Лебеди Леонардо

ГЛАВА 6 L'IMPERATORE (ИМПЕРАТОР)

Изабелла преклонила колени на деревянной скамье, поставленной для нее монахами. Она никогда не любила этот мрачный, похожий на пещеру храм с его стылым воздухом, массивными мраморными колоннами и зловещим эхом, которое приходило неизвестно откуда и блуждало вокруг нее, словно насмехаясь. Изабелла пришла в собор Дуомо, чтобы поклониться памяти Джана Галеаццо, который ныне покоился в фамильном склепе рядом с другими представителями династий Висконти и Сфорца. Дрожа от холода и крепко сжимая четки, Изабелла пыталась представить, как выглядел собор в день похорон. Тысячи восковых свечей разгоняли мрак, а неземные голоса хора отпевали душу герцога, где бы она ни находилась. Что значат все эти церемонии перед лицом Создателя в тот миг, когда Он решает судьбу человеческой души? Что Ему ангелоподобные голоса, сияющий собор и скорбящие родственники в черных одеждах?

В этот январский день внутри было холоднее, чем снаружи. Поистине сие величественное здание с готическими шпилями, склепами и алтарями, хранящими легендарные сокровища, было возведено, чтобы умилостивить гнев Божий. Любящий и всепрощающий Бог-Отец, который пожертвовал своим Сыном ради искупления грехов человечества, никогда не поселился бы в таком доме. А вот разгневанному Создателю, карающему греховную паству, отвергшую его дары, храм пришелся бы по душе. Изабелла гадала, кто больше способен вызвать Божий гнев: юный герцог, погрязший в пьянстве и разврате, или тот, кого злые голоса обвиняли в его смерти? Утолит ли Божий гнев та пышность, с которой Лодовико и его предшественники на протяжении столетий украшали храм, когда наступит его время предстать перед Божьим судом?

Изабелла прочла уже все молитвы о вечном упокоении герцога: «Отче наш», «Радуйся, Мария» и «Слава Отцу». Над последней бусиной она помедлила. Как примет Господь несчастного распутника, так рано представшего перед ним? С чем предстоит столкнуться Джану Галеаццо — с Божьим гневом или прощением? Изабелла понимала, что ответ выше ее разумения, но ее всегда занимал вопрос — как вершится Божий суд? Она уже прочла молитву в память матери — храни Господь ее нежную душу! Герцогиня Леонора покинула этот мир год назад. Расстояния не позволили дочерям присутствовать при печальном событии, но всю зиму Изабелла и Беатриче в память о герцогине носили муаровые платья с длинными глухими рукавами, тяжелые бархатные плащи и белые батистовые вуали, которые спускались с высокого черного чепца.

Изабелла сложила ладони и взмолилась о том, во что уже перестала верить. Она просила Бога, чтобы он открыл ее сердце для любви к маленькой дочери. Малышка родилась вскоре после смерти герцогини, поэтому ее назвали Леонорой. Разве не оскорбляло память герцогини то, что ее дочь не находила в своем сердце материнской любви? Изабелла так страстно мечтала о сыне, что, когда родилась девочка, так и не смогла смириться с этим.

— Что плохого в девчонках? — удивлялся Франческо. — Ты сама родилась девочкой, Изабелла. Главное, что ребенок будет здоровым и красивым, как ты.

Франческо мог разгневаться, когда вместо ожидаемого наследника жена родила ему дочь, но он только обрадовался. Это не помешало Изабелле спрятать золоченую колыбельку, которую лучшие феррарские мастера изготовили по заказу герцога Эрколя для ее первой дочери, и вместе с колыбелькой до времени похоронить свои материнские чувства. Она верила, что вспомнит о них, когда придет время родить сына. Изабелла велела нянькам никогда не наказывать малютку. Леонору облачали в лучшие платья и кружевные чепчики с жемчугами, закармливали сладостями и баловали, если малютка капризничала. Все эти нежности должны были скрыть то, что Изабелла не находила в тайниках своего сердца места для маленькой Леоноры. Она отлично понимала разницу между чувствами, с которыми Беатриче прижимала сына к груди, и своими. Изабелла молилась, чтобы со временем Бог помог ей преодолеть холодность к дочери.

«Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься. К Тебе взываем в изгнании, чада Евы, к Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слез».

Произнося слова молитвы, Изабелла косилась на стрельчатые витражные окна. Каждое окно украшал фамильный символ Висконти — змей заглатывает человека. Окна были такими же древними, как и сам собор. Первый Джан Галеаццо Висконти заложил его сто лет назад, но старый символ и теперь сохранял свой смысл. Не дай бог никому попасть в лапы Висконти! Если кто-то будет угрожать их дому, они проглотят несчастного целиком. Вот и ее собственная сестра стала частью этого клубка змей.

Изабелла не особенно верила в то, что болтали о Лодовико, но до конца заглушить сомнения не могла. Слишком выгодной для Il Moro оказалась внезапная смерть Джана Галеаццо, которая случилась как раз в то время, когда он набрал достаточно сил, чтобы узурпировать титул миланского герцога. Цепь интриг и предательств привела к предсказуемым последствиям. Происходило именно то, чего так боялась Изабелла после разговора с сестрой на реке.

После смерти герцогини Леоноры вторжение французов стало неизбежным. В Ферраре больше некому было отстаивать интересы Неаполя, и герцог Эрколь, недолго думая, позволил французам напасть на королевство, откуда происходила его жена. Герцог не доверял французам — впрочем, как и никому на свете. Однако больше французов он ненавидел верного неаполитанского союзника Папу Александра VI, чей сын Чезаре Борджа стремился привести под власть папского престола независимые города-государства.

— Я воюю не с Неаполем, — объяснял отец Изабелле, — а спасаю Феррару от амбиций Борджа. Если французам удастся указать Борджа их истинное место, я буду только рад. А если твой дед предпочел заключить сделку с дьяволом — а Борджа и есть дьявол! — пусть теперь расхлебывает последствия. Твоя мать — храни Господь ее душу — поняла бы меня. Мы должны отвратить папский престол от сатаны. Французы помогут нам свергнуть Борджа и посадить в Ватикане праведного Папу!

Лодовико и Беатриче без устали добивались расположения королей и императоров, которые могли поддержать честолюбивые замыслы Il Moro. Они даже стали называть своего сына Эрколя Максимилианом — в честь германского императора. Прошлой осенью Лодовико и герцог Эрколь, нисколько не возражавший против нового имени внука, встретились с французским королем Карлом VIII в местечке Асти неподалеку от Неаполя. В замке Аннона Беатриче устроила невиданный доселе прием. На приеме блистали восемьдесят изысканно одетых фрейлин ее свиты, слух гостей услаждали певцы и музыканты. Сестра не преминула отписать Изабелле обо всех мельчайших подробностях празднества. Король Карл — низкорослый, горбатый, рябой, носатый и отвратительный, как лягушка, но от того не менее желанный, не обошел своим вниманием красавиц. Его придворный художник зарисовал для памятной книжки Карла каждую из дам в королевской постели — в той позе, которую каждая сочла для себя наиболее выигрышной. Некогда столь невинная, Беатриче отнюдь не считала предосудительным подобное поведение, раз уж король играл на руку властным притязаниям ее мужа.

Если верить Беатриче, ей удалось покорить сердце короля. Однако самих французов она считала надоедливыми и скучными. Они не переставая жаловались на жару и кислые итальянские вина. По словам сестры, Карл был потрясен одеянием Беатриче — зеленым атласным платьем, лиф которого украшали бриллианты и жемчуга. Пышные перья на шляпе скреплялись пряжкой — самым большим рубином из сокровищницы Лодовико. Король удивлялся, что «со всем этим великолепием на голове» Беатриче умудряется держаться в седле не хуже любого мужчины. Она танцевала с Карлом французские танцы, позволила королю одарить поцелуем каждую из своих фрейлин, не исключая Бьянки Джованны. Дочери Лодовико исполнилось пятнадцать, и скоро должна была состояться ее свадьба с давним нареченным Галеаззом ди Сансеверино. Беатриче писала, что не спускает глаз с Бьянки, стараясь отвлечь похотливое внимание короля от юной невесты и обратить его к более сговорчивым дамам ее свиты. Беатриче всегда опекала утонченную Бьянку, чье вытянутое бледное личико напоминало нежную лилию на тонком стебле шеи. Сестра писала, как польстило ей желание короля заполучить ее портрет кисти Жана Перреаля, чтобы подарить своей сестре Анне Бурбон. Сестре Карла очень хотелось знать, что носит самая модная дама в Италии. «Король вежлив и обходителен, но — удивительное дело, сестра, — он сам и его бароны совершенно неграмотны! Они с трудом могут написать свои имена и поражаются тому, что наша молодежь декламирует стихи и речи по-латыни!»

