«Если», 2009 № 11

ДЭВИД БАРТЕЛЛ СПЕЛЕОНАВТЫ

Зачем человеку добровольно ползать по темным и замерзшим внутренностям мертвой луны в 400 миллионах миль от Земли, проводя два года вдали от дома, и все это за стандартную зарплату? Если вы не любитель экстремальных ощущений, то вам этого не понять.

Я надеялся, что мне никогда не придется отвечать на этот вопрос, но никакая экранировка или изоляция не могут дать полной уединенности. Люди просто-напросто станут отвечать за меня, пока меня не будет в Сети, и моя глупость найдет подтверждение демократическим путем. Именно так и произошло, пока я летел к Каллисто на «Озарке». Вся Вирдсеть[1] муссировала вопрос, почему будущий отец вроде меня неожиданно помчался к какому-то далекому космическому булыжнику, только-только узнав, что у него будет ребенок.

Я не мог сказать им, что нужен другой женщине на Каллисто, поэтому процитировал старую шутку: я просто хочу сбежать от этой чертовой Сети. Общей реакцией на это стало удивление — люди не знали, что глубоко под землей связи с Сетью нет. Типичный вопрос: «Как ты сможешь выдержать так долго без подключения к Сети, особенно в таком опасном месте?». Если ты не подключен, то ты в вакууме, одинокий и не в курсе новостей.

Я также никогда не скажу людям, что самое прекрасное зрелище в Солнечной системе находится под базой Каллисто. Это пещера, которую мы называем Глен Джона[2], образованная слитой и закристаллизовавшейся мочой, и от ее красоты захватывает дух. Иногда правду нельзя говорить, и все тут.

Мы с Бартом вернулись на Каллисто, чтобы помочь нашей напарнице Колин, и едва мы совершили посадку, как у нас появилась еще одна причина снова полезть в те пещеры.

— Ребята, у меня плохие новости, — сказал директор базы Трев. Он ждал нас возле входного шлюза, а это плохой знак. И сообщил, что Колин пропала где-то в пещерах.

— Искать и спасать, — решил Барт. — Я соберу наше снаряжение.

— Согласен, — сказал я.

— Прошло слишком много времени, Рик.

Трев сообщил нам подробности, и мы с Бартом проделали в уме быстрые подсчеты.

— Теоретически она еще может быть жива, — решил Барт.

— Ты шутишь? Слушайте, парни, я понимаю, что вы очень долго летели сюда, а в полете с ума сходили от скуки, и мне очень жаль, но…

— Барт прав, — сказал я. — Если она смогла добраться до одной из аварийных закладок, есть хороший шанс, что она жива.

Барт согнул ноги и стукнул кулаком о кулак. Я кивнул, и он бросился собирать наше снаряжение. Я задержался с Тревом, чтобы разузнать подробности.

— Нет, — сказал он.

— Трев, это же Колин.

Мне хватило бы просто упоминания ее имени. Здесь, где мужчин большинство, мы склонны баловать женщин, даже несмотря на то, что они обычно слеплены из более крепкого материала, чем мы. И не потому что им требовалось особое обращение, а из-за того что нам требовалось это обращение дарить. И пропала не только Колин, а еще один из инженеров по фамилии Миллер.

Трев помрачнел. Виски у него немного поседели, и это придавало ему постоянно усталый вид.

— Ей вообще не полагалось спускаться туда снова. И никому из вас тоже. Мы официально закрываемся.

Я с трудом сглотнул. Мы с Бартом только что вернулись на Каллисто ради, как нам сказали, крупного открытия — и внезапно узнаем, что экспедиция сворачивается. И Колин сделала последнее, отчаянное усилие, чтобы отыскать свои алмазы, пока всю станцию не законсервировали.

Трев повернулся ко мне спиной, разглядывая схему на стене. Это была карта Глотки Дьявола — системы естественных пещер, в которых побывала лишь горстка ныне живущих людей.

— Это слишком опасно, — сказал он. — На базе сейчас и так неполный состав.

— Слушай, Трев. Я места себе не нахожу. С каждой секундой, которую мы теряем…

Я не мог отделаться от мысли, что Колин выбрала этот момент не случайно. Когда она вчера полезла в Глотку, то уже знала, что мы подлетаем к системе Юпитера. И как раз в ее стиле было бы протянуть до последней минуты, дожидаясь нас.

Трев сочувственно кивнул, но стоял на своем:

— Есть очень веская причина, почему вам не надо туда лезть. Она сказала, что если заблудится в пещерах, то никому не следует отправляться на ее поиски.

— Чепуха какая-то. Она ведь точно знала, что мы будем ее искать.

— Это звучало скорее как предупреждение, нежели проявление благородства. Мой ответ — нет.

У меня от возмущения запылали щеки.

— Да что ты несешь, Трев?! — Я шагнул ближе, почти уткнувшись носом в его лицо. Он попятился. — Не знаю, что там у нее случилось, но клянусь — узнаю.

Трев поднял руку, успокаивая меня, и потер глаза пальцами. Затем покачал головой. Но потом медленно шагнул ко мне и приблизил губы к моем уху, чтобы его не записали камеры вездесущей Сети.

— Хорошо, — прошептал он. — Идите.

— Понял, — прошептал я в ответ.

Скафандр у Барта фирмы «Рейнольде», с серебристым металлизированным покрытием, а у меня черно-желтый «Армстронг». Колин носила дизайнерскую модель, тоже металлизированную и зеленую с красным, подарок от производителя, называть которого я по контракту не имею права. Мы помогли друг другу одеться — сперва штаны, потом верхняя часть, затем очистители воздуха, батареи и комплекты запчастей. Далее ботинки, перчатки и шлемы. Даже узкий череп Барта стал сферическим, когда он надел шлем, а с глубокими шрамами от угрей он стал напоминать покрытую оспинами планетку, на которой мы находились.

Мы проверили системы друг у друга. Мне еще не доводилось посещать места, где необходимость в дублирующем оборудовании была такой же насущной, как в пещерах Каллисто. В этой вылазке моим главным дублирующим оборудованием стал Барт. Странно было отправляться в путь без третьего члена нашей команды. Колин слыла лучшим спелеонавтом, другой такой не найти.

Мы проверили каналы связи и синхронизировали алгоритмы переключения на запасные частоты. Соблюдая традицию, молча показали друг другу поднятые большие пальцы — стандартный сигнал в ситуациях, когда отказывает связь. Затем «поехали», изобразив круг кулаками.

Шлюз стал наполняться холодной водой, натопленной из замерзшего подземного озера. Когда он заполнился, люк наверху открылся, и Барт полез вверх по короткой лесенке. Водяной шлюз выполняет две главные задачи — смывает пыль со скафандров после возвращения и выявляет в них любые утечки воздуха. Если есть утечка, появятся пузырьки. Я проследовал за Бартом вверх по лесенке и вниз по внешней рампе. От скафандров валил пар — они быстро высыхали.

Я щелкнул выключателем на столбике возле рампы и зажег свет. При включении он моргнул, и многие этого даже не заметили бы, но мы с Бартом переглянулись. Наверное, в тумблере появилась коррозия, вызванная парами воды, которые иногда выдувает из глубин луны. Не будь это наш последний спуск в пещеры, мы заменили бы выключатель немедленно.

Теперь Глотку заливал свет прожекторов — как фонарик врача, направленный в рот пациента. Когда пещеру открыли, ее вполне естественно сравнили с глоткой, а неизбежные имена и названия, придуманные исследовательской группой, так и остались в ходу. Мы работали внутри опасного — если не зловещего — космического тела.

Спустившись по рампе и войдя в Глотку, мы прошли под нависающим выступом, получившим имя Надгортанник. Это не был настоящий сталактит, но мы все равно его так называли. Мы ведь спелеонавты, а не геологи. Наша работа — провести геологов по пещере, установить их оборудование, а потом вывести обратно в целости и сохранности. А науку мы оставляем им.

— Проверка давления, — сказал Барт по радио. — У меня ноль три один атмосферы, и немного меняется.

— Ноль два девять девять, — отозвался я, раздраженный тем, что Барт взял на себя роль лидера. Это был его способ самоутверждения. По большому счету, это не имеет значения — мы составили хороший план поиска и спасения, и Барт знал, что на мелкие нарушения протокола, если они изредка случаются, никто внимания не обращает. Я, Барт и Колин хорошо притерлись друг к другу, и Барт понимал, насколько он может наглеть, не подвергая нас опасности. Я был склонен позволять ему так поступать и, задумавшись над этим сейчас, пришел к выводу, что, наверное, хотел продемонстрировать Колин — я выше таких мелочей.

