«Желтая смерть»

Глава 19

— Началось веселье с утра пораньше! Вечером войну нам объявили, а теперь она началась уже по-настоящему!

Ренненкампф хмыкнул, читая листок экстренной телеграммы от градоначальника Калиша, польского городка на самой границе с Силезией. Вернее, уже германского — в четыре часа, когда небо стало светлеть, на улицы ворвались германские солдаты, причем кадровый полк. Русский кордон ими был смят за полчаса упорного боя, в котором солдаты и офицеры корпуса пограничной стражи повели себя весьма достойно — неполная полурота стойко сражалась против целого батальона, но сила солому ломит. Солдаты в зеленых фуражках оставили вверенный им рубеж, и отошли вглубь территории, забрав раненных и оставив тела убитых врагу — первые семь жертв начавшейся войны. Которая продлиться долгих четыре года и три месяца, но об этом никто еще не догадывался.

Полицмейстер с городовыми и стражниками сбежал, так же как жандармы — весьма похвальная предусмотрительность и расторопность, не с их наганами стоять на пути вооруженного до зубов рейхсвера. А вот градоначальник жителей не покинул, слишком гордым оказался поляк, и храбрым — хватило смелости отправить телеграмму в штаб армии.

В Калише сейчас вовсю шло то, что казаки именовали «дуван дуванить» — полная забава для победителей и горе у побежденных. Все ценности из казначейства были конфискованы, протесты чиновников, что изымаемые богатства принадлежат не только государству, но и частным лицам, были высокомерно, с тевтонским апломбом, проигнорированы. С города потребовали контрибуцию, правда, с размером вымогаемой суммы оккупанты не определились. Зато конфисковали, или реквизировали все приглянувшееся в лавках и магазинах, реализуя древнее правило — поверженный противник за все платит сам. И это лучше сделать в «добровольно-принудительном» порядке, пока городок не поставили на поток и разграбление согласно вековым традициям германских ландскнехтов.

— Владислав Наполеонович, отправьте от моего имени телеграммы в газеты Варшавы и Петербурга, с предупреждением, что подобных бесчинств от врага русская армия не потерпит, и ответ будет соответствующим. Пусть опубликуют донесение калишского градоначальника в своих газетах — очень нужная «реклама» для кайзера. Не мы первые начали бесчинства, так что взятки гладки, пусть потом подсчитывают свои разбитые горшки!

Настроение у Павла Карловича было приподнятое, только без бесшабашной веселости, как порой бывало в юности. Да оно и понятно, сейчас чувствуется возраст, а он больше разумен, а не эмоционален.

— Война с нашей стороны начинается маневренная, а вот противник может рассчитывать только на свои ноги, да перевозку рокадными железными дорогами. И на велосипеды с автомобилями, но последних мало. А с конницей у немцев здесь туго, и взять ее им просто негде.

Здесь Ренненкампф нисколько не ошибался, потому что знал — десяток кавалерийских дивизий отправлен на западный фронт, одна оставлена в Восточной Пруссии, и это вся отдельная конница. Полсотни полков распределены по корпусам из расчета два эскадрона на дивизию. Плюс сотню эскадронов мобилизуют для ландвера, и это все что будет у германской армии, и не одной пикой больше.

Просто поголовье лошадей несопоставимо — в России свыше 37 млн. голов, из них почти 23 млн. в рабочем возрасте, в Германии 6,5 млн., из них «работников» 4,6 миллиона. На дивизию потребно четыре тысячи коней, соответственно можно представить, сколько германских дивизий при половинном штате лошадок остались, а то и вообще без оных. Забрать немцы могут половину, максимум две трети — сейчас ведь тракторов почти нет, а землю пахать нужно. Без урожая зерна армия на фронте голодовать начнет, а хлебного демпинга из России больше не предвидится. В других воюющих странах ситуация еще хуже — во Франции 3,2 млн. «работников» с копытами, в Австро-Венгии 2,8 млн., в Англии чуть больше полутора миллиона. Лишь в Америке все благополучно — там общее поголовье в 25 миллионов, ковбои скачут, по прериям раздолье.

Так что маневренность войск вне сети железных дорог для противника невозможно, нет в германских дивизиях большого обоза, боекомплект один только, тот, что в орудийных передках и запряжном ящике лежит, и те патроны, что сам солдат в ранце носит. От бесперебойной поставки боеприпасов зависит успех или неудача в сражении, потому немцы не по своей воле в позиционную войну влезли — коней катастрофически не хватало.

Какая тут кавалерия — при развертывании огромных, многомиллионных армий, лошади нужны в первую очередь для растущей артиллерии и обозов, возить нужно артиллерийские системы и повозки, руками далеко не оттащишь, да и солдат замордуешь. Конь хрупок, и как тягловая сила ненадежен — спину потер, ногу повредил и хана. В бою тем более — шрапнель и пули лошадей в первую очередь поражают — слишком купные мишени. Вот почему в позиционной войне конница практически исчезла — при насыщенности фронта пушками и пулеметами кавалерия сошла со сцены, причем согнувшись в три погибели в окопе, а не с гордо поднятой головой.

Но это для Западного фронта, а вот на востоке ситуация иная — огромные пространства, сплошной фронт не вытянешь, везде будут прорехи, куда легко можно будет целыми кавдивизиями вваливаться. Железных дорог мало, хороших гравийных совсем нет, одни проселки, что во время дождя становятся порой непроходимыми для техники, даже для Т-34.

Потому на русских просторах в гражданскую войну две Конные армии красные сформировали, хотя те меньше нынешнего кавкорпуса. И в Великую Отечественную войну, особенно в сорок первом, когда танковые армады были разбиты, не от хорошей жизни сформировали восемь десятков конных дивизий. Хоть какие-то маневренные соединения нужны были до отчаянности. Недаром зимой 1941–1942 годов кавалерийские корпуса Доватора и Белова себя в снегах под Москвой неплохо показали, на горе вермахту, с его танками, автомашинами и обилием пулеметов.

Именно такую конницу создавал великий князь Николай Николаевич, по «советскому образцу», с пушками и пулеметами, усиленную «мотострелками» на повозках. Только танков не имелось, если не считать бронеавтомобилей, но те только при гвардии. И такое положение не исправить даже в отдаленной перспективе, хотя сделано неимоверно много. Целых три автомобильных завода в Риге, Петербурге и недавно открытый в Москве, гнали «Руссо-Балт» в различных вариантах. И большими по нынешним отечественным меркам партиями — несколько штук в день. За год выпускали столько же, как один ГАЗ гнал за неделю в годы другой, более страшной войны…

Велико было потрясение вермахта в декабре 1941 года, когда в снегах замерли танки и автомобили. А казаки генерала Доватора вот так «гуляли» по их тылам. Именно конница зимой 1942 года и была главной маневренной силой РККА — и дошла в конечном итоге до Эльбы.

Глава 20

— Была безделица, сейчас начнется настоящее дело!

Командир 3-го кавалерийского корпуса граф Федор Артурович Келлер хищно прищурился, рассматривая выезжающие из-за опушки березовой рощи колонны венгерских гусар, что строились шеренгами для конной атаки. А справа выстраивались длинными полосками на желтом поле драгуны — разглядеть было трудно, но что это именно драгуны, генерал нисколько не сомневался. Два полка вражеской кавалерии — дюжина эскадронов, тогда как в 3-й легкой бригаде его бывшей 10-й кавалерийской дивизии всего семь эскадронов готовились принять встречный бой, как прописано в уставе.

Всего семь против двенадцати, ведь бригада выступила в неполном составе, передав драгунам пулеметный эскадрон без одного взвода с двумя «максимами», и весь конно-саперный эскадрон. А командир Одесского уланского полка полковник Данилов отправил 4-й эскадрон «ездоков», к главным силам дивизии, на прикрытие конного артиллерийского дивизиона, что гвоздил позиции австрийской пехоты, стараясь сбить заслон, что преградил путь к Кракову русской коннице.

Там бой шел чудовищный, грохотало страшно. Обе драгунские бригады, с двумя егерскими батальонами и дивизионной артиллерией, под командованием командира 10-й кавалерийской дивизии генерал-майора Ванновского пытались опрокинуть главные силы австрийской 4-й кавалерийской дивизии генерала Зарембы — два полка конницы 1-й бригады, поддержанных полнокровным пехотным полком с двумя дивизионами артиллерии.

И справа уже доносилась орудийная стрельба — три полка австрийской пехоты сошлись в отчаянном сражении с русской стрелковой бригадой, авангардом 4-й дивизии генерал-майора Деникина, которую перебросили железной дорогой. И выгружались стрелки вечером, когда было только получено сообщение о том, что Германия объявила войну России. И сделали за ночь марш, в два с половиной десятка верст, с ходу вступив в бой.

Вот только вряд ли австрийцы устоят — к вечеру подойдет вторая бригада стрелков, а с фланга зайдет 3-я Оренбургская казачья дивизия, что торопится на рысях к границе, благо из Келец казаки вышли вчера утром. С подходом главных сил корпуса противник будет опрокинут, в этом у командующего не было сомнений.

Осталось только одно — терпеливо дождаться начала заката яркого сейчас солнца, лицезрение которого для многих воинов станет последним. Но что тут поделаешь — война без потерь не бывает!

— Три часа потерпеть можно, — фыркнул Келлер, утерев лоб платком, было довольно жарко — 21 июля по православному календарю, или 2-е августа по европейскому счету. Еще сутки с начала войны с Германией не прошли, но в Петербурге должны объявить войну Австро-Венгерской империи. Если этого столичные сановники не сделали, то выйдет презабавный карамболь, курьез немыслимый. Он, согласно присяге, выполняя приказ генерала от кавалерии Ренненкампфа, начал боевые действия против формально не воюющего против России государства. Но данное наступление предусмотрены предвоенными планами Главного управления Генерального Штаба, и никаких отменяющих приказ распоряжений не поступало.

— К черту казуистику дипломатов, — неожиданно взъярился граф, — австрийцы напали на сербов, германцы на нас — наши враги действуют союзно и согласованно. Пусть потом на «Певчем мосту» наши сановники разбираются, кто первый начал! У меня приказ взять Краков, и я им овладею!

На широкой груди высокого и физически крепкого 57-ми летнего генерала звякнули друг об друга два знака отличия Военного ордена. Федор Артурович получил их за храбрость в боях с турками, тогда еще вольноопределяющимся в рядах лейб-драгунского Московского полка. Затем всю жизнь прослужил в коннице, не обучаясь не только в академиях, но и в военном училище — выдержал экзамен в Тверском юнкерском училище на чин прапорщика. И началась долгая служба строевиком, менялись только полки — Клястицкий гусарский, затем Лубенский, Вознесенский и Харьковский драгунские, которые к счастью снова стали уланскими, пусть только наполовину — вторая так и осталась драгунской. Затем стал командиром Александрийского драгунского в Калише, снова ставшим гусарским. Там на него покушались поляки, от взрыва бомбы получил контузию и сорок осколков в ногу — осталась хромота. Но «гусары смерти», которыми он командовал, гордились им по праву — смелого полковника не запугали польские убийцы.

В 1906 году стал командиром лейб-гвардии Драгунского полка, произведен в генерал-майоры, получил аксельбанты флигель-адъютанта. Спустя три года получил под командование 10-ю кавалерийскую дивизию, которую за два лета вывел в самые лучшие во всей русской кавалерии. И был назначен на корпус — тогда их только начали формировать, успели сколотить до войны, провести маневры.

И вот он на войне — не желая отираться при штабе в Мехове, выступил со «своею» дивизией на Краков, до которого рукой подать — меньше сорока верст. Ночным маршем поспешали и «железные» стрелки Деникина, Антон Иванович словно предчувствовал, что нужно успеть на «смертный пир», и поторопился — оставить свою кавалерию в сражении одних, его стрелки посчитали для себя позором.

Но никто не ожидал, что австрийская кавалерийская и пехотные дивизии встретят наступавшие русские войска на левом берегу Вислы, чуть ли не у самых пограничных столбов, где они пытались занять позиции — только не успели. А предоставлять им время Келлер не собирался — приказал атаковать неприятеля, и сбить его с позиций, используя внезапность. Австрийцы были ошеломлены, несколько передовых рот полностью вырублены в скоротечной атаке. Командир дивизии, 45-ти летний генерал-майор Сергей Петрович Ванновский, сын военного министра, решил охватить неприятельский фланг, выдвинув в обход легкую бригаду, как неоднократно проводилось на учениях. А потому командующий корпусом решил поехать вместе со своими «любимцами» — все старослужащие уланы и гусары только поднимали пики, приветствуя своего «генерала». Федор Артурович не собирался вмешиваться в действия командира бригады, он жаждал увидеть собственными глазами первое конное сражение этой войны.

Как генерал он еще не воевал, не командовал в бою войсками, хотя его двоюродный брат Федор Эдуардович, командуя «Восточным отрядом» был убит разрывом японского снаряда в бою на Янзелинском перевале 1 июля 1904 года, сраженный 36 шрапнельными пулями…

Впереди Келлера выстраивались ровными шеренгами ингерманладские гусары — четыре эскадрона с пиками, пока еще закинутыми за плечо, совершенно безбоязненно готовились пойти на сшибку с вражескими кавалеристами, совершенно не страшась полуторного превосходства врага. Вот только командир полка, а одновременно и бригады, полковник Богородский имел на этот бой свои планы — обе пулеметных команды «мадсенов» заняли позиции впереди, коноводы отводили от них лошадей в тыл. Одно это свидетельствовало о том, что пулеметчики будут драться до конца, и сама мысль о бегстве для них недопустима. Остановить фронтальным или дефиладным огнем из «чертовых балалаек» атаку превосходящих сил вражеской конницы невозможно, однако определенное расстройство в боевые порядки они введут. Но главное — они отвлекут все внимание на себя, тогда как справа в кустах, выйдя далеко вперед, расположились станковые «максимы» единственного пулеметного взвода. Тачанки даже не подъезжали близко, чтобы противник не заметил приготовления, а сами пулеметы хорошо замаскировали.

Конно-артиллерийская батарея бригады расположилась за рощей, невидимая неприятелю, и готовилась открыть огонь шрапнелью по вражеской коннице. Но если в действие вступят вражеские орудия, то подавить их беглым огнем незамедлительно.

— Пошли, хорошо пошли, — казаки конвоя за его спиной зашептались, когда австрийская конница двинулась с места. Келлер всегда носил чекмень Оренбургского казачьего войска, также как Ренненкампф Забайкальского, только цвет лампас был голубым, а не желтым, как у Павла Карловича. И взвод конвоя был из казаков 1-го Оренбургского полка.

Действительно, австрийскими и венгерскими всадниками можно было любоваться — прекрасная выучка, лошади отлично выезжены, подобраны в эскадронах по масти. Можно любоваться, но следует помнить, что это враг, которого следует победить…

Кавалерийский бой 1-й мировой войны в августе четырнадцатого года — никто не хотел уступать. Но только поначалу венгры с австрийцами рвались с русскими в рубку…

Глава 21

— Но хоть что-то, как их тут много!

Сквозь зубы пробормотал генерал-лейтенант Келлер, видя, как начали валиться на землю венгерские гусары вместе с конями. Однако остановить вражескую кавалерию дюжина «мадсенов» не смогла — магазин на 25 патронов опустошается гораздо быстрее, чем идет его замена, а конная атака скоротечна — на галопе две версты проходят за полтораста секунд. Так что за пару минут «чертовы балалайки», все вместе взятые, выпустили по врагу полторы тысячи патронов, большая часть которых не принесла противнику ущерба — дефиладный огонь не слишком результативен. Зато фланговый обстрел из двух «максимов» сразу дал столь нужный результат — но так и металлические ленты из звеньев, куда лучшие, чем холщовые, на двести патронов и водяное охлаждение ствола.

Добрая треть гусарского полка, попавшая под самый эффективный анфиладный огонь, была сбита на землю, «скошена» подобно траве под взмахом острой кромки «литовки». Однако остановить вражескую кавалерию два «максима» не смогли — будь весь пулеметный эскадрон, вопрос был бы снят, но, к сожалению, имелся только один взвод.

Атака потрепанных стальным ливнем гусар продолжалась, венгры оказались на удивление задиристыми. Сами рвались в схватку, хотя из шести эскадронов их осталась едва половина. Драгуны пострадали намного меньше, но сотня австрийцев все же попадала вместе с конями — убитыми или ранеными, не важно, главное, что в конной сшибке участия принимать они уже не будут. Но, к сожалению, большая масса вражеских всадников уже проскочила через пулеметный огонь, и наступило время конного «шока» — встречной конной атаки с последующей рубкой.

Сквозь грохот выстрелов донесся зычный выкрик командира ингерманландских гусар — полковник Богородский сам повел их в смертельную схватку, где все должна была решить сталь клинков — кому победить, а кому умереть в этот день под ярким солнечным светом.

— Пики к бою! Шашки вон! В атаку, рысью, марш-марш!

