Латино-Иерусалимское королевство

Юридически не существовало никакого «королевства Акры»: государи, которые правили после Фридриха II франкскими владениями Леванта, даже если они имели на них только исключительно теоретические или недействительные права, не прекращали носить титул Иерусалимских королей. Точно так же короли Кипра, герцоги Савойские, король Рене, или даже в XIX в. неаполитанские короли, или австро-венгерские императоры претендовали на Иерусалимскую монархию и включали в свою титулатуру название Святого Града. Но Иерусалим, возвращенный в 1229 г. по Яффаскому договору, с 1244 г. уже несколько столетий не принадлежал христианам. И никто из тех, кто носил Иерусалимскую корону, не возвращался, чтобы остаться на Святой Земле, если не считать довольно недолгое пребывание некоторых из кипрских Лузиньянов в сирийских городах. Во всяком случае, после того как Фридрих II был коронован, никто уже не появлялся в Иерусалиме, и это отсутствие символично: после отъзда императора пропал интерес к возвращенной столице, которая представляла особую ценность только в глазах крестоносцев Запада и — с большей или меньшей долей искренности — самого Фридриха.

Настоящей столицей королевства теперь стала Акра, огромный порт, куда бесчисленные корабли свозили товары с Запада и где закупали продукты с Востока, крупный, неспокойный город, откуда начался мятеж гвельфов в 1232 г. В текстах того времени «сеньория королевства Иерусалимского» и «сеньория Акры» обозначала одно и тоже. «Королевство» Акры, или, скорее, конфедерация сеньорий и городов, над которыми главенствовала Акра, франкское государство, наследовавшее королевству Иерусалимскому, до 1291 г. поддерживало в Сирии господство латинян над беспрестанно уменьшающейся территорией. И несмотря на небольшую площадь и тревожное продвижение мусульман, история Акрского королевства не состоит из безнадежных выпадов оборонявшихся христиан, а представляет собой битву нескольких семей за господство в Акре, за венецианскую или генуэзскую гегемонию в восточном Средиземноморье, за монополию того или иного купеческого сообщества из Италии на рынках Акры или Тира. К этим почти непрерывным гражданским войнам добавлялись неразрешимые династические проблемы, которые мешали возрождению сильной власти, способной вразумить враждующие группировки в Акре. Роковой развод в 1190 г. Изабеллы Иерусалимской привел в следующем столетии к соперничеству между кипрскими Лузиньянами и сицилийскими анжуйцами, которое ослабило королевство в момент самого значительного наступления мусульман: они встретили только слабое сопротивление, результат раскола в стране^{404}.

Когда начнется это соперничество, иерусалимская королевская власть уже настолько утратит престиж и могущество, что династические конфликты смогут развиваться беспрепятственно: такое впечатление, что, как для жителей королевства, так и для претендентов на власть, Святая Земля стала некоролевской территорией. Мы уже рассматривали рост «денационализации» в Латино-Иерусалимском королевстве. Отныне это было свершившимся фактом, и приказы, которые будут получать бальи, управлявшие этим королевством, поступят с Запада. Франкские владения в Сирии продержатся до 1291 г., само же Латинское королевство умрет гораздо раньше. Поводом для упадка королевской власти послужили войны между гвельфами и гибеллинами, уже фактом своего появления подтвердившие «денационализацию» франкской Святой Земли^{405}.

I. Мятеж гвельфов

Событием, окончательно пошатнувшим королевскую власть и приведшим к расколу в Иерусалимском королевстве, стал гвельфский мятеж 1231–1233 гг.; Филипп Новарский назвал его «войной, которую вели меж собой император Фридрих и монсеньор Жан д'Ибелен». Столь богатый последствиями конфликт возник по двух причинам: из-за политики Фридриха II в отношении иерусалимской знати и враждебности некоторых кипрских баронов к могущественной семье Ибеленов. Фридрих II уже давно показал себя приверженцем абсолютизма, очень далекого от феодальной власти Иерусалимского короля: в своем Сицилийском королевстве, централизованном еще со времен норманнских королей, он покончил с могуществом феодалов в «войне баронов» 1221 г.^{406} Франкской знати в Сирии грозила та же участь: разве не был одним из главных помощников Фридриха в этой войне 1221 г. Томас д'Ачерра (Аквинский), которого в 1226 г. император назначил бальи в Акре? Прибыв на Восток, Фридрих не скрывал своего намерения приструнить иерусалимских феодалов: он не только наделил фьефами такого германского барона, как Конрад Гогенлоэ, но и захотел увеличить мощь Тевтонского ордена, сделав из него основной орган управления в своем восточном королевстве. Известно, чем орден был для Фридриха II: орден не столько непосредственно подчинялся папе, сколько подчинялся императору. Туда толпой поступали юные рыцари; ему разрешили строительство кораблей, доверили курьерскую службу. Один рыцарь-тевтонец управлял Эльзасом. Воспитанный при дворе, Великий Магистр входил в окружение (familia) императора. Герман фон Зальца, тюрингец (ум. 1239 г.) стал для Фридриха замечательным помощником… В Риминийской булле (1226 г.) Фридрих утвердит программу ордена и его привилегии. Он позволил ему создать независимое государство даже в пределах «имперской монархии», где орден был сам себе государем»^{407}.

Фридрих начал осыпать Тевтонский орден милостями даже до своего прибытия в Сирию: в дополнение к дару графа Оттона фон Геннеберга он приказал уступить ордену весь домен, где предстояло возвести замок Монфор: он выплатил Жаку де Ла Манделе, наследнику графа Жослена, крупную сумму денег, взамен чего тот отказался от своих претензий на эти владения. В 1226 г. тевтонцам была дарована свобода от налогов — в особенности от рыночных поборов, известных под названием «plateaticum»; в 1229 г. они получили старый королевский дворец, расположенный на Армянской улице в Иерусалиме^{408}.

Но своими щедротами Тевтонскому ордену Фридрих ущемил права иерусалимских баронов, которые и без того недоброжелательно относились к этому ордену, опасаясь, как бы он не завладел всеми крепостями королевства. Поэтому сразу после конфликта между Жаком де Ла Манделе и рыцарями Германа фон Зальца, возникла еще одна проблема: по договору 1229 г. к христианам отходил Торон, замок, расположенный во внутренних областях Тира; сеньорами этого замка до правления Балдуина IV были Онфруа. Онфруа IV, женившись на Изабелле Иерусалимской, подарил Торон королю. Попав в руки графа Жослена, затем Гильома де Баланса, замок вновь вернулся в наследство Жослена — по крайней мере, теоретически — после того, как Гильом сгинул в 1187 г. Поэтому Фридрих решил, что имеет право отдать тевтонцам Торон, принадлежавший Жослену, так же как и домен Монфор, в соответствии с дарением, сделанным графом Отто фон Геннебергом^{409}.

Император уже отбыл на Запад, назначив бальи королевства двух франкских сеньоров, Бальана Сидонского и Гарнье (который почти тотчас же «стал братом-тамплиером» и был заменен на своем посту коннетаблем королевства Эдом де Монбельяром, сеньором-совладельцем Тивериады)^{410}. Бальан Сидонский захотел привести в исполнение императорский дар, но столкнулся с возражениями наследницы Торона: Алиса Армянская, мать Раймунда-Рупена и дочь сестры Онфруа IV, Изабеллы де Торон (которая вышла замуж за Рупена III из Малой Армении) заявила о своих правах на замок. Ведь брак Изабеллы и Онфруа был расторгнут в 1190 г., и тогда королева Изабелла торжественно вернула своему бывшему мужу сеньорию Торон. Онфруа умер, не оставив прямого наследника, и права на Торон перешли к его сестре; поэтому его племянница Алиса весьма обоснованно претендовала носить титул «госпожи Торона, Крака, Монреаля и Сен-Авраама». Высшая курия, где велось разбирательство дела, признала правоту принцессы Алисы. Бальан Сидонский не смирился с вынесенным на суде решением и в оправдание воспроизвел приказ, полученный им от Фридриха. Однако в Сирии не привыкли подчиняться приказам подобного рода: в ответ на жалобу Алисы, указавшей, что этот приказ без видимых причин и без «разбирательства в курии» отнимает у нее фьеф, все бароны королевства «отказали в службе» имперскому бальи, и Бальану пришлось отступить перед этой военной забастовкой — самой опасной угрозой для королевской власти^{411}.

Еще более серьезной проблемой стала ссора между Фридрихом и Ибеленами: задумав разрушить опасное могущество надменного линьяжа, который вел себя на Востоке почти по-королевски, Фридрих по своему прибытии на Кипр завлек Жана д'Ибелена в ловушку и приказал ему сложить полномочия регента на Кипре и вернуть фьеф Бейрут, которым, как говорили, Жан владел «незаконно». Жан д'Ибелен в необычайно бурной сцене не уступил императору. Хоть он и перестал быть регентом на Кипре, но зато отказался расстаться с Бейрутом, который был законно пожалован ему в 1197 г. королем Амори II и королевой Изабеллой. Он заявил, что подчинится только приговору баронов в курии, но позаботился о том, чтобы остаться в юридически безупречном положении, отказавшись напасть на императора, у которого не было войск, и вынудить у него уступки^{412}.

Фридрих II тем не менее не забыл о своем намерении захватить Бейрут, и Жан д'Ибелен, который его отлично знал, подготовил свою сеньорию к обороне в 1228 г. Император, уже вернувшись на Запад, решил наказать партию сирийцев за то, что они, не переставая, противоречили ему во время экспедиции 1228–1229 гг.: по его приказу Бальан Сидонский решил конфисковать фьефы баронов из партии Ибеленов (их «dessaisir»). Жан д'Ибелен, сеньор Бейрута, его сын Жан, сеньор Арсуфа, его тесть, Рохард де Хайфа, Филипп л'Асн и Жан Морио должны были лишиться своих владений. Тогда Жан пожал плоды своего безупречного поведения: он призвал баронов примкнуть к нему (сославшись на «Ассизу о верности» Амори I, которая предусматривала наказание сеньора, лишавшего своих вассалов их фьефов без суда), и все бароны Сирии еще раз отказались выполнять воинскую повинность для Бальана^{413}.

Бальан Сидонский, несмотря на свою верность императору, которому он помог в переговорах с мусульманами, тогда как остальные сирийские бароны держались в стороне, не мог управлять в подобных условиях. Поэтому Фридрих II решил заменить его одним из своих самых преданных помощников, имперским маршалом Риккардо Филанжиери. Под предлогом усиления обороны Святой Земли (Иерусалим подвергся набегу мусульманских крестьян), из Бриндизи отчалила маленькая армия (огромная для Сирии) (1231 г.): шесть сотен рыцарей, сотня оруженосцев (valles a chevaus coverts), шесть сотен пехотинцев и три тысячи вооруженных моряков были вверены командованию Филанжиери^{414}, котррый появился перед Кипром и высадился в Сирии. Филанжиери, который заставил кастеляна Эймара II де Лейрона сдать Тир, и Бальана Сидонского — Акру, был уже знаком населению Сирии: он прибыл в Святую Землю незадолго до Фридриха II и вынудил сирийцев соблюдать перемирие с жестокостью, шокировавшей франков, не привыкших к столь энергичным действиям. Между прочим, его обвиняли в нападении на франкский разъезд, отправившийся на поиски фуража в мусульманские земли; это нападение Эрнуль описывает следующим образом: «Они (крестоносцы, собравшиеся в Сидоне) послали фуражиров в землю язычников за продовольствием. И те пришли туда и привели оттуда много скота и добычи, хлеба, зерна и мяса, мужчин, женщин и детей. Маршал императора, который тогда жил в Акре, узнал, что христиане вошли в землю поганых и везут оттуда богатую добычу; он сел на коня и созвал своих рыцарей и вышел им навстречу. Когда же фуражиры увидали маршала и различили его знамена, то весьма возрадовались, ибо верили, что идет он им помочь, в чем они тогда очень нуждались. Но те сделали по-иному, и сбивали их на землю, и убивали, и ранили, и избивали, и отняли всю их добычу, и отослали ее обратно неверным». Филанжиери также упрекали в том, что он постоянно держал сирийских баронов в стороне от переговоров с мусульманами, на что те жаловались папе^{415}.

Ко всем этим причинам конфликта прибавилось еще несколько, особенно на Кипре, где, собственно говоря, и началась война. Некоторые кипрские бароны были недовольны всевластием Ибеленов, в то время как Филипп д'Ибелен, а затем и его брат Жан состояли на острове регентами при короле Генрихе I. Один из главных недовольных, Амори де Барле, приходившийся родственником Иерусалимским королям по своей матери, сын одного из соратников Ги де Лузиньяна, долгое время был близким другом Жана д'Ибелена; но королева Алиса (дочь Генриха Шампанского и вдова короля Гуго I), выйдя во второй раз замуж в 1223 г. за сына князя Антиохийского, вопреки протестам Ибеленов и Барле^{416}, не смогла сделать своего мужа Боэмунда бальи и доверила регентство Амори де Барле. Филипп д'Ибелен и Ансо де Бри, вожди кипрского баронажа, его низложили. После того как Амори был смещен, Жан стал бальи; со своей стороны, Амори де Барле, заручившись поддержкой своего кузена Амори де Бейсана, принялся собирать вокруг себя противников Ибеленов. Двое других недовольных не замедлили к ним присоединиться: Говен де Шенеше (он был обвинен в убийстве перед бальи Ибеленом, который его принудил примириться со своим противником на позорных условиях) и его родственник Гильом де Риве. Наконец, Гуго Джебайлский, родич самих Ибеленов, примкнул к этой партии, и все ее члены воззвали к императору^{417}. Прибыв в Сирию, император отобрал регентство у Жана д'Ибелена и доверил его (точнее, по средневековому обычаю, продал) пятерым заговорщикам. Те взяли реванш над Ибеленами и их сторонниками, обложив их налогами, чтобы добыть сумму, необходимую для выплаты своего долга императору.

Разрыв произошел из-за необычайно резкого акта враждебности: регенты арестовали Филиппа Новарского, одного из приближенных к Жану д'Ибелену людей, и, по его словам, хотели его убить. Филипп, собрав с помощью госпитальеров своих сторонников, вступил в битву с пятью бальи. Жан д'Ибелен и его отряды примчались на зов Филиппа и разбили, возле Никозии, армию противника (14 июля 1229 г.), правда, понеся тяжелые потери. Осада крупных крепостей Кипра, где укрылись регенты и юный король, которого они охраняли, продлилась до середины 1230 г.; Фридрих II смог помочь своим сторонникам, только издав акт о конфискации фьефов Ибеленов. Выйдя из битвы победителем, Жан д'Ибелен внешне примирился с Амори де Барле и вновь стал править Кипром^{418}.

При новостях о кипрских событиях император послал Филанжиери на Восток, но Жан д'Ибелен был вовремя предупрежден шпионами и появился на острове, чтобы подготовить его к защите. Филанжиери потребовал, чтобы король Генрих, как вассал Фридриха II, приказал покинуть его землю Ибеленам, которые были подвергнуты изгнанию в сирийском королевстве. Генрих отказался, и, когда имперский флот прибыл к берегам Кипра, Филанжиери увидел готовую к битве королевскую армию. Не имея возможности высадиться на Кипре, он с войсками сошел на берег, возле Бейрута и без боя занял нижний город, начав осаду цитадели, чей немногочисленный гарнизон оказал отчаянное сопротивление (1231–1232 гг.). Это сопротивление предоставило Жану д'Ибелену время для действий: заявив, что его, верного вассала короля Кипрского, незаконно лишили сирийского фьефа, Ибелен добился от Генриха I де Лузиньяна обещания помощи (зима 1231 г.). Кипрская армия высадилась в феврале следующего года на побережье Триполи — гавань Тира находилась под контролем имперцев, которые также блокировали Бейрут; едва произошла высадка, как бароны, благоприятно настроенные к Фридриху II (Амори де Барле, Амори де Бейсан и Гуго Джебайлский; Гильом де Риве и Говен де Шенеше скончались), присоединились к имперской армии со своими 80 рыцарями^{419}.

В то время как Жан д'Ибелен, благодаря своей прочной позиции на Кипре, готовился снять осаду с Бейрута, ситуация в Сирии становилась очень неспокойной. Риккардо Филанжиери без осложнений, ибо его полномочия были законными, принял замок в Тире; затем он прибыл в Акру, чтобы предъявить приказ о своем назначении, надлежащим образом скрепленный золотой императорской буллой, и заставить признать его бальи королевства. Именно тогда его предшественник Бальан Сидонский, наконец получивший возможность высказать свое мнение, взял слово от имени баронов и рыцарей Акры: он просил, согласно обещанию Фридриха, уважать обычаи и ассизы королевства, а Ибеленам даровать справедливый суд. Прежде всего, он потребовал снять осаду с Бейрута. Филанжиери оттягивал ответ и отправился в Бейрут в надежде, что цитадель падет, что поставило бы непокорных сирийцев перед свершившимся фактом. Но предводители франкской знати, Бальан Сидонский, Эд де Монбельяр, Жан Цезарейский и Гарнье Германец не поддались на эти отсрочки, чье значение прекрасно понимали: два посланника прибыли к маршалу и потребовали от него ответа, на что тот в конце концов признался, что выполняет приказ императора.

Тогда знать Акры решила перейти от слов к делу: объединить свои силы им позволило одно благочестивое братство, возникшее еще в эпоху первого Иерусалимского королевства, и которое, должно быть, напоминало братство Св. Духа, с чьим уставом мы знакомы. В ряды этого братства Св. Андрея, вошли все те, кто считал себя «гвельфом» в городе, бароны, рыцари, «буржуа» и простой люд. Не переходя еще открыто к враждебным действиям, жители Акры, примкнувшие к этой автоматически создавшейся «оборонительной лиге», вступили в переговоры с противниками Филанжиери, особенно с Жаном д'Ибеленом. Едва тот высадился и добрался до Бейрута, то попросил помощи у населения Акры, и сорок три рыцаря во главе с Жаном Цезарейским и Рохардом Хайфаским присоединились к его армии. Чуть позже патриарх, великие магистры орденов (с июля 1230 г. с Фридриха было снято отлучение, и папа Григорий IX оказал ему поддержку), Бальан Сидонский и Эд де Монбельяр, а вместе с ними и представители итальянцев в Сирии предложили свое посредничество. Провал этой попытки примирения сделал неизбежным начало военных действий: Жан д'Ибелен организовал блокаду города Бейрута (внутри которой Филанжиери продолжал осаждать цитадель) и переправил подкрепления в замок, который отныне мог еще долго сопротивляться имперской армии. Кипрская армия тогда появилась в Сидоне, и Жан д'Ибелен попытался объединить вокруг себя всех франков: его старший сын Бальан отправился в Триполи с поручением договориться с Боэмундом IV о браке сестры Кипрского короля, Изабеллы, с сыном князя Антиохии и Триполи, Генрихом (прозванным Принцем — от этого брака должны были родиться наследники Генриха I на трон Кипра). Но Боэмунд не желал ссориться с Филанжиери, а военные ордена придерживались нейтралитета (17 июня 1232 г. Григорий IX в письме к патриарху Герольду порицал того за помощь мятежникам и отнимал у него полномочия легата^{420}), а важная партия Триполитанских баронов — его предводитель, Бертран де Порселе, приходился тестем Амори де Барле — была враждебной Ибеленам: Бальана угрожали убить, и Боэмунд IV приказал ему покинуть его государство. За это время сам Жан, передав командование гарнизоном Бейрута своему сыну Жан д'Арсуфу, прибыл в Акру. Именно тогда он превратил братство Св. Андрея в настоящую коммуну, куда входили «бароны и рыцари Иерусалимского королевства» и «буржуа Акры». Эта коммуна избрала тогда себе мэром самого Жана д'Ибелена, и назначила других чиновников, чтобы выполнять разные муниципальные обязанности^{421}. Из-за этого преобразования Акра фактически вышла из королевского домена: с этого времени Филанжиери числил братство среди своих врагов.

Быть может, именно в этот момент, а не месяц спустя (апрель 1232 г.) Жан д'Ибелен при помощи патриарха Герольда де Лозанна и акрского населения захватил гавань и вместе с ней эскадру из тринадцати или семнадцати имперских «chalandres», которые бросили якорь возле города^{422}. Во всяком случае, кипрская армия, покинув Сидон, пришла в Акру, где было решено двинуться на Тир, чтобы изгнать оттуда Филанжиери. Но маршала Фридриха II предупредили об этом проекте: его брат Лотарио, командовавший в Бейруте, снял осаду с цитадели, чтобы со своими войсками присоединится к имперской армии. В свою очередь, Риккардо Филанжиери поручил Антиохийскому патриарху предложить свое посредничество Жану д'Ибелену. Жан вернулся в Акру — он уже дошел до Казаль Юмбер, по дороге в Тир — чтобы обсудить эти предложения. Тогда Филанжиери, стремительным броском дойдя до Казаль Юмбер, перед рассветом застал врасплох кипрскую армию, чей командир, Ансо де Бри, не выставил дозор: отряд имперского десанта, высадившись с галер, довершил разгром киприотов, которые потеряли в битве при Казаль Юмбере (3 мая 1232 г.) весь их обоз, но довольно незначительное количество людей. К тому же подход войск из Акры, которых вероломство имперцев заставило наконец начать действовать, помешал Филанжиери развить свой успех и уничтожить армию Кипра.

Но маршал не терял времени даром: он отправил на Кипр Амори де Барле и его отряды, а затем лично высадился на острове, оставленном Жаном д'Ибеленом без защитников. В результате довольно бескровного (только два замка, Дье д'Амур и Бюффаван, оказали сопротивление) завоевания противники Фридриха II лишились своего главного владения, а Филанжиери принялся безжалостно преследовать знатных киприотов, примкнувших к партии Ибеленов. В это время Жан д'Ибелен занимался тем, что заново экипировал свою армию (его племянники Жан Цезарейский и Жан д'Ибелен продали для этого одно из своих двух поместий). Одновременно он старался обзавестись флотом и, чтобы избежать урона при столкновении с пизанцами, верными императору, заключил союз с генуэзцами (ходили слухи, что Фридрих II приказал своему маршалу пленить всех генуэзцев в Акре: коммуна Генуи тогда выслала, 10 августа 1232 г., эскадру из десяти галер и двух нефов под командованием Ансальдо Боллето и Бонифацио Панзано)^{423}. Именно благодаря помощи генуэзцев армия Ибелена смогла спустя всего двадцать семь дней после битвы при Казаль Юмбере погрузиться на суда и взять курс на Фамагусту, куда она прибыла 6 июня 1232 г. Ночная высадка, заставшая врасплох Филанжиери, позволила захватить Фамагусту, которая сдалась после падения важного форта Ла Кандар. Чуть погодя киприоты двинулись на Никозию; зрелище опустошенного «лангобардами» (то есть калабрийцами, как сирийские франки называли солдат Фридриха II) острова только подстегнуло армию Ибеленов. Никозия была занята без труда, поскольку Филанжиери отступил в горы в центральной местности острова. Киприоты, торопившиеся на выручку замку Дье д'Амур, тотчас же столкнулись с имперцами. Сражение при Агриди из-за безумной атаки императорских войск закончилось полным поражением для Филанжиери, которому не хватало пехоты, хотя у него в распоряжении и было значительно большее количеств кавалерии, чем у его противника (15 июня 1232 г.). Разгром при Казаль Юмбере был предан забвению, большое число «лангобардов» убито или взято в плен, а Кипр отвоеван почти полностью. Только форт Керин сопротивлялся долго — девять с половиной месяцев — благодаря своему местоположению (древняя Керауния находилась в северных горах Кипра, на берегу моря, напротив Киликии, где укрылся Филанжиери) и господству на море имперцев.

Покончить с этим замком помогли генуэзцы: эскадра Боллето и Панзано согласилась принять участие в осаде, которая и завершилась 3 апреля 1233 г. В ходе мятежа гвельфам удалось освободить Кипр от имперской оккупации^{424}, но оставалось прояснить ситуацию в Сирии: Филанжиери занимал Тир, гвельфы — Бейрут, Акру, Цезарею и Арсуф. Иерусалим подчинялся императору, сеньоры Сидона (Бальан), Яффы (Готье де Бриенн) и коннетабль Эд де Монбельяр колебались между гибеллинами, преданными императору, и гвельфами, защитниками франкских свобод. Пизанцы были сторонниками императора, генуэзцы же только что оказали помощь Ибеленам, но не замедлили примириться с Фридрихом II^{425}, который мог также рассчитывать на верность князя Антиохии и Триполи Боэмунда V (Боэмунд IV умер в марте 1233 г.). Тамплиеры и госпитальеры, несмотря на то что Фридрих конфисковал их домены в Сирии, все еще не решались выступить против императора, которого поддерживали тевтонцы.

Посреди этой анархии, однако, никто не ставил под сомнение права Фридриха на корону. В 1228 г. Жан д'Ибелен заявил свою точку зрения: император, супруг королевы Изабеллы, был законным правителем королевства. Изабелла скончалась, родив мальчика Конрада (будущего Конрада IV, Конрада II Иерусалимского). Тотчас же старшая дочь Генриха Шампанского, Алиса (тогда замужем за Боэмундом V, несмотря на близкую степень родства, из-за которой их брак будет расторгнут), прибыла в Акру, чтобы потребовать Иерусалимский престол. Тогда, в 1230 г., бароны без затруднений признали, что королевский титул не принадлежит никому другому, кроме Конрада. Вечная претендентка — она будет еще не раз требовать для себя Иерусалимскую корону и графство Шампанское — получила отказ, и бароны послали к Фридриху двух рыцарей (Жоффруа ле Тора и Жана де Байеля) с просьбой, чтобы, по обычаю, законный король прибыл жить в Святую Землю. В ответ Фридрих заявил, что в течение года «сделает то, что должен сделать»^{426}.

После мятежа 1230 г. гвельфы не осмелились отменить свой приговор, вынесенный в 1230 г., и решили договориться с императором. Папство уже давно пыталось утихомирить распри, столь пагубные для Святой Земли: в июле 1232 г. Григорий IX добился, чтобы Фридрих II отложил отправление новой армии против мятежников — император удовольствовался тем, что выслал в Тир надежный гарнизон^{427}. Патриарх Герольд, получив от папы энергичный выговор за свое доброжелательное отношение к Ибеленам, тут же прибыл в Рим, чтобы ознакомить папу с истинным положением дел и жестокостью Филанжиери. Он вернулся, оправдавшись, и вновь назначенным — знак несомненного доверия — на пост легата, который отныне присоединялся к титулу патриарха. Тогда Фридрих II, достигнув согласия с Григорием IX, решил установить мир с помощью уступок, но без ущерба для своего королевского права. Он поручил епископу Сидонскому объявить о всеобщей амнистии в обмен на подчинение сирийских баронов; и поскольку Филанжиери слишком ненавидели в Святой Земле, император доверял управление королевством сирийскому барону Филиппу де Могастелю — партия гвельфов могла упрекнуть его только в том, что он был изнеженным «пуленом». Тем не менее Фридрих не мог согласиться с превращением королевского города в независимую республику: именно из-за этого в Италии и шла борьба между гвельфами и гибеллинами, и император отказался признать управление Акры за братством Св. Андрея, чьего роспуска он потребовал. В начале 1233 г. епископ Сидона доставил эти предложения неоспоримым вождям франкской Сирии, прежнему бальи Бальану Сидонскому и коннетаблю Эду де Монбельяру, которые тотчас же собрали «парламент» в Сен-Круа в Акре. В результате ожесточенных споров вверх одерживала партия лоялистов (Бальан и Эд убеждали принести клятву Фридриху), когда Жан Цезарейский приказал ударить в набат: гвельфское собратство собралось, и смутьяны, к которым присоединились акрские генуэзцы, попытались убить в церкви обоих баронов и епископа. Жан д'Ибелен, которого епископ Сидонский просил лишь внешне подчиниться императору («придите в место, где он располагает властью и скажите всего-навсего: я вверяю себя милости императора как моего сеньора»), ответил басней об олене, которого заманили в логово льва, и отказался прибыть в место, где император имел бы реальную власть — он слишком хорошо запомнил ту западню, куда его заманили в 1228 г., в результате чего его старший сын Бальан остался заложником в плену Фридриха, где с ним плохо обращались.

Несмотря на смуту, затеянную в Сен-Круа и отказ Жана д'Ибелена, между Эдом де Монбельяром и императором продолжились переговоры: для начала было заключено соглашение между патриархом Антиохийским и Великим Магистром Тевтонского ордена. Письма папы полны радости по этому поводу (22 мая 1234 г.); понтифик просил у Жана д'Ибелена всего лишь покориться императору через посланников, поскольку тот не доверял имперским солдатам (7 августа 1234 г.)^{428}. Кроме того, папа послал в Акру легата, архиепископа Равенны Теодориха, с поручением добиться подчинения законному государю и распустить коммуну. В том случае, если бы акрцы отказались одобрить проект договора, папа приказывал восстановить «status quo». Гвельфы не подчинились: тогда легат издал постановление об упразднении собратства Св. Андрея, снятии коммунального колокола, эмблемы вольностей города и, в конце концов, отлучил Акру от церкви (конец 1234 г.). Делегация из Акры в лице Филиппа де Труа и Генриха Назаретского привезла те же условия: роспуск коммуны и признание Филанжиери. Ситуация стала настолько напряженной, что Григорий IX в письмах от 28 июля 1235 г. пытался предотвратить неминуемую войну. Он попросил трех великих магистров оказать поддержку Бальи императора и помешать Жану д'Ибелену и прочим людям из Акры захватить Тир или другой имперский город^{429}.

Новый посланник, Жоффруа ле Тор, тогда отправился в Рим, чтобы убедить Григория IX отменить решения архиепископа Равеннского. Папа в этот момент написал Фридриху, предлагая снять с города отлучение и заключить мир с «горожанами и синдиками Акры». Что касается Филанжиери, то понтифик рекомендовал императору временно отстранить его от должности, «поскольку маршала и противную партию разделяет слишком большая ненависть» (22 сентября 1235 г.). Наконец, 19 февраля 1236 г. Григорий IX предложил назначить на пост бальи королевства Боэмунда V Антиохийского: «принеся клятву по обычаям королевства и приняв ее же от людей этого же королевства», он стал бы обладателем всех королевских прав и занял бы город Тир, чья цитадель отошла бы тевтонцам (условия этого договора с Филиппом де Труа и. Генрихом Назаретским обсуждал Герман фон Зальца). Коммуна Акры подлежала роспуску, и в Акру был бы назначен бальи по выбору Филанжиери и с одобрения коннетабля Эда де Монбельяра. Сирийцы тогда обязались подчиняться бальи, а бальи, в свою очередь, вменялось уважать обычаи и ассизы. Кроме того, жалобы Фридриха против Ибеленов надлежало рассмотреть в судебном порядке^{430}.

Эта попытка примирения провалилась, как и прочие; к тому же Фридрих II готовился поссориться с папой^{431} (в 1239 г. его вновь отлучат от церкви), а понтифик стал осознавать, сколь глубокую пропасть меж собой и сирийскими франками вырыли благодаря своей жестокости гибеллины. Жоффруа ле Тору Григорий IX посоветовал заключить тесный союз между Акрой и Кипром, что стало бы лучшей гарантией мира на Святой Земле. В это же время Фридрих окончательно примирился с госпитальерами, чьи привилегии он подтвердил в 1239 г. Тамплиеры, напротив, стали проводить еще более прогвельфскую политику. В 1236 г. смерть унесла одного из предводителей гвельфов, «старого сира Бейрута», Жана д'Ибелена (в 1239 г. за ним последовал Бальан Сидонский; Эд де Монбельяр умер в 1244 г.), а его преемники (его сыновья Бальан Бейрутский и Жан Арсуфский, его племянник Жан, будущий граф Яффаский) унаследовали только его претензии, но не его авторитет. Р. Груссе так писал об этом событии: «Под скромными титулами бальи или мэра коммуны Акры старый сеньор Бейрута на самом деле являлся настоящим государем… Однако то был исключительный случай, и после его смерти вновь воцарилась анархия»^{432}.

За годы, что протекли с отъезда Фридриха II до крестового похода в 1239 г., Святая Земля продолжала вести почти нормальное существование: под управлением Бальана Сидонского, затем Эда де Монбельяра (и Филанжиери, в той части страны, которая подчинялась императору) она познала только краткие мгновения гражданской войны. Проживавшие в Акре генуэзцы и пизанцы по-прежнему враждовали, что стало уже привычным делом. Местные власти, хотя «центральное» управление и находилось в состоянии раздробленности, выполняли свои обязанности от имени повсеместно признанного короля Конрада II. Виконты Акры, Этьен де Бутье (апрель 1232 г.), Филипп де Труа (сентябрь 1232 г.) председательствовали на заседаниях палаты горожан в Акре, в то время как Эд де Монбельяр возглавлял Высшую курию. В возвращенный Иерусалим, несмотря на то, что дороги еще не были безопасными, Филанжиери назначал кастелянов (Бодуэна де Пикиньи в 1235 г., преемника Рено Хайфаского, кастеляна в 1229–1230 гг., затем кастеляна королевства, и после него Пьера — или Готье — де Пенндепье, пикардийского рыцаря, который управлял Святым Градом с 1241 по 1244 гг.). Под председательством виконта (Жерара де Сейжа, 1235 г.) палаты горожан в Иерусалиме рассматривала дела о продаже домов и земель, и Филанжиери смог установить годовую ренту в 400 безантов с доходов от древней столицы королевства, чтобы платить жалованье кастеляну^{433}. Шли работы и над укреплениями города, но политические осложнения тормозили любую попытку восстановить крепостные стены полностью: деньги, которые приходили в Сирию, по большей части шли на борьбу между гвельфами и гибеллинами, а не на защиту королевства. В этом-то и заключалась главная опасность: внешне неделимое — даже общая территория достигла размеров, каких не знали с 1187 г. — Латинское королевство оказалось безвозвратно разделенным на части, и его внешняя политика, после нескольких лет затишья, отметивших последние годы жизни султана Аль-Камиля (умер в 1239 г.), начала утрачивать единство, что грозило гибелью государству. Оспариваемое между разными властями, которые возлагали ответственность друг на друга, королевство вскоре познало упадок почти такой же, как после Хаттина; этот крах напоминал, что на земле, настолько открытой нападению врага, не было места для партийных игр, которые начинали нравиться сирийским франкам.

II. Падение Иерусалима

Яффаский договор 1229 г. был заключен на десять лет, но казалось, что он будет прерван тотчас же после подписания, как из-за враждебности тамплиеров к этому навязанному им миру, так и из-за неудобного «коридора», что тянулся от Иерусалима к побережью. Тем не менее прошел целый десяток лет, прежде началась новая франко-мусульманская война.

В 1235 г. папа Григорий IX, предвидя истечение сроков перемирия и, возможно, надеясь восстановить единство христиан Сирии, поведя их на священную войну, принялся проповедовать крестовый поход. То, что различные мусульманские государства (распри между Эйюбидами и сельджуками достигли своего апогея) тогда находились в состоянии войны, внушало определенный оптимизм. Но папа назначил датой отправки экспедиции только 1239 г.: его призывы вызвали энтузиазм лишь у французских баронов, не участвовавших в крестовых походах с 1204 г.; к тому же самые многочисленные отряды для новой кампании выставили бургундский и шампанский регионы. Герцог Бургундии Гуго IV, графы Макона (который по этому случаю продал французскому королю свое графство), Шалона, Невера, Фореза, Бара, Сансерра, Жуаньи приняли крест одновременно с королем Наварры и графом Шампани Тибо IV. Но по ходу формирования крестового похода возникли значительные препятствия.

В 1237 г. Григорий IX узнал о смерти старого Иоанна де Бриенна, регента Константинопольской империи, оставившего это государство в критическом положении: уже в письме от декабря 1236 г. папа побуждал Наваррского короля повернуть поход на Константинополь, ибо Латинская империя испытывала сильную необходимость в помощи. Он заявил, что так можно было бы искоренить греческую схизму, а обеты освободить Святую Землю, которые приносили паломники, не пропадут даром, поскольку распад Латинской империи обернется катастрофой для Сирии. Григорий IX начал тратить средства, собранные на крестовый поход, на нужды юного императора Балдуина II.

