«Ураган» с острова Наварон

Глава 3 ПЯТНИЦА 00 час. 30 мин. — 2 час. 00мин.

Мэллори подумал, что сержант Рейнольдс, безусловно, обладал навыками управления самолетом, особенно этим. И хотя, судя по выражению глаз, Рейнольдс держался несколько напряженно, все его действия были точными и выверенными. Не менее профессионально действовал Гроувз, сидевший в своем кресле с планшетом на коленях. Его нисколько не тревожили теснота и слабое освещение — как штурман он очевидно был столь же техничным, сколь и опытным. Всмотревшись вперед, Мэллори увидел воды Адриатики с белыми шапками пены, проносящимися под фюзеляжем менее чем в сотне футов, и повернулся к Гроувзу.

— Так низко мы должны лететь по плану полета?

— Да. У немцев на некоторых островах в открытом море есть радарные установки. Мы начнем набирать высоту, как только достигнем Далматии.

Меллори кивком головы поблагодарил его и вновь стал наблюдать за Рейнольдсом. Затем с любопытством спросил — Капитан Йенсен оказался прав насчет вас. Как пилота. Каким образом морскому командос удалось научиться управлению подобным аппаратом?

— У меня была большая практика,— отозвался Рейнольдс. — Три года в британских ВВС, из них два в качестве первого пилота в эскадрилье бомбардировщиков. Однажды в Египте я без разрешения поднял в воздух «Лисандр». Пилоты постоянно так делали, но на этот раз оказался неисправным топливопровод.

— И вас отстранили от полетов?

— Очень быстро.— Рейнольдс ухмыльнулся.— Не стали возражать‚ когда я обратился с рапортом о переводе. Думаю они чувствовали, что я как-то не совсем подхожу ВВС.

Мэллори взглянул на Гроувза.— А вы?

Гроувз широко улыбнулся.— Я был его штурманом в том старом примусе. Нас уволили в один день.

Мэллори медленно произнес:— Что ж, кажется, это может оказаться весьма кстати.

— Что именно? — спросил Рейнольдс,

— То, что вам знакомо чувство опалы. Оно позволит лучше выполнить отведенную вам роль, когда придет время. Если оно вообще придет.

Рейнольдс осторожно начал: — Я не совсем уверен…

— Перед прыжком я хочу, чтобы вы все — сняли с себя знаки различия и наград. — Он сделал жест рукой Миллеру и Андреа‚ давая понять, что это относится и к ним, затем вновь взглянул на Рейнольдса. — Сержантские нашивки, полковые жетоны, орденские планки — всё.

— Какого дъявола? — У Рейнольдса, подумал Мэллори, самая низкая точка кипенния, которую ему доводилось встречать за последнее время. — Я заслужил эти нашивки, эти орденские планки, этот жетон. И я не понимаю…

Мэллори улыбнулся. — Неподчинение командиру?

— Не будьте так чертовски обидчивы.

— Не будьте так чертовски обидчивы, сэр.

— Не будьте так чертовски обидчивы, сэр.— Рейнольдс неожиданно заулыбался — О‘кей, у кого есть ножницы?

— Поймите, — объяснил Мэллори,— нам меньше всего хотелось бы попасть в руки к врагам.

— Аминь,— нараспев произнес Миллер.

— Но коли мы собираемся получить необходимую информацию, нам придется действовать вблизи расположения воиск противника или даже в самом расположении. Нас могут схватить. На этот случай есть легенда.

Гроувз негромко спросил: — Нам разрешено узнать ее, сэр?

— Конечно, — рассердился Мэллори и продолжал серьезным тоном: — Как вы не понимаете, что в подобном деле вопрос, уцелеем мы или нет, зависит от одной единственной вещи — полного взаимодоверия? Стоит нам завести секреты друг от друга — и мы обречены.

Андреа и Миллер в полумраке покосились друг на друга и обменялись саркастичными улыбками.

Направившись в фюзеляжную часть самолета, Мэллори мимоходом коснулся плеча Миллера. Через пару минут Миллер зевнул, потянулся и вышел следом. Мэллори дожидался его в хвостовой части. В руке он держал два сложенных пополам листка бумаги. Мэллори развернул один и показал Миллеру, включив при этом фонарь. Миллер несколько секунд изучал бумагу, после чего вопросительно приподнял бровь.