Изабелла недоумевала, чего в этом письме больше — фактов или оскорблений? Беатриче продолжала испытывать ее терпение. Всегда считалось, что Изабелла танцует лучше Беатриче. Теперь сестра ясно давала понять, что отныне это мнение стоит пересмотреть. Что же до модных платьев, то даже Беатриче не стала бы отрицать, что, распоряжайся Изабелла деньгами Лодовико, она сшила бы себе гардероб, далеко превосходящий ее собственный по изяществу и вкусу. Только прошлой осенью Беатриче просила разрешения использовать фасон, который придумал специально для Изабеллы Никколо да Корреджо. Изабелла надевала это платье только в торжественных случаях, но Беатриче просила так униженно! Ей хотелось потрясти воображение гостей на свадьбе племянницы Лодовико с императором Максимилианом. «Послы приедут даже из России — все в золотой и серебряной парче. Самые бедные гости будут в нарядах из бархата!»

Изабелла ответила кратко: «Поступай, как знаешь». Изабелла не считала свой ответ невежливым, учитывая, что в распоряжении Беатриче было не менее дюжины портных. С какой стати сестра захотела отнять у нее любимое платье? Изабеллу раздосадовало еще сильнее подробное письмо, пришедшее вслед. Беатриче писала, что платье имело оглушительный успех «в сочетании с массивной золотой накидкой, которой я дополнила величественный наряд». Сам Леонардо нарисовал рукава для этого произведения портновского искусства, придумав изысканный узор, который Беатриче называла фантазией а-ля Леонардо. Magistro перенес узор на бесценное кольцо, «вставив самый большой в мире аквамарин в золотую оправу, украшенную бриллиантами. Кольцо такое тяжелое, что я не могу согнуть средний палец», — жаловалась Беатриче. Самым обидным оказалось то, что сама Изабелла не смогла принять участие в миланских торжествах из-за странной лихорадки, подхваченной Франческо. Когда ему надоест придумывать причины, чтобы лишать ее удовольствий и развлечений?

Изабелла понимала, что не должна позволять подобным мыслям смущать свой разум, особенно в доме Господа. «О мой Иисус, прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня преисподней и приведи на небо все души, особенно те, которые более всего нуждаются в Твоем милосердии». Неужели ей предстоит страдать от зависти к сестре не только на земле, но и искупать свой грех, жарясь в адском пламени?

Следующим, кого Лодовико решил заманить в свои сети, оказался Франческо. Вскоре после пышных свадебных торжеств Il Moro прислал в Мантую мессира д'Обинье и трех французских послов. Он предлагал Франческо более сорока тысяч дукатов и пост главнокомандующего французской армией. Д'Обинье упрямо общался с ними по-французски, словно все на свете должны были понимать его родной язык. Изабелла отвечала посланнику на латыни. После отъезда делегации Изабелла и Франческо решили обсудить положение дел. Сумма была предложена громадная, но принять предложение Лодовико означало оскорбить венецианцев. Наконец Франческо решился: «Лодовико Сфорца долго не протянет, а Венеция будет существовать вечно». Он немедленно отправил в Милан гонца, отклоняя предложение Il Moro.

Скоро мантуанский посланник в Милане Донато де Прети принес весть о гневе Лодовико. Де Прети появился в коротком бархатном одеянии — громадные рукава с прорезями скреплялись с тесными бежевыми манжетами массивными золотыми пуговицами. Он стремительно сорвал с головы широкополую шляпу, швырнул слуге и торопливо поклонился. Изабелла видела, что посланнику не терпится отбросить формальности и приступить к рассказу. Слова так и рвались с уст мессира Донато.

— Герцог весьма расстроен вашим отказом, — начал де Прети. — Ему не понравилось, что кто-то посмел перечить ему под предлогом верности венецианцам. Впрочем, Лодовико сейчас не до нас — вести из Мантуи прибыли в Милан вместе с королем Карлом.

— Как вовремя. Вряд ли Il Moro понравилось, что король узнал о нашем отказе, — промолвила Изабелла.

— Совершенно верно. Чтобы ублажить Карла и потрясти его воображение своим немыслимым богатством, герцог показал ему сокровищницу. Король чуть слюной не захлебнулся, когда прошелся по залам Башни.

— Если бы я обладал подобным богатством, то не стал бы кичиться им перед человеком, у которого армия сильнее, чем моя, — заметил Франческо, прочтя мысли Изабеллы.

— Нужно быть святым, чтобы не позавидовать такому богатству, — согласилась Изабелла.

Они с Франческо не раз обсуждали опрометчивость Лодовико, который с гордостью демонстрировал гостям свои сокровища.

— Наверное, Карл успел составить в уме опись всех сокровищ. Возможно, он даже велит запечатлеть их своему придворному живописцу. По ночам король будет рассматривать их и пускать слюну, как над похабными картинками с раздетыми дамами.

Пораженный осведомленностью Изабеллы де Прети улыбнулся.

— Любовные аппетиты короля неутолимы, но, уверяю вас, его желание завладеть сокровищами Лодовико гораздо сильнее.

Де Прети рассказал, что, пока Лодовико развлекал Карла в Павии, герцог Джан Галеаццо внезапно заболел после «довольно продолжительной попойки». Карл нанес визит ослабевшему герцогу, который приходился ему кузеном, а также герцогине. Изабелла Арагонская сходила с ума от злости, узнав, что Лодовико поддержал французское вторжение в Неаполь.

— Это было душераздирающее зрелище, ваша милость, — повествовал де Прети. — Изабелла Арагонская бросилась на колени перед Карлом, умоляя спасти ее семью. Карл заверил герцогиню, что позаботится о ней и ее детях, а Лодовико сделал вид, что не слышит жалоб Изабеллы, и посоветовал ей молиться. Только вообразите!

Через два дня после отъезда Карла из Павии Джан Галеаццо умер.

— Все понимают, насколько эта смерть выгодна Лодовико, — рассказывал де Прети. — Только сегодня Il Moro ублажал короля Франции, который пообещал ему поддержку в его притязаниях на титул миланского герцога, а на следующий день настоящий миланский герцог внезапно умирает в цветущем возрасте двадцати пяти лет.

— Отчего в действительности умер Джан? — спросил Франческо.

— От лихорадки, но все вокруг болтают о яде. Герцогский доктор говорит, что, вопреки его запрету, Джан ел персики и пил вино и это ослабило его здоровье.

По презрительному взгляду де Прети Изабелла поняла, что посланник не верит в эти объяснения.

— Разве можно умереть от персиков и вина? — спросила она.

— Я беседовал об этом с одним доктором в Павии. Его зовут Теодоро Гваньеро.

Де Прети склонился над ухом маркизы. Франческо подался вперед, чтобы не пропустить ни слова.

— Он считает, что астролог Лодовико Сфорцы — его злой гений по имени Амброджо — давно подмешивал яд ничего не подозревающему герцогу.

«Господи, сохрани нас от зла, избавь от искушения сегодня и в час нашей смерти».

Не успело остыть омытое и облаченное в нарядные одежды тело Джана Галеаццо, как Il Moro собрал знать и духовенство. Они отвергли притязания на титул четырехлетнего сына Джана и не мешкая провозгласили герцогом Лодовико Сфорцу. Тут же был послан гонец к германцам, которые должны были формально признать права Лодовико. Якобы в знак уважения к своему умершему племяннику — миланскому герцогу — Il Moro попросил до похорон Джана именовать его просто герцогом.

«Господи, спаси утомленную душу пропойцы Джана Галеаццо и душу Лодовико, если он причастен к его смерти».

Вздрагивая от сквозняков, гуляющих по собору, Изабелла вспоминала разговор с де Прети. Она молилась за всех: мертвых, живых, тех, кого ожидала скорая смерть, и тех, кому предстояло жить дальше с чувством вины, — все они нуждались в молитвах. Изабелла молилась за Франческо, который ни минуты не сомневался в виновности Лодовико. Она просила Бога, чтобы он даровал ей забвение и она перестала наконец думать о том, причастен ли Лодовико к смерти Джана.

«Слава Отцу, Сыну и Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков».

Изабелла опустила четки в карман и встала. Колени и мышцы ломило. Поистине, этот громадный стылый собор мог стать гробницей для всего человечества. Все последние месяцы Изабелла усердно гнала от себя мысль: могла ли Беатриче быть причастна к смерти Джана? Разве тогда на реке она не заметила в глазах сестры честолюбивый огонек? Сама мысль об этом была невыносима, особенно теперь, когда Изабеллу ожидала встреча с сестрой, снова ожидавшей ребенка. Астрологи, гадатели на картах и маленький народец сходились во мнении, что Беатриче снова родит сына. Они с Лодовико настояли, чтобы Изабелла присутствовала при родах. Зачем? Чтобы Изабелла снова испытала боль оттого, что сама родила дочь? «Не возжелай зла ближнему своему». На самом деле Изабелла знала, зачем Лодовико пригласил ее в Милан. Лодовико не мог простить Франческо отказа от его щедрого предложения. Изабелла оказалась между двумя мужчинами, и теперь ей предстояло по мере сил смягчать разногласия между ними.

