“Цесаревич” Часть II. Линейный корабль. 1906-1925 гг.

3. Учеба в океанах

Выход отряда в плавание едва не задержала произошедшая 23 июля авария "Славы". При спешном выходе из Гельсингфорса в сильный шквал с проливным дождем броненосец правым скуловым килем прочертил по банке в проливе у юго-восточной оконечности о. Густав-Сверт. Проба гидравлическим давлением течи в переборке не обнаружила, и командующий отрядом настоял на отмене предписанного министром ввода корабля в док. Исправлением днища решили заняться по возвращении из плавания.

Отряд спешил оторваться от берега, чтобы на океанских просторах начать создание той новой школы воспитания и боевой подготовки, которой так ждал от него флот. Эйфория грядущего и безоговорочного обновления царила тогда в кают-компаниях кораблей. Выводы из уроков войны соединялись со смелыми предложениями, выдвигавшимися тогда в нескольких неформальных центрах творческой мысли.

Новый со свежими идеями журнал "Море" и решительно стряхнувший с себя сорокалетнюю пыль рутины "Морской сборник", горячие споры в кружках организаторов МГШ и, наконец, одиночные выступления смелых энтузиастов и патриотов возрождения флота создавали ауру высокого и чистого творческого горения. Под их воздействием невиданную акцию предпринял даже ГМШ, разославший на корабли и базы объемлющий вопросник по опыту войны. Пробуждала мысль и деятельность двух следственных комиссий, собиравших по всем флотам сведения о ходе боев 28 июля и 14 мая. Болью за честь флота и неудержимым стремлением доискаться до корней и причин всех его неудач в минувшей войне были проникнуты статьи в первых же номерах "Морского сборника" за 1906 г.

Не оставался в стороне и "Цесаревич". Уже в 1906 г. на основе собственного опыта артиллеристов Владивостокского отряда крейсеров к проблеме обратился старший офицер броненосца В.Е. Гревениц. В ЦВМБ в Петербурге сохранился экземпляр его брошюры (с печатью "Цесаревича"), содержание которой исчерпывающе раскрывалось ее названием: "Организация стрельбы на большие дистанции в море отдельными судами и отрядами, а также изменение в Правилах артиллерийской службы на флоте, вызванные опытом войны с Японией". Так "Цесаревич" еще раз указал флоту на главный урок войны. Прочувствовать значение всех лишь частично здесь названных проблем возрождения флота и умение передать гардемаринам это сознание гражданской ответственности за результаты плавания — составляло нравственную задачу офицеров отряда.

Все они понимали, что эти 150 молодых людей составляют без преувеличения золотой фонд и будущее флота. Соответственно углубленной предлагалась и программа обучения и воспитания гардемаринов в плавании. И потому никто из офицеров, как о том свидетельствуют участники похода, не жалел сил для решения стоявшей перед отрядом невыразимо трудной и явно не обещавшей полного успеха задачи. В частности, следуя сильно забытому, но всем известному по рассказам К.М. Станюковича опыту передовых "беспокойных адмиралов" и тех офицеров, кто проходил их школу, было решено давать гардемаринам предварительную информацию о посещаемых портах и странах.

Предусматривалась и "обратная связь", последующие отчетные работы гардемаринов о том, что они увидели и поняли. Введены были и отчеты по изучения своих кораблей, их техники и вооружения с описанием главнейших конструктивных отличий и выполняемых при обслуживании корабля работах.

Иным, при сохранении норм прежнего Морского устава, были распорядок службы и обучения гардемаринов. Они его почувствовали в первые два месяца внутреннего плавания. Вместе с учениями по боевому расписанию им пришлось принимать участие и в угольных погрузках, которые теперь — по опыту 2-й эскадры— сопровождались неукоснительным контролем скорости и почти всегда превращались в соревнование между кораблями. От гардемаринов требовалось уверенное и свободное знание обширного круга теоретических основ их специализации, умелое и инициативное их применение в ходе плавания, освоение важнейших обязанностей и навыков соответствующих матросских специальностей.

