Лазоревый день. Книга первая

Глава 18. Смотрители

Праздничный месяц дзюдар закончился, ему на смену пришёл сюпар. С каждым днём становилось теплее, дожди теперь шли один-два раза в неделю. Долина, окружающая гору, стала изумрудно-зелёной от молодой сочной травы, и таким же зелёным пухом листвы укрылись кустарники на берегах озёр. Ожила роща на склонах, ручьи и водопады зашумели звонче, многоголоснее. А небо, простирающееся над этим эдемом, было и вовсе бесподобным. Никогда Давиду не приходилось видеть такое высокое, ярко-лазоревое небо. Глаза начинали болеть, если долго вглядываться в его бесконечность. И совершенно невозможно было смотреть на небесный дворец, когда полуденное солнце отражалось в его стенах. Зурси не преувеличивал: казалось, над изумрудной горой сверкает золотая звезда.

Дни тянулись медленно, однообразно. Тассит взяла на себя все мелкие повседневные заботы, так что Давиду с избытком хватало времени для изучения окрестностей, наблюдений и размышлений. В ц’Аэре кхиры не держались так обособленно, как в собственных тирчах. Здесь разрешалось без церемоний подойти к соседнему дому, окликнуть хозяев. Единственное, чего не позволяли обычаи — приглашать чужаков в жилище и угощать орче. Это табу Арояна не удивляло, оно согласовывалось с нарисованной им картиной мира.

В первые дни гости у дома Джасжарахо толклись с утра до вечера. Причина вполне понятна: приходили смотреть на невидаль, упавшую с неба. Давид не столько рассказывал о себе — что он мог рассказать, если в языке кхиров отсутствовали слова, хоть мало-мальски соответствующие вещам и устройству его мира? — сколько расспрашивал о тех уголках Кхарита, где родились собеседники. В эти дни он узнал много нового о географии, климате, флоре и фауне Кхарита. И почти ничего о самих кхирах и ртаари.

К концу месяца интерес к пришельцу был удовлетворён, визиты прекратились. Тассит рассказывала, что Жуби проводил у соседей большую часть времени, возвращаясь домой лишь поесть и поспать. Давид не сомневался, что и Орелик нашла бы здесь занятие по душе, а то и приятелей бы завела. Он не мог. Даже не пытался. У него и среди людей друзей никогда не было, только товарищи по учёбе, затем — по работе. Наивно думать, что в этом мире будет иначе. Одиночество его вполне устраивало.

Устраивало оно и напарницу. Не удивительно, ведь в глазах любого кхира она эшхи, хархи. Соседские арт старательно уклонялись от общения с ней, и девушка отвечала им тем же. Была ли она интровертом от рождения, или обстоятельства вынуждали вести себя так, Давид не знал. Они мало общались. Что интересного могла рассказать шестнадцатилетняя девочка? Научить командовать волосатым? Ачи занимали настолько ничтожное место в этом мире, что Ароян не брал их в расчёт. Его мысли были сосредоточены на обитателях небесного дворца. Неужели вся связь ртаари с внешним миром ограничивалась удалённым обменом информацией с Первыми Матерями? А как же ц’Аэр? Давид не мог поверить, что королевы не следят за столицей. И тем более, что они не следят за ним.

* * *

Первый день месяца шагар, первый день лета, выдался солнечным, безветренным и по-настоящему тёплым. Сидеть в доме и так было невмоготу, а в такую погоду — подавно! Ароян прихватил несколько листов старой рукописи, подаренной Ишбит любопытному чужеземцу ещё в Джасжарахо, и отправился в рощу. В километре ниже по склону он облюбовал уютное местечко. Выступ скалы поднимался на пути ручья, пытаясь преградить его. За столетия вода успела пробить камни, выточила маленький лабиринт гротов и теперь падала вниз трёхступенчатым водопадом. Давид нашёл это место вскоре после отъезда избранных и начал пользоваться им, как кабинетом под открытым небом.

Рукопись оказалась очередной любовной сагой. Ароян сосредоточился на переводе, стараясь понять каждое слово, каждый оборот. Такое чтиво тоже приносило пользу, позволяло лучше узнать менталитет этой странной расы, её духовный и эмоциональный мир. По крайней мере, Давид на это сильно надеялся.

За час кропотливой работы он сумел довольно много узнать о молоденькой девушке Тайриш из тирча Хестраго. Судя по всему, Тайриш была первой красавицей, и многие рта предлагали ей свой айри. В конце концов охотник Рачи добился взаимности. Но д’айри молодой пары не было велико — Тайриш мечтала лишь об одном: попасть в небесный дворец, стать ртаари’орайре. Пришла зима, и мечта девушки начала осуществляться, — мудрая со-ртох повезла её в столицу, в волшебный с’Орф…

Давид остановился. Перечитал последнюю фразу заново. Так и есть, он не ошибся в переводе. Это была не обычна любовная история. В рукописи рассказывалось либо о вымышленной стране, либо о реально существующей, но однозначно не о Кхарите.

Он вновь было уткнулся в тёмную вязь строк, как вдруг где-то внизу у подножия водопада раздался шорох. Давид невольно вздрогнул, насторожился. Разумом понимал, что опасная тварь вряд ли подберётся так близко к жилищам кхиров. Но всё равно стало неуютно, а рука сама собой нашарила увесистый, с острым сколом камень.

Шорох повторился. Внизу, прямо под ним в неглубокой пещерке под водопадом что-то двигалось. Достаточно большое. Ароян затаил дыхание, пригнулся. Потом и вовсе распластался за выступом.

Из пещеры вышла Тассит. Протянула руки, подставила сложенные лодочкой ладони под струи. Брызнула себе в лицо. Воровато оглядевшись, принялась стягивать топ.

Табу на обнажённое тело у кхиров не существовало, но сейчас Давид смутился, поняв, что оказался в роли подглядывающего. Растерялся, не зная, как поступить: приподняться, выказать себя или продолжать прятаться, дожидаясь, пока девушка уйдёт. Замешкался, пропустил момент, когда ещё можно было выбраться из укрытия.

Тассит опять зачерпнула воды, тонкой струйкой вылила на тело. Сверху, с четырёхметрового расстояния её обнажённый торс, каждое движение, были отлично видны. Давид неожиданно сообразил, что прежде ни разу не видел соседку без одежды. Ванной комнатой они пользовались по очереди, спальни находились в противоположных углах яруса. Собственно, после того, как визиты соседей прекратились, виделись они почти исключительно во время трапез.

Груди у девушки были округлые, упруго-приподнятые, молочно-белые с едва различимой паутинкой сосудов и маленькими розовыми кружками сосков. Короткая белая шерсть на плечах и ключицах сливалась с белизной кожи, не выглядела чем-то неуместным и чужеродным. И почти человеческими были тонкие пальцы, осторожно прикасающиеся к влажной коже.

Тассит пришла в это уединённое место не для того, чтобы мыться, — кто-кто, а Давид понял это сразу же. Ощутил, как начинают гореть щеки и уши. Теперь он по-настоящему подглядывал. Следовало отвернуться, зажмуриться хотя бы. Но он медлил, не понимая сам, почему.

Девушка опустила веки, сосредотачиваясь на ощущениях. Пальцы всё сильнее, настойчивее массировали грудь, заставляя соски набухать, делаться ярче. Давид всё же зажмурился. Лежал, чутко вслушиваясь в плеск водопада, пытался вычленить из него другие звуки. А когда открыл глаза, внизу никого не было. Тассит, снова одетая со свитком бумаги в руке, неторопливо удалялась вниз по склону. Несколько минут, и фигурка её в лимонно-жёлтом топе и оранжевой юбке затерялась в зелени деревьев.

Ароян облегчённо вздохнул. Повезло. Если бы она направилась вверх, неминуемо увидела бы излишне любопытного наблюдателя. Как бы отреагировала? Он попробовал представить себя на её месте. Однозначно ему бы не понравилось такое вторжение в интимную жизнь.

Давид вновь попытался углубиться в изучение рукописи. Но перипетии вымышленных приключений в голову больше не лезли. Подсмотренная сценка напомнила ещё об одном аспекте жизни смотрителей, вполне очевидном. Просто он до этого дня не хотел думать о нём. Изолированность тирчей была не только географической. Она подразумевала табу на совокупление с кхирами чужого роя. Запрет был очень жёстким, даже мысли ни у кого не возникало его нарушить. Айри дозволялось исключительно между молочными братьями и сёстрами. Эта странная связка сидела глубоко, в том, что преодолеть её кхиры не способны, Ароян был уверен. Управлять сознанием ртаари научились гораздо лучше людей.

Для Тассит это табу означало дополнительные испытания. Весь прошлый год девушка вынуждена была терпеть общество Жуби, открыто презиравшего её, считавшего близость с ней унизительной. А теперь её и вовсе лишили мужчины. Получается, не только Арояна оставили в одиночестве!

Итак, Давид не ошибся, ртаари проводят эксперимент над ним. Было жутко и противно думать, какой именно, но всё сходится. Самец и самка, лишённые общества особей своих видов, оставлены рядом вдвоём. Причём выбрана не обычная арт — эшхи. Её «уродство» решало сразу две задачи: усиливало отчуждённость с соседями и сглаживало наиболее явственные отличия внешности кхира от человеческой. Давид выудил из памяти воспоминания о танце, сравнил с сегодняшними впечатлениями. Нет, отвращения тело Тассит у него не вызывало. Её образ казался вышедшим из незнакомого психофильма. Странный, немного пугающий своей необычностью и привлекающий — тем же. А каким видит арт человека-мужчину? «Ты не похож на других рта, но ты не уродлив», «Шош чужеземца странный и смешной. Но в Джасжарахо найдутся арт, которые захотят разделить с ним айри». С этой стороны прокола не предвиделось. Ртаари свели их и будут ждать, когда половой инстинкт заставит перешагнуть межвидовой бартер.

Вот здесь они и ошиблись! Возможно, для кхиров длительное воздержание нестерпимо, но не для человека. Во всяком случае, Давид Ароян многие годы прекрасно обходился виртуальными любовницами. Разумеется, здесь психофильмов в его распоряжении нет. Но фантазировать никто ведь не запрещал! Он не собирается потакать королевам в их гнусных экспериментах. Придётся достопочтенным хозяюшкам золотого дворца выдумать что-то изощреннее женских грудей. Пусть сделают следующий шаг. Каждое их действие — это очередной информационный пакет. Он будет изучать ртаари по их же поступкам.

* * *

Обедали молча. Давид не мог относиться к Тассит, по-прежнему. Она была не только товарищем по несчастью. Осознание, какая роль ей отведена, заставляло воспринимать туземку… женщиной?! Давид ловил себя на том, что украдкой поглядывает на её руки, на обёрнутую тканью грудь.

За ужином стало ещё хуже. Отправив очередную ложку орче в рот, Ароян неожиданно сообразил, что пища, которую он ел весь этот месяц, приготовлена на молоке сидящей рядом женщины. А как иначе? Она единственная арт тирча Джасжарахо в ц’Аэре, а орче впрок не готовят. До этого дня он не задумывался, привык не заострять внимания на содержимом тарелок. Теперь и это воспринималось по-другому.

Вкус каши от такого «открытия» конечно же не изменился, но руки невольно задрожали. Потребовалось некоторое усилие, чтобы проглотить следующую порцию. Заметила ли напарница заминку? Вряд ли, была занята своими мыслями.

Как только представилась возможность, Ароян уединился в собственной спальне. Следовало привести в порядок мысли. И эмоции.

Ему это почти удалось, так что утром вчерашние переживания казались фантастическим бредом. Тассит была инопланетянкой, планы ртаари — если они существовали в действительности, — наивны и обречены на провал. А на востоке уже поднималось солнце, обещая очередной погожий день. Никакие сомнения не мешали завтракать, каша опять превратилась в забродившую смесь овощей и круп, приправленную соком.

После трапезы следовало поработать. Этот мир предоставил ему время лучше познакомиться со своими обитателями, не стоило пренебрегать такой возможностью. Давид вновь погрузился в изучение саги о похождениях Тайриш. Следующие страницы книги повествовали о подготовке к празднику Лазоревого Дня и фантазиях девушки о предстоящей встрече с ртаари. Неизвестный автор был талантлив, даже Давид смог это оценить. Рисуемые картины получились такими яркими и чёткими, что не стоило труда вызвать их в собственном воображении. Автор саги мог бы стать отличным драматургом психофильмов. Давид больше не жалел, что занялся чтением. Рукопись позволяла взглянуть на ртаари глазами кхиров. Пока что описывались одни фантазии, но если автор побывал когда-либо в числе Избранных из Избранных…

Всё же книга предназначалась не для познавательного чтения. Это был любовный роман, даже эротический, умело воздействующий на эмоции. Ароян сам не заметил, как начал представлять себе Тайриш. Почему-то она получалась очень похожей на его соседку по дому. Такая же беленькая, с круглыми упругими грудками.

Вспомнилась сценка у водопада. Никакое это было не подглядывание, он только изучал жизнь аборигенов! Разрешив таким способом морально-этические сомнения, Ароян снова отправился к гротам. С тайной надеждой встретить там Тассит.

На этот раз он опоздал, пришёл вторым. Девушка сидела, прислонившись к стволу дерева, задумчиво смотрела на искрящиеся струйки воды. Давид нерешительно остановился, раздумывая, не следует ли тихо улизнуть. Пожалуй, следовало — на коленях Тассит лежал раскрытый альбом, пальцы сжимали стило. Но не успел, его заметили.

— Я заняла твоё место? — мгновенно всполошилась девушка. — Я мешаю?

— Нет-нет, сиди! — замахал руками Давид. — С чего ты решила, что это место моё?

— Я так подумала. Ты же пришёл сюда читать? — она указала на рукопись под мышкой.

— Да. А ты? Пишешь что-то?

Давид опустился рядом на траву. Тассит быстро перевернула лист, отложила альбом в сторону. Только потом ответила:

— Пытаюсь записывать ощущения и впечатления.

— Это стихи? О любви?

— Д…да.

— Посмотреть нельзя?

— Нельзя. Они слишком плохие. Я не умею правильно передавать айри словами. В Джасжарахо хранится много хороших стихов, лучше прочитай их.

— Ишбит дала мне эту книгу, — Ароян развернул на коленях старую рукопись. — Это хорошие стихи? Сага о девушке Тайриш.

— О Тайриш? Ишбит хочет, чтобы ты прочёл это?! Почему?

Тассит явственно вздрогнула, услышав имя героини. Нерешительно потянула листочки к себе, пробежала глазами по странице. Давид удивлённо переводил взгляд с рукописи на собеседницу.

— Что-то не так?

— Да, это она. Самая старая книга, какую я видела. Каждый рой пишет свои книги, но самые лучшие из них орайре переписывают для всего племени и дарят Первым Матерям в дни Кхи-охроэс. Эту принесла в Джасжарахо первая со-ртох тирча.

— Сколько же ей лет? — Давид недоверчиво потрогал желтоватые, гладкие на ощупь страницы.

— Точно не знаю. Может быть, шестнадцать хисов, или тридцать два. Или сорок восемь. Трудно измерить время, оно не оставляет следов.

В восьмеричной системе счисления кхиров хисом называли двухсотпятидесятишестилетний период, наибольший именованный временной промежуток. Ароян мгновенно перемножил. Даты получались абсолютно нереальные. Рукопись, которую он держал в руках, уже была очень старой, когда древнейшие цивилизации Земли лишь зарождались. «Время не оставляет следов»… Вряд ли кто-то из его соплеменников согласился бы с таким утверждением.

Тассит заметила недоверие на лице Давида, поняла его по-своему:

— Это бумага ртаари, она не такая, как ткань фэху. Не горит, не стареет. Лучшие книги пишут на ней. — Она помолчала. Затем добавила: — Книга о Тайриш — самая лучшая. И самая страшная! Мало кто из арт решались начать её, и только Ишбит дочитала до конца. Она ведь обязана, как Первая Мать.

— Что же в ней такого страшного? По первым страницам не скажешь, — новость Давида заинтриговала. Положим, в возрасте рукописи он сильно сомневался. Но в её ценности — нисколько.

— Ты ещё плохо знаешь наш мир и наш язык.

— А сама ты читала?

— Начинала… Я не успела прочесть до конца.

— Давай будем читать вместе. Заодно объяснишь вещи, которые я не понимаю.

Неожиданно Тассит смутилась.

— Читать такую книгу вдвоём? Это… будет не легко. Мне нужно подумать.

Фраза звучала более чем загадочно.

* * *

После обеда Давид обычно часик-другой валялся на мягком матрасе в спальне. Виталинский день был куда длиннее привычного, и неторопливое, вязкое время этого мира постепенно приучало к своему ритму. Но в этот раз сиесту прервали на середине.

— Дади, ты не спишь? К тебе можно?

Ароян огорошено уставился на маячащую за полупрозрачной занавесью тень. Спохватившись, натянул тунику.

— Заходи.

Тассит скользнула в комнату, осторожно присела в полуметре от него. Выпалила:

— Я согласна!

— На что? — не сообразил сразу Давид

— Согласна читать вместе историю Тайриш.

Давид облегчённо выдохнул, разгоняя стаю дурацких мыслей, заполнивших было голову.

— Отлично. У меня уже появились вопросы. Только схожу умоюсь, чтобы соображать лучше.

Читать вдвоём оказалось гораздо легче. Интересней и… безопасней. Тассит служила чем-то вроде заземления, принимая на себя эмоциональный поток, а Давид мог оставаться бесстрастным исследователем. И наблюдателем — очевидно, что фантазии героини повествования находят отклик у читательницы. Теперь Ароян понимал, чем были вызваны колебания Тассит. Вот только ничего страшного в повести он пока не находил.

* * *

Следующим утром с запада набежала тучка, пролилась коротким, но достаточно бурным дождём над ц’Аэром. Мокрая листва не располагала к лесным прогулкам, но у смотрителей нашлось занятие поинтереснее. Они разбирали сцену танца в небесном дворце. По мнению Давида, слишком туманную и невнятную.

— Подожди, я так и не понял! По каким признакам ртаари выбирают себе орайре? Тайриш была самой красивой девушкой Хестраго. Но как же Избранные других роёв? Они уступали ей в красоте? Об этом ничего не говорится.

— Дади, ты не понял! Красота роли не играет. Всё дело в арше.

— Арше? Я думал, вы все любите королев. Всех королев, разве не так?

— Так. Но цвет арше различен. У орайре он должен полностью совпадать с цветом её ртаари. Иначе резонанс не получится.

Давид обречённо покачал головой. Трудности перевода вновь заводили в тупик.

— Давай-ка сначала. Цвет, резонанс — о чём мы говорим? Насколько я понял, орайре не только служительницы во дворце, они вдобавок и наложницы?

— Нет, не так! Арше орайре это пища ртаари, источник их силы и жизни. Это самое высшее счастье…

— Угу. — Разговор начинал съезжать в махровую мистику, поэтому продолжать тему смысла не было. И так ясно, что королевы беспощадно эксплуатируют психику подчинённого народа. — У людей тоже имелось нечто подобное. Жрицы, монахи, «христовы невесты». Только наши боги были не столь телесны. И не столь строги. Они хотя бы оставляли свободу выбора.

— Разве ртаари мешают тебе выбирать? Каждый волен прокладывать путь жизни по своему усмотрению.

— Вот как? Разве, оставляя меня здесь, спрашивали моего желания?

Тассит опустила глаза. Тихо прошептала:

— Ты хотел бы уйти в Джасжарахо?

Ароян запнулся. Вопрос обезоруживал. Он и не думал, что можно о чём-то серьёзно спорить с шестнадцатилетней девчушкой. Вообще спорить не собирался, заранее убеждённый в собственной правоте. Теперь приходилось подыскивать весомые аргументы.

— Нет. Но лишиться Русаны я не хотел однозначно! И не хочу. Это чей выбор? Мой? Её? Или за нас всё решили? Хороша свобода…

Аргумент получился весомым, Тассит сразу же сникла.

Несколько минут они сидели молча. Затем девушка едва заметно дёрнула подбородком, соглашаясь.

— Ты прав, Дади. Я не понимаю, зачем Кхарит-Джуга вас разлучила. Мужчина и женщина не могут обходиться без д’айри. Оно укрепляет сорх так же, как оссе укрепляет шош. Без д’айри сорх увядает, становится хрупким и ломким, и нет больше желания продолжать свой путь… Кхарит-Джуга поймёт, что Дади не может делить айри с другими женщинами. Она соединит вас с Русит. Скорее всего, в следующий Кхи-охроэс. Тебе нужно потерпеть этот год. Или меньше. Вдруг ртаари отпустят Русит раньше? Тогда вы останетесь жить здесь вдвоём.

— А ты? Вернёшься в Джасжарахо?

— Н-нет… Зачем? Я уже ребёнком знала, что родилась эшхи, но не понимала, что это значит. Няни были со мной нежны как со всеми, и сверстники дружили как с любой а’арт. И когда перешла жить на второй ярус, ничего не изменилось. Вместе со всеми готовила орче, шила, раскрашивала одежду, помогала Ишбит смешивать краски, читала, училась писать стихи. Жила, как все арт. Почти как все. Я привыкла, что смешная, и когда мужчины смеялись, разглядывая меня, это не задевало. Но за весь год ни один из них не разделил со мной айри. Потом со-ртох привезла меня сюда и оставила смотрительницей. Тут-то Жуби всё мне и объяснил. Не думай, он не злой, он хорошо ко мне относился в Джасжарахо. Но в столице ему целый год пришлось страдать. Я рада, что Турха его вознаградила, он заслужил. Хранил себя, готовил к Лазоревому Дню. Ему бывало очень плохо, он стонал по ночам. Но ни разу…

Давид стукнул кулаком по матрасу.

— Да он издевался над тобой! Подожди, получается… у тебя не было мужчины?

— Не было и не будет. Не важно. Когда придёт Русит и станет смотрительницей, я смогу закончить тхе-шу. В долине полно болот, эшхи исчезнет, никто и не заметит.

Ароян крякнул с досады. Смерть Тассит в обмен на возвращение Руси — такая дилемма его не устраивала. Эксперименты ртаари выглядели всё более гнусными и жестокими, чтобы противостоять им, требовались хоть какие-то навыки психоанализа. Сейчас как раз небольшой сеанс не помешал бы — привести в чувство девчонку, страдающую от комплекса неполноценности. К сожалению, космонавигаторов такому не обучают.

— Тассит, в моем мире немало девочек твоего возраста говорят о смерти. Не могут дождаться, когда встретят свою любовь и делают глупости. Это пройдёт, поверь мне. Ты вовсе не уродлива, просто не похожа на остальных. Но обязательно найдётся мужчина, для которого ты станешь самой прекрасной, самой желанной…

— Не пытайся меня успокаивать, Дад. Ты ведь не видел, как я выгляжу.

Она неожиданно вскочила и, сдёрнув топ, замерла, ожидая приговора. Упругие груди трепетали прямо перед лицом Давида. Он невольно отвёл взгляд и тут же спохватился, что такая реакция может быть неправильно понята. Вновь посмотрел на молочно-белые полушария.

— У тебя очень красивые груди. В моём мире их у женщин всегда две, — произнёс.

Девушка явно растерялась от его слов. С минуту стояла, приоткрыв рот, затем опустилась на матрац.

— Ты чужеземец, как я могла не подумать об этом… В вашем мире всё иначе, ты ведь рассказывал. Молоком кормят только младенцев, поэтому груди у женщин вырастают, когда появляется ребёнок.

— Эээ… — Давид удивлённо приподнял брови.

— Это же очевидно, я видела Русит. У неё нет детей, и груди ещё не выросли.

Ароян не смог сдержать смешок, услышав подобный вывод. Интересно, его умозаключения в отношении кхиров на столько же соответствуют действительности?

— Грудь у Русаны выросла, но она её убрала. В нашем мире женщины любят экспериментировать над своей внешностью. А детей у неё, правда, нет. Но я тебе об этом не рассказывал.

— Зачем о таком рассказывать? Сразу можно узнать юношу и девушку, не пробовавших телесный сок друг друга, женщину, не рожавшую детей… И того, кто готов делить с тобой айри. Разве у людей не так?

— Н…нет, — теперь пришла очередь растеряться Давиду. — Мы используем речь, слова, чтобы сообщать об этом.

— Слова — это сотрясание воздуха. Если не видеть чувства, то можно… лгать? — Тассит посмотрела на него недоверчиво.

— Многие так и поступают.

— В вашем мире жить очень сложно.

— В вашем не проще.

Глава 19. Любовная сага

В ц’Аэре началось лето. Ачи целыми днями бегали где-то в долине, и Тассит стоило труда уследить, чтобы все четверо не забывали поесть. Зато каждый вечер волосатики приносили и сваливали под навес копны сена. Большую часть девушка выбрасывала, сердито выговаривая при этом «детишкам». Но кое-что отбирала, развешивала сушиться или отправляла на следующий день в кашу. Трава пахла солнцем, теплом, терпким соком, возиться с ней было приятно. Давид охотно брался помогать напарнице, хоть иногда после этого руки покрывались волдырями ожогов. Тассит смешно пугалась, гнала мыться. Потом учила отличать ядовитые стебли.

А в древнем с’Орфе мечта Тайриш сбывалась. Ртаари Ирра сделала её своей орайре. Неизвестный автор не оправдал надежду Давида. «Первая брачная ночь» была описана так туманно и невнятно, что почерпнуть полезной информации из неё получалось не больше, чем из рассказов рта.

— Тассит, говорить о д’арше — табу?

— Почему ты так решил?

Они сидели у нижней ступени водопада, и солнечные лучи разбивались о его струи, рассыпались в яркую радугу. Радуга висела прямо за спиной девушки, добавляя новые цвета в сказочно-яркую картину. Изумрудно-зелёная трава, рыжевато-бурые камни, лазорево-синяя вода, жёлтый топ, белая шерсть на плечах и руках, и такой же белый хохолок на голове.

— Все болтают о своих ощущениях. И ни слова о том, что происходит в реальности.

— Как можно судить о реальности? Постигать её нам дано лишь в ощущениях.

— Хорошо, оставим в покое философию. Такой простенький вопрос: рта говорили о ртаари, как о прекраснейших женщинах. А Тайриш видит Ирра мужчиной. Правильно я понял?

— Да. Каждая арт видит в ртаари мужчину, каждый рта — женщину. Это естественно. Ты бы смог отдать айри мужчине?

— При чем тут это? Меня интересует…

Ароян запнулся. Вспомнил: «Постигать реальность нам дано лишь в ощущениях». Засмеялся, махнул рукой:

— Признаю, в философском диспуте ты меня кладёшь на обе лопатки. О королевах больше ни слова. Но там была одна непонятная сценка: когда Тайриш гуляет в роще, и рта-смотрители кажутся ей смешными.

— По сравнению с ртаари…

— Нет-нет-нет, я не о том! Как она оказалась в роще? Ты же говорила, что порталы раскрываются только в дни праздников?

— Ещё я говорила, что обитатели небесного дворца в них не нуждаются. Они могут входить и выходить, когда пожелают.

— Каким образом?

— Не знаю. Если бы я была орайре, то могла бы, наверное, рассказать. Но тогда всё было бы по-другому…

— Пусть так. Но почему мы их ни разу не встретили?

— Сюпар — трудный месяц для орайре. Ртаари потратили силы, продолжая род Кхарита, требовалось давать им много пищи. Но скоро мы их увидим… — Неожиданно девушка ойкнула, проворно вскочила на ноги, метнулась к кустарнику в двадцати шагах выше по склону. — Дади, смотри, это же п’эх! Надо же, уже появились.

Ароян поднялся, подошёл следом. Тассит ползала вдоль кустов на коленях, бережно выковыривая из земли сероватые, покрытые пупырышками комочки.

— Нужно сбегать за лукошком и насобирать. В прошлом году они были позже. Должно быть, из-за жары торопятся.

Она отряхнула прилипшую грязь и осторожно куснула один из комочков. Излом диковинного гриба сразу же стал ядовито жёлтым. Девушка проглотила, довольно жмурясь, причмокнула даже. Протянула Давиду надкушенную половинку.

— Попробуй, тебе понравится.

Ароян нерешительно повертел плод в руке. Тот был лёгкий, похожий на губку. Явственно ощущался терпкий, достаточно приятный запах.

— Ты уверена, что это съедобно для меня? Я ведь чужак.

Тассит засмеялась.

— Не бойся, живот болеть не будет.

Вкус у гриба был пряный, немного острый. В качестве приправы п’эх подошёл бы отлично, но девушка тут же отвергла эту идею:

— П’эх живёт несколько дней и не хранится, поэтому его не выращивают. К тому же его нельзя добавлять в орче. Но рта иногда приносят их из лесу. Лучше есть вечером, п’эх дарит красивые сны.