Изабелла понимала, что ее усталая и замерзшая свита, которая осталась снаружи, страстно мечтает поскорее оказаться в уютном дворце Сфорцеско. Впрочем, как бы ей самой ни хотелось покинуть суровые печальные стены, еще меньше Изабелла желала пересекать громадный ров, за которым лежал мир Сфорца. Однако дольше медлить она не могла. Беатриче уже передали весть о прибытии Изабеллы, и сейчас она наверняка волнуется, почему сестра до сих пор не появилась во дворце. И только после того, как монахи отворили перед ней бронзовые двери, впуская внутрь холодный послеполуденный свет, Изабелла подумала, что забыла помолиться о главном. О спасении Италии, где ныне все мечтали о вторжении чужеродной силы, которая поглотит их и спасет от самих себя. Что ж, Италии придется подождать — сегодня Изабелла слишком устала и замерзла.

Кортеж Изабеллы медленно продвигался по широкому проспекту, выходящему на мощенную кирпичом площадь перед Кастелло. Несмотря на промозглую погоду, торговцы, рабочие и ребятня бежали за каретами, стремясь поглазеть на знатных господ или, что вероятнее, чего-нибудь выклянчить. Монеты, яркие побрякушки, куклы, хлебные корки, куски сыра и прочие знаки господского расположения, извлеченные из карманов и кошельков богатых, падали в жадные и замерзшие руки бедноты — юные и старые, испачканные свиной кровью, краской, грязью, жиром и глиной.

Сидя в карете, Изабелла зябко куталась в теплые одеяла. Она выпростала руку из заячьей муфты, протягивая игрушечного солдатика — довольно искусно расписанного для такой дешевки — зеленоглазому сорванцу. Мальчишка рванулся к карете от дверей мясной лавки и схватил подачку, как голодный пес хватает кость.

Глядя вслед бедняку, уносящему свое сокровище, Изабелла заметила конический шлем, парящий в воздухе, и лицо с резкими чертами и хищным профилем. Когда кортеж въехал на площадь, оказалось, что голова в шлеме принадлежит статуе, установленной в центре. Воин сидел на коне, водруженном на мраморный пьедестал. В высоту памятник достигал примерно двадцати футов, но косые лучи заходящего солнца заставляли статую отбрасывать тень, вдвое превышающую ее высоту. Создавалось впечатление, что площадь заложили специально, чтобы она стала пристанищем благородному животному и его хозяину.

Изабелла приказала вознице объехать статую по кругу, чтобы рассмотреть ее со всех углов. Конь был великолепен. Скульптор запечатлел животное в момент прыжка. Передние копыта с небрежным изяществом взмыли вверх, задние твердо стояли на постаменте, а хвост, словно кнут, рассекал воздух. Расширенные ноздри, оскаленная челюсть с громадными квадратными зубами и длинным языком. Конь был совершенно послушен воле всадника.

Гигантская глиняная скульптура, которую долгие годы создавал Леонардо, наконец-то была установлена на площади в честь свадьбы императора Максимилиана и Бьянки Марии Сфорцы. Статуя прославляла также своего создателя и заказчика. Изабелла горько сожалела, что болезнь не позволила ей присутствовать на открытии статуи. Ей довелось слышать рассказы многочисленных очевидцев и поэмы, прославляющие художника и его творение. Она не помнила слов, но они всегда повторялись. «Слава победителю, и тебе слава, о Леонардо!» — и прочее в том же духе. Некоторые строки Бальдассаре Такконе заставили Изабеллу вздрогнуть — поэт сравнивал Леонардо с Фидием и Праксителем. Ни Греция, ни Рим не рождали таких творений, вещал Такконе. Изабелла и сама никогда не сомневалась, что в современных Афинах, созданных Лодовико, Леонардо поднимется до высот античных мастеров. Изабелла сожалела только о том, что не она была миланской правительницей, — уж она бы предоставила художнику все возможности для развития его гения! У себя в Мантуе она тоже умела творить чудеса, но для того, чтобы предоставить полную свободу гению, требовалось не только художественное воображение, но и королевское содержание, которого она, увы, предоставить художнику не могла.

Изабелла знала, что монумент посвящен отцу Лодовико Франческо Сфорце — прославленному воину и завоевателю. Однако, прежде всего, статуя прославляла красоту коня — не только этого коня, но всех лошадей на свете, а в конечном счете величие Господа, создавшего столь удивительных животных. Если Лодовико поинтересуется ее мнением, Изабелла ответит, что стойкость, сверхъестественная выносливость и сила благородного животного, несомненно, символизируют качества, присущие его отцу — да и всем Сфорца, не исключая самого заказчика статуи. Однако на самом деле Изабелла думала иначе. По ее мнению, конь прославлял самого себя и своего гениального создателя, столько лет пытавшегося постигнуть природу благородного животного.

Однако Изабелле не пришлось лукавить перед Лодовико. Еще до ее приезда он вместе со своим союзником королем Карлом отбыл в военный лагерь у стен Кастелло ди Сарзана в Тоскане.

Беатриче, сообщившая сестре эту новость, показалась Изабелле раздутой, словно шар.

— Дорогая сестра, ты такая огромная! Кажется, вот-вот родишь, а все на ногах!

Изабеллу удивляло, как Беатриче умудряется удерживать равновесие с таким громадным животом.

— В отсутствие Лодовико, когда Милан скорбит о герцоге, а мой муж ожидает от германцев официального подтверждения своего титула, я должна оставаться деятельной и активной, как никогда!

Изабелла с радостью избежала бы разговоров об умершем герцоге. Она внимательно вглядывалась в лицо сестры, боясь обнаружить знаки вины, некоего скрытого знания или соучастия в преступлении. Возможно, Беатриче отведет глаза или улыбнется принужденной улыбкой, и тогда Изабелла все поймет.

Однако лицо сестры излучало только благостность и свет. Беатриче сияла, воркуя над рисунком, на котором Андреа Мантенья изобразил малютку Леонору.

— Это кроха унаследовала лучшие черты родителей! — восклицала Беатриче.

Изабелла не могла отделаться от мысли, что сестра говорит это, только чтобы утешить ее, неспособную родить сына. Она не знала, что отвечать Беатриче, уже родившей одного мальчика и ожидающей другого. Ибо в такой громадной утробе, где поместился бы даже теленок, мог находиться только здоровый малыш мужского пола, но никак не девочка.

Толстая нянька привела маленького Эрколя. Толстуха крепко держала его за руку, чтобы малыш не споткнулся. У сына Беатриче были сияющие темные глаза и яркие темно-каштановые волосы. Он унаследовал чувственные губы Лодовико. Изабелла схватила малыша на руки и покрыла его голову и лицо поцелуями. Мальчик смущенно уткнулся тете в плечо, поэтому поцелуи Изабеллы пришлись в основном на волосы. Юный Эрколь извивался у Изабеллы в руках, а она пыталась заглянуть ему в глаза.

Беатриче называла сына Максимилианом, что неизменно заставляло сестру морщиться.

— Макс, спой-ка свою новую песенку тете Изабелле, — попросила Беатриче.

Мальчик отказывался, яростно мотая головой.

— Макс, а ну-ка покажи нам, где твой братик?

Ручка малыша, словно стрела, уткнулась в материнский живот.

— Скажи тете Изабелле, как его зовут.

— Франческо! — выпалил сын.

— В честь великих воинов — дедушки и дяди, — гордо промолвила Беатриче.

Изабелла прекрасно понимала, что после отказа Франческо поддержать Лодовико он вряд ли назовет своего второго сына в честь дяди. Мальчик — если ребенок окажется действительно мальчиком — получит имя в честь покойного кондотьера, что восседает на великолепном коне работы Леонардо. Изабелла решила перевести разговор на более безобидную тему.

— Как ни гневался Лодовико, как ни затягивал magistro работу, результат превзошел все ожидания!

— Даже император Максимилиан был потрясен статуей, — отвечала Беатриче. — Magistro оказал нам всем великую честь.

— Лодовико будет польщен тем, что тебе понравилась статуя. Прошу, не откажись завтра утром сопровождать меня, — таинственно добавила Беатриче, — уверяю, ты не пожалеешь.

На следующее утро Изабелла вместе с Беатриче отправились на западную окраину города к монастырю Санта Мария делле Грацие — пристанищу монахов-доминиканцев. Лодовико пожертвовал монастырю немалую сумму. Беатриче превозносила щедрость мужа. Однако Изабелла видела за этой щедростью и другие мотивы — доминиканцы были влиятельной политической силой. Теперь, после смерти Лоренцо Великолепного, фра Джироламо Савонарола с удвоенной энергией принялся за искоренение людских пороков. Чем больше Лодовико ублажал доминиканцев, тем меньше они совали нос в его дела.

