«Если», 2010 № 10

НИКОЛАЙ КАЛИНИЧЕНКО МЕТОД БЕСЧЕЛОВЕЧНОСТИ

О космических измерениях НФ мы писали неоднократно. Вроде бы отработали тему вчистую, не оставили без внимания ни один вид разумной и неразумной жизни, населяющей Вселенную. Однако московский критик и писатель предлагает снова вернуться к «инопланетной проблеме» и взглянуть на нее под иным углом: удалось ли многим поколениям фантастов хотя бы раз придумать убедительный образ абсолютно чуждого человеку инопланетянина, того самого Чужого? Или все-таки мы не смогли преодолеть «комплекс зеркала»?

Космос бесконечный и непознанный. В нем великое множество миров. Такое представление о вселенной сложилось у людей сравнительно недавно. Наука только делала первые шаги на пути освоения Внеземелья, а человеческая фантазия уже захватила новые плацдармы, с комфортом разместившись среди звезд и планет.

Одна из самых волнующих грез, связанных с космосом, — мечта о братьях по разуму. Кто же они, наши незнакомые соседи? На что устремлены их помыслы? Люди подняли взгляды к звездам и… увидели себя, облаченных в причудливые костюмы, вооруженных странным оружием, восседающих на необычных животных.

И, несмотря на антураж, идентичность касалась не только внешности, но и внутреннего мира. Чужие в ранних фантастических романах испытывают всю гамму человеческих чувств, от любви до ненависти. По воле писателей, отражающих чаяния общества, за гранью небес нас встретили зеркала. Вековой эгоцентризм гомо сапиенсов ограничил полет творческой мысли. Кроме того, на все это оказала серьезное влияние волна романтизма, охватившая литературные круги в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. Еще одним фактором, влияющим на творчество НФ-первопроходцев, являлась духовная близость молодого жанра к приключенческой прозе, а точнее, к той ее части, которая касалась колонизации новых земель. Как бы то ни было, «зацикленность» человека на «себе любимом» долгие годы задавала тон фантастике Контакта.

Были, разумеется, исключения. В романе «Война миров» (1898) великий Герберт Уэллс демонстрирует нам чужих, рассматривающих человечество как продуктовую базу. Что мы знаем о марсианах Уэллса? Практически ничего. Некие осьминогоподобные существа, операторы чудовищных треножников и летательных аппаратов. Должно быть, таким образом персонифицировались в сознании писателя страхи военной агрессии со стороны одной из европейских держав. Например, Германии. Как показывает история, страхи не безосновательные. Тема врага со звезд будет востребована в современной фантастике, покуда человечество не перестанет воевать. Однако для анализа этот образ малоинтересен. Никто не собирается проникать в душу отвратительного агрессора. Хороший слизень — мертвый слизень![12]

Итак, с актерами мы разобрались. А что же подмостки и декорации? Пока ученые наблюдали планеты в телескопы, писатели населили Солнечную систему причудливой и прекрасной жизнью. На Венере раскинулись пышные джунгли. На Марсе песок заносил величественные руины древней цивилизации. Откуда почерпнули всю эту красоту? К услугам авторов были территории отдаленных европейских колоний. Тут тебе и пески, и джунгли. Нужно только слегка подправить натуру! Причем особым шиком считалось пояснить, что окружающий пейзаж не имеет никакого сходства с земными ландшафтами.

В качестве сюжетной основы часто использовались мифологические источники — от Одиссеи до Нового Завета. Литературный космос бороздили корабли со звучными именами египетских и греческих богов, инопланетный песок топтали сапоги новых Зигфридов и Беовульфов. На этом поприще в первой половине XX века отметились Эдгар Берроуз, Гаррет П.Сирвисс, Роберт Говард, Эдмонд Гамильтон и даже Клайв Льюис.

Фантастическая литература использовалась также для декларации политических идей. Одними из первых в этой области были Алексей Николаевич Толстой с его «Аэлитой» (1923), а также предшествующий ему ученый и фантаст Александр Богданов с романом «Красная звезда» (1908). Земляне в таких книгах являются носителями и проповедниками «правильной» идеологии, в то время как аборигены делятся на два типа: хорошие несознательные и плохие агрессивные.

Таким образом, задачи у контактера весьма простые: плохих — победить, хороших — наставить на путь истинный и организовать по земной кальке.