Давид понимающе улыбнулся: галлюциноген. Совсем не обязательно, чтобы он подействовал на человека, но попробовать любопытно.

П’эх вовсе не стремился, чтобы его нашли. Редко какая шапочка рисковала выткнуться на поверхность. Большинство предпочитало оставаться под коркой старой, спрессовавшейся, полуистлевшей листвы и травы. Приходилось осторожно и кропотливо сдирать эту корку, выбирать из грязи серые шарики. Через полчаса шерсть на ногах и руках Тассит уже не была белой, Давид выглядел не многим чище, а в лукошке и дно пока не закрылось.

— Может, заставим ачи здесь поковыряться? Или не справятся, затопчут?

— Им не нужно к этим грибам прикасаться. П’эх предназначен для взрослых, ачи незачем видеть такие сны. Они не поймут, станут беспокойными.

Что означают эти слова, Давид понял, проснувшись следующим утром. Сон был ярким и запомнился до мельчайших подробностей. Он вновь прятался за выступом скалы, а внизу молоденькая арт подставляла упругие груди под струи водопада. Только теперь он знал, что участвует в психофильме и что следует делать по сюжету. Поэтому проворно выскользнул из-за камней. Девушка испуганно ойкнула, отшатнулась, но тут же узнала, застенчиво прикрылась руками. Давид отвёл в стороны её ладони, коснулся влажной шёрстки… Всё было, как положено в психофильмах жёлтой черты: долгая, кружащая голову прелюдия, и ещё более долгий фантастический секс, временами абсолютно неправдоподобный с точки зрения анатомии и физиологии.

Реалистичность сна поражала. Давид помнил прикосновения девушки, её запах, вкус губ, мог поклясться, что они с Тассит занимались любовью. И все же это был сон. Наяву в облике арт было гораздо меньше человеческого. К сожалению.

«К сожалению…» — Давид мысленно повторял эти слова, лёжа в постели, и позже, в умывальне, и делая утреннюю разминку на площадке перед домом. И когда встретился с девушкой за завтраком. Сон не вызывал брезгливости или смущения, он не отказался бы увидеть его ещё раз. Но это были фантазии, в которых можно позволить себе всё, что угодно. Ароян слишком хорошо знал, сколько неожиданных препятствий возникает, едва попытаешься реализовать их наяву. Неизбежны разочарование, огорчения, неприязнь. Он не хотел этого, не хотел разрушить иллюзию. Даже признаться, что именно показал ему п’эх, было боязно. Давид ждал, что девушка начнёт расспрашивать, и готовился соврать. В крайнем случае, собирался пересказать какой-то из психофильмов.

Однако Тассит не спешила с вопросами. Несомненно, она тоже видела волнующие сны этой ночью и оставалась под их впечатлением. За завтраком выглядела растерянной и отстранённой, когда сели за перевод, никак не могла сосредоточиться. Они надолго застряли на странице, где небесный дворец готовился к очередному Лазоревому Дню.

А повествование становилось занимательным. Сквозь описание мыслей и чувств героини начинало брезжить какое-то объяснение сущности отношений ртаари и орайре. Но вылавливать приходилось по крупицам.

— «Шекхе» — это же энергия? — допытывался Ароян. — Понятие, родственное энергии молнии, способной испепелить дерево, энергии прилива, разрушающего берега. Я правильно понимаю?

— Да, шекхе — энергия ртаари.

— И она накапливается, благодаря д’арше с орайре? Это метафора, образ?

— Нет, так и есть на самом деле. Здесь же написано…

— Ничего не написано! Одни охи и ахи вместо физического процесса.

— Дади, но ведь это стихи о любви!

— У вас все стихи о любви.

— Разве это плохо? А в твоём мире их пишут?

— Пишут.

Девушка помолчала. Робко попросила:

— Расскажи мне.

Ароян крякнул, застигнутый врасплох.

— Я неважно знаю язык кхиров, перевод будет ужасно корявым.

— Расскажи на своём. Я хочу услышать звук. Мелодию голоса.

Давид зажмурился, стараясь выудить из памяти хоть что-то подходящее. Он никогда не считал себя знатоком поэзии, любовной лирики в особенности. Лучше бы попросила перечислить координаты звёздных систем их галактической ветви!

Наконец удалось вспомнить. Мысленно попросив прощение у автора за перевирание текста, он стал декламировать:

«Когда приходит то, что раньше было,

И крыльями касается виска...

Ты не находишь для улыбки силы

И в сердце забирается тоска...

Когда все чувства так же, как когда-то,

Лежат в ладонях горсточкой камней,

Ты прячешься в пещере виновато,

И думаешь, как прежде, лишь о ней..

И не смотря на ясную погоду

Вновь ноют шрамы, видимо к дождю...

Ты просто ждёшь что вот позвонит кто-то,

И мягко спросит: "Можно я войду?"

Но никого и тишина дурманит,

И ты теряешь мыслям глупым счёт...

Но всё пройдёт, как в сказочном романе,

Не сразу, не мгновенно, но пройдёт...»[1]

Тассит сидела не шевелясь, почти не дыша. Даже веки опустила, чтобы ничего извне не мешало. И когда Давид замолчал, не в силах вспомнить ещё хоть строчку, продолжала слушать.

— Вот. Такие у нас стихи, — произнёс Ароян, чтобы хоть как-то оборвать заполнившую дом тишину.

Тассит открыла глаза.

— Странные звуки, я бы не смогла это произнести. В этих стихах говорится о вашем д’айри? Какое оно? Отличается от нашего?

— Насколько я могу судить, особой разницы нет. Разве что детали.

— А в чём оно не такое? Расскажи.

Неожиданно девушка отложила в сторону листы рукописи, подвинулась ближе. Давид почувствовал, что краснеет. Тут же ухватился за безопасный пример:

— Для нас поцелуй не всегда начало совокупления. То есть мужчина и женщина целуются, занимаясь любовью, но можно поцеловаться и просто так, без продолжения.

— Но ведь поцелуй — тоже обмен соками тела? Зачем иначе он нужен?

— Ну… во-первых, у нас такой обычай. Во-вторых, если люди нравятся друг другу, но не настолько, чтобы стать любовниками, они ограничиваются поцелуями.

— Ты можешь поцеловать женщину, и это не будет означать, что ты просишь разделить с ней д’айри?

— Да.

Девушка отодвинулась было в сторону, но тут же передумала, вернулась на место. Давид догадывался, что означает это ёрзанье, и мысленно попросил, чтобы она не решилась. Но Тассит решилась:

— Дади, а меня ты бы мог… поцеловать? Просто так, это не д’айри! Как будто я женщина твоего племени.

Правильнее всего было бы ответить «нет» и привести кучу аргументов. Но тогда хрупкий, едва уловимый мостик, начинающий строиться между ними, рухнул бы, и противостоять хозяевам этого мира пришлось бы в одиночку. К тому же он не хотел говорить это слово!

— Да.

Давид облизнул мгновенно высохшие губы. Лицо Тассит было близко, не требовалось никаких усилий, чтобы дотянуться до него. Лишь податься вперёд.

Её губы оказались непривычно маленькими и твёрдыми. И вкус был иной, чем во сне, слегка горьковатый, терпкий. Решившись, он осторожно провёл по ним языком. Девушка не отстранялась, но и не старалась проявить инициативу. Подчинялась его движениям, затаила дыхание, закрыла глаза. Рука Давида невольно легла на её бедро в бархатисто-мягкой шерсти. Это добавило ирреальности ощущениям. Тассит еле заметно вздрогнула, напрягаясь ещё сильнее. Она боялась того, что происходило между ними, и… хотела продолжения. Давид чувствовал, как приоткрываются губы под нажимом его языка, как тело девушки подаётся вперёд, а голова запрокидывается…

За стеной бабахнуло, окошко сверкнуло белой вспышкой. Ойкнув, Тассит отпрянула, боязливо оглядываясь.

— Как темно стало! Нужно светильник зажечь.

— Да. Сейчас ливень начнётся.

Ароян был благодарен неожиданной грозе за эту темноту и за то, что поцелуй оборвался. Что Тассит не успела почувствовать и заметить, как предательски приподнялся подол его туники. Кажется, он чуть было не зашёл дальше, чем следовало. Их поцелуй переставал быть дружеским, превращался в прелюдию к… д’айри? Но ведь это не психофильм, не игра с воображением!

Желтовато-белый огонёк фонаря осветил комнату. Девушка опять присела рядом. Но не так близко, как минуту назад.

— Дади…

— Что?

— Это… было похоже на поцелуй с женщинами твоего племени? С Русит?

— Не совсем. Ты ведь не такая, как наши женщины. А… — он хотел спросить то же самое, но вовремя опомнился — девушке сравнивать не с чем. Вместо этого добавил: — Это похоже на волшебный сон.

— Тебе было приятно?

— Да. А тебе?

Можно было и не спрашивать. Он ведь чувствовал трепет её тела под пальцами, покорную податливость губ… Тассит коротко дёрнула головой и поспешно уточнила:

— Но ведь это не д’айри?

— Нет! Конечно, нет!

* * *

Изменил поцелуй что-то в их отношениях? Внешне — нет. Они не пытались повторить его ни в тот день, ни позже. Старательно делали вид, что ничего не случилось, что всё остаётся по-прежнему.

Но это лишь внешне. Давид умел быть до конца честным с самим собой и понимал, что никогда впредь Тассит не станет всего лишь инопланетянкой, соседкой по дому, товарищем по несчастью. В языке кхиров было слово для обозначения чувств, которые они испытывали друг к другу: «айри». И в его родном языке было подходящее слово. Только Давид боялся произносить его даже мысленно. Их поцелуй длился едва ли полминуты, но этого оказалось достаточно, чтобы в душе что-то рухнуло. Стена, которой он отгораживался от чужого мира? Да, теперь этот мир казался не более чужим, чем Остин, Иерусалим, Шао, Рияд и другие заселённые человеческими расами планеты.

Психологический эксперимент ртаари явно близился к удачному завершению, но Арояну было на это наплевать. Сбудутся ли коварные планы королев, отныне стало неважно. Значение имела лишь судьба Тассит. Давид пока не знал, как уберечь девушку от бездны отчаяния, но понимал, что не позволит ей «остановить тхе-шу».

Запасов п’эха хватило всего на три «сеанса». И каждый раз утром, лёжа в постели, Давид мысленно сравнивал двух женщин, ставших для него близкими в этом мире: Русану и Тассит. Кого бы он выбрал, если бы это право предоставили ему? Кто был ближе и понятнее, с кем бы решился поделиться сокровенными мыслями и фантазиями? Чьи эмоции он чувствовал лучше?

У Орелик имелось неоспоримое преимущество — она человек. И… всё. Это преимущество было единственным, и с каждым днём его значимость сокращалась. Нет, Русана вовсе не стала ему безразлична, он волновался о судьбе подруги не меньше, чем прежде. Но… не скучал по ней, не тяготился её отсутствием. Орелик вновь стала тем, кем была всегда — товарищем по экипажу. В глубине души Ароян радовался тому, что её нет рядом, что не нужно делить с ней комнату. И постель.

Поцелуй сделал ещё одно. Давид перестал ощущать себя чужаком, одиноким и затерянным в этом мире. Полминуты вполне хватило, чтобы всё изменить. Не оттого ли внутренняя стена исчезла так легко, что барьер между ним и обитателями Шакха был иллюзорным? Да, преграды имелись. Различие в анатомии и физиологии, в законах и обычаях, в мировоззрении и привычках. Но много ли значило всё это? Кхиры знали, что такое любовь, дружба, верность, самоотверженность, милосердие. Внутри они были такими же людьми, как он сам.

Но внешние преграды, как ни малы они казались, всё же оставались преградами. Давид понимал, что сделать окончательный выбор пока не в силах. Мысленно он мог быть близок с Тассит до конца, мог наслаждаться ею в своих снах. Но перенести эти отношения в явь... Да и нужно ли? Зачем рисковать тем, что есть между ними? Их айри не суждено перерасти в д’айри, лучше и не пытаться.

[1] Стихи Натальи Федоренко

Глава 20. Лето Кхарита

Лето набрало полную силу. Шагар подходил к концу, готовясь уступить место самому жаркому времени года — харрару. Ачи прибегали мокрые с головы до ног: купались в озёрах, разбросанных по долине. Давид завидовал им. Крохотную ванну не сравнить с озером, а в водопаде, питаемом подземными ключами, вода не успевала прогреваться, прохладное облачко водяной пыли, висящее над гротами, годилось в качестве кондиционера, но не душа. Закрывая глаза, Ароян всё чаще видел колышущуюся гладь далёкого океана. И когда послеобеденный зной в который раз начал плавить мозги, заставляя прервать совместное чтение, он спросил, неожиданно для самого себя:

— Тассит, ты когда-нибудь купалась в океане?

Вопрос застал девушку врасплох. Несколько секунд она удивлённо молчала. Потом ответила:

— Даже не видела его никогда. Я ведь арт. Океан далеко от тирча, а женщинам не подобает гулять по лесу. Но я знаю, какой он: огромный, до самого неба, и солёный. Все рта Джасжарахо купались в нём.

— А здесь? Я видел озёра, когда мы шли в ц’Аэр. Они небольшие, но достаточно глубокие, можно плавать. Или для арт запрещено мыться вне дома?

— Кто станет запрещать мыться? — засмеялась такой очевидной нелепице Тассит. — Смотрительницы ходят на озёра.

— И ты ходила? Тебе понравилось?

Девушка смутилась. Неуверенно пробормотала:

— Жуби ходил часто…

— А ты?

— Арт не должна сама удаляться от дома.

Дальше не стоило и продолжать: бывший смотритель «хархи» с собой не приглашал. Арояну захотелось немедленно исправить несправедливость:

— Мы можем пойти вдвоём.

— Вдвоём? Тебе не будет противно, когда увидишь меня голой?

Давид фыркнул. Как крепко вбили девочке в голову комплекс неполноценности! Ни разговоры, ни тот поцелуй, не избавили от него до конца.

— Да нет же, я говорил тебе! Много раз.

* * *

Они отправились сразу после обеда. Ачи с готовностью побежали следом, показывали дорогу. Давид не сомневался, что озеро найдёт и без посторонней помощи. Но волосатики так искренне радовались желанию «взрослых» разделить игры с водой, что прогнать их язык не поворачивался. Да и… Откровенно говоря, неловко было бы обнажаться, оставшись с девушкой наедине. Когда предложил, не подумал о том, что купальные костюмы у кхиров не изобретены.

С горы спустились знакомой дорогой, но едва вышли из-под крон деревьев, пришлось свернуть. Над раскалёнными камнями воздух дрожал и струился, голые ступни обжигало. Зато шагать по нагретой траве было приятно. Они обогнули заросли высокого густого кустарника, прошли вдоль извивистой речушки, берущей начало в ручьях, стекающих по склонам горы, перебрались через болотце. Болотце успело высохнуть от летнего зноя, но Давид всё же ухитрился провалиться по колено в покрытую коркой грязи лужу. Чертыхнулся и захохотал, увидев, как расстроилась Тассит. Ачи захрюкали, поняв, что рта не сердится на свою неловкость. Тогда уж и девушка засмеялась, не в силах противиться всеобщему веселью.

За болотцем вновь начинались кустарники, перемежающиеся полянами и низкорослыми деревцами в мелких пушистых листочках. Цель путешествия была близко, и ачи, радостно загалдев, рванули вперёд… а минуту спустя примчались обратно, странно притихшие. Зашептали вполголоса, тыча пальцами в заросли. Ароян сумел разобрать лишь «орайре». Взглянул на спутницу, ища подтверждения своей догадки.

Тассит растерялась. Не знала, что следует теперь предпринять. Пробормотала:

— Нам не нужно туда идти, не нужно мешать. Пошли искать другие озёра.

— Там орайре, да? — потребовал подтверждения своей догадки Давид. — Нет уж, я никуда не уйду! Я хочу знать, что происходит во дворце! Что сделали с Русаной?

Девушка вздохнула, подчиняясь. Скомандовала волосатикам:

— Ну-ка марш домой! Мы скоро вернёмся.

Ачи и не думали возражать. Довольные, что их избавили от встречи с обитательницами чце-ригхтоэ’ох, поспешили дать деру. А Давид так же поспешно ломанул сквозь заросли. И успел вывалиться на поляну, когда девушка догнала его, ухватилась за локоть, пытаясь остановить:

— Дади, постой, не надо спешить…

Она даже ногами в траву упёрлась, стараясь удержать его.

— Да что такое? — не понял Давид.

— Там не только орайре…

В воде плескались, весело смеясь и переговариваясь, две арт. Ещё две сидели на берегу, тоже смеялись в ответ на каждую реплику подруг. Белые, с бардовыми мазками туники контрастно выделялись на изумрудно-голубом фоне.

— Что значит, «не только орайре»? — невольно перешёл на шёпот Давид. Но в следующий миг и сам понял, что лишь одна из купальщиц арт. А вторая…

Сначала он подумал, что это девочка-подросток. Вода укрывала её до пояса, скрадывала рост. Незнакомка была непривычно узкой в плечах, смуглой, тёмная гривка волос ложилась на спину… с каждым мгновением Ароян всё чётче осознавал её «неправильность».

Девочка обернулась, уставилась на пришельца с явным интересом. Тут же смолк смех её спутниц, а Тассит тихонько ойкнула рядом. Шепнула:

— Сахра. Это её цвета.

Имя показалось Давиду знакомым. Конечно, он слышал его от Ишбит ещё в Джасжарахо. Сахра — младшая из ртаари, не достигшая «совершеннолетия», поэтому не принимавшая участия в Кхи-охроэс.

Чувствуя, как нервная дрожь начинает трясти тело, Давид уставился на это существо. Даже не думал отвернуться, опустить глаза. Наоборот, старался рассмотреть каждую мелочь. Но заставить подойти себя ближе не мог. Никакого гипноза — он элементарно боялся. И злился на себя за этот страх.

Ртаари такое пристальное внимание не смутило. Не торопясь, она выбралась на берег, позволила орайре укутать себя длинным не то полотенцем, не то простынею всё в тех же бело-бардовых тонах. Всего несколько секунд Давид видел её тело обнажённым, но в этот раз мозг не туманили призрачный свет и гипнотическая музыка. Ртаари походила на кхира не более, чем на человека. Смуглая гладкая кожа, невероятно тонкие руки и ноги, узкие плечи и бёдра, вытянутое лицо. Признаков пола Ароян разглядеть не сумел, Сахра могла быть настолько же «девочкой», насколько и «мальчиком».

Ртаари высвободилась из заботливых рук своих спутниц, неспешно подошла к замершей парочке.

— Так вот ты какой, мужчина, упавший со звёзд. Всё верно, таким я тебя и видела.

Давид был ошеломлён. Губы собеседницы оставались неподвижными, слова звучали в его мозгу.

— Ты меня видела…

— В образах Руси. Пожалуй, там ты немного меньше ростом. Но это естественно, она выше меня.

— Что с…

— У Руси всё хорошо. Ты волнуешься о ней? Хочешь её увидеть?

— Да, разумеется, я…

— Но ведь ты не скучаешь уже без неё, ты встретил другую женщину? Делить с ней айри легче и приятней?

— Откуда ты можешь знать?!

— От тебя. Ты ведь сам говоришь это. В мыслях.

Давид невольно оглянулся на Тассит. Рта так и стояла рядом, ухватившись за его локоть, и, кажется, ничего не понимала в этой беседе. Не удивительно, ответы ртаари мог слышать лишь он. И вопросы… Он не успевал произносить их, даже додумывать до конца не успевал. Ответы приходили слишком быстро. Здесь не было призрачного света небесного дворца, и Сахра не делала попыток прикоснуться к нему, стояла, придерживая обёрнутое вокруг тела покрывало. В зеленовато-жёлтых глазах её не было ничего гипнотического. Но голова, тем не менее, кружилась, и земля плыла под ногами.

— Ты читаешь…

— Это не сложно, твои мысли чётче твоих слов. С тобой легко разговаривать.

Неожиданно ртаари улыбнулась. Так, как улыбаются люди. Да и слова, звучавшие в голове, были вовсе не на кхирском. Давид не заметил, как перешёл в разговоре на русский.

— Дад, не нужно бояться ни за себя, ни за Русю. Ты не веришь, что мои сёстры не хотят вам зла? Ничего, ты привыкнешь. И можете купаться, мы уходим.

Она развернулась, готовясь шагнуть вслед за спутницами. Ароян и не заметил, когда те успели отойти к убегающей в заросли тропинке.

— Но…

— Я передам Русе, что ты хочешь её увидеть.

Поляна перед озером опустела, а Давид и Тассит продолжали стоять, не решаясь сдвинуться с места. Наконец девушка робко предложила:

— Пойдём домой?

Ароян будто очнулся. Громко втянул воздух. Выдохнул. И отчаянно махнув рукой, выпалил:

— Это ещё почему? Юная «хозяюшка» убралась, место освободилось.

Оцепенение прошло, ничего не мешало подскочить к воде. Пусть берег был каменисто-глинистым, а не песчаным, и озеро не выглядело безупречно-прозрачным, но это была вода, чистая вода родников. Хотелось немедленно окунуться в неё, нырнуть с головой. Беседа с ртаари заставила вспотеть сильнее, чем прогулка под полуденным солнцем.

Вода не обманула ожиданий. В меру тёплая, ласковая, сулящая немедленное спасение от летнего зноя. Давид сбросил тунику, рванул на глубину, вздымая фонтаны брызг. И, не останавливаясь, нырнул.

Дно озера уходило вниз полого, и когда голова вновь оказалась на поверхности, ноги всё так же уверенно стояли на нём. Давид отдышался, затем оглянулся в поисках спутницы. Тассит топталась на берегу, нерешительно теребя край топа. Это выглядело так забавно! Ароян подумал, что впервые встретил человека, более стеснительного, чем сам. Призывно помахал рукой:

— Эй, залезай! Здесь мелко и вода тёплая. Хочешь, чтобы я отвернулся, пока ты разденешься?

— Нет, не нужно! — Решившись, девушка сбросила одежду и смешно завизжав, метнулась в воду.

Плавала она неважно, немногим лучше стального болта. Поэтому старалась не заходить дальше, чем по пояс и начинала визжать каждый раз, когда Ароян хватал за руку и тянул на глубину. Но не вырывалась, доверяла его силе и умению. Это было чертовски приятно. Давид старался не оплошать, из кожи вон лез, демонстрируя, как ловко он умеет плавать. И нырять — для Тассит погрузиться в воду с головой было чем-то запредельным. Так что на берег они пошли, когда ноги начали подкашиваться от усталости.

Выбрались, рухнули обессиленные на траву. И тут Давид пожалел, что не захватил полотенце. Теперь приходилось ждать, пока летнее солнце высушит кожу. Оставаясь всё это время голым. Наедине с девушкой. С привлекательной девушкой.

Тассит встала, подставляя солнечным лучам тело, чтобы быстрее обсохнуть. Давид украдкой рассмотрел её всю, от белого хохолка до кончиков пальцев на ногах. Что же, она не соответствовала ни кхирским, ни человеческим канонам красоты. Но для него она была лучше всех женщин, которых он знал. Даже профессионально сконструированные аватары психофильмов не могли сравниться с «эшхи». Что это, извращённое воображение? Или дело вовсе не во внешности? Как там она говорила: «Цвет должен полностью совпадать, иначе резонанса не получится»? Глупости какие! Или не глупости?

Давид понимал, что нельзя сосредотачиваться на чувствах, иначе тело предательски выдаст тайное влечение. Повторить поцелуй хотелось почти болезненно, но не при свете дня, не на глазах у всего мира. Возможно вечером, когда сумерки лягут на рощи ц’Аэра? Светильник можно будет погасить… В сумерках всё воспринимается по-иному. А пока следует думать и разговаривать о чем-нибудь другом. Совершенно постороннем.

— Ты ничего не спрашиваешь о моём разговоре с ртаари.

— Если Дади посчитает нужным, то расскажет.

— Верно. Так эта Сахра — ребёнок по меркам ртаари?

— Да. Она даже младше, чем Ишбит. Она ещё почти кхир.

— Тебе так кажется? Ну-ну. Представляю, на что способны «взрослые».

— Чем светлее ртаари, тем выше её сила. Кхарит-Джуга может всё.

— Сахра сказала, что мне не следует бояться ртаари.

— Бояться ртаари?! — Тассит недоверчиво уставилась на него. Засмеялась. — Бояться ртаари! Это шутка, да? Никогда ртаари не делали зла арт и рта…

Осеклась. Неуверенно коснулась пальцами лба. Присела рядом на траву.

— Неправда, однажды это было. В книге, которую мы читаем.

— История Тайриш? Так вот почему ты говорила, что это самая страшная книга?

— Да… Но это было очень давно! Это больше никогда не повторится. — Неожиданно она сменила тему разговора: — Тебе не жарко? Я снова хочу купаться.

* * *

На ужин они опоздали. Спохватившись, Тассит готова была мчаться домой бегом. Так бы и сделала, если бы Давид позволил. Разумеется, он удержал. Не было ровным счётом ничего страшного в том, что трапеза начнётся часом позже обычного. Ачи с голода не помрут, а уж он — и подавно. И хоть как девушка горевала, что оказалась нерасторопной, невнимательной, не смогла вовремя накормить своего мужчину, назад они возвращались неспешным прогулочным шагом. Солнце опускалось за дальним западным лесом, зной отступал. Теперь можно было идти по гладким камням мостовой, отполированным ступнями и колёсами повозок за тысячелетия своего существования.

Да, за тысячелетия. Это слово больше не пугало. В мире Шакха время текло иначе, неторопливо, размеренно. Здесь не было места бурям страстей, революциям, войнам, стремительному прогрессу. Хорошо это или плохо? Не ему об этом судить. Давид не мог судить даже о роли ртаари. Пробила ли беседа с Сахра брешь в стене враждебного недоверия? Однозначно — нет. Но сегодняшний день сделал их с Тассит чуть ближе. И ещё ближе сделает вечер.

В роще сгущались сумерки. То едва уловимое время, когда блекнут цвета и тени перестают быть тенями, гася остатки света…

— Да, что-то явно произошло. Первый раз вижу, чтобы наш пунктуальный навигатор нарушил распорядок дня. Привет, Дад!

Они застыли как вкопанные. На ступеньках четвёртого яруса сидела Русана Орелик. Целая, невредимая, ничуть не изменившаяся. Только волосы успели отрасти, и сейчас были стянуты в тугой хвост на затылке.

— Руся?! Это ты?

— Я, я. Не привидение, не бойся. Можешь потрогать. — Она протянула руку, и Ароян потрогал-таки, не удержался. — Сахра сказала, что ты хочешь меня увидеть, испереживался весь. Думала, попаду к вам после ужина, а вы ещё гуляете. Ладно, подожду. Пошли, покажите свои апартаменты. Я ж на этом этаже никогда не бывала.

Русана вскочила, шагнула в дом. Опомнившись, Ароян неуверенно оглянулся на смотрительницу. Как же табу?

— Она орайре, — заикаясь, шепнула Тассит.

— Это по поводу того, пускать меня или нет? — хмыкнув, поинтересовалась Орелик, услышав шёпот за спиной. — Ага, я ртаари’орайре. Тебе объяснили, что это означает? Могу ходить, где хочу, делать, что хочу. Только ужинать не предлагай, сыта.

Трапеза прошла как-то скомкано. Тассит нос от тарелки не поднимала, и Давид чувствовал какую-то неловкость, оказавшись между двумя девушками. Зато Русана никакого смущения не испытывала. Откинувшись на подушку, бесцеремонно разглядывала смотрителей.

— Рассказывай, чем занимаешься?

— Я думал, это ты расскажешь. Что там происходит, во дворце?

— Обо мне поговорим позже. Наедине.

Что рассказывать о себе, Давид не знал. Не об отношениях же с Тассит? И не о книге, которую они читают. А больше ничего за прошедшие два с половиной месяца не происходило. Конечно, он мог поделиться размышлениями и умозаключениями. Но это тоже лучше сделать с глазу на глаз.

Он собирался увести Русану для разговора куда-нибудь подальше от дома, но та предпочла спальню, всё «уединение» которой ограничивалось задёрнутой занавесью. Давид удивился, но не возразил. В доме кроме Тассит нет никого, а девушка подслушивать не станет.

— Рассказывай, — потребовал он, едва зажёг светильник и умостился на матрасе рядом с Орелик. — Как тебе удалось выбраться из дворца? Ты разобралась, кто такие эти ртаари? Что они собой представляют, что хотят от нас? От тебя?