Ровные шеренги русских гусар тронулись навстречу уже разорванным порядкам венграм, набирая ход. Атаку кавалерию всегда встречают контратакой — кони должны набрать ход и вынестись на сшибку, стоять на месте для конницы самоубийство, если только не в спешенных линиях, когда начинается пехотный огневой бой. Так бы поступили драгуны, но и венгры тогда поостереглись бы атаковать в конном строю. Но сейчас желание командиров противоборствующих бригад оказалось обоюдным — они не сговариваясь выбрали именно «шок» — а так называют решительную атаку.

Две конные массы шли друг на друга — порядком расстроенная австро-венгерская кавалерия, и сохранявшие строй русские уланы и гусары. Келлер видел, как коноводы уже заспешили к пулеметчикам полковых команд — расчеты быстро приторачивали пулеметы к седлам. В сшибке им делать было нечего, а вот поддержать огнем с флангов в случае необходимости, не допустить обхода — вот там их место, да и последний резерв командиров полков эти четыре десятка отлично обученных всадников.

Две конные массы схлестнулись — пошла яростная рубка, которой Келлеру никогда не приходилось видеть. Все же на войне с турками бывало по всякому, но чтобы шло такое побоище, то впервые в жизни. Семь русских эскадронов схлестнулись с примерно девятью вражескими, пики сыграли свою роль — первые ряды мадьяр были сбиты, поколоты и порублены. Но последних было больше, да и цезарцы сами лезли в драку, напористо и зло.

— Дело худо, бьют наших!

— Да больше у них сабель…

За спиной комкора зашептались казаки — все же изначальный численный перевес противника, почти двукратный, пусть серьезно сокращенный пулеметным огнем, стал играть свою роль. Келлер видел, как командиры полков бросили в бой последние крохи резервов, что имелись у них — посыльных и ездовых, денщиков и писарей. Всех мгновенно «поглотило» сражение, из огромной круговерти только выносились лошади, без седоков в седлах, а то и с волочившимися следом по земле воином, убитым или раненным, с зацепившейся за стремя ногой.

— Надо нашим подмогнуть, не сдюжат они!

— Что ж мы от рубки в стороне стоять будем!

Казаки смотрели на сражение с горящими глазами, и удерживались от яростного желания влезть в драку только приказом быть конвоем и охраной командующего корпусом, а последнему нечего делать в таких схватках, его дело быть в стороне и руководить войсками. Однако нутром опытного воина, Федор Артурович понимал, что наступил самый отчаянный момент в сражении, и даже полусотня, вовремя брошенная сикурсом, способна перевесить в их пользу кровавую чашу на весах бога войны Марса.

Великий князь Николай Николаевич все годы пребывания на должности генерал-инспектора кавалерии прививал всем, от начальников дивизий до субалтерн-офицеров решительность и отчаянность, приказывая всячески сберегать конный состав, но только на маршах. А вот в сражениях атаковать неприятеля при всякой возможности, вести комбинированный бой пешими и конными упорно и без бережения сил, действовать напористо. Не проявлявшие данных качеств генералы и офицеры немедленно отрешались от должностей и переводились в инфантерию, дабы другим «оберегателям» неповадно было — так что не оставалось тех, кто мог «труса праздновать», повывели их из рядов, от людей ведь не скроешь «излишней осторожности».

Сейчас наступила та отчаянная минута, когда даже командующий корпусом обязан лично вступить в схватку, показывая своим подчиненным пример. Это пехоту посылают в бой, а кавалерию всегда ведут, и вся история побед конницы заключена в решительных действиях ее руководителей. Уловить ту самую минуту чутьем, когда личное участие настоятельно необходимо, вдохновит офицеров и всадников, придаст им дополнительные силы.

Келлер оглянулся — сопровождавшие его офицеры штаба и посыльные, адъютанты и денщики, казаки конвоя с голубыми лампасами уже ерзали в седлах, с горящими глазами взирая на сражения.

— За мной, в атаку!

Потянув шашку из ножен и тронув шенкелями коня, который словно предчувствовал этот долгожданный момент и сам ринулся вперед, Федор Артурович не сомневался, что поступил верно, и его личное участие принесет первую долгожданную победу…

Федор Артурович рассматривал через мощную оптику бинокля раскинувшийся перед ним большой город, древнюю столицу Польши. По «разделам», которые осуществили столетие тому назад пруссаки, русские и австрийцы, он достался последним, и вот — всего на второй день войны занят наступающими русскими войсками.

Группа австрийского генерала Куммера, состоящая из кавалерийской и пехотной дивизии, во встречном сражении была наголову разгромлена. Краковская победа началась с яростного боя двух конных бригад, в которой он принял личное участие, зарубив двух драгун. И с нескрываемым удовлетворением в душе осознал, что его рука осталась прежней — сильной и крепкой. Австрийцы и мадьяры не выдержали столкновения и бросились бежать. И понесли при паническом бегстве большие потери — свыше полутысячи офицеров и солдат. Но такова жуткая реальность войны — бегущих врагов ведь рубить удобнее, если преследовать настойчиво и неутомимо.

И эта локальная победа переломила ход развернувшегося сражения — вражеская кавалерийская дивизия была охвачена с фланга и поспешно отступила, бросив пушки и собственную пехоту. Последняя была отсечена от мостов вовремя подошедшими оренбургскими казаками, а собравшаяся воедино «Железная» стрелковая дивизия решительным наступлением опрокинула и рассеяла вражескую пехоту, захватив почти пять тысяч пленных, совершенно растерянных и пришибленных, а также 28 орудий и массу военного снаряжения. Много мадьяр утонуло в Висле, пытаясь бежать — так что подсчитать потери неприятеля было трудно. Но в рапорте Келлер поступит по примеру великого Суворова, который на вопрос адъютанта, какие писать туркам потери, ответил — «пиши больше, чего супостатов жалеть!»

Император Николай II сам назвал генерала Келлера «первой шашкой империи».

Глава 22

— Только «молниеносная война» может принести нам успех!

Слово «блицкриг» прозвучало в устах начальника штаба «Передовой армии» генерал-майора Эриха Людендорфа как заклинание. Он сам не ожидал столь стремительного успеха — Льеж был полностью захвачен на третий день после объявления войны России. Германские войска уже утром 2-го августа без боя заняли Люксембург, у которого даже «опереточной» армии не имелось, и ворвались в Льеж, сильнейшую бельгийскую крепость на Маасе. Причем в тот удачный момент, когда бельгийцы даже армию еще не стали мобилизовать, не понимая толком, что еще происходит в мире, а потому ограничившись одними приготовлениями к будущему развертыванию своей вооруженной силы.

Это сильно облегчало будущий успех величайшего по дерзости предприятия — армия маленького государства, появившегося на свет после битвы при Ватерлоо, не могла в своем кадровом составе отразить внезапный удар «сил вторжения». Все шесть пехотных и одна кавалерийская дивизия были разбросаны по всем границам, им требовалось трое суток на мобилизацию и укомплектование до полного штата полевых войск и крепостных гарнизонов. И вот этого драгоценного времени им предоставлять было нельзя, категорически нельзя. Тем более дать им позволить разрушить столь нужную инфраструктуру для продвижения трех германских армий вперед — железные дороги и станции, туннели, мосты и виадуки.

И вот тут требуется блицкриг — стремительная война, «молниеносная», когда противник оказывается не способным адекватно реагировать на быстрое продвижение германских армий. И этот план в своей части разработал именно он, генерал-майор Эрих фон Людендорф, прошлой весной 1913 года назначенный начальником штаба конной группы генерала Марвица. А ведь задача была крайне сложной — как овладеть мощными крепостными фортами Льежа за максимально короткий срок в несколько дней, чтобы открыть продвижение германских армий к Брюсселю, а от столицы Бельгии обходным маневром двинуться на Париж.

Первый вариант напрашивался сам по себе — исключительно «ускоренной атакой» 5–6 пехотных бригад содержащихся по полному штату еще до войны. От Аахена до Льежа меньше 40 километров, один «большой» переход пехоты, которую будут сопровождать тяжелые осадные мортиры, снаряды которых сокрушат бетонные стены и крыши фортов. Но для этого потребуется время, от суток до двух — и бельгийцы успеют провести мобилизацию, и начнут выдвижение своих дивизий к Маасу, мосты через который они успеют взорвать. Это не беда — сопровождающие германскую инфантерию саперы наведут понтонные переправы, и войска без помех пойдут дальше. Вот только проблема в том, что снабжать их станет неимоверно трудно, так как восстановление железнодорожной инфраструктуры займет до месяца круглосуточных и трудоемких работ.

Кайзер, рассмотрев этот план, оставил его как резервный, и неожиданно предложил свой вариант — овладеть Льежем «внезапной диверсией» без выполнения всех предписанных дипломатических сложностей, которые всегда играют на руку обороняющимся — всяких там ультиматумов, меморандумов, и даже формального объявления войны. Наоборот, использовать правовую казуистику, чтобы не было прямого обвинения в развязывании войны. Все просто — «нам нужна дорога, и вы предоставите их нам, причем постфактум — ущерб будет компенсирован позднее за счет побежденной Антанты». А если последует отказ с объявлением войны, то тем хуже для бельгийцев — тогда можно будет отбросить все церемонии.

Людендорф тщательно разработал новый план, восхищаясь гениальным предложением кайзера — с объявлением войны немедленно перебросить железной дорогой к Льежу несколько эшелонов пехоты с обычным вооружением, но без обозов, и с минимумом легкой артиллерии. Поддержку должны были оказать новые блиндированные поезда со 105 мм гаубицами в башнях. Причем эшелоны пойдут после того, как будут захвачены особыми группами егерей пограничные железнодорожные станции с телеграфными аппаратами — и отправлены с них ложные телеграммы, что все обстоит в порядке.

Одновременно с этим границу перейдут конные корпуса — вначале два, к которым за четыре дня добавятся еще три, под общим командованием генерал-инспектора кавалерии Марвица. Это не просто «передовая группа», а самая настоящая «Конная Армия», продвижение которой вглубь Бельгии будет происходить необычайно быстро, так как при ней нет пехоты, которая продвигается исключительно пешком. Каждая кавалерийская дивизия в своих бригадах имеет кроме двух конных полков батальон самокатчиков и пулеметный эскадрон с МГ-08 на повозках. А еще есть штатный егерский батальон и конно-артиллерийский полк, в котором шесть батарей. Корпуса из двух таких дивизий усиливались «подвижной группой», в которую входили два батальона фузилер, перевозимых в кузовах автомобилей, по батальону егерей и самокатчики на велосипедах, саперы. Поддержку оказывали еще один полк конной артиллерии и «кирасирский дивизион» из дюжины блиндированных и вооруженных двумя пулеметами автомобилей с приданными ремонтниками и снабженцами.

Такие кавалерийские корпуса в двадцать тысяч личного состава, как выяснилось на учениях, обладали, в отличие от прежних большой пробивной мощью — ведь на двенадцать полков конницы приходилось такое же число «подвижных» батальонов пехоты с утроенным количеством пушек. И теперь наступило время действия, и «Передовая группа» себя отлично показала.

— Мы их врасплох застали, теперь нужно торопиться, пока не опомнились, — Людендорф был доволен тремя прошедшими сутками войны, которые принесли феноменальный успех. И припомнил с ухмылкой, с каким ошарашенным видом комендант гарнизона, командующий 3-й бельгийской пехотной дивизии, генерал-лейтенант Жерар Леман взирал на германских гренадер, что еще в утренних сумерках ворвались в штаб, где он отдыхал на диване. И был несказанно удивлен, когда прибывший туда на автомобиле Людендорф заявил, что временно разоружает его войска, так как германская армия решила использовать дороги Валлонии для прохода к французской границе. И настоятельно советует не начинать сопротивления, так как такой непродуманный шаг приведет к огромным жертвам среди его немногочисленных подчиненных. И привел самый веский довод — так как Бельгия не успела заявить о своем нейтралитете, то Германия вынуждена обезопасить себя и не допустить участия своего маленького соседа в войне против себя. К которой, вне всякого сомнения, бельгийского короля Альберта будут всячески подталкивать Россия и Франция.

Вчера вечером ситуация окончательно прояснилась, правительства Англии и Франции выступили с ультиматумом, потребовав вывода войск. Но Бельгия сама объявила войну рейху, поступив крайне опрометчиво. И теперь будет платить за все, как и Антанта, и пенять на свою горькую судьбу. Видимо, король Альберт решил, что англичане и французы его поддержат, и действительно сегодня Лондон и Париж объявили рейху войну.

Но поздно — мосты через Маас захвачены, мобилизация вражеской армии во многих местах сорвана. Кавалерийские корпуса рвутся вперед, ведь до Брюсселя меньше ста верст — конница пройдет это расстояние за двое суток. До Антверпена с его крепостными фортами, которые намерены защищать главными силами бельгийской армии сто десять километров — но туда будут направлены резервные корпуса, что с помощью осадной артиллерии принудят врага к капитуляции.

«Конная армия» пойдет дальше на северо-восток, к берегам Ла-Манша, и помешать этому могут только англичане, если успеют высадить в Булони и Дюнкерке свои экспедиционные силы, а еще французская кавалерия, за ней наблюдали с цеппелинов, которые вели воздушную разведку…

Германская кавалерия в своих знаменитых касках. Французы ее хорошо запомнили с войны 1870 года — и смертельно боялись. Ведь времена побед Наполеона Бонапарта остались веком раньше, и с той поры Франция потерпела жуткое поражение, а в августе 1914 года оказалась на грани разгрома.

Глава 23

— Германцы, как видите, Владислав Наполеонович, ожидали нападения, и нам бы пришлось плохо, опоздай мы на несколько дней. А так удар пришелся по не успевшему подготовиться противнику, который к тому же сразу понес серьезные потери.

Павел Карлович посмотрел на место давнего побоища, учиненного казаками германским самокатчикам, что были атакованы на марше и не успели развернуться в боевые порядки. Жуткое зрелище сотни порубленных и пострелянных людей, над которыми уже вились толстые трупные мухи, противно жужжа. На полях Маньчжурии он видел подобные картины, и как-то попривык, очерствел душою, а вот сопровождавших его офицеров и солдат, не «нюхавших» пороха, порядком мутило, до зеленого оттенка на лице. ничего, пусть привыкают, не по кабинетам сидеть, пусть посмотрят на реалии войны, которая долго продлится.

— Германцы поджимать стали, Павел Карлович, войск у них тут многовато оказалось, я такого не ожидал. Хорошо, что тут ландвер — с кадровыми корпусами пришлось бы совсем плохо. Сами знаете, чем набег на бреслау окончился, и какие потери там понесли.

— Не напоминайте лучше, зато спокойно провести мобилизацию не дали, — пожал плечами Ренненкампф. — А насчет потерь скажу одно — мы на войне, и противник далеко не японцы, и сам навязывает нам свою волю! Так что уже нужно отступать, повеселились и хватит. Все что смогли — сделали, осталось только вывезти все, что удалось затрофеить.

Ренненкампф был зол, не таким он видел наступление своей армии в Силезии. Шесть кавалерийских и казачьих дивизий перешли границу утром второго числа, сметя германское охранение и пограничную стражу. «Туземная» дивизия из корпуса Ромейко-Гурко решительной атакой опрокинула пехотный батальон, а затем вырубила эскадрон германских улан, что на свою погибель решил вступить в схватку с «дикими азиатами».

Корпус графа Келлера вообще достиг невероятного успеха — в приграничном сражении разбил пехотную и кавалерийскую дивизии австрийцев, захватил множество пленных и трофеев. И главное — занял Краков, что произвело сенсацию во всем мире и ободрило союзников. И сразу улучшило ситуацию в пользу Юго-Западного фронта, который тоже перешел в наступление своей многочисленной кавалерией и поддержке немногих полностью укомплектованных стрелковых дивизий. Но выступление главными силами всех четырех армий ЮЗФ должно начаться через три-четыре дня. В то время как австро-венгерские армии закончили мобилизацию и выдвигались на север, тесня русскую конницу, что начала отступать с ожесточенными арьергардными боями. Так что генеральное сражение скоро грянет на границе, и будет носить характер встречного боя.

— Мы здесь задержались, Владислав Наполеонович, пусть забирают все нужное, а нам с вами надо ехать дальше.

Генерал посмотрел на солдат обозной роты, что собирали велосипеды и оружие, грузили на повозки. Сбор трофеев был организован отлично — несколько обозных батальонов ежедневно посылали сотни повозок к ближайшим русским железнодорожным станциям, до которых было порой до полусотни верст. Все дело в колее — у немцев она уже, в 1435 мм, чем отечественная в 1520 мм, к тому же транспортный парк немцам удалось отогнать в центры разворачивающихся по мобилизации кадровых корпусов. Вот там то и встретила русская кавалерия жестокий отпор, и отскочила от крупных промышленных центров.