Бароны были этим недовольны: они отказались изменить свой маршрут — правда, семьсот рыцарей направились в Константинополь в 1239 г. — и решили выбрать своим предводителем самого Фридриха II, который, будучи Иерусалимским королем, лучше всех остальных подходил на эту роль. Этот выбор пришелся не по нраву папе, который только что справедливо отлучил Фридриха (май 1239 г.) и боялся повторения «крестового похода» 1228–1229 гг. Он даже попытался остановить поход, но безрезультатно. К счастью для папы, Фридрих, который в 1238 г. пообещал лично или в лице своего сына Конрада принять участие в экспедиции, заявил, что не сможет выполнить свое обещание, ибо ему помешала война с ломбардцами — император совсем не стремился вступить в борьбу с султаном Египта в тот самый момент, когда готовил долгую войну с папством, продлившуюся до его смерти. Тогда бароны вернулись к кандидатуре короля Наваррского, который и принял командование над экспедицией^{434}.

В Святой Земле крестовый поход встретил всеобщую поддержку: собравшись в Акре 7 октября 1238 г., сирийские прелаты, а также Готье де Бриенн, граф Яффы, коннетабль Эд де Монбельяр, Бальан Сидонский и Жан Цезарейский направили вождям крестоносцев письмо с несколькими предложениями: по их мнению, было бесполезно ждать истечения сроков перемирия, ибо сами сарацины его не соблюдают (большое число паломников было убито или захвачено в плен по пути в Иерусалим)^{435}. Они также посоветовали крестоносцам отплыть из одного порта, Генуи или Марселя (на самом деле, подавляющее большинство отчалили из Марселя, другие из Эг-Морта, а некоторое число, по приглашению Фридриха II, из Бриндизи). Армии предлагали собраться на Кипре: помимо того, что на острове нашлось бы продовольствия для 1000–1500 рыцарей, там можно было бы созвать военный совет и решить, где начинать военные действия — в Святой Земле или Египте — расстояние от Лимассола до Акры, Дамьетты или Александрии было одинаковым. Наконец, «все, кто управляет в стране» (выражение свидетельствует об отсутствии центральной власти в королевстве Акры), запретили вывоз продовольственных продуктов из Святой Земли, так что крестоносцы могли не беспокоиться о снабжении провиантом^{436}.

Совет высадиться на Кипре был весьма рассудительным: он указывает, что бароны Сирии сами имели разное мнение о цели крестового похода, однако высадка на острове могла позволить всем им прийти к общему мнению, а крестоносцам получить информацию о состоянии дел в Египте. Султан Аль-Камиль скончался: Дамаск и Египет, первоначально объединенные под властью его сына Аль-Адиля II, вскоре обрели независимость друг от друга. Один за другим Ас-Салих Эйюб и Ас-Салих Исмаил вступали на трон в Дамаске, и Эйюбу в июне 1240 г. удалось с помощью правителя Трансиордании Давуда захватить Египет у Аль-Адиля. Можно было бы лавировать между этими государями, чтобы попытаться вытянуть из них — как это сделал Фридрих в 1229 г., — максимум уступок. Однако западные крестоносцы сразу направились в Акру (сентябрь 1239 г.), думая только о том, как будут раздавать удары мечом направо и налево.

Начало кампании ознаменовалось повторным взятием Иерусалима мусульманами. Кастелян города ловко воспользовался распрями между эйюбидскими князьями и отстроил — в нарушение Яффаского договора — часть крепостной стены (естественно, после того, как мусульмане захватили Святой Град, гвельфы обвинили «имперского бальи» в том, что он не снабжал Иерусалим «ни людьми, ни пищей, ни оружием и военными машинами», однако нужно иметь в виду пристрастность франкских источников). Башня Давида, единственное укрепление, существовавшее в 1229 г., стала донжоном новой цитадели; начали работать над полным восстановлением крепостных стен. Узнав об этом, правитель Трансиордании подошел к Святому Граду, осадил городскую цитадель (нижний город был беспрепятственно захвачен), которая пала спустя 21 день. Башня Давида продержалась еще шесть дней. Ее защитники капитулировали и были отведены на побережье, тогда как Давуд разрушил все укрепления, на этот раз включая и башню Давида (август-сентябрь 1239 г.)^{437}.

На военном совете в Акре стали очевидны разногласия между баронами Сирии, которые желали атаковать египетского султана на его территории, и новоприбывших крестоносцев. Были выдвинуты разные проекты: напасть на Дамаск, захватить крепость Сафет, нервный узел Галилеи, или идти отбивать Иерусалим. Принятое решение было худшим из вариантов: «Сначала крестоносцы задумали идти к месту, где находился Аскалон, чтобы восстановить стены этого города, а потом начать марш на Дамаск. Этот двойной план, едва став известным, одновременно оттолкнул от крестоносцев султана Египта, который владел аскалонскими землями, и нового правителя Дамаска, Ас-Салиха Исмаила. Благодаря этой демонстрации силы французским крестоносцам угораздило примирить между собой мусульманских князей»^{438}.

В начале ноября, несмотря на концентрацию в Газе египетской армии, крестоносцы двинулись на Аскалон, и графу Бретани Пьеру Моклерку удалось, после жестокой битвы, захватить караван и привести с собой крупную добычу. Граф де Бар (ле-Дюк) Генрих захотел повторить его подвиг, напав на авангард египетского войска, подошедшего к Газе. Вместе с с герцогом Бургундии, Амори де Монфором, Готье де Бриенном, Жаном д'Ибеленом (сеньором Арсуфа), Эдом де Монбельяром и Бальаном Сидонским он ринулся в дорогу, вопреки мнению своего предводителя Тибо IV, которого предупредили слишком поздно об этой затее, и магистров трех орденов. Тибо оставалось только выдвинуть свою армию к Аскалону, чтобы поддержать этих смельчаков. Скверное руководство привело к тому, что крестоносцы были захвачены врагом врасплох в полдень, когда завтракали в песчаных дюнах неподалеку от Газы. То был полный разгром (13 ноября 1239 г.): на поле битвы осталось 1200 человек убитыми и 600 ранеными, а сирийские бароны, чьим мнением пренебрегли, и герцог Бургундский спаслись бегством. Обескураженная и потрепанная армия через день начала отступление к Яффе и Акре^{439}.

Тогда Тибо Шампанский вознамерился вмешаться, по просьбе некоего миссионера, дружившего с князем Хамы, в междоусобную войну между этим мусульманским правителем и его соседом из Хомса; затем он остановился в Галилее. В это время Аль-Адиль II был низложен, и новый султан Египта, Эйюб, начал борьбу с правителем Дамаска. Последний, когда князь Трансиордании Давуд захотел его лишить столицы, призвал на помощь крестоносцев; он заключил с Тибо договор, по которому франки и дамаскинцы должны были в Яффе или Аскалоне преградить египетским войскам дорогу в Сирию. Взамен правитель Дамаска уступил латинянам все внутренние земли Сидона, вплоть до Литани, включая Бофор; всю Тивериаду, с Сафетом; он также обещал вернуть все старое Иерусалимское королевство, за исключением областей к востоку от Иордана. Правда, ему пришлось применить силу, чтобы жители Бофора согласились подчиниться своему государю и передать замок Исмаилу, который и подарил его франкам^{440}.

Недовольство мусульман имело и другое последствие: дамасские отряды, которые входили в соединенную франко-мусульманскую армию, перешли на сторону египтян, и франки были вынуждены отступить к Аскалону. Тем не менее Исмаил предложил совершить совместный поход в Египет. Но к этому времени латиняне уже готовились перезаключить союзные договоры в условиях, грозивших единству Сирии. Получили ли госпитальеры приказ как можно скорей заключить мир с Египтом? Или они действовали единственно из зависти к тамплиерам? В любом случае Великий Магистр госпитальеров уговорил Тибо IV примириться с султаном Эйюбом, чтобы освободить пленных, захваченных в битве при Газе. Нарушив клятву, которую они принесли Исмаилу, госпитальеры, тевтонцы (оба Великих Магистра действовали от имени Фридриха II^{441}) и крестоносцы заключили с султаном Египта договор, который сирийские бароны и тамплиеры отказались ратифицировать: в то время как Тибо IV и большинство крестоносцев отплыли на Запад (сентябрь 1240 г.), франки Сирии, отряды тамплиеров и двое вождей крестоносцев, Гуго IV Бургундский и Гиг де Невер-Форез, по-прежнему стояли лагерем между Яффой и Аскалоном, оставаясь верными союзу с Дамаском! Гуго IV выгадал это время, чтобы восстановить стены Аскалона.

Именно тогда в Сирии появился новый крестоносец, Ричард Корнуэльский, брат английского короля. Ричард, будучи женат на сестре Фридриха II, первоначально надеялся примирить обе враждующие партии, но его замысел не увенчался успехом. Тогда он присоединился к Гуго IV под Аскалоном, который они вдвоем закончили восстанавливать. Но нужно было найти кого-нибудь, кто смог бы обеспечить защиту города: Готье де Бриенн, граф Яффаский, мог бы доказать свои права на этот второй город старого «графства Яффы и Аскалона». Но, кажется, он этого не сделал, и Ричард, которого тамплиеры упрашивали передать крепость им, отказался уступить Аскалон ордену, чья заносчивость ему претила. Он предпочел оставить Аскалон и крупные суммы денег, предназначенные на завершение строительных работ, представителю короля-императора, в лице Готье (или Пьера) де Пенндепье, управлявшего Иерусалимом в должности имперского кастеляна.

Отношения Ричарда с тамплиерами и сирийскими баронами, сначала добрые, не замедлили быстро испортиться. Ричард, будучи зятем Фридриха II и очень значительным персонажем на Западе, не смог стерпеть высокомерия тамплиеров, которые обращались с ним как с «мальчишкой». Ему не удалось примирить между собой два ордена. Поэтому он охотно прислушивался к советам умеренных лиц, таких как Готье де Бриенн, Гуго Бургундский и Великий Магистр ордена госпитальеров: в результате 23 апреля 1241 г. был заключен мир, дополняющий договор 1240 г. Ричарду удалось добиться от Египта территориальных уступок, что в свое время предложили дамаскинцы: внутренние области («горы») Бейрута, вся Сидонская сеньория, земля Акры (с Букье, Сен-Жорж), сеньория Торона и Шатонеф, Тивериада и вся Галилея, (с Бофором, Сафетом, Назаретом, Фавором и Лионом), окрестности Яффы и Аскалона (включая Мирабель, Рам и Аскалон, равно как и Гибеллин, который возвращался госпитальерам), наконец весь регион Иерусалима и Вифлеема (а не город без предместий, как в 1229 г.) возвращались в состав возрожденного Иерусалимского королевства. Лишь земли от Наблуса, Хеврона, Бейсана до Иерихона, к западу от Иордана, оставались в руках под властью мусульман^{442}.

Не стоит думать, что это возвращение земель было теоретическим: иерусалимские бароны тотчас же заявили о правах своих предков. Эд де Монбельяр потребовал княжество Галилейское и незамедлительно принялся восстанавливать цитадель Тивериады. На восточном берегу Тивериадского озера Филипп де Могастель (тот самый, кого Фридрих II хотел назначить бальи в 1232–1233 гг.) вновь вступил во владение поместьем Корзи, которое в 1241 г. пожаловал тевтонцам^{443}. Жиль Сидонский, чей отец Бальан, кажется, умер в 1239 г. получил Бофор и устроил одного из своих вассалов на «земле Шуфа и Гезена»; этот владелец Сидона, приняв титул «сеньора Сидона и Бофора (seigneur de Saete et de Biaufort)» также вернул себе крепость, долгое время служившую яблоком раздора — грот Тирона. Тамплиеры отстроили свой замок Сафет^{444}, возможно, по инициативе епископа Марсельского Бенедикта д'Алиньяна (который 11 декабря 1240 г. положил в основание крепости первый камень). Мы не знаем, затевали ли госпитальеры такие же работы в Бовуаре и Гибелине. Франки не ограничились тем, что восстановили вновь возвращенные города и замки: Жан д'Ибелен, младший брат и вассал Бейрутского сеньора Бальана (старшего сына Жана д'Ибелена, старого сира Бейрута) в 1241 г. отстроил Свой город Арсуф. Что касается Иерусалима, то там полным ходом начались работы по восстановлению укреплений: этот труд лег на плечи Риккардо Филанжиери и иерусалимского кастеляна Готье де Пенндепье, который вновь обосновался в городе^{445}.

Таковы были результаты крестового похода Ричарда Корнуэльского. Но если ему удалось с помощью ловкой дипломатии восстановить королевство, то он не в силах был объединить подданных королевства. Даже в плане внешней политики тамплиеры по-прежнему отказывались одобрить договоры, заключенные с Египтом: в 1242 г. они разорили окрестности Хеврона, спровоцировав этим ответный набег правителя Трансиордании, владельца Хеврона. Вдобавок тамплиеры устроили грабительский налет на Наблус и опустошили город (30 октября 1242 г.). Тогда султан Египта выслал армию, которая окружила Яффу; но военные действия на этом остановились. Немного позднее правитель Дамаска возобновил войну против египетского султана: он вступил в союз с правителем Трансиордании, который, с целью заручится помощью франков, отдал им Храм, где до этого проводилось мусульманское богослужение. Султан Египта, чтобы избежать последствий этой уступки, поспешил со своей стороны признать этот дар: тамплиеры тотчас же принялись сооружать крепость на месте их прежней резиденции (1243 г.).

Ричард Корнуэльский пытался примирить обе партии, но враждебность гвельфов, которых поддерживали тамплиеры, к власти императора достигла такой остроты, когда всякое согласие стало невозможно. Поэтому, перед тем как отплыть на Запад (3 мая 1241 г.), английский принц с грустью писал об упадке королевства «из-за распрей и засилья узурпаторов»^{446}. Кажется, что именно он предпринял последнюю попытку полюбовно восстановить власть своего шурина Фридриха; ведь только он один мог рассчитывать на всеобщее признание в Святой Земле. Спустя месяц после отъезда Ричарда «бароны, рыцари и горожане Иерусалимского королевства», включая вождей гвельфской партии, Бальана д'Ибелена и его братьев, их кузена Жана д'Ибелена, Филиппа де Монфора, сеньора Торона, и Жоффруа д'Эстрена, сеньора Хайфы^{447}, сошлись на одном решении. Они попросили, чтобы император «вернул им свое расположение и простил все прошлые прегрешения, которые и послужили причиной раздора, до сего дня царящего на этой земле». Бароны также просили Фридриха, чтобы в ожидании совершеннолетия Конрада или его приезда в Сирию он назначил бальи графа Лестера, Симона де Монфора, с обещанием сохранять для каждого «его имущество (sa reisum) и право» и управлять «в соответствии с обычаями и ассизами Иерусалимского королевства». Все поклялись подчиниться этому бальи, снять колокол и упразднить должности консулов и капитанов коммуны Акры (7 июня 1241 г.)^{448}. Весьма вероятно, что их письменное обращение к Фридриху, оригинал которого хранится в Лондоне, было переправлено графу Ричарду с тем, чтобы он заступился в пользу просителей перед императором.

Выбор Симона де Монфора как претендента на пост бальи заслуживает того, чтобы обратить на него внимание: этот сын предводителя альбигойского крестового похода (того самого мелкого барона из Иль-де-Франса, который, завоевав Тулузу и победив Арагон, был близок к тому, чтобы овладеть всеми владениями могущественного дома Сен-Жиллей — Лангедоком, Руэгом, частью Гаскони и центральным массивом), был совсем не похож на своего брата Амори, который оказался неспособен удержать под своей властью «герцогство Нарбоннское». Он стал достойным наследником графов Монфор-л'Амори, которых на протяжении целого столетия судьба бросала в гущу сражений во всем латинском мире и манила короной. Симону, графу Лестеру, было суждено подчинить себе короля Генриха III Английского и погибнуть в битве при Ивземе, положившей конец почти королевской истории рода Монфоров. Можно задать себе вопрос: а не действовали ли сирийцы под влиянием Ричарда Корнуэльского, который, будучи встревожен амбициями своего новоявленного шурина (в 1238 г. Симон женился на его сестре)^{449}, захотел избавить Англию от будущего вождя партии баронов и одновременно даровать Сирии энергичного предводителя, способного сплотить вокруг себя всех франков — разве Симон не стал впоследствии главой лиги баронов, чьи требования необычайно схожи с теми, что высказывали Ибелены? Возможно, что провал кандидатуры графа Лестера означал для франкской Сирии потерю последней надежды. Нам неизвестно, почему Фридрих отклонил Симона: в любом случае, Филанжиери продолжал управлять Тиром и Иерусалимом. По той же причине Филанжиери нажил себе грозного врага; с 1239 г. кузен Симона де Монфора начинает играть важную роль в Сирии: Филипп де Монфор был сыном Ги де Монфора, сеньора де Ла Ферте-Але, брата первого герцога Нарбоннского, и Эльвис д'Ибелен^{450}. Вернувшись на Святую Землю, которую покидал для сопровождения своего кузена Амори (попавшего в плен в битве при Газе и скончавшегося на обратной дороге в Италию), Филипп женился на дочери Раймунда-Рупена, унаследовавшей от отца Торон и Шатонеф (1240 г.). Однако, несмотря на свое весьма скромное происхождение, Филипп вовсе не собирался довольствоваться сеньорией, состоявшей из фьефов всего восемнадцати рыцарей. Его брак давал ему право претендовать на трон Армении, коим он незамедлительно воспользовался^{451}. Он стал одним из самых активных сторонников идеи возвести на практически вакантный иерусалимский престол своего брата Симона. Когда этот план провалился, Филипп задумал овладеть Тиром, богатейшим городом, который оставался единственным значительным владением Иерусалимской короны. Когда же он достиг своей цели, страх утратить город превратил его в одного из злейших врагов франкской монархии: он подчинится королевской власти только тогда, когда король Гуго де Лузиньян признает право Монфоров на Тир.

После этого перерыва, во время которого проблема заключения союза с египтянами или дамаскинцами только усилила распри, война между гвельфами и гибеллинами возобновилась: сделано это было по инициативе Филанжиери. Он с интересом наблюдал за раздорами в рядах франков и не мог спокойно стерпеть унижения, которым одержавшие победу гвельфы подвергли своих противников. Особенно это касалось тамплиеров, которые, не удовольствовавшись тем, что развязали свою личную войну против мусульман из Египта и Трансиордании, напали на своих соперников, рыцарей-госпитальеров и тевтонцев, даже не обеспокоившись мнением короля-императора^{452}.

Таким образом, с 1239 г. госпитальеры вошли в партию гибеллинов, и первой заботой Великого Магистра Пьера де Вьей-Брида и Великого Командора Тевтонского ордена, было пожаловаться императору на нападение со стороны тамплиеров (резиденция тевтонцев в Акре была разграблена). Филанжиери использовал эту жалобу как предлог, чтобы вмешаться в дела Акры, что ему удалось довольно легко, так как тамплиеры немного времени спустя послали все свои силы в иерусалимскую армию Эда де Монбельяра^{453}, стоявшую лагерем под Цезареей. В городе также не было ни одного Ибелена (Бальан находился в Бейруте, Жан д'Арсуф в своей Арсуфской сеньории, Ги и Бодуэн на Кипре); Жан Цезарейский только что умер, последовав в могилу за своим дядей Бальаном Сидонским. Партия гибеллинов вновь вырисовывалась в Акре, где Филанжиери мог рассчитывать на содействие пизанцев: двое нотаблей, Джованни Ваалино и Гильом де Конш, вступили переговоры с маршалом империи.

Тогда Филанжиери прибыл в Акру, без сомнения, преждевременно (возможно, он хотел всего лишь изучить ситуацию на месте): Великий Магистр ордена госпитальеров со своими войсками отправился в княжество Антиохийское, где командор Маргата воевал с султаном Алеппо. Маршал тайно проник в резиденцию госпитальеров, но Филипп де Монфор, который единственный из гвельфских баронов находился в тот момент в Акре, прознал, что двое названных выше «буржуа» собираются побудить население подчиниться власти бальи Тира, отказавшись от повиновения Эду де Монбельяру; они уже приняли клятвы от своих сторонников. Филипп спешно собрал гвельфскую партию, добился помощи генуэзцев и венецианцев и приказал арестовать Джованни Ваалино и Гильома де Конша. Филанжиери, которого предупредили о провале заговора, бежал из города по тайному ходу («ворота Мопа») и благодаря своему проворству спасся от войск Бальана д'Ибелен-Бейрута (пехотинцев из латинян и местного населения, маронитов или мусульман, с ливанской «Горы»), которые вошли в Акру и в течение нескольких месяцев осаждали резиденцию госпитальеров (решив, что там укрылся Филанжиери). Осада была снята только после того, как Пьер де Вьей-Брид и госпитальеры, вернувшись из Маргата, стали лагерем в командорстве Винь-Нов (откуда они угрожали Акре). Великому Магистру даже пришлось поклясться, что он не вступал ни в какой сговор с Филанжиери.

Когда же Фридрих II услыхал о новой неудаче, постигшей его маршала, то решил назначить вместо него Томаса Аквинского, графа д'Ачерра, ибо итог его предыдущих миссий позволял надеяться, что он сумеет лучше поладить с сирийскими баронами. Но было слишком поздно: вражда между гвельфами и гибеллинами достигла своего апогея. Акра была вновь отброшена в партию гвельфов, а госпитальеры стали соблюдать осторожность. Что касается Бальана д'Ибелена и Филиппа де Монфора, то они вознамерились покончить со «змеиным гнездом» ломбардцев в Тире. В этом городе у них были свои связи, которые они до сих пор сумели сохранить в тайне: некие жители Тира (венецианцы?) только что известили их об отъезде Филанжиери, которого отозвали на Запад, и о том, что его преемник еще не прибыл.

Но оказалось довольно затруднительно оправдать предприятие подобного рода: Фридрих II, от имени своего сына короля Конрада II, по-прежнему оставался законным государем, а Филанжиери по его поручению занимал пост «бальи Кипра и Иерусалима, легата в Армении, Антиохии и Триполи». Выход был найден поэтом и юристом Филиппом Новарским. «Ассизы Иерусалима» (без сомнения, в память о щекотливом восшествии на престол Балдуина II в 1118 г.) требовали, чтобы наследник короны, по своему совершеннолетию, прибыл на Святую Землю, чтобы лично вступить во владение своим королевством. Конрад родился 25 апреля 1228 г.: ему вот-вот должно было исполниться пятнадцать лет^{454}. Поэтому Филипп Новарский считал, что заговорщикам не следует переходить к активным действиям до апреля 1244 г., дав Конраду время, чтобы прибыть в Сирию. После этой же даты корону спокойно можно будет передать его ближайшему родственнику.

Однако оба вождя гвельфов и слышать не хотели о том, чтобы ждать так долго: вместо того, чтобы ждать, пока можно будет полностью лишить Конрада его владений, бароны предложили назначить регента, который, если сын Фридриха не явится в королевство, становился бы его вероятным преемником. Конрад как раз потребовал оммажа от своих сирийских вассалов: на «парламент», собранный в резиденции патриарха в Акре, прибыла вся знать Сирии^{455}. Королева Кипрская Алиса, дочь Генриха Шампанского, которая уже претендовала на корону в 1230 г., теперь возобновила свои требования^{456}. Весь сценарий был тщательно подготовлен Ибеленами: с помощью юриста-«буржуа» Филиппа Бедана Филипп Новарский, вдохновитель этого государственного переворота, позаботился заранее подготовить все аргументы, которые изложил от имени королевы Алисы, выступив в роли ее адвоката (в качестве вознаграждения королева предоставила ему тысячу безантов ежегодной ренты и оплатила все его долги размером свыше тысячи марок серебром). Алиса недавно вышла замуж за брата графа Суассонского, Рауля, де Кевра. Ей удалось убедить присутствовавших на ассамблее в законности ее прав на корону (как дочери Изабеллы Иерусалимской и сводной сестры Марии Монферратской, чьим наследником и являлся Конрад). Эд де Монбельяр все же попытался добиться для Конрада отсрочки на год: но выступление старого коннетабля не увенчалось успехом. Самое большее, что удалось добиться — обещания, что Алиса и ее муж вернут королевство Конраду по его первому требованию, если он однажды появится в Сирии. После этого Раулю и Алисе вверили управление королевством; Бальан д'Ибелен и Филипп де Монфор первыми принесли оммаж новым государям, и Алиса, официальная регентша, потребовала от ломбардцев сдачи Тира, в чем ей было отказано.

Королевская армия, где Филипп Новарский был казначеем, стремительно готовилась к бою; галеры снабжали оружием, и венецианцы с генуэзцами присоединились к флоту. В Тире Бальи был заменен братом Филанжиери Лотарио, который в качестве маршала Иерусалима (сам Филанжиери был маршалом империи) временно взял управление в свои руки. Лотарио был «доблестным рыцарем, мудрым и смелым»^{457}, но связи, которыми гвельфы располагали в городе, сделали всякое сопротивление бесполезным: обойдя крепостные стены по отмели, несмотря на сильный прибой, мешавший продвижению лошадей, гвельфские рыцари проникли в Тир через потайной ход скотобойни, который им открыли изнутри, в то время как их галеры преодолели преграду в виде цепи, ослабленную их сторонниками в городе, под ливнем стрел из сторожевой башни. Нападение было неожиданным, и Лотарио, которого мятеж в городе и атака гвельфов застали врасплох, едва успел укрыться в цитадели. После этого в порт вошла «barque de cantier»^{458} с нефа Филанжиери, потонувшего в открытом море. Потерпевших кораблекрушение, в числе которых находился и сам Филанжиери, несмотря на умение их капитана, рыцаря Жана де Гриля, буря отбросила обратно в Сирию, где они и направились в Тир, не подозревая о событиях, произошедших 12 июня 1243 г. Захваченного в плен Риккардо Филанжиери сделали заложником (по совету Жана д'Ибелена, кузена Бальана и будущего графа Яффаского). Лотарио, видя, как его брата угрожают повесить, сдал цитадель Ибеленам^{459}. Это случилось 10 июля 1243 г.

У Фридриха еще оставались владения в Сирии: Боэмунд V, князь Антиохии и Триполи оставался верен императору-королю, возможно, как и граф Яффы, Готье де Бриенн, чьи владения примыкали к имперским городам Иерусалиму и Аскалону. Но император сознавал, что его власть над этими городами довольно зыбка, поскольку Рауль и Алиса в это время подчиняли себе императорские земли на севере королевства: он приказал своему новому бальи, Томасу д'Ачерре, вверить, Аскалон заботам госпитальеров до тех пор, пока от него не поступит новое распоряжение^{460}.

Едва Тир был захвачен гвельфами, как начался дележ города: венецианцы — как и генуэзцы — сыграли значительную роль во взятии города, третьей частью которого они некогда владели. Марсилио Джиоржио стремительным напором завладел всеми прежними венецианскими владениями и выслал в октябре 1243 г. в Венецию их список. Сам же город по закону должен был отойти короне. Поэтому Рауль де Кевр счел вправе потребовать его себе как часть королевского домена. Но Филипп Новарский, приняв капитуляцию имперцев, передав цитадель под охрану Бальану д'Ибелену и Филиппу де Монфору. Эти два барона отказали Раулю в его требовании, сославшись на то, что

Алиса и ее супруг были регентами лишь в отсутствие короля Конрада II; именно ему (если он, конечно, прибудет в Сирию) оба кузена якобы собирались вернуть крепость, тем более что права Рауля не были неоспоримыми. На самом же деле Филипп де Монфор поторопился присоединить Тир к своим торонским владениям, и вскоре стал именовать себя «сеньором Тира и Торона» и даже — высшая узурпация королевских прав — чеканить там монету^{461}. Рауль в ярости понял, что эти ловкачи оставили ему только подобие королевской власти и собираются держать его в стороне от дел. Он тотчас же отбыл во Францию. Тогда еще не забыли, что Алиса, появившаяся на свет в то время, когда еще был жив Онфруа Монреальский, первый муж ее матери, считалась незаконнорожденной: Бальан и Филипп не преминули воспользоваться этим случаем и подчинить своему влиянию королеву, чье право на корону они могли, в случае необходимости, начать отрицать…^{462}

Таким образом, Иерусалимское королевство осталось без иного государя, кроме старой королевы Алисы (скончавшейся в 1246 г.). Эд де Монбельяр отказался занять пост бальи. Более в Сирии не было настоящего правительства: когда буря обрушится на эту страну, то застанет ее без защиты и без вождя.

Однако пока обстоятельства складывались благоприятно: мы уже упоминали, что из-за ссоры между султанами Каира и Дамаска христиане вновь обрели Храм в Иерусалиме. Папа Иннокентий IV тотчас же задумал использовать эту войну между мусульманами, как это сделали перед 1239 г.: он написал Иерусалимскому патриарху (преемнику Герольда де Лозанна, который, скончавшись 7 сентября 1239 г., стал единственным из всех патриархов XIII в., кто был погребен в церкви Гроба Господня), приказав взимать с сирийских франков налог на восстановление крепостных стен Святого Града^{463}. Но не было власти, которая могла бы приняться за выполнение этой задачи: кому тогда принадлежал Иерусалим? Конечно, тамплиеры вошли во владение своей старой резиденцией, которую они продолжали укреплять, но разве имперцы не контролировали остальную часть города? Бальи Фридриха II, Томас д'Ачерра, не мог заняться обороной Иерусалима: после того как он узнал, что Тир находится в руках Филиппа де Монфора, ему пришлось обосноваться в Триполи^{464}.

В то время, как под руководством имперского кастеляна Иерусалим спешно готовили к обороне, тамплиеры и их союзники — гвельфы забросили дипломатическую игру, которая позволяла им выторговывать уступки у своих двух противников одновременно: они решили вступить с султаном Дамаска, правителями Трансиордании и Хомса, союз, направленный против Египта. В качестве вознаграждения дамаскинцы обещали уступить им часть Египта, если его удастся захватить. Султан Египта, испугавшись этой коалиции, призвал на помощь «большие компании», которые в это время терроризировали Восток, так же как это станут делать во Франции эпохи Столетней войны политические враги. То были хорезмийцы, боевые соратники Джалал Ад-Дина в войне против Чингиз-хана, которые кочевали тогда в Верхней Месопотамии. Они прибыли на зов султана Эйюба, а по пути напали на Тивериаду (захватив нижний город) и Иерусалим. Иерусалимляне обратились за помощью к всем франкским князьям и мусульманским союзникам, стоявшим под Газой: но все было напрасно. Тем не менее они отразили первые атаки; но кастелян и прецептор госпитальеров погибли в ходе вылазки. Жители Иерусалима тогда обратились к своему соседу, мусульманскому правителю Трансиордании, с просьбой вывести их на побережье, но их колонна была атакована хорезмийцами и мусульманскими крестьянами: из 7000 франков до Яффы добрались 300 человек, в то время как осаждавшие, разбив лагерь перед городом с 11 по 23 августа, разоряли Иерусалим, разрушая Святые Места и королевские могилы. Святой Град был навеки утрачен для латинского мира. Однако разгром стал полным из-за уничтожения франкской армии: в битве при Форбии, возле Газы (17 октября 1244 г.), франко-мусульманская коалиция, на став дожидаться, пока ослабнут ее противники, чья позиция была неудачной, перешли в атаку на египтян и хорезмийцев. Несмотря на героические усилия, франкское войско было полностью истреблено, Великий Магистр ордена тамплиеров погиб. Великий Магистр ордена госпитальеров попал в плен вместе с Готье де Бриенном, графом Яффы. Филиппу де Монфору удалось бежать: он помешал египтянам захватить Аскалон, который защищали отважные госпитальеры. Что касается Великого Магистра Тевтонского ордена, Герхарда фон Мальберга, то, возможно, он входил в число тех трех рыцарей из его ордена, которые обратились в бегство (спустя некоторое время его лишили поста Магистра)^{465}.

Так, Латинское королевство пожинало плоды раздоров, которые сделали ее внешнюю политику колеблющейся и бесперспективной. Фридрих II запретил порвать союз с египтянами^{466}: руководствуясь интересами своей партии и желая вытянуть у дамаскинцев побольше уступок. Вместо того чтобы укреплять восстановленное в результате кропотливого труда Иерусалимское королевство, сирийские бароны и военные ордена вовлекли франкское государство в гибельную авантюру. В один миг завоевания Фридриха II и Ричарда Корнуэльского обратились в прах, и территории Акрского королевства опять свелись к непрочной прибрежной полосе.

III. Крестовый поход Людовика Святого (1245–1254 гг.)

Весть о втором падении Иерусалима и поражении при Форбии со скорбью восприняли во всем христианском мире: один несторианский прелат, тогда пребывавший в Иране, с болью писал папе об этом событии^{467}. Епископ Бейрута тотчас же отправился с призывом о помощи к королям Запада, и на Лионском соборе в июле 1245 г. было объявлено о всеобщем крестовом походе: в декабре 1244 г. король Франции Людовик Святой принял крест. К сожалению, собор в Лионе одновременно в третий раз отлучил от церкви Фридриха II^{468}; в 1248 г. в путь с французами отправились лишь несколько английских, брабантских и фризских крестоносцев. За это время положение Святой Земли еще более ухудшилось: к моменту захвата Иерусалима хорезмийцы («corasmis») уже заняли земли до линии от Торона де Шевалье до Газы, то есть всю Иудею. После сражения при Форбии султан Египта отказался впустить своих опасных союзников в долину Нила; они рассеялись по территории латинского королевства, почти лишенного защитников. За небольшой срок они буквально наводнили всю южную часть франкских владений до Акры и Сафета: хорезмийцы даже разбили лагерь в двух милях от Акры и в какой-то момент опасались, что они начнут осаду города. Необычайно важным было то, что мусульманское завоевание приняло черты окончательного возвращения земель: эйюбидские чиновники оставались в захваченных деревнях, чтобы взимать с них налоги^{469}. В конце 1244 г. армия каирского султана зандла Иерусалим, а также Иудею и Самарию, отобрав их у правителя Трансиордании. Взятие Дамаска (октябрь 1245 г.), восстановившее египетско-дамасскую унию, отняло у христиан всякую возможность воспользоваться распрями в мусульманском мире. Правда, папство попыталось затормозить катастрофу. Сначала постарались выкупить попавших в плен при Форбии, за которых в 1245 г. было приказано молиться на всем Западе^{470}. Английский историк Матвей Парижский, очень хорошо информированный о происходящем в тот момент на Святой Земле, рассказывал, что тамплиеры и госпитальеры попросили разрешения выкупить своих пленных собратьев: султан Эйюб передал им, что удовлетворит их просьбу, только если их поддержит Фридрих II, и в этом случае он отпустит пленников бесплатно. Но Фридрих в глазах франков Сирии и большого числа христиан выглядел Антихристом: оба ордена не могли согласиться. Вдобавок Эйюб высмеял их междоусобную борьбу (пять лет войны, которую не смог прекратить граф Ричард) и бегство знаменосца тамплиеров, «несшего Босеан» (1246 г.)^{471}.

Еще перед этим Иннокентий IV написал султану, чтобы добиться перемирия. В ответ Эйюб, в рамках дипломатического протокола (3 июня 1245 г.), одобрил стремление к миру понтифика; но он сослался на договор 1229 г., по которому султан Египта мог заключать мир с христианами только при посредничестве Фридриха II: письмо папы было передано египетскому посланнику при дворе императора. Эта дипломатическая неудача вызвала у Иннокентия IV взрыв ярости к Гогенштауфену, чья позиция стала походить на предательство в отношении ко всему христианскому миру. Сначала папа даже подумал, что Фридрих подделал письмо, но более тщательное исследование послания показало его подлинность. К тому же стало известно, что Фридрих II — официальный государь Святой Земли — помешал отправке в Сирию продовольствия и войск, под предлогом, что «помощь Святой Земле (subsidium Terre Sanctae)» было для папства «необычайно удобным аргументом, дабы вымогать из христиан деньги, деньги, которыми оно кичилось и жирело, при помощи лицемерных проповедей за освобождение Святой Земли»^{472}.