Со стороны все это кажется немного усложненным, но я, хотя и считался командиром нашей группы, следовал советам Колин как эксперта и почти всегда уступал процедурные решения ей. Барту это было известно, и он уважал меня за подобную модель поведения.

— Хорошо, шеф, — сказал он. Уловив в моем голосе напряженность, он отступил.

Мы обогнули Надгортанник, оставив за спиной последние следы голографической и беспроводной Вирдсети, этой «Сети синхронности и взаимодействия», названной в честь какого-то скандинавского мифа. Здесь нас окружили благословенные уединение и спокойствие, сравнимые с отключением акустической системы, изводившей вас статическим шумом на полной громкости. Больше никаких запросов статуса, тонких предупреждений, обновленных транзакций, подтверждений о блокированных сообщениях и прочих электронных пиявок. И никаких запоздалых сообщений от моей беременной Шэрон.

Вот моя личная теория. С людьми что-то произошло, когда были изобретены виртуальные компьютеры. Если не считать базовых станций и небольшого числа сетевых узлов, у них вообще нет «железа». Людям стало легче воспринимать систему как часть себя, когда она ненавязчивая. Это сдвинуло фокус внимания от физического тела. Людей стали больше интересовать дух, разум или общество. Трепотню о соляриях и диетах сменили филантропия в Ангелсети и информационные утечки из Ментосети. Почти болезненная страсть к постоянному обмену информацией стала приемлемым стилем жизни. Вы старомодны, если не мелькаете в голосети, и антисоциальны, если не подключены к ней.

Было в наступившей здесь поразительной информационной тишине нечто такое, что породило у меня чувство, будто мы в любой момент сможем услышать призыв Колин о помощи. Она ведь не мертва, она пока жива.

Начиная от Надгортанника, мы установили фиксированную проводную линию, которая ветвилась по всем наиболее часто посещаемым проходам. Сперва это были провода для освещения, но кислотность случавшихся время от времени газовых выбросов приводила к отказам системы слишком часто. Сложная картина слабых приливных сил Юпитера и других его крупных лун поддерживала огонек термических процессов в ядре Каллисто.

Система глобального позиционирования здесь тоже была бесполезна. Телеметрия скафандров работала, но уловить ее сигналы удавалось только вблизи. Все приходилось носить с собой, и все могло выйти из строя. Во время худших инцидентов у каждого из нас почти одновременно гасли фонари. У нас имелись запасные фонари, но Колин изобрела правило: всегда оставаться на расстоянии вытянутой руки от провода. Тогда его всегда можно отыскать в темноте и выйти из пещеры, следуя вдоль него. Кроме того, мы стали прихватывать с собой химические фонарики.

Освещение отказывало из-за коррозии, особенно из-за того, что резиновые уплотнения были паршивыми. Они делались из искусственной резины, производимой на Марсе из обрезков ногтей и жиров, экстрагированных из сточных вод после стирки. Позднее мы перешли на настоящие резиновые прокладки, хотя те и были дороже.

Я провел перчаткой по проводу, и тот завибрировал. Все линии были кодированными. Их делали из сплетенных нанотрубок, покрытых каким-то пластиком с высоким коэффициентом отражения. Покрытие было ребристым, поэтому если потереть его в неправильном направлении, провод начинал вибрировать. Когда рука двигалась в направлении выхода из пещеры, вибрации не возникало. Через каждые десять метров на проводе располагались выступы — то гладкие, то шершавые. Шершавые отмечали каждые сто метров расстояния, а гладкие — каждые десять. Поэтому даже в полной темноте можно было понять, где находишься, и потихоньку брести к выходу.

Сигналов от Колин или Миллера мы не улавливали. Если бы по проводу шла хоть какая-то телеметрия, то я увидел бы ее у себя на панели, поэтому стало ясно, что поблизости от главной линии их нет.

Моя тень, отбрасываемая фонарем Барта, заплясала на бурой каменной стене, изгибом уходящей вправо. Линия разветвилась в Левом Легком, и мы в довольно хорошем темпе двинулись вдоль Линии 1. Другое ответвление вело коротким путем к сооруженному нами лифту, но он предназначался для спуска оборудования, а не людей. Последний отблеск ламп возле Надгортанника исчез, и теперь пещеру освещали только наши фонари. Узкий проход круто уходил влево, но можно было вести рукой по гладкой стене и шагать хоть как-то распрямившись.

Мы молчали. Колин иногда напевала себе под нос мелодии из старых шоу или болтала, пока не садились батареи в рации. Каллисто стала для нее местом, где она лечила душу. Неудачный брак исковеркал ее — я это знаю, потому что в то время обучал ее в подводных пещерах Флориды, — и ей понадобилось нечто невероятно трудное, чтобы выбросить из головы своего бывшего. Она нашла это здесь.

— Как думаешь, где она? — спросил Барт.

— Наверное, в Кишках.

К первой аварийной закладке мы приближались с надеждой. Хотя мы и не принимали проводной или радиотелеметрии, все равно оставалась надежда найти Колин здесь. Лучи наших фонарей осветили баллоны, но людей рядом не было. Закладка оказалась нетронутой, а это снижало шансы увидеть Колин и Миллера живыми.

Мы перепрыгнули от Линии 1 к Линии 2, стараясь не думать о плохом. Вдоль второй линии шел короткий путь к Кишкам, который мы прозвали Анус Дьявола, чтобы внушить геологам мысль: он действительно опасен. Нам совершенно не хотелось оказаться в ситуации, когда придется их спасать.

Я начал взбираться на Желчный Камень. Барт ждал, пока я не окажусь наверху. Совершенно ни к чему, если я свалюсь на него — незачем превращать один несчастный случай в два. Вместе нам наверху было не поместиться, поэтому я двинулся дальше под Защемленным Нервом.

Здесь много таких узких мест, но у этого в середине есть еще и мерзкий скат, и чтобы его преодолеть, нужно как следует потрудиться. У тех из нас, кто приобрел кое-какой опыт, есть свои приемы. Я, например, обязательно вползаю в скат правым локтем вперед. Затем поворачиваюсь на правом бедре, наполовину перекатываюсь внутрь, протаскиваю туда правую ногу, а потом перекатываюсь в первоначальную позу. Если я несу запасной баллон с воздухом, то пристегиваю его к левой ноге, чтобы он не застрял. Все действия выполняются на правом боку.

Когда-то здесь погибли двое, Рон и Канут. Рон застрял, а Канут оказался в ловушке позади него.

— Я пролез.

— Хорошо, — отозвался Барт. — Я иду следом.

Дожидаясь его, я сделал в аудиожурнале запись о нашем продвижении. Барт догнал меня, и мы стали дрейфовать с Желчного Камня в местной микрогравитации, держась за веревочную лестницу. Спустившись первым, я придержал лестницу для Барта.

— Эй, взгляни-ка на это! — воскликнул он, направляя луч наручного фонарика на грунт.

Мой взгляд привлек какой-то блеск, а потом я увидел предмет — покрытый льдом, но явно искусственный. Размером и формой примерно с буханку хлеба. Я поднял его.

— «Термит».

«Термит» — это буровой робот, способный пробиваться сквозь грунт и лед и посылать телеметрию. Они созданы для того, чтобы огибать твердые препятствия, через которые непрактично бурить туннели. А свое название получили из-за того, что самые большие алмазные шахты на Земле открыли именно термиты.

— Похоже, этот искал алмазы, а наткнулся на воду. — Барт взял у меня «термита», чтобы получше осмотреть. — На вид не поврежден, но батареи у него сели. Наверное, пробурил ход до самого озера, а потом и сквозь его дно.

— То, что «термит» оказался настолько близко к следу, показалось мне слишком большим совпадением, пока я не вспомнил, как Колин восхищалась алмазами. Лицевой щиток ее шлема и даже роговица глаз у нее были с алмазным покрытием. И я знаю, как она страдала, когда ей пришлось расстаться с камнем на безымянном пальце. Поэтому не исключено, что именно она положила здесь этого «термита». Обнаружив его, мы бы поняли, что она нашла искомое.

Мы пошли дальше вдоль линии. В обратном направлении все выглядело иначе. Тени складывались в структуры, выглядевшие совершенно другими. В сущности, Колин, Барту и мне приходилось запоминать туннели дважды — такими, как они выглядят, когда мы в них спускаемся и когда возвращаемся.