Едва войдя в церковь, Изабелла была поражена контрастом между камерной атмосферой этого места и давящим пространством собора Дуомо. Беатриче повела Изабеллу в центр апсиды, где они остановились посередине пространства, ограниченного четырьмя арками. Сестры подняли глаза вверх. В круглое окно проникали скудные лучи зимнего солнца, освещая фрески на потолке. Узор из закругленных линий гармонировал с совершенными полусферами арок.

— Маэстро Браманте три года занимался расширением апсиды, — сказала Беатриче, — но смотри, что получилось в итоге!

— Действительно великолепно, — согласилась Изабелла. — Такое величие и благодать — редкое сочетание!

— Я знала, что тебе понравится, — промолвила Беатриче. — Здесь будет наш последний с Лодовико приют. Поэтому мы не поскупились на отделку. Только посмотри, какие прекрасные хоры. Я часто думаю, как хорошо будет лежать здесь, слушая лучшие голоса Милана!

— Прошу тебя, не говори так, Беатриче. Ты слишком молода для таких мыслей. — Изабелла коснулась живота сестры. — Смотри, какой громадный. Наверняка малыш уже навострил ушки и слышит все наши речи.

— Лодовико всегда повторяет, что окажется здесь гораздо раньше меня и именно поэтому так спешит с отделкой. Как всегда, шутит, но он уже пообещал доминиканцам, что отделка церкви, трапезной и жилых помещений будет завершена до конца года.

— И он готов исполнить обещание?

— Сомневаюсь, — улыбнулась Беатриче. — Главная фреска поручена magistro.

Беатриче повела сестру через внутренний двор в трапезную — большую прямоугольную комнату с простым деревянным столом и скамьями в центре. Одинокий монашек вытирал пол — скрип метлы эхом отражался от стен. Большая фреска, изображающая Распятие, украшала одну из стен.

— Комната кажется пустой и холодной, — заметила Изабелла.

Беатриче прошептала:

— Говорят, что здесь проводятся суды инквизиции. От этого места у меня мурашки по коже. Бедные монахи! Им приходится здесь трапезничать.

— Веселиться монахам не пристало, — шутливо возразила Изабелла, — а мрачность этого места наверняка приближает их к Господу.

— Я собиралась показать тебе место, где должен трудиться magistro, — добавила Беатриче. — Мне и самой хочется немного пошпионить за ним. Леонардо обещал мужу, что немедленно приступит к работе, но что-то я его здесь не вижу. Ни кистей и красок, ни набросков на стенах. Герцог снова разозлится.

— А что это будет за фреска?

Изабеллу, как обычно, занимало все, что касалось Леонардо и его ближайших планов.

— Герцог заказал ему фреску на стене, противоположной Распятию. Сцену, в которой Спаситель вкушает последнюю трапезу вместе с двенадцатью апостолами.

— А зачем вы заказали Распятие другому мастеру? Не лучше ли было поручить magistro расписать всю комнату?

— Я знала, что ты догадаешься! — воскликнула Беатриче. — Действительно, Распятие написано другой рукой.

Изабелла рассматривала фигуры Спасителя и двух злодеев на крестах.

— Работа достойная и выразительная, однако композиция, на мой вкус, бедна и перегружена деталями. Художник рассказывает историю, но мало смыслит в перспективе. Эту фреску никак не мог нарисовать сам Леонардо.

— Художник завершил работу вовремя и не попросил ни единого лишнего дуката сверх обещанных, чем весьма нас порадовал. Конечно, мы надеялись поручить обе фрески Леонардо, но Лодовико рассудил, что вряд ли magistro допишет хотя бы одну. Поэтому Распятие писал мастер из Ломбардии Джованни Монторфано. Конечно, его нельзя даже сравнивать с Леонардо, зато свою работу художник начал и закончил в положенный срок. Кроме того, Лодовико попросил Леонардо вставить в законченную фреску наши портреты вместе с детьми.

— И когда же Леонардо приступит к «Тайной вечере»?

— Ты же его знаешь! Magistro уверяет, что уже начал приготовления, но он так рассеян! Остается надеяться, что он не станет углубляться в изучение молитв ради того, чтобы пририсовать наши фигуры со сложенными руками.

Чтобы не встречаться глазами с сестрой, Изабелла старательно делала вид, будто разглядывает «Распятие».

— Значит, ты победила свое нежелание позировать magistro?

Голос предательски дрогнул. Изабелла прекрасно понимала, что не в силах скрыть свою заинтересованность, но не могла же она уйти, не узнав, осталась ли у нее надежда!

— Не совсем. Мне по-прежнему трудно усидеть на месте. Да еще этот пристальный взгляд magistro! Я восхищаюсь его работами, к тому же он неизменно мил и любезен со мною, но в его присутствии я теряюсь. В этом человеке есть что-то тяжелое и мрачное.

— Вряд ли на свете встречаются простодушные гении, Беатриче. По крайней мере, Леонардо красив и хорошо воспитан в отличие от вечно хворого и недовольного Мантеньи.

— Лодовико считает, что портрет работы величайшего мастера наших дней будет способствовать возвышению семейства. Он уверяет, что поручил Леонардо написать мой портрет из любви ко мне. «Я сдвину с места горы, чтобы убедить этого человека взяться за кисть! — Беатриче широко раскинула руки, подражая манере Лодовико. — Я готов пойти на все ради той, которую люблю!»

Изабелла предпочла промолчать. Она не собиралась выражать одобрение или порицание поступкам Беатриче. Сестра вольна в своих желаниях. Теперь вот она собирается позировать Леонардо, но не ради собственного удовольствия, а потому, что этого хочется Лодовико. Кто знает, зачем это ему? Удовлетворить свое честолюбие? Ублажить Савонаролу? Или прочно связать в памяти потомков имя величайшего художника со своей могущественной семьей? Что бы ни задумывал Лодовико, он всегда знал, что делает. Ясно одно: побуждения Беатриче чисты и бескорыстны.

— Кроме того, — промолвила Беатриче, сложив маленькие руки поверх громадного живота, — Лодовико был влюблен в Цецилию, когда заказывал ее портрет. А теперь он любит меня. Он не устает повторять мне это. Я же вижу, каких усилий стоит ему уговорить Леонардо закончить любую из картин. Уверена, Лодовико не стал бы так стараться, если бы не его любовь ко мне и нашим детям.

Покинув трапезную, сестры вышли во внутренний двор и увидели прямо перед собой широкую спину мужчины. Он сидел на земле, скрестив по-восточному ноги. Словно в трансе мужчина уставился в стену. Пышные кудри ниспадали на синий бархат дорогого плаща. Полуденное солнце подчеркивало темно-каштановый цвет волос и отбрасывало на стену причудливые тени. Тени накладывались на влажные пятна на штукатурке.

— Сударь! — окликнула Изабелла.

Magistro, прервав свои размышления, обернулся. Увидев герцогиню миланскую и маркизу мантуанскую, он привычным движением привстал, даже не изменив положения скрещенных ног.

— Чем вы, ради всего святого, занимаетесь? — поинтересовалась Беатриче.

Леонардо показал на влажные пятна.

— Я вижу здесь большую человеческую драму, ваша милость.

— А я всего лишь плесень на стене, — сказала Изабелла. — Если герцог действительно хочет отремонтировать церковь и монастырь, ему следует нанять маляров.

— Если позволите, маркиза, — Леонардо приблизился к стене. — В тенях и пятнах можно увидеть все, что угодно, если смотреть на них свежим взглядом. В этих бесцветных пятнах я вижу великие битвы, картины жизни и смерти, рыцарские поединки, детей, которым еще предстоит родиться, умирающих старух, богинь, выходящих из морской пены, корабли, налетевшие на рифы в шторм. Чтобы увидеть все это, необходимо всего лишь сосредоточиться.

Изабелла пристально рассматривала стену, но не видела чудес, о которых рассказывал Леонардо. Ей доводилось различать предметы и лица в рисунке облаков, но вряд ли Изабелла смогла бы сочинить о них связную историю. Беатриче, напротив, вежливо кивнула, словно и вправду разглядела на стене видения magistro.

— Ваша милость, — обратился Леонардо к Беатриче с оттенком беспокойства и нетерпения в голосе, и Изабелле показалось, что художник и хочет и боится задать вопрос, — что слышно о бронзе?

— О бронзе? — переспросила Изабелла.

— Magistro хочет изваять свою конную статую в бронзе, чтобы она сохранилась в веках или хотя бы столько времени, сколько может выдержать бронза. Не думаю, что мир настолько стар, чтобы мы могли судить о том, как долго способен сохраниться хороший кусок бронзы.

— Глина так хрупка, маркиза, — промолвил Леонардо с похоронным выражением на лице. — Теперь я дни напролет провожу в литейных мастерских, обсуждая с мастерами будущую работу.

— Magistro стал знатоком в металлургии и алхимиком, — заметила Беатриче.