Зато в мелких городках «повеселились» изрядно, особенно казаки и кавказские горцы — немцы и немки дрожали в ужасе при лицезрении «восточных гостей». Промышленные предприятия, мастерские, мосты, железнодорожная инфраструктура, рудники и шахты уничтожались подчистую, до чего только дотянуться смогли, и взрывчатку не жалели, взяли на повозки с запасом. По предварительным подсчетам уничтожили примерно треть экономического потенциала Силезии, включая поспевший урожай — как мамаевой ордой прошлись, саранчой своего рода. И вывозили все что можно было прихватить, охулки на руку не клали, отплачивая за Калиш той же монетой. Но мародерством войска не занимались, в этом «иррегуляры» только замечены были, да и эксцессов с женским полом хватало, но без смертоубийства. Хотя чистенькие немецкие дома загаживали до полного безобразия, везде оставляя следы «азиатского варварства». И ничего тут не поделаешь — больше половины солдат неграмотны, а у горцев храбрости хоть отбавляй, но никакой культуры и в помине…

— Это не хрень, а самый настоящий бронепоезд!

Ренненкампф внимательно посмотрел на разрушенную, сошедшую с железнодорожного полотна, «крепость на колесах». Ради него он и выехал с утра пораньше с начальником штаба, чтобы посмотреть на уничтоженный в вечернем бою германский бронепоезд, что без всякой поддержки решил разогнать казачью бригаду, только станичники и сами оказались «не лыком шиты». Генерал прекрасно знал по докладам, что кавалеристы уже несколько раз сталкивались в Силезии с бронепоездами, но считал, что последние представляют собой кустарные образцы, наскоро бронированные в депо обычной сталью, а то и паровозным железом. А теперь, после внимательного осмотра бронированного монстра снаружи и внутри, Павел Карлович с пронзительной ясностью понял, что никакая эта не «кустарщина», а весьма продуманная конструкция, заводская постройка, как минимум год бывшая в эксплуатации, уж больно характерные приметы имелись.

Бронированный паровоз с наблюдательной башенкой командира на тендере, впереди и сзади два бронированных вагона с парой пулеметных амбразур. Судя по кровавой каше и грудам трупов в них перевозился десант, десятка три-четыре полностью экипированных солдат. По краям от них прицепляли головную и заднюю двух орудийные четырехосные бронеплощадки, в одной башне установлена 105 мм гаубица, в другой 77 мм пушка. А еще имелись шесть пулеметов в бортовых спонсонах. По всему составу в бронированных трубах идут кабеля телефонной связи, переходные мостики прикрыты стальными листами полудюймовой толщины, вполне надежная защита от любых пуль, хоть в упор стреляй. Плюс впереди и позади две контрольные платформы с нагруженными на них всяким ЗИПом, инструментом, рельсами и шпалами для ремонта поврежденного пути.

Продумано все до мелочей, не импровизация, самая натуральная боевая техника, давно принятая на вооружение!

Вражеский бронепоезд был серьезно поврежден гранатами и поставленной на удар шрапнелью, в него били с полуверсты «короткие» пушки, из засады, отлично замаскированные. Впереди и сзади повредили пути подрывами, лишив бронепоезда возможности маневрировать. Бой шел полчаса, и оказался жестоким — потеряв два орудия, казаки все же выбили бронепоезд, причем немцы сражались с отчаянием обреченных. Ремонтная партия смогла восстановить путь, паровоз тронулся задним ходом, но концевая площадка и платформа сошли с рельс. Экипаж дрался находясь в площадках, потом вышел наружу и попытался прорваться, но был начисто истреблен — казаки в плен не брали, распаленные боем…

— Выходит, не врали репортеры в газетах, что немцы эти «бепо» на Западном фронте против бельгийцев используют. Теперь понятно, почему тевтоны так быстро продвигаются там — эффект внезапности применения нового оружия на поле боя. И пока не найдут средств эффективного противодействия, а они по этому примеру весьма действенные, немцы будут побеждать. А ведь еще у них оказались бронеавтомобили, но так и у бельгийцев они тоже имеются, только без всякой пользы применили, — Ренненкампф закурил папиросу и надолго задумался.

Он не понимал, что происходит, события приняли совсем иной характер и сроки, которые он ожидал, основываясь на «послезнании». Особенно на западе, где наступление немцев стало сокрушительным и быстрым, даты захвата ими городов перенеслись на куда ранние сроки. Бросив окурок на землю, Павел Карлович пробормотал:

— Это не та война!

Пропагандистская картинка времен 1-й мировой войны. Германские уланы колят и рубят орды «диких казаков», спасая цивилизацию от «азиатского варварства». В реальности было как раз наоборот — казаки были вполне европейцами в приличном обмундировании, и не их кололи и рубили, а они улан — немцы в отличие от мадьяр вообще не горели желанием испытывать «шок», а больше полагались на пулеметы и винтовки.

Глава 24

— Как видите, полковник, ситуация на фронте складывается крайне неблагополучно — мы потерпели неудачу в пограничном сражении! Теперь все зависит оттого, сумеем ли мы перебросить войска из Эльзаса и Лотарингии на левый фланг, иначе боши сметут армию генерала Ларензака, как до этого опрокинули английский корпус фельдмаршала Френча и бельгийцев.

Небольшого росточка, полноватый генерал бросил карандаш на карту и вопросительно посмотрел на высокого офицера в русской военной форме и с гвардейской выправкой — Кавалергардский полк на всех служивших в нем накладывал свой характерный отпечаток.

Граф Алексей Алексеевич Игнатьев служил военным агентом во Франции вот уже пять лет, и великолепно знал как весь здешний политический и генеральский бомонд, так и сам военный механизм Третьей Республики. И хотя Франция исподволь готовилась к войне с Германией, яростно желая вернуть утраченные после франко-прусской войны провинции Эльзас и Лотарингию, но та нагрянула неожиданно.

Зачинщиком оказалась Австро-Венгрия, напавшая 28 июля на Сербию. Германия объявила войну России 1 августа, так как царь отказался отменить объявленную всеобщую мобилизацию. Утром 2-го августа Россия вручила австрийскому послу меморандум о начале войны, и не успел тот отправить телеграмму в Вену, как через полчаса многочисленная русская кавалерия 9-й армии в западной части «польского балкона», уже перешла германские и австрийские границы. В Силезию вторглись не менее семи конных дивизий, поддержанных двумя стрелковыми. Еще одна группа разбила две австрийские дивизии генерала Куммера и заняла Краков.

Одновременно с Ренненкампфом полтора десятка кавалерийских и казачьих дивизий Юго-Западного фронта под командованием генерала Иванова начали вторжение в Галицию, сея там разор и запустение и срывая мобилизацию. А за ними двинулись через десять дней и кадровые корпуса, пополнив ряды по мобилизации. Началась грандиозная Галицийская битва, которая шла уже неделю. И вчера получен первый звонкий результат — разгром 3-й австрийской армии, и ее отступление, а русская конница генерала Мищенко ворвалась во Львов. А результатом стало отсечение 2-й армии австрияков, что только прибывала эшелонами из Сербии, от ведущих ожесточенные бои 1-й и 4-й, а также остатков 3-й армий.

Однако на Западном фронте дела складывались скверно — 2-го августа германская армия внезапной диверсией захватила Льеж, причем не только не предъявив ультиматума, но обошлись без всякого формального объявления войны, абсолютно вероломно. И тем коварно не дали бельгийцам время осуществить мобилизацию, бросили вперед многочисленную кавалерию, усиленную самокатчиками и бронеавтомобилями с блиндированными поездами. И самое плохое, так это то, что бельгийцы не успели провести разрушение железных дорог, а тевтоны получили прекрасную возможность для снабжения своих уходящих вперед армий.

Бельгийский король Альберт в этот же день объявил немцам войну за подлое нападение, ведь его страна даже не успела объявить о своем нейтралитете, как он был тут же нарушен. Франция утром 3-го августа без всяких ультиматумов, желая выполнить свой союзнический долг перед Россией, объявила состояние войны с Германией. Вечером к ней добавилась Англия, посчитав за «казус белли» нападение на Бельгию, гарантом нейтралитета которой была именно Великобритания.

Игнатьев видел, как проходила во Франции мобилизация, каким энтузиазмом был охвачен народ — никто не сомневался в будущей победе. И все надежды были на Россию — при первых известиях об успехах в Силезии и Галиции парижане радовались им больше, чем петербуржцы. Главнокомандующим был назначен генерал Жоффр, инженер и штабист, вдумчивый и въедливый службист, который уехал в свою полевую штаб-квартиру. Получить какую-либо информацию о том, что происходит на западном ТВД, из французской ставки было невозможно. Хотя сам полковник постоянно передавал донесения из Варшавы, в которых приводились номера германских корпусов и дивизий, что воевали на восточном фронте, и приводились общие обзоры хода военных действий, чтобы ставить союзника в известность.

Такой неприкрытый эгоизм французов сильно раздражал полковника Игнатьева, который считал что подобное высокомерие недопустимо. Слышались лишь одни требования помочь и начинать наступление немедленно, причем там, где оно не планировалось русским генштабом. Все эти настойчивые просьбы союзников граф отсылал в Петербург, откуда приходили заверения, что и так предприняты все возможные меры. И вот сегодня его вызвали в штаб-квартиру, причем в кабинете Жоффр ознакомил его с ситуацией на фронте, и стало понятно, почему союзник молчал все эти дни как рыба, похвастаться было нечем. Наоборот, судя по всему, сейчас на французско-бельгийской границе назревала грандиозная катастрофа.

Конная армия генерала Марвица вышла к Ла-Маншу в районе Булони, где высаживалась одна пехотная дивизия Британского экспедиционного корпуса. Три остальных, а еще две, 4-я и 6-я, находились на «острове», с единственной кавалерийской дивизией, высадились в Гавре и речном порту Руана. В последнем городе англичане пятьсот лет тому назад сожгли «Орлеанскую Деву», но теперь жители их встретили торжественно, как спасителей. Вот только добраться до крепости Мобеж экспедиционный корпус не успел — германцы действовали крайне энергично, захватив инициативу.

Кавалерия Марвица оказалась не просто конницей, самокатных и егерских батальонов там было чуть ли не больше, чем всадников, а еще имелись автомобили, на которых перевозили инфантерию, и железная дорога, по которой начали доставлять все необходимое. А следом шла 1-я армия Клука из семи пехотных корпусов, стараясь своим правым «плечом» коснуться голубой глади Ла-Манша, чего им и удалось сделать.

Англичане попробовали дать сражение, но были разбиты и поспешно отступали. Группа территориальных дивизий генерала Амады, формально в два корпуса, но скверно вооруженных и плохо обученных, выстоять не смогла — войска Клука ее просто опрокинули, словно не заметив. Левофланговая 5-я армия генерала Ларензака отступала, потерпев поражение от 2-й армии фон Белова — да и не могут пять корпусов сражаться против восьми на равных. Три кавалерийских дивизии генерала Сорде оказать помощь бельгийцам не смогли, и поспешно отступили, потеряв половину конного состава. А немцы чрезвычайно одушевленные этими победами давили и давили всеми семью армиями — теперь наступление велось на широком фронте.

Бельгийская крепость Намюр не выдержала обстрела тяжелой артиллерией, что длился пять дней и гарнизон капитулировал. Главные силы с королем Альбертом заняли позиции в Антверпене, который блокировали германские резервные корпуса и ландвер. Участь их предрешена — или сдача в плен, или интернирование в Голландии, и это вопрос ближайших трех-четырех дней. Затем немцы могут использовать освободившиеся осадные корпуса для развития успеха на парижском направлении.

— Фельдмаршал Френч отводит свои дивизии, — в голосе Жоффра прозвучала горечь, — да и я не ожидал, что противник задействует против нас почти все свои корпуса, и мы сражаемся в одиночку, без помощи…

— Против вас, мой генерал, простите, сорок один корпус, против нас германцы выставили девять — четыре в Восточной Пруссии, пять в Силезии, могу перечислить их номера. И еще австрийцы и мадьяры задействовали тридцать шесть дивизий — в перерасчете 18 корпусов. И это не считая ландвера — его бригад на востоке больше, чем на западном фронте.

— У нас гибнет цвет нации, — в голосе Жоффра прозвучала горечь, от которой Алексея Алексеевича чуть ли не передернуло — «цивилизованные» европейцы всегда относились к русским мужикам, как к дикарям, и не скрывали этого, хотя именно сейчас требовалась помощь от этих самых крестьян в армейских шинелях.

— Вы знаете теперь, полковник, ситуацию на фронте. Прошу о том донести императору — нам требуется немедленная помощь, которую вы обязаны оказать союзнику. Вот здесь на карте, я обозначил стрелками желательное наступление вашей армии, которое заставит немцев начать переброску своих войск от нашего направления на восток…

Главнокомандующий французской армией Жозеф Жоффр, по прозвищу «папаша». К русским солдатам относился как к сенегальцам или зуавам, не видя в них людей. Да и благодарности к русской армии не испытывал, принимая ее помощь за само собой разумеющейся факт. Один из инициаторов интервенции в Россию. И первый со времен императора Наполеона III маршал Франции.

Глава 25

— Павел Карлович, у меня к вам всего один вопрос, — император сделал короткую паузу, словно не решаясь произнести слова, но неожиданно поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза:

— Если вы тот человек, о котором я думаю, то вы знаете, в каком городе и доме я и моя семья провели последнюю ночь…

В эту секунду голос самодержца чуть дрогнул, прервался. Но взгляд был настолько требовательным, что Ренненкампф не стал молчать, только утвердительно качнул головой, и внезапно охрипшим голосом произнес:

— В Екатеринбурге, в Ипатьевском…

— Достаточно, генерал, мне этого достаточно, чтобы понять, что вы такой же посланник из будущих времен, как и его императорское высочествовеликий князь Николай Николаевич. Видимо, у вас действительно случилось что-то страшное, что у вас решились изменить прошлое, вмешавшись в божественное предначертание.

— К сожалению, государь, эта отчаянная попытка оказалась тщетной — в моем мире никто из военных историков и понятия не имеет о тех реформах и о новом оружии, что приняли здесь на вооружение русской армии. Этот мир не из моей реальности — он похож, но начавшаяся 1-я мировая война пошла совсем по-иному сценарию, по крайней мере, на восточном фронте.

— Да-да, мой дядя говорил о второй войне…

— Я уходил, когда мир встал на пороге третьей, которая может погубить все живое, государь. Испепелить…

— Я не верил про два японских городка, сожженных чудовищными бомбами, но признаться, не полностью верил. Теперь вижу, что так дело и обстояло, — по лицу Николая Александровича пробежала гримаса, и он достал из коробки папиросу, чиркнул спичкой, затянулся. И провел рукою:

— Курите, Павел Карлович.

Ренненкампф только кивнул головой, молчаливо поблагодарив императора, и закурил предложенную ему папиросу, памятуя, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— Почитайте вот это донесение от нашего военного агента во Франции полковника графа Игнатьева, — царь протянул ему листок бумаги, и Павел Карлович углубился в чтение, чувствуя, как нарастает в душе холодок. То, что он предполагал, было реальностью — немцы подготовились к этой войне гораздо лучше, словно знали, как она может развиваться.

— Это ведь совсем иной ход сражений на Западном фронте, чем тот, о котором мне рассказывал покойный Николай Николаевич. Ведь так?!

— Да, государь, для меня самого это стало полной неожиданностью. У германцев больше резервных корпусов, на одиннадцать — потому они усилили ими два фронта одновременно — одну половину отрядив на нас, другую отправив на французов. У немцев появились бронепоезда и бронеавтомобили, которых не должно быть, но в тоже время аэропланы летают невооруженные пулеметами…

— До последнего времени и у нас тоже, — мягко произнес царь — он отнюдь не был рохлей, в монархе чувствовалась сила и воля, хотя, скорее, природное упрямство. Но взгляд отнюдь не растерянный, скорее решительный.

— Но на новых истребителях инженера Сикорского поставили пулеметы и на винты отсекатели пуль — синхронизатора сделать не смогли.

Термин самодержец произнес достаточно легко, заранее, видимо, выучив, вернее вызубрив. И улыбнувшись, добавил:

— Вчера очередью из «максима» штабс-капитан Нестеров сбил аэроплан барона Розенталя. В газетах о том объявлено не будет — нужно сохранить все в тайне как можно дольше.

— В моем мире он погиб, таранив вражеский самолет, — Павел Карлович не скрывал удивления. Действительно, такого он не ожидал, посчитав, что реформы авиацию мало затронули — его 9-й армии был придан авиаотряд из допотопных этажерок иностранных конструкций, которые вели только разведки, для которой и были пригодны.

— Мне о том говорили, потому и приказ летать только на новом и вооруженном аэроплане, — негромко произнес царь. — Я знаю, как может закончиться эта война, и стоит поберечь людей. Нам не нужны огромные потери без осязаемых результатов.

Ренненкампф не поверил собственному слуху, но Николай Александрович говорил настолько убежденно, что пришлось принять произнесенные слова за искренность, и, пожалуй, честность.

— Что вы можете сказать о германской армии?