— Ого, как много вопросов. Чтобы ответить на все и ночи не хватит.

— Ты спешишь? Тебя могут искать? Будут неприятности?

— Да что ты такой всполошившийся? — фыркнула Русана. — Я хотела сказать, что вопросы подождут. Мы ведь с тобой так давно не виделись, правда?

Давид ошеломлённо следил, как её рука поднялась к плечу, нащупывая застёжку туники. Отодвинулся, покачал головой.

— Русана, подожди. Я хотел поговорить с тобой, а не… Ты появилась внезапно, и сразу же… Я не могу так!

Теперь пришла очередь удивиться Орелик. Рука её опустилась, пряжка так и осталась застёгнутой.

— Не можешь? Или не хочешь? Только честно, не пытайся соврать!

— Не хочу… — Давид отвёл взгляд в сторону.

На какое-то время в комнате повисла тишина.

— Значит, всё верно. Эта альбиноска заменила меня, да? Нашёл «женщину своей мечты», живое воплощение психофильмов? И некоторые особенности её анатомии тебя не смущают? Наоборот, возбуждают!

— Русана, прекрати! Ты неверно поняла…

— Не оправдывайся, я не осуждаю. Ты был прав, здесь человеческие мерки не годятся. Нужно приспосабливается к этому миру кто как может. Если тебе она подходит больше, чем я, так тому и быть. Ни напрашиваться, ни насиловать тебя я не собираюсь.

Ароян вспылил.

— Это глупо — все взаимоотношения сводить к сексу! Дружба уже значения не имеет?

Орелик прикусила губу. Кивнула, соглашаясь.

— Ты прав, друзьями мы останемся в любом случае. Однако этот самый секс для моих психики и физиологии нужен несколько больше, чем для твоих, и твой выбор ставит меня в затруднительное положение. Нет, в позу доброго самаритянина становиться не надо! Обойдусь.

Она поднялась. Давид вскочил следом.

— Русана, ты не можешь так сразу уйти! Не имеешь права! Я два с половиной месяца ожидал этой встречи, не знал, что и думать! Боялся, что вообще тебя не увижу! А ты ведёшь себя так, будто мы проводим отпуск после очередной экспедиции. Случайно встретились в мотеле: «О, привет! Как отдыхаешь?» — «Нормально, а ты?» — «И я неплохо». — «Перепихнуться не желаешь?» — «Нет, извини». — «Жаль. Что ж, отдыхай дальше».

Он замолчал, переводя дыхание. Орелик изумлённо таращилась, даже рот приоткрыла.

— Как ты сказал, — «перепихнуться»?

— Извини за грубость.

Неожиданно девушка фыркнула и вновь опустилась на матрас.

— В самом деле глупо как-то выглядит. Дад, извини, я с тобой по-свински поступила. Давно нужно было тебя навестить. Просто там всё воспринимается по-другому. Даже время.

— Так ты не пленница? — уточнил Давид, присаживаясь рядом.

— Конечно же нет! Могу уйти, когда захочу. Но не уйду. Там — ключ ко всем загадкам.

— Я так и думал! Кто они, эти ртаари?

Орелик воровато оглядела углы пустой комнаты. И, склонившись, шепнула в самое ухо:

— Они боги.

Давид хихикнул. Отстранился, подозрительно косясь на подругу: опять шутит? Русана заметила взгляд, с готовностью улыбнулась.

— Смешно звучит? Мне тоже трудно это произнести вслух. Помнишь, каким примитивным нам показался тирч Джасжарахо, когда мы увидели его впервые? Бронзовый век! А сейчас я начинаю думать, что всё наоборот. Это мы с нашими нуль-реакторами, звездолётами, нейрокомпьютерами примитивные по сравнению с ними.

— Ты преувеличиваешь, — недоверчиво покачал головой Давид. — В чём же проявляется их превосходство?

— А в чём оно должно проявляться? В чём измеряется цивилизованность? В количестве микросхем на душу населения? В количестве самих душ? Планет, необходимых, чтобы эти души прокормить? Хочешь, что-то покажу? Смотри на меня внимательно. Слышишь, что я говорю?

— Разумеется слышу! Что ты хотела…

Ароян осёкся. Последнюю фразу губы Орелик не произносили, оставались плотно сжатыми. Или это лишь показалось?

«Не показалось», — Русана молчала и в то же время продолжала разговор. — «А вот ещё». — Огонёк в светильнике задрожал. Мигнул и потускнел, как будто кто-то невидимый прикрутил фитиль. Несколько минут они сидели почти в темноте. Затем свет снова разгорелся.

— Меня обучили этому за два с половиной месяца, можно сказать, во сне.

— Зачем? Зачем мы им вообще нужны?

— Не знаю. Но иногда я думаю, что если пути человечества и ртаари когда-нибудь пересекутся по-настоящему…

— То ртаари будут готовы к этой встрече. В отличие от людей, — Давид понимал с полуслова. Те же мысли, те же выводы.

— Да. Благодаря нам.

— Мы оказали медвежью услугу своему народу?

— А что, нужно было сдохнуть в шлюпке на орбите? — Орелик тряхнула головой. — Идиотизм. Почему в чужом мы обязательно ищем врага? Это что, сидит в человеческих генах?

Ароян криво усмехнулся.

— Это помогало нашим предкам выжить. Лучше ошибиться в эту сторону, чем в противоположную.

— Ты так думаешь?

— А ты думаешь, ртаари — наши друзья?

— Не знаю. Не уверена. Я пока ни в чём не уверена, Дад. То, что я увидела в небесном дворце… я не смогу пока рассказать. Мне нужно самой очень многое понять. — Она взяла его за руку. — Не сердись, хорошо? Обещаю, впредь буду регулярно наведываться. И сообщать всё интересное, что смогу узнать.

Глава 21. В небесно-золотом дворце

Русана действительно не готова была выразить словами тот калейдоскоп образов, эмоций, впечатлений, который обрушился на неё за последние два с половиной месяца, начиная с самого первого дня во дворце, когда рука Кхарит-Джуга коснулась её руки.

Мгновение, лёгкая трель, колыхание ветра — и огромный зал исчез. Они стояли посреди светлой просторной комнаты. В первый миг помещение показалось Русане пустым, не комнатой даже. Пол из белого мрамора, такие же белые колонны, миниатюрный бассейн с фонтанчиком. В противоположной от бассейна стороне — приподнятый над полом прямоугольник. Она шагнула к нему, и возвышение на глазах превратилось в мягкую белоснежную постель.

— Лазоревый День затянулся, тебе следует отдохнуть.

Орелик изумлённо оглядывалась, стараясь уловить непрерывные изменения в обстановке.

— Поесть бы тоже не мешало, — промолвила.

— Обязательно.

Джуга тряхнула головой куда-то в сторону. Русана поспешно обернулась, но всё же недостаточно быстро. Не успела заметить, откуда в комнате появилась молодая светленькая арт в длинной, ниже колен бело-фиолетовой тунике и с серебристым подносом в руках.

— Здравствуй, Русит! Меня зовут Айрих.

Шаг — и арт уже рядом, ставит поднос на низенький стол. Орелик поклясться могла, что секунду назад его и в помине не было.

— Привет, — стараясь ничему не удивляться, Русана осторожно присела на пуфик, возникший рядом со столом. — Здесь вся мебель исчезающая?

— Как тебе будет удобней, — усмехнулась Джуга.

— Да мне безразлично. Лишь бы стул никто не выдернул из-под задницы во время ужина.

Говорила, а сама недоверчиво разглядывала содержимое тарелок. Орче здесь и не пахло. Ни чищеных стебельков хефы, ни варенного тчаи… Перед ней была человеческая еда. Крабовый салат под майонезом, кусочки ржаного хлеба, сыр, порезанный ломтиками апельсин.

— Откуда?!

Но Джуга уже стояла у дальних колонн, объяснять не собиралась.

— Кушай. Отдыхай. Осваивайся. Мы ещё успеем поговорить.

Ей не понадобилось искать несуществующую дверь в несуществующей стене, даже шаг за колонны делать не стала. Растаяла в воздухе, будто голограмма.

Орелик мгновенно обернулась к служанке. Та тоже переместилась в угол комнаты.

— Эй, хоть ты подожди!

Айрих с готовностью вернулась на место.

— Хочешь поболтать? Не устала?

Устала? Теперь Русана, и правда, чувствовала некоторую тяжесть в мышцах. Полежать, разобраться в ощущениях…

— Если захочешь поговорить, зови, мы рядом.

Вкус у пищи был привычный и уже подзабытый. Когда дело дошло до апельсина, глаза буквально слипались. Может быть поэтому последние дольки вкусом, цветом, консистенцией скорее напоминали грушу? Удивляться сил и желания не было. Русана переползла на кушетку и, пообещав себе завтра во всём разобраться, заснула.

Разобраться в этой яви, более похожей на сон, и в снах, не менее ярких, чем явь, оказалось непросто. Дня и ночи отныне не существовало. И не было сторон света. Время не делилось на часы и минуты, расстояние — на метры и сантиметры. Всю комнату от колонны до колонны можно было пересечь в тридцать шагов. Или в десять. Или в два — если пожелаешь. А потом топать и топать в белёсое ничто, не в силах его достичь.

Колонны и бассейн всегда оставались на месте. Стол, пуфик возле него, ложе первое время пытались исчезать, пока Русана им строго-настрого не запретила. И фрукты в серебряной вазе научились удерживать первоначальный вид, дожидаясь, пока она их съест. Это было похоже на игру с собственным воображением. Наверное, Ароян освоился бы быстрее, находя аналогию с психофильмами? Русане этот мир казался неправильным. Она привыкла к реальности, где свет и тьма шли рука об руку, где были предметы и их тени. А здесь кто-то старательно стёр границу.

В один из первых снов к Русане пришла девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Короткий сарафанчик в мелкую бело-бардовую клетку, матово-чёрные волосы заплетены в две тугие, смешно торчащие в стороны косички, загорелое, чуть курносое личико, насмешливая улыбка в глазах.

— Привет.

Орелик удивлённо приподнялась на локте, уставившись на неожиданную визитёршу. Та подошла, по-хозяйски уселась на тахту.

— Ты забавно выглядишь.

Русана неожиданно поняла, что лежит совершенно голая, и нет ни одеяла, ни простыни под рукой. Невольно подтянула ноги, прикрываясь от любопытного взгляда девчонки. Та засмеялась, поняв её движение.

— Давай знакомиться. Меня зовут Сахра. А тебя… Русит, Руси, Руся, Русана, Орелик, Русик… Какое имя тебе нравится больше?

Русана вздрогнула. «Русик» — так её звал Антон когда-то. И знать об этом посторонним было необязательно.

— Ты кто такая?

— Нас принято называть «ртаари».

— Ртаари?! Так ты одна из них… Ты выковыряла эту девчонку из моих мозгов? Но я не помню, кто она.

— Я собрала внешность по кусочкам. Удачно, как думаешь? Если не присматриваться к мелочам.

— Зачем явилась?

— Знакомиться. Всё равно сейчас Кхи-охроэс, Джуга и остальные слишком заняты, чтобы уделить тебе внимание.

— Ага, ясно. И для начала раздела меня?

— Не сердись, — примиряющее улыбнулась девчонка, — любопытно было на тебя поглазеть. Не каждый день на Кхарит падают люди из другого мира. За последние шестьдесят тысяч лет ты и твой друг — первые. Раньше я вообще думала, что обитаемые острова среди звёзд — это лишь сказки. Ты бы разве удержалась на моём месте?

Извинение звучало так искренне, что Орелик не выдержала, улыбнулась в ответ. И тут же оказалось, что она вновь одета в мягкую белую тунику с ярко-фиолетовой окантовкой, а тахта, на которой они сидят, стоит посреди лесной поляны. Густые пушистые кроны деревьев оставляли окошко над головой, и оттуда на плечи им водопадом лилось яркое весеннее солнце. Русана разочарованно вздохнула.

— Так это только сон? А я-то надеялась, что ты пришла объяснить мне, что происходит.

— Объяснить? Так запросто? — Сахра засмеялась. — Если бы я могла объяснить всё, то потягалась бы могуществом с Джуга. А так — мне лет двести учиться предстоит.

— Двести?! Фундаментальное у вас образование, я бы столько не выдержала, — засмеялась и Русана. — Всё-таки жаль, что это сон. Что тебя не существует в действительности.

— А вот это дудки! Ещё как существую. Просто во сне с тобой легче общаться. И легче учить.

— Ты собираешься меня учить? Чему?

— Для начала — разговаривать.

Сахра приходила в сны. А в явь: Айрих, Хефиз, Тиркит — какая-то из орайре Кхарит-Джуга появлялась, стоило только окликнуть. Они возникали из-за колонны, из белого марева, прямо из воздуха посреди комнаты, — пришлось привыкнуть и не воспринимать девушек овеществлёнными голограммами. Приходили и тут же начинали радостно щебетать, рассказывали о небесном дворце и его обитателях. В третью явь после сна, где Сахра научила её говорить, не пользуясь языком и губами, Русана задала новым подругам все вопросы, какие хотела. И получила ответы.

Восемь королев обитают в чце-ригхтоэ’ох.

Джуга, светлейшая и мудрейшая, Хранительница Кхарита, песня звёздных лучей, ведающая все пути в прошлом, будущем и настоящем, наследница и живое воплощение прародительницы Рахда.

Турха, солнечноглазая, первая помощница Джуга. И соперница, обладающая властью и могуществом пятой ступени света.

Гзура, нежная и трепетная, шёпот юной листвы на деревьях, плоть, выросшая в лоне Джуга. Повелительница энергий четвертой ступени.

Дарса, музыка молнии и огня, плоть от плоти Турха, стремящаяся превзойти могущество родительницы.

Расша, мимолётный лунный блик, хозяйка снов и видений, старшая дочь Джуга и Турха, соединившая две пряди света в один жгут, ртаари третьей ступени.

Хайса, небесная лазурь, смотрительница золотого дворца, вторая дочь Джуга и Турха, как и сестра, поднявшаяся на третью ступень света.

Рисха, шорох прибоя, плеск морских волн, продолжательница жизни. Дочь Джуга и Гзура, ступившая на первую ступень.

Сахра, младшая. Терпкий клёкот жизненных соков, дочь Джуга и Расша, готовящаяся постичь силу и мудрость ртаари.

Ещё во дворце жили три десятка орайре. Служанки, подруги, наперсницы королев. Несомненно, любовницы. Русана не спрашивала об этом напрямую, но и так понятно. Слишком уж явственно блестели глаза у девчонок, слишком заметно учащалось дыхание, когда принимались рассказывать о Джуга. Дифирамбы любимой королеве они могли петь часами без устали, не прочь были посплетничать об орайре других ртаари. Однако стоило задать магические «как» и «почему», и собеседницы обескуражено замолкали. Хефиз провела во дворце три Лазоревых Дня, Айрих — девять, Тиркит — шестнадцать. Но знали они о нём поразительно мало. Орелик начинало казаться, что большую часть жизни девчонки проводили в полусне-полудрёме, мало заботясь о том, что происходит вокруг.

«Русит, я всего лишь орайре. Моя забота — любить свою ртаари, помогать ей быть сильной». — «А сами ртаари? В чём их «забота»?» — «Ртаари делают Кхарит»… Делают Кхарит? От расспросов орайре толку было немного. Орелик предпочла бы сама разобраться, увидеть, что происходит во дворце собственными глазами. Но и с этим выявилась неувязка.

Её странная комната не была тюрьмой. Стоило заикнуться, и Хефиз, схватив за руку, увлекла в путешествие по дворцу. Белое ничто расступилось, открывая бесконечные анфилады комнат, залов, коридоров. Даже идти не приходилось, пространство неслось навстречу куда быстрее, чем они передвигали ноги. Меняли цвета полы, колонны чередовались с тяжёлыми портьерами и переплетением живых беседок, искрились в лучах света фонтаны и мозаики из драгоценных камней, ноздри не успевали различать ароматы. Сколько длилась экскурсия? Орелик остановилась, поняв её бессмысленность. В башне не могло уместиться всё это. Очередная иллюзия? Клоны её собственного воображения? Или фантазий Хефиз? Все помещения были пустыми.

«Где же хозяева, где ртаари? Почему мы никого не видим?» — «Увидеть ртаари можно, если они сами этого пожелают». — «Хорошо, а орайре?» — «Тиркит и Айрих сейчас с Кхарит-Джуга. Кого ты хочешь увидеть?» — «Да мне без разницы! Лишь бы убедиться, что этот дворец обитаем».

Помедлив, Хефиз свернула направо. Один шаг, и они оказались в привычном квадрате комнаты. Малахитовые колонны вместо стен, под ногами мягкий изумрудный ковёр, крохотный бассейн, смахивающий на джакузи, посередине. Да, эта комната не была пустой: в ванне нежилась девушка-арт, ярко-рыжая как сама Русана.

— Шорих, привет! Русит хотела увидеть тебя.

Девушка открыла глаза. Удивлённо уставилась на незваных гостей.

— Меня? — по Хефиз она едва скользнула взглядом, зато от чужеземки глаз не отводила. — Ты хотела меня о чём-то спросить, Джуга-орайре?

— Да в общем… — Орелик растерялась. Она была почти уверена, что никого не встретит в этом лабиринте. Что и сам лабиринт не существует, а они по-прежнему стоят в её апартаментах. И теперь не знала, о чём спросить незнакомку. — Извини, не хотела тебе помешать.

— Ты мне нисколько не мешаешь.

Шорих встала, вышла из ванны. Взяла откуда-то — Русане показалось, что прямо из воздуха, — мохнатое голубое полотенце, обернулась им, убирая влагу с шёрстки.

— Ты забавная. И такая же рыжая, как я. Что ж, присаживайтесь.

Пуфы уже стояли в углу возле колонны. Как и диванчик, куда забралась с ногами хозяйка, уже одетая в бело-лазоревую тунику. Цвета ртаари Хайса — Орелик училась распознавать местную символику. Спросила первое, что в голову пришло:

— Мы тут уйму комнат видели, пока к тебе добрались. Ты не знаешь, как они вмещаются внутри дворца?

В голубоватых глазах девушки появилось недоумение, рука потянулась ко лбу. И Орелик поняла, что разговор с этой орайре окажется не более содержательным, чем с остальными. Единственно полезным стало наблюдение за взаимоотношением обитательниц чце-ригхтоэ’ох. Они старались выглядеть добрыми соседками, но некоторая натянутость ощущалась.

Орайре были неважными помощницами в изучении тайн золотого дворца, а ртаари не спешили уделять внимание гостье. Русана начала злиться. На собственную беспомощность прежде всего. И на ту, что обещала «показать» и исчезла. «Русит, не сердись! Джуга очень занята». — «Что же она делает?» — «Она делает кхиров». Ощущение было, будто разгадка проскальзывает сквозь пальцы.

Когда Сахра вновь заглянула в её сон, Орелик спросила: «Почему ты не приходишь ко мне наяву? Не хочешь, чтобы я увидела твой настоящий облик?» Девчонка утвердительно тряхнула головой: «Угадала». — «Но мне надоела эта неопределённость! У вас здесь всё призрачное, иллюзорное, — комнаты, предметы. Может, я и не просыпаюсь вовсе? Может, это сон во сне?» Сахра задумалась. «Что есть сон, что есть явь? Как ты их различаешь? Сознание оперирует образами, рождающимися в мозгу. Как узнать, что стоит за ними?» — «Тогда…» — Русана лихорадочно искала контраргумент. Реальность небесного дворца затягивала как трясина. Она барахталась, пыталась найти опору и не находила. «Тогда что мне здесь делать? Это бессмысленно — жить, не имея уверенности ни в чем! Могу я уйти?» — «Тебе не нравится наш дом?» — «Не нравится! Мне нужно хоть что-то вещественное! Увидеть, потрогать…»

— Хочешь видеть — смотри!

Голос вторгся так резко, что Русана проснулась. Открыла глаза и замерла. Рядом с ней на краешке кровати сидела светловолосая женщина в рабочем костюме космофлота. Елена Пристинская из дедушкиного мем-альбома. Нет, Кхарит-Джуга.

— Это явь, — подтвердила ртаари, едва их взгляды встретились. — Извини, я оставила тебя слишком надолго.

— Да уж, — приходя в себя, хмыкнула Орелик. — Я уже пожалела, что приняла твоё приглашение. Внешний мир мне нравится гораздо больше, чем эти ваши постоянные иллюзии.

— Это не иллюзии. Здесь всё не менее вещественно, чем снаружи. Это твоё сознание пытается защищаться — мир, в котором ты родилась, слишком статичен, я недооценила это. Тебе в самом деле нужна передышка. Сходи, прогуляйся.

— Как?!

— Девочки не догадались показать тропу… — Джуга встала, протянула руку: — Пошли, я покажу.

Они шагнули прямо в белое марево. И тотчас прошли сквозь него, оказавшись… Более всего это походило на балкон без перил. Очень высоко от земли — Орелик отшатнулась, невольно ухватившись за руку спутницы.

Весь ц’Аэр лежал у них под ногами. Долина, леса, синеющие у горизонта вершины гор. Стоило задержать взгляд на них, и земля начала проворачиваться, приближая точку фокуса. Зрелище завораживало. Это не было имитацией полёта, она оставалась на месте, лишь взгляд неудержимо скользил над лесом, над горами. Промчаться бы так над всей планетой! Сверкнула синяя полоса океана, стала шире… Движение остановилось.

— А дальше?

— Всё. Это граница Кхарита.

— Ясно… Нет, не ясно! Как ты делаешь это? Я не вижу никаких приборов.

— А чце-ригхтоэ’ох чем не прибор?

— Так это тоже иллюзия… — Русана разочарованно вздохнула.

— Да нет же! Пошли!

Ртаари тихонько подтолкнула её — прямо на мягкий песок пляжа. И сразу в лицо дохнул солёный аромат океана. Волна, ударив в берег, вскипела белой шапкой. Помедлив, Русана шагнула ей навстречу. Влажный песок скрипнул под босыми ногами, кольнул кожу прохладой.

Она резко развернулась, не зная, чего ожидать. Небесного дворца за спиной не было, только двухкилометровая полоса песка и зелень леса вдали. И не было женщины в форме космофлота. В нескольких шагах за спиной стоял высокий мужчина в линялых шортах. Загорелый, плечистый, с курчавой русой бородой.

Скрыть изумление Русане не удалось, поэтому незнакомец поспешно вскинул руки:

— Не пугайся, я — Джуга.

— Вовсе не испугалась! К чему этот маскарад?

— Тебе не понравилась такая внешность?

— Мне надоели твои маски! Перестань меня гипнотизировать. Сейчас же!

— Это не маска. Можешь потрогать.

Он с готовностью протянул руку. Секунду помедлив, Орелик хищно ухмыльнулась.

— Не маска, говоришь? — И молниеносно сжала пальцы на тыльной стороне предплечья.

Мужчина взвыл, отдёрнул руку, уставился на багровеющее пятно.

— Эй, щипаться не договаривались!

— Скажи ещё, что тебе больно!

— Естественно. Попробуй себя так ущипни.

— Но это тело не может быть настоящим! Минуты не прошло, как ты был… была… Послушай, как к тебе обращаться? Ты мужского пола или женского?

— Какого угодно. — Мужчина аккуратно слизнул синяк, возвращая руке первоначальный вид. — Твои представления о взаимосвязи мира чувственного и мира вещественного несколько… поверхностны. Всё значительно сложнее.

— Вот как? Ну, раз ты такой могущественный…

Орелик замолкла, готовясь загадать желание. Но Джуга опередил, отрицательно покачал головой.

— Я не могу вернуть тебя на родную планету. И оживить твоих погибших друзей не могу. Для этого моей силы недостаточно.

Русана прикусила язык. Конечно, это были её самые заветные желания, ртаари угадал.

— Что же ты тогда можешь сделать? Для меня?

Мужчина помедлил. Затем улыбнулся, чуть-чуть, одними кончиками губ. И протянул руку.

— Вот это. Для тебя.

Пальцы бережно держали маленький розово-синий цветок. Аквитанский ирис, абсолютно невозможный в этом мире.

Поколебавшись, Русана приняла цветок, поднесла к лицу. Тонкий, немного пряный аромат подтвердил — настоящий ирис. И океан в двух шагах, хоть всего несколько минут назад была от него за сотни километров, настоящий. И добрая улыбка в серых глазах — настоящая?

— До сих пор жалеешь, что приняла моё приглашение?

Орелик не спешила с ответом. Несколько минут придирчиво осматривала спутника. Улыбнувшись, пожала плечами:

— Пока не решила. Посмотрю, как ты будешь себя вести. В каком обличье ты явишься следующий раз?

Мужчина обвёл себя взглядом.

— Кажется, этот образ удачно получился. Мне нравится. А тебе?

Он спросил это так озабоченно, что Русана не удержавшись, прыснула. Тут же дерзко вздёрнула подбородок.

— Мне без разницы, как ты выглядишь!

На плечо упала капля из ползущей с запада тучи. Капля была прохладной, да и со стороны океана тянуло свежестью. Орелик поёжилась.

— А назад как мы добираться будем, господин бог?

Отвечать Джуга не стал. Миг, и мир вокруг утонул в белом мареве. Ещё один — за мраморными колоннами открылась успевшая стать родной комната. Но внешность Джуга не изменилась. Он насмешливо помахал рукой:

— Ещё увидимся!

Глава 22. Д’арше и д’айри

Время скользило мимо небесного дворца, не оставляя следов. Лишь выбираясь на очередную прогулку, Русана видела, как лето постепенно сменяет весну. Она больше не скучала — весь Кхарит был в её распоряжение. Провожатых не требовалось, чце-ригхтоэ’ох подчинялся ей, как и любому из своих обитателей. Первое время она делала шаг сквозь белое марево с замиранием сердца. Но потом бестелесный полёт стал казаться не большим волшебством, чем гиперпрыжок. Несомненно, ртаари владели силами и энергиями, неизвестными человечеству. Их цивилизация смогла проникнуть в то, что земная наука давно обозвала мистикой и презрительно отбросила в сторону. И каждый раз Русана давала себе слово расспросить об этом Джуга.

Но странно, стоило ему появиться, как мысль эта улетучивалась, и говорили они совсем о другом. О том, как пахнет воздух после грозы, как блестят капли утренней росы на траве, сколько цветов у радуги… той, что отражается в глазах любимого.

Сахра на правах давней приятельницы донимала вопросом: «Тебе нравится Джуга?» Русана предпочитала посмеиваться в ответ. Как может нравиться существо из иного мира, абсолютно чужое и непонятное? Способное произвольно менять не только внешность, но и пол! Глупо даже думать о таком. Глупо и извращённо.

Однако, когда Джуга был рядом, воспринимать его инопланетным существом не получалось. Он был тем, кем она его видела: умным, красивым мужчиной. Решительным и нежным, сильным и ласковым. Ей нравилось слушать его голос, заглядывать в глаза, чувствовать свою руку в его руке.

Орелик не сразу заметила, что визиты девушек-орайре становятся всё реже. Что Тиркит вообще не появляется, а у Айрих часто видны тёмные круги вокруг глаз. Лишь когда Хефиз то ли заснула, то ли провалилась в обморок прямо посреди разговора, она поняла, в чём причина. Резко высказала Джуга всё, что думает о его «нежностях» и «ласках».

Ртаари не собирался оправдываться. Выслушал, кивнул.

— Я стараюсь беречь девочек, но сейчас не получается, энергии нужно больше, чем обычно. Слишком много забот.

— И чтобы отвлечься, отрываешься по полной? Эмоциональная разрядка, да?

— Всё не так, как ты думаешь. Эмоции — это и есть источник энергии. Любовь самая сильная из эмоций. В ней заложен потенциал, достаточный, чтобы создавать галактики. Мы научились использовать малую долю его, а вы даже не пытаетесь это делать, предпочитая слабые энергии вещественного мира. Поэтому я не могу научить тебя, чему хотел бы. И объяснить не могу. Это можно лишь ощутить.

Звучало, как красивые метафоры, но Орелик уже понимала, что это не метафоры. Знания о законах мироздания в неё вбивали с раннего детства. И вбили-таки, возвели стену, скрывающую это самое мироздание. Оставалось верить, что существуют другие знания и другие законы. Она не стала требовать объяснений. Лишь спросила, проглотив невесть откуда взявшийся комок в горле:

— Ты и меня… рассчитываешь использовать в качестве «источника энергии»?

Джуга покачал головой.

— Нет. Не могу, даже если бы захотел. Твой спектр эмоций смещён относительно моего. Пиковые частоты не совпадают.

— Тогда зачем я тебе?

— Ещё не знаю. Я иду дорогой предчувствий и ощущений.

— И что говорят тебе предчувствия?