— Ваша милость слишком добры ко мне.

— Вовсе нет. Я надеялась найти вас здесь, чтобы сообщить новости. Вы можете приступить к работе хоть сейчас.

Беатриче улыбнулась, исподтишка бросив взгляд на сестру. Так вот в чем заключалась цель сегодняшней прогулки! Беатриче захотелось похвастаться перед Изабеллой своей властью над magistro!

— От всей души благодарю вас, герцогиня.

Леонардо склонил голову. Лицо художника вспыхнуло. Он выглядел польщенным, задетым за живое и слегка смущенным своей радостью.

— Поздравляю, magistro, теперь ваш монумент сохранится для потомков, — промолвила Изабелла.

На самом деле она не разделяла радости художника: теперь один Бог знает, насколько отодвинется написание ее портрета!

— Magistro изобрел новый чудесный способ отливки скульптур. Не удовлетворите ли любопытство моей сестры? — спросила Беатриче.

Как всякая женщина, Беатриче знала, как польстить мужчине.

Леонардо наклонился, вытащил из большой кожаной сумы, лежащей на земле, свиток и развернул его перед Изабеллой. Две статуи были изображены рядом. На одном рисунке конь и всадник сливались в одно. Другой изображал лошадь сверху, причем рисунок делился на равные части. Сложные математические вычисления и измерения, нацарапанные невозможным почерком художника, покрывали лист сверху донизу.

— В поле за замком рабочие уже начали рыть громадную яму. Внутрь ямы я хочу поместить литейную форму и затем перевернуть ее вверх дном, чтобы бронза постепенно заполнила объем.

— Потрясающе! — воскликнула Изабелла. — Кто-нибудь раньше делал подобное?

— Нет, ваша милость, никто и никогда не пытался сделать этого прежде. Это будет первая конная статуя в мире, отлитая из металла! Естественно, подобное новшество потребовало изобретения новой технологии. Старыми методами мою задачу не решить, они только замедлили бы работу. — Леонардо значительно посмотрел на Беатриче. — Нельзя подгонять изобретателя! Когда некто, как, например, наш прославленный хозяин, желает создать памятник невиданных размеров, он должен быть терпимым к нуждам исследователя!

Изабелла никогда не слышала от художника таких страстных речей. Вероятно, приятное известие наполнило душу и тело мастера силой и энергией. На мгновение он даже утратил привычную отчужденность. Перед Изабеллой предстал юноша с горящими щеками и пламенными речами.

— Герцог просил передать вам следующее: вы получите вашу бронзу, только если немедленно приступите к работе над фреской. Он обещал доминиканцам завершить ремонт церкви и монастыря к концу года. Не вынуждайте его краснеть перед настоятелем.

Слова Беатриче не смутили magistro.

— Мадам, — заявил он, — я уже несколько недель изучаю лица, чтобы найти модели для Создателя и апостолов. Картина, которую я задумал, станет величайшей духовной драмой!

Колокола в церкви прозвонили полдень. Облаченные в черно-белые одежды доминиканцы заспешили к дверям трапезной. Беатриче взяла Изабеллу под руку и поспешила попрощаться с художником. Изабелла решила, что сестра не хочет встречаться с настоятелем, известным своей многоречивостью и нелегким характером.

— Как замечательно, что Лодовико дает magistro возможность осуществить все эти грандиозные проекты! — не выдержала Изабелла.

Она сомневалась, что у ее отца, мужа или у нее самой нашлось бы достаточно терпения, денег и дальновидности, чтобы предоставить художнику подобную свободу.

— Лодовико ценит его исследования, труды и вдохновение, иначе бы не разрешил magistro вырыть яму для статуи. Ты заметила, как возбужден Леонардо? Он так долго работал над статуей и так долго ждал обещанной бронзы, что похож на невесту, истомленную долгим ожиданием жениха и наконец-то оказавшуюся у алтаря! — хихикнула Беатриче.

Изабеллу не удивила метафора, использованная Беатриче. Она уже давно не задавала себе вопрос: куда подевалась обиженная девочка, жених которой без конца откладывал бракосочетание?

Изабелла задула свечу и закрыла глаза. Мысли неслись в голове, обгоняя друг друга. Когда Беатриче обращалась к мужу, она вся светилась, словно послушница у ног святого. Неясно, замешан ли Лодовико в смерти Джана Галеаццо, но Беатриче выглядела совершенно невинной. Возможно, она так обожает Лодовико, что не считает нужным прислушиваться к кривотолкам или готова заранее оправдать все, что бы ни совершил любимый супруг.

Изабелла утешалась мыслью, что согласие Беатриче позировать Леонардо хоть на шаг, но приближает ее к заветной мечте. Она понимала, что создание великой фрески и работа над бронзовым всадником могут отнять годы. Впрочем, все эти рассуждения имели мало смысла. События больше не подчинялись логике. Изабелле казалось, что она внезапно оказалась в середине пьесы, персонажей которой видит впервые, но они почему-то ждут от нее привычного поведения. Она наблюдала за сменой декораций — политических, художественных, — как наблюдают за морскими волнами, неподвластными контролю. Чтобы выжить, нельзя позволить этим волнам захлестнуть тебя.

Сон — вот истинное благо. Сны даруют легкость и забвение. Внезапно сквозь дрему Изабелла услышала стук лошадиных копыт по мощеному двору под окнами спальни. Она находилась на гране сна и яви, медля переступить черту, ибо во сне Изабелле было так легко и беззаботно, как бывает мягким летним полуднем. Больше из своего сна она ничего не запомнила. Изабелла нехотя открыла глаза и уставилась во тьму, затем натянула одеяло, словно пытаясь защититься от грохота. Она была уверена, что легла после полуночи и проспала всего несколько часов. Неужели в эти предутренние часы враги захватили замок? Нет, невозможно. Стены высоки, ров глубок, а часовые бдительны. Множество верных солдат встретят смерть, пока враги проникнут в Рочетту — сердце замка и прибежище семейства Сфорца.

Изабелла нащупала шаль. Глаза начали привыкать к темноте. Вот крепкие столбики кровати, длинный стол, на котором в ряд лежали ее шляпы — словно дамы сидели за карточной игрой, — а вот высокие арочные окна. До слуха долетели тревожные мужские голоса. Изабелла прижала руки к груди, пытаясь утихомирить непослушное сердце.

Из памяти всплыли детские воспоминания: воспользовавшись отъездом герцога Эрколя, его враги подняли мятеж и ночью вторглись в герцогский дворец. Мать с развевающимися за плечами волосами вытащила детей из кроватей. Преследователи шли по пятам. Они перебили всех, кто помог скрыться герцогине и ее детям. Леонора с детьми провела три наполненных ужасом дня в крепости под защитой маленького гарнизона, пока Эрколь не вернулся в Феррару со своими солдатами и жестоко не покарал восставших. Изабелла до сих пор помнила, как бежала по темному коридору, потной от страха рукой вцепившись в материнскую шелковую рубашку. Она изо всех сил старалась не отстать от матери, на руках которой сидели Беатриче и новорожденный сын. Звуки и видения той ночи навсегда врезались в память Изабеллы: вопли слуг, звон стали, крики умирающих и страх выпустить из рук кусочек шелковой ткани — единственную путеводную нить в темном сумраке коридора.

Совладав с дыханием, Изабелла, словно слепая, протянула руку перед собой. Другой рукой придерживая шаль, она подошла к двери и резко распахнула ее. Змееподобные тени от факелов плясали на стенах. Сквозь шум и грохот Изабелла с облегчением различила властный голос Лодовико и устремилась ему навстречу.

В своей дорожной одежде он казался громадным. Черное перо украшало широкополую шляпу, шерстяной плащ, отороченный мехом, свисал с широких плеч и шелестел при каждом движении. Его воины тоже носили плащи, но сейчас они откинули их назад, сжимая рукояти мечей, висевших на поясе. Неужели на замок действительно напали?

Заметив Беатриче, Изабелла остановилась. С обеих сторон сестру поддерживали служанки. Раздутая и неуклюжая, словно тряпичная кукла, Беатриче повисла на руках мужа. Служанка объяснила, что герцогиня приняла сонное снадобье.

— Я так волновалась, — бормотала Беатриче, не сводя глаз с мужа. — Вчера от тебя не было письма.

— Ступай в постель, дорогая. Все хорошо. — Лодовико заметил Изабеллу. — Смотри, Изабелла тоже проснулась. Она выпьет со мной вина, и я ей все расскажу. — Лодовико нежно поцеловал жену и снова повторил: — Ты должна отдохнуть. Твое время близится.

Он отпустил жену — на бледно-голубой сорочке остался пыльный след. Успокоенная Беатриче снова повисла на руках служанок.

Лодовико жестом велел Изабелле следовать за ним и его людьми в кабинет. Она шла по коридору на смешанный запах человечьего и лошадиного пота, который исходил от мужчин, долго не покидавших седла. Чтобы источать такие запахи, они должны были много часов гнать лошадей во весь опор, подумала Изабелла.