Возникновение нового стиля в изображении чужих спровоцировала послевоенная рефлексия пятидесятых. Уверенность белого человека в собственной правоте и непогрешимости пошатнулась. Ведущие авторы англоязычной НФ начинают долгую песнь раскаяния. Люди из носителей верной идеологии превращаются в непоседливых злых детей. Они не ведают, что творят, разрушая тончайшую гармонию иных миров. Если писателей начала века интересовало сходство между землянами и чужими, то фантасты эпохи рефлексии, напротив, принялись искать различия. Инопланетяне в романах этого периода, как правило, сохраняют антропоморфность, но при этом качественно меняются внутренне. Они мудры, прозорливы и могущественны. Их действия непредсказуемы, мотивы сложны для понимания.

Отчего такая перемена? Неужели люди наконец избавились от эгоцентризма? Вовсе нет! Просто в послевоенном обществе мощно выделился нонконформистский культурно-этический пласт. Его ядро составляли неформальные молодежные организации, функционеры которых стремились идти против социального потока, стать непохожими, иными. В рассказе Рэя Брэдбери «Были они смуглые и золотоглазые» (1949) можно увидеть, как обычная человеческая семья постепенно превращается в марсиан, переродившись физически и духовно. Действительно, самый лучший способ стать другим — превратиться в инопланетянина.

Эволюционировали не только образы чужих, изменился сам жанр. Выяснилось, что фантастика может ставить и разрешать масштабные вопросы философской и социально-этической направленности. Авторы начали использовать инопланетян в качестве психологических и экзистенциальных моделей, призванных отразить тот или иной аспект земного бытия. Если следовать аналогии с зеркалами, то перед читателями вместо обыкновенной отполированной поверхности поставили магический кристалл, в котором отразились не только прошлое и будущее, но и глубины человеческой души.

В романе Клиффорда Саймака «Город» (1952) обитатели Юпитера — скакуны, являют собой символ абсолютного чувственного наслаждения и неограниченной личной свободы. Их существование — настоящее библейское искушение для погрязшего в лабиринтах сомнений человечества. «…Примите плод и будете, как боги». В рассказе Джека Вэнса «Последний замок» (1966) на примере порабощенного людьми и восставшего народа меков исследуется концепция эволюционной справедливости, позволяющей трудоспособной расе восторжествовать над более развитой, но находящейся в состоянии застоя. Этот же вопрос поднимается и в романе Пьера Буля «Планета обезьян» (1963).

Несмотря на изменившиеся условия игры, на страницах романов люди и чужие продолжают искать и находить точки соприкосновения. Посылать друг к другу дипломатические миссии, воевать, объединяться в союзы и просто дружить. В романе Роберта Хайнлайна «Звездный зверь» (1954) в обычной человеческой семье живет инопланетное существо. Звездный зверь Ламокс — представитель высокоразвитой цивилизации, но это не мешает ему много лет водить дружбу с земными детьми в качестве домашнего любимца.

В цикле романов Дэна Симмонса «Песни Гипериона» благодаря сотрудничеству различных космических рас становится возможным потрясающий своими масштабами проект Кольца Жизни, созданного вокруг одной из звезд. Примечательно то, что в строительстве автономной биосистемы принимает участие раса Бродяг — переродившихся для жизни в космосе людей, бежавших от условностей и запретов планетарного существования.

В отличие от британских и американских авторов писатели соцлагеря сохранили мажорный тон экспансивистской фантастики. Произведения Ивана Ефремова, Георгия Мартынова, Сергея Снегова живописуют завоевания человечества во Вселенной. Вооруженные коммунистическими идеями космонавты активно осваивают пространство, мужественно преодолевая трудности и невзгоды далекого космоса.

Впрочем, образы инопланетян и схемы взаимодействия цивилизаций постепенно меняются. Никто уже не стремится с ходу организовать революцию на отдельно взятой планете. В повести «Сердце Змеи» (1959) Иван Ефремов описывает встречу между землянами и чужими. Никакого конфликта идеологий здесь нет и в помине. Перед нами диалог двух равноправных путников на звездной дороге. Именно в «Сердце Змеи» открыто декларируется господствующая концепция космической фантастики: «…Может быть, только теперь астролетчики полностью, всем существом поняли, что самое важное во всех поисках, стремлениях, мечтах и борьбе — это человек!»

Начало для серьезных изменений в представлениях авторов о космосе и его возможных обитателях положил научный прогресс. Из статистических данных, расчетов и наблюдений постепенно вырисовывалась безрадостная картина. Джунглей на Венере нет, Марс обезвожен и совершенно лишен признаков разумной жизни. Луна — безжизненный кусок камня. Более того, в Солнечной системе мы одни!