— И что это означает?

— Взрывное устройство подводной мины с зарядом 1500 фунтов. Затверди его наизусть.

Миллер равнодушно взглянул на схему и перевел взгляд на второй листок в руке Мэллори.

— А там что такое?

Мэллори показал. Бумага оказалась крупномасштабной картой, центральным объектом которой являлось извилистое озеро сильно вытянутое с востока на запад, а затем под прямым углом поворачивающее на юг до плотины. Южнее плотины по дну извилистого ущелья текла река. — Как тебе нравится вид?— спросил Мэллори. — Покажи оба листка Андреа, и пусть он их затем уничтожит.

Миллер с головой ушел в изучение бумаг, а Мэллори вернулся в кабину и наклонился над Гроувзом, занятым картой полета.

— Следуем курсу?

— Да, сэр. Сейчас пролетаем над южной оконечностью острова Хвар. Впереди на суше можно видеть огни. — Мэллори взглянул в указанном направлении, заметил скопление огней и протянул руку, ища опору, «Уэллиигтон» резко рванулся вверх. Мэллори посмотрел на Рейнольдса.

— Набираем высоту, сэр. Впереди крутая возвышенность. Примерно через полчаса должны показаться посадочные огни партизан.

— Через тридцать три минуты,— уточнил Гроувз. — В час двадцать, совсем скоро.

Мэллори просидел эти тридцать минут на откидном сидении в кабине, глядя перед собой. Андреа вскоре исчез и не возвращался. Миллер тоже отсутствовал. Гроувз следил за курсом, Рейнольдс управлял самолетом, Сондерс слушал свой портативный передатчик, и все молчали. В четверть второго Мэллори встал, тронул Сондерса за плечо, велел ему упаковать аппарат и вышел в хвостовой отсек. Там он увидел, что Андреа и Миллер, имевший разнесчастный вид, уже пристегнули карабины парашютов к страховочному тросу. Андреа, открыв дверь, выбрасывал крохотные обрывки бумаги, которые уносились, подхваченные воздушным потоком. Мэллори зябко поежился от ворвавшегося холода. Андреа усмехнулся, кивком головы подозвал его к двери и показал вниз. Он прокричал: — Там много снега.

Внизу действительно все было покрыто снегом. Меллори понял, почему Йенсен запретил посадку в этой местности. Поверхность оказалась крайне неровной, испещренной глубокими извилистыми долинами и крутыми горами. Картина окружающей природы была наполовину скрыта от глаз густым сосновым лесом: и все вокруг лежало укутанное плотным снежным покрывалом, Мэллори отступил назад и взглянул на часы.

— Шестнадцать минут второго.— Как и Андреа, ему пришлось перейти на крик.

— А может, твои часы немного спешат? — с несчастным видом прокричал Миллер. Мэллори покачал головой. Раздался звонок, и капитан направился к кабине мимо Сондерса, шедшего навстречу. Рейнольдс взглянул через плечо на Мэллори и показал пальцем прямо перед собой. Всмотревшись, Мэллори кивнул. Впереди в нескольких милях по курсу безошибочно угадывались три огня в форме удлиненной латинской буквы «V». Мэллори повернулся к Гроувзу и, тронув его за плечо, жестом показал на кормовую часть самолета. Гроувз поднялся и вышел. Мэллори спросил Рейнольдса: — Где сигналы для прыжка?

Рейнольдс показал.

— Включите красный. Долго еще?

— Тридцать секунд. Приблизительно.

Мэллори снова посмотрел вперед. Расстояние между самолетом и огнями сократилось вдвое. Он сказал Рейнольдсу:— Автопилот. Отключите подачу горючего.

—- Отключить... Да там и горючего-то всего ничего...

— Вырубите эти чертовы баки! И выходите из кабины. Даю пять секунд.

Рейнольдс подчинился. Мэллори помедлил, в последний раз отыскал глазами посадочные огни, нажал на зеленую кнопку, встал и поспешно вышел из кабины. Когда он добрался до двери, в самолете не было ни души, даже Рейнольдса. Мэллори пристегнул карабин к тросу, взялся руками за края дверного проема и выпрыгнул в холодную боснийскую ночь.