Отработана была и форма учета занятий с гардемаринами. На "Цесаревиче" их начали вести с 15 июня. Занятия могли проходить по какому-либо из шести предусмотренный ведомостью разделов: морская практика, штурманское дело, механическо-трюмное дело, минное дело, специально-механическое дело, судовые учения.

Завзятый англоман, И.Ф. Бострем не упускал случая ознакомить в плаваниях экипажи и гардемаринов с опытом считавшегося им во всех отношениях образцового английского флота, его обычаями и практикой. Во всех этих начинаниях ему, конечно, содействовали и офицеры. "Гардемаринами занимались все", — вспоминали этот опыт участники первых плаваний. В.А. Белли, контр-адмирал советского флота, свидетельствовал в своих воспоминаниях о весьма тщательном подборе офицеров и их внимании к гардемаринам, о примерах строгого выполнении ими своих обязанностей, о готовности делиться своим боевым и служебным опытом, о ненавязчивой, но последовательной системе воспитания.

Так возрождались лучшие обычаи времен начала броненосного флота. Высочайшая требовательность и личный пример офицеров позволяли надеяться, что новые кадры не повторят ошибок прошлого.

Не менее важной и сложной была решавшаяся на отряде вторая кадровая задача — подготовки нового пополнения унтер-офицеров. Вместо преимущественно парусно-строевой дрессировки на рангоутных крейсерах типа "Генерал-адмирал" ученики унтер-офицеры должны были приобрести авторитет опыта службы на современном боевом корабле. Отсутствие такого авторитета и невысокий уровень общего развития прежних унтер-офицеров признавались главнейшими причинами, их неумения противостоять заговорщикам на кораблях. Поэтому, как говорилось в работе лейтенанта Вердеревского, "возобновление рухнувшей ныне связи между офицерами и командой составляло едва ли не главнейшую задачу флота и всего офицерского состава". С этой целью, как отмечалось в Отчете по морскому министерству, ученики квартирмейстеры в плавании были разделены на четыре смены. Каждая была поручена особому офицеру, который был для них "во всех отношениях ближайшим начальником и руководителем".

Таковы были исходные обстоятельства, сопровождавшие первое плавание отряда, таковы были широкий реформаторский фундамент, школа мысли и творчества, предоставленные гардемаринам.

20 августа 1906 г. в 8 час. утра поднятому на "Цесаревиче" флагу командующего отрядом 13 выстрелами салютовал форт Константин. С "Цесаревича" отвечали 7 выстрелами. В 2 час. 10 мин. пополудни с якорей на Большом Кронштадтском рейде снялись "Слава" и "Богатырь". Семафором с "Цесаревича" "Славе" было предложено пройти вперед, за нею снялся с якоря и "Цесаревич". В этом маневре продолжала утверждаться вовсе не применявшая ранее (особенно во 2-й эскадре) практика перехода флагманского корабля в общий строй, чтобы и ему дать возможность держаться в строю, а кораблям из общего строя — выполнять обязанности головного. Новый обмен тем же числом выстрелов — теперь уже прощальными салютами и корабли, следуя по створу Кронштадтских маяков, выходят за "Славой" в Финский залив. Так с первой минуты похода поручением "Славе" вести за собой отряд возобновилась его не прекращавшаяся учеба.

У Лондонского плавучего маяка (названного так в память погибшего здесь на отмели в 1714 г. купленного в Англии 54-пушечного линейного корабля "Лондон") броненосцы два часа занимались определением девиации. В 17 час. 30 мин. отряд уже во главе с "Цесаревичем" продолжил плавание. В 8 час. пополудни (счет времени продолжали вести еще по-прежнему обыкновению — по 12-часовой шкале: от полуночи до полудня) близ о. Лавенсаари нанесли на карту первые координаты счисления 60°5′ с.ш. и 28°30′ в.д.

В 7 час. 21 августа, проходя мыс Суроп, телеграфировали командиру Ревельского порта для передачи в Либаву своего места и скорости (12 уз). Это было сделано по просьбе заведующего подводным плаванием контр-адмирала Э.Н. Щенсовича (1852–1910, в Порт-Артуре командовал "Ретвизаном"), который каждое появление в море кораблей и отрядов стремился использовать для проведения учебных атак своих подводных лодок.