Во всем замке бесшумно пробуждалась жизнь. Всем, кроме Изабеллы, Лодовико велел остаться за дверью. Слуги проворно подхватили плащ и шляпу господина. Словно ниоткуда появились вино и таз с чистой водой, чтобы усталый всадник мог смыть дорожную грязь и пыль. Слуги зажгли лампы и громадный камин. Огонь смягчил хмурые черты Лодовико, выхватив из тени его лицо, блестевшее от пота и искаженное яростью.

Изабелла держалась поодаль. Запах, исходивший от Лодовико, и дурные предчувствия удержали ее от объятий и привычного нежного поцелуя. Он стоял в углу, скрестив на груди руки.

— Будь проклят этот рябой горбун, этот грязный французишка! — Лодовико вытер затылок полотенцем и бросил его на пол. — И этот дрожащий флорентийский евнух! Позор своего отца! Гореть им обоим в аду до скончания века!

Изабелла ждала объяснений.

— Предан, обманут, обведен вокруг пальца каким-то болваном! — Лодовико сделал глубокий глоток. Тонкая струйка алой жидкости протянулась от угла рта к волосам. Внезапно он застыл, согнулся и уронил кубок. — О, моя спина, мои ноги! — с болью выкрикнул Лодовико и схватился за поясницу. — Я уже не могу скакать в седле так долго, как раньше. Помогите мне добраться до кресла, Изабелла.

Изабелла позволила Лодовико обхватить себя за плечи и довела его до большого кожаного кресла, в которое он и упал со стоном.

— Вы больны? — спросила она.

— Нет, просто что-то вступило в спину, и ноги плохо слушаются. Мы скакали от тосканских холмов целые сутки без остановки.

Про себя Изабелла отметила, что в последнее время Лодовико потяжелел — теперь его живот заметно выпирал вперед, мешая ходьбе. Она уселась напротив и в ожидании объяснений устремила на Лодовико пристальный взгляд. Он сузил глаза и облизал губы, на мгновение напомнив Изабелле большого черного удава.

— Это случилось в лагере, где мы стояли вместе с королем Франции. Оказалось, он обманывал нас. К тому же нас предал Пьетро де Медичи, сын покойного Лоренцо — этот выродок благородного семейства! — Сморщась от боли, Лодовико нагнулся и сделал Изабелле знак приблизиться. — Все это не должно достигнуть ушей вашей сестры. Вы же понимаете, в ее положении… Она выглядит веселой и здоровой, но на свой лад Беатриче очень ранима.

— Брат мой, если вы ничего не расскажете, мне в любом случае нечего будет передать Беатриче.

— Этот трусливый идиот Пьетро де Медичи, недостойный носить титул правителя Флоренции, бросился к ногам Карла, предложив ему власть над Флоренцией, Сиеной и Пизой — просто так, не потребовав ничего взамен! Якобы чтобы избежать вторжения! Вы можете это вообразить? Должно быть, Лоренцо Великолепный в тот миг перевернулся в гробу. Я сам был свидетелем этого позора и не смог сдержаться. Видели бы вы лица французов! Они замерли в изумлении. Этот дурачок отдал им большую часть Италии, три ее сильнейшие крепости! При всей их наглости французы даже не сразу нашлись с ответом.

— Разумеется, они не отвергли столь щедрый дар.

— Еще бы! Я встречался с Медичи потом. Он лебезил и пресмыкался, утверждая, что хотел встретить меня на пути в Тоскану, но мы разминулись. Со мной были французы, поэтому я не мог прямо сказать, что думаю о его поступке. Я извинился перед Карлом и немедленно покинул Сарзану.

— Но ведь вы сами вступили в союз с Карлом против Неаполя. Медичи просто последовал вашему примеру! Наверное, лишившись советов Лоренцо, он решил подражать вам.

Изабелла хотела удержать дерзкие слова, но они помимо воли сорвались с губ. Кто, как не Лодовико, первым открыл французам дверь в Италию? Стоит ли удивляться, что остальные просто последовали его примеру? Лодовико казался подавленным и удрученным, словно человек, который пытается сложить в уме огромные цифры и удивляется полученной сумме.

— Я вступил в союз с французами, чтобы избежать нападения неаполитанцев. Король Ферранте вместе с Папой Борджа собирались подмять под себя всю Италию и установить господство папского престола. И вам это прекрасно известно — ваш отец был посвящен в наши планы! А теперь Карл решил пойти дальше. И это еще не все: племянник короля Людовик, герцог Орлеанский, расположился у наших границ, громогласно заявив, что его мать происходит из семейства Висконти. Он намерен стать законным герцогом Милана. Карл пока не поддерживает его, но и урезонить не пытается.

— Что же нам делать, Лодовико? Неужели мы станем французами?

Изабелла прикидывала, как передать новости Франческо. Если бы в Милане нашелся верный человек, она написала бы мужу письмо. Неужели всем им пришел конец?

— С дороги я отправил тайные письма в Венецию, вашему мужу и отцу, испанскому королю и королеве, а также императору Максимилиану. Я даже написал презренному Папе, несмотря на то что все мы денно и нощно молимся о его скорейшей кончине! Я сообщил им о случившемся и предложил создать Святую Лигу, чтобы защитить свои земли. Я не питаю иллюзий относительно прочности этого союза, но теперь главное — остановить Карла. Для этого нам нужно объединить армии.

— Но сейчас французы направляются в Неаполь, уверенные в вашей поддержке!

— Пускай! Мы уже не можем помешать им. Я пожелал Карлу успешного похода и уверил его в своей лояльности. У Карла нет оснований не доверять мне. По его просьбе я оставил у него Галеазза. Теперь он для видимости везде разъезжает вместе с французским королем.

— Для видимости?

Изабелла знала, как далеко простирается верность Галеазза своему господину. Галеазз сделает так, как велит ему Лодовико.

— Ну, он же не может заполучить Франческо, — ядовито заметил Лодовико. — Карлу необходимо, чтобы рядом с ним был хотя бы один видный итальянский военачальник.

Изабелла спрашивала себя, способен ли столь коварный ум на убийство? Теперь она поняла, что Лодовико использовал ее. Изабелле было шестнадцать, когда она впервые увидела Il Moro. С тех пор он умело подогревал ее чувства, чтобы сделать Изабеллу своей союзницей и обеспечить лояльность ее мужа и отца. Однако Лодовико действительно влекло к ней. Изабелла до сих пор ощущала духовное родство, проявлявшееся, в том числе, в их любви к прекрасному. Изабелла верила, что ей удалось заглянуть в душу Лодовико. Там внутри была не одна только тьма, но душу Il Moro переполняли честолюбивые замыслы. Лодовико был одержим желанием переделать мир. Magistro называл Лодовико человеком, устремленным вперед, — человеком, который верил, что за ним будущее. Насколько далеко готов зайти или уже зашел Лодовико, чтобы проверить, действительно ли будущее принадлежит ему, Изабелла могла только догадываться.

— Я предложил Франческо стать главнокомандующим армии Лиги. Вы не возражаете против того, чтобы ваш муж командовал объединенной итальянской армией?

Изабелла не возражала, если это принесет пользу всем итальянским городам-государствам, а не только Лодовико Сфорце.

— Если дож прикажет ему, неужели Франческо сможет отказаться?

Изабелла хотела избежать дальнейшего разговора о лояльности Франческо. Иногда муж становился таким же упрямым, как и Лодовико.

Лодовико жадно допил вино. Впервые за последние часы он вздохнул спокойно, черты разгладились, а брови снова приняли привычное положение. Лодовико вытер губы рукавом и слегка ухмыльнулся, словно увидел в последних событиях нечто забавное.

— Дорогая моя, когда французы расположатся на лужайке перед дворцом дожа, у него просто не останется выбора.

Много раз Изабелла безуспешно пыталась покинуть Милан, и каждый день астролог Лодовико мессир Амброджо заявлял, что день неблагоприятен для путешествия. Изабелла скучала по дому и негодовала на коварные звезды. Ради семейства Сфорца она слишком долго пренебрегала собственной семьей, тогда как последние события требовали ее присутствия в Мантуе.

Через три недели Изабелла получила письмо от одной из своих фрейлин — преданной подруги, которую знала с детства. И хотя фрейлина старалась не сгущать краски, Изабелла встревожилась.

Изабеллу не слишком беспокоила верность Франческо, поскольку муж никогда не забывал о своем супружеском долге. В постели и вне ее Франческо был неизменно нежен и страстен. Маркиз не пренебрегал женским обществом, но Изабелла понимала, что глупо ревновать его к каждой юбке. Однако письмо фрейлины ее напугало.