— Я удивлен, государь, они пошли дальше нас, имея скудные ресурсы. Первое, это массирование кавалерии — они всю ее, судя по информации военного агента, свели в один кулак, конную армию. Имеется посаженная на грузовики мотопехота, огромное количество самокатчиков — только в Силезии наши войска захватили несколько тысяч велосипедов.

— Они возьмут Париж?!

Вопрос прозвучал требовательно, видимо царь, как главнокомандующий, пребывал в растерянности, потому и отозвал его из армии для беседы, не имея возможности найти решение обычным путем. Непонятно только, почему он не сделал это раньше.

— Не знаю, государь, но могу сказать одно — конная армия Марвица, если дойдет до Парижа, принимать дальнейшее участие в войне не сможет несколько месяцев — слишком велики потери конского состава при столь долгом наступлении. Я по нашей коннице сужу — дивизии понесли тяжелые потери, и хотя пока боеспособны, большую часть нужно будет через месяц самое позднее, выводить в тыл на доукомплектование.

— Если немцы возьмут Париж, то это произведет самое гнетущее впечатление. Французы ведь могут капитулировать перед ними, как это произошло в сороковом году.

— Сейчас этого не произойдет — они готовы драться, еще много пассионариев, их не выбили. Никто еще не видел всех ужасов позиционных «мясорубок», чтобы вот так просто сдаться. К тому же нет стремительных танковых прорывов, за неимением танков…

— Они уже есть, Павел Карлович — гусеничный движитель прапорщика Кегресса имел успех в прошлом году. И построенный в Москве завод по производству «Руссо-Балтов» выпускает машины именно с ним. На Обуховском заводе ведется бронирование и установка башенного вооружения.

— Я не знал о том, государь. Очутился в этом теле за несколько дней до начала войны. Со мной случился. Вернее с ним…

— Апоплексический удар, мне докладывали. Причем точно такой же, какой случился с Николаем Николаевичем, который забыл всю свою прошлую жизнь и перестал говорить на французском языке какое-то время, пока речь снова не восстановилась. Потому, заметив у вас «странности», мне доложили о них, но я попросил присмотреть за вами. Как командующий армией вы оказались выше всяких похвал, действовали очень решительно, и большой крест святого Георгия 2-й степени вполне заслужили.

Ренненкампф был ошарашен как ответом, так и столь высокой наградой — настоящий «владелец тела» имел кресты 3-й и 4-й степени, «золотое оружие» с бриллиантами и георгиевское оружие «за храбрость», но рассчитывать на вторую степень «белого» креста не мог. Хватило бы с него и «проходную» награду получить, как владимирский крест 2-й степени с мечами — вполне достойная генеральская награда.

— Но к награждению мы вернемся позже, как и к некоторым другим вопросам. Сейчас я хочу вас спросить — стоит ли наступать в Восточной Пруссии, как того требует от нас генерал Жоффр?!

Последний российский император Николай II Александрович, с супругой, наследником и дочерьми. Всех их ждет злосчастная судьба — быть расстрелянными в Ипатьевском доме в 1918 году. Гражданская война, если до нее довести страну, всегда соберет свою плату…

Глава 26

— Государь, разве генерал Жоффр наш главнокомандующий, чтобы там чего-то предписывать или требовать?! Прошлый раз мы подстраивались под союзников, которые и погубили империю, старательно сделав все, чтобы развалить страну изнутри, благо имеют большую и влиятельную агентуру. Стоит ли наступать на грабли еще раз?

— Вы правы, Павел Карлович, — царь улыбнулся, вот только гримаса вышла недоброй. — Нас стараются использовать, упирая на то, что предоставили займы и мы им должны. Но сейчас воевать за их интересы я не собираюсь — мне дорога моя страна… и моя семья.

— Тем лучше, государь, тем лучше, — Ренненкампф удивленно посмотрел на монарха, осознав, что тот не шутит, а говорит предельно искренне. Видимо, за все эти годы монарх смог сделать собственные выводы и выйти из-под влияния окружения.

— Им нужна наша помощь? Хорошо, мы ее дадим, но пусть спишут все долги немедленно, а требуемые к возврату заемные суммы возьмут за счет будущих репараций с побежденной нами Германии.

Глаза царя недобро сверкнули. Николай Александрович взял из коробки папиросу и прикурил ее. Потом негромко добавил:

— Тем паче большая часть кредитов ушла на строительство железных дорог в военных целях, и на поставки вооружения — то есть на наше общее дело как союзников. Странно как-то выходит — мы будем воевать, прилагать намного больше усилий, чем наши союзники, проливать кровь наших солдат, и за это еще платить Парижу. Какая-то странная постановка союзного вопроса, вы не находите Павел Карлович?!

Ренненкампф теперь сидел с ошарашенным видом — такого он никак не ожидал от царя, которого все рисовали как марионетку Антанты. И оправившись от потрясения, тихо произнес:

— Они никогда не согласятся на ваше предложение, государь. Возможно, даже убьют вас при удобном случае.

— Согласятся, — твердо произнес царь, в глазах плескалась суровость. — Им деваться будет некуда, когда немцы подойдут к Парижу. Ротшильды и другие парижские банкиры хорошо умеют считать деньги — Германия с них взыщет такие репарации, что прежняя контрибуция, взятая с них полвека тому назад, будет выглядеть актом милосердия, а наши займы милостыней нищему. К тому же не сам буду делать предложение, слишком много чести — за меня это охотно сделают другие!

Если сказать, что Павла Карловича сейчас поразил столбняк, то это будет наиболее уместное сравнение — он не верил собственным ушам и глазам — перед ним сидел настоящий правитель, на секунду сбросивший «личину миротворца». Может быть, осознав, что он и его семья неизбежно погибнут после поражения от Германии, царь и стал деятельным и предприимчивым повелителем огромной империи.

— Долгая война потребует от нас невероятных усилий, а потому во главе правительства будет поставлен Петр Аркадьевич Столыпин, вполне оправившийся от ранений. А на вас, Павел Карлович, я возложу обязанности своего заместителя, а отнюдь не помощника. Кроме того, я назначаю вас генерал-инспектором кавалерии на место покойного великого князя Николая Николаевича — этот пост самый важный. С подчинением военного министерства — Сухомлинов не справился с обязанностями, я в том сам убедился. Так что присмотритесь и предложите кандидатуру более достойного генерала. Как видите, я вам всецело доверяю в военных делах, де-факто именно вам вручаю судьбу империи… и своей семьи. Вы ведь за этим сюда и «прибыли», генерал — вам и карты в руки!

— Сделаю все, что в моих силах, государь, и даже больше, — охрипшим голосом произнес Ренненкампф — такого варианта развития событий он никак не ожидал, и пока еще пребывал в ступоре. А царь, будто не замечая состояния «пришельца из будущего», вернулся к прежней теме:

— Какие чисто военные перспективы имеет наступление на Восточную Пруссию, кроме излишних потерь в войсках и ничтожности достигнутых результатов, что показало грядущее, генерал?!

— Никаких, ваше императорское величество, вы сами ответили на требование Жоффра. Нужно сосредоточить втрое больше войск и осадную артиллерию, и то мы не будем наступать, а прогрызать оборону. А немцы без всяких затруднений могут перебрасывать туда войска, в то время как подвоз с нашей стороны ограничен.

— Я рад, что наши мысли совпали, Павел Карлович. Но помочь французам нужно — их преждевременный выход из войны нам категорически не выгоден. Займы — это только одна сторона вопроса, если они пойдут в ней нам навстречу, то их потребуется спасать уже по-настоящему.

— Несомненно, государь, вот только прямой удар ни к чему хорошему не приведет. Но можно действовать опосредованно, вынудив германцев распылять силы. Бить нужно по австрийцам дальше, только увеличить наши силы на Юго-Западном фронте. Если Париж призывает нас к помощи, то представляете, государь, как Вена будет умолять кайзера Вильгельма спасти сразу ее четыре армии. Особенно когда мы наглухо перекроем пути отхода через карпатские перевалы, бросив к ним в прорывы всю конницу, которую имеем, ведь начали подходить «льготные» казачьи дивизии.

— Так-так, — царь развернул карту, а Ренненкампф взял в руки карандаш. — Покажите, что вы придумали!

— Государь, на «польском балконе» нужно развернуть дополнительный фронт, назвать его можно Западным, в составе трех армий — управление 7-й перебросить из Одесского округа, 6-й из Финляндии, в каждой будет по 3–4 резервных при одном армейском корпусе во второй линии. Одно это будет воспринято Германией как неминуемая угроза вторжения, и немцы поневоле начнут снимать корпуса с западного фронта. Да и французы сразу воспрянут духом. Новым армиям надлежит только держать оборону, а их следует укомплектовать исключительно резервными корпусами, что начали прибывать. А вот 9-ю армию сгруппировать на Краковском плацдарме и нанести мощный удар на юг и юго-восток, полностью охватив левый фланг австрийского фронта. Это угроза окружения, государь, спасение от нее заключается либо в немедленной помощи от кайзера, или бегство к карпатским перевалам.

Павел Карлович обвел овалом место сосредоточения его армии, и нарисовал стрелки главных ударов. Ситуация в Галиции изменялась кардинально — теперь из одностороннего обхват шел уже с двух направлений, вырисовывались «Канны», излюбленная мечта германского генералитета.

— И как будет действовать германское командование, на ваш взгляд?

— Вариантов не так и много, государь. Это удар от Силезии всеми силами — там пять корпусов и ландвер, и одновременно на юг из Восточной Пруссии, на Млаву и Новогеоргиевск. Все равно четыре корпуса там фактически бездействуют, лишь укрепляют и совершенствуют оборону. Но может быть и наступление вдоль Вислы — потому там следует развернуть нашу 10-ю армию из двух или трех резервных корпусов. Появление сразу трех армий с формированием фронта заставит немцев тоже развертывать армии, причем не только из ландвера. Будет снято несколько корпусов с французского направления — угрозу от нас следует парировать, иначе снова вторгнется конница и казаки.

— Пожалуй, вы правы, Павел Карлович. Но как я понимаю, прибытие резервных корпусов вы не рассматриваете для усиления наступления?

— Нет, государь. Скажу сразу — сформированные по мобилизации из запасных резервные дивизии в наступлении использовать нельзя, их нужно медленно втягивать в боевую работу, желательно использовать в обороне и на спокойных участках фронта. Их задача одна — держать фронт и дать время для приведения действующих соединений в порядок.

Ренненкампф говорил медленно, очерчивая карандашом места развертывания новых армий.

— Это касается и 1-й со 2-й армиями — кадровые корпуса там лучше заменить резервными, а это позволит нам ударить по австрийцам свежими силами. Просто у Германии сейчас один-единственный союзник, потерять которого немцы не могут даже ценой победы над французами. А «наших союзников» необходимо принудь драться до последней возможности, и вот тут есть средства, чтобы добиться этого, государь!

Инженер Адольф Кегресс знакомит императора Николая II с гусеничными движителями своей конструкции

Глава 27

— Теперь открыта прямая дорога на Париж! Нужно только сбить французов, в чем я уже не сомневаюсь!

Начальник штаба «Передовой армии» Эрих фон Людендорф был преисполнен оптимизма как никогда — прошло чуть больше трех недель, а германские армии уже захватили всю Бельгию и две северо-восточные провинции Франции — Артуа и Пикардию, с важнейшими портами Дюнкерк, Кале и Булонь. Переоценить этот успех было невозможно — перед немцами открывались пути на Иль де Франс и Нормандию, на столичный Париж и крупнейший порт Гавр. Через гавань последнего прибыли четыре английские дивизии, которые уже отступили в весьма плачевном состоянии.

Город Амьен был занят без боя, в отличие от войны 1870 года, когда войскам генерала Мантейфеля французы осмелились дать сражение, но были наголову разбиты. И вот теперь германские солдаты спокойно расхаживают по улицам опустевшего, словно вымершего города, покинутого жителями. А легкий ветерок гонял по булыжной мостовой обрывки бумаги и мусор, у дороги на боку лежала повозка с отвалившимися колесами — из кучи барахла торчали маленькие ручки какой-то куклы. А рядом вздувшийся труп лошади, который облепили зеленые трупные мухи, жужжащие неимоверно мерзко. А дальше перевернутая садовая тачка, возле которой сидела тощая кошка и противно мяукала, испуганно глядя на проходивших мимо солдат. Кто-то из строя бросил ей кусок хлеба — сразу вцепилась в него зубами и тут же убежала. Хвостатая тварь, но понимает, кто в городе хозяин.

Людендорф поморщился — большая часть жителей ушла с отступавшими войсками, а наименее робкие остались в своих домах, которые не захотели бросать. Лавки и магазины закрыты, негде выпить чашечки кофе. Нет и мародеров, вернее были, но уланы их живо расстреляли у ближайшей стенки. В городе сейчас комендатура и всех жителей обяжут пройти регистрацию. И наведут здесь настоящий немецкий «орднунг» — порядок, без которого нельзя жить. Все галльское легкомыслие исчезнет — идет война, и все жители обязаны работать на победу рейха. Трупы и мусор уберут, заработает железнодорожная станция, пропуская воинские эшелоны, снова откроются учреждения и магазинчики. А кто не захочет работать, либо станет франтирером, то таких предадут военному суду и расстреляют — миндальничать с ними никто не будет, и тем же бельгийцам уже показали непреклонную решимость германского командования навести строгий порядок. Да и сами французы недаром говорят — «а ля герр ком а ля герр».

На войне как на войне!

Десятки тысяч мирных жителей мутным валом катились по дорогам на юг, пока опережая отступавшие французские дивизии, что время от времени вступали в ожесточенные арьергардные бои, стараясь остановить продвижение победоносных германских корпусов.

Войска 1-й армии генерал-оберста Клука должны были обходить столицу Франции западнее, а 2-я армия Белова восточнее. А до Парижа оставалось пройти совсем немного — чуть больше ста километров, благо войска переправились уже через Сомму большими силами, захватив неповрежденными мосты. Всего четыре обычных «кайзер-марша» (однако идет война и время перехода нужно удвоить — мысленно поправил себя генерал), и верные солдаты кайзера увидят Эйфелеву башню собственными глазами, пройдутся победным маршем по Елисейским полям.

Людендорф почмокал губами, предвкушая скорую победу — пока расписание наступления опережало плановый график на целых три дня, благодаря удачно проведенной диверсии под Льежем. И кайзер заметил его старание — теперь он генерал-лейтенант и кавалер Железных крестов двух степеней. А в Париже обязательно получит на шею заветного «голубого Макса» — этот имперский орден был сладостной мечтой всех германских офицеров, от фенрика до полковника, и особенно генералов.

Одно его беспокоило — «Передовая армия» должна была наступать на запад, в Нормандию, прикрывая правый фланг армии фон Клука. А силы у нее были совсем не те, что в самом начале прорыва, непрекращающиеся бои порядком обескровили дивизии. В составе осталось всего четыре кавалерийских корпуса — 3-й, понесший самые большие потери, уже был отведен в Артуа, нести оккупационную службу на занятых территориях. Из оставшихся восьми дивизий только одна имела полный штат в три бригады. В остальных насчитывалось лишь по четыре конных полка, пополненных за счет третьих бригад, эскадроны которых тоже были выведены на доукомплектование, но отнюдь не сами штабы — никто не желал ослаблять прекрасно проявившие себя в наступлении кавалерийские дивизии. Однако потери в конском составе были чрезвычайно велики, но выход из создавшейся затруднительной ситуации был найден, причем быстро, без потери времени.

Из Германии прибыли дополнительные батальоны самокатчиков, благо производство велосипедов возрастало с каждым месяцем. А также привезли на платформах мобилизованные грузовики для перевозки солдат. Автомашин много взяли и у бельгийцев трофеями, там встречались даже бронированные «Минервы». Так что в третьих бригадах кавалерийских дивизий сейчас находилась исключительно «ездящая» пехота — два батальона фузилер на разномастных грузовиках, сведенных в отдельный полк, и по одному дополнительному батальону самокатчиков и егерей.

— Мотор идет на смену лошади, и у него все преимущества колес над копытами, — задумчиво пробормотал Людендорф, причем его скептицизм был обоснован. Время лихих кавалерийских атак сгинуло в прошлом веке, пулеметы и шрапнель наносили конскому составу огромные потери. А грузовики, мотоциклетки и велосипеды оказались отличной заменой, особенно последние, не требующие бензина и особого ухода. Правда, все они нуждались в дорогах, по кочковатому полю, где пройдет лошадь, даже велосипед бессилен проехать. Но во Франции везде проложены отличные дороги, так что скорость продвижения по ним даже возрастет, на что рассчитывали в штабах. Хотя армия на марше растянется — два резервных корпуса, взявшие Антверпен, будут приданы кавалерии для боев с территориальными дивизиями — французы начали поголовную мобилизацию ополченцев. А французской конницы не было видно — германские пулеметные роты проявили себя очень эффективно, теперь они придавались по возможности каждому кавалерийскому полку или пехотному батальона — хорошо, что станковые МГ-08 имелись на складах в большом количестве, заранее подготовленные к мобилизации и развертыванию армии.