Русана постаралась, чтобы вопрос звучал «между прочим», чтобы значимость ответа осталась незамеченной.

— Ты должна быть рядом со мной. Ты мне необходима.

Боже, как ей самой хотелось ступить на ту же дорогу! Зажмуриться, отбросить сомнения, забыть о том, кто такой на самом деле Джуга. И они станут просто мужчиной и женщиной. А дальше — всё будет легко. И нужно-то для этого всего-ничего, одно коротенькое слово — «люблю». Что мешает сказать ему: «Я люблю тебя, я хочу тебя», — а не рассуждать о спектре эмоций и пиковых частотах? Пусть это будет ложь, что из того? Это ведь только слово.

Но не в мире ртаари! Эмоции и чувства здесь реальнее, чем предметы, поэтому Джуга был честен с ней. И ей следовало поступать так же.

* * *

Сахра пришла в её сон как обычно незваная и нежданная.

— Думать о Джуга нужно в яви, а во сне — отдыхать.

— Мой сон, что хочу в нём, то и делаю.

— Я не собиралась тебе мешать. Кстати, сегодня ходила купаться на озеро и встретила твоего соплеменника.

— Давида?!

— Да. Он хочет тебя увидеть. Беспокоится о тебе.

Разумеется, Русана не забыла об Арояне. Время от времени она поглядывала на ц’Аэр, на дом Джасжарахо. Видела несколько раз, как Давид сидит вдвоём с девушкой-альбиносом в тени грота, уткнувшись в какую-то рукопись. Как их головы склоняются всё ближе. Это выглядело забавно. Ароян всегда был смешным. И смешными казались воспоминания о минутах близости с ним…

Но Ароян был мужчиной, её соплеменником! Единственным соплеменником-мужчиной на этой планете. Почему-то подумалось, что он способен помочь.

Встреча прошла совсем не так, как ожидала Русана. Что ж, ничего удивительного. Случай свёл их вместе, а теперь каждый пошёл своей дорогой. Ароян искал своё место в этом мире, ей следовало заняться тем же.

Чтобы обдумать и принять решение, она сбежала из послушной реальности небесного дворца, забралась в самую гущу далёких западных лесов. Здесь, под кронами вековых гигантов даже в разгар летнего дня было сумрачно и прохладно. И тихо — вездесущие летяги предпочитали селиться в молодых светлых рощах.

— Руся?

Тихий оклик прозвучал резко, как щелчок в наушниках. Высокий тёмно-русый мужчина в серебристом скафандре без шлема стоял в двадцати шагах позади неё. Орелик почувствовала, как колыхнулась земля под ногами.

— Тох?!

И тут же ноги сами бросили её навстречу, прямо в объятия. Вкус его губ на губах, руки обвили его шею, зарылись в мягкий пух волос на затылке.

— Как ты меня нашёл? Чёрт, как же это? Спасательная экспедиция, да? Тебя подобрали? Тебе удалось выбраться с «Паннонии»?

Она отрывалась от его губ, чтобы спросить, и не давала возможности отвечать. Лишь когда земля под ногами перестала кружиться, она смогла перевести дыхание. Отстранилась, вглядываясь в родное лицо. И мужчина разглядывал её. И молчал. В этом было что-то неправильное. Всё, что сейчас происходило, было неправильным! У Русаны по спине пополз холодок.

— Тох, почему ты молчишь? «Паннония» взорвалась, я видела. Как тебе удалось спастись? И где твоя космошлюпка?

Он продолжал молчать. Русана почти поняла, что происходит. Нет, только не это… Так нельзя!

Она резко отступила назад, высвобождаясь из объятий.

— Ты не Антон!

— Я Антон, — мужчина улыбнулся. — Я твой муж, твой любимый. Русик, ты можешь проверить это, как захочешь.

Это был голос Антона, и улыбка была Антонова. И никто не знал тайного имени… Она знала!

— Не хочу ничего проверять! Не могу проверить! Ты знаешь о нём то же, что и я! Ты не Антон, Антон погиб!

— В другом мире. На Шакхе мы вновь можем быть вместе…

— Нет!

Отшатнувшись, Русана прыгнула в спасительное марево. И мгновенно обернулась, словно ожидала преследования.

Она не ошиблась, Джуга был здесь. В своём прежнем обличье: в линялых шортах, с курчавой бородкой.

— Как ты мог?! Это подло! Это мерзко! Это…

Хотелось бросать в гадкую рожу самые злые, самые обидные слова. Нет, слов было недостаточно! Орелик подскочила к нему, саданула по ненавистной харе. Ещё раз, ещё!

Силы Русане было не занимать. Ртаари пошатнулся, попятился, привалился спиной к колонне. Он не пробовал остановить её, парировать удары. Лишь неловко прикрывал лицо ладонями. Но ей было всё равно. Отступила, только когда губы и нос Джуга превратились в кровавое месиво. Бросила на прощанье: «подонок!» — и шагнула в белёсый туман, чтобы навсегда уйти из этой комнаты, из дворца. Вообще уйти!

— Постой, — туман отшатнулся, будто повинуясь команде. — Я не оправдываюсь. Хочу, чтобы ты знала — там был не я.

— Кто же тогда?!

— Точно не знаю. Я вижу то, что видела ты. Пятая ступень света даёт власть над материей.

— Пятая ступень? Ты хочешь сказать, что это сделала… сделал Турха? Зачем?!

— Не знаю. Не могу объяснить этот поступок.

Алая струйка стекала с его подбородка на горло и ниже, на грудь. Русана взглянула на сбитые костяшки пальцев. Сильно же ему досталось. Почему Джуга не защищался?

— Как я могу знать, что ты говоришь правду?

— Никак. Только поверить.

Орелик презрительно фыркнула. Помедлив, вернулась в комнату. Бросила:

— Ты весь в крови. Умойся.

Ртаари послушно доковылял до бассейна, опустился на колени, зачерпнул воды, брызнул в лицо. Наверное, он мог обойтись и без этого. Когда присел рядом на диван, никаких следов драки на нём не было.

— Не существует причины, заставляющей Турха поступить так. Для чего? Ваши спектры далеки друг от друга. Из всех сестёр разве что Хайса смогла бы как-то использовать твою энергию. Но небесной ртаари пока далеко до знаний пятой ступени, она не способна изменять своё тело вне чце-ригхтоэ’ох. Она могла бы создать иллюзию, энергетического аватара, но он не годится для д’арше. Нет, смотрительница небесного дворца скорее придёт к тебе здесь, в своей цитадели.

Русана молчала, стараясь разобраться в хитросплетениях отношений между ртаари. А Джуга продолжил:

— Но, если это была не Турха, значит, кто-то из младших ртаари владеет силой, превосходящей знания её ступени. Тогда всё значительно хуже, чем я предполагал. И мне страшно.

Эти слова были неожиданны. Кажется, могущественный повелитель Кхарита нуждался в поддержке как любой мужчина? Повинуясь внезапному порыву, Русана коснулась губами его плеча.

* * *

Всё произошло в ту же ночь, после визита Орелик. Русана не позволила проводить себя до дворца, лишь до дверей дома. И когда Давид вернулся назад, ему показалось, что из дальнего угла яруса доносятся едва слышные всхлипывания. Светильник в комнате смотрительницы был погашен, занавесь опущена.

Давид спросил тихо:

— Тассит? Ты спишь?

Ответа не последовало, но и подозрительные звуки умолкли. Он постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и вместо того, чтобы уйти, осторожно скользнул в спальню девушки. Нарушил правила! Пусть, об этом никто не узнает. Нашарил светильник на стене, щёлкнул кремнем-запальником.

Тассит лежала, свернувшись калачиком под одеялом. Затаилась, даже дышать перестала. Давид опустился рядом на корточки.

— Что-то случилось?

Девушка перевернулась на спину, высунула лицо из-под одеяла.

— Всё хорошо, Дади. Русит теперь будет жить здесь?

— Нет, Русана ушла. Вернулась во дворец.

— Плохо. Она ведь твоя женщина…

— Она уже не моя женщина.

Сказал, и стало легче. Будто какой-то порог переступил.

— Но…

— Ни одна женщина моего племени не нравилась мне так, как нравишься ты.

Это был ещё один порог.

Тассит села. Смотрела, как будто не решаясь поверить его словам, которые могли означать очень многое. Больше, чем Давид хотел себе позволить. Потому он торопливо продолжил:

— Жаль, что наши тела не позволят нам быть близкими до конца.

— Твоё тело не так уж отличается от тел рта. А моё — от тела Русит… — робко попыталась возразить девушка.

— Отличаются. Но разве обязательно всё сводить к физической близости? Разве недостаточно разделять чувства друг друга?

Искорки, вспыхнувшие было в глазах девушки, начали гаснуть.

— Это иллюзия, Дади. Айри недолговечен. Либо он перейдёт в д’айри, либо станет сухим и ломким, словно мёртвый листок на дереве. Любая невзгода разрушит его без следа. — Помолчав, она добавила: — Тот поцелуй… Мне показалось, я не противна тебе.

— Конечно же нет! Я…

Давид запнулся. Сейчас не требовались ни объяснения, ни оправдания. Слова вообще были бесполезны.

Тассит ответила на поцелуй сразу же. Прильнула, обвила руками шею. Он чувствовал, как напряглись груди под тонкой материей ночной перелинки. Знакомый вкус, знакомая твёрдость губ. Но этот поцелуй был не таким, как первый. Они пытались компенсировать им всё остальное, насладиться хотя бы тем, что дозволено.

Остановиться они не могли. И не пытались. Только отрывались на пару секунд, чтобы перевести дыхание. Кажется, Тассит что-то шептала в это время. Стихи? Любовные признания? Давид не мог уловить значение слов. Он плыл, отдаваясь завораживающему наслаждению. Реальность перетекала в фантазии, хотелось большего, совсем запретного. Тонкие пальцы, скользнувшие под край туники, были продолжением волшебной сказки.

Он очнулся, вынырнул, только когда Тассит наклонилась.

— Нет, так не нужно!

— Но это всего лишь поцелуй. Это не д’айри.

— Это д’айри. Мы не сможем остановиться! Мы захотим и другого.

— Пусть.

— Но я не такой, как ваши мужчины! Я могу причинить тебе боль, покалечить.

— Пусть!

— Нет, нельзя!

Чувствуя, как пылает лицо, Ароян вскочил на ноги. Не прощаясь, выбежал в коридор. В темноте, на ощупь, спотыкаясь, наскакивая на стены, добрался до своей комнаты. Залез под одеяло. С головой, свернувшись калачиком.

Всё верно, он не имеет права потакать своим извращённым фантазиям. Нельзя переносить их в реальность, их место — ночные грёзы. Нужно уснуть, увидеть Тассит во сне…

Заснуть Давид не успел. Лёгкие крадущиеся шаги зашуршали в комнате. Опять нарушение правил… два сапога пара. Дёрнулось одеяло, впуская под себя тёплое пушистое тельце.

— Дади, мы должны попробовать. Должны точно знать, что д’айри невозможен. Иначе я не смогу думать о чём-то другом! Я просто умру!

Юбку и перелину она сбросила, их тела разделяла лишь его туника. Ничтожное препятствие, устранимое слишком легко. Вновь вкус поцелуя на губах. И нет сил оттолкнуть ещё раз.

А затем — шелковистый мех её спины и плеч под руками. Мускулы бёдер становятся податливыми, разрешая. Он боялся повредить её, сломать, как хрупкую статуэтку. Боялся забыться, сделать неловкое движение. Позволял самой находить безопасный, безболезненный путь. Лишь гладил осторожно, касался губами затылка, маленьких ушек, пушистого хохолка.

Было совсем не так, как с земными женщинами. Даже не так, как в том психофильме, где они играли в львиный прайд. Он не мог сравнить это ни с чем знакомым. Он отдавался ощущениям, стараясь не соскользнуть окончательно за грань реальности. Соскользнул-таки, когда нежная плоть где-то в глубине её лона поддалась, впуская к самому сокровенному. Тут же очнулся от гортанного повизгивания и конвульсий. Ужаснулся было, а когда понял, что причина — не боль, а экстаз, перестал сдерживаться.

Глава 23. Праздник Кхи-шош’э

Эта ночь изменила мир вокруг. Ярче стали краски, звонче звуки, насыщеннее запахи. Как будто вспыхнул фонарь, освещая путь его жизни. По-прежнему не видно, что скрывается во мраке грядущего, но сделать очередной шаг больше не страшно. «Гнусные намерения» ртаари исполнились, и Давид радовался этому. Смешно становилось, когда вспоминал зловещие гипотезы, порождённые воображением. Этот мир был иным: светлым, радостным, заполненным любовью. И если он не мог пока разобраться во всём — не беда. Теперь он никуда не спешит. Он готов хоть всю жизнь провести в доме на изумрудной горе рядом с волшебной девушкой, похожей на белого пушистого мышонка.

Единственным диссонансом в новом мироощущении оказалась сага о Тайриш. Ароян начинал понимать, почему арт боялись читать её до конца. Любовная история неожиданно обернулась кровавым триллером. В древнем с’Орфе предстоял Турнир королев. Ирра, поднявшаяся на верхнюю ступень света, стала Претенденткой. Но был ли у неё шанс победить? Могущество Хранительницы огромно, она ещё долгие годы собиралась вести свой народ по пути жизни. Луч Ирра должен угаснуть, а с ним и маленький лучик Тайриш. Погаснет их любовь, такая короткая. Девушка не смогла примириться с этим. Она придумала, как помочь своей ртаари: выманить орайре Хранительницы из дворца и… убить! Сама нашла этот неслыханный доселе способ или Ирра шепнула тайком? В любом случае, ртаари не остановила её, позволила совершить.

Давид не понимал, каким образом смерть орайре могла ослабить ртаари, но автор саги в действенности этого способа не сомневался. С той же яркостью, подробностью и натуралистичностью, с какой прежде описывал фантазии Тайриш, он изображал сцены убийств. Читать такое после очередной ночи любви ни Тассит, ни Давид не могли. Отложили рукопись, спрятали подальше — «на потом».

* * *

Они не заметили, как пролетели летние месяцы, сначала шагар, следом харрар. Стук колёс повозок, спешащих к Празднику Урожая, застал врасплох даже Тассит. К счастью, Шубси, везущий дары Джасжарахо, замешкался в пути, его караван прибыл ближе к вечеру. Ачи, то и дело подгоняемые смотрителями, успели вычистить нижний ярус, проветрить комнаты, надраить до блеска умывальню, выстелить свежие коврики. Дом снова наполнился громкими весёлыми голосами. Было не так, как в преддверии Лазоревого Дня. Кхи-шош’э — праздник «семейный», «телесный», бесшабашно весёлый, поэтому в нём нет строгости и чопорности Кхи-охроэс. Это праздник Завершения, а не Начала: созрел урожай на полях, созрели яйца в телах арт. Всё хорошо в Кхарите, можно веселиться. Каждый рой отмечает Кхи-шош’э по-своему, как кому вздумается. Но и смотрители в ц’Аэре не должны чувствовать себя забытыми. И даже орайре. Поэтому на одну ночь небесный дворец превращается в тирч.

О Празднике Урожая Давид знал почти всё. Рта, побывавшие на нём, рассказывали с удовольствием. Ничего таинственного и туманного, обычное весёлое пиршество. Много еды и выпивки, приглашаются все, кто в эту ночь оказался в столице: смотрители, рта, привёзшие дары, орайре. Даже ачи празднуют — внизу, в долине. Очень весело, очень вкусно. Не думай ни о чём, если упал и заснул прямо под столом — не переживай, таков этот праздник. Нет, ртаари не придут. Возможно, они тоже празднуют где-то наверху в золотой башне, но этого не видит никто.

«Ртаари не придут», — эта фраза стала ключевой в своё время, и Давида потерял интерес к празднику. Прежде не задумывался, что придётся участвовать в нём, а сейчас это раздражало, как и присутствие посторонних в доме. В их с Тассит доме! Насмешливые и снисходительные взгляды в сторону «эшхи», нотки сочувствия в голосе Шубси и его спутников. Сочувствия ему, смотрителю, вынужденному делить д’айри с «хархи». А ведь сочувствовать должен он! Их странной слепоте, не позволяющей разглядеть самую прекрасную девушку Кхарита.

Утешало единственное — Кхи-шош’э недолог, всего одна ночь. И следующий день, чтобы отоспаться и прийти в себя. Затем рта уберутся восвояси, и жизнь вернётся в прежнее русло. Ради такой малости смотрителю не нужно перебираться на мужской ярус. Пусть празднество идёт, как должно, а Давид собирался провести это время рядом с любимой.

Всё так и получалось. Рта наскоро обмылись после дороги и завалились отдыхать, набираться сил к предстоящему веселью. Ужин в канун Кхи-шош’э не предполагался, Шубси сразу же предупредил: «нужно беречь животы!»

Смотрителям запоздалый приход каравана отдохнуть помешал. Следовало проверить привезённое из тирча, самое лучшее отобрать для празднества. Давид и не заметил, откуда выскользнули орайре с большими плетёными корзинами. Девушки были приветливыми и весёлыми, но ачи предпочитали держаться от них подальше, поэтому возиться с поклажей пришлось самому. У Арояна голова шла кругом: орайре в разноцветных туниках появлялись невесть откуда и так же внезапно пропадали. Не удивительно, что он больше следил за ними, а не за тем, что попадало под руки, то и дело получая шутливые нагоняи от Тассит.

Пока возились с дарами, солнце опустилось к самому горизонту. Тассит предложила: «Нам тоже нужно отдохнуть перед праздником. Немного поспать». Поспать? Об этом не могло быть и речи! Её аромат, смешавшись с запахом трав и пряностей, стал необычно острым, желанным. Наскоро обмывшись, они укрылись в спальне Давида. Это был не первый их раз, не второй и не третий. Тела начали приспосабливаться друг к другу, постепенно открывая тайну за тайной. Давиду показалось, что всё длилось считанные минуты. Простонал от досады, когда тёмная тень за занавесью окликнула голосом Шубси: «Дади, просыпайся! Пора во дворец!» Чёрт бы побрал этот праздник!

Порталы чце-ригхтоэ’ох были открыты. Они вошли в них так же, как в Лазоревый День… На этом сходство закончилось. Давид мог поклясться, что попал в абсолютно иное помещение. Зал, довольно просторный, но вполне обозримый, реальный, с завешенными цветными гобеленами стенами, высоким потолком, покрытым замысловатой мозаикой. Окон и в этот раз не было, свет шёл от больших круглых фонарей, подвешенных к потолку на золочёных цепях.

Помещение было трапезной, напоминающей ту, что Ароян видел в Джасжарахо. Тот же П-образный стол, подушки-сиденья вдоль стен. Места не распределялись заранее, рои рассаживались там, где было свободно. Разговаривали в полголоса, но без малого три сотни человек всё равно создавали достаточно шума.

Он стал ещё громче, когда распахнулись высокие, до самого потолка двери в дальнем конце зала и вереница девушек-орайре внесла подносы с угощением. Одежда их в этот раз не отличалась от нарядов смотрительниц — разноцветные топы и короткие юбки. Орайре шустро сновали взад-вперёд, и стол постепенно заполнялся. Большинство блюд были Давиду знакомы, хоть кое-что выглядело экзотично, и приходилось спрашивать у сидящей по левую руку Тассит об их составе и способе приготовления. Иногда и она признавалась, что не знает ни того, ни другого. Но самым необычным было отсутствие орче. Вездесущую кашу заменяли бесчисленные сосуды с напитками.

Когда для новых блюд не осталось места, орайре проворно рассредоточились между роями, усаживаясь за стол. Очевидно, это было сигналом. Или шумно захлопнувшиеся двери? Или светильники, из белых ставшие радужными? Пока Давид крутил головой, стараясь не пропустить ни одной мелочи, серебряный фужер перед ним оказался заполненным янтарной жидкостью, и сидящий справа Шубси весело толкнул локтем в бок:

— Дади, первый кайях пьём вместе. За наших ртаари!

Действительно, фужеры уже в руках кхиров, серебряные — для рта, золотые — для арт. Тассит не была исключением. Дёрнула подбородком:

— Нужно пить, Дади. Кайях!

— Кайях! — рыкнул Шубси, с наслаждением опрокидывая в себя содержимое фужера.

— Кайях! — нестройный многоголосый возглас прокатился по залу.

— Кайях, — нерешительно повторил и Давид, касаясь губами фужера.

Жидкость была густой, даже несколько тягучей. Без запаха, почти без вкуса. Это удивило, Ароян ожидал, что в сосудах будет «вино» из наркотических ягод.

Проглотить с непривычки густое питье оказалось непросто. Когда справился, протолкнул вниз по пищеводу последний глоток, остальные уже дружно хрупали, захватывая пригоршнями приглянувшуюся закуску, — столовых приборов на этом застолье не предлагалось. Давид прислушался к ощущениям. Нет, не алкоголь, что-то иное. Вопросительно повернулся к подруге:

— Что мы выпили?

— Кайях. Не бойся, живот не будет болеть.

— Надеюсь. Из чего его делают?

— Не знаю. Его делают ртаари для Кхи-шош’э. Чтобы нам было весело и время прошло незаметно.

Спорить Ароян не стал. Раз уж его присутствие здесь обязательно, придётся терпеть, соблюдать ритуалы хотя бы формально.

«Кайях» теперь доносилось со всех сторон попеременно, общих тостов, судя по всему, больше не предполагалось. Рта накачивали себя тягучим напитком неторопливо, но основательно. По мере того, как опорожнялись кувшины и блюда с закуской, разговоры за столом становились громче, фразы короче, шутки тупее и фривольнее, а смех в ответ на них дольше и визгливей. И свет радужных фонариков над головами постепенно тускнел. Орайре больше не сидели на первоначальных местах. Бесцеремонно перескакивали через полулежащих мужчин, шутливо отбивались, если кто-то пытался удержать, усадить рядом с собой. Когда стало ещё темнее, и сами рта начали пересаживаться, рои распадались. Кхи-шош’э в самом деле заставлял кхиров вспомнить, что все они не просто один народ, одно племя, но и одна большая семья.

Следить за временем было невозможно. Как долго продолжалось пиршество? Часа три-четыре? Дольше? Зал погрузился в фантастический многоцветный полумрак. Шум голосов миновал свой пик, гости стали разговаривать тише. Смысл фраз угадывался с трудом, но собеседники и не нуждались в каком-то особом смысле. Пить, есть, радоваться жизни.

Полумрак и многочисленные «кайяхи» делали своё дело. Рассмотреть весь зал теперь было невозможно, лишь шевелящиеся тени. Но и того, что происходило рядом, достаточно. Давид видел, как метрах в пяти от него смотрительница страстно лобзается с соседом. А ведь у кхиров поцелуй — начало любовного акта… Кхи-шош’э — праздник тела. Арояну стало не по себе, от мысли, что предстоит стать свидетелем оргии. Он быстро взглянул на подругу. Тассит происходящее не смущало, наоборот, возбуждало! Приоткрытые губы, блестящие глаза, чуть дрожащие пальцы, сжимающие опустевший фужер.

— Кайях, — прозвучал за плечом девичий голос.

Ароян быстро оглянулся. Светлошерстая, в темноте почти такая же белая, как Тассит, орайре откуда-то взялась на месте Шубси. Не дожидаясь ответа, подвинула к Давиду наполненный фужер, кивнула повернувшейся Тассит, приглашая и её присоединиться. «Кайях» — Ароян наполнил фужер подруги. «Кайях».

То ли напиток обладал аккумулирующим свойством и в конце концов пронял человеческий организм, то ли на этот раз в фужере было что-то иное. Зал медленно поплыл перед глазами. Орайре улыбалась и Тассит улыбалась, томно вытянув губы. Давид улыбнулся в ответ. Откуда-то выскочила шальная мысль: «Почему бы и нет?» Фонари почти погасли, шум в зале перешёл в тихую возню и шёпот. Сидящий левее Тассит рта медленно запрокинулся и сполз по стене, блаженно закатив глаза. Дальше двое рта о чем-то увлечённо спорили, то и дело прерываясь для «кайях», следить за соседями по столу им явно было не под силу. А ещё дальше едва различимая в полумраке арт опускалась на четвереньки, призывно помахивая обнажёнными бёдрами. В ночь Кхи-шош’э дозволено всё.

Давид вытер выступивший на лбу пот. При всех, наяву, а не в психофильме?! Нет, это уж слишком! Откуда взялась такая дурацкая мысль?

Но Тассит идея дурацкой не казалась. В самом деле, поцеловаться-то можно. Они будут просто целоваться, этого вполне достаточно. Терпкий вкус губ, ласковое прикосновение мягкой шерсти, упругая грудь под тонкой тканью. «Кайях!» — орайре по-прежнему рядом. Протягивает вновь наполненные фужеры. Тягучий напиток без вкуса. Зал кружится всё быстрее. Тассит, не в силах сидеть, расслабленно опадает в его объятиях. Улыбка орайре. Почему-то её присутствие не смущает. «Кайях». Ещё? Не довольно ли? Он уже плохо осознает, что делает. Ну, пусть так. Фонари погасли, звуки затихли. Праздник закончился? Пора расходиться по домам? Нет, вряд ли он сможет идти. Даже встать.

Снова терпкий вкус губ, ласковое прикосновение мягкой шерсти, упругая плоть под тонкой тканью топа. Почудилось, что грудь в его ладони стала больше и мягче, но удивиться Давид не успел. Умелые пальцы уже направляли его член в горячую влажную мякоть под кожаной складкой, заставляя сознание уступить место инстинктам.

* * *

Пробуждение приходило медленно, постепенно. Голова не болела, чувствовал Давид себя превосходно. Только… ориентацию во времени и пространстве потерял.

Он приподнялся на локте, разглядывая место, где очутился. Мягкий матрас на полу, стены, завешенные гобеленами, окно, сверкающее дневным светом. Комната показалась знакомой, однако потребовалось минуты три, пока понял, где находится. Спальня Тассит. И сама девушка лежит рядом, посапывает во сне.

Давид осторожно выбрался из-под одеяла, критически оглядел себя. Тому, что голый, решил не удивляться. Тем более, одежда аккуратно сложена у стены. Он подошёл к окну, выглянул. Солнце миновало зенит и клонилось к западу. Ночное пиршество длилось до самого утра? А почему он не помнит, как возвращался? Его несли бесчувственным? Вот тебе и «кайях».

На нижнюю площадку из-за угла дома вышел Шубси. Зевнул, почесал загривок. Нехотя начал разминать мускулы. Обернувшись, гаркнул на кого-то невидимого за домом. Дождался, пока остальные четверо рта приковыляли к нему. Кажется, у всех сегодняшнее утро началось весьма поздно.

Давид постарался вспомнить ночь. Ясными воспоминания были до первого «кайях» с орайре. Наверняка прохвостка подменила напиток! Для чего? Чтобы ввести его в то же состояние, в котором находились и остальные, поправка на особенности обмена веществ инопланетника? Если дело лишь в этом, то пол беды. Вроде бы ничего запредельного он не натворил. Хотя…

Да, поцелуем дело не ограничилось. Подробностей вспомнить не удавалось, но это был настоящий д’айри. Такой потрясающий, что он перестал воспринимать происходящее как реальность, весь превратился в осязание, обоняние и вкус. Исчез дворец, гости, исчез праздничный стол. Лишь время от времени выныривал фужер с «кайях» в руке темноглазой арт. Он видел её лицо рядом со своим… и помнит вкус её губ, чуть иной, чем у Тассит. И…

Давид застыл, не видя больше, что происходит за окном. Он занимался любовью не с Тассит, с орайре?!

— Дади, привет!

Чувствуя, как мгновенно вспыхнули щёки и уши, Ароян обернулся. Девушка проснулась и глядела на него. Стало ужасно стыдно. Что помнила она о прошедшей ночи?

— Привет.

— Кхи-шош’э был изумительным, правда?

— Угу. Вспомнить бы, как мы домой добрались, — Давид подошёл к подруге, присел.

— Этого никто никогда не помнит. Засыпают все во дворце, а просыпаются дома.

— Ууу! Бедняжки орайре! Это ж сколько им народа утром перетаскать пришлось?

— Орайре уснули вместе со всеми, — смеясь, возразила Тассит. — Ртаари сами отправили гостей по домам.

— Усилием воли!

— Да, — девушка не поняла, что это шутка. — В прошлом году я заснула одной из первых. Боялась, опять так будет, мы даже поцеловаться не успеем. Но получилось наоборот, все уже спали кроме нас и девушка-орайре. Мы пили с ней кайях. А потом…

Тассит замолчала, пытливо заглядывая в глаза друга. Давид невольно потупился. Выдавил из себя:

— Что потом?