Став неотвратимой, война между папой и императором сковала все силы, предназначенные для обороны франкской Сирии, а сговор между Фридрихом и султаном превратили этот конфликт в один из самых ожесточенных в средневековье^{473}. В самой Святой Земле, несмотря на мусульманское нашествие и тревожную ситуацию, возобновилась борьба между гвельфами и гибеллинами; в конце концов папа признал законным лишение Фридриха владений в Леванте, осуществленное сирийскими франками: в 1247 г. король Кипра Генрих был освобожден от клятвы верности, которую он и его предшественники приносили императору с 1197 г. (отныне Кипр зависел напрямую от Святого престола), и 17 апреля признан «сеньором Иерусалимским». Папа ратифицировал государственный переворот 1243 г. и, временно закрыв глаза на незаконное рождение королевы Алисы, признал ее сына Генриха регентом королевства по наследственному праву. Кроме того, Иннокентий IV постарался обеспечить несчастному латинскому королевству эффективную поддержку: 17 июля 1247 г. он попросил Генриха «привести, насколько возможно, в лучшее состояние землю, где Иисус Христос пожелал родиться, жить и умереть» (другое письмо, написанное в тот же день, было передано подданным королевства с приказом не подчиняться Фридриху II)^{474}. Однако имперский бальи Томас д'Ачерра по-прежнему оставался в Триполи: 25 мая 1248 г. Иннокентий IV поднял тревогу и потребовал его изгнания. Не узнал ли он о сопротивлении партии гибеллинов, которую ловкому графу д'Ачерра удалось возродить, и подготовке ею нового государственного переворота с целью возвратить Конраду II его трон? Вроде бы даже «рыцари-монахи» (госпитальеры? тевтонцы?) поддержали это движение. Папа приказал любыми средствами помешать этому плану: например, он запретил пизанским кораблям входить в Акру под императорским флагом и закрепил эту сеньорию королевства за королем Генрихом^{475}. К этому времени скончался Бальан д'Ибелен-Бейрут (4 сентября 1247 г.). Генрих назначил вместо него его брата Жана д'Ибелен-Арсуфа, которого затем снял в сентябре 1248 г.^{476}

Внутренние раздоры могли только облегчить продвижение мусульман. Султан Эйюб не приостановил наступление своих войск: 17 июля 1247 г. осада Тивериады завершилась взятием этого города. Эйюбидская армия направилась к Аскалону и осадила его с суши и с моря. Город был очень хорошо укреплен и по призыву госпитальеров кипрский король прислал ему на помощь сто киприотских рыцарей под командованием Балдуина д'Ибелена и флот из семи галер и двух галеонов (которые усилили сирийскую эскадру) под командованием Жана д'Ибелен-Арсуфа. Франки вынудили египетскую эскадру выброситься на берег и ушли в Акру пережидать плохую погоду. Вдруг стало известно, что 14 октября 1247 г. египтянам удалось вырыть подземный туннель, укрепив его обломками кораблей, и проникнуть через него в Аскалон. Новость о падении Аскалона вызвала огромное разочарование в христианском мире: эта крепость, которой Гуго Бургундский и Ричард Корнуэльский посвятили столько времени, почти не защищалась^{477}!

Картина, нарисованная Матвеем Парижским, показывает положение Святой Земли в черных красках: «Жители Акры боялись за свой город, не осмеливаясь и не имея такой возможности удалиться прочь, и ждали только осады или плачевной сдачи. Им не хватало пищи и, не надеясь более на освобождение, они трепетали от страха». Крупные крепости, такие как Крак де Шевалье или Шатель-Пелерен «из-за страха и опасности казались своим обитателям скорее тюрьмами, чем защитой». Многие христиане, утратив всю свою гордость перед лицом врага, который свободно передвигался по их стране, становились вероотступниками^{478}.

Весть о начале крестового похода вернула некоторую надежду сирийским франкам, которые рассчитывали, по меньшей мере, остановить мусульманское завоевание. Сами же мусульмане узнали о скором прибытии короля Франции от Фридриха II (хотя тот и пообещал принять крест в 1245 г.), который послал вестника к султану Эйюбу, чтобы держать того в курсе французской экспедиции!^{479} Египет был охвачен ужасом, по уверениям западных купцов, торговавших в Александрии, и они воспользовались им, чтобы провернуть «интересное дело»: на Западе распространился слух, что агенты султана, с целью предотвратить крестовый поход, отравили весь перец, предназначенный для продажи в христианские порты, в начале 1247 г. Естественно, потребители разом раскупили весь перец, привезенный за предыдущие годы; когда же старые запасы иссякли, итальянские торговцы опровергли слух, который сами же и распускали!

На самом деле султан Египта тогда воевал с правителем Алеппо, который захватил Хомс (1148 г.). Новость о приготовлении к франкскому вторжению вынудила его заключить мир. Возможно, крестоносцам и удалось бы договориться с противниками Эйюба и добиться возвращения земель мирным путем. Но король Франции отказался идти по этому пути — возможно, боясь упреков, подобно тем, что адресовали Фридриху II после Яффаского договора. Он прибыл на Кипр и перезимовал в Лимассоле, где, по сообщению Жуанвиля, были собраны целые «горы» продовольствия. Долгая зимовка, которой не воспользовались, чтобы вести переговоры, негативно сказалась на армии: тем не менее Людовик Святой принял двух посланцев монгольского хана, который стремился завязать отношения с франками для совместных действий против мусульман. Король сильно заинтересовался этими предложениями и послал в Монголию посольство во главе с Андре де Лонжюмо (январь 1249 г.), которое возвратилось только в 1251 г., не добившись никаких результатов^{480}.

В 1249 г. королевская армия, с отрядами из княжества Морей (400 рыцарей), королевства Кипра и Акры — в целом 2800 рыцарей — погрузилась на собранный наконец флот^{481}. Ход кампании, предпринятой французским королем, общеизвестен: появившись 4 июня у египетских берегов близ Дамьетты (в который раз было решено идти этим маршрутом, несмотря на крепость Мансуру, которая преграждала путь на Каир, и предупреждения, сделанные в 1223 г. патриархом Александрии, посоветовавшим вести атаку вдоль рукава Розетты, чья защита была более слабой), он незамедлительно скомандовал высадку (5 июня) и обратил в бегство египетскую армию, построившуюся на берегу. Паника египтян передалась даже гарнизону Дамьетты, который позабыл разрушить мост, который связывал город с западным берегом Нила, где находились франки: 6 июня 1249 г. крестоносцы без боя заняли опустевшую Дамьетту, которая тотчас же была превращена в латинский город — мечети переделывались в церкви, религиозные ордена устраивали монастыри, новый кафедральный собор Пресвятой Девы стал вотчиной архиепископа, а прочие трудились над укреплениями. В который раз латиняне упустили удобный момент, сначала поджидая подкрепления, затем пережидая разлив Нила: за это время мусульмане реорганизовали армию и привели в состояние обороны крепость Мансуру, которая была запущена долгие годы.

Затем последовал знаменитый марш на Каир, предпринятый после долгих споров: граф Бретани настаивал сначала напасть на Александрию, чтобы задушить Египет, захватив два его порта, и заставить султана заключить мир на продиктованных королем условиях. Вопреки общему мнению граф д'Артуа заставил вновь избрать маршрут, по которому следовали воины пятого крестового похода, и отклонил предложение Эйюба в обмен на Дамьетту отказаться от его завоеваний (Иудея с Иерусалимом, Филистия с Аскалоном и восточная Галилея с Тивериадой). Эйюб умер некоторое время спустя (23 ноября 1249 г.), но его наследник Туран-шах вовремя подоспел: франкская армия еще не могла выйти с острова, который создали два рукава Нила (рукав Дамьетты и рукав Таниса). Людовик Святой продвигался осторожно, не давая завлечь себя в ловушки, устроенные его противником. Придя под Мансуру (но находясь на другом берегу), он отбил все египетские атаки (конец декабря 1249 г.) и приказал окружить свой лагерь рвами. После этого латиняне стали строить дамбу поперек рукава Таниса, чтобы по ней перейти на восточный берег: египтяне же подрывали противоположный берег, что мешало закончить строительство. Тогда какой-то местный житель (бедуин, копт или мусульманин?) поведал французскому королю о существовании брода: наконец крестоносное войско могло переправиться через Нил.

Неосторожность и неподчинение приказам короля погубили весь поход. Людовик Святой приказал, чтобы через брод переходили в строгом порядке и строились на другом берегу. Его брат Роберт д'Артуа, командовавший авангардом, едва ступил на восточный берег, как бросился со своим отрядом на штурм мусульманского лагеря (8 февраля 1250 г.). Благодаря внезапности натиска лагерь был захвачен, главнокомандующий египтян погиб, а его армия в беспорядке бежала. Поэтому Роберт, не удовольствовавшись этой бесспорной победой, захотел ее довершить, преследуя беглецов, уничтожить вражескую армию и захватить Мансуру. Великий Магистр тамплиеров, брат Жиль, попытался его удержать, но будучи обвинен в трусости, принял участие в безумной атаке графа д'Артуа. Сам король послал в галоп десять рыцарей, чтобы те приказали его брату остановиться и дождаться его подхода: Роберт не выполнил приказ. Он проник в крепость, дойдя до самого подножия цитадели, когда турецкий вождь Бейбарс, собрав мамлюков египетской армии, бросил их на крестоносцев, чьи лошади устали, и те не в силах были противостоять натиску: не имея возможности выйти из города, ввязавшись в ужасный уличный бой, где они оказались в меньшинстве, люди графа д'Артуа и тамплиеры были перебиты один за другим вместе со своим предводителем.

Сама королевская армия еще не закончила переправу через брод: арьергард во главе с герцогом Гуго IV Бургундским и пехотинцы еще оставались на западном берегу, когда Бейбарс и его турко-арабы набросились на отряд, которым командовал Людовик Святой. Практически разделенной на три части, королевской армии угрожала опасность полного уничтожения: ее авангард был перебит, а центр, состоявший из рыцарей без пехотинцев (который принес с 1189 г. франкам их самые прекрасные победы) мог подвергнуться той же участи, и арьергард не смог вмешаться. Личный героизм Людовика Святого и его осторожность позволили его рыцарям продержаться целый день; их осыпали стрелами, на что они не могли ответить из своих арбалетов, «греческий огонь» опустошал их ряды, а усталость мешала ответить им на вражеские атаки. Король все же попытался послать графа Бретани и Юмбера де Боже на помощь авангарду, но они не смогли выполнить задачу из-за преобладающей численности египтян. Жара и жажда сделали положение латинян непереносимым. Тем не менее они выстояли до глубокого вечера, когда герцог Бургундии смог вступить в бой. В конце концов египетская армия обратилась в бегство, и ужасный день при Мансуре завершился победой крестоносцев. Но если армии удалось удержаться на дороге в Каир, то нечего было и думать об осаде Мансуры; ее ряды были опустошены, и воины не в силах были продолжать наступление.

Без конца подвергаясь атакам египтян и одержав над ними 11 февраля новую победу, после которой враги прекратили активный натиск, франки не смогли вовремя оставить свои позиции и отступить к Дамьетте. В лагере началась эпидемия, и, как и в 1221 г., египтянам удалось построить эскадру, обеспечившую им господство на Ниле, что лишило франкское войско поставки продовольствия и еще более усугубило ее санитарное состояние. Когда, наконец, было приказано отступать, осуществить это стало необычайно трудно из-за новых атак врагов, в то время как тиф косил армию: Людовик Святой попытался договориться с новым султаном Туран-шахом, но тот ему не ответил. Египтяне смогли пересечь Нил по мосту, который не стали разрушать, и напали на печальный обоз с ранеными, правда, еще способными защищаться. Но на подходах к Дамьетте произошла катастрофа: заболел король, и Филипп де Монфор спешно добился капитуляции, спасавшей армию ценой сдачи Дамьетты, когда предательство одного сержанта принудило крестоносцев сложить оружие. Больные на суше и на франкских кораблях были перебиты, а остальным, прежде всего Людовику Святому, грозила тюрьма в Каире (6 апреля 1250 г.)^{482}.

Тогда у короля Франции потребовали Дамьетту и ухода франков из всей Сирии; в ответ на его отказ (мотивированный тем, что он не имеет никакого права на Святую Землю), ему пригрозили казнью. В конце концов, составили условия соглашения: Дамьетта становилась выкупом за короля, но за армию потребовали выплаты 500 000 ливров. Что касается Святой Земли, то она оставалась в том же положении же, когда Людовик Святой высадился на Востоке, — то есть мусульмане оставляли только грот Тирона, который был ими занят в момент падения Дамьетты. Наконец, с одной и с другой стороны освобождали всех пленников, как тех, что были захвачены в ходе кампании 1249–1250 гг., так и тех, кто попал в плен ранее, например, в сражении при Форбии, и уже десять лет томился в заключении в Каире.

Этот договор, хоть и устанавливал огромный выкуп, но все же позволял спасти то, что осталось от королевской армии, — кипрских, морейских и сицилийских рыцарей. Но тут вмешался новый фактор: приход к власти мамлюков. Эти рабы-солдаты (в чем-то похожие на оттоманских янычар) составляли главную силу мусульманской армии, и именно они остановили под Мансурой франков. Новый султан Туран-шах навлек на себя их гнев, и 2 мая 1250 г. был умерщвлен собственной охраной во главе с будущим султаном Бейбарсом. Так возникло экстраординарное явление — просуществовавшее до оттоманского завоевания и даже до XVIII в. управление Египта султанами, выходцами из рядов солдат-рабов, сначала турок, затем черкесов, управление энергичное и централизованное, ничем не похожее на феодальное, но где единственным правилом наследования стало убийство. Новый мамлюкский султан, Айбег Туркмен, не замедлил подтвердить договор, который его прежний владыка заключил с франками.

Дамьетта, которую королева Франции Маргарита защищала, несмотря на угрозу дезертирства итальянцев, была сдана 6 мая мамлюкам, которые перебили больных в их госпиталях и думали сделать то же самое с королем и баронами. Наконец, Людовик Святой, проведя месяц в плену, обрел свободу, но Жуанвилю пришлось пригрозить тамплиерам взломать их сундуки, чтобы они согласились предоставить деньги на выкуп (известно, что ордена-банкиры владели только вкладами, сделанными им крестоносцами: по крайней мере, именно под этим предлогом они отказались предоставить этот заем).

Людовик Святой мог бы, как многие государи до него, считать свой крестовый поход оконченным: бунт пастушков — массовое выступление крестьян, которые, под предлогом освобождения короля, грабили на своем пути церкви — создало Бланке Кастильской серьезные трудности во Франции, и регентша опасалась нападения короля Англии. На совете, собранном в Акре 26 июня королю стало ясно, что его бароны хотят вернуться во Францию. По совету Жуанвиля, он все же решил остаться: известна очаровательная сцена^{483}, когда, будущий историк седьмого крестового похода, опасаясь того, что вызвал гнев короля, удалился в угол и там предавался невеселым мыслям, кто-то закрыл ему глаза руками. Думая, что это один из его оппонентов, Жуанвиль сказал ему: «Оставьте меня в покое, мессир Филипп»; но то был король, который пришел утешить единственного рыцаря, который разделял его мнение, но попросил еще некоторое время держать в тайне его решение. Король заявил, что ему нужно освободить остальных пленных (что было сделано, хоть и не без труда, в 1252 г.) и что он не может бросить на произвол судьбы Святую Землю после кровавой бойни при Мансуре (3 июля 1250 г.), предоставив баронам и своим братьям самим решать, исполнили ли они свой обет крестоносца, или нет. Людовик IX остался в Сирии.

Сирия сильно нуждалась в помощи, и с приходом крестоносцев сирийские франки вновь обрели храбрость, как это позволяют заключить мелкие детали: 7 августа 1248 г. монастырь Ла Латин, «укрывшийся» в Акре, уступил госпитальерам, вместе со своим приорством в Како, поместья в Мондидье и Ла Тур Руж в долгосрочное владение (без сомнения, эти владения по соседству с Цезареей были опустошены во время мусульманских набегов; то, что монахи надеялись на их возвращение, свидетельствует о зарождении «оптимизма»^{484}). Во время кампании 1248–1249 гг. египтяне, развивая свои предыдущие успехи, захватили грот Тирона (1248 г.), но иерусалимская армия, без сомнения, вместе с Людовиком Святым, несмотря на отъезд таких баронов, как Жан д'Ибелен-Яффа и Филипп де Монфор (коннетабль королевства со времени смерти в 1244 г. Эда де Монбельяра), перешла в контрнаступление. Во главе с д'Жаном Ибелен-Арсуфом, бальи королевства, рыцари Акры разграбили мусульманский посад в Бейсане (28 января 1250 г.) и внезапно напали на крупную орду туркмен, пленив 18 000 коней с их владельцами и их предводителем-эмиром^{485}.

Людовик Святой позаботился, сообразно договору 1248 г., восстановить Святую Землю в границах, которыми она обладала до 1248 г.: Яффа, Арсуф, Цезарея, Шатель-Пелерен, Хайфа, Кеймон, Назарет, Сафет, Бофор стали главными крепостями на франкской границе, где они теперь находились. Но французского короля волновало обветшалое состояние фортификаций в этих городах: благодаря его присутствию в Сирии началась колоссальная строительная кампания^{486}. Акра первой приняла у себя королевских инженеров и каменщиков, которые построили крепостную стену от ворот Сен-Антуан до Сен-Лазар, у моря: так, пригород Монмюзар, до того обходившийся без защиты, был обнесен стеной. После этих работ укрепленный квартал стал процветать: около 1254 г. в нем, на «улице англичан», построили гостеприимный дом, предназначенный для приема бедных паломников из Бретани — этот дом был основан архиепископом Тира Жилем, одарившим его из своего личного имущества, и был посвящен Св. Мартину, покровителю Тура, где тогда находилась архиепископская кафедра, которой подчинялись все бретонские епископства^{487}.

Затем король взялся за Хайфу и Цезарею, чьи укрепления он приказал отремонтировать (1251 г.), потом же обосновался в Яффе, которую превратил в мощную крепость: здесь также, к вящей выгоде графа Яффаского, Жана д'Ибелена, нижний город был снабжен крепостной стеной (1252–1253 гг.). Затем настала очередь башни Сидона, где к «Морскому замку» прибавили вторую цитадель, «Замок на суше», и стену, защищавшую весь город. Благодаря этим работам, дорогостоящим и длительным, Людовик Святой придал франкской Сирии способность к сопротивлению. Его труд был продолжен в последующие годы: госпитальеры добились от папы уступки имущества двух разрушенных монастырей, Мон-Фавора и Сен-Лазар де Бетани, пообещав построить на Фаворской горе крепость, которую будут охранять сорок рыцарей^{488}. Этот акт 1255 г. превращал будущий замок в дополнение к крепостям Сафет и Бофор, позволяя организовать оборону западной Галилеи, беззащитной перед набегами врага после падения Тивериады. Архиепископ Назарета пытался участвовать в этом возрождении франкской Галилеи: в 1255 г., уступив госпитальерам четыре поместья вокруг Каны^{489}, с целью увеличить их домен на Фаворе, этот прелат попытался вдохнуть жизнь в маленький городок в Саферии, призвав туда колонистов. Но этот труд оказался не по силам архиепископу: каждую минуту можно было ожидать вражеских налетов, а глухой бунт мусульманских крестьян Галилеи помешал прелату войти во владение своим имуществом. Он добился от папы разрешения удалиться в Акру вместе со своим капитулом и уступил всю сеньорию Назарета, со своими восемнадцатью поместьями и пустошами, гопитальерам, в обмен на ежегодную ренту в четырнадцать тысяч безантов^{490}.

Если эта попытка возродить старые владения франков в Галилее и была обречена на провал, то все же она заслуживает быть отмеченной, ибо показывает, как благодаря Людовику Святому Акрское королевство перестало придерживаться только обороны: колонизация вновь охватила эти земли, только-только очищенные от туркменских мародеров, и одновременно поселенцы попытались вновь обосноваться в Самарии^{491}. Французский король сумел использовать свое освобождение, чтобы начать — возможно, все-таки поздновато, — хитрую дипломатическую игру: Эйюбидские князья не смирились безропотно с мамлюкской революцией, направленной против главы их семьи и также грозившей им всем. Дамаск вновь обрел независимость, подчинившись правителю Алеппо, прямому потомку Саладина, Аль-Насиру Юсуфу, и Эйюбиды подготовили поход, чтобы завоевать Египет. Их разгромили в кровавой битве при Аббазе (2 февраля 1251 г.), и мамлюки могли считать, что их власть спасена. Людовик Святой воспользовался затруднения султана Айбега, чтобы ускорить освобождение пленных: чтобы не сделать их участь еще более тяжкой, король не мог присоединиться к Юсуфу, который предлагал ему вернуть Иерусалимское королевство.

В марте 1252 г. Людовик Святой даже задумал заключить союз с египтянами; мечтали также захватить Дамаск. Обе стороны подписали перемирие на пятнадцать лет, которое предусматривало, помимо освобождения всех латинян, попавших в плен со времен восхождения на трон Фридриха II (1226 г.), передачу в руки христиан всех земель к западу от Иордана, включая Иерусалим, Хеврон и Наблус. Лишь четыре крепости, Газа, Дорон, Гибелин и в Галилее Гран-Герен, должны были остаться во власти султана, который обязался не укреплять их^{492}. К несчастью, в то время как франкская армия ждала в Яффе подхода своих союзников, Багдадскому халифу удалось примирить Эйюбидов и мамлюков (апрель 1253 г.). Дамаскинцы попытались отомстить латинскому королевству, участь которого, естественно, стала безразлична для Айбега. Они стали угрожать Яффе, но нескольких франкских арбалетчиков хватило, чтобы их отогнать (6 мая 1253 г.). Под Акрой они опустошили два поместья, но бальи королевства (который, самое позднее в 1251 г., получил должность коннетабля) Жан д'Арсуф смог преградить им доступ к садам. Напротив, Сидон не удалось защитить: «Морской замок» вместил столько беглецов, сколько мог, во главе с командиром королевских арбалетчиков, но стена еще не была достроена; нижний город был разграблен, а двенадцать сотен христиан убиты или уведены в рабство (июнь 1243 г.).

Людовик Святой нанес ответный удар. До этого он запретил всем вступать в отдельные стычки, как, например, сделал магистр ордена Св. Лазаря, устроивший налет на Раму, завершившийся поражением; Жуанвилю пришлось его выкупать^{493}, оставив еще не законченное укрепление стен — над ними работали еще долгие годы — он появился в Сидоне и направил во внутренние земли часть своего войска, которое (под командованием Филиппа де Монфора, великих магистров тамплиеров и госпитальеров, Жана д'Э и Жиля Ле Брена, маршала Франции) внезапно напало на Баниас и чуть не захватило Субейб, почти неприступную крепость, возвышавшуюся над этим городом. Поскольку занять внезапно ее не удалось, армия отступила и вернулась в Сидон. Когда Людовик Святой закончил заниматься укреплениями Сидона, то вернулся в Акру (7 марта 1254 г.), где на Пасху посвятил в рыцари сына Жана д'Арсуфа, Бальана (12 апреля), как и в 1252 г. нового князя Антиохийского, Боэмунда VI. 25 апреля король отбыл во Францию.

Можно только удивляться, видя, как в Святой Земле, где Фридрих II получал лишь оскорбления, король Франции пользовался авторитетом, неоспоримым до такой степени, что ему удалось даже подчинить себе гордый орден тамплиеров, заставив Великого Магистра порвать особый мирный договор, который маршал тамплиеров заключил между орденом и дамаскинцами^{494}. Однако Людовик Святой действовал в особенно деликатной ситуации, поскольку Фридрих — или, скорее, его сын Конрад — по-прежнему являлся Иерусалимским королем (Конрад неоднократно издавал королевские акты, подтверждая в 1252, 1253 и 1254 гг. права госпитальеров на их имущество в королевстве, и, прежде всего, в Аскалоне, и назначив канцлера королевства — Гильома д'Окра)^{495}. После смерти Конрада II (Фридрих скончался 13 декабря 125»0 г., завещав в качестве покаяния 100 000 унций золота своему сирийскому Королевству), папа признал его сына, юного Конрада III (Конрадина) наследником Иерусалимского трона (сентябрь 1254 г.). Однако позиция короля Франции была довольно неплохой: за прошедшие годы он старался примирить папу и императора, и его отношения с Фридрихом всегда оставались дружескими. Фридрих даже позволил себе просить у Людовика IX вернуть его чиновников на их должности в Акре и во всем королевстве. Святой король воздержался от выполнения подобного поручения, но всячески старался не оскорблять права Конрада II^{496}.

Если король Франции, официально не имевший соответствующего титула, пользовался авторитетом, чего не смог добиться даже Ричард Корнуэльский, то он обязан, без сомнения, своему моральному престижу, благочестивому поведению, благодаря которому он стал арбитром в Европе, своему духу справедливости и своему неоспоримому героизму. Кроме того, не следует забывать, что все эти сирийские бароны принадлежали к французским родам; среди них не было никого, кто бы не имел во французском королевстве если не фьеф, как Филипп де Монфор^{497}, то, по крайней мере, родственников, очень близко связанных с королем вассальными узами. Ведь не только община с единым языком и культурой признала Людовика Святого как короля без титула во франкской Сирии; именно благодаря личным связям, устанавливаемым посредством феодального оммажа, он стал естественным предводителем баронов Сирии. Разве не был кипрский король, сам «сеньор королевства», двоюродным братом графа Маршского, которому король Франции преподал столь суровый урок? Наконец, материальная помощь, столь щедро оказываемая Людовиком IX латинской колонии на Востоке, только поспособствовала тому, что к королю присоединились даже извечные бунтари. С Людовиком Святым Сирия в последний раз обрела единство.

В результате его крестового похода остатки франкского королевства были приведены в состояние обороны, а враги были вынуждены относиться к нему с уважением. Жан д'Ибелен, граф Яффаский, который с 1254 г. стал бальи королевства, завершил труд Людовика Святого во внешней политике, договорившись в 1255 г. с дамаскинцами о перемирии на десять лет, которое не распространялось лишь на графство Яффу (пожертвовал ли Жан своим доменом ради общих интересов или же, как считает г-н Гранклод, он хотел, чтобы все субсидии с Запада поступали в его графство?)^{498}. В любом случае военные действия, которые там разворачивались, начиная с 1255 г., обернулись удачно для франков, точнее для Жоффруа де Сержина, командира войск, которые Людовик Святой оставил на Востоке, и для Жана д'Ибелена. Мусульманский эмир Иерусалима был убит в схватке, закончившейся для мусульман поражением (17 марта 1256 г.), и Жан добился в 1256 г. перемирия на десять лет для всего королевства, включая Яффу, как с египетской, так и дамасской стороной^{499}.

Наконец, в Сирии вновь установился мир, после более десяти лет испытаний, которые поставили королевство на край пропасти. К несчастью, в тот момент, когда требовалось все силы направить на восстановление порядка на Святой Земле, франко-сирийская знать станет предаваться бесплодной игре в партии, которая на какой-то период обернется ужасной гражданской войной и парализует королевство, тогда как ислам зашатается под ударами новых действующих лиц, монголов.

IV. Купеческое королевство

В середине XIII в. торговля в латинском королевстве достигла наивысшего расцвета. Мирные годы, которые это государство обрело с 1244 г., позволили увеличить объем торговли между Востоком и Западом; именно в это время коммерция в Сирии была великолепно организована. Некоторые документы, датированные 1250 гг., проливают свет на детали этой организации. Поэтому следует изучать купеческую деятельность в королевстве Акры именно в этот момент, тем более что как раз тогда купечество выходит на первый план: «крестовые походы» настолько уступают место «экономике», что мамлюки будут вести походы против франкской Сирии и христианской Армении не только из-за соображений «священной войны», но и с совершенно отчетливой задачей — подавить Акру и Лаяццо, торговых соперников порта Александрии, который с этого времени станет конечным пунктом всех купеческих маршрутов восточного Средиземноморья.

Перед крестовыми походами Сирия не была особенно привлекательна для купцов, за исключением амальфийцев, которые организовывали паломничества в Иерусалим. Восточные товары, о существовании которых, по крайней мере, в то время знали на Западе — Византия поставляла их итальянским купцам (прежде всего, венецианцам или сицилийцам), которые иногда сами отправлялись торговать в Александрию и Дамьетту, тогда как мусульманские купцы (и, конечно, евреи) привозили свой товар в западные порты. Для Генуи, Пизы и Венеции крестовый поход открыл новые рынки, где они могли торговать^{500}.

Мы уже видели, как прибрежные города Италии, Прованса, Лангедока и Каталонии постепенно основывали в Сирии свои фактории, которые были наделены привилегиями, из-за чего их корабли предпочитали посещать эти порты, а не другие. Поэтому купцы Ирана, Месопотамии, Алеппо или Дамаска уделяли все больше внимания сирийским гаваням, что наносило ущерб портам, расположенным в дельте Нила, которые, тем не менее, сохраняли почти полную монополию на торговлю с Индией, Аравией и Египтом (хотя некоторые товары, такие как квасцы из Верхнего Египта, через Суэцкий перешеек доставляли во франкское королевство). Мусульманскую торговлю привлекали огромные рынки Иерусалима, Акры и Тира: к концу XII в. купцы Дамаска имели свои торговые филиалы в городах на побережье (по свидетельству Ибн Джубайра) и даже в военное время мусульманские судовладельцы Тира добивались от латинских королей позволения отправлять свои корабли в Египет. Память об этой транзитной торговле сохранилась в древнем тексте «Ассиз палаты горожан», который, возможно представлял собой таможенный тариф XII в.: королевскому рынку («фундуку») «с каждого верблюда», груженного льном, перевозимого из Каира в Дамаск, уплачивали пошлину в безант и два карубля (карубль был равен одной пятой (безанта)^{501}.

Этот таможенный тариф и прочие тексты дают представление о том, какие товары проходили через таможню во франкских портах. Перечень этих товаров Востока для людей средневековья просто пестрел драгоценными названиями: достаточно прочитать восторженную хвалу, которую Жак де Витри посвящает Святой Земле и ее плодам, чтобы понять, насколько все, что приходило с Востока, привлекало его современников. В порты Акры и Тира привозили много лекарств, которые аптекари хранили в своих лавках (средневековая фармакопея, созданная под влиянием Салернской школы, имела целиком восточное происхождение): на рынке Акры взимали пошлины за александрийский лист, алоэ, синайскую манну (из Персии и Аравии), камфару, миробаланы (сливу из Индии и Афганистана), ревень, мирру, scammone из Сирии, кассий, cedouart (горький корень из Индии и Явы). Пряности — известно, насколько велик был в средние века спрос на блюда и питье с пряностями (история об отравлении перца в 1247 г. это подтверждает) — облагались высокими пошлинами: 11 % с перца, 8 % с мускатного ореха, 9 % с гвоздики. Корица, имбирь, кардамон завершали свое долгое путешествие на рынках латинских городов в Сирии — большинство из этих пряностей привозили по суше из Индии и уверяли, что они сохраняли свой аромат лучше, чем те, что доставляли в Александрию по морю. Там они вновь продавались по соседству с товарами, необходимыми для западной промышленности, сырьем, как, например, шелковые клубки, листы хлопка, лен из Египта, волокна из Дамаска (шелковые нити), цинковая руда и особенно красильное сырье, в котором так нуждались суконщики Запада. Это были квасцы из Египта или Алеппо, красная камедь из Индии и Индокитая (которую также употребляли как лекарство), кошениль или «семена экарлата», сандаловое дерево, бразильское дерево, пользовавшееся у покупателей особым спросом и привозимое из Индии или Суматры, индиго из Багдада.

Католическая церковь закупала в этих портах ладан из Аравии, за который на таможне требовали очень высокую пошлину в 11 %; напротив, бальзам исчез из Ангадди и Иерихона, и его привозили в небольшом количестве только из Египта (правда, из Аравии присылали менее ценный продукт, но зато пользовавшийся огромным спросом у церкви, аптек и парфюмерных лавок, «opobalsamum», который также производили из бальзамового дерева). Слоновая кость, за которую взимали пошлину в 8 %, прибывала из Эфиопии и Занзибара; на Акрском рынке можно было купить и духи: «mousqueliet» (мускус из Тибета, пошлина за который равнялась 8,5 %), амбру, росный ладан… Там же на продажу выставлялись предметы роскоши: жемчуг, драгоценные камни (среди которых можно было встретить розовые рубины из Бактрианы, изумруды, сапфиры, алмазы, сердолик из Индии), фарфор («посуда из языческих стран») и, прежде всего, причудливо вышитые ткани, которые свозились со всего Востока: «baudequins» (золототканая парча из Багдада), «camocans» [шелковая ткань, похожая на сатин — прим. пер.], сукно из Дамаска («damasses»), «муслин» из Мосула, ковры^{502}. Наконец, груды богатств, наполнявших акрские лавки, пополнялись продукцией самого королевства^{503}: сахар, главная «промышленная» отрасль франкской Сирии — Фридрих II даже в одном из писем к Филанжиери просил своего наместника прислать работников из вырабатывающих сахар цехов Тира в Палермо, нисколько при этом не заботясь об интересах Сирии^{504}, — стекло, в основном производимое еврейскими ремесленниками, кожа, вино из Назарета и Саферии, ткани, составлявшие предмет гордости ткачей королевства. «Ассизы» устанавливали правила для производства «bouquerans» (тонких полотен из льна или хлопка) и «cendaux» из Тира или Триполи (эти шелковые ткани подлежали штамповке перед тем, как их начинали красить, для того, чтобы проконтролировать качество материи). «Камлот» из ворсистой шерсти (верблюда или козы) также изготавливался в мастерских латинского королевства.

Все эти товары отправлялись не только на Запад: египтяне вывозили из королевства большую часть мыла, хлопка, фруктов (дыни, лимоны, апельсины, финики) и масло (особенно кунжутовое масло). Рыбный промысел Тира и побережья дал толчок к зарождению необычайно важного сушильного ремесла: за соленую рыбу, которую вывозили в «языческие страны» («paienime»), платили налог в одну четверть карубля за безант^{505}. Большая же часть торговли с мусульманскими землями осуществлялась с помощью христианских кораблей: так, например, в 1248 г. Марсель перепродал в Бужи корицу и гвоздику^{506}. Картину вывозимых из франкских портов на Запад товаров завершали рабы^{507}.

Не менее интересно будет изучить — на что обращали мало внимания — список товаров, присылаемых с Запада на Восток. Ибо впервые торговый баланс между Европой и Азией более не был дефицитным (так же как и во времена античности, если верить свидетельству Плиния Старшего): в эпоху варварских нашествий и правления Каролингов на Западе не чеканили золотые монеты. Однако во второй половине XII в. золото вновь там появляется: на французском рынке начинают ценить золотой безант, византийскую или мусульманскую монету; в текстах, повествующих о дарении аббатствам, безант упоминается как конкурент серебряного су, каковой безраздельно царил на протяжении предыдущих столетий, с тех пор как из употребления вышел золотой су^{508}. Более того, на Западе снова принимаются чеканить золотые монеты: Людовик Святой приказывает чеканить «королевские золотые», несомненно, по подобию безанта, тогда как его предшественники выпускали всего лишь серебряные монеты… В обращение входят генуэзские и флорентийские золотые; в Италии также взялись чеканить золотые монеты. Из этого следует, что мусульманские страны, владевшие золотом, которое добывали в Судане, должны были привозить его на Запад для оплаты своих покупок.

Испокон веков Европа присылала в Левант продукцию своих суконных мастерских: Карл Великий, захотевший послать халифу Харуну Ар-Рашиду дорогой подарок, выбрал сукно из Фризии, так как знал, насколько оно ценится за морем. Контракты, заключаемые марсельскими или генуэзскими купцами в XIII в., свидетельствуют о популярности, которой пользовались эти ткани у жителей Востока. Корабли привозили с Запада «тюки» с сукном и холстом; когда «Сикард-дю-Сент-Эспри» покидал марсельскую гавань, на его борту находилось 450 центнеров груза, из которых 400 приходились на долю сукна и холста. Регистры марсельского нотария («Заметки Амальрика» от 1248 г.) знакомят нас с целым каталогом текстильной промышленности: черное сукно из Дуэ, сине-зеленое из Провена, зеленое или голубое из Шалона, красное из Ипра, сукно из Лувье, Руана, Камбре, холст из Шампани, Реймса, Германии, Лилля, Баля, «garnaches» из Пуатье, черный «estanfort» из Англии, «biffes» из Парижа, «etamine» из Арраса, «canevas», «baracans», шерстяные одеяла, войлочные шапки, золотая пряжа из Генуи, плащи из Байонны соседствуют там с пушниной, отправляемой в Акру. Пенька пользовалась огромным спросом, так же как и редкие на Востоке металлы, такие — как медь (известно, что один корабль вез тазы), олово, ртуть и свинец. Миндаль часто составлял значительную часть груза, перевозимого на Восток, так же как и солонина (западноевропейцам, поселившимся в Сирии, пришлось обратиться к своей родине, чтобы получить необходимый для них «бекон», который они не могли закупать в мусульманских странах, где свинья была «запрещенным» животным). Шафран (модная приправа) также привозился с Запада. С Сардинии во множестве присылали кораллы. Можно добавить к этому неполному списку железо, дерево (поступавшее особенно из Армении) и седла для лошадей^{509}.