Далекий низкий гул заставил нас застыть на месте. Мы ощутили его сквозь подошвы. Хотя эта луна с геологической точки зрения и не совсем мертва, она пребывает в коматозном состоянии. Лунотрясений здесь не случается.

— Похоже на взрыв.

Я покачал головой — медленно и четко, как это приходится делать в скафандре, чтобы тебя поняли:

— Пока мы здесь, производить взрывы запрещено.

— По-моему, взрывная волна пришла сверху.

— Невозможно.

— Ну, не знаю…

Новых звуков или колебаний не возникало, и мы пошли дальше. Мы находились в Пищеводе, и на такой глубине здесь самый легкий путь. В трех тысячах метров под «Алхиметриксом», где находится экстрактор воды и кислорода, и в нескольких тысячах от геостанции Пищевод широкий и плоский — прогулочная дорога сквозь черное брюхо каньона. «Алхиметрикс» стоит на подземной жиле льда, типичной для этой луны. В отличие от большинства местных лун Каллисто почти не разделена на геологические слои. Это просто замерзшая каша из всякой всячины.

— Может, поменяемся местами?

— Нет, спасибо. — Интересно, почему Барт спросил? Пробивается в лидеры?

— Ладно, шеф. Просто подумал, что ты, может быть, устал. — Это замечание порядком меня уязвило.

Пищевод сузился до клиновидного прохода. Мы проковыляли по нему метров пятьдесят, пока тот не уперся в стену, покрытую ямками и углублениями для облегчения подъема.

— Все еще хочешь идти первым? — еще раз спросил он, уже более настойчиво.

Я обмотал виток провода вокруг правой руки и нащупал ногой углубление в стене.

— Да, — ответил я, не желая уступать ему место впереди, хотя бы из-за того, что он на этом настаивал.

Сделав шаг вверх, я отыскал ямки для рук. Пробыв некоторое время на Земле, я снова нарастил мускулы. Сила тяжести на Каллисто слаба, как младенец, тянущий тебя за палец.

Младенец. На секунду мои мысли вновь метнулись к Шэрон. Роды у нее ожидались со дня на день, и об этом было трудно забыть даже при таких обстоятельствах. Когда я поднял ногу, рука ударилась о запасной баллон с воздухом, и экран моего наручного компьютера погас.

— Оп-па…

— Панель накрылась?

— Да. Как минимум — экран.

Починить панель здесь невозможно, поэтому я переключился на запасную — полуинтегрированный компьютер в левом нагрудном кармане. Я подвесил его на кольце и включил. Экран замигал, а пиктограмма-рукопожатие подтвердила, что он подключился по радиоканалу к моему компьютеру в скафандре. Сломанную панель я оставил на месте — мне доводилось видеть, как они оживали после второго удара.

Барт прогнулся назад — взглянуть на меня снизу вверх:

— Не хочешь связаться с миссией?

Он произнес это с насмешкой или мне показалось?

— Нет.

— А как же протокол? — осведомился Барт.

Неужели он подбивает меня нарушить правила, установленные Колин? У меня создалось впечатление, что Барт каким-то образом противопоставляет меня и ее. В смысле, буду я следовать ее протоколу, когда ее рядом нет, или предпочту полагаться на собственные суждения?

— Если откажет еще что-то жизненно важное, мы прекратим вылазку. Или у тебя есть идеи получше?

— Нет-нет. Конечно, нет.

Значит, и Барт не намерен отрицать установленных правил. Если бы кто-то из нас наплевал на протокол, то тем самым исключил бы Колин из команды. Значит, мы все еще оставались командой из трех человек — никто из нас пока не признал факта ее гибели.

Мы съехали на задницах метров десять до Коленей Толстяка. Барт кашлянул и вновь попытался занять место лидера. Он настаивал на этом уже третий раз, значит, имел какую-то вескую причину. Колин всегда устраивало, что я возглавлял команду, но теперь я предположил, что Барт ревнует.

Колин любили все. Темно-каштановые волосы, широко расставленные глаза с лукавым прищуром, красивый прямоугольный подбородок, сильное, стройное тело. При первом знакомстве она буквально покоряла своей участливой улыбкой, зато потом следовало очень постараться, чтобы заставить ее заметить, что ты вообще жив. Подобно мне, Барт преодолел этот барьер и проник в ее внутреннее священное пространство. Тогда что же он пытается доказать сейчас?

— Что это ты так рвешься идти первым? — спросил я.

— Хочу проверить Пазухи, а не Кишки.

— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь…

— Быть может, быть может, шеф…

Значит, действительно не стоит пускать его вперед. Если у него есть что рассказать, так пусть выкладывает, черт побери! Но он хранил молчание, и я пошел впереди, предложив нейтральную тему:

— Как тебе «Человек и зеркало»?

— Это фильм?

— Нет, книга, которую мы читали на «Озарке».

Корабль был назван в честь какого-то места на Среднем Западе, но шутка заключалась в том, что «Озарк» был кораблем из страны Оз, перевозившим всяческих чудищ, колдуний, летучих обезьян и железных людей вроде нас.

— Она есть в текстосети?

— Нет. Мертвое дерево. На последней обложке стояли твои инициалы.

Книги будут в космических кораблях всегда. Нет ничего хуже, чем лимитированное энергоснабжение и никаких развлечений день за днем. По традиции мы подписывали прочитанные книги — это как вырезать свое имя на настоящем дереве.

— «Человек и зеркало»? Никогда не читал. Это был, наверное, Билл Маккинли. Он много читает, а инициалы у него такие же, как у меня. О чем она?

— Научно-фантастические рассказы тысяча девятьсот тридцатых, автор какой-то Роклинн, Старье, но с необычными идеями. Там в каждом рассказе космический детектив гоняется за гениальным преступником с одной луны на другую. Они неизбежно оказываются в ловушке, внутри какой-нибудь особенности ландшафта или артефакта инопланетян. Выхода из нее нет, а им грозит смерть, если они не начнут действовать сообща.

— Полагаю, они выбираются вместе, а потом преступник сбегает в следующий рассказ?

— Разумеется, — подтвердил я.

— И что тебя заставило о ней вспомнить?

— Пещеры, наверное.

— Точно, — согласился Барт. — Что ж, поскольку я следую за тобой, то я, должно быть, хороший парень.

Вот и поговорили. Барту не терпится проявить себя, а сейчас для этого не время.

И тут я сбился с Шага, потому что готов был поклясться: на несколько секунд ощутил странный запах.

— Примерно такой, словно лижешь конверт, — пояснил я Барту.

— Никогда не лизал конверт.

— Ну, приглашения на свадьбу, — объяснил я, поморщившись. Мы так и не связали себя официальными узами с Шэрон.

— Похоже на клей?

— Пожалуй, да. В этих скафандрах есть клей?

— Может быть. Между слоями материала.

Запах больше не ощущался, и мы пошли дальше, а мои мысли вернулись к свадьбе. Шэрон хотелось, чтобы это событие смотрелось идеально, и я согласился. Представьте, как вы видите свою невесту под фатой, приближающуюся к алтарю во время репетиции — уже пятой репетиции, — и с каждым ее шагом в вас нарастает подозрение. Что-то здесь не так. И тут шафер шепчет вам в ухо: «Она наняла голливудскую невесту». В должный момент вуаль поднимается, и вы видите «дублершу» своей невесты.

«Голливудская невеста» — это дублер-заместитель, исключительно для шоу, для показухи. Невесты нанимают их, когда не уверены в своей внешности или когда хотят увидеть на свадебных фотографиях свою «призовую» версию. Я любил Шэрон, но ее невроз меня спугнул, поэтому я остановил подготовку к свадьбе. Мы жили вместе, так что терять мне было нечего.

Мы спустились по Носу Никсона. Левый кабель уходил вверх по нескольким вертикальным трубам, прозванным Пазухами, которые выводили напрямую в Глотку. Правый вел к лабиринту, которому мы дали название Кишки. Добравшись до входа в Кишки, мы остановились у широкого входного отверстия, чтобы свериться с картой. При обычных обстоятельствах карта нам не требовалась, но когда телеметрические «хлебные крошки» становятся ненадежны или вовсе отказывают, карта может спасти жизнь.

— Пойдем дальше по главному проходу в Кишки. А возвращаться будем через Кошек и Собак, обогнув Пазуху — на тот случай, если они пытались выбраться этим путем.

Я ожидал услышать возражения, но Барт лишь сказал:

— Понял тебя.

Барт достал из бокового кармана датчик кислорода.

— Проверю тебя на утечки.