— Я не помню. Когда мы начали д’айри, она ведь оставалась рядом?

«Я тоже не помню», — мелькнула спасительная фраза. Но Давид не поддался искушению, признался:

— Орайре не только была рядом. Она…

Он не знал, как лучше объяснить, не солгав, и в то же время смягчить жестокую правду. Подруга поспешила подсказать:

— У нас был д’айри втроём? Конечно! Я всегда ощущаю твоё семя внутри себя, а сейчас его во мне нет. Значит, ты вылил его в орайре.

— Я не хотел, — всё, что Давид сумел промямлить в своё оправдание.

— Дади, почему ты расстроен? — удивилась девушка. Выбралась из-под одеяла, села рядом, ласково провела рукой по его голове. — Ты думал, что я буду сердиться? Но ведь это Кхи-шош’э! В такую ночь всякое случается. Когда ты выпьешь свою долю кайях, ты не знаешь, что с тобой происходит. Раз у нас было д’айри втроём, значит, так нужно.

Тассит действительно не придала значения происшедшему, случайный секс с орайре никак не отразится на их отношениях. Если он случайный… Мысль была неожиданной и неприятной. Кто-то снова пытался ими манипулировать. Кому и для чего это понадобилось?

Вопрос Давид произнёс вслух. Добавил:

— Я думал, орайре любят лишь своих ртаари. Арше выше, чем айри.

— Так и есть. Но кайях заставляет служительниц ощутить себя обычными арт.

— Но ведь не я угощал её «кайяхом», а наоборот. Пока она не села рядом с нами, голова у меня была ясной.

Некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга, размышляя.

— Какого цвета была её юбка? — спросила наконец Тассит.

Ароян удивлённо моргнул, но тут же понял смысл вопроса. Каждая ртаари имеет свой цвет, и орайре используют его в одежде. Наморщил лоб, добросовестно пытаясь вспомнить. Добросовестно и безрезультатно.

— Не помню.

— И я не не помню.

— Вдруг это не орайре была?

— Кто же? Не смотрительница же! Их я всех знаю.

— Не смотрительница, — согласно кивнул Давид.

Ночь Кхи-шош’э принесла новую тайну вдобавок к тем, что так и остались необъяснёнными. В последние месяцы Давид начал забывать о них, поглощённый совсем иным, и мир Шакха решил напомнить чужаку об этом. Если ртаари пытались свести его с Тассит, то цель их достигнута. Странное происшествие во дворце вполне могло оказаться началом новой стадии эксперимента, он ведь по-прежнему ничего не знает о целях ртаари. Да, они могли быть добрыми, заботливыми богами для кхиров. Но кто они для инопланетных пришельцев? И кто такие Давид и Русана в этом мире — на самом деле?

Глава 24. Продолжение рода

Кхи-шош’э — переломная точка года, как и Кхи-охроэс. С него начинается осень. Последний дождь, не дождь даже, а дождичек, прокапал через три дня после отъезда Шубси, и на смену харрару пришёл зюдар. В первые дни месяца жара стояла летняя, но затем подули северо-восточные ветры, принесли с собой долгожданную прохладу. Тассит стала чаще вспоминать о тирче, рассказывала, чем в это время занимаются в Джасжарахо. Зюдар — горячая пора. Ачи и рта с утра до вечера в поле, да и арт работы хватает. В доме скоро вылупятся малыши, смешные крохотные младенчики.

Давид слушал вполуха. Вспоминал, как ровно год назад впервые ступил на землю Шакха. Они назвали планету Виталиной… и прилетели на неё умирать. Странный парадокс. Теперь Ароян умирать не собирался, с Тассит ему хотелось жить долго и счастливо. Только позволят ли? За осенью неминуемо следует зима, за зимой — весна. И очередной Лазоревый День. Прошлый свёл его с Тассит, не разлучит ли следующий?

Думать о таком не хотелось. Лазоревый День наступит не скоро, впереди ещё много счастливых дней и ночей, — Давид пытался убаюкать тревогу. Но медленное время Шакха неожиданно припустило галопом. Зюдар пролетел, уступив места бисару. Здесь, за горным хребтом, отделяющим тёплый южный океан, зима приближалась быстрее. Выцветали краски неба и леса, остывала земля. Вода в озёрах сделалась слишком прохладной для Тассит, и тень гротов уже не прельщала. Они стали меньше гулять, больше времени проводили в доме. В спальне, общей со дня Кхи-шош’э. Теперь они почти всегда были вместе. Давид обнаружил, что постоянное присутствие девушки рядом не мешает. Как будто Тассит становилась частицей его самого, продолжением его личности. Ощущение было непривычным, но ему нравилось. Очень!

* * *

Снаружи был очередной осенний день, а они лежали, предавались безделью после обеденной трапезы. Сначала лениво обсуждали мастерство арт, рисовавших украшающие стены гобелены. Потом Тассит, замолчав на середине фразы, прильнула к губам Давида. Это было что-то вроде игры — бессловесное приглашение к д’айри. Тело отозвалось раньше, чем он решил, хочет ли этого сейчас. Ответил на поцелуй сначала почти инстинктивно, а потом уже осознавая, что желает эту женщину. И сейчас, и всегда.

Они долго и неторопливо взбирались на вершину, стараясь уловить каждый оттенок ощущений друг друга. Это тоже было ново и замечательно — пытаться чувствовать за другого. А когда прошли вершину, и экстаз начал затихать, не спешили рассоединить тела, разорвать ощущение одного целого…

Тихий всхлип девушки стал неожиданностью. Давид вздрогнул, как от внезапной боли.

— Что случилось? Я что-то сделал неправильно?

— Нет, Дади, нет. Мне очень хорошо. С тобой я чувствуя себя настоящей арт.

— Ты и есть настоящая.

— Нет, не настоящая. У меня не будет потомства.

Давид промолчал. Вспомнил, как зимой в Джасжарахо Русана горевала о своих не родившихся детях. Абсолютно различные, две его женщины были в этом одинаковы. Наверное, в этом все женщины Вселенной одинаковы? Продолжение рода сильнейший из инстинктов. Лишь удовлетворив его, они могут быть по-настоящему счастливыми. А он не мог в этом помочь ни Русане, ни Тассит, как бы не хотел. Желания бессильны перед законами природы.

* * *

Было ли это совпадением, или Орелик как-то почувствовала, что о ней вспомнили? Явилась она вечером того же дня. С обычной своей бесцеремонностью зашла в дом.

— Дад, вы ещё не спите?

Ароян вздрогнул, уставившись на тёмный силуэт за занавесью. Отсутствие дверей иногда раздражало.

— Не спим.

— Отлично.

Такую формальность, как спросить разрешение, Орелик проигнорировала. Отодвинула занавесь, шагнула в спальню.

— Привет.

— Привет, — Давид хмуро покосился на только что снятую одежду.

— Здравствуй, Русит, — Тассит тоже обескуражил столь поздний визит.

— Есть очень серьёзный разговор. С вами обоими.

Русана опустилась на матрас, поджала под себя ноги. Бесцеремонность бесцеремонностью, но прибегать так резко, на ночь глядя… Чувствуя, как холодные мурашки поползли по спине, Ароян тоже сел, выбравшись до пояса из-под одеяла.

— Что случилось?

Русана помолчала, затем выпалила, глядя ему прямо в глаза:

— Я беременна.

— Ты же говорила, что стерильна?

— Так и есть, — Орелик быстро облизнула губы. — Так было! До недавнего времени.

— Но ведь мы…

— При чем здесь ты? —Орелик перевела взгляд на Тассит, начала объяснять: — Последний д’айри у нас был в Джасжарахо в прошлый росхар. Если бы я забеременела тогда, то сейчас бы уже рожала. У нас срок — девять земных месяцев, примерно шесть здешних.

Давид наконец понял, что случилось на самом деле. Проблема не в том, что у Русаны родится ребёнок от него. Проблема в том, что у стерильной женщины, многие месяцы не совокуплявшейся с мужчиной, родится ребёнок.

Губы пересохли и у него.

— Ты уверена?

Наверное, это прозвучало глупо. Ароян понятия не имел, как женщины определяют, что зачатие произошло. Во всяком случае, Орелик посмотрела на него именно как на глупого.

— Да, это неплохо ощущается. Уже и со стороны заметно. — Она встала, приподняла подол туники. Всегда плоский, тренированный живот бывшей косморазведчицы округлился. — И это самое страшное! Потому что два месяца назад ничего не было!

Два месяца Шакха — это чуть больше трёх стандартных. Действительно, слишком маленький срок, чтобы беременность стала заметной.

— Как это может быть? — пробормотал Давид, ощущая, как холодная испарина проступает на коже. Орелик кисло улыбнулась.

— Дад, у меня нет объяснения. Я надеялась, что они найдутся у тебя.

* * *

Видеть в Джуга мужчину, а не инопланетное существо, было несложно. Все органы чувств приходили на помощь Русане, ассоциации, память, весь накопленный за без малого тридцать лет жизни опыт. Лишь в первый раз ощутив горячую твёрдость его члена в себе, испугалась: «Это ведь не человек!» Пересилила вспышку ужаса, открыла глаза. Знакомое, успевшее стать родным лицо с родинкой на щеке и маленькими складками в уголках рта склонялось к ней, в серых глазах — нежность. Не человек? Чушь!

Сколько времени они провели вместе? Считать дни в небесном дворце не удавалось. Она засыпала в объятиях мужчины, будто ныряла на миг в яркую тёплую бездну, и тут же просыпалась. Джуга был именно таким любовником, какого она хотела: ненасытным и податливым одновременно. Он потакал любым капризам, шёл навстречу любым фантазиям. Нет, он угадывал их! За всё это время они и несколькими фразами не перебросились. К чему? Слова — сотрясение воздуха.

Затем Джуга исчез. Вернее, ушёл, кивнув, как обычно: «Пока! Скоро увидимся». Это «скоро» затягивалось. Русана сидела в своей комнатушке, не решаясь отлучиться и на минуту. Вдруг он заглянет именно в это время? Не заглядывал. Девушки-орайре успокаивали: «Кхарит-Джуга не забыл о Русит, но он очень занят». Орелик натянуто улыбалась в ответ, чувствуя, как в груди начинает шевелиться невесть откуда взявшаяся ревность.

Праздник Кхи-шош’э она пропустила. Не следила за происходящим в ц’Аэре и самом дворце, сосредоточенная на одном — ожидании любимого. Никогда мужчины не занимали в её жизни так много места, даже Антон и Серхио. Было в этом что-то неправильное, болезненное, но Русана ничего с собой поделать не могла. Больше не представляла собственного существования без Джуга.

О волшебной ночи ей рассказала Сахра. Как обычно, девчонка заявилась в сон Русаны, где та внезапно очнулась в парке Гелиополиса, небывало пустынном и тихом.

— Привет!

Сахра подошла и села на лавочку рядом со свернувшейся калачиком девушкой. Орелик поспешно вскочила.

— Я учусь, видишь! У тебя в голове сумбур, непросто было правильно собрать это. Получилось?

В голосе Сахра явно звенела гордость. Одежду она поменяла. Вместо сарафана — джинсовый костюм, волосы подстрижены коротко, под мальчика. Да и сама она теперь больше походила на пацана. Если бы Русана не привыкла видеть её в девчоночьем обличье, то так бы и решила.

— Забавляешься? Почему так долго не заглядывала?

— Не могла. Мои девчонки праздник готовили, а я помогала.

— Праздник?

Сахра описала недавнее мероприятие. Больше всего её занимала заключительная часть, даже глаза заблестели от азарта. Закончив рассказ, спросила:

— Ты хотела бы поучаствовать?

— Нет. Что там интересного?

— А я бы хотела. Во внешности орайре, конечно. Когда все напиваются и фонари гаснут, притворяться не сложно, даже у меня получилось бы. Только не пускают.

Она обижено надула губы. Выглядело очень забавно: вылитый подросток, которому не терпится отведать «запретный плод». Не удержавшись, Русана улыбнулась.

— Успеешь ещё, — пообещала.

— Успею.

Неожиданно Сахра подвинулась ближе. Шепнула, заговорщицки подмигнув:

— Руся, что Джуга делал так долго в твоей комнате?

Орелик подозрительно уставилась на собеседницу. Сахра не знает, что произошло между ними? Воспоминания о парке вытащить из мозгов сумела, а это нет? Почему? Объяснение могло быть только одно: Джуга решил сохранить тайну, установил барьер.

Русана хитро прищурилась.

— Зачем тебе знать?

Сахра разочаровано вздохнула, поникла.

— Что-то происходит в Кхарите, надвигается непонятное. Ртаари молчат, не хотят рассказывать, даже Расша. Мне кажется, она боится. Но чего может бояться ртаари третьей ступени в собственном доме?

— А орайре что говорят?

— Какая разница, спрашивать ртаари напрямую, или через орайре? Они одно целое.

— Но я тоже орайре…

Русана сказала и замерла, испугавшись, что этой фразой выдала себя. Ведь «орайре», это наложница, любовница! Опасливо посмотрела на собеседницу. А та вдруг засмеялась.

— Руся, ты не можешь быть орайре Джуга!

Ах да, «несовпадение частотного спектра эмоций» или как оно там? Полная чушь, нисколько не помешавшая их с Джуга близости. Но пусть девочка верит в это. Русана хитро прищурилась, давая понять, что играет:

— Тогда что я делаю во дворце?

Сахра покачала головой.

— В этом и заключается тайна. Я бы очень хотела её узнать. И не только я.

Случайно обронила последнюю фразу или намеренно? Мгновенно вспомнилась встреча с «лже-Антоном» в западных лесах. Орелик осторожно попыталась выпытать:

— Кто-то ещё такой же любопытный?

Теперь хитро сощурилась Сахра. Вместо ответа внезапно вскочила со скамейки. От этого резкого движения джинсы, о которых она начали забывать, пошли мелкими трещинами. Девочка охнула, сконфужено замахала руками.

— Ой-ой-ой, всё испортила! Ладно, побежала я.

И Русана провалилась в черноту сна без сновидений раньше, чем попыталась спросить ещё раз.

* * *

Джуга появился на четвёртый день. Орелик давно заготовила возмущённо-обиженную речь, но стоило загорелой мускулистой фигуре выскользнуть из-за колонны, все укоры вылетели из головы. А когда Джуга улыбнулся, одним шагом оказался рядом, протянул руки, — и последние мысли осыпались, словно шелуха. Остался лишь горячечный клёкот мгновенно воспрянувшего тела. «Привет! Не скучала?» Больше она ему ничего сказать не позволила. Джуга и не жаждал о чём-то беседовать. Они потеряли уйму времени, следовало наверстать.

Такого экстаза Русане испытывать не приходилось. Мгновениями казалось, что теряет сознание, что умирает, взрывается изнутри. Только когда в голове прояснялось ненадолго, понимала — что-то идёт не так. То, чем они занимались, перестало быть сексом. Да, она билась в конвульсиях оргазмов, прижатая сильными — неимоверно сильными! — руками Джуга. Но внутри у неё в это время что-то творили. Ощущения движения там, где его не могло быть, давления и даже боли.

Она всё же потеряла сознание. Потому как вынырнув в очередной раз, обнаружила, что всё закончилось. Она лежала распластавшись на кушетке, раскинув руки и ноги. Джуга не было рядом, лишь Айрих бережно вытирала её мокрую от пота кожу мягкой губкой. Русана попыталась спросить, но сил едва хватило на стон, и она вновь провалилась в черноту. Вернее, в этот раз просто заснула, глубоко и надолго.

Сон стал основной частью её жизни. Просыпалась Русана только затем, чтобы поесть. Два примитивных желания — есть и спать — стали её хозяевами, и не было сил им противиться. Долго ли это продолжалось? Позже узнала, что весь задар. Всё это время Русана видела лишь девушек-орайре, заботливо ухаживающих за её ставшим странно вялым и непослушным телом.

Джуга пришёл в сон. Правильнее сказать — пришла. Ртаари снова выбрала личину Елены Пристинской. Зашла и остановилась у колонны. Русана хотела вскочить, броситься навстречу, требуя объяснений. Не смогла. Неожиданно подкатила тошнота от резкого движения, и огромный тяжёлый живот мешал. Живот, в котором росла чья-то новая жизнь.

Вероятно, страх отразился на её лице, потому что Джуга шагнула к кушетке, присела, взяла за руки.

— Руся, не нужно бояться. Ты сильная и смелая, ты справишься. Да, я виновата перед тобой, прости.

— Ты о чём?

— Ты знаешь, ты уже поняла.

Джуга осторожно провела ладонью по её лицу. Да, Русана поняла. Что стоило существу, способному изменять собственный облик, создать иллюзию любви? Наверное, она должна была вспылить? Но лишь спросила недоуменно:

— Зачем?

— От каждого моего поступка зависит судьба Кхарита, а возможно и всего Шакха. Помнишь, я говорила тебе, что не знаю, для чего пересеклись наши пути?

— Теперь знаешь?

— Надеюсь, да. Но время для слов пока не пришло. Сначала ты должна выносить и родить детей. Мальчика и девочку.

— Чьих детей?

— Ваших с Давидом, естественно. Других людей здесь нет, выбор хромосом небогат. Но достаточен. Ты ведь жалела, что не успела стать мамой? Я убрала твою стерильность.

Улыбка женщины была нежной и доброй. Она напомнила Русане улыбку мамы, и страх прошёл окончательно.

— Да… но ведь это только сон.

В том, что беременна она лишь во сне, Орелик не сомневалась ни на миг. Но, проснувшись, тут же боязливо сунула руки под одеяло, ощупывая живот. И обомлела. Конечно, она не на девятом месяце, но…

Пару недель Русана упрямо не соглашалась с собственными ощущениями. Хотя всё совпадало: лёгкая тошнота, сонливость, постоянная тяжесть внутри. И фрукты в вазе то и дело норовили прикинуться сочными желтокорыми лимонами. Она жаждала подтверждения и объяснения.

В явь Джуга не заглядывал, зато орайре навещали исправно. «Какая разница, спрашивать ртаари напрямую, или через орайре?» Что ж, Русана спросила через орайре.

Хефиз вопрос не смутил, не поставил в тупик. Арт дёрнула головой, как будто речь шла о само собой разумеющихся вещах: «Да, Русит вынашивает потомство. Да, это семя Дади проросло в ней. Д’айри в ночь Кхи-шош’э не осталось пустым. Да, Русит была на празднестве, все орайре там были. Харрар — период стерильности для кхиров, но у народа людей всё иначе, ведь верно?» Замечать что-либо странное во всём этом девчонка категорически не желала. Значит, искать объяснения оставалось лишь у одного человека — отца ребёнка. И она отправилась в ц’Аэр.

* * *

Ночь Кхи-шош’э явно что-то значила и для Арояна, и для его белошёрстой подружки. Едва Русана спросила, Давид сразу же беспомощно заморгал, поглядывая на свою Тассит:

— Но ведь Русаны не было там! Правда?

Орелик тоже так считала, хоть о стопроцентной уверенности речь больше не шла. В небесном дворце реальность и фантазии так перемешаны…

— Та девушка-орайре, что была с нами… Мы не могли вспомнить её лицо, — неожиданно прошептала Тассит. — Это не орайре. Это…

Русана мгновенно всё поняла. Так же шёпотом закончила фразу:

— …Джуга. Она может стать кем угодно.

— При чем здесь… — возмутился было Ароян. И тут же получил исчерпывающее объяснение от подруги:

— Рта отдаёт семя ртаари. Арт получает семя от ртаари. Это закон нашего племени. Иначе родятся лишь ачи.

— Но у нас по-другому!

Давид жалобно посмотрел на Русану, искал поддержку. Кто бы её саму поддержал! После месяцев, проведённых в небесном дворце, Орелик готова была поверить во что угодно, если это касалось ртаари. Снятие стерильности, искусственное оплодотворение, — не самое страшное. Но плод развивался слишком быстро. Кого она носит в своей матке?

Осознать, что на тебе ставят непонятные опыты, было жутко. А ведь их ставили с той самой минуты, когда лассо, брошенное Зурси, захлестнулось на её щиколотках. Ароян вовсе не ошибся, фантазируя о коварных планах ртаари. Чёрт, да он не знал и десятой доли того, на что они способны!

* * *

На этот раз Джуга поджидала её в яви, а не во сне.

— Ты, и правда, сделала это? — время на приветствие Русана тратить не стала.

— Не бойся, в тебе зреют не монстры, обычные дети.

— Как я могу верить после всего, что было?!

— Я не врала, только позволяла обманываться. Ты ведь прекрасно знала, что влюбилась в иллюзию, в собственную фантазию.

— Верно, — Орелик криво усмехнулась. — Тогда скажи, для чего ты это сделала?

— Можешь считать это прощальным подарком.

— Прощальным? Мне пора уходить из дворца?

— Не исключено, что пора уходить мне.

У каждого острова, у каждого племени есть лишь одна Хранительница, — ртаари высшей ступени света. Мудрая и могущественная, способная вести свой народ сквозь лабиринт времени. Но как ни долог её век, он не бесконечен. Когда силы Хранительницы начинают убывать, на верхнюю ступень поднимается следующая ртаари. Сможет ли Претендентка принять бремя забот о племени? Кхиры называют этот ритуал-проверку Турниром. Это и есть турнир, бескомпромиссный, безжалостный спор, идущий в недоступных смертным глубинах снояви. И выходит из него лишь одна, вобрав в себя силу и знания обеих.

Пришло время очередного выбора для Кхарита. Джуга и Турха, два луча, фиолетовый и жёлтый, готовились слиться в один для блага Кхарита. Кто продолжит вести племя, а кто растворится? Для обеих это было не важно, важно — не ошибиться.

Почти две сотни лет назад Джуга приняла в себя луч предшественницы и дважды потом растворяла в себе Претенденток, ртаари, сумевших подняться на пятую ступень, готовых принять бремя Хранительницы, но ни в чём не превосходящих занявшую это место ранее. В этот раз Джуга готова была уступить, чувствуя силу Турха, наблюдая, как быстро впитывают знания дочери, выросшие в лоне золотой королевы. Однако что-то странное происходило в небесном дворце. Дуальное поле равносильных ртаари пульсировало, как будто кто-то пытался изменить баланс сил. Это было неправильно и непонятно, следовало избавиться от неопределённости. Провести турнир в ближайшее время.

Джуга закончила рассказ и улыбнулась, стараясь снять гнетущее впечатление от него. Ничего у неё не вышло. Русана нахмурилась:

— А что мне делать, если ты… уйдёшь?

— Если всё пройдёт, как положено, ни нашему племени, ни тебе никакая опасность не грозит. Не имеет значения, как будут звать Хранительницу: Кхарит-Джуга или Кхарит-Турха, — мы обе будем в ней. К следующему Лазоревому Дню ты родишь малышей и переберёшься к Давиду. Останетесь жить в ц’Аэре или вернётесь в Джасжарахо, как пожелаешь.

— У Давида теперь новая жена.

— Тебе же нравились тройные семьи? Тассит хорошая девушка, думаю, вы быстро подружитесь.

Орелик попробовала представить нарисованную перспективу. Что ж, такое решение могло оказаться вполне приемлемым… Вот только начала ртаари с отвратительного словечка «если».

Глава 25. Надвигается беда

— Тебе нужно проснуться.

Русана открыла глаза, облегчённо вздохнула. Сновидение, из которого вынырнула, было ужасным. Она видела Кхарит, в котором больше нет покоя и благоденствия. В разбросанных по острову тирчах пропадали охотники, мужчины уходили в лес и не возвращались. Такое бывало и раньше: несчастный случай, голодные шо-ачи, раненый хищник, обезумевший от боли. Но сейчас люди исчезали бесследно, не было ни растерзанных тел, ни крови, ни следов борьбы. Иногда находили оружие, будто брошенное за ненадобностью. Больше — ничего. Со-ртох терялись в догадках, не зная, нужно ли бить тревогу. Достаточно ли веская причина, чтобы беспокоить Хранительницу.

В тирчах не знали, где закончили путь жизни исчезнувшие. Русана — знала. Она бестелесно парила над Кхаритом, кидаясь к месту очередной беды, и видела их: мёртвых, брошенных неизвестной силой в ущелья или болота. Почему же неизвестной? В этом мире существует лишь одна сила, способная в секунду унести человека за десятки километров и так умертвить. Странные позы, изумлённые и восторженные лица, тела без малейших повреждений.

Эта сила называлась «ртаари». Ртаари высокой ступени. Но которая из них? Каждый раз Русана опаздывала, падала из поднебесья слишком поздно. Даже зная, куда следует лететь, останавливалась, будто наталкиваясь на непонятное сопротивление.

Затем она увидела и вовсе невообразимое. Вернее, сначала ощутила, — боль, тряхнувшая, словно электроразряд, так что померкло в глазах и тело стало слабее. Зрение, слух, осязание — все чувства отказались служить на какое-то время. А едва начала приходить в себя — новый удар, ещё сильнее, беспощаднее.

Теперь она не летела, ползла, медленно, словно пространство сгустилось, утратило проницаемость. Знала, что нужно вернуться, восстановить силы. И знала, что если вернётся, то наверняка опоздает.

Место, выбранное убийцей, было прекрасно, — глубокая впадина среди горных хребтов, остаток давно уснувшего вулкана. Здесь круглый год били из-под камней горячие фонтаны гейзеров, и всегда было лето. Оазис, недоступный тем, кто ходит лишь по земле. Сверкающие свежей зеленью поляны, светлые рощи, опутывающие зубцы древних скал лианы, тёплые прозрачные озера, ручьи, скрытые в дымке пара. Его клубы, поднимаясь, смешивались с дымом костра, меняли цвет. И запах. Смрад сгоревшей плоти. Он помог найти место трагедии. Девушки лежали рядом с костром, в ручье. Их не просто убили — изуродовали, распоров от подбородка до промежности, вырвав внутренности. Айрих умерла раньше, а вода, заполнившая Хефиз, была ещё розовой.

Русана бросилась к ней. Не спасти — она понимала, что это невозможно, — перехватить гаснущую искорку разума, увидеть, кто сделал это. Опять не успела, только костёр отразился в пустых погасших глазах. Хорошо, что это лишь сон…

— Нет, не сон. Я видела это наяву. Гораздо ярче и страшнее.

Джуга сидела рядом на кушетке осунувшаяся, посеревшая. Фраза была излишня, Орелик и по виду ртаари догадалась, что кошмар — не фантазия. Прошептала, отказываясь смириться с этим:

— Но там же были… Айрих и Хефиз?

— Да. Не знаю, как их выманили в ту долину. И уже не узнаю.

— И ты допустила такое?! Ты же Хранительница!

— Наши с Турха силы сравнялись. Но страшно не это: она мне больше не доверяет, между нами барьер. Он разрывает Кхарит на части, будущее моего племени затягивает сумрак. Две Хранительницы — всё равно, что ни одной. Не только Турха закрылась от меня, — все ртаари, вышедшие из её лона: Дарса, Расша, Хайса. Со мной остались лишь Гзура и Рисха. Надолго ли? Хайса — смотрительницы небесного дворца, чце-ригхтоэ’ох — продолжение её мыслей и чувств. Мы начинаем ощущать здесь себя чужими.

Русана закусила губу. Мир волшебного сна, к которому она успела привыкнуть, оборачивался кошмаром.

— Ты говорила, Турха мудрая, нет разницы, как завершится Турнир…

— Да, все признаки указывают на то, что за смертями стоит Турха, солнечная ртаари, желающая стать Хранительницей, готовая ради этого сделать больше, чем дозволено. Так было однажды, очень давно… И, значит, может повториться. Я обязана в это поверить. Но я не верю! Стена, разделившая Кхарит, лишила меня возможности заглядывать в будущее, но не мешает видеть прошлое и размышлять. Помнишь день, когда ты встретила лже-Антона? Турха могла воссоздать его в точности таким, каким ты его знала. Он был бы более настоящим, чем при жизни. Зачем поступать так — другой вопрос, но Турха могла вести игру с тобой бесконечно. Тот же, кто приходил к тебе, не смог удерживать иллюзию долго. Отступил, как только ты разоблачила фальшивку…

— Антон погиб, я знала, — попыталась возразить Русана. — Обман не мог длиться долго. Это кто-то хотел поссорить нас. Я ведь решила, что это твои фокусы…

Джуга покачала головой.

— Нет. Поссорить нас так примитивно никто из ртаари не стал бы и пытаться. Того, кто это сделал, интересовало другое. Ваш поцелуй — тот же танец охроэса. Ртаари понял, что для меня ты не орайре и утратил к тебе интерес. Он ударил по Айрих и Хефиз. Кому-то очень нужно, чтобы победительницей Турнира стала Турха.

— Разве ей самой это не нужно?

