемежаемый глухими намеками и завуалированными угрозами, свелся к нормальному торгу. Кари хотел любой ценой вернуться на свой корабль, но не хотел иметь с нами дела, потому что ему не нужны были нищие пассажиры. Джо, напротив, готов был помочь купцу лишь при условии, если он воспользуется именно Нашими услугами. Ну, это мне было понятно, ливерморец не менее нашего хотел попасть на Айкон. Керби же требовал, чтобы на ту сторону мы перебирались вместе с рыбаками, потому что обязательства данного слова, законы чести и все такое… Я не вмешивался в препирательства, лишь время от времени важно кивал, соглашаясь с доводами техника. Джо пару раз бросал на меня недоуменные взгляды, он явно не понимал, чего мы привязались к этим дикарям из Райской Рыбалки. Оно и хорошо.

Радук с большим интересом прислушивался к торгу. Пару раз пытался вмешаться, но Кари шлепнул его по затылку, и проводник мигом заткнулся. Керби тут же спросил, а с какой стати этот тип болтается рядом с нами и не подрезать ли ему язык, чтобы не болтал лишнего. Но тут же выяснилось, что без Радука пройти первый блокпост стражников, охраняющих лестницу, будет почти невозможно. А на той стороне придется миновать еще как минимум два поста.

— Я знаю тайное слово, а вы не знаете, — выпятив подбородок, заявил Радук. — И это знание будет стоить все дороже и дороже, если всякие проходимцы, да оставят их добрые силы своим покровительством, будут угрожать мне или бить по затылку.

— Ладно, ладно, — ответил Джо. — Мы тебя не обидим милостями своими, и все такое… Ты получил половину обещанной суммы, и если подведешь нас, то никакие силы тебе не помогут.

— Но всех провести я не могу, — сказал Радук. — Трое-четверо, куда ни шло. А всю ораву — нет, не пропустят.

— Ага, — обрадовался Кари. — Вот и решилось дело.

— Но если мне немного добавят от щедрот и хорошо заплатят страже, то, пожалуй, пропустят, — задумчиво продолжал вымогатель.

Я посмотрел на физиономию Кари, и не смог удержаться от улыбки.

— Тогда не будем терять времени, — заключил Джо.

Мы быстро собрали свое барахло и успели перекусить желтыми плодами. Дочке они понравились, а у меня от этой кислятины только разыгрался аппетит. Подошли рыбаки. Беспалый начал было задираться с купцами, требуя, чтобы они твердо пообещали доставить их в столицу. Джо объяснил рыбаку, что раз уж договорились, то лишние слова ни к чему, и как только раздобудут машину, сразу же подумают, как им помочь. И если понадобится, то сделают несколько лёток туда и обратно. «Складно заливает!» — шепнул мне Керби.

Мне было все равно, обманет Джо рыбаков или нет. Шанс вырваться отсюда обретал плоть и наливался кровью, и если ценой нашего побега будет кровь этих туземцев, то это не наша забота. Пусть Кари и Джо решают свои проблемы, а мы уж как-нибудь займемся своими.

В будочку стражи втиснулись Радук и купцы. Я видел, как наш проводник что-то шепнул начальнику охраны, тот выглянул из будки, увидел наш табор и округлил глаза. Радук снова что-то зашептал ему, одновременно жестом показывая купцам — пора, мол, раскошелиться. Широкая спина стражника загородила проем, потом он вышел и коротко свистнул. Из-за будки вышли трое охранников, наверху что-то загремело, и по лестнице быстро один за другим сбежали вниз еще с десяток.

Начальник что-то негромко скомандовал, и нас окружили плотным кольцом. Нехорошие мысли крутанулись у меня в голове, прежде чем я заметил, что пики и тесаки обращены не к нам, а к медленно подступавшей толпе паломников. Судя по негромкому ропоту, люди были чем-то недовольны.

— Не спать, шевелиться быстро! — скомандовал начальник охраны.

Я увидел, что Радук и купцы уже поднимаются по лестнице, подхватил Катарину на руки и метнулся в будку. Моя жена схватила узел с вещами и побежала за мной. Тут и рыбаки сообразили, что к чему, и потянулись за нами.

В толпе раздались крики, обернувшись, я увидел, что в охранников летят камни, потом сверху щелкнула искра разрядника, и паломники откатились назад, оставив двоих лежать на камнях.

Мы оказались на террасе. К нам подошел стражник и приказал исчезнуть с его глаз долой, махнув при этом стволом разрядника в сторону ближайшего прохода.

В небольшом помещении пахло жареным мясом. У меня свело челюсти от желания выхватить у охранника, сидящего за длинным столом, тарелку с едой и быстро сожрать все, что в ней находится. Судя по алчным взглядам рыбаков, они испытывали те же чувства. Охранник, не торопясь, дожевал, вытер усы тряпкой и поднялся с места.

— Сколько тут вас набралось, — недовольно сказал он. — Ну ладно, подходите по одному ко мне.

Скрипнула обитая медными полосами крышка деревянного сундучка, стоявшего в углу. Оттуда был извлечен… вот так-так! Еще один биосканер. Причем не такая развалина, как на входе в оазис, а многофункциональное устройство, используемое в хороших клиниках. Когда заболел мой тесть… Воспоминания прервал окрик охранника:

— Эй, а ну на место!

Чакмар отдернул руку от блюда с мясом и спрятался за нашими спинами. Щеки его были подозрительно раздуты.

— Ну и паломнички пошли, — покачал головой стражник. — Никакого благочестия, да накажут греховников силы добрые или не очень. Так, слушайте меня внимательно. По одному подходим ко мне и прижимаем ладонь вот сюда. Один раз. Отходим в сторону, чтобы не мешать другим, и дважды не прикладывать ладонь. Понятно? Вот этот божественный камень для испытания веры покажет, можно вам идти дальше или нельзя. Если понадобится, лекарь возьмет у вас немного крови. Бояться этого не надо, возьмет самую малость, на один глоток, — тут охранник заржал, увидев перекосившиеся лица рыбаков.