Ощутив внезапный рывок, он поднял голову: выпуклый купол раскрывшегося парашюта придал ему уверенность. Он посмотрел вниз и с облегчением разглядел все пять раскрывшихся парашютов, два из которых изрядно мотало в воздухе, как и его самого. Мэллори подумал, что есть некоторые вещи, которым им троим придется основательно подучиться. В частности, прыжкам с парашютом. Повернув голову на восток, он поискал глазами самолет, однако «Уэллингтон» исчез из вида. Внезапно он услышал, как оба двигателя почти одновременно заглохли. Проносились долгие секунды, когда единственным звуком был свист ветра в ушах, затем последовал оглушительный металлический грохот — это врезался в землю или налетел на невидимую скалу их бомбардировщик. Мэллори не увидел пламени и вообще ничего не увидел. После грохота наступила тишина. В первые за эту ночь из-за туч показалась луна.

Андреа неуклюже приземлился на неровную поверхность, перекатился дважды через себя, поднялся на ноги и убедился в том, что руки-ноги целы. После чего отстегнул парашют и инстинктивно — в Андреа всегда словно срабатывал компьютер, запрограммированный на проверку безопасности — стремительно развернулся на 360°. Не обнаружив непосредственной или видимой угровы, Андреа неспешно принялся за изучение местности.

Андреа решил, что им чертовски повезло. Приземлись они ярдов на сто южнее, им пришлось бы провести оставшуюся ночь и, не исключено, всю оставшуюся войну на верхушках высоченных сосен. Однако им сопутствовала удача, и они опустились на небольшую поляну, вплотную примыкавшую к скалистому склону гор.

Вернее, приземлились все, кроме одного. Ярдах в пятидесяти от места приземления Андреа, на поляну вклинивалась группа деревьев, и крайнее из них задержало спуск одного из парашютистов. Андреа озабоченно вскинул брови и припустил туда.

Незадачливый парашютист повис на самой нижней ветке, судорожно вцепившись в стропы парашюта и подогнув ноги со сведенными вместе коленями — классическая поза при приземлении. Подошвы его ботинок не доставали до земли дюймов тридцать. Глаза были Крепко зажмурены. Капрал Миллер имел глубоко несчастный вид.

Андреа подошел к нему и осторожно тронул за плечо. Миллер открыл глаза и посмотрел на Андреа, взглядом показывавшего на землю. Миллер глянул вниз и распрямил ноги, которые теперь были дюймах в четырех от земли. Достав нож, Андреа перерезал стропы, и Миллер благополучно завершил остаток спуска. Он одернул куртку, сохраняя невозмутимое выражение, и сделал вопрошающий жест. Андреа со столь же бесстрастным видом махнул рукой в сторону поляны. Трое йз четверых парашютистов уже приземлились, а четвертый, Мэллори, только что коснулся земли.

Спустя две минуты, когда они вшестером сошлись неподалеку от восточного посадочного огня, раздался чей-то крик, и из леса показался бегущий в их сторону молодой солдат. Парашютисты вскинули автоматы и тут же опустили их: оружие явно не требовалось. Солдат волочил свой автомат по земле, держа его за ствол, а свободной рукой отчаянно размахивал в знак приветствия. Одет он был в выцветшую‚ рваную форму, отдельные детали которой позаимствовал у самых разных армий. По мере его приближения парашютисты разглядели длинные развевающиеся волосы, косящий правый глаз и рыжеватую бородку. Сомнений не оставалось — он их приветствовал. Твердя как заведенный какую-то непонятную фразу, он по очереди пожал им руки и, радуясь встрече, с улыбкой до ушей, повторил все сначала.

Не прошло и тридцати секунд, как к нему присоединились человек двенадцать, бородатые, одетые в такую же форму, не поддающуюся описанию, однако ни на ком не повторяющуюся. Вдруг, словно по команде, они замолкли и слегка расступились. Из леса вышел еще один человек, очевидно, их командир. Он мало походил на своих солдат. Он отличался тем, что был гладко выбрит и одет в британскую полевую форму в полном комплекте. Он отличался тем, что не улыбался и имел вид человека, который редко или почти никогда не улыбается. Он отличался от остальных также хищным выражением лица и значительно превосходил всех ростом— не менее шести футов и четырех дюймов. За поясом он носил длинные охотничьи ножи устрашающего вида, штуки четыре не меньше. Подобный избыток оружия у иного выглядел бы нелепо и даже смехотворно, однако весь облик этого человека не располагал к шуткам. Его потемневшее лицо было угрюмым. Заговорил он на английском, медленно подбирая слова, однако без ошибок.