— Не такой ценой. Кто-то третий старается для неё. Дарса? Хайса? Расша? Я думаю, это огненная ртаари. Отблеск костра, который мы видели в мёртвых глазах Хефиз, мог быть её тенью. Мне очень хотелось бы, чтобы это оказалась она! Две младшие были зачаты мной, если больны они — значит, это моя ошибка. Тогда Кхарит обречён.

Русана понимала далеко не всё из услышанного. Ртаари не столько рассказывала, сколько размышляла вслух. Стараясь уловить логику заговора, Орелик спросила:

— Что выиграет Дарса в результате этого?

— Она всё проиграет. Склонность ценить свою жизнь выше чужой — слишком опасная болезнь. Новая Хранительница вычистит эту мутацию, уничтожит ртаари, в которой она проявилась, и всех её потомков, — чтобы сохранить дерево, надо удалить поражённую ветвь. Однако еслимутировавшая ветвь станет стволом, — Хранительницей станет та, кто носит в себе болезнь, — мутация закрепится, превратится в норму. Племя Кхарита изменит путь жизни.

На какое-то время Джуга замолчала. Затем взглянула на Русану и, будто вспомнив о её существовании, продолжила рассказ-размышление.

Ни одна из дочерей Турха не готова к Турниру. Им нужны десятилетия, чтобы усвоить недостающие знания и накопить необходимую силу… если идти торной дорогой. Но существуют и другие пути, рискованные, обходные. Например, силу можно отобрать у кхиров вместе с жизнью. Если забыть, что ртаари существуют для кхиров, а не наоборот, это сделать легко.

Не случайно орайре бывают лишь арт. Д’арше рта не хуже, оно иное. Вспыхивая почти мгновенно, оно очень быстро дарит силу, но управлять ею, брать и расходовать каплями, растягивая на долгие годы, невозможно. Также быстро как вспышка, наступает откат, деградация. Спектр погибших мужчин Джуга не знала, не вела в танце ни одного из них. И это самозваная Претендентка тоже предусмотрела.

Два Турнира одновременно — такого Шакх прежде не знал, к чему это может привести, неизвестно. Поэтому Хранительницы других островов не будут вмешиваться, подождут результата. А затем условия изменятся, победившая Претендентка станет Хранительницей, равной среди равных.

В своей победе убийца уверенна. У Джуга осталась лишь одна орайре, самая слабая, —Тиркит. Даже если Хранительница победит в Турнире, восстановить затраченные на слияние силы она не успеет. А спектр поглощённой солнечной ртаари слишком далёк, нужно время, чтобы видоизменить её энергию. Вторая Претендентка такого времени не даст.

Если же победит Турха, ей тоже понадобится время, чтобы впитать знания предшественницы. До тех пор, пока этого не произойдёт, она не сможет поверить, что её первое и любимое дитя безнадёжно больно, будет бессознательно щадить соперницу во втором Турнире. И проиграет.

Джуга замолчала. То, что она рассказывала, было настолько мрачным, что Орелик не могла это принять. Спросила, стараясь подавить нервную дрожь:

— И ты смирилась?

— Нет. Нельзя остановить рвущуюся к вершине утратившую разум ртаари. Но спасти Кхарит ещё можно. Ты сделаешь это.

— Я?! — растерялась Русана. — Но как?

Джуга неожиданно весело засмеялась, вскочила с кушетки.

— Объяснить словами сложно, да в яви и нет больше времени для бесед. Когда придёт срок, ты поймёшь, что делать, я позаботилась об этом. А пока тебе следует исчезнуть. Больная ртаари не понимает, для чего я тебя привела, и никогда не поймёт. Но она может убить тебя и твоих детей из предосторожности. Чце-ригхтоэ’ох больше не защита. Как только я уйду в Усыпальницу, ты станешь слишком уязвимой здесь.

— Куда же я убегу? Из небесного дворца весь Кхарит как на ладони.

Джуга покачала головой.

— Чтобы увидеть, нужно знать, куда смотреть. Ц’Аэр и все тирчи под непрестанным присмотром. Но Кхарит велик. Где искать глупых чужеземцев? И зачем? Вне роя их ждёт неминуемая и быстрая смерть. — Она хитро подмигнула. — Но мы-то с тобой знаем, что это не так!

Орелик вдруг поняла, что они не сидят на кушетке, а стоят перед пульсирующей завесой тумана. Она должна уйти немедленно?! Но у неё столько вопросов осталось, она так ничего и не сумела спросить! В том числе о главном…

Русана боязливо провела рукой по животу. Но ртаари решительно подтолкнула её в марево:

— Я найду подходящее убежище.

— Так мы ещё увидимся? — единственное, что Русана успела спросить.

«Во сне. Я приду, сегодня же!»

Слова продолжали звучать в голове, а перед глазами уже был дом-резиденция Джасжарахо в ц’Аэре и Давид с подружкой, растерянные, испуганные, на пороге. Их вытащили из постели среди ночи, рассказав перед этим прямо во сне, что предстоит сделать,. Но растолковали хорошо: оружие, снаряжение, одежда, запас продовольствия были приготовлены, упакованы, в путь можно отправляться немедленно. Даже Ароян дополнительных объяснений не требует, случай совершенно небывалый.

Орелик улыбнулась:

— Что Дад, пора подумать, как нам спасти наших детей? Ну и этот мир заодно.

* * *

Они шли по южной дороге остаток ночи и всё утром. Заговаривать о привале Давид не отваживался, хоть и видел, что каждая следующая сотня шагов даётся Тассит тяжелее, чем предыдущая. Орелик спешила отойти подальше от ц’Аэра, основания для этого были весомые. Поэтому они шли, пока Русана сама не остановилась. Постояла, будто прислушиваясь, затем обернулась к спутникам. Прошептала, радостно и испуганно одновременно:

— Оно… Они… шевельнулись во мне.

Давид неуверенно улыбнулся. У Тассит и вовсе глаза округлились от такого известия. Беременность арт протекала иначе, и яйца в материнской утробе вели себя куда спокойнее. Кажется, девушка лишь теперь начала осознавать, свидетелем и участницей какого таинства ей суждено стать.

Привал сделали здесь же, под растущими у дороги невысокими деревцами. Русана уснула, едва опустила голову на подстилку. А проснувшись, повела спутников прямиком через долину, забирая всё сильнее к востоку.

Их жизнь сделала очередной кульбит. «Спасать мир…» Пока что они убегали от этого мира. Не удивительно, — что они могли противопоставить королевам Кхарита кроме охотничьего лука, копья и ножей? Оставалось прятаться в чащу, подобно диким зверям.

Впрочем, в первые дни звери на глаза не попадались. Только когда путники зашли далеко в глубь леса, его обитатели стали напоминать о себе. Замелькали в кронах, засвистели, затрещали летяги. Ночами кто-то пищал у комлей деревьев, кто-то пыхтел и шуршал в траве, кто-то ходил, достаточно грузный, чтобы хрустеть ветвями подлеска. Спать стали по очереди.

Цели они достигли на седьмой день. Грядой невысоких холмов начиналось предгорье. Густо поросшие лесом, испещрённые лабиринтом лощин и оврагов склоны. На дне одной из лощин нашлась просторная сухая пещера с узким входом, больше смахивающая на нору. Пролезть в неё можно было лишь на четвереньках, зато и перекрыть вход плоскими каменными плитами — отслоениями выходящей на поверхность древней скальной стены — труда не составляло. Тут же звенел бьющий из расщелины родник. На склонах в изобилии рос кустарник, покрытый мелкими твёрдыми орешками. «Съедобные и вкусные», — с удовольствием сообщила Тассит, когда начали изучать окрестности. «Съедобными и вкусными» были названы и крупные клубни на корнях невзрачной травы, найденной на дне оврагов, и молодые побеги дикой разновидности хефы, и даже листья некоторых деревьев. Насчёт «вкусно» Ароян мог бы поспорить, но не хотел. А «съедобно»… Что ж, вкупе с оссу почти любая органика становится съедобной. Но обеспечит ли она необходимые калории будущей маме?

То, что с калориями проблем тоже не предвидится, Давид убедился спустя три дня. Молодой, но вполне крупный и упитанный свиносурок забрёл к ним в лощину средь бела дня. Увидев клыкастую морду в двух десятках шагов, Тассит взвизгнула, Ароян шарахнулся к входу в пещеру то ли за луком, то ли за копьём, — сам не успел решить. Опоздал в любом случае. Русана будто знала о предстоящем визите, лук мгновенно оказался у неё в руках. И когда поросёнок, жалобно заверещав, развернулся, стрела вошла ему точно под левую лопатку.

Так получилось, что большинство забот о выживании взяли на себя женщины. Русана занималась охотой весь первый месяц их лесной жизни, позволяя Давиду быть подручным. Уступила лук, только когда растущий живот заставил отказаться от скитаний по окрестным лесам. Тассит рвала, выкапывала, собирала и стаскивала в пещеру всё «съедобное и вкусное», что сумела найти. Свежевала приносимые охотниками тушки, разделывала, распускала мясо на тонкие длинные полоски, сушила их у костра, — готовила впрок. И конечно же не забывала забраживать орче, за пару недель провонявший насквозь их пещеру. Давид успел свыкнуться с этим запахом. Русана кривилась, морщилась, но терпела.

Остаток бисара и весь купар прошли в заботах о пропитании. Зато, когда с юго-запада подули первые ветры, затягивая небо толстым серым одеялом, они могли не бояться голода в дни затяжных ливней.

* * *

Джуга обещание выполнила, пришла в первый же сон. Показала лощину в нескольких днях пути и сухую удобную нору, скрытую в её склоне. Показала орешники, богатые дичью места. Даже глупого и любопытного свиносурка, сунувшегося в лощину, показала. Но в чём состоял её план по спасению Кхарита, Русана так и не поняла, а спросить почему-то не вышло. Во сне она была слушателем и наблюдателем, усваивающим правила выживания вне роя. Единственная зацепка — старая рукопись, зачем-то лежащая в сумке Арояна. Хранительница назвала её чтением «увлекательным и полезным».

Сага о Тайриш в самом деле оказалась книгой необычной. Первую половину текста Орелик пролистала, удовлетворившись кратким пересказом друзей. Но с того места, где впервые прозвучало слово «турнир», начала читать внимательно. Язык кхиров она знала теперь лучше Арояна, — спасибо Сахра. В подсказках Тассит Русана почти не нуждалась, но одна голова хорошо, а три — лучше. Поэтому читали все вместе, стараясь не упустить что-нибудь важное.

История больше не казалась легендой. Скорее, это беллетризованная хроника, очень уж походили кровавые события в древнем с’Орфе на те, свидетелями которых они сами оказались. Хотя имелись и отличия. До «высасывания жизни» тогда дело не дошло, о таком святотатстве Ирра не помышляла. Она ведь была настоящей Претенденткой, лишь чересчур сильно хотела стать Хранительницей и переступила черту, которую не следовало переступать, ту самую: «ртаари существуют для кхиров, а не наоборот». Когда исполнительницу двойного убийства изобличили, Ирра отреклась от неё, сумела доказать, что не придавала значения фантазиям орайре, не предполагала, что та осуществляет их в яви, а не во снах. Ей поверили, а Тайриш изгнали, выбросили из дворца в дальние мрачные ущелья. Мучительной смерти ей никто не желал, тхе-шу должен остановить спасительный гур. В этом и была хитрость Претендентки, её тайна, обман. Тайриш так любила Ирра, что осталась жить, сумев преодолеть стыд и раскаяние. Ведь ртаари просила не умирать, хранить арше!

Автор на трёх страницах описывал телесные и душевные муки девушки, пытающейся выжить в диких пещерах без пищи, почти без воды. Ирра пришла к ней накануне Турнира. И Тайриш любила её, стараясь отдать всю себя полностью, без остатка. В последний раз. То была сладкая смерть — лучше, чем тхе-гур. Раствориться в любимой, сделать её сильнее.

На этом история заканчивалась, далее шёл эпилог на полстранички. Собственно, он и был самой информативной частью повествования. Если бы Русана знала это заранее, прочла бы только его.

Энергия д’арше, подаренная Тайриш, была так сильна, что Ирра без труда победила в Турнире, стала Хранительницей. Вобрала в себя всю силу и мудрость предшественниц… и ужаснулась своему поступку. Она обманула сестёр-ртаари, обманула свой народ, а самое страшное — обманула ту, которая любила её больше жизни, больше чести и совести, превратила арше в инструмент. Ради чего? Ради блага племени или своего собственного?

Мудрость и сила должны идти рука об руку, если баланс нарушить, случится беда. Сила без мудрости — гибель. Мудрость без силы — гибель.

Тоска заполнила сердце Ирра, когда она осознала, что не готова нести бремя Хранительницы. Пришёл Лазоревый День, но волшебный танец не получился. Потускнел небесно-золотой дворец, разъедаемый обманом и предательством. Не могли ртаари вдохнуть искру жизни, потому что каждый новорождённый кхир нёс бы ошибку Хранительницы. Отчаяние правило островом в тот год, во всехтирчах был траур. Ничего не принесли с собой Избранные, не будет продолжения рода. Ирра хотела сбросить с себя непосильный груз, но ни одна из сестёр не готова была принять его. И зазвучали в небесном дворце голоса Хранительниц иных островов. К берегу причалили большие лодки с иными арт и рта. С иной Претенденткой.

Турнира не последовало. Все ртаари покорно отдали свой свет, уйдя в сноявь Усыпальницы. Стон и плач звучал над островом. Со-ртох и немало других арт и рта не смогли продолжить тхе-шу, чувствуя, как гаснет небесный дворец. Часто гур вонзался в мягкую плоть, и много тел горело на погребальных кострах. А затем небесный дворец засиял вновь. Но обитали в нём уже иные ртаари. И кхиры, сумевшие принять их, были теперь иным, новым племенем. И сам с’Орф именовался иначе: ц’Аэр…

Арояна потряслаконцовка. Не думал, что победа Ирра и станет самой страшной расплатой за предательство? Русана тоже ожидала чего-то другого. Чего именно? Гражданской войны, интервенции, какой-то иной глупости? Хотя, интервенция всё же была. Непохожая на то, что привыкли видеть за этим словом люди, но, тем не менее, интервенция. Здесь «полководцы» не бросали народ под пушки, превращая дискуссию в кровавую скотобойню, предпочитали лично решать споры. И если для кого-то поражение кумира оказывалось трагедией, «несовместимой с жизнью», — это, как говорится, личная проблема. «Ртаари существуют для кхиров, а не наоборот».

Однако к пониманию замысла Джуга рукопись не приблизила Русану ни на шаг. Хранительница не сомневалась, что проиграет Турнир. Передаст таинственной второй Претендентке знания, которые ту погубят, а с ней и весь Кхарит. Снова, как в книге, «зазвучат в небесном дворце голоса Хранительниц иных островов…» А значит, всем ртаари небесного дворца — каюк. Даже Сахра… Девчонку Русане было жалко.

Грозит ли опасность самой Орелик от такой смены власти? Кем она будет в глазах новых хозяек острова? Членом племени или непонятным и опасным чужаком? Что ждёт их с Давидом, вздумай они вернуться в Джасжарахо? Русана предчувствовала — ничего хорошего. Она отлично помнила первую встречу с кхирами.

Но и в лесу вечно отсиживаться не получится. Джуга затеяла всё это не за тем, чтобы спасти инопланетных пришельцев. Дорого ли стоит их жизнь в этом мире «победившей целесообразности»? Нет, ртаари рассчитывала с её помощью сохранить Кхарит. Но как?! Предотвратить интервенцию? Остановить чужую Претендентку? Орелик не понимала, как её вмешательство способно повлиять на уже предопределённый исход событий.

Да и не собиралась она пока вмешиваться. Ей предстояло кое-что гораздо более насущное — родить детей.

Как любая женщина, хоть раз планировавшая обзавестись постоянной семьёй, Русана представляла себе этот процесс. Теоретически. Но одно дело рожать на Европе, где-нибудь в санатории или дома под руководством профессионального акушера, и совсем иное — здесь! В тёмной норе, провонявшейся орче, где лучший акушер — она сама. Тассит вообще не понимает, что означает слово «живородящие», а Давид хоть и знает, но уверен, что за миллион лет женщины сумели довести процесс до автоматизма. Наивный.

Глава 26. Время ощущать, время действовать

Дождь хлынул внезапно, как и год назад. Стена воды отгородила их пещеру, не выпуская наружу. Выскочить хоть на несколько секунд означало промокнуть до нитки. Поэтому не выскакивали. Пищи достаточно, даже орче Тассит умудрялась подогревать на углях тлеющего у входа костерка. Вода же текла сейчас прямо с неба. Некоторые неудобства причиняло иное — старого знакомца, горшок с крышкой, тоже приходилось использовать прямо здесь, а потом выплёскивать содержимое наружу. Но и в этом нашлась своя польза. Отправление естественных надобностей «в кругу семьи» окончательно сроднило их, даже Давид сумел преодолеть дурацкую застенчивость. И однажды вечером, засыпая, Русана услышала тихое сопение и урчание рядом. Улыбнулась понимающе: звуки любви.

А утром Тассит осторожно высунула голову из пещеры и торжественно возвестила:

— Сегодняшний день — Лазоревый!

Будто ответом на её слова сильная тягучая боль ударила Русану в низ живота. Насквозь, до самого позвоночника. Отпустила. Снова ударила. Должно быть, и на лице это отразилось — открыв глаза, Орелик увидела, как испуганно и вопросительно смотрят на неё супруги. Медленно поглаживая живот, стараясь дышать ровнее, сообщила:

— У меня тоже новость. Сегодня нас здесь станет пятеро.

И так большие глаза Тассит ещё сильнее округлились от восторга.

— Русит, тебе нужно как-то помочь?

Убедившись, что первые схватки закончились, Орелик села, распорядилась:

— Для начала помоги мне раздеться. И запоминай всё, что буду рассказывать. От мужчины в этом деле мало толку, а за себя я не уверенна, что смогу руководить процессом до конца. — Повернулась к Арояну: — Дад, ты набери воды и нагрей. Побольше!

Всё оказалось не так страшно, как она представляла. Возможно, повезло или потому, что Русана старалась сосредоточиться не на собственной боли, а на маленьких существах, готовящихся начать самостоятельную жизнь в этом огромном мире. А может, Джуга что-то сделала с её телом, усовершенствовала, — как знать? Главное, она справилась. Без санаториев, без техники и фармации, без профессионалов. Тассит оказалась акушеркой хоть и неопытной, но очень старательной. Главное — не испугалась. Лишь в самый ответственный момент ойкнула изумлённо:

— Он выходит без яйца!

Наверняка, до последней минуты не верила, что дети могут рождаться живьём. Русана просипела сквозь зубы:

— Головку придерживай… И сдвигай, как я показывала…

Девушка послушно склонилась, что-то делая между её разведённых ног, приговаривая:

— Какой большой а. Движется, движется… Животик… Ножки…

— Пуповину перерезать не забудь, — Русана махнула рукой на костёр, где ждал прокалённый нож.

Проверить она не могла, но надеялась, что девчонка всё делает правильно. И когда младенчик смешно хрюкнул и заплакал, облегчённо вздохнула, — живой… Её ребёнок, её частичка. Её… сын? Дочь?

— Кто? Девочка или мальчик?

Тассит удивлённо-растерянно осмотрела младенчика. Призналась:

— Я не знаю.

Русана постаралась объяснить:

— Есть кхасс между ногами? Как у Дади, только маленький?

— Нет.

— Девочка…

И тут же внизу вновь начало распирать. Братишка торопился наружу, не давая маме времени отдохнуть.

— Тассит, быстрее… Второй…

Второй оказался мальчиком, Джуга не ошиблась. Ещё бы, сама принимала весьма значимое, хоть и не совсем понятное участие в зачатии. Чувствуя, что сил не осталось, Русана позволила себе погрузиться в накатывающее забытьё.

Она не помнила, шёл ли дождь, когда дети появлялись на свет, но когда проснулась, лило как из ведра. Первая мысль — где они?! Тут же успокоилась: Тассит сидела рядом, бережно прижимая смешно причмокивающего малыша к налитой молоком груди. Мгновенная зависть скользнула холодным червяком. Тут же отступила. Так даже лучше, что сама она не способна кормить грудью. Так лучше…

Тассит заметила, что Орелик проснулась, спросила смущённо:

— Ты разрешишь мне кормить малышей?

Русана улыбнулась в ответ.

— Ты уверена, что я должна давать разрешение, а не просить тебя об этом?

Она повернула голову, в поисках второго. Он тихо посапывал на коленях немного ошеломлённого Давида. Папаша, кажется, и шевельнуться боялся.

— Дад, как ты назовёшь сына?

Ароян растерялся.

— Я должен дать имя? Тогда… пусть будет Александр. Так звали… зовут моего отца.

Русана хмыкнула.

— Боюсь, кхирам такое словечко ни за что не выговорить, даже в два захода. Хотя, если сокращённо… Саша, Саши. — Она повернула голову к девушке: — Тассит, Саши — подходящее имя для рта?

— Да.

— Значит, так и будет. А дочь мы назовём…

Она задумалась. Как бы Джуга назвал ребёнка? Он ведь имел на это право не меньшее, чем Давид. Странно осознавать, непривычно — у её детей два отца. Не в каком-то там переносном смысле, а в самом прямом, биологическом и генетическом. Но пока это тайна, известная лишь ей и Джуга. Скоро о ней узнает ещё один… одна. Та, кто согласится нести бремя Хранительницы Кхарита, вопреки воле всего остального Шакха. Хранительницы её детей. Самых ценных детей, родившихся в этом мире за последние шестьдесят тысяч лет.

Но имя, тем не менее, придумать следовало. Вспомнился мокрый весенний пляж, тот день, когда ртаари впервые предстал перед ней в человеческо-мужском обличье. Цветок в большой сильной ладони.

— Дочь мы назовём Ирис.

— Ирис, — восхищённо повторила Тассит. — Какое красивое имя. Она и сама вырастет красивой. Похожей на тебя.

— Такой же рыжей? — засмеялась Русана. — Может быть.

То, что случилось вчера — или сегодня? Она так и не спросила, долго ли спала, — сделало её другой. Одновременно с детьми, с осознанием себя мамой, родилось ощущение. Джуга говорил: «поймёшь, когда придёт срок». Срок пришёл, и она поняла.

Ни черта не поняла! Нужно родиться кхиром, чтобы понять. У людей нет ни слов, ни образов для этого. Поймут эти маленькие розовые комочки, её продолжение, — позже, когда вырастут. Она же идёт дорогой предчувствий и предвидений. Раньше не смогла бы, но теперь стало иначе. Отныне её жизнь сосредоточена не только в ней самой.

* * *

Русане казалось, что дети растут слишком быстро, впрямь не по дням, а по часам. Наверное, это игра воображения. Ароян, например, ничего не замечал. Говорил, что они всё такие же маленькие, только и делают, что спят да едят. Чего же он ожидал от крохотуль, которым по местному времени едва месяц исполнился? Пусть радуется, что не плачут и не орут. Саши только громко «угукал» проголодавшись или соскучившись по Тассит, которую наверняка считал мамой. Ирис вообще предпочитала помалкивать. Таращилась на всех большими голубоватыми глазёнками с вытянутыми, как у кошки, зрачками. Вернее, как у кхира.

Каждый раз, встретив этот взгляд, Ароян растеряно оглядывался на Русану. Ждал объяснений, а спросить не решался? И что она могла объяснить? Она не генетик, представления не имеет, мыслимо ли вообще с точки зрения земной науки то, что произошло с ними. И продолжает происходить…

Роды потребовали много энергии, но сейчас тело Орелик восстанавливалось, возвращало потраченные силы. Она подозревала, что становится сильнее прежнего, выносливее, крепче, — Джуга и об этом позаботилась. Ей постоянно хотелось есть и двигаться. Она и ела, пугая Давида шутками, что запасы иссякнут раньше, чем планировалось. И двигалась, использовала любой промежуток между дождями для того, чтобы выбраться из норы и тренировать, накачивать мускулы. Она должна быть готова!

Дзюдар подошёл к концу. Где-то в ц’Аэре закончился Кхи-охроэс. Бесславно закончился, и ошеломлённые, раздавленные бедой Избранные расползлись по тирчам, разнесли весть о трагедии, обрушившейся на Кхарит. Хранительницы Шакха не станут медлить, поспешат выжечь гибельную мутацию. Они будут действовать жёстко и беспощадно, отсекая поражённую ветвь, хоть большенство плодов, зреющих на ней, оставалось здоровыми. Их можно понять, целое важнее части, выживание вида превыше всего. А гуманность — миф, выдуманный цивилизацией индивидуалистов.

Всё правильно. Если бы не маленький привой, начавший приживаться на поражённой болезнью ветви. Привой, созданный Джуга для чего-то, о чём пока не знал никто, кроме создательницы. Но для Русаны это были не абстрактные существа, результат непонятного эксперимента. Её дети! Ради них Хранительниц нужно остановить во что бы то ни стало. Как? Русана не знала, доверяя ощущениям, определяющим теперь её поступки. И уж тем более она не могла объяснить этого Давиду.

Поэтому и не стала ничего объяснять. До самого последнего дня её крошечное племя оставалось в неведении. А затем настал день, когда она поняла, что пора, что откладывать дольше не следует. Коротко обрезала ножом успевшие лечь на плечи волосы, надела мужскую тунику, перевязь с мечом, бросила в сумку походную подстилку, несколько горстей орехов, жгут сухого мяса.

Тассит смотрела за этими приготовлениями молча. Давид спросил:

— Мы куда-то уходим?

— Я ухожу. Не век же прятаться в этой норе.

— Так ты на разведку? — Ароян выскочил вслед за ней наружу. — Тебе нельзя. Это рискованно, а у тебя дети. Я пойду в ц’Аэр и узнаю, что там делается.

Улыбнувшись, Русана отрицательно покачала головой:

— Дад, милый, ты ничего не понял. Это у вас с Тассит дети. Она кормит их с первого дня, для них она мама, «со». Она будет заботиться о них, растить. А ты — оберегать и защищать.

Говорила, а у самой колючий комок стоял в горле. Всё правильно, поэтому одёргивала себя постоянно, старалась не взять лишний раз родные комочки на руки, прижать к груди. Понимала, что потом труднее будет уйти.

— Это ваш с Тассит путь. Справитесь?

Ароян хотел было снова возразить. Передумал, кивнул:

— Мы всё сделаем, за детей не волнуйся.

— Вот и отлично. Прощай!

Быстро чмокнула его в губы, отвернулась, торопливо зашагала к выходу из лощины.

— Что значит «прощай»? Ты разве не вернёшься? — опомнившись, закричал в спину Давид.

— Вряд ли получится, у меня много дел накопилось. А вы переждите здесь до лета и ступайте в Джасжарахо. К тому времени всё наладится.

Она была уже далеко, когда Давид опять закричал сзади и шумно зашлёпал по влажной траве:

— Подожди! Да постой же!

Русана нехотя обернулась, дожидаясь.

— Руся, но мы же с тобой ещё увидимся?

Взгляд Давида буквально молил: «Подтверди!» — но обманывать не хотелось. Не было уверенности, что переживёт ближайший месяц. Поэтому лишь плечами пожала в ответ.

— Но ты же не можешь так запросто уйти — навсегда?!

— Почему же, могу. Дад, не переживай, я знаю, что делаю. И кроме меня это сделать никто не сможет. Как говорят кхиры? «Это мой тхе-шу».

Ароян вздохнул, опустил глаза.

— Руся, тогда… Я хочу сказать, что ты…

— Знаю, знаю! Что я была отличным товарищем и так далее. Всё, на этом закончим, договорились? Поверь, мне нелегко оставить своих детей и уйти.

Она взглянула ещё раз в сторону пещеры, взмахнула рукой, прощаясь с выбравшейся наружу Тассит. И ушла. Больше её никто не пытался задержать. Русана шла, продолжая улыбаться. Но это была гримаса, прилипшая к лицу. Поверх неё из глаз катились слёзы.

* * *

К вечеру третьего дня Орелик выбралась на юго-восточную дорогу. Долго стояла, глядя на серую каменную ленту, убегающую в обе стороны. Если повернуть направо, то через четыре дня она будет в ц’Аэре, в самом центре событий. Вновь увидит небесный дворец и…

И что? Чце-ригхтоэ’ох теперь не её дом. В каком-то смысле это цитадель неприятеля, которую придётся «брать штурмом». Что ждёт её там? Она даже не знает, чем закончился Турнир, кто из ртаари бросил вызов установленному порядку. И не будет знать, пока не встретит кого-то из смотрителей. Кхиры из чужих тирчей, дополнительные трудности в общении. Да и позволят ли ей дойти до ц’Аэра? Ступив в долину, она неминуемо себя выкажет.