Он подумал о запахе клея, который я ощутил. Не исключено, что в систему циркуляции воздуха попал какой-то загрязнитель. Барт тщательно проверил датчиком ранец системы жизнеобеспечения, потом все стыки и уплотнения — шея, запястья, ботинки, шланги. Затем обследовал всю поверхность скафандра. Жаль, у меня не было «пердометра», а то мы воспользовались бы и им. (Внутри скафандра вскрывается ампула с вонючим газом, и в месте любой утечки наружное покрытие скафандра становится синим. Аппарат работает по тому же принципу, что и кремы с индикатором ультрафиолета, которые окрашивают кожу в синий цвет, когда в ней начинается солнечный ожог.)

— Все в порядке.

Мы проверили «хлебные крошки». Это кодированные магнитные кнопки, встроенные в главные линии или закрепленные на второстепенных. Они работают независимо от активной телеметрии. Когда проходишь мимо них, компьютер записывает твои координаты, а крошки — факт твоего прохода мимо. Это не очень хорошая система, но лучшая из реально работающих. Крошкам не требуется питание, ведь они именно то, на что намекает их название — маркеры с уникальной сигнатурой. Всю работу делают панели, а с ними работать проще. Кроме тех случаев, когда они отказывают, как отказала моя.

Крошки показали, что Колин и инженер Миллер спускались здесь вчера, но обратно не поднялись.

Мы подошли к обрыву, чтобы оглядеться. Лучи наших фонарей уперлись в скалу напротив, показывая лишь стену с угольно-черными тенями. Иногда, если прикрыть свет рукой, можно увидеть внизу слабое оранжевое свечение. Оно всегда тускнеет через несколько секунд после того, как прикроешь свет. Геологи думают, что это светятся флуоресцирующие алмазы. Мы прикрыли фонари и стали всматриваться, не покажется ли где отсвет чьего-то фонаря. Выключать фонари мы не стали. Чем больше раз срабатывает выключатель, тем выше вероятность того, что он сломается и навсегда останется в выключенном положении. Никаких отсветов мы не увидели.

Мы вернулись к главной линии, при этом Барт наматывал свой страховочный фал на катушку вручную. Начиная с первых лет космических полетов, было сделано много попыток создать катушки для фалов с автоматической намоткой. Но все конструкции почти при каждом использовании заклинивало.

Дальше мы пошли к огромной пещере под названием Кошки и Собаки. Это усеянное валунами пространство просто не вызывало никаких ассоциаций со строением тела. Отсюда — Кошки и Собаки. Здесь по всему полу в беспорядке стояли и валялись грубопрямоугольные глыбы, напоминающие миниатюрные небоскребы, поваленные Годзиллой. Главный кабель здесь проходил через середину к стене, а далее взбирался к основанию Пазух.

Звуковой сигнал и вспышка на экране заставили меня замереть. Сердце ёкнуло и заколотилось.

— Телеметрия? — Я получил лишь предупреждение, а не информацию.

— Принимаю сигнал! — сообщил Барт. — Это передатчик скафандра!

— Колин?

— Не могу сказать. Он передает короткие импульсы. Но сигнал перемещается! Колин, это ты?

Ответа не последовало.

— Я взял пеленг. — Барт обогнал меня.

— Тогда веди, — сказал я, хотя он уже двинулся вперед. Если уж Барту это настолько не дает покоя, то, может быть, лучше дать ему такую поблажку.

Барт обвел пещеру лучом фонаря и проверил отражающие кабели, которые тянулись вдоль стен и, провисая, уходили во мрак. Затем провел нас мимо каменного хаоса Кошек и Собак и вывел на изрытый ямами участок, круто устремляющийся вниз и вправо. Следуя за Бартом, я видел, как он поглядывает на дисплей в шлеме.

— Она идет кратчайшим путем к аварийной закладке в Лодыжке.

— Уверен, что это она?

— Нет, но кто бы это ни был, он выбрасывает углекислый газ.

— Вижу ее! — воскликнул я, направляя свет через поле валунов. — Возле закладки!

При здешней мизерной гравитации мы могли бы перепрыгнуть через эту кучу камней, но если станешь чересчур самоуверенным, то можно застрять или повредить оборудование. Мы увидели фигуру в скафандре, которая беспорядочно металась на границе световых пятен наших фонарей.

— Быстрее — ей нужна помощь!

И тут мы с ужасом увидели, как фигура начала стягивать перчатки, словно желая от них избавиться. Быстро отказавшись от этого намерения, она упала на колени и стала возиться с защелкой шлема.

— Не делай этого! — рявкнули мы одновременно в микрофоны шлемов.

Плюнув на всякую осторожность, Барт запрыгнул на валун, перескочил с него на соседний. Я последовал его примеру, перепрыгивая с валуна на валун и пытаясь одновременно следить за фигурой. Свет наших фонарей бешено метался по стенам. Колин наверняка их увидит и будет спокойно дожидаться, пока мы до нее доберемся…

Вместо этого она дернула защелку шлема до упора влево, стянула его и упала за валун. Барт с проклятьями скакал с валуна на валун, и я за ним не поспевал.

Барт склонился над телом.

— Это не она, — сказал он. — Это Миллер.

Я обошел камень и увидел, как Миллер в последний раз дернулся и затих. Рядом с ним валялся шлем.

Мне вспомнилось, как я в свое время нырял вместе с Колин в подводные пещеры. У нас тогда случилось несколько странных происшествий, когда другие парни, у которых было достаточно воздуха, вдруг теряли ориентацию и начинали паниковать — наверное, когда у них вырубался фонарь. Они заплывали в какой-нибудь глухой угол пещеры и начинали срывать с себя снаряжение, будто оно их убивало. Один из таких, когда его нашли, лежал почти обнаженным.

— Он мертв, — подтвердил Барт, проверив панель инженера.

— Видишь, его фонарь все еще светит. Ему надо было лишь добраться до закладки — до нее рукой подать.

— У него не было таких тренировок, как у нас. Как только у него закончился воздух, он сразу сдался.

Оставив Миллера, мы проверили закладку. Нетронутая. Сердце у меня снова ёкнуло, а Каллисто впервые показалась мне отвратительной. Это была уже вторая нетронутая закладка с баллонами. Шансы на то, что Колин жива, резко уменьшились.

— Миллер не стал бы тут бродить без Колин, — заметил я. — С ней что-то случилось, он оставил ее и пошел за помощью.

— Так давай отыщем ее. Не возражаешь, если я пойду первым?

— Бога ради, — ответил я. В тот момент его надежда была сильнее моей.

Он зашагал вперед, но не в том направлении, откуда пришел Миллер, а вдоль ребристой стены сбоку.

— Барт, тебе не кажется, что пора поговорить начистоту?

— Ладно. Ты когда-нибудь спал с ней?

— Конечно, нет!

— Как же, как же — ты ведь у нас счастливый женатик, — сказал он, прекрасно зная, что формально я не состою в браке. — Но признай, что удочки наверняка забрасывал.

Сукин сын. Какого черта он отвлекает нас от поисков? Наверное, лучше будет ему подыграть.

— Признаю, — сказал я, — пытался флиртовать. Но безуспешно: она не принимала меня всерьез.

— Так ты ни разу не уложил ее в постель?

— Конечно, нет. А ты? Может быть, на Марсе?

— Только в мечтах… Черт, я даже вступил в клуб скульпторов, лишь бы оказаться поближе к ней. Ваяние — ее самая большая страсть после исследования пещер.

— А я-то думал, что у вас роман.

Мы рассмеялись как два сетевых приятеля, потягивающих фруктовое пиво и обсуждающих девушку, которую ни один из них не сумел очаровать. Это нас сблизило, хотя в тяжелых скафандрах, в темноте и в вакууме реально мы были очень далеко друг от друга.

Барт остановился и направил луч фонаря на дальнюю стену, поверх россыпи валунов.

— Кажется, я заметил что-то блестящее, — сказал он, обшаривая лучом стену. Из высокой стены торчал большой выступ, похожий на нос каменного бога с острова Пасхи.

— Блестящее… как что? — уточнил я, думая об алмазах.

Согласно одной из теорий, ядро Юпитера представляет собой алмаз размером с планету, и очень давно метеорит выбил из этого ядра куски. Вокруг Юпитера образовалось кольцо алмазов, эти осколки сталкивались и разбивали друг друга. В атмосфере поверхность алмазов связывается с молекулами газов, и на ней образуется изолирующая пленочка. Но в вакууме поверхностям не с чем связываться, кроме тех случаев, когда они сталкиваются друг с другом. Медленно вращающиеся осколки алмазов постепенно рекристаллизовались, пока не стали похожи на плоские спиральные снежинки размером с суповую тарелку. Во всяком случае, так утверждают компьютеры.