— Добрый вечер. — Он настороженно огляделся. — Я капитан Дрошни.

Мэллори шагнул вперед. — Капитан Мэллори.

— Добро пожаловать в Югославию, капитан Мэллори, в партизанскую Югославию. — Дрошни кивком головы указал на затухающий костер, и на лице шевельнулось отдаленное подобие улыбки, но руки он не подал.— Как видите, мы вас ждали.

— Ваши костры очень помогли, — с признательностъю подхватил Мэллори.

— Благодарю.— Дрошни посмотрел на восток, затем на Мэллори.— Сожалею о вашем самолете.

— Вся война — сплошное сожаление.

Дрошни кивнул. — Пошли. Наш штаб недалеко.

Больше не было сказано ни слова. Дрошни пошел впереди и, вскоре скрылся в лесу. Шедший за ним Мэллори — заинтересовался следами, оставлевными Дрошни в глубоком снегу, благо светила яркая луна. Следы оказывались весьма любопытными. На каждом отпечатке виднелись три V-образные отметины. На правой подошве одна из сторон отметины имела явно заметную трещину. Мэллори механически зафиксировал эту маленькую особенность. И сделал по той простой причине, что все Мэллори мира одинаково замечают и удерживают в памяти любую необычную деталь. Это помогает им выжить.

Начался крутой подъем по глубокому снегу. Бледный свет луны слабо пробивался сквозь раскидистые сосновые ветки, плотно усыпанные снегом. Дул слабый восточный ветер. Было холодно. Минут десять никто не обмолвился ни словом, затем раздался негромкий, но повелительный голос Дрошни, отдавшего отрывистую команду.

— Стоять! — Он взволнованным жестом показал наверх. — Стоять! Слушайте!

Остановившись, они посмотрели наверх и внимательно прислушались. По крайней мере, Мэллори и его люди поступили именно так, но у югославов были иные намерения: с удивительной быстротой, ловкостью и синхронностью в движениях они безо всякой команды приставили стволы своих автоматов и винтовок к бокам и спинам шестерых парашютистов. Резкая решимость их действий исключала необходимость каких-либо дополнительных приказов.

Шестерка отреагировала так, как и следовало ожидать. Лица Рейнольдса, Гроувза и Сондерса, менее привычных к превратностям судьбы, по сравнению со своими более опытными спутниками, выражали весьма похожее сочетание вспыхнувшего гнева и крайнего удивления. Мэллори призадумался. Миллер недоуменно поднял бровь. На лице Андреа ничего не отразилось: он был слишком занят тем, что демонстрировал свою обычную реакцию на физическое насилие.

Рукой, вскинутой к плечу якобы в знак капитуляции, Андреа резким движением ударил по стволу винтовки правого конвоира, выбив ее из рук, а локтем другой нанес сокрушительный удар в солнечное сплетение левому, который застонал от боли и отшатнулся назад. Андреа, схватив обеими руками винтовку следующего, без усилия вырвал ее, занес высоко над головой, и в ту же секунду конвоир рухнул как подкошенный. Задыхающийся стражник слева, согнувшись пополам и крича от боли, попытался прицелиться, но Андреа нанес ему прикладом удар в лицо. Солдат вскрикнул и упал без чувств

Все это заняло три секунды, и только теперь югославы смогли прийти в себя. Набросившись вшестером на Андреа, сопдаты свалили его с ног. В последовавшей яростной схватке Андреа‚ со свойственной ему старательностью наносил удары направо и налево, но когда один из югославов стал бить его по голове рукояткой пистолета, Андреа решил проявить благоразумие и прекратил сопротивление.