— Ладно, ладно, — стражник великодушно махнул рукой. — Это у нас шутка такая. Крови самую капельку ему надо, да и то не у всех. Изучает. Ну, вперед.

Мы один за другим подходили к сканеру, на дисплее мелькали какие-то символы и числа. Я заметил, что Джо внимательно рассматривает прибор. Затем он поднял глаза на стражника и хотел было что-то сказать, но тут раздался тонкий писк. С непривычки я сразу не узнал вызов комма. Стражник поднес браслет на левой руке к уху.

— Понял… понял… всех? Да их тут больше дюжины! Да, вместе.

Затем внимательно посмотрел на нас и сказал:

— Пойдете вниз, там вас встретят. Лекарь хочет поговорить с вами.

Короткий коридор за помещением вывел нас на другую террасу, уже на той стороне. Отсюда были видны дома, утопающие в зелени садов, но и короткого взгляда хватило, чтобы заметить — здесь туша Спящего Дракона выступала из камня намного выше, местами исчезая в больших строениях. На крыше одного из зданий поблизости я успел разглядеть посадочную разметку и переглянулся с Керби. Он тоже увидел концентрические круги. Парковка хоть и пустая, но что если появится машина? Наведается кто на свою летнюю виллу…

Встретивший нас охранник повел вниз по крутому пандусу. Это было удобнее, чем карабкаться по узкой лестнице, доски которой трещали под ногами.

Мы долго шли по улице, вымощенной красным кирпичом, озираясь по сторонам. Чем дальше, тем богаче выглядели дома, и не все они были заколочены. Людей поменьше, но и здесь попадались оборванные паломники. Стариков, кажется, больше, чем на той стороне, но и здесь они дремали, прислонившись к стенам. Чакмар сказал, что многие бедные семьи в столице копят деньги, чтобы своих престарелых отцов устроить наверх, потому что отсюда прямая дорога к обиталищу добрых сил, под сень Большого Небесного Паука, плетущего нити судьбы.

— Ловко придумано, — хмыкнул Керби. — Заодно от лишних ртов избавляются.

Мы свернули с мостовой в тупик, который заканчивался каменной стеной. У двери в стене скучал охранник. Увидев нас, оживился.

— Много, много крови напьется нынче…

Но стражник, что привел нас сюда, перебил его:

— Я уже попугал их, не трать силы. Лекарь ждет.

— Всех? — вытаращил глаза стражник.

— Отпирай, нет времени болтать.

За дверью оказался небольшой пустырь, окруженный, как мне показалось, со всех сторон высокой оградой. Я ошибся, с двух сторон ограда упиралась в темную покатую громаду, испещренную большими выемками. К одной из таких выемок нас и подвел охранник.

— Эй, Хабан, я привел новеньких, — крикнул он в отверстие.

«Их… их… их» — зашелестело эхо, выплескиваясь из дыры.

— Ждите, — сказал охранник и двинулся назад.

Рыбакам было не по себе, они нервно озирались, с надеждой смотрели то на нас, то на купцов. Но и нам было не по себе. Маас потрогал темную поверхность, сквозь прозрачную броню которой просвечивала кладка, похожая на чешую, и хотел что-то сказать стоящему рядом Джо, но тут Керби ущипнул Чакмара, и все вздрогнули от его крика.

— Ты чего!

— Поделись мясом, — сказал Керби. — Я видел, как ты стянул со стола.

— Да я его давно съел, — обиженно сказал мальчик. — Если бы не стражник, взял бы на всех. А щипаться не надо.

— Ну, так и быть, — Керби искоса взглянул на меня.

— Может, сами войдем внутрь, — предложил я, отвлекая внимание от Мааса.

— Ну уж нет, — сказал Беспалый. — Велено ждать, будем ждать.

— А зачем? — вдруг спросил Кари. — Зачем тратить время на местного шамана? Мало ли что ему придет в голову. Я видел посадочные площадки…

— Мы тоже видели, — сказал я. — Но если рассердим шамана, как пойдем назад?

— Два охранника, пфе! — скривил губы Кари.

— Так ведь к ним потом набегут еще и еще.

— Ну, если без шума и спрятать тела…

Наш диалог прервал нестройный звон колокольчиков, идущий из отверстия. На всякий случай мы отошли немного назад. Звон усилился, а потом из дыры вывалился… Настоящий шаман!

Лекарь был замотан в разноцветные тряпки, на плечах у него красовалась шкура вьюка, с которой свисали колокольчики, голова была обмотана чем-то похожим на бумажное полотенце после многократного использования. Из-под головного убора выбивались седые волосы, а густая борода свисала аж до пояса. Глаза были еле видны сквозь могучую растительность на лице.

— Ага, — многозначительно прохрипел он.

— О, многомудрый Хабан, — выдвинулся вперед Радук. — Мне нужно питание для Камня Истины, что у Священного Прохода, а этим несчастным хочется быть ближе к добрым силам.

— Ага, — снова повторил лекарь-шаман, оглядывая нас. — А подношения?

Джо отодвинул Радука в сторону и достал кошель с деньгами.

— Многомудрый Хабан, — сказал он. — Мы не поскупимся на подношение, если ты поделишься с нами знаниями о вещах, касающихся сил добрых и прочих. Благоволение сил надеемся получить с твоей помощью. Божественный камень испытал нашу веру и нашел ее приемлемой…

— Чушь! — прохрипел Хабан. — Какой еще там божественный камень? Это обычный амбулаторный биосканер. И не надо изображать из себя тупого номада, когда в каждом твоем слове отдает духом чужака со звезд. Кто еще из вас с Ливермора?

Молчание было ему ответом. Рыбаки попросту не поняли, о чем речь. Кари сунул руку за пазуху, но Джо придержал его.

— Допустим, я один, — осторожно сказал он.

— Ты здесь случайно или по делу? У тебя есть корабль? Сколько ливерморцев сейчас на Тугаме? — вопросы следовали один за другим.

Джо поднял ладонь.