Шансы на контакт вообще, а с гуманоидами в особенности стремительно уменьшались. О планетах с земными условиями продолжали говорить, но выяснилось, что они очень далеко. Другое дело — миры с метановой и азотной атмосферой, космические тела с чудовищным давлением и агрессивной внешней средой. Знания сильно поубавили эгоизма и космического самолюбования. Под воздействием объективных данных образы братьев по разуму в литературных произведениях претерпели существенные изменения. Фантастические романы начинают походить на шоу уродцев. Карнавальные мотивы, отлично вписавшись в необычный антураж, дали мощный импульс к развитию юмористической фантастики. На этом поприще отличились такие известные писатели, как Роберт Шекли с огромным количеством коротких анекдотичных историй, Кир Булычёв с романами об Алисе и Станислав Лем с «Воспоминаниями Иона Тихого».

Многие авторы по старинке продолжали наделять чуждую форму разумной жизни человеческими качествами. Другие, тяготеющие к научному подходу, задумались о том, что разум насекомого или моллюска будет существенно отличаться от нашего. О чем может думать разумный жук? Вот тут фантасты и зашли в тупик. Увидеть в космосе кого-нибудь, кроме себя, оказалось неожиданно сложно. Большинство попыток сопровождалось хрестоматийным «не верю» со стороны критиков и читателей.

Относительно интересные опыты, конечно, имели место. Самое любопытное заключалось в том, что подчас в несерьезной форме литераторам удавалось легче осмыслить и продемонстрировать искомые различия людей и чужих, добавляя массу интересных штрихов к портрету братьев по разуму. И все же они не могли пробиться к сути. Фундаментальные отличия упорно не желали проявлять себя.

Некоторые авторы поступили проще, ограничившись демонстрацией алогичных и неожиданных поступков инопланетян. А то и вовсе выводили чужих за скобки сюжета. Так, например, поступили братья Стругацкие, породив Странников, и Андре Нортон, создав Предтечей. Интересно, что даже в этих непостижимых существах с замашками богов мы все равно склонны видеть человеческую суть. Герои романов, в которых фигурируют подобные создания, стараются разгадать тайну, сорвать маску с «застенчивых» чужих, а те, в свою очередь, влияют на судьбу молодых рас. Например, ведут прогрессорскую деятельность, как в цикле о Полдне АБС. То есть факт взаимодействия налицо. Нам есть что делить, а значит, имеются общие черты.

Наиболее успешными попытками «создать чужого» можно считать романы, в которых действуют панпланетарные существа, такие, как Пирр Гарри Гарриссона, Хтон Пирса Энтони и, конечно, Солярис Станислава Лема.

Правда, назвать эти колоссальные формы жизни братьями по разуму можно с очень большой натяжкой. Масштаб слишком велик. Понять, почему нам легче верится в разумную биосферу, чем в существо, сопоставимое с нами по значимости, весьма просто. На протяжении всей своей истории человечество старательно порождало разнообразных богов. Разумный океан создает человеческих двойников и подбрасывает ученым на станцию? Верим. Ибо пути его неисповедимы.

Отчаявшись найти рецепт «инакости» среди звезд, фантасты принялись экспериментировать со своими соплеменниками, порождая монстров и ангелов. К чему тратить время и воображение на долгие поиски в бесконечной вселенной, когда чужих можно выводить дома, в пробирке?

Интересные опыты в этой области осуществляет американский писатель и журналист Пол Ди Филиппо. Его авторские сборники «Рибофанк» (1996) и «Вавилонские сестры и другие постчеловеки» (2002) содержат немало оригинальных НФ-допущений, преображающих обычного человека до неузнаваемости. Например, в рассказе «Филогенез» мы обнаруживаем людей, уподобившихся вирусам, завоевывающих космос посредством демографического взрыва. В рассказе «Вавилонский вор» часть человечества, подвергнув себя ряду биологических модификаций, объединилась в Симбионарий конгломерат причудливых существ, управляемый огромным сверхмозгом. Чем не пришельцы?

Попытки писателей выделить чужих из собственного окружения, с одной стороны, и технический прогресс — с другой, породили искинов — разумных существ, обитающих в компьютерных сетях. В романе «Река богов» Йена Макдональда (2004) искины, постепенно превзошедшие человечество, покидают нашу реальность, отправляясь в другое измерение: «…В нашем мире, им искать нечего… Здесь просто люди…» Эта короткая фраза, произнесенная одним из центральных персонажей романа, является ключом, открывающим доступ к весьма эффективному и пугающему методу художественного изображения чужих, который можно условно назвать «Методом Бесчеловечности», или, что будет точнее, «Методом Нечеловечности». Первые шаги в этом направлении были сделаны еще в 1986 году Станиславом Лемом. Речь идет о расе квинтян, описанной в романе «Фиаско».