Дрошни подошел к Андреа, сверля его ледяным взглядом, вынул нож и ткнул острием в горло Андреа с такой силой, что сталь вошла под кожу и по сверкающему лезвию побежала струйка крови. Казалось, еще секунда и нож войдет по самую рукоятку, однако взгляд Дрошни скользнул в сторону двух тел, скорчившихся на снегу.

— Как они?

Молодой югослав опустился на колени, сперва осмотрел человека, получившего удар прикладом, бегло ощупал голову, затем осмотрел второго и встал. В скудном лунном свете лицо его казалось неестественно бледным.

— Иосиф мертв. Думаю, сломана шея. А брат его дышит, но челюсть, похоже...— Потрясенный, он замолчал.

Дрошни перевел взгляд на Андрее. Его зубы поволчьи оскалились, и он сильнее надавил на нож.

— Мне полагается убить тебя сейчас. Но я убью тебя позже. — Он вложил нож обратно в ножны, поднес растопыренные пальцы к лицу Андреа и закричал: — Лично. Этими руками.

— Этими руками? — Андреа многозначительно взглянул на четыре пары ладоней, вцепившихся в его предплечья, и презрительно взглянул на Дрошни. Затем сказал: — Твоя безумная отвага повергает меня в трепет.

Последовала минутная пауза. Трое молодых сержантов следили за разыгравшейся на их глазах сценой с выражением то ли испуга, то ли неверия в реальность проискодящего. Мэллори и Миллер сохраняли невозмутимый вид. Казалось, секунду-другую Дрошни соображал, не ослышался ли он, затем его лицо в гневе исказилось, и тыльной стороной ладони он наотмашь ударил Андреа. Из правого уголка рта потекла кровь, однако Андреа не шелохнулся, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

Глаза Дрошни сузились. Андреа чуть улыбнулся. Дрошни снова ударил. теперь уже другой рукой. Эффект оказался прежним, с той лишь разницей, что струйка крови заалела у левого уголка рта. Андреа улыбнулся вновь, но смотреть в его глаза сейчас было все равно, что заглядывать в открытую могилу. Дрошни отвернулся и отошел. Подойдя к Мэллори, он остановился.

— Вы командир этих людей, капитан Мэллори?

— Да, я.

— Вы очень молчаливый командир, капитан.

— О чем разговаривать с человеком, который поднимает оружие против друзей и союзников? — Мэллори бесстрастно смотрел на него. — Я буду говорить с вашим командиром, а не с сумасшедшим.

Лицо Дрошни потемнело. Он шагнул вперед с занесенной для удара рукой. Очень быстрым, но вместе с тем плавным и спокойным движением Мэллори, не обращая внимания на два винтовочных ствола, упиравшихся ему в бок, выхватил свой «люгер» и направил в лицо Дрошни. Щелчок предохранителя прозвучал в неестественно-напряженной тишине, словно удар молота по наковальне.

А тишина действительно воцарилась неестественно напряженная. Партизаны и парашютисты застыли в таких живописных позах, что могли бы украсить фризы на ионическом храме. Сержанты, как и большинство партизан, замерли в недоумении. Двое конвоиров Мэллори вопросительно уставились на Дрошни. Дрошни смотрел на Мэллори, будто тот сошел с ума. Андреа ни на кого не глядел, а лицо Миллера приняло выражение усталой отрешенности от мирской суеты. Но именно он сделал небольшое движение, положив палец на предохранитель «шмайссера». Через пару секунд Миллер однако убрал палец: время для «шмайссеров» еще не пришло.

Дрошни опустил руку, словно в замедленном кадре, и сделал два шага назад. Его лицо все еще было темным от гнева и жажды мести, но он взял себя в руки. — Разве не ясно, что мы вынуждены принимать меры предосторожности — заговорил Дрошни, — пока не установим, кто вы такие?

— Откуда мне знать? — Мэллори кивнул на Андреа — В следующий раз, когда будете отдавать своим людям приказ о мерах предосторожности, предупредите, чтобы они не подходили к моему другу слишком близко; Он действовал исключительно так, как умеет. И я знаю, почему.

— Потом можете объясниться. Сдайте оружие.

— Нет. — Мэллори вложил «люгер» в кобуру.

— Вы с ума сошли? Я могу просто отобрать его у вас.