Значительный процент всего этого добра приобретало само Иерусалимское королевство, но основная часть товаров, которые привозились с Запада в порты Сирии, быстро раскупалась из «магазинов» Акры мусульманскими торговцами. Купцы Дамаска и особенно Мосула держали в Акре своих посредников, которые переправляли на внутренние базары товары, присланные из стран Запада. Весьма вероятно, что Египет запасался продовольствием именно во франкских городах на сирийском побережье. Марино Сану до (писавший чуть позже падения Акры) удивлялся тому, что эта страна очень зависела от поставок из-за границы: Египет ничего не получал от мусульманского Востока (известно все же, что Тунис и современный Алжир иногда поддерживали с Каиром связь при посредничестве итальянских или провансальских купцов) и Аравии, немного продуктов поставляла Сирия и одни пряности — через Индийский океан. Из христианских стран Запада ему поступали серебро, свинец, медь, олово, ртуть, льняная или шелковая ткань, холст, коралл, шафран, масло, орех и миндаль, мастика (с острова Чио), а также рабы, дерево, железо и смола, на которых и зижделось могущество мамлюкских султанов^{510}.

Конечно, последние товары было строго запрещено продавать Египту, но полностью помешать торговле ими оказалось невозможно. Согласно «Ассизам», виновные приговаривались к повешению^{511}, но когда английский принц Эдуард захотел заставить соблюдать запрет на торговлю товарами подобного рода с Египтом, то столкнулся с привилегиями, согласно которым итальянским купцам разрешалось заниматься этим промыслом. Вне границ королевства латиняне не имели никакого средства давления на западноевропейских купцов: для этого был нужен флот, который постоянно занимался бы ловлей контрабандистов; поэтому контрабанда процветала, а за нее купцам грозило всего лишь отлучение от церкви, которое мало беспокоило этих людей, без опасения идущих на сделки с собственной совестью.

Даже в самом королевстве королевская власть оказывалась беспомощной перед этими итальянскими, провансальскими или каталонскими торговцами: мы уже видели, какие уступки купцы смогли выторговать для себя у государей. Иногда Иерусалимским королям или их наместникам удавалось вернуть себе утраченные права короны, но они так и не смогли добиться отмены самой значимой привилегии — освобождения от таможенных пошлин. Очень часто случалось, что при ввозе товаров в Акру купцы платили всего лишь формальную пошлину (по договору 1190 г. марсельцам полагалось платить один безант из ста за все, что они привезли по морю). И «коммуны» не переносили, когда пытались отнять у них эти привилегии: когда в феврале 1231 г. Фридрих II приказал Филанжиери восстановить право «цепи» (таможенные пошлины) для генуэзцев, те так враждебно отнеслись к этому проекту, что имперский бальи не осмелился применить к ним силу^{512}. Эти привилегии без конца возрастали: Конрад II даровал мессинцам вольности, которые в 1255 г. подтвердил папа. Со своей стороны понтифик разрешил купцам Анконы торговать в Акре и по всему королевству, «не платя никаких пошлин на таможне» (28 июля 1245 г.). «Сеньория Иерусалимского королевства» могла только подтвердить эти новые привилегии, а иногда и вынуждена их увеличить: так, в 1257 г. купцы из Анконы получили от баронов королевства задаток в виде квартала в Акре, с церковью, дворцом и постоялым двором, возле моря, пообещав взамен выставлять пятьдесят воинов на защиту королевства^{513}. Из-за всех этих налоговых послаблений доходы от таможни («цепи»), не переставая, сокращались: это был уже не тот неиссякаемый источник, откуда в предыдущем столетии Иерусалимские короли черпали деньги для пожалований рент. Если доходы с рынка, хоть и значительно в меньшем количестве, все же поступали в казну, то прибыль от таможни Тира в 1243 г. не превышала 1240 безантов в год (сами сирийцы были освобождены от таможенных пошлин Иоанном де Бриенном)^{514}.

Потому Латинское королевство постепенно утрачивало прибыль, которую получало в XII в. от международной торговли: потеряв крепости Трансиордании и Синайского полуострова, оно более не могло контролировать караваны, которые ранее были вынуждены платить значительные пошлины. Итальянские или иные купцы все чаще начинали вести себя по-хозяйски во франкских колониях, обедневших из-за их чрезмерных привилегий. Королевство крестоносцев мало-помалу превращалось в королевство купцов.

Эти купцы вели свою, обособленную от прочих франков, жизнь. Большинство из них только от случая к случаю посещали Святую Землю, где лишь несколько их соотечественников проживало круглый год. Дельцы и судовладельцы западных портов могли без ограничений проворачивать торговые операции. Благодаря контрактам, которые они заключали, мы можем познакомиться с механизмом этих сделок. Мы не станем на страницах этой книги анализировать сложные юридические вопросы, связанные с контрактами. В довольно запутанных договорах о фрахте рассматриваются все детали и особо оговаривается груз на борту, что позволяет нам получить ценные сведения о снаряжении судов в плаванье. Редко бывало, чтобы капиталист [capitalist] лично нанимал судно (в 1248 г. Ги Триполийский, Жиль Жеан и Вивальдус Иерусалимский зафрахтовали «Сикард-дю-Сент Эспри», где поместилось 450 центнеров груза и с командой из 40 моряков); чаще они прибегали к услугам посредника, выдавая ему определенную сумму на разные нужды, как в случае с неким купцом, который, приняв в 1243 г. «заказ» на 140 ливров в «royaux coronats», обменял эти деньги на 400 акрских безантов и купил тюк шалонского сукна, которые и взял с собой на «Нуво Парадиз», чтобы получить с них прибыль в Сирии^{515}. Этими коммерческими операциями занимался весь мир менял и банкиров, которые иногда получали крупные вклады; но чаще всего подобные вклады брали тамплиеры и госпитальеры; с самого начала они помогали крестоносцам по прибытии на Восток получить на руки наличное золото, согласившись, к примеру, взять в залог землю во Франции, чтобы выплатить сумму с доходов от нее владельцу, когда тот появлялся в Сирии. От того чтобы оказывать услуги банкирам и купцам, их отделял только шаг, и ордена его быстро преодолели. Тамплиеры вновь ввели в обращение вексель, существовавший в эпоху некоторых древних цивилизаций, что позволило торговцам не тащить с собой за море крупную сумму наличности. Кроме того, и тамплиеры, и госпитальеры имели в своем распоряжении корабли, на которых перевозили дельцов и паломников, соперничая в этом с торговыми городами^{516}.

Судна каждого города не пускались в плаванье через Средиземное море поодиночке: они покидали порт «караваном»^{517}, которым руководил один «морской консул» (или несколько), выбираемый из купцов, а не из капитанов кораблей. Этот консул разрешал все споры, возникавшие на борту во время путешествия. Как правило, эти морские поездки совершались дважды в год, в середине августа (осеннее путешествие) и немного спустя после Пасхи (весеннее путешествие^{518}). Курьезная деталь: кроме венецианцев, которые имели право в Тире пользоваться мерами емкости, имевшими хождение у них на родине, у всех остальных кораблей изменялся тоннаж на обратном пути. На пути в Сирию, тоннаж судна измерялся по обычаю Генуи» (Пизы или Марселя); на пути домой — по обычаю Акры или Сирии» (725–740 ливров, то есть 230 кг)^{519}.

Высадившись в Сирии, купцы выходили из подчинения морского консула, чтобы попасть под власть своего соотечественника — местного консула. Отчеты, которые консулы отсылали в метрополию, и марсельские статуты 1255 г. знакомят нас с обязанностями этого административного лица. Как и морского консула, в Марселе его возводил в должность глава коммуны, с одобрения большинства городского совета, который назначал ему советников. Там, куда не назначали консула, марсельцы, если набиралось свыше десяти человек, могли выбрать консулом одного из них. Консул приносил клятву вершить правосудие «искренне, без подлогов и обмана, невзирая на ненависть, любовь или страх, просьбы или подкуп». Приговоры консула, которые считались недействительными без присутствия двух советников и судебного секретаря (предпочитали, чтобы им был государственный нотариус Марселя или, за его отсутствием, корабельный писец, давший присягу), подлежали пересмотру городского совета метрополии, который карал за нарушение консульской клятвы штрафом в 25 королевских коронат и за отказ выполнять консульские обязанности — штрафом в 10 королевских коронат. По возвращении в Марсель на консула могли подать в суд все те, кого он изгнал или осудил, ему надлежало передать на хранение в архив метрополии «картулярий» с отчетом о делах. Таким образом, получается, что консул, хоть и приносил при своем вступлении в должность клятву Иерусалимскому королю, но на самом деле зависел исключительно от метрополии. Некоторые преступления были ему неподсудны, но венецианский бальи подтверждал, что в отдельных случаях грабеж и убийство разбирались в консульской курии (пизанцы, венецианцы и генуэзцы имели своих «консулов и виконтов») в присутствии королевского кастеляна и виконта: такое разбирательство практиковалось в Тире, где венецианская юрисдикция распространялась даже на евреев и сирийцев из венецианского квартала; бальи Марсилио Джиоржио отмечал, что однажды сеньор Бейрута прислал одного венецианца с Кипра, обвиненного в воровстве, на суд венецианского трибунала; в другой раз кастелян Тира поступил так же^{520}.

В обязанности консула входила не только гражданская, но иногда и уголовная юрисдикция над его согражданами. Он надзирал за коммунальным имуществом — сохранились отчеты об управлении этим имуществом, составленные генуэзскими консулами Тира и Акры: в 1249 г. прибыль от сдачи внаем домов, магазинов и лавок, принадлежавших акрским генуэзцам, достигала 1003 безанта и 18 карублей, за которые консулы должны были отчитываться, — и выполнял отдельные полицейские функции. Марсельские статуты знакомят нас с этими функциями. На рынке («фундуке») своего города, консулы были обязаны бороться с проституцией и препятствовать «торговле женщинами»^{521}. Также ему вменялось контролировать деятельность «фундигеров», лиц, которым город сдавал в аренду рынок («фундук»): если те нарушали свою клятву метрополии, то консул снимал их с должности. Тем не менее, фундигер был защищен от консульского произвола: консул не мог, например, вынудить его купить вино или прочие продукты за цену, превышающую местный курс. Как и в самой метрополии, он имел «banvin», который консул должен был соблюдать: на рынке («фундуке») нельзя было продавать иное вино, кроме того, что привозили марсельцы, до тех пор пока не иссякнут запасы. Наконец, никому другому, кроме марсельца, нельзя было сдавать внаем лавку на этом рынке, за исключением особых случаев, отдельно рассмотренных консулом и «фундигером»^{522}.

Поэтому на рынках тех портов, где они высаживались, купцы чувствовали себя как на рынках своих родных городов. По прибытии они арендовали в своих национальных кварталах дома или магазины на год или «на время пребывания», находили лавки, чтобы продать свой товар, и менял, готовых обменять западную монету на безанты или дирхемы, посещали харчевни, размещенные возле лавок на рынке, где могли сбыть свое вино, а также бани, пекарни. Как только караван входил в гавань, дома и лавки выставлялись для аренды, и, пока купцы проживали в городе, активность их национального рынка резко возрастала, прекращаясь почти полностью тогда, когда караван уходил в море, оставив в Сирии лишь тех пизанцев, генуэзцев, венецианцев, марсельцев или прочих лиц, которые осели там на более длительный период^{523}. Ничто не может дать представление о жизни этих западных торговцев лучше, чем некоторые повести из «Тысячи и одной ночи», где упоминается о точно таком же существовании мусульманских собратьев по профессии.

Поскольку чиновники короля или «сеньории Акры» нисколько не контролировали эту часть экономической деятельности, ныне ставшую основной и почти единственной в королевстве, то сады пригорода Акры и Тира и несколько поместий составляли теперь всю государственную территорию. Все богатство страны зависело от этих купцов, которых пытались привлечь с помощью стольких вольностей. Правда, наряду с западным купечеством, горожане Акры, сирийцы или франки, также занимались торговлей. Их роль в торговле не так хорошо изучена, как роль западноевропейцев, так как документы, где бы упоминалось об их деятельности, пропали. Известно только, что около 1280 г. меняла Абрагхинус (Ибрагим?) принял от папы Адриана вклад на сумму в 6000 турских ливров; евреи также практиковали ростовщичество; в 1274 г. Агнесса де Сканделион задолжала одному еврею по имени Илия 2000 безантов. И самые детальные сведения о богатых сирийцах мы можем почерпнуть из завещания Салиба, «горожанина из Акры», родом сирийца (его сестру звали Найма, брата — Бедр, племянника — Саркис), составленного в сентябре 1264 г. Салиб завещал самую значительную часть своего имущества тамплиерам, дом — госпитальерам, 25 безантов церковному совету Акры, 5 — на строительство церкви Св. Лаврентия, ренту в 35 безантов — за мессу в той же самой церкви, имущество — своим родственникам и многочисленным церквам Акры, как латинским (доминиканцев, францисканцев, кармелитов, Св. Агнессы, Св. Троицы, св. Бригитты, Раскаявшихся, Магдалины, Прокаженных Св. Лазаря, госпиталям Св. Духа и Св. Антония), так и греческим (госпиталю Св. Екатерины, подчиненному монастырю на Синайской горе). Этот примечательный текст показывает, до какой степени дошел процесс слияния между франкскими и коренными «буржуа»: исполнять завещание Салиба поручил одному генуэзцу и одному пизанцу. Чуть позже имя Салиба фигурирует в списке судовладельцев галеры, захваченной генуэзским корсаром Лукето Гримальди, наряду с прочими купцами Акры, родом из Дамаска, Мосула и Армении: их товары, перенесенные на вражеское судно, не пропали безвозвратно (принципы средневекового морского права отличались этим от права, вошедшего в практику позднее и руководствовавшегося правилом: «флаг покрывает груз») и генуэзцы возместили потерпевшим дельцам стоимость утраченного добра в размере 22 797 безантов 7 карат (1271 г.). Эта простая цифра свидетельствует о богатстве акрских купцов. Без сомнения, именно они были теми самыми «сирийцами», которых король Иоанн освободил от выплаты таможенных пошлин в Тире^{524}.

Но все же экономическая мощь в королевстве Акры была сосредоточена в руках «людей коммун», каталонцев, марсельцев, лангедокцев и, конечно, итальянцев. Пока королевская власть была в силе и могла заставить подчиняться своим законам, их присутствие ничем не грозило. Но отныне королевской власти практически не существовало: итальянские колонии стали могущественной политической силой. Символично, что в момент падения Тира венецианский бальи Марсилио Джиоржио изменил текст консульской клятвы: теперь консулы не только обещали вершить праведный суд, но и клялись Венецианской синьории в верности и подчинении^{525}. Аналогичный шаг сделала в 1257 г. Пиза: местные консулы, рассудив, что лучше будет действовать исходя из своих интересов в Акре, были отозваны приказом властей из метрополии, которые их заставили придерживаться линии их общей политики. И то, что у итальянцев были деньги, делало их еще более сильными по сравнению с земельными баронами, бедневшими прямо на глазах: итальянцы смогли заставить баронов следовать своей собственной политике — вот с этого времени и можно говорить об установлении настоящего протектората торговых республик над франкской Сирией.

V. Всесилие «коммун»

Установление итальянского протектората над Святой Землей только ускорилось из-за стычек между торговыми городами, стычек, которыми пестрят страницы исторических текстов на протяжении всего XIII в. Однако именно из-за этих столкновений последствия протектората оказались самыми пагубными: вместо того чтобы получать нескончаемую поддержку от могущественных торговых республик, франкская Сирия стала ареной их соперничества и была поделена на сферы влияния; эта распря еще более тяжко, чем война между гвельфами и гибеллинами, сказалась на Святой Земле.

Борьба же между гвельфами и гибеллинами полностью утихла только после 1250 г.: Конрад II оставался Иерусалимским королем до своей смерти, последовавшей 21 мая 1255 г., и после него папа римский признал его юного сына Конрадина герцогом Швабским и наследником Иерусалимского королевства — известно, что в 1258 г. последний издал диплом в пользу госпитальеров, где принял титул Иерусалимского короля. Но, когда молодой государь захотел возобновить претензии Гогенштауфенов на Сицилийское королевство, папа пригрозил отнять у него Иерусалимскую корону (1266 г.). Конрад III упорствовал в своем намерении: 5 апреля 1268 г. Климент VI лишил его Иерусалимского королевства и освободил его вассалов от необходимости соблюдать клятву верности^{526}. В тот же самый год, 23 августа, Конрад попал в плен к Карлу Анжуйскому в битве при Тальякоццо и 31 октября был обезглавлен в Неаполе^{527}. Так пришел конец династии Гогенштауфенов: трон Иерусалимского королевства стал вакантным, и появилась возможность возвести на него государя, который навсегда остался бы в Сирии. До этого времени обстановка складывалась таким образом, как будто престол был не занят, но права Конрада II и Конрада III оставались в силе. Королевством управляли с Кипра кипрские Лузиньяны, носившие титул «сеньоров королевства» и от их имени «бальи», выполнявший в Сирии обязанности регента. Подобные обстоятельства вовсе не благоприятствовали тому, чтобы торговые республики проявляли уважение к королевской власти.

Уже давно велась борьба между этими республиками, особенно между Генуей и Пизой, старыми врагами, яростно оспаривавшими друг у друга господство над Тирренским морем. Венеция редко вмешивалась в их столкновения, разве для того, чтобы как в 1222 г. выступить посредником. Но вскоре Генуе и Венеции пришлось разрешить свое торговое соперничество с оружием в руках, начав, таким образом, войну, продлившуюся целое столетие. Пиза вскоре выбыла из игры: из-за приверженности делу гибеллинов ее многократно отлучали от церкви (например, в 1268 г., когда пизанцы поддержали Конрада III) и подвергали всякого рода карательным санкциям (низведение пизанского митрополита до звания простого епископа, отнятие у него власти над викарными епископами на Сардинии), вплоть до того дня, когда измена графа Уголино (которому Данте посвятил самые жуткие страницы своей «Божественной комедии») предала ее в руки врагов. Пиза смогла оправиться от этого удара, но отныне играла второстепенную роль в борьбе за гегемонию. Эта война, в ходе которой огромный тосканский порт защищал интересы гибеллинов, нашла свое отражение и в Святой Земле: 10 июня 1247 г. Иннокентий IV отменил привилегию, предоставленную пизанцам епископом Акры Тибо (1200 г.), превратив церковь Св. Петра Пизанского в капеллу и отняв у нее право церковно-приходской власти над акрскими пизанцами. Чуть позже, 25 мая 1248 г., пизанцам запретили входить в порт Акры под императорским штандартом. Не из-за этого ли запрета зимой 1248–1249 гг. велась война между пизанцами и генуэзцами, по причине которой Людовик Святой остался без кораблей, а кипрскому королю Генриху I пришлось сместить с поста бальи Жана Факона (возможно, он скомпрометировал себя связями с одним из враждующих лагерей) и назначить на его место Жана д'Арсуфа, которому удалось восстановить мир при поддержке горожан Акры, тамплиеров и госпитальеров? Эта война продлилась 28 дней, во время которой в ход пошли все военные машины того времени, камнеметы, требюше и мангоно, причинившие значительный урон улицам Акры^{528}.

Остальные «коммуны», в общем, были куда менее беспокойными. Правда, Марсель и Монпелье, в свою очередь, начали на улицах огромного сирийского города борьбу, которая переросла во всеобщее побоище. Пока оба этих города были подвластны королю Арагонскому, общий консул заправлял их имуществом и руководил их «караванами»^{529}. Но арагонцы упустили Прованс: Марсель не намеревался отказываться от своего главенства над Монпелье. Тогда купцы из Монпелье решили вернуть себе самостоятельность и учредить собственный консулат: поэтому-то и был развязан конфликт (завершившийся в 1257 г.)^{530}.

До сих пор эта борьба не причиняла Святой Земле особого неудобства, ибо не выплескивалась за пределы генуэзских, пизанских или провансальских кварталов: она скорее походили на стычку, чем на настоящую войну. Столкновение же 1249 г., затянувшись, приняло более серьезный оборот. Оно не замедлило перерасти в постоянную войну, разбив на два противоположных лагеря все силы франкского королевства и напомнив о причинах борьбы гвельфов с гибеллинами.

Генуя и Венеция вступили в борьбу за торговое господство: участие, которое крупный порт на Адриатике принял в разделе Византийской империи, вызвало зависть ее соперника, и хотя оба города встали под знамена папства в период борьбы с Фридрихом II, который повелел начать блокаду Генуи, венецианцы довольно вяло поддерживали военные действия гвельфов, боясь мести со стороны гибеллинов. Между Пизой и Венецией не существовало такой ненависти, как между Пизой и Генуей. Однако итальянские колонии жили бок о бок на Святой Земле, что служило источником постоянных трений и представляло большую опасность для латинского Востока. В Акре пизанцы занимали портовые набережные поблизости от церкви Святого Андрея, в юго-западной части города. «Улица провансальцев», где возвышалась церковь Богородицы, вклинилась между их кварталом и венецианским кварталом, расположенным к востоку, на другой стороне внутренней части порта. Генуэзский квартал размещался к северу от пизанских владений, и к западу от венецианских; две генуэзские башни грозно нависали над пизанскими зданиями. Узкие городские улочки, где теснились укрепленные дома и башни, казалось, так и дышали ненавистью, напоминая этим итальянские города XIV в.

Королевская власть — или, точнее, власть бальи, которую представлял наместник короля Конрада II или Конрада III — была не силах проникнуть в эти островки, которые образовывали в Акре кварталы коммун: «улица пизанцев», «улицы венецианцев», «улицы генуэзцев». Со стороны представителей власти было далеко не безопасным делом заставлять членов коммун подчиняться королевскому правосудию, даже если речь шла о преступлениях, которые по договору с итальянскими коммунами должны были разбираться на суде королевских чиновников. Граф Яффаский Жан д'Ибелен однажды попытался поступить таким образом. Он приказал схватить «дурного молодчика», родом из Генуи, обвиняемого в воровстве, и, согласно обычаю, отрубить ему кисть; как бальи королевства он имел право карать за воровство. Национальные чувства взыграли в груди соотечественников преступника: они дождались дня, когда граф Яффаский сложит полномочия бальи, и в тот же миг толпа генуэзцев напала на своего обидчика и его свиту. Люди Жана были рассеяны, а самому графу помогло спастись только чудо (1256 г.). Ему пришлось выплатить нападавшим солидный выкуп.

Преступники легко могли воспользоваться иммунитетом в Акре: не говоря о соучастниках, которых без труда находили в разношерстной толпе, заполнявшей улицы огромного города, каждое здание которого готово было стать для них убежищем. Казармы военных орденов, тамплиеров, госпитальеров, тевтонцев имели право укрывать беглецов. Мы видели, что в 1238 г. папа Григорий IX осудил злоупотребления рыцарей-монахов. Но венецианцы, пизанцы и генуэзцы в своих кварталах претендовали на такое же право: все были изумлены, когда Жоффруа де Сержин, тогдашний бальи, после громкого злодеяния, жертвой которого стал епископ Фамагусты, а его убийца укрылся у пизанцев, повелел арестовать виновного на «улице пизанцев», полной народа (1259–1261 гг.)^{531}.

До 1256 г. нейтральной землей (своего рода анклав в той части города, где находились итальянские, провансальские, каталонские колонии), которой, правда, жаждали овладеть обе республики и которая служила буфером между венецианцами и генуэзцами, был монастырь Св. Саввы, с принадлежавшими ему домами на «улице Цепи». Он размешался на вершине холма Монжуа, возле одной из генуэзских башен, что также носила имя «Монжуа». По забавному стечению обстоятельств обе колонии одновременно испросили у папы разрешения уступить им этот монастырь (хотя в регистрах Александра IV об этом не упоминается), и якобы папская канцелярия выдала желанное разрешение и Генуе и Венеции. Поэтому, когда в 1256 г. венецианский бальи Марко Джустиниани вручил патриарху буллу понтифика с приказом немедленно передать аббатство Св. Саввы во владение венецианской колонии, генуэзцы передали свои документы приору госпитальеров. Начались серьезные волнения: при помощи пизанцев, которые объединялись с ними только в крайних случаях, генуэзцы захватили венецианский квартал, дошли до церкви Св. Марка, избивая всех венецианцев на своем пути (поводом к конфликту, возможно, стало убийство неким венецианцем пизанца, что весьма правдоподобно, если учитывать накаленную обстановку итальянских кварталов)^{532}.

Эта стычка переросла в настоящую войну. Квартал венецианцев был осажден заключившими между собой союз генуэзцами и пизанцами; кроме того, они навлекли на себя ненависть сирийских баронов, таких как Филиппа де Монфора, который в то же самое время изгнал их из квартала в Тире (составлявшего треть города). Но осажденные сумели выпутаться из сложного положения. 18 июля 1257 г. договор с Пизой обеспечил им союз с пизанцами: власти тосканского города, которые тогда воевали с Генуей за Сент-Жилию, расположенный в Сардинии, с раздражением узнали о том, что их соотечественники оказывают помощь их врагам, и призвали их к порядку. В договоре были улажены локальные споры, из-за которых венецианцы враждовали с пизанцами, в особенности тот, который затрагивал использование публичных мер, и на двадцать лет провозглашен наступательный и оборонительный союз, открыто направленный против Генуи, распространявшийся на все восточное Средиземноморье, от Крита до Сирии^{533}. В ответ на это соглашение генуэзцы заключили союзный договор с Арсуфской «сеньорией», то есть с бальи Жаном д'Арсуфом, чей двоюродный брат Жан д'Ибелен Яффаский поддерживал пизанцев. С помощью бальи им удалось захватить башню пизанцев^{534}.

Но то была последняя победа генуэзцев. Из Венеции на Восток был послан Лоренцо Тьеполо, который прорвал блокаду порта, организованную генуэзцами, и сжег значительное число генуэзских кораблей. Он высадил солдат, которые захватили здание монастыря Св. Саввы, превращенное генуэзцами в крепость; венецианский бальи Марко Джустиниани развил этот успех, отбив улицу венецианского квартала, ранее занятую врагами. Теперь Акра была в руках венецианцев и их союзников пизанцев: генуэзский флот, приплывший из Тира, был разгромлен перед гаванью. Теперь для генуэзцев пришла очередь стать осажденными в своем квартале и, не имея другого выхода, молить о перемирии, которое им и даровали их враги.

В войну, которую вели меж собой итальянцы, к концу 1257 г. мало-помалу втянулось и все население. Жан д'Арсуф перестал помогать генуэзцам; тамплиеры держали сторону венецианцев, госпитальеры — генуэзцев. Но борьба стала приобретать характер настоящей войны только после провала попытки к примирению. 1 февраля 1258 г. князь Антиохийский Боэмунд VI, брат кипрской королевы Плезанции, вдовы Генриха I, прибыл в Акру со своей сестрой и ее юным сыном Гуго (Гуго II), наследником «сеньории Иерусалимского королевства». Когда Боэмунд попросил признать его, по причине несовершеннолетия его племянника, сеньором королевства, то получил отказ от генуэзцев и их союзников (анконцев, каталонцев и госпитальеров). Ведь князя Антиохийского пригласили не кто иные, как Великий Магистр тамплиеров и граф Яффаский, сочувствовавшие венецианской партии, в надежде, что ему удастся восстановить мир: этого было достаточно, чтобы отбросить генуэзцев и орден госпитальеров в другой лагерь и заявить, что они признают своим сеньором только Конрада III.

Боэмунд, придя в ярость от оказанного ему противодействия, приказал тогда Жану д'Арсуфу, которого он только что назначил бальи в Акре, чтобы «ежели госпитальеры, коммуна Генуи и испанцы не сдадутся, тот причинил бы им такой ущерб, на какой будет способен, и чтобы не щадил никого до тех пор, пока они не признают его государем, а он смог бы ими спокойно управлять». Чтобы добиться поставленной цели, Боэмунд не только снабдил Жана деньгами из своей казны, но и отдал под его командование отряд из восьми сотен французских наемников, которые, таким образом, приняли участие в гражданской войне^{535}.

Но в войну вступили не только сами «коммуны» — марсельцы и провансальцы на стороне пизанцев и венецианцев, анконцы и каталонцы на стороне генуэзцев: собратства Акры, эти сборища смутьянов, которым уже довелось внести свою лепту в гвельфский мятеж, ныне также ввязались в военные действия. Ведь эти собратства зависели от крупных военных орденов — до нас дошел текст клятвы верности, которую братство Св. Иакова, в лице своих «приоров» Маттео де Пива и Хименеса («Emmene») де Сандава, принесли госпитальерам в 1254 г.^{536} Поэтому собратство Св. Иакова собрало под своим началом всех испанцев и повело их в битву против «всех иных собратств земли», сговорившихся выступить против генуэзцев^{537}. Одновременно с этим, несмотря на запрещение властей помогать генуэзцам, эта коммуна получила помощь от местных христиан, как маронитов, присланных генуэзским сеньором Джебайла, так и собратства Св. Георгия, также связанного с госпитальерами: поэтому генуэзцы могли рассчитывать на сирийскую пехоту^{538}.

К этому добавилась борьба между баронами: если граф Яффы принял сторону венецианцев и пизанцев, равно как почти все остальные бароны, включая бальи Жана д'Арсуфа и князя Боэмунда, то Филипп де Монфор оказывал приют в Тире генуэзским кораблям и присылал в Акру войска и продовольствие, которые через квартал госпитальеров — официально придерживавшихся нейтральной позиции — попадали на «улицу генуэзцев». Возможно, именно в этом и крылась причина, по которой сеньор Тира начал воевать против своего племянника Жюльена Сидонского как раз в 1258–1260 гг. Расположенное дальше к северу графство Триполи, подстрекаемое сеньором Джебайла, было также охвачено междоусобицами. В Акре, за исключением домов военных орденов (теперь доступных для снарядов, выпускаемых из военных машин: Великому Магистру тамплиеров, чей замок, находившийся вблизи от порта, был слишком уязвим, пришлось укрыться в Монмюзаре), на каждой башне были установлены камнеметы, и огромные камни сотрясали и разрушали здания. Большинство укрепленных домов в городе были разрушены в ходе этой войны «Св. Саввы», которая якобы унесла жизни 20 000 человек (?), если верить данным «Манускрипта Ротелина»; в порту же было сожжено около 24 нефов с товарами^{539}.

Наконец разгром генуэзской эскадры Россо делла Турка, 24 июня 1259 г., положил конец этому конфликту: армия госпитальеров и Филиппа де Монфора, собранная у Винь-Нов, возле ворот Акры, должна была начать действовать, как только генуэзцы установят контроль над портом. Но венецианцам, пизанцам и графу Яффы удалось добиться помощи от Великого Магистра тамплиеров, который приказал своим рыцарям охранять город, в то время как союзники спешно снаряжали в дорогу флот, который захватил между Акрой и Хайфой 24 из тридцати восьми кораблей противника — семнадцать сотен генуэзцев погибли или попали в плен. Марко Джустиниани сдерживал генуэзцев Акры, пока Тьеполо уничтожал их корабли: осажденным оставалось только капитулировать. Им пришлось бросить свою улицу с башнями и укрыться в Тире, поклявшись, что ни одно их судно не войдет в Акру, не спустив своего флага, и признав, что отныне Генуя отказывается от какой бы то ни было юрисдикции в городе — «от курии и жезла»^{540}. Кроме того, они могли покинуть город — через квартал госпитальеров — только пройдя между мечами своих врагов, своего рода новым позорным ярмом.

Папе Римскому пришлось вмешаться, чтобы прекратить эту прискорбную распрю. Александр IV 6 июля 1258 г. написал трем «коммунам», порицая борьбу между ними, «которая могла привести несчастное Иерусалимское королевство, и без того ослабленное и истерзанное столькими невзгодами и тревогами, на край гибели». Он распорядился, чтобы в Пизе, Генуе и Венеции было объявлено о трехдневном перемирии, и в августе, а возможно, и раньше, в Сирию был отправлен приказ сложить оружие. Папский легат должен был в спешке отправиться за море (он добрался туда в начале 1259 г.), а в ожидании его прибытия запрещалось высылать в Сирию любую военную эскадру^{541}. Но было слишком поздно: генуэзцы, найдя пристанище в Тире, откуда были изгнаны их враги, потребовали возвратить им их квартал в Акре, на что венецианцы и пизанцы не согласились (январь 1261 г.). Легат не смог установить мир.

Отныне война возобновлялась при каждом «прибытии» морских караванов. В августе 1259 г. генуэзский флот под командованием Бенедетто Захарии готовился напасть на Акру, когда венецианцы застигли его врасплох под Тиром и разбили. В то же время пизанцы и венецианцы, чтобы закрепить свой триумф, добились от «правительства» Акры разрешения укрепить свой квартал — этот план они осуществили при помощи камней из домов генуэзцев. Итальянцы не только «утыкали» свои улицы башнями, построенными по образу и подобию башни своей коммуны, но и обнесли их крепостной стеной, охватив ею и прочие строения, которые их владельцам пришлось уступить: церковь Св. Димитрия оказалась в пределах стены, которую венецианцы возвели вдоль площади генуэзцев и улицы провансальцев; епископу Акрскому оставалось только оставить ее, в обмен на ежегодный ценз, торжествующим победителям^{542}.

Эти меры предосторожности не были бесполезными, ибо генуэзцы мечтали о реванше. Когда 25 июля 1268 г. Михаил Палеолог отбил Константинополь у латинского императора, Генуе улыбнулась удача. Ибо венецианцы потеряли все свои привилегии в новой Византии: Михаил осыпал генуэзцев всеми возможными милостями^{543}. На Святой Земле генуэзцев также обвиняли в союзе с врагами христиан: некий арабский историк заявил, что генуэзская партия в 1263 г. якобы призвала мамлюков напасть на Акру, но его сведения ничем не подтверждаются. В том же самом году состоялась новая экспедиция: Симон Грилль во главе двадцати одной галеры направлялся к Тиру, когда встретил венецианский караван, который он пленил и увел в Геную. Это изменение маршрута привело к неожиданному результату: венецианцы направили вдвое мощную эскадру преследовать Грилля. Она прибыла в Сирию, так и не нагнав своего противника, и вместо того, чтобы защищать Акру, перешла в атаку; на рассвете 7 сентября венецианские корабли появились перед Тиром, и два из них, на которых соорудили своего рода плавучие башни, подошли к крепостной стене в участке между башнями Цепи и Св. Екатерины. Град стрел, выпущенных арбалетчиками, которые разместились на вершине импровизированной башни, не давал осажденным возможности удерживать укрепление, и венецианцы уже собирались идти на штурм, когда подоспел генуэзский консул Милиан де Марин. Несмотря на рану, полученную от вражеского арбалетчика, он в спешке приказал строить из корабельных мачт «каланчу», которая нависла над башней нападавших, которым, в свою очередь, пришлось несладко. Тем самым Милиан дал Филиппу де Монфору время вооружить «виланов своей земли» и призвать своих сторонников из Акры. Две тысячи анконцев прибыли, и венецианский флот из шестидесяти двух кораблей был вынужден отступить. Он еще пятнадцать дней прождал в Акре, так и не повстречав эскадру Грилля^{544}.

Единственным результатом этой молниеносной атаки было то, что связи между Филиппом де Монфором и генуэзцами еще более окрепли. По договору, заключенному между ними в 1264 г., Генуя получала право свободной торговли в Тире, треть доходов с таможни, разрешение использовать воду из акведука для своих мельниц, где мололи сахарный тростник. Сами генуэзцы обязались использовать на «генуэзской улице» меры, установленные владельцем Тира (canthare, или центнер, buze a vin, мюид для зерна), и защищать против всех сеньора и его город. Самые разнообразные послабления дополнили этот договор^{545}.

16 августа 1267 г. настал черед двадцати пяти генуэзских галер под командованием Лукето Гримальди напасть на Акру, захватив башню де Мюш, которая господствовала над портом, спалив две пизанские галеры и блокировав рейд Акры. 28 августа эскадра из 28 венецианских кораблей прорвала блокаду и вынудила Гримальди бежать к Тиру, отбив у него пять галер. Через день победившая эскадра провела демонстрацию силы перед Тиром, хотя Гримальди так и не дал втянуть себя в неравную схватку.