Затем что-то изменилось, и алмазное ожерелье распалось, улетев к внешним лунам. Большие зазубренные алмазы, вращаясь, снежинками посыпались на Каллисто, где и пролежали миллионы лет. Эту теорию можно доказать, отыскав алмазы со следами структуры снежинок. Тогда мы многое узнаем о внутреннем строении Юпитера. А легче всего их будет отыскать на Каллисто, потому что здесь не сформировались минеральные слои.

Я написал об этом поэму. Большое Красное Пятно описывалось в ней как кровоточащая рана в том месте, где из сердца Юпитера вырезали его сокровище. Каллисто украла алмазное ожерелье Юпитера. Она проглотила его, а потом отвергла пожилого ухажера, навсегда повернувшись к нему спиной. Поэтому у нее такая орбита — чтобы избегать его взгляда.

Но если оставить в стороне романтику, то эти теоретические алмазы могут стать сенсацией. «Наномайт» и «Алхиметрикс» уже давно отработали технологию изготовления алмазов и структур из нанотрубок, используя газовые растворители, чтобы слой за слоем придавать молекулярным плоскостям любую форму. Колин именовала такие алмазы «слентерами» — так раньше называли фальшивые драгоценности, сделанные из осколков бутылочек из-под «колы». Но расчеты показывают, что «космический лифт» из такого материала рухнет наподобие Вавилонской башни. Углеродные нанотрубки нельзя сплести в достаточно прочную структуру.

Тут на сцене появляются шварциты, наноструктуры с отрицательной кривизной поверхности. В то время как нанотрубки, сделанные из углерода-60, состоят из шестиугольников, теоретические шварциты могут также иметь некоторое количество сцепленных пятиугольников и семиугольников. А они делают структуру намного прочнее, нарушая симметрию, которая провоцирует разрыв молекулярных связей. Они также заставляют поверхности изгибаться, сворачиваясь в аккуратные бусинки. В сферу применения таких узловатых пространственных решеток входят молекулярные «звенья цепи», сплетенные с традиционными нанотрубками. «Алмазное ожерелье» такого типа сможет протянуться от Земли до космической станции и создать работающий космический лифт.

Изготовить шварциты не способен никто, но они могли образоваться естественным путем — возможно, в результате того, что у Юпитера украли алмазное ожерелье, — и шансы отыскать их на Каллисто весьма неплохие. За этим Колин и охотилась.

Я целиком ее поддерживал, но кто-то должен был и организовывать всю работу. В мои обязанности входили поиск исходных материалов и доставка их домой, причем с наименьшими людскими потерями.

— Нашел! — воскликнул Барт. Луч его фонаря уперся в ближайшую стену.

Я направил туда свой луч. Из трещины на потолке вытекала струйка чего-то темного и блестящего, расширяясь и следуя по пути наименьшего сопротивления. На вертикальной глыбе имелся участок, куда Барт направил свет, — там скопилась лужица жидкости, часть которой испарялась, часть снова замерзала, а часть стекала на пол, медленно пробираясь между «спящими кошками» и «ленивыми собаками».

— Вода, — предположил Барт. — Водно-кислородная установка недалеко отсюда. А это — талая вода.

— Лед не мог растаять, здесь слишком холодно. — И тут меня озарило. — Колин просила в случае чего не отправляться на ее поиски. То, что вначале выглядело как забота о ближнем, могло иметь совсем другую причину.

Барт едва не врезал кулаком по скале, но одумался и хлопнул себя по ноге.

— Отлично! — заявил он. — Просто отлично. Ты получил такое предупреждение и даже не удосужился поделиться со мной.

Извини.

— Проклятье! — Он снова ударил себя по ноге и повернулся ко мне. Луч фонаря на его шлеме яростно впился мне в глаза. — Ты должен был сказать! А теперь мы попали в серьезную передрягу, шеф.

Он снова осмотрелся, направляя свет сперва в туннель, потом на влажную стену.

— Пошли! — бросил он и зашагал по туннелю к Кишкам.

— Линия! — напомнил я, но Барт даже не сбавил шага. Я торопливо закрепил петлю страховочного фала на главной линии и проверил ориентацию выступов, убедившись, что они направлены в нужную сторону и мы пойдем в правильном направлении.

Барт был уже далеко. Я запыхался и слышал: он тоже тяжело дышит. Ситуация грозила выйти из-под контроля.

— Барт! — окликнул я. — Не гони лошадей.

— Поторопись! — Он остановился, поджидая меня. — Хорошо. А теперь давай в темпе.

— Минутку. Скажи, куда мы идем и что все это значит.

— Шэрон теперь может родить в любой день, верно? — спросил он.

— Кончай треп, Барт.

— Если думаешь, что у нее отойдут воды, то останься и подожди того, что будет здесь! — И он заторопился дальше.

Отойдут воды? Значит, те струйки на стенах — всего лишь начало. Они питаются из источника, которым может быть только озеро над нами. И Барту известно чертовски больше, чем мне.

— Барт! — крикнул я, но лишь напрасно потратил воздух. Радио все равно автоматически отрегулирует громкость. Барт что-то ответил, но я не смог разобрать его слова. Радио барахлит или мешает мое тяжелое дыхание? Я снова крикнул и остановился, чтобы прислушаться в относительной тишине.

— Быстрее… — опять слова, забитые статикой.

— Барт, у меня проблема со связью. Подтверди, Барт. Проблема со связью, прием. — Я переключился с режима дуплексной связи на связь через тангенту, вспомнив про недавний запах в скафандре. Когда из регенератора воздуха поступает чистый кислород, любой обнаженный провод грозит воспламенением.

Радио молчало. Однако мне показалось, что я слышу звуки сквозь шлем. Звуки, похожие на отдаленный шум водного потока или, возможно, бурно испаряющийся пар. И на фоне этого шума мне слышался голос, похожий на Колин, который шептал: «Где вы, парни?», как Лулто она пыталась удержать нас с Бартом вместе еще чуть-чуть.

В наушниках затрещало, затем пробился голос:

— Понял тебя, проблема со связью, прием. Ты еще там, шеф?

— Я уже здесь, прием. — Пройдя еще немного, я увидел свет фонари Барта. Он ждал меня. — И больше не убегай вперед.

— Хорошо.

— А теперь, пока радио не накрылось окончательно, расскажи толком, что происходит. Озеро над нами тает?

— Да, — подтвердил он, когда мы двинулись дальше. В его голосе нее еще чувствовалась напряженность, но тон стал более деловитым.

Наверное, дно пока замерзшее, но тепло уже пробивается сквозь него.

— Не хочешь рассказать подробнее?

— Это был наш секрет, и Колин считала, что если ты узнаешь, то сочтешь своей обязанностью остановить всю затею.

— Значит, это схема, как отыскать ее алмазы.

— Конечно, — подтвердил Барт. — Кому-то пришла в голову идея, что если тут есть алмазы, вмерзшие в лед озер, то можно растопить лед и дать им опуститься на дно.

— Боже праведный… Станция сейчас практически эвакуирована, поэтому она направила избыточное тепло реактора в озеро.

— Она или ее приятели-инженеры.

— Я ничего об этом не знал.

— Ну, извини.

— Что же ты мне обо всем не рассказал, когда мы отправились на ее поиски?

Барт промолчал.

Мы находились на дне системы пещер, возле Пазух. Оттуда почти вертикальная шахта вела в широкий туннель, а затем обратно в Глотку — это был короткий путь для спуска оборудования. В самой глубокой части Пазух дно пещеры становилось плоским и немного вогнутым, наподобие чаши.

По мере того, как мы приближались к этому углублению, наши фонари высветили то, чего там быть не должно. Нечто широкое, очень высокое и темное. Мы прошлись по нему лучами фонарей.

За время моего отсутствия здесь установили странный аппарат, огромную решетку из широких металлических полос, стоящую вертикально на массивных опорах в нижней точке пещеры. Это была широкая клетка, размером с марсианский пустынный глайдер.

— Это еще что за штуковина? — вопросил я, но вряд ли Барт меня услышал. И тут я заметил внутри клетки некий предмет, лежащий на ее дне. Его частично заслоняла решетка.

— Что это?

На этот раз он меня услышал и замер на месте:

— Она!

Я не понял, но посмотрел туда, куда указывал его луч.