— Пожалуй,— рассудительно произнес Мэллори. — Но сперва вам придется нас убить, не так ли? Сомневаюсь, что вы долго проходите в чине капитана, мой друг.

Гнев в глазах Дрошни сменился раздумием. Он отдал отрывистое распоряжение на местном наречии, и партизаны снова направили винтовки на Мэллори и пятерых его спутников. Однако на сей раз они не пытались отбирать оружие у пленников. Дрошни повернулся, сделал знак рукой и продолжил подъем по крутому склону, поросшему деревьями. Мэллори подумал, что Дрошни не из тех, кто любит искушать судьбу.

Они карабкались вверх минут двадцать. Впереди из темноты их окликнул голос, и Дрошни ответил, не сбавляя шага. Они миновали двух часовых, вооруженных карабинами, и через минуту очутились в расположенин отряда.

Это был военный лагерь средних размеров — если лагерем можно назвать ряд грубо отесанных хижин, полукружьем разбросанных по дну глубокой ложбины посреди леса, которая, как впоследствии установил Мзллори, оказалась чрезвычайно характерной для боснийского ландшафта. Над лагерем концентрическими кругами возвышались сосны, более высокие и массивные, чем в Западной Европе. Мощные сосны, чьи мощные ветви смыкались на высоте восьмидесяти — ста футов, образуя снежный полог, столь непроницаемо плотный, что на затвердевшей почве лагерной территории не было ни снежинки; таким же образом навес из ветвей не пропускал ни единого луча света. Светомаскировка, судя по горящим окнам хижин, отсутствовла начисто, а кое-где для освещения лагеря к стенам крепились масляные лампы на крючках. Дрошни остановился и сказал Мэллори:

— Вы пойдете со мной. Остальные останутся здесь.

Он повел Мэллори к двери самой большой хижины. Андреа, не дожидаясь команды, скинул ранец и уселся на него, остальные, поколебавшись, последовали его примеру. Охранники потоптались в нерешительности затем отошли на несколько шагов и, образовав нечто вроде полукруга, продолжили наблюдение. Рейнолъдс повернулся к Андреа с выражением, далеким от восторга и одобрения.

— Вы сумасшедший, — раздался его разгневанный шепот. — Сумасшедший. Вас могли убить. Всех нас могли убить из-за вас. Вы что, контуженный?

Апдреа не ответил. Он закурил свою отвратителную сигару и стал разглядывать Рейнольдса с кроткой задумчивостью, насколько ему воооще могла удаваться кротость.

— Сумасшедший — это мягко сказано. — Гроувз распалился еще больше, чем Рейнольдс. — Или вам неясно, что убитый— партизан? Разве вам неясно, что это означает? Разве вам неясно, что люди в их ситуации обязаны принимать меры предосторожности?

Андреа не стал отвечать, ясно ему или нет. Он задымил сигарой и перевел миролюбивый взгляд с Рейнольдса на Гроувза.

Миллер примирительно сказал: — Ладно, ладно. Не стоит так. Андреа, может, и впрямь чуточку погорячился, но…

— Боже, помоги нам, — пылко воскликнул Рейнольдс. Он с отчаянием посмотрел на своих товарищей-сержантов. — В тысяче миль от дома, от поддержки, а тут еще на шею свалились какие—то старикашки, которым лишь бы стрелять и убивать.— Он повернулся к Миллеру и передразнил: — «Не стоит так».

Миллер придал лицу обиженное выражение и отвел взгляд.

Помещение оказалось просторным, пустым и неуютным. Единственная уступка комфорту — тепло от сосновых дров, потрескивающих в наспех сложенном камине. Вся мебель состояла из грубого соснового стола, двух стульев и скамейки. Эти детали Мэллори отметил лишь мимоходом. Он даже не обратил внимания на слова Дрошни: «Капитан Мэллори. Вот мой командир». Мэллори не сводил глаз с человека, сидевшего за столом.

Человек был невысокий, коренастый, лет тридцати пяти. Глубокие морщины вокруг глаз и рта могли быть следствием либо жизненных невзгод, либо веселого нрава, либо того и другого вместе; в настоящий момент на его губах играла легкая улыбка. Он был одет в форму капитана немецкой армии. На мундире блестел орден железного креста.