После того как отгремели свыше десяти сражений, прежде всего гибельных для Святой Земли, которая тогда вела изнурительную войну против мамлюков, еще одна попытка к примирению была сделана Карлом Анжуйским, предложившим Генуе и Венеции договориться; но его начинание было напрасно. И лишь спустя три года (1270 г.) два города согласились заключить мир по настоянию Людовика Святого. Но хотя генуэзцы вновь обосновались в развалинах на своей улице в Акре, им удалось вернуть себе только часть бывшего квартала. Пиза так и не сложила оружия, несмотря на невзгоды, которые она познала из-за возобновления гибеллинской войны в Италии: лишь после разгрома пизанского флота под Мелорией, в 1284 г., гордый тосканский город был вынужден сдаться. Генуэзцы Акры тогда взяли реванш за унижение, которому они подверглись в 1282 г., когда поражение сеньора Джебайла, их традиционного союзника, праздновалось в пизанском квартале (в тот момент пизанцы поддерживали князя Антиохии Боэмунда VII против его мятежного вассала). Томмазо Спинола, который в 1282 г. поклялся отомстить за эту жестокую насмешку, напал на пизанские корабли в Акрском порту (24 мая 1287 г.). Венецианцы взялись за оружие, чтобы помочь пизанцам, своим союзникам, но были разбиты. Генуэзцы чуть было не начали высаживать десант, рискуя спровоцировать новую войну Св. Саввы — и все это за четыре года до падения Акры! Наконец, договор, на который Пизе пришлось согласиться, положил конец этим распрям: пизанцы уступали генуэзцам часть прежнего генуэзского квартала, завоеванного ими в 1258 г., и, в свою очередь, разрушали свою башню, что их противники были вынуждены сделать тридцатью годами ранее^{546}.

Занудное повествование об этих распрях свидетельствует о неспособности «сеньории Акры» или даже самого короля, когда Иерусалимский трон переставал пустовать, заставить итальянские республики подчиняться своей власти. Пизанцы, генуэзцы и венецианцы, жившие в Святой Земле, могли не только по своему собственному усмотрению вести меж собой войны, но и вовлекли все Акрское королевство в гражданскую войну, что имело далеко идущие последствия. Собратства боролись друг с другом, тамплиеры и госпитальеры вновь вспомнили о своих старых спорах, генуэзская партия подняла стяг гибеллинов, чтобы не покоряться государю, которого подозревали в симпатиях к противной им партии. Но куда более пагубным было разделение Святой Земли. Филипп де Монфор и его сын и наследник Жан (ставший в 1269 г. сеньором Тира), будучи покровителями генуэзцев, проводили прогенуэзскую политику, сблизившись с сеньором Джебайла и став противниками князей Антиохии и Триполи, решительно враждебных великому Лигурийскому городу^{547}. Напротив, Акра стала венецианским протекторатом: это ясно продемонстрировали события 1273 г., когда Жан де Монфор хотел вернуться в Тир, проехав по пути через Акру. Венецианский бальи Пьеро Зено отказался терпеть его присутствие в городе, и, чтобы избежать скандала (в теории единство королевства по-прежнему сохранялось), акрские бароны убедили Жана совершить паломничество в Назарет, откуда он вернулся в Тир в обход Акры! Даже когда Жан де Монфор решил вернуть венецианцам их привилегии, некогда отнятые у них его отцом^{548}, Тир оставался генуэзской базой, где, например, в 1287 г. стала на якорь эскадра Спинолы.

Другим последствием засилья итальянцев во франкских колониях в Сирии было то, что граждане «коммун» постоянно призывали к мусульманам, ища в них средство борьбы против своих соперников: возможно, что в 1263 г. именно генуэзцы побудили султана Бейбарса напасть на Акру; в 1288 г., когда генуэзцы обоснуются в Триполи, двое купцов из Александрии, пизанцы или венецианцы, будут просить султана Калауна уничтожить эту генуэзскую базу, откуда те легко могли перерезать торговые маршруты Египта^{549}. Отныне речь шла уже не о том, чтобы защитить франкскую Сирию от Ислама, а о том, чтобы помешать сопернику, опиравшемуся на свои фактории, ставшие настоящими колониями, установить свою гегемонию над восточным Средиземноморьем. Венеция стремилась выжать генуэзцев из сирийских портов, те же старались сделать то же самое с венецианцами, а в результате, спустя тридцать лет после войны Св. Саввы, все сирийское побережье досталось мамлюкам. Что же касается франков, (Которые истребляли друг друга ради победы торговой республики, покровительствовавшей их собратству или партии, то от них ничего не осталось на берегах Сирии, где с 1099 г. они так упорно держались.

VI. Королевство под опекой

Протекторат итальянских республик, подчинение торговых городов Сирии влиятельным дельцам с Запада, а франкских баронов — «коммунам» Италии составляет только один аспект разложения самой идеи Иерусалимского государства во второй половине XIII в. Бедственное положение, в котором находилось Иерусалимское королевство, без конца истощаемое новыми катастрофами, заставляло западноевропейцев считать, что оно неизбежно рухнет под ударами мусульман. Отсутствие постоянной королевской власти, отсутствие даже представителей этой власти, которые были бы признаны всем населением, за исключением бальи — предводителей феодальных смутьянов, к чьему мнению все менее прислушивались — не позволяло франкам Сирии вести собственную политику. Да и как, после поражений 1244–1248 гг., без территориальной базы, можно было придерживаться иной политики, чем той, которая предписывала избегать всякого соприкосновения с мусульманами, чье могущество настолько превосходило возможности франков, что мамлюкскому или эйюбидскому султану, казалось, ничего не стоило сбросить их в море?

Каждого жителя в королевстве Акры не оставляло это ощущение опасности. И вовсе не случайно в хартиях этого времени довольно обыденно предусматривается возможность мусульманского завоевания. Когда в 1163 г. один монастырь уступил на двадцать пять лет свое поместье в Галилее, то арендаторы обязались выплачивать ему сто безантов ценза в год, воздерживаясь от платы в тех случаях, если враги разграбят дома, виноградники и оливковые рощи; ныне же, в второй половине XIII в. не удовольствовались тем, чтобы предвидеть только временные грабежи^{550}. Когда епископ Акры уступил церковь Св. Димитрия венецианцам (1260 г.), то специально оговорил, что выплата ценза, которая ему за это причиталась, будет прекращена, если Акра падет^{551}. Даже Жан д'Ибелен Бейрутский, продавая в 1261 г. Тевтонскому ордену фьеф своего отца Бальана, Казаль-Юмбер, оговорил, что отказывается от ежегодного ценза в тринадцать безантов в случае, если неверные захватят Акру; однако, думая о будущем, он потребовал снова выплачивать ему ценз, если христиане отобьют город!^{552}

Эти продажи свидетельствуют также и об обнищании королевства, которое ударило по гордым франкским баронам. Агнесса де Сканделион, наследница этой сеньории и супруга Гильома де Ла Манделе, к 1280 г. задолжала еврейским и сиенским банкирам семнадцать тысяч безантов^{553}. Жан д'Ибелен, граф Яффаский, не в силах был укрепить свой замок в Яффе. Жюльен Сидонский, хотя и разбогател благодаря своей женитьбе на дочери царя Армении (1252 г.), но до такой степени погряз в долгах (его разорение довершил игорный проигрыш), что принялся мало-помалу распродавать свой домен: в 1254 г. он продал Казаль-Робер госпитальерам, в 1256–1257 гг. земли Шуфа и Гезена, с крепостью Грот Тирона — Тевтонскому ордену (за 23 000 безантов), затем еще три поместья в округе Сидона (за 5000 безантов). Разрушение Сидона монголами довершило его обнищание: в 1260 г. ему пришлось продать своим главным кредиторам, тамплиерам, весь свой фьеф с Сидоном и Бофором, причем он сделал это столь поспешно, что даже не потрудился посоветоваться со своим тестем, царем Армении, и испросить разрешения короля. Это было изменой, но бедность Жюльена была столь велика, что государь простил его, потребовав только, чтобы он выставлял к нему на службу нескольких рыцарей^{554}. Сын бальи Жана д'Арсуфа, Бальан д'Ибелен-Арсуф не мог более сам защищать свои владения: постепенно он заложил госпитальерам значительную часть своей сеньории (1261 г.)^{555}.

Этой финансовой нищете сопутствовала все усиливавшаяся олигантрофия: еще никогда на Святой Земле не проживало постоянно столь мало рыцарей. Однако все ли из них были наделены фьефами? Земли начинало не хватать, и о многих фьефах остались лишь одни воспоминания! Галилея была потеряна, но Жан де Флери по-прежнему именовал себя маршалом Тивериады^{556}, Позднее, в XIV в., в королевстве Кипрском можно будет встретить князей Антиохии, графов Триполи и Эдессы: отныне помимо прелатов in partibus появились еще и сеньоры in partibus. Подобное положение дел совсем не устраивало новых иммигрантов: и те из них, кто теперь прибывал на Святую Землю, были не авантюристами, жаждавшими приобрести состояние, а «крестоносными воинами», чьим героизмом восторгались^{557}.

Потому-то число защитников франкской Сирии без конца уменьшалось: и куда подевались «devises» былых времен — эти пространные списки рыцарей, обязанных королю военной службой? Из регистров папской канцелярии можно почерпнуть важную информацию: возрастает количество разрешений для франкской знати заключать запрещенные браки. Преамбулы к этим разрешениям свидетельствуют о том, что сирийской аристократии было непросто вступить в брак с человеком своего круга по причине малого числа знатных семей, и без того связанных меж собой родственными узами. Поэтому сочетались браком, несмотря на каноническое родство в третьем или четвертом колене; и для большинства свадеб приходилось испрашивать позволения в Риме. Вполне правомерно будет задаться вопросом: а до какой степени заключение кровосмесительных браков способствовало тому, что франкская раса постепенно вырождалась, а потомки завоевателей Святой Земли утратили выносливость и энергию, присущую их предкам.

Не имея ни людей, ни денег, все чаще и чаще терпя нехватку в сельских продуктах (наступали голодные времена: в 1269 г. стоимость мюида зерна достигла восьми безантов)^{558}, Сирия с каждым днем все больше зависела от присылаемых с Запада войск, денег и продовольствия. Так как «правительство» Акры, чья казна оскудела, не в силах было платить, надежда была только на милостыню от держав Западной Европы. Хоть королевство никогда не было особенно богато — как и все средневековые государства — но, несмотря на свои финансовые затруднения, первое Иерусалимское королевство все же могло обеспечить свою защиту. Пусть его короли и взывали частенько к христианским монархам, но тем не менее были способны сами покрывать все текущие издержки, за исключением особо разорительных войн. Теперь же «сеньория Акры» пребывала в глубокой нищете; она оказалась отрезана от продуктов сельскохозяйственного труда из-за мусульманских завоеваний. Что же касается ремесленного производства и торговли, то льготы, пожалованные итальянцам, сирийцам и церквам, значительно уменьшили доходы от взимаемых с них налоговых сборов. И какой «парламент» мог теперь ввести поголовный налог? Попытались было в 1243 г., по инициативе папы римского, осуществить этот план^{559}, но встретили сопротивление тамплиеров, госпитальеров, ревниво хранивших свои привилегии и мало расположенных делиться своими богатствами, и итальянцев, исключенных из юрисдикции королевства…

Поэтому призывы к щедротам Запада следовали один за другим. Редкой удачей было, если какой-либо государь включал в свое завещание крупную сумму денег в пользу Святой Земли (как Генрих II, Филипп-Август и Фридрих II), но менее значительных дарений жаждали не меньше^{560}. Защита «Иерусалима» являлась благочестивым делом, и долгом каждого христианина было присоединиться к нему, внеся свою долю. С 1187 г. папство ввело постоянный налог для франкской Сирии и он начинал превращаться в ежегодный. То была «десятина», или «десятая часть от церковных доходов в помощь Святой Земле». Этот налог, изначально учрежденный с целью профинансировать крестовые походы, в конце концов стал взиматься, чтобы помочь Сирии даже во время, когда не велось никаких экспедиций. Его взимали с доходов от владений церкви, причем то десятую долю, то двадцатую, то сотую, а иногда даже пятидесятую («двойная десятина»). Наряду с дарениями, отказами по завещанию, «выкупами обетов» (крестоносцы, которые «снимали крест», были обязаны выплачивать своего рода штраф как возмещение за клятву отправиться в Сирию), десятина предоставляла папству ресурсы, необходимые для поддержания Святой Земли. После того как ее собирали, десятину переправляли в Сирию, или же частично передавали баронам, каковые готовились совершать «переход за море»^{561}. Именно этот налог положил начало знаменитой фискальной системе папства и стал ее первым испытанием.

Королевство Акры участвовало во взимании десятины: его архиепископы и епископы отправлялись, чтобы подтолкнуть к сбору налога и сделать так, чтобы поступления из разных мест попадали в одни руки; например, в 1245 г. этим занимался епископ Готье Бейрутский, который взимал эту десятину в Англии. В 1265 г. один мирянин и один священнослужитель, сеньор Хайфы (тогда Жан де Валансьен) и архиепископ Тирский были сборщиками десятины на Западе (executores negotii crucis)^{562}.

Орден тамплиеров, этот международный банкир, сыграл необычайно большую роль в этих операциях: известно, что в 1249 г. он занял у генуэзцев десять тысяч безантов (и вернул им 3750 турских ливров). Именно тамплиерам Акры папа написал, чтобы заставить их выплатить в 1256 г. тысячу серебряных марок патриарху, а в 1257 г. — сто других марок тому же патриарху (из суммы, отданной в их казну предыдущим патриархом, которая достигала шестнадцати тысяч безантов) и тысячу марок — графу Яффаскому. Казначей тамплиеров в Париже охотно выдавал переводные векселя: именно в знаменитой орденской башне хранились поступления от десятины (1267, 1291 г.)^{563}. В этих операциях принимали участие и купцы из Сиены, Пьяченцы, которые ссужали взаймы акрским властям (или тамплиерам и госпитальерам) и получали долг в командорствах на Западе^{564}.

Папство играло главную роль в этих пересылках денег. В 1276 г. Адриан V прислал двенадцать тысяч турских ливров — единственное значительное деяние за весь его недолгий понтификат — что вызвало восхищение хронистов Святой Земли; в 1290 г. Николай IV направил патриарху Николаю де Анапу сумму в две тысячи флоринов^{565}. Но папы, оказывая финансовую помощь для защиты франкских колоний в Леванте, вовсе не были одиноки: в 1255 г. Александр IV обратил внимание короля Альфонса Кастильского на нищету Святой Земли и попросил показать щедрость к сражавшимся против мусульман. Но, прежде всего французские короли обременяли свой бюджет огромными суммами, отправляемыми на Восток; в 1265 г. Людовик Святой пообещал оплатить все переводные векселя, которые ему представят патриарх, великие магистры и их представители до суммы в 4000 турских ливров (купцы Пьяченцы, которые одолжили деньги, утратили векселя на тысячу ливров при кораблекрушении, и требовалось их восстановить)^{566}.

Однако посылкой денег помощь не ограничивалась: святой король Франции был поражен нехваткой людей, от которой страдало восточное королевство. Поэтому он задумал прибегнуть ко всем средствам, чтобы восполнить этот недостаток. Вновь вернувшись к практике, которую порицал еще Жан де Витри, к тому времени уже взятую на вооружение Фридрихом II (несмотря на жалобы пап, которые сожалели, что «Земля обетованная» превращается в колонию депортированных), Людовик Святой предоставлял осужденным выбор между приведением в исполнение приговора и отбытием на Восток; и когда суд посылал преступника в Сирию, король даже увеличивал сроки этого изгнания, в надежде предоставить франкскому королевству новых бойцов^{567}.

Но французский король обеспечил Святой Земле и другую подмогу, чьи нравственные качества были гораздо выше. Возвращаясь на Запад (1254 г.), он оставил маленький отряд французов в распоряжении сенешаля Иерусалимского королевства. Во главе этих ста рыцарей и ста сержантов был поставлен шампанский рыцарь Жоффруа де Сержин, который появился в Сирии еще до крестового похода 1248 г.; он стал первым «капитаном над людьми короля Франции (capitaneus super gentem regis Francorum)». В течение крестового похода Жоффруа зарекомендовал себя как преданный вассал и отважный рыцарь. Для французского общества он на добрых десять лет стал «рыцарем без страха и упрека», воплощением рыцарских достоинств^{568}.

Во многих прекрасных стихах, помимо «Плача о моем сеньоре Жоффруа де Сержине», поэт Рютбеф вспоминает об этом гордом рыцаре, который представлял Францию в битвах с сарацинами в тот час, когда мамлюки угрожали Иерусалимскому королевству, и не запятнал себя, избежав участия в гражданских войнах. Жоффруа испытывал огромные проблемы с выплатой жалованья своему небольшому отряду; из одного письма патриарха мы узнаем, что в 1267 г. ему пришлось заложить свое личное имущество и занять три тысячи турских ливров, чтобы добыть 10 000 ливров на годичную плату своим войскам^{569}.

Маленькая группа рыцарей — Жоффруа де Сержин, Оливье де Терм (который умер в Сирии, 12 августа 1275 г.) и Эрар де Валери представляли французское королевство в Святой Земле^{570}. По смерти Жоффруа де Сержина (11 апреля 1269 г.), который так и не увидел родины, командование над «людьми короля Франции» принял Оливье де Терм. Именно он в 1273 г. привел в Сирию 25 рыцарей и 100 арбалетчиков, состоявших на жалованьи у короля Филиппа III; в октябре 1275 г. высадился новый отряд под командованием его преемника Гильома де Руссильона, который вскоре также скончался на Святой Земле (1277). Французский гарнизон, который тогда возглавил Миль де Хайфа, вскоре получил нового командира в лице Эда де Пуалешьена (1286 г.); его, в свою очередь, в 1287 г. сменил Жан де Гральи, предок знаменитого противника Дю Геклена, Капталя де Бюша (1289). Жану де Гральи, также бывшему сенешалем (1272–1278 гг.), суждено было присутствовать на осаде Триполи (1289 г.) и Акры (1291 г.), где его ранили. Вне зависимости от своего размера французский отряд был одной из самых боеспособных частей акрской армии.

Но не один король Франции был заинтересован в обороне Акры: Англия, особенно в правление Эдуарда I, не была в стороне, и швейцарский рыцарь Отто де Грансон командовал отрядом, чье содержание оплачивалось из Лондона. Папство тоже оплачивало наемников на Святой Земле: в 1267 г. патриарху Иерусалимскому, представителю папы римского, удалось удержать на защите Акры пятьдесят рыцарей, прибывших с графом Неверским (Эдом Бургундским) и Эраром де Валери, без сомнения, на шесть месяцев (каждому из них пришлось заплатить 60 ливров, а годовое жалованье рыцаря, согласно этому тексту, приравнивалось 120 ливрам), и на пять месяцев — сорок восемь прочих рыцарей, не считая арбалетчиков. В 1272 г. патриарх привел из-за моря пятьдесят тяжеловооруженных бойцов, состоявших на жалованьи у церкви; на следующий год Жиль де Санти и Пьер д'Амьен прибыли на Святую Землю с семью сотнями арбалетчиков, нанятых на деньги папы и короля Франции. И в тот миг, когда пала Акра, папа Николай IV не пожалел сил, чтобы оказать подобного рода помощь^{571}.

Таким образом, помощь Запада, усиленная мелкими крестовыми походами (графа Неверского, Эдуарда Английского, Хайме I Арагонского), — пусть даже общий поход, почти начавшийся в 1270 г. и возобновившийся после собора в 1274 г., так и не состоялся, — была достаточно значительной, и без нее пулены не смогли бы столь долго противостоять натиску мамлюков. Общественное мнение иногда находило эту помощь слишком обременительной: об этом свидетельствует «Диалог крестоносца и снявшего крест», который написал Рютбеф! Но, поэты предавались активной пропаганде в пользу Святой Земли; именно Рютбеф написал «Плач по Заморской земле» и сетовал следующим образом:

И много других поэтов в своих «Песнях о крестовом походе» старались подогреть благочестивое рвение рыцарей Запада, которых глубоко разочаровал крестовый поход 1248 г. (Людовик Святой в Тунис уже не привел столь многочисленное войско, какое было с ним в Египте).

Но у этой неоценимой помощи была и своя оборотная сторона. Без Иерусалимского короля не было никакой возможности предоставить ее в распоряжение Высшей курии, раздираемой борьбой нескольких партий: поэтому — хотя в Триполи князь Боэмунд VII по своему усмотрению командовал отрядом, выделенным ему Людовиком Святым — присланные в Сирию войска приходилось отдавать под начало сенешаля королевства (как было в случае с французскими воинами) или патриарха. Естественно, это приводило к тому, что сенешалем выбирали представителя французского короля: Жоффруа де Сержин (1254–1267 (?) гг.), Жан де Гральи (1272–1277 гг.), Эд де Пуалешьен (1277–1286 гг.) поочередно сменили друг друга в этой должности^{573}. Таким, образом, один из великих чинов перестал зависеть от Иерусалимской короны и был доверен заморским рыцарям, представителям других государей. Что касается патриарха, то в 1290 г. Николай IV уполномочил его назначать военачальников для армии и христианского флота, прислушиваясь к совету прочих властей (епископа Триполи, сеньора Тира, тогда Акрского бальи, пизанского и венецианского консула, великих магистров орденов, Отто де Грансона и Жана де Гральи^{574}). Королевская власть исчезла полностью: в тот самый миг, когда гибло королевство, именно патриарх, а не коронованный и помазанный елеем король, управлял Святой Землей, присутствовал на военном совете, где бальи королевства, официально назначенный вице-король, находился среди лиц, которые ему даже не были подчинены.

Запад не только посылал в Сирию субсидии и войска — можно рассматривать тамплиеров, госпитальеров и Тевтонский орден, отныне полностью независимые от короля, как вспомогательные силы Запада, неотлучно присутствовавшие на Востоке, но и свои приказы. В Акре бальи или король теперь стал не более чем «наместником заморских королей», если прибегнуть к выражению, некогда использованному Конрадом Монферратским; сама его корона зависела от них и от папы. Несмотря на протест короля Гуго III Кипрского и вассалов королевства, тяжба между Гуго и его кузиной Марией Антиохийской о владении самим королевством рассматривалась именно в римской курии. С 1249 г. Святой престол взял это дело под свой контроль, и Карл Анжуйский смог захватить Иерусалимский трон в 1277 г. как раз при поддержке Курии. Что же касается прав Высшей курии королевства, то Анжуец даже и не думал их соблюдать. С того момента, как папство лишило Конрадина (Конрада III) его наследственных прав, казалось, что Иерусалимское королевство стало ничейным и его мог присвоить любой желающий… Решения по этому вопросу уже не принимались, как некогда в самом королевстве: теперь спор о передаче престола решался в римской курии и при дворах Западной Европы.

Отныне тесная зависимость королевства от Запада стала свершившимся фактом, и монголы сразу это почувствовали. Их посланники не посещали Акру или Никозию; они прекрасно знали, что решения принимаются не в Сирии и не на Кипре. Поэтому они отправлялись прямо на собор в Лионе, в Рим, в Париж, в Неаполь, в Барселону, в Лондон, иногда даже, когда французских или английских государей не было в их столицах, в Тунис (1270 г.) или Гасконь^{575}. Латинское королевство стало слишком слабым, чтобы договариваться в одиночку: за него решение принимали во Франции, в Англии, в Сицилии, в Арагоне или в римской курии. В этом отношении необычайно показательно повествование о путешествии несторианского епископа Барсомы, посланного ханом Аргуном ко дворам Западной Европы. Монгольский прелат, жалуясь на недостаток внимания к его посольству (он побывал в Париже и Лондоне), выразил свои чувства следующим образом: «Те, кто имеет сердце тверже скалы, жаждут завладеть Иерусалимом, а те, кому он принадлежит, не занимаются этим делом»^{576}. Подчинение Святой Земли дворам Европы, таким образом, стало неоспоримой реальностью.

Эта зависимость прослеживается даже в мелочах. Со времен завоевания Тира, Акры и Триполи у Фатимидов, иерусалимляне продолжали чеканить в монетных дворах этих городов динары (безанты) и дирхемы старого образца и продолжали воспроизводить монеты египетских халифов в XI и XII вв.: в торговле на Востоке, где не знали иных монет, не признавали денье и прочие деньги из серебра и меди, которые чеканились в королевских монетных дворах^{577}.

Папство, правда, довольно поздно заметило скандальный смысл в этом слепом следовании мусульманским монетам: на монетах, чеканившихся в городах Святой Земли, арабские легенды (надписи) без конца повторяли призывы ислама, а дата их выпуска отсчитывалась от хиджры. В самом средоточии христианских земель монетная чеканка напоминала об основании Мухаммедом ислама! Поэтому Иннокентий IV приказал прекратить выпуск подобной монеты и заменить мусульманские надписи на христианские (8 февраля 1253 г.). Отныне — Акра опередила в этом Триполи — на «безанте» по-прежнему красовался призыв на арабском, но с датой выпуска согласно христианскому летосчислению, и призыв этот был обращен к Св. Троице^{578}.

Итак, правители Запада стали уделять такое внимание к своим колониям в Святой Земле, что даже регламентировали монетную чеканку… Теперь древнее Иерусалимское королевство оказалось в подчинении у метрополии; оно перестало быть независимым государством — хотя его короли и прежде проявляли заметную почтительность к французской монархии и папству, что видно, например, из писем Амори I к Людовику VII, — и превратилось в настоящую колонию. Иерусалимских баронов ныне возглавляли, помимо их природных вождей, представители западных государств. И если требовалось принять важное решение, те могли сказать свое веское слово. Однако путь, от Святой Земли к побережью Италии был долгим: то, что курьер из Акры добрался до Лондона всего за месяц^{579}, считали событием просто невероятным. Требовалось по меньшей мере двадцать дней, чтобы приехать из Святой Земли в Рим. Во время осады Акры в 1291 г. известие о нападении мусульман едва достигло Запада, как город уже пал. Помощь не могла подоспеть вовремя. Кроме того, эту помощь использовали далеко не с той эффективностью, как это могла бы сделать королевская власть, если бы она еще существовала в Святой Земле: папа Григорий IX с сожалением отмечал, что шестьдесят тысяч турских ливров, присланных Людовиком Святым, в конце концов, были пущены в никуда^{580}.

Забота, проявляемая папством к Святой Земле, вовсе не заменяла строгую власть, которой бы все повиновались: ведь требовалось не только вести переговоры с государями Запада, чтобы добиваться от них помощи, примирять их, подготавливать военные походы в Сирию^{581}: нужно было следить на месте, на Святой Земле, чтобы все усилия не пошли прахом из-за нерадивости, оплошности и бездарности исполнителей. Главенство папы над королевством Акры обернулось в век теократии триумфом доктрины, за которую некогда боролся патриарх Даимберт Пизанский. Иерусалим стал второй «вотчиной Петра», где патриарх, наместник папы, отодвинул в тень короля Кипра и Иерусалима, которому пришлось смириться с ролью защитника Гроба Господня (или, скорее, Св. Креста в Акре). Но патриарх, даже если им был великолепный Фома Аньи из Лентино, сначала назначенный епископом Вифлеема, а уже затем избранный на Иерусалимскую кафедру, не мог стать военачальником: все патриархи XIII в. отличались святостью жизни, но эта добродетель не делала их способными к военному командованию. В 1273 г. Григорию X пришлось признать, что Фома из Лентино, набирая наемников, чтобы привести их с собой в Сирию, сделал неверный выбор. Солдаты, которых он нанял, оказались никудышными бойцами, и тогда папа доверил набор опытному капитану Оливье де Терму^{582}. Патриарх, по словам Жана д'Ибелена, являлся «духовным сеньором» королевства. Отныне, в силу вещей, особенно несостоятельности королевской власти, он стал претендовать на функции «светского сеньора».

Ситуация во франкской Сирии складывалась довольно парадоксально: существование этой западной колонии, чье содержание стало тяжким бременем для Европы (за исключением итальянских городов, которые получали с их факторий огромные прибыли), больше не оправдывалось необходимостью защищать паломников, направлявшихся ко Гробу Господню, ибо Иерусалим все равно находился в руках у мусульман! И всякая надежда отвоевать город пропала. И тем не менее все были готовы на любые жертвы, чтобы продлить жизнь осколкам Латинского королевства до тех пор, пока события не приняли непредвиденный оборот. Фактически в период с 1254 до 1291 гг., стараниями Запада были отражены все нападения мамлюков.

Нормальное функционирование франкских институтов оказалось парализованным в этой ситуации: битва между христианским миром и исламом, разворачивавшаяся на территории Акрского королевства, значительно превысила возможности Святой Земли; королевство было слишком ослаблено гражданскими войнами, следовавшими одна за другой с 1231 г. и разгромами 1244 и 1249 гг., чтобы восстановить свои силы. Гуго де Лузиньян, будучи энергичным королем, попытался это сделать. Но тяжкая необходимость подчиняться воле Запада — цена за присылаемые войска — заставила его отказаться от своего намерения: перед амбициями Карла Анжуйского, короля Сицилии и дяди французского государя, вертевшего папством почти по своему усмотрению, способного преградить доступ войскам и продовольствию, столь жизненно необходимым^{583} для Святой Земли, Гуго оставалось только сдаться. С этого времени Запад свел франкскую Сирию к роли обыкновенной колонии, в современном смысле этого слова; более и речи быть не могло, чтобы королевство Акры вело свою независимую политику. Денационализация королевства стала свершившимся фактом; Святая Земля с тех пор зависела от событий, происходивших на Западе, и Сицилийской Вечерне, вкупе с ее последствиями, было суждено неминуемо привести к падению Акры^{584}.

VII. Между монголами и мамлюками

Активный интерес, который проявляли к франкской Сирии в западных государствах, подошел к концу после крестового похода Людовика Святого: за двадцать лет, последовавших за этой экспедицией, латинские колонии на Востоке подверглись необычайно сильной опасности. Произошло событие поистине мирового значения, и королевство Акры едва не сгинуло в вызванном им водовороте. Завоевания монголов, начатые при Чингисхане (ум. 1227 г.), после временного затишья, были продолжены в правление его сына Одогая: Иран был окончательно захвачен, Грузия подчинена, турки-сельджуки раздавлены (1243 г.), Русь и Украина заняты, Венгрия и Польша опустошены (1241 г.). Затем, в обстановке наследственных споров, в которых увязла регентша Туракина, и в период недолгого правления великого хана Гуюка продвижение татар вновь замедлилось. Мы видели, что во время крестового похода Людовика Святого были предприняты попытки установить согласие между франками и монголами, но они провалились; монгольская империя еще не была готова к войне. После смерти Гуюка и воцарения великого хана Монгка, покорителя Китая, натиск чингисхановских армий возобновился. Брат Монгка, Хулагу, в 1256 г. стал правителем Ирана, и весь мусульманский Восток затрепетал, чувствуя, что монгольские завоеватели обрели новый стимул: и действительно, 10 февраля 1258 г. Багдад был захвачен и разграблен, и Хулагу, не мешкая, перешел в наступление на Сирию^{585}.

Франков Сирии не раз упрекали в том, что они не поняли необходимости заключить союз с монголами, на который решился лишь князь Антиохии и Триполи Боэмунд VI. Но не забудем, что для христиан одно имя монголов свыше двух десятилетий вызывало проклятия и ужас. Эти степные всадники промчались через Польшу, Чехию, Венгрию и Хорватию, сжигая на своем пути города, хладнокровно, с кошмарной методичностью умерщвляя население. В 1241 г. против них начали проповедовать всеобщий крестовый поход, и римские папы, в самый разгар своей борьбы с Фридрихом II, дрожали при мысли, что «этот враг христианства» задумает навлечь татар на своих единоверцев. Угроза нападения монголов по-прежнему нависала над восточными границами Европы: посольства Плано Карпини и Асцелина (1245–1248 гг.) были отправлены как раз с целью устранить эту опасность, убедив монголов принять христианство. Обе миссии потерпели крах: Гуюк передал Карпини письма для папы, в котором удивлялся просьбе, высказанной понтификом, и приказывал ему и христианским государям покориться монгольской империи, в противном случае грозя войной и войной беспощадной (11 ноября 1246 г.)^{586}. Андре де Лонжюмо, которого Людовик Святой послал к монголам, привез французскому королю приказ платить дань (1251 г.); позднее Гильом де Рубрук вернулся с аналогичным распоряжением (1253 г.). Западу пришлось признать, что потомки легендарного пресвитера Иоанна — на самом деле враги, готовившиеся его захватить. Поэтому в 1253 г. Иннокентий IV повелел проповедовать крестовый поход против них в Чехии, Моравии, Сербии и Померании. На следующий год стало известно, что татары собираются напасть на Ливонию, Эстонию и Пруссию: в этих землях снова началась проповедь крестового похода. В 1259 г. страх перед монголами был столь велик, что аббаты Польши, Венгрии и Ливонии не прибыли на заседания генерального капитула в Сито, а Александр IV призывал сопротивляться захватчикам. Его наследник Урбан IV просил конунга Норвегии принять участие в грядущей битве (9 июня 1262 г.), и Климент IV 25 июня 1265 г. приказал проповедовать крестовый поход против монголов в Венгрии, Чехии, Польше, Штирии, Австрии, Каринтии и маркграфстве Бранденбургском^{587}. Нужно было обладать особым политическим чутьем, чтобы распознать в этих татарах, врагах христианского мира, надвигавшихся на польскую и венгерскую границы, союзников на Востоке. Царь Армении Хетум, получавший гораздо более точные сведения от восточных христиан, понял это и в 1246 г. подчинился Гуюку — чем сбил с толку общественное мнение Запада — и смог убедить Боэмунда VI, своего зятя, в целесообразности такого поступка. Начался сильный скандал, когда узнали, что Боэмунд стал союзником монголов: епископ Вифлеемский, возмущенный этим постыдным подчинением (тем более что Боэмунду, по приказу хана, пришлось восстановить на церковной кафедре в Антиохии греческого патриарха), отлучил князя Антиохийского. В свою очередь, Боэмунд воззвал к папе и тот приостановил приговор 26 мая 1263 г.: в 1263 г. на Западе были уже лучше информированы, чем тремя годами ранее^{588}.

Все это объясняет ужас, который обуял Святую Землю при вести о приходе к власти Хулагу. Тогда как с 1255 г. вновь появилась надежда на улучшение ситуации в «Земле обетованной» — после нескончаемой тяжбы между госпитальерами, требовавшими возмещения издержек за оборону Аскалона (1243–1247 гг.), и графом этого города, Жаном д'Ибелен-Яффа, последний в конце концов пообещал уступить ордену 14 поместий общей площадью в 650 «плугов», из своего аскалонского домена, как только город будет отбит у мусульман (1256), — угрозу со стороны монголов живо почувствовали все. Не только были усилены укрепления Яффы, на что папа в 1256–1257 гг. выделил крупную сумму денег графу Жану^{589}, но и сам патриарх отправился в Рим, чтобы лично доказать, насколько велика опасность. Папа Александр IV тотчас же приказал выдать патриарху деньги, необходимые, чтобы восстановить крепостные стены всех городов Сирии^{590}. Он с тревогой — так как Акра была охвачена «войной Св. Саввы» — следил за событиями на Востоке: в письмах понтифика, где затрагивался вопрос с татарами, Святая Земля заняла место наравне с Венгрией и Ливонией (17 ноября 1260 г., 9 июня 1262 г. и т. д.).

Меж тем монгольское нашествие началось. Страх перед ним заставил сблизиться мамлюков и эйюбидских князей Сирии, но мусульманские государи так и не оказали общего сопротивления, которое могло бы остановить ужасных монгольских всадников. Багдад был захвачен в феврале 1258 г., а халиф убит. С 1258 г. турки-сельджуки еще раз были разбиты и покорены. Мосул сдался без боя. После этого Хулагу направил армию из монголов и грузин осадить месопотамский город Мейяфарикин (Монферанкен). Сам же он двинулся к Алеппо, где Эйюбид Аль-Насир Юсуф, который в 1250 г. завладел Дамаском, заключил союз с мамлюками. Но Юсуф побоялся засесть в Алеппо и остался в Южной Сирии. Монгольские войска, при поддержке царя Армении и князя Антиохийского, присоединившихся к ним возле Эдессы, осадили город (18 января — конец 1260 г.), который попал в их руки. Армяне и франки вошли туда вместе со своими союзниками, но монгольские всадники стали грабить антиохийские деревни наравне с мусульманскими. Эти локальные грабежи, а также воцарение греческого патриарха в Антиохии, стали причиной, по которой франки из Акры продолжали питать отвращение к монголам. И тогда Хулагу, которого дела вызывали на Кавказ, оставил своим наместником в Сирии христианского (несторианского) военачальника Китбуку. Казалось, что такой выбор должен был принести монголам поддержку баронов Акры…

Перед своим отъездом Хулагу успел захватить Дамаск (21 марта — 6 апреля 1260 г.), все так же при содействии князя Антиохийского: в огромной мечети Дамаска — бывшей церкви — Боэмунд VI приказал отслужить мессу по латинскому обряду, в то время как его солдаты оскверняли остальные городские мечети. Помимо прочего, Боэмунд получил от монголов все прежние земли Антиохийского княжества, завоеванные в свое время сарацинами, и в одном тексте, правда, созданном позже, около 1307 г., — «Цветке истории Востока» армянина Хайтона Хулагу приписывается такое же намерение вернуть франкам территории старого Иерусалимского королевства^{591}. Конечно, речь не шла о «крестовом походе», ибо монголы оставались абсолютно безразличными к вопросам веры, Хулагу и его наместник, несторианин Китбука, действовали как союзники латинян против их общих недругов — мусульман.