Путь налево был гораздо длиннее, трудней и опасней. Но он вёл в Джасжарахо, к тем, кто успел стать её друзьями, её сёстрами и братьями. Оказавшись там, она поймёт, что изменилось в Кхарите, как далеко зашёл распад его организма. А шагнуть в небесный дворец из Джасжарахо не труднее, чем из ц’Аэра. Более длинный путь иногда скорее приводит к цели. Русана повернула налево.

Второй раз она шла по этой дороге, теперь в одиночку. Спать в тёмное время суток не рисковала — дневные хищники предпочитали не связываться с хозяевами планеты, но ночная кровососущая мелочь была слишком тупа. Зато днём Орелик позволяла себе несколько часов сна в развилке ветвей. Привязывалась к стволу, чтобы не свалиться ненароком, и засыпала. Это тоже мера предосторожности — против хищников двуногих.

Впрочем, ни шо-ачи, ни кто другой на её пути не встал. Наверное, слишком странно выглядел со стороны этот неправильный, высокий, голокожий рта. На девятый день Русана благополучно вышла к знакомому тирчу. Последние километры топать дорогой стало опасно, потому женщина свернула в лес. Пробираться сквозь заросли было не в пример тяжелее, но предосторожность была вознаграждена: среди травы и палой листвы журчал ручеёк. Едва Русана услышала звук, увидела блики, сразу же пересохло во рту. Не мешкая опустилась на колени, зачерпнула воды. В ладони помещался только глоток, поэтому она растянулась на животе. Напилась вволю и на смену жажде пришёл голод. Сумка давно опустела, а весенний лес ещё не готов прокормить путешественницу. Не страшно, через полчаса она будет в Джасжарахо, и там уж сможет наесться досыта. Пусть даже и орче…

Среди деревьев раздался чуть заметный треск. Сухая веточка отвалилась? Или переломилась под чьей-то ногой? Орелик мгновенно подобралась, готовясь вскочить… сразу же расслабилась. К ручейку шли охотники: Зурси с четвёркой ачи. Русана села, позволяя увидеть себя.

Встреча ошеломила рта не меньше, чем в самый первый раз, на южном острове. Замер, присел на полусогнутых, положил руку на рукоять меча. Затем решил, что этого мало, выхватил оружие и медленно пошёл к ней, выставив вперёд острие. Ачи сыпанули в стороны с явным намерением обойти со спины. Это было забавно — наблюдать за охотой. Если бы объектом её не была она сама.

Русана на всякий случай помахала рукой, окликнула:

— Привет, Зурси! Это я, Русит.

— Русит? Как ты можешь быть живой? Ты разве не ушла с Джуга? Тхе-шу ртаари и её орайре неразрывен.

Значит, Турнир состоялся, и Джуга больше нет… Мысль отвлекла на секунду, и Орелик не заметила, как охотник оказался рядом, в пяти шагах. И продолжал приближаться, по-прежнему направляя меч ей в грудь. Русана поспешно вскочила.

— Да, верно. Но…

— Почему ты жива, Русит? Это неправильно, стыдно. Ты позоришь себя, позоришь наш тирч. Если тебе страшно, я сделаю это для тебя. Закрой глаза и не думай о боли.

Русана еле успела выхватить меч и парировать удар. Рта был фехтовальщиком опытным и умелым, но она сильнее, выше и проворнее. Теперь — намного проворнее. Отбивать выпады, уклоняться, оказалось не сложно, выглядело почти игрой. Но игра затягивалась.

— Зурси! Прекрати!

Бзимм!

— Я не хочу с тобой драться!

Сссах!

Кажется, он не слышал её слов. Желал одного: избавить подругу от агонии, в которую превращается жизнь орайре после ухода ртаари. Он действовал так, как действовали его предки многие тысячи лет. Увещевания и аргументы тут бесполезны.

Орелик могла закончить поединок — Зурси открывался на доли секунды, этого было достаточно. Однако в планы Русаны не входило тяжело ранить охотника или, тем более, убить. А обезоружить не удавалось. Да и помогло бы? Ачи с копьями наперевес следили за каждым её движеньем, сбежать не позволят. И некуда ей бежать от кхиров. Она ведь шла к ним, стало быть, обязана принять их законы.

Пришлось рискнуть. Они «танцевали» на берегу ручья минут десять, и Зурси начал уставать. Рука его держала меч уже не так цепко. Изловчившись, Орелик сильно ударила по лезвию у самой рукоятки, снизу вверх. Сообразила, что подошла слишком быстро, что нарвалась-таки. Чужое лезвие прорвало тунику слева на рёбрах, разрез сразу же начал багроветь, намокая кровью. Но меч Зурси уже отлетел в сторону, и сам он, не удержавшись на ногах, опрокинулся. Не дожидаясь, когда наконечники копий упрутся в спину, Русана рухнула на колени, направила лезвие собственного меча себе под рёбра.

— Я не боюсь! Я сама справлюсь, видишь?! Но не здесь и не сейчас! Я должна это сделать в Джасжарахо. Перед со-ртох.

Зурси, мигом откатившийся к своему оружию, недоверчиво уставился на неё. Сел. Потом поднялся на ноги, потирая ушибленную руку. Подошёл, целя острием в лицо.

— Гур одинаков хоть здесь, хоть в тирче…

— С каких пор рта судят о целях ртаари? Я сделаю то, что велела мне Кхарит-Джуга.

— Джуга всё равно, она в Усыпальнице… — пробормотал охотник.

Некоторое время они так и стояли рядом: Русана на коленях, целя себе в солнечное сплетение, и Зурси над ней, готовый в любой миг воткнуть лезвие в глаз. Раньше Орелик подумала бы, что рта размышляет над её словами, теперь знала — слушает её ощущения. Пусть, обманывать его сотрясением воздуха она не собиралась.

— Я прошу помощи не в том, чтобы завершить тхе-шу, а чтобы завершить его достойно.

Зурси отступил. Произнёс, всё ещё неуверенно:

— Я провожу тебя в Джасжарахо, но меч отдай. В тирче я верну, чтобы ты могла сделать гур, как настоящий рта. Хоть ты и не рта.

Орелик разжала ладони, позволяя забрать оружие. Поднялась с колен.

— Я не рта, и меч мне больше не понадобится. Сохрани его… для моего сына.

* * *

Слух о её возвращении облетел Джасжарахо, словно искра. Что-то подобное было, когда их с Арояном впервые принесли, нанизанными на шесты как охотничью добычу. Такое же изумление на лицах, и со-ртох также спускалась навстречу по парадной лестнице.

Конечно, это была не Ишбит, — первая мать ушла, узнав, что Джуга больше нет. Преемницей стала та, кого Претендентка вела в танце последнего Кхи-охроэс, как и предполагал Жуби. Только была это не Турха, а Дарса! Почему так произошло, никто из кхиров не понимал, Первые Матери тирчей могли лишь догадываться. Джуга-Кхарит ушла, и вместе с ней ушла Турха. Хранительницей стала огненная ртаари. Что ж, это тхе-шу, его следует принять и идти по нему далее.

Спустя час Русана и со-ртох Ракиш сидели напротив друг друга в комнате на самом верху дома Джасжарахо, в маленькой башенке, поднимающейся над черепичными крышами. Комната была совершенно пуста: голый пол, голые стены. Когда-то они с Арояном считали, что со-ртох использует это помещение для медитаций. Оказалось, для разговоров с ртаари.

Раньше Русана была едва знакома с этой арт: неделя совместного паломничества в ц’Аэр, а до этого ядовитая рыбёшка, сунутая в клетку инопланетников, — больше они не пересекались. Поэтому сейчас старались понять, услышать друг друга. Внешне со-ртох мало походила на предшественницу: тёмношерстая, кареглазая, достаточно молодая. Она говорила медленно, тщательно выговаривая слова, и делала долгие паузы между фразами. Слушала. А Орелик слушала её.

Странный двойной Турнир остался позади, Дарса вернулась в небесный дворец Хранительницей, и постепенно жизнь в Кхарите начала возвращаться в привычное русло. Во всяком случае, так видели это кхиры. До со-ртох долетали отголоски странных бурь, продолжающих сотрясать чце-ригхтоэ’ох. Но Дарса не хотела беспокоить свой народ, и Первые Матери хранили молчание.

Русана опустила глаза на тхе-гур, лежащий на полу между их коленями, — протяни руку и возьми, даже наклоняться не нужно. Собственно, именно этого ждала от неё Ракиш. И все её соплеменники внизу. Не исключено, что острая бронзовая игла когда-нибудь закончит путь жизни Русаны Орелик. Но пока думать об этом рано.

— Ты говоришь, Дарса стала хорошей Хранительницей?

— Как иначе? Каждая ртаари мудра и сильна. Хранительница всегда лучшая из них.

— Всегда?

Губы женщин не шевелились, разговор был слишком серьёзен, чтобы сотрясать воздух. Каждая из собеседниц слышала немного больше, чем говорила другая.

— Я орайре, со-ртох. Не пытайся молчать.

— Орайре, оставшаяся без своей ртаари. Мне жаль тебя.

— Ты пытаешься быть верной Дарса, я — частица Джуга, хранившей Кхарит многие годы. Она чувствовала, что с её наследницами может случиться беда, и оставила помощь для них. Если всё благополучно, помощь не понадобится, мой путь будет закончен, — Орелик провела пальцами по игле. И сурово добавила: — Если же нет — я должна передать в небесный дворец послание моей Хранительницы. Пока Кхарит ещё существует.

Ракиш опустила веки, нехотя продолжила рассказ. Кхи-охроэс прошёл как обычно, большинство Избранных не сомневались в этом. Все они попали в ц’Аэр впервые, такова воля Хранительницы. И в этом заключалась первая странность. Второй стало то, что рта среди них было втрое больше, чем арт, и половина из них не вернулась в тирчи, осталась жить в доме смотрителей. Третья странность пугала: яйца, что зрели в телах матерей, несли исключительно мужские зародыши. Зачем Хранительнице нужно так много мужчин? Каким видит она путь своего народа?

Была ещё одна странность. Гзура, теперь сильнейшая ртаари после Хранительницы, не дождалась Лазоревого Дня, ушла в сноявь Усыпальницы. Так и раньше бывало, не все ртаари способны подняться на верхнюю ступень знаний, не все становятся Претендентками, тем более, Хранительницами. Исчерпав себя, они уходят, оставив энергию сёстрам. Но не в год Турнира!

Первые Матери видели это, и чёрные тени ложились на их мысли. Часто смотрели они на тхе-гуры, предчувствуя, что не долго смогут служить своему народу. Нечто подобное было когда-то, очень давно. События, не похожие на сегодняшние, но такие же пугающие и необъяснимые. Первые Матери ждали.

— Они пришли? — оборвала рассказ со-ртох Русана. Она не стала уточнять, кто должен прийти, и так понятно.

Ракиш поняла:

— Да, на северном побережье. Турнир начался три дня назад. Он тоже неправильный.

Орелик уже видела эту «неправильность». На севере, на противоположном краю острова, шёл не Турнир, шёл бой. Кхиры воевали с кхирами, Дарса развязала первую на этой планете войну. Зачем? Что могли решить примитивные мечи и стрелы в поединке сил, могущество которых трудно представить? Для чего эта бессмысленная бойня?

Русана поймала себя на том, что рассуждает как кхир. Люди бы в происходящем не заметили ничего противоестественного, вся история земной цивилизации устлана горами трупов и полита реками крови. Лишь сейчас её соплеменники начали осознавать, что существуют другие методы решения споров. Да и то далеко не все.

События развивались иначе, чем в саге о Тайриш, Дарса воспротивилась воле Хранительниц Шакха. Была ли в этом хоть толика здравого смысла? Что произойдёт, если она победит? В Кхарит явится новая претендентка? Или мятежный остров оставят в покое, признав право на выбранный тхе-шу? В любом случае, Русане следовало торопиться. Пусть Ракиш не понимала, куда приведёт дорога, по которой новоявленная Хранительница делала первые шаги, Русана же знала это слишком хорошо. По учебникам истории.

Она вновь провела пальцем по тхэ-гуру. Рывком поднялась.

— Благодарю, со-ртох. Прощай, я иду в небесный дворец. — Глядя, как поднимается собеседница и прикалывает иглу к поясу, добавила: — Когда Дарса уйдёт, не спеши за ней.

— Дарса выиграет Турнир, я верю в это, — упрямо возразила Ракиш.

Новоявленной со-ртох пока не часто приходилось видеть, как путешествуют орайре. Ей было интересно, поэтому она не спешила выйти из комнаты, оставить гостью саму. И удивлялась, почему медлит та. А Орелик пыталась найти вход в чце-ригхтоэ’ох. Там больше не было Джуга, не было ничего, с ней связанного: ни орайре, ни комнаты, где Русана провела несколько месяцев. Попасть просто в небесный дворец невозможно. Она могла войти лишь в определённое место, которое знала и способна представить.

Разумеется, Сахра по-прежнему живёт во дворце. Младшая ртаари могла бы стать ключом к его воротам. Но он не действовал! Девчонка приходила к ней лишь во сны. Раньше Орелик не придавала этому значения, но теперь поняла — она ни разу не видела Сахра в яви, поэтому не могла представить её образ. А над снами чце-ригхтоэ’ох не властен.

Русане вдруг стало страшно. Ракиш заметила растерянность на её лице, потянула тхэ-гур обратно: разве Джуга доверила бы послание той, которая не способна его доставить? Конечно, Орелик могла убить со-ртох голыми руками и уйти отсюда. Но далеко ли? Внизу ждали стрелы и мечи рта. Нет, из этой комнаты у неё было лишь два выхода. И назывались эти выходы: чце-ригхтоэ’ох и гур. Если первый заперт, значит остаётся…

И тут Русана вспомнила — у неё есть ключ от ворот небесного дворца! Она забыла о нём, а он спокойно лежал в дальнем кармашке памяти. Самая первая её «экскурсия» по бесконечной анфиладе комнат, рыжая орайре, нежащаяся в ванне. Как её звали?! Вспомнить, вспомнить скорее! Шорих!

Едва имя всплыло из памяти, как мягкая лапка чце-ригхтоэ’ох коснулась сознания Русаны. В следующее мгновение стена комнаты исчезла, на её месте заклубилось белёсое ничто. Орелик шагнула…

Глава 27. Дотянуться до небес

Орайре владеют эмоциями куда лучше, чем рта. Шорих удивиться чуть-чуть:

— Ты жива? Все уверенны, что вы давно умерли, заблудившись в лесах. Вы же не вышли ни к одному тирчу!

Русана прошлась по комнате, плюхнулась на тахту. Как и в первый раз, она застала хозяйку апартаментов за купанием. Какая-то болезненная чистоплотность.

— Как видишь, слухи о моей гибели сильно преувеличены. Я жива и здорова, и мне нужно говорить с Хайса. Можешь сообщить ей, что я пришла?

— В этом нет необходимости. — Орелик повернулась на голос. — Не забывай, я смотрительница небесного дворца. Я почувствовала твоё присутствие, едва ты сделала первый шаг.

Хайса не мудрствовала со своим обликом, выглядела как обычная арт. Не совсем обычная — красавица по канонам кхиров. Круглое личико с огромными жёлто-зелёными глазами, светло-коричневая шерсть, три пары крепких грудей, выпирающих под ярко-лазоревой с белыми прожилками туникой.

Ртаари неторопливо обошла тахту, не отрывая глаз от нежданной визитёрши. Опустилась в сгустившееся из воздуха кресло.

— Да, ты сумела выжить вне роя. Но что ты собираешься делать дальше? Твоей покровительницы и защитницы больше нет. Новая Хранительница постарается исправить её ошибку.

— Кхарит-Джуга совершила ошибку? Какую же?

— Её ошибка — ты! — жёстко выпалила Хайса. — Джуга подвергла тхе-шу Кхарита огромному риску, сделав вас частью нашего племени. Ваши гены, эмоции, ментал светятся опасностью!

— Ты считаешь, нас следовало убить?

— Шакх сам способен очиститься от вторжения, не нужно было мешать ему. В крайнем случае, если Джуга хотела исследовать чужаков, ей следовало изолировать вас.

— Кто возьмётся решать за Хранительницу, что она должна делать?

Укол оказался весьма болезненным. Русана увидела, как вспыхнули искры в глазах собеседницы. Тут же её саму тряхнуло, как от хорошего электроразряда.

— Никто. Поэтому я не уничтожу тебя. Пусть новая Хранительница решит, как поступить. Вижу, ты уже привела потомство? Что ж, сочувствую тебе как матери: вашему племени не прижиться на нашей планете! Разговор закончен.

Орелик опомнилась. Всё шло не так, как она представляла. Она ожидала застать в небесном дворце раскаяние и безнадёгу, а столкнулась с откровенной враждебностью. Почему?

— Подожди, мы ведь его и не начинали! Я пришла объяснить поступок Джуга. Хранительница увидела то, что ртаари низших ступеней разглядеть не могли. Она бы всё рассказала сама, если бы не болезнь Дарса…

— Кхарит-Дарса вполне здорова!

— Все Хранительницы Шакха так считают?

Сказала и сжалась, готовясь к новому энергетическому удару. Но ртаари сдержалась. Лишь коготки царапнули подлокотники кресла.

— То, о чём ты сейчас думаешь — это просто проверка. Дарса поднялась на верхнюю ступень очень быстро и неожиданно, поэтому Хранительницы Шакха захотели узнать, хватит ли у неё сил и знаний оберегать Кхарит. Ещё один Турнир…

— Разве кхиры участвуют в турнирах? Зачем Дарса…

Договорить Русана не успела. Тахта под ней исчезла. И апартаменты Шорих исчезли, даже дух захватило от ощущения стремительного падения. Тут же больно ударилась задницей и пятками, охнула, переводя дыхание. Осторожно повела головой.

Она сидела на полу в небольшой квадратной комнате. Ни окон, ни дверей, ни мебели. Вообще ничего, куб из светло-голубого камня, и она внутри этого куба. Хайса не пожелала слушать. Почему? Джуга в чём-то ошиблась? Или это она неправильно истолковала послание, оставленное Хранительницей?

Ушиблась Русана ощутимо, смотрительница небесного дворца не отказала себе в мелкой пакости. Кто бы мог ожидать, что среди ртаари есть такие стервы! Вспомнился сон с выпотрошенными телами Айрих и Хефиз. Надеяться на великодушие не приходилось, здесь допустимо всё, что пойдёт на благо племени и вида. Отличная логика… если бы ртаари никогда не ошибались.

Тихо постанывая, Орелик поднялась на ноги, проковыляла вдоль периметра комнаты. Путешествие получилось недолгим, внутри куба с ребром в три метра много не нагуляешься. А выхода отсюда нет.

Сидеть было больно, стоять тоже. Единственная приемлемая поза — лёжа на животе. Спать Русана не собиралась, как умудрилась задремать, не поняла…

— Привет, Руся.

Сахра вновь нарядила себя в клетчатый сарафан, отрастила волосы и туго заплела косички.

— Привет, — процедила сквозь зубы Русана.

Девчонка присела рядом на корточки.

— Я рада, что ты жива. Считаешь, что я поступала с тобой плохо?

— Не со мной, с Кхарит-Джуга. Вы все — предательницы.

— Я ещё не совсем ртаари. Я не умею заглядывать в будущее и решать, что верно, а что нет. Я не знала, что так получится. И Расша не знала, и остальные.

Орелик перевернулась на спину, села. Ягодицы болели даже во сне. Ох и синяки там, наверное.

— Теперь-то знаешь? Можешь сказать из-за чего Хайса на меня злится?

— Хайса не злится, она растеряна. Пытается нащупать путь Кхарита и не может. Я расскажу тебе всё, что знаю…

Чужаки свалились на Шакх как снег на голову. Всплеск растерянности и невольного страха ощутила каждая ртаари: гипотеза о разумных существах, живущих на других планетах, которую никто не воспринимал всерьёз, обернулась реальностью. Механизмы пришельцев Хранительницы уничтожили почти инстинктивно.

Затем страх отступил. Чужаки оказались существами слабыми и беспомощными, потерявшими связь с собственной цивилизацией. Они не стоили дальнейшего внимания — Шакх очистится от вредоносной органики без помощи своих королев. Необитаемый остров на юге архипелага станет тюрьмой и могилой для заблуд.

Второй раз о чужаках Сахра услышала, когда выяснилось, что те не издохли, а живут в одном из тирчей Кхарита. И Джуга не только изучает их через со-ртох, но и строит для них защиту от иммунной системы Шакха. Сахра находила это забавным, Расша — нет. Именно белая ртаари помогла Хранительнице уберечь чужаков, превратить в часть племени. И первой испугалась, увидев, что из этого получилось.

А второй испугалась Хайса, когда, закончив дистанционную обработку, Хранительница ввела пришелицу в небесный дворец. Каждая ртаари ощущала, что происходит необычное, следовательно, потенциально опасное. Джуга рисковала Кхаритом, а возможно и всем Шакхом. Остальным оставалось верить, что она понимает, ради чего.

Турха была более консервативной. Из поколения в поколение Хранительницы вели кхиров проторенным путём. Приближалось её время, и она не желала продолжать рискованные эксперименты предшественницы. Ртаари существуют для кхиров — это правильно, это понятно, это закон. Для пришельцев, спектры которых опасно искажались привязанностью к миру вещей, в законе места не было.

Кто и когда первый подумал, что Турха обязана выиграть Турнир? Сахра не знала. Молодая ртаари улавливала всплески эмоций, волнами прокатывавшихся по чце-ригхтоэ’ох: «Джуга больна, её мудрость подточена слишком близким общением с инопланетянкой», «Джуга дважды растворяла лучи Претенденток, она постарается сделать это вновь во что бы то ни стало», «Джуга слабеет, она нарушит правила ради победы», «Турха нужно помочь».

Как можно помочь солнечной ртаари? Дарса убедила, что найдёт способ. И что остальные должны не знать. Это было тяжело, но Расша и Хайса согласились. Груз осознания ляжет на одну, и она унесёт его в Усыпальницу, едва Турнир завершится, и Турха станет Хранительницей.

Однако вышло не так. В чце-ригхтоэ’ох вернулась не Кхарит-Турха, а Кхарит-Дарса. Потрясённым сообщницам огненная ртаари объяснила, что Джуга смогла победить, и ей пришлось немедленно бросить Вызов и вступить во второй Турнир. Бремя Хранительницы легло на неё, но она с радостью передаст его той из сестёр, которая первой достигнет пятой ступени света.

Оставалось надеяться, что ущерб, нанесённый тхе-шу их народа, не смертелен, что всё восстановится, и работать над этим. Приближался Лазоревый День, первый Кхи-охроэс, который планировала новая Хранительница.

Как она это сделала, не понравилось никому. Гзура высказала недовольство вслух, громко, на весь Шакх, чтобы услышали все Хранительницы. Она усомнилась в том, что Дарса смогла усвоить мудрость предшественниц. Тем самым объявила огненную ртаари самозванкой.

Фактически, это был Вызов. Кхарит-Дарса приняла бы его, хоть третий Турнир получался совсем не ко времени. Но Гзура отказалась, заявив, что не готова принять бремя, как не готова нести его и Дарса. Что в Кхарите больше нет Хранительницы, а значит, нет и самого Кхарита. И в довершение покинула чце-ригхтоэ’ох, ушла в Усыпальницу.

Кхи-охроэс они провели, хоть странным оказался его итог. Но Вызов сам собой не исчезает, Вызов ждёт Турнира. Все ртаари Кхарита понимали, что это означает для них. Долго ждать не пришлось. Ещё не закончился сюпар, не восстановилась энергия, затраченная на продолжение рода, а Хранительницы Шакха уже обратили взоры к острову. Кхарит-Дарса должна подтвердить, что способна видеть, понять и направить тхе-шу своего народа.

* * *

Русане начинало казаться, что о ней забыли. Что она навечно замуровали в этом кубике, и ей предстоит умереть от голода и жажды. Абсолютно одинаковые грани расшатывали ощущение пространства. Порой она не могла понять, где пол, где стены, а где потолок. Тогда казалось, что грань, на которой сидит, становится вертикальной, и сейчас она соскользнёт с неё. Разум понимал, что это не так, но мышцы сами собой напрягались, готовясь к падению.

Когда стены внезапно исчезли, Русана приняла это за очередную иллюзию. Лишь голос Хайса, прозвучавший в голове, заставил понять, что о ней наконец вспомнили:

— Что передала Джуга дочерям?

Орелик сидела на белых мраморных плитах, посреди огромного и пустынного зала. Лишь четыре кресла стояли здесь: лазоревое, синее, белое, бардовое. Каждое на расстоянии десяти шагов от неё. Хотя какие расстояния в чце-ригхтоэ’ох?!

В креслах сидели ртаари. Русана задержала взгляд на бардовом. Сахра? Та услышала мысленный вопрос, дёрнула подбородком чуть заметно. В яви она выглядела кхиром-подростком, и в компании «настоящих» ртаари чувствовала себя неуверенно.

— Мы ждём.

Голос Хайса стал резче. Почти ударил, заставив непроизвольно вздрогнуть. Орелик развернулась к ней. Подумала, не встать ли, чтобы не приходилось смотреть на собеседниц снизу вверх? Решила — не стоит. Ртаари было лишь четверо. Баланс сил в небесном дворце изменился.

— Турнир завершён, Дарса больше нет. Ртаари Кхарита лишены права продолжить тхе-шу своего племени, — Русана не спрашивала — утверждала. Не отрываясь, глядела в жёлто-зелёные глаза смотрительницы, ожидала реакции.

Хайса не ответила ни словом, ни мыслью, ни жестом. Вместо этого прозвучал из-за спины усталый приглушенный голос белой ртаари:

— Да.

Русана развернулась. Что ж, ей безразлично с кем из этой четвёрки продолжать разговор.

— А что стало с её «армией»? С целым хисом рта?

— Все мертвы. И многие из чужаков, приплывших вслед за Претенденткой, тоже, — теперь ответила Хайса.

Орелик показалось, что её голос дрогнул. Вновь развернувшись, она взглянула на лазоревую ртаари.

— Зачем это было нужно? Что решали эти смерти?

— Ничего. Дарса надеялась, что противница не сможет все силы отдать Турниру, попытается защитить своё племя. Так и было. Но…

— …Дарса всё равно не смогла победить, — закончила за неё Русана. А затем выпалила: — Потому что она — не Хранительница! Она побоялась принять в себя знания предшественниц. Гзура сказала правду.

Хайса опять промолчала, только веки её медленно опустились. Не дождавшись ответа, Орелик развернулась. Оказывается, и белая ртаари закрыла глаза. И синяя. Сахра съёжилась под её взглядом, тихо прошептала:

— Русит, тхе-шу Кхарита оборван. Мы уходим. Если тебе есть, что сказать, говори быстрее. Нам трудно удерживать тяжесть стыда. Мы ошиблись, не заметили болезнь, поразившую огненную ртаари. Мы не сумели достойно продолжить путь наших предшественниц. Мы должны уступить место другим.

Это запоздалое раскаяние было Русане абсолютно ни к чему. Яростно фыркнув, она вскочила на ноги.

— Ты хоть не оправдывайся! Ты тут меньше всех виновата. — Резко развернувшись к смотрительнице, бросила ей в лицо: — Признать ошибки недостаточно, их нужно исправить. Джуга этого хотела от дочерей, а не гибели Кхарита. Вы обязаны закончить то, что она начала. «Другие», о которых вы говорите, не станут этого делать. Потому что не смогут впитать её знания.

И она рассказала обо всём, что происходило с ней с первого шага по земле Шакха. О всех своих ощущениях, эмоциях. Старалась не упустить ничего, страшась, что любая малость может оказаться решающей. Ртаари слушали внимательно, не перебивали. И никак не реагировали. Поэтому, закончив, Русана внезапно испугалась. Что если она неверно передала послание? Да и как передать то, что сама можешь лишь ощутить?

Первой заговорила Расша:

— Джуга помогла тебе вывести сильное и здоровое потомство, способное жить в этом мире. Способное скрещиваться как с твоим племенем, так и с нашим. Мы предвидели, что так случится, и считали, что это слишком опасно, это ослабит защиту Шакха от внешней инфекции. Мы ошиблись, Хранительница делала это для блага кхиров, а нашей мудрости не доставало заглянуть так же глубоко, как смотрела она. Жаль, что планы её остались невыполненными. Тхе-шу Кхарита оборвался, наши кхиры станут частью иного племени, идущего по иному пути. Мы понимаем, — ты мать, пытаешься уберечь своё потомство. Но мы тебе помочь не в силах. Прости.