— Отвечу на все вопросы по порядку. Я здесь случайно, но по делу. Корабля у меня нет, но будет. А число ливерморцев на этой планете зависит от того, откуда ты сам, многомудрый.

Хабан склонил голову на плечо, не отводя глаз от Джо.

— Болтлив, но учтив. Не боится странствовать в одиночку. Отвечает не отвечая. Длинный нос и тонкие губы. Ну, здравствуй, человек из рода Кардиганов.

У Джо чуть глаза не выскочили на лоб.

— Откуда вы меня знаете? — вскричал он.

— Я тебя не знаю, я тебя вычислил, — ответил лекарь-шаман. — В моем роду такие молодцы не редкость. Виллу «Старая радость», надеюсь, еще не заложили?

Джо обмяк.

— Дядюшка Хебекук, — только и сказал он. — Я и не мечтал встретить вас.

— Так не бывает, — прошептал мне в ухо Керби. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Плевать, — шепнул я в ответ. — На радостях угостит обедом, и то хорошо. Наверное, нам начало везти.

Мне тогда посмотреть бы на небеса, может, в облаках я сумел бы разглядеть кривую ухмылку судьбы.

Дядюшка Хабан-Хебекук неплохо устроился в чреве Длинной Рыбы, Спящего Дракона, Великой Змеи и прочая, и прочая… Что за дурацкий обычай называть одну и ту же вещь разными именами! Конечно, по роскоши его жилище, наверное, уступало хоромам дядюшки Садзандара, но здесь было тихо, тепло и безопасно. Не знаю, что здесь находилось раньше — агрегаты или внутренности, с равным успехом могло оказаться и то, и другое. Теперь в большом зале с симметричными округлыми выступами в полу разместилось что-то среднее между полевой лабораторией и экспресс-клиникой. На стены налеплены термосветильники, они хоть и работали вполсилы — место было прохладное, — света все же хватало. Здесь Хабан и жил за дощатой перегородкой. Из зала разбегались широкие и узкие туннели. Некоторые из них заканчивались такими же залами, но поменьше, в одних обитали охранники, в других — немощные и хворые, которым дозволительно было просить исцеления не только у сил, но и у лекаря. Третьи вели в темноту, дядюшка экономил светильники.

В честь радостной встречи дядюшка выставил неплохое угощение. Овощи оказались пересолеными, а мясо жилистым, но мы были и этому рады. Рыбакам отвели место в свободном помещении и пообещали накормить. Им не хотелось расставаться с нами, но у дядюшки было тесновато. Чакмар остался с нами. Скинув с себя одеяние шамана, лекарь оказался в комбинезоне из плотной синей ткани, а когда заплел бороду в две косицы, то стал похож на обыкновенного работника из промзоны, которому скоро на пенсию.

Из застольных разговоров Джо и Хабана стало ясно: дядюшка давно застрял на Тугаме и ждал, когда за ним явится кто-нибудь из родни. Привели его сюда дела, связанные с семейным бизнесом. Я так понял, что это были поиски родственника.

— То есть Джо искал тебя, а ты искал его? — удивился я.

— Нет, речь идет о другом человеке, — ответил дядюшка. — Джо о нем, скорее всего, и не слышал.

Мне показалось, что Джо хотел возразить Хабану, но передумал. Они быстро свернули разговоры о ливерморских делах, и дядюшка принялся расспрашивать о наших странствиях и планах.

— Они с Айкона, — значительно сказал Джо. — Пытаются попасть домой. Да и мне не помешает посетить Айкон.

— Я провел на Айконе четыре года, — ответил Хабан. — Там сейчас делать нечего. Хотя, возможно, ты прав: время идет по-разному, все могло успокоиться. Но не будем сегодня говорить о делах. Вам надо отдохнуть.

Колючий взгляд Керби уперся в меня. Быстро соображает техник. Если Джо потеряет интерес к Айкону, то с какой стати он будет помогать нам. Ладно, по крайней мере где-то поблизости есть машины, а с Кари мы договоримся, добром или как получится.

На следующий день Хабан устроил мне, Керби и племяннику что-то вроде экскурсии. Леонора наотрез отказалась куда-либо идти. Азартный Кари выяснил, где живут охранники, и направился к ним попытать удачу на последние. Чакмар куда-то исчез, а рыбаки выбрались наружу, проветрить свои тряпки.

В свете мощного фонаря, который нес Хабан, перед нами возникали помещения, пронизанные мириадами не то кабелей, не то веревок, не то сухожилий. Дядюшка показывал, где можно протиснуться между ними. Несмотря на то, что некоторые по толщине были почти как нити, сдвинуть их не удавалось. В некоторых местах тело застывшего чудовища пронзали солнечные лучи, проходящие сквозь дыры.

— Это не дыры, — пояснил Хабан. — В этом месте обшивка прозрачная, и пыль на ней не держится.

— Все-таки корабль, — пробормотал Керби.

— Иногда я почти уверен, что это корабль, — согласился дядюшка. — Но потом обнаружу что-то вроде этого и снова сомневаюсь.

У нас были слабенькие фонарики, которые Хабан выдал на всякий случай, но они так и не пригодились. Луч дядюшкиного прожектора высветил овальное помещение, облицовка которого топорщилась чешуей, а из пола вылезали ребра какого-то существа, размером с большого вьюка. Казалось, его переварили, но затем все это застыло навсегда.

— Сюда лучше не заходить, — сказал Хабан. — Эта чешуя режет как бритва.

— Выломать не пытались? — поинтересовался Керби.

— А как же! Раньше, помнится, даже лазером пытались вырезать, а какие-то умники протащили сюда дезинтегратор. Когда охрана прибежала, ничего не осталось, даже пыли.

— И что?

— Я же говорю — ничего. Ни одна чешуйка не шелохнулась.

— А как же находки, там, внизу?