В тот самый миг, когда пал Дамаск, бароны Акры собрались, чтобы обсудить ситуацию. Посылали ли они уже посольство к Хулагу?^{592} В любом случае, они не могли не знать, что либо нужно подчиняться империи монголов, либо подвергнуться карательным мерам со стороны Китбуки. Монгольское ярмо было мало привлекательным: подчиненные им народы, даже если они сдались без боя, были вынуждены выплачивать тяжелую дань продуктами, деньгами и рабами. «Жестокое и навеки проклятое племя татар, — писал Урбан IV, — заставляет земли, обращенные ими в рабство, стенать от невыносимых поборов; татары пытают и так бесчеловечно обращаются с населением, что люди, испытавшие на себе их тираническую власть, предпочитают погибнуть, чем далее подвергаться подобным мучениям»^{593}. Монголы на самом деле, когда завоевывали Сирию, жестоко обошлись с несколькими франкскими деревнями; и переселение на христианские земли мусульманских беженцев, которые предпочитали рабство у латинян неизбежной гибели под игом завоевателей, «в кошмарной ярости не щадивших ни старых, ни младых, ни женщин, ни мужчин», могло только усилить волнение франков. Конечно, с их стороны было бы разумно, узнав о благоприятном расположении, которое питали к ним захватчики, и не обращая внимание на зверства, которыми сопровождалось продвижение монгольских войск, договориться с ними, как и поступил князь Антиохийский. Но на Святой Земле не было такого вождя, способного вести такие переговоры и понять их важность: ни короля, ни регента (Боэмунд VI, несмотря на свой визит в 1258 г., не был признан всем населением королевства). Бальи Акры, Жоффруа де Сержин, был блестящим рыцарем, но посредственным политиком. Патриарх Жак Панталеон де Курпале (будущий Урбан IV) уехал в Рим в конце 1258 г., сразу по прибытии папского легата Фомы из Лентино^{594}. Фома был новичком в Сирии и плохо разбирался в восточной политике. Что касается сирийских баронов, то на их глазах рухнул целый мир, который они знали и с которым умели вести переговоры: сгинули государства Алеппо и Дамаска, исчезли мелкие княжества Эйюбидов. Письмо, которое они написали Карлу Анжуйскому 22 апреля 1260 г., свидетельствует об их оцепенении и страхе: они дошли до того, что даже оплакивали гибель своих извечных врагов — мусульманских княжеств. Волны диких чингисхановских орд почти докатились до границ королевства, и союз князя Антиохийского с этими грозными монголами представлялся франкам предательством — епископ Фома тотчас же отлучил его от церкви^{595}.

Решение, выбранное баронами в подобной обстановке, не было чуждо героизму — героизму отчаявшихся. «Манускрипт Ротелина», написанный под влиянием событий (текст заканчивается как раз на этом времени), показывает, что татарам противостояло всего лишь незначительное число христиан. «Эти несколько христиан посоветовались вместе и решили, что никогда, если это будет угодно Господу, не покорятся. И сказали они, что вся (их) земля будет утрачена, если не будет у них сильных замков, и татары одержат верх». Замки королевства были спешно приведены в состояние обороны: тамплиеры укрепили семь крепостей, госпитальеры — две, тевтонцы — одну, а Тир и Акра были «снаряжены сообща». Однако страх перед татарами был столь велик, что стало невозможно нанять солдат для гарнизона. Наконец подготовились к осаде: были вырублены фруктовые сады, башни, возведенные в этих садах, снесены; в город увезли даже камни с кладбищенских надгробий и из других строений, другие материалы, которые враг мог бы использовать для сооружения осадных орудий^{596}. Крошечная «республика» Акры в одиночку готовилась к битве с великим ханом, повелителем всей Азии…

Повлияли ли на принятие такого решения события в Сидоне? В тот самый миг, когда Китбука демонстрировал дружелюбие к христианам — за семь месяцев оккупации монголами Дамаска они получили возможность так же притеснять мусульман, как те поступали в их отношении столетиями, один франкский барон бросил татарам вызов. Жюльен Сидонский, тот самый сеньор, что был разорен игрой, которого Р. Груссе назвал «тяжелым бароном с легкой головой», увидел в катастрофе, постигшей мусульманскую Сирию, лишь еще одну возможность пограбить. Из своего замка Бофор он возглавил крупномасштабную экспедицию на Марж Айюн и привез домой огромную добычу. Охранять границу с Сидоном был только что назначен племянник Китбуки. Он не стерпел грабежа на монгольских землях и ринулся вслед Жюльену с небольшим эскортом. Сидонский сеньор полностью перебил его вместе с отрядом. Взбешенный Китбука бросил свои войска на сеньорию преступника. Жюльен длительное время сражался перед городом, чтобы дать возможность спасти население, а затем укрылся — к его счастью, две генуэзские галеры шли из Тира в Армению — в морской цитадели. Нижний город был опустошен монголами, которые снесли крепостные стены и убили всех, кого смогли найти — но не стали атаковать замки на суше и море; это указывает, что они, наверное, не намеревались захватывать латинские колонии на побережье. Но отныне Китбука потерял всякое доверие к франкам, виновникам нападения, от которого он лично пострадал, а те, в свою очередь, не могли забыть ему разорения Сидона^{597}.

Вскоре мамлюки завязали переговоры с баронами Акры. Новый султан Кутуз только что отверг монгольский ультиматум и стал готовить поход в Сирию, воспользовавшись тем, что в распоряжении у Китбуки был лишь небольшой оккупационный корпус. У Кутуза была цель: помешать франкам заключить с монголами союз, направленный против его государства. Нотабли Акры были готовы предоставить мамлюкам помощь, и договор между ними едва не был заключен^{598}: Великому Магистру Тевтонского ордена удалось провалить этот план, напомнив, что сарацины, склонные к предательству, вероятно, после битвы смогут обратиться против своих союзников. Тогда было решено придерживаться в отношении к мамлюкам благожелательного нейтралитета, позволив им пройти по франкской территории и даже посетить Акру — самый опасный из новых союзников франков. Бейбарс даже предлагал стремительным ударом захватить город, и его план едва не удался.

Армия монголов подверглась атаке с тыла: монгольская тысяча, базировавшаяся в Газе, была опрокинута и отступила к армии Китбуки. Мамлюки, пройдя вдоль побережья и получая продовольствие от франков, заманили несторианского военачальника в ловушку, в которую он не замедлил угодить, при Айн Джалуде, возле Пти-Герена (3 сентября 1260 г.). Его войско потерпело поражение, сам же Китбука попал в плен и был обезглавлен. Один из его командиров, Илка-нойан, смог собрать уцелевших в Сирии татарских воинов и отошел с ними в Армению. Сирия осталась без хозяина, и мамлюкам всего лишь оставалось занять без боя все города и замки, тем более что султан Алеппо и Дамаска Юсуф, сдавшийся монголам, был казнен по приказу Хулагу (который повелел сначала вернуть его в Сирию, но затем побоялся, что он присоединится к египтянам). Таким образом, под властью Кутуза теперь находилась единая империя, простиравшаяся от Нубии до Евфрата — и могущество этой империи, зиждевшееся на постоянной армии, размещенной по казармам, и исправно функционировавших институтах, превосходило мощь государства Саладина — ибо ныне не существовало многочисленных вассальных эйюбидских княжеств, например, Хамы и Хомса, с которыми франки раньше вели ловкую дипломатическую игру.

Правда, Кутуз вскоре сгинул, убитый своим помощником Бейбарсом, который занял его место, попутно уничтожив некоего султана, провозгласившего себя правителем Дамаска (17 января 1261 г.). Новый мамлюкский правитель был жестоким турком, но притом обладал бешеной энергией и не останавливался ни перед каким препятствием в стремлении добиться желанной цели: объединения Сирии и изгнания монголов и франков. Большое число франков сразу пострадало от нападения мамлюков: эмир Иерусалима, прознав о кончине Кутуза, который держал данное латинянам слово, не колеблясь, тут же всеми средствами стал притеснять христиан, совершавших паломничество ко Гробу Господню: сначала их силой удерживали в городе, пока они не заплатили огромный выкуп, затем напали на обратной дороге. Практике соблюдения перемирий был положен конец (1261 г.)^{599}.

Тем не менее Бейбарс не стал сразу же развязывать войну против акрских франков: сначала ему нужно было сдержать монголов. В конце 1260 г. они вновь заняли Алеппо, но были разбиты возле Хомса. Иль-хан Хулагу втянулся в войну с монгольским наместником Руси, союзником Бейбарса, и не мог прислать крупную армию в Сирию. Одновременно мамлюки принялись за союзника Хулагу, Боэмунда VI, напав на него в 1261 и в 1262 гг.: Антиохия попала в осаду, и лишь вмешательство подоспевшей из Анатолии монгольской армии спасло город.

Бароны Акры еще не поняли, что в 1261 г. совершили непростительную ошибку, предпочтя свою независимость, а также свою слабость и оторванность от мира союзу (возможно, и ставшему бы для них источником многочисленных унижений, но зато плодотворному в плане отвоевания своих земель, без монгольской помощи абсолютно безнадежного) с татарами, чье примитивное развитие, без сомнения, должно было напомнить им о хорезмийских отрядах 1244 г. Наличие среди монголов влиятельных христиан могло бы благоприятствовать установлению их согласия с франками: так, в 1246 г. крупный прелат монгольского происхождения, фаворит хана, Симеон Раббан-Ата, взял под свое покровительство несторианского архиепископа Иерусалима и прочих восточных христиан, «каковые находятся в Антиохии, Триполи, Акре и других ваших землях» (из письма к папе римскому)^{600}. Все, что франки увидели в кампании 1260 г., — это разорение мусульманской Сирии, обезлюдевшей и никем не управляемой. Они попытались этим воспользоваться: кажется, что чуть спустя после битвы при Айн Джалуде Жан II д'Ибелен, новый сеньор Бейрута, маршал королевства, вместе с тамплиерами напал в Галилее на одно туркменское племя. Те нанесли им страшное поражение: сеньор Бейрута, маршал и остальные франки, попав в плен, были вынуждены уплатить большой выкуп (поэтому Жану д'Ибелену пришлось в 1261 г. продать свой домен Казаль-Юмбер Тевтонскому ордену)^{601}.

Провал этого грабительского набега все равно не раскрыл франкам глаза на мамлюкскую угрозу. Бейбарс уже перейдет в наступление (4 апреля 1263 г.), а епископ Вифлеемский, магистры военных орденов и Жоффруа де Сержин напишут английскому королю, что нет более удобного момента, чтобы начать завоевание Святой Земли, чем теперь: ведь, писали они, татары перебили большинство сарацин, и Сирия беззащитна! О воссоединении Сирии и Египта франки догадались слишком поздно^{602}. С 1257 по 1263 гг. в Акре думали только об одной опасности — тогда как монголы спасали Антиохию — со стороны татар. Именно для того, чтобы королевство могло более уверенно защищаться от чингисхановских полчищ, сеньор Хайфы, Жан де Валансьен, и архиепископ Тирский, туренец Жиль, посетили Запад, где в январе 1263 г. папа Урбан IV препоручил им собрать десятину (точнее, «сотую долю») в епархиях Северной Франции, которая должна была пойти на сооружение укреплений на Святой Земле^{603}. Впрочем, эту сумму затем использовали для иных целей — ведь сборщики десятины вернулись на Восток только через два года, а за это время ситуация сильно изменилась.

Желая положить конец разбою, царившему на дороге паломников и поборам со стороны местных мусульманских властей, франки Акры вступили в переговоры с султаном. Граф Яффы и сеньор Бейрута попросили уступить им город Пти-Герен и предложили обменять пленных. Бейбарс отказался вести разговор на таких условиях (1262 г.). Когда истек срок перемирий, заключенных в 1252–1255 гг., переговоры возобновились. На этот раз сам султан потребовал обмена пленниками и заставил Жана д'Ибелен-Яффа и госпитальеров Арсуфа, которым Бальан д'Ибелен-Арсуф только что продал свою сеньорию, согласиться на это (начало 1263 г.). Затем он стал лагерем между Наймом и Мон-Фавором и потребовал от правительства Акры вернуть ему Сафет и Бофор и обменяться пленными. Тамплиеры и госпитальеры отказались, ибо рабы были для них бесплатной рабочей силой, а профессиональные рабочие обошлись бы слишком дорого! Султан, который только и ждал любого предлога, чтобы начать войну, торжественно заклеймил алчность обоих орденов и ринулся на Галилею. Мон-Фавор был разграблен, церковь Стола Господа (находившаяся между Кафарнаоном и Каной) разрушена вместе с кафедральным собором в Назарете. Одновременно мамлюки разорили латинский монастырь Вифлеема. После этого армия султана двинулась на Акру (14 апреля 1263 г.), но несмотря на внезапное появление, смогла всего лишь вырубить сады под крепостными стенами^{604}. Вылазка франков была отбита без труда, а Жоффруа де Сержин получил ранение. Не сумев захватить город, Бейбарс отступил в Иерусалим. В ознаменование окончательной оккупации Иудеи он распорядился начать ряд строительных работ, например, соорудить караван-сарай у иерусалимских ворот.

Франки Сирии были ошеломлены нападением египтян. «Тех, кто верил в избавление от ужасной угрозы со стороны татар, ярость вавилонян застала врасплох»^{605}. В смятении они написали королю Англии и папе: им не хватало продовольствия и денег, а султан требовал замков и городов, в нарушение перемирия занимая Святую Землю вплоть до стен самой Акры. После этого первого призыва о помощи доминиканец Гильом Триполийский, а затем и епископ Вифлеемский отправились в Рим, чтобы ознакомить папу с масштабами катастрофы^{606}. В январе 1264 г. понтифик решил продолжить работы по укреплению Яффы — крепости, которая прикрывала границу с Египтом; но, ничего не зная о намерениях султана, он приказал передать деньги не графу Яффы, а патриарху, чтобы тот мог ими распорядиться на нужды королевства. В 1264 г. латиняне, воспользовавшись отсутствием египетской армии, перешли в контрнаступление. 16 января тамплиеры захватили Лион и привели оттуда 360 пленников. Немного погодя Жоффруа де Сержин и рыцари Акры, выйдя из Яффы, направились грабить земли Аскалона, в отместку за пленение яффаского кастеляна, обманом завлеченного в Рамлу, и разбили двух эмиров (15 июня 1264 г.). 5 ноября в который раз они разорили окрестности Бейсана. Но на следующий год Бейбарс вернулся в Сирию, решив с этим покончить. 27 февраля 1265 г. он внезапно захватил нижний город Цезареи, а 5 марта вынудил капитулировать и цитадель. Перепуганные бароны Акры, узнав, что султан поднимается на север, приказали разрушить все оборонительные укрепления за пределами городских стен — например, «мельничную башню» — и снесли монастырь Св. Николая, располагавшийся на соседнем холме^{607}. Одновременно эвакуировали население из Хайфы, которую Бейбарс разрушил 15 марта. Мощный замок тамплиеров, Шатель-Пелерен, выдержал все атаки мамлюков. Продолжая опустошать франкские владения (этой участи избегла лишь Акра, ибо была отлично укреплена), султан дошел до Арсуфа и осадил его. Прежде чем сдаться, город сопротивлялся больше месяца (21 марта — 29 апреля 1265 г.): несмотря на обещание Бейбарса отпустить гарнизон на волю, составлявшие его госпитальеры были закованы в железо. Затем султан вернулся в Египет.

Тем временем стали прибывать первые вспомогательные войска: регент Кипра привел своих воинов; с Оливье де Термом приплыли первые французские воины, пополнившие войска Жоффруа де Сержина (1264 г.). В октябре 1263 г. папа приказал начать проповедь крестового похода, но она не имела особого успеха: тем не менее в октябре 1265 г. граф Неверский, Эд Бургундский, прибыл с отрядом приблизительно из пятидесяти рыцарей. Эти подкрепления поколебали Бейбарса в его намерениях: после демонстрации военной мощи перед Акрой и Монфором он осадил Сафет. Мусульмане несли очень тяжелые потери, но султану удалось возбудить недовольство сирийских сержантов против их франкских господ, и измена одного из них, управителя поместьем ордена тамплиеров (casalier) по имени Лев заставила рыцарей капитулировать^{608}. Нарушив условие капитуляции, Бейбарс приказал умертвить весь гарнизон, и эта бойня имела огромный резонанс: мусульмане применили самые изощренные пытки; с нескольких защитников крепости живьем содрали кожу, а затем добили ударами прутьев. Воодушевляемые несколькими францисканцами, тамплиеры отказались отречься от своей веры. Однако это было только начало мамлюкских зверств. Когда жители Акры попросили выдать им для захоронения тела жертв резни в Сафете, Бейбарс повелел перебить христиан в акрском предместье и ответил, что при подходе к городу и так хватает своих мучеников (июль 1266 г.)…

Сафет стал опорным пунктом мусульман (откуда они могли безнаказанно совершать набеги на Акру, тем более что Бейбарс разрушил Торон). Гарнизон этой крепости, в том же самом 1266 г., нанес серьезное поражение франкам, возвращавшимся из грабительского похода на Тивериаду (28 октября). Блокада Акры была настолько эффективной, что Бейбарс смог насадить мусульманских чиновников, обязанных взимать налоги с деревень в пригородах этого города. В мае 1267 г., следуя уже ставшему привычным ритму, султан вновь появился под стенами Акры и, дав своим солдатам христианские знамена, попытался врасплох захватить город. Потерпев неудачу, он приказал пытать и умертвить крестьян и бедноту, оставшихся вне крепостных стен и на полях. Затем мамлюки уничтожили сады вокруг города, вырубили фруктовые деревья и виноградники и, после остановки в Сафете, 31 октября напали на конюшни госпитальеров, где сгорело две сотни лошадей и двадцать конюших (ecuyers). На следующий год, в самый разгар перемирия (заключенного с Жаном д'Ибеленом), мамлюкская армия внезапно появилась у Яффы и захватила город, правда, позволив части гарнизона уйти в Акру. Одновременно мусульмане заняли «землю Сен-Жорж» (вместе с Лиддой). Отдельно заключенный договор так и не спас Яффу. Однако сеньор Бейрута добился, ценой выплаты тяжелой дани и освобождения всех своих пленных, точно такого же перемирия (май 1267 г.), и Филипп де Монфор, отказавшись от владения Торона и Шатонефа, сделал то же самое: на время Бейбарс признал за ним права на владение Тиром и девяносто восемью деревнями.

Спустя месяц после падения Яффы Бейбарс осадил Бофор, и крепость капитулировала десятью днями позднее (15 апреля 1268 г.). Сеньор Бейрута, которому грозило нападение султана, откупился еще раз. После этого ужасный мамлюк двинулся на завоевание княжества Антиохийского, взял штурмом сам город (май 1268 г.) и завоевал все окрестные земли. Тогда же он, по просьбе бальи Гуго III Кипрского даровал франкам Акры передышку. По перемирию (27 мая 1268 г.) султан признавал за сеньорией Акры владение только городской округой, Кармилем, тремя деревнями возле Хайфы, десятью возле Монфора, и пятью возле Шатель-Пелерена. Другие деревни этого региона были поделены между мусульманами и франками. В дополнение к перемириям с Бейрутом и Тиром, Бейбарс заключил еще одно, с тамплиерами Сидона, которым пришлось отказаться от всех своих ливанских владений, за исключением деревень на узкой прибрежной равнине.

На следующий год Бейбарс опять прервал перемирия, заключенные на десять лет: четверо мусульман крестились в Акре, и из-за этого «преступления» султан возобновил борьбу с Акрой и под тем же предлогом — с Тиром (1269 г.). Начало военных действий ознаменовалось опустошением христианских земель, в том числе и графства Триполи (до этого времени почти не подвергавшегося мусульманским набегам), в результате чего под властью Триполийского правителя осталось всего лишь несколько городов на побережье: две мощные крепости, Шатель-Бланк и Крак де Шевалье, расположенные во внутренних областях графства, пали в 1271 г. В тот же год главной крепости Тевтонского ордена в регионе Акры, Монфору, пришлось в свою очередь капитулировать (12 июня). За восемь лет (с 1263 по 1271 гг.) ужасный султан отнял у франков западную Галилею, весь прибрежный район от Яффы до Цезареи, гористую местность на востоке и севере Акры, две трети графства Триполи, все княжество Антиохийское, за исключением Лаодикеи.

С необыкновенной энергией Бейбарс, этот настоящий основатель мамлюкского государства, действовал не только в Египте, но и в Палестине, где отстроил города, обезлюдевшие с 1187 г.: Хеврон и Иерусалим снова поднялись из руин. Не было ни одной крупной крепости, захваченной у франков, где сразу же после осады не принимались бы за работу каменщики султана. «Львы Бейбарса» — а таков был герб завоевателя — ныне можно увидеть на всех развалинах франкских крепостей, в Сафете, Бофоре, Краке де Шевалье^{609}. Гражданские постройки, акведуки, мосты, мечети повсюду отмечали путь великого султана. Сирия, в течение восьмидесяти лет бывшая ничейной территорией, перестала быть пустынной и ощетинилась замками: Акру со всех сторон окружили новые мамлюкские крепости в Сафете, Монфоре, Како (восстановлен в 1267 г.) и Цезарее.

С неменьшей энергией Бейбарс карал и тех, кто заключал с франками мир. Так было и в случае с эмирами Бохора из Гарба — арабами из области Бейрута, чьи отношения с христианами, начиная с XII в., еще долго оставались дружескими. Известно, что в XIII в. Жюльен Сидонский отдал землю (1255 г.) в одной из своих деревень (Дамур, что на побережье) эмиру Джамалу ад-Дину, что не мешало тому оповещать мамлюков о планах его соседей. Эмир, завидовавший другому Бохору, Зайн ад-Дину, обвинил его перед Бейбарсом в ведении переговоров с князем Антиохии: он якобы написал письмо от имени своего врага к Боэмунду VI и, получив от того ответ, предъявил его Бейбарсу — скорее следует предположить, что Зайн ад-Дин был шпионом князя Антиохийского и его переписку с ним перехватили. Бохора, заподозренного в измене, бросили в тюрьму и освободили только после смерти Бейбарса (1277 г.). Этот урок нисколько не помешал ему продолжить свои дела с франками: в другой хартии — описанной в хронике одного из потомков Бохора — сеньор Бейрутский (в то время им был Онфруа де Монфор) даровал Зайн ад-Дину еще одно земельное владение, в обмен на обещание не причинять никакого ущерба Бейрутской сеньории и не принимать у себя беглых мусульман (1280 г.). Сложная игра, которую вели эти эмиры, ясно показывает, насколько хорошо франки освоились в восточном обществе, чтобы использовать против мамлюков их же собственных агентов. Сделки, которые франки заключали с местными эмирами, позволяли христианам избегать всяких осложнений с мусульманами^{610}. Но вступление Бейбарса на султанский трон сделало эти соглашения весьма хрупкими.

Христианский мир вовсе не наблюдал безучастно, как гибнет его восточная империя. Был организован крестовый поход, который возглавили два государя: первым отправился в путь, в 1269 г., король Арагона Хайме I. Но буря отбросила его эскадру обратно на испанское побережье, и пожилой король отказался отплыть во второй раз. Лишь два арагонских принца прибыли в Сирию (октябрь 1269 г.). Но они стали лишь свидетелями грабежей, чинимых мусульманами, и не смогли помешать им прямо у стен Акры заманить в ловушку и убить сенешаля Роберта де Крезека, преемника Жоффруа де Сержина. Что касается короля Франции, то он дважды принимал крест в 1267 г., и в 1270 г. отправился в экспедицию вместе с королями Наварры и Сицилии. Но восьмой крестовый поход сбился с дороги, и Людовик Святой умер в Тунисе (25 августа 1270 г.), добившись только одного результата: в этот год Бейбарс не совершил набега на Сирию.

Тем не менее последняя группа крестоносцев, участников восьмого крестового похода, прибыла в Святую Землю в 1271 г. во главе с английскими принцами Эдуардом и Эдмундом. Хотя крестоносцев и было довольно мало, но командовал ими один из самых замечательных политиков своего времени: Эдуард только что избавил династию Плантагенетов от ее опаснейшего противника, Симона де Монфора, в битве при Ивземе. В Сирии он постарался склонить итальянских купцов организовать блокаду Египта, ибо контрабанда оружием по-прежнему процветала. Хоть Эдуарду и удалось повесить нескольких из этих контрабандистов, венецианский бальи предъявил ему привилегии, которые помешали принцу заставить нарушителей соблюдать папские приказы и соборные постановления, запрещавшие продажу мусульманам оружия. Он стремился действовать в союзе с монголами, но те смогли устроить только одну недолгую экспедицию в район Алеппо. Эдуарду пришлось довольствоваться двумя грабительскими набегами на Сен-Жорж, в горы Акры и Како, но саму крепость Како он так и не осмелился осадить. С собой принц привез большую добычу, но результат походов был незначительный (июль и ноябрь 1271 г.). Однако именно пребывание в Акре Эдуарда вынудило Бейбарса заключить мир (22 мая) при посредничестве короля Сицилии Карла Анжуйского. По договору сроком на десять лет и десять месяцев франкам Акры оставляли власть над акрской равниной и разрешали паломничество в Назарет. Площадь королевства Акры стала еще меньше, чем в правление Амори II и Иоанна де Бриенна. Все усилия Запада оказались тщетны^{611}.

Однако франки пытались найти союзников против мамлюков. Поворот в сторону монголов обозначился в тот момент, когда Бейбарс предпринял первые атаки — свирепость мамлюков была ничем не хуже дикости степняков. В 1263 г. в Рим дошла информация о том, что Хулагу стал христианином (на самом деле крещение Хулагу малоправдоподобно, но вот его главная жена, Докуз-Хатун, являлась христианкой), и Урбан IV поручил патриарху Иерусалимскому проверить эти сведения^{612}. Незамедлительно завязались регулярные переговоры, и монгольская канцелярия даже отказалась от своих высокомерных претензий на всемирное господство (в 1262 г. крупное монгольское посольство, согласно некоторым авторам, прибыло потребовать подчинения Людовика Святого великому хану), чтобы облегчить заключение союза. Постепенно у папства появился план обратить всех монголов в христианство, план исполинский и не увенчавшийся удачей: но в военной области родился настоящий союз, направленный против мамлюков. В своем письме к Хулагу Урбан IV не только предлагает хану креститься, но и подчинить себе сарацин; с августа 1263 г. папство рассматривает татар как мстителей за вероломство мусульман^{613}.

При наследниках Хулагу, его сыне Абаке и внуке Аргуне переговоры оживились. Монгольские правители возымели желание вместе с франками уничтожить мамлюков. Почти каждый год посольства прибывали из Ирана в Европу или отправлялись в Тебриз. К несчастью, эти монгольские государи воевали с ханами Туркестана и Южной Руси (кипчаками), и эта война сковывала их действия в Сирии; что касается королей Запада, то все их внимание было приковано к событиям в Шотландии, Уэльсе, Сицилии и Арагоне. Неизбежные задержки усложняли диалог: однажды, в 1267 г. отсутствовал латинский секретарь у Персидского хана, и в Рим пришло послание, написанное на монгольском языке, которое никто не сумел перевести, что на один год затормозило переговоры^{614}. В 1269 г. Хайме I Арагонский подготовил свой поход, договорившись об участии в нем татар, и Эдуард Английский поступил так же. Абак, которому помешали привести войско на место всеобщего сбора, несколько раз извинился перед английским принцем. В 1280 г., когда монгольская армия спускалась из Турции в Сирию, Абак попросил у франков Акры присоединиться к нему со своими войсками и подготовить необходимое продовольственное снабжение. В этот год, наконец, монгольская армия Анатолии выступила в поход, и ее 80 000 армян и монголов угрожали раздавить мамлюкскую империю.

Но в 1277 г. королевство Акры попало во власть Карла Анжуйского, брата Людовика Святого, графа Прованса и (1266 г.) короля Сицилии.

Бальи Акры от имени Карла Анжуйского, Рожер де Сан-Северино, не посчитал возможным содействовать монгольскому наступлению^{615}. Как и в 1260 г., франко-татарское сотрудничество не удалось по вине франков. Причиной тому на этот раз была политика анжуйца. Карл Анжуйский лелеял очень большие планы, но Палестина занимала в них последнее место. Король Сицилии рассматривал освобождение Гроба Господня как завершающий этап своих усилий: перед этим он желал завоевать Византийскую империю, восстановленную Михаилом Палеологом, и его отношения с Египтом были великолепными — именно он побудил Бейбарса в 1272 г. заключить мир. Следуя политике Фридриха II и Манфреда, Карл совсем не был расположен порывать свои дружеские связи с султаном, пусть даже этого требовала неожиданно представившаяся возможность, как некогда в 1260 г., в союзе с татарами завоевать Сирию. 5 октября 1280 г. викарий иерусалимского патриарха, епископ Хеврона, отправил Эдуарду I Английскому письмо, содержание которого позволяло просчитать планы правительства Акры: в Святой Земле не хватало продовольствия, что делало приготовление к кампании необычайно затруднительным, при том что король Сицилии был поглощен другой войной. Бальи предупредил султана Калауна о готовящемся против него сговоре и заключил с ним новое перемирие^{616}. Поэтому 30 октября 1281 г. армия Менгу-Тимура и царя Армении Хетума, который уже неоднократно сражался на стороне монголов, была разбита возле Хомса, так и не дождавшись помощи от франков. По условиям перемирия, заключенного 3 июня 1283 г. между сеньорией Акры и мамлюками, под власть султана переходило все старое Иерусалимское королевство (Хеврон, Иерусалим, Гибелин, Наблус, Вифлеем, Торон де Шевалье, Аскалон, Яффа, Рамла, Арсуф, Цезарея, Како, Бейсан, Торон, Гран Герен, Айн Джалуд, Сафет, Бофор, Кеймон, Тивериада, Шатонеф, Марон, половина Сканделиона, грот Тирона…), а сенешалю Эду Пуалешьену, представителю короля Сицилийского, оставалась Акра, Хайфа, Кармиль, Шатель-Пелерен с 73 поместьями, Сидон с 14 поместьями, церковь Назарета с четырьмя домами, где могли жить клирики и паломники. Христиане, которые выиграли из договора только возвращение руин Хайфы, имели право укреплять только Сидон. Акру и Шатель-Пелерен, и обещали на протяжении всего срока перемирия (которое заключили на десять лет, десять месяцев, десять дней), предупреждать султана за два месяца о начале крестовых походов. Другие сеньории — Бейрут (с 1272 г.) и Тир (в 1285 г. там правительница Тира и ее представитель «граф Раймунд Жаскенд» заключили аналогичный договор) — также согласились признать этот настоящий мамлюкский протекторат^{617}.

Выбирая между союзом с монголами и подчинением мусульманам, жители Акры решительно высказались в пользу второго варианта. Они уже пострадали от вероломства мамлюков и вскоре испытали его на себе заново. Тем не менее мало поддерживаемые Западом, повинуясь директивам с Сицилии, они в конце концов отмежевались от крестовых походов в тот самый момент, когда папство, короли Франции и Англии вместе с новым ханом Аргуном готовили новую экспедицию (сбор войск был назначен в 1290 г. на Дамасской равнине), и на Западе даже ходили слухи, что «сын покойного татарского короля предложил встретить его в Иерусалиме в Святой Четверг», а также принять крещение в Святом Граде; что его армия, куда входили грузины и прочие христианские союзники, использует знамена и оружие с изображением креста, что Аргун приказал чеканить на своих монетах Гроб Господень и призыв к Св. Троице.^{618} Именно в тот самый момент, когда монгольское завоевание приобретает вид крестового похода, франкская Сирия, не имея ни вождей, ни ресурсов, отдалась в руки мамлюкам; безусловно, можно объяснить этот решение слабостью Акры, но нельзя его извинить, как в 1260 г., поскольку множество контактов с монголами позволило латинянам свыкнуться с идеей союза с ними.

Отказ от этого союза в 1260 и 1281 г. ознаменовал конец франкской Сирии и ее скорую гибель под ударами египтян. В 1260 г. потенциальные союзники, вышедшие из пустыни Гоби, которых так ждали крестоносцы в 1219 г., а Людовик Святой в 1248 г., наконец появились у границ Сирии; князь Антиохийский вместе с царем Армении перешли на их сторону^{619}: королевство же Акры, тогда еще обладавшее реальной силой, поддержало против них мамлюков. В 1281 г. отступничество последних латинян в Сирии еще раз подвело монголов. Когда же через двадцать лет монголы начнут третий поход на Сирию в надежде овладеть этой страной, там уже не будет франков, чтобы упрочить их завоевание и заселить наконец свободное Иерусалимское королевство.

VIII. Королевство Ассиз

Договоры, заключенные с Бейбарсом и его наследником, проиллюстрировали уже всем очевидный факт — бесповоротное дробление королевства. Тир, Акра, Яффа, Сидон, Бейрут, Арсуф превратились в мелкие сеньории, которые заключили с мусульманами свои особые перемирия, и даже — как это видно на примере Бейрута — согласились, ущемляя королевские права, подчиниться мамлюкскому протекторату. У одного арабского автора были все основания написать, что «когда договаривались с госпитальерами, для тамплиеров это был повод браться за оружие; если заключали мир с городом Акрой — нападал король Кипрский»^{620}. В старом Иерусалимском королевстве отныне царила полная анархия.

Известно, как распадалась монархическая власть: от имени короля из династии Гогенштауфенов, всеми признаваемого законным наследником короны, но у которого с 1243 г. отняли право осуществлять свои королевские прерогативы, в качестве регента правил самый близкий родственник короля («бальи»), принимавший титул «сеньора королевства». Ближе всего к короне находилась, после своего внучатого племянника Конрада II, внука Марии Иерусалимской и Монферратской, сестра Марии, Алиса Шампанская (вторая дочь Изабеллы Иерусалимской), которая и была избрана регентшей; после ее смерти регентство доверили ее сыну королю Кипра Генриху I, которому в сане «сеньора королевства» наследовали кипрские короли Гуго II или Юге (1253–1267 гг.) и Гуго III Лузиньян-Антиохийский (1267–1269 гг.). Однако возникли осложнения, связанные с юностью Гуго II, который скончался 5 декабря 1267 г., так и не достигнув совершеннолетия: требовалось назначить регента от имени этого «наследника Кипра и бальи Иерусалимского королевства». Этот пост сначала заняла мать Гуго, Плезанция Антиохийская, разделив его со своим вторым мужем Бальаном д'Ибеленом, а затем — со своим братом Боэмундом VI Антиохийским. После кончины Плезанции (27 сентября 1261 г.) тетка юного короля, сестра его отца Генриха I, Изабелла де Лузиньян, с помощью своего супруга Генриха (Генриха Антиохийского) взялась исполнять регентские обязанности при малолетнем Гуго. В 1263 г. Гуго Лузиньян-Антиохийский, сын Изабеллы и Генриха Антиохийского, принял после смерти своей матери опеку над юным Гуго II. Таким образом, кипрские короли сосредоточили в своих руках кипрскую корону и права на наследование Иерусалимского трона, что делало их обладателями легитимной власти в Сирии.

Но «сеньор королевства», или его опекун, не проживали постоянно на Святой Земле; оставаясь на Кипре, им приходилось назначать в Акру своего представителя, что-то вроде управляющего и предводителя сирийской знати, который также носил титул бальи, как мы и будем его далее называть. Выбор на пост этого бальи свидетельствует о триумфе династии Ибеленов; за исключением Жана Фанона (избранного в 1248–1249 гг. по совету Филиппа де Монфора) и Жоффруа де Сержина (1259–1263 гг.), все бальи назначались из этого прославленного рода; Бальан д'Ибелен-Бейрутский (умер в 1247 г.), Жан д'Ибелен-Арсуфский (снят в сентябре 1248 г., затем снова назначен в 1249 г.), Жан д'Ибелен-Яффаский (который заменил своего кузена на один год, с 1255 по 1256 гг.), заново Жан д'Ибелен-Арсуфский (1256–1258 гг.), а после его смерти и правления Жоффруа де Сержина и Генриха Антиохийского — Бальан д'Ибелен-Арсуфский (1268–1269 гг.). Получается, что семья Ибеленов в течение двадцати лет, с небольшими перерывами, фактически правила франкской Сирией. Гордыня их возросла безмерно. Один из Ибеленов даже осмелится заявить в 1271 г. королю Гуго III, что рыцарство Кипра согласится служить на Кипре не ради кипрского государя, а ради Ибеленов^{621}.