Она замолчала. Должно быть, это было общее мнение. Русана чувствовала, как сердце бешено клокочет внутри.

— Это всё, что вы можете мне сказать? Ладно, я ничтожество, я не способна осознать то, что вложила в меня Джуга. Но вы?! Вы тоже ничего не поняли? Вы — могущественные королевы?!

— Мы не могущественные, Руся, — неожиданно произнесла молчащая прежде Рисха. — Мы все пока ничтожны перед мудростью Хранительницы. Поэтому мы не справимся с тем, чего ты от нас ждёшь. Прости.

Она медленно поднялась из кресла. Произнесла:

— Я хочу уйти. Вы меня отпускаете, сёстры?

— Нет! — закричала Русана, видя, как вслед за Рисха поднимаются остальные. — Подождите! Я не смогла рассказать! Но оно во мне — объяснение того, что сделала Джуга! Ну же, вытащите его!

В шаге перед ней затрепетало белое марево. Начало постепенно редеть, становиться прозрачным. За ним больше не было залы небесного дворца. Там зеленели леса Кхарита.

— Чтобы сделать то, что ты просишь, нужно стать тобой. Ни одна из нас не сможем этого сделать, Русит, — Сахра теперь стояла рядом, грустно смотрела на неё. — Уходи к своим детям. Если это ваши последние дни, то лучше их провести вместе. Прости.

Чувствуя, как тело леденеет от бессилия, Орелик сделала полшага вперёд. Белёсый туман подался, спеша принять её, вышвырнуть из дворца. Последний раз оглянулась. Четыре фигуры в разноцветных туниках медленно таяли. Она не сумела передать послание! Инопланетянка, чужачка, глупо было и надеяться…

«…Из всех сестёр разве что Хайса смогла бы как-то использовать твою энергию…» — давно забытая фраза блеснула в сознании ослепительной молнией.

— Неправда! Одна из вас может! Может стать мной!

Отшатнулся туман за спиной, перестали блекнуть фигуры ртаари. Объяснять ничего не требовалось. Образ, возникший в её сознании, был достаточно внятным. Хайса смотрела на неё недоверчиво.

— Ты хочешь, чтобы я сделала тебя своей орайре?! Ты понимаешь, что это значит? Это ведь будет не иллюзия — реальность. Ты решишься на такое?

«Это будет не иллюзия. Орайре — частица ртаари». Фразы звучали в голове Русаны. Резкие, беспощадные. Пожертвовать собственной индивидуальностью, превратиться в часть кого-то невообразимо чужого? Единственный способ позволить ртаари ощутить то, что ощущает она. Но процесс необратим, она никогда не станет вновь Русаной Орелик…

Она гордо приподняла подбородок:

— А ты решишься на это, смотрительница небесного дворца?

Хайса смотрела не мигая, и её огромные глаза постепенно отодвигали в сторону весь остальной мир. Орелик почувствовала, как лёгкое покалывание пробежало по телу от пальцев ног до затылка. Затем кто-то бесцеремонно сунул руку ей в череп и начал ощупывать мозг.

— Что ж, если ты выдержишь, я возьму тебя. Мне нечего бояться. Все болезни вашей расы, которые ты принесла, уйдут вместе со мной.

Хайса моргнула. И как будто невесомая оболочка слетела с неё и со всего вокруг. Преображение было таким стремительным, что Русана отшатнулась. Образ, который лазоревая ртаари выдернула из её памяти, был худшим из всего, что она могла там найти.

Место и время Орелик узнала сразу: бар в городке Академии Космофлота, вечер накануне начала гиперпрактики. Только сейчас здесь было пусто… если не считать Крамных, стоящую прямо перед ней. Для чего Хайса выбрала именно этот образ и эту сцену? Хотела унизить, отомстить? Или проверяла, готова ли чужеземка переступить гордость, отвращение, стыд? Переступить себя.

Русана постаралась, чтобы улыбка на её лице не выглядела натянутой. Спросила:

— Мы что, опять будем драться? Не стоит. Признаю, ты сильнее меня, Хайса.

— Хайса? Это откуда-то из другой оперы. Меня зовут Виолетта, если ты не узнала. Для девушек можно коротко — Вил. И я кое-что хочу от тебя.

— Хорошо, пусть будет Вил. Я была неправа, затеяв ту глупую драку, извини. Нам следовало спокойно поговорить. Я всё могла объяснить, просто не хотела. Я посчитала себя выше и лучше, чем ты.

Крамных хищно прищурилась, подвинулась ещё ближе. Она была на голову ниже Русаны, ей пришлось запрокинуть лицо, чтобы заглянуть в глаза противницы. Орелик видела, как раздуваются ноздри, как кривятся полные яркие губы.

— Ты в самом деле выше. И, говоришь, лучше? А если проверить? Извинения — лишь слова, сотрясение воздуха.

— Ты хочешь ударить меня? Посмотреть, как я падаю и теряю сознание?

— Да, хочу… трахнуть тебя! — Вил широко улыбнулась, обнажив зубы. Они были ровными и мелкими, лишь клычки немного выступали вперёд.

Орелик почувствовала, как её собственная улыбка превращается в гримасу. Все-таки проверка. Что ж, пройдём и сквозь это. Хайса могла принять образ куда более отвратный, а это как-никак человек. Хоть и сволочь!

— Чего остолбенела? Ты ведь только самцам позволяешь трахать себя, а таких девчонок как я презираешь!

— Вовсе нет, — опомнилась Русана. — Почему бы не попробовать? Это даже интересно.

Она подняла руку, сначала осторожно, а потом всё решительнее потянула застёжку на куртке. Крамных стояла не шевелясь, не отрывая глаз от лица Русаны. Расстёгнутая куртка мягко соскользнула с плеч. Одежды под ней не было, лишь смуглая гладкая кожа. Орелик медленно провела пальцами от запястий девушки вверх вдоль предплечий, плеч, до самой шеи. Затем ещё медленнее — вниз. Было странно трогать чужую женскую грудь. У Виолетты она была маленькая и смешная, будто две морковки, торчащие в разные стороны.

Крамных резко отстранилась.

— Нет, меня лапать не нужно! Это я тебя поимею, поняла? А ты можешь расслабиться и получить удовольствие.

Орелик замерла. Что делать дальше, она не знала. Стояла, покорно позволяя стащить с себя майку, брюки. Пальцы у Виолетты были сильными, иногда грубоватыми. Если закрыть глаза, можно забыть, что к тебе прикасается женщина, в кровь разбившая твоё лицо. Сосредоточиться на собственных ощущениях…

Руки Крамных остановились.

— Эй, подруга, ты сейчас с кем?

Русана быстро открыла глаза, уставилась на стоящую перед ней девушку. Та презрительно скривила губы, процедила:

— Так не пойдёт. Никаких иллюзий, забыла?

Подняла с пола куртку, и не спеша направилась к выходу. Русана смотрела ей в спину, понимая — экзамен провален. Ну уж нет, так легко она не отступит!

— Вил, стой! Считаешь, что можешь запросто уйти отсюда?

Крамных покосилась через плечо.

— А как ты меня остановишь?

В один прыжок Русана оказалась рядом. Рывком развернула, сжала пальцами плечи, спину, притянула к себе нагое тело. Виолетта будто ждала этого, жадно впилась губами в её губы, руками — в её тело, такое же нагое. Орелик ощутила, как напряжены мускулы под упругой кожей, — слишком напряжены для любовной прелюдии. В следующий миг Виолетта выскользнула из объятий, неуловимо проведя подсечку. Сгруппироваться Русана не успела, поняла, что валится на пол как тогда, в прежней реальности.

Упасть всей тяжестью на пол Крамных не позволила, в последнюю секунду поддержала, сделав приземление на спину мягким. Тут же навалилась сверху, обвила коленями бёдра, припечатала лопатки к мраморным плиткам пола. В светло-карих глазах плясали бесовские искры, и усмешка полных губ не казалась хищной и омерзительной, лишь озорной. Не отвечая, Русана положила ладони на маленькие тугие ягодицы. Повела дальше, нащупывая желобок между ними. Ещё дальше, к промежности. Улучив мгновение, когда противница начала невольно прислушиваться к ощущениям, резко дёрнулась влево, перекатываясь на бок.

Это была игра, похожая на борьбу, или борьба, похожая на игру. Они старались не причинять специально боль друг другу, но и не поддавались. Силы были примерно равными, Виолетта выигрывала в скорости и подвижности, Русана — в весе и размерах. Сколько времени длилась их странная возня, Орелик не знала, но ей удалось взять верх — в прямом смысле. Крамных лежала под ней с широко раздвинутыми в стороны ногами, с правой рукой, заведённой за спину. Оставалась малость — отправить туда и левую. Тогда соперница будет полностью в её власти…

Хайса не случайно выбрала именно этот образ. Не телесная близость делает орайре частью ртаари. Что-то более тонкое, то, что невозможно облечь в форму и назвать словом. Никто и никогда не унижал Русану так сильно, как бывшая однокурсница. Должно быть, это самый глубокий шрам на её личности. Способна она избавиться от него? Понять, что форма ничего не значит, нащупать сущность, скрывающуюся под ней.

Она замешкалась, и, воспользовавшись этим, Виолетта резко ударила кулаком по полу. Так сильно, что даже Русана ощутила боль крошащихся косточек пястья. Мраморная плитка не выдержала, треснула. Трещины побежали во все стороны, пол прогнулся… распался, швырнув обнявшихся то ли противниц, то ли любовниц вниз головами в тёмную солёную воду.

Это было сверхнеожиданно. Инстинктивно Русана попыталась вдохнуть и опоздала. Вода хлестнула в нос, в глотку. Едва не захлебнувшись, фыркая и отплёвываясь, она рванула вверх. Но Крамных снова обвила её тело руками и ногами, не пускала, влекла на глубину. Дышать было нечем, в глазах начинало темнеть, в ушах зазвенело, — так было однажды, Русана вспомнила ощущение. А Виолетта смеялась, разглядывая ужас на лице соперницы. Маленькие пузырьки кипели вокруг её губ, ноздрей, унося вверх спасительный воздух. Кажется, она не боялась, ей нравилась эйфория агонии. Она изгибалась всем телом, вжималась, вдавливала в себя, будто стремясь запечатлеть памятью кожи их близость. И внезапно отпустила, ослабила хватку. Следовало ракетой взмыть вверх, пока не отключилось сознание…

Русана удержалась от соблазна. Сама обхватила тело соперницы руками, прильнула к губам, ловя выкатывающиеся пузырьки. Он был так сладок — один вдох на двоих. Не требовалось никаких движений, чтобы подниматься по волне экстаза, лишь сжимать друг друга в объятиях и дышать…

Резкий рывок вырвал её из воды. Орелик задохнулась от боли в рёбрах, вскрикнула. Ошеломлённо взглянула вниз. Океана не было. Она висела на отвесной скале, пристёгнутая страховочным канатом. И Виолетта висела, прижавшись к её груди, обхватив спину. Верёвка медленно раскачивалась, и так же медленно девушка соскальзывала, съезжала всё ниже и ниже. Вот уже лицо уткнулось Русане в живот. Может быть, силы оставляли её? Руки, прежде такие цепкие, слабели, — Русана ощущала это собственным телом.

— Держись же!

Она уцепилась за плечи девушки, потянула вверх. Крамных почти не помогала. Орелик поднимала её, перебирая руками — плечи, бока, бёдра, — пока их лица вновь оказались рядом. Воспользовавшись этим, Виолетта припала к губам спасительницы. Жадно искала поцелуем язык, высвободила руки, ласкала ими лицо, шею Русаны. Орелик оказалась совершенно беспомощной, вынужденная единолично удерживать на себе не к месту любвеобильную напарницу. Это было нечестно! В качестве маленькой мести Русана от души ущипнула Крамных за задницу…

Такой реакции она не ждала. Виолетта, не переставая целоваться в засос, отвела руку, нащупала страховочный линь. Щелчок — и карабин под её пальцами раскрылся. Ремни обвисли, и бурая стена в метре от них рванула вверх. Русана почувствовала, как мгновенно онемели, стали ватными мускулы. Внизу опять были острые камни, тело помнило о смертной боли.

Крамных даже сгруппироваться не позволяла, наоборот, запрокидывала, стараясь перевернуть вниз головой. Затем резко оттолкнулась, зависла, держась лишь рукой за её руку. Казалось, сила тяжести не имеет власти над ней.

— Так что, будешь дальше падать, или полетишь со мной? — крикнула насмешливо.

Скуластое лицо Виолетты горело от возбуждения, грудь поднималась в такт дыханию часто-часто. Полететь?! Русана почувствовала, как отступает онемение. Полететь — это ведь так легко! Нужно лишь забыть, что падаешь. Забыть, что вообще способна упасть…

— Тогда догоняй!

Виолетта разжала пальцы и свечой взмыла вверх. Секунда, и уже не различишь её на фоне неправдоподобно яркого, лазоревого неба. Как будто растворилась, как будто она и есть это небо.

Она в самом деле была лазоревым небом Кхарита. Форма больше не имела значения.

Глава 28. Последний Турнир

Свою комнату в небесном дворце Русана узнала, едва открыла глаза. Мраморный пол, колонны, бассейн с фонтанчиком. Даже ваза наполнена фруктами — как всегда. И орайре сидит на кушетке у её ног. Заметив, что сестра проснулась, приветственно вытянула губы. Всё, как прежде… только сейчас рядом с ней сидела Шорих. И тело неправдоподобно лёгкое и слабое одновременно, приподняться на локте — почти непосильный труд.

Шорих вскочила, с готовностью бросилась помогать. Не утерпев, спросила шёпотом:

— Как получился первый раз? Ты летала?

— Ага, — кивнула Русана. Ей наконец удалось сесть. — Налеталась так, что ни руку, ни ногу поднять не могу.

Шорих метнулась к столику, принесла фарфоровую миску, до краёв полную белой творожистой массой.

— Ешь. Это поможет быстрее восстановить энергию.

Русана хотела спросить, что за блюдо, но передумала. Запустила в миску пальцы, так как ложку не предложили. Масса была рыхлой, чуть липкой. Набрала пригоршню, сунула в рот. Это и жевать не требовалось. Смешиваясь со слюной, пища таяла, оставалось только глотать.

Судя по вкусу, грудное молоко и здесь было одним из основных ингредиентов, хоть на традиционное орче блюдо не походило. Скорее, творог с какими-то добавками.

Шорих вновь примостилась рядом, затараторила:

— Скушаешь, и легче станет. У меня тоже так бывает. Значит, д’арше был очень хорошим. Я тогда лежу в ванне и ничего не делаю, пока Хайса снова не позовёт. Она волшебная, правда?

— Правда, — Орелик улыбнулась. — Волшебная.

Проанализировать свои чувства к лазоревой ртаари Русана не пыталась. Их невозможно было с чем-то сравнивать, а значит, нельзя квалифицировать. Она испытывала в жизни любовь, страсть, влечение — в этот раз было иначе. Единственное, на что это походило: ощущение, когда дети росли в ней. Они были частью её существа, теперь она стала частью.

Будто почувствовав, что о ней думают и говорят, Хайса шагнула в комнату. Подошла, села рядом с девушками. Она опять приняла обличье красавицы-арт, но лицо её светилось нежностью. Может быть, из-за этого нестерпимо хотелось прикоснуться к ней.

Шорих забрала опустевшую посуду, и Русана тут же положила ладонь на руку ртаари. Заглянула в глаза.

— Получилось? Ты поняла? — спросила.

Лицо Хайса помрачнело.

— Да. Но лучше бы не поняла. Лучше ты бы погибла, не добравшись до чце-ригхтоэ’ох. Или я не стала бы тебя слушать, ушла в Усыпальницу раньше.

Ответ ошеломил.

— Почему?!

— Потому что мои знания не нужны Претендентке, не нужны никому за пределами Кхарита. Хранительницы Шакха не желают нас слушать. Ничего от нас не желают, кроме одного — чтобы мы ушли, освободили кхиров, живущих на этом острове, от мучений. Да, ртаари бессмертны, знания, которые однажды возникли, не исчезают. Они будут храниться в Усыпальнице вместе с моим сознанием. Кто знает, сколько хисов пройдёт, прежде чем они понадобятся. Или не понадобятся никогда.

— Но это несправедливо!

— Это справедливо. Бойня, устроенная Дарса, убедила Хранительниц, что в нашем чце-ригхтоэ’ох поселилась болезнь, и брать от нас что-либо опасно. Слишком поздно, Русит.

— А остальные? — Русана цеплялась за самую призрачную надежду. — Ты рассказала другим ртаари? Вы же такие мудрые! Неужели все вместе не найдёте решения?

— Рисха и Сахра слишком молоды, чтобы думать самостоятельно. Расша решение нашла — для себя. Она ушла в Усыпальницу, едва осознала, что мы натворили.

— Расша ушла?!

Ещё один удар. Недавно могущественный Кхарит на глазах осыпался, как замок из сохнущего под знойным солнцем песка.

Хайса перевела взгляд с одной орайре на другую.

— Мы тоже уходим, я пришла забрать вас. Откладывать нельзя, Претендентка уже здесь, требует, чтобы её впустили в небесный дворец. И её племя на подходе. Пока ты спала, я отправила смотрителей в родные тирчи, — надеюсь, так смертей будет меньше.

Шорих покорно встала, намереваясь идти за ртаари. Но Русана не желала сдаваться:

— Хайса, подожди! Если ты победишь Претендентку в Турнире, если станешь Хранительницей, Кхарит оставят в покое? Хотя бы на время, пока дети вырастут? Пока то, что вложила в них Джуга, сможет увидеть любая из королев этой планеты!

Ртаари удивлённо посмотрела на неё. Ответила:

— История Шакха не знала таких событий. Возможно, Хранительницы посчитают опыт полезным. Возможно, они захотят наблюдать, куда приведёт тхе-шу наше племя. — Она помолчала. Добавила: — Но мне не выиграть Турнир. Претендентка сильнее, и у неё больше знаний.

— Ни у одной Хранительницы Шакха нет таких знаний, какие теперь есть у тебя!

— Это верно. Но знание, не подкреплённое силой…

— Лазоревая ртаари, смотрительница чце-ригхтоэ’ох — частица неба Кхарита. Или всего Шакха?! У неба ведь нет границ! Давай попытаемся сделать то, что превосходит границу нашей силы!

Орелик видела, как сверкнул огонь в жёлто-зелёных глазах ртаари. И Шорих заметила. Упала на колени.

— Хайса, забери всю меня до последней капли, если это поможет тебе!

— Нет, Шорих! Хранительнице понадобятся сильные орайре, чтобы возродить Кхарит, — Русана подняла девушку. Повинуясь порыву, сама опустилась на одно колено: — Ты можешь меня взять с собой? Я попытаюсь помочь.

— Взять могу, ты же моя орайре. Но что ты там будешь делать? Чем арт способна помочь в Турнире?

— А ты уверена, что я арт? — Русана дерзко вздёрнула подбородок, вспомнив свой давний разговор с Ишбит. — Что я только арт?

— Не уверена, — огоньки в глазах Хайса горели уже в полную силу. Она сжала руки девушки: — Если решилась — пошли! Немедленно!

Миг — и нет вокруг небесного дворца. Мгла, сверкающая вспышками, алыми и лазоревыми. Фонтаны и фейерверки огненных брызг. Вихри, смерчи, торнадо из света. Русана почувствовала, как подкатывает к горлу тошнота, как мутится сознание. Хуже, чем во время Прыжка. «Придай сущностям форму знакомых образов», — прозвучал в мозгу совет-приказ. Образы… Турнир. Поединок. Воин.

Световой ураган, летящий на неё, рассыпался, замер кольцом маленьких, трепещущих огоньков. Факелы, врезанные в стены из дикого камня. Мрачный зал без дверей и без окон. Древний замок, пропитанный затхлой сыростью. Под высокими, тонущими во тьме сводами гулко разносится звон мечей, бряцанье доспехов и топанье кованых башмаков. А внизу два рыцаря, алый и лазоревый, ведут поединок. У каждого в руке меч, на плече — щит, шлем закрывает лицо, поверх камзола — кольчуга. Доспехи, вооружение — всё одинаково. За исключением цвета. И размеров.

Алый был заметно выше и шире в плечах, а меч его — просто громаден. Методично размахиваясь, он обрушивал меч на противника. Каждый удар, принятый щитом или клинком, заставлял лазоревого пошатнуться. Он не столько бился, сколько старался ускользнуть, уклониться, надеясь больше на скорость и ловкость.

Русана оглядела себя. У неё тоже был меч в руке — бронзовая игрушка, подаренная когда-то Зурси, вместо доспехов — травяная юбка, сплетённая Арояном. Хорош воин! Чем она поможет Хайса в таком облике?

Изменить собственный образ не получалось. Закусив от досады губу, Орелик побежала к бойцам. Кажется, они вообще не заметили её присутствия, — тем лучше! Воспользовавшись очередной атакой гиганта, она метнулась к нему за спину. Подло было нападать вот так, сзади, но что ей оставалось? Вблизи алый выглядел ещё громаднее, — настоящая башня! Размахнувшись, Русана что было силы рубанула по спине, выше пояса.

Меч беспомощно звякнул, отскочил, лишь руки заныли. Рыцарь и ухом не повёл. Рубил и рубил противника, крутясь со стороны в сторону. Русана растерялась. До рук, шеи, ей было не дотянуться. Оставались ноги, — стальные пластины защищали голень и бедро только спереди. Нужно дождаться, когда он остановится…

В этот раз меч проткнул лосины из толстой и крепкой кожи. Насколько глубокой получилась рана, Орелик не поняла, но рыцарь её почувствовал. В голове пророкотало, словно раскат близкого грома: «Орайре, уйди из-под ног!» От неожиданности Русана и впрямь отпрянула, споткнулась, растянулась на каменных плитах. А поединок продолжался. Мимолётная передышка для лазоревого закончилась, он так и не сумел ею воспользоваться. И теперь вновь метался между алыми вспышками огромного меча.

Русана вскочила. Что ж, она нашла уязвимое место. «Уйди!» — снова громыхнуло в ушах. Но она была готова к этому, скользнула за спину… Гигантская нога в кованом башмаке взметнулась навстречу. Давний хук от Крамных был лёгкой пощёчиной по сравнению с этим. Русана отлетела в сторону, словно тряпичная кукла. Грохнулась на спину, проехалась, сдирая кожу с голых лопаток и окончательно «затормозила», — затылком о стену. Полыхнуло в глазах, и мрак, скопившийся под сводами замка, рухнул, погребая её под собой.

Сколько была без сознания, Орелик не знала. Удивилась лишь, что созданный фантазией образ не рассеялся, что она по-прежнему лежит бесполезным кулем в углу тёмного зала. Разбитая голова, изодранная спина, грудь, чудом не проломленная от удара громадной подошвы, болят так, будто всё произошло в реальности. И липкая тёплая струйка, сбегающая по шее, и противный вкус крови во рту, — всё реально!

Турнир продолжался. Русана ошибалась, когда думала, что у лазоревого рыцаря есть преимущество в ловкости и скорости. Алый не был неповоротливой громадиной, он играл, забавлялся со слабым и наглым противником. Теперь забава подходила к концу. Удары становились гуще и точнее. Алый больше не давал лазоревому возможности выскользнуть, теснил, загонял в угол. В тот самый, где лежала его орайре. Они были рядом, несколько шагов и всё закончится. Отчаянная попытка не удалась, Орелик ничем не смогла помочь своей ртаари. Неверно выбрала образ?

Лазоревый рыцарь споткнулся. Не удержал очередной удар, отпрянул назад, теряя равновесие. Стена была близко, он уперся в неё щитом и спиной, стараясь предотвратить падение. Попытался оттолкнуться, выпрямиться, но сил не хватило, и рыцарь медленно съехал на пол. А гигант заносил меч над головой для последнего, завершающего удара. Готовился вложить в него всю свою мощь.

Русана понимала — Турнир закончен. Сейчас перестанет существовать Хайса. Затем исчезнут её орайре. В том числе и бывшая чужеземка. А потом алая Хранительница узнает, что Ирис и Саши несут в себе гены двух рас. И немедля ликвидирует потенциальную опасность…

Она буквально увидела корчащиеся, чернеющие тела малышей. Сама не поняла, как сумела вскочить. Шагнуть навстречу, выставить перед собой оружие.

Алый клинок разрезал лезвие её меча, словно то было сделано из картона, а не бронзы. Но дальше на его пути стало кое-что крепче, чем бронза. Крепче стали и алмаза. Там была плоть матери, защищающей своих детей, и плоть ребёнка, заслонившего мать.

Меч вонзился, всколыхнув волну невозможной, адской боли. И завяз. Сквозь боль Русана ощутила досаду гиганта — удар не получился. Клинок резко дёрнулся вниз и назад, освобождаясь. Тут же вновь взлетел над головой.

Удар, принятый Русаной, оказался для алого последним. Быстрая, словно молния, лазоревая вспышка рядом, и меч, пусть меньше и короче того, что пронзил девушку, но такой же крепкий и острый, вошёл снизу вверх в лицо гиганта, прямо в прорезь забрала, — Хайса успела подняться на ноги.

Алый застыл, будто каменный истукан. Орелик ощущала, как досада сменилась недоумением, недоверием, пониманием. Формы его начали струиться, переливаться всеми цветами радуги. Всё происходило слишком медленно, у неё не было времени и сил проследить трансформацию до конца. Боль терзала всё тело. Борясь со страхом и тошнотой, Русана опустила глаза. Меч рассёк её от диафрагмы до низа живота, войдя глубоко, до самого позвоночника. Но крови не было. Вместо этого края раны почернели, обуглились и медленно раздвигались. Смотреть, как вывалятся внутренности, не хотелось, Русана попробовала закрыть глаза.

Исчезли факелы на стенах, и сами стены, и чёрный мрак под высокими сводами. Исчезли рыцари, замершие в последнем пируэте смертельного танца. Она лежала на кушетке в своей комнате, и Шорих смотрела на неё с ужасом и восхищением.

Боль не ушла. Стала сильнее, если такое возможно. Тело горело изнутри и снаружи, огонь выжигал лёгкие, сушил кровь в артериях и венах. Русана не могла даже застонать, лишь шевелила непослушными губами.

Она, и правда, горела. Созданный образ прилип так, что не отодрать, намертво. Клинок ртаари, пронзив живую плоть, воспламенил её. Рассечённая брюшина рассыпалась в пепел, вся нижняя половина торса стала одним чёрным тлеющим костром. Пожар расползался, уже трескалось и темнело мясо на бёдрах, таяла кожа на груди, обнажая ребра.

Откуда-то сверху наплыло лицо Хайса. В жёлто-зелёных глазах — грусть. Но не сожаление! Ртаари с самого начала знала, какова будет наименьшая плата за победу. И Русана знала.

— Я не могу помочь тебе, Русит. Даже сделать так, чтобы всё быстрее закончилось, больше не в моих силах. Ты отняла у алой ртаари часть энергии, позволив мне победить. Но удержать её ты не можешь. Она захватила тебя всю и теперь разрушает. Единственное, чем я могу помочь — быть рядом и делить с тобой боль до конца.

«И ещё одно…» Русана не могла произнести последнее желание даже мысленно, боль сгорающего заживо тела глушила всё. Но Хайса и так знала — они ведь стали одним целым. Присела на край тахты, приподняла за плечи, не обращая внимания на посыпавшиеся на пол угли, на ломающиеся с тихим треском сожжённые позвонки. Белая стена-марево дёрнулось из-за колонн, окатила кушетку, смывая комнату вместе с бассейном, столиком, с неподвижно застывшей Шорих. Они незримо пронеслись над зелёными лесами Кхарита. Скользнули, замедляя скорость, над кустами орешника, покрытыми молодой завязью, опустились на дно ложбины.

Давид и Тассит сидели у входа в пещеру на разосланном одеяле. Играли с детьми, о чём-то разговаривали. Звуки Русана уже не могла разобрать, да и не старалась. Жадно следила, как Давид перевернул Саши на животик. Кажется, тому такая поза не очень-то понравилась. Закопошился, пытаясь вернуться в исходное положение. Координации и силёнок пока не хватало, но настойчивости и усердия — хоть отбавляй. Лежащая рядом сестрёнка таращилась на него во все глаза. Эксперименты братца явно вызывали её любопытство.

Неожиданно Ирис повернула головку. Уставилась прямо в лицо матери, как будто видела её. Радостно улыбнулась во весь пока ещё беззубый рот.

И Русана улыбнулась, уже только мысленно. Она не знала, какая судьба ждёт детей в этом мире. Но это был их мир. И её. Да, её! Шакх отныне принадлежал ей, потому что она отдала ему всё, что могла.