Это была Колин. Она лежала неподвижно, запертая в клетке. Ее фонарь и приборы не светились, и я отметил, что мы не принимаем ее телеметрию. Металлизированная зелено-красная оболочка ее скафандра блестела, и мне вспомнилось, как она переливалась в свете моего фонаря, когда Колин шла впереди меня.

Женщина была мертва, и казалось неправильным, что она вот так мерцает и переливается. Моя голова стала горячей и легкой, а желудок закаменел, словно я проглотил картофелину целиком. Щиток шлема Колин покрылся изнутри инеем, но сквозь него все же просвечивали контуры ее лица. Прямо под ней скапливалась лужица воды, пополняемая струйками и ручейками.

— Что Миллер с ней сделал, черт побери? — спросил я.

— Думаю, ничего он с ней не сделал.

— А кто же тогда запер ее в клетке?

— Шеф, тут есть отверстие. — Он потянул за поперечину, и в клетке открылась большая дверь. — Видишь? И верх тоже открыт. Никто ее здесь не запирал.

— Тогда что? Ты об этом знал?

— Не знал, честно. Но я представляю, что это такое. Это сито.

Я наконец-то понял. Клетка была ловушкой для алмазов, и потрудились над нею несколько человек. Когда замерзшее озеро над нами растает, поток хлынет сюда, и любой твердый предмет крупнее буханки хлеба будет уловлен решеткой клетки.

— Колин могла уговорить кого угодно сделать что угодно, — заметил Барт.

— Что ж, давай ее вытащим. — Я поднялся на две ступеньки к двери, аккуратно забрался на узкую верхнюю ступеньку и спрыгнул внутрь. Мне пришлось приземлиться на четыре точки, чтобы не свалиться на Колин.

Собравшись с духом, я приподнял ее плечи — и что-то не пустило ее тело дальше. Я взглянул на Барта и изобразил согнутой рукой восьмерку: сигнал о том, что нечто застряло. Расстегнув ремни ее системы жизнеобеспечения, и освободил тело Колин. Один из шлангов системы угодил под прутья клетки, а противоположный конец ранца, похоже, заклинило между соседними прутьями. Вероятно, она упала и уже не смогла подняться с пола. Миллер не смог ее освободить, по-этому решил бежать за помощью, а по дороге у него кончился запас воздуха.

— Она застряла, — сообщил я.

— Оставь ее.

Голова у меня шла кругом. Колин следовало использовать только внутренние шланги скафандра. Нельзя оставлять свободно болтающиеся шланги, которыми можно за что-то зацепиться. Она нарушила собственное правило, и это была первая ее ошибка. Потом она застряла — из-за какой-нибудь второй глупой ошибки. Ведь она могла отстегнуть ранец и сесть. Длины шлангов вполне хватает, чтобы частично развернуться, но она не высвободилась. Третья ошибка.

— Подумать только! — воскликнул Барт.

— Что это?

Он светил на какой-то предмет у дальней стены клетки.

— Квини!

— Что? — Я тряхнул головой. Квини была собакой Колин на Марсе, ее усыпили и похоронили уже несколько лет назад.

Низкий рокот, за которым последовал треск, заставил вибрировать клетку и пробился в мой скафандр. Клетка слегка покачнулась. Что-то далекое, но огромное пробивалось на волю.

— Пора отсюда сваливать, — сказал Барт.

— Хорошо. Помоги ее вытащить.

— У нас нет времени.

— А я намерен ее вытащить, — процедил я.

— Некогда. Смотри. — Барт посветил на потолок. Тот был мокрым. Быстро испаряющаяся струя воды рухнула сквозь луч, угодив мне прямо в лицо. От струи во все стороны валил пар, но она не ослабевала.

— Ты в порядке?

Я переместился в сторону, струя ударила в Колин. Тогда я подался вперед, чтобы струя била мне в спину.

— В порядке. Похоже, они установили это сито в нужном месте.

Барт все еще стоял у дальней стенки клетки.

— Выбирайся! — нетерпеливо бросил он. — На тебя в любую секунду может что-нибудь свалиться.

— Это же просто вода, — возразил я, ощущая, как нарастает давление потока, бьющего мне в спину. Одной рукой я держал Колин, но не знал, как поступить дальше.

— Нет, Рик! Я говорю о камнях или алмазных снежинках, а они острые, словно бритва! — С тех пор как мы полезли в пещеры, он впервые назвал меня Риком. Он перестал капать мне на мозги. Значит, мы попали в серьезную передрягу. — Да вылезай же, черт тебя дери!

Я аккуратно положил Колин и выбрался из клетки. Я ожидал, что Барт поведет нас к выходу, но он стоял на прежнем месте.

— Сперва взгляни на эту собачонку, — предложил он.

Я обошел клетку. От моего скафандра валил пар. И точно, я увидел собачку — нечто вроде кубистской скульптуры, слепленной из прозрачных кристаллов размером с мою наручную панель. Собачка была около фута высотой. Совсем неплохо для того, кто лишь любительски баловался скульптурами.

— Ничего не понимаю, — признался я.

— Эта собачка — лучший памятник работе Колин. Видишь ее структуру — материал перекристаллизовался из кусочков поменьше.

— Значит, наша подруга была права. Алмазы действительно попали сюда с Юпитера.

Все усиливающийся поток воды лился на Колин медленным водопадом. Воздух загустел от тумана, и мы включили стеклоочистители на щитках шлемов. Еще один далекий рокот и треск, и поток стал вдвое сильнее. Углубление, в котором мы стояли, быстро заполнялось. Еще немного, и вода поднимется до верхушек опор клетки и начнет заливать тело Колин. Кроме того, влажность стала влиять на работу передатчика в скафандре — пугающий признак того, что электроника начала барахлить.

— Быстрее, Барт! Положи собаку и помоги вытащить Колин.

— Брось ее.

— Ладно, Барт, мое терпение кончилось. Ты весь день задирал меня, утаивал информацию, издевался надо мной… Но сейчас ты все же поможешь мне вытащить Колин из этой дыры!

— Рик, ты что, не видишь? — Его голос был спокойным, но хрипловатым из-за потрескивания статики. — Мы не можем ее вытащить. Нам надо забрать собаку.

— Что?

— Это ее наследство.

Я понимал, что собака — нечто вроде талисмана, но чувствовал себя обязанным доставить Колин домой. Она не пожелала бы себе виртуальных похорон.

Барт, не выпуская собаки, перебрался на местечко повыше.

— Давай же, — уговаривал он. — Выплывать отсюда будет гораздо труднее.

— Нет.

— Черт подери, Рик, отбрось сантименты! Какой бы замечательной Колин ни была, теперь ее тело ничего не значит.

Я стал подниматься по склону к нему:

— Да я тебя на запчасти разберу!

Я инстинктивно возвысил голос, хотя его громкость и регулировала электроника, а мои руки сжались в неуклюжие кулаки. Мне вспомнилась сцена из пародийного фильма про космос, где мужики в скафандрах затеяли нелепую драку в невесомости. Я хмыкнул, раздираемый одновременно смехом и яростью. Скафандр — это смирительная рубашка для основных инстинктов.

Ладно, если Барт не станет помогать, справлюсь и сам. Я снова забрался на клетку — к двери, которая все еще находилась выше уровня воды, кипевшей, несмотря на холод. Барт стоял на валуне, прижимая к себе Квини и наблюдая за мной. Я услышал треск статики, а потом его слова:

— Я ухожу отсюда и немедленно!

— Давай договоримся, — предложил я. — Если не сможем поднять Колин над водой в течение пяти минут, то оставляем ее здесь и сматываемся. По рукам?

Опять статика, потом:

— Нет, идиот, я ухожу прямо сейчас!

Я заорал на него, но Барт или не услышал, или игнорировал меня. И что толку орать? Без связывающей нас Колин наша команда раскололась, как неправильно распиленный алмаз. Барт повернулся и двумя руками указал путь к выходу, подразумевая, что мы направимся туда вместе.

— Хорошо, — сказал я и просигналил: «Я иду. Пять минут».

Барт направился к выходу. Он мог не найти мой страховочный фал, но путь к выходу знал точно.

— Пожалуй, я догадался, почему она сделала алмазную собачку, — сказал он. — Собака — лучший друг человека. А бриллианты — женщин.

Я саркастически фыркнул.

Вода плескалась на дне клетки, частично испаряясь, частично замерзая. Я снова забрался внутрь, и грудь моя непроизвольно сжалась.

— Может быть, я идиот, но я тебя отсюда вытащу.