Один из представителей этого дома, Бальан д'Ибелен-Арсуф, даже намеревался занять место короля: после смерти короля Генриха I он женился на его вдове Плезанции (несмотря на сопротивление князя Боэмунда VI) и потребовал себе регентство от имени малолетнего короля (не без поддержки своего отца Жана д'Арсуфа, который помирился с Боэмундом только в 1258 г.). Правда, брак был заключен в нарушение всех канонических правил: будучи родственниками в третьем колене, они сыграли свадьбу, не дожидаясь необходимого в подобных случаях разрешения из Рима. Плезанция очень быстро — кажется, однако, что она была женщиной весьма вольного нрава^{622} — возжелала расстаться со своим Бальаном, который отказался оставить регентство. Потребовалось, чтобы вмешался сам папа, запретив подданным королевства подчиняться Бальану (28 августа 1255 г.), и аннулировал брак (27 марта 1258 г.)^{623}.

Нет ничего более пагубного для монархической власти, чем такого рода междуцарствие. Теоретически, «сеньор королевства» или бальи обладал всеми королевскими прерогативами; в реальности же его возможности были очень ограничены. Бароны отказались передать королевские крепости королеве Алисе и ее мужу Раулю де Кевру (1243 г.) под предлогом, что они смогут узурпировать права законного наследника Конрада II, как, например, было сделано в Морее (где Гильом де Виллардуэн низложил наследников князя Гильома де Шанлитта). Замки и крепости были вверены «охране и заботам баронов и вассалов вышеозначенного королевства»; регенту вменялось снабжать их продовольственными запасами, но выбор кастеляна и принятие необходимых решений принадлежал вассалам. Из-за этого строгого следования верноподанническим чувствам Алисе пришлось уступить контроль над Тиром Бальану д'Ибелену, а над Акрой — Филиппу де Монфору и Никола Антьому. На самом же деле это привело к тому, что Филипп де Монфор узурпировал власть в Тире; король Генрих согласился передать ему Тир под охрану в 1246 г. Таким образом, представитель короля более не имел власти над крепостями и замками королевского домена^{624}.

Духовенство королевства тоже возжелало воспользоваться тем, что трон пустует, и ограничить власть бальи к своей выгоде: кутюмы королевства запрещали церковным судам рассматривать дела, затрагивавшие недвижимое имущество, особенно если с этого имущества королю причиталась служба. В 1257 г. клирики Святой Земли заявили, что имеют законное право рассматривать подобные тяжбы (если только речь идет не о феодальных делах), «ибо в этом королевстве ныне нет короля. Ведь если бальи действует и замещает короля во многих делах, по кутюмам и ассизе королевства, то он тем не менее не может творить суд над королевским фьефом». Спор, вынесенный на суд Александра IV, был затеян ни много ни мало, как с целью вырвать церковную юрисдикцию из тисков, куда ее заключила королевская власть. Папа, однако, уклонился от решения этой проблемы^{625}.

Под малопризнанной властью «главного сеньора» феодалы вскоре почувствовали вкус к самоуправлению. По обычаю, сеньору королевства принадлежало право назначать бальи, с согласия королевских вассалов. Фактически же, как это видно из одного пассажа Жана д'Ибелена, знаменитого юриста, вассалы сами избирали себе предводителя^{626}. «Иерусалимская сеньория» все больше начинала походить на итальянскую «синьорию», своеобразную феодально-аристократическую республику — выбор Ибеленов на пост бальи служит тому доказательством. Одновременно появляется должность синдика, который во многом напоминает чиновника из крупных патрицианских городов Италии или Прованса; 10 августа 1257 г. вассал Жана д'Ибелен-Арсуфа, Этьен де Совеньи, был назван «синдиком и прокурором Иерусалимской сеньории»^{627}.

Пока еще оставались последние Гогенштауфены, неоспоримые потомки королевы Изабеллы II, дочери Иоанна де Бриенна, короли Кипрские, увенчанные титулом «сеньоров королевства», не могли дать отпор возрастающей анархии. Клятва, которую приносил бальи, была куда более стеснительной, чем коронационная клятва государя^{628}, и во время войны Св. Саввы, генуэзская партия, возмущенная тем, что Боэмунд оказал поддержку их противникам, тотчас же воззвала к неоспоримому суверенитету Конрада III. Королей Кипра или тех лиц, которые выполняли за них регентские обязанности, далеко не всегда беспрепятственно признавали «сеньорами королевства». Им нужно было добиться, чтобы «самые лучшие и мудрые» вассалы королевства, специально собравшиеся для этого случая, признали их прямыми наследниками короны. Король Генрих I без труда прошел это испытание, но когда он умер (1253 г.), его сын Гуго был слишком юным. Если Бальан д'Ибелен в то время и являлся регентом на Кипре, признали ли его регентом в Акре?^{629} После расторжения своего брака с ним королева Плезанция добилась более прочной власти: она прибыла с Кипра (1258 г.) со своим сыном Гуго и братом Боэмундом VI Антиохийским. Боэмунд постарался, чтобы его племянника признали «наследником Кипра и бальи королевства Иерусалимского»^{630}, а его самого — опекуном юноши. Но это происходило в самый разгар войны Св. Саввы, и люди, предложившие князю Антиохийскому взять в свои руки правление, которым с 1253 г. практически никто не занимался, принадлежали к венецианской партии (тамплиеры, тевтонцы, Жан д'Ибелен-Яффа, патриарх Жан Пантелеон). Генуэзцы отказались признать Боэмунда регентом; но тот тем не менее, получив поддержку большинства, принял обязанности «сеньора королевства» и, перед своим отъездом, назначил бальи Жана д'Арсуфа. После его смерти королева Плезанция беспрепятственно прибыла в Акру и даровала звание бальи сенешалю Жоффруа де Сержину.

Но Плезанция скончалась 27 сентября 1261 г. Кто должен был ей наследовать? Последняя из оставшихся в живых теток юного Гуго, Изабелла де Лузиньян, жена Генриха Антиохийского, стала регентшей на Кипре. В 1263 г. она приплыла в Акру и потребовала регентство в Иерусалимском королевстве для себя и своего супруга. Несмотря на то что в полным ходом шла война с мамлюками, Высшая курия собралась, чтобы обсудить столь щекотливый правовой вопрос: в конце концов вассалы решили отдать регентство Изабелле, но если она не привезет с собой Гуго, который должен был наследовать этот пост, ей не принесут, как обычно делалось, оммаж. Тем не менее Генрих Антиохийский остался у кормила власти в Акре, пока его жена возвращалась на Кипр, где она и умерла в том же году. Регентство над малолетним Гуго вновь стало предметом дискуссий: на него претендовал сын Изабеллы и Генриха, Гуго Аузиньян-Антиохийский. Его кузен, Гуго де Бриенн, граф Лекки, со своей стороны, потребовал пост регента, под предлогом, что его мать Мария была старшей сестрой Изабеллы. Сохранились пространные тексты защитных речей, в которых оба претендента старались доказать свое право перед их будущими вассалами, временно превратившимися в судей^{631}. Гуго Антиохийский одержал вверх и стал бальи Иерусалима и Кипра. Граф Лекки, поучаствовав в защите Святой Земли от Бейбарса, вернулся на Запад, где после смерти брата стал графом де Бриенном. Однако в 1275 г. он организовал поход, чтобы силой оружия добиться королевства: папе пришлось вмешаться и помешать этой братоубийственной войне^{632}.

Гуго Лузиньян-Антиохийский оправдал свое назначение на пост бальи: в течение этих ужасных лет, когда Бейбарс рыскал вокруг Акры, он созывал рыцарей под свое знамя, как только узнавал о приближении султана, и покидал город лишь после того, как мамлюкский правитель отходил в Сафет^{633}. Известно, что он подготавливал контратаки и полностью отдавал себя делу защиты Святой Земли. Когда умер его племянник Гуго (5 декабря 1267 г.), он сменил звание бальи Кипра на кипрскую корону, и, уезжая из Акры в Никозию, доверил бальи Бальану д'Ибелену, сыну Жана д'Ибелена и преемнику (после Гильома де Бутрона, триполийского сеньора, изгнанного Боэмундом VI, коннетабля в 1258–1262 гг.) в должности коннетабля королевства (1268–1277 гг.).

Вскоре после этого Конрад III был обезглавлен (31 октября 1268 г.). Хотя Акру и украсили праздничными огнями при этой вести, большинство сеньоров испытывало гораздо меньшую радость. Поскольку в живых больше не осталось потомков Изабеллы де Бриенн, потеря королевской власти вновь становилась реальностью для Иерусалимского государства. Регентам и бальи наступил конец. А ведь во франкской Сирии уже сильно свыклись с подобным положением вещей. Бароны, прелаты, военные ордена, «коммуны» и собратства вели практически независимое существование, и если сохраняли над собой верховную власть «сеньора королевства», то правомерно задаться вопросом: не только ли для того, чтобы не нарушать нормальное функционирование государственных институтов. Пока бальи, виконты и кастеляны выполняли свои полномочия от имени законного правителя, юридическая жизнь королевства, где роль права была необычайно велика, протекала своим чередом. Но подчиняться государю, который проживал бы в самой Святой Земле, было совсем иным делом; опасались, как бы от его действий не пострадала независимость, столь ревниво оберегаемая любым сословием в королевстве. Более всего подобного оборота событий опасались узурпаторы королевского домена, среди которых первое место занимал Филипп де Монфор. Сколько бы бальи ни сменилось в Сирии, иерусалимское право — в том виде, каком он его истолковывал — позволяло ему править Тиром от имени Конрада III. В присутствии же на Святой Земле короля ему пришлось бы отдать Тир обратно, но Филипп (чья Торонская сеньория была только что захвачена Бейбарсом) уже давно вел себя как независимый сеньор Тира^{634}.

В этих сложных условиях реставрации королевской власти Гуго III повел себя с поразительной ловкостью. С 1255 г. он был женат на Изабелле д'Ибелен, внучке Жана Старого д'Ибелена^{635}, и этот брак обеспечил ему нейтралитет гордого «линьяжа» Ибеленов. Военные ордена не были враждебны этому королю, а киприотское рыцарство еще не успело с ним рассориться. Он сумел успокоить страхи сеньора Тира, признав город его пожизненным владением (однако вскоре, 17 августа 1270 г., Филипп де Монфор был убит по приказу Бейбарса, пожелавшего избавиться от одного из самых замечательных баронов Сирии; его сын и наследник Жан к тому моменту женился на сестре короля, Маргарите Лузиньян-Антиохийской). К несчастью, у Гуго появился соперник: право на корону перешло ему от Алисы, дочери Генриха Шампанского и королевы Изабеллы I Иерусалимской. Тетка короля, Мария Антиохийская, старая дева в возрасте шестидесяти лет, которая, безусловно, была бы весьма оригинальным противником для султана Бейбарса, потребовала себе королевский венец от имени своей матери Мелизинды, дочери Амори Лузиньяна и той же самой Изабеллы I. Эти претензии не стали новостью: Мелизинда сама выдвигала их в 1249 г., ссылаясь на то, что ее родство с королевой Изабеллой более тесное, чем у потомков Алисы^{636}. Этот аргумент был не слишком состоятельным, но все же мог поспособствовать зарождению оппозиции против Гуго. Попытались уладить распрю, но Мария упорно не желала ничего уступать из своих прав. В 1268–1269 гг. в Высшей курии началась тяжба; Мария, которой было отказано в ее иске, все же не смирилась со свершившимся. В тот самый миг, когда впервые за шестьдесят лет в Тире началась коронация Гуго (из-за сложной обстановки прошедшая без особой торжественности^{637}), клирик и нотариус вошли в церковь, и первый из них выкрикнул перед толпой, что протестует против коронации. Ему пришлось бежать под ударами присутствующих, вызвав неописуемую сумятицу, но Мария сохранила свои права на трон (24 сентября 1269 г.).

«Монархическая реставрация, которую попытался осуществить Гуго Антиохийский, произошла слишком поздно. За период свыше тридцати лет, когда престол был практически вакантным, бароны и горожане Акры слишком пристрастились к свободе, чтобы вновь начать подчиняться»^{638}. Гуго не мог надеяться, без опоры на королевский домен, уменьшившийся из-за узурпации вассалов и мусульманских завоеваний, восстановить власть, которой некогда обладали его предшественники до Фридриха II. Он попытался использовать кутюмы королевства, чтобы упрочить свой авторитет; Жюльен Сидонский продал свой фьеф тамплиерам без королевского разрешения. Гуго тем не менее вынудил его выполнять военную повинность, уступив «платный фьеф» (на деньги от продажи) в 10 000 безантов, который должны были после смерти Жюльена получать его сыновья Бальан II и Жан^{639}. Но иерусалимское право эволюционировало с начала XIII в., причем в совсем ином направлении, чем в предыдущую эпоху.

Важным явлением в Иерусалимском королевстве XIII в. был расцвет самой разнообразной правовой литературы, что, конечно, не было единичным случаем в этом столетии, но зато предоставляло наиболее полные и интересные сведения о феодальном строе. Правоведы начали работу уже давно, и их первой задачей было сохранить кутюмы первого королевства и право, сформулированное в «Письмах Гроба». Амори II стремился кодифицировать принципы осуществления королевской власти, но после его смерти у «мудрых людей» появились иные заботы. Произвол гибеллинов, авторитаризм Фридриха II вызвали защитную реакцию у вассалов королевства, и те противопоставили свои права правам короля. Вместо «Книги короля» бароны захотели составить Книгу вассалов. Феодалы, помнившие старое право, такие как Рауль Тивериадский, Рено Сидонский, Жан Старый д'Ибелен, заботливо сохранили и передали своим наследникам память об «ассизах», выгодных для вассалов. Великие юристы XIII в., Филипп Новарский, Жан д'Ибелен, граф Яффы, Жоффруа ле Тор, а также горожане, такие как Филипп Бедуин, Бальан и Никола Антьом (не был ли один из них автором «Ассиз палаты горожан», созданных примерно между 1229 и 1244 г., где попытался облечь кутюмы иерусалимской «буржуазии» в рамки учебника римского права?)^{640}, попытались, основываясь на этом материале, вновь создать иерусалимское право в виде умело упорядоченного кодекса, подкрепив его своими собственными юридическими теориями. «Книга в форме спора» Филиппа Новарского (в последней редакции составлена после 1260 г.)^{641} еще отчасти является сборником кутюм, но вот «Книга Жана д'Ибелена», написанная около 1265 г., представляет собой настоящий юридический трактат, чье влияние испытает на себе все последующее право, начиная с «Книги Жака д'Ибелена» (датируется 1271–1286 гг.).

Жан д'Ибелен, граф Яффаский, сын Филиппа Ибелена и внук Бальана II д'Ибелена, сеньора Наблусского — одна из самых интересных фигур латинского Востока в XIII в. Блестящий рыцарь, он заслужил уважение Людовика Святого и признательность Жуанвиля, наравне со своим кузеном Жаном д'Арсуфом являясь предводителем франкской знати. Но вместе с тем Жан д'Ибелен показал себя «ловким сутягой (soubtil plaideor)» (быть названным ловким юристом означало самую высшую похвалу, с помощью которой общество, замешанное на праве, могло отличить одного из своих пэров), но его ловкость иногда граничила с мошенничеством. Иначе «почему он, делая прекрасные заявления о достойном поведении судящихся, цинично советовал прибегать к нечестным методам?»^{642}

Суть конституциональной теории, построенной Жаном д'Ибеленом, сводится к тому, что в основе иерусалимского права лежит своего рода «феодальный договор» (отдаленно напоминающий «Общественный договор Жан-Жака Руссо») и взаимные обязательства сторон. Для баронов XIII в. король был лицом выборным, и избрание Готфрида Бульонского крупными магнатами во время первого похода представлялось им не чем иным, как избранием одного из иерусалимских баронов равными ему по положению прочими «баронами» королевства — что, однако, неверно^{643} — и обязательства, которые принял на себя Готфрид, легли в основу правовой системы Иерусалимского государства. В 1231 г. Бальан Сидонский, обращаясь к Филанжиери, озвучил теорию баронов: «эта земля не была завоевана не каким-то важным сеньором (chief seignor), но крестоносцами и пилигримами. И когда они ее завоевали, то выбрали сеньора по /всеобщему/ согласию и дали ему королевскую сеньорию, а после вместе, расспросив мудрых людей, создали те установления и ассизы, которые хотели хранить и уважать, затем поклялись соблюдать их, и предложили поклясться в том же сеньору»^{644}. Непременным условием, на которое король или регент были вынуждены пойти перед тем, как начать править, была клятва в том, что они будут соблюдать ассизы королевства и не станут покушаться на привилегии, дарованные их предшественниками.

Верность же сеньору королевства (Жан д'Ибелен, писавший перед реставрацией короля Гуго, употреблял только выражение «верховный сеньор (chief seignor)» не была непременным условием тесного оммажа, но лишь последствием соблюдения правителем прав своих вассалов. Поэтому-то в истории королевства XIII в. встречаются случаи, когда вассалы, посчитавшие себя оскорбленными своим сеньором, отказывали ему в службе и оставляли свой фьеф с общего согласия. «Юристы стали рассматривать оммаж как своего рода двусторонний контракт, налагающий на сеньора и на вассала взаимные и сравнимые обязанности. Таким образом, они существенно изменили их взаимное положение»^{645}. Несмотря на беспристрастность, свидетельство которого граф Яффы предоставил на страницах своего труда и в споре о конституционных теориях^{646}, его книга ознаменовала новый период в разложении монархического права. Будет поучительно сравнить составленный им перечень проступков, караемых конфискацией фьефа, с аналогичным перечнем, приведенным в «Книге короля» (воспроизводящим ассизу Балдуина II)^{647}. Вассалу грозит утратить свой фьеф в том случае, если он еретик, отрекся от своей веры и перешел к мусульманам, «…поднял руку на своего сеньора…, с оружием выступил против своего сеньора на поле боя… покусился убить или обездолить своего сеньора, и это замечено и доказано… воспротивится ассизе… будет обвинен в измене и побежден на поле (то есть в судебном поединке)», а также если сдал крепость врагу, а мог бы ее защищать дальше, или предал своего сеньора, выдав его врагу. Список этих проступков куда более короток по сравнению со старым сборником кутюм Амори II, и сами условия, при которых возможна конфискация, стали довольно ограниченными: «тот, кто отказывается подчиниться требованию своего сеньора, ежели отказ разумен», более не считается виновным, а наказание за мятеж предусматривается только в том случае, если сеньор и вассал сойдутся в битве.

«Книга Жана д'Ибелена и подобные ей работы главным образом развили теорию, столь дорогую для феодального права, принципы которой были заложены уже в «Ассизе о верности» Амори I — возможность вассала сопротивляться самоуправству сеньора. Однако этот принцип не был свойствен лишь одному латинскому королевству: «Отзвуки этого знаменитого «права восстания» [зародившегося уже в каролингскую эпоху] были слышны в XIII и XIV вв. во всем западном мире… об этом свидетельствуют английская Великая хартия вольностей 1215 г., венгерская «Золотая булла» 1222 г., сборник кутюм Иерусалимского королевства, привилегии бранденбургской знати, акт об арагонской унии 1287 г.»^{648}. Право «отказать в своей службе (gager son service)» сеньору, который принял решение наперекор своим верным людям, «без ведома и рассмотрения курии», даже открыто бороться с ним, было признано за вассалами, и те не замедлили претворить его на практике.

Другой характерной чертой «Иерусалимских ассиз», описанных Жаном д'Ибеленом, является их формализм. Необыкновенная забота о соблюдении процедурных требований, которая присутствует в юридических правилах, привела бы в восторг самого Бридуазона из пьесы Бомарше. Восточные юристы строго следовали этому формализму и стремились избегать конституционных осложнений, прибегая к возможностям процедуры^{649}. Мы не будем здесь анализировать колоссальную компиляцию графа Яффаского и его соперников: скажем только, что конституционное право, провозглашенное в «Ассизах», связывало действия государя и ставило его в зависимость от баронов и их правящего органа, Высшей курии. Пустующий трон позволил баронам развить до крайности правовые положения, которые изначально попросту должны были защищать вассалов от королевского произвола, и отныне подчинить суверена тем, кто был обязан приносить ему оммаж и хранить верность.

В этом отношении Гуго III Лузиньян-Антиохийский приобрел горький опыт. С 1271 г. его рыцарство с Кипра начало отказываться от службы в Сирии, устав от того, что каждое лето приходилось переправляться за море, дабы защищать Святую Землю. Точнее, киприоты упрекали короля в том, что он требует выполнять эту службу в силу феодального договора, уверяя, что, если бы Гуго смог снискать привязанность своих рыцарей, они бы упрашивали разрешить сопровождать его в походе. Этот спор тянулся долгие годы — он начался по случаю прибытия принца Эдуарда Английского; в 1273 г. решили установить срок службы за пределами королевства четыре месяца в год, и, в 1279 г., киприотские рыцари, как только истекли четыре месяца, бросили своего государя в самый разгар военной кампании^{650}.

В его сирийском королевстве неповиновение было еще большим. Хотя в 1264 г. «курия королевства и мессир Жоффруа де Сержин, и легат, и магистры, и коммуны, и собратства» одобрили кандидатуру Гуго^{651}, никто из них не собирался повиноваться приказам нового короля. На улочках Акры собратства продолжали свои стычки: двое из них, собратство Вифлеема (мелькиты из собратства Св. Георгия, расположенного на улице Вифлеема, возле Монмюзара?) и «Mosserins» (купцы из Мосула) дошли до того, что вступили в битву по всем правилам; первым покровительствовали госпитальеры, вторым — тамплиеры (которые обвиняли короля в сговоре с собратьями Вифлеема)^{652}. В местных сеньориях не забыли о духе независимости: если Тиром управляли наиболее преданные вассалы Гуго III, то Сидон теперь находился в руках у тамплиеров, которые превратили его в автономное владение. В Бейруте наследница этого города Изабелла д'Ибелен потеряла своего второго мужа, англичанина Эдмунда Л'Эстранжа; но умиравший препоручил попечительство над ней не королю, как того требовал обычай, а самому султану Бейбарсу (апрель 1272 г.). Гуго III занял сеньорию и увез Изабеллу на Кипр: Бейбарс потребовал, чтобы король вернул вдову обратно в Бейрут и предоставил ей самой выбирать покровителя; так сеньория Бейрута («Baruth») стала франкским эмиратом, подвассальным мамлюкской империи. Правда, Изабелла вскоре скончалась, успев сменить одним за другим двух супругов — сеньора Цезарейского Николаса Германца и Гуго Барле. Ее сестра Эскива, другая дочь Жана II д'Ибелен-Бейрута, около 1280 г. принесла Бейрут в приданое сначала самому верному подданному Гуго III, Онфруа де Монфору, а затем сыну короля, Гвидо^{653}. Но самым сложным препятствием для Гуго было упорное противодействие ордена тамплиеров. В 1274 г. первый конфликт между королем и новым магистром ордена, Гильомом де Боже, удалось урегулировать при посредничестве Жана де Гральи; но магистр так и не смог свыкнуться с королевской опекой. Дальновидный политик, крупный французский барон, ловкий, но амбициозный и жестокий руководитель, он связал свою судьбу с партией Карла Анжуйского, своего родственника, и замыслил изгнать кипрского короля из Сирии. Гильом начал с того, что принялся систематически игнорировать права короны: в октябре 1276 г. орден купил у одного рыцаря поместье Фоконнери, возле Акры. Магистр не спросил согласия у короля на эту покупку, пойдя наперекор ассизам королевства. Гуго III не смог снести это новое оскорбление: он только что потерял отца, Генриха Антиохийского, погибшего в результате кораблекрушения по пути из Акры на Кипр, и сильно оплакивал его смерть (27 июня 1276 г.). К тому же, с 1275 г., король боролся в графстве Триполи — где ему отказали в регентстве над его кузеном Боэмундом VII — с тамплиерами (которые с 1278–1281 гг. будут вести с юным Боэмундом VII яростную борьбу, ознаменовавшуюся грабежами и вспышками взаимной жестокости). Устав от затруднений, не силах восстановить королевский авторитет, Гуго покинул Акру из-за покупки Фоконнери «и других столкновений с орденами, коммунами, собратствами, которые он не мог ни прекратить, ни довести до желаемого конца»^{654}.

Население Акры, брошенное своим «верховным сеньором», возмутилось, и ордена с собратствами и частью итальянцев отправились в Тир умолять Гуго III вновь взять в руки бразды правления. Однако Гильом де Боже и венецианская колония воздержались от этого демарша, поэтому Гуго уже не смог отказаться от своего шага, согласившись, правда, назначить людей на должностные посты в королевстве, чтобы придать властям легитимность; в который раз он сделал коннетабля Бальана д'Ибелена бальи королевства, и отплыл на Кипр, предварительно написав папе и королям Запада, что не способен справиться с царившей в Сирии анархией.

Гильом де Боже только и ждал этого момента: его посланцы прибыли в Рим к принцессе Марии, которая продолжала требовать Иерусалимский трон. Не осмеливаясь предстать перед Высшей курией Иерусалима, Мария Антиохийская в 1272 г. вынесла свою тяжбу на рассмотрение римской курии. Процесс затянулся несмотря на то, что в октябре 1272 г. Григорий X приказал провести расследование: прокурор Гуго III возразил, что, согласно праву королевства, тяжба, затрагивающая наследование короны, подлежит суду иерусалимских баронов. Тем не менее Марии удалось добиться, чтобы в 1276 г. дело было передано в римскую курию. Фактическое отречение Гуго III только благоприятствовало претензиям принцессы^{655}.

Кроме того, Мария сошлась с Карлом Анжуйским, который, захватив Сицилию у незаконнорожденного сына Фридриха II, Манфреда, вернулся к грандиозным планам, что Гогенштауфены и итало-норманнские короли лелеяли в отношении Италии и Востока. Помимо видов на Византийскую империю, Карл мечтал о титуле Иерусалимского короля, который носили его предшественники и, в 1275 г., поддержал своего вассала Гуго де Бриенна, графа Лекки, готовившего нападение на Кипр^{656}. Едва Марии удалось возобновить слушание своего дела в римской курии (до этого престол понтифика пустовал), как она решила уступить свои права Карлу Анжуйскому: в конце 1276 г. или, скорее, в начале 1277 г., 15 января в присутствии собрания кардиналов она торжественно передала сицилийскому королю свои права на Иерусалим в тех пределах, как их установили судьи и легисты, в обмен на пожизненную ренту. Таким образом, права Карла Анжуйского на латинское королевство основывались единственно на нотариальных грамотах, которые были тогда составлены, и родстве Марии с Иерусалимской королевой, умершей семьдесят лет тому назад; права необычайно сомнительные, связанные с разводом Изабеллы Иерусалимской в 1190 г.^{657}.

Секретарь Гильома де Боже, прекрасно осведомленный об этих событиях, пустил слух, что Гуго III покинул Акру из боязни перед Карлом Анжуйским; якобы король бежал, чтобы не находиться в Акре во время прибытия туда наместника Карла Анжуйского^{658}. На самом деле наместник прибыл в Святую Землю весной 1277 г.: им оказался Рожер из Сан-Северино, граф Марсики, приведший с собой маленькую эскадру, и нескольких рыцарей, и тотчас же по приезде обосновавшийся в замке тамплиеров. Бальи Акры, Бальан д'Ибелен, от которого потребовали сдать королевскую цитадель графу Марсики, попытался организовать хоть какое-то сопротивление; но ни король Гуго, ни бароны Акры, теперь ставшие на сторону Лузиньяна, не осмелились противостоять анжуйцу, которого поддерживали тамплиеры. Когда рыцари этого ордена помогли Рожеру проникнуть в крепость, Бальану пришлось бежать (7 июня 1277 г.). Сложней было добиться, чтобы вассалы короны признали Рожера бальи и принесли ему оммаж. Однако, когда наместник Карла Анжуйского пригрозил изгнать их из своих земель, отнять фьефы и дома, вассалам пришлось покориться. Гуго мог помочь им только советами, несмотря на все раздражение, вызванное его смещением с трона. Боэмунд VII Антиохийский даже принес оммаж Карлу Анжуйскому.

Как и в 1226–1231 гг., королевство Акры вновь оказалось во власти «лангобардов» во главе с Рожером из Сан-Северино, «королевским бальи и генеральным викарием Иерусалимского королевства». Первым шагом нового бальи стало оттеснение франкской знати от крупных коронных должностей, чтобы назначить на эти посты преданных слуг анжуйца. Пост сенешаля, вакантный после отъезда Жана де Гральи (ставшего сенешалем английского короля в Гаскони), был доверен шампанскому рыцарю, Эду де Пуалешьену, племяннику того самого Симона де Бри, который был возведен на папский престол под именем Мартина IV и стал опорой Карла Анжуйского. Должность коннетабля, до этого принадлежавшая Бальану д'Ибелен-Арсуфу (или, возможно, с 1272 г., его сыну Жану д'Ибелену), перешла к некоему бургундскому рыцарю, скорей всего прибывшему на Сицилию с королевой Маргаритой Бургундской, Рихарду де Неблану. Маршалом стал акрский барон, тот самый, кто в 1269 г. защищал в Высшей курии права Гуго III на корону от посягательств принцессы Марии: таким образом Жак Видаль был вознагражден за свое присоединение к партии анжуйца^{659}. Виконт Акры, Гильом де Флери, был вынужден уступить свое место Жерару ле Раша.

Сам французский гарнизон стал орудием в руках нового бальи: его командир Гильом де Руссильон отказался (как и патриарх, и Великий Магистр госпитальеров) помочь Бальану д'Ибелену 7 июня 1277 г. После смерти Гильома (1277 г.) Рожер сам назначил ему заместителя, до прибытия Эда де Пуалешьена, который взял на себя руководство этим маленьким отрядом. Чтобы окончательно привлечь на свою сторону знать и горожан Акры, Карл Анжуйский распорядился объявлять о своих правах на корону с церковных кафедр и побудил папу перевести одного из своих приближенных, Гуго де Труа, епископа Трои (de Troja), в епископство Вифлеемское. В Святой Земле Гуго предстояло бороться с последствиями протестов короля Кипрского, заявленных в римскую курию (процесс возобновился 28 марта 1279 г., а епископ был назначен в Вифлеем 5 октября).

В который раз Святая Земля, вместо Кипрского королевства (чей недостаток ресурсов компенсировался близостью к Сирии и общностью интересов двух государств), стала зависеть от далекой Сицилийской короны. Пагубные результаты этого подчинения обнаружились уже во время монгольского похода в 1281 г.: в декабре 1280 г. в Сирии надеялись извлечь пользу из этой экспедиции (Кипр и Триполи готовились помочь монголам), но прекрасно сознавали, что из-за войн, которые вел король Сицилии, не могут рассчитывать на подмогу извне — письмо епископа Хевронского Эдуарду I демонстрирует, насколько анжуйское господство оказалось неэффективным в деле обороны Акры^{660}. Прекрасные отношения между Карлом Анжуйским и султаном Каира не гарантировали сирийским франкам полной безопасности (о чем свидетельствует вышеупомянутое послание), но зато парализовали их внешнюю политику. Конечно, Карл планировал крестовый поход, но другие заботы временно отвлекали его от этого мероприятия: когда он умрет, 7 января 1285 г., а вслед за ним и папа Мартин IV (28 марта 1285 г.), Святая Земля практически уже будет утрачена, несмотря на интерес, проявляемый к ней со всех сторон.

Тем не менее, власть Карла не встретила такого же сопротивления, как в свое время власть Фридриха II, хотя и была. признана без особого энтузиазма: король Сицилии, овеянный престижем своего брата, Людовика Святого, был настоящим вождем «внешней Франции», которому подчинялись итало-норманнское королевство (уже почти полностью итализированное), княжество Морея, остатки Латинской империи Константинополя. И Рожер из Сан-Северино не был столь энергичным и жестоким правителем, каким был Филанжиери; он снискал поддержку тамплиеров и нейтралитет других орденов, и, за исключением Генуи, итальянские коммуны к нему благосклонны. В 1281 г. ему удалось рассудить тяжбу в пользу госпитальеров между этим орденом и пизанцами (речь шла об охране участка крепостной стены от ворот Сен-Антуан до Мопа (Maupas)), не оттолкнув от себя тосканскую коммуну^{661}. Однако можно предположить, что население Акры скорее терпело господство сицилийского короля над собой, чем принимало его добровольно: чувство верности к Гуго III было еще слишком живо, и франкская знать довольно медленно переходила в лагерь Карла Анжуйского.

К тому же далеко не все старое королевство признало власть Сан-Северино. Весьма вероятно, что Тир оставался предан королю Кипра (Жан де Монфор был шурином короля Кипрского). Если венецианцы и примирились наконец с сеньором Тира (1 июля 1277 г.), то лишь благодаря посредничеству Гильома де Боже, а не анжуйского бальи. Во всяком случае Тир станет плацдармом, откуда Гуго III начнет отвоевывать свое королевство. Как только ему удалось собрать великолепное войско, куда входило семь сотен рыцарей, Кипрский король высадился в Тире (1278 или 1279 г.) и завязал переговоры с жителями Акры, раздавая им без счета деньги. Его многочисленные сторонники в лице пуленов, пизанцев и прочего люда склонялись к тому, чтобы высказаться в его пользу, но тамплиеры остались на стороне Анжуйца, и страх перед вмешательством этих грозных рыцарей помешал движению за Лузиньяна набрать силу. Кроме того, киприотские рыцари заявили королю, что четыре месяца их службы за пределами родного острова истекли, и покинули Сирию. Лишившись части своей армии, Гуго был вынужден забросить свою затею и вернулся на Кипр вслед за своими вассалами. Там он приказал конфисковать все владения тамплиеров на острове и разрушить их замки: умиротворение конфликта наступило лишь в 1282 г.^{662}.

Именно тогда произошла неожиданная развязка: 30 марта 1282 г. население Сицилии, без сомнения, подстрекаемое Михаилом Палеологом, взбунтовалась против анжуйцев, и после резни в ходе «Сицилийской вечерни» призвало на трон арагонского короля Педро III. Новый сицилийский король сошелся в беспощадной схватке с Карлом Анжуйским, у которого отныне осталась только корона Неаполя. Мартин IV объявил о начале крестового похода на Арагон, где французскому королю Филиппу III предстояло встретить свою смерть. Анжуец, к которому военная удача повернулась спиной, осознавал, что более не может поддерживать свою власть над Святой Землей: одним за другим он отозвал к себе Рожера из Сан-Северино (14 октября 1282 г.) затем епископа Вифлеемского (1284 г.), и доверил должность бальи Эду де Пуалешьену, которого продолжал поддерживать Гильом де Боже. Тогда Гуго III появился в Сирии: 1 августа 1283 г. он высадился в Бейруте, где Онфруа де Монфор незамедлительно признал его власть. Оттуда король направился в Тир; но его армия, следовавшая вдоль побережья, была атакована сарацинами в ущелье неподалеку от Сидона (между Шастелле^{663} и Дамором). Это нападение обошлось королю в потерю одного рыцаря и нескольких пехотинцев, но в нем он увидел руку сидонских тамплиеров (7 августа).

Гуго не суждено было покинуть Тир. Зловещие предзнаменования сопровождали его въезд в город: в море упал боевой стяг Лузиньянов, глава еврейской общины скончался в тот самый миг, когда представлял Тору королю и т. д. Реставрации монархии в Акре по-прежнему противились тамплиеры, поэтому ее пришлось отложить. Тем не менее Гуго III подготовил аннексию Тира в пользу Лузиньянов: смерть его шурина Жана де Монфора (27 ноября 1283 г.), хотя и причинила ему сильную боль, позволила ему навязать свои условия Онфруа де Монфору, сеньору Бейрута. Онфруа принес оммаж королю за остатки Торонской сеньории, но обязался передать Тир Гуго III, если тот до месяца мая выплатит ему 5000 безантов. Кончина Онфруа (12 февраля 1284 г.) разрешила королю пожаловать Тир одному из своих сыновей, Амори де Лузиньяну^{664}. Но вскоре за этим последним успехом политики реставрации Гуго III последовала его смерть (29 марта). Анжуйское правление в Акре длилось еще два года, ибо дело, прервавшееся с гибелью короля, было продолжено не при его наследнике Иоанне I, чье царствование, впрочем, оказалось очень коротким (11 мая 1284–20 мая 1285 гг.), а лишь тогда, когда брат Иоанна, Генрих II, взошел на кипрский трон.