Жаль, что третий корпус не сможет прибыть — его готовили к отправке на восточный фронт — там складывалась прескверная ситуация. Русские оказались неожиданно сильны, и тоже использовали кавалерию крупными массами. Но ничего, через неделю Париж будет взят, и не успеет толком пожелтеть и упасть на землю листва, как восточный сосед увидит перед собой всю победоносную армию кайзера…

Знаменитые марши германской пехоты, за которыми не могли угнать ни французы, ни русские. Перед войной в армии этому уделяли особое внимание — ведь автомобилей в войсках было незначительное число, а лошадей и так не хватало.

Глава 28

— Интриги, интриги — сочувствую Ники, надо же — каламбур получился. Все же жаль царя — ему всю эту хрень приходится уже тридцать лет учитывать, лавируя между интересами.

Ренненкампф невесело улыбнулся, посочувствовав монарху — тот даже Сухомлинова поставил военным министром не только потому, что тот, как писали недоброжелатели, «развлекал», а руководствуясь иными соображениями. Главным из которых было то, что этот генерал не входил ни в одну из влиятельных групп при дворе, и его кандидатура устроила всех, так не давала ни какой из «партий» укрепится у власти. Но сейчас, в момент отчаянной борьбы на фронте, нужно было возвращать Редигера — тот куда более годился в этой роли, благо именно он проводил реформы после поражения в русско-японской войне и прекрасно знал, что нужно сделать. А генерал Поливанов, имевший прекрасные отношения с думскими воротилами, которые и устроят февральский переворот 1917 года, пусть лучше будет на прежнем месте, на котором нужно много работать, а там следует «посмотреть», как говорят предусмотрительные люди.

Павел Карлович прекрасно понимал, что в глазах петербуржского «света» сам стал таким же жупелом, вот только он мог полностью рассчитывать на прежнюю «команду» убитого великого князя Николая Николаевича, а та снова становилась очень влиятельной, причем не только в военном ведомстве. Назначение Столыпина премьер-министром смешало расклады, к тому же сейчас Петр Аркадьевич явно собирался «свести счеты» со своими давними недоброжелателями, и можно было рассчитывать на взаимную помощь. Предстоит долгая война, и вести борьбу придется на два фронта — как против врага внешнего, так и внутреннего, и отнюдь не революционеров, а тех, кто жаждет дорваться до власти любой ценой, не останавливаясь перед «великими потрясениями». Причем часть из сановников давно подозревалась в измене — они не гнушались прихлебывать из «кормушек» разных «хозяев», вековых недоброжелателей России.

«Подселенец» за восемь лет успел многое сделать, причем при помощи царя — они работали в тандеме, как это не странно. Просто Николай Александрович, когда убедился, что «дядя» совсем не тот человек, и помыслы его направлены не на захват власти, а на укрепление трона в конечном итоге, предоставил своеобразный «карт-бланш». К сожалению, времени просто не хватило — если бы «внедрение» произошло еще лет на восемь раньше, до войны с Японией, то ситуация могла быть кардинально иной.

Но и так сделано немало, учитывая срок, и главное — в стране введено всеобщее и бесплатное начальное образование в рамках трехлетней школы. Как бы то ни было, но народ должен быть грамотным, и это уже видно по новому пополнению новобранцев, тех, кого призвали по достижению двадцатилетнего возраста в этом году — то есть родившихся в 1894 году, и первыми попавшими под школьную программу.

А вот в военной сфере приходилось больше рассчитывать на казенную промышленность, благо в связи с военными программами число заводов на треть увеличилось, а имеющиеся производства реорганизованы и расширены, получив новое оборудование. Так в Туле ИТОЗ состоит из четырех предприятий, где делают станковые пулеметы, винтовки, наганы и новые пистолеты. А есть еще огромный Ижевский завод, где вовсю «гонят» только карабин нового образца, и производство уже два года наращивают. В отличие от прошлой истории, когда в первой половине 1914 года на трех оружейных заводах выпустили всего 41 (сорок одну) винтовку, сочтя, что склады и арсеналы забиты, ведь для вооружения армии предполагалось использовать четыре с половиной миллиона трехлинейных винтовок и карабинов.

Здесь же была продавлена «Большая военная программа», в которой все расчеты по оружию и боеприпасам три года тому назад были фактически удвоены. Причем в связи с коротким сроком для ее выполнения заводы потихоньку вышли на максимальный режим производства к этому июлю, «подгадав», таким образом, к самому началу войны.

К тому же начал выпускать продукцию Ковровский пулеметный завод, построенный при помощи тех же датчан на три с половиной года раньше положенного историей срока. На нем должны были «гнать» датские «мадсены» по тысяче штук в месяц, с возможностью удвоения производства через год. Теперь там пойдет в производство куда более простой и технологичный «дегтярев» в двух вариантах — пехотном и «специальном», последний тот же ДТ для вооружения бронетехники и аэропланов. И что немаловажно — эти пулеметы втрое дешевле «мадсена», и требуют намного меньше часов на изготовление. Так что есть немалые возможности довести производство в следующем году, до трех тысяч единиц в месяц без всякого надрыва — оборудование новое и станки закуплены про запас. А получение хотя бы двух ДП в каждый пехотный взвод означало многое для тактического использования, и при наступлении, и особенно в обороне.

На Сестрорецком заводе начали выделывать простой до жути автомат под пистолетный патрон для вооружения легкой пехоты и в качестве противоштурмового оружия для крепостных гарнизонов. Фактически гибрид ППС с деревянным ложем, прикладом и накладкой на магазин в 25 патронов. Такие же имелись под «обработанный» нагановский патрон, совершенный антипод, хотя система одна и та же — эти чаще давали перекос, чем стреляли, вызывая отборную ругань у стрелков. Так что все дело в патроне, который не хотели выпускать по дорогой германской лицензии. Зато сейчас можно обойтись без нее — в войне с врагом не до патентного права.

Так что трехлинеек для войны вполне хватит, вернее карабинов — усиленный выпуск до ста тысяч в месяц компенсирует любые потери. Тем более, на поле боя войсками захвачено огромное количество австрийских «манлихеров» и германских «маузеров» 98К, которыми вооружат ополчение, если потребуется призыв последнего. Да и трофейных пулеметов достаточно, но их нужно переделывать на русский патрон — захваченных у врага патронов хватит только на винтовки. Так что заказов на оружие делать не стали, как в той истории, когда скупали всякое старье, где только возможно, и тем создавали огромные проблемы в войсках с питанием патронами. Тогда на вооружении русской армии состояло до двух десятков типов винтовок — японских и французских, германских и австрийских, итальянских и мексиканских, до совсем экзотических стран.

Сейчас будет выпускаться всего один тип — короткий и дешевый трехлинейный карабин, которым будут замещаться в частях «пехотные» и «драгунские» винтовки по мере их убытия. Плюс небольшой выпуск винтовок для «охотничьей стрельбы», иначе снайперских. Правда, производство оптических прицелов немногим больше, чем станковых пулеметов — по штатам предусмотрено иметь два «охотника» на роту. Но их замена простыми диоптрическими прицелами была решена еще великим князем, вместе с организацией «охотничьей стрелковой школы». Так что подготовка кадров уже третий год проводилась централизовано, как и пулеметных расчетов, у которых в каждом военном округе имелись учебные батальоны и роты.

— Со «стрелковкой» хоть все нормально, кипятком мочиться не будем, — Ренненкампф отложил бумаги, которые вдумчиво рассматривал, осознавая масштабы той кропотливой работы, что провел «августейший внедренец» за прошедшие восемь лет. По всем расчетам выходило, что при использовании запасов и ежемесячного выпуска армия могла воевать до начала семнадцатого года, не испытывая пресловутого «голода» в винтовках и патронах. Тем более меры к сохранению в войсках оружия приняты жесткие, чему он немало удивился, когда впервые ознакомился с этим делом в своей армии.

Организован сбор винтовок на поле боя силами специальных команд, с унтер-офицеров взыскивали за порчу оружия по халатности, за небрежный уход. Ремонт проводился при дивизионных мастерских, в которые направляли всех призванных по мобилизации работников — а не отправляли тех в пехотные цепи, чтобы там без пользы сгинуть в атаке. Что не могли исправить на месте, грузили для арсеналов — там были специальные ремонтные цеха, причем старые винтовки переделывались в карабины.

Ренненкампф негромко подытожил сделанные им расчеты, ставя на листе бумаги свой характерный росчерк.

— Германия промышленно развитая страна, но ей потребуется время для развертывания производства. А у нас выпуск оружия уже скоро дойдет до максимального в рамках военного времени. Это преимущество временное, а потому его нужно использовать с наибольшей выгодой!

Атака русских гусар на не успевшую занять позиции германскую артиллерийскую батарею. В условиях маневренной войны такое происходило частенько при решительных кавалерийских офицерах и генералов, охотно и осознанно идущих на риск в бою.

Глава 29

— Павел Карлович, ситуация скверная — германские войска подходят к Парижу, охватывая его с двух сторон. Все решится в течение нескольких дней, и с крайне неприятным для нас результатом. Мне доносят, что правительство намерено переехать в Бордо, но сама столица, по сообщению военного агента, спешно укрепляется.

— Государь, не думаю, что французы оставят Париж без боя — на дворе стоит четырнадцатый, а не сороковой год. Штурм огромного города сопряжен с уличными боями, которые могут продлиться долго, если осажденные будут получать помощь извне, по одной из неблокированных дорог. Я думаю, вашему величеству следует направить президенту Франции телеграмму и приободрить обещанием скорой помощи.

— А мы ее сможем дать, Павел Карлович?!

— Сразу нет, но со временем вероятно. Можно пообещать отправить из Владивостока один-два Сибирских корпуса — это произведет эффект и приободрит галлов. И обратится к англичанам с просьбой предоставить нужный тоннаж для перевозки войск. Нам необходимо усилить давление на австрийцев — еще немного и их фронт посыплется, если германцы не начнут усиливать его своими корпусами. Думаю, венские политики уже кайзера достали своими призывами о помощи. Взять резервов им больше неоткуда — все брошено в Галицийскую битву.

— Из Сербии сообщают, что австрийцы оставили только ландвер и гонвед — все дивизии направлены против нас.

— Это не поможет — у нас прибывают резервные корпуса, которые будут брошены в сражение. Австрийцы и венгры не германцы, против них можно смело использовать мобилизованные дивизии. Втянутся нормально, хотя потери неизбежны. Но у противника они сейчас намного больше — их армии потрясены, нужно только добить!

— А если они начнут отход за карпатские перевалы? Ведь удерживать их гораздо проще, чем сражаться на полях Галиции.

— Это так, государь, горная война диктует свои правила. Так что лучше постараться не дать им отойти, по крайней мере, организованно. И давить так, чтобы пути отхода у них оставались только к Перемышлю — пусть запираются в крепости, как в свое время французы в Седане. Там добить их будет намного легче, и не потребует больших усилий. Если же отсечем от перевалов, и сами займем их — то спуск пойдет на словацкие и чешские земли, где население охотно присягнет вашему царскому величеству. И выставит вооруженную силу, которая охотно будет драться с австрийцами и венграми — у противника убавится воинов, у нас прибавится.

— Вы правы, генерал — я уже приказал из числа военнопленных чехо-словаков отбирать тех, кто по своей воле желает сражаться против немцев и мадьяр. Таких набралось до семи тысяч — из армий постоянно докладывают, что отмечены переходы на нашу сторону уже целыми ротами, с офицерами славянского происхождения. Генерал Иванов начал формирование на своем фронте пока одной бригады — заверяет, что через три месяца они будут воевать вполне мужественно против моего «брата» Франца-Иосифа.

Николай Александрович закурил папиросу и усмехнулся — о формировании чехословацких бригад в прежнее время царь знал, и теперь начал этот процесс заблаговременно, благо трофейного оружия и артиллерии хватало с избытком, как и боеприпасов. К тому же, в плен охотно сдавались и южные славяне — хорваты, словенцы и боснийские сербы, а также румыны — недаром в Австро-Венгрии три пятых населения составляли покоренные народы, в большей части славяне. С них тоже сколачивали добровольческие части, но пока не крупнее полка.

— Государь, для захвата перевалов нужно бросить все силы и тем покончим с австрийцами одним ударом. Необходимо направить кавказские и туркестанские корпуса — они уже полностью отмобилизованы, вооружены горной артиллерией и прекрасно обучены именно для такой войны. Хороши кубанские пластуны в таких операциях. Прибытие пяти-шести дивизий снимет все проблемы для развития наступления через Карпаты.

— Это ослабит наши войска, когда османы объявят войну!

— Не думаю, государь, если мы дивизии переведем со штата в четыре полка на трех полковой. Бригадное деление не нужно, оно только мешает, и плодит множество генералов, не отвечающих своему положению. Лучше их не призывать из отставки и отправить обратно в тыл — они не нужны на фронте, так как не могут руководить войсками в новых реалиях.

— Мне о том не раз докладывали, да и Николай Николаевич ратовал за введение троичной системы, на его взгляд самой удобной — даже уставы переработал на этот случай. Я, кстати, вполне согласен с этим, хотя в Военном министерстве были против такого новшества именно из-за сокращения генеральских вакансий. Такую же организацию немцы ввели у турок.

— И сами перейдут этой зимой, государь — для фронта огромной протяженности нужны новые пехотные дивизии, и их обязательно нужно изыскивать и нам, и нашим врагам.

— Это потребует долгого времени, генерал.

— Государь, все гораздо проще — из кадровых дивизий вывести по одному пехотному и артиллерийскому полку, наиболее пострадавших и понесших самые значительные потери. За счет сокращения всех служб дивизий на одну четверть сформировать третью дивизию в корпусе, временно двух полкового состава, третий пехотный полк развернуть на основе запасных батальонов корпуса. Прибавить один артиллерийский полк, а второй передать в резервные корпуса — там при дивизиях не артиллерийская бригада, а полки. И ту же процедуру провести и в резервных корпусах. Мы оставим уменьшенные дивизии на фронте, зато их число увеличится в полтора раза — ведь каждый корпус будет состоять из трех, а не двух дивизий.

— Подготовьте ваши предложения генералу Алексееву — Генштаб представит свои рекомендации на основе имеющихся планов. Но есть большая проблема — надо отводить большую часть кавалерийских дивизий в тыл. Они понесли серьезные потери, и если их не отвести сейчас, то восстановление займет очень долгое время, до весны, как меня уверили.

— Это так, ваше величество, но если отвести дивизии с фронта сейчас, мы не добьем австрийцев. Нужно их разделить…

— Как разделить? Я не совсем вас понял?

— Оставить по одному полку от каждой бригады, наиболее укомплектованному. Один из батальонов егерей и артдивизион с эскадроном сапер. Дивизии останутся на фронте, пусть и будут представлять «половинки» от них. Зато в тылу укомплектуем запасными новые дивизии, число которых в коннице будет удвоено. У нас нет автотранспорта, так что нужны новые мобильные соединения в большем числе, — Ренненкампф остановился, и, видя, что царь не отвечает, а думает, заговорил дальше:

— Переход к троичной системе выгоден — сами дивизии станут меньше и куда маневреннее на поле боя, улучшится управление, для перевозки потребуется меньше эшелонов. При увеличении числа пулеметов и орудий их огневая мощь не уменьшится, а будет на одном уровне. Просто мы начнем реорганизацию сейчас, с самых потрепанных полков, а немцы будут ее проводить зимой, во время оперативной паузы. А недостаток один, и тот выдуманный в военном министерстве — собьется нумерация полков и уменьшится число генеральских вакансий.

— Этими возражениями можно пренебречь, — рассмеялся царь, но тут же стал серьезным, задав вопрос, который его, видимо, мучил:

— Почему немцы сейчас ведут войну совсем не так, как это было в вашем времени?! И вы, и Николай Николаевич говорили мне о совершенно ином ходе сражений!

— Так и мы начали вести войну по иному, специально готовясь к ней, государь. И об этих приготовлениях немцы не могли не знать, у них широкая сеть шпионов в нашей стране, и отнюдь не с германскими фамилиями. Впрочем, и «доброхотов» Франции с Англией хватает. Так что в окружении великого князя был агент, он сам не мог проговориться.

— Почему вы так решили, Павел Карлович?

— Иначе бы германские аэропланы имели на вооружении пулеметы, а их пока нет. Агент где-то рядом был к нему, а после смерти потерял доступ к источнику информации. Так что германские генералы просто сделали верные выводы, а в кое в чем, например, в создании конной армии на решающем направлении, нас опередили. Хорошо, что у них с лошадьми плохо, и нам будет легче, если они вздумают группу Марвица на восточный фронт перебросить. Лишь бы французы удержались, и фронт на западе сохранился. Иначе мы не выдюжим, даже если австрийцев разобьем…

Знамя Чехословацкого легиона на русской службе. Формирование началось с большим опозданием, иначе бы они участвовали в знаменитом Брусиловском прорыве 1916 года

Глава 30

— Я получил приказ защищать Париж от захватчиков! И я его выполню до конца, колонель! Так и можете донести о том своему императору — мы будем драться за каждый дом!