Теоретически я мог, если она всплывет, извлечь ее из клетки и переместить на возвышенный участок пещеры. Но дотащить тело до выхода я не смогу ни за что. Пазухи находились почти надо мной, и все наши лебедки тоже там. Наверное, именно этим путем сюда и спустили части клетки. Я могу поднять давление в наших скафандрах и надуть их. Тогда мы сумеем всплыть через вертикальный проход, к плоскому туннелю в тысяче футов выше. А оттуда я попробую дотащить ее до выхода из Глотки Дьявола.

Я накачал в ее скафандр столько воздуха, сколько тот смог выдержать. Скафандр раздулся и всплыл. Давления в нем хватало — в воздухе первоначально было 100 процентов кислорода, а сейчас осталось, наверное, меньше десяти, но это уже не имело значения. Я отстегнул ее ранец. Затем прибавил давление в своем скафандре.

Вода дошла мне уже до пояса, и я лег в нее, проверяя свою плавучесть. Хреново — я все еще тонул. Колин избавилась от тяжести ранца с системой циркуляции воздуха, но и ей плавучести едва хватало, так что удерживать нас над водой ее скафандр не смог бы.

Неожиданный всплеск рядом заставил меня осознать, что проникающие сквозь оболочку звуки падающих предметов стали громче. Упал еще один предмет, и на этот раз я его увидел. Да, он выглядел как необработанный алмаз, но его вид меня совершенно не порадовал. Он едва не угодил в меня. Мы находились на дне сита, куда и должны были падать весь этот мусор и булыжники.

У меня почти не было внешнего снаряжения, от которого я мог бы избавиться. Я снял кое-какие мелочи со скафандра Колин, но и это не помогло. Конструкция скафандров просто-напросто не предназначалась для работы под водой. А контроля плавучести не имелось вовсе.

Рядом со мной в воду плюхнулось нечто огромное. Булыжник, а следом за ним алмаз, который с мерзким звуком врезался в шлем Колин. Даже при малой силе тяжести он разогнался, падая с большой высоты. Предмет проделал глубокую борозду в щитке ее шлема, а тот был с алмазным покрытием. Что бы ни ударилось в щиток, оно было тверже алмаза. Может быть, кусок шварцита?

Я стоял в клетке, а вода поднялась уже почти на высоту шлема. Я начал ощущать холод. Вода высасывала тепло из скафандра намного быстрее, чем вакуум. Я включил обогреватель и немедленно ощутил запах горячей резины.

Я позволил воде накрыть нас с головой. Может быть, погрузившись полностью, мы всплывем. Видеть под водой легче, потому что там не было тумана, и когда в клетку шлепался очередной алмаз, вода немного смягчала удар. К сожалению, мы так и не всплыли. Если я отпущу Колин, она всплывет, но пока я держусь за нее, мы остаемся на дне. Но должен ведь отыскаться способ решить эту задачу. Я попробовал добавить еще воздуха, но и после этого мы не всплыли.

Бросать мне уже было нечего, кроме подруги, ради которой я уже столь многим пожертвовал. И все же сквозь мою упрямую решимость пробивалась обретенная кровью и жертвами мудрость спелеонавтов: сматывайся отсюда. Где-то в этом хоре звучал и голос Колин, и этого мне хватило, чтобы принять решение.

Какого черта я здесь торчу, рискуя шеей ради не слишком близкой мне женщины? Я всегда говорил, что Колин — свой парень. Шэрон, да будет благословенно ее сердечко, это понимала и позволила мне прилететь сюда, но ради чего? Чтобы помочь Колин осуществить ее мечту? Может быть, Барт поступил правильно, взяв собаку вместо нашей подруги?

Я посмотрел в сторону страховочного фала и выхода из пещеры, но луч фонаря быстро рассеивался в воде. Решение первое: выбираться этим путем уже нельзя. Варианты? Из пустого скафандра Колин должен получиться хороший поплавок. Решение второе: снять ее скафандр и с его помощью всплыть по шахте. Возможно, я смогу использовать кабель как путеводную нить.

Я начал с застежек ее штанов. На поясе их герметизировали пластиковое кольцо и пряжки из композитного материала. Кольцо я вскрыл легко, и в лицо мне вырвался поток воздуха. По моим прикидкам, сейчас надо мной было футов пятнадцать воды, и я уже ощущал, как она начала меня сдавливать.

В вакууме мой скафандр держал примерно одну треть атмосферы положительного давления. Под водой я окажусь «перевернутым», в том смысле, что наружное давление на скафандр окажется выше, чем внутреннее. Номинально он был способен выдерживать две атмосферы «перевернутого» давления, и я быстро прикинул, на какой глубине могу продержаться, прежде чем меня раздавит.

Сила тяжести на Каллисто составляет одну восьмую от земной, а это значит, что я выдержу глубину в восемь раз большую, чем на Земле. То есть я выживу на глубине до 150 метров, но буду расходовать воздух намного быстрее.

Я стянул с Колин штаны, закрепил их между прутьями решетки и принялся за торс. Задача оказалась трудной — руки женщины закоченели и не хотели вылезать из рукавов.

Сняв шлем, я наконец-то посмотрел ей в лицо. В рассеянном под водой свете оно не выглядело столь ужасно, как я боялся. Тут я заметил на шее подруги алмазное ожерелье из переплетенных нитей с шестиугольными звеньями. Модель цепи космического лифта. Когда я за него потянул, звенья стали жесткими. Умно: попробуй сними!

То, что я снял шлем, никак не помогло высвободить ее руки из рукавов. Пытаясь это сделать, я тратил много воздуха, но у меня ничего не получалось. Я мог сорвать перчатки, но проблема заключалась не в них.

Меня вытошнило в шлем, и большая часть рвотной массы стекла по шее. Я бережно выпустил Колин. Она опустилась на дно трепещущим перышком — волосы развеваются, ноги затянуты в термобелье.

Снимать с нее весь скафандр было уже некогда. Штанов должно хватить. Они со встроенными ботинками и должны держать воздух в перевернутом виде. Я отрезал кусок страховочной веревки, намотанной на барабан, и пропустил ее сквозь кольца наружной сбруи. Продел руки в веревочные петли и поднял штаны над головой. Затем опустился к баллону Колин и выпустил ее отработанный воздух в штаны. Они надулись над головой, будто гротескный парашют. Из ботинок вывалились две стельки-дезодоранта и упали на мой нагрудный ранец. Как это было типично для Колин — даже здесь она заботилась о гигиене.

Я медленно всплывал. Направив свет вниз, я разглядел Колин, оскверненную и униженную. Я замерзал, дрейфуя внутри мертвой луны и прислушиваясь к треску смещающихся пластов льда. По мере подъема давление воды снижалось, воздух в штанах стал расширяться и выходить снизу побулькивающими струями пузырьков. Руки начали неметь от холода.

Я переместил внимание вверх, следя за тем, чтобы мой поплавок не ударился о потолок. Время от времени я водил по сторонам лучом наручного фонарика, отыскивая канат, ведущий к лебедке. Я представлял, где он находится, и, отталкиваясь ногами, плыл в том направлении. Поднявшись к наклонному потолку, я отвел штаны в сторону, а второй рукой стал отталкиваться от потолка. Так двигаться быстрее и проще, и я направился к шахте. Потолок имел наклон в ту же сторону, и вскоре я увидел в воде яркую линию — отражающий канат лебедки.

Добравшись до каната, я обвил его вокруг ноги. Наружное давление увеличивалось, мотор воздушного насоса в скафандре работал с каким-то скрежетом, и я начал задыхаться из-за едкого дыма, выходящего из обогревателя, где явно что-то коротило. По мере повышения уровня воды я тоже поднимался — в тишине, время от времени нарушаемой лишь треском льда или падением камня в колонну воды вокруг меня.

Независимо от моего желания, в такие моменты во мне пробуждается творческий зуд. Барт играл на гитаре, Колин мастерила скульптуры, а я становился поэтом.

Однажды я написал, что плавать под парусами — занятие фрейдистское. Ты не исследуешь море, а занимаешься с ним любовью, отдаваясь во власть обольстительных течений. Но покачивание на его чувственной поверхности — это прелюдия. Чтобы вступить с ним в интимную связь, необходимо нырнуть, слиться с ним.

Когда глаза закрыты или расширены зрачки, ты плаваешь в состоянии сенсорной перегрузки, и язык дельфинов становится таким же знакомым, как бормотание выдыхаемых пузырьков воздуха. Компенсатор плавучести — это устройство антигравитации; освободившись от физических оков, твой дух обретает полную свободу, а тело становится астральным, парит в ясном сне, описывая круги над коралловыми городами.