Генрих II взялся завершить дело своего отца — восстановить монархию; в возрасте неполных четырнадцати лет, подверженный приступам эпилепсии, из-за которых его и низложил его брат Амори (1306–1310 гг.), король сумел подготовить свое восшествие на Иерусалимский престол с тем же желанием избежать гражданской войны и с той же ловкостью, присущей его отцу. Кипрский посланник прибыл на переговоры с Великим Магистром тамплиеров, при посредничестве магистра госпитальеров, и подписанное соглашение положило конец недоразумениям, которые с 1273 по 1284 гг. приводили к конфликтам между королем Гуго и орденом. Теперь Гуго мог войти в Акру: 24 июня 1286 г. на борту величественного флота король Кипра и его рыцари вплыли в гавань огромного города под крики народа, приветствовавшего своего юного государя. Процессия горожан встретила короля у трапа, который вместе с ними проследовал в кафедральный собор. Анжуйский бальи укрылся в замке и созвал туда неаполитанские и французские войска (напомним, что они находились под началом сенешаля; но Эд был одновременно и бальи, и сенешалем), которые ему повиновались, правда, не все. Осада королевской цитадели длилась недолго: великие магистры орденов выступили посредниками: Генрих II согласился остановиться в резиденции сеньора Тирского и удовольствовался тем, что организовал блокаду Эда. В то же время он приказал объявить, что не рассматривает французских солдат, хотя и служивших королю Сицилии, как врагов и обязуется представить свои права на королевство на третейский суд короля Франции^{665}. Анжуйский бальи сдал крепость королю, дождавшись момента, когда он мог это сделать без ущерба для собственной чести, то есть тогда, когда у гарнизона закончились продукты (29 июня).

Коронация юного Генриха II в кафедральном соборе Тира (15 августа 1285 г.) ознаменовала собой, спустя почти полвека отсутствия королевской власти, конец анархии, в которой погрязло королевство. Уния между Кипром и Иерусалимом, к которой некогда стремился Амори II (помолвив своего старшего сына с принцессой Марией Иерусалимской-Монферратской), была реализована, и притом не на время. «Сеньором королевства» отныне стал король, и иерусалимская аристократия, равно как и военные ордена, почувствовали необходимость в сильной власти, когда «королевству» грозила опасность, а само оно представляло собой лишь несколько городов, затерянных посреди враждебной страны. Возможная война между итальянцами в 1287 г. была предотвращена всеобщими усилиями. Но имелись ли теперь силы у Латинского королевства, чтобы выстоять в схватке с мамлюкской империей, готовившейся к решающему рывку? Пятнадцать праздничных дней, которые последовали за последней королевской коронацией были последними радостными днями: в 1288 г. падение Триполи, последовавшее за взятием мусульманами Латтакия (1287 г.), ознаменовало собой начало окончательного крушения франкской Сирии.

IX. Падение Акры

В Западной Европе уже давно знали об отчаянном положении своих колоний на Святой Земле: в 1274 г. участники Лионского собора призвали принять меры, необходимые для того, чтобы предотвратить неминуемую катастрофу. Но в реальности ничего не делалось. Папы неоднократно начинали проповедь крестового похода, а светские государи принимали крест с твердым намерением отправиться на Восток; но, к несчастью, редко когда Запад был столь неспокоен, как теперь, в конце XIII в. Короли Сицилии, Арагона, Франции сошлись в безжалостной войне, приобретшей даже облик крестового похода, ставкой в которой была власть над островом Сицилия — из-за этой проблемы со времен смерти Фридриха II мир в Европе постоянно нарушался. Тогда как Карл Анжуйский, Педро II Арагонский, Филипп Смелый, а затем и Филипп Красивый были вынуждены отложить подготовку к крестовому походу, что повлекло за собой такую же бездеятельность остальных государей, например, короля Кастилии, начавшего в 1280 г. собирать свой флот^{666}, настоящий вождь будущего крестового похода, Эдуард I Английский боролся с великим уэльсским мятежом во главе с Алевелином ап Гриффитом, и эта война поглощала все его силы. Письма, которые этот государь посылал папе, полные благих намерений в отношении Святой Земли, все же весьма показательны: Эдуард I приветствовал проповедование крестового похода и обещал принять в нем участие, но каждый раз испрашивал новой отсрочки, так как, несмотря на все его желание, неотложные дела удерживали его в королевстве^{667}. И когда монгольский епископ в 1287–1288 гг. прибудет от лица персидского хана, чтобы побудить христианских правителей к активным действиям, то встретит повсюду понимание и согласие, но не сможет добиться для своего государя никаких позитивных результатов.

Однако союз с монголами, с такой настойчивостью предлагаемый христианским государям, постепенно становился все более и более реальным. Аргун назначил христианским войскам встречу на 20 февраля 1291 г. под стенами Дамаска, пообещав королю Франции лошадей для его рыцарей, если у них возникнут проблемы с перевозкой верховых животных, и весь необходимый провиант. Но французская и английская армия не сдвинулись с места^{668}. Правда, папа Николай IV не бездействовал, но одних его усилий было недостаточно, и папство не могло спасти Святую Землю.

А Святая Земля была не в состоянии бороться с мамлюками. В 1288 г., воспользовавшись мятежом в Триполи против наследника графства, они захватили эту область. Несмотря на предупреждения Гильома де Боже, город не был подготовлен к осаде, а между тем в 1285 г. мамлюки овладели линией обороны на северном побережье (падение Маргата и Мараклеи), и в 1287 г. захватили последний город Антиохийского княжества, Лаодикею. Кипрский король тотчас же прислал своего брата в Триполи, туда же прибыли маршалы тамплиеров и госпитальеров, и Жан де Гральи, снова возглавивший французский гарнизон Акры; но отстоять город они не смогли (26 апреля 1289 г.). Сам Генрих II приплыл в Акру 24 апреля, чтобы защитить свое королевство, если сарацины решат на него напасть.

Как в Акре, так и на Кипре отчетливо понимали, что конец близок: города старого Иерусалимского королевства были единственными, которые уцелели. С 1268 г. их не только отрезали от Армении и монголов, но они даже не могли наладить между собой постоянные пути сообщения. Политика мамлюкских султанов — как видно из договоров 1283 г. с сеньорией Акры, Сидоном и Шатель-Пелереном (владениями тамплиеров и Акры, признававшими власть бальи Эда де Пуалешьена) и 1285 г. с Тиром (где «госпожа Тирская (dame de Tyr)», вдова Онфруа де Монфора, признала королем Гуго III), а также и с Бейрутом — была направлена на то, чтобы свести владения франков лишь к «морской дороге» и к поместьям на равнине. За исключением Кармиля, все горы принадлежали мусульманам, которые не упускали случая перехватить путешествовавших по прибрежному маршруту: отрезок пути у Нахр Дамура, между Сидоном и Бейрутом был смертельно опасен (Гуго III испытал это в 1283 г.). Район Сканделиона, расположенный между Тиром и Казаль-Юмбером, был поделен сарацинами и франками: за краткий промежуток времени там погибло тридцать христиан (1280 г.)^{669}. Война едва не вспыхнула в 1289 г.: султан, взбешенный помощью, которую тамплиеры, госпитальеры и король Кипра оказали защитникам Триполи, упрекнул их в нарушении перемирия; тем не менее его удалось убедить, что условия мира скрупулезно соблюдались в самом королевстве, и Генрих II даже добился продления перемирия на десять лет и десять месяцев^{670}.

Франкам Сирии было необходимо получить отсрочку, как можно более длительную, чтобы дождаться начала крестового похода. 26 сентября 1289 г., перед своим отъездом из Акры, Генрих II, исполнив свой долг по защите Святой Земли и назначив бальи королевства своего брата Амори, принца Тирского и коннетабля Иерусалимского королевства (коннетабль Балдуин д'Ибелен только что умер), послал к папе сенешаля Жана де Гральи. Сильно взволнованный, папа Николай IV написал христианским государям о смертельной опасности, угрожавшей Святой Земле, и тотчас же начал отправлять помощь: он даровал новому патриарху Николаю заем в 4000 турских ливров, из которых тот должен был оплатить издержки на постройку укреплений в Акре, сооружение военных орудий и выкуп пленных. 13 сентября 1289 г. Жану де Гральи и епископу Триполи было поручено привести в Святую Землю двадцать галер, которым надлежало оставаться там в течение года^{671}.

Папа искал способ оказать дополнительную помощь Святой Земле: он повелел проповедовать крестовый поход и назначил выступление крестоносцев на 24 июня 1293 г., дату, предложенную Эдуардом I, который принял крест. Он вел переговоры с Генуей, Венецией, другими прибрежными городами, чтобы послать корабли на Восток; отряды итальянских крестоносцев уже отплыли в Сирию под командованием французского капитана, состоявшего на службе у неаполитанского короля — Гуго Рыжего де Сюлли. Но пробыв за морем год, они вернулись домой в 1290 г. под предлогом, что за это время Акру никто не атаковал… То же самое произошло и с сицилийскими галерами, которые по просьбе Жана де Гральи прислал король Хайме I Сицилийский. Чтобы обеспечить успех крестового похода, папа пошел даже на примирение с Хайме I: по договору от июля 1290 г. король Сицилии обещал прислать 20 галер, 1000 вооруженных людей и 1000 арбалетчиков в сентябре 1291 г., и эти же галеры, чье число надлежало удвоить, должны были привезти в 1292 г. 400 рыцарей, тысячу других бойцов («almugavares») и тысячу арбалетчиков. Свой отряд во главе с Отто де Грансоном около 1289 г. прислал и король Англии. Папа переправлял в Сирию новые суммы денег, согласился платить сицилийцам и даровал Иерусалимскому патриарху полномочия назначать командиров крестоносных флота и армии^{672}. Одновременно велись все более активные переговоры с татарами, тщательно изучали план будущей кампании: госпитальеры подготовили детальный план нападения на Египет, «Карту дорог Вавилонии», и свет увидела самая разнообразная литература — советы и мемуары о грядущей кампании^{673}.

Но египетская дипломатия не дремала: в то время как папа слал посланцев в приморские города, мамлюкский султан заключил с генуэзцами, которые после падения Триполи организовали несколько карательных экспедиций, договор о дружбе, достаточно выгодный, чтобы компенсировать им ущерб, нанесенный генуэзской торговле захватом Триполи. Настоящий договор о ненападении был заключен 25 апреля 1290 г. между королем Хайме Сицилийским, Альфонсом Арагонским и Египтом: вывоз оружия и железа в Александрию был разрешен, и арагонские государи обязались не помогать крестоносцам — в обмен же их соотечественники получали право беспрепятственно посещать Иерусалим. Поэтому Хайме I, посылая свои войска и галеры в Святую Землю, уточнял, что его флот будет отражать нападения сарацинских галер, но ни в коем случае не станет наносить вред землям или вассалам султана^{674}. Сам папа по просьбе купцов Сирии разрешил на время перемирий вести торговлю (даже ту, что обычно запрещалась) с Египтом, чтобы избегнуть разорения Святой Земли (21 октября 1290 г.)^{675}…

Очень похоже, что мамлюки подписывали эти соглашения лишь для того, чтобы оттолкнуть своих возможных противников от создававшейся коалиции и искали лишь предлога в надежде избавиться от опасных латинских анклавов, в лице которых монголы, главные враги Египта, могли бы обрести союзников. Этот предлог им предоставили сами крестоносцы, которые были отправлены с Запада с задачей отразить предполагаемое нападение мусульман на Акру. Хронисты осыпали руганью крестоносцев, прибывших в город в 1290 г. из центральной Италии и Ломбардии; один из авторов пишет, что «город заполонила орда лжехристиан, которые стали крестоносцами из желания искупить свои грехи». Хронист обличает их бахвальство, которое растаяло подобно снегу под солнечными лучами при приближении врагов, и праздность, ибо они все свое время проводили в тавернах и увеселительных заведениях^{676}. В один из августовских дней 1290 г. они собрались у ворот Акры, чьи пригороды были целиком населены мусульманами или сирийцами, и принялись истреблять сарацин, начав с резни тридцати арабских крестьян — равно как и нескольких сирийцев-мелькитов, которых крестоносцы убили из ненависти к их бородам (в XIII в. борода отличала западноевропейца от жителя Востока). Затем они набросились на караван-сарай, где мусульманские купцы едва успели забаррикадироваться: однако мусульманские негоцианты входили в собратства, которым покровительствовали тамплиеры и госпитальеры, и рыцари этих орденов подоспели вовремя, чтобы освободить их и препроводить в безопасное место — в королевский замок. Тем не менее восемнадцать торговцев вроде бы погибли на рынке, возле лавки менял.

Султан ухватился за это происшествие^{677} и придал ему желаемую огласку: он даже распорядился пустить слух, что египетские посланники стали жертвами бойни. Султан потребовал от властей Акры выдать виновных, прекрасно зная, что те не смогут передать крестоносцев в руки мусульман. Гильом де Боже, будучи ловким политиком, нашел выход, одобренный магистрами двух других орденов: а может, выдать мамлюкам преступников, содержавшихся в тюрьме? Это предложение, которое показывает, насколько малоразборчивым в средствах был орден тамплиеров, и за это он жестоко поплатился двадцатью годами позднее, остальные участники военного совета (патриарх, епископ Триполи, бальи Амори де Лузиньян, щвейцарский рыцарь Отто де Грансон, представитель английского короля, гасконский рыцарь Жан де Гральи, представитель французского короля, венецианский бальи и пизанский консул, а возможно и командующие флотами, венецианским Джакомо Тьеполо и небольшой папской эскадрой, Рожер де Тодини^{678}) отклонили. Было решено ограничиться извинениями перед Каиром. Перемирие было прервано.

Султан начал крупномасштабные приготовления, которые официально объяснил подготовкой кампании в Африке: ему не удалось обмануть Великого Магистра тамплиеров, у которого были связи в его окружении, но остальные нотабли Акры поверили этой военной хитрости. Несмотря на смерть султана, экспедицию не отложили: его наследник, юный Аль-Ашраф, сразу же отдал приказ о концентрации своих войск (и огромного количества материалов для осады, собранных в Сирии) на равнине возле Акры, и их число ошеломило франков. Именно этому юноше (ему исполнилось около двадцати лет, и он был ровесником короля Кипра и Иерусалима Генриха II) предстояло завершить труд, который Саладину так и не удалось довести до конца веком ранее — полностью изгнать из Сирии франков.

Начавшаяся осада совсем не походила на длительную блокаду и медленные операции во время осады Акры в 1189–1191 г.: средства, которые использовали при нападении мамлюки, позволили им быстро покончить со своими противниками^{679}. Если полагали, что в мусульманском войске было 70 000 всадников и 150 000 пехотинцев, то население Акры насчитывало 40 000 жителей, из которых 700 рыцарей и оруженосцев и 800 пехотинцев; включая подкрепления в лице крестоносцев, латиняне могли выставить против султана лишь 15 000 бойцов^{680}. Правда, укрепления Акры, бывшие предметом неустанной заботы, являлись грозной преградой для осаждавших. Хотя в начале XIII в. они и были достаточно мощными, их не переставая усовершенствовали. Король Гуго III, принц Эдуард Английский, король Генрих II, и в 1287 г. графиня Блуасская построили новые оборонительные сооружения. Город окружали две крепостные стены: главную стену с башнями и барбаканами перед ними (выдвинутые вперед деревянные строения, связанные с куртиной деревянным или каменным мостом (organe de flanquement)) прикрывала нижняя стена с необычайно укрепленными башнями и другими барбаканами. Внутри крепостных стен два квартала, Город и Бург, были, в свою очередь, разделены старой стеной XII в., к которой был пристроен королевский замок^{681}. Каждая группа домов, с башнями и укрепленными зданиями могла служить для обороны: резиденции тамплиеров, госпитальеров, тевтонцев были особенно хорошо подготовлены к длительному сопротивлению.

Однако Аль-Ашраф располагал не менее грозными средствами для атаки. Втайне, несмотря на зиму, когда все дороги были занесены снегом, он велел подготовить и свезти со всей Сирии свои осадные орудия — qara bugha — катапульты средней величины, и два огромных мангонно — «Победоносный» и «Яростный», для перевозки которых потребовалось около ста повозок. Огромные метательные снаряды крушили стены и кровлю башен. Султан не меньше рассчитывал на подкопные работы: под каждой из атакуемой башен (Новой башней короля Генриха, барбаканой короля Гуго, башней графини Блуасской и Св. Николая, то есть под выступавшими вперед участками крепостной стены, где она была наиболее уязвима) трудились отряды из тысячи саперов. Работу саперов облегчали стоки от городских канав, (пересохщие участки рва?). Все попытки христиан договориться наталкивались на несгибаемую волю султана: первые послы были брошены с темницу, а посланцы Гильома де Боже вежливо выпровожены. Генрих II, прибывший в Акру вместе с архиепископом Никозии во главе 40 галер, 200 рыцарей и 500 пехотинцев, возобновил переговоры (4 мая). Аль-Ашраф ответил, что в любом случае он хочет владеть землей: из уважения к королю, своему ровеснику, он удовольствуется лишь камнями города и разрешит франкам уехать со всем движимым имуществом. Королевские посланники заметили султану, что для Генриха II означало бы покрыть себя бесчестием и заслужить презрение Запада. В этот момент огромный камень, по недосмотру выпущенный франками из катапульты, дал повод султану прервать переговоры — он рухнул на шатер Аль-Ашрафа, который бросился на послов с саблей^{682}. Хоть окружавшие и удержали своего повелителя, временное перемирие было прервано, посланники отосланы обратно в Акру, и битва стала куда более ожесточенной. Численное превосходство мусульман делало бессмысленной всякую вылазку — попытка Гильома де Боже 15 апреля увенчалась лишь незначительным успехом: виконт Бурга не смог добраться до «Победоносной», каковую ему надлежало сжечь; другая вылазка полностью провалилась.

8 мая барбакана короля Гуго, связанная со стеной деревянным мостом, была подожжена своими защитниками (приехав, король Генрих сменил своего брата Амори на охране этого опасного участка)^{683}. Мусульмане вели подкопы под основание укреплений: 15 мая часть круглой башни или Новой башни короля Генриха обрушилась. За то время, когда мамлюки заваливали ров, киприотам удалось вывести людей из башни, которая тотчас же была занята элитным гарнизоном. Теперь пространство между двумя стенами стало невозможно удерживать и надо было готовится к окончательному падению всей нижней стены. В городе приняли решение эвакуировать женщин и детей на Кипр, благо франкская эскадра господствовала на море; но 17 мая море было столь бурным, что им пришлось вернуться обратно. Позади Новой башни построили деревянную стену, тогда как погибали ее последние защитники. 16 мая атака мусульман на брешь в нижней стене, возле ворот Св. Антония, была отбита и брешь загорожена палисадом. Но 18 числа состоялся решительный штурм: мусульманские рабочие сожгли деревянную стену, ограждавшую Новую башню, и мамлюкам удалось захватить каменную барбакану, находившуюся рядом с Проклятой башней (на углу верхней стены, соприкасавшейся с Новой башней у нижней стены) и, единым махом захватив каменный мост, который латиняне не успели разрушить, появились на куртине. Чтобы отвратить опасность (нападавшие уже были во внутреннем пространстве между двумя стенами и одновременно растекались в южном и западном направлениях), великие магистры тамплиеров и госпитальеров лишь с кучкой людей организовали блестящую контратаку, попытавшись отвоевать барбакану и отбросить толпы мусульман за пределы первой стены. Но эта героическая попытка захлебнулась в ливне стрел и греческого огня: Гильом де Боже был смертельно ранен, а Великого Магистра госпитальеров (Жана де Вильера) и Жана де Гральи с тяжелыми ранениями пришлось увести на корабли. Маршал госпитальеров все еще защищал ворота Св. Антония, а Отто де Грансон — ворота Св. Николая, но смерть Гильома де Боже обескуражила защитников Проклятой башни, которые бросили свой пост: мамлюки могли спокойно ставить свои лестницы к стене и захватывать башню, что сделало бесполезным оборону на соседних участках^{684}.

Тем не менее битва продолжалась на улицах города. Мамлюки, выйдя из Проклятой башни, захватили квартал Св. Романа и гигантскую катапульту, которую там установили пизанцы. После яростной схватки был занят квартал Тевтонского ордена, и рыцари Св. Томаса^{685} пали на подступах к церкви Св. Леонарда. Ворота Св. Николая и Св. Антония, башня Легата были захвачены в свою очередь, что открыло проход длинным колоннам войск Аль-Ашрафа. Город был потерян; нечего было даже и думать о дальнейшем сопротивлении в королевском замке, бурге или замке госпитальеров: последние защитники отступили к порту, и маршал госпитальеров, Матье де Клермон, несмотря на рану, вместе с братьями ордена продолжал оборонять подступы к гавани, чтобы позволить спастись как можно большему числу христиан. Все до единого из последних госпитальеров и их отважный предводитель сгинули на улице Генуэзцев.

К несчастью, эвакуация проходила с большими трудностями. Конечно, на рейде стояла огромная флотилия, но волнение на море помешало кораблям войти в порт: одни лишь лодки могли подплыть к пристани, что привело к катастрофе: тогда как раненым королю Кипра и его брату (которых упрекали в том, что они покинули Акру в первых рядах, поскольку Генрих отплыл сразу после падения генуэзского квартала) Отто де Грансону и остальным рыцарям удалось добраться до кораблей, паника охватила толпу, бросившуюся штурмовать лодки: шлюпка, где находился патриарх Николай, душа защиты города^{686}, а также многие другие пошли ко дну под тяжестью беглецов. В самом городе мамлюки убивали доминиканцев, которые в ожидании мученической смерти распевали «Salve Regina», францисканцев, монахов и мирян. Скоро бойня докатилась и до людей, которые ждали в порту посадки на корабли. Лишь те из них, кто добежал до резиденции тамплиеров, представлявшей собой настоящую крепость по соседству с гаванью, смог избежать гибели или рабства. В то время как маршал ордена Пьер де Севрей^{687} и его рыцари обороняли это мощно укрепленное здание с пятью башнями, христианские корабли продолжали принимать на борт население. После долгих дней осады мамлюки предложили тамплиерам капитулировать, обещая отпустить всех, кто находился в замке. Буйство небольшой группы мусульман, впущенных за стены замка — осквернение часовни, насилие над женщинами — привело к разрыву этого соглашения. Второй договор был также нарушен нападавшими, а Пьер де Севрей предательски убит. Тогда оставшиеся в живых вновь взялись за оружие, и, несмотря на подкопы, из-за которых рушились их укрепления, сопротивлялись до конца: во время штурма 28 мая замок, под который провели подкоп, обвалился, погребя под собой несколько тамплиеров и массу мамлюков.

Он все-таки пал, этот неуязвимый город, который отразил все нападения Бейбарса, вопреки поразительному сопротивлению, в ходе которого тамплиеры и госпитальеры искупили все свои прегрешения, порожденные гордыней или алчностью, вопреки присутствию Иерусалимского короля, вопреки всем усилиям папства, «которое с заботой снабдило этот град кораблями, воителями, деньгами: он пал за 44 дня»^{688}. Вся остальная Святая Земля, как только ее достигла весть о гибели Акры, не смогла показать пример той же отваги. Кастелян Тира, Адам де Кафран, распорядился оставить эту вторую крепость королевства, ту самую, перед которой в 1187–1189 гг. отступил сам Саладин, а все старания франкских королей на протяжении двадцати лет овладеть ею были обречены на неудачу.

Несмотря на тройное кольцо стен, двенадцать огромных башен, замки, почти неприступное положение, Адам не верил в возможность защитить Тир, и «в ужасе» бежал в тот самый день, когда сарацины вошли в Акру: мамлюки заняли Тир 19 мая и взяли в плен тех, кого недостойный вождь бросил на произвол судьбы^{689}. Командор тамплиеров Тибо Годен, ускользнувший из Акры, взял командование в Сидоне и сопротивлялся дольше, но, оставшись без помощи, приказал оставить город 14 июля. 21 июля предательски был захвачен Бейрут, несмотря на мусульманский протекторат, на который согласилась эта сеньория. Хайфа пала 30 июля, и монахи Кармиля, в свою очередь, приняли мученическую смерть под пение «Salve Regina»^{690}. Из своих последних крепостей в Сирии, Тортосы и Шатель-Пелерена, тамплиеры ушли 3 и 14 августа 1291 г. Больше в Святой Земле не осталось иных франков, кроме рабов или перебежчиков, а тем, кто сумел спастись, пришлось пережить множество злоключений: некий немецкий тамплиер, Рожер Блюм, начал необычную карьеру, став изгоем, а затем, под именем Рожера де Флора, главарем каталанской компании, зятем болгарского царя и византийским вельможей (убит в 1305 г.); он ограбил франкских дам, которые попали на возглавляемый им корабль «Фокон», что вынудило его бежать (однако он увез с собой украденные деньги и драгоценности^{691}).

Аль-Ашраф отправился праздновать победу в Дамаск, перед отъездом приказав умертвить тех пленников, кто не годился в рабы и не пожелал отречься; он повелел разрушить город Акру, замки Сидон и Шатель-Пелерен и отвезти в Каир врата собора Св. Креста, которые впоследствии украсили мечеть-усыпальницу султана Ан-Назира^{692}. В следующие годы он начал подготовку к походу на армян (в 1292 г. он захватит крепость Хромглу) и, возможно, на Кипр; но эти планы были прерваны его смертью (султан был убит в 1293 г., и христиане сочли его кончину небесной карой).

Это новая гибель франкской Сирии, рухнувшей под единым ударом, бегство бесчисленных толп — все это напоминало события 1187 г. Запад был также охвачен оцепенением, вперемешку с гневом против предполагаемых виновников поражения — для одних, как например, автора «Исхода из Акры», им был король Иерусалимский Генрих II, для других — папство, которое пожертвовало Сирией в угоду своей сицилийской политике; моралисты полагали, что виной всему бесстыдство и пороки огромного торгового города; это заставило постаревшего Жуанвиля вспомнить о словах легата Эда де Шатору, предрекшего сорока годами ранее, что прегрешения эти будут омыты в крови горожан. Прочие возлагали ответственность на распри меж итальянцами, другие обличали братоубийственную войну тамплиеров и госпитальеров; в результате эти нападки, умело подготовленные легистами Филиппа Красивого, обратили всю ярость Запада против ордена тамплиеров, обвиненного в измене христианской вере^{693}. Не отвлекаясь на то, чтобы определить, кто какую роль сыграл в поражении, папа Николай IV взялся подготовить крупную экспедицию, которая должна была остановить натиск мусульман (ибо Кипр уже трепетал) и отвоевать Акру со Святой Землей. Распри из-за Сицилии наконец были исчерпаны, и папа пригласил всех христианских государей принять крест, или же прислать денег, кораблей, воинов для того, чтобы спасти латинский Восток. Эдуард I, как обычно, встал во главе этого движения. Провинциальным соборам было наказано собраться и изучить вопрос о возвращении Святой Земли; а чтобы избежать междоусобиц, которые столь пагубно отразились на франкской Сирии, Николай IV предложил тамплиерам и госпитальерам (об этом речь уже заходила во время Лионского собора в 1274 г.) образовать единый орден (август 1291 г.). Наконец, было объявлено о полной блокаде Египта^{694}.

Папа незамедлительно принял меры, чтобы спасти Кипр и Армению, которым грозила непосредственная опасность; в январе 1292 г. войска, посланные папством оказать подмогу Акре, получили приказ двигаться в Армению, чей царь послал на Запад францисканца Фому из Толентино (которому несколько лет спустя будет суждено стать мучеником возле Бомбея) с просьбой о помощи. Отто де Грансон отправился помочь армянам в их борьбе с мамлюками, тогда как папская эскадра взяла крус на восточное Средиземноморье, где должна была атаковать тюркский форт Канделор, а затем держать в страхе Александрию. Тем не менее крестовый поход так и не начался: Филипп Красивый в дорогу не пустился, так же поступил и Эдуард I, занятый борьбой с валлийцами и шотландцами. Более чем когда-либо татары были готовы к совместным военным действиям, но из-за кончины хана Аргуна их поддержка стала менее вероятной, а западноевропейцы посылали на Восток только незначительные отряды. Что же касается генуэзцев и венецианцев, то с 1292 г. они вновь начали воевать между собой.

Однако появился последний шанс, почти непредвиденный случай снова создать на Святой Земле «Латино-Иерусалимское королевство». Кипр, хотя его и наводнили толпы беженцев, и обреченный на голод, по-прежнему оставался плацдармом, откуда мог стартовать новый крестовый поход. Армения, вассал монголов, призвала их на помощь, и новый хан Газан, несмотря на то, что принял ислам, обещал поддержку армянскому царю. Он договорился с королем Генрихом II о подготовке новой кампании в Сирии: 21 октября 1299 г. его посланник, христианин «Кариедин», прибыл, чтобы предложить королю и трем великим магистрам предпринять совместное наступление на Дамаск, а затем и на Египет. Великий Магистр тамплиеров и командор госпитальеров не смогли достигнуть согласия меж собой, и когда от хана прибыл новый посланец (30 ноября), ничего не было готово. Татары, армяне и грузины разбили мамлюков под Хомсом и без помощи киприотов (24 декабря 1299 г.)

Все же в то время, как побежденные убегали от своих врагов, которые преследовали их до самой Газы, король Генрих II послал экспедиционный корпус в прибрежную Сирию, где засели египтяне. Авангард состоял из четырех сотен лучников и туркополов, шестидесяти лучников и арбалетчиков: король приказал им атаковать побережье графства Триполи. По высадке в Ботроне, им надлежало дождаться подхода всей королевской армии, укрепляя крепость Нефин. К несчастью, осмелев с прибытием маронитских отрядов из Ливана, франки напали на Триполи (новый город, построенный подальше от берега, чтобы крестоносцы не смогли закрепиться на прежнем месте, представлявшем собой почти остров), наступление обернулось поражением, ливанцы бежали сломя голову, франкские командиры погибли, а их армия отчалила обратно. Однако граф Яффаский Ги д'Ибелен с генуэзской эскадрой захватил Джебайл, но не смог там удержаться. Небольшая флотилия под командованием адмирала Бодуэна де Пикиньи с экспедиционным корпусом на борту во главе с Раймундом Висконтом, отчалила 20 июля 1300 г. из Фамагусты, в то время как король, принц Тирский, магистры обоих орденов и Шиол, посланник Газана, не могли достигнуть общего взгляда на план кампании. Шиол отплыл на эскадре и принял участие в экспедиции: высадка была произведена у Розетты, где освободили пленных татар^{695}, а сотня всадников опустошила деревню. Корабли совершили демонстративный рейд мимо Александрии, затем поднялись к сирийскому побережью, высадив на берег у Акры, а затем у Тортосы войска, которые разбили слабые отряды мусульман. Немного к северу, возле Мараклеи, госпитальеры потеряли убитыми одного рыцаря и двадцать пехотинцев. Экспедиция вернулась на Кипр, так и не добившись крупных результатов, но зато посеяла панику в рядах мусульман. Киприотская армия (300 рыцарей) и тамплиеры (300 рыцарей) с госпитальерами встали лагерем на триполийском берегу в ожидании Газана, который намеревался предпринять новую кампанию зимой против Египта (ноябрь 1300 г.). Ими был занят остров Руад, часть которого взяли тамплиеры, и город Тортоса, но татары так и не подошли.

Тогда Ги д'Ибелен-Яффа и Жан, сеньор Джебайлский, направились под Антиохию, к Кутлуг-шаху, военачальнику монгольской армии (40 000 всадников), которая наконец подоспела (февраль 1301 г.): шах сообщил им, что Газан слег больным. Единственное, что мог предпринять Кутлуг в подобных обстоятельствах со своими ограниченными силами, так это осуществить набег на область Алеппо; киприотам же пришлось уйти из Тортосы, где им угрожало нападение мамлюкского войска. Однако внутренняя Сирия все еще оставалась под властью монголов, которые назначили правителем Дамаска присоединившегося к ним египетского эмира. Кутлуг был вынужден вернуться в Иран, где хан Туркестана напал на восточную границу империи Газана; он оставил в долине Иордана отряд 20 000 человек под началом Мулаи.

Газан отлично понимал, как сложно ему будет сохранить завоеванные им земли; поскольку Сирия фактически оказалась ничейной землей — на побережье размещались лишь небольшие гарнизоны мамлюков, вряд ли способные нанести серьезное поражение слабой армии киприотов — он воззвал к западноевропейцам начать отвоевывать Иерусалимское королевство. В мае 1300 г. Хайме II Арагонский предложил хану Персии галеры, нефы, воинов и коней, чтобы завершить покорение Святой Земли, пятую часть которой он просил для себя. Что касается Газана, то он в начале 1300 г. заявил царю Армении: «Мы желаем, царь Армении, чтобы земли, захваченные в Сирии, были оставлены под охраной христиан, если они придут; и когда они придут, мы доверим командование Кутлуге, чтобы он отдал Святую Землю христианам и оказал им совет и помощь по восстановлению разоренных земель». Также он написал папе в конце 1301 г., прося послать в Сирию войска, прелатов, духовенство и земледельцев, чтобы населить землю и воссоздать костяк поселенцев, столь же надежный, как и в XII в. Папа согласился и стал работать над претворением в жизнь этого плана.

Но было уже поздно: длительное отсутствие Газана и промедление западноевропейцев позволило правителю Дамаска в 1301 г. изменить монголам и сдать их крепости мамлюкам; маленькое войско Мулаи было вынуждено отступить к Евфрату, и в тот самый год (как мы уже видели) Кутлуг-шах смог привести только слабый отряд, которому даже не удалось соединиться с киприотами из Тортосы. В 1302 г. Газан вернулся: снова татарская армия заняла Хаму и появилась под Дамаском. Там она была разбита 3 мая 1302 г., и Евфрат опять стал границей монгольской империи^{696}.

Исключительный случай отвоевать Святую Землю был утрачен, и непрочное христианское поселение на сирийском побережье, в Руаде, долго там не продержалось. В 1301 г. тамплиеры выпросили у папы этот остров. Но у них не хватило времени, чтобы возвести там крепость. В 1303 г. султан, воспользовавшись отсутствием франкской флотилии, распорядился высадить на остров небольшую армию. Тамплиеры во главе с братом Гуго д'Ампуриасом отчаянно сопротивлялись; но гарнизон был ослаблен из-за отъезда их предводителей незадолго до нападения, а подкрепления на замену бойцов не подошли. На Кипре снарядили эскадру, которая должна была отправиться на помощь острову; но стало известно, что сарацины загнали тамплиеров в тупик на холме и предложили Гуго почетную капитуляцию, на которую тот согласился. Нарушив свое обещание, мамлюки увели 120 рыцарей в плен в Каир и обезглавили 500 сирийских лучников из гарнизона^{697}.

С потерей Руада исчезло последнее франкское поселение в Сирии, и несколько набегов, устроенных позднее киприотами, так и не смогли восстановить власть латинян над этой землей. Королевство Акры отжило свой век; в 1291 г. с ним было покончено. «Священная уния», образованная из страха перед нападениями Бейбарса, но расшатанная междоусобицами, не смогла спасти королевство; помощь с Запада никогда не поспевала вовремя; господство Карла Анжуйского помешало Акре принять участие в кампании монголов в 1281 г. Даже подмога со стороны монголов запаздывала в решительные моменты: шансу, представившемуся в 1260 г., не суждено было повториться — кроме 1299 г., когда было слишком поздно. Монгольские ханы и христианские государи были заняты иными заботами (война в Сицилии, в Арагоне и Уэльсе, войны за наследство, войны на Кавказе и в Афганистане) и не могли посвятить Сирии все свое внимание или договориться о совместных действиях. Святая Земля была предоставлена самой себе, а если ей и помогали, то присылали небольшие отряды, своего рода «капли в море»; сама она могла выставить против единой империи мамлюков лишь около сотни рыцарей, к тому же погрязших в распрях. Монархическая реставрация 1286 г. пришла слишком поздно: в ответ на лихорадочные усилия папства и военных орденов накануне последнего натиска мусульман были слышны только обещания. Последним франкским рыцарям оставалось лишь умереть перед Проклятой башней, последним тамплиерам, госпитальерам и тевтонцам — пасть на улицах, в башнях или возле ворот Акры, с героизмом, заставлявшим вспомнить о воителях старого Иерусалимского королевства. Но ничто уже не могло спасти Святую Землю после того, как она сама обрекла себя на гибель в 1244 г. и в 1260 г., когда внутренние раздоры достигли своего апогея, а беспрестанно усиливавшаяся внешняя опасность наталкивалась в королевстве Ассиз на полное непонимание. После своего двухвекового существования франкская Сирия исчезла, правда, вписав в историю несколько славных страниц.