Генерал Жозеф Галлиени даже взмахнул рукой, он был преисполнен решимости сражаться до последнего солдата и ополченца, отстаивая столицу Франции, в которой стал военным губернатором и командующим Парижской армией. Кроме того, ему подчинялись спешно сформированная 6-й армия генерала Монури, что пыталась неудачно оборонять Амьен, и была оттуда выброшена как худой котенок, и группа территориальных дивизий генерала Амады, что не удержала фронт на Сомме под натиском германской кавалерии. Да и не мудрено — в корпусе Амады всего четыре резервные дивизии, столько же в 6-й армии, правда, туда отправили отборную марокканскую дивизии колониальной пехоты, прибывшую из Африки, и три территориальных, плохо обученных и еще хуже вооруженных.

Да еще там имелись три кавалерийские дивизии, переданные из 2-й и 3-й армий — их по германскому образцу усилили пехотными батальонами и самокатчиками. Эти одинадцать дивизий держали огромный двухсоткилометровый фронт от занятого тевтонами Гавра до Парижа, учитывая причудливые изгибы Сены. Широкая судоходная река сама по себе являлась очень хорошей преградой для наступавшей конной армии Марвица из четырех конных и двух резервных корпусов — всего с дюжину вражеских дивизий, уже основательно потрепанных. Так что имелись все основания верить, что фронт там надолго удержится. Ведь и так отдали неприятелю половину Нормандии, в добавление к уже потерянной Пикардии и Артуа.

В самом Париже войск вообще не имелось, прибыла только бригада морской пехоты, которая под свист боцманских дудок с бравым видом промаршировала через весь огромный город к вящему восторгу парижан. Однако генерал Галлиени действовал решительно и быстро — в столице начали сколачивать сразу три территориальных дивизии ополчения, недостатка в добровольцах не было — все горожане рвались на защиту города, приходили даже седобородые защитники Парижской Коммуны. Да сорванцы сбегались со всех сторон — таких «гаврошей» хватало с избытком.

Жителям было приказано сдать все огнестрельное оружие и боеприпасы, вооружать ополченцев приходилось даже охотничьими ружьями, и старыми винтовками времен войны с пруссаками. Париж прямо на глазах преображался, превращаясь в крепость, каковой, впрочем, он и был сорок четыре года тому назад — его ведь тогда осаждали пруссаки. Улицы перегораживался баррикадами, мосты минировались, канализационные галереи перекрывались, даже в катакомбах создавали особые отряды, предназначенные для действий в тылу германцев. Предместья окапывались — на работы выходили десятки тысяч горожан, трудились как заведенные механизмы, без отдыха и извечных русских «перекуров». Густая линия траншей, рвов, «волчьих ям» с вбитыми колами и замаскированных, уже прикрывала столицу с севера. Здания, что мешали действиям артиллерии, сносились моментально — теперь в мэрии уже никто не возражал, только подсчитывали суммы, которые придется выплатить владельцам за потерю имущества.

Да и кто в здравом уме сейчас будет ссылаться на какие-то законы, когда враг у ворот! Введено осадное положение, какие могут быть экивоки на статьи Конституции!

Правительство, после бурного заседания, все же решило переехать в Бордо 2 сентября — в «черный день» Седанской катастрофы. Для роли «спасителя Парижа» все единодушно проголосовали за назначение Галлиени, который в одиннадцатом году мог получить место главнокомандующего, но вместо него выбрали его давнего подчиненного Жоффра. Оба уважаемых генерала друг друга сильно недолюбливали, но тут навалилась общая беда, так что приходилось наладить общение и совместно работать.

Но резервов для обороны столицы у главнокомандующего не имелось — все бросалось к Марне, на которую вышла 2-я германская армия Бюлова, там уже перешла через реку, наведя переправы. Английская армия фельдмаршала Френча откатывалась, и вяло сражалась с тевтонами, больше отбиваясь. Дай британцам волю, они бы давно отошли к Сене, на левом берегу которой строился самый предельный рубеж отхода французских армий, там, где будет дано последнее решающее сражение — отступать дальше никто не будет, и так все департаменты северо-востока заняты неприятелем.

— Эх, сейчас бы ваш экспедиционный корпус хорошо помог — сибиряки отличные солдаты, и неважно, что Париж город — это огромный каменный лес, в котором они смогли бы сражаться! Парижанки уже толпятся у вокзалов — все говорят, что ваших солдат уже видели в Шотландии, где они в Эдинбурге стряхивали снег со своих сапог!

Генерал усмехнулся, но невесело — искоса посмотрел на военного агента — полковник Игнатьев только пожал плечами. Людская молва оказалась сильнее любой логики, потому что надежда на чудо, на неожиданное спасение, а это гораздо сильнее доводов рассудка. И ведь верят слухам истово, не соображая, откуда возьмется снег в начале сентября пусть даже в горной Шотландии. Однако растиражированная во всех газетах телеграмма императора Николая II вдохновила французов чрезвычайно.

Алексей Алексеевич хорошо знал, что через две недели должна состояться отправка всего двух стрелковых дивизий сокращенного трех полкового состава — «финляндской» из Архангельска и «сибирской» из Владивостока. И появятся они на фронте не раньше ноября, а то и декабря — слишком долог путь, особенно из Японского моря.

Он сам остался в Париже специально, с группой офицеров русской военной миссии — посольство в полном составе уехало в Бордо, вслед за правительством, бросив здание, на котором подняли флаг нейтральной страны. Его взбешенный Игнатьев и приказал немедленно снять, такого позора ему не хотелось. И приложил все свои силы для помощи союзникам, понимая, что останется тут с ними до конца. Всеже он сейчас не только военный дипломат, но в первую очередь командир единственной русской части во Франции, пусть только формируемой из эмигрантов.

— А знаете, колонель, отправьте хотя бы один батальон из вашей «русской бригады». Понимаю, что месяца обучения мало, но ситуацию сами видите — ей нужно как можно скорее воспользоваться. Прибытие нескольких рот чрезвычайно взбудоражит горожан, слухи о том пойдут по всем нашим армиям, и сразу докатятся до «бошей». Представляю, как округлятся глаза у германских генералов!

Французская пехота атакует в своих «революционных» штанах и синих «республиканских» шинелях. Большими потерями обошлась приверженность традициям — германская шрапнель и пулеметы собрали кровавую жатву на осенних полях 1914 года.

Глава 31

Командующим бригадой граф Игнатьев стал совершенно неожиданно и поначалу вопреки своему желанию. Во Франции проживало много русских, как верноподданных, так и не совсем, а то откровенных революционеров и мятежников, что нарушили военную присягу. И все с началом войны были поставлены перед дилеммой — или интернирование в специальных лагерях, либо служба во французской армии, причем в Иностранном Легионе. К тому же к нему самому в посольство с первого дня войны стали приходить сотни людей, желая сражаться за покинутое ими когда-то отечество. Причем многие являлись в прошлом бунтовщиками, принимавшими активное участие в революции. Среди них хватало не только бывших солдат и матросов, но даже офицеров, от прапорщика до штабс-капитанов включительно, повоевавшими с японцами в Маньчжурии.

Алексей Алексеевич, как и положено в подобных случаях, незамедлительно сообщил в Петербург. И был ошарашен буквально сразу полученным ответом, в котором указывалось немедленно войти в отношение с правительством Французской Республики о формировании на ее территории русской воинской части. Переговоры длились недолго, соглашение подписано — союзники всячески демонстрировали совместную «дружбу», и по пустякам ссорится не собирались. Премьер-министр Вивиани дал «добро», и распорядился выделить для подготовки один из французских военных лагерей близь Парижа. Более того, удалось вернуть всех уже мобилизованных русских «легионеров», причем с некоторым прибытком — французы сами дали инструкторов из славян, тех из них кто мог с грехом пополам говорить на понятном русским языке — болгар, сербов, хорватов, чехов и даже поляков.

Волонтеров набралось больше трех с половиной тысяч, шесть сотен из которых прежде проходили военную службу. Император пообещал всем бунтовщикам полное прощение, если те, как говорится, «не пожалеют своего живота за отечество». Все же остальные соотечественники, а их было на порядок больше, чем «волонтеров», предпочли уехать за океан, в Новый Свет, в нейтральные пока САСШ. Или перебирались южнее, в бывшие испанские и португальские колонии — кого больше привлекала Аргентина или Колумбия, а то Чили с Парагваем. А кого не устраивал испанский язык, селились в Бразилии. Были и те, кто предпочел остаться в Европе, но те уезжали в Швейцарию, Италию и Испанию — в любую невоюющую страну.

Командного состава тоже хватало, причем штаб-офицеров с избытком — во Франции проживало много отставников, что пожелали здесь сражаться за далекую Россию. А вот всем генералам, что явились по мобилизации, граф отказал — иметь у себя в подчинении старших по чину стариков, что доживали свой век в здешних пенатах, на виллах, та еще перспектива для полковника и аристократа, самая неприятная.

Оружие выделили французское, причем не только «лебели», но и батарею 75 мм пушек, и даже целую пулеметную команду, с громоздкими «сен-этьенами» на высоких треногах. На роль орудийных и пулеметных расчетов пошли матросы мятежных кораблей, половину из которых составили «потемкинцы», что под красным пиратским флагом две недели управляли броненосцем. С них составили также подразделения связи — все же моряки лучше знакомы с техникой, да и трудились во Франции мастеровыми. Для командования отобрали морских офицеров, что проживали во Франции, пребывая в отставке. С пушками знакомы, да и ладно, на месте разберутся, что к чему, а стрелять обучены из чего угодно.

Из собравшегося народа спешно формировали три батальона стрелков — два совершенно «сырых», из людей необученных, но вполне образованных. Тут были и студенты, и представители богемы, и бывшие гимназисты, подавшиеся в революцию с бомбой-«македонкой» в руке, или томиком «Капитала» бородатого немца-социалиста…

Положа руку на сердце — жалеть таких соотечественников граф не хотел, а потому предложение Галлиени пришлось ему по душе. Пусть смертью своей послужат монарху — вот смеху то, и геройски погибнут за идеал какой-то «своей» России, выдуманной воспаленным воображением. К тому же 1-й батальон можно отправлять — народ там бывалый, добрая четверть личного состава воевала с японцами в Маньчжурии, а вместе с другой четвертинкой бунтовала против самодержавия в пятом году.

Чего их жалеть — пусть идут и воюют!

— Хорошо, мой генерал — батальон можно отправить в Париж послезавтра, солдаты там опытные!

Посмотрев на Галлиени, негромко произнес Игнатьев. Удивительное дело, но у французов нашлась русская военная форма, вернее болгарская, заказ на которую выполняла одна из фабрик. «Братушки» шили ее по русскому образцу, идеальная схожесть во всем, даже в погонах и фуражке. Обмундирование было конфисковано незамедлительно, такие реквизиции обычное дело в условиях войны. Кокарды на фуражки и звездочки на офицерские погоны сделали в одной из мастерских, причем забесплатно, с французских складов выдали лишь ранцы и ремни. Так что батальоны внешне выглядели как русская императорская армия, если не учитывать внутренний «революционный» душок, но после потерь «заразных» останется намного меньше.

— Мне докладывали, что у вас есть знаменитые казаки. Пусть проедут по улицам с пиками и шашками, да жители посмотрят на их лампасы. Наших добрых парижан такое зрелище сильно вдохновит!

Казаки имелись, как не быть — среди них тоже «вольница» имелась. Но оно и понятно, если вспомнить кто такие Стенька Разин и Емельян Пугачев. Таких удалось набрать на казачью полусотню штатного состава. К удивлению графа в ней оказались в большом перевесе те, кто носил прежде на шароварах желтые лампасы — сторонники «Читинской» и «Красноярской» псевдо-республик, участники вооруженной демонстрации в Иркутске. Эти забайкальские, амурские, уссурийские, енисейские и иркутские казаки живо сообразили, чем им грозит карательная экспедиция генерала Ренненкампфа, идущая из Маньчжурии, а от Урала по Трансибу двигался отряд гвардии, который без суда и следствия казнил бунтовщиков. Так что мятежные станичники постарались как можно быстрее покинуть пределы богоспасаемого отечества, понимая, что их ожидает в самом скором времени.

— Увы, мой генерал, коней дали, но пик и казачьих шашек попусту нет. Да и лампасы нашить надо, но нет желтой атласной ленты, шириной в вершок, — Игнатьев для наглядности раздвинул пальцы. Про лампасы он раньше и не думал, но раз вопрос задан, надо на него найти достойный ответ.

— Пустяки, мне за сутки разыскали здесь десять тысяч охотничьих ножей, найдут пики с шашками, а нет — немедленно изготовят. Так, а ведь казачьи шашки у нас есть в складских помещениях музеев, они там с Крымской войны пылятся. А ленту тем более найдем — модных магазинов много, к вечеру рулоны привезут обязательно, не беспокойтесь.

Генерал подозвал адъютанта и отдал ему короткий приказ, а Игнатьев почувствовал, что с души упал камень — слова у генерала Галлиени не расходились с делами…

«Братушки» болгары, православные люди, а тут вместе с союзниками — германскими офицерами. Если сильно не присматриваться к кокардам на фуражках, много ли найдется отличий от русского православного воинства, что не раз спасало их от турецкой резни? История любит вот такие ехидные шутки, которые происходят вполне регулярно, как по расписанию, в любое «удобное» время!

Глава 32

— Это война экономик, государь. Все думают, что она будет короткая, и продлиться полгода, максимум год. И надеются на запасы, которых не хватит. Тот, раньше мобилизует экономику, получит инициативу в ведении боевых действий и превосходство в силах.

— Мы тут опережаем противника, Павел Карлович, наши казенные заводы уже подходят к максимальному выпуску всего необходимого, а через полгода и удвоения, за счет совершенного перехода на две смены. Кроме того, войдут в строй новые заводы, которые уже возведены или строятся.

— Все это так, ваше величество, но превосходство это временное — мы заранее готовились, а кроме нас более никто, даже немцы. Но нас к 1916 году догонят в выпуске военной продукции, а к следующему году перегонят. А после этого рубежа, делаем отсечку на февральской революции семнадцатого года, которую необходимо избежать, мы начнем существенно отставать.

— Но так и нам нужно провести мобилизацию производства, генерал, планы ведь заранее подготовлены, и они начали выполняться.

— Это хорошо, но несет дополнительные тяготы для народа и государства, которых нужно избежать. Чтобы не выйти из войны с напрочь «убитой» промышленностью, и подорванным сельским хозяйством.

— Что вы хотите предложить, Павел Карлович?

— Внести коррективы в планы — желательно покончить с войной как можно быстрее. А сделать это можно одним лишь образом — лишить Германию союзников, и как следствие, надежды на благополучный для нее исход в вооруженном противостоянии.

— Добить Австро-Венгрию пока не получается — ее войска хотя и покидают Галицию, но немцы вовремя пришли на помощь. Именно они остановили прорыв нашей 9-й армии.

Ренненкампф помрачнел — с западного фронта на восток были переброшены три пехотных и один кавалерийский корпуса. Причем последний был сводный — пополненный за счет других, а это само по себе наводило на размышления. По приходящим донесениям выходило, что сражение за столицу Франции приняло ожесточенный характер, а тут немцы перебрасывают войска в Силезию. Такое возможно только в одном случае, если австрийцы находятся на грани катастрофы, и вопли из Вены кайзер Вильгельм не смог проигнорировать. Вот тут и стало понятно, что сражаться с германцами на равных можно, но это занятие чревато большими потерями, которых лучше всячески избегать — дополнительные мобилизации обескровят страну и ее экономику, причем крестьянские хозяйства пострадают в первую очередь.

— Ничего страшного, государь, это и предполагалось изначально — без Австро-Венгрии «второй рейх» не выдюжит в одиночку. Нужно продолжать гнуть прежнюю линию — отбиваться от немцев, и давить всеми силами на австрийцев и мадьяр. Когда овладеем карпатскими проходами, то даже тогда не стоит останавливаться, и освобождать словацкие земли, потом добраться до Моравии и Богемии — нужна Прага и чешские заводы, они не должны работать на наших врагов. Хотя вряд ли удастся это сделать за зимнюю кампанию — но стоит попробовать. А еще втянуть к следующему лету в войну Румынию — фронт тогда не только у нас увеличится, но и у врага, а мы введем в действие всю нашу кавалерию.

— Но ведь тогда в войну вступит на стороне Антанты Италия, как мне помнится. А немцы ударят по нам главными силами — и начнется, как говорил Николай Николаевич, «великое отступление».