Весь день периодически выполняли эволюции. Перестраивались из кильватера в строй фронта (с расстояниями между кораблями 4,10 и 20 каб.) и обратно, отрабатывали задававшиеся командующим расстояния между кораблями, уточняли число оборотов машин для эскадренного 12 уз хода, тренировались в сигналопроизводстве, радиопереговорах и обмене позывными. Особенно трудно маневры дались "Славе", которой все еще не удавалось приноровиться к своей наследственной болезни — рыскливости. Выявлялись новые рецидивы прошлого. На вызов с "Цесаревича" не могли получить ответа со "Славы". На ней, как оказалось, ради подъема бельевых лееров сочли возможным разобщить сеть радиотелеграфа. С "Богатыря" же на семафорный запрос о молчании отвечали и вовсе попросту: "Аппарат плохо принимает".

Придержавшись, как в том просил Э.Н. Щенснович, Любавского берега, позволили лодкам провести атаки по всем правилам их только что формировавшейся науки. На кораблях, как доносил командующий, "было приказано особенно тщательно наблюдать за морем, и, несмотря на это, лодки оставались совершенно незамеченными до тех пор, пока они не показали свои опознательные огни и не дали свистки".

Атаки произошли в 2 час. 15 мин. ночи 22 августа, когда первая лодка, сделав торпедный выстрел, ярким белым огнем обозначила себя справа от курса отряда. В 2 час. 20 мин. по приказу с "Цесаревича" "Слава" осветила лодку прожектором, За ней и так же неожиданно для отряда открылся огонь всплывшей после атаки второй лодки. Так же открылась за ней и третья лодка. Все они проходили мимо отряда в расстоянии от 11 до 3–4 каб. Это были, как позднее докладывал Щенснович, лодки типа Голланда: "Стерлядь", "Белуга" и "Пескарь". Предназначенные для Владивостока, они с окончанием войны были оставлены на Балтике.

Успех подводников был очень кстати — им тоже нелегко приходилось отстаивать свое "место под солнцем". Бюрократия, несмотря на всю энергию и настойчивость Э.Н. Щенсновича, сделавшегося истинным энтузиастом подводного плавания, упорно отказывала в удовлетворении элементарных нужд и потребностей нового рода сил флота. В министерстве первому адмиралу-подводнику могли в глаза заявить, что "от хорошей жизни под воду не полезешь". Прямо или косвенно, но состоявшаяся атака могла иметь влияние на судьбу по крайней мере трех гардемаринов "Цесаревича". Офицерами-подводниками в дальнейшем стали участники этого плавания гардемарины Н.М. Леман и Н.О. Якобсон, конструктором советских подводных лодок — участвовавший в том же плавании А.Н. Щеглов (1886–1954).

Путь узкими балтийскими проливами, которые европейские державы с легкостью могли перекрыть, напоминал о необходимости собственного выхода в океан — через порты русского севера. Недосягаемым пока что примером такого выхода во всей красе своих благоустроенности, довольства и культуры явился 23 августа первый порт захода отряда — город-крепость Киль. Защищенная внешним архипелагом бухта была похожа на севастопольскую, а по длине — до 8 миль — даже превосходила ее. Власти помня о большой цене дружбы с Россией, были, как всегда (загадкой осталось лишь интернирование "Цесаревича" в Циндао), любезны и предупредительны.

И как бывало до войны, посетил корабль давний друг русских моряков принц Генрих Прусский (1862–1929) — брат императора. Он с готовностью разрешил офицерам и гардемаринам совершать познавательные осмотры военного порта, завода Говальдсверке и кораблей. Их гардемарины осматривали в две смены — утреннюю и вечернюю. Здесь же, в Киле, в перерывах между корабельными работами, и начали составлять записки по результатам экскурсий. Их продолжали и на походе. Этот распорядок сохранился и в дальнейшем. О горестных последствиях недавней войны напомнило всем появление на рейде миноносца "Пронзительный" — одного из тех двух, что, отстав от эскадры З.П. Рожественского, остались в Средиземном море. Теперь после ремонта в Тулоне корабль в числе последних возвращался на родину.