Пещера — лоно горы. Ты можешь идти по тропе, воткнув перо в шляпу и распевая баварские песенки о фривольной любви к горам, или же интимно войти в нее, отыскивая ее сокровеннейшие тайны.

Союз моря и гор — ныряние в подводные пещеры. Выходящее из устья пещеры течение пытается выбросить тебя, и ты становишься лососем, пробивающимся к истокам реки на нерест. Между темными стенами все чувства обращаются внутрь, и ты слышишь, как бьется сердце. Важно не то, насколько глубоко ты проникнешь, а насколько расширится твое сознание. Наверняка должна быть «жизнь после глубины».

Пещера помогает тебе. Течение проталкивает тебя по каналу, головой вперед, а ты дышишь по Ламазе[3] в регулятор маски. Ты наматываешь на катушку страховочный фал, свою пуповину, и после финального усилия уже щуришься на солнечный свет, мокрый и делающий свой первый самостоятельный вдох.

А самая глубокая загадка такова: ты входишь в подводную пещеру как любовник, а выходишь из нее как дитя любви. Учишься ходить, потом улетаешь в поисках нескончаемых возрождений, с одной планеты на другую, и так далее.

Моя голова врезалась во что-то. Мой импровизированный поплавок накренился, выпустив большую часть воздуха, и стал тонуть, больше не удерживая меня на плаву. Я ухватился за канат обеими руками, а для верности зажал его между бедрами.

Что произошло? Взглянув вверх, я увидел сплошной твердый потолок. Канат выглядел перерезанным, но этого не могло быть, потому что он продолжал меня удерживать. Я ощупал его.

Канат исчезал в твердом потолке.

Как такое может произойти? Значит, не такой уж он и твердый — в перчатках об этом судить трудно. Стало быть, или потолок стал пластичным и обволок канат, или же канат врезался во что-то относительно мягкое. Такое иногда случается в грязевых пещерах, но эта ведь не такая. Во всяком случае, не была такой. Вода могла превратить рыхлый материал в суспензию, или же грязь принесло со дна озера.

В чем бы ни заключалась причина, я оказался в ловушке. Я подергал канат, но тот не шелохнулся, зато вода замутилась, а видимость упала до нуля. Тогда я достал из кармана катушку со страховочным фалом и защелкнул его карабин на канате. Мне предстояло обследовать это препятствие.

Я решил сделать это по расширяющейся спирали, но, едва разжав руку, начал тонуть. Проклятье! Я потерял плавучесть. Нога все еще была обвита канатом, я подтянулся к нему и перенес на него тяжесть тела. Я оказался под огромной грязевой пробкой, не имея возможности пробиться сквозь нее.

Так я и висел, ничего не видя в мутной воде и постепенно замерзая. Давление нарастало и уже начало причинять боль. Ради чего я бросил Шэрон? Она будет растить нашего малыша одна, а когда тот спросит, где его пала, она даст ему бинокль и покажет на ночное небо. «Твой идиот-папаша замерз насмерть в одной из этих тусклых маленьких точек, что кружатся вокруг Юпитера».

Она никогда не понимала моих стихов.

Мне стало трудно дышать, как будто на грудь уселся борец сумо. Вода неумолимо повышалась, увеличивая давление. Плавучий я или нет, но сумею преодолеть это препятствие во что бы то ни стало! Я бросил штаны Колин.

В кармане у меня были инструменты, и, цепляясь за канат, я достал самое универсальное изобретение в истории человечества — отвертку с большой рукояткой и плоской головкой. Если эта пробка достаточно мягкая, чтобы поглотить натянутый канат, то и отвертка пробьет в ней дыру.

Я переключил катушку с фалом на свободное разматывание — на тот случай, если мне придется возвращаться. А затем, широко замахнувшись, ударил отверткой в поверхность над головой. Потолок имел консистенцию глины, и отвертка вошла в него по самую рукоятку. Используя ее как рычаг, я согнул кисть, выпустил канат и переместился вперед под потолком.

Когда плаваешь при низкой силе тяжести, не требуется больших усилий, чтобы за что-то держаться. С отверткой этот фокус получился, но у меня имелась только одна отвертка. Я быстро выдернул ее и столь же быстро, пока не погрузился, вонзил в другую точку потолка. Следующий удар отверткой я сделал по короткой дуге. Я не имел права на промах. И так, раз за разом глубоко втыкая отвертку, я двинулся вдоль потолка.

Тот изгибался и плавно поднимался, и я решил, что постепенно огибаю препятствие. Меня охватило радостное возбуждение, и через несколько минут я уже полз на животе, все так же перемещаясь с помощью отвертки. Встать я побоялся, потому что хотел иметь возможность быстро закрепиться, если что-то случится.

Вода значительно прояснилась, и я провел вокруг лучом фонаря. Мне показалось, что я заметил тускло отсвечивающий канат, и двинулся в том направлении. Действительно, это оказалась светящаяся в луче фонаря верхняя часть каната, уходящая под углом откуда-то изнутри огромной грязевой пробки в направлении выходного туннеля Глотки Дьявола. Наплевав на безопасность, я встал и направился к канату.

И немедленно шмякнулся ничком. Что-то зацепилось. Я рефлекторно изобразил восьмерку согнутой рукой, но увидеть мой сигнал было некому. Как оказалось, мой страховочный фал размотался до конца и не пускал меня дальше. Отцепив карабин, я отбросил фал. Стоя, я практически скользил по грунту, но все же наклонился и пошел, топая подошвами.

Ноги болели, а в воду лились все новые потоки грязи. Я брел, пока не разглядел впереди поблескивающий канат — совсем рядом. Мои перчатки стиснули его, будто прожорливые челюсти. Я подтянулся и двинулся сквозь ледяную воду, перехватывая канат.

Снова раздались треск и рев. Меня захлестнул мощный восходящий поток, вырвав канат. Я мог лишь гадать, что было его причиной — вероятно, в Пазухах произошел мощнейший обвал, выплеснувший вверх тонны воды.

Я потерял последнюю пуповину и сдался наконец на милость стихий, которые я столь методично покорял. Кувыркаясь, я утратил всякое чувство направления и с трудом управлял конечностями. Ранец воздушной системы начал болтаться, и я вцепился в лямки на груди, чтобы его удержать.

Шлем наполнился шумом внеземного прибоя, разбивающегося о каменистый берег, и я вообразил, что волна статики разбудила и мое радио. Я врезался, но не в скалу, а в приливной поток, и тот понес меня в направлении, которое я ощутил как горизонтальное.

Внезапно щиток шлема ударился о что-то твердое. Я лежал ничком на полу туннеля. Сбоку поблескивало то, что могло оказаться закрепленным канатом.

Поток воды замедлился и хлынул обратно, увлекая меня за собой. Цепляясь и лягаясь, я сумел упереться ногами в какой-то выступ. Пещеру наполнило жуткое хлюпанье, словно некий левиафан решил выпить море, а все вокруг заполнил шипящий пар, когда остатки озера рухнули в утробу Каллисто.

Нет, не в утробу. В лоно.

Вокруг теперь стало сухо и совершенно темно, если не считать яркой черточки впереди. Это была освещенная линия, и это означало, что я нахожусь под самой Глоткой Дьявола — и всего лишь в паре сотен метров от тепла, воздуха и жизни. Когда я встал и зашагал к линии, то обнаружил, что радио и в самом деле ожило. Я находился в пределах досягаемости установленной в пещере антенны.

Сигнал усиливался, а поток данных все расширялся по мере того, как ребристая линия вибрировала между пальцами, напевая песню о спасении. Я стал фильтровать все звуки и изображения, поступающие из Вирдсети, отыскивая нечто очень конкретное. Когда ищешь иголку в стоге сена, найти ее практически невозможно. Зато когда ищешь соломинку в куче иголок, это намного проще. Если тебя не уговаривают что-то купить, предоставить личные данные, подписать контракт или стать твоим «другом», то это и есть сообщение, которое ты ищешь.

Нашел!

На дисплее в шлеме появилось милое лицо Шэрон. Больше всего на свете мне сейчас хотелось протянуть руку через миллионы миль Вирдсети и коснуться его. Улыбнувшись, она сказала:

— У нас мальчик.

Ее слова, перенесенные возбужденными фотонами, скоро промчатся мимо Сатурна и дальше во всех направлениях, догоняя саму границу пространства. Вселенная только что изменилась, совсем немного, зато навсегда.

— Ты уже выбрал имя? — спросила она.

— Да, — ответил я, задыхаясь, дрожа, кашляя и плача. — Роджер[4].