Все дела в Милане были завершены, и Изабелле не терпелось оказаться дома. Она присутствовала при рождении второго ребенка Беатриче. Красивый темноволосый младенец был точной копией Il Moro. Она держала племянника на руках и вытирала королевские слезы муслиновым платком, отделанным кружевом, пока священник окроплял младенца святой водой. Изабелла старалась быть полезной сестре. Она принимала гостей, участвовала в празднествах, которыми отмечали рождение сына Il Moro. Беатриче не хотела, чтобы малыш ощущал себя ущербным из-за того, что не родился первенцем.

В честь рождения сына Il Moro город и предместья украсили с еще большей пышностью, чем в день свадьбы герцога. Балконы задрапировали в цвета Сфорца: алый и синий. Статуи отполировали и подкрасили, починили мостовые и тротуары. Даже под скупыми лучами зимнего солнца город сиял. Зелень, привезенная из предместий, заставляла горожан забыть о том, что до весны еще далеко.

Каждый вечер давались театральные представления. Пиры и танцы продолжались до самого утра. Беатриче быстро оправилась от родов и на двадцатый день после появления на свет сына почтила своим присутствием великолепное представление «Ипполит и Тесей», которое давали в доме Никколо да Корреджо. На балу она танцевала до упаду. На следующий день, презрев холод, вместе с Изабеллой Беатриче отправилась на конную прогулку по парку. Она отважно перепрыгивала изгороди и грозилась затеять охоту, а ведь с рождения ее второго сына миновал всего лишь месяц!

Изабелла не могла отделаться от мысли, что все эти празднества задуманы, чтобы отвлечь горожан от того, что творилось за стенами города. Ей казалось, что сестра слишком отчаянно отдается веселью. Беатриче и раньше трудно было усидеть на месте, но теперь ее лихорадочная активность пугала Изабеллу. Ночи сестра проводила на пирах и танцах, а днем не отходила от Лодовико, занятого созданием Святой Лиги. Все, кому Il Moro предложил к нему присоединиться, ответили согласием. Выслушав очередного горящего рвением посла, Лодовико заметил: «Разве у них есть выбор, когда французы подступают со всех сторон?»

Вскоре посреди веселья случилось недоброе предзнаменование. Безутешная вдова Джана Галеаццо в жестких траурных одеждах вместе с тремя печальными герцогскими отпрысками покинула замок в Павии и вернулась в Милан. Словно привидение, бродила Изабелла по залам Кастелло, то и дело испуская тяжкие вздохи.

— В Павии больше не могли выносить ее присутствия и отправили сюда, чтобы она отравляла жизнь нам! — жаловался Лодовико на следующий день на балу.

Беатриче почувствовала себя усталой и сразу после ужина отправилась в постель. Изабелла решила, что присутствие герцогини, печально бродящей по комнатам, в которых она некогда жила, смущает сестру. С появлением Изабеллы веселье Беатриче явно пошло на убыль.

— Эта ведьма затянула стены своих покоев черным, словно ожидает на обед самого сатану. Подумать только, у нее хватает наглости изображать безутешную вдову! Разве не смешно? Мне пришлось пообещать ее покойному супругу все вино из своих подвалов и всех мальчишек-хористов в миланском герцогстве, только чтобы заставить его переспать с ней!

Изабелла заметила, что Лодовико обращает свои насмешливые реплики к одной из фрейлин Беатриче. Лодовико нравилось, что фрейлина преувеличенно громко смеется его шуткам, смущенно прикрывая ладонью чувственный рот. Красавице было немного за двадцать. В свете свечей волосы отливали оттенком темно-красного вина. Изабелла не могла разглядеть цвет глаз — синие или зеленые? Румянец оттенял кремовую кожу. На фрейлине было бархатное платье малинового цвета с золотыми шнурами на рукавах. Низкий вырез не скрывал пышных холмиков грудей. Изабелла где-то видела это лицо, но не могла вспомнить где. У Беатриче были сотни фрейлин, которые постоянно сменяли друг друга. Изабелле не понравилось, как Лодовико пожирал красавицу глазами — словно она была сочной отбивной на блюде, а он не ел несколько дней.

— Увы, все помнят извращенные наклонности бедняги, — продолжал Лодовико. — Мне не в чем упрекнуть себя — я сделал все, чтобы герцогиня обзавелась наследниками.

— Вы исполнили свой долг перед бедняжкой, — перебила Изабелла. — А уж как благодарна вам Беатриче за то, что вы избавили ее от общества герцогини. Поистине вы не устаете искать способы порадовать свою жену!

Лодовико кисло улыбнулся, словно напоминание о том, что он женат, расстроило его. Изабелла хотела, чтобы Лодовико понял — она начеку. Однажды ей самой довелось стать объектом его переменчивой страсти. Изабелла не допустит, чтобы он флиртовал с какой-то фрейлиной у нее под носом. Она посмотрела на даму в малиновом — как изменится выражение ее лица при упоминании имени Беатриче? Красавица вежливо улыбнулась и отвернулась, словно внезапно заинтересовалась тонким подсвечником на столе.

Высказав Лодовико благодарность от имени Беатриче, Изабелла нисколько не лукавила. Il Moro встретил Изабеллу Арагонскую у ворот Милана, взял за руку и утешал всю дорогу, пока они скакали до замка. Миланцы видели, как он скорбел вместе с герцогиней у могилы ее супруга, как он провожал Изабеллу в ее старые покои в Кастелло, где, устав от переживаний дня, они еще раз всплакнули на плече друг у друга. Все это Изабелла узнала от шута Бароне — мантуанца на службе Лодовико, который так и не понял, было ли поведение Лодовико образцом галантности или верхом притворства.

— Наверное, он хотел загладить свои черные дела, утешив вдову, — шепотом заключил Бароне.

Высказывать подобные мысли вслух дозволялось только шуту.

Изабелла решила посетить вдовствующую герцогиню. Комнаты Изабеллы Арагонской были завешаны черными драпировками, а окна плотно зашторены. Ее дети, которые могли унаследовать королевство, а теперь стали бедными сиротами, зависящими от милости Лодовико, уныло бродили вокруг. Дети жаловались, что в комнатах темно, что от тяжелых одежд, которые их заставляют носить, зудит кожа. Они просились на улицу, но мать не разрешала. Изабелла чуть не задохнулась посреди этой беспредельной тоски. Когда она уходила, Изабелла Арагонская прошипела ей в ухо:

— Вам не хуже моего известно, кто виноват во всех наших бедах.

Изабелла не ответила. Вдова продолжала:

— Когда мои мальчики ехали по улицам, люди приветствовали их как наследников! Миланцы задавлены налогами, которые муж вашей сестры без конца повышает, чтобы оплачивать всю эту роскошь. Придет время, и вы еще вспомните слова опозоренной женщины, маркиза!

После этих слов герцогини Изабелла сделала глубокий реверанс и выскочила из комнаты.

Вскоре пришли новости о захвате французами Неаполя. Старый король Ферранте недавно умер. Господь не допустил, рассудили Изабелла с Беатриче, чтобы дед дожил до падения своего королевства. Его сын Альфонсо, который не унаследовал решительности отца, после его смерти отрекся от престола в пользу своего малолетнего сына Ферранте и бежал на Сицилию. В страхе перед жестокостью завоевателей неаполитанцы открыли королю Карлу городские ворота.

Изабелла решила бежать из Милана. Созерцание несчастий Изабеллы Арагонской и печальная судьба Неаполя снова заставили ее задуматься о цене пышных пиршеств и балов. С горящими злобой глазами Изабелла Арагонская спрашивала ее:

— Что бы подумала ваша бедная мать — принцесса из дома Арагона — о предательстве своей семьи?

Изабелла сама много раз задавала себе этот вопрос, но ответа не находила.

Она заявила Лодовико и Беатриче, что отправляется немедленно, и велела слугам готовиться к отъезду. Однако Лодовико снова не отпустил ее. Он посоветовался с астрологом, как делал всегда при принятии важных решений, и мессир Амброджо заявил, что маркизе небезопасно отправляться в путь. И снова каждую ночь астролог обращался к звездам, и каждую ночь звезды говорили, что Изабелле следует получить согласие Лодовико. Она не понимала, почему Il Moro удерживает ее в Милане. Изабелла устала от пиров и беспокоилась о будущем — будущем Италии, будущем ее брака. Если планы Лодовико осуществятся, Италию ждет война и мужу Изабеллы предстоит возглавить итальянскую армию. Желание Франческо соблазнить ее фрейлину уже не удивляло Изабеллу. Мужчинам свойственно топить свои страхи в вожделении, особенно если жены долго не бывает дома. Наконец после десяти дней совещаний со звездами мессир Амброджо заявил, что четвертого марта маркиза может отправляться в путь.

Лед на реке уже начал таять, поэтому Изабелла решила возвращаться по воде. Лодовико настоял на том, чтобы проводить ее до Павии, где у него были дела. Изабелла предпочла бы путешествовать в одиночестве, но кто в эти дни мог отказать Лодовико?