С бочки Кильской бухты снялись утром 29 августа. Строем фронта прошли широкий пролив Скагеррак и под норвежским берегом совершили свой исторический поворот вправо. Это означало, что путь кораблей, в отличие от традиционных маршрутов прежних плаваний флота, пролегал не к Средиземному морю, а на русский север.

В окружении никого не оставлявших равнодушными, величественно нависших (высотой до 100 м) над морем отвесных скал норвежских фиордов, волшебно отражаясь в их спокойной, отливавшей синевой глади, корабли 31 августа пришли в Берген. Теплые воды Гольфстрима сделали Берген почти средиземноморским городом, которые он красотами зеленых склонов своих гор даже превосходил. На стоянке, как и в Киле, пополнили запасы угля. Поход продолжили 6 сентября.

Разгулявшаяся океанская зыбь заставила отказаться от предполагавшейся гардемаринской стрельбы № 2. Большую часть пути шли строем фронта. Адмирал добивался свободного развертывания и строго соблюдения этого, всегда трудного для кораблей построения. В недавнее время недостаточная практика в этих сложных перестроениях заставила В.К. Витгефта отказаться от продолжения в этом строе боя 28 июля 1904 г. По той же будто бы причине от использования такого построения отказался в Цусиме и З.П. Рожественский.

Впрочем изворотливый и циничный в самооправдании адмирал мог просто в очередной раз свалить собственную вину на безропотно следующие его приказам корабли. За 11 месяцев плавания времени для освоения строя фронта было достаточно.

И как было когда-то в штормовом переходе 2-й эскадры близ южного берега Африки, повторялось характерное различие в поведении кораблей на качке. Броненосцы класса "Цесаревич" с пологим скатом бортов, игравшим роль своеобразного успокоителя качки (это было что-то вроде предложенных позднее успокоительных цистерн Фрама, но в открытом виде), качались гораздо меньше, чем прямобортные корабли. И "Богатырь" в отряде валяло теперь так же немилосердно, как это в том африканском походе было с "Авророй". Тщетно "Цесаревич" пытался вызвать "Богатырь" по радио, и только на запрос по семафору получил ответ: "по случаю сильной качки мы отвечать не можем". Великое русское изобретение нам все еще никак не давалось.

Путь на север И.Ф. Бострем выпрашивал в министерских инстанциях, пробивая их упорное сопротивление. Там боялись за безопасность плавания кораблей у плохо обследованных берегов. Русский север — эта "подстоличная Сибирь" — продолжал оставаться для флота, да и для всей России все еще во многих случаях загадочной "terra incognito". Десятилетиями флот в. его водах представляло поколение небольших "транспортов" (или, по существу, посыльных судов) типа "Бакан". Первый (251 т), служил с 1857 по 1896 г., второй (885 т), заступил ему на смену в 1896 г. Их плавания, оправдывавшиеся защитой отечественных морских промыслов, прекращались в самую пору, когда иностранные хищно-промышленники устремлялись в русские воды. Кораблям же приходило время возвращаться для зимовки на Балтику. Но эта видимость охраны собственных морских рубежей многие десятилетия в министерстве никакой озабоченности не вызывала.

На палубе “Цесаревича”. 1906 г.

Помочь развитию края не могло показное открытие в 1899 г. фиктивного, по существу, "порта" Александровск (он лишь через 30 лет пригодился Вождю всех времен и народов для учреждения в нем базы Северного флота г. Полярный). Не сделал погоды и заход участвовавшего в торжествах открытия порта (вместе с норвежским броненосцем) крейсера "Светлана" на о. Медвежий. Поход гардемаринского отряда должен был, как, наверное, думалось И.Ф. Бострему, пробить стену равнодушия властей к Мурманскому краю.

Полное отсутствие на севере стабильной навигационной обстановки и налаженной гидрографической службы создавали известный риск для плавания больших кораблей. Но командующий отрядом об отечественной гидрографии придерживался более высокого мнения, чем министерские скептики. В этом его убедили материалы, которые представили при подготовке похода начальник Гидрографической экспедиции Восточного океана, ранее работавший на севере полковник М.Е. Жданко (1855–1921), начальник отдельной съемки Мурманского берега капитан 2 ранга А.М, Бухтеев и сам начальник гидрографической службы флота генерал-майор А.И. Вилькицкий (1858–1913).