Замкнувшиеся на бесконечный военный конфликт (сферомахию) жители Квинты упорно отказываются от контакта. Все дело в принципиальных различиях между людьми и аборигенами. Польский писатель предполагает, что за счет серьезной разницы в историческом и биологическом развитии две разумные расы могут не иметь никаких взаимных интересов и, встретившись в космосе, проигнорируют, а то и вовсе не заметят друг друга.

Образы космических затворников довольно часто возникают в современной фантастике. Как правило, речь идет о высокоразвитой цивилизации, охраняющей свои границы и совершенно неконтактной по отношению к соседям. Эта интригующая деталь чаще всего не получает дальнейшего развития, являясь не более чем украшением сюжета. В романах Ларри Нивена из серии «Мир-кольцо» таинственные кукольники прилагают большие усилия, чтобы скрыться от назойливых молодых рас. Можно подумать, будто причина этой добровольной изоляции кроется в глобальной несовместимости кукольников с другими звездными народами. Однако дело в обыкновенной отчужденности, временами напоминающей паранойю. То есть налицо все та же трудность.

В 2006 году идею Лема подхватил и развил канадский писатель Питер Уоттс в романе «Ложная слепота». Здесь также экипаж исследовательского корабля обнаруживает внеземную цивилизацию, упорно избегающую контакта. Кого же встречают герои Уоттса? Зеркало пошло рябью, искривилось и отразило пустоту. По мере того как экипаж «Тезея» анализирует полученные данные, ощущение чуждости, исходящее от инопланетян, не умаляется, а, наоборот, возрастает. Исследуя странных существ, обитающих в лабиринтах чужого корабля, астронавты постепенно приходят к пугающему выводу: в эволюционном и технологическом плане инопланетяне куда совершеннее людей. Основная причина — отсутствие у чужих самосознания.

Это заявление чудовищно, потому что правдоподобно. В самом деле: мы тратим массу времени на себя, вместо того чтобы совместно стремиться к развитию цивилизации. Тысячи лет были выброшены впустую на бессмысленные войны, самолюбование и бесконечные утехи. Радость и печаль, наслаждение и гнев, ненависть и любовь — вериги гомеостаза на наших членах. В сущности, измышления Уоттса — это концепция самого настоящего, незамутненного зла. Автор говорит: «Ваш внутренний мир не стоит выеденного яйца. Искусство — глупая трата времени. Душа — неуместная шутка. Ваше существование — противоестественно!».

Вот он — Метод Бесчеловечности в действии. Оказывается, для достижения желаемого эффекта «иности» нужно создать расу чужих, бытие которой вызывает отторжение, резкое неприятие на глубинном уровне. Эта уловка тем не менее является полноправным предположением, имеющим шанс оказаться правдой.

Неужели впервые за многие годы зеркала в небе сделались прозрачными и мы наконец узрели кого-то принципиально иного, несхожего с нами? Или это нечто более страшное? Искажение образа и подобия человека привело авторов и читателей в зеркальный лабиринт, где среди множества химер теряется первоначальный исходный элемент, и читатель начинает думать: «А был ли он?».

В романе Уоттса человеческая цивилизация на борту «Тезея» представлена технологически усовершенствованными существами с усиленными умственными и физическими способностями. Они уже не просто гуманоиды, но некий конгломерат биоэлектронных устройств, выполняющих разнообразные задачи. Что это, как не предвидение грядущего обезличивания человечества?

Несколько сотен лет, и мы встанем на «верный» путь. На это хочется сказать: «Спасибо, не надо. Мы уж как-нибудь так…».

Сегодняшним людям нечего делить с этими пасынками грядущего. Между нами пропасть, которую не стоит перешагивать. И кто сказал, что путь технологического прогресса единственно возможный для любой цивилизации, а главным мерилом правильности развития является техническое превосходство? Как, должно быть, грустно осваивать Вселенную, не сознавая ее красоты, создавать невероятные машины и удивительные конструкции и не испытывать радости от процесса творения. Нет уж. Пускай Метод Бесчеловечности остается всего лишь уловкой, а мы будем гармонично развивать то, что имеем. Быть может, синтез духовной эволюции и технического прогресса позволит нам однажды оставить зеркала и без страха взглянуть на братьев по разуму.