— Большей частью выдумки. Сказки, чтобы заманить паломников. Иногда, очень редко, бывают случаи, когда выпадает пластина. Предсказать, когда и в каком месте — невозможно. Иначе я бы сейчас раскатывал меж звезд на платиновом корабле с алмазными иллюминаторами. Ученые из семи, а то и восьми миров здесь дневали и ночевали. Тоже впустую. Впрочем, это давно было. Сейчас из-за карантина нормального оборудования не достать. Раньше здесь целые институты работали, пытались разобраться. Теперь только я…

— Ну и как, разобрались? — спросил я.

— Нет. Думаю, и карантин ввели, чтобы никто больше не совался. Нашли какой-то повод, придрались к мелкой заварушке. Тугам вырождается помаленьку, дичает.

— Да уж, варварство полное, — согласился Джо. — Тут охранники пугали нас, будто ты кровь из паломников выкачиваешь.

— Глупости! — в голосе дядюшки слышалось недовольство. — Кое-какие исследования требуют плазмы.

— Это какие же исследования? — испуганно спросил Керби.

— Сейчас покажу.

В конце извилистого туннеля, стены которого из-за мелких дыр напоминали пастуший сыр, оказался большой зал. Свет, проходивший сквозь дыры в потолке, высветил какую-то светлую массу в центре овального помещения. Вблизи она была похожа на огромную снулую рыбу, всплывшую животом вверх сквозь твердь Лежащего Дракона. Текстура этого продолговатого горба, тянувшегося от стены к стене на десятки метров, была похожа на чешую артефакта, только гораздо крупнее и цвет скорее был розоватым, а не темно-серым. Я пригляделся к овальным пластинам, посмотрел на Керби. Судя по его задумчивому прищуру, он тоже кое-что сообразил.

Через узкий лаз мы спустились в камеру, освещенную двумя светильниками на потолке. Потолок здесь прогибался к полу, и приходилось склонять голову, чтобы не ушибиться. Судя по большим розоватым пластинам облицовки, это была нижняя часть «снулой рыбы».

Вдоль стен расставлены ящики, арматура, подставки для буровых стержней, пузатые бочонки изотопных батарей. Часть оборудования лежала на полу. Я узнал геологический радар малой мощности и обрадовался, как старому знакомому.

— Вот, смотрите, — сказал Хабан. — Здесь имеются чувствительные участки, видные через тепловые фильтры.

С этими словами он включил монитор и поводил небольшой камерой по сторонам. На мониторе замелькали радужные пятна, которые выстроились в темные и светлые полосы.

— Если нанести на эти участки любую органику, рисунок меняется, — пояснил лекарь. — На кровь тоже интересная реакция, но непонятная.

Пока я разглядывал пятна и полосы, дядюшка достал из ящика моток шнура и принялся запихивать его конец в одну из мелких дырок в стене. Второй конец присоединил к другому монитору.

— Оптический щуп? — спросил я.

Хабан кивнул. Изображение дергалось, плыло по мере того, как щуп двигался в узком канале. Наконец оно стало более или менее четким, и я увидел в слабой подсветке еще одно помещение. Два темных пятна в центре, после того как лекарь перешел на инфракрасный диапазон, оказались креслами с высокими спинками и широкими подлокотниками. К ним тянулись не то кабели, не то щупальца. А потом я увидел, что находится в креслах, и вздрогнул.

— Похоже, они мумифицировались, — сказал лекарь. — Это мужчина и женщина. Сколько лет они здесь — не знаю. Сначала мы думали, что со времен возникновения артефакта. Потом стало ясно, что меньше, гораздо меньше. А вот здесь самое интересное. Обратите внимание на устройство, похожее на гидромассажную ванну с крышкой. На этом мониторе не разглядеть, но в одном архиве я нашел файл со снимками хорошего качества. Заплатить пришлось немало, но дело стоило того. Вот, смотрите.

Он поводил пальцем по сенсорному экрану, возник список файлов, потом замелькали снимки, и наконец появилось изображение той же «ванны». Я не обнаружил большой разницы между тем, что увидел с помощью щупа, и тем, что на снимке. Разве что почетче. Дядюшка потыкал в экран. Изображение увеличилось, на корпусе «ванны» стала видна пластинка с какими-то буквами и цифрами.

— Вот оно. По реестру закрытых технологий удалось выяснить, что эта емкость, похожая на ванну — ванна и есть. Регенераторная.

— Очень интересно, — вежливо сказал я, а сам чуть не брякнул: «Ну, и что?».

— М-да, дело давнее, забытое, — отозвался со странным смешком Хабан. — Давайте вернемся, а то я долго здесь не люблю оставаться.

— Еще бы, — согласился Керби, забыв о своих вопросах.

Следующий день мы провели в городе. Стараясь далеко не отходить от резиденции дядюшки Хабана, мы высматривали дома и виллы пороскошнее. Заводили разговоры с охранниками, которые, узнав, что мы гости лекаря, любезно отвечали на вопросы. К вечеру мы уже знали, что сюда порой наведываются из столицы пресыщенные детки богачей — погулять, повеселиться, пощекотать нервы. Ну и проведать своих родичей. Оказалось, не только бедняки стараются пристроить стариков поближе к небу.

— Что же, со всего Тугама сюда везут? — спросил Керби.

— Ну, везут, — ответил стражник.

— Все же маловато старых людей здесь для целого мира.

— Так у нас до старости мало кто доживает, — стражник зевнул, осенил рот оберегающим жестом и двинулся дальше.

Вскоре мы нашли стоянку под навесом, на которой были припаркованы две легкие машины и один грузовоз. Кари нырнул было под ограждение, но его остановил окрик пожилого сторожа. Ночью купец выиграл немного денег у охранников, и деньги эти пришлись кстати. Перекочевав к сторожу, они сделали его слепым и глухим. Но тут выяснилось, что траты были пустыми. Слабые движки легких машин не годились для заатмосферных полетов, а у грузовоза вообще от двигателя остались только крепления. Кто-то уже похозяйничал здесь.