— Такого развития событий не произойдет, государь. В отличие от того времени у нас есть запасы снарядов и патронов, а Германия еще не развернет их производство до такой степени, чтобы нас просто смять. К тому же число пехотных дивизий у нас возрастет в полтора раза, а конных вдвое, пусть и с уменьшенной мощью. Резервов хватит, чтобы отбиваться от германцев и продолжать давить на австрийцев с прежней настойчивостью. И более того государь, следует широко внедрять в умы идеи панславизма — если их примут в полной мере славяне «лоскутной империи», то их армия уменьшится наполовину в одночасье. А у нас увеличится — трофейного вооружения уже хватает на десяток дивизий, а будет еще больше.

— Но ведь Турция вступит в войну в ноябре — это через семь недель. И ситуация для нас значительно осложнится.

— Этим и нужно воспользоваться, государь, причем немедленно. В зимнюю паузу, когда на германском фронте не будет активных действий. И ударить всеми силами по османам — нужно высадить десанты по всему побережью, захватить древний Понт, от Синопа до Батума. И попытаться освободить армянское нагорье до Эрзерума — предотвратить резню христианского населения. Вовлечь Англию — пусть проводит высадку в Дарданеллах. Чем больше там «томми» уложат, тем для нас лучше. В той войне нас «использовали», в этой мы должны быть намного умнее, и только нашим планам, и нашим выгодам отдавать приоритет.

— Хотелось бы, — негромко произнес царь, прекрасно знавший, как повели себя так называемые «союзники». — С такими друзьями и врагов не надо, они гораздо хуже немцев, Павел Карлович.

— В том то и суть политики, государь, когда играешь плохими картами, но другие думают, что у тебя отличный расклад. А заканчивать партию надо иначе — не карты на стол, а канделябром по голове — так всегда поступают с мошенниками. Заметьте — они хотят, чтобы мы воевали за них, но вот прощать долги не желают. А потому и наше отношение должно стать соответствующим — уже сейчас можно начать «мирную» пропаганду — кайзер Вильгельм на нее отреагирует, и как минимум предложит заключить сепаратные мир. Но только после того, как поймет, что «великого отступления» наших армий не будет. Он за это уцепится, а союзники станут перед неприятной дилеммой — или выполнить наши вполне уместные требования, либо остаться воевать один на один с Германией. Шантажировать — они к этому приему сами всегда прибегают, и нам не грех.

— Если англичане укрепятся в Дарданеллах, они оттуда уже никогда не уйдут, — на лице царя появилась тень, и правильно думал монарх — такой куш британцы вряд ли захотят отпустить.

— А мы их «подставим», ваше величество — пусть льют кровь на Галлиполийском полуострове, и как можно больше. Но как проведут эвакуацию, мы начнем свою операцию, с захватом Босфора и освобождением Константинополя, для того и Эссен на Черном море находится. Решим «восточный вопрос» раз и навсегда, и плевать на то, что «союзники» про это скажут. Мы их можем постоянно шантажировать тем, что не дадим погубить Германию и Австро-Венгрию — немцы их на века возненавидят. Главное, это чтобы Болгария в войну на стороне османов не вступила — достаточно ее нейтралитета, чтобы разделаться с турками.

— Бить только слабых союзников Германии, не трогая ее саму, — задумчиво произнес Николай Александрович, закуривая папиросу. Он долго размышлял, и лишь потом заговорил, тихо, но спокойно:

— Пожалуй, вы правы, Павел Карлович — в свете тех знаний о будущем, которые у нас имеются, это самый лучший вариант из всех возможных для нашей державы. А вы уверены, что война в шестнадцатом году, если мы одолеем турок и возьмем Босфор, окончится? Вряд ли австрийцы нам дадут поддержать сербов в трудный момент, они постараются захватить ее летом следующего года, как и произошло.

— Нельзя им этого давать сделать! А если не будет «великого отступления», то в войну не вступит Болгария, а на нашей стороне станут сражаться румыны. Линия фронта увеличится на тысячу верст, стабилизировать ее невозможно. Мы не румыны, и у нас будет средство для маневренной войны — почти сотня конных дивизий, пусть и небольшой численности. А у противника просто нет лошадей, и заменить ее можно только самокатами и автомобилями. Но технике требуются колеса с шинами — а резины у них тоже нет, и не будет — синтетический каучук появится в следующей войне.

— Ее лучше не допускать, Павел Карлович! Да и самой России не нужны великие потрясения!

«Братство» — германская агитационная открытка. А если в нее всмотреться, то такая пропаганда оборачивается «задницей» в прямом и в переносном смысле. Вчетвером против всего мира воевать — никаких мощей не хватит!

Глава 33

— «Боши» обломали об Париж зубы, вот от бессильной злобы и беснуются, — генерал Галлиени совершенно спокойно смотрел на летающие в небе «таубе», с которых сбрасывали вниз небольшие бомбы, от которых был минимальный ущерб, и то по большей части психологический. И то бомбили исключительно южные предместья, через которые Париж получал помощь и продовольствие, до северных доставала огнем вражеская артиллерия. Центр города постоянно обстреливали из дальнобойных орудий, превращая дома в руины, и судя по методичности обстрела, скоро кварталы превратятся в живописные развалины.

— А ваши артиллеристы очень умелые, смотрите, как точно стреляют! Если собьют, то станут «легионерами», обещаю!

— И «георгия» обязательно получат, — негромко произнес Игнатьев, баюкая лежащую на «косынке» руку. Граф получил осколок руку, когда повел в последнюю атаку поредевший батальон — немцев вышибли, и они отошли на две версты, убравшись с захваченных позиций. Однако и «русская» бригада фактически перестала существовать, потеряв две трети состава убитыми и раненными. Французское командование отвело ее в тыл на пополнение, и парижане бесновались от ликования, провожая героев в окровавленных повязках — почти все русские получили ранения, но оставались вместе с защитниками столицы. А как встречали проходящие через город батальоны и казаков, представить трудно, но вспоминать приятно. Женщины обнимали и пылко целовали солдат, осыпали их цветами, мужчины угощали шоколадом и табаком. Все жители десятикратно умножали число русских военных, превращая роты в полки, а казаков в азиатскую орду, в теперь уже знакомой и родной каждому парижанину форме.

— Никак попали! Да у вас настоящие кудесники огня, коронель!

Игнатьев оторопело взирал на белый клубок шрапнельного разрыва, что окутал вражеский аэроплан и разнес его в клочья. Отвалились плоскости и хвост, он отчетливо видел, как вниз полетел человеческий комочек — немец отчаянно размахивал руками, словно собираясь превратиться в птицу.

Но законы тяготения, известные каждому с гимназии, не отменишь — и можно только посочувствовать пилоту, которого к его несчастью шрапнель сразу не убила. Зато парижане злорадствовали при виде этой завораживающей всех картины падающего камнем вниз летчика, отпуская на его счет полные злорадства, «соленые» шуточки:

— Месье, этот немец решил превратиться в страуса, но те не летают!

— Зато скоро превратится в бифштекс с кровью — останется только поджарить на сковородке!

— С пуговица мясо будет — жевать плохо!

— Зато выплюнуть можно!

— Долетался «бош» — русские отлично стреляют!

— Браво русским — они спасли наш Париж!!!

Игнатьеву было чем гордиться — моряки не «подкачали» со своей задумкой. Сколотили большие деревянные тумбы с поворотным настилом, на который поставили орудийный лафет, опустив станину вниз на упор, который мог ходить вокруг тумбы — простейший поворотный механизм. И появилась первая установка против аэропланов. До этого парижане и солдаты стреляли по вражеским самолетам из винтовок, строчили очередями с крыш пулеметы, палили даже из охотничьих ружей. Несколько раз даже попадали — аэропланы, дымя моторами, снижались, но уходили прочь. А тут такой триумф — разнесли «этажерку» в ошметки, попав пятым по счету снарядом.

— Я немедленно доложу президенту о таком успехе! Можете поздравить расчет с заслуженными наградами!

— Благодарю, мой генерал, — отозвался граф, прекрасно понимая, что немалая толика наград перепадет и лично ему. Ведь Париж удалось отстоять, хотя немцы предприняли две неудачных попытки штурма, отбитых с большими потерями с обеих сторон. Обойти столицу Франции «бошам» не удалось — наступающие германские корпуса северо-западнее города уткнулись в широкую и полноводную Сену, на левом берегу которой французы успели укрепиться. А вот через Марну немцы переправились, и начали теснить англичан и дивизии 5-ю армии. Те отступили почти до Сены, еще немного и отошли бы за нее — укрепления стали возводить даже в Труа.

Но тут правый фланг армии фон Бюлова обнажился — немецкие корпуса растянулись в тонкую линию, стараясь соприкасаться «плечами». Сил у германцев практически не оставалось, резервы были израсходованы, и благодаря русскому наступлению в Галиции и Силезии, куда отправили четыре корпуса. Вот входивших в них дивизий как раз и не хватило, чтобы закрыть образовавшуюся брешь между 1-й и 2-й армиями. Этим удачным моментом воспользовался генерал Галлиени, бросив в сражение прибывшую из Африки дивизию колониальной пехоты. Причем применив необычный способ — в городе были взяты все автомобили такси — в каждую машину сажали по четыре солдата и отправляли на фронт, перевезя за ночь всю дивизию.

Удар оказался для германского командования неожиданным — впервые немцы стали отступать, причем обратно к Марне отходили намного быстрее, чем продвигались от нее.

Первый успех чрезвычайно воодушевил французов и англичан — вдохновленные им войска перешли в контрнаступление, тесня германцев. В междуречье Сены и Марны началось эпохальное сражение, победителями в котором оказались союзники — 2-я и 3-я германские армии отошли за Марну, и хорошо укрепились на ее правом берегу. Попытки форсировать реку были отбиты артиллерийско-пулеметным огнем, и союзники на другой стороне водной преграды принялись копать окопы. В последнюю неделю сентября фронт застыл — противоборствующие стороны просто исчерпали силы, войска были основательно обескровлены.

Париж был спасен, хотя немцы были отодвинуты от предместий с большими потерями, и при этом продолжали безнаказанно стрелять из тяжелых орудий по красивейшему городу Европы.

Но это была первая победа над ненавистными пруссаками — «чудо на Марне», как ее прозвали в народе!

Игнатьев, после вывода 1-й «Русской бригады» на пополнение и отдых, съездил в Бордо, встретился с послом, от Извольского узнал свежие новости. И они его сильно удивили — правительство Франции взяло на себя большинство обязательств по так называемым «русским займам», все выплаты по которым после войны будут выполняться по полученным из Германии репарациям. Одно это практически гарантировало французам, что русские теперь не выйдут из войны и не заключат с Берлином сепаратный мир. К этому решению, как было ему доверительно сказано, присоединилось бельгийское правительство в изгнании, и готовы последовать британцы. Кроме того, союзники приняли решение предоставить России солидный беспроцентный кредит на военные закупки в САСШ, так как их предприятия полностью загружены собственными армейскими заказами.

Алексей Алексеевич о том хорошо знал — военное министерство за три года до начало войны закупало в «Новом Свете» радиостанции и телефоны, телеграфные станции с проводами, автомобили и многое другое. И главное — благодаря американским закупкам и специалистам, заводы для производства строились и в России — в Нижнем Новгороде в следующем году начнут выпускать автомобили. А в Харькове уже делают первые трактора, прекрасно показавшие себя не только в качестве артиллерийских тягачей, но и для вспашки просторных полей чернозема в Южной России, где хозяйствование велось по-новому, там выращивали товарный хлеб.

А вот отправку войск из Петербурга придержали, сославшись на сложное положение на восточном ТВД. Но они уже были и не нужны — войска противоборствующих сторон спешно окапывались по Сене и Марне, возводя непреодолимые укрепления, опутанные колючей проволокой. Фронт здесь застыл окончательно — полтысячи верст сплошных позиций. Дивизии спешно пополнялись, развертывались новые. Мобилизация коснулась и заводов — на них наращивали выпуск оружия и боеприпасов, ведь в ходе боев выяснился чудовищный расход снарядов и патронов.

В 1-ю, и в формируемую 2-ю «Русские бригады», направили свыше десяти тысяч пополнения — проживавших во Франции подданных, включая и бывших, отлавливали, и уже не спрашивая мнения, просто отправляли в военный лагерь, угрожая репрессиями, вплоть до отправления на каторжные работы. Игнатьева такое бесчеловечное принуждение поразило больше всего — ведь аристократ считал Францию вполне демократичной страной, а тут такие меры, которые даже в России никогда не применялись…

Парижские такси мобилизованы — через несколько часов тысячи «паулю» окажутся на фронте. Именно они станут той «соломинкой», что сломает хребет «германского верблюда», или приведет к «Чуду на Марне».

Глава 34

— Кайзер обещал, что мы вернемся с первым листопадом, и оказался прав, — на лицо Людендорфа наползла ехидная, но тоскливая гримаса. — Мы возвращаемся, только отнюдь не победителями.

Генерал закурил папиросу — в рейхе еще можно было купить хороший табак, но запасы уже заканчивались, и все чаще приходилось прибегать к нормированию тех или иных продуктов. Морская блокада Англии давала о себе знать — огромный торговый флот рейха бесполезно простаивал в портах, сотни судов были интернированы в нейтральных странах. Но еще больше транспортов было захвачено британскими крейсерами, что контролировали все океаны, включая льды самого северного — там тоже видели мачты с развевавшимся на них «Юнион Джеком».

Французской армии было нанесено поражение, но отнюдь не самой Франции. Наступление остановилось у предместий Парижа, взять столицу просто не хватило сил. Но зато теперь германская артиллерия превратит ее в груды щебня, и правильно сделает — крупные промышленные центры неприятеля, если невозможно захватить, следует разрушить до основания, в качестве наглядного примера для строптивых.

Возник протяженный, более чем полутысячи километровый фронт, на примерно три равные части разбитый. Первая протянулась от занятого Гавра по Сене до Руана, и дальше на Париж, что представлял огромную и хорошо укрепленную крепость. Позиции тут занимали 1-я и 5-я армии, управление последней было специально снято и переброшено на север, туда же отправились и несколько пехотных корпусов, чтобы заполнить оборонительную линию после снятия кавалерии. Сразу три германские армии — 2-я, 3-я и 4-я — занимали фронт по правому берегу Марны, а потом изгибом окружая французскую крепость Верден, до миельского выступа. А далее, в Эльзасе и Лотарингии, пройдя до Мозеля, окапывались 6-я и 7-я армии.

— Наступление выдохлось, — пробормотал Людендорф, поглядывая в оконное окно, где снаружи царствовала слякотная погода — на дворе конец октября с его дождями. Эшелоны с потрепанными кавалерийскими корпусами бесконечными вереницами шли на восток, словно гигантские шевелящиеся железные гусеницы. Нет, не на войну с русскими, которых серьезно недооценили, на пополнение и переформирование — потери ужасали. В окопной войне на западном фронте конница оказалась бесполезной — шрапнель и пулеметы буквально выкашивали лошадей. Чтобы действия кавалерии снова стали эффективными, требовался простор для маневренных действий, и соответствующая теплая погода, с конца весны до середины осени.

— Ничего, до мая пополнимся, придем в себя, а там одним наступлением сокрушим русскую армию, — мечтательно произнес Людендорф, но тут же себя поправил, теперь он осторожничал.

— Думаю, что сокрушим, по крайней мере, я сам на это сильно надеюсь. Долгое время воевать на два фронта мы не сможем, надо выбивать одного из противников. А иначе катастрофа неминуема…

Людендорф осекся — как офицер Генерального штаба он сумел сопоставить возможности Германии и ее противников, как военные, так и ресурсные. В долговременной войне поражение неизбежно — кроме железной руды и угля в рейхе нет сырья. А для ведения боевых действий требуется медь и олово, хлопок и селитра — без боеприпасов воевать невозможно. Да, запасы сделаны на полгода, максимум на год, за счет поставок сырья из нейтральных стран. Англия блокировала морские пути, но есть нейтральные страны, где многое можно купить, пусть и по завышенным ценам — напрямую примыкают Швейцария, Голландия, Дания, Норвегия со Швецией. В последней стране симпатизируют рейху, поставляют железную руду в больших объемах, но воевать с русскими не станут — блюдут нейтралитет.

Через Австро-Венгрию тоже можно получать столь нужное сырье из Италии, Румынии, Болгарии и Османской империи. Но все дело в том, что с вступлением в войны этих государств ситуация может измениться. Причем кардинально — Италия, заявившая о своем нейтралитете, ясно просигнализировала, что не желает состоять в «Тройственном союзе», и готова, если Антанта гарантирует ей широкие преференции, выступить на ее стороне. В лучшем для Германии случае, Рим будет соблюдать нейтралитет. Но итальянские политики зарятся на австро-венгерские земли больше, чем на французские колониальные владения. Но, возможно, и что-нибудь и уступят в Африке, какие то клочки, небольшие, бедные сырьем и бесполезные. Этой кости гордым потомкам римских легионеров вполне хватит.

Османы будут воевать против России, слишком велики противоречия. Тем более, Англией турки сейчас сильно недовольны — таких обид никто из них не простит. Потому император Николай держит на Кавказе корпуса — ни один из них так и не появился на восточном фронте.