Их служба как показала война с Японией осталась единственной (наряду со штурманской) из значимых служб флота, которая, как и во все времена ее истории, несмотря немалые трудности, действовала безупречно. Это позволило И.Ф. Бострему не ограничиваться первоначально планировавшимся посещением лишь Екатерининской бухты (где и находился порт Александровск), но побывать и в других пунктах побережья.

В сознании исторической значимости момента приближался отряд к берегам русского севера. Столетиями просторы его студеных вод видело лишь бесчисленное нагромождения льдов да изредка пробиравшиеся среди них скорлупки рыбаков и зверопромышленников. Событиями были здесь появление караванов судов 1-й (1893) и 2-й (1905) Енисейских экспедиций. Но явление отряда многотысячетонных громад боевых кораблей, насыщенных могучей энергетикой и грозной боевой мощью, было невиданным.

За время стоянки в Бергене на отряде продолжали экзамены гардемаринам. На "Цесаревиче" экзаменовали по артиллерии, на "Славе" по штурманскому делу, на "Богатыре" по минному.

Поход продолжили к вечеру 6 сентября. Имея предельную нагрузку (осадка 8,42 м) под проводкой лоцмана вышли в Северное море. С 7 сентября в вахтенном журнале "Цесаревича" начали фиксировать координаты счисления и обсервации плавания в Атлантическом океане, а с полудня 8 сентября — уже в Северном ледовитом океане. Весь путь безостановочно продолжали практиковать перестроения из фронта в кильватер с заменой головных кораблей, увеличением расстояний до пределов видимости и обменами позывными с помощью лучей прожекторов. Все это З.П. Рожественский мог точно так же проделывать в походе своей эскадры хотя бы с отрядом своих главных сил — броненосцев. Но целью его похода, как мы уже не раз говорили, было совсем другое — не боевая готовность, а демонстрация энергичного продвижения.

Неукоснительно, как в учебных целях, так и для учета влияния взявшего отряд в свои воды Гольфстрима, выполняли на каждом корабле астрономические наблюдения. Благодаря течению путь за вахту увеличивался на 4–8 миль. По распоряжению Командующего начали вести и метеорологические журналы. Предполагавшуюся (уже второй раз) в пути стрельбу № 2 (по щитам) гардемаринской программы пришлось отложить из-за качки. У "Богатыря" ее размахи доходили до 16–22°.

Дожди, сопровождавшие отряд в Атлантическом океане, уже 8 июля сменились шквалами со снегом. Все явственнее давало о себе знать ледовое дыхание Арктики. С этого дня, словно проверяя людей на стойкость, стихия севера все чаще — до 7 раз за вахту — обрушивала на корабли мощнейшие, один другого "круче", снежные заряды. "Шквалы со снегом от норда", "густой снег", "снежная пурга, "всю вахту с перерывами густой снег" — эти отметки все дни плавания до Печенгской губы переполняли страницы вахтенных журналов. Так встречало отряд полярное лето.

Обогнув норвежскую крепость Варде и продолжая идти строем фронта, проложили курс почти прямо на юг. Здесь — справа от норвежского Варангер-фьорда и слева от полуострова Рыбачий за островами Айновскими лежала крайняя к западу российская территория с ее единственной удобной для стоянки Печенгской бухтой. В 1 час. 15 мин. дня 10 сентября встретили появившийся из Печенгской бухты пароход Кольской администрации (местная российская власть) "Мурман". Следуя за ним, отряд вошел а окаймленную лесами и уходившую в глубь материка протяженную бухту, или как говорили на севере, губу. В 2 час. 40 мин., благополучно завершив первую половину плавания, отдали якоря на 21 саженной глубине показавшегося всем исключительно приветливого рейда.

Только в необъятной России можно вот так — совершив заграничное плавание вокруг Европы, снова оказаться на родине, но совсем в другом климатическом поясе.