Кари хотел отобрать деньги у сторожа, но того и след простыл. Возможно, это был и не сторож вовсе. Ближе к вечеру наши поиски и потери были вознаграждены. Сначала мы попали на кладбище машин. Песчаные ветры проели дыры в корпусах, стекла потеряли прозрачность, а посадочные амортизаторы торчали в разные стороны, как вывихнутые руки и ноги. Керби долго рассматривал остовы, цокал языком, потом грустно сказал, что здесь делать нечего. Зато сразу за кладбищем мы обнаружили большую мастерскую, в которой полным ходом шла работа.

Хищным взглядом Кари пересчитал, сколько людей в мастерской, и остался доволен. Если никого нет в подсобках, то пять человек для нас не помеха.

— Не вижу ни одного грузовоза, — озабоченно проговорил Кари. — Мелочь сплошная.

— А что там, за подъемником? — спросил я. — Какая-то большая штука.

— Оно! — у Кари загорелись глаза. — Это лучше, чем грузовоз с кабиной на двоих. Это прогулочный шаттл. В него кроме пилота еще трое влезут, а то и четверо.

Мы с Керби переглянулись. Дорога домой вроде начинала обретать конкретные очертания.

— Надо будет спокойно обсудить все варианты, — обратился я к Кари. — Сейчас мы все равно не можем рисковать. Завтра утром попробуем выяснить, в каком состоянии машины, как их охраняют.

— Да, торопиться не следует, — согласился купец.

Вечером, после ужина — на сей раз нам выдали банки с мясным фаршем — я выбрался на пустырь. Сходил к выгребным ямам, а когда вернулся, то обнаружил Чакмара. Он вылезал из дыры, находящейся неподалеку от входа.

— Смотри, заползешь, куда не следует, назад не вернешься!

— Я тут все ходы-выходы уже знаю, — похвастался Чакмар.

— Так уж и все? Иди-ка лучше спать.

— А я знаю, где они продукты держат.

Спать мне расхотелось. Каждый день начинается с вопроса — где раздобыть еды, чем накормить дочку и жену. Сейчас нас кормит Хабан, но долго ли еще будет? А если удастся машину увести, как там на корабле с едой?

— Пошли посмотрим, что за продукты. Только тихо.

Чакмар подмигнул и полез обратно.

Мне с трудом удалось протиснуться в лаз, потом дело пошло веселей, стены раздались, и мы двинулись по спиральному ходу, который, как объяснил Чакмар, вроде опоясывает главный зал. Сначала мы шли в полной темноте, держась, как велел Чакмар, за правую стену. Потом слабое свечение, идущее из узких щелей в полу, помогло сориентироваться.

Склад продовольствия оказался прямо над залом. Сквозь щели можно было разглядеть оборудование, какого-то старика, лежащего на топчане, и Хабана, делающего рукой пассы над головой больного. Меня больше интересовало содержимое ящиков, бочек и канистр, аккуратно сложенных штабелями и рядами. Краткий осмотр показал, что еды и питья одной семье здесь хватит на годы. Но я не собирался здесь жить годы. Что-то можно прихватить сейчас с собой из открытых ящиков, но что?

— Молодец, Чакмар, — прошептал я. — Ты иди к себе, чтобы не хватились, а я пока посмотрю.

— Только крошки на пол не сыпьте, — ответил он. — А то на голову лекаря упадут, неудобно получится. Если с умом дело провести, можно заработать немного монет, да?

И исчез в темноте.

А я растерянно ходил среди изобилия, пока приближающиеся голоса не привели меня в чувство. Я метнулся к ящикам и присел за ближайшим штабелем. Появились два охранника, громко переговариваясь между собой насчет того, что в прошлый раз вместо хмельного им попалось квасное и от рыгалова нельзя было уснуть. Они подхватили за ручки большой ящик, крякнули и понесли.

После того как шаги и голоса стихли, я выждал некоторое время и выбрался из-за штабеля. Как же они с ящиком протиснутся, подумал я и тут же сообразил, что, наверняка, есть другой ход, более удобный. В темноте лучше не рисковать. Но фонарик-то я не вернул!

Выбравшись из лаза, я быстро пошел к своим. Дочка уже спала, а Леонора ждала меня. Нас поместили в закутке рядом с большим залом. Я взял фонарик, велел жене спать и не беспокоиться и двинулся обратно. Мелькнула мысль позвать с собой Керби, но его отсутствие могут заметить.

Второй ход нашелся быстро. Он был шире, правда, потолок оказался низковат. Пару раз я крепко приложился головой. Туннель шел вниз и вывел к залу, в котором разместились охранники. Я чуть не вывалился к ним, но вовремя затормозил. Повернул обратно и пошел было к складу, но тут обнаружил, что в туннеле через равное количество шагов в стене попадаются круглые отверстия размером с голову. Не знаю, о чем думал в тот миг, но в одно из них голову я и сунул. Вот была бы потеха, если бы застрял. Но хвала местным силам, не застрял.

Отсюда была видна камера, в которой с удобством расположились дядюшка и племянник. Их голоса были слышны отчетливо. Сначала я не понял, о чем они говорят. Потом вслушался. Судя по всему, Хабан камня на камне не оставлял от теории инволюции. Мне это было неинтересно, и я осторожно зашевелил головой, вытаскивая ее из отверстия. Но тут он заговорил о нас, и я застыл.

— Эти айконцы ничего не поняли из того, что я им показал. Но ты-то мог догадаться, что надпись на регенераторе была на русском языке.

— Великое небо! Какое отношение Урал имеет к артефакту? Неужели…

— Без паники. Скорее всего — никакого. Артефакт существовал здесь до Исхода, а возможно, вообще до того, как на Старой Земле появился человек. Но ты обратил внимание на то, что фактура там другая. Такое впечатление, что артефакт пытался переварить корабль, втянуть его в себя. И это произошло не так давно. Местных лет сто, от силы двести.

— И сюда Урал свои пальцы дотянул, — с досадой сказал Джо.