Болгары и румыны будут держать нейтралитет — малым государствам начинать войну с любой «великой державой» не с руки. Может быть, если ситуация на фронте станет для Германии благоприятной, то они выступят на ее стороне, но на то мало надежд в нынешнем положении. Мало того, что Франция устояла под натиском восьми германских армий, включая «Передовую», так Россия показала свою настоящую силу.

— Они провели куда больше реформ, чем мы увидели, — покачал головой Людендорф. Австо-Венгрия получила сильный удар, почти нокаутирующий, как выразились бы «островитяне», любители бокса. Фронт союзника оказался рассеченным, 3-я армия заперта в Перемышле — вряд ли крепость долго продержится. Три армии, 1-я, 2-я и 4-я, потеряв массу вооружения и десятки тысяч пленными, откатились за Карпаты, и что самое скверное, не удержали перевалы. Русские, полностью заняв Галицию и почти всю мало-польскую территорию, уже ворвались в словацкие земли, где их радостно встретили местные славяне. Эти неблагодарные рабы (а «склавен» с немецкого переводится именно как «раб») встретили манифест царя Николая с ликованием. Тревожно за Моравию и Богемию, где чехи так же нетерпеливо ждут прихода русских корпусов. И вообще, чего скрывать — численность австро-венгерских дивизий уменьшается прямо на глазах, дезертирство среди славянских солдат растет с каждым часом, и лишь жестокие репрессии и расстрелы перед строем, пока помогают венским и будапештским политикам держать воедино расползающуюся во все стороны, как гнилая ткань, армию.

— Все правильно, сейчас мы только немного потреплем русских под Мемелем, на который они яростно наступают. И в Силезии, где до сих пор идут бои. Но главный удар нужно нанести в мае, когда просохнут дороги, и мы будем полностью готовы сокрушить царские армии!

Людендорф прикрыл глаза. Он уже знал, что принято решение провести широкомасштабную реорганизацию пехоты и кавалерии, и по мере насыщения войск новым оружием, увеличить в полтора раза число дивизий, правда, уменьшив численность каждой. Но иных вариантов просто нет — линия фронта значительно возросла, и соединений требуется намного больше, чем имеется сейчас…

Атака австрийской пехоты. Ее численный состав больше чем на половину состоял из славян, порой откровенно ненавидевших немцев и мадьяр, считавшихся людьми «высшего сорта». Их всех объединяла сакральная фигура старого императора Франца-Иосифа, и вера в непобедимость двух империй. Но стоило умереть монарху и потерпеть поражение, и перед взорами предстала россыпь государств, мелких, но с большими внутренними проблемами.

Глава 35

— Александр Васильевич, император отдал категорический приказ — при появлении в Черном море «Гебена» немедленно атаковать его и уничтожить, не считаясь ни с чем! И под каким бы флагом он не был!

Впервые Колчак видел Эссена настолько возбужденным, хотя адмирал и так был порывистым и энергичным моряком. Словно разъяренным тигром ступал по линолеуму адмиральского салона флагманского эскадренного броненосца «Князь Потемкин-Таврический», который в виду мятежа уже успел побывать «Пантелеймоном». Правда, император Николай Александрович опомнился и наложил позже революцию — «не следует лишать корабля славного имени человека, создателя Новой России».

Однако «победа» этого фаворита императрицы Екатерины Великой не сохранила свое название — мятежный крейсер «Очаков» лишился имени, и был переименован в «Память Азова». Также как однотипный крейсер «Кагул» обрел новое имя — «Память Меркурия». На Черноморском флоте их именовали «гвардейскими», так как два этих корабля получили «георгиевские» флаги в «наследство» по давней традиции. Причем балтийский «Потемкин», ввиду «старости» передал свое имя «Очакову», а сам был отправлен на слом. Все сочли этот парадокс злой шуткой великого князя Николая Николаевича, который в те года держал флот на крайне скудном обеспечении. Великий князь однажды очень зло высказался — «теперь два мятежника в одном будут, зато подвиг предка флоту в пример».

— Александр Васильевич, вы идете на «Севастополе» прямо к Босфору, в сопровождении 1-го дивизиона «адмиралов». И ждете появления «Гебена» на отдалении, и как только он выйдет, перекрывайте «калитку». Нужно отсечь ему возвращение обратно, а с пустыми угольными ямами он долго не поплавает. И немедленно радируйте мне — я выйду со всей эскадрой и уже наглухо перекрою вход в Босфор, выставим мины.

Колчак только кивнул — план ему сразу понравился. Он знал Эссена давно, с порт-артурских времен, когда командовал миноносцем, а Николай Оттович броненосцем «Севастополь».

— Если же выйдет один «Бреслау», пропустите его мимо себя, демонстрируйте «миролюбие» — можете даже отсалютовать, — командующий флотом усмехнулся, вот только взгляд не сулил ничего доброго. — Наши «адмиралы» в любой момент могут догнать германский крейсер, пусть и ставший «турецким», и сбить ему ход. Дальше придут «гвардейцы» и просто отправят «Бреслау» на дно. Ваша цель одна, Александр Васильевич — и «Гебен» вы не имеете права упустить! Он не должен уйти обратно в Босфор!

— Я сделаю все, что в моих силах, ваше высокопревосходительство! Если «Гебен» выйдет в Черное море — обратно в Босфор я его не пропущу. А как только подойдет эскадра, отправлюсь в погоню.

В исходе предстоящего столкновения Колчак не сомневался — против дюжины 305 мм новых пушек в 52-го калибра русского линкора вражеский линейный крейсер имел десять 283 мм, снаряды которых были в полтора раза легче. Так что новоявленному «турку» придется несладко, а стоит ему потерять ход, то корабль будет обречен — имея двойной перевес в огневой мощи «Севастополь» просто отправит на дно своего противника.

Да и бой с тремя старыми русскими броненосцами не сулил «Гебену» ничего доброго — те имели 8–305 мм и 4–254 мм орудия, а к ним уйму шестидюймовых пушек Кане. Не имея должной скорости, они могли просто закрыть своими бронированными корпусами проход среди минного заграждения, что уже будет выставлено, и радировать на «Севастополь» о возвращении противника. Линкор будет поблизости — все дело в том, что бункероваться углем «Гебену» фактически негде.

Из болгарской Варны и румынской «Констанцы» немедленно придут радиограммы. Остается только турецкие Синоп и Трабзон, где есть запасы угля, но там будут свои «сторожа». В их роли выступают эскадренные миноносцы типа «Адмирал», с турбинами, способными выдать ход в 32–33 узла, построенные по типу первой четверки балтийских «новиков», но улучшенного типа. В 1-й дивизион входили четыре «адмирала», названные в честь героев Синопского сражения и обороны Севастополя — Нахимова, Корнилова, Истомина и их «отца» — Лазарева. Во втором дивизионе числились эсминцы, представлявшие имена самых известных адмиралов Черноморского флота — легендарного Ушакова, знаменитого победой при Наварине Гейдена, «беспокойного» Бутакова и сражавшегося при взятии Корфу Пустошкина.

Вот эта восьмерка эсминцев и была теми «гончими», что будут выслеживать «Гебен» в акватории не очень большого по размерам Черного моря, и это не считая множества постов по всему побережью Кавказа и Крыма. А также старых миноносцев, что при удаче могли убежать от противника — их ход был в 25 узлов, тогда как германские корабли могли выдать 26–27 узлов. Но оказавшись перед вражескими кораблями, машинные команды из кожи вывернутся, чтобы набрать нужный ход, и даже больше того.

Так что нигде «Гебену» не скрыться, и как только угольные ямы опустеют, ему настанет скорый конец от пушек «Севастополя» или атаки субмарины — дюжина подводных лодок ведь отстаиваться в Ахтиарской бухте не будет. К тому же легкий крейсер «Бреслау» имеет на вооружении дюжину 105 мм пушек, и отделяться ему от «Гебена» не следует — могут нагнать «адмиралы» и навязать бой — на каждом по четыре 102 мм пушки. А стоит германскому кораблю потерять ход, как он обречен — подойдет любой «гвардеец» и «затопчет» в море — пушек на четыре больше, и калибром стволы крупнее — шесть дюймов, снаряд втрое больше по весу.

Так случилось в порту Пенанг в Индийском океане две недели тому назад, где русский крейсер «Жемчуг» принял бой с «неуловимым пиратом» и «грозой востока» германским крейсером «Эмден», который вошел туда с фальшивой четвертой трубой. Однако русские ожидали «визитера» и засыпали градом 120 мм снарядов из пяти орудий — противник имел в бортовом залпе тоже полдесятка орудий, но 105 мм. Вскоре подоспел «Аскольд», от которого германский крейсер удрать не смог, и выбросился на берег, избитый шестидюймовыми снарядами до неузнаваемости — командир «Эмдена» и большая часть команды попали в русский плен.

И это не единственный успех — при обстреле Мемеля двумя русскими линкорами, предпринявших дерзкий набег для помощи войскам, что штурмом овладели городом, потоплен германский броненосный крейсер «Роон». Три подоспевших вражеских броненосца попали в серьезный переплет, и это имея численное превосходство. Два ушли к Кенигсбергу уже серьезно поврежденными, а разбитый «Кайзер Барбаросса» затонул у Куршской косы.

Вся Россия была преисполнена ликованием от столь громкой победы над могущественным кайзерлихмарине. Даже из Лондона пришли поздравительные телеграммы от короля и 1-го лорда Адмиралтейства, назвавшие Мемельское сражение «величайшей викторией» русского флота.

У Кенигсберга был торпедирован «Акулой» и затонул легкий крейсер «Ниобе». Именно активным действиям русского флота, и внезапному появлению линкоров и приписывали удачный штурм Мемеля. Однако были и потери — уже вражеской субмариной торпедирован и погиб почти со всей командой крейсер «Адмирал Макаров» — многие сочли это предостережением. Да и сам контр-адмирал Колчак, переведенный с севера на Черноморский флот, так тоже посчитал…

Эти два корабля попортили немало нервов английским и русским адмиралам. Первые его упустили, а потом расплатились потерями в Дарданеллах, а вторые никак не могли настигнуть, хотя пара стычек все же случилась…

Глава 36

— С паршивой собаки хоть шерсти клок, — пробормотал Ренненкампф, и, отпив глоток кофе, закурил папиросу. Война шла ровно три месяца и три дня, но это была совсем не та «1-я мировая», что случилась в его времени. Вмешательство в ход истории всего одного влиятельного «попаданца» или «вселенца», что будет точнее, резко изменило ход предначертанных событий, вернее, внесло определенные существенные коррективы. Но не всегда и не везде — у исторических явлений оказался сильнейший инерционный механизм, так что в той или иной мере происходило «повторение», что, по мнению учителей и философов, есть «мать учения».

Военные действия на западном направлении приняли для французов гораздо худший вариант развития событий. Германские генералы действовали по измененному «плану Шлиффена», проложив своим войскам дорогу через Бельгию откровенным вероломством — без объявления войны внезапным ударом овладели хорошо укрепленными фортами Льежа, и тем открыли себе дорогу для обходного маневра.

Второе отличие оказалось в том, что армий оказалось не семь, а восемь, и первой бросилась в наступление «конная» — сразу пять кавалерийских корпусов, маневренная, быстро идущая вперед внушительная сила. Сроки выхода на французскую границу сдвинулись на более раннее время, и саму Бельгию полностью вышибли из войны, оккупировав всю территорию этой маленькой страны, не оставив даже клочка для короля Альберта.

Вот только Парижем германцы не смогли овладеть — французы успели разрушить железнодорожную инфраструктуру. А на сотню верст расстояния гужевым транспортом сильно не повозишь припасов, обеспечивая «питание» боеприпасами двухмиллионной армии. В этом то и была изначальная ошибка «плана Шлиффена», как и то, что им не принята в расчет суровая решимость французов отчаянно и ожесточенно сражаться, что проявилось на примере обороны столицы. Парижане и не подумали покидать свой родной город, и тем более объявлять его «открытым».

Да и вся страна помогала им, чем могла!

Так что знания из «будущего», вернее его «куски», пока еще неизвестно, как полученные кайзером, не сильно ему помогли в начальном периоде войны, хотя германцы значительно улучшили свою вооруженную силу. Да и добились куда большего, продвинувшись дальше. «Бег к морю» не случился именно потому, что вторжение сразу же пошло на широком фронте, а территория немедленно бралась под контроль оккупационными войсками. Артуа, Пикардия и Шампань заняты немцами полностью, Нормандия наполовину, от трех других исторических провинций достались лишь «куски». Вот только половины своей экономической мощи Франция лишилась, да и крупнейший промышленный центр сейчас превращался в развалины.

Потому французское правительство, переехавшее в Бордо, и пошло на уступки России, «великодушно» и быстро «списав» с империи долги по займам — свои проценты банкиры уже получили, а за все остальное заплатит Германия после поражения по полной программе. А теперь страна лихорадочно приступила к мобилизации промышленности — нехватку оружия и боеприпасов нужно немедленно восполнять, а это потребует долгого времени.

Россия же подготовилась к войне гораздо лучше, чем в былой реальности. Из несчастливой войны с японцами были сделаны жесткие выводы, да и экономия на отказе от строительства заведомо устаревших кораблей принесла свыше сотни миллионов рублей, что пошли на развитие системы школьного образования, пусть начального, однако обязательного и бесплатного для всех учащихся. И сейчас это начало приносить свои плоды — в армии значительно увеличился процент грамотных солдат молодых возрастов.

Опору сделали на развитие казенной промышленности, наиболее эффективной в военное время в отличие от частного производства, с его «задранными до небес» ценами, когда снаряды обходились втрое дороже. А тут, прекрасно зная, что война будет, и какой размах она примет, царь с великим князем подготовились к ней весьма основательно, пустив всю «экономию» министерства финансов. Ведь все «сэкономленное» иначе бестолково потратили, скупая втридорога вооружение и боеприпасы.

И правильно — зачем покупать рыбу, если нужно купить удочку, но еще лучше сеть, и научится ими пользоваться!

Развитие казенных заводов в предвоенные годы дало серьезный толчок в становлении промышленности как таковой. Производство оружия, от пулемета до линкора, требует определенного технологического уровня, и участия многих предприятий. Ведь нужен металл, а его требуется добыть и выплавить — развитие отраслей идет комплексно. А еще нужны подготовленные специалисты и работники, и тут советский опыт с ФЗУ и техникумами оказался более чем востребован. А развитие промышленности имеет следствием урбанизацию — рост городского населения. Все цепляется одно за другим, и страна меняется — вначале незаметно, но с каждым годом перемен становится все больше и больше, что и происходило в этой реальности.

— Есть шансы, есть, и значительные. Германии и так невероятно повезло в прошлый раз, фактически затянув войну за счет революции семнадцатого года, — задумчиво произнес Павел Карлович, выбивая пальцами марш по столешнице. В прошлое время всем вбивали в головы как аксиому, миф о технической отсталости России, приводя цифры по отраслям военного производства стран мира за годы войну. Выходило впечатляюще, впору было хвататься за голову и проклинать «отсталый» царский режим. Но всем известно, что дьявол скрывается в деталях, и стоит взглянуть пристальнее, как все эти «крики» превращаются в пропагандистские завывания, клише, которые постоянно вбивают в головы, чтобы им поверили как истине. А та, как известно, всегда «где-то рядом».

Все дело в том, что почти две трети произведенного оружия и боеприпасов приходилось на последние два года войны, из которой Россия фактически вышла, и ее военное производство стало стремительно «обнулятся» с «демократическими переменами».

Но если пристально посмотреть на данные за 1914–1916 год, не все так плохо — Россия производила намного больше, чем в Австро-Венгрии, и всего вдвое меньше, чем сама Германия. Сейчас картина за счет уже летом запущенного во всю мощь военного производства иная, гораздо лучшая, чуть ли не первое место, немцам догонять придется долго. Потому сама ситуация на фронте другая, позитивная во всех отношениях, о «снарядном и патронном голоде» и речи быть не может. И так будет до конца 1916 года.

— К весне семнадцатого нужно заканчивать бойню, когда в Германии самый настоящий голод начнется. А на брюкве они много не навоюют, «ананас Гинденбурга» плохая замена зерну и картошке.

Павел Карлович усмехнулся — как никто он сейчас понимал, что эта война совершенно не похожа на ту, которая привела страну к катастрофе…

Ценой неимоверных усилий Германия выпустила на последнем году войны этого «зверя» — всего 20 (танков) на фоне нескольких тысяч британских и французских бронированных гусеничных машин. Отсталая царская Россия до семнадцатого года произвела свыше двухсот броневиков — больше всех среди воюющих держав. И уже осенью 1914 года задействовала на фронте «автопулеметные роты» с весьма положительными результатами. Другое дело в том, что страна не смогла с должной эффективностью воспользоваться всем тем, что имела. Но даже в 1916 году, после «великого отступления» был победный «Брусиловский прорыв», после чего Австро-Венгрия «задышала на ладан». Но дальше пошли «странности»…