Изабелла с Лодовико ехали верхом. За ними тянулся караван закрытых карет, нагруженных предметами интерьера, которыми Лодовико намеревался украсить дворец в Павии. Изабелла захотела посмотреть, но Лодовико не позволил.

— Иначе мне придется уступить вам лучшие вещи, — заявил он.

По прибытии в Павию кареты разгрузили, и после раннего ужина Лодовико покинул Изабеллу. На следующее утро Изабелла дожидалась Лодовико в большой гостиной. Во дворе замка она заметила через окно женщину — ту самую хохотушку в малиновом платье, что привлекла ее внимание на пиру. Увидев фрейлину Беатриче без искусственного румянца на щеках, в простом васильковом платье, светлой шали и с распущенными локонами, Изабелла сразу же ее узнала. Это она в образе Мадонны сидела у скал на алтаре работы Леонардо в часовне Святого Франциска. Тогда Беатриче назвала имя фрейлины — Лукреция Кривелли. Нетрудно догадаться, что эта женщина делала в Павии. Она была одним из тех «предметов интерьера», которые Лодовико привез, чтобы украсить старую крепость.

Сердце Изабеллы упало. Беатриче готова была отдать за мужа всю кровь до последней капли. Она свято верила, что навсегда останется для Лодовико его маленькой возлюбленной. А теперь Лодовико нашел Беатриче замену. Грациозная и стройная Лукреция обладала пышными формами. Ее нежная кожа сияла в бледном утреннем свете. Фрейлина выглядела безмятежной и отдохнувшей. Ей не приходилось, как Беатриче, проводить бессонные ночи, беспокоясь о здоровье сыновей, обсуждая грандиозные планы мужа и утешая его, когда бывшие друзья становились врагами.

Иногда Изабелле казалось, что Беатриче готова оправдать Лодовико даже за совершенные им преступления.

Беатриче отдала Лодовико все, и вот ее награда: муж изменял ей с фрейлиной на виду у всего двора. Беатриче, которая ради мужа предала любимого деда и дом Арагона, родила Лодовико двух прекрасных сыновей, дружила с его бывшей любовницей; Беатриче, покорившая своей любезностью венецианского дожа, германского императора и французского короля; Беатриче, которая до самого конца поддерживала честолюбивые стремления Лодовико в его стремлении заполучить герцогский титул, — эта Беатриче оказалась обманутой.

Изабелла избегала смотреть на мужа сестры, пока они скакали к пристани. Когда-то она и сама флиртовала с Лодовико, но в те времена Беатриче была глупой и капризной девчонкой, а не преданной женой и образцовой герцогиней. Изабелле захотелось вернуться в Милан, обнять сестру и защитить ее от грядущих бедствий. Нежное сердце Беатриче не вынесет предательства.

— Наверняка вам известно, что должно вскоре случиться, — прервал Лодовико затянувшееся молчание.

Изабелла, погруженная в мрачные мысли, не сразу поняла, о чем он говорит.

— О чем вы?

— Лига станет мощной и сильной. Наша давняя соперница Венеция ради сохранения независимости готова стать нашей союзницей. Милан и Венеция должны объединиться.

— Ах да, разумеется, — отозвалась Изабелла.

Внезапно она поняла, что Лодовико держал ее в Милане, пока не получил согласия всех потенциальных союзников. Венецианцы славились своим коварством и непостоянством. Именно потому Лодовико вызвался проводить Изабеллу до причала — он явно собирался дать ей последние наставления о том, как убедить Франческо поддержать Лигу. Изабелла молчала, не расположенная в эту минуту любезничать с Лодовико.

В спокойных серых водах реки отражалось небо. К их прибытию слуги почти погрузили поклажу Изабеллы в буцентавр. У причала стояли открытые дроги. Лошади беспокойно переступали копытами по деревянному настилу, а команда из шести рабочих при помощи блоков укладывала тяжелые металлические бруски на длинную речную баржу. Рабочими руководил высокий мужчина в темно-синем плаще, богато украшенном вышивкой. Бруски с тяжелым стуком падали на дно баржи.

— Не хотите ли послать что-нибудь в Феррару отцу? — спросил Лодовико. — Баржа плывет прямо туда.

— А что это?

— Бронза для большой пушки. У французов сильная артиллерия.

Мужчина в синем плаще обернулся, и Изабелла узнала Леонардо. Со времени их последней встречи прошло два месяца, но Изабелле показалось, что magistro осунулся и постарел. Легкие морщинки обратились в глубокие расселины, волосы начали редеть, а курчавая борода растрепалась. Наряд по-прежнему был выше всяких похвал, но что-то во внешности художника неуловимо изменилось.

— Почему magistro этим занимается? Разве для такой работы нужно быть гением?

— Эту бронзу он должен был использовать для своей конной статуи. Я объяснил Леонардо наши обстоятельства, и мы решили на время отложить отливку. Он настоял на том, чтобы лично присутствовать при погрузке бронзы. Хотел испробовать новую конструкцию лебедки.

— Но ведь он работал над статуей много лет! Этот монумент — настоящий шедевр, но глина — такой недолговечный материал! Если не отлить статую в бронзе, мы можем утратить ее! — Изабелле казалось, что у нее отнимают что-то дорогое и ценное. — Разве можно жертвовать бессмертным творением гения ради каких-то пушек?

Этого нельзя допустить, хотелось выкрикнуть Изабелле, но на лице Лодовико она прочла осуждение. Как это по-женски — считать, что красота превыше войны! Только крепкая власть может позволить себе поддерживать творцов, создающих красоту.

— Это временные меры. Леонардо все понимает. Он выдающийся военный инженер и уже успел нарисовать для меня чертежи новых пушек. Война вдохновляет его. А еще я заплатил Леонардо аванс за грандиозную фреску, которую magistro обещал начать в скором времени. Уверяю вас, он давно уже забыл о статуе!

Изабелла не верила. Она видела, с какой печалью в глазах провожает художник каждый брусок. Вместо того чтобы прославлять жизнь, бронза превратится в орудие, несущее смерть.

— Значит, бронза, которая должна была увековечить великого воина, теперь станет оружием, — промолвила Изабелла. — Какая насмешка!

— Вовсе нет, — ответил Лодовико. — Прежде всего мой отец был солдатом. Он не стал бы возражать.

— Неужели это действительно необходимо? — воскликнула Изабелла.

Как, должно быть, тяжело сейчас приходится художнику! Почему труды гения должны быть принесены в жертву непомерному честолюбию Лодовико? Изабелле хотелось утешить Леонардо, обещать ему, что она постарается найти бронзу — в Мантуе или где-нибудь еще. Она попросит отца отослать бруски обратно. Впрочем, вряд ли у нее получится — если мысли мужчин обращаются к войне, они не желают слушать женские мольбы.

— Успокойтесь, Изабелла, возможно, все еще обернется к лучшему, — продолжил Лодовико. — Сооружение бронзовой статуи отняло бы у Леонардо годы. Вообразите, все это время magistro втайне изобретал крылья! Мне донесли, что он собирается броситься вниз с высокого здания. Я молю Господа, чтобы он завершил «Тайную вечерю» и портрет моей семьи до того, как разобьется насмерть.

— Неужели он действительно задумал подобное безрассудство? Он же не безумец! — Изабелла с трудом представила себе, как этот широкоплечий пожилой мужчина сорвется с крыши, словно птица. — Все это досужие сплетни!

— Вряд ли. Он сам мне признался. Леонардо считает, что художник должен овладеть всеми знаниями, которые могут оказаться полезными в его искусстве. Так почему бы не научиться летать ради того, чтобы рисовать птиц?

— Нам не дано понять творцов. У них свои, мистические пути, а мы можем только доверять их чутью.

Последний сундук с вещами Изабеллы был погружен на лодку. Лодовико поцеловал ее в обе щеки и в лоб. Затем наклонился ниже и прошептал:

— Когда мы встретимся вновь, Франческо изгонит французов из Италии.

— Берегите мою сестру, — промолвила в ответ Изабелла. — Она нуждается в муже не меньше, чем в правителе.

Она отвернулась и рукой сделала знак капитану. Перед тем как взойти на борт, Изабелла еще раз бросила взгляд в сторону magistro и обнаружила, что он смотрит на нее. Леонардо поклонился Изабелле, не сводя с нее грустных карих глаз. Сейчас он напоминал старца, портрет которого Изабелла видела в его мастерской. Мучают ли Леонардо призраки надвигающейся старости и понимание того, что внутри красоты таится увядание? Не потому ли изображения незрелых юнцов соседствуют на стенах его мастерской с портретами морщинистых старцев?

Изабелла кивком приветствовала художника. Она с радостью поклонилась бы ему в ответ, но побоялась, что этот жест сочтут неподобающим ее положению. Тогда Изабелла приложила руку к сердцу, словно придворный, приветствующий короля. Она надеялась, что художник не отвергнет этот знак уважения к его гению — самое меньшее, чем она могла его почтить.