— Да, неприятно, что уральцы интересовались артефактом. И вообще, Ливермору и Уралу придется выяснить, кто чего стоит. Нам слишком тесно в одной Вселенной. Айкон для нас может сыграть решающую роль. Я ведь не зря заставляю всех сдавать кровь. С одной стороны, сразу узнаешь, не появился ли кто с Ливермора, с другой — иногда наблюдается странная реакция артефакта, приборы регистрируют всплеск лептонной активности, идущий откуда-то из каменного массива. Среди тугамцев с такой кровью попадаются единицы, среди ливерморцев тоже. А вот у жителей Айкона сплошь и рядом. Потому-то я хочу держать их под боком.

— Разве есть что-то общее между артефактом, кораблем и Большой Иглой?

— Интуиция мне подсказывает, что их объединяет некая технология. О которой не принято говорить.

— Да ладно тебе, дядя Хаби, — в голосе Джо мне послышалось веселье. — Ты нащупал подходы к управлению нанобами или я ошибаюсь?

Молчание длилось так долго, что у меня затекла шея. Я медленно пошевелил ею, но тут же замер, потому что Хабан наконец смог выдавить из себя слабый хрип.

— Кто? Кто тебе сказал?

— Ну, а сам-то как думаешь? Кто оплатил мою учебу? Кто меня послал на твои поиски?

— Ага, — голос вернулся к дядюшке. — Совет Директоров, я полагаю?

— Да. И, кстати, у меня полномочия наблюдателя Совета.

— Это хорошо, — сказал Хабан.

— Это гораздо лучше, чем ты думаешь, — отозвался Джо. — Семья… То есть Совет Директоров был вынужден продать часть активов, но мы сумели перекупить архив Нанотеха. К сожалению, ничего существенного в нем не оказалось, но кое-какие следы мы нащупали. Платежные ведомости некоторых специалистов позволили сузить направления работ. Там еще копать и копать. Лучшие специалисты работают.

— Архив, значит! Рискованно, смертельно рискованно.

— Еще бы. Узнай на других мирах об этом, от Ливермора остались бы дымящиеся развалины.

— Что было в архиве? Нашли систему активации? — спросил дядюшка.

— Если бы нашли, разве сейчас мы с тобой сидели бы в этой заднице? Мы смогли бы оживить эту хреновину, превратить ее во что угодно — хоть в пассажирский корабль на сто тысяч человек, хоть в звездный разрушитель, о которых рассказывают сказки.

— Да-а… — мечтательно протянул Хабан. — Один комплект узкофункциональных команд — и Вселенная у наших ног. Увы, пока это волшебная сказка.

— Кстати, о сказках. Айконцы приняли меня за дурачка, собирающего местные предания. И на самом деле я действительно последние десять лет собираю, где только могу, фольклор. Ну и все эти истории о чудесах, тайнах, особенно всякие заговоры, песни, магические заклинания…

— Вот оно что, — протянул дядюшка. — Песни и заклинания. Ты хочешь сказать, что команды поступали в акустическом диапазоне? И даже зафиксированы письменами? То есть, — хихикнул он, — ты поверил в существование книги Микрономикон?

— Судя по некоторым архивным файлам, эта возможность не исключена. Все эти предания о магах и волшебниках могут иметь в основе банальные воспоминания о древних цивилизациях, съеденных нанобами, вышедшими из-под контроля. Меня тоже иногда пробирает озноб при мысли о том, что мы можем их разбудить.

— Пусть боятся наши враги, — ответил лекарь. — А чему суждено случиться, то и произойдет. Или уже произошло. Я думаю, что нанобы — не наших рук дело. Их создали задолго до того, как человек горделивым прыщом выскочил на теле мироздания. Так что совесть твоя чиста.

— Теория инволюции как раз об этом и говорит. Перволюди…

— Дерьмо твоя теория, дерьмо твои перволюди, — почему-то рассердился дядюшка. — Неважно, кто создал первых нанороботов, важно, что нанобы давным-давно выполнили свою миссию и разлетелись по всей Вселенной. Они везде, повсюду.

— Да, мы предполагаем, что так называемый карботитан на самом деле компактная форма хранения активных нанобов. Именно поэтому Джарвус был отправлен на Тугам, но с тех пор его никто не видел.

— Его видели, и даже не раз. Более того, он добыл как минимум две пластины и успел передать сообщение в Совет. Потому меня и перебросили с Айкона. Но когда я прибыл сюда, Джарвус исчез.

— Может, я попробую найти его? — произнес Джо.

— Попытайся. Я вот лет десять искал, но так и не нашел. Мне сейчас хватает других проблем.

— Хорошо, мы поговорим об этом завтра. Но все же насчет нанобов… Ты сказал, они везде? Что ты имеешь в виду? Латентные формы? Их нет, иначе сенсоры карантинной службы засекли бы сразу.

— А вирусы?

— Что — вирусы? — переспросил Джо.

— Все вирусы появились от некоего протовируса, не так ли? Так же, как и нанобы возникли из первоассемблера. Вирусы от нанобов не отличаются практически ничем. Можешь считать вирусы сильно мутировавшими нанобами, программа которых настолько искажена, что все попытки вернуться к исходной задаче лишь приводят к непредсказуемым результатам. Например, к появлению ДНК. Я не могу с уверенностью сказать, случайность это или так задумано.

— Кем задумано?

— А тебе не все равно? — вспылил Хабан. — Назови его создателем первовируса, или протоассемблера, назови Создателем, или Врагом, какая разница. Все нанобы рано или поздно эволюционируют или, если тебе так приятнее — деградируют в структуры, аналогичные ДНК, оптимальные для этой Вселенной. То есть Нанобог создал первые существа по своему образу и подобию, а уж те выстроили со временем свои конгломераты, галактики и вселенные, то есть нас с тобой. Поэтому чрезвычайно важно найти старые формы. Мы сможем направить их мутацию в нужную для нас сторону.

— Я знаю по меньшей мере шесть миров, — со смешком отозвался Джо, — в которых нас сожгли бы за ересь. Твоя картина мироздания внушает страх.

— Пустое. Нечего боятся того, чего не избежать. Рано или поздно один, всего одни ассемблер выйдет из-под контроля. Тогда они начнут поглощать, переваривать, превращать в себя же все холодное вещество. А затем и остальную материю — инициируя взрывы или угасания звезд, их распыление, превращение в пыль. А уж потом из этой пыли — то есть выполнивших свою программу «диких» нанобов — заново сконденсируются солнца и планеты, а уцелевшие «правильные» начнут эволюционировать в гены, белки и так далее. Круг замыкается, и все опять с чистого листа. Или не совсем с чистого. Остаются какие-то следы на уровне квантовой памяти, если, конечно, говорить о такой памяти имеет смысл.

— О чем это ты? Я помню страшные сказки о так называемых квантовых компьютерах, но говорить о них всерьез не стоит.

— Я не специалист в области научного мифотворчества, — устало сказал Хабан. — Но если сохранились какие-то следы прежних структур, то не исключено, что в каждом новом цикле нанобы пытаются воспроизвести вселенную с точностью до последнего кварка.

— Ерунда, — хмыкнул Джо. — Принцип неопределенности и все такое…

— Не знаю, я лишь выдвигаю предположение. Что если они пытаются обойти этот принцип. Или наоборот, перебирают варианты, чтобы в итоге получить вселенную, в которой, скажем, они не возникнут. Может, работает программа на очень глубоком уровне, цель которой — самоликвидация нанобов.

— Очень затянувшийся суицид, — сказал Джо. — Безумие какое-то.

— Что мы знаем о первосоздателе нанобов? Может, для него от вселенной до вселенной — одни миг, один чих.

У меня в носу засвербило, и я еле удержался от того, чтобы не чихнуть. Медленно втянул голову обратно. Успел только расслышать, как Джо спрашивает, не тела ли первосоздателей мы видели в креслах, на что дядюшка лишь рассмеялся. Но меня уже утомили эти высокоученые беседы, да и спать хотелось очень.

После ночной вылазки на склад прошло три дня. Леонора плохо себя чувствовала, и я остался с Катариной. Мы гуляли по ближним улицам, не отходя далеко от нового жилья. Керби, Кари и увязавшийся с ними Чакмар кружили близ мастерской по ремонту машин. Рыбаки маялись от безделья.

Они валялись на пустыре в тенечке, лениво кидая камешки в ограду. Хворых паломников днем тоже вытаскивали на свежий воздух, они сидели на циновках, греясь на солнце, и беседовали с забредшими сюда в поисках еды стариками, которых стража иногда пропускала. Я спросил Джо, как долго мы будем пользоваться гостеприимством Хабана.

— Да сколько надо, столько и будем, — ответил племянник своего дяди.

— Ну, а как насчет захвата машины?

— Не надо об этом говорить здесь, — Джо приложил палец к губам. — Охранники не должны ничего знать.

— Так они же вроде в его подчинении.

Джо качнул головой.

— Нет, они его охраняют, но и отсюда не выпустят. Да он и сам пока не собирается никуда. А вот мне надо срочно вернуться на Ливер-мор. Разумеется, — спохватился он, — я не забыл о своем обещании. Кари все еще мой должник, и денег у него нет. Подождем, посмотрим, как сложатся дела с транспортом.

С транспортом получилось худо. Да и все остальное сложилось как-то нескладно. Как-то странно все сложилось-разложилось.

Я обратил внимание на то, что в последнее время Кари и Керби о чем-то шепчутся. Мне техник сказал, что они нашли подходы к одному из мастеровых, теперь дело за малым — сговориться о сумме и добыть топливо.

— С топливом беда, — сказал Керби, почему-то отводя глаза. — Оно все под замком, надо подкупить охрану, а она часто меняется. Но мы что-нибудь придумаем.

В том, что он придумает, я не сомневался. И поначалу даже не удивился, когда Чакмар шепнул мне о машине, готовой к полету. Но, судя по описанию, это была маломестная машина, для нас не подходящая. А потом эта троица исчезла и не появлялась целый день, ночью их тоже не оказалось на месте.

Утром мы снова вышли погулять. Но не успели отойти на несколько шагов, как за нашей спиной раздались крики, шум. Старички, роющиеся у мусорных коробов, шарахнулись в сторону, а из входного отверстия на пустырь высыпали рыбаки, охранники, за ними показались Хабан и Джо.

Беспалый хватал за грудки папашу Мааса, размахивал кулаком перед его носом, а Гинтар безуспешно пытался оттащить его.

— А ну всем тихо! — гаркнул Хабан. — Драться будете за оградой. Сейчас всех выгоню отсюда.

— Я сам уйду, — крикнул в ответ Беспалый. — Только пусть вернет то, что украл!

— Дурной сын дурной матери! — заорал в ответ Маас. — Если бы жезл власти был у меня, сейчас твоя глупая башка валялась бы в отхожем месте. Говори, куда ты ее спрятал, или сейчас я тебе шею сверну!

— Молчать! — Хабан подал знак стражникам, и двое из них, оттолкнув Мааса в сторону, завернули Беспалому руки за спину.

Маас воспользовался ситуацией и успел влепить сыну две оплеухи, но и его мигом скрутили.

— Говорить тихо, но быстро, — велел Хабан. — В чем дело?

— Он украл жезл…

— Что еще за жезл?

— Торговый человек обещал за него хорошую цену, а он подслушал.

— Ты еще поторгуй моим имуществом! — Маас плюнул в сторону Беспалого, но промахнулся.

— Какой торговый человек, Кари, что ли? — вмешался Джо.

Он быстро обежал нас глазами и что-то шепнул дядюшке. Тот нахмурился.

— Ладно, это мы сейчас выясним, — сказал Хабан. — Так что за история с жезлом.

Беспалый открыл рот, и я понял, что дело скверное. Но ничего поделать не мог, осталось лишь слушать, как простодушный рыбак жалуется на своего отца, похитившего символ власти — палицу с лезвиями из прекрасного материала, точь в точь как чешуя Большой Рыбы, но крупнее.

Некоторое время все молчали, переваривая его слова. Я увидел глаза лекаря, и мне стало страшно.

— Где эта палица? — негромко спросил Хабан у старосты. — Кто последним видел Джарвуса? Откуда у тебя его артефакты?

— Да продал он ее купцу, а сейчас строит из себя дурака, — ответил Маас. — Жезл достался мне от отца, а ему от его отца.

— Врешь! — крикнул Саам. — Ты хвастал, что отнял его у чужака. Ты сам хотел продать его купцу.

— А где купец?

— И где, кстати, Керби и мальчик? — добавил Джо.

— Это у него спросите, — Гинтар показал на меня пальцем. — И Кари тоже поищите. Они собирались машину украсть.

Один из охранников тут же заговорил в комм, выслушал, потом обратился к Хабану:

— Тут сообщили, что угнана легкая машина. Вчера вечером была на месте, а сейчас нет. Нашли тело сторожа.

Джо посмотрел на Хабана, а тот на меня.

— Убейте всех, — сказал лекарь. — Они осквернили святое место.

То, что случилось, наверное, произошло за минуту, а может, и еще быстрее. Маас и его сын вырвались из объятий стражников, в их руках сверкнули ножи. Гинтар кинулся под ноги бегущего на него охранника, тот кувыркнулся, но задел рыбака пикой. Хабану не повезло, Маас был рядом и успел дважды пырнуть лекаря, прежде чем на его голову обрушилась дубинка охранника. Гинтар и Беспалый сбили с ног нескольких стражников, но силы были неравны, и они рухнули под ударами тесаков.

Я медленно пятился к двери в ограде, прижимая к себе Катарину. Разобравшись с рыбаками, стражники повернулись в мою сторону. Оружия у меня не было, и они пошли к нам не торопясь, поигрывая тесаками. Я хотел закрыть глаза дочке, но не успел.

Она закричала.

Ее крик словно взорвал меня изнутри, я уже не слышал его, настолько он был высок, казалось, еще немного, и кровь вскипит в моих жилах. Потом наступила тишина, которую нарушал тихий шелест. С поверхности артефакта ударила струя чешуи, она иссекла стражников и, пронзив каменную ограду, исчезла, оставив темный прочерк.

А потом что-то лопнуло в небе. Я невольно поднял голову и увидел, что высоко за облаками возникло радужное сияние. Тогда мы не знали, что это означает.

Все переменилось.

Из рыбаков выжил только папаша Маас. За ним присматривают женщины из деревни, а он возится с детьми паломников, которые и не подозревают, что этот ворчливый старик не так давно был грозой Райской Рыбалки. Эти же паломники расправились с Джо после того, как свидетели происшествия рассказали им о Чуде Разбуженного Дракона. Ливерморец так и не открыл мне, из-за чего лекарь хотел убить нас. Он молчал, когда ему перевязывали раскроенную голову, молчал, когда старцы тащили его к обрыву, и в его пустых глазах не было даже вопроса.

Его судьба — не моя судьба. Я не испытывал к нему жалости, из-за него чуть не погибли мои дочь и жена. Лишь досада, что многое осталось непонятным. Не заботила меня и судьба беглецов Керби, Чакмара и Кари. Вот уж кто не пропадет в ужасном и темном мире, что остался за пределами оазиса.

Вроде нет причин сходить с ума от скуки — я мечтал о доме и покое, и мечта моя исполнилась. Пусть несколько своеобразно, но торг с судьбой еще никому барыша не приносил. Я не знаю, какие механизмы активизировал крик Катарины, но после того, как вернулись караваны, мы узнали, что оазис накрыт непроницаемым куполом. Старцы пояснили всем, что это силы позаботились о нас, поставив незримую очами стену между праведниками и греховным миром, и до назначенного срока ни войти, ни выйти.

Забот у меня и у жены моей нет, многие почитают за честь прислуживать родителям девочки, отмеченной силами столь необычным образом. От подношений ломятся погреба большой виллы, куда нас поселили.

Сады здесь плодородны, вода вкусна и рыбы в прудах вдоволь. Маас нашел среди паломников людей из рыбацких деревень, и теперь они варят вонючий соус — его запах все так же изводит меня. Каждый раз, когда в дни его созревания жгучий аромат касается моих ноздрей, воспоминания о наших странствиях снова и снова плывут перед глазами. Иногда бессонными ночами, вглядываясь в очертания созвездия из восьми ярких звезд, я вспоминаю нашу бестолковую жизнь в Райской Рыбалке.

Я надеялся, что шок вернет Катарине дар речи, но она так и не заговорила. Она молчит, когда ей поклоняются, молчит, когда приносят дары и вопрошают об удаче, молчит, когда старейшины терпеливо ждут от нее знака или знамения.

Она улыбается лишь, когда бросает камешки. По-прежнему метко — каждый бросок точно к нужной дощечке в нужном круге на песке. Она не обращает внимания на старейшин, которые трактуют тот или иной бросок. Старейшины уверены, что она была послана силами для того, чтобы разбудить на чудесное мгновение Большого Змея, а тот в доброте своей даровал всем здоровье и безопасность.

Что говорить, с тех пор раны заживали практически мгновенно, хворых становилось все меньше, и покойников сбрасывали вниз очень редко, а потом и вовсе перестали. Появились было еретики, которые намекали, что ежели девочку принести в жертву силам, то удача воплотится полностью, но тела еретиков, привязанные к сухим деревьям, расклевали птицы, тем самым опровергнув их утверждения.

В особые дни для принятия важных решений старейшины приносят вместо дощечек ярко начищенные медные и серебряные пластины и развешивают их на дереве с кривыми ветвями. Дерево считалось высохшим, но к всеобщей радости оно вдруг сверху донизу покрылось мелкими зелеными листьями. Ветер шевелит пластины, солнечные пятна бегают по площади, а дочке моей торжественно подносят золотой шарик.

Катарина всегда попадает в пластину. Все внимательно следят, в какую именно ударит шарик и какой при этом звук пластина издает. Порой возникает сильный, долго висящий в воздухе гул. И тогда счастливые старцы